…Добравшись, в конце концов, до здания полиции, Захаров осторожно обошёл его кругом, наглухо закрыл все ставни на окнах, и только потом зашёл в него, для верности забаррикадировав изнутри ещё и все двери.

Сев в потерявшее хозяина, остывшее меньше, чем он сам, кресло лейтенанта, Николай снял с его рабочего телефона трубку, скрючившимся от холода пальцем на ощупь набрал номер областной АТС, и, затаив дыхание, стал ждать, надеясь на ещё возможное чудо. Ему невыносимо долго не отвечали, заставив его вновь испытать так и не ставший для него привычным животный ужас.

…— Девятая у телефона! — Гласом Небесным расколол стиснутое стенами и мёртвой тишиной пространство кабинета очень недовольный высокий женский голос.

Захаров мгновенно узнал его.

— Танечка… — сказал он радостным шёпотом, прижимая к уху холодную телефонную трубку, как горячую щёчку любимой женщины. — Танечка… Это я, Захаров из Семёновского леспромхоза…

— Колька!!! — капризно и звонко крикнула телефонистка, очевидно, плохо его слыша, и в нём всё тут же оборвалось от страха, что её вопль разнесётся по начинённой смертью округе. — Опять ты придуриваешься! Вот ведь взял моду названивать куда-то по ночам!

— Танечка… — опять шёпотом взмолился Захаров. — Соедини меня, пожалуйста, с Казинским авиаполком…

— Ты это чё, никак, сдурел на ночь глядя, Николка Захаровский?! — ахнула ошеломлённая телефонистка. — Или опять надрался сверх меры?! Нам же это строжайше запрещено! Да мне за это дело прямо щас башку оторвут!!! Вместе с бигудями!!!

— Ну, Танечка… — Захаров готов был встать перед телефоном на колени, потому что от капризов этой связистки сейчас зависела вся его жизнь. А возможно, и её тоже… — Очень надо, Танечка… У меня к ним дело… Страшно важное дело… Государственное дело… Разве я стал бы без этого тебе надоедать?.. Мне ведь тоже тыкву отвинтят за баловство, если что… Вместе с соплями…

— Ну, смотри, Колька Захаров… — на всякий случай предупредила телефонистка. — Если это опять твои выпившие шутки, будут наши головы валяться на одной помойке рядом! Похороны и поминки — за твой единоличный счёт! Соединяю! Под твою персональную ответственность!

Захаров в темноте нервно кивнул мокрой головой.

Трубка защёлкала, запиликала, заулюлюкала, точно прорываясь каналом связи не через десятки, а сотни километров.

…— Дежурный майор Сергеев у телефона! — отчеканил привыкший к многолетней дисциплине мужской голос.

— Майор… — сказал Захаров, стиснув в себе пульсирующий страх и впервые отважившись на негромкую речь. — Дело чрезвычайной важности… Я надеюсь, что наш разговор записывается, а если нет, ты хорошо запоминай. И не перебивай! Все вопросы — потом!

— Я вас очень внимательно слушаю, — серьёзно ответил далёкий и хорошо вымуштрованный офицер.

— В тайге Смерть, майор… — веско начал Захаров, сделав максимальное ударение на главном слове. — Я не знаю толком, что это такое… Что-то вроде очень быстрого шмелиного или осиного роя. Он нападает на всё живое и как бы расстреливает его своими личинками, которые почти мгновенно съедают свою жертву. За минуту — до скелета! Из погибшего вылетает новый рой, уже готовый к нападению. Насколько мне известно, эти твари уничтожили всех жителейдеревень между Ханском и Тропой. Точно сказать не могу; сами обзвоните всех и определите истинные границы.

— Откуда вы сейчас звоните?.. — впервые нарушил майор обет своего молчания.

— Из Озёрска, от их участкового полицейского милиционера. Лейтенант погиб у меня на глазах, другие жители посёлка, похоже, тоже все — там же… Я забаррикадировался у него в отделении.

— Вы можете оттуда выйти? — задал майор совершенно идиотский с точки зрения Захарова вопрос.

— Могу, конечно, но это весьма нежелательно… Я ведь не знаю, далеко ли этот самый РОЙ.

— Как вам удалось спастись? — Майор спрашивал на полном серьёзе. Это, успокаивая, обнадёживало Захарова.

— Случайно. Спрятался от РОЯ в реке. Эта штука почему-то избегает воды или холода. Я так и не понял, чего именно.

— Что думаете делать дальше?

— Ждать, майор. Надеюсь, вы не оставите меня на съедение этим тварям?.. Вряд ли они мною насытятся…

— Тогда я вынужден буду на время отключиться, — подвёл майор жирную черту под их коротким разговором. — Мне сейчас нужно оперативно связаться со своим штабом.

— Ради Бога, майор! Но только не кладите трубку! — задёргался Захаров, испугавшийся возможных новых осложнений. — Ко мне сюда лучше не звонить. Я боюсь, что телефон могут услышать, и тогда со мной тут окончательно разберутся… А вы меня не бросайте. Я кое-что уже знаю об этом РОЕ, и мог бы рассказать, кому следует… — Захаров уже не замечал того, что как бы вымаливает у военных спасение в обмен на свои знания. — Но я за эти дни столько пережил, майор, что в голове всё совершенно перемешалось. Мне легче будет отвечать на вопросы, которые мне станут задавать. И умоляю, майор, действуйте как можно быстрее! У них дикие скорости, и их становится всё больше! И ещё. Похоже, ночью они не летают, поэтому надо начинать действовать прямо сейчас. Нельзя давать им ещё большую фору…

— Хорошо… Жди!.. — сказал майор, неожиданно переходя на ТЫ. — Я оставлю с тобой прямую и непрерывную связь. В течение ближайшего получаса я опять на тебя выйду.

— Спасибо… — выдохнул Захаров. Он положил трубку перед собой и откинулся на спинку кресла.

Вокруг было темно, настолько темно, что глаза к темноте не привыкали. Но тьма тоже несла в себе кое-какую информацию. По отсутствию засветок щелей на окнах, в посёлке на ночь не зажигались уличные фонари и свет в домах. Их, похоже, уже некому было зажигать…

Захаров сидел с открытыми, невидящими глазами, и молил всех богов, чтобы кем-нибудь оставленный без присмотра включённый электроприбор не стал причиной пожара. Тогда сюда точно прилетят «на огонёк», и ему уже не помогут даже долгожданные вояки. Не успеют помочь… Эти кровожадные твари определённо реагировали на три вещи: на движение, на тепло, и на звук. Грубо говоря, на двигающихся и издающих звуки теплокровных, хотя Захаров был свидетелем и того, как РОЙ напал на неподвижного и молчаливого теплокровного. В этом случае для нападения оказалось достаточно всего лишь одного фактора из трёх, и носителем этого единственного фактора был сам Захаров в момент его первой встречи с этим кошмарным РОЕМ…

Хотелось есть, и курить. Хронически хотелось. Захаров ощупью побродил по огромному полицейскому кабинету, яростно принюхиваясь, но лейтенант или ходил есть к себе домой, или без остатка умял всё то, что принёс с собой.

Плюнув до прибытия военных на еду, Захаров полез в чужой рабочий стол хотя бы за куревом.

Сигарет там не оказалось, вместо них он наткнулся на непонятного назначения плоскую металлическую коробочку. Он долго ощупывал её пальцами, пытаясь вслепую понять, что же это такое, нервно теребил приделанный к ней короткий шнурок, и вдруг в ящике стола вспыхнул свет, больно ударив по отвыкшим глазам и натянутым струнами нервам. Захаров воспринял яркий свет почти как неожиданный громкий звук: его тряхнула так, что внутри у него что-то чуть не оборвалось; ставшие совсем непослушными руки, казалось, бесконечно долго искали на коробочке нужную кнопку, а найдя и нажав её, Захаров, не сразу понял, что свет наконец погас, сбитый с толку мельтешащими перед глазами белыми бликами. Несколько минут он лежал грудью на столе, охлаждая пылающий лоб об остывшую полировку, дрожа и прерывисто дыша…

Это был всего лишь фонарик на брелке. Не наш и не китайский, очевидно, лейтенант достал его где-то по случаю.

Злосчастный фонарик был сейчас нужен Захарову менее всего. Темнота давно стала его сутью, его неограниченной потребностью, его спасительной норой, а этот фонарик был острым мечом, легко разрушающим не самое надёжное из убежищ.

Захарову стало совсем худо. До предела взвинченный организм настоятельно требовал релаксатора, заглушив чувство голода за счёт увеличения потребности в никотине.

Нужно было курево! Захаров бездумно пошарил руками в ящиках стола лейтенанта, в его распахнутом сейфе, по крышке стола, и вдруг вспомнил, что оставил ЦЕЛУЮ ПАЧКУ на другом его конце, где сам не так давно сидел. Не веря собственному счастью, он добрался до неё, прижал к груди как драгоценную находку и вернулся к телефонной трубке, обнюхивая ароматную упаковку.

Как долго он не курил по-человечески… Целых четыре дня! Свои сигареты вместе с зажигалкой он угробил в реке в первый же, а позже стрельнуть было уже и не у кого… Нет, в принципе, у попадавшихся на пути покойников курева хватало, но Захаров так и не созрел для мародёрства…

Сладкий запах табака дразнил истерзанный длительным вынужденным воздержанием организм. Захаров выудил из пачки одну сигаретку и, взяв её в рот, принялся тихонько посасывать, ослабляя ставший для него пожизненным младенческий инстинкт.

…В темноте что-то негромко зашуршало…

Захаров обмер. Он перестал дышать, тараща глаза, от которых всё равно не было никакого толку, и слушал, слушал, слушал, уже рисуя воспалённым воображением свои последние живые минуты…

…Шорох повторился; он исходил из дальнего угла кабинета — оттуда, где была входная дверь.

— «Добрались…» — Неожиданно ледяной купелью Захарова поглотило полнейшее равнодушие абсолютно ко всему. Всё стало безразличным: добрались — так добрались… Когда-нибудь это должно было произойти…

Он достал из ящика стола фонарик, направил его в угол и нажал кнопку, чтобы, наконец, посмотреть своей Смерти в её безжалостные глаза…

…Узкий яркий луч, метнувшись через всю комнату, высветил давно не крашеный пол, и на нём — маленький серый комочек с блестящими бусинками глаз. Комочек испуганно шарахнулся от луча и бесследно пропал в доминирующей темноте пустой комнаты.

Мышь!!! Захаров выключил фонарик, расслабленно развалившись на кресле. Живая мышь!!! Значит, РОЙ убил не всех!!!

Он вдруг ощутил тихую радость оттого, что рядом с ним есть ещё одна живая душа. РОЙ оказался не таким уж неумолимым убийцей; получалось, что не только Захарову удавалось от него успешно прятаться.

Он подошёл к окну. Ставни ничего не пропускали в дом, да им, по сути, и нечего было пропускать: снаружи, скорее всего, царила густая тьма, накрывшая мёртвых, как саваном. Захаров опять вспомнил погибшего лейтенанта.

— «Молодой совсем парень, наверное, мой ровесник… Лежит сейчас где-то там и пистолет ему больше не нужен…»

Шальная мысль вдруг возникла в голове Захарова и заметалась в ней, захватывая всё больше клеток мозга, за несколько последних дней отвыкшего от своей главной работы.

А что если выйти наружу и подобрать пистолет?.. Он валяется где-то возле лейтенанта. Рядом — максимум в сотне метров от дома. Четыре раза лейтенант стрелял, значит, осталось ещё три или четыре патрона. И где-то здесь обязательно должны быть запасные обоймы к нему.

Захаров добрался до сейфа и пошарил в нём рукой. Обойм было две, и обе — полнёхоньки.

Конечно, задуманное предприятие было — рискованнее некуда. Ставка — жизнь, и не менее того! Легче и безопаснее было бы дождаться помощи от военных, но… А если вояки к нему не пробьются? Если, не дай Бог, придётся самому пробиваться сквозь тайгу, где полно всякого зверья?.. Без оружия это было бы не менее опасно, и это он уже в полной мере испытал на себе. Да и питаться в тайге с оружием можно было бы не только грибами вперемешку с ягодами.

И Захаров решился. Он рассчитывал обернуться максимум минут за пятнадцать, а вероятность нападения РОЯ ночью была минимальной, если к тому же принять некоторые меры предосторожности.

Он накрыл пока молчаливую телефонную трубку на столе уже ставшей лейтенанту без надобности форменной фуражкой, чтобы приглушить звуки на тот случай, если его хватятся до срока.

Пока там было тихо. Если бы телефонистка Танька подслушивала их разговор, то уже верещала бы на все голоса. Или она попросту дрыхла на боевом посту, или майор с самого начала переключил прямую связь на какой-то свой, армейский, неконтролируемый канал. Хорошо, если это было так — всеобщая паника была бы сейчас совсем некстати.

Захаров тихо разбаррикадировал внутреннюю дверь и вышел в сени, где в первый свой визит сюда заприметил два ведра с питьевой водой. Он сел на пол, чтобы не зажурчать ею, и вылил на себя ковшиком оба ведра, насквозь пропитав холодной жидкостью уже ставшую подсыхать одежду.

— «Так оно будет гораздо надёжнее. Вода им не по нраву или холод — не суть важно, но определённо что-то из двух их не устраивает… Этим мне и надо воспользоваться…»

Он всё-таки взял с собой фонарик, хотя на тысячу процентов был абсолютно уверен в том, что не воспользуется им даже под дулом пушки.

И ошибся в своих выводах. Костлявый, вжавшийся в землю труп лейтенанта, он нашёл довольно быстро, а вот его проклятый пистолет спрятался в темноте основательно.

Тогда Захаров всё-таки рискнул и на мгновения включил фонарик. Раз. Другой. Третий…

…И увидел лежащий на камнях пистолет! В ставшей ещё более пугающей и опасной последующей темноте он дополз до него, пошарил рукой и наткнулся на что-то игольчатое и колючее.

Захаров снова на долю секунды высветил лучом фонарика участочек забившегося от страха в непроглядную темень мира, и увиденное отпечаталось на чёрном фоне ночи, как фотография.

…Рядом с сиротливо валявшимся пистолетом на камнях лежали два больших жёлто-красных шмеля…

РОЙ!!! Захаров инстинктивно шарахнулся от тропы, и больно упал на камни лицом вниз, закрыв голову окостеневшими руками, точно они могли надёжно защитить его от близкой смерти. Он лежал так несколько минут, ожидая того, что так и не происходило. Время уходило, и вместе с ним откатывался девятый вал ужаса.

Захаров вновь обрёл относительную способность соображать. Он явно злоупотреблял затянувшейся благосклонностью Судьбы и прекрасно понимал это, но, как истинный любовник, не мог удержаться от авантюрной наглости фаворита.

Он всё-таки собрал в кулак всю свою остаточную волю и подобрал пистолет, глянув напоследок на «шмелей». Правда, они мало походили на привычных насекомых, но это были, несомненно, они, безжалостные воины РОЯ! Захаров так и не посмел к ним вновь прикоснуться. Кто их знает! Может, это у них просто привычное ночное оцепенение…

…Голос он услышал сразу, как только вернулся из авантюрной боевой операции в дом.

— Озёрск… Захаров… Озёрск… Захаров… Озёрск… Захаров… — монотонно бубнила под фуражкой телефонная трубка. Захаров торопливо прижал её к холодному заждавшемуся уху.

— Слушаю… — сипло и зябко ответил он.

— Товарищ майор!!! — радостно заорал в самую барабанную перепонку незнакомый, почти мальчишеский голос. — Озёрск отозвался!!!

В трубке что-то загремело.

— Захаров?.. — недоверчиво спросил уже до боли близкий голос майора.

Колька обмяк… В голосе майора, которого он никогда в жизни даже не видел, было столько любви и надежды, что у Захарова захолонуло сердце. Этот так далёкий сейчас военный был ему роднее родной матери, он как пуповиной связывал его, находящегося почти по ту сторону Добра и Зла, с миром живых. Захаров устал от смертей, устал жить среди мёртвых и временно живых, которые буквально у него на глазах уходили туда, откуда уже не возвращаются, уходили, оставляя его наедине со Смертью и своим вечным страхом.

— Я, майор… — сказал он тихо, пытаясь погасить хотя бы на несколько секунд холодный озноб, который ТАМ могли принять за нечто другое.

— Живой! Как ты нас всех напугал! А мы, признаться, уже подумали, что тебе… — майор запнулся, поняв бестактность своих слов.

— Подавятся… — Захаров даже не заметил неловкости майора, и крамолы в его речах. То, что тот говорил, вертелось в голове у Захарова уже несколько дней и примерно в тех выражениях. Он ходил по краю и не всегда сам понимал, где кончается одно состояние души и тела, а где — другое. — Я просто ненадолго отлучался. По интимным делам…

Он не стал говорить майору о своей рискованной вылазке к пистолету. Пока это касалось лишь его одного.

— Значит, так, Захаров, — деловитым, но ещё полным недавнего волнения голосом сказал майор. — За тобой уже готовится наш вертолёт; примерно через час он будет на месте.

— А если ЭТИ его собьют?.. На лету… — забеспокоился Колька. Он уже успел обрести призрачную пока надежду и жутко боялся, что у него её могут опять отнять. Навсегда…

— Тихо, Захаров!!! — осадил его майор. — Не учи! Учёные уже! Позавчера мы потеряли сразу два вертолёта. Один патрульный, а другой был спасательным. И оба — в районе Семёновского леспромхоза. Так что твоё предупреждение было бы для нас новостью только два дня назад. Но не сегодня! Не бойся, вертолёт штурмовой, бронированный. И мы ещё кое-что добавили пилотам для безопасности… Будем надеяться, что всего этого будет достаточно…

— Ага, — успокоившись, поддакнул Захаров. — А как, вообще, обстановка, майор? Если можно, конечно.

— Плохо, Захаров… — вздохнул Сергеев. — Молчит целый район диаметром в три сотни километров… Хотя связь и есть. Одни просто не отвечают на звонки, у других занято на веки вечные. Видать, пытались позвонить, предупредить, трубки сняли, и на этом всё кончилось…

— Да, плохо… — согласился Захаров. — Много времени потеряно… Слишком глухие места… В городе давно бы уже разобрались и среагировали…

— Кто мог знать?..

— Да, конечно. Кто мог…

Захаров поёжился в мокрой, холодной одежде. В трубке спокойно и потому успокаивающе дышал майор, согревая Кольке вымороженную холодом и страхом душу. Тот мог даже не говорить ничего утешительно; Захарову достаточно было его ровного дыхания в намертво прижатой к внемлющему уху трубке.

— Слушай, майор, — вдруг спросил Захаров. — У тебя сейчас найдётся для меня время?

— Пока есть немного. А в чём дело?

— Я хочу, чтобы ты меня выслушал. Мало ли что может случиться, а мой опыт, я думаю, может пригодиться другим. Да и мне как-то легче на душе, когда я с тобой разговариваю…

— Говори. Запись разговора ведётся автоматически. Это ведь войсковая часть, а не шарашка…

Захаров помолчал, собираясь с разбежавшимися за эти дни мыслями и вслушиваясь в молчаливость траурной тишины за стенами дома.

…— В общем, майор, в первый раз я увидел этот РОЙ четыре дня назад. Мы бригадой валили лес на делянке; перед самым обедом я кончил работу раньше других и пошёл к реке…