Первый ознакомительный экскурс по городу Припяти и Чернобыльской атомной электростанции прошёл в полной тишине, если не считать рассказа заместителя начальника штаба о том, что пассажиры наблюдали из окна.

Надя сидела у окна молча. Не шевелилась и, казалось, не дышала. Богдан с интересом разглядывал пустынные улицы, брошенные дома, АЭС, иногда что-то записывал. Седовласый полковник время от времени поглядывал на парочку.

Похоже, поссорились, а помириться не успели. Он молодец, держится, делает вид, что не интересуется ею, а у самого руки дрожат, карандаш ходуном ходит. Журналистка не дышит даже. Жива ли? А то, может, врачей звать пора. Нет, живая, ресницами своими длиннющими хлопает. Ох, молодёжь. Зря время только теряют. День промелькнет, неделя пролетит, вся жизнь промчится — и не заметишь, а они в молчанку играют.

— Эй, молодёжь, мы вас в Зеленый мыс на обратном пути забросим. Как раз туда ехать будем.

— Спасибо, Владимир Викторович, — засмущался Богдан.

— Вам, Богдан Юрьевич, отпуск. На три дня. Пока ознакомитесь с делами, войдёте в курс, за другом своим приглядите. Я вижу, вам пообщаться нужно. Проводите и к делам.

Надя молчала, только ещё ниже опустила голову.

— Так точно, товарищ полковник, спасибо.

Когда добрались в Зелёный мыс, было уже совсем темно. На счастье, квартира в финском домике, в которую планировали поселить Богдана, оказалась незанятой. Начальник штаба сделал несколько звонков, и вопрос решился.

— Не знаю, как тебя и благодарить, — промямлила Надя, как только они с Богданом остались одни, — я сейчас поесть приготовлю что-нибудь. Здесь должны быть продукты.

— Да не за что меня благодарить. Чур, ужин вместе готовим.

Но единственное, на что их хватило, это на жареную картошку и салат из капусты.

Ели в тишине. Друг на друга старались не смотреть.

— Надя… прости меня, пожалуйста, — наконец произнёс Богдан, поймав девушку возле мойки, вытирающую полотенцем, висящим на крючке, руки.

«Ничего не изменилось, — промелькнуло в голове, — как и раньше, не снимает полотенце с крючка». Он стоял позади неё и лица видеть не мог. А так хотелось заглянуть ей в глаза.

Надя замерла.

— Пожалуйста, — продолжал он, — я сволочь, конечно, последняя… но не могу… не могу без тебя… Понимаешь? Мне очень нужно, чтобы ты была в моей жизни. Очень, — чеканил он каждое слово, чтобы, не дай бог, она что-то не поняла неправильно.

— Не последняя…

— Что?

— Сволочь ты не последняя. Бывают и хуже сволочи, — девушка медленно, не будучи уверена в том, стоит ли это делать, повернулась к Богдану лицом.

— Спасибо тебе.

Надя открытым серьёзным взглядом смотрела в глаза человеку, которого любила больше всего на свете.

— Ч-что? — Богдан не мог поверить своим ушам.

— Спасибо тебе. За всё спасибо.

— Господи, Надя, за что же спасибо? Я же тебя бросил! Больную!

— И за то, что бросил, спасибо.

— Издеваешься? Что ж, заслужил.

Богдан медленно опустился перед ней на колени, держа руками её стройные, но по-женски округлые бедра.

Надя взяла его руки в свои, тоже опустилась на колени и посмотрела Богдану в глаза, горящие любовью, надеждой, сомнением.

— Я не издеваюсь, Богдан. Я серьёзно. Это ты, оставив меня, научил, что в жизни нужно рассчитывать, прежде всего, на себя. Это ты заставил меня доказывать тебе, что я сильная, что я могу. И я смогла. Это благодаря тебе у меня теперь есть высшее образование, о котором я так мечтала. Я журналист. Я уважаю себя, горжусь своими успехами и… — она обвила его шею руками, прижалась к нему крепко-крепко и прошептала: — И … очень рада тебя видеть.

— Надя… Наденька… Надюша…

— … И я не боюсь теперь, что буду тебе в тягость, что тебе придется со мной мучиться, что я не такая, как все.

— Да я и не…

— … не придется, — Надя встала с колен и отошла к окну, — потому что я теперь образованный журналист, здоровая молодая женщина, и этим всем, в большой мере, я обязана тебе. Вернее, тому, что ты меня оставил. И я тебе благодарна за это.

— Благодарна?!

— Да, благодарна. Я встретила много замечательных людей, которые научили меня уму-разуму, я разозлилась на тебя, на себя, встала на ноги, выучилась, и теперь вот, я здесь… работаю…

— Надюша, родная моя, нам теперь сам Бог велел быть вместе…

— … Не придется, потому что мы никогда не будем вместе.

Богдан уже тоже поднялся с колен и стоял возле девушки, не смея оторвать взгляда от её лица.

— Как? Почему мы не будем вместе? Почему?

— Да потому, что так, как было, уже никогда не будет, а по-другому я не хочу.

Богдан оторопел. В комнате повисла оглушительная тишина. Только ходики на стене: тик-так, тик-так…

— Нет, это неправильно! — наконец он заметался по комнате. — Мы же можем дружить! Мы из одного города. Мы знаем друг друга давно. Ты сама только что сказала, что рада меня видеть. Или соврала?

Девушка растянула уголочки пухлых губ в улыбке.

— Нет. Не соврала.

— Ну? Скажи, что мне сделать, чтобы снова завоевать твоё доверие? Как искупить свою вину? Что мне сделать? Как мне доказать?

— Да не нужно ничего доказывать. И искупать ничего не нужно. Ты ни в чём не виноват. Ты делал то, что считал правильным тогда, в той ситуации. Ты влюбился и как порядочный мужчина женился. Что ж тут поделаешь, если ты не в меня влюбился? И вообще, что ты собираешься мне доказывать?

— Да то, Надюша, что я последний дурак. И влюбился я в тебя. Только тогда не мог этого понять. Боялся понять. И не нужен мне никто, кроме тебя. Но чтобы осознать всё, надо было вляпаться в это дерьмо.

Он подошёл к девушке вплотную и нежно обнял её. Она, просунув руки у него под мышками, положила их ему на спину, а голову — на грудь.

— Богданчик, я так испугалась за тебя… Знаешь, мы будем самыми лучшими друзьями на свете. Самыми-самыми, правда? — она подняла голову и заглянула ему в глаза, где плескались темные озёра невыплеснувшихся слёз.

— Правда. Правда, моя хорошая.

«Господи, спасибо тебе. Спасибо за всё».

И он прижал её сильней.