Как только Богдан вошёл в штаб для очередного прохождения инструктажа — каждый человек обязан был подписать соответствующий документ, из которого следовало, что он знаком с тем, что находится в зоне с повышенной радиацией, и согласен добровольно находиться тут с риском для здоровья, — он почувствовал что-то неладное.

Убелённый сединой крупный подтянутый офицер с синими, как васильки, уставшими глазами и белыми бровями снисходительно наблюдал за красивой девушкой, увешенной фотоаппаратом, видеокамерой, каким-то не то коричневым, не то красным шарфом и сумкой через плечо. Она, активно размахивая руками, похоже, ругалась с ним.

— Никуда вы меня не отправите! Не посмеете! Я не пойду. Не поеду. Вы понимаете, что это для меня значит? Я журналист, и для меня не существует опасности. Люди здесь работают, живут, в конце концов, а я…

— … а вы, милая, едете домой.

— Нет. Вы не можете! — она вдруг обессилено опустилась на стул и глубоко вздохнула. — Поймите же, наконец, это очень важно для меня. Без этого материала вся моя работа коту под хвост.

— Надежда, м-м-м, — офицер заглянул в бумаги, лежащие перед ним на столе, — Андреевна, ну не могу я разрешить вам больше здесь находиться. Вы и так уже работаете тут два месяца вместо двух недель.

— Так я же не всё время. Я приезжала и уезжала. А потом, одной неделей меньше, одной больше… Только ещё одну недельку! Владимир Викторович, миленький, пожалуйста, — девушка умоляюще сложила ладошки перед собой.

— Нет. У меня дочь такого де возраста, как вы. Я не прощу себе, если что… А того, кто вам позволил находиться здесь так долго, под трибунал отдам. Сегодня же на шестичасовой автобус — и домой.

Удивительно было слышать, как такой категоричный отказ можно было произносить с таким теплом. Создавалось впечатления, что этот сильный мужественный человек гладит свою дочь по головке и жалеет, жалеет…

— Проходите, товарищи. Присаживайтесь. Сейчас документы подпишем и поедем.

Девушка сидела на стуле у стола с низко опущенной головой, не двигаясь с места, Богдан смотрел на неё во все глаза. Потом прошептал, и ему показалось, что шёпот разразился громом в этом забитом людьми кабинете:

— Надя…

Девушка подняла на него полные слёз глаза…

— Ты? Богдан! — и бросилась к нему, чтобы через секунду повиснуть у него на шее. Седовласый полковник с интересом наблюдал сцену встречи. Разыгрывают? Правда, давно не виделись? Любят друг друга? Просто знакомы?

— Вы кто, молодой человек?

— Оперуполномоченный Богдан Доля. Зачислен в личный состав Чернобыльского района. Прибыл позавчера.

— Лебединский Владимир Викторович, — полковник протянул крепкую ладонь, — начальник штаба 30- километровой зоны. Вы кем этой молодой особе приходитесь? — он пристально посмотрел в глаза юноше.

Богдан сначала смутился, потом чётко отрапортовал:

— Эта девушка, Надя Ярош, мой лучший друг. Она меня от смерти спасла. Товарищ полковник, разрешите обратиться?

Лебединский покачал головой.

— Обращайтесь, — выдохнул.

— Мне в Зеленом мысе квартиру выделили. Разрешите Надежде Андреевне остаться, — вздохнул тоже, опустил голову, — там неопасно. Мы очень давно не виделись после того, как она меня с того света вытащила.

— Что ж так? — глянул сквозь щелочки прищуренных глаз лукаво.

— Х-м-м, — вздохнул Богдан, — так получилось, товарищ полковник.

— Но вы же понимаете, что тут опасно. Вы сами-то только приехали, а она почти два месяца в самое пекло лезла.

Богдан оглянулся на притихшую Надю с восхищением и тревогой.

— Пожалуйста, товарищ полковник. Только в Зеленом мысе, только неделю. Я не пущу её в пекло.

— Ну да, я как вижу. Будет она вам сидеть в Зелёном мысе. Ладно. Три дня. И не часом больше.

Надя подскочила к Богдану и чмокнула его в щёку. Он залился румянцем.

— Спасибо вам огромное, товарищ полковник, Владимир Викторович, спасибо вам…

— Так, все расписались? Занимайте места в автобусе. Вы с нами, товарищ журналист?

— С вами. Можно?

— Господи, куда же вас теперь денешь. Детский сад какой-то. Никакой дисциплины. Дети прямо, — бубнил себе под нос сильный отважный офицер. Он месяц назад вместе с товарищем при невероятно высоком уровне радиации водрузили флаг — свидетельство окончания очистительных работ над реактором. Надо было пройти семьдесят восемь метров вверх по винтовой лестнице, постоянно ощущая опасность, исходящую из разрушенного энергоблока, и водрузить флаг.

Дважды пытались проделать это из вертолёта, но оба раза операция провалилась. Ждали руководителей страны. Флаг должен развеваться.

Кто? Как? Каким способом? А кого это интересует?