Пустой коровник со вполне работоспособными автопоилками, аппаратами искусственного доения, сепараторами и еще неизвестными штуками выглядел достаточно презентабельно для того, чтобы считать его фермерским. Размеры также говорили, что дело это было в частных руках, скорее всего — в семейных. Значит, хозяева как-то выжили в свое время, нашли способ договориться с мздоимцами из пожарных частей, санитарными инспекторами и «азерибаджянскими» монополистами-рыночниками. Это подразумевало только одно: они были неплохо вооружены и настроены крайне решительно. Так было в прошлой жизни.

Теперь коров не наблюдалось ни одной. Даже следов не оставили. То ли разбежались в поисках лучшей доли, то ли вымерли в эпоху человеческого безвременья. Но хозяева могли остаться в своих угодьях. Могли сидеть сейчас в засаде и привычно целиться в непрошеных визитеров, кем являлись Шура с Беном.

Они вышли к этой пустой, на первый взгляд, ферме через пару часов после того, как «попрощались» со странной троицей. То, что они двигались по маршруту тех, вызывало сомнение: по пути попался не один перекресток, и даже не два. Посовещавшись, парни решили держаться правого ответвления, чтобы снова не выйти на трассу. Вот и пришли на лужайку, не занятую могучими деревьями леса. Обойти было никак, возвращаться обратно не хотелось. Не могла дорога заканчиваться на этом хозяйстве тупиком.

Хотелось надеяться, что хозяева сохранили в себе человечность. Почему-то ухоженность и основательность организации вселяла в это уверенность. Вот если здесь завелись лица замещающие, то могли возникнуть проблемы. Махать белыми флагами и привлекать к себе внимание криками было нецелесообразно. Красться вдоль заборов — тоже.

Шура и Бен пошли открыто, стараясь вести себя естественно, а именно — свернули с дороги к коровнику. Хоть в помещении было пусто, но на рассыпанных по дорожкам опилках кое-где отпечатались следы. Выглядели они достаточно свежими, насколько хватало скаутских познаний обоих следопытов, и выглядели угрожающе.

Представить себе, что отпечатки, величиной с пятидесятый российский размер обуви фабрики «Скороход», принадлежат кроткому ягненку тридцать сантиметров в высоту и полметра в длину, конечно, можно. Накатить доброго валлийского напитка под названием «Вайпер» (смесь имбирного пива с виски) по полведра на рыло и знать при этом, что завтра на работу — можно представить себе все, что угодно. Даже выборы президента в России.

Но вот как-то привязать к своему воображению когти длиной в полтора указательных пальца и шириной в два мизинца — сложновато. Даже видение мира глазами Иеронима Босха не помогает. Но этому делу ни Суслов, ни Стиллер не были обучены.

— Мне мерещится, — сказал Бен, носком зимнего сапога, — позаимствованного в свое время у своего коллеги по скитаниям, касаясь следа.

— Почему мерещится? — пошутил Шура. — Нормальный- отпечаток нормальных человеческих ног.

Актер шутку не оценил: наверно, потому, что менее всего страшится тот, кто меньше всего знает. Американец знал больше, чем его российский товарищ. В Голливуде баек ходит великое разнообразие, нежели в самом желтом из желтых изданий. Просто до поры до времени на них не обращаешь внимания. Гулять поблизости от леса пропало всякое желание.

— Никто не обещал, что природа будет к человеку- благосклонна, — заметил Бен. — Слишком много бы ей пришлось простить нам.

— Эй, ты чего? — обеспокоился Шура. Животных он боялся- гораздо меньше, нежели людей. Любую тварь, в конце концов, можно как-то просчитать. Чего нельзя сделать в отношении homo sapiens. — Позволишь открыть тебе некую тайну?

Бен перестал носком шевелить опилки вдоль мифического следа, но ничего не ответил, только в задумчивости водил кончиком языка по губам всегда чуть приоткрытого рта. Такая манера у американцев соответствовала, очевидно, задумчивости. Как и открытый рот — удивлению. Как и слезы в краешках глаз и полный ступор — подъему в каждой проходной национального флага.

— Тебе следует подучить английский язык, — сказал Шура. — Поверь мне, сынок, он тебе пригодится.

Стиллер изобразил удивление.

— Иначе говоря, после союзов when, if и их синонимов- будущее время не употребляется. Программа изучения английского в рамках школьного курса. Так что расслабься, спрашивай меня, если что не ясно.

Бен с интересом посмотрел на карельского товарища, потом смешал опилки вокруг следа. На его артистическом лице отобразилась мысль: «Да, да, только так». Подумаешь, следы! Принимая условности, мешаешь своему будущему. Чему быть, того не миновать. Где мы, а где завтра? И прочее, прочее.

— Черт, ну до чего же неприятно ощущать страх! — сказал- он.

— Знаешь, Бен, однажды стоял я у магазина «Бородинский». — Тебе, конечно, это название ни о чем не говорит, но тем не менее. Стоял я не просто так, чтоб голубей покормить, или подаяние попросить. Я наблюдал за котом. Тот пребывал в полной нерешительности, потому как в багажнике ближайшей машины видел целые охапки сосисок, куриные ноги разной степени готовности, филе рыбы, водку и несколько коробок с пивом. Не знаю, как насчет алкоголя, но остальное, бывшее в зоне легкой досягаемости, кота очень смущало. Багажник был призывно открыт. И никого поблизости. «Давай, парень, прыгай», — сказал я ему. Кот посмотрел на меня, вздохнул с облегчением и в один прыжок оказался посреди всего этого изобилия. Я сразу же захлопнул за ним дверцу багажника. «Спасибо, приятель!» — вдруг произнесла машина очень густым басом и тут же уехала. Водитель, оказывается, уже завел двигатель, но не успел захлопнуть пятую дверь. По какой причине — не понимаю. Но меня поблагодарил за помощь. Знал бы, какую свинью я ему подложил, может быть, вел бы себя иначе. Представляю сюрприз, когда он будет на даче выгружаться, мечтая о шашлыках, и обнаружит обожравшегося левого кота. Хорошо, если трезвого.

Бен, живо вообразивший себе всю картину, посмеялся. Его страхи постепенно улетучились, он снова стал прежним — решительным, наглым, язвительным и самоуверенным евреем из Нью-Йорка.

В пустом коровнике делать было больше решительно нечего, поэтому они вернулись на дорогу и двинулись дальше. То, что они забрели на некий хутор, подтвердил добротный дом, построенный без всякой вычурности, но зато, наверно, очень функциональный. Вот с того, собранного из железобетонных блоков сарая, к примеру, можно простреливать все подступы к хозяйству.

Дело шло к вечеру, так как дни утратили свою естественную долготу, об этом можно было судить приблизительно. Часы, стильные и дорогие Aviator Суслова, теперь показывали цену килограмма гвоздей на рынке в Уругвае. Ориентироваться по ним было затруднительно. А стиллеровские Tissot так и остались где-то на столике у бассейна на другом континенте. Поэтому обоюдно решились попроситься на ночлег.

На звонок у калитки в доме никто не отвечал, собака не бросилась к изгороди отрабатывать свой хлеб. Дом был мертвым. Не покинутым, не брошенным, а именно мертвым.

Шура пожал плечами и перелез через ограду. Бен даже пожимать плечами не стал. Во дворе было очень ухоженно, никакого беспорядка. Судя по тому, что входная дверь закрыта на грабли, хозяева куда-то вышли на минутку, да так и растворились в вечности. Но собаку-то они с собою не уволокли!

Мда, сторожевого пса кто-то завалил прямо у конуры. Только шерсть осталась и бурое пятно, а также впечатавшиеся в грунт следы, количеством два. Этот кто-то спрыгнул с крыши сарая, причем на две ноги сразу же. Следы идентичны тем, у коровника.

— Дикий человек, что ли? — предположил Шура, не обратив- внимание на снова напрягшегося Стиллера. — Йети какой-то. Твою мать, йети.

Последнюю фразу он проговорил по-русски.

Человеческое дерьмо посреди двора не присутствовало. Это обстоятельство, а также целая дверь, подпертая граблями и неразбитые плотно закрытые окна свидетельствовали в пользу того, что мародеры сюда пока не совались. Почему-то по воровской и хулиганской традиции в России первым делом уроды норовят нагадить на красивое или просто доступное для всеобщего обозрения место. Медвежья болезнь у них, что ли, от страха разыгрывается.

— Ну, что же, дорогой друг Карлсон, милости прошу, — сказал Суслов, убирая грабли и отворяя дверь. Уже войдя внутрь, добавил через плечо. — Ну и ты тоже заходи.

Внутри было все, что и должно было быть в домах: туалет, электричество и водопровод. У входной двери висел под потолком железный ящик, гордо именуемый сейфом, с воткнутым в миниатюрный почтовый замок ключом. В нем, как то положено по Закону, покоилось гладкоствольное ружье «Фермер». Шура повертел его в руках так и сяк, понюхал и предположил, что из него еще ни разу никто не стрелял. Даже в праздничную мишень с портретом главного нано-технолога. Стало быть, все серьезное вооружение упрятано где-то в доступном, но недоступном месте. Доступном — для быстрейшего вооружения хозяев, недоступном — для ментов с обыском, воров с кражей и детей с озорством. Поэтому и тратить время на поиски не стоит. Разве что случайно повезет.

Холодильник, все еще способный производить холод, не изобиловал едой, но кое-что имелось. Например, целая кастрюля очень даже аппетитно выглядевшего и пахнущего супа.

Пока Бен нежился в душе, истосковавшись по цивилизованным нормам бытия, Шура согрел суп и даже сервировал стол. Он решил, что ничего страшного не произойдет, если помоет только руки и не станет обряжаться в смокинг. Он включил телевизор, но по всем каналам показывали какие-то лилипутские бои, что созерцать было решительно невозможно. Радио молчало, только временами потрескивал эфир, как дрова в костре. Власть не спешила объявлять о своей решимости спасать страну. Наверно, было некогда — она спасала себя.

Разговор за ужином, в течение которого каждый старался высказать слова благодарности неведомым хозяевам, будто в надежде, что это им зачтется, скатывался на план дальнейших действий. Красное вино помогло искрам оптимизма возгореться пламенем надежды на благополучное разрешение ситуации. Решение было таковым: найти велосипеды (они должны быть в фермерском хозяйстве!) и выехать завтра прежним направлением, то есть к Питеру. Добраться до города, потом на Фурштадскую, к консульству США, потом — видно будет. Бен, используя свой авторитет среди американских граждан, обещал помочь Суслову попасть домой.

— Может быть, конечно, твое консульство к тебе отнесется- с пониманием, — сказал Шура, рассматривая сквозь багровый цвет вина в бокале сгущающиеся за окном сумерки. Свет они решили не включать, чтоб не привлекать ничьего внимания. — Но не стоит исключать вариант, что они будут теперь работать по-русски.

— Это как? — очень удивился Бен. — Да так — выслушают и пошлют на хер. Или сразу же- пошлют, не выслушивая.

— Но ведь я гражданин! — возмутился Стиллер. — Шура только рукой махнул в ответ. У них, в Штатах, все возможно. Все не как у людей. Любой моряк знает, что со времен Советского Союза первым делом наивного человека, обратившегося в родное консульство, посылают в такую нецензурную даль, что в праведном возмущении отсыхает язык. Когда вновь появляется способность говорить, то оказывается, что на том конце уже положили трубку. «Я тебя сюда не звал. Ты здесь деньги зарабатываешь. Так что, пошел ты!» И пошли мытарства, сродни с путем домой Начальника Чукотки. Только у того миллион долларов при себе был. А у гражданина Российской федерации в лучшем случае — документы. Деньги имеют свойство раствориться в полицейском участке, откуда традиционно начинается дорога на Родину.

— Знаешь, Шура, — сказал Бен. — Один мой приятель, когда- снимался в фильме про большую обезьяну, заметил, что если придет Зверь Апокалипсиса, то он будет выглядеть именно как этот дурацкий Кинг-Конг.

— Джэк Блэк? — уточнил Суслов, скорее, не как вопрос, а- утверждение.

— Старина Джэкки всегда очень основательно готовился к- своим ролям, как и положено, — кивнул, соглашаясь Стиллер. — Некоторую информацию ему сам Дин Кунц дал, некоторую самостоятельно обнаружил. Внимания достойна, вот только имелась некоторая доля скепсиса. Но теперь у меня эта доля стремительно уменьшается. От Зверя нет спасения. Не в человеческих силах это.

— Утро вечера мудренее, — просто ответил Шура и- отправился в душ. Сделалось уже достаточно темно, сидеть в потемках и рассказывать друг другу страшилки было несвоевременно. Времена «пионэрских» лагерей, ужастики из серии «черной руки» и варфоломеевские ночи миновали. По крайней мере, для людей их возраста.

Расположились в гостиной на диванах. Залезать в хозяйские постели было как-то некорректно. В стиральной машине нехитрое добро обоих путешественников легко постиралось, вот сменную одежку для американца найти не удалось. Хозяин, судя по размерам штанов, был очень крепкого сложения, и Суслов, и Стиллер могли почти два раза обернуться вокруг себя в поясе. И с обувкой тоже не повезло.

Посреди ночи Шура внезапно проснулся. Навыки старшего механика заставляют подсознание реагировать на любое изменение устоявшегося шумового фона. Он полежал, посмотрел в потолок, не понимая причину пробуждения: та же тишина, нарушаемая только едва слышным урчанием холодильника и ровным дыханием Бена. Разве что где-то в доме что-то иногда приглушенно щелкает. Без всякой системы, с неравномерными паузами. Суслов попытался вспомнить, что же это ему напоминает, пролежал несколько минут, вслушиваясь. Черт, да это же звуки электрического реле! Во всяком случае, очень похоже на включение и выключение контакта. Реле времени исключается, стало быть — не что иное, как реле положения. Меняется позиция чего-то статичного — происходит включение. Снова возврат в прежнее состояние — выключение. Реагирование на открытие-закрытие двери — нецелесообразно. Разве что в туалете для включения вентилятора. Но в доме никакого постороннего шевеления.

Освещение! Это может быть только свет у калитки. Установлен фотоэлемент, подошел человек — в доме реле отщелкнулось — загорелся свет перед входом. Ушел человек — свет опять же посредством сигнала от фотоэлемента потух. Но кто же это балуется с включением-выключением фонаря?

Можно было проверить самостоятельно, делов-то — выйти на кухню и посмотреть в окно. Но Шура, опять же инстинктивно, исходя из опыта старшего механика, бесшумно подошел к Стиллеру. Ответственным делом нельзя заниматься в одиночку, от слаженности может зависеть жизнь. Он положил одну руку на плечо спящего, другой, почти сразу же — прикрыл ему рот. Бен открыл глаза и посмотрел на Суслова с большим удивлением. Однако возмущаться, драться и реветь белугой не стал. Если у американца и были симптомы «звездной» болезни, то он от них успешно избавился в первый свой день одинокого блуждания по лесу.

На цыпочках они вышли на кухню. Добротно уложенный пол из ламината даже не скрипнул. В щель из-за занавесочки просматривалась только темнота: звезды давали скудное освещение, луна же которую ночь не радовала своим присутствием, будто ее и не было в природе. Внезапно одновременно с тихим щелчком реле на улице у входной калитки загорелся неяркий, но насыщенный галогеновый свет, породив две тени. Первая была всего лишь забором, а вторая — тем, что возвышалось над забором, да, к тому же, слегка двигалось. Фонарь опять же со щелчком потух. Бен и Шура одновременно посмотрели друг на друга, до предела округлив глаза. Они не пытались каждый другого рассмешить, они изобразили недоумение, насколько хватало у каждого лицедейства. Что там было за оградой — никто рассмотреть не успел. Но что-то было, большое и подвижное. И это было явно не человеком.

Словно, чтобы развеять все сомнения, снова загорелся свет, и их взору предстали покатые плечи с сидящей на них головой. А у головы, помимо ушей, носа и рта, были еще и глаза, глубоко посаженные и кажущиеся просто черными провалами. Видение длилось одну секунду, но этого хватило людям, чтобы произнести единственное слово, различающее джентльменов от прочих господ при нечаянной попытке наступить в темной комнате на черную кошку. И Шура, и Бен произнесли этот набор букв каждый на своем языке, да, к тому же, как им хотелось верить, про себя.

Но, то ли тварь за околицей умела читать мысли, то ли все-таки парни создали некое колебание воздуха, свет сразу же потух, и что-то достаточно тяжело опустилось на землю уже по эту сторону забора.

Бен показал Шуре международный знак «молчание», тот ответил ему аналогично. Рассеянного света звезд хватало, чтобы видеть контуры тела, остальное дорисовывало воображение. Оружие оставалось у расстеленных диванов, так что о нем приходилось лишь мечтать и уповать лишь на крепость стен, крыши и, конечно же, окон.

Тварь двигалась совершенно бесшумно, но вдыхала воздух, как пневматический насос. Бену сразу же захотелось понюхать у себя под мышками, чтобы удостовериться: запах пота отсутствует. Шура же в мыслях не ограничился бы инспекцией подмышек — есть места у человеческого организма, более подверженные влиянию страха и реагирующие достаточно едко.

Остаток ночи прошел в большом напряжении, словно при затянувшейся игре «морская фигура на месте замри». Неведомая зверюга обнюхиванием стен не удовлетворилась, она забралась на крышу и царапала металлочерепицу своими когтями. Но в окна не заглядывала и в дверь не ломилась. Она явно что-то чувствовала, только не могла разобраться пока, что же здесь не так? Конечно, такое положение дел не могло длиться бесконечно: даже самая терпеливая тварь не будет ломать себе голову всю ночь и целый день. В противном случае она бы уже давно превратилась в человека и даже получила бы Нобелевскую премию.

С восходом солнца, как теперь водится — на западе, зверь ушел. Перемахнул через забор в направлении леса и отправился то ли на промысел, то ли отсыпаться. Парни сразу же обрядились в свою походную одежду и с автоматами наперевес вышли во двор на рекогносцировку.

— Знаешь, кого мне напомнила эта животина? — спросил- Шура. Один взгляд на нее живо дорисовал всю остальную картину.

— Лицо со стодолларовой купюры в негативе, — ответил Бен. — К нему снова вернулась мрачность.

— Это будто бабуин-переросток. Самая любопытная и, в то- же время, самая свирепая африканская тварь. В прошлой жизни.

— Не хочу показаться назойливым, но на мой неискушенный- взгляд зоолога это страшное существо и есть Зверь Апокалипсиса.