До Нового года оставалось три дня. Всё это время Надя усиленно занималась и к алкоголю не прикасалась совсем. Она окрепла физически. Увлеклась рисованием. Выкладывала свои мысли о разочарованиях и успехах в своём дневнике. Работала на полставки кастеляншей в санатории. Богдан проводил с ней столько времени, сколько мог. Иногда он не приходил по несколько дней. И поскольку у Нади не было телефона, то и не звонил. Зная её ранимость, он всегда старался предупредить девушку заранее, что будет занят и прийти не сможет. Но даже тогда, когда у него не получалось предупредить, Надя чувствовала, что он думает о ней. Может, занят в университете, может, дома, но думает. Помнит. Данного ему обещания не нарушала. Гнала от себя любые мысли, которые могли бы лишить её веры в себя или в него и заставить взяться за бутылку, чтобы унять боль.

Но сегодня, проснувшись утром, первое, что пришло ей в голову, было: «И что теперь? Сдвигов с ногами никаких. Зачем я ему нужна? Ухаживать за мной? Он молодой и красивый, а я буду висеть у него на шее мертвым грузом. В этом году он оканчивает университет. Его пошлют куда-нибудь на практику. Там, наверняка, будет много молодых красивых и, главное, здоровых девушек. Какое я имею право портить ему жизнь? Я, конечно же, не вернусь к своему алкогольному прошлому, но его должна отпустить. Смогу ли? Не факт. Но должна. Надо взять ответственность за свои поступки».

Договаривались Новый год встретить вместе. Надя решила не будет портить ему праздник, но потом, первого числа или второго, сказать ему, чтобы он строил свою жизнь без неё. И лучше будет, если он исчезнет из её судьбы. Ну, хотя бы на время, на несколько лет, потому что иначе она не выдержит. Не выдержит и захочет, чтобы он был с ней опять. А она должна дать ему его свободу. Должна.

Да-а-а, будь осторожна с тем, чего желаешь…

К обеду настроение испортилось совсем. Богдан не появлялся вот уже три дня. Она, конечно, понимала, что у него опять сессия, и дома надо бабушке помочь, но…

От грустных мыслей её отвлёк легкий стук в дверь.

— Входите. Открыто.

В дверях стоял Николай Гаврилович, Надин дед. C тех пор как Надя уехала из их квартиры, обе стороны избегали общения. Николай Гаврилович был печален. Его и ранее небольшое жилистое тело как будто высохло и скукожилось. Маленький и несчастный старик. Разве могли такие выиграть войну?

У девушки бешено заколотилось сердце. Она совсем про них забыла. Погрязла в своих проблемах и переживаниях… Как же они там жили без неё?

— Пап? Ты? Проходи, проходи…

Николай Гаврилович прошёл в комнату, не поднимая глаз на внучку.

— Я сейчас чайку… Как мама? У вас всё нормально…

Сев на предложенный стул дед, наконец поднял на неё глаза. Они слезились…

— Мать умирает… Тебя зовёт…

— О господи!!! — чайник, полный холодной воды, с грохотом упал на пол, облив ей колени.

«Бр-р-р, холодно», — подумала она, но всё внимание было приковано к печальному известию.

— Что случилось? Господи… Как же… Я сегодня не могу, ко мне врач прийти должен. Давай я завтра. Прямо с утра, ладно?

— Ладно. Давай завтра, если сегодня не можешь.

— Ты мне поможешь подняться?

— Помогу… как-то…

— Сейчас, я чай поставлю… У меня тут и булочка есть, и масло, и варенье…

— Не надо, Надя. Пойду я…

Николай Гаврилович тяжело поднялся и поплёлся к двери. Уже открыв дверь, он остановился и, оглянувшись в пол-оборота, промолвил:

— Ты, это… зла не держи… Прости нас с бабой… — и вышел.