На душе у Нади скребли кошки. Вчера вечером в больнице умер дедушка, Николай Гаврилович. Умер с улыбкой на устах, получив прощение от внучки, державшей его за руку.

— Я обязательно найду там Марию и предам ей, что ты нас простила. Она обрадуется…

Такими были последние слова Николая Гавриловича, бывшего офицера, члена партии, убеждённого атеиста.

И опять Надя винила себя.

«Не доглядела. Поехала поступать в этот чёртов университет. Говорил же дед, что плохо себя чувствует. Всё равно поехала… Ну, поступила бы на следующий год. Времени ещё навалом… Всё равно заочно… Хорошо, что успела вернуться и застала живым, а если бы нет? Вообще заела бы себя, замучила дурными мыслями».

Мозгами Надя понимала, что всё равно ничего бы не изменилось. Николаю Гавриловичу было восемьдесят два года. Последнее время его беспокоили высокое давление и частые головные боли. Но поругать себя хотелось. Молодой интересный преподаватель, член приёмной комиссии, задержал её на целые сутки после того, как она нашла себя в списках студентов, зачисленных в университет.

Высокий шатен с глазами цыгана, тёмными, как ночь, очаровал Надю с первого взгляда. Влад тоже не остался равнодушным к флюидам зрелой студентки, которые она излучала с невероятной энергией. И хотя ещё за пару дней до отъезда её тянуло домой, она не могла отказать себе в удовольствии провести ночь с этим жгучим красавцем. В постели он оказался так себе, и Надя, сказав себе: «Не всё то золото, что блестит», спокойно оставила остывающую постель и уехала домой.

В тот же вечер она доставила своего деда в больницу и вот теперь, попрощавшись с ним навсегда, задумалась: «Могла ли она что-нибудь сделать, чтобы Николай Гаврилович пожил ещё. И стоило ли что-то делать, ведь он умер совершенно счастливым? Господи, разве можно умереть счастливым? Как это вообще может быть?»

И ещё один вопрос её мучил. Она не видела той молодой женщины в чёрном возле него. Почему? Она потеряла способность видеть её? Почему ей так неприятно от этого. Почему ей кажется, что Наташино колечко выглядит таким тусклым, ведь Надя недавно чистила его? Почему так тяжело на душе? Ответа опять не было ни на одно «почему?»

Получив у главврача справку о смерти дедушки и пообещав, что послезавтра утром, решив все организационные вопросы, касающиеся похорон, она заберёт его из морга, Надя вышла из больницы.

Грустно… Как грустно…

«Теперь у меня никого нет. Ни-ко-го…»

На крыльце больницы, откуда выходила Надя, она увидела пожилую женщину. Женщина показалась знакомой. Эта довольно пожилая и какая-то измученная особа с ненавистью посмотрела на Надю и, ничего не сказав, прошла мимо.

«Так это же Тамарина мама! Что она тут делает? Тамара в больнице? А как же её ребенок?»

— Подождите! Подождите, пожалуйста! — позвала Надя. Она не могла вспомнить её имя. Женщина остановилась. Но головы не повернула, просто замерла, не закончив движение. Надя забежала вперед и смело посмотрела ей в глаза.

— Вы же мама Тамары. Я знаю. Я вас помню.

— Что тебе надо? — усталость, безнадёжность, злость. — Что тебе ещё надо? Нету Тамары. Скоро год будет, как нету. Вот и Хандусь, слава богу, вчера представился. Дольше всех из тех уродов промучился. Все за всё заплатили. Сполна. Довольна? Теперь уродца этого, Сашку, корми да слюни вытирай.

— Мне жаль.

Надя и сама не знала, зачем она остановила эту женщину.

Зато у старухи появился шанс выкричаться, обвинить девушку во всех смертных грехах, постигших Тамарину семью.

— Жаль тебе? Да ни черта тебе не жаль! — визжала скандальная баба. — Радуешься, небось, что всех на тот свет отправила! Что, думаешь, я не знаю, что это ты их всех прокляла! Ты! Ведьма! Думаешь, не знаю?! Ведьма! Ведьма! — орала она на весь больничный подъезд.

Надя поторопилась оставить истеричку. «Там врачи, они успокоят её. Бедная женщина…» И тут она резко остановилась.

«Бедная женщина… Странно… Мне её жалко. Она же теперь совсем одна. Как и я. У неё теперь, как и у меня, никого из родных нет. Только больной ребёнок на руках. А она-то как раз и ни при чём. Разве это справедливо? Пусть бы жили. Я ведь теперь здорова. И у меня, возможно, где-то есть мать. Может, даже и отец… Очень было бы интересно узнать, почему всё это с нами случается? Почему одни люди всю жизнь живут спокойно и размеренно, а другие страдают? И что лучше — страдать и стать святой или жить в своё удовольствие и… и что тогда?»

Такие странные мысли роились у Нади в голове. Кружили, жужжали и не давали возможности сосредоточиться.

Она медленно побрела прочь.

Тяжело стало на сердце, ох, тяжело…

Но надо заниматься делом — хоронить Николая Гавриловича. Тут только девушка заметила, что все её лицо стало мокрым от слёз. Они выкатывались из глаз одна слезинка за другой, a встречный ветер размазывал солёную жидкость по лицу, не успевая высушивать её. Почему она плачет? Потому, что умер Николай Гаврилович? Жалеет Тамару? Или себя?