Однажды, когда дядюшка Хайнц в очередной раз пожаловал на восток, уже знакомый пограничник доверительно взял его под руку и подвел к белой черте, которой была промаркирована государственная граница. Черту эту только что обновили, и пограничник по большому секрету поведал дяде Хайнцу, что новую провели на десять сантиметров западнее, чем прежнюю. Он уже вычислил, что если обновлять черту каждые два года и каждый раз передвигать всего лишь на десять сантиметров к западу, то через семьдесят миллионов лет Восточная Европа выйдет к Атлантике, «а если обновлять каждый год, то и вдвое быстрей».

Дядя Хайнц совершенно не знал, что отвечать, особенно после того, как пограничник ободряюще добавил:

— Не боись, друг, мы вас всех оттуда вызволим!

У нас ведь не было загранпаспортов; отправляясь в братские социалистические страны, мы заходили в кабинку паспортного контроля, пред очи родных погранцов, с обычным общегражданским паспортом и жалкой бумажкой под названием «вкладыш для безвизового пересечения границы». Большинству такие вкладыши выдавали, но не всем. Экзистенциалистку, к примеру, однажды застукали на Лейпцигской книжной ярмарке при попытке вынести со стенда западногерманского издательства «Ровольт» сборник эссе Симоны де Бовуар, вследствие чего, по всей вероятности, на следующее лето ей запретили выезд. Особенно глупо пострадал из-за этого Марио, который ради такого случая снова обрезал себе волосы, потому как прослышал, что длинноволосых даже в восточный блок не выпускают. В итоге он свои бумаги получил, а она нет, так что на сей раз он и вовсе зазря патлы свои испортил.

Новый Сабинин очередной оказался альпинистом. Звали его Лутц. Лутц знал свои способы пересекать границы, чтобы не ждать семьдесят миллионов лет или даже вдвое меньше. Когда они на пару с Сабиной укладывали рюкзаки, отправляясь в странствие по Сибири, семейство Куппиш, включая и дядюшку Хайнца, имело удовольствие прослушать в исполнении Лутца целый доклад о том, как совершать дальние путешествия без всякого там загранпаспорта. Господин Куппиш вообще не верил, что они до Советского Союза доберутся, не говоря уж о Сибири — туда можно только в порядке организованного туризма, то есть туристической группой. Одно словосочетание индивидуальный туризм для русских само по себе уже крамола.

— И можешь писать заявления хоть до скончания века!

На это Лутц с видом заговорщика, выкатив глаза, произнес лишь два слова. (Зато как произнес! Будто формулу заклинания!)

— Транзитная виза. — И после многозначительной паузы добавил: — Главное — внедриться, а потом исчезнуть!

Хайнц гордо помахал своим западным паспортом.

— Вот с этим я могу перемещаться куда угодно: свободный человек в свободном мире.

Лутц только презрительно хмыкнул — любые загранпаспорта были для него атрибутами трусости и мещанства. Сабина с гордостью объявила, что Лутц, оказывается, уже и в Монголии побывал, и даже в Китае! Госпожа Куппиш, обычно сама осторожность, неожиданно проявила крайнюю любознательность и попросила рассказать все в подробностях. Лутц откликнулся с радостью, видно, ему давно не терпелось поделиться своей системой. В любую поездку он берет с собой все удостоверения, какие ему когда-либо выдавали; как он считал, любой пограничник при виде стольких удостоверений заранее проникается мыслью, что с данным гражданином все в порядке. Наряду с общегражданским паспортом Лутц берет с собой профсоюзный билет (в который он вклеил паспортное фото, чтобы больше походило на загранпаспорт), военный билет, где он сфотографирован в военной форме, что сообщает ему вид официального лица, — и даже пионерское удостоверение. Если он выложил общегражданский паспорт, профсоюзный и военный билет, а его все еще не пропускают, тогда он, якобы спохватившись, широким жестом бросает на стойку паспортного контроля свое пионерское удостоверение:

— Ах, вам, наверно, нужно еще вот это! Как хорошо, что я и его прихватил.

— И таким манером ты до Монголии добрался? — недоверчиво спросила госпожа Куппиш.

— Нет, — ответил Лутц. — В Монголию приглашение нужно.

Впрочем, это сущая ерунда, приглашение можно написать самому, продолжал Лутц, но чтобы придать такому самодельному приглашению вид официального документа, нужна печать с монгольским гербом, каковую он, при помощи карандаша и подложенной под бумагу монгольской монеты, собственноручно и скопировал. Дело в том, что приглашение требуется не какое-нибудь, а «заверенное официальным учреждением», ну, а какое же может быть официальное учреждение без печати, так Лутц подумал. Монету, достоинством в пять тугриков, он выудил из фонтана Нептуна, куда на прощание кидают мелочьтуристы со всего мира. Лутц два месяца день за днем к этому фонтану мотался, бродил по щиколотку в воде, выискивая редкие монеты, пока наконец какой-то монгол не удосужился бросить в фонтан свои пять тугриков. И только после этого Лутц со своим самодельным приглашением отправился в соответствующие органы. Там монгольских печатей никто отродясь не видывал, и Лутц без труда получил свой вкладыш. Год спустя его приятель тоже захотел прокатиться в Монголию, и благодаря знакомству, которым Лутц во время своего отпуска успел там обзавестись, ему даже удалось получить вполне взаправдашнее, официально заверенное приглашение с настоящей монгольской печатью.

— Это же прекрасно! — обрадовалась Сабина. — Этим монголом теперь всегда можно пользоваться, если кто-нибудь в Монголию захочет.

— Не-а, — грустно сказал Лутц. — Ничего не выйдет.

Выяснилось, что когда приятель Лутца пришел за своими бумагами в соответствующие органы, разрешение на выезд ему не дали, потому что печать на его приглашении оказалась «неправильная».

— Для приглашений другая печать нужна, — терпеливо объяснили ему и показали, какая. У приятеля аж челюсть отвисла: перед ним выложили приглашение Лутца, собственноручно тем же Лутцем в прошлом году изготовленное.

— А у меня нет больше пятитугриковой монеты, — сокрушался Лутц. — Так что о Монголии пока придется забыть.

Но госпожа Куппиш на этом не успокоилась: она хотела знать, как Лутцу удалось проникнуть в Китай.

— В Китай было очень трудно, — вздохнул Лутц.

Затаясь, он полдня пролежал в кустах, наблюдая за советской погранзаставой. Пока не обратил внимание на одного солдатика, который, очевидно, считался в части совсем уж распоследним человеком, ибо чистил сапоги всему личному составу — пятьдесят пар русских солдатских сапог в день. Собственно, никаких иных, сколько-нибудь примечательных событий, кроме чистки сапог, там, в азиатской степи, на заброшенной погранзаставе, и не происходило — ну, проедет раз в два часа машина, и все. Лутц дождался, когда распоследний солдатик заступит на дежурство на пост паспортного контроля. Разумеется, бумаги у Лутца были не в порядке, и солдатик, после долгого и нерешительного их перелистывания, Лутца не пропустил. И вот тут Лутц закатил скандал, потребовал, чтобы вызвали начальство, — и старшие офицеры, не глядя, дали команду его пропустить: они заранее решили, что тот, распоследний, наверняка что-то напутал. Так что когда Лутц пересек границу и сделал первые шаги по китайской земле, несчастного солдатика уже отправили чистить гальюны.

Госпожа Куппиш, однако, и на этом не успокоилась: теперь ей хотелось знать, как Лутц сумеет пересечь государственную границу здесь, в Берлине, можно сказать, на пороге их дома.

— Безнадега, — ответил Лутц. — Полная без - на-де-га.

Да, из-за этой стены впору было прийти в отчаяние. Видно, и вправду дело хана, если даже такой смельчак, что до Монголии, до самого Китая добрался, — и тот говорит: безнадега.

Тем не менее, госпожа Куппиш верила в свой шанс — в свой Шанс с большой буквы. Ибо это именно она нашла паспорт гражданки ФРГ Хелены Хлам и с тех пор истово работала над собой. Она хотела выглядеть как владелица паспорта Хелена Хлам. И под именем Хелены Хлам вознамерилась пересечь государственную границу. Хелена Хлам была на двадцать лет старше госпожи Куппиш, однако эту проблему госпожа Куппиш успешно решала за туалетным столиком при помощи косметики. На госпоже Куппиш было западное платье и западные туфли, в сумочке у нее лежала початая пачка западной жевательной резинки «Стиморол» и неиспользованный билет западноберлинской подземки. И подпись Хелены Хлам она знала как свою и могла воспроизвести с закрытыми глазами. И вот однажды, в вечерний час, она вышла из дому в твердом намерении под прикрытием сумерек миновать паспортный контроль под видом западногерманской гражданки Хелены Хлам. Боязливая по натуре, она решила сперва с безопасного расстояния понаблюдать, как пересекают пограничный пункт другие граждане. Заприметила парочку, которая как раз возвращалась в Западный Берлин, и стала следить; но когда госпожа Куппиш увидела, с какой непринужденностью и каким достоинством эти двое идут, как громко разговаривают, как заливисто смеются, как уверенно и по-хозяйски приближаются к пограничной черте, — когда она увидела все это, она поняла, что западного паспорта, туфель и платья, равно как и початой пачки жевательной резинки «Стиморол», ей недостаточно. Она поняла: никогда ей не суждено выглядеть, как эти двое. И значит, у нее и вправду нет ни малейшего шанса пересечь границу у порога собственного дома. Без-на-де-га.

Госпожа Куппиш отправилась обратно домой. А что ей еще оставалось? Она, кстати, ничуть не стыдилась собственной трусости, которая не позволила ей преодолеть последние тридцать метров. Что она не из смельчаков — об этом она и раньше догадывалась. Зато у нее отпала необходимость прикидываться старухой — значит, она станет прежней. Дома она сразу же села за туалетный столик. Ее супруг, господин Куппиш, вернувшись с работы, не поверил своим глазам. Госпожа Куппиш выглядела теперь моложе, чем когда-либо прежде, по крайней мере, всякий, кто видел ее в первые недели после чудесного омоложения, именно так ей и говорил. И никто понятия не имел, чем объяснить столь разительную перемену. Миха подозревал появление тайного возлюбленного, Сабина — нового парикмахера, а дядюшка Хайнц — очередные симптомы рака легких, ибо, как известно, раковые больные на заключительной стадии нередко впадают в эйфорию.