А где-то далеко, но не так, чтобы за тридевять земель, застыла посреди леса на давно заросшей кустами поляне старая и ветхая хижина. Казалось, стоит ее тронуть — и она развалится прахом. Запустение коснулось ее уже много десятков лет назад, и даже звери старались обходить ее стороной. Но не потому, что боялись невольно стать причиной окончательного разрушения. Причина была совсем в другом.

Когда-то дом был крепок и надежен, специально сооруженный для охотников и бортников, промышлявших в этих лесах. И зимой и летом здесь можно было укрыться от непогоды или просто остановиться для отдыха у теплого очага. Потом пришли датчане отнюдь не с дружеским визитом. Дракар с угрожающе вывешенными щитами заметили вовремя, но защитники деревни переоценили свои силы, или, что более вероятно, недооценили агрессоров. Хорошо, что женщины, дети и старики ушли в лес, ведомые несколькими самыми юными воинами, только-только прошедшими посвящение в викинги. Но ушли они недалеко, остановившись в этой самой хижине с полной уверенностью, что непрошеных гостей заставят убраться восвояси грозные воины — мужчины. В любом случае, вряд ли захватчики отважатся шастать по чужим лесам.

Однако на сей раз получилось по-другому. Датчане, с превеликим трудом одолевшие защитников, ожидаемой богатой добычи не обнаружили. Изрядно подкрепившись брагой, озверев от неудачи, они решились идти по следам жителей, захвативших с собой все ценное. И рано утром вместе с туманом они заскользили в лес, легко отыскивая намеки на то, что не так давно здесь прошли люди, груженные нехитрым домашним скарбом и вероятным богатством.

Богатство заставило датчан стремительно мчаться по утреннему лесу, как волкам, в поисках добычи. Передвигались они бесшумно, как и положено воинам, не обремененным лишним грузом, только оружием.

Но приближение врагов обнаружили юные викинги, оставшиеся, как и должно, в карауле. Перед стремительно мчащимися захватчиками шла волна запаха, которого они сами ощущать не могли: запах потребленной браги перемешивался с запахом крови. Так пахла смерть для многих жителей этой деревни.

Меткие стрелы, встретившие датчан, не умерили их кровожадный пыл. Теперь они остановиться уже попросту не могли: жажда убийства заглушила слабые отголоски разума.

Спаслись лишь немногие, бросившие все и устремившиеся в чащу.

Среди спасшихся был подросток, которому мать сказала: «Беги, сынок, беги со всех ног».

«А как же ты?» — спросил он.

«Я тебя догоню. Просто сейчас надо разбежаться в разные стороны. Ну, беги же!»

И мальчишка побежал, защищая лицо локтями от веток и перепрыгивая поваленные деревья. Он не оглядывался, поэтому не увидел, как мать побежала вовсе не за ним, а наоборот, навстречу вопящим и воющим датчанам. В руках она держала рогатину, словно на медведя. Так же, как и она, молча, рядом торопливо шагали лицом к врагам другие женщины и старики. В руках они сжимали, что попало — кто ножи, кто вилы, а кто просто подобранные палки. А шагали они потому, что некоторые попросту не могли бежать.

Через несколько дней к лесному дому пришли, ведомые уцелевшим подростком воины соседней деревни. Сначала они решили, было, сжечь эту хижину вместе со страшным содержимым, но вовремя одумались: негоже без почестей сжигать останки отважных людей. Рядом с домом соорудили, как последнее ложе для жителей осиротевшей деревни, огромную поленницу, куда и перенесли обезображенные жестокой смертью тела. Некоторые из них по частям.

Мальчишка не плакал, не валился в обморок, как некоторые взрослые от ужасного запаха разложения, он просто молчал. Не раскрывал он рта потом очень долго, приютившие его люди даже думали, что мальчишка от горя онемел. Так и стали называть его «Молчуном».

Года минули, Молчун успешно выдержал посвящение в викинги, но, казалось, речь к нему так и не вернулась. Только два слова можно было вытянуть из него: «да» и «нет». И то ладно — хоть язык не отнялся. Воином он стал справным, истязал себя воинскими упражнениями до умопомрачения. Поэтому и не удивительно, что вскорости занял свое место в дракаре. Но оставался также неразговорчив и хмур. Лишь только один раз слабая улыбка тронула всегда плотно сжатые в ниточку губы, и загорелся взгляд: когда решили пойти походом на датский берег.

На том берегу он проявил свое воинское искусство в полной мере: бросался на нескольких врагов, не давал пощады никому. Раны он получал какие-то несерьезные. Так, во всяком случае, считали все вокруг, потому что никаких жалоб или стонов после битвы у Молчуна не было. Не мудрено, что за ним закрепилась слава «Берсерка». Не беда, что перед сражением щит не кусает и не пускает при этом сопли и слюни — разные берсерки попадаются.

Стали Молчуна нанимать всякие ярлы и конунги — почетно иметь в своей свите реального берсерка. К тому же почти немого. Нанимался он очень охотно, особенно, если дело касалось похода на датский берег.

Однажды, вблизи датского городишка Орхус сошлись две дружины на битву. Причина была самая веская: спор — кто круче — двух конунгов. Наши бились с ненашими. За наших, кроме всех прочих, выступал Молчун. Ненаши поголовно состояли из мерзких бородатых датчан. Поле было выбрано чужое, но так славы больше.

В ночь перед битвой каждая дружина воодушевляла себя, как только можно: пивом, песнями, дурацкими плясками. И никто из воинов не смотрел в сторону близкого леса, где среди и по деревьям перемещались стремительные тени с горящими алым глазами.

Война — раздолье для нечисти. Пища: духовная и плотская — в изобилии. Полная луна лишь усиливало силу и стремление насыщаться. Среди глаз, наблюдающих за силуэтами у костров, была пара, принадлежащая странной могучей твари. В рост взрослого человека, не из племени пигмеев, похожий на волка, только с более мощной пастью, в которой выдавались книзу два кинжалоподобных клыка. Древние люди назвали бы его саблезубым тигром, но тигром он не был. Это был оборотень, голодный и свирепый, как часто у него случается в такую пору.

Когда-то, во времена мамонтов и папонтов, племя оборотней было не самой большой редкостью, населяющей постепенно дряхлеющую Землю. От озабоченных размножением и выживанием людей они отличались тем, что в краткие миги полнолуния непроизвольно менялись, как меняются гусеницы в бабочек. Процесс этот был не необратимым, но крайне болезненным. После превращения из уязвимого человеческого существа в добродушного монстра с острыми, как кинжалы, клыками, для них существовали только две возможности: либо сожрать кого-нибудь, либо в мучениях помереть при неизбежном возвращении человеческого облика. Поэтому все добродушие старательно маскировалось яростью, жестокостью и кровожадностью.

Позднее было отмечено, что утоляя голод оленями, лошадями и зайцами, желание насытиться не исчезало, а только притуплялось, позволяя более-менее сносно существовать с постоянной мыслью о еде. В то же время, подкараулив романтически настроенного на любование луной человека, то есть, практически собрата по эволюционной лестнице, и разорвав его на кусочки, а потом поглотив эти кусочки, упиваясь теплой кровью, можно было великолепно прожить до следующего полнолуния, не отвлекаясь на недовольное урчание желудка. Оборотням выгодно было быть каннибалами.

Однако люди тем и отличались от лошадей и зайцев, что всячески воспротивлялись тому, чтобы становиться пищей. Они были неистощимы в способах своей защиты. Поэтому, считая оборотней ошибками природы, порождениями дьявола, старательно их истребляли, особенно в животной их комплектации. Действительно, становясь в эти часы могучими и малоуязвимыми, оборотни несколько теряли способность здраво мыслить.

Кроме того, оборотни были лишены возможности размножаться такими же оборотнями. Дети у них все-таки могли рождаться, но унаследовать тайную лунную силу не получалось. Постепенно поголовье полулюдей-полухищников начало сокращаться. Но тут открылось еще одно свойство этого странного творения: если обычному человеку удавалось каким-то чудом не погибнуть в клыках монстра, то спустя короткое время раны его заживали, а в следующее полнолуние он с удивлением обнаруживал, что очень голоден, и что бегать ему стало гораздо удобнее на четвереньках, да и вообще, что он теперь не очень похож на человека.

Поэтому людей, заподозренных в поражении вирусом оборотня стали лечить осиновым колом в сердце и стрелой (или, позднее, пулей) с серебряным наконечником в голову.

Оборотни стали очень осторожными. Срок жизни у них оказался неограниченным, потому что боги отвернулись от этих исчадий тьмы, а Смерть-хозяйка не пыталась убирать своих подручных с арены жизни. Хотя, может быть, дело тут было в другом. Со смертью человека душа у него не умирала, только тело. У оборотня же душа уже была мертва, лишь только тело имитировало жизнь. Но это тело медленно, но верно разрушалось, о чем говорил легкий запах тлена, сопровождающий оборотней повсюду. Усиливающийся во время голода и еле уловимый после насыщения. Такая вот неприятность, если бы люди в свое время не изобрели различные благовония, подавляющие и этот аромат. Но собак было не провести: они просто с ума сходили, унюхав поблизости монстра. И кошки — те вообще могли видеть истинное обличье настоящего хозяина человеческой оболочки. Но собаки так и не научились разговаривать, а кошки всегда всю свою мудрость держали при себе.

Вот такая тварь и стояла на опушке леса, устремив жадный взгляд в сторону костров. Голод мучил ее, но не настолько, чтобы полностью потерять рассудок. Этот монстр был чудовищно стар и также чудовищно силен, а в человеческом обличье — и чудовищно мудр. Он питался исключительно человечиной, легко добывая себе пропитание, посещая нескончаемые людские баталии. Оборотней осталось не так уж и много, поэтому он чувствовал каждого из них, время от времени общаясь в непринужденной обстановке. Плотно подкрепившись этим полнолунием, он планировал двинуться дальше вглубь материка, чтобы встретиться с собратом, живущим в германских лесах.

Следующей ночью у него будет еды до отвала, а пока следовало ждать. Оборотень бросил последний взгляд на меню у костра и устремился в лес: следовало немного подкрепиться более простой дичью. Но ушел он недалеко, потому что внезапно почувствовал в чаще людское присутствие.

Конунг-датчанин решил полностью не полагаться на воинское мастерство и удачу. Под покровом темноты часть его дружинников двинулась в обход вражьего стана, чтобы утром, приступив к сече, иметь возможность внезапно атаковать с тыла. Так победа казалась более доступной.

Датчане шли, не разжигая факелов, обмотав оружие тряпками, чтобы случайно не брякнуть металлом о металл. Никто и не заметил, как от кустов отделилась зловещая тень и также бесшумно исчезла вместе с подвернувшимся ратником. Последний даже не успел удивиться и испугаться, потому что шея оказалась смята ударом чудовищных клыков.

А оборотень, выбрав место в глуби леса, неторопливо приступил к ужину. Добыча была незапланированной, но от этого не менее вкусной. Луна проглянула сквозь нависшие ветки деревьев и на миг осветила испачканную свежей кровью морду монстра. Охота начиналась удачей! Оборотень, не в силах больше сдерживаться, завыл.

Люди у костров зябко повели плечами: они услышали леденящий вопль и подумали, что «он не к добру». Лишь только Молчун спокойно спал, накрывшись плащом. Любая встреча против датчан с мечом в руках была для него праздником.

Битва принесла победу хозяевам поля. Молчун сотоварищи просто оказались не готовы в разгар сражения получить атаку с тыла. Конечно, это вроде бы было не совсем честно, но победителей не судят.

Ближе к вечеру, изрядно подустав, удалось оторваться от датских клинков и скрыться в лесу. В живых осталось совсем немного товарищей по оружию. Весь залитый кровью, преимущественно чужой, Молчун был среди них. Они пытались подальше уйти от противников, предугадывая неминуемое преследование, поэтому упорно двигались вперед, помогая раненным. Через несколько часов, когда силы полностью иссякли, а в лесу стало темно, как в преисподней, ничего не оставалось, как сделать привал.

Костер зажигать никто не решился, так и сидели, не видя друг друга, хрипло дыша, стараясь хоть как-то восстановиться. Вот только воды не хватало, чтобы напиться. Молчун поднялся со своего места, взял в одну руку за ремешки гроздь фляг, в другой слабо поблескивал верный меч. Никто не задал ни одного вопроса, да он бы и не ответил. Ударив несколько раз мечом по ближайшему кусту, он ушел во мрак.

Идти было трудно, полная луна еле пробивалась своим светом сквозь листья и ветви деревьев. По поводу проигранной битвы Молчун нисколько не переживал. Главное было то, что ему удалось отправить на тот свет еще несколько проклятых датчан. Теперь предстояла задача как-то выбраться из этого леса и добраться до своих берегов. Впрочем, в том, что ему это удастся, он не сомневался. Но сначала надо было найти воду, чтобы принести товарищам — двигаться по незнакомой и негостеприимной земле группой всегда лучше, нежели одному. Выдерживая намеченный путь по лунным теням, он вышел-таки на берег лесного озера.

В это же самое время к этому же берегу вышел из леса и оборотень. Он был сыт и доволен: без особых трудов достал себе и съел неплохого человека, слегка подраненного, но, тем не менее, очень питательного. Они с Молчуном увидели друг друга одновременно.

В глазах оборотня зажегся азарт охотника, хотя есть уже не хотелось. К тому же человек, отбросив пустые фляги, не испугался и выставил перед собой меч. Чудовище сразу оценило, что клинок не имеет в себе никаких примесей серебра, а, стало быть, достаточно безвреден: любая рана, нанесенная этим оружием, в скором времени заживет, как на собаке. Монстр угрожающе зарычал и стал приближаться по кругу к своей жертве.

Молчун даже не удивился, хотя никогда раньше не видел такого громадного и странного волка. Спасаться бегом смысла никакого не было — все равно эта дикая тварь из дикого леса догонит. Страха перед смертью он не испытывал, поэтому тоже пошел, выставив перед собой меч, навстречу монстру.

Оборотень слегка поразился поведению дичи, за многие сотни лет такое он видел впервые. Поэтому он прыгнул вперед, без особой на то подготовки. И тут же получил скользящий, но достаточно чувствительный удар по грудной клетке — шкура, срезанная с ребер, повисла несимпатичным лоскутом. Человек умудрился поднырнуть под прыжок монстра и при этом еще полоснуть мечом по груди. Оборотень недовольно взвыл и ударил наотмашь своей огромной лапой. Человеку удалось присесть и под этот удар, но контратаковать он уже не успел. Все-таки скорость у зверя была быстрее, чем у какого-то двуногого. Поэтому второй удар, молниеносно последовавший за первым, отбросил воина почти к воде. Человек затих, оглушенный.

Оборотень снова взвыл, раздосадованный. Время безжалостно уходило. А ему еще было необходимо проделать изрядный путь до укромного места, где лежала заблаговременно снятая человеческая одежда. Если перевоплощение в человеческую оболочку застанет его по дороге, то придется продираться сквозь колючие ветки да еще и босыми ногами по павшим сучьям. Следовало поторопиться. Он подошел к обездвиженному воину, намереваясь, не деликатничая, откусить голову.

Но Молчун, до сих пор сжимавший в руке свой меч, неожиданно ожил, стоило только твари нависнуть над ним с вполне определенным замыслом. Человек изо всех оставшихся сил ткнул свое оружие в безобразную клыкастую пасть, но слегка промахнулся. Он пронзил насквозь плечо зверя.

Как это не понравилось оборотню! Разобиженный монстр сначала хватанул зубами руку, держащую клинок, а потом со всей своей злости ударил по телу Молчуна, да так сильно, что того бросило аж в самое озеро. Потом он брезгливо стряхнул с себя меч, не переставая выть, как зимний волк ночной порой. Плечо, как и грудь, конечно, совсем скоро заживут, но пока приходилось страдать от страшной боли. Хотел, было, сунуться в озеро, где колыхался на мелководье упорный, не желающий подчиниться тип, но передумал: пора было бежать, да и вода не выглядела заманчивой, скорее, наоборот.