Весь этот день Богдан провёл в кабинете убитой заведующей универмагом, коптя над бумагами. Исполняющая обязанности Вера Петровна Мотыга металась по магазину, орала на продавщиц и всячески мешала сосредоточиться.

На первый взгляд все документы были в порядке, но Богдан знал, что должны быть ведомости, по которым в магазин поступали ювелирные изделия с очень дорогими камнями, на которые в маленьком, районного значения городе Тарасов не могло быть спроса. И, следовательно, и заказывать их не имело никакого смысла. Хотя вряд ли они хранились здесь, в магазине, если Верещагина не участвовала в афере. Но проверить всё равно надо было.

Уже темнело, когда в нижнем ящике стола Богдан в который раз взял в руки папку с нарисованными на ней сердечками, пронзенными стрелами и наклеенными фотокарточками советских актёров.

«Господи, ох уж эти женщины!» — улыбнувшись, он положил папку на стол, так и не открыв, и занялся изучением очередного документа.

— Вера Петровна, — позвал он исполняющую обязанности, которую тоже не отпускал домой, — а могу я увидеть ведомость за февраль предыдущего года?

— Это восемьдесят третьего, что ли?

— Да.

Богдан увидел, что Верка Мотыга просто поедала глазами папку с сердечками.

— Так, это… я не знаю… меня тут не было… можно, я это… папочку свою заберу?

— А это ваша папочка?

— Ну, это… моя.

— А что в ней?

— Ну… это… актеров собираю, — она чересчур поспешно протянула руку к папке, но Богдан оказался проворнее.

— Актёров, говорите, любите? А какой ваш любимый?

Он открыл папку и впервые за последний год от души рассмеялся.

«Вот же они! Все тут! Кольцо с бриллиантом в полтора карата, по цене две тысячи девятьсот рублей сорок копеек, — прочитал он, — кулон с изумрудом — девятьсот двадцать рублей двадцать пять копеек, колье с сапфирами и бриллиантами — три тысячи рублей восемьдесят копеек».

Интересно, как они устанавливают цены? Откуда берутся эти копейки? Смешно…

— Что это, Вера Петровна?

— Я не знаю, — Мотыга демонстративно отвернулась от папки, к которой минуту назад было приковано всё её внимание.

— Вы же сказали, что папка ваша?

— Так, это… папка моя, а то, что внутри, не моё.

— А чьё?

— Не знаю. Директрисы бывшей, вот чьё.

— Да нет, не похоже… Ладно, собирайтесь, Вера Петровна, пойдёте со мной.

— Я? Куда? Никуда я не пойду! Вы не имеете права!

Богдан встал, подошёл к готовой свалиться в обморок женщине и прошептал:

— Я не думаю, что Егору Степановичу понравится, если о том, что я здесь нашел, узнает весь универмаг. Так что давайте тихонько, без привлечения внимания окружающих, пройдём со мной в прокуратуру. Там и поговорим более детально, ладно?

Богдану хотелось схватить женщину за руку и с силой дернуть, даже ударить — из-за её предательства и жадности убили честного человека, любимую, мать. Но, работая вот уже более двух лет с Иваном Ивановичем, Богдан научился держать себя в руках и, если надо, даже проявлять сочувствие.

Когда он шёл к Ивану Ивановичу, был уже первый час ночи. Процедура определения задержанной Мотыги Веры Петровны, обвиняемой в государственных хищениях, в камеру предварительного заключения, допрос заняли почти три часа.

Подходя к дому Котило, он заметил какое-то движение во дворе. Потом услышал глухие удары. Он побежал. Побежал так быстро, как никогда ранее не бегал. Влетел во двор и увидел, как два человека в милицейской форме пинают ногами лежащего на земле скрюченного следователя.

— Стой! Стой! Что вы делаете! — заорал Богдан, уже почти добежав к разъярённым ментам, готовый, несмотря на то, что каждый из них на голову выше его самого, вступить с ними в бой за своего учителя и друга.

Но его остановил выстрел.

По траектории движения Богдан пробежал ещё несколько шагов и медленно осел прямо на лежащего Ивана Ивановича, как будто хотел прикрыть его своим телом.

— Ты когда-нибудь убивал одним выстрелом двоих сразу?

Голос показался Богдану знакомым…

— Нет… Я вообще ещё никого не убивал…

Этот голос был совсем молодым…

— Тогда смотри и учись, зелень пузатая… «И одною пулей он убил обоих», — фальшиво запел знакомый голос…

— А Душа есть, Богдаш… есть Душа… помни об этом и… — окровавленным уже беззубым ртом прошамкал старый следователь, — но договорить он не успел: прогремел второй выстрел.

Для них двоих всё покрылось мглой. Для Котило Ивана Ивановича — навсегда.