– Хорошая будет ночь, – похвастался я наблюдающей корове. – У меня есть железо для работы. А ещё…

Я потряс охапкой факелов.

– Ещё я докажу, что свет отгоняет всяких скверных ребят.

Я расставил двенадцать факелов на дерево, ближайшее к лугу, подождал за стеклом, когда зайдёт солнце и взойдёт луна и появятся монстры. Те появились – и спокойно прошли сквозь мою световую преграду.

Я разозлился не на шутку – аж кровь застучала в висках. Боюсь, я выкрикнул очень скверное, неприличное и гадкое слово.

– Гу-у, – прогнусавил первый зомби, приковылявший к моему окну.

– Этот раунд за вами, – согласился я и показал три железные полосы. – Но я только начал.

Если вы – ветеран этого мира, то уже знаете, какое оружие можно сделать из железа – такое же, как из дерева либо камня. Увы, в своё время эта мысль мне в голову не пришла. Понятно, я тогда не очень хорошо думал по множеству причин: тут и отчаяние со злостью, и голод, и кое-что ещё. Про «ещё» объясню потом. Тогда я о нём не подозревал.

А пока учтите то, что моя голова не шибко варила тогда, и я не придумал ничего, кроме железной версии топора. Но его я не сделал, поскольку потребовались все три драгоценных слитка.

– Сохраняй ресурсы, – посоветовал себе я. – Выясни, что можешь сделать, но делай лишь необходимое.

Ночь проходила, монстры спокойно топали мимо моего дерева. Я поставил за стеклом верстак и наблюдал за призрачными фигурами.

Две стоящие упоминания фигуры стали критичными для моего выживания, хотя я об этом ещё не подозревал. Первая, стоившая двух слитков, выглядела как ножницы, но не с перекрещенными, а с соединёнными на концах лезвиями. Мне кажется, они называются «стригальные ножницы». Вторая, стоившая трёх слитков, выглядела как обычное железное ведро.

– Это всё? – в отчаянии воскликнул я. – Ножницы и ведро? Это всё, на что годится моё железо?

Ночь вышла никудышная. Полное фиаско и с факелами, и с обещанным железным веком.

– А я так надеялся, – выговорил я и тяжело вздохнул.

Эх, несчастное я существо.

За окном зомби на лугу вспыхнул огнём. Первые лучи солнца появились из-за Горы Разочарования и осветили то, что я назвал Утром Разочарования.

– Правильно! – закричал я. – Чтоб тебе гореть!

По крайней мере мои враги не смогут торжествовать.

– Горите, горите! – скандировал я и ощутил смрад собственного дыхания.

До сих пор я ничего не рассказывал о телесных выделениях, потому что их у меня попросту не было. Ни фекалий. Ни мочи. Ничего грубого, гадкого, но необходимого и такого обычного дома. Я даже ни разу не выпустил тот звучный газ, у которого столько всяких смешных имён. Об этом последнем, признаюсь, я нисколько не жалел, поскольку жил в тесных землянках и пещерах без вентиляции.

Но теперь я отчего-то ощутил кислую вонь из собственного рта. И по-моему, совсем не от того, что не почистил на ночь зубы.

И головная боль прошлой ночи не унялась, а даже усилилась. Меня бил озноб, хотя температура не изменилась. Я вдруг понял, насколько измождён и слаб. Мои кости словно налились свинцом, мышцы окаменели, сердце бешено стучало в груди.

– Я умираю от голода? – испуганно воскликнул я. – Так оно и ощущается?

Моё дыхание отразилось от стекла и вернулось ко мне вонью. Да, так оно и ощущается. Я жил впроголодь, с тех пор как попал в этот мир, но в глубине души верил, что он не станет убивать меня. Несчастные случаи, монстры – да, это очевидная опасность, но чтобы медленно умереть от недоедания?

Вряд ли я ощущал хотя бы признаки этой угрозы в моём прежнем мире. Смерть от голода – для других: для стариков, вспоминающих войны и нищету, или для попрошайничающих жителей далёких стран, которые показывают по телевизору.

Теперь я их понял. Моё тело, будто машина, сжёгшая всё топливо, медленно ломалось. И сколько осталось до полной остановки?

– Му-у, – раздалось издали, напоминая о том, что делать.

– Огород! Сегодня пора созреть побегам! – воскликнул я и в знак благодарности помахал корове.

Да, они созрели – по крайней мере, мне так показалось. На одном из вспаханных квадратов выросли высокие золотистые стебли, увенчанные большими чёрными мини-кубами. Интересно, что это? Пшеница? Овёс? Рожь?

«Пшеница», – подумал я и протянул руку к вожделенному урожаю.

Получил я не только коллекцию семян, которые тут же посадил снова, но и увесистый мешок зерна. Я поднял его, но рука застыла в дюйме от рта.

Нет, не может быть, чтобы вся затея с огородом оказалась напрасной. Оно наверняка съедобно. Но следует знать, как его приготовить.

Я заковылял к своему бункеру, бормоча на ходу:

– Не сдавайся.

Когда печка отказалась готовить зерно, я добавил:

– Паника лишает разума.

– Просто нужно с чем-то соединить, – пробормотал я и швырнул мешок с зерном на верстак. – Ну да, комбинируй – ты же умеешь – одно с другим.

За этим занятием я провёл полдня. Я бесконечно комбинировал яйца, сахар, даже цветы, дерево и землю. Наверное, я выглядел безумцем, бормочущим под нос во время очередного неудачного эксперимента. После нескольких десятков неудач я закричал в отчаянии:

– Ещё комбинаций! Ещё!

Ответ должен быть? Может, одного мешка недостаточно? Может, как с деревом и камнем, когда нужно несколько блоков или досок? Больше пшеницы!

Я приковылял наружу, молясь про себя о том, чтобы доброе утро дало вызреть ещё одному квадрату посевов. Увы, всё ещё зелёное.

Я принялся чертыхаться, а потом заметил то, что раньше ускользнуло от внимания. Квадрат, на котором созрела пшеница, был не первым засеянным, но ближайшим к океану.

– Вода! – заорал я, кляня себя за тупость. – Растениям нужна вода.

Да, если бы я мыслил трезво, я бы сделал то, о чём вы, полагаю, сейчас думаете. Я бы просто прокопал канаву до воды, чтобы та потекла и оросила мои посевы.

Но я не мыслил трезво. И мой испуганный, голодный, запуганный мозг предложил наихудший из возможных планов.

– Ведро! – воскликнул я, вспомнив эксперименты прошлой ночи.

Я взялся за верстак, стоявший у пляжа, и превратил три железных слитка в ведро. Секундой позже я зачерпнул, наполнил его водой до краёв, а спустя ещё секунду опорожнил прямо на свои растения.

– НЕТ!! – взвыл я.

Куб синей жижи испустил ручей, смывший не только семена, но и всю мою работу, силы и время в океан. Я кинулся за семенами, подхватил их, зелёные плавучие комочки, с песчаной отмели.

– Теперь всё сначала, – прошептал я и от ярости закричал: – Всё, всё сначала!

Ослеплённый гневом, я понёсся по берегу, колотя по всему, что подворачивалось под руку: по песку, земле, даже твёрдому камню прибрежной скалы, непрестанно вопя:

– Всё сначала!! Всё! Сначала!!

А потом я швырнул ведро в океан.

После этого мой гнев внезапно угас, и я с полной ясностью представил последствия. Я в ужасе наблюдал за тем, как моё новенькое, очень редкое и, возможно, полезное ведро уплывает прочь.

– О нет, – прошептал я и бросился в холодную глубину.

В отличие от семян, ведро ушло далеко от берега. Я попытался плыть под водой, вертел головой, но видел лишь чернильно-густую тьму. Я выплыл на поверхность, глубоко вдохнул и резко пошёл вниз, как субмарина.

Вот оно! В пурпурном сиянии, пробивающемся с поверхности света, я рассмотрел небольшой предмет на самом краю усыпанной гравием узкой скальной полки. Ещё блок – и ведро погибло бы навсегда. Я вынырнул, тяжело дыша, отплёвываясь, с ведром и бесценным знанием: истерика редко помогает делу.

Пытаясь оставаться спокойным и переварить преподанный урок – больше-то нечего переваривать, – я принялся за посадку семян. Подцепил вылитый куб воды и уже хотел вылить её обратно в море, когда вдруг мне вздумалось её выпить. Конечно, мне никогда не хотелось пить, а вода сама по себе не исцелит последствия голодания, но при полном желудке, наверное, ощущаешь себя лучше.

Однако, как было с пшеницей и многим другим, мои руки и рот оказали пассивное сопротивление. Я не расстроился – и не только потому, что мой здравый смысл висел над кубической пропастью, уцепившись за квадратный край квадратными ногтями. Попытка напиться запустила новый – пусть зыбкий и неровный, но, возможно, спасительный поток мыслей.

– А может, я смогу выпить что-нибудь другое? – спросил я у опустевшего ведра.

И сразу – секунда в секунду – из-за горы донеслось «му-у».

Молоко!

Тряся головой, я побрёл к наблюдательной комнате.

– Как я мог забыть? – спросил я у пятнистого животного, пасущегося за окном. – Даже если я не пил молоко дома, даже если не мог усваивать лактозу, я должен был знать, откуда оно появляется.

Корова фыркнула. Наверное, сказала:

– Долго ж ты соображал.

Я вышел наружу и несколько раз обошёл вокруг животного.

– Как тебя, э-э, в смысле, правильно, ну, понимаешь…

Понятно, я никогда не доил корову в моём мире, даже не видел, как это делается. Но краткое напряжённое «му» напомнило мне, что в этом мире прежние понятия о сложности едва ли применимы.

– Ну да, – согласился я и поднёс ведро к розовому вымени, – я постараюсь быть нежным…

Я начал объяснять, но не успел договорить, как ведро наполнилось вязкой, пенистой белой жидкостью.

– Спасибо, – сказал я, почуяв знакомый запах.

Я пил долго, с наслаждением, смакуя каждую каплю. Ждал, что мой желудок наполнится, раны исцелятся, а тревоги растворятся в реке молочного счастья.

И – ничего. Я даже не ощущал молоко в животе.

– Я знаю, – нервно сообщил я и заковылял назад, в наблюдательную комнату. – Мне просто нужно пробовать.

Я чувствовал, как снова подняли голову прежние демоны: паника, отчаяние, взрывная бессильная ярость. Я попробовал совместить молоко со всеми съедобными ингредиентами, какие только мог вообразить.

Молоко и яйцо, молоко и пшеница, молоко, яйцо и пшеница, молоко с яйцом, пшеницей и сахаром… то и это, туда и сюда.

– Последний шанс, – непрестанно бормотал я, – последний, самый последний шанс…

Все мыслимые комбинации не дали результата. Шанс испарился.

– Это просто бессмысленно, – проблеял я, глядя на то, что в моём мире было бы разнообразной едой.

Мне вспомнился недавний опыт. Нельзя раньше времени делать заключения о том, что бессмысленно, а что нет. Нельзя что-то полагать, не проверив. И тогда я вспомнил о другой пище, которую пробовал и точно мог съесть. Эта еда сейчас стояла передо мной.

Мой мозг отключился. Нет, я не впал в истерику. Я был не гневен, а очень холоден и спокоен.

Я оторвал взгляд от верстака и посмотрел на луг. Корова повернулась спиной ко мне, мой рот наполнился слюной, желудок – пищеварительным соком. Моё тело знало, чего хочет. Мою руку наполнила рукоять топора, а воображение – отбивная.

Я подкрался по траве, тяжело дыша, выдыхая облака смрада. Корова не дрогнула. Не подозревая о моём приближении, она жевала свой последний пучок травы. Я пододвинулся ближе. Несчастная не заметила.

Ещё пара шагов, ещё пара секунд – и всё кончится. Корова мирно щипала траву. Я занёс топор.

Мясо.

Пища.

Жизнь.

Корова обернулась и посмотрела мне в глаза:

– Му-у-у.

Я выронил топор и отшатнулся.

– Я… прости меня, друг, – сказал я доброму животному. – Ведь ты мой друг, хоть я того и не заслуживаю.

Запершило в горле.

– Ты – всё, что у меня есть, – пробормотал я сквозь слёзы.

Только тогда я понял, насколько одинок. Пусть я не помнил прежнюю жизнь и людей, с которыми делил её, но они были, эти люди, как иначе? Друзья, семья. Если нет – отчего моя душа так пуста теперь? Если нет, почему меня тянет говорить с собой, монстрами, мёртвыми кусками материи, животным и даже с солнцем над головой?

Я пытался бороться с одиночеством, столь же губительным для разума, как голод – для тела. И теперь понял: выживание – это спасение и тела, и рассудка. Потому мне всегда помогали разговоры с животными. Конечно, они не говорят, но чувствуют, ощущают боль и страх, хотят жить не меньше меня. Я хочу того же самого – значит, я не буду по-настоящему одиноким.

– Друзья спасают от безумия, – сказал я и поднял топор. – Если бы я использовал это – сделался бы не лучше зомби.

– Му-у, – заметила корова, стараясь разрядить атмосферу.

– Ты права, – согласился я и хихикнул, – я уже на полпути к зомби.

У меня незаживающие синяки, я хромаю, изо рта несёт как из помойки. Моя четвероногая подруга попала в точку. Но вопрос: она шутила или пыталась указать мне на упущение?

Я сунул топор за пояс – и мой взгляд упал на карман со стопкой вонючего гнилого мяса мертвецов.

– Знаешь, Му, – изрёк я, внезапно придумав корове имя, – есть ещё один потенциальный источник пищи, который я не опробовал.

– Му-у, – согласилось простившее меня филе-миньон.

Но мне стало нехорошо от одного взгляда на гнилые комья. Я создал верстак, затем печку и сказал:

– Не хочу, чтобы было как с сырой курятиной.

Но гнилое мясо не жарилось. Печка хотела его не больше чем я.

– Му-у, – настаивала корова.

Я нерешительно поднёс вонючий кусок ко рту.

– А если он хуже сырого цыплёнка? Может, мне стоит подождать, и…

– Му!

– Ладно, – согласился я и запихал гнусный кусок падали в рот.

Я жевал, давился, глотал и давился снова очень долго.

Мне не стало дурно, как после цыплёнка, но лучше бы стало. Со мной произошло новое, страшное, свойственное лишь этому миру.

Зовите это прожорливостью либо гиперголодом, но я внезапно захотел пожрать весь мир. Казалось, будто желудок хочет пожрать самого себя, словно в каждой клетке открылся миниатюрный рот, клацающий зубами и воющий от голода. Рот жутко пересох, покрылся коркой, будто я, изнемогая от жажды, лизал подсыхающую жижу на дне мусорного контейнера в летнюю жару.

– Гы-ы! – проревел я, неплохо подражая зомби.

Я кашлял, плевался, бессмысленно носился кругами. Ох, как же выгнать изо рта этот вкус? Я прижался лицом к дереву и – не шучу – попытался лизнуть кору. Я прыгнул в лагуну, пытаясь протиснуть меж губ хоть каплю воды.

И тут несравненная Му бросила спасительную соломину моим вкусовым сосочкам.

– Му-у-у! – посоветовала корова.

Ох, молоко!

У меня ещё осталось целое ведро после неудачных экспериментов. Я схватил его и буквально вылил в себя. И вдруг – всё отлично! Никакого гиперголода.

– Спасибо! – крикнул я корове.

Затем я выбрался из лагуны и заметил, что моя щиколотка болит меньше прежнего. Ещё пара шагов – и острая боль сменилась приглушенным нытьём. Я вдохнул и – вот сюрприз! – уже не так саднили ушибленные рёбра.

– Это и есть ответ? – спросил я у Му и показал кусок мертвецкой плоти.

Корова нетерпеливо фыркнула. Мол, чего разболтался, просто ешь.

– Хорошо, – согласился я, выдоил корову и приготовился.

Второй раз запихивать в себя мертвечину было страшнее, чем в первый. Я уже знал, что будет.

Ох.

Я поморщился и впился в гнилую мерзость, прожевал, проглотил и тут же вылил в себя второе ведро. Хм, гиперголод не продлился и секунды. А когда он миновал, раны почти исцелились.

– Замечательно! – выдохнул я, ощущая, как понемногу возвращается сила. – Надеюсь, такое питание не сделает меня каннибалом? В смысле, если зомби возникают просто так, они же никогда не были людьми?

Я представил куски трупа внутри себя и вздрогнул.

– Му-у, – напомнила корова.

– Да, согласен, надо просто благодарить судьбу за такой подарок, – сказал я. – По крайней мере теперь мне точно не угрожает голодная смерть. Кажется, в моём прошлом мире есть поговорка: не живи, чтобы есть, а ешь, чтобы жить.

Я взглянул на заходящее солнце и по-новому подумал о зомби, которые придут этой ночью.

Я снова выдоил корову и сказал:

– Спасибо тебе – не только за молоко, ну, понимаешь, а за всё вообще, в особенности после того, что я чуть не сделал с тобой.

И тогда моя добродушная, щедрая, невероятно чудесная подруга дала мне третий дар великой дружбы.

– Му, – кратко сообщила она.

Я понял, это значило: «Я простила тебя».