Они поженились через полгода после возвращения с Сочи.

Еще будучи на курорте, Макс связался с одной из строительных организаций в родном Смоленске, заключил в электронном виде договор и даже проплатил через банк десять процентов, якобы — предоплату. Жадные строители, точнее — перекупщики у самих себя и одновременно продавцы, требовали увеличить сумму в три раза, но, узнав, что через месяц получат весь расчет, угомонились. Макс, конечно, мог бы все это проделать по возвращению, но ему не терпелось удивить девушку Галю, и это ему удалось.

Самое тягостное время после тех событий у оружейного клада для него наступало ночью. Отведенные на сон часы — это единственная возможность, когда человек остается наедине с самим собой. Днем можно отвлечься, забить голову всякой ерундой, отключиться от воспоминаний и дум о будущем, но ночью это сделать уже затруднительно. Максу удалось сейчас несколько недель если и не засыпать с улыбкой, то с легким сердцем.

До ночевки в Мурманске перед наступлением темноты его одолевало беспокойство. Он читал книги, пытался заснуть под включенный телевизор, но все это не помогало. Майор отнюдь не переживал по поводу убитых им басмачей — пес-то с ними. Они вспоминались ему мельком: бешеные глаза, оскаленные зубы и клочковатые бороды. Словно, все в одной и той же напяленной наспех маске. Гораздо чаще у него перед глазами вставали мертвые товарищи: Скай и Харламов. Он не чувствовал себя виноватым ни в малейшей степени, он не корил себя за то, что остался, а они — нет. Ему было просто непонятно, как же так все это произошло? Они были живыми, смеялись, шутили, ругались. Но случился момент — и их не стало. Мир для парней исчез, и они для мира — тоже. Он остался и чувствовал, что ничего в природе не изменилось, словно ничего не произошло. С этим надо было жить, как и положено по порядку вещей. Но в душе ощущал, что теперь на самую малость пусто. Честно говоря перед самим собой — о прокурорских он нисколько не вспоминал, они его не занимали нисколько. Но вот эти, казалось бы совсем незнакомые парни, потрясли. Может быть, когда придет и его черед, душа расстанется с телом, вся изгрызенная такими потерями. Или это и есть — правда жизни, когда утрата близких отрывает от его собственной души частицу, потому что эту самую частицу он отдает им? Стало быть, весьма возможно, что некоторые люди, чье существование с легкостью воспринимало утраты окружающих, уходя, теряют всю душу, потому что она, целая, не в состоянии удержать свой «полный вес»? Чем израненней душа — тем крепче совесть?

— С тобой рядом я могу засыпать спокойно, — поделился он как-то с Галей. Она жила в частном секторе, и если бы не помощь Макса, то даже всех ее сбережений не хватило бы по возвращению домой не просить милостыни.

— Ты можешь рядом со мной засыпать? — ответила она, придав голосу оттенок кокетства.

— Теперь, даже если ты будешь на достаточном удалении от меня, скажем — в соседней комнате, я засну, как младенец, — серьезно сказал Макс. — Переезжай ко мне в Смоленск.

Большую двухкомнатную квартиру в новом доме с ценой квадратного метра 1300 долларов майор приобрел, оформив покупку на Галю. Точнее, это как бы она купила, въехав в пустые «апартаменты» сразу после оформления всех формальностей. Это удалось сделать за один день: утром они вернулись с курорта, отдохнувшие и загорелые, ночевали уже в новом своем жилье. Никто из родственников не критиковал Макса за столь безумную растрату почти трети суммы, оставшейся от чученского трофея — никто и не знал о существовании этих денег.

Макс предполагал и опасался, что если кто-то из посвященных в тайну оружейного клада решит отследить пропавшую сумму, совсем нехилую, чтобы о ней просто так позабыть, то рано или поздно выйдет на него. О женщинах Ская и Харламова будут думать в последнюю очередь, если, конечно, те на радостях не дадут объявление в газету. Все нити ведут к нему. А также к прочим участникам боя, приехавшим к шапочному разбору. Любой мог позаимствовать бесхозные баксы. Вариантов развития событий — миллион, поэтому Макс плюнул на прогнозы и выкинул из головы тягостные мысли. Пока есть деньги — надо их есть. А проблемы — решать по мере их поступления.

Девушка Галя очень быстро свыклась с мыслью, что просторные апартаменты с застекленной лоджией ее собственность. Для этого она достаточно часто доставала из сумочки техпаспорт квартиры и перечитывала фамилию в графе «собственник жилья».

— Ну вот, теперь, как современный человек, ты должна меня бросить, — сказал Макс однажды вечером.

— Я-то, может, и современная, но воспитана в древних традициях: совесть, сострадание, верность, любовь. Вот ты теперь, как честный человек, просто обязан на мне жениться, — ответила она и снова посмотрела в техпаспорт.

Макс понимал, конечно, что жениться — глупо, но не жениться — еще глупее.

— Я согласен, — со вздохом сказал он. — Только, пожалуйста, пойми, что совсем скоро мне станет плохо и тогда временами я буду очень печален.

— Почему? — очень расстроилась Галя, так, что даже на ее глазах навернулись слезы.

— Потому что со следующей недели я выхожу на работу, — притворно всхлипнув и потерев кулаками глаза, ответил Макс.

— Какой же ты дурак, хоть и майор, — сказала Галя, едва ли понарошку вздохнув. — Ведь мы теперь будем вдвоем. Мы будем заодно. Обещай мне, что всегда будешь об этом помнить.

— Клянусь! Честное пионэрское-милицейское.

Стали они жить-поживать, да добра наживать: машина, дача, отчисления в пенсионный фонд. Макс, лишенный друзей, разбросанных судьбой по разным городам и даже странам, нечаянно нашел единомышленника в соседе по даче. Им оказался отставной моряк, даже больше — былой судомеханик, Юра Мартыненков, исцеляющий себя, как и майор, дачным покоем. Юра, также, как и сам Макс, не любил многие вещи, зато уважал хорошую музыку, настоящую литературу, спорт и свободу. Он готовился проходить медицинскую комиссию в железнодорожники, а это, как известно, сродни с допуском полета в космос. Но готовился он что-то долго.

— Суетиться тут не надо, — объяснил Юра. — Надо просто пройти этот долбанный медосмотр, а я еще не совсем готов. Но это не главное. У меня есть полгода, точнее уже меньше. И у меня будет место.

Юра действительно выглядел неважнецки, как после продолжительной болезни, но старательно приводил себя в порядок, ежедневно и упорно занимаясь оздоровительными упражнениями: бег чуть ли не сто километров, подтягивание почти миллион раз и тому подобное. Макс не сомневался, что у него все получится (о Юре Мартыненкове в моей книге «Кайки лоппи»).

Минул год, или чуть больше, они сидели в беседке, кормили Буча обещаниями шашлыков (давали какие-то мясные обрезки, которые тот щелкал, как орешки белочка) и беседовали о превратностях жизни. Была пятница.

— Я вообще-то ментов не люблю, — сказал Юра.

— Ты просто не умеешь их готовить, — ответил Макс, а Буч выдал согласительное «гав».

— Прошел я тут опять свою дежурную комиссию. Что характерно — успешно.

— И что — даже титановую пластинку не обнаружили?

— Много чего обнаружили. Даже чересчур. Дали, конечно, разрешение на работу, но не это важно, — продолжил Юра и задумчиво уставился на пылающие угли. Он молчал долго, даже пес начал неторопливо ходить взад-вперед, предлагая всей своей собачьей натурой позыв к действию.

— Новенькая медсестра там работает, — наконец, заговорил Юра. — Проявила свою гражданскую позицию. Стукнула не меня.

— Ну и что? Комиссию-то, говоришь, прошел?

— Да не главврачу, а каким-то своим знакомым. Те — менты, теперь пытаются насесть. То ли денег ждут, то ли просто рогом землю роют, выслуживаясь.

— Подожди, — сказал Макс. — Причина-то какая-то должна быть. Ты что-то натворил с этой медсестрой?

— Смешно, — кивнул головой Юра. — Мой огнестрел их всех смутил. Нигде никаких записей нет, словно утаил в свое время.

Макс понял: о любых ранениях, связанных с возможным нанесением их самым уголовным образом, медики теперь должны уведомлять милицию. Те обязаны разбираться. Они это дело любят. «Колоть» всегда проще, нежели искать.

— Что говорят?

— Участие в ОПГ, свидетели и потерпевшие, эпизоды, — пожал борцовскими плечами Юра.

— Городские? — спросил Макс, и сам же ответил. — Конечно, городские, в область такое не передадут.

Ранение, безусловно, не преступление, но вот каким образом это придется доказать — проблема. О мифической «презумпции невиновности» любой суд вспоминает только по желанию, а оно у него возникает нечасто. Сейчас все зависит только от этих извергов, которые, судя по всему, просто так не отстанут. Давать деньги — жлобство, к тому же самого вопроса это не решит, только ненадолго отстрочит.

— Ладно, Юра, — махнул рукой Макс, и Буч обрадованно вскинулся. — Сейчас я тебе расскажу притчу. Она из моего былого опыта.

— Сексуального? — поинтересовался Юра. Буч упал на спину и задрыгал всеми четырьмя лапами.

— Доведешь собаку до истерики! — укоризненно сказал Макс и пощекотал пса по груди. Тот осклабился и стал похож на полного идиота, собачьего, разумеется. — Специфика моей работы потребовала как-то наличие другого, нежели изначально, высшего образования. И я, как дисциплинированный человек, его получал и даже больше — получил. Поэтому, а не только благодаря моим военным баталиям, у меня и появилась нынешняя дурацкая должность.

Макс поведал, что последнюю установочную сессию и, последующий за ней диплом он провел в Питере, а не в Смоленске. Так уж сложились звезды, что поселились они, студенты-заочники, на Староневском проспекте. Все, как один, из правоохранительных структур. Что в тюрьме, что на отдыхе, что на учебе — ментов стараются держать вместе. Диплом обещал даже самому тупому «выпускнику» юридическое образование. Нужны юристы государству позарез. Макс был на хорошем счету, потому что читал положенную литературу и достойно отвечал на вопросы. Этим могли похвастаться не все. А однажды, уже более-менее узнав друг друга, они увидели еще двух соискателей, о существовании которых никто до этого не догадывался. Это были два огромных парня в серо-синей пятнистой форме, беретах и высоких кожаных ботинках. Они хрустели ремнями и страшно вращали пустыми, как сапожные голенища, глазами. Когда они пришли в аудиторию посреди консультации, то больше всех разволновался преподаватель. Один спросил о номере группы, другой — где кабинет ректора. Парни были действительно страшными: стриженные под ноль, с двойными подбородками, могучими животами и невероятно широкими плечами. Получив удовлетворительный ответ, они скрылись за дверью, а педагог шумно выдохнул и вытер проступивший на лбу пот.

— Это, мать-перемать, наши защитники, — сказал он. — Если все такие, то у нас не будет врагов.

Дипломы студенты получили все, даже самые старые и бестолковые. В последний вечер состоялся скромный банкет, где основным блюдом была водка. Каждый новоиспеченный юрист оказался бедным, как церковная крыса, поэтому проставился литром алкоголя и сомнительным салатом из соседней булочной. Но это не смущало никого: бывало и похуже за годы службы (это когда праздник на рабочем месте очерчивался только сомнительными салатами). После второго тоста, когда все юристы сделали очень строгие лица и избороздили лбы тяжелыми мыслями, внезапно открылась входная дверь, и с большими баулами наперевес вошли давешние «страшные защитники». Увидев на праздных лицах тревогу и даже тоску, камуфляжные гиганты выдержали паузу, достойную воспитанников Станиславского.

— Мы, это, в общем всё — наконец, сказал один из них.

У ближайшего к двери юриста, толстого и глупого капитана ГИБДД, очень громко упала вилка. Он поджал сальные губы и, судя по всему, собирался от отчаянья упасть в обморок.

— Короче, наша проставка, пацаны, — сказал другой. — Вот.

Он положил свой баул на пол, открыл его и начал доставать копченных кур («негров», по-студенчески), водку, трехкилограммовую нарезку буженины, коньяк, слабосоленого палтуса, водку, банку огурцов, водку и две буханки хлеба.

Его друг, товарищ и близнец тоже выложил из своей сумки нечто подобное.

— За что? — нечаянно спросил один из переучившихся участковых.

— Так, это — мы тоже дипломы получили, — ответил великан.

— Какие? — удивился другой участковый.

— Ты чё — дурак? Юридические, конечно же.

Вдруг, все пришло в движение: и закуска и юристы. Самым экстернам и по совместительству — самым большим в мире «законникам» налили по полбутылки каждому в пластиковые стаканы, и все выпили. Великаны закусили, каждый по курице, не отделяя костей.

Они были простыми российскими омоновцами (кто бы сомневался?), выдвинулись в командный состав, но без диплома — не положено. Их ОМОН (то ли Мурманский, то ли Калининградский, то ли Екатеринбургский, а может быть, вовсе Ростовский) воевал везде, где только можно и будет воевать. Они бились в Благовещенске, и они всех поубивают, если понадобится. Они могут давить всех и вся. Вот так: гигант, не вставая с места, одной рукой подцепил расслабленного участкового и запулил им в шкаф — только треск сорванных петель, да выдох раздались.

— Ладно, пацаны, — сказал другой. — Давайте выпьем за нас, за юристов, и мы, пожалуй, пойдем. У нас сегодня паровоз.

Бедный участковый у шкафа только мотал головой из стороны в сторону, остальные подняли свои стаканчики. Выпив, все встали со своих мест. Якобы для прощания. Омоновцы двинулись на выход.

— Да, вот еще, — внезапно остановившись, сказал тот из них, что умел метаться участковыми.

— Ты, — он указал на толстого капитана-гибэдэдэшника, — понесешь наши вещи. А ты, — палец на второго участкового, — откроешь нам все двери. Вопросы?

Все «дипломанты» начали удивленно переглядываться, не произнося ни звука.

— Вопросов нет, — удовлетворенно заметил второй. — Не вижу скорости.

Что могло произойти дальше — вполне понятно: либо драка, точнее — избиение, либо двое «юристов» стали бы носильщиком и портье.

— Все-таки мясо, — вдруг сказал майор среднего возраста, худощавый и невысокий.

— Не понял? — удивился омоновец.

— Не удивительно, — ответил тот и подошел к великану. — Объясню юристу: мясо — ты и твой близнец.

Дальнейшие события развивались на скорости боевиков Джона Ву.

Не удивившись и не тратя времени на дополнительные расспросы, гигант стремительно, но плавно и даже грациозно переместился в сторону, одновременно нанося какой-то хитрый удар открытой ладонью. Без сомнения, у него все бы удалось, если бы маленький майор не повторил все его движения, только чуть быстрее и жестче. Омоновец закатил глаза и опал, будто из него выпустили воздух. Его брат-близнец, увидев это, оскалился, как на приеме у дантиста, но в драку не полез: он вытащил из-за своей спины зловещего вида нож и поднял его на уровне глаз. Кажется, он хотел что-то произнести, но не успел, потому что майор тоже выхватил откуда-то, казалось — из воздуха, маленький пистолет и, неуловимо для глаз щелкнув затвором, просто и буднично выстрелил противнику в бедро. Выстрел прозвучал не громче хлопка мухобойки. Остро и кисло запахло порохом. Только этот аромат и свидетельствовал, что произошел неприятный инцидент.

— Положил нож на пол, взял своего кореша за шиворот — и на улочку, — будничным тоном сказал майор. — Не задерживай нас. Мы тут окончание учебы отмечаем.

— Перевязаться-то можно? — спросил великан уныло.

— На улочке перевяжешься. Или в поезде.

Омоновец схватил своего ошарашенного до беспамятства коллегу и, волоча того за шиворот, как мешок с картошкой, вышел в коридор.

— Альфа? — спросил он на прощание.

Майор дернул щекой, посмотрел на пол, но все-таки пробормотал сквозь стиснутые зубы:

— Вымпел 93.

— Встречаются везде люди, — подвел итог своего рассказа Макс. — Редко, но метко. Будем считать, что тебе встретился один из них. Это я себя имею ввиду. Не парься, пробью твоих ментов по базе. Может, есть на них что.

Буч внезапно навострил уши, строго посмотрел на хозяина и, кротко взлаяв, убежал по направлению к воротам.

— Жена едет, — сказал Макс и они принялись укладывать шампура на мангал.