Если предположить, что люди не научились гадить, как собаки, то испачканная обувь была действительно веским доводом в пользу существования лучших друзей человека.

— Знаешь, Максим, — сказала Саша, пока тот старательно- оттирал свои кроссовки о траву. — Думаю, у собак в этом мире нет будущего. Также, как и у кошек, коров, свиней и даже птиц. Мы, все люди, изменились настолько, что вполне неплохо адаптировались к нынешним условиям. Мы мутировали своими душами, барьер этических норм разрушился. У кого была совесть — тот ее сохранил. У кого ее уже не было — тот потерял всякое чувство меры. Это изменение, сделанное нам извне. А где гарантия, что и организмы наши остались прежними? У нас раньше было свое солнце, ультрафиолет, радиация, атмосфера, микроклимат, в конце концов. Неужели же все осталось на том же уровне? Или, быть может, Божий промысел учел и условия среды? Ведь люди созданы по образу и подобию. Тогда и условия жизнедеятельности вполне определены. Но как быть с тварями, что приручены человеком? Их-то никто не исправлял. Только мы можем о них заботиться, только мы можем помочь им выжить. Но разве нам есть до этого дело? Мы выживаем, мы заняты, у нас другие дела. Вот поэтому птицы не поют, кошки с заборов не орут и собаки за канавами не гавкают. Те, кто выжил вместе с нами, те погибнут сейчас. Или уже погибли. Ты видел когда-нибудь собак на кладбище?

Макс только кивнул в ответ: видел.

— Они там сходят с ума. Со своего собачьего ума. Бегают- по могилам, хватают поминальную еду, шугаются людей и бросаются, не разбирая пути сквозь кусты в лес, к реке, в поле. Слишком много мертвых поблизости, слишком чуткое обоняние. Собаки не могут жить там, где не живут люди. Так же, как и другие домашние животные. Они слишком привязаны к человеческому теплу. В их понятии мы, может, уже и не люди. В таком случае у них у всех нет никаких шансов, — Саша села на велосипед и поехала по дороге. Макс устремился за ней. Чего-то несгибаемая женщина, отважная обладательница меча разволновалась не на шутку.

Никто из них не мог предположить, что это всего лишь вырвалось наружу искусственно подавленное беспокойство о своих родных, детях, родителях, братьях и сестрах. Если бы чувство ответственности за близких, ужас неизвестности не было угнетено, то что бы случилось с людьми? Во всяком случае, с лучшей их частью. Действительно, только могучая и нечеловеческая воля способна сотворить подобное.

Они въехали в лес, не пытаясь разговаривать. Каждый был поглощен своими думами. Макс переживал, что его надежды не сбудутся, Саша — просто переживала. Мысли ее сбивались, ходили кругами, что-то беспокоило до замирания сердца, но что — ухватить не удавалось.

Внезапно они выехали к добротному бревенчатому дому с вывеской «Добро пожаловать». Рядом с въездом валялся бесцветный «мешок» совсем не опасный на вид. Так бывает, когда кто-то вовремя пропорет бок этой прожорливой твари. Значит, хижина не пуста. Кто-то, способный постоять за себя, сидит, смотрит и размышляет. Оставлять потенциально опасного человека за спиной для путешественников было нежелательно. Любое средство передвижения, отличное от человеческих ног, всегда притягивает к себе внимание. Как минимум, интересно понаблюдать за способом перемещения и, как максимум, хочется его отобрать.

— Здравствуйте! — заорал Макс, не слезая с- велосипеда. При этом он даже не попытался взять в руки автомат, висящий на шее. Однако разместился таким образом, чтобы быть напротив угла строения. Из окон смотреть неудобно, значит — и стрелять тоже. Дом был построен сугубо с мирными гражданскими целями, сектор ведения огня не охватывал подъезд во двор. Саша вообще подалась назад под прикрытие буйных зарослей, точнее — стволов гигантских деревьев, произрастающих почти сразу у дороги. Она вытащила пистолет майора, который тот ей передал утром.

Никто не поздоровался в ответ, но и каких-то недружелюбных действий тоже предпринимать не стал. Ничего не оставалось делать, как идти на разведку самостоятельно.

Макс перехватил автомат в положение, готовое к отражению всяческой неприятной неожиданности и, невольно стараясь ступать тихо, пошел к дому. Внутрь он входить пока не собирался, но обойти вкруговую было необходимо. Едва он миновал следующий угол, как взору открылись вполне типичные для гостевых домов постройки: открытая терраса со стильной каменной жаровней, баня и пруд, в который вели деревянные ступени. А также он заметил за баней нечто нетипичное для лесной гостиницы, а именно, задранный нос лодки, скорее, даже — яхты с вполне читаемым названием: «Камчадал». Такое ощущение, что она обрушилась прямо с неба: невидимая с этой позиции корма ушла в землю, смяв корпусный набор и разбросав поблизости доски обшивки.

Можно было, конечно, пойти поглазеть по сторонам, заглянуть в баню, плюнуть в пруд, потрогать рукой мраморную плиту жаровни, но задача была другая — обезопасить себя на предмет внезапного нападения. Поэтому Макс пошел ко второму входу в дом и сразу же обнаружил следы, соответствующие трагедии — кляксы крови на дорожке. Они вели в одном направлении — к дому. Может быть, конечно, и встречное предложение — из дома, но это маловероятно. Какой смысл истекать кровью и уходить в лес, держась даже в стороне от бани? Люди же не беспризорные псы, которые предпочитают уединение перед своей кончиной!

Дверная рукоять тоже была измазана кровью, уже подсохшей. Макс дулом автомата открыл дверь и вошел в коридор. Здесь тоже имелись следы, но уже не такие интенсивные. Так бывает, если меняют положение, предположим, кровоточащей руки, или головы — не важно.

В открытой кухне было пустынно, только кастрюли, расписанные под Гжель, да веселый набор подставок для резки с лубочными рисунками голых сельских дам, пышущих здоровьем и всевозможными румянцами. На плите ничего не скворчало и не булькало.

Зато в каминной зале народ имелся, причем в разных своих проявлениях: в мертвом, живом и раненном.

Едва Макс ступил из коридора, как живой закричал:

— Не подходи — убью!

Раненный застонал, а мертвый вообще промолчал.

— Ладно, — сказал майор и огляделся. — Персонаж, идентифицированный, как мертвый, лежал у самой лестницы на второй этаж. У него в спине глубоко засел топор, о каком, должно быть, мечтал Раскольников, и какие пользуют в своих профессиональных интересах высококлассные мясники. С такими травмами вряд ли можно долго жить.

Раненных было двое: девушка в одежде, свойственной яхтсменам всего мира и парень, укомплектованный аналогично. Можно было предположить, что они имеют некую связь с разгромленным «Камчадалом». Девушка с синяком и отеком в полголовы сидела на полу, опершись спиной о стену. Она выглядела полностью обессиленной, даже не посмотрела на Макса. Парень, перевязанный, как балтийский матрос, лежал на кушетке и, казалось, продолжал истекать кровью. Это было маловероятно — нету у человека столько. Однако под кушетку успела натечь целая лужица. Он был, судя по всему, в беспамятстве, способный только изредка стонать.

Живая и здоровая была девушка в фирменном переднике. Она сидела на кресле около кушетки и держала в руке нож самого угрожающего кухонного размера, причем острие упиралось в шею полуживого яхтсмена. Да вообще-то это была не девушка, а женщина, к тому же весьма пожилая, за шестьдесят. Одетые на нос модные очки несколько дезориентировали, но, приглядевшись, Макс определил, что эта «девушка» — просто бабка. Она-то и была единственная, произнесшая три слова. А убить она грозила не полномочного представителя по делам детства и семьи, произнесшего знаковую для времени фразу: «Детдома — это наше будущее. Детдомовцы — наша элита», а несчастного парня, которому, судя по всему, было уже глубоко наплевать.

Но не наплевать было девушке. Это Макс понял с первого же взгляда.

— Так, бабуся, может, договоримся? — спросил он. — Выстрелить в нее, конечно, можно. И даже попасть. Но и она вполне успеет опустить свой мачете в горло жертвы.

— Не шевелиться никому! — тихо, но грозно ответила та. — Здесь не приют для бездомных. Это приличное заведение, не благотворительное. В кредит услуги не отпускаются. Сейчас приедет наша милиция и с вами со всеми разберется, по какому праву вы меня оскорбляете.

Макс осознал свой промах: нельзя величать подобных людей ни по-панибратски, ни покровительственно, ни с учетом возраста — никак. Только так, как те считают нужным. На старости лет они превращаются в злобных и мстительных особ, более всего заботящихся не об устройстве радостного, полезного, выгодного, в конце концов. А о том только, чтобы никто рядом не проявил себя практичнее, умнее и даже моложе. Быть рядом с такими мужчинами — страшно, с женщинами — невыносимо. Злоба приводит к гнетущему одиночеству даже в кругу семьи.

— Извините, произошла ошибка, я сюда прибыл комнату- арендовать. Мне бы только с администратором пообщаться, — проговорил Макс, пытаясь как-то повернуть ситуацию в другое русло. Получилось фальшиво даже для него самого. Эта бабка — по складу характера мент, ей уничтожать надо, глумиться и издеваться. Доктор Лептор из «Молчания ягнят», а не бабка.

— Может быть, ты захочешь в меня выстрелить. Но вряд ли- захочешь меня обмануть. Я сказала: никому не шевелиться. Ждем милицию. Она приедет с минуты на минуту.

Нажала, старая стерва, какую-то тревожную кнопку, теперь ожидает подмогу. Менты выстроятся клином, подымут дубинки наголо и прискачут сюда, дабы всех набить, забрать в кутузку и обобрать до нитки. Ситуация патовая, еще немного и эта ведьма прирежет бедного парня. К этому все идет, и так, вероятно, и случится.

Максу было жаль раненного, и еще он ощущал некоторую брезгливость: злобную старуху придется застрелить. Тогда он не будет ничем отличаться от самих ментов. Или не марать руки и вышвырнуть к лесу, пусть она станет комом в горле случайного «мешка». Еще лучшее решение. Додумать он не успел. Рядом с головой бабахнул выстрел, особенно отчетливый своей децибельностью в квадратном помещении комнаты. В ушах задудели трубы, из глаз брызнули слезы, и Макс присел на корточки, сжав уши ладонями.

Когда он открыл глаза, то увидел откинувшуюся в кресле бабку с дыркой во лбу и огромным серо-бурым пятном позади нее на стене. «Раскинула мозгами», — подумал майор, и его кто-то тронул за плечо. Он поднялся и увидел Сашу, делавшую ртом гимнастику. Она, без всякого сомнения, что-то говорила, но неслышно для привычного с некоторого времени к грохоту выстрелов уху майора.

Макс мотал головой из стороны в сторону, открывал и закрывал рот, как боксер перед боем, а девушка-яхтсменка в это время с помощью Саши укладывала своего товарища на кушетке, одновременно освобождая от одежды. Майору было предложено чем-то заняться, он только с большим трудом угадал: надо вскипятить воду. И то хорошо, заняться хоть чем-нибудь.

Слух постепенно возвращался, вместе с ним сообразительность. Пока вода грелась, Макс сходил к развалинам яхты. Целью его похода была не ознакомительная экскурсия, а аптечка первой помощи, которая обязана была быть на лодке. Вообще-то и в доме она где-то наличествовала, но гораздо быстрее можно осмотреть всю яхту, нежели двухуровневое строение.

«Камчадал» действительно рухнул сверху. Где-то в кроне ближайшего дерева до сих пор раскачивались обрывки веревок, а под ним лежали обломанные сучья. Или кто-то запулил яхту на самую макушку, или могучее дерево произросло вместе с лодкой, подняв его за десятки лет на внушительную высоту. Макс склонялся ко второй версии развития событий. Только откуда взялась морская посудина посреди континента? Оттуда же, откуда и женщина-ученый из Лувра в УВД города Смоленска.

Времени ломать голову над загадками было недостаточно, поэтому он пробрался в искореженный ударом кокпит и сразу же обнаружил две вещи: первая — под условным знаком красного креста действительно покоился объемный чемодан с предметами первой помощи в нем, вторая — у входа в недра яхты лежал еще один труп мужчины со зверским оскалом на лице. Он умер вполне естественной смертью от короткого, как дротик, багра, воткнутого в основание шеи. Ну, что же поделать — поделать по большому счету нечего.

Макс принес аптечку вовремя: женщины уже воспользовались горячей водой. Яхтсменка никак не выказала радости, только показала в знак одобрения большой палец руки. С ее отеком лица трудно проявлять эмоции. Она сноровисто и быстро установила капельницу, как догадался майор — с глюкозой.

Дальше помощь Макса особо не требовалась. Он просто боялся крови и вида обломков ключицы, торчавших из поломанного тела яхтсмена. Максу нужно было решать не менее важные задачи: обеспечить максимальную безопасность, пока они находятся здесь. Судя по всему, их пребывание в загородном гостиничном комплексе несколько удлинялось.

На улице оставались доступные злоумышленникам велосипеды, в доме — пока еще два мертвеца. И один на яхте. Вид людей, насильственно умерщвленных, всегда действовал угнетающе. Это только румынский князь Влад Цепеш не мог садиться за стол отобедать, если рядом не разлагался на коле труп несчастного соотечественника, либо турка. За эту его патологию и прозвался он Дракулой. «Драконом», то есть. Даже будучи в тюрьме ловил мышек и сажал их на кол, чтоб потом можно было спокойно трапезничать. В России эти байки прекрасно знали с шестнадцатого века, ставили даже кукольные сценки, рассказывающие о румынском маньяке, в церковных книгах упоминали. Но не как о «вампире». Это уже Брэм Стокер расстарался.

Макс, вспомнив о Дракуле, предположил, что на запах крови и смерти с леса тоже могут прийти дикие твари. Отведав мертвой человечины, они прекрасно пожелают приняться за живую. В планы такая неприятность не входила. Поэтому майор, как мог деликатно, выволок и злобную бабку, и неизвестного дядьку с топором из дома. Рыть могилы как-то хотелось не очень, да и толку — чуть. Все равно, кому надо — вынюхают.

Он поступил проще: привязал за ноги тело и на велосипеде отволок, как мог дальше, то есть, ближе к Смоленску. И так три раза. Когда закончил, начало уже активно смеркаться. Придут «мешки» и порадуются угощению. «Прости Господи», — подумал Макс. — «Как мутант начинаю думать».

Он вернулся в дом, когда со всеми оздоровительными мерами было покончено. Раненный Борисов с вправленными и туго забинтованными костями лежал на расстеленном диване, в него с поднятого пузыря капала питательная жидкость, и он даже уже не стонал. Его жена сидела рядом в кресле, тоже умытая и причесанная, и смотрела в никуда. Саша, с кружкой чая в руке, помешивала в сковороде что-то съедобное. «Да», — подумал Макс. — «Мертвые тела были бы здесь очень неуместны».

Они с Сашей отужинали вдвоем, избитая и утомленная девушка с яхты так и заснула в кресле рядом с мужем. По ее словам Саша поняла, что чета Борисовых из города Корсакова принимала у себя на яхте каких-то знакомых своих знакомых, местного влиятельного лица с пассией. Дело было нехитрым: провести из одного места в другое, очень уединенное, ну и обратно после ночевки. Так уж сложились обстоятельства, что пришлая девушка осталась на несколько секунд у руля, а ее ухажер с Борисовыми — внутри кокпита. Этих мгновений хватило на то, чтобы яхта резко дала дифферент на корму, и с ужасным треском помчалась куда-то вниз. После жесточайшего удара вся действительность потерялась, а когда объявилась вновь, то перестала походить на реальность, скорее — на кошмар. Мужчины были все в крови, переломанные, как после попадания в камнедробилку. Жена Борисова сохранилась немного лучше, без сломанных и вывихнутых костей. Она предприняла попытку выбраться наружу, но былой пассажир решительно этому воспротивился. Вообще, он повел себя очень неестественно: пуская кровавые пузыри, объявил, что виноваты во всем Борисовы, будет их судить и лишит всех гражданских прав и льгот. От любой помощи он отказался, заявив, что раз все равно умирает, то убьет всех вокруг себя. У яхтсменов так не принято, поэтому девушка с помощью багра ускорила процесс прощания с жизнью непонятного ей человека, выбралась сама и вытащила мужа. Перевязала его наспех и обнаружила поблизости вполне правильный для суши дом, куда и донесла своего супруга. Но обнаруженные в жилище люди оказались тоже очень непростыми в общении. Мужчине не позволял предложить свою помощь топор в спине, а женщине, скорее — бабке, нужны были деньги. Плата за номер, за кушетку, за еду и гостеприимство, за время и еще что-то. Обещаниям старуха не верила, только наличные. Поэтому она взяла Борисова в заложники, в то же самое время, не позволяя его жене сходить в яхту за платежными средствами. Такие вот нравы и обычаи царят нынче в обществе.

Макс, обыскав все гостевое хозяйство, пришел к выводу, что людей здесь больше нет, оружия тоже, зато есть еда, выпивка и даже пиво, а также целый арсенал медикаментов. Борисовым ничего не остается, как принять хозяйство и жить. Если, конечно, муж придет в себя. Но яхтсмены — люди крепкие, а главное — психологически подготовленные на борьбу с трудностями. Предугадать, откуда следует ждать подвоха в нынешних условиях невозможно. Но если с уверенностью сказать, что источником угроз будут являться люди и нелюди — то стопроцентное попадание. Люди — по определению, нелюди — в таких лесах не может не быть хищников, и рано или поздно они начнут на человека охотиться. А также не стоит недооценивать некий переменный фактор — природные явления.

Макс рассуждал, и Саша с ним соглашалась. Макс, раздобыв Martel из гостиничных запасов, открывал все больше и больше истин, даже поражаясь себе и своей прозорливости. И вместо того, чтобы организоваться на ночное дежурство, самым банальным образом заснул в занесенном внутрь шезлонге.

Саша не мешала ему до утра, проговорив некоторое время с пробудившейся Борисовой, дав ей все необходимые ЦУ. А потом тоже отдыхала, не позабыв перед этим проверить надежность дверных запоров и замков.

К утру от трупов людей, вывезенных Максом, не осталось и следа. Но на спокойном сне постояльцев лесного гостевого дома это никак не отразилось. Не самый пьющий в мире майор похмельем не страдал, только легкой депрессией. Да и чуть перебрал он с коньяком по той простой причине, что еще никогда в жизни не доводилось ему возиться с мертвецами так долго. Командировка на Кавказ не в счет (об этом в «Радуге 1»).

Они с Сашей оседлали своих двухколесных коней с самого утра. Предполагалось, что ехать придется еще довольно долго. Конечно, если бы они двигались со скоростью сорок километров в час, то за шестьдесят одну минуту добрались бы до конечной точки. Но, ни состояние велосипедов, ни физическая подготовка не соответствовали чемпионским навыкам.

Их провожала только Борисова, настоявшая на дополнительной поклаже в размере пяти бутылок Martel. Больше все равно не было, а тащить с собою водку было как-то некультурно. Макс не стал возражать, да и Саша тоже. Борисов мог подать протест, но он впервые за несколько дней задышал ровно, тем самым давая понять своей заботливой и умелой жене, что умирать не собирается.

Саша все не могла взять в толк, куда они направляются, но Макс, видимо считавший, что и так все ясно, молчал и крутил педали, как на летней загородной прогулке. Когда-то в самом начале пути он обронил что-то, типа «подальше от воздушных эшелонов и коридоров», но к чему это могло относиться? Да ни к чему.

Однако когда они миновали старый свернутый ржавый шлагбаум, и лес внезапно расступился во все стороны, искра догадки мелькнула у Саши в голове. Вспыхнула и сразу потухла, потому как здравый смысл может убить не только неожиданные предположения, но и вполне зрелые гипотезы.

Это был, вне всякого сомнения, старый заброшенный аэродром. Скорее всего — военный. Но если бы здесь хранился какой-нибудь действующий самолет, пусть даже чешского производства, то соответствующей взлетной полосы в зоне видимости не было. В самом деле, не вертикального же он взлета! И вертолетов поблизости — ни одного. Может быть, в ангаре? Но Саша что-то никак не могла вспомнить вертолетов, иначе хранящихся, кроме как под открытым небом. Катить их под крышу и обратно, наверно, не самая простая вещь. Тогда зачем сюда стремился Макс? Что интересного прячется в похожем на овощехранилище ангаре?

Майор старательно исследовал вагончики, примыкавшие к большому сооружению из металлопрофиля.

— Никого нет, как и предполагал, — сказал он. — А кто должен быть? — спросила Саша. — Обычно — сторож. Но он куда-то делся во время, или- сразу после катаклизма.

— А необычно? — О, тогда много народу. Даже кассир. Но не это важно, — махнул рукой Макс. — Пошли.

Они приблизились к воротам ангара и майор, удовлетворенно хмыкнув, метким ударом автомата сбил грозный на вид, но китайский по сути, замок.

Внутри лежал огромный кусок прорезиненного брезента, и стояла большая, как лодка корзина. Было еще много всякого разного, но Саша не успела разглядеть.

— Саша — это шар, — представил Макс, перефразируя Льюиса- Кэрролла. — Шар — это Саша.