К тому времени все активные боевые действия в этой больной горной местности закончились, о чем неоднократно пришлось говорить загоревавшей маме и озабоченному отцу. Тем не менее они очень переживали. Пожалуй, даже больше, чем сам «федерал-интернационалист». Макс, поминая все прелести общения с чученами еще с армейских времен, никаким желанием ехать в их самое гнездо не горел, но так уж, видать, звезды расположились: Смоленск — Ростов — Моздок — Грозный.

В поезде и на пересылках изрядно пили, транспортная милиция, разжиревшая в этих краях до полного неприличия, пыталась у любого, даже самого ментовского мента изъять все ценное. Максу было это удивительно: свои же глумились над своими. Наверно, такие свои.

В райцентре, где из него, двух прокурорских и еще двух армейских спецов по борьбе с незаконными воинскими формированиями, сформировали следственную группу, занимающуюся изысканием и изыманием лишнего оружия у населения. Чучены лишним вооружением не обладали, все было нужно для хозяйственной деятельности, поэтому приходилось заниматься оперативно-розыскными мероприятиями. Кроме них тут еще квартировались федералы-контрактники и тверские менты.

Горы вокруг были красивые, речки — бурные, воздух — кристальным. Все бы ничего, если б не местное население. Все они были «духи», нисколько не стесняющиеся этого своего статуса. Менты были обычные, много и часто пьющие, федералы — наглые и какие-то вороватые. За первые два месяца службы никаких происшествий не произошло, все занимались своими делами, это внушало оптимизм, Макс даже раздобыл Коран, адаптированно переведенный на русский язык. В тайне от своих, чтоб те не посчитали его предателем, он его читал. Все недоумение по поводу прочитанного Макс относил на сложность перевода, но не все можно было списать на неверную трактовку слов. Вообще, с книгами здесь была полная засада. Местное население книгу в руках отроду не держало, разве что их самую мусульманскую, да и то, по глубокому подозрению самого Макса, предпочитало, чтобы им ее кто-нибудь пересказывал. Местный служитель религиозного культа, например. Сослуживцы иногда сподоблялись до купленных на вокзалах покет-буков. В лучшем случае, Бушков, но предпочтение почему-то отдавалась Марининым сотоварками. А этого тонкая натура старлея перенести не могла, даже в туалете.

Иногда в село приезжали на очень приличных автомобилях нестарые бородатые мужики. Как выяснялось, это были отпускники — те, что промышляли бандитством где-то в России. У них было много денег, которыми они щедро делились с ментами, имевшими обыкновение проверять документы. Порой такое показное расточительство казалось нарочитым и обязательным ритуалом. Своего рода доказательство состоятельности, как чучена.

Но самое поразительное здесь, где большая часть народа сочувствовала самому махровому исламизму, было то, что любой алкоголь можно было купить в неограниченном количестве и в любое время. Может быть, потому что в одной из сур, весьма возможно даже в «Женщинах» упоминалось: «O вы, которые уверовали! Не приближайтесь к молитве, когда вы пьяны, пока не будете понимать, что вы говорите, или оскверненными — кроме как будучи путешественниками в дороге — пока не омоетесь». То есть, быть пьяным вполне допускается?

Так бы и прошла вся эта командировка с намеком на экзотику, если бы одним прекрасным утром их следственная группа не выехала в горы. В ходе каких-то ОРМ поступил сигнал, что где-то поблизости имеется замаскированный под развалины схрон с оружием и боеприпасами. Они помчались на разведку всем составом — в «уазик» просто больше никто влезть не мог. Да и ехать далеко не надо было: каких-то жалких сто с небольшим километров можно было одолеть за пару часов. За руль усадили Макса, как имевшего двухгодичный опыт армейского вождения. Но то ли наводка оказалась неточной, то ли местность сделалась очень пересеченной, но их поездка затянулась. Они добрались до развалин старого форта, или сарая, или разрушенной до основания крепости глубоко после обеда. В это время в детских садиках уже ребят на полдник рассаживают.

Настроение было плохим, разговоры разговаривать никто не хотел. Федералы косились на прокурорских, те — на ментов. Точнее — на мента, коим, как легко можно было догадаться, был старлей Макс. Ему коситься было уже не на кого, разве что на облезлых зайцев, удирающих из-под самых колес машины.

Самый главный в их коллективе, прокурорский, ни с кем не советуясь, затребовал связь с загадочным «Соколом». Пока они разминали ноги подле автомобиля, время от времени бросая взгляды на мрачные развалины, желаемый обоюдный контакт состоялся. «Интересно», — думал Макс, — «Если там сидит главный, и он — сокол, то кто же такие мы? Может быть, „копчик“ какой-нибудь?» Меньших хищных птиц он просто не знал. Тем временем птичий базар плавно достиг стадии свары. «Сокол» клекотал орлом замысловатые нецензурные выражения. «Копчик» умудрялся ответствовать не хуже, иногда даже гораздо заковыристее. Федералы округляли глаза: некоторые обороты были им в диковинку. Что же поделаешь — специфика работы. Прокуратура всегда на передней линии борьбы за соблюдение законности, нахватаешься поневоле.

Суть разговора было ухватить очень трудно, но примерно картина вырисовывалась следующая: группа — сами дураки, залезли куда-то в одну из частей человеческого организма, еще иногда именуемую «мягкой». Надо было договариваться с некоей мифической «вертушкой» или обеспечить свое сопровождение «Уралом» с бойцами. Макс подозревал, что до темноты они вряд ли управятся, а ехать по загадочной «военно-грузинской» дороге без дорожных знаков и гибэдэдэшников в кустах было равносильно попытке самоубиться.

Они мрачно перекусили консервами, коньяком, фантой и шоколадом. Стало смеркаться, и с ближайших холмов над ними начали смеяться, захлебываясь от веселья, шакалы. Федералы, показывая пример, разбили палатку. Прокурорские ответили тем же. Больше палаток не было. Макс понял, что в его распоряжение на всю ночь будет целый комфортабельный автомобиль УАЗ — 469Б, где даже в суровых армейских условиях не могли соответствующим для кровообращения образом разогнуться самые неприхотливые новобранцы.

Однако, то ли служба в ментовке сделала чудо, то ли коньяк способствовал полной нирване, не успел он закрыть глаза, завернувшись в несколько бушлатов, как, вдруг, наступило утро. Шакалам уже было не до смеха, где-то за горами зашевелилось, грозя с часу на час выглянуть, солнце.

Макс открыл дверцу машины и вывалился на землю, как вязанка дров. Ноги и руки вполне законно перестали слушаться и вообще, как будто отсутствовали. Через него переступил ежащийся от утреннего морозца федерал, решивший справить тут же, за запасным колесом утреннюю нужду.

— Ты бы меня, что ли, оттащил в сторону, — сказал Макс. — Обрызгаешь!

— Ну, ты мне льстишь, старлей, — ответил тот. — Я и себя уже обрызгать не могу, разве что пСшло обоссать.

Откуда-то появился второй федерал с мешком в руках. В ответ на вопросительный взгляд Макса он сказал:

— Вот сигналки собрал. Не оставлять же их, родимых. Или ты думал мы тут без охраны дрыхнем? Ну и наивный вы народ — менты!

Из палатки выбрались прокурорские и один из них, тот, что был главным, снова доложился по рации, что ночь прошла спокойно, они приступают к работе, в случае подтверждения сведений сообщит дополнительно.

Они все сели за ближайшей палаткой и в полной задумчивости принялись попивать кофе из большого безразмерного термоса. Судя по аромату, к кофе было добавлена изрядная толика чего-то, напоминающего коньяк. Макс, извиваясь всем своим затекшим телом, как червяк, пополз на запах.

По мере движения у него появилась некоторая сноровка, а к коллегам удалось уже подобраться на четвереньках. Никто на него не обратил внимания. Макс придал себе сидячее положение и двумя руками, как большими китайскими палочками, ухватился за свою кружку. В кофе, налитым ему одним из федералов, действительно был коньяк. Точнее — в коньяк был действительно добавлен кофе.

До развалин, зарекомендованных, как вероятное место оружейного схрона, было метров двести. Ближе подъехать на машине не представлялось возможным. Все эти две сотни метров они пролетели, вне всякого сомнения, на ультразвуковой скорости, самым непостижимым образом оказавшись за высоким, в человеческий рост, старинным фундаментом.

Старт такой утренней пробежке был дан первым лучом солнца, но точнее — разлетевшейся вдребезги радиостанции, беззаботно оставленной на капоте машины. А еще точнее — чуть запоздавшим звуком выстрела.

Укрывшись за толстыми, как у военного дота, стенами, все, не сговариваясь, одновременно произнесли слово, зачастую никакого отношения не имеющего к литературному языку. Федералы оказались здесь в полном вооружении: с автоматами, запасными рожками, гранатами и даже ножами. Макс, волшебным образом излечившийся от окоченения, свой автомат оставил в машине неведомому врагу, зато прихватил с собой почти полный термос кофе, а также табельный «макаров» пристегнутый к поясу. Прокурорские ограничились бумажками, ручками, да у одного еще была служебная инструкция по действию в восстановлении конституционных прав.

Федералы, насколько позволяла им численность, заняли круговую оборону, Макс с пистолетом, зажатым обеими руками, притулился у прорехи в камне, а прокурорские сели в самом центре очерченного стенами периметра и придали своим лицам огромное удивление.

— Я сейчас пойду к этим людям и объясню им их ошибку, — сказал один из них, тот что главенствовал.

— Сначала ты объяснишь ее мне, — ответил федерал и, откинув предохранитель на стрельбу очередью, передернул затвор.

— Я здесь главный и приказываю подчиняться мне, — жестко и с какой-то истерической ноткой проговорил прокурорский. — Огонь открывать запрещаю. В любом случае. Тебе ясно?

Федерал повернулся на голос:

— Что?

— Ты у меня за неправомерное использование оружия под суд пойдешь.

В это время Макс заметил, как к их машине, крадучись, стали приближаться силуэты в камуфляже. Было их что-то много: человек двадцать или тридцать.

— Слушай, Скай, а чего это у нас все прокурорские или судейские — косые? — меж тем отвернулся к кучкующемуся противнику федерал. — Всегда меня это удивляло.

— О, этому специально учат, — ответил, выцеливая мишень второй федерал, что откликнулся на имя «Скай». — Еще со времен опричнины. Они не должны видеть глаза людей, которых отправляют куда надо. Чтоб, ничего человеческого в них не проснулось. Вот и смотрят, вроде бы на тебя, на самом деле — перед собой. А нам кажется — косоглазие. Харламов, может выпустим этих к друзьям? Там ведь тоже граждане России!

— Нельзя! Духи не должны знать нашу численность. Особенно те черные россияне.

Действительно, вытащив из чехла маленький призматический моноокуляр «Беркут», Макс заметил среди совещающихся врагов несколько откровенных негров.

— Да что вы себе позволяете! — взвился главный прокурорский. — Вы, мрази, отдаете себе отчет, чем вы сейчас занимаетесь?

— Скай! Еще кто-нибудь слово поперек скажет — вали к чертовой матери.

— Ол райт, — ответил Скай и повел стволом автомата от Макса до прокурорских.

— Стоп, парни, — быстро проговорил старлей. — Я же за вас.

— Мент с нами, — пожал плечами Харламов. — Ладно. Все равно больше оружия нет. Позвольте. Здесь же должен быть схрон!

Никто не успел никак отреагировать на эти слова, потому что откуда-то вдруг раздался звук, напоминающий эхо от удара кувалдой по дну большой железной бочки. Сразу же справа и чуть сзади развалин чавкнул взрыв, поднявший тучу пыли и каменную крошку.

— Какой, нахрен, схрон! — сквозь зубы проговорил Скай. — Уж по нему из миномета лупить бы не стали.

И он открыл огонь. Харламов поддержал своего товарища. Даже Макс попытался пару раз пукнуть из своего табельного пистолета. А главный прокурорский, зажав уши руками, заорал что-то про конституционный строй, про капитуляцию и даже моральную компенсацию. Его коллега, очень крепко сложенный, просто впал в ступор: открыл рот и смотрел в небо.

Второй взрыв от мины был уже спереди и слева. Макс с горечью констатировал про себя: «Алес. Даже жениться не успел». Федералы одинаково оскалились, словно близнецы, ожесточенно пуляя в разные стороны. Главный прокурорский с перекошенным лицом встал на ноги, размахивая руками, как дирижер. Ухнул третий залп, и Макс вжался в землю под фундаментом, закрыв голову руками и зажмурив глаза.

Взрыв прогремел где-то рядом, но звук его очень отличался от предыдущих двух: он был какой-то глухой, как подводный. Сразу же наступила тишина, стало даже слышно, как что-то ожесточенно кричат друг другу «духи», то ли ругаясь, то ли восторгаясь.

— Ну ни хрена себе! — голос принадлежал Харламову. Макс открыл глаза.

Второй прокурорский, весь окровавленный, так и сидел, воздев очи к небу, его начальника нигде не было. Харламов и Скай сидели каждый в своем секторе и одновременно чесали в затылках. Прямо у ног прокурорского топорщились какие-то доски, пучился брезент и проглядывались стволы. Что характерно, они (стволы) не принадлежали ни деревьям, ни растениям.

— Это же и есть схрон! — обрадовался Харламов. — Чего же они, придурки, по нему палили?

— Вот больше и не палят! — сказал Скай. — Догадались, идиоты. Никто не ранен?

— А где наш товарищ начальник? — прислушиваясь к своим ощущениям, сказал Макс.

— Ушел погулять, — ответил Скай. — Все-таки мы его недооценили. Хоть и сделался гадиной, но, прямо скажем, геройской гадиной. Так, старлей. Что хочешь делай: танцуй перед духами, песни пой, но задержи как можешь. Если мы с Харламовым успеем весь этот арсенал привести в надлежащий боевой вид — у нас появится шанс дождаться наших. Они скоро хватятся, что никто на связь не выходит.

— А стрелять-то можно?

— Только в случае крайней необходимости! — пригрозил пальцем Харламов и бросил Максу свой автомат.

— Эй, чурки! — заорал старлей. — Разговор есть!