3.23 дня

— Ш-ш-ш-ш! — Лоррейн подалась к динамику.

— Что? — Стенли прислушался, его рука с зажатым в ней пистолетом свесилась между коленей. — Вы что-то услышали?

— Это они? — Живчик напрягся, стараясь разобрать что-нибудь со своего места за рулем.

— Тише, — резко сказала Лоррейн. — Дайте послушать.

Звук, доносящийся из динамика, изменился, стал выше. Лоррейн показалось, что она различает с трудом пробивающиеся слабые голоса. Она взглянула на Гиббонса. Он наклонился вперед, опершись о колени, и уставился на динамик со своим мрачным видом старого рака-отшельника. Даже смотреть на него было неприятно.

Живчик вел машину по бульвару Кеннеди, основной магистрали Джерси-Сити. Мимо проносились огромные старые дома в викторианском стиле и ряды деревянных домов, расположенных выше по обеим сторонам улицы. Теперь они направлялись к Хайтсу. Выехав из туннеля, они пронеслись по улицам аристократического района Хобокена, побывали в Байонне, где жили Дефреско, и теперь кружили по улицам, надеясь поймать сигналы передатчика. Иногда Беллз околачивался в Байонне — здесь жил его брат. Вот Стенли и подумал, что он может тут оказаться, но пока что они ничего, кроме помех, не слышали. Тоном выше, тоном ниже, завывания и смутные шорохи — не более того.

Живчик проскочил на желтый свет.

— Я не знал, что Беллз обитает в Хайтсе. У него здесь квартира?

Стенли оставил его вопрос без ответа.

— Сверни направо.

— Где? — спросил Живчик.

— Все равно. Здесь. Сверни здесь.

Живчик сделал так, как ему велели, — свернул в переулок, ведущий направо, и затем заложил крутой вираж, заставивший всех за что-нибудь ухватиться.

— Так куда мы едем, Стенли?

— Знаешь Огден-авеню?

— Нет.

— А Пелисейдс-авеню?

— Да.

— Огден в одном квартале оттуда. С этого места открывается отличный вид на Нью-Йорк. Вид на утесы. Хобокен прямо внизу.

— Стенли, мы ведь уже искали в Хобокене.

— Заткнись и езжай, куда я говорю.

Лоррейн ничего не понимала. Почему Стенли хочет ехать туда, где красивый вид? Она посмотрела на Гиббонса, но на лице старого краба застыло осуждающее выражение. Кремень, а не человек. Ну и пошел он к черту.

Когда фургон въехал в Хайте, фон в динамике снова изменился. Теперь звуки напоминали беседу двух разных фонов. Она изо всех сил прислушивалась, пытаясь разобрать слова, но ничего не получалось.

Внезапно все заглушили помехи. Лоррейн с отчаянием подумала, что они снова потеряли Майкла, и на сей раз навсегда. Но, когда Живчик свернул на более широкую улицу, шум, напоминающий беседу, возобновился и стал более чистым.

— Я что-то слышу, — завопил Живчик. — Слышу!

— Заткнись! — рявкнул Стенли. — Поезжай к Огден-авеню.

Из океана шума на поверхность вынырнули два слаборазличимых голоса.

— Ты его не знала. Для того чтобы его понять, нужно было хорошо его знать. Мне будет очень не хватать его.

— Дыши глубже. Тебе нужно больше кислорода, говорю тебе.

— Отстань со своим дыханием. Мне нужен мой напарник. Неужели непонятно? Он единственный человек, с которым я мог работать. Не знаю, что мне теперь делать.

— Пожалуйста, послушай меня. Дыши глубже. У тебя сейчас будет истерика.

В голосе Стенли прозвучало изумление.

— Он что, плачет?

Лоррейн не спускала глаз с динамика. В горле у нее стоял ком. Майкл плакал, потому что умер Гиббонс. Почему же у нее не было слез?

— Ты думаешь, ты такая крутая. Ты не понимаешь, что значит потерять такого близкого человека.

— К твоему сведению, я знаю, что значит потерять близкого человека. Ты ведешь себя так, будто ты единственный, с кем это произошло. Это так типично для мужчин. Они всегда думают, что все, что случается с ними, случается впервые.

— Ты сама-то веришь в эту чушь? В эти свои дурацкие обобщения? «Мужчины всегда то, мужчины всегда се». Говоришь, как Жак Кусто о своих долбаных рыбах.

— Ты хочешь сказать, что я не права?

— С тобой бесполезно говорить. С таким же успехом можно разговаривать с картошкой. Ты не хочешь ничего понимать.

Молчание.

— Я как раз хочу понять.

Помехи заглушили женский голос.

Живчик подъехал к тротуару и резким движением поставил фургон на тормоз.

— Пустозвон, сукин сын! Вы слышали этот бред? Клинья подбивает под мою сестру, черт бы его побрал. Умник выискался, сукин сын! Хочет, чтобы его пожалели.

Стенли отмахнулся от него:

— Заткнись, Живчик. Сам не знаешь, что болтаешь.

— Как же, не знаю я. Он пытается соблазнить мою сестру, вот что он делает. Пытается разжалобить ее историей о том, что якобы убили вот этого. — Он показал на Гиббонса. — Ну и сукин же сын! Ну и скотина ты, Майк! Ну и скотина! — завопил он в динамик. — Не слушай его, Джина!

Стенли погрозил ему кулаком.

— Заткнись, или я из тебя кишки выпущу. Дай послушать.

Лоррейн прищурилась, стараясь разобрать голоса своего двоюродного брата и этой женщины, Джины. Она пыталась представить себе, где они находятся. Наверное, наедине. Иначе Майк не стал бы так с ней откровенничать. Но если они одни, где же Беллз? Она взглянула на каменное лицо Гиббонса. Интересно, о чем он думает? Майкл открыл свои чувства к Гиббонсу Джине Дефреско. Почему же она, Лоррейн, не может выразить свои?

Она заглянула в пассажирское окошко. Со своего места ей были видны проплывающие очертания верхней части Манхэттена. Из-за скошенной крыши «Ситикорп-центра» пробивались лучи солнца. Многоквартирные дома на Вэст-Сайде отбрасывали длинные-полуденные тени. На берегу реки со стороны Джерси-Сити ряды аристократических особняков постепенно сменялись зданиями складов, фабрик и кирпичными строениями за деревянными заборами в бедной части Хобокена. Господи, ну где же могут быть Майкл и Джина? Угрожает ли им опасность?

Лоррейн вздохнула и уронила голову на грудь. Черные носки туфель Гиббонса блестели в темноте, и она уставилась на них, пережевывая свою вину. Она ведь беспокоится о Майкле. Почему же не может так же беспокоиться о Гиббонсе?

В динамике что-то крякнуло, и вновь возник фон, при котором была слышна беседа. Лоррейн подалась вперед, ожидая, что послышатся голоса, но единственное, что ей удалось разобрать, был голос ее двоюродного брата, произнесший:

— ...хороший человек...

Обрушившиеся помехи заглушили все остальное.

— Поехали, — приказал Стенли. — Они где-то близко.

Живчик завел мотор и отъехал от тротуара. Никто не произнес ни слова. Все прислушивались, не зазвучат ли вновь голоса. Лоррейн взглянула на мужа. Интересно, что они будут делать, если найдут Майкла, Джину и Беллза? Но тут, посмотрев на пистолет, лежавший на колене Стенли, она сообразила: они мало что смогут сделать, потому что на сей раз охотниками были не они.

* * *

Гиббонс был очень рассержен, и ему было больно. Голова словно окутана ватой. В груди пульсировало, и начинала ощущаться сильная боль. Действие болеутоляющей таблетки подходило к концу, но из-за побочного действия он чувствовал себя немного оглушенным. Он старался сидеть как можно прямее, не накреняясь, но мастерство вождения, которое демонстрировал Живчик, не особенно облегчало ситуацию. От Лоррейн, которая без конца пялится на него, тоже немного толку. Что с ней такое случилось? Они и так в таком переплете, не хватает ему еще думать о ее чувствах.

На него накатил приступ головокружения. Он закрыл глаза, оперся руками о стенку фургона и сидел так, пока приступ не прошел. Когда он снова открыл глаза, Лоррейн смотрела на него все так же кротко и грустно. Нет, точно, это самый ужасный день в его жизни.

Сначала этот проклятый зуб, из-за которого он не спал всю ночь. Потом история с Гэри Петерсеном, затем ему пришлось общаться с Иверсом и этими наглецами телевизионщиками. Потом Тони Беллз стрелял в него и, решив, что убил, оставил в универмаге. К тому же этот долбаный Стенли угоняет фургон и тащит его и Лоррейн с собой, а маленький кусок дерьма, Живчик, прикарманивает его пистолет. И в довершение всего — этот Тоцци, который умудряется во что-нибудь вляпаться, даже когда ничего не делает. Но сегодня он превзошел себя, позволив Тони Беллзу захватить его и приковать к сестре Живчика, а теперь пытается охмурить ее. Ну и дела! Тут Живчик абсолютно драв. Тоцци хочет разжалобить ее, заговорить ей зубы. И правильно, если она пошлет его куда подальше. Вот осел!

Не произвели впечатления на Гиббонса и красивые слова, которые говорил о нем Тоцци. Если он искренне порол всю эту слезливую чушь о том, как ему будет не хватать Гиббонса, тогда он просто размазня. Но если все это понадобилось ему, чтобы охмурить Джину, то он подлец. В любом случае Гиббонсу не нравилось, что о нем так говорят. Умер — ну и умер. Сегодня полон сил, завтра превращаешься в прах и удобряешь землю. Похоронили покойника — и живите дальше. Но, судя по тому, как целый день сегодня смотрит на него Лоррейн, когда он отбросит коньки, она поведет себя по-другому. Будет реветь, рыдать и причитать, как все эти ее дурацкие итальянские родственники. Можно быть абсолютно уверенным, что твои похороны превратят в цирк. Они обожают, когда кто-нибудь умирает. Тогда можно устроить представление.

Внезапно Гиббонс подумал: почему это всегда предполагается, что муж умрет раньше жены? Не настолько он старше Лоррейн.

Неожиданно из динамика раздался голос Тоцци:

— Что ты делаешь? Не снимай.

— Нет, не нужно, -проговорила Джина.

— Не глупи. Не снимай.

— Не хочу. У меня от него все чешется.

— Оставь, не снимай. Заболеешь.

— Я не собираюсь...

Живчик снова ударил по тормозам и обернулся:

— Не могу поверить. Моя сестра! Мама умерла бы, если когда-нибудь услышала такое. Что же ты творишь, Джина?

Стенли бросил на него злой взгляд:

— О чем это ты?

— О чем я? Ты что, сам не слышишь? Он натянул резинку, а она снимает ее, потому что у нее все чешется, видишь ли. Какая же дура, а еще моя сестра. Безмозглая дура, и больше ничего.

Стенли уже не слушал Живчика. Он выглянул из окна и выпятил нижнюю губу. Что он там увидел? — подумал Гиббонс. Видом, что ли, любуется? Тут Стенли повернулся. Рот его превратился в узкую линию.

— Живчик, — сказал он. — Поехали к Колокольне.

Живчик снова резко обернулся. Он выглядел так, будто ему только что сказали о смерти его матери.

— К Колокольне? Почему? Беллз не поедет туда, если только...

— Заткнись, — обрезал его Стенли.

— Но, Стенли...

— Поехали. Подъедем поближе и посмотрим, там они или нет.

Живчик повернулся лицом к дороге и прибавил газу.

— Беллз не повезет их туда, — бормотал он себе под нос. — Только не туда. — Казалось, он хочет убедить самого себя.

— Что такое Колокольня? — От долгого молчания голос Гиббонса сел.

Лоррейн и Стенли посмотрели на него, как будто он восстал из мертвых. В зеркало заднего обзора были видны вытаращенные глаза Живчика.

— Живчик, что такое Колокольня?

Ответил Стенли:

— Ничего.

— Гиббонс, как ты себя чувствуешь? — спросила Лоррейн.

— Отлично. Живчик, что такое Колокольня?

Вытаращенные глаза Живчика забегали.

— Ну... это... да, в общем, ничего особенного.

Следи за дорогой, ублюдок, хотел крикнуть Гиббонс.

Живчик резко свернул на старую, вымощенную булыжником дорогу, круто уходящую вниз, и колеса, как сумасшедшие, запрыгали по камням. Они ехали к центру Хобокена. Когда улица снова стала ровной и булыжник сменился асфальтом.

Живчик свернул налево, на одну из узких улочек с односторонним движением, каких много в Хобокене. Они проезжали мимо запущенных домов и сгоревших кирпичных здании, убогих винных погребков, баров, в которые страшно зайти, и авторемонтных мастерских, разместившихся в таких тесных маленьких гаражах, что большую часть работ приходилось делать прямо на тротуаре. Это было второе лицо Хобокена в отличие от его аристократической части у реки, где переустроены и отреставрированы роскошные особняки, и в субботу по вечерам ребята с окраин дерутся с местными за место для парковки у рок-клубов и питейных заведений. Тут была опасная часть города, его настоящая часть, та часть, где парень, укравший твой «лексус», идет искать мастерскую, где разбирают краденые машины, чтобы потом купить себе наркотик.

Тоцци жил в Хобокене, прямо на границе между его двумя частями. Это было в его духе. Парень никак не мог решить, к какой части города он принадлежит. Гиббонс-то знает, где его место. В палате для умалишенных, вот где.

Двигаясь к северу, Живчик проехал мимо новостройки, где молодые мамаши выгуливали своих детишек на огороженной игровой площадке, а юные бездельники слонялись в поисках развлечений по асфальтированному двору. Гиббонс заметил, что шипение, доносившееся из динамика, прекратилось. Но он не отключился. Тогда не был бы слышен и шум помех. Просто никто ничего не говорил. Тоцци и Джина молчали, как ни трудно было в это поверить.

— Послушай, не снимай его. Оставь, -проговорил Тоцци. Звук теперь был очень чистым.

— Не нужно. Я сказала тебе, у меня от него все чешется, -ответила Джина. — Сам надевай.

—Какого... — Живчик поймал взгляд Гиббонса в зеркале заднего вида.

— Надень, я тебе сказал. Ты такая же твердолобая, как твой брат.

— Ах ты, гад!

— Тихо! — Лоррейн зло поглядела на Живчика.

— Помолчал бы. Ты использовал моего брата. Воспользовался ситуацией.

—Правильно. Выдай ему, Джина.

— Заткнись! — закричал Стенли.

— Нет, нет, нет. Все совсем не так. Это Живчик воспользовался ситуацией. Живчик всегда блюдет прежде всего свои интересы. Поэтому он и решил работать на нас.

— Я тебе не верю.

— У него был выбор. Или он помогает нам поймать его дружков, или ему предъявляют обвинение и он получает довольно большой срок. Живчик решил таким образом спасти свою задницу.

Стенли не спускал глаз с Живчика. Казалось, он сейчас проглотит парня живьем.

Продолжая вести машину. Живчик не отводил взгляда от зеркала заднего обзора.

— Это не совсем так, Стенли. Ты не понимаешь. Они заставили меня. Скажи ему. Гиб. У меня не было выбора.

Гиббонс улыбнулся своей крокодильей улыбкой. Пропади ты пропадом, Живчик. Сам выпутывайся.

— Ну же. Гиб. Скажи ему.

— Заткнись, наконец! — закричала Лоррейн. — Я не слышу, что они говорят.

— Заткнитесь оба! — зарычал Стенли.

Гиббонс продолжал улыбаться.

— Не нужно мне твое поганое пальто. Забирай.

— Нет. Не глупи. Надень.

—Она сказала «пальто»? — В голосе Лоррейн было недоумение.

— О чем это они? — Живчик убрал ногу с акселератора, и фургон замедлил движение.

Стенли сжал челюсти.

— Я ведь сказал тебе ехать к Колокольне?

— Да, но, Стенли, дай я тебе объясню...

Стенли прицелился в голову Живчика:

— Поезжай. Быстрее.

Живчик прибавил газу, и они понеслись по улицам. Полуразрушенные дома сменились фабриками и тянущимися на целый квартал складами. Улицы здесь были почти пустынны, и половина машин выглядели форменными развалинами. Гиббон-су пришлось ухватиться за стенку, чтобы удержаться, так как Живчик все жал на акселератор и проскакивал перекрестки один за другим, чтобы поскорее попасть в то место, которое они называли Колокольней. Гиббонс пригнул голову, пытаясь разглядеть сквозь ветровое стекло, по какой улице они едут. Но в тот момент, когда они подъехали к очередному перекрестку, с боковой улицы внезапно выскочил, визжа шинами, длинный черный «линкольн-континенталь».

Живчик ударил по тормозам. Сзади раздался звук визжащих шин.

— Какого?.. — Он смотрел в боковое зеркало.

Гиббонс приподнялся и выглянул в щелку в задней стенке фургона. Сзади дорогу перегородил, встав поперек улицы, темно-серый «линкольн». Почти одновременно распахнулись три дверцы и выскочили сначала два здоровенных бугая, а за ними маленький человечек в желтом джемпере на пуговицах и в пальто из верблюжьей шерсти. Это был Будда Станционе. Гиббонс думал, что у него из ушей валит пар, но он выглядел просто усталым.

— У вас собирается компания, — сказал Гиббонс.

Стенли вытаращил глаза:

— Кто?

— Увидишь.

Еще несколько человек высыпали из черного «линкольна», и все сгрудились у кабины фургона.

В окошке со стороны водителя показалась голова Будды. Он был такого маленького роста, что оконная рама перерезала его прямо на уровне шеи. Казалось, голова его отделена от тела.

Он обежал взглядом фургон изнутри:

— Где Беллз, черт бы его побрал?

Снова ожил динамик.

— Ради Христа, не снимай это поганое пальто.

Брови говорящей головы нахмурились.

— Это еще что такое?