В установленное время в румпельное отделение принесли еды. На Джона внимания никто не обратил. Одним белым больше, одним — меньше, какая разница.

Стратегия восстания выработалась исходя из успешного обезвреживания всех бандитов в надстройке. Если эта часть плана терпела фиаско, то дальнейшие действия превращались просто в бойню: кто кого? Несколько решительно настроенных моряков с обрезками труб в руках, или многотысячная армия вооруженных до зубов черных нацистов. Букмекеры ставок не принимают.

Едва стемнело, в путь двинулись четверо, как и было предусмотрено: Пашка, Юра, Джон и боцман. Каждый запасся метровой длины трубой, старпом взял себе еще заостренный с одного конца маленький ломик. Изначально продумывали вариант напасть в рубку с трех сторон: снизу и с двух бортов, то есть снаружи. Но потом идею эту отклонили, как производящую много шума.

До двери на мостик дошли практически бесшумно. Первым шел, обладающий кошачьим зрением Пашка. За ним, положив руки на плечи, как средневековые слепцы, остальные. Конечно, бывший морпех тоже не видел ни зги, но он руководствовался своим чутьем. Все-таки достаточно долго бегал по этим трапам туда и обратно изо дня в день. Немного помогали слабо фосфорецирующиеся стрелки указателей направления движения по тревогам и вывески обозначения палуб.

Перед рубкой Пашка перекрестился и дал сигнал товарищам, что все, алес махен цюрюк, пришли к критической черте. Он, конечно, ничего вслух не сказал, не шоркал условленно ногами и не испортил воздух, просто пожал руку, лежащую у него на плече.

Джон по цепочке передал сигнал Юре, тот — боцману. Старпом очень осторожно открыл дверь, помня о достаточно тугой пружине. Слава богу, предупредительный красный огонек над дверью не загорелся — электричество-то кончилось, сквозняком не повеяло — кондиционер тоже не работал, словом в рубке ничего не изменилось. Разве что четверка смельчаков увидела какое-то свечение — это луна и звезды освещали сквозь стекла весь мостик.

Боцман остался в коридоре, принимая на себя заботу об осторожном закрытии двери, остальные трое замерли, готовясь к финалу. В рубке было два дивана, по одному с каждого борта. Это, наверно, было для того, чтобы штурмана во время долгих ночных морских вахт могли слоняться с борта на борт: там полежал — перешел — там полежал.

Пашка ловко и совершенно бесшумно пошел на левый борт, Джон более слышно — на правый, Юра же, производя больше всего шума, остался по центру.

На мостике отдыхала штурманская пиратская вахта, оккупировав все диваны, что были в наличие. Они настолько увлеклись сладкими бандитскими грезами, что не обратили никакого внимания на подкравшихся к ним больших белых парней. Это, конечно, было сугубо их делом, никто претензий не предъявлял. Наоборот, каждый из вторгшихся на пока пиратскую территорию постарался как можно надолго задержать отдыхающих после ратных трудов боевиков.

Пашка, например, проткнул «своего» ломиком, как бабочку булавкой, угодив острием точно в сердце. Другой рукой он совершенно напрасно зажал бандиту рот, тот даже не пискнул. Зато свое оружие обратно вытащить он уже не смог: оно прошило не только тело, но и сам диван.

А Джон ударил «своего» трубой прямо по переносице, тот тоже не сказал ни слова против, только тошнотворно хрустнул костями.

Юра же никого не обласкал своим оружием, поднятым на манер бейсбольной биты перед ударом. Он только сопел и крутился на месте. Больше в рубке никого не было.

Пока Юра и Джон привешивали себе на плечи два автомата, оставленных в наследство, Пашка вскрыл какую-то потайную штурманскую нишу, пошелестел там немного передвигаемыми папками и вытащил вполне новый фонарик китайского производства и связку ключей. Потом он скрылся под штурманским столом, где с четвертой или пятой попытки удалось фонарь включить, чтобы выявить необходимый ключ от всех замков — «генерал», как его называли на судне.

Теперь задача предстояла такая же сложная, как и проникновение в рубку. Необходимо было обойти все помещения и обезопасить себя от неожиданного появления «неучтенного» негра. В каюту мастера решили идти в самую последнюю очередь. Верховодящий всем араб должен был быть самым опасным, среди врагов. Сначала думали, вообще не трогать его, просто запереть, как следует, дверь. Но потом, посовещавшись, решили оставить его на концовку. У него обязательно должен был быть телефон, с помощью которого можно запросто вызвать хоть пол-Африки на помощь.

Заперев на все засовы двери на мостик со стороны внешнего периметра, они также осторожно вышли в коридор. Насквозь вспотевший боцман только выдохнул из себя весь воздух, принял в руки один из автоматов и сел напротив капитанской каюты. Если вдруг араб что-то почувствует или, не дай бог, услышит, вряд ли он сразу будет кричать в телефонную трубку «SOS», наверняка попробует сначала разобраться в ситуации. Боцману предложили не стесняться в случае выхода на сцену самого главного злодея.

Существовала также вероятность, что в результате зачистки пострадает сам мастер, запертый в одной из кают, но решили ею пренебречь. В конце концов, никто из негров не был замечен в ношении очков, поэтому приняли принципиальное решение: «очкариков не бить». То, что спящий человек обычно выкладывает свои окуляры на прикроватную тумбочку, как-то выпало из внимания.

В это самое время в румпельном отделении клацали зубами от страха неведения взволнованные палубные урки, а дед, сжав перед собой руки в замок, про себя молился.

«Господи, Боже мой, прости меня за такую просьбу», — думал Баас. — «Пусть у моих товарищей не возникнет ни тени нерешительности. Пусть они не думают о том, что, убивая бандитов, становятся сами такими же. Дай мне, Боже мой, взять этот грех на себя, если бы я не был так стар, я бы был с ними. Ведь это не попытка обретения справедливости, не высокомерное безразличие одних людей к другим. Это всего лишь плата для этих черных парней, которые взялись решать наши судьбы не из-за денег и не из-за идеи. Они готовы нас убивать и мучить для удовольствия, потому что мы не такие, как они. Мы — пришельцы из будущего, недоступного для них еще тысячу лет, если не больше. Раньше мы умели общаться с такими людьми, теперь, почему-то разучились. Господи, не считай, что наша жестокость — проявление слабости и трусости. Господи, прости нас!»

Еще думал Питер Баас, что наша жизнь может сравниваться с вагоном поезда. Чем сильнее мы разгоним его в молодости, тем больше инерции он обретет к старости. Скорость только увеличивается до той меры, когда вагон, не удержавшись на рельсах, слетает с пути. Если разгон идет медленно-медленно, как и положено в юности, то старость пролетает за один чертов миг. Не успеваешь оглянуться, а куда-то делся целый промежуток времени между шестьюдесятью пятью и семьюдесятью годами. Весь вопрос — раньше или позже закончил разгон. Но на старости скорость одна и та же, никуда от этого не деться. Ну а эти пираты, похоже, сами никогда не двигались. Сидели себе на обочине, временами пытаясь вскочить на проходящие мимо целые вереницы вагонов. Им незачем брать разгон, прыгнул — и езжай себе, пока не сбросят.

До того увлекся философией дед, что не заметил, как и заснул. А во сне ехал на крыше своего вагона и отстреливался из рогатки от бегущих следом негров с подпиленными зубами. Те жутко гримасничали и трясли кулаками, но забраться к Питеру не могли. И Баас чувствовал себя счастливым, как в далеком детстве.

Тем временем карательный отряд обошел всю надстройку. В каюте деда простился с пьяным бредом заодно с жизнью однорукий пират. Ему довелось поживиться судовыми запасами алкоголя, он и радовался в одиночку, справляя всю нужду организма прямо под себя. Больше в надстройке, если не считать двух пока непроверенных кают, врагов не было. Как и предполагалось, основная масса бандитов предпочитала валяться на палубе.

Капитану Неме повезло, его никто не спутал с пиратом, даже несмотря на отсутствие очков. Он миролюбиво спал в овнеровской каюте, проснувшись только на шевеление воздуха от запираемой двери. Зато в капитанских апартаментах никого не обнаружилось. Боцман божился, что никто не выходил, иллюминаторы тоже были закрыты намертво. Получалось, что проклятый араб предпочел провести эту ночь вне судна. Конечно, здесь уже нет того комфорта, что был изначально: кондиционер, горячая и холодная вода, холодильник и гигантский аппарат для производства капучино.

Исследовав машинное отделение, второй механик и Джон пришли к неутешительным выводам: запустить хотя бы один дизель-генератор теоретически невозможно. Нынешнее поколение судов оборудуется тремя независимыми источниками пуска дизелей:

1. Воздушным, то есть имеется баллон со сжатым воздухом, при открытии которого двигатель проворачивается и начинает работать.

2. Электрическим, то есть от заурядных, правда мощных аккумуляторов.

3. От специального ручного масляного пресса, в котором создается за десять-пятнадцать минут интенсивной работы достаточное для проворачивания дизеля давление. Накачал, нажал трясущимся пальцем на рычаг — давление масла как крутанет движок, он и заработал.

Голландцы при строительстве в Китае этого парохода посчитали, что источник запуска номер 3 — баловство и лишняя трата денег. Его и не установили. А китайцы как радовались!

Рачительные собственники — негры, уволокли с парохода все, что только было возможно. Из провизионки пропали все продукты, вилки-ложки и прочие ножики, холодильники, микроволновки, даже мочалки для мытья посуды. В машинном отделении не осталось чего-либо неприкрученного намертво. Все инструменты, запчасти, железяки, листы паронита, канистры с химией и разнообразными маслами, даже ветошь исчезли в бездонных кладовых африканского континента. Не избежали этой участи и судовые аккумуляторы. Стало быть, средство запуска номер 2 тоже оказалось не при делах.

Баллоны со сжатым воздухом теперь, по прошествии стольких дней, без подкачки компрессорами тоже были пусты. Штатный способ заводки дизель-генераторов оказался развоплощен с безжалостной безнадежностью.

Других, предусмотренных инструкциями голландцев-собственников и «строителей»-китайцев, вариантов попросту не было.

 

2

Где-то на палубе «Меконга» крепко спали снами праведников пираты-сомалийцы, в ближайшей деревне молча дремали ослы и верблюды, только какие-то призрачные тени бесшумно скользили среди хижин и строений. Надстройка судна была полностью под контролем экипажа, но толку от этого оказалось мало.

— Юра, — шепотом сказал Джон. — Если ты найдешь где-нибудь самые завалящиеся ключи на сорок один, то можно применить метод, предложенный одним ныне покойным старшим механиком архангельского пароходства.

Все члены экипажа переговаривались исключительно на пониженных тонах голоса. Причина этому была, наверно, только одна — боялись, что звуки их голоса загадочным образом долетят до слуха парней с автоматами.

Второй механик не стал что-то уточнять, просто пошел в ЦПУ и вскрыл один из нижних щитов консоли управления главного двигателя и аварийно-предупредительной сигнализации. Задержав на секунду дыхание, он осветил фонариком внутренности: пучки проводов, электронные блоки и машинный «резерв». Обнаружив, что все на месте, он с облегчением выдохнул. Здесь, посреди пугающего электрического хаоса, испокон веку хранились те запасные наборы инструментов, которые мудрые старшие механики держали «про запас». Ключа на 41, конечно, не было, но обнаружился совсем новенький разводной, коим можно было тянуть гайки и несколько больших размеров.

Никто, конечно, никогда не пытался на практике осуществить этот странный метод запуска двигателей, но ничего другого не оставалось.

Закрыв все побочные потребители воздуха, кроме одного лишь дизель-генератора, механики свернули гайку с запорным клапаном на одном из пустых воздушных баллонов. Дальше дело было лишь в слаженности работы каждого задействованного члена экипажа. А включились в работу почти все, за исключением капитана, который метался в душном сне в запертой каюте, и кадета, который сейчас наслаждался уже, без всякого сомнения, райскими кущами.

Урки, выстроившись в цепочку в полнейшем мраке, наполняли водой единственное спасшееся от черных рук ведро из румпельного отделения и передавали его деду. Тот заливал жидкостью сам баллон. В перспективе требовалось наполнить емкость никак не меньше половины.

Остальные механики и старпом в это время приспосабливали открученный от штатного места ручной поршневой насос для перекачки масла к расходной цистерне дизельного топлива. Обнаруженный в румпельном шланг подсоединяли к сливу из другой цистерны соляры — отстойной. Китайским гением проектировки этот танк разместился на самом дне машинного отделения, так, чтобы труднее было из него наполнять расходную цистерну, находящуюся палубой выше.

Урки еще не закончили свою благородную «пресную» миссию, как Джон первым начал закачивать топливо из отстойной емкости в расходный бак. Дергать ручку насоса туда-сюда было тяжело, поэтому менялись часто. Требовалось переместить никак не меньше кубометра соляры.

Боцман, как заклинатель змей, растащил по палубе из мастерской шланги подачи к газовой горелке кислорода и ацетилена. Предварительно, конечно, всем штабом убедились, что до запасов газа негры пока не добрались, и что горелка горит — будь здоров.

Когда воздушный баллон был наполнен до половины и закрыт обжатым запорным вентилем, блочный топливный насос на дизель-генераторе прокачан солярой из расходного бака, боцман зажег горелку. Теперь требовалось, ни много ни мало, нагреть воду в устройстве для запуска номер 1, чтобы давление в самом баллоне поднялось как минимум до шестнадцати атмосфер. Тогда можно будет открыть запорный клапан и пускать воздух, обогащенный паром, в двигатель. Дальше оставалось только уповать на способность дизелей запускаться в самых сложных условиях.

Когда стрелка манометра неохотно, но уверенно поползла вверх, Джон, Юра и Пашка пожали руку деду, на которого была возложена вся ответственность в запуске движка. Второй механик, конечно, морщился, что приходится доверить столь знаковый момент рукам и интуиции Бааса, но у них были другие дела. В случае удачного введения в строй источника энергии, валяющиеся на палубе бандиты обязательно предпримут попытку переподчинить судно снова себе. Этому желательно было воспрепятствовать заблаговременно.

Они забрали припрятанные от лишних глаз автоматы, каждому по штуке, и полезли через междонный тоннель на бак. Вряд ли кто-либо из бандитов прятался в темноте шкиперской, куда выходил лаз.

Вылезти удалось, опять же, практически бесшумно. Еще несколько суток, проведенных в таких тренировках, и парни могли называть себя «просто ниндзя, очень приятно». Дверь на палубу была, конечно же, закрыта. Каждый из троицы сразу вспомнил, как когда-то на каком-то другом пароходе при выходе из шкиперской обязательно наступал на индуса, китайца, негра или мексиканского латиноса. Те просто обожали валяться не просто где попало, а именно под ступенькой двери в приснопомянутое помещение. Так они самоутверждались: вы все лежите просто на палубе, а я — под дверью.

При таком раскладе дальше сохранять инкогнито не представлялось возможным. Да и ладно, в принципе. Если деду удастся благополучно реанимировать дизель-генератор, то караульные негры, какие бы они ни были обкумаренные, обязательно насторожатся, поднимут свои головы и будут тревожно переглядываться. Им понадобится некоторое время, чтобы пойти разбираться, или по рации вызывать своих начальников из надстройки. Троица моряков надеялась на эффект, простите, неожиданности.

С момента начала операции едва ли кто из экипажа перебросился лишними словами, вот и сейчас парни жестами, а точнее похлопываниями по плечам (в шкиперской пока еще было темно, как в известном негритянском месте), распределились один за другом с автоматами в полной боевой готовности.

Каждый в эти мгновения был мыслями рядом с голландским стармехом Питером Баасом, от которого зависело сейчас самое важное — есть ли у них шанс дальше побороться за успех. В противном случае все их начинания превращались просто в бессмысленную попытку поубивать нахрен всех бандитов мира, начиная с Сомали.

Баас в это время сохранял полное хладнокровие. Боцман газовой горелкой раскалил баллон до состояния, когда высокая температура уже чувствовалась на расстоянии вытянутой руки. Вода внутри емкости бурлила безостановочно. Слабые в сопромате урки боязливо отошли подальше, предполагая, что толстостенный сосуд может по щучьему веленью взорваться и ошпарить всех вокруг себя. Питер старательно помолился, когда русские ушли. И это помогло. Как иначе? Он вверил свою судьбу и судьбу экипажа в руки Бога. Теперь от него самого ничего не зависело. Захочет Бог помочь — двигатель заработает. Нет — не заработает. Как и любой голландец, он старательно спихивал с себя любую ответственность.

Когда давление в баллоне достигло заветных шестнадцати атмосфер, дед перекрестился и, обернув руки ветошью, открыл запорный клапан. Все урки совместно вздрогнули, когда в систему, точнее в одну единственную незакрытую трубу, с шипением устремился избыток давления паровоздушной смеси. Они чуть не заплакали разом, по крайней мере, втянули в себя воздух и затаили дыхание, сморщив в призрачном свете горелки свои лица. Дизель не завелся.

Вообще-то так и должно было быть — никто еще на сам пусковой механизм движка клапан не открывал. Баас даже удивился, что это филиппинцы так расстроились, а сам пошел по системе проверять: не улетает ли где-нибудь их воздух? Боцман, пожав плечами на успокаивающий жест деда, продолжил греть баллон. Давление, упавшее, было, сразу до десяти бар, начало снова повышаться.

На выходе из шкиперской трое парней, выстроившись друг за другом, ждали сигнала к началу атаки. В нынешних условиях приказом «разрешаю мочить козлов» должен был послужить первый проблеск света в недрах помещения. Это бы означало, что дизель-генератор все-таки завелся, Чубайс уехал, электричество восстановилось.

Пашка, стоящий самым первым, думал о чем-то постороннем, как такое бывало с ним перед армейскими операциями. «Вот если бы сейчас все пошло, как написано у замечательного писателя, nick которого Перумов, то время бы остановилось», — думал он. — «Мы бы размазали несколько десятков врагов, пока они не опамятовались. Потом они, конечно, нас бы убили до смерти, но не совсем. Точнее, не убили бы вовсе. Каждый из нас услышал бы в голове ободряющий голос Необзываемого, зачерпнул бы со стола Обреченных к стулу сил Хаоса и бросил бы во врагов стулом Хранителей Кодекса строителей коммунизма, пусть даже и жидким. Но в руках врагов в это время оказались бы факториалы интеграторов магических векторов, предложенных тайными магами Соплей, оказавшимися столь могучими, что об этом никогда не узнал никто, даже всевидящее око в штанах у заточенного Короля всех магов. Да, такая вот запутка».

Джон, склонив голову к Пашкиному плечу, старался не думать, что же делать, если голландец не сможет завести генератор. Чем больше он старался, тем больше у него не получалось. Мысли ходили по кругу, и он начал от этого уже уставать.

А замыкающий Юра горько сожалел, что там, за дверью, сейчас не лежат все жандармы всех стран мира, а особенно из России. Впрочем, эти голодранцы нисколько не уступают своим поведенческим рефлексом от полицейских, независимо от их гражданственности. Их бы, уродов, в ментовку набрать — лучше бы не стало, но и не хуже б. Хотя, кто знает, скоро они пойдут в полицию, милицию, налоговую и таможню, не говоря уже о прокуратуре. Наше будущее — за ними.

И тут под подволоком вспыхнул тусклый свет. И сразу же погас, только лампочки взорвались, как новогодние хлопушки. Бросаясь вслед за Пашкой, Джон успел удовлетворенно подумать, что загудело питание в щитах якорных лебедок — стало быть, не подкачал старый голландец. А дальше события закрутились с калейдоскопной быстротой.

Пашка сразу ускакал на правый борт, Джон — на левый, Юра за ними не побежал, остался у входа. Он, кстати, одним ударом приклада превратил голову отдыхающего под ступенькой негра в мало похожую на человеческое вместилище мозга часть тела.

Вокруг валялось много вооруженных черных парней. Это, наверно, было у них гнездо. Конечно, в любой момент они могли ожидать, что к ним спустится с голубого вертолета волшебник, бесплатно покажет кино и наградит каждого Нобелевской премией в области физики, химии, математики, но к появлению неизвестных белых парней с оружием в руках они были не готовы. Если бы не инструкции старпома, то и Джон с Юрой замерли бы, устроив игру в гляделки.

Но эффект внезапности не может длиться долго. Белые начали работать с курками автоматов первыми, черные не успевали дотянуться до своего оружия. В самый разгар веселья, минут через шесть после первых выстрелов, где-то рядом вдруг оглушительно бабахнуло, стало светло как днем, а палуба парохода зашевелилась, как при качке.

3.

Питер Баас завел двигатель. Способ, предложенный мудрым «архангелом» сработал. Через несколько минут истошно заорала судовая аварийная сигнализация, словно истосковавшаяся по своей работе: пугать, орать и надоедать. Теперь было необходимо заново включать все насосы, топливные подогреватели, автоматические фильтра и прочее, прочее. С этим справиться Баас уже не мог. Включить — дело нехитрое, но еще нужно знать, где эта штука находится. Питер непосредственно в машинное отделение спускался последний раз несколько лет назад. Поэтому он рассудил, что лучше подождать более опытных в этом деле парней.

Если бы дед после этого развалился на кресле, заварил себе кофе, то не хватило бы идиоматических выражений, чтоб оценить его. Но он, щелкнув в ЦПУ включателем насоса забортной воды, что охлаждает все, в этом нуждающееся, в том числе и генератор, приказал урчелам проверить на закрытие аварийный выход из машинного отделения. Сам же пошел проверить главный вход.

Наверно, это была рука провидения, толкнувшая ленивого и тучного Бааса отправиться на проверку. Когда он подошел к двери, то та уже начала раскрываться. В образовавшуюся щель просунулось дуло, а следом появилась черная блестящая голова. Дед без раздумий и промедлений бросил свое тело на эту дверь, как наш хоккеист Овечкин на барьер хоккейной площадки.

Дверь, как фанерная, распахнулась, отбросив любопытствующего сомалийца к самому фальшборту. Ему этого оказалось недостаточно: слегка ошеломленный таким поворотом, он начал вскидывать свой автомат. Питер Баас потом никак не мог вспомнить, что же побудило его так бесстрашно и стремительно действовать — в голове не промелькнуло ни одной мысли. Он прыгнул на оживающего черного парня бегемотиком, то есть, животом сверху. При этом он пролетел через дверной проем добрых два метра, не приложив для этого никаких усилий.

Негр под ним пытался шевелиться, как-то освободить свой автомат, но Питер всячески этому препятствовал. Он кряхтел, надувал живот, но в один прекрасный миг понял, что долго так не продержится. Или он от натуги сейчас наложит в штаны, или надо искать другой выход.

Баас одним движением живота вскочил на ноги, одновременно ухватившись за воротник и трусы бандита. Автомат у того вывалился и брякнул где-то у ног голландца. Но это уже не волновало деда, на вытянутых вверх руках, он, как штангист, держал извивающееся тело сомалийца. Потом резко опустил его на подвернувшийся кнехт. Раздался треск, вскрик и в воздухе запахло совсем не одеколоном. «Обделался!» — удовлетворенно подумал Баас, нисколько не сомневаясь в авторстве запаха.

В этот момент на берегу что-то здорово бухнуло, вокруг стало светло, как днем, и дед увидел, что по бортам к надстройке бегут пираты. Вряд ли они собирались поздравить Питера с победой над соплеменником. Дед еще одним прыжком достиг решетки, отделяющей надстройку от всего прочего судна, и захлопнул ее, задраил на все задрайки и побежал на другой борт. Но когда он, обучившийся так чудесно прыгать, кое-как добежал до места, все было уже кончено.

Урки не только проверили аварийный выход, но и задраили решетку — они тоже хотели жить и боролись за выживание всеми доступными способами.

Когда Баас вернулся к главному входу, то там уже вовсю пулял из автомата возбужденный боцман, сморщив при этом свой нос. Да, пахло здесь не очень. Поэтому дед одним движением сбросил смердящее тело за борт, а потом украдкой пощупал себя сзади.

Пашка стрелял из автомата, будто еще только вчера был в армии: короткая очередь в пару-тройку выстрелов — смена позиции. Он всаживал один за другим патроном в любое движение, уверенно полагая, что наших там никого нет и быть не может. Тусклый свет фонаря на фок-мачте не освещал вокруг себя ничего, поэтому все враги, черные, как ночь, были почти невидимки. Он без малого опустошил магазин, как взрывы где-то на берегу, слившись в один, заставил его сделать паузу. Где-то ломанули мины, может быть чей-то арсенал, но это не важно. Вспышка на долю секунды осветила палубу «Меконга», лучше бы этого не произошло! Пиратов было много, даже чересчур. В каком-нибудь контейнере они, что ли ночь коротали?

Джон контролировал свой левый борт, как и было оговорено заранее. Он тоже пытался палить маленькими очередями, но не очень преуспел в этом. Удобно было метиться, если появлялась какая-нибудь фигура на фоне покрашенного светлой краской носового подъемного крана. Он слышал, как работает своим оружием старпом, с устоявшейся частотой, и пытался сам приспособиться к такому же ритму. Но тогда забывал менять позицию. Это было смертельно опасно. Выбросив за борт опустошенный «Калашников», чтоб больше не попался под руку, схватил другой, и тут оглушительно ударило по перепонкам громом взрыва с берега. Джон подумал, что это бомбардировка, неведомые силы союзников решили разметать враждебных дикарей. Но тут радоваться сделалось некогда, враги полезли на штурм, не считаясь с потерями.

Юра, расположившись по центру, как раз между двух якорных лебедок, установил флажок предохранителя на одиночные выстрелы и расчетливо помогал своими залпами сдерживать негров, лезущих и к Пашке справа, и к Джону слева. Когда раздавшийся с берега взрыв, словно удар гонга на миг остановил стрельбу, почти на него сверху упал автомат. Он не успел этому удивиться, как следом, чуть ли не на голову свалился негр. Это был какой-то ловкий негр. Моментом извернувшись, он ударом одной ноги выбил у Юры из рук оружие, и сразу же второй ногой провел какую-то стремительную подсечку, в результате чего второй механик рухнул на спину аккурат ко входу в шкиперское помещение. Очень не по-доброму блеснули белки глаз оскалившегося сомалийца, когда тот, уподобившись факиру, выловил откуда-то из воздуха нож длиной в хвост годовалого льва. Юра сразу заподозрил неладное, когда негр, ловко перевернув свой меч острием книзу, воткнул его в своего мертвого пустоголового соплеменника. А мог бы и в него, Юру, попасть, если бы тот не успел выставить перед собой так удачно подвернувшийся труп.

Тело с застрявшим ножом второй механик отбросил в сторону, а сам вскочил на ноги, отведя в сторону убийственный прямой удар кулаком. Теперь настала его очередь проверять силу вражеской черепушки. Негр был какой-то боевитый, он принимал зловещие стойки, махал руками-ногами и даже головой. Справа и слева отстреливались Пашка и Джон, Юра и пират стояли в полный рост, но в них никто не попадал. Наверно, сомалийцы, тупо верили своему изощренному в рукопашных схватках бойцу, поэтому и не стреляли в ненавистного белого, боясь зацепить своего.

Негр наседал, Юре приходилось отходить, пока они не оказались за фок-мачтой. Теперь можно было и заканчивать поединок, парням нужна была огневая поддержка. Сомалиец хлестко выстрелил правой рукой, намереваясь попасть в висок, Юра не стал ни уклоняться, ни блокировать удар. Наоборот, он сделал головой резкое движение, ударив пирата своей башкой прямо в его кулак. И сразу же сам пробил рукой справа. Негр, получив по физиономии, пошатнулся, но снова ударил, на сей раз слева. Опять повторилось то же самое в зеркальном отображении. Со стороны могло показаться, что Юра бьет пирата своей головой по кулакам.

— Давай, мусор, бей! — закричал второй механик.

— Бахабарлак кутук! — заорал негр.

Он снова ударил и снова получил по роже.

— Бей, мусор! — кричал Юра.

— Бахабарлак! — взвыл негр.

После очередного обмена плюхами, сомалиец упал на одно колено, второй механик схватил его в борцовский захват.

— Мусор! — сквозь зубы проговорил Юра.

— Кутук! — слабнущим голосом ответил пират.

Юра слегка повозился с противником и тот оказался у него за спиной: голова зажата правым локтем, поясница — левым. Теперь они были спиной к спине, наподобие креста.

— Сдох твой кутук! — прошептал одними губами второй механик и, что было сил, постарался свести свои руки. Спина у негра оказалась крепкой, но шея сломалась со зловещим треском, и тело его сразу обмякло.

— Русбой — это сила! — Юра вытер со лба пот и кровь, глубоко вздохнул, успокаивая дыхание, и пошел к своему автомату. Война была в самом разгаре. Он понял, что негры пытаются пробраться к ним по стреле носового грузового крана, когда в грудь ударила пуля.

Второй механик не почувствовал боли, только по правой части торса, словно кувалдой врезали. Юру отбросило на палубу, но автомат на этот раз он не выпустил. Подняв левой рукой «Калашников» за цевье, пальцами правой он нажал на спусковой крючок. Он почти не целился, стреляя навскидку, но заметил, как разлетелась на части черная голова на светлой стреле крана. Вот откуда вывалился этот черный вояка! Они пытались теперь по крану добраться до упора, куда стрела эта крепилась, чтобы оказаться чуть ли не за спиной у Джона.

Юра еще раз пошевелил пальцами правой руки, проверяя их подвижность. Рука сама не двигалась, но пальцы работали, как у пианиста. Он кое-как отполз спиной к фок-мачте, уперся в ее основание и поднял оружие. Нельзя не воевать, товарищам сейчас тяжело. Второй механик немного посочувствовал себе, что потеряет много крови и обессилеет, но пока еще можно огрызаться огнем, а там видно будет. Судя по удачному выстрелу, его ранение высшими силами компенсировалось меткостью «ворошиловских стрелков».

Тут дверь в шкиперскую открылась и, словно ящерица, наружу проскользнул боцман.

— Сэконд! — сказал он. — Ты жив?

— Зацепило чуть-чуть, — ответил Юра. — Вообще-то я не знаю, насколько серьезно, но пока ничего не болит.

— Я посмотрю! — склонил голову боцман и крикнул что-то в открытую дверь на своем языке. Оттуда в сей же момент показались повар и один из ЭйБи. Они кивнули и уползли по направлению к Пашке и Джону.

Босс тем временем, чуть ли не тыкаясь носом, осмотрел рану.

— Сэконд — плюнь! — сказал он и подставил свою ладонь.

Юра не стал удивляться, будто всю жизнь только этим и занимался, что плевал в ладони филиппинцев. Боцман уставился на плевок, так и этак поворачивая свою кисть. Наконец, он изрек:

— Крови нет, легкое, наверно, не задето. Я тебя чуть-чуть перевяжу.

Вот это было уже больно. Пуля прошла насквозь, что было немудрено с такого расстояния. Рукой Юра шевелить не мог. Боцман, изорвав на себе майку, перевязал, как мог, рану. И он, и второй механик надеялись, что кровопотери больше не будет.

В это время повар и ЭйБи ползали по полю боя, как Гавроши, собирая оружие. Автоматов набралось много, даже и не сосчитать. Очень уважали эти сомалийцы «Калашников», другого оружия не попадалось.

Приполз Джон.

— Юра, тебе бы надо в машину, чтобы главный двигатель завести! — пробормотал он.

Второй механик только с досадой чмокнул губами в ответ.

— Понимаю, брат, я пойду. Продержитесь тут минут двадцать. Боцман с Эфреном останутся с вами, — положил руку ему на левое плечо Джон.

— Подожди, Джон, — сказал Юра. — Мне тут открылась истина. Точнее, даже две истины. Выслушай.

— Говори.

— Первая: Битлз никогда больше не соберется, — сдавленным замогильным голосом проговорил второй механик, у Джона в изумлении округлились глаза. — Вторая: Роллинг Стоунз никогда не распадется.

Джон с натугой сглотнул, а Юра, не в силах больше сдерживаться, сморщился и застонал.

— Ну ты кремень! Смешно. Чуть животик не надорвал, — протянул Джон.

— Видел бы ты со стороны свое лицо! Но ладно, дело не в этом. Негры могут попробовать по стреле кормового крана залезть, как сюда пытались пробраться. Проконтролируй там оборону!

— Двадцать минут! — сказал Джон и скрылся в шкиперской, где ЭйБи уже раскладывал автоматы.

 

4

Увешанные оружием, Джон и ЭйБи ползли по тоннелю, уже освещенному в некоторых местах, точнее — в одном. Редко у кого из механиков доходят руки до замены в этом не самом посещаемом месте на судне сгоревших лампочек. Но и той единственной, что своими сорока свечами освещала середину этого узкого и неудобного лаза, хватало для того, чтобы двигаться быстро и даже непринужденно. Автоматы благоразумно были поставлены на предохранители, иначе бы парни уже давно перестреляли друг друга — оружие цеплялось за любые скобы, шпангоуты и клапана.

Главная задача, которую должны были выполнить два механика и один штурман на баке, оказалась решена только наполовину.

Подруливающее устройство можно было запускать, не боясь, что негры предпримут какие-то действия, которые могут воспрепятствовать большому электромотору крутить два, установленных в сквозной трубе под водой, пропеллера. Эти винты, бешено вращаясь, могли толкнуть нос судна либо вправо, либо влево, чтобы маневренность огромного корыта увеличивалась по мере необходимости. Пока белая банда не сдала своих позиций, можно было рассчитывать на содействие подрульки выходу из этой узкой бухты.

На вторую половину задачи все сообща махнули рукой. Если судно стоит неподвижно, то его держит, либо якорь, либо толстые швартовные концы. Якорь в данном случае негры не бросили, потому что не умели, да и не хотели особо. А швартовы они благополучно сперли — для хозяйства-то они важнее! Судно крепилось к плавающим бочкам посредством хиленьких гнилых веревок. Дернул пароходом в сторону — они и лопнут в лучшем виде. Решили не тратить время и эти сомнительные крепления не рвать.

В машинном отделении Джон заметался, как угорелый. Слава богу, проект судна был более-менее знаком, поэтому на поиски необходимых для реанимации парохода устройств время не терялось. Он запустил сепаратор дизельного топлива, чтоб наполнить расходный бак, открыл закрытые ранее воздушные клапана и начал сливать все еще кипящую воду из баллона-спасителя. Слава богу, что подогреватели мазута запустились автоматически, как и насосы. Он надеялся, что прогрев тяжелого топлива не займет дополнительного времени — все-таки не в Арктике же они стояли. Чем холоднее мазут, тем он гуще, а значит, тем сложнее ему воспламениться. Насосы, гоняющие топливо через подогреватели выли, как оголодавшие собаки. Оно и понятно, тяжело им качать жидкость, по консистенции, схожей со сгущенкой.

В ЦПУ он выловил урку-моториста, который на самом деле по документам проходил, как «уборщик машинного помещения». Голландцы за копейку удавятся. Ну, да ладно, большого ума и квалификации для того, чтобы закрыть клапан на баллоне, когда вся вода из него выдавится, не требовалось.

Не переводя дыхания, он махнул рукой поджидающему ЭйБи и побежал на главную палубу. Баас обрадовался ему, как родному. Сразу же была выставлена оборона. Дед и ЭйБи снизу по бортам, единственный ОЭс на верхней палубе, куда крепилась стрела кормового грузового крана. Хвала всем тупым неграм, они пока не решились карабкаться по этому прямому «мосту» в надстройку. Или, может быть, заводилы у них кончились, после того, как Юра порвал на части самого боевого?

Своих бойцов он проинструктировал стрелять экономно и держаться до последнего автомата. Это было забавно, но магазины они не меняли, предпочитая выбросить за борт опустошенный «Калашников» и браться за новый. Негры оружие свое, даже если оно было задрипозного китайского производства, холили и пестовали. Все магазины были полными, некоторые рожки скреплялись попарно скотчем, так что можно было по мере опустошения одного отсоединить его и, перевернув, пользоваться вторым.

Свободных людей, за исключением второго штурмана, больше не было. Но он, пожилой урчелла Делафуэнто, нужен был на мостике. Судну повезло, что вторым был не какой-нибудь питерский недоучка из «Навигационного колледжа» — бывшего Ленинградского речного училища или аналогичного украинского заведения, не имевшего никакого понятия об управлении главным двигателем на маневрах, а опытный филиппинец.

По дороге в рубку он зашел все-таки в овнеровскую кабину, благо ключ торчал снаружи. В принципе, капитан и сам мог уже выйти, ключ требовался только со стороны трапа, изнутри же стояла обычная защелка. Но Нема сидел, где ему было велено мерзким арабом.

Он возмущенно засверкал стеклами очков, когда Джон открыл дверь.

— Кто вы такой? Кто разрешил поднимать на судне бунт? — заклекотал он.

Джону потребовалось несколько секунд, чтобы понять, что капитан искренне возмущается, вон, даже ноздри надул. Можно было расценивать это, как принятие стороны пиратов, можно было понимать, как возмущение нарушением идиотского кодекса ISPS, но разбираться не было времени и желания. Джон, не замахиваясь, ударил капитана Номенсена в зубы, а когда тот упал на палубу, притворившись избитым до полусмерти, два раза изо всех сил пнул ногой, не выбирая части тела.

Закрыв дверь на два оборота, он прикладом сломал ключ. Теперь мастер даже по собственной воле не сможет выбраться из «заточения». Делафуэнто только посмеялся, показав вверх большим пальцем руки. Как же Джону сейчас позавидовали все моряки, у которых пил кровь гнуснопрославленный голландский капитан!

Но отвлекаться на анализ ССП (общечеловеческий) не стоило, Родина все еще была в опасности. На мостике было пустынно, если не считать двух трупов. Второй штурман только осклабился, реагируя на не самое приятное зрелище непонятным образом.

Договорились, что как только главный двигатель разгонится до рабочих оборотов, Делафуэнто примет контроль над управлением на мостик и сразу же включит подрульку, дабы чуть сорваться с места. Джон на минутку выскочил на крыло, чтобы окинуть поле битвы с самого верху и схватился за голову. Со всех сторон к судну плыли лодки. Деревня полыхала, на берегу до сих пор слышались взрывы послабее, кто-то стрелялся из оружия. Яхта, пришвартованная с другой стороны бухты, казалось, изменила свое местоположение, она теперь была, вроде бы, гораздо ближе к выходу, чем предполагалось раньше. Впрочем, разглядеть точно не удавалось — обломок скалы, что торчал посреди этого залива, заслонял всю картину. Не видно было ни отелей, ни оборудованных шезлонгами и душевыми кабинками пляжей, ни сверкающих яркими огнями баров и ресторанов — ничего. Наверно, потому что их тут не было.

Джон для порядка пустил пару пуль в одну из лодок, кто-то с криком перевесился через борт и, подрыгав ногами, соскользнул в воду. Надо было бежать в машину, если, конечно, не пытаться готовить хлеб-соль для дорогих гостей.

Спускаясь вниз, он слышал, как огрызаются выстрелами расставленные им люди.

Второй дизель-генератор завелся без всякой предварительной подготовки, помолотил немного, разогреваясь, и охотно взял на себя половину всей нагрузки. Теперь все внимание нужно было уделить главному двигателю. Прибежал урка и доложил, что все, вода в баллоне кончилась, пошел воздух.

— Ты хоть клапан продувки этот закрыл? — спросил Джон.

— Так точно, — по-военному сказал моторист. — Я пойду заменю старшего механика.

Хотелось, видимо, пострелять парню. Джон в ответ только вздохнул.

 

5

Где-то на востоке небо посветлело. Близился рассвет, а «Меконг» пока никуда со своего места не делся. Собирающий автоматы боцман выглянул в носовую дырку в фальшборте для буксирного каната и доложился сначала Пашке, а потом Юре:

— Много лодок идет с берега.

— Фатально, — ответил старпом, боцман закивал головой, но ничего не понял.

— Слушай, Джулиус, подмени пока Эфрена, ему там, наверно, страшно с непривычки, — сказал второй механик. Он со своего места видел, как то с правого крыла мостика, то с левого кто-то ведет огонь. «Кто-то из наших, не иначе», — подумалось Юре, и он успокоился. Значит, скоро судно пойдет. Нельзя было допускать, чтоб прикрывающий левый борт повар почувствовал свое одиночество.

Автоматы постепенно кончались. Но также редко теперь начали звучать ответные выстрелы. Те люди, что приплыли на помощь бандитам, видимо, были безоружными, если не считать длинные ножи и копья. Они предпочитали залезать на борт в самом удобном месте — посреди парохода. На бак и ют никто не совался. Во-первых, высоко, приходилось бы забрасывать веревки с крючьями. Во-вторых, страшно.

Судно чуть дрогнуло, а это могло означать только то, что заработал главный двигатель. В обычных условиях требуется минут десять, чтоб вывести его на рабочие обороты, но сейчас Юра был уверен, что минут через пять пароход начнет двигаться.

У него полностью кончились патроны, и в это время по голове что-то ударило. Перед глазами опустились красные шторы, и он отключился.

Пашке ужасным рикошетом перебило обе голени. Менять позиции уже не было смысла, негры перестали стрелять, поэтому он пополз вперед. Сомалийцы пошли сразу же всем скопом. Они визжали и блеяли, но их было много. Пашка дострелял свой последний магазин, перехватился за дуло рукой, не обращая внимания на горячий, до ожога, металл. Он бился с колен, размахивая автоматом, как палицей. Временами он резко ложился на бок, поворачиваясь на плечах. В эпоху увлечения брейк-дансом эта фигура называлась «геликоптером», и Пашка обучился ей до совершенства. Такой переворот сбивал у атакующих прицел на их копьях, а с ножами старпом легко разбирался даже с колен.

— Прочь, черные мрази! — кричал он, опуская приклад на очередного негра. — Держитесь подальше от белых мразей!

— Я давал Присягу Советскому Союзу! — объяснял он, разбивая голову то ли подростку, то ли очень невысокому бандиту.

— Бойтесь нападать на суда, где работают советские парни! — выдыхал он, отбивая копье и ломая колено его обладателю.

Но их было много, чертовски много. Пашку просто смели, задавив телами. Вот уже на том месте, где он стоял на коленях, оказалась сплошная груда верещавших на разные лады черных людей.

Но в это время на подмогу бросился окровавленный, весь в лохмотьях одежды, повар. С дико выпученными глазами и срывающимся на визг голосом он бросился на врагов, убивающих его старпома. Со стороны могло показаться, что Эфрен, разведя руки в стороны, хочет всех просто обнять. Или взлететь, потому что он еще делал медленные махающие движения. Такими жестами иногда пастухи загоняют в стадо отбившихся от коллектива овец и баранов.

Негры немного поумерили свой пыл, недоумевая, что бы это значило. Но Эфрен, достав из-за плеча автомат, всадил в эту кучу-малу последний оставшийся патрон. С такого расстояния ему удалось поразить сразу двух человек. Далее он предложил бандитам отведать приклад своего оружия. Работая, как молотобоец, ему удалось отбросить врагов назад. Тут уж появился и старпом. Он хрипло дышал и рот его был весь в крови. Не мудрено, оказавшись погребенным под телами, он впился зубами в чью-то черную глотку, подсознательно радуясь, что подвернулась не задница.

Юра пришел в себя, когда Эфрен размахивал своим автоматом направо и налево.

— Во славу подгорного короля, — прошептал он, сам удивившись своим словам. Смахнув тыльной стороной ладони заливающую глаза кровь, он также заметил, что на стреле сидит еще один негр, все никак не решающий спрыгнуть. Юра поднял свой автомат и выстрелил, но раздался лишь сухой щелчок. Думать было некогда, и Юра снова выстрелил, передернув перед этим затвор. Негр, заметивший, что в него пытается попасть из оружия сидящий окровавленный белый парень, не стал дожидаться третьей попытки выстрела и с криком подраненного зайца выпрыгнул за борт.

Юра обессилено опустил автомат.

«По-моему, это строчка из уважаемого Пашкой Перумова, — подумал он. — А мне нравится Бушков. Не тот, что пишет порно и спекулирует историческими фактами, известными в узком ученом кругу и до него, а тот, что писал в прошлом веке, очень круто писал. Про Пиранью и Сварога, про жандармов и золото».

Заработала подрулька, затащив в свои гибельные лопасти несколько лодок. Треск и ужасный крик заставил группирующихся для атаки негров присесть. Юра снова впал в небытие.

Питер Баас в одиночестве находился в ЦПУ, и отчего-то этот факт переполнял его гордостью. Он глушил выскакивающие алармы и поминутно контролировал работу главного. Эх, еще бы пару литров пива! Чувство того, что все должно кончиться неминуемо хорошо, было теперь его доминантой. Конечно, из машинного отделения порой видится не самое страшное, что преподносит море.

На самом деле все было очень и очень грустно. Джон, едва в машину спустился дед, убежал наверх. Он приказал ЭйБи мчаться ко второму штурману на руль, сам принялся держать оборону вместе с мотористом. Как ни странно, негры в надстройку стремились, но не очень. Поэтому в один прекрасный момент он понял, что с бака, похоже, уже выстрелы не слышны. Это могло означать все, что угодно: и то, что бандиты перестали атаковать, и то, что у всех вдруг практически одновременно закончились патроны, и то, что наступил мир, и даже то, что больше просто некому отстреливаться.

Нос внезапно повело из стороны в сторону — работа подруливающего устройства. То, что под лопасти попали несколько местных пирог, вызвало только беспокойство. Любая неловко затянутая в пропеллер доска, будучи достаточно крепкой, может послужить причиной перегрузки мощного, но до обидности китайского электродвигателя. Сгорит движок — потеря маневренности. Труднее будет вылезать из бухты задом.

Но негры об этом не думали, на своих многочисленных лодках они отплыли на всякий случай подальше и теперь издалека трясли своими копьями и складывали ужасные сомалийские маты. Похоже, что боеприпасы у них действительно подошли к концу.

С мостика второй штурман снайперски двумя выстрелами из ракетницы поджег два вражеских шестиместных дредноута. Ракетница, как позднее выяснилось, обнаружилась в самом видном месте — в футляре на переборке у выхода на правый борт. Сомалийцы, не переставая возмущаться, дружно отплыли еще дальше.

— Я начинаю движение! — прокричал с крыла мостика штурман.

Это было странно, но, одновременно, очень правильно и своевременно. Урки, как правило, на себя вообще не берут никакой ответственности. Исполнять приказ — пожалуйста, но самому проявить необходимую инициативу — увольте. Филиппинцы на «Меконге» были неправильными филиппинцами — они проявляли много даже для русских самостоятельности. Наши-то понятно: каждый день — борьба за существование. Впрочем, жить захочешь, еще и не такое сделаешь.

Судно легко оборвало все мифические веревки и поехало вокруг торчавшей посреди бухты скалы. На первый взгляд обывателя у Делафуэнто и безымянного ЭйБи все получалось в лучшем виде. Негры тоже это, видимо, осознали и начали спешно прыгать с бортов в воду. Они сигали в море, как какие-нибудь дикие олени на реке Иртыш. Их было так много, что другое сравнение просто не приходило в голову.

Причина панического бегства стала ясна совсем скоро, едва только Джон поднялся на мостик к двум навигаторам. Те, бледные, как после обработки перекисью водорода, испуганно переглядывались друг с другом.

Было уже достаточно светло, чтобы можно было разглядеть, что творится по двум берегам выхода из этого залива. Сомалийцы под руководством инструкторов, не иначе, укрепили свою твердыню, как в свое время фашисты подход к Пилау. Не так мощно, конечно, но два установленных с каждого берега зловещих крупнокалиберных пулемета на треногах вызывали определенное беспокойство.

— Кайки лоппи? — задал сам себе вопрос Джон.

— Кайки лоппи, — неожиданно ответил ЭйБи, но руль не бросил.

— Спаси нас, Боже, — сказал Делафуэнто и перекрестился.

Пулеметы разворачивали свои дула по направлению к медленно подходящему к проливу судну «Меконг».

 

6

Пашка сидел на палубе и смотрел, как аккуратно вписывается судно в проход к открытому морю. Боцман и повар скакали у борта, тряся кулаками и автоматами. Они кричали на своем языке нечто невразумительное, но смысл примерно угадывался: «Мы победили, а вы — козлы!» Хотелось сказать им, что не все так просто, но язык не поворачивался. Они, экипаж теплохода «Меконг» сделали все, что могли, но, как выяснилось, могли они не все.

Пашка заметил наметанным глазом, что с обоих берегов узкости снуют черные фигуры, устанавливая на треноги зловещие штуковины. Вряд ли это были установки по производству конфетти или мыльных пузырей.

Юра снова пришел в себя.

— Паша, мы победили? — спросил он.

— Почти, — ответил старпом. — Ты не напрягайся. Ложись и не смей больше отключаться. Скоро придет помощь.

— И медсестра с большой и мягкой грудью, — добавил Юра и закрыл глаза. Его отчаянно тошнило, и зрелище вокруг не способствовало оказанию достойного противодействия позывам рвоты.

Пашка сощурился на крупнокалиберные пулеметы и спросил пространство:

— Кайки лоппи?

Делафуэнто понял, что у них нет никакого шанса закончить столь успешно проведенную операцию по освобождению. Жестом он показал ЭйБи ложиться на палубу, сам присел на корточки у руля, продолжая держать курс к морю. Джон схватился руками за голову, он тоже пригнулся, но понимал, что они обречены. Стало очень тихо. Только из каюты овнера, что была двумя палубами ниже, раздавался тоскливый вой. Это Нема в иллюминатор увидел, как передергивает затвор черный пулеметчик.

А потом раздался оглушительный взрыв, к небу взметнулись вода, камни, железо и человеческая плоть. Второй штурман уставился на Джона, тот в ответ пожал плечами: он здесь ни при чем. По пеленгаторной палубе забарабанили камни, звякнула какая-то металлическая штуковина. Этот звук был как сигнал.

Джон бегал от одного борта к другому, убеждаясь снова и снова, что на обоих берегах стало довольно пустынно, и кричал Делафуэнто:

— Все в порядке!

Тот, повернувшись к лежащему ЭйБи, переводил:

— Все в порядке!

ЭйБи благосклонно кивал головой, продолжая лежать, только голову рукой подпер для удобства.

Джон выбежал на крыло правого борта и вернулся, протягивая второму штурману, как олимпийский факел, кусок чьей-то руки с белой ладошкой, которую он там подобрал. Все пальцы на кисти оторвало, за исключением двух. Они сложились в интернациональный жест: viva. Делафуэнто схватил эту руку и сунул под нос ЭйБи. Тот мгновенно взлетел на ноги, схватил эту конечность и с криком отвращения выбежал на крыло. Выбросив «факел» за борт, он еще долго брезгливо шевелил своими пальцами перед собой.

Наблюдая за всем этим с доброй улыбкой, Джон заметил, что бухта, из которой они сейчас благополучно выходили, теперь была пуста: шикарная океанская яхта тоже исчезла. Не могла же она вот так вот с концами затонуть, чтоб не осталось никаких следов.

Второй штурман перед самим отходом достал из очередной штурманской прятки под подволоком две новые УКВ-рации, которые незамедлительно установил на зарядку. Джон, повинуясь необъяснимому импульсу, схватил одну из них и закричал на все море по шестнадцатому каналу:

— Гран мерси!

Ответом было только шуршание радиопомех.

— Мерси боку! — добавил он уже спокойным голосом.

Внезапно из рации, перекрывая шелест, раздалось несколько слов:

— Алягер ком алягер, камрад.

— Иль де Франс? — спросил Джон, надеясь, что его поймут лучше, чем он сам себя.

— Уи, камрад.

— Сэ си бон, камрад. Бонжур.

— Оревуар.

Урки удивленно посмотрели на Джона

— С кем это ты разговаривал? — спросил Делафуэнто.

— Надеюсь, что не с сомалийцами.

Судно постепенно достигло глубины, не коснувшись ни разу мели, и развернувшись, пошло прочь от негостеприимного берега.

— Ты просто, как лоцман! — сказал Джон второму штурману. Тот от гордости надулся, как воздушный шар.

Действительно, вывести судно, не зная фарватер, это чудо. В данном случае — филиппинское чудо.

Пока они разворачивались носом вперед, все дальше и дальше удалялась от них быстроходная океанская яхта, на корме которой висел французский флаг.

На баке, когда туда прибежали Джон, моторист и ОэС, было, словно после атомного взрыва: тела, тела и снова тела. На расчищенной площадке между якорными лебедками лежали Юра и Пашка, по бокам сидели, уставившись в никуда, боцман и повар.

Пашка открыл глаза и сощурился на солнце:

— А, это вы! Я-то думал, что все, хана, — он попытался облизнуть сухие губы. — Может, водички организуете?

Потери экипажа были незначительны на фоне десятков трупов сомалийцев. У повара исчезла верхняя часть правого уха, словно ее бритвой срезали. Что характерно, кровь нисколько не шла, будто так и должно было быть, организм просто избавился от некоторой необязательной и лишней своей части. Пашке накрутили две мощные шины, обеспечив неподвижность костям. Его на носилках утащили в санитарную каюту, где было все необходимое для того, чтобы лишенный возможности передвигаться человек не испытывал мук совести и тела, справляя естественную нужду. Юре досталось больше всего. Сквозную рану на груди перевязали, как умели, голову тоже. Но он иногда так же впадал в беспамятство и совсем не выносил свет. Скудных медицинских познаний — что делать — было недостаточно. Если не считать синяков и ссадин, то остальные остались здоровыми и невредимыми. Кадета в расчет как бы уже не брали — он умер довольно давно.

В то время как матросы занимались размещением раненных, Джон и моторист превратились в похоронную команду. Оставлять на палубе тела нельзя было ни в коем случае. И дело тут было не в санитарной гигиене.

Джон слегка беспокоился, что их действия могут легко просматриваться с космоса, но ждать темноты был не в силах. Они сбросили все тела сначала на главную палубу, а потом, благо фальшборт был обозначен только трубами, и до воды было не больше метра, спихивали трупы прямо в море. Убедившись, что они не остаются плавать, как ориентиры для любых пролетающих самолетов, парни уже не отвлекались ни на что, тупо сталкивая бандитские останки на корм крабам.

То, что некоторые бандиты еще стонали и пытались шевелиться, в расчет не брали. Пленных быть не должно. Все прекрасно понимали, что в противном случае на снисхождение ISPS рассчитывать не приходится. И так-то их дальнейшая судьба была настолько неясна, что даже загадывать не хотелось.

Джон подсчет пиратам, ставших жертвами их восстания, не вел. Запретил это делать также и мотористу. Освободив палубу, они полезли в краны. Там нашелся один недобитый черный парень, который, несмотря на потерю крови и пулю в шее, вдруг зашевелился и достал нож. В глазах его не было ни тени разумной мысли, поэтому они с облегчением вздохнули, когда тот, вяло размахивая ножом, двинулся к люку из крана, куда и упал, жестоко ударяясь по пути вниз обо все скобы и выступы.

Контроль над трюмами уже делали все сообща, держа наготове один оставшийся с патронами автомат. Вентиляторы, пока судно стояло обесточенным, конечно же, не работали, поэтому любой самый тупой негр не рискнул сунуться в судовые недра, не рискуя потерять сознание от удушья. В трюмах, излюбленном месте пряток арабских и африканских стовэвэев, было пусто, только контейнера с нетронутыми пломбами.

А повар, с повязкой, как у Щорса, придумал ужин. «Немножко крупы перловой, немножко коры дубовой, немножко болотной жижи — солдат не умрет голодным». На самом деле он по совету старпома вытащил из совсем неразграбленного фрифолл-бота пакеты индивидуального питания, спрятанные там на случай покидания судна. Это были завернутые в вакуумную упаковку из фольги прессованные питательные вещества. Отдавали они некоей слащавостью, и собаки их считали лучшим из деликатесов. На «Педигри» и «Чаппи» они плевали, но вот за брикет с морским кормом готовы были позакладывать все имущество своих хозяев.

Как бы то ни было, но в условиях полного отсутствия еды в провизионках, сладковатая коричневая бурда, чуть растворенная в воде, была настоящим спасением. А когда к ней нашлась копченая колбаса, до отказа забитая в капитанский холодильник, то про голод все сразу же забыли. Наверно, любил араб, занявший на некоторое время апартаменты мастера, полакомиться втайне от всех колбаской из неизвестных, может быть, даже и свиных, продуктов.

Капитана решили пока не выпускать из своего каземата. Просунули ему через пожарно-вентиляционное отверстие двери сладкую кашицу с куском колбасы, но возглавить судно не предложили. Нема и не протестовал, сидел себе и копил злость, как он будет изничтожать всех членов команды, когда доберется до связи с офисом.

 

7

Капитан и не подозревал, что его жизнь сейчас была на волоске. Филиппинцы, разухаренные победной войной, горели желанием утопить мастера, как крысеныша. Что поделать, таков закон равновесия. Редко остаются капитаны в живых после бедствий с судном, повлекших за собой, к тому же, человеческие жертвы. А особенно такие, как этот Вилфрид Номенсен.

Пашка провел разъяснительную работу, не вставая с кровати. Суть ее сводилась к следующему.

Никакого оружия в руках экипажа не было. Негры, вдруг взбеленившись, начали воевать между собой. Пользуясь неразберихой, экипаж принял решение сорваться с места пленения вместе с пароходом. Вот и вся история. Капитан просидел все это время в каюте и боялся принять хоть какое-то решение, на вопросы не реагировал, посылал всех по инстанции. Больше никому ничего не говорить, на вопросы не отвечать, провокациям не поддаваться. В противном случае всех ожидает тюрьма. Кто-нибудь проговорится — посадят всех.

К сожалению, это были не пустые слова. Ни Джон, ни старпом, ни даже дед Баас, особо не доверяли слабохарактерным урчеллам, понимая, что профессиональные дознаватели легко представят картину происшествия в любом удобном для них цвете. Быть может, совсем скоро придется отвечать за негуманное отношение к африканцам, получить пожизненный срок и слать приветы из зоны родственникам. Одно радовало — это будет не африканская и даже не российская тюрьма, а какая-нибудь европейская. Хотя, тюрьма, пусть даже покрашенная в розовый цвет, навсегда останется юдолью скорби и отчаяния.

Урки, пристыженные и подавленные, пошли отмывать судно от всяких ужасных кровавых пятен, Джон присел рядом с Пашкой на беседу.

— Кто это нам помог так здорово? — спросил Джон.

— А то ты не догадался, — ухмыльнулся старпом. — Сам же на французском языке в рацию кричал.

— Эх, знать бы еще, что такое я там наговорил.

— Ничего, если это Легион, то они поймут. Они там привыкшие доверять делам и результатам. У них юристы не балуют, двояких мнений быть не может.

При упоминании о правоведах и правосторонниках сделалось грустно. Выжить, оказывается, было возможно. Вот как доказать, что ты просто не хотел умирать — не известно.

— Ладно. Чего это мы о грустном? — вздохнул Пашка. — Ты вот лучше мне скажи, отчего это негры на нас так перли, будто жизней у них — не меряно? Под наркотой они, что ли, все были? Эдакое бесстрашие мне не совсем понятно. Скажу больше — неприятно.

— И я тебе отвечу, — сказал Джон. — Эти ребята живут в своем времени. Строй у них даже не рабовладельческий, а пещерный какой-то. Они не умеют производить, они могут только потреблять. Мы для них — как инопланетяне, пришельцы из будущего. Между нами столько различий, что они в нас не видят людей. Как ни банально это звучит, мы — мишени. Когда пещерный человек шел с толпой валить мамонта, они ж не задумывались о том, что тот может кого-то из них замочить. Будущего для них не существует, есть только настоящее. Растоптал мамонт несколько человек, но ему по башке кто-то удачно камнем ба-бах — и в костер. Сидят, жрут и друг другу подмигивают. Про погибших и не вспоминают. Был человек, да сплыл. Подумаешь, эка невидаль! Потому что они, пещерные люди, не могут быть жертвой. Жертва — мамонт. А те, которых растоптали — просто неудачники. Вот и мы по их понятиям не больше, чем эти жертвы, мы не можем их убивать. Так какой же тут страх?

— Ты это прокурору скажешь, — снова изобразил улыбку старпом.

— Ну, да, конечно, — кивнул головой без тени улыбки Джон. — Они у нас многострадальные, даже когда людоеды будут заживо их поедать, будут законами прикрываться, одинаковыми для всех. Но ведь в каждом времени — свои порядки. То, что для этих негров норма — для нас преступление. Так почему же они пытаются уравнять нас, принявших законы этих черных парней и победивших, с постулатами высокоразвитых цивилизаций, если в тот момент времени мы были вне ее?

— Весело мы с тобой поговорили, — опять вздохнул Пашка. — Едем себе тихонько через самые пиратские места. Или снаряд два раза в одну воронку не падает?

Джон от непонятной тоски сбегал в машину, где спал богатырским сном в вахтенном кресле Питер Баас. Пробежался по всем электрическим щитам и включил выбитое оборудование, запустил всякие сепараторы, испарители и тому подобное. Главное — кондиционер без всяких уговоров заработал, стоило только нажать на нем одну единственную кнопку. Бааса будить не хотелось, поэтому, наказав мотористу блюсти контроль, он отправился на мостик.

Второй штурман выглядел, скорее, озабоченным.

— Что произошло? — поинтересовался Джон.

— Да вот, заработал внезапно спутниковый телефон, звонки полетели один за другим. По-моему, из офиса, — сказал тот, и телефон снова ожил.

— Это я на него питание подал, — похлопал себя по груди Джон. — Чего медлишь, бери трубку.

Делафуэнто испуганно затряс головой.

— Я не могу, я не знаю, как же так, — пятился он подальше от звонков.

— Ну, тогда собирай парней, и пусть они принесут сюда старпома вместе с кроватью. Он здесь главный, ему и ответ держать.

Не прошло и пятнадцати минут, как торжественно внесли Пашку. Он не постеснялся сам позвонить в контору. Разговор был недолгий, минут пятнадцать всего по шесть долларов за каждую (ох, сплошное разоренье для кампании!), но познавательный.

Самый главный советник по безопасности кампании дрожащим голосом представился, когда старпом дозвонился. Он ожидал услышать очередные многомиллионные требования выкупа от злобного араба, или его не менее строгого подручного. Сначала советник никак не мог взять в толк, что «Меконг», вроде бы, свободен и через сутки будет уже в территориальных водах Египта, точнее — в Красном море. Потом до него, наконец-то, дошло, что у дела теперь совсем другой поворот.

— Диалоги о животных, — вымолвил Джон, когда Пашка начал отвечать в трубку.

— Нет, — говорил старпом. — Капитан жив. Подойти не сможет. Причина проста — он в состоянии депрессивного шока, не осознает действительности. Нет, не бунт. Сами все узнаете, но пока из каюты я его не выпущу. А это уже ваши домыслы. Остальные жертвы? С этого и надо было начинать, господин начальник! Нам нужна срочная квалифицированная врачебная помощь двум человекам. Чем быстрее, тем лучше. Причем здесь Номенсен? Второй механик очень плох, у него два пулевых ранения. У старпома перелом обеих ног. Да, это я. Легкое ранение у повара. Самое главное — у нас погиб кадет. Я больше не буду отвечать на ваши вопросы о капитане. Запасов еды нет, судовое имущество разграблено полностью. Контейнера мы не проверяли.

Потом наступила длительная пауза, в ходе которой Пашка только хмыкал в трубку и кивал головой.

— Диалоги о рыбалке, — сказал себе под нос Джон.

— Надеюсь, кампания в состоянии возместить экипажу ущерб. Минуточку, я хочу услышать ясный ответ. Нет, мне не понятны ваши слова. Вы согласны, или нет? Так, да? Понятно, кампания гарантирует экипажу возмещение ущерба. У нас тут на борту еще один человек, также взятый в заложники с судна «Кайен». Старший механик. Жив и здоров.

Снова Пашка долгое время кивал и хмыкал в трубку.

Наконец, разговор закончился.

— Суки, — сказал старпом, передавая трубку второму штурману. — Выиграли нашей кровью несколько миллионов долларов, теперь будут жаться над копейками. Капиталисты херовы!

— Сурово ты с ними, — одобрил Джон.

— Да пошли они! Там моих друзей нет. Уроды. Не это важно. Нам еще почти сутки плавать надо. Лишь бы Юра выдержал.

Второй механик почти постоянно был в каком-то забытьи. Иногда приходил в себя, в него вливал повар питательную кашицу, он мог даже обменяться парой фраз, но почти сразу же снова отъезжал: то ли засыпал, то ли терял сознание.

— Нам остается только надеяться на его могучий организм. Кстати, ты рассчитываешь на компенсацию? — сказал Джон.

— Ну, это вряд ли, — ответил Пашка. — Неграм они готовы миллионы выложить и еще все задницы до мозолей зацеловать, ну, а мы — так, страховка. Сволочной Свод Правил (общечеловеческий). Ты, кстати, когда-нибудь читал Ясеня или Наташину?

— Не, Паля, я на такое не способен, — не особо удивился переходу Джон. — Ясень — злобная русофобная сволочь. Наташина — примитивная и непоследовательная особа, ни тени логики в ее пустых, как картонный домик, перлах. Я лучше уж в поэзию ударюсь. Карельских Тихонова, или Чернобровкина почитаю.

— А что, у них в строчках душа чувствуется, — сказал старпом. — Ты извини, что говорю, о чем ни попадя — больно что-то ногам, отвлечься надо.

— Это все от нервов. Забыть на время о разговоре с боссами надо, — проговорил Джон и внезапно заулыбался. — Ты, Паля, только не обижайся. Со стороны это должно выглядеть забавно: посреди рулевой рубки океанского судна лежит в постели кинг-конг и рассуждает о литературе и поэзии. Кстати, могу и я сделать один звонок? Не домой, по делу.

— Валяй, — махнул Пашка рукой и закрыл глаза. На лбу у него выступили капли пота.

 

8

Вокруг парохода летали кругами чайки, будто привлеченные смываемой за борт кровью. Урчеллы увлеченно таскали от одного пожарного рожка к другому единственный спасенный пожарный шланг с брандспойтом. Вода, подаваемая пожарным насосом под большим давлением, смывала все свидетельства вражеского присутствия на борту.

— Привет, Стюарт, — сказал в трубку Джон.

— Ого! — обрадовался голос с далекого Уэльса (см. также «Прощание с Днем морского сурка», «Ин винас веритас»). — Кого я слышу!

— Да, и я тоже очень рад, но мне, честно говоря, нужна помощь. Нужен твой совет, — поспешил сказать Джон.

Как мог коротко и достаточно расплывчато он поведал о прошедших делах.

— Так, ясно, — ответил Стюарт. — Капитан жив? Замечательно! Это добавит сложностей. Вам теперь главное — избежать какой-либо ответственности. Мастер будет всю вину перекладывать на вас. Ему будут доверять, вам — нет. Выход один — ничего не говорить дознавателям. Это ваше право. Конечно, сложно. Запиши мой телефон всем своим коллегам. Пусть перед допросами требуют присутствия своего адвоката, которого можно будет пригласить по указанному номеру. Может быть, сработает.

Пообещав сообщить о результатах, если этого не сделают раньше, Джон повесил трубку.

Все, оставалось только ждать и уповать на то, что больше пираты к ним не сунутся, а также экипаж до египетских вод не потеряет больше ни одного человека.

В Красном море прилетел вертолет и, спустив носилки, одного за другим забрал Юру и Пашку. Повар тоже норовил залезть в геликоптер, но его, вопреки воле и оторванному уху, удержали на борту. С воздуха доставили пакет с продуктами, так что у Эфрена работы прибавилось.

Перед Суэцем урки торжественно утопили все оружие, которое они, как оказалось, берегли на случай внезапной атаки террористов, горящих жаждой мести за уничтоженную базу. Принятые на борт египетские лоцмана и рулевые, положенные для прохождения канала, кучковались все вместе, постоянно тревожно озираясь на экипаж, будто ожидая от них каких-нибудь угрожающих действий.

В Александрии их очень быстро разгрузили под надзором страховщиков из P O общества. Потом выставили на рейд, и судно со всех сторон обложили полицейские, Интерпол и прочая силовая шушера. Нема торжественно вышел из своей каюты, после того, как там выломали замок.

Все было хорошо, да что-то нехорошо. Пытали всех и все. Египтяне цеплялись за любые формальности, как положено африканцам, чтоб наложить штраф. Интерпол и какие-то секретные службы устраивали одиночные, перекрестные и пристрастные допросы. Через три дня истязательств каждый оставшийся живой член экипажа проникся безысходной уверенностью, что именно он — главный террорист в мире. И лишь только клочок бумаги с телефоном подданного Ее Величества Королевы Великобритании служил сдерживающим фактором, чтоб их не расстреляли тут же, на юте, а дали возможность пожизненно искупать свою вину работой где-нибудь на каторге.

И урки, и Джон, и даже Баас совсем скоро перестали ориентироваться в обвинениях, начинали говорить полнейшую чушь и готовы были показывать что угодно и на кого угодно. Они были удивительно единодушны, когда заходил разговор о капитане Номенсене. Каждый сказал, что Нема был готов сотрудничать с пиратами на любых условиях, не считаясь с опасностью для жизни прочих членов экипажа. Филиппинцы называли его «очень плохой человек», Баас величал «негодяем», Джон, не мудрствуя лукаво — «старой сволочью», известной далеко за пределами их судоходной кампании.

Потом за дело взялись представители «назначенного лица» судовладельца, то есть те же полицаи, только в отставке. Весь упор делался на деньги. Очень не хотелось организации расставаться с оговоренными в контракте страховыми премиями.

Итог был предсказуем: никто никого не наказывает, кампания выплачивает по тысяче долларов рядовым и тысяча двести пятьдесят командирам в компенсацию за утерю личного имущества. Расходимся краями, все довольны? Повару еще на ухо зеленки налили для пущей важности за счет работодателя. Что там творилось с подраненными товарищами — не оглашалось. Ящик с телом кадета увезли еще в порту, так что про него разговора вообще не велось.

Напоследок Джона вызвал на беседу какой-то египтянин, бегло шпарящий на русском языке.

— Сотрудник Интерпола, — представился он. — Учился русскому в Москве. У меня всего несколько вопросов.

— Давай, — махнул рукой Джон. — Только я уже рассказал все, что мог и не мог.

— Поясню: я не собираюсь кого-то из вас изобличать, мне важно получить информацию без протокола. Это не для адвокатов и полицейских. Это, так сказать, для оперативных разработок.

— Хорошо, — пожал плечами Джон, ни на йоту не веря сказанному.

— Меня интересует конкретно Абу Али Ибн Сина, — внимательно глядя в глаза, изрек агент.

— Авиценна? — удивился Джон.

— Да нет, — тоже удивился египтянин. — Посмотри на фотографии, может, кого опознаешь.

Он выложил из дипломата стопку снимков и подвинул их Джону.

На первой, второй и последующей были изображены какие-то злобные чернокожие личности. Для подследственного старшего механика «Кайена» все они были на одно неприятное лицо. Он отодвинул от себя фотографии.

— Да ты все посмотри. Может быть, обнаружится кто-то, кто запомнился по плену.

— Извините, конечно, но они для меня как-то все на одно лицо, — сказал Джон, но снимки разложил по столу веером.

— Нет ли здесь Авиценны? — вопрошал агент.

— Авиценны?

— Ну да, то есть, нет. Ну, ты меня понял, — бесстрастно произнес египтянин.

Джон пошевелил фотографии перед собой, чтоб не закрывали друг друга и чуть не вздрогнул.

— Что, это он? — немедленно отреагировал интерполовец. — Авиценна?

На одном из снимков был запечатлен какой-то араб, не известный Джону, но вот за ним, на расстоянии шага, стоял Ромуальд Карасиков, былой третий штурман теплохода «Вилли», собственной персоной. Еще на одном изображении тот же араб что-то вещал Ромуальду. А говорили, что сгорел Ромуальд, затерялся в государственных институтах под названием «тюрьма».

— Почему ты остановил взгляд на этих карточках? — настаивал агент.

— Потому, что здесь Европа, на остальных — нет. Африка, Восток, но не Европа. Это точно, — сказал Джон. — Не видел я никогда твоего Авиценну, да и Абу Али Ибн Сину тоже. Только на отрывных календарях далекой советской эпохи.

Это оказался последний допрос. Кампания посчитала, что менять Нему слишком дорого, поэтому решила заменить всех прочих членов экипажа. Филиппинцы разлетелись в свою Манилу, Джон, благо все документы у него были на руках, отправился в Роттердам. Там в гостинице «Стелла Марине» его уже поджидал доставленный с «Кайена» личный багаж в целости и сохранности.

Без промедления и душа его сразу увезли в Винсчотен, в офис кампании. Джон настроился на очередные пытки, но ему поочередно все начальники пожали руки, напоили кофе, пожелали удачи и отпустили восвояси. На выходе самая главная секретарь, кривая толстая и, вдобавок, индийских кровей, изобразив исключительное радушие, подала конверт. Джон, ответно нарисовав на лице полный восторг, с трепетом принял бумажный пакет со своей фамилией на нем. Здесь могло быть и торжественное уведомление о том, что кампания больше не нуждается в его услугах, и дурацкое поздравление с Днем рождения, или просто буклет про успешный бизнес их фирмы.

Но в поданном той же секретаршей на подпись Cash Receipt указывался бонус для старшего механика теплохода «Кайен» в размере единицы и нескольких нулей местной валюты. Джон удивился, но виду не подал, залез в машину и поехал коротать ночь перед вылетом на Родину в странной гостинице, где с утра до вечера по телевизору показывают несколько каналов отвратительного порно.

Взяв из мини-бара все пиво, сколько было (целых три бутылки «Варштайнера»), он залез в ванну. Только сейчас он осознал, что, похоже, все идет к тому, что работа у него закончилась, что впереди — дом. Выпив пару бутылок, Джон решил, что валяться в горячей воде как-то прискучило, но выбраться из ванны не смог. Сердце давало пропуски, руки и ноги, как ни кривь от усилий губы, поднимать внезапно непослушное тело отказывались. Джон с досадой подумал, что окочуриться здесь — самая большая несправедливость. Его ждет дом, любовь, радость, радушие, спокойствие и забота — все, без чего так тяжело обходиться в рейсе. Если помирать, то лучше в начале контракта, когда только приехал с дома, весь спокойный и ностальгирующий. Он дышал, смотрел по сторонам, допил пиво, ожидая, когда же душа покинет тело. Вода в ванне остыла. Стало легче.