2.18 дня

Узкая полоска света в темноте кузова перемещалась с каждым поворотом грузовика. Тоцци смотрел, как она поднимается по руке Джины, затем ползет по ее телу, как орденская лента, от бедра к плечу, переходя на ящик с луком рядом с ее головой. Она беспокойно задвигалась, когда свет не сразу переместился с ее тела, но из-за наручников не могла спрятаться от него. Полоска света пересекла по диагонали ее волосы, и Тоцци не мог отвести взгляда от мягких каштановых прядей, поблескивающих в черной пустоте. При таком внимательном изучении волосы казались даже светлее, чем он запомнил, светло-каштановыми. Хорошо бы свет переместился на ее лицо, и он смог бы увидеть ее глаза и губы. Ему нужно видеть выражение ее лица, чтобы иметь хоть какое-то представление, о чем она думает. Он совершенно не понимал ее.

Он не мог выбросить из памяти голос Беллза на ее автоответчике: «Джина, это я. Позвони мне».

Предполагалось, что она не имеет дел с гангстерами, даже не смотрит в сторону громил — дружков своего брата. Почему же Беллз звонил ей? Почему он так ревнует? Он что, исключение из ее правил? Почему?

И еще одна вещь. Почему она призналась Беллзу, что один раз переспала с Тоцци? Почему не послала его к черту, не сказала, чтобы не совал нос в ее дела? Почему чувствовала себя обязанной признаться ему?

По реакции Беллза — по тому, как он набросился на тех двух корейцев, угнал их грузовик, — можно сказать, что между Беллзом и Джиной было что-то очень серьезное. Но если Беллз обезумел из-за того, что Тоцци переспал с Джиной, почему он не рассчитался с ним сразу же? Может, потому, что знал: Тоцци — агент ФБР, и не хотел убивать еще одного и тем самым усугублять свое положение? Не похоже. У Беллза мозги устроены по-другому. Убить одного, или двоих, или троих — какая разница? Но почему тогда он даже не избил их, чтобы выпустить пар? Чего он ждет?

Может, на уме у него кое-что другое, что-то похуже, чем простое избиение? Иначе зачем бы ему держать их пленниками?

Дерьмо.

Грузовик изменил направление, и золотистая ниточка света переместилась на щеку Джины, отсекая уголок очков в фиолетовой оправе и освещая глаз с одной стороны. Как будто смотришь сквозь кусочек янтаря. К сожалению, он не видел ее брови, поэтому глаз оставался безжизненным, в нем не было выражения. Дуется она? Сердится? Боится? Что, по ее мнению, собирался сделать с ней Беллз? Если бы она боялась, то сказала бы об этом. Даже если она ненавидит Тоцци, она сказала бы что-нибудь, так ведь? Правда, она упряма, скорее умрет, чем покажет свои истинные чувства, откроет, что она такой же человек, как и все остальные. А еще ругают мужчин.

Внутри грузовика становилось все холоднее. Как в подвале. Джина, должно быть, совсем замерзла.

— Дать тебе мое пальто? — спросил Тоцци.

Она ответила не сразу:

— Как ты его снимешь? Забыл про наручники? — В голосе ее был сарказм.

— Надень его наизнанку. Я протащу его через наручники.

— Не надо.

Ее односложный ответ заставил его вспомнить Гиббонса. Это его манера говорить. Вернее, была его манера. Трудно думать о Гиббонсе в прошедшем времени...

— Я передумала, — донесся из темноты голос Джины.

— Насчет чего?

— Насчет пальто. Я замерзла. — Она произнесла это в точности как Гиббонс. Ее слова прозвучали так, будто он был виноват в том, что она замерзла.

— Сядь, я передам его тебе.

Оба они сели, и Тоцци выбрался из пальто, вывернул его наизнанку и передал Джине через руку. Она ухватила его за запястье, и от ее прикосновения он ощутил легкий трепет. Тут он сообразил, что она просто пытается стянуть пальто с его руки. Когда она, изворачиваясь и ерзая, натягивала вывернутое наизнанку пальто, в полоске света блеснула, словно королевская мантия, шелковистая синяя подкладка.

— Как только согреюсь, верну.

— Все в порядке. Не снимай. На мне спортивная куртка.

Молчание. Даже не скажет спасибо.

Через какое-то мгновение из темноты снова раздался ее голос:

— Кто тот парень, в универмаге?

— Тот, которого убил Беллз? — Он знал, что она говорит о Гиббонсе, но все-таки спросил.

— Да, тот.

Тоцци ответил не сразу:

— Он был моим напарником. Его зовут Гиббонс.

— Напарником? Я думала, твой напарник — мой брат.

— Моим напарником из ФБР. Я тоже агент ФБР.

Она повернулась к нему лицом, но он не знал, как она реагирует на его слова. Он видел лишь полоску ее волос, сияющую в лучике света. Может, она и не удивилась. Может, и сама догадалась об этом. Может, даже относится к этому с пониманием.

— Гиббонс был хорошим человеком. Мы вместе много лет, он и я... участвовали во многих операциях.

— Так ты тайный агент... Ты пытался заложить моего брата. — В ее обвиняющем тоне было презрение. На Гиббонса ей наплевать.

— Живчик не главная цель. На самом деле твой брат помогал нам. Мы завербовали его.

— Как это?

— Он работал на нас. Мы знали, что он имеет дело с некоторыми людьми, связанными с организованной преступностью, которые нас интересуют.

— Кто эти люди?

Он не ответил.

— Кто?

—Беллз. Будда Станционе. — Тоцци не стал бы называть имена, но в нынешней ситуации они были очевидны. — Твой брат согласился ввести меня в организацию в обмен на то, что с него будут сняты обвинения и предоставлена защита как свидетелю.

— Защита как свидетелю? Мы его больше не увидим. Моя мама этого не переживет! — В ее голосе звучала искренняя тревога.

— Члены семьи смогут навещать его. Так делается сплошь и рядом. Если твоя мать захочет, она может уехать с ним. Это можно устроить.

— Наверняка это убьет ее.

Словно туман, в темноту кузова снова просочилась тишина. Грузовик резко свернул, и Тоцци покатился назад. Джина тоже было покатилась, но ей удалось остановиться, ухватившись рукой за бедро Тоцци. Она сразу же отдернула руку. Полоска света освещала теперь его, пересекая грудь.

— Извини, — пробормотала она.

— Ничего страшного. — Он слышал ее дыхание. Ее лицо было теперь совсем рядом. — Можно задать тебе вопрос?

— Какой?

Он не знал, как лучше сформулировать.

— Ты... Почему Беллз так ревнует? Тебя я имею в виду.

— Он сумасшедший.

— Это я знаю. Но почему он так ревнует? Между вами... — Конец предложения повис в воздухе. Он надеялся, что ему не придется заканчивать его.

— Между нами — что?

— Ну, ты знаешь. Связь. Роман.

Грузовик снова свернул, но не так резко. Они оба сумели удержаться и не упасть. Свет переместился на ее лицо. Теперь он видел ее рот. У нее был очень чувственный рот. Раньше он этого по-настоящему не замечал. Губы пухлые, словно созданы для французской любви.

— Ну так что же? У тебя с ним что-то было?

— Ты задаешь идиотские вопросы. — Верхняя губа приподнялась в раздражении.

— Это не идиотский вопрос. Парень взбесился в универмаге, уложил охранника, похитил двоих и застрелил еще одного, и все потому, что хотел подарить тебе идиотский браслет, но вместо этого обнаружил, что ты беседуешь со мной. Я бы сказал, это очень серьезные чувства. Выглядит так, будто между вами определенно что-то есть.

— Ну так ты ошибаешься.

Тоцци почувствовал, как в лицо ему бросилась кровь.

— Нет, не ошибаюсь. Ты врешь.

— Какое ты имеешь право обвинять во лжи меня?А сколько раз тыврал? Или тебе можно, потому что ты тайный агент?

Он не собирался спорить с ней на эту тему. Много раз он слышал, как адвокаты с гневом праведным осуждали практику работы под чужим именем с целью прижать к ногтю всем известного плохого парня. К сожалению, когда очередь доходила до Тоцци, у него не было возможности обсуждать этические нормы, которыми руководствовались адвокаты, берущие деньги у этих самых плохих парней, своих клиентов, за оказанные им услуги.

— А кого ты изображал, когда явился ко мне в тот день? — продолжала она. — Я что, должна была быть твоей верной подружкой? Это часть твоей легенды?

Полоска света осветила ее брови. Они были угрожающе изогнуты.

— Все совсем не так. В тот день я никого не изображал.

— Это уж точно.

— Я пришел к тебе, потому что хотел этого. Потому что... потому что ты мне по-настоящему нравишься.

— У тебя еще хватает наглости говорить мне это? Ты что, думаешь, я тебе поверю? Как ты можешь что-нибудь чувствовать ко мне? Ты работал под прикрытием. Это было отлично придумано. Можно переспать со мной — и никакой ответственности, потому что это не ты, а кто-то совсем другой. Голубая мечта любого мужика. Переспать и свалить. Так?

— Все совсем не так. — Тоцци терпеть не мог, когда женщины обвиняли его в том, что «делают все мужики». Ради Христа, он не может отвечать за все преступления и грехи, совершенные представителями мужского пола.

— Так что же это было? Скажи. Ты даже не назвал мне своего настоящего имени. Какие же «чувства» ты испытываешь ко мне, если даже не можешь сказать, кто ты есть на самом деле?

— Ты знаешь мое настоящее имя. Меня зовут Майк.

— И твоя фамилия Санторо?

Мгновение он смотрел на полоску света на ее бровях.

— Нет.

— А как же?

Он вздохнул:

— Я не могу сказать тебе.

— Почему же?

— Не могу. Это против правил. — От того, как это прозвучало, он сам съежился, но она ведь все выболтает своими пухлыми губками. Называть свое настоящее имя — глупость, даже больше чем глупость.

— Чудесно, — сказала она. — Ты испытываешь ко мне глубокие чувства, но сказать, кто ты, не можешь. Мы что, герои сказки «Красавица и чудовище»?

Тоцци больше не мог сдерживаться.

— Расскажи мне лучше о Беллзе. О той записи на твоем автоответчике. С его посланием. Расскажи о своихглубоких чувствах к Беллзу, и я скажу тебе, кто я.

— Ну вот, приехали. Один раз переспал со мной и считает своей собственностью. Что творится с мужчинами? Должно быть, гормоны так действуют. Не могут взять что-то на время, им непременно нужно этим владеть.

Чтобы чем-то занять руки, Тоцци крепко растер колено. Будь она мужчиной, он задушил бы ее. Правда, мужчина не стал бы нести такую чушь, мужчина не вещал бы в воздух будто здесь никого больше нет, мужчина обращался бы непосредственно к нему.

Грузовик снова резко повернул, и на этот раз ни у кого из них не было времени, чтобы удержаться. Джина что-то произнесла себе под нос, упав прямо на Тоцци, и тут же отстранилась. Можно было представить, что она сказала. Она отползла как можно дальше от него, так что их скованные наручниками руки вытянулись во всю длину. И тогда он заметил, как в полосе света что-то блеснуло, что-то, чего он не видел раньше. Она лежала на спине, и луч света, скользнув по ее блузке, высветил цепочку на ее шее. С тонкой золотой цепочки свисало золотое кольцо с каким-то рисунком. Возможно, Тоцци ошибался, но, как ему показалось, он разглядел выгравированные по обеим сторонам кольца вьющиеся стебли плюща. Очень похоже на свадебное кольцо.

Но почему она носит свадебное кольцо? Это подарок Беллза? Что же они, постоянная пара? Или, может, оно означает, что они обручены? Но в этом случае Беллз подарил бы ей кольцо с настоящим камешком. Правда, Джина — девушка со странностями. У нее все наоборот. Она не стала бы носить кольцо с бриллиантом. Можно представить, что она сказала бы по этому поводу. Кольца с бриллиантами носят кисейные барышни. Она не из таких. В любом случае она любит старинные вещи, и это как раз в ее стиле — в знак помолвки носить на шее старинное свадебное кольцо.

Но кто его подарил? Беллз? Если он спросит, она не ответит. Ни за что.

Тоцци не мог отвести от кольца глаз. Больше смотреть было не на что, разве что на яблоки, раскатившиеся по полу возле его плеча. Он не мог прогнать из головы мысли о Джине и Беллзе. И тут, мысленно прокручивая все события сегодняшнего дня, он начал понимать что к чему. Беллз завелся в ювелирном магазине из-за того, что Тоцци хотел купить браслет с фиолетовыми камешками для Джины. Вспылил, увидев их вместе в универмаге. Джина не казалась особенно испуганной, когда Беллз увел их с собой. (Надеялась урезонить своего жениха?) Отказалась говорить с Тоцци о своих отношениях с Беллзом. И наконец та запись на автоответчике: «Джина, это я. Позвони мне».Тон обычный, слегка небрежный, будто он постоянно звонит сюда и ему нет необходимости ворковать с ней по телефону. Если люди давно и тесно связаны, телефонный разговор для них обычное дело. Они относятся к этому спокойно: «Джина, это я. Позвони мне».

Чем дольше он думал об этом, тем больше злился. Он-то, дурак, считал, что Беллз начал стрелять куда ни попадя из-за того, что узнал, что за ним охотятся, а на самом деле тот с ума сошел от ревности. Господи Всемогущий, оказывается, это просто ссора двух влюбленных, переросшая в перестрелку. Гиббонс погиб из-за того, что милые побранились. Тоцци не мог в это поверить.

— Зачем же надо было убивать моего напарника?

— Что?

— Беллз. Почему ему понадобилось убивать моего напарника? — Тоцци изо всех сил сжал челюсти, едва сдерживаясь, чтобы не закричать.

— Откуда я знаю, почему он поступает так или иначе?

— Гиббонс был лучшим оперативником в ФБР, лучшим.Он был хорошим человеком. Даже гангстеры знали, что он хороший человек. И поэтому ненавидели его. Этот ублюдок Беллз недостоин ботинки чистить Гиббонсу. Гиббонс был лучше всех. Самым, самым лучшим. И ради чего он умер? Просто так. Ни за что.

— Успокойся, — сказала Джина.

Тоцци уже кричал, ему было все равно. В его глазах блестели слезы. Он наконец осознал: Гиббонс мертв!

— Это неправильно! — закричал Тоцци. — Неправильно! Гиббонс был лучше всех. Он не должен был так умереть. Он... Он не должен... — Тоцци не мог закончить. Он задыхался. Он не хотел, чтобы она видела его слабость. Она этого не заслуживает.

— Эй, — тихо сказала она, повернувшись к нему лицом, — успокойся, пожалуйста. Подыши глубоко. Расслабься. Ты доведешь себя до болезни. — Она положила руку ему на плечо.

Внезапно все перевернулось с ног на голову. От ее прикосновения по его коже пробежала дрожь. Сочувствие, звучащее в ее голосе, почти заглушило все подозрения.

— Подыши, — произнесла она, — медленно.

Он кивнул:

— Ладно, ладно, со мной все в порядке. Все отлично.

— Хорошо. Минуту назад ты вел себя как настоящий слабак. Не может быть, чтобы ты на самом деле был копом.

Прикосновение ее руки превратилось в прикосновение гадюки.

— Просто подыши, вдох — выдох, медленно и спокойно. — Она потрепала его по плечу. — Не волнуйся. Все будет хорошо.

Он впился зубами в костяшки пальцев свободной руки, чтобы не закричать. Сука!