– Тибби? – окликнула Сесили свою бывшую гувернантку, повстречав ее на лестнице. – Мне надо кое о чем переговорить с тобой, а до обеда еще есть время.

– Да, дорогая, конечно.

Вздохнув, Тибби повернулась и пошла следом за Сесили – опять наверх – в ее комнату. Войдя в спальную, Сесили немедленно предложила Тибби присесть. Ласково взяв ее за руки, она усадила гувернантку рядом с собой на синий атласный диван возле окна.

– Мне надо сказать тебе кое-что важное.

– Неужели с тобой опять приключилось какое-то несчастье? – шутливо спросила Тибби, поправляя очки на носу. – Моя дорогая девочка, мне казалось, что ты уже выросла и забыла о детских глупостях. Хотя и не столь глупых. В детстве ты старалась любыми средствами привлечь к себе внимание Монфора, но теперь, когда выросла и стала красивой юной леди, ты сама привлекаешь к себе внимание, более того, скоро станешь замужней леди.

От воспоминаний о детских шалостях Сесили стало и грустно, и горько.

– Детство осталось в прошлом. – Она ласково пожала руку Тибби в знак признательности.

– Что же касается замужней леди, то ей весьма хотелось бы узнать твои планы на будущее. Что скажешь, Тибби?

– А-а?! – протянула Тибби, удивленная столь неожиданным поворотом их беседы. – Но ведь я никогда не делала секрета из своего намерения жить вместе с сестрой, после того как все вы выйдете замуж.

– Конечно, Тибби, знаю. Более того, в этом случае герцог намерен платить тебе пенсию, не так ли?

Тибби нахмурилась, как будто эта идея ей была не совсем по душе. Заметив ее хмурый вид, Сесили горячо воскликнула:

– Разумеется, говорить о деньгах дурной тон, но лучше на время забыть о подобной чепухе, чтобы не жить на хлебе и воде.

– Я очень благодарна герцогу за его щедрость, – отозвалась Тибби. – Но у меня есть кое-какие средства, их мне хватит на жизнь, причем не только на один хлеб и воду.

Сесили, знавшая о намерении Монфора, ничего другого от него не ожидала. Вместе с тем она понимала, что Тибби, столько лет бывшая подневольным человеком, должно быть, соскучилась по независимости. Мечты о свободе… сколько же в них притягательной силы! Как же влечет к ним любого человека! Но разве сама Сесили не мечтала о свободе? Разве стремление к независимости не подталкивало ее к браку по расчету?

– В таком случае, – заметила Сесили, – предложение, которое меня попросил сделать Норланд, тоже не вызовет у тебя особого восторга. Об одном прошу тебя, Тибби, не спеши, обещай подумать хорошенько, прежде чем дать на него ответ.

Серые глаза Тибби широко раскрылись от изумления:

– Предложение? Какое предложение? Я внимательно слушаю.

– Норланд хочет, чтобы ты жила вместе с нами, точнее со мной, – поправила себя Сесили. – Большую часть года Норланд и я будем жить отдельно друг от друга.

А еще лучше весь год, если бы это только зависело от нее. Кошмар – жить вместе с Норландом означало жить вместе с его матерью.

Тибби удивилась:

– Но почему… Мне кажется… Уверена, ты хочешь быть настоящей женой, Сесили.

Ну почему приходилось объяснять это снова и снова? Сесили это не только надоело – она просто устала повторять одно и то же.

– Тибби, это давно решенное дело. Брак основан на взаимной договоренности. Он не любит меня, а я не люблю его. На самом деле, – Сесили запнулась, вспомнив уничижительное мнение Норланда о женском уме вообще и о ее в частности, – я могу с уверенностью сказать, что в данный момент мне он совсем не симпатичен. Впрочем, я довольна тем, что стану его женой.

Тибби так и замерла, пораженная решительным видом Сесили и ее столь прозаичным подходом.

Сесили сжала тонкую, сухую руку Тибби.

– Впрочем, как бы неблагосклонно я к нему ни относилась, надо отдать ему должное: порой он бывает очень чутким и внимательным. Мысль предложить тебе место моей компаньонки пришла в голову именно его светлости.

– Неужели это придумал его светлость?

Услышанное не только потрясло Тибби, но и, по-видимому, обрадовало. Несмотря на то что Норланд был занудой и женоненавистником, все-таки было в нем что-то хорошее, доброе, светлое.

Сесили закивала:

– Как он добр, не правда ли? Я никак не могла предположить, что он сможет придумать нечто такое, что мне так понравится. И мне это очень, очень нравится! Ты только подумай, Тибби, сколько добра мы сможем сделать вместе, когда я смогу распоряжаться своими собственными деньгами.

Судя по ее виду, Тибби не разделяла восторга Сесили. Она почему-то побледнела, а ее глаза тронула странная непонятная грусть.

– Тибби, что с тобой? Как ты себя чувствуешь?

– Хорошо. – Тибби выдавила улыбку, которая не смогла скрыть ее бледности. – Просто твое предложение очень сильно меня удивило.

Сесили в раздумье посмотрела на Тибби. Может, она зря призналась в том, что это придумал Норланд? Может, Тибби обиделась на нее? Или решила, что ее дальнейшая судьба мало волнует Сесили? А может, Тибби действительно надоело быть в услужении, она устала и решила отдохнуть?

– Я что-то не так сказала? Тибби, ты же знаешь, я нисколько не хотела тебя обидеть или поставить в неловкое положение.

Тибби так разволновалась, что даже задрожала.

– Нет, нет, Сесили… конечно, нет. Как могла ты так подумать? Ты тут ни при чем. Напротив, я очень тебе признательна, моя дорогая девочка. – Тибби мягко пожала руку Сесили.

Она говорила, вернее бормотала, словно извиняясь. Вынув носовой платок, Тибби промокнула внезапно ставшие влажными глаза.

– А можно мне немного подумать? Сейчас я как-то не готова дать ответ.

– О чем речь? Конечно, подумай. Можешь посоветоваться со своей сестрой. Как говорится, ум хорошо, а два лучше. Одним словом, не торопись, – принялась успокаивать ее Сесили. – Тибби, дорогая, ты выглядишь не очень хорошо. Мне кажется, тебе следует прилечь и отдохнуть.

– Да, да, ты права. Похоже, мне в самом деле стоит немного отдохнуть. – Тибби смутилась и неуверенно встала.

Сесили тоже растерялась. Она ясно видела, что сделанное ею предложение было воспринято как-то странно – может, она выбрала неподходящее время или всему виной неудачное стечение неизвестных ей обстоятельств. Тибби, опустив голову, молча вышла из спальной.

Сегодня все шло наперекосяк. Оставалось лишь надеяться, что концовка дня сложится удачнее. Ее ждала встреча с герцогом Ашборном, и тут, как не без оснований полагала Сесили, ей должна была понадобиться вся ее удача.

Она еще раз все прикинула: каждый свой шаг, всю очередность своих действий. Пока гости и хозяин будут веселиться на маскараде, надо будет найти библиотеку Ашборна. Она ни в коем случае не примет участия ни в танцах, ни в любой развлекательной игре. Маскарад не для нее.

У нее совсем другие цели: во-первых, отдать Ашборну дневник, далее – разузнать у него как можно больше и благополучно улизнуть. Если каким-то чудом к ней в руки попадет то самое письмо, тем лучше.

Но для этого придется постараться. Прежде всего, ни тени смущения, как бы он не подавлял ее своим видом и высокомерием. И ни в коем случае нельзя позволять ему дотрагиваться до нее, так что танцы исключены.

Все это плохо увязывалось между собой. С одной стороны, Сесили не терпелось попасть на маскарад, чтобы осуществить задуманное; с другой – прислушиваясь к голосу благоразумия, бравшему иногда верх над порывами любопытства и нахальства, свойственного юности, не говоря уже о коварных выходках Ашборна, она понимала, что для нее лучше подальше держаться от него. Чем дальше от Ашборна, тем безопаснее, одно было плохо – разговор с ним наедине никак не соответствовал данному условию.

После того как Дикон, верный помощник во всех ее проделках, стал дворецким у Розамунды, Сесили попала в довольно сложное положение. Теперь за ней следили все ее близкие, начиная от Монфора и кончая кузенами Энди и Ксавье.

Однако трудности и стоявшие на пути преграды лишь будили воображение Сесили и подстегивали стремление во что бы то ни стало попасть на маскарад. А что, если Ашборн сочтет ее трусливой мышкой или еще хуже – серенькой бездарностью, лишенной фантазии и ловкости, которая не смогла обвести вокруг пальца своих близких, чтобы прийти на маскарад? От этой мысли у Сесили кровь застучала в висках. Нет, она всем покажет, и Монфору, и Ашборну, что она уже не ребенок, что у нее достаточно ума и хитрости, чтобы играть с ними на равных в светских играх.

Но тут она вспомнила, как Ашборн рассматривал ее ночью в библиотеке. Прежде ни один мужчина не глядел на нее такими глазами. Большинство мужчин ее круга считали ее весьма странной, и все из-за того, что она редко улыбалась, не заигрывала с ними, не болтала о пустяках – одним словом, не кокетничала. И о чем это говорило? Лишь о женской глупости, позволявшей мужчинам думать, что женщин больше ничто не интересует, что с дамами можно только флиртовать, шутить и посмеиваться.

Но Ашборн вел себя совсем иначе. Он откровенно восхищался ею, более того, он внимательно слушал ее. Странно, раньше Сесили шутливо жаловалась, что мужчины ее не слушают, что никому из них нет дела до ее умственных способностей, и когда наконец-то один из них обратил на нее внимание, она от растерянности не знала, что делать.

Нет, Сесили непременно будет на маскараде, вооружившись осторожностью и благоразумием. Ей уже не терпелось туда попасть. Однако одного желания было явно недостаточно. Но тут Сесили невероятно повезло. Монфор позволил ей посетить сегодня вечером бал, который устраивали ее кузен Бертрам и Лавиния. Это была настоящая удача.

Оставалось лишь как следует все распланировать. Днем Сесили заехала в дом, принадлежавший некогда им с братом, а теперь Бертраму и Лавинии, и оставила там дневник и наряд, в котором должна была появиться на маскараде. Умаслив прислугу, она договорилась, чтобы ее отнесли в портшезе в особняк Ашборна.

Сесили закусила губу. Придется пожертвовать прелестным платьем из индийского муслина, – в сущности, это была ничтожная цена за то, что, возможно, ей удастся сегодня узнать.

На предложение Сесили никуда не ездить, а лучше как следует выспаться, Тибби согласилась без всяких возражений. Ей действительно нездоровилось. Она с легким сердцем осталась дома, улыбнувшись на шутливую угрозу Сесили вызвать врача, если ей не станет завтра лучше.

С остальными родственниками все сложилось еще проще. Они все разъехались кто куда, по разным местам, благо развлечений в Лондоне было более чем достаточно. Без труда успокоив ослабевшую и безвольную Тибби, что на балу за ней присмотрит Лавиния, Сесили перевела дух – все шло как по маслу. Сев в карету Монфора, она с легким сердцем отправилась на бал.

– А вот и ты, Сесили, – послышался холодный и скрипучий, как снег под ногами в морозную погоду, голос Лавинии. Сесили присела в реверансе, бросив беглый взгляд на наряд кузины. Слава богу, что у Лавинии хватило ума не надеть ее жемчужное светлое ожерелье вместе с платьем густого желтого цвета, напоминавшего сливочное масло.

Лавиния же старалась смотреть не на Сесили, а куда-то вдаль, за ее плечо.

– Я слышала, – казалось, что она обращалась не к кузине, а к кому-то, стоявшему за ее спиной, – что ты заезжала к нам сегодня днем. Жаль, что меня не было дома.

– О, ничего страшного, – отозвалась Сесили. – Немного поболтала со слугами. Услышала от них кое-какие пересуды, как всегда смешные и надуманные. В общем, все как обычно.

При упоминании о пересудах лицо Лавинии вытянулось и напряглось, она явно испугалась. «Но чего?» – удивилась Сесили. Ее никогда не интересовали любовные дела Лавинии. Она никогда бы не стала пачкать свои уши грязными сплетнями, даже если бы прислуга изнывала от желания поделиться таковыми.

– Как ты любезна, – пробормотала Лавиния.

Сесили намеренно для пущей важности понизила голос:

– Я хотела взять назад ожерелье. Вот почему я заезжала к тебе.

Это была вымышленная причина, ложь, специально придуманная на тот случай, если бы Лавиния оказалась дома.

Закусив губу и стиснув руки в кулаки, Лавиния проговорила придушенным голосом:

– У меня его нет.

Она говорила так тихо, что Сесили сперва подумала, не ослышалась ли она.

– Извини, не расслышала. Что ты сказала?

– У меня его нет, – в отчаянии повторила Лавиния. – Я лишилась его.

– Ты что, его потеряла? – ужаснулась Сесили. – Как же так? Неужели сломался замочек? Но Сондерз регулярно проверяет его состояние.

– Не говори глупостей. Впрочем, прости меня. Ожерелья у меня нет. Я проиграла его лорду Перси.

Сесили закрыла на миг глаза. Она корила и ругала себя на чем свет стоит. Свалять такую глупость?! Поверить Лавинии? Нет, только полная идиотка могла отдать – добровольно! – жемчуг Лавинии, у которой нет ни стыда, ни совести.

Глаза Сесили потемнели, ее взгляд, устремленный на воровку – а как еще ее можно было назвать, – не предвещал ничего хорошего.

– Ожерелье не твое. Ты не имела права играть. Ты должна его вернуть.

На ресницах Лавинии нависли слезы, она жалобно и тонко пропищала:

– Сесили, я не могу этого сделать. У меня нет денег, чтобы заплатить долг. Бертрам такой скряга – у него снега зимой не выпросишь! Если он узнает, сколько я проиграла, он убьет меня, клянусь!

Несмотря на всю мелодраматичность, это походило на правду. Во всяком случае тем, кто близко знал Бертрама, были хорошо известны его скупость и жесткость в денежных делах. Требовать что-либо от Лавинии, как с горечью осознала Сесили, было абсолютно бесполезно. Пустая трата сил и времени.

– Сколько ты должна? – спросила Сесили с тайной надеждой, что скопленных ею денег хватит на оплату долга.

– Т-три т-тысячи фунтов, – выдавила из себя Лавиния и всхлипнула.

Сесили шумно вздохнула от изумления:

– Три тысячи?

Таких денег у нее точно не было и в помине.

– Я никак не ожидала, что он потребует от меня де… денег, – скривив рот, заплакала Лавиния.

– Ты что, совсем спятила? – рассердилась Сесили. – Как еще можно расплатиться с карточными долгами? Ой…

Сесили покраснела от смущения. Какая наивность? Понятное дело, как Лавиния хотела расплатиться – своим телом. Судя по всему, в том кругу, где вращалась жена ее кузена, такие расчеты были обычным делом. Вот только на этот раз Лавиния просчиталась. В глазах лорда Перси ее любовь не стоила трех тысяч.

Мысли кружились в бешеном ритме – где выход, где выход, – но его не было. Оставалось лишь одно – обратиться за помощью к Монфору.

– Надо обо всем рассказать герцогу Монфору. Он обязательно поможет. Лорд Перси против него не выстоит.

Глаза Лавинии округлились от страха:

– Разве это возможно? Ведь он поймет, что я и Перси…

– Зная Монфора, я нисколько не удивлюсь, что он уже обо всем догадался, – резонно заметила Сесили. – Придется поступиться своей гордостью, Лавиния.

– Монфор скажет Давенпорту, и тогда муж станет держать меня в ежовых рукавицах. Это будет еще хуже.

В глазах Лавинии застыл неподдельный ужас. И тут Сесили осенило. Это стало для нее шоком. Да, Бертрам и Лавиния – ее враги, но, оказывается, они могут враждовать между собой. Бертрам, имевший суровый и жестокий характер, узнав о проделках жены, мог наказать ее, применить грубую физическую силу. Холодок пополз по спине у Сесили.

Они никогда не были друзьями с Лавинией. Ума у Лавинии было как у курицы, и у Сесили просто чесались руки как следует отхлестать ее по щекам за проигранное ожерелье, за ее глупость, но, как бы ни были велики прегрешения Лавинии, не стоило отдавать ее в руки разгневанного супруга. Бертрам шутить не любил.

– Хватит плакать. На вот, возьми, – Сесили протянула платок. – Ну, довольно, а то у тебя покраснеет нос, и все поймут, что ты плакала.

Испуганно вскрикнув, Лавиния схватилась за лицо.

– Но что мне делать?

Сесили нахмурилась. Она не знала, что им делать, но, постаравшись придать своему голосу больше уверенности, ответила:

– Ладно, я что-нибудь придумаю.

* * *

Погруженная в свои не слишком веселые мысли, Сесили совсем забыла про время, а когда очнулась, то вдруг поняла, что уже поздно и что она задержалась на балу чуть дольше положенного.

Мистер Бэббидж, один из бывших ухажеров Розамунды, пригласил ее на танец, но Сесили замотала головой, сказав, что ей хочется пить, и, подхватив его под руку, повела к буфету. Подчиняясь желанию дамы, Бэббидж послушно шел рядом. Возле стойки он взял для нее ратафию, миндальный ликер, а себе – шампанского. Сесили тоже предпочла бы шампанское, но ратафия больше подходила для того, что она задумала.

Буфет располагался в зеленой гостиной, которую Лавиния переделала на время бала в буфетную комнату, оформив ее в необычном египетском стиле. Буфетная была обильно украшена позолотой, в ней преобладали зеленые и желтые цвета, а ножки у мебели были выполнены в виде лап крокодила. Лап было так много, и они так натуралистично выпирали наружу, что, казалось, еще немного, мебель оживет и, шевеля зелеными лапами, разбежится в разные стороны.

Пора было приступать к осуществлению своего плана. Рассеянно вращая бокал с ратафией в руке, Сесили мельком взглянула на каминные часы. Была уже почти полночь. Вежливо беседуя с Бэббиджем, она сосредоточилась, прислушиваясь к движению за спиной. Краем глаза она заметила, как кто-то позади нее вознамерился пройти мимо, и она словно невзначай отступила прямо на него и отодвинула согнутую в локте руку назад. Толчок!

– Ах! – с притворным удивлением вскрикнула Сесили и умышленно плеснула себе на светлое муслиновое платье ликером.

– Леди Сесили! – всплеснул руками мистер Бэббидж. – Какое несчастье!

Вытащив носовой платок, он принялся неловко оттирать забрызганное платье. Впрочем, это было совершенно бесполезно. Вдруг осознав, как это неприлично, Бэббидж покраснел и отдернул руку.

План сработал. Законный повод для того, чтобы покинуть бал, был зрим и очевиден: большое коричневое пятно на платье делало дальнейшее присутствие на балу совершенно невозможным. Заверив мистера Бэббиджа, что виной всему ее собственная неловкость, заодно отказавшись от кареты под предлогом, что до особняка Монфора рукой подать, Сесили упорхнула в задние комнаты.

Однако бал покинула не какая-нибудь неловкая дебютантка с чудовищным пятном на платье, а таинственная юная леди в пурпурном домино и темной маске, севшая в портшез и исчезнувшая в ночной темноте.

* * *

Рэнд с горечью осознавал, что сегодня он далек и чужд заполонившей его дом толпе гостей. Они веселились и радовались, тогда как он мрачнел буквально на глазах. Он буквально весь истомился от ожидания.

«Но где же она? Где?» Этот вопрос, наверное, он задавал самому себе едва ли не в тысячный раз.

Но среди гостей Сесили не находилась. Уж в чем, в чем, а в этом не было никаких сомнений. Ашборн не сомневался, что узнает ее в любом обличье – как в маскарадном костюме, так и в обычном платье, и даже в бриджах. Он оглядывал каждую женскую фигуру – увы, все напрасно.

Сесили не должна была от него прятаться. Ясно как день: на маскарад она приедет. Тут в голове Рэнда мелькнула самодовольная мысль: Сесили будет здесь ради него. Ради встречи с ним, поправил он себя.

С целью облегчить и упростить ей задачу Ашборн надел самое простое домино и узкую бархатную маску. Пройти мимо него и не узнать было просто невозможно.

Время шло, и он с горечью и тоской все больше и больше склонялся к мысли, что она не приедет, сдержав свое обещание. Интересно, она играла с ним или действительно не смогла приехать? От всех этих назойливых дум Рэнд раздражался все сильнее и сильнее, кляня на чем свет стоит как девичью неприступность, так и женскую ветреность.

А он так надеялся, что отважная и находчивая леди Сесили Уэструдер все-таки найдет возможность прийти на маскарад. В глубине души Рэнд твердо верил, что стремление разведать побольше о «Прометеевом клубе» и его обаяние – об этом неустанно нашептывало его самолюбие – подхлестнут желание Сесили увидеться с ним.

То, что произошло между ними в библиотеке, не могло пройти для нее незамеченным, ведь для него самого оно стало значить невероятно много. Дело в том, что Ашборн увлекся Сесили Уэструдер. Сколько раз за эти дни в его памяти возникали ее темные бархатистые глаза, ее мягкая женственная фигура и испуганные робкие движения.

Нет, нет – в этом у него не было сомнений, – эти движения говорили не о страхе, а о пробудившемся в ней желании, ясном, осознанном, и лишь привитое с детства умение скрывать свои чувства позволило ей сохранить самообладание. Контраст получился поразительный, но именно эта неопытная грация и увлекла Ашборна.

Ему стало любопытно: думала ли она о нем, часто ли вспоминала в течение прошедших дней?

Что бы он ни делал за это время, чем бы ни занимался, перед его мысленным взором почти всегда стояло лицо Сесили, юное, живое, необыкновенное. И глаза, светящиеся умом, смелостью и, да-да, вдохновением. Как она блестяще справилась со своей ролью! Он критическим взором окинул созданный ею образ и нашел его удачным. В разыгранном ими спектакле ему не нравилось только одно – его собственная роль. Его герой вышел слишком сдержанным и благородным, игра – скомканной, а роль не столь значительной. Будь у него такая возможность, он охотно бы переписал сценарий, отведя для себя больше места и создав более внушительный и более решительный образ.

Впрочем… Ашборн покачал головой. Зачем торопиться? Иногда приятно растянуть удовольствие. Пусть у Сесили Уэструдер нет особого желания встречаться с ним, зато в ней столько очарования и неопытности, а это сулило немало интересного, во всяком случае скучать в ее обществе ему не придется. Ему понадобятся выдержка и приобретенное знание женщин, он будет действовать неторопливо, умело флиртовать с ней, разговаривать в шутливой манере – в такой игре, как он чувствовал, Сесили окажется достойным противником.

Ашборн улыбнулся, посмеиваясь над самим собой. Как часто ожидания обманывали его, сколько раз он допускал просчеты, и, как знать, не ошибается ли он сейчас, полагая, что так или иначе, но сумеет одержать победу над Сесили. Он отлично понимал, в чем причина его неуверенности и колебаний. В самой Сесили! Слишком много в ней было такого, чему он никак не мог дать определения. Сесили поражала его.

Свежая, оригинальная, непредсказуемая, она будоражила его воображение. Но куда все это могло завести? Его интерес к ней был далек от платонического. Но ведь она была невинной девушкой, более того, по рождению и воспитанию она принадлежала к тому же кругу, что и он. Играть в подобные игры было все равно что играть с огнем.

Так почему он не хотел оставить ее в покое?

Логика в его мыслях и поступках отсутствовала напрочь, его тянуло к Сесили Уэструдер, вот и все. Как знать, может, со временем эта увлеченность выдохнется, умрет, исчезнет при более близком знакомстве. Нет, капризность и неразборчивость в друзьях-приятельницах была не в характере Ашборна, более того, он всегда подходил к знакомству осторожно и вдумчиво, причем первое впечатление о человеке почти никогда его не обманывало.

Прошло еще полчаса, и Рэнд смирился с тем, что сегодня не увидит Сесили. Маскарад сразу потерял для него всяческий интерес. Прислонившись спиной к стене, он с унылым видом стал ждать рассвета, когда гости, повеселившись на славу, отправятся восвояси.

Но тут лакей подал ему записку – очень краткую:

«Библиотека. Поторопитесь».

Прочитав и смяв ее между пальцами, обрадованный Рэнд устремился в библиотеку.

* * *

Какое невезение! Вляпаться в такую историю! Досаде Сесили не было предела. Скорчившись за столом, она ждала, когда двое любовников, утолив свою страсть, уйдут из библиотеки. Однако ожидание затягивалось, становясь все более и более невыносимым.

Она очень долго искала библиотеку, но как только нашла и приступила к поискам, туда вошли двое – мужчина и женщина. Сесили быстро опустилась на пол, молясь про себя, чтобы вошедшие ее не увидели. Но они были настолько же увлечены друг другом, насколько невнимательны, библиотека показалась им пустой и поэтому как нельзя лучше подходящей для их целей.

Низкий, неприличный женский смех заполнил собой всю комнату.

Господи, помоги! Божья помощь ей была нужна, как никогда. Но что было делать бедной Сесили? Ждать, когда любовники, закончив свои амурные дела, удалятся.

Впрочем, по некоторым признакам ей стало ясно, что джентльмен не горит таким же любовным рвением, как его дама.

– В самом деле, дорогая, может, сейчас не стоит этим заниматься? Да, я очень польщен. Ты самая прекрасная женщина из всех, которых я когда-либо обнимал, но…

Но больше осаждаемый джентльмен ничего не успел возразить, его рот закрыл поцелуй дамы. Судя по глухим вздохам, он пытался закончить свою мысль, но настойчивость леди не позволила ему это сделать.

Раздался грубоватый, хриплый женский голос:

– Разве ты не хочешь отомстить ему, дорогой? Ведь ты хочешь доказать ему, что ты настоящий мужчина? О-о…

Послышался грубоватый вульгарный смех женщины:

– О-о, я вижу, ты самый настоящий мужчина.

Джентльмен резко воскликнул:

– Да, я зол на него. Я еще ему покажу, но такая месть мне не совсем по душе. Ты ведь не знаешь, какой он первоклассный стрелок, а какой у него удар справа… м-да… Если он узнает о случившемся…

Женские стоны опять заглушили слова мужчины. Незадачливому кавалеру, несмотря на все его попытки, никак не удавалось остановить даму.

– Какая чушь, – ворковала она. – Я знаю средство, которое заставит тебя забыть об Ашборне. Будь покоен.

При упоминании имени Ашборн Сесили сразу насторожилась. Медленно и осторожно она выглянула из-за угла стола.

Пара любовников расположилась на низкой кушетке возле камина, представляя собой картину сдержанной элегантной борьбы. Кушетка стояла напротив дверей, поэтому сзади, с того места, где находилась Сесили, нельзя было разобрать слишком много. Виднелась то вытянутая нога, то поднятая рука, изредка лицо дамы в профиль, когда она в порыве страсти приподнималась над спинкой, чтобы издать волнующий вздох.

К удивлению Сесили, джентльмен пытался не столько привлечь к себе даму, сколько оторвать ее от себя. Однако дама легко сломила его жалкие попытки сопротивления. Несчастный джентльмен, по мнению Сесили, был скорее жертвой домогательств любовницы.

Вскоре все сопротивление мужчины свелось к придушенному возгласу:

– Не здесь. Боже, только не здесь.

– Нет, здесь и сейчас, – торжествующе воскликнула дама.

Но как раз в этот миг дверь отворилась, и на пороге возник сам герцог Ашборн.

* * *

Увиденное им зрелище неприятно подействовало на Ашборна, словно ему в живот нанесли апперкот. Несколько мгновений он стоял, закипая от бешенства. Сегодня он почти все время думал о Сесили Уэструдер, поэтому первой возникшей у него мыслью вполне закономерно стала следующая: Сесили обнимается на кушетке с каким-то мужчиной.

Гнев ослепил его, одурманил сознание. Ашборн сделал несколько шагов вперед, намереваясь порвать на части ее кавалера, и остановился как вкопанный, узнав Луизу.

Из-под переплетенных рук и ног, из-под темных локонов и юбок Луизы Рэнд разглядел лицо мужчины, которого с таким рвением ублажала его бывшая любовница.

Его незадачливый кузен Фредди.

Гнев и ярость моментально отступили, Ашборн облегченно вздохнул. На кушетке была не Сесили. А к своей бывшей любовнице он не испытывал ничего, кроме презрения и жалости. При недавнем расставании с Луизой он проявил столько тактичности и нежности, сколько смог. Он был неумеренно щедрым, пытаясь загладить деньгами и подарками чувство вины. Тем не менее именно он разорвал связь с Луизой, что, безусловно, задело ее гордость. Их отношения, как он предполагал, должны были продлиться несколько дольше, если бы он не повстречал Сесили Уэструдер.

Ашборн покачал головой; он уже успокоился. Ему стали глубоко безразличны эти двое – как их неприязнь к нему, так и явное желание отомстить. Верность, привязанность, любовь – о, как было бы смешно с его стороны надеяться найти все это в людских сердцах, даже среди его родственников. Фредди стал тому ярким подтверждением. Давно пора было бы смириться с простой и очевидной истиной: людьми движет только эгоизм. Все вокруг него живут, руководствуясь данным правилом.

Луиза, еще ничего не понявшая, смотрела на него с победной улыбкой, даже не пытаясь прикрыть полуобнаженную грудь. Она словно говорила: «Смотри, что ты потерял». Но сейчас Ашборн был настолько равнодушен к ее прелестям, что даже сам удивился.

Фредди, в отличие от Луизы, казалось, вот-вот расплачется. Дрожащими руками он неловко застегивал свои панталоны.

Как же он был забавен! Но Рэнд, хоть и пытался, никак не мог придумать что-нибудь смешное или остроумное, но не пошлое. Вдруг из-за стола в глубине библиотеки раздался вздох и женский голос:

– Фу-ф, наконец-то все закончилось! Мне казалось, что этим они будут заниматься до рассвета.