– Почему мы остановились? – Даже сейчас при всем желании Хилари не могла заставить себя взглянуть этому ужасному человеку в глаза. Он представлял собой весьма шокирующее зрелище. Она без труда распознавала на его лице все хорошо известные ей приметы негодяя – слишком часто ей случалось сталкиваться с подобным типом людей в собственной семье. Однако в данном случае приходилось признать, что он являл собой отклонение от общего правила. Он обладал чувством юмора, а также здравым смыслом. И хотя он делал все возможное, чтобы это скрыть, в его взгляде, когда он останавливался на ней, присутствовало нечто тревожившее душу, словно он видел ее сущность лучше всех остальных. Хилари совсем не была уверена в том, что ей это нравилось.

При всей его бесшабашной дерзости в нем было и нечто рыцарственное. Впрочем, она была не настолько глупа, чтобы поверить в то, что он спас ее из чистого альтруизма. Она умела распознать желание в глазах мужчины, благо ей не раз приходилось иметь с ними дело, живя под одной крышей с братьями. Этот человек был весь покрыт синяками, но даже несмотря на распухшую челюсть и фиолетовую скулу, Хилари могла с первого взгляда признать, что ее спутник оказался на удивление красивым мужчиной. Ясные карие глаза, обрамленные густыми ресницами, шапка темно-каштановых волос, пусть даже мокрых и растрепанных ветром, которые ниспадали так романтично на его лоб. Красивый сильный подбородок, свидетельствовавший о решимости, а возможно, даже и об упрямстве, так странно контрастировавший с добродушно-веселой манерой держаться. В этом незнакомце в потрепанном вечернем костюме было нечто, что пробуждало в ее теле жар.

В ее сознании бушевала настоящая буря. И как только она могла находить этого типа хоть сколько-нибудь привлекательным? У нее уже имелся горький опыт общения с мужчинами подобного рода. Того самого рода, при виде которого любая настоящая леди, у которой осталась хоть капля здравого смысла, должна была бежать прочь без оглядки. Все в его облике выдавало гуляку и дебошира. В конце концов, как он мог очутиться здесь, в сельской глубинке, одетый в вечерний костюм, верхом, да еще в три часа дня? Вполне возможно, что этой ночью он вообще не ложился в постель.

Постель.

Нет, ей решительно не стоит думать об этом человеке в какой бы то ни было связи с постелью.

Хилари старалась не замечать, какими могучими были его плечи, какими сильными – руки, обхватившие ее за талию, каким широким – бедро, касавшееся ее собственного всякий раз, когда он пришпоривал лошадь. Да, возможно, он был грубияном, распутником – словом, именно тем, в чем молодая девушка из семьи Деверов, стремившаяся, несмотря на все препятствия, следовать своим собственным моральным стандартам, решительно не нуждалась. И тем не менее пульс ее участился, тело словно само собой тянулось к нему, желая насладиться теплом широкой мужской груди.

Теплопроводность – так, кажется, он это назвал? Вне зависимости от термина держаться от него в стороне было все равно что держаться в стороне от пылающего костра, когда холод пробирает до самых костей.

Если бы только Хилари успела добраться до дома, ничем не выдав своего беспокойства этому незнакомцу, она была бы спасена. Но не сейчас.

Он вдруг резко остановился. Не в силах удержаться, она повернула голову и застыла при виде решительного выражения на его лице.

Румянец обжег ей щеки. Хилари дала себе слово не обращать внимания на его подтрунивания и по большей части преуспела в этом. Но его серьезный вид обезоружил ее. Она прикусила губу.

– Перестаньте, – скомандовал он таким тоном, что она вздрогнула. Он осторожно провел пальцем по ее прикушенной нижней губе, высвобождая ее, после чего без обиняков обхватил пальцами ее подбородок, обратив ее лицо кверху. Хилари не сопротивлялась, словно зачарованная властной силой этих серьезных темных глаз. Ее сердце отчаянно забилось, способность размышлять оставила ее. Она не смогла бы связать вместе и двух слов, даже если бы от этого зависела вся ее жизнь.

У него вырвалось приглушенное ругательство, после чего его разгоряченные губы опустились к ее собственным, завладев ими. Девушка совершенно продрогла, но жар, исходивший от него, растекался по всему ее телу, вплоть до самых кончиков пальцев на ногах.

Он приподнял ее и еще крепче прижал к себе, удваивая поток тепла, которым так щедро с ней делился. Его руки крепко обхватили ее, алчный, ищущий рот буквально упивался ею.

А его язык… Боже правый, его язык! Он провел им по ее нижней губе, не то успокаивая, не то поддразнивая. Потрясенное «ах!» заставило ее разомкнуть губы. Словно принимая приглашение, которым она и не думала его удостаивать, он проник внутрь одним сладострастным, скользящим движением, от которого ее сердце заколотилось еще чаще, а колени обмякли.

Наконец он приподнял голову.

– Хани, – произнес он с хриплым смешком. – Я буду звать вас Хани, потому что вы на вкус такая же сладкая, как самый лучший мед.

Это заявление заставило ее отпрянуть от него так резко, что девушка едва не упала с лошади.

– Дайте мне сойти. Опустите меня на землю. Сейчас же!

Его рука только крепче обхватила ее за талию, глаза так и пылали огнем.

– Нет.

Дрожь возбуждения, смешанного со страхом, пробежала по ее телу – но разве такая реакция не была прямо противоположной тому, как ей следовало себя вести? Хилари всегда подозревала, что кровь Деверов рано или поздно навлечет на нее беду. Если бы она сопротивлялась ему, когда он пытался ее поцеловать, то уже была бы свободна.

К ее облегчению – или разочарованию, девушка не знала сама, – незнакомец не повторил свою попытку, а только пришпорил мерина.

Спустя несколько мгновений он спросил:

– А кто живет в этом доме?

– Мои братья, – дрожащим голосом ответила Хилари, не зная, радоваться ей или огорчаться из-за того, что он сменил тему. – Оба они рослые и свирепые. Осмелюсь заметить, что они с удовольствием добавят еще несколько синяков к вашей коллекции, когда я расскажу им о том, как вы себя со мной вели.

Он заметно повеселел. Совсем не та реакция, на которую она рассчитывала.

– Вот как? А кто ваши братья?

– Томас и Бенедикт Деверы, – ответила она, надеясь, что дурная слава ее родных бежала впереди них. – Так что, как видите…

Он вдруг рассмеялся:

– Конечно же, я их знаю. По крайней мере я знаком с Томом. Ну хорошо, – добавил он тоном, не сулившим, однако, ничего хорошего. – Значит, вы одна из Деверов.

Похоже, незнакомец находил это обстоятельство очень забавным. Однако Хилари было совсем не до веселья.

– Это не может служить представлением.

– Хани, я бы сказал, что мы уже зашли слишком далеко для представлений, не правда ли? Впрочем, не важно. Мне нравится называть вас этим именем.

И затем небрежным тоном, словно речь шла о каком-нибудь пустяке, он добавил:

– Кстати, я – граф Давенпорт.

– Давенпорт? – Хилари нахмурилась. – Но мне казалось, что граф гораздо старше.

Его губы скривились в подобии улыбки.

– Как, вы ничего не слышали? Где, скажите на милость, вы провели последние несколько месяцев – в монастыре? Наверное, вы имеете в виду моего кузена Бертрама. Он наследовал мне.

– Наследовал вам? – Теперь она пришла в полное замешательство.

– Видите ли, я считался умершим, – пояснил Давенпорт таким тоном, словно речь шла о чем-то вполне естественном. – Мой кузен унаследовал титул. Но теперь, когда выяснилось, что смерть была мнимой, я снова стал графом, а он перестал им быть.

– Но… – Боже правый! Это просто невозможно.

Хилари попеременно бросало то в жар, то в холод. Впервые в жизни она чувствовала себя так, словно вот-вот лишится чувств.

Хилари прикрыла глаза, крепко их зажмурила, потом открыла снова.

– Как ваше имя, милорд?

– Джонатан, – ответил он. Затем на его лице сверкнула искренняя улыбка. – Я так и знал, что в конце концов мы придем к согласию. Моя дорогая Хани, пусть это станет началом прекрасной дружбы.

Он наклонился к ней все с той же дразнящей ухмылкой на губах, которая вызывала у нее такое отвращение. Неужели он собирался снова ее поцеловать? Он на самом деле хотел…

– Ох!

В первый раз за всю свою жизнь Хилари, обычно такая вежливая и безупречно воспитанная, замахнулась и изо всех сил ударила своего несносного спутника по лицу.

Его рефлексы сработали безукоризненно – он вовремя успел перехватить ее руку, так что та не попала в цель, а лишь слегка его задела. Однако Хилари вложила в пощечину всю свою энергию, и когда ее ладонь встретила на своем пути воздух, не осталось ничего, что могло бы удержать ее от падения. Она резко подалась вперед и свалилась с лошади. Каким-то образом он последовал за ней, обхватив ее руками и таким образом оградив, хотя и не полностью, от последствий удара о стремительно надвигавшуюся на них землю.

– Ой!

Оглушенная Хилари ловила губами воздух, растянувшись поверх этого огромного, покрытого ссадинами зверя. Затем она вдруг накинулась на него с кулаками, принявшись колотить по его твердой как камень груди.

На сей раз он позволил ей себя ударить, хотя девушка прекрасно понимала, несмотря на застилавшую ее взор ярость, что при желании он без труда мог с ней справиться. Однако негодник даже не поморщился.

– Довольно! – Давенпорт схватил ее за запястье, стальной блеск в его глазах подсказывал Хилари, что она разожгла в нем ответный гнев. Она пыталась пнуть его коленом между ног, однако он перевернулся и оказался поверх нее. Юбки под его тяжестью оказались вдавленными в землю, под спиной хлюпала грязь. Ее пелисс наверняка окажется безнадежно испорченным, но разве это хоть сколько-нибудь заботило графа Давенпорта – как и все остальное, связанное с ней? – Что на вас нашло? – закричал на нее Давенпорт.

– Так вы не знаете? – горячилась Хилари. – На самом деле не знаете? Имя Девер не отдает звоном в ваших ушах?

– Звоном? – Он покачал головой, как ей показалось, с неподдельным удивлением.

– Звоном свадебных колоколов, если выразиться точнее! – отрезала она. – Болван! Мы же с вами были обручены! Вы не могли об этом забыть.

Сначала он выглядел как громом пораженный, потом пришел в ужас.

– Чепуха! Никогда за всю свою жизнь я не был ни с кем обручен. К тому же мы с вами раньше никогда не встречались.

– Наши родители устроили помолвку, а я… я… – Хилари боролась с комком в горле. – Я все эти годы считала вас умершим.

– И зря, – пробормотал он, слегка настороженно присматриваясь к ней. – О нет. Только не это. Не надо плакать. Разве не видите, что я вернулся? Вам больше незачем сохнуть по мертвому жениху. Вы вольны идти куда угодно и связать себя узами брака с кем угодно.

После этого всякое желание плакать у нее отпало. Высвободив свой кулак из его ослабевшей руки, она снова ударила его в грудь.

– Сохнуть по вас? По вас? Я очень неплохо себя чувствовала и без вас.

Однако теперь ей стало очевидно, что в действительности она чувствовала себя без него не так уж хорошо. Все это время она считала дни в ожидании… чего? Неужели в глубине души она знала, что он вернется из мира мертвых?

Что за нелепая мысль! Давенпорт был ее собственной личной трагедией, которую она переносила с достоинством. Секретом, который она предпочитала держать при себе. Хилари никогда прежде его не встречала – это было чистой правдой – и потому не испытывала чувства утраты на самом глубинном уровне. Однако в своих мыслях она превознесла графа Давенпорта до таких неземных высот, что ни один простой смертный во всем мире не мог его заменить. Она искренне скорбела по нему. Молилась за его душу…

Негодяй.

Он спрашивал ее, уж не провела ли она последние несколько месяцев в монастыре, и оказался не столь уж далек от истины. Заведение мисс Толлингтон было настолько отрезано от внешнего мира, что Хилари ничего не слышала о возвращении графа Давенпорта. Без сомнения, для лондонского света это стало настоящим событием.

– Насколько я помню, мы с вами не были обручены, – заявил Давенпорт.

– Просто вам никогда об этом не говорили, – выразила вслух свою мысль Хилари.

– Вообще-то я не из тех, кто женится, – произнес он, глядя на девушку с явной неловкостью. – Мне очень жаль, если мои родители пробудили в вас ложные надежды. Но похоже, это вошло у них в привычку.

И этот идиот действительно думал, что теперь она захочет выйти за него замуж?

– Слезьте с меня сейчас же! – потребовала она.

– А? Хорошо. – Он отпустил ее и встал, после чего протянул руку, чтобы помочь подняться ей.

Когда он не без усилий вытащил ее из жидкой грязи, раздался громкий хлопок. Одежда прилипла к ее спине, мокрая и ужасно неудобная. Девушка проследовала прямо к мерину, смирно стоявшему в стороне от разыгрывавшейся сцены. Возясь с веревками, удерживавшими ее коробки, она суровым тоном заявила:

– Я бы не вышла за вас замуж, даже если бы вы были последним мужчиной на земле, оставшимся в живых.

– Здравое суждение с вашей стороны, – отозвался Давенпорт одобрительным тоном, от которого у нее возникло желание снова дать ему пощечину.

Внезапно ей пришло в голову, что она вела себя недостойно. Настоящая леди, как бы ее ни провоцировали, никогда не должна поднимать руку на джентльмена, ибо он не мог ударить ее в ответ. Это была одна из тех заповедей, которые она внушала своим юным подопечным в заведении мисс Толлингтон. И вот теперь она стояла здесь, вся в грязи, костяшки ее пальцев до сих пор горели – и все по ее собственной вине. Хилари прикусила губу. Воспитанной леди в таких случаях подобало принести извинения.

Она все еще с трудом удерживалась от того, чтобы не накричать на него, однако заставила себя обернуться и посмотреть графу Давенпорту прямо в глаза. Хилари расправила плечи, гордо приподняла подбородок… и вдруг подумала о его чреслах, которые еще несколько минут назад были прижаты к ней. По спине Хилари прибежала дрожь, которую ей удалось подавить лишь усилием воли. Натянутым тоном она произнесла:

– Прошу прощения за то, что ударила вас, милорд.

– О, забудьте об этом, – отмахнулся он. – Мне не в первый раз получать удары от людей. Я не придаю этому значения, уверяю вас.

Она стиснула зубы.

– Такое поведение недостойно леди.

– Но ведь вас спровоцировали, причем самым жестоким образом, – произнес он успокаивающим тоном, от которого у нее возникло желание снова наброситься на него. Хилари почувствовала, как в глубине ее гортани нарастает звук, похожий на звериное рычание, словно ему удалось вызвать к жизни самую низменную сторону ее натуры. Еще ни разу в жизни она не поднимала руку на своих братьев, а ведь они могли вывести из терпения даже святого.

Впрочем, лорд Давенпорт мог превратить любого святого в убийцу, подумала она с отвращением.

– И все же мне не следовало так поступать, – произнесла она вслух. – Мне очень жаль. – Девушка заставила себя протянуть ему руку. – А теперь я должна поблагодарить вас за то, что вы благополучно доставили меня домой.

Только сейчас Хилари сообразила, что дождь уже почти прекратился, хотя, судя по темным тучам на горизонте, гроза еще окончательно не миновала.

Давенпорт тут же схватил ее за руку. Настороженное выражение в его глазах исчезло, сменившись озорным блеском.

– До свидания. – Она решительным жестом пожала ему руку, после чего сделала движение, чтобы высвободиться. Однако он ее не отпускал.

– Я должен проводить вас до дверей. Как любой настоящий джентльмен.

– В этом нет нужды, – возразила она.

– Но я настаиваю…

– Я больше не сяду на эту лошадь.

– Разумеется, нет. Вы только перепачкаете седло.

Он улыбнулся ей, снова пустив в ход все свое обаяние теперь, когда непосредственная угроза брачных уз миновала.

– Мы пойдем туда пешком.

Еще никогда Давенпорту не приходилось слышать музыки чудеснее, чем голос Хани, когда та заявила ему, что не вышла бы за него замуж, даже если бы он был последним мужчиной на земле. Известие о помолвке на несколько мгновений привело его в ужас, но сейчас, когда эта кошмарная перспектива исчезла, ничто не мешало ему держаться поблизости от нее и досаждать ей при всяком удобном случае. Тем более что досаждать Хани казалось ему самым лучшим развлечением за все последние годы.

Она настояла на том, чтобы поскорее переодеться, поэтому он предоставил ее коробки заботам слуг, а сам тем временем отвел лошадь фермера на конюшню. Ухаживать за лошадьми было отличным способом держать руки занятыми, пока его ум напряженно работал над какой-нибудь очередной головоломкой. Бо́льшую часть своей молодости он жил умом, и в ритмичных, машинальных движениях, которыми он чистил лошадь, было нечто, неизменно способствовавшее мыслительным процессам. Недаром самые лучшие идеи обычно приходили ему в голову не в лаборатории, а на конюшне.

Само собой, теперь с наукой было покончено. У него не было ни средств, ни желания продолжать свои исследования. Все эти воспоминания относились к совершенно другому времени. Только лишившись работы, он понял, какую изолированную жизнь вел до сих пор благодаря ей. Лишь утратив возможность вернуться в свет, к родным и друзьям, он стал отдавать себе отчет, сколь многое он воспринимал как должное, находясь среди них.

Что ж, вот он наконец и вернулся к ним – только для того, чтобы быть одурманенным, избитым и брошенным в деревне собственными родными. И все это, вместе взятое, сулило весьма занятное продолжение во второй половине дня.

Давенпорт снова вспомнил о том, как мисс Чопорность вынуждена была извиниться перед ним за свою вспышку, и довольно хихикнул. Слова и впрямь как будто застревали у нее в горле. Зрелище стоило того, чтобы свалиться вместе с ней с лошади в грязь, лишь чудом не сломав себе при этом шею и не вывихнув ногу. Он все еще мог чувствовать под собой мягкие, округлые формы ее тела и ту соблазнительную ложбинку в форме буквы V между ее бедрами…

Принимая во внимание его ушибы, его должно было скрутить от боли, но когда он смотрел прямо в эти пылающие гневом золотисто-карие глаза, он не испытывал никакой боли.

Давенпорт закончил чистить огромного мерина и сунул монету в руку одному из конюших:

– Эта лошадь с фермы Пруэтта. Отведи ее обратно на ферму и передай хозяину слова похвалы и благодарности от графа Давенпорта.

Затем, чуть ли не потирая руки в предвкушении, он крупными шагами направился к дому.

Ротем-Грейндж представлял собой порядком обветшавшее строение, чьим главным украшением служили изъеденные молью драпировки, средневековая на вид мебель и собачья шерсть. Пахло здесь лишь немногим лучше, чем на псарне. Женской прислуги нигде не было видно, чем, вероятно, объяснялась царившая здесь атмосфера запущенности.

Как такая благовоспитанная и утонченная девушка могла жить в подобном месте? Он сам отнюдь не отличался разборчивостью, но эта неряшливость претила даже ему.

Давенпорт услышал голоса, доносившиеся из комнаты, дверь в которую была закрыта. Не все они были мужскими. Сдвинув брови, граф постучал. Чей-то грубый, хриплый голос крикнул в ответ: «Войдите!»

Зрелище, представшее его глазам, повергло бы любую девушку в нервную дрожь. Ему случалось видеть такие оргии в борделе. В камине бушевал огонь, без сомнения, для того, чтобы обогреть целые акры обнаженной человеческой плоти, трясущейся и скачущей по комнате, словно какие-нибудь дикари.

Присмотревшись, он понял, что в комнате находилось меньше людей, чем ему показалось вначале, – четыре женщины и двое мужчин. Женщины, судя по всему, развлекали хозяев дома, исполняя некое подобие стриптиза и носясь полураздетыми или почти полностью раздетыми по комнате.

Давенпорт узнал Тома Девера, которого помнил по совместной учебе в Итоне. Том был крупным мужчиной, более коренастым, чем он был в школе, большим любителем псовой охоты, с грязными белокурыми волосами и разбитым носом. Его младший брат Бенедикт был еще крупнее. Оба они развалились в мягких креслах, одетые в одни рубашки, с жадностью поглощая вино прямо из бутылки и давая непристойные указания своим гостьям.

Ах да. Братья, вместе предающиеся разврату…

– Бог ты мой! Да это ж Давенпорт! – воскликнул Том, уставившись на него осоловевшим взглядом.

– Кто? – проворчал Бенедикт, не сводивший глаз с потаскушек.

Давенпорт почувствовал, как что-то холодное и мокрое уткнулось ему в ладонь. Обернувшись, он заметил спаниеля, который умоляюще смотрел на него снизу вверх. Он открыл дверь, и животное тут же ринулось прочь из гостиной, словно его выпустили из клетки.

Одна из девиц, темноволосая и розовощекая пышка с большими грудями, скользящей походкой направилась к нему.

– Привет, красавчик, – промурлыкала она низким хрипловатым голосом. – Не хочешь немного развлечься?

Лорд Давенпорт посмотрел на нее и улыбнулся.

Едва Хилари переступила порог холла, как ее приветствовал дружный пронзительный лай. Приглушенный шум от множества лап становился все громче, и вот ее уже обступила целая свора собак, радостно вилявших хвостами. Рассмеявшись, Хилари слегка оттолкнула любопытные мордочки подальше от своих юбок, попутно почесав каждого из охотничьих псов ее братьев за ухом. Те в ответ обслюнявили ей все руки, оставив на них и на одежде немыслимое количество шерсти.

Ей следовало бы больше заботиться о своей внешности, однако ее пелисс и без того был таким грязным и растрепанным, что собачья шерсть вряд ли могла особенно ухудшить дело. К тому же это приветствие оказалось единственным, ожидавшим ее по возвращении домой.

– А, вот ты где, Люси!

Ее любимица, пойнтер, которую из-за старости уже не брали на охоту, прижалась к бедру Хилари, терпеливо ожидая своей очереди. Девушка в ответ ласково потрепала ее бархатистое ушко. Но тут из темного коридора, зловеще сверкая глазами, появился седеющий слуга. Его громовое «А ну, вон отсюда!» заставило всех собак убраться из холла. Люси, прихрамывая, плелась в самом хвосте.

– Здравствуйте, Ходжинз, – произнесла Хилари, стягивая с рук мокрые перчатки. – Мои братья дома?

– Ну да, мисс. Если можно так сказать. – Он взял у нее перчатки, а потом осторожно принял из ее рук насквозь промокшую шляпу.

– Боюсь, с этой шляпой мне придется расстаться. Видите ли, я… э-э-э… со мной произошел несчастный случай.

Несчастный случай, имя которому Давенпорт.

Хилари поднесла к губам кончики пальцев, вспомнив тот самый поцелуй, что предшествовал ее падению в грязь. Сама мысль об этом вызывала у нее жар и ощущение неловкости, вплоть до головокружения, как будто она падала с лошади снова и снова. О Боже, ей просто необходимо было немедленно взять себя в руки.

– Пусть Трикси взглянет на эти перчатки и решит, что с ними делать, – обратилась она к Ходжинзу. – Не исключено, что их еще можно спасти. Мне нужно подняться наверх и переодеться. И попросите, пожалуйста, приготовить для меня ванну.

– Да, мисс.

Ходжинз вдруг прислушался, уловив какой-то шум, и нахмурился еще больше.

– Экипаж, – проворчал он, кивнув в сторону испещренной рытвинами аллеи, по которой к парадной двери подъехала нарядная четырехместная коляска. Ходжинз никогда не был рад гостям. Для него они означали лишнюю работу, и больше ничего.

– О боже! – Хилари выглянула за дверь. – Кто мог явиться с визитом, когда я только что вернулась домой? – Ее братья редко принимали гостей в это время суток.

Одетая по последней моде дама средних лет вышла из экипажа. Хилари нахмурилась. Такая приличная на вид леди не стала бы наведываться к ее братьям. Скорее всего она явилась к самой Хилари. Но как такое возможно?

Прежде чем Хилари успела собраться с мыслями и поскорее скрыться из виду, в дверях появился лакей в блестящей ливрее. Он с поклоном вручил Ходжинзу белоснежную визитную карточку:

– Миссис Фаррингтон желает видеть мисс Девер.