Понемногу это начинало ему надоедать. В конце концов Гиббонс снял пиджак, повесил его на спинку кухонного стула из алого пластика и уселся поудобней. Он закатал рукава рубашки, но галстука не снял и ворота не расстегнул. В былые времена агенту возбранялось в часы службы расстегивать ворот, и у Гиббонса это с годами вошло в привычку.

В крошечной квартирке было душно, но он не открывал окон. Открытые окна извещают каждого встречного-поперечного о том, что ты здесь. Но досаждала Гиббонсу не духота, а сама по себе квартирка, мебель, невидимое присутствие старой леди.

Кухня была пропитана запахами чеснока, томатной пасты, мяты. В каждой комнате висело по распятию, в спальне на туалетном столике стояла статуэтка младенца Христа, а над телевизором в рамочке – изображение Девы Марии. Даже на выключателях были наклеены фантики с ликами святых. Гиббонс поневоле задумался над тем, где такую хреновину добывают. Должно быть, католики спекулируют ими, как билетами на бейсбольные игры.

Он оставался в кухне, потому что гостиная была просто невыносимой. Стилизованная под барокко мебель в пластиковых чехлах, пластиковые розы в маленьких белых вазах, идиотские фарфоровые безделушки, прихваченные наверняка с чужих свадеб, и повсюду – фотоснимки итальянских родственников старой леди. Гиббонс ненавидел итальянцев. Если они не оказывались членами мафии, значит, непременно были нищими иммигрантами, из кожи вон лезущими, чтобы их впустили в страну.

Из всех этих снимков, развешанных и расставленных в гостиной, Гиббонс уделил более или менее пристальное внимание только двум. Одним из них был выцветший мгновенный снимок в позолоченной рамочке, стоящей на столике у дивана. Темноволосый ребенок, лет шести или семи, восседая на шотландском пони, хмурился в камеру. У Гиббонса не было ни малейших сомнений в том, что из этой мартышки с годами получился Тоцци.

На втором, размером пять на семь дюймов, была изображена высокая головокружительно красивая девушка в кепи и в свободного покроя платье. Это была Лоррейн, выпускная фотография, Барнард, 1960 год.

Гиббонс взглянул на часы. Он проторчал здесь уже четыре часа одиннадцать минут, поэтому ему и стало скучно. Конечно, он мог вспомнить засады, в которых ему доводилось сидеть и гораздо дольше. Засада – штука всегда утомительная, но он научился отлично с этим справляться. Главное, ни на миг не забывать о том, что ты на передовой. Такова, собственно, и вся работа агента. Если Тоцци нынешним утром так и не покажется, Гиббонсу придется рыть глубже, пока он не найдет другую ниточку, новое лежбище, иной контакт.

Гиббонс прикоснулся к рукоятке своего верного «кольта-кобры» 38-го калибра, револьвера, с которым он не расставался все годы службы в ФБР. Он понюхал пальцы, пытаясь перешибить знакомым запахом ружейного масла и кожи невыносимый аромат старой итальянки. И еще одно нагоняло тоску на Гиббонса: здесь витал дух заброшенности и полного одиночества, призрак старушки, прожившей всю свою жизнь в трех жалких комнатушках. Это слишком напоминало ему его собственное жилье.

Он опять взглянул на часы. Было начало восьмого. Если Тоцци устроил лежбище здесь, то он наверняка сейчас появится. Даже если он нынче ночью был с девкой – Тоцци не из любителей утреннего кофе и пустых разговоров.

– Дерьмо, – пробормотал Гиббонс.

На этот раз ему казалось, что он уже у цели. С тех пор как Иверс вернул его на службу, прошло уже две с половиной недели. За это время Гиббонс проштудировал все досье ФБР, затрагивающие трех покойничков Тоцци, порасспросил о нем других агентов, последил за всеми былыми подружками напарника, которых смог вспомнить, проверил прежние лежбища. И ничего не добился.

Затем он поехал в район, откуда Тоцци был родом – Вейлсбург в Ньюарке, – и разобрался с сестрой Тоцци и парой кузенов. Опыт подсказывал Гиббонсу, что человек, пустившийся во все тяжкие, всегда возвращается в родные места, полагая, что здесь окажется в большей безопасности. Вроде как за мамочкину юбку хватается. Правда, он не думал, что Тоцци тоже такой, но проверить все-таки не мешало. Но здесь никто ничего не слышал о нем с тех пор, как его перевели в Монтану. По крайней мере, так они утверждали.

Один из двоюродных братьев, Сэл Тоцци, имел контору по автомобильной страховке на Саут-Орандж-авеню. Сэл смахивал на Тоцци, только был гораздо меньше ростом. Когда Гиббонс явился к нему, тот был в черной рубашке под кремовой спортивной курткой, и все время, пока Гиббонс находился там, Сэл не переставал улыбаться.

– Эй, послушайте-ка, давайте начистоту, – внезапно сказал Сэл в разгар беседы. – Майку поручили важное задание в Вашингтоне, верно? Вот почему вы сюда приехали. Проверяете родню и всякое такое.

Гиббонс с трудом удержался от смеха.

– Допустим, – сказал он.

– Я так и знал! – Сэл шлепнул рукой по столу. – Я всегда знал, что мы еще будем гордиться Майком. То есть мы им и так уже гордимся. Сажает в тюрягу торговцев наркотиками, ловит мафиози и все такое, знаете ли. Он мужик что надо, мой кузен. Крутой и башковитый. Мой папаша вечно попрекал меня: дескать, братец-то круглый отличник. А ведь ребят такое обижает, точно? Комплекс неполноценности – он остается потом на всю жизнь. Понимаю, я-то был бездельником, но мой двоюродный брат, Майк, он вкалывал по-настоящему. И соображал тоже. Правда, его мамаша говорила, что он прет, как грузовик, если что задумает, но как раз таким парням правительство и дает специальные задания. Ну и чем же он сейчас все-таки занимается?

Зарабатывает себе пожизненное заключение, подумал Гиббонс, с трудом сдерживая усмешку.

– Честно говоря, я просто не имею права сообщить вам об этом, мистер Тоцци.

– Должно быть, государственная тайна. Но откройте мне только одно: речь идет о нашей стране или же ему придется поработать за океаном? На Ближнем Востоке, может быть. Да, держу пари, так оно и есть. Я так и чувствовал, что все его дела в Монтане были только прикрытием для чего-то по-настоящему важного.

Гиббонс покачал головой.

– Прошу вас. Я и в самом деле не имею права распространяться на эту тему. Мне очень жаль. А сейчас я должен идти.

Гиббонс представил себе, как Сэл Тоцци дожидается того, чтобы его брат прославился, намереваясь торговать фирменными майками и брелками «от Майка Тоцци».

– Да, вот еще что. – Сэл постучал себя по лбу. – Вам надо бы поговорить с моей двоюродной сестрой Лоррейн. Они с Майком были водой не разольешь. Краса и гордость нашего семейства.

– Вот как?

– Она куда старше, чем мы с Майком, но они всегда были заодно. Умник и умница. Лоррейн сидела с Майком, когда он был еще совсем малюткой. Вам надо бы с нею поговорить.

Гиббонс молча кивнул.

– Она преподает в Принстоне. Сейчас ее зовут Лоррейн Бернстейн. Бернстейн ее фамилия по мужу. Не знаю, почему она оставила эту фамилию. Замужем-то она и года не была. Вышла за него, а потом обнаружила, что он голубой. Мне лично кажется, что она после этого так и не оправилась. Да и согласитесь, не с каждою такое бывает.

Гиббонс по-прежнему молчал. Но Сэл, казалось, не обращал на это ни малейшего внимания.

– Бедняжка Лоррейн. Я несколько лет ее не видел. Она спуталась с каким-то стариком из ФБР, не знаю, как его звали. Насколько мне известно, она познакомилась с ним еще до того, как Майк начал работать на ФБР. Лет десять они проваландались. В толк не возьму, почему этот сукин сын на ней не женился. – Сэл несколько нервически рассмеялся. – Ладно, умолкаю. А вдруг это вы были ее дружком.

Гиббонс покачал головой. Он поблагодарил Сэла и распрощался с ним. Он ушел, размышляя над тем, не считает ли Лоррейн его и впрямь сукиным сыном. Его несколько огорчило напоминание о том, что они с Лоррейн сошлись задолго до того, как он познакомился с Тоцци. Он никогда не рассматривал эту связь с точки зрения ее длительности. Подойдя к машине, он успел сосчитать, что Тоцци был всего лишь безусым выпускником факультета философии в Бостоне к тому моменту, как они с Лоррейн познакомились. Верилось в это с трудом.

Тоцци когда-то был женат, но, если верить его рассказам, брак оказался неудачным. Разумеется, Гиббонс осознавал, что сотруднику ФБР в браке приходится нелегко, даже если все не так уж плохо на самом деле. Такова природа профессии: разгребая всяческую грязь, поневоле можно запачкаться самому. Ему пришло в голову, что жена Тоцци, возможно, вовсе и не была такой сукой, какой тот ее вечно изображал. Были же в ней какие-то и положительные стороны, иначе какого черта он вообще на ней женился. И как знать, может быть, сейчас, когда он оказался предоставлен самому себе, он вспомнил все хорошее, что у них было, и решил поискать у нее утешения? Гиббонс решил заехать на Род-Айленд и поговорить с той, что когда-то была миссис Тоцци.

Он нашел ее на отцовской фабрике по производству электроаппаратуры неподалеку от Провиденса. Она не была сексуальной бабенкой того типа, который у него всегда ассоциировался с Тоцци. Она оказалась чрезвычайно изящной и милой. Короткая стрижка была ей к лицу. Гиббонс обратил внимание на то, как безупречны складки у нее на юбке. Он и не знал, что женщины до сих пор носят плиссированные юбки. Голос у нее был высокий и приятный, а говорила она подчёркнуто так, как это принято у уроженцев Новой Англии. Как только он задал ей вопрос о том, не виделась ли она в последнее время с Тоцци, легкое смятение в ее чуть подкрашенных глазах подсказало ему, что приехал он сюда зря. В этой китайской куколке он не обнаружил и следа сочувствия или интереса к бывшему супругу. Но раз уж он оказался здесь – а прошлое. Тоцци всегда почему-то было ему любопытно, – то решил задать ей парочку вопросов.

– А можно спросить вас еще кое о чем, миссис...

– Разумеется. Кстати, я вернула себе девичью фамилию Говард.

– Ну а когда вы его в последний раз видели?

– Года четыре назад. В суде.

Говорит, как на уроке английской фонетики.

– У вас есть дети?

Она покачала головой. Гиббонс подумал, что она скорее всего не способна стать матерью.

– А почему вы развелись? Если вам, конечно, не неприятен этот вопрос.

– А это поможет вам разыскать его?

Должно быть, вопрос ее все-таки задел, потому что в углах рта у нее появились жесткие складочки. Это было первым проявлением характера, которое она позволила в его присутствии.

– Может быть, и поможет. Чем больше я о нем узнаю, тем легче мне будет представить себе образ его мыслей.

– А с точки зрения закона вы смогли бы заставить меня ответить на этот вопрос? Подвести под присягу, ну и так далее?

– Если бы я считал, что это очень важно, то да... пожалуй... – солгал Гиббонс.

– Ну ладно. С тех пор прошло четыре года, так что это все равно не имеет никакого значения.

– Скорей всего.

Гиббонс улыбнулся и кивнул, подбадривая ее. Так, подумалось ему, мог бы кивком подбодрить ее отец.

Она поглядела ему прямо в глаза. А ее собственные – фиолетовые – были сейчас широко распахнуты.

– Мне приказал отец.

Гиббонс не стал лезть со скороспелыми выводами.

– А почему вашему отцу захотелось, чтобы вы развелись?

– Потому что Майкл не пожелал войти в дело.

Она обвела рукой помещение, заставленное люстрами и канделябрами всех сортов. Жест напоминал тот, которым телеведущая демонстрирует призы участникам викторины.

– Отец хотел, чтобы он вошел в дело, стал вице-президентом компании. Все что угодно, лишь бы он ушел из ФБР.

Гиббонс чуть отодвинул от себя чашку кофе.

– А что, ваш отец имеет что-нибудь против ФБР?

– Да нет, ничего. Ему, правда, устроили аудиторскую проверку, но так рано или поздно бывает со всеми, кто занимается электрооборудованием. Нет, просто отец считал службу агента слишком опасной.

– Вы единственный ребенок в семье, миссис Говард?

Она удивленно посмотрела на него.

– Нет. У меня есть старшая сестра. Лори. Она живет в Калифорнии.

Гиббонс кивнул.

– Благодарю вас, миссис Говард. У меня больше нет вопросов. Вы нам очень помогли.

Он встал, нахлобучил шляпу и ушел, оставив большеглазую китайскую куклу в нестерпимом блеске электроосветительных приборов.

На следующий день Гиббонс заставил исследовательский отдел конторы в Манхэттене провести общий поиск на предмет упоминания имени Тоцци в газетах всех штатов восточнее Миссисипи за последние два года. Он не искал ничего конкретного, просто надеялся на авось и не прогадал.

Имя Тоцци упоминалось в газетах двадцать один раз. Одним из упоминаний было извещение о смерти Кармеллы Тоцци из Блумфилда, Нью-Джерси, опубликованное в субботнем выпуске ньюаркской «Стар» четырнадцать месяцев назад. Покойная, как выяснилось, доводилась Тоцци тетей. По наитию Гиббонс решил заняться умершей и обнаружил кое-что любопытное насчет квартиры, где она когда-то жила. Ее имя не было вычеркнуто из списка жильцов, висящего в подъезде. Это было симпатичное здание в симпатичном месте, и проживало здесь множество людей пожилого и преклонного возраста. В таких домах квартиры недолго остаются пустыми, и список жильцов обновляется едва ли не ежедневно.

В квартире на первом этаже Гиббонсу объяснили, что здание принадлежит «Блю спрюс менеджмент, Инк.» в Мокнлере, и он не поленился туда съездить. Он сознательно дождался обеденного часа и сознательно нагнал страху на загорелую юную девицу, устроившуюся в контору на летние месяцы. Его широконосое узкоглазое лицо ацтекского божка было способно испугать кого угодно. Загорелая блондинка, находившаяся в конторе в полном одиночестве, даже обрадовалась, когда он наконец предъявил ей свое удостоверение. И ничего не возразила, когда он потребовал досье на Кармеллу Тоцци, проживающую по адресу: Блумфилд, Брод-стрит, 1005, квартира 4К. Нервно извинившись, девица сказала, что вся информация заложена в компьютер, и тут же допустила Гиббонса к компьютеру, находящемуся в кабинете ее начальника, и набрала на мониторе номер досье миссис Тоцци.

Согласно данным компании, Кармелла Тоцци продолжала платить за квартиру. Она снимала ее уже двенадцать лет. В «Блю спрюс менеджмент» Кармеллу Тоцци считали пребывающей в полном здравии.

Гиббонс вежливо осведомился о том, услугами какого банка пользуется компания, и получил незамедлительный ответ. Он поблагодарил блондинку за доброту, вышел в июльский зной, зашел в греческую кофейню через дорогу, заказал себе кофе и французский яблочный пирог. Допив вторую чашку, позвонил в контору Иверсу, переговорил с его референтом и сказал ему, что нужны определенные банковские данные, а именно счет компании «Блю спрюс менеджмент» в Первом народном банке Нью-Джерси. На следующее утро в манхэттенской конторе Гиббонса дожидался белый конверт восемь на десять дюймов, в котором были фотокопии всех чеков, выписанных Кармеллой Тоцци «Блю спрюс менеджмент» за последние тридцать шесть месяцев.

Он нашел свободную клетушку в отделе хранения и, усевшись за стол, сравнил подпись старой леди на чеках. Разумеется, у Бюро имелись эксперты-графологи в Вашингтоне, но с годами Гиббонс научился достаточно разбираться в почерках, чтобы выяснить все, что ему было нужно. Да и терпеть он не мог отсылать улики в лабораторию; тебе хочется получить простое «да» или простое «нет», а они морочат тебе голову какими-то путаными терминами.

Почерк Кармеллы Тоцци был четок и изящен, буквы шли с легким наклоном вправо. Посредине семерки она ставила палочку, как большинство европейцев. Какое-то время она наверняка специально занималась чистописанием, добиваясь особой четкости в начертании букв. Гиббонсу бросилось в глаза, что буквы на чеках, выписанных прошлой весной и летом, не отличались былой четкостью, но к зиме почерк опять улучшился. Первый чек, заполненный размашистыми каракулями, был датирован 1 июня. В извещении о смерти значилось, что Кармелла Тоцци умерла 12 мая.

Неплохо для любителя, Майк. Хотя и недостаточно хорошо. Все выглядело так, как будто Тоцци, платя по тетушкиным счетам и подделывая ее подпись, получал в распоряжение ее квартиру. Умно!

Но главное, что хотелось понять Гиббонсу, – где находится Тоцци в данную минуту. То, что он бывал здесь, бросалось в глаза, но оставалось неясным, живет он сейчас в теткиной квартире или нет. В спальне Гиббонс обнаружил две пары мужских брюк, несколько рубашек, темно-синий костюм, запас нижнего белья, спортивные носки и хорошего качества кожаные теннисные туфли. Не так уж и много, если он действительно здесь живет. В холодильнике было угнетающе пусто. Легкое разочарование испытал Гиббонс, обнаружив пустоту и в морозильной камере; впрочем, он всегда считал Тоцци порядочным раздолбаем.

Но по мере того как сумерки за окном сменялись ясным солнечным утром. Гиббонс начал понимать, что Тоцци может сейчас находиться где угодно, в том числе и выходить на очередную жертву.

Ах ты, дерьмо какое...

Гиббонс поднялся на ноги, надел пиджак, задвинул кресло в то положение, в котором он его, войдя, обнаружил, и пошел к выходу, угрюмо размышляя о том, с чего теперь начинать дальнейшие поиски Тоцци, и не сомневаясь в том, что скоро ему придется услышать об очередном убийстве. Но в данную минуту ему сильнее всего хотелось чего-нибудь перекусить, а потом хоть немного поспать. Бесшумно запирая за собой дверь, он решил, что к поискам Тоцци вернется не раньше, чем после полудня.

Внезапно дверь резко распахнулась, сильно стукнув Гиббонса по плечу и отшвырнув его к столику, стоящему в холле. Отмычка грохнулась об пол и сломалась. Машинально Гиббонс потянулся за пушкой, еще не видя, кто на него напал. Отталкиваясь левой рукой от стены, чтобы встать на ноги, Гиббонс мельком увидел в дверях чей-то затылок. Затем дверь ударила его еще раз, что отозвалось в руке, держащей оружие, жгучей болью. Приняв удар, пушку он, однако же, не выпустил.

Забыв о собственной усталости. Гиббонс пригнулся, сгруппировался и обрушился на противника прежде, чем тот успел восстановить равновесие и поразить его еще каким-нибудь причудливым приемом рукопашного боя. Вдвоем они оказались прижаты к стене в узком холле, и, только услышав, как матерится соперник, Гиббонс понял, что это Тоцци.

Он тут же оторвался от Тоцци и сунул револьвер ему под нос. Он не сводил глаз со своего бывшего напарника, что не помешало ему ощутить, как ствол пистолета Тоцци прижался ему к животу.

– Сколько времени ты здесь проторчал? – рявкнул Гиббонс.

Он чувствовал себя так, как будто наделал в штаны. Как же он не догадался, что за этой дверью его поджидают!

– Сколько, Тоцци?

– Не знаю. Больше часа, это уж точно.

Свободной рукой Тоцци почесал за ухом и потом заметил, что пальцы у него в крови.

– Вот ведь хреновина какая.

– А как ты догадался, что я здесь?

Тоцци, хмыкнув, покачал головой.

– Ты так и не научился пользоваться отмычкой. Гиб. Весь замок в свежих царапинах. Все равно что визитная карточка.

Гиббонс всегда терпеть не мог нахальства напарника.

– Сейчас продырявлю тебе твою драную...

– Только попробуй, и я продырявлю тебя!

Гиббонс скосил глаза на ствол 9-миллиметровой «беретты». Какая глупость, что бывший напарник целится ему в живот! Ничего хорошего из этого не выйдет.

Тоцци смеялся, качал головой из стороны в сторону и смеялся.

– Что такого смешного, Тоцци?

– Да так, ничего. А может, кое-что и смешно. Не знаю. Просто какое-то время назад у меня возникла безумная идея, будто они пошлют по моему следу именно тебя. Как рыцаря в сверкающих доспехах, чтобы он сразил дракона. А тут как раз ты: явился не запылился.

– Так ты же убил их, верно?

Тоцци воспринял это как оскорбление.

– Понятно, убил. Господи Боже, если в Бюро даже этого наверняка не знают, значит, они еще большие ублюдки, чем я думал.

– Но с какой стати?

Тоцци уставился на него.

– Я не верю тебе, приятель. Если даже ты не понимаешь, с какой стати я их убил, то мне лучше сунуть а рот пушку, спустить курок и забыть обо всей этой истории.

Гиббонс ждал, что Тоцци – большой любитель драматических жестов – и впрямь сунет пистолет себе в рот. Но на сей раз Тоцци обошелся без этого.

– Откуда мне знать, почему ты убил их?

Тоцци рассвирепел.

– Пожалуй, я пристрелю тебя, ублюдок! Ей-богу, пристрелю. Я ведь не просто убил троих. Я убил троих мерзавцев. А ты хочешь знать, с какой стати. Да потому, что нам с тобой не удалось найти на них управу, когда мы над ними работали, вот с какой стати. Правила, чертовы правила и долбаная законность. Все трое в дерьме по самые уши. Мы это знали, они это знали, все это знали. Но надо соблюдать драный закон, играть по дерьмовым правилам. А по их чертовым правилам эти ублюдки остаются на свободе. Торговец наркотиками, развратитель малолетних, оказавшийся вдобавок конгрессменом, и адвокат, укрывающий убийц.

– Не такой уж убедительный ответ.

– Ты совсем впал в маразм, Гиббонс? Год на пенсии – и ты уже обо всем забыл. Позволь-ка, парень, освежить твою память. Это ведь ты объяснил мне, какой бардак у нас в Бюро, ты показал, как на самом деле работает в стране правосудие. Все эти долгие часы, что мы провели в засадах, ты только и твердил о том, что Иверс всеми нашими рапортами подтирается, все уши мне прожужжал о том, что богачи плюют на закон, о том, что судьи отправляют в тюрьму мелких воришек и приглашают крупных на обед. Ну как, Гиббонс, припоминаешь?

Припоминать-то он припоминал, но ничего не ответил.

– Я делаю как раз то, чем нам с тобой всегда хотелось заняться. – В голосе Тоцци по-прежнему были желчь и боль. – Я взял на себя работу правосудия, настоящего правосудия, только и всего. Уничтожить несколько высокопоставленных преступников – это ведь куда лучше, чем сотрудничать с системой, которая не умеет извлекать пользу из моих способностей. Вот как я на это смотрю.

Гиббонс медленно выпустил воздух из легких. Возразить ему было нечего. Он был согласен буквально с каждым словом Тоцци и прекрасно помнил, как сам твердил ему долгими ночными часами в точности то же самое. Но он только говорил об этом, пар выпускал, а Тоцци решился действовать.

– Ну а когда ты расправишься со всеми, кого приговорил, что тогда?

– У меня есть планы. У меня есть родня... За границей.

Гиббонс внимательно посмотрел, на него, а затем, вздохнув, спрятал револьвер в кобуру.

– Что ты делаешь? Тебе ведь нужно застрелить меня. Или, как там они выражаются, нейтрализовать? Тебя послали нейтрализовать меня. Вот и давай нейтрализуй. Ты ведь хренов служака – так давай действуй!

Пистолет плясал в руке у Тоцци. Гиббонс никогда не видел его настолько вышедшим из себя, и зрелище это ему не нравилось. Он молча положил руку на дверную ручку.

Тоцци резко ткнул ему в лицо стволом пистолета.

– Я не хочу убивать тебя, Гиб, честное слово, не хочу, но мне придется. Мне предстоит большое деле, по-настоящему большое, и я не хочу, чтобы мне мешали.

В животе у Гиббонса неприятно заныло. Он смотрел сейчас на целящийся в него пистолет, избегая заглядывать Тоцци в глаза.

– Я просмотрел наши старые дела. Бьюсь об заклад, твоей следующей мишенью будет или Феликс Крамер, или преподобный Майнер.

– Ни тот, ни другой. Мне надо казнить еще только одного человека... Но я пока сам не знаю, кто он.

Тоцци дождался, пока Гиббонс все-таки посмотрел ему в глаза. Какое-то время они глядели друг на друга в упор, причем Тоцци – оценивающе, словно решая, может ли он довериться былому напарнику. Довериться, как он доверял ему раньше.

И вдруг Тоцци опустил Пистолет.

– Присядь, Гиб. Хочу тебе кое-что показать.