Предвкушение удовольствия в глазах Джорджианы сменилось ужасом.

– Маркус! Маркус, в чем дело? Иди сюда, присядь.

Она обняла его за талию и помогла сесть на роскошный диван, занимавший важное место в ее планах на вечер. Тяжело опершись на спинку дивана, Бэкенхем нагнул голову вниз и вытер пот со лба рукавом своей рубашки.

– Все в порядке.

Джорджи присела на пол у его ног, положила руки ему на колени, ее бил озноб.

– Прости меня, мой дорогой. Дело в повязке?

Он покачал головой, но это показалось ей не жестом отрицания, а скорее попыткой стряхнуть с себя приступ паники.

– Дай мне прийти в себя, – он протянул ей руку и сжал ее пальцы.

Взволнованная, Джорджи прижалась к его руке щекой.

Как она могла так просчитаться? Она же видела, что он взволнован, зачем было настаивать? Но могла ли она предвидеть такое?

Девушка наивно полагала, что все его поведение указывало на возбуждение, но никак не панику.

Его дыхание вскоре успокоилось, и она рискнула коснуться рукой его щеки.

– Маркус?

Сильные руки обхватили ее. Он поднял возлюбленную на руки, начал целовать ее.

Джорджи не понимала его реакцию, но страстно желала дать ему все, в чем он нуждался, все, что у нее было. Сожаление о причиненной ему боли было таким отчаянным.

Он опустил ее на диван так, что теперь она стояла на коленях, яростно целуя его, сжимая его лицо в своих ладонях.

Прежде чем Джорджи успела задуматься о том, что они делают, он нашел ее алчущую плоть и вошел в нее.

Вскоре она уловила ритм и отдалась движению. Несмотря на первоначальную тревогу, Джорджи торжествовала в блаженстве от сознания, как гармонично их тела парили в потоках удовольствия, как она подхватывала его темп, как отшлифовывала движения подъема и падения бедер. Она упивалась их близостью, ощущениями влажного жара, заполнявшего все ее тело, переливающейся через край страсти.

Маркус сжал ее бедра, нежно, но крепко придерживая трепещущую возлюбленную. Голова Джорджи была запрокинута, а сама она парила в неизведанных доселе высотах наслаждения. Они упали вместе на диван, и он накрыл ее сладкой тяжестью мускулистого тела.

Теперь она смотрела ему в лицо – резко очерченные скулы, глаза, горящие пламенем страсти. Бэкенхем врывался в нее снова и снова, в грубой горячей гонке, с каждым толчком продвигаясь все глубже в ее горячую тесноту.

Со сдавленным стоном достигнув апогея, он зарылся лицом в ее волосы. Мощное тело вздрагивало, сбрасывая напряжение…

Джорджи тихо лежала в его объятиях.

– Мне очень жаль, Джорджи. Я испортил твой сюрприз.

Она покачала головой, приподнявшись на локте.

– Вовсе нет. Ты просто его немного отсрочил.

Она потянулась, и он провел рукой по нежным изгибам ее прекрасного тела. Сегодня он обладал ею как истинный дикарь, не чувствуя при этом вины, ибо, как он мог заметить, она достигла пика наслаждения. Дважды.

Джорджи встретила его взгляд.

– Не хочешь сказать мне, что с тобой произошло? Это из-за завязанных глаз?

После секундного колебания он кивнул:

– Глупо. Сам не знаю почему…

На самом деле он знал. Бэкенхем никогда не любил темноту, а тем более чувствовать себя беспомощным.

– Тебе не о чем беспокоиться. Я просто не люблю повязки, вот и все, – он встал с дивана, – давай купаться? Упустить такую шикарную возможность было бы преступлением.

Очевидно, он пытался выиграть время, и оба это понимали. Бэкенхем ожидал, что с присущей ей настойчивостью мисс Блэк не согласится сменить тему разговора.

К его облегчению, после небольшой паузы она сдалась:

– Конечно. Прекрасная идея.

Слава богу, Джорджи оказалась одной из тех немногих женщин, которые понимали, когда мужчину следует оставить в покое. Рано или поздно ей откроется правда, но сейчас не стоило настаивать.

Джорджиана по-прежнему была облачена в один лишь пеньюар, который граф заметил только теперь. Он снял с нее единственный предмет одежды и бросил на пол. Девушка замерла у огромной ванны, абсолютно и бесстыдно нагая.

Он благоговейно наблюдал, как его красавица направляется к воде. Волосы каскадом упали на обнаженные плечи, скрыв от его взора половину спины. Плавное покачивание бедер и изящество походки манили его за собой.

Подняв руку для равновесия, Джорджи опустила одну ногу в воду, проверить температуру, и оглянулась на него через плечо. Одного взгляда этих русалочьих зеленых глаз было довольно, чтобы его плоть напряглась.

– Идеально.

Она ступила в воду, заставив лепестки роз кружиться в танце на водной глади вслед ее шагам.

Бэкенхем избавился от оставшейся одежды с максимальной скоростью. Он не мог не заметить ее удовлетворенного взгляда. Ее глаза звали присоединиться к купанию.

Вода была теплой, а запах – минеральный, с пряными нотками – приятно щекотал ноздри.

Он подошел к Джорджи сзади и поймал за талию, затем поцеловал в шею, стал гладить влажную кожу.

– Сделаешь для меня кое-что? – прошептала она ему в губы.

– Все, что угодно. Если не нужно будет надевать повязку, – шутки на эту тему помогали ему расслабиться после смятения, должно быть так напугавшего Джорджи.

Она улыбнулась, но развивать тему не стала, за что он был ей благодарен.

– Сядь на этот выступ, – она указала на широкую ступень у края бассейна.

Он подчинился, подвинувшись ближе к ступени и присев на нее так, что теперь они с Джорджи находились на одном уровне лицом друг к другу. Вода плескалась вокруг ее талии.

Пышные груди, наполовину скрытые густыми рыжими локонами, мучили его томящуюся плоть, приблизившись к его лицу, когда Джорджи потянулась за одной из небольших бутылочек на бортике ванны рядом с ним.

Она налила в ладонь немного жидкости, затем отставила бутылочку в сторону.

Во влажном воздухе купальни запахло жасмином и пряностями. Она позволила нескольким каплям жидкого золота упасть с ладони на ее грудь.

Затем коснулась его, растирая масло по его телу уверенными нежными движениями, разминая мышцы, скользя по чувствительной коже вокруг сосков, по плечам, сильным рукам.

Последняя напряженность от борьбы с повязкой покинула его тело. Под прикосновением ее пальцев каждый дюйм его плоти расслаблялся, в то время как его вожделение заставляло прикладывать все возможные усилия, дабы держать руки при себе. Она обратила особое внимание на его мышцы, и он преисполнился благодарности собственному характеру, который побуждал его все эти годы заниматься боксом.

Массируя его грудь, спину и живот, Джорджи тихо стонала от наслаждения, опускаясь все ниже и ниже. Ее нежные, долгие поглаживания увенчались затвердением его внушительного орудия.

Она издала еще один благодарный стон при виде его органа, рвущегося в бой. Джорджи подняла взгляд к лицу Бэкенхема и спросила шепотом:

– Можно прикоснуться к нему?

– Да.

Кончики ее пальцев трепетно гладили его чресла, которые короткими рывками отзывались на каждое ее прикосновение. Она издала удивленный смешок, но не позволила себе отвлечься.

Она сомкнула ладонь вокруг его члена и спросила низким грудным голосом:

– Тебе нравится? Покажи, как ты хочешь, чтобы я ласкала тебя, – прошептала она. – Сильнее?

Он закрыл глаза:

– Да.

– Так?

– Боже милосердный, да, – непроизвольно он подался вперед.

– Что дальше?

Он обхватил рукой ее ладонь, показывая, чего ему хотелось. Его распирало от желания, голова закружилась, когда он достиг кульминации, выбросив в воду мощные горячие струи семени.

Он горячо поцеловал возлюбленную и поменялся с ней местами, легко усадив ее на край ступеньки бассейна.

Вода стекала с ее тела, будто перед ним была сама Венера, рождающаяся из пены морской. Жемчужные капли воды дрожали вокруг ее сосков. Опустившись на колени на ступеньку ниже, Бэкенхем по очереди начал ласкать ее напряженные соски, водить вокруг них горячим языком, слегка покусывая их, пока Джорджи не уперлась руками в пол позади, подаваясь вперед навстречу его губам.

Тогда он схватил ее за бедра и притянул к себе. Широко разведя ее прекрасные ноги, окинул взглядом ее прелести.

Джорджи потрясенно вздохнула:

– О нет…

Он взглянул ей в глаза:

– Ты прекрасна. Позволь мне…

Ее губы задрожали, она откинула голову назад и закрыла глаза, отдаваясь неге.

Посчитав это молчаливым согласием, он положил ее ноги себе на плечи. Затем наклонил голову и жадными губами приник к влажному лону.

Много позже, когда, пресыщенные, они лежали рядом, Джорджи положила голову на его грудь. Бэкенхем сказал:

– Думаю, я знаю, в чем причина неприятности с повязкой.

Она не смотрела на него, не издала ни звука, лишь продолжила поглаживать его грудь. Он чувствовал себя идиотом, однако объясниться было необходимо. Так или иначе, правда всплывет. Бэкенхем не собирался ничего скрывать намеренно, но история с повязкой, не говоря уже о предстоящей конфронтации с Пирсом, навеяли воспоминания. Если им суждено быть мужем и женой, она должна знать все его тайны.

– Ты, наверное, слышала о моем дедушке, – начал Бэкенхем. – Живя в этом округе, ты должна была слышать. Его сумасбродство вошло в легенды.

– Конечно, я слышала о нем.

Он погладил ее по волосам. О некоторых вещах ей не следовало говорить, но он мог дать некое представление.

– Бывало, дедушка раздевался догола посреди ночи и брал ружье. Охота на браконьеров, как он это называл. Хотя мне говорили, что он никогда не охотился ни на кого крупнее уток. Слишком много выпивки, слишком много азартных игр. Дедушка проиграл Кловерли-Мэнор, это ты знаешь. Он был непостижимо экстравагантен. На момент смерти у него было семьсот пар сапог для верховой езды ручной выделки. Семьсот! И это в то время, как некоторые из его арендаторов не могли прокормить своих детей.

Она прижала ладонь к его груди.

– Ты все изменил.

Конечно, Бэкенхем сделал все, что мог, для своих арендаторов, продолжил процесс, начатый герцогом Монфором, когда тот стал попечителем. Но несправедливостей было совершено слишком много, Маркусу не удалось исправить все.

После недолгого молчания Джорджи рискнула спросить:

– Он… он бил тебя?

Маркус покачал головой:

– Никогда. Я ведь был наследником.

Ему повезло, по сравнению с другими детьми в семье, которые были в полной власти деда.

– Нет, он не проявлял физической жестокости. Пока был жив отец, мое существование было весьма сносным, но как только он умер…

Бэкенхем тяжело сглотнул.

– Старый граф превратил жизнь моей матери в сущий ад. Нет, он не избивал ее, его жестокость была иной – крики, угрозы и тому подобное. Как-то управляющий конюшней подарил маме щенка, самого слабого из помета одной из охотничьих собак моего деда.

На мгновение его голос сорвался, он продолжил с хрипотцой:

– Ты бы видела, как подобная мелочь может сделать женщину счастливой. Мы называли его Скемпером. В одном из приступов ярости дедушка взял Скемпера за шкирку и собирался бросить в камин.

– О нет! Он ведь не сделал этого?

– Нет, но мы знали, что он мог. Накануне он залил бутылку портвейна в горло одной из своих лошадей и убил ее. Щенок не значил для него ничего.

Старый граф был самодуром… Лошадь он держал в комнате в качестве домашнего животного. Людям постоянно приходилось смотреть под ноги, чтобы не наступить в навоз где-нибудь в коридоре.

Джорджи вздрогнула:

– Что случилось с твоей бедной матушкой?

Бэкенхем стиснул зубы. Даже сейчас, более двадцати лет спустя, воспоминания разрывали его душу.

– Умерла от лихорадки. Думаю, в конце концов ее душа просто не выдержала испытаний. Матушка изо всех сил старалась жить, ради меня. Ей просто не хватило сил.

– Бедная леди. И бедный маленький мальчик.

Он почувствовал на своей груди горячую влагу – слезы Джорджи. Она по-прежнему не смотрела ему в лицо, и он был этому рад. Жалобы были не его стезей. Он ненавидел себя за то, что невольно стал причиной ее слез.

Нужно покончить с этой темой, чтобы никогда не возвращаться. Его горло сжалось, как в тот момент, когда он завязал бархатную ленту.

– Где-то на протяжении месяца мы жили с ним вдвоем – мой дед, я. И слуги. Боже, мне было всего пять лет от роду. Я ужасно его боялся. Несмотря на то что он никогда не поднял на меня руки, сама жизнь в атмосфере насилия, злобных криков, угроз и безумия, без мамы, к которой можно было обратиться за утешением, уже была довольно страшна.

Он сглотнул, в горле опять пересохло.

– В доме был потайной шкаф – тайное убежище для священника со времен преследования католиков. Всякий раз, когда дедушкин темперамент выходил из-под контроля, я запирался внутри, слушал и ждал, когда буря минует. Там было очень тесно и очень темно.

Дальше он мог не продолжать. Вот в чем была причина паники из-за повязки на глазах…

Приглушенное рыдание вырвалось из груди Джорджи. Ее плечи задрожали, и Бэкенхем прижал любимую к себе, позволив выплакаться, поглаживая по волосам и шепча успокаивающие глупости.

– Все в порядке. Это все в прошлом.

Он признался ей в том, чего никогда не говорил ни одной живой душе, он сказал всю правду.

Она подняла на него прекрасные глаза, вытерев слезы тыльной стороной ладони, и дала волю своему гневу:

– Но мои родители, соседи, родственники – почему же никто ничего не предпринял?

Маркус протянул к ней руку и пригладил яркие кудри, нежно заправляя их за ухо, удивляясь отваге своей дамы сердца. Джорджи выглядела так, словно хотела броситься назад в прошлое и выстрелить старому графу прямо в сердце.

– Мой дед был сам себе законом. Никто над ним был не властен, – проговорил он. – Пока моя мать не умерла и герцог Монфор не принял бразды правления. Не знаю, как его светлость сделал это. Я всегда думал, что он, должно быть, угрожал старику сумасшедшим домом, если тот не оставит меня в покое. В любом случае герцог перевез меня к себе, в имение Харкорт, а когда несколько лет спустя умер мой дед, стал моим опекуном. А я стал графом.

После небольшой паузы Джорджи произнесла:

– Я сожгу эту повязку. Убила бы себя за то, что сделала с тобой.

– Милая, ты не знала. Не могла знать. Я и сам никогда не отдавал себе в этом отчета. Это мне следует извиниться. Ты приготовила для нас особенный вечер. Спасибо, моя дорогая.

Он притянул ее к себе и поцеловал со всей нежностью, что была в его сердце. Когда она отстранилась от него, ее нос был красным, глаза застилали слезы. Бэкенхем взял ее лицо в свои руки и улыбнулся ей:

– Люблю тебя.

Никаких слов не хватило бы, чтобы выразить всю сложность его чувств, а эти слова подошли как нельзя лучше.

Взгляд ее голубых глаз выражал и неверие, и радость.

– О Маркус!

Джорджи уткнулась лицом в его плечо и разрыдалась.