При короле Генрихе театральные постановки показывали сначала в гостиницах, где был большой внутренний двор, а потом для театра был отведен пустырь на берегу реки. Его расчистили от мусора и огородили высоким забором, к внутренней стороне которого пристроили ложи для знатных господ; народу же попроще предоставили право стоять перед сценой, на площадке под открытым небом. Сама сцена также не имела крыши, лишь в дальнем углу ее был небольшой сарайчик, в котором актёры переодевались и ждали своего выхода.

При Елизавете вид театра существенно изменился; у королевы была своя придворная труппа, – вместо пришлых и случайных актёров, которые играли раньше. Театр стал похож на дом, здесь появились некоторые удобства и красота. Для избранных зрителей были выстроены полукругом две галереи, за которыми находились комнаты, где можно было отдохнуть, поесть и выпить во время длинного спектакля. На сцене возвели деревянное здание с башней, называвшейся «костюмерным домом». Внутри этого здания одевались и гримировались актёры, хранились костюмы и бутафория. Особая комнатушка была отведена очень важному человеку в театре – «хранителю книг», который держал у себя рукопись пьесы, отмечая в ней сделанные по ходу спектакля изменения и сокращения, – ибо актёры с авторским текстом обращались вольно, полагая его своей полной собственностью, – а также следил за своевременными входами и выходами исполнителей.

Из «костюмерного дома» на сцену вели две двери, между которыми был сооружён прикрытый занавесом альков. Он мог изображать спальню, склеп, темницу, каюту корабля или другие помещения, требующиеся для пьесы. Над альковом находился балкон с таким же богатым предназначением, – а чтобы публика не путалась в смысле декораций, актёры сообщали, что каждая из них представляет собой в данную минуту: например, «вот вершина нависшей над морем скалы, где ждут меня с известием роковым», – говорил артист, взбираясь на балкон, или «вот я нашёл темницу, где томится моя любимая и слёзы изливает от тоски», – возвещал он, стоя перед альковом.

Передняя часть сцены вклинивалась почти на треть в партер, который по-прежнему оставался стоячим и был местом для простой публики. На передней площадке проходили главные действия спектакля; ей же пользовались для показа чрезвычайно популярного фехтования, без которого обходилась редкая постановка, – и тут же выступали клоуны, жонглеры и акробаты, развлекавшие публику между актами пьесы и порой пользующиеся большим успехом, чем собственно актёры.

Приезд в театр королевы был большим событием; зрители вставали и кланялись ей, а актёры выходили на сцену и спрашивали разрешение начать спектакль. Елизавета разрешала, и лучший из артистов произносил благодарственный монолог в её честь; королева сидела в своей ложе и милостиво улыбалась. Зная, что все взоры притянуты к ней, Елизавета одевалась в театр так, чтобы её наряд соответствовал текущей политической обстановке: после разрыва отношений с Испанией, королева выезжала в свет в ярких праздничных платьях, которые исключали мрачные мысли и предчувствия, – такое же платье было надето на ней и сейчас. Лицо Елизаветы было спокойным и даже несколько беспечным; она непринуждённо беседовала с молодым джентльменом, сэром Робертом. Он занял место возле королевы, что, конечно, не осталось незамеченным публикой.

– …Да, все мы играем, даже наедине с самими собой, – назидательно говорила Елизавета. – Высший Творец пишет для нас трагедии и комедии и распределяет в них роли, но он не даёт прочитать всю пьесу, поэтому нам приходится импровизировать и угадывать, что будет дальше. У одних это получается хорошо, их провожают аплодисментами; другие кое-как справляются со своей ролью, после окончания спектакля их быстро забывают; третьи играют так плохо, что им свистят вослед.

– В таком случае, вы – великая актриса, мадам. Вас встречают овациями, – сказал Роберт. – Политика вашего величества вызывает всеобщее одобрение.

– Верьте расставаниям, а не встречам, они искреннее, – возразила Елизавета. – О вас будут судить по тому, как с вами расстались, а не как встретили.

– Я это запомню, мадам – поклонился Роберт, но не мог скрыть некоторого раздражения.

– Однако давайте смотреть представление, оно уже начинается, – сказала Елизавета.

Спектакль был на тему дня; вообще-то речь шла о немецком учёном докторе, который продал душу дьяволу, но скрытом мотивом постановки являлась борьба с испанским королём и поддерживающей его папской церковью. Вначале Хор разъяснил зрителям, кто таков главный герой пьесы:

При слове «келья» Хор дружно показал на альков на сцене, чей занавес немедленно поднялся и публика увидела немецкого учёного мужа, который с неимоверной гордыней восседал на стуле и посматривал свысока в зал, то и дело вздёргивая голову. Затем немец начал творить магические заклинания, при вспышках молнии и грохоте грома, сопровождаемыми клубами едкого серного дыма. Всё это было результатом искусной работы за сценой – с порохом, жестяными листами и серой – но публика замерла от страха; «Господи Иисусе!» – послышался чей-то отчаянный возглас. Страх ещё более увеличился, когда на подмостки выскочили, завывая и дико вопя, мерзкие демоны. В партере кому-то сделалось дурно и даже в галереях послышались нервные смешки.

В самый драматический момент из адской бездны явился Мефистофель; он был одёт во всё чёрное, густо вымазан сажей, а вокруг глаз ему нанесли фосфорическую краску, издающую мертвенный свет. Люди в ужасе отшатнулись от сцены и готовы были броситься из театра вон, если бы на подиум не выскочил шут, который, кривляясь, смеясь и отпуская забавные замечания насчёт немцев и чертей, смягчил впечатление от адского кошмара.

Далее спектакль шёл без осложнений. Доктор выдумывал всё новые развлечения для себя и охотно поддавался искушениям Мефистофеля, не внимая скорбным увещеваниям светлого ангела и слушая ангела тёмного, – при этом светлый ангел был одет в цвета Елизаветы, а тёмный – в цвета испанского короля Филиппа. Попав в Рим, доктор невидимым образом присутствовал при папском дворе, где воочию узрел семь смертных грехов: Гордыню, Алчность, Гнев, Зависть, Чревоугодие, Леность и Сластолюбие. Шут, вновь выскочивший на сцену, и здесь не преминул отпустить свои замечания.

Одержимый гордыней, учёный, но неразумный немец уже мечтал, подобно испанцам, о мировом господстве:

Однако время, отпущенное доктору нечистой силой, закончилось; из адских глубин поднялся Люцифер, ещё раз заставив публику содрогнуться от ужаса, и забрал грешную душу немца.

В заключение на сцене опять появился Хор и пропел назидательные стихи:

Зрители захлопали в ладоши, но смотрели при этом не в сторону актёров, вышедших на поклон, а на Елизавету. Она поднялась со своего места и приветствовала их; тогда театр взорвался от бурных криков радости и неистовых рукоплесканий.

– Вы счастливы вдвойне, ваше величество, – сказал сэр Роберт с улыбкой. – Вас торжественно встречают и с любовью провожают.

– Главное теперь, не обмануть мой народ, – отвечала королева, и, мельком взглянув на Роберта, прибавила: – Знаете ли, милорд, мне не нравится лесть, а тем более от близкого друга. Как женщину вы можете осыпать меня комплиментами и каждый из них достигнет цели, но что касается политики, вы в ней – сущее дитя. Ваши замечания кажутся мне в лучшем случае наивными, а в худшем… Не буду вас огорчать.

– Вы и обращаетесь со мною как с ребенком, – с обидой возразил он, – шагу не даете ступить без наставления.

– Возможно, вы пробудили во мне материнские чувства, – на что же тут обижаться? Вы слишком молоды и не знаете, что женская любовь настолько сложна, что разобраться в ней не по силам даже мудрецам. Спросите у любящей женщины, что такое для неё любимый мужчина, и если она будет откровенна с вами, она скажет: он мой муж, мой отец и мой сын. У некоторых больше одно, у других – второе или третье, но все эти чувства тесно переплетены. А вы так молоды, что мне трудно относиться к вам как к отцу или мужу, – на что же обижаться? – повторила Елизавета.

– Вот и опять вы со своими поучениями! – воскликнул Роберт. – Кто я при вас: паж, мальчик для забавы? Я люблю вас всем сердцем, а вы будто играете со мною!

– Тише, милорд, вы привлекаете внимание, – одёрнула его Елизавета. – К тому же, ваши слова об игре забавно звучат в театре. И разве я не говорила вам, что мы все играем?

– Вам игра, а мне погибель! – не унимался Роберт. – Не об этом я мечтал, когда надеялся стать вам ближе.

– О чём же вы мечтали – занять пост лорд-канцлера? – насмешливо спросила Елизавета, выходя из ложи. – Я бы с удовольствием подписала это назначение, но боюсь, что вскоре мне пришлось бы спасать вас от моих разгневанных подданных. Кто знает, может быть со временем…

– А пока я останусь пажом при вашей особе. Славную роль вы мне уготовили, – горько произнёс Роберт.

– Вы мне нравитесь в качестве пажа, и моего желания должно быть достаточно для вас, если вы любите меня как женщину и как королеву, – сухо возразила Елизавета. – А вот что мне совсем не нравится, так это ваше глупое тщеславие и пустая обидчивость. Прощайте, я не желаю вас больше сегодня видеть, несносный мальчишка.

Елизавета отвернулась от него и подала знак своим гвардейцам, чтобы они помогли ей добраться до кареты сквозь восторженную толпу народа.

* * *

Вернувшись из театра в пятом часу пополудни, Елизавета застала в зале Совета сэра Уильяма и сэра Френсиса: они терпеливо дожидались её, дабы поговорить о неотложных государственных делах.

Елизавета, не успевшая переодеться после театра и удручённая размолвкой с Робертом, была раздражена.

– Добрый день господа, – бросила она, усаживаясь в своих широких фижмах на самый край бархатного табурета. – Зачем вы меня ждали?

– Ваше величество… – начал сэр Уильям, но королева перебила его:

– Театр, театр, – всюду театр!..

– Ваше величество? – удивился сэр Уильям.

– Я говорю, что театр – наше любимое национальное развлечение. Итальянский театр чересчур напыщенный, французский слишком легкомысленный, немецкий, наоборот, тяжеловесный, но наш английский театр отражает жизнь, не опускаясь, однако, до простого копирования. Мы отстаем от Европы в живописи, однако то, что фламандцы или итальянцы изображают на своих полотнах, у нас показывают живыми картинами. Вы замечали, как наше простонародье любит театральные зрелища? По пути из театра я наблюдала интересное представление. Два пьяных подмастерья осыпали друг друга ругательствами на углу улицы. Вокруг собралась большая толпа, так что даже моя карета не могла проехать. Люди слушали, как ругаются подмастерья, и поощряли наиболее удачные обороты речи свистом, криками и дружными аплодисментами. Мои гвардейцы хотели разогнать народ, но я не позволила, – я не могла лишать моих подданных такого удовольствия! В конце концов, подмастерья подрались, а в толпе стали заключать пари, кто из них победит. Когда же один из этих драчунов рухнул наземь и не смог подняться, все были разочарованы столь быстрой развязкой, – включая и тех, кто оказался в выигрыше… Да, никто так не любит театр, как мы, – предсказываю вам, что в театре мы достигнем необыкновенных высот, – после этой тирады Елизавета уже в обычном тоне спросила: – Так зачем же вы хотели меня видеть?

– Ваше величество, – снова начал сэр Уильям, – прежде всего, надо решить вопрос о новых льготах для привилегированных компаний. Они исправно платят налоги в казну, но для роста прибыли компаниям нужны некоторые послабления. Я полагаю, что мы можем пойти им навстречу.

– Нет, никаких новых льгот! – затрясла головой Елизавета. – Они и без того находятся у нас на особом положении. Сколько же можно отрывать от государства и давать им!

– Но ваше величество, прибыль…

– Джентльмены, владеющие этими компаниями, получают достаточно прибыли, – не отступала Елизавета. – Если им кажется мало, то это уже болезнь. Пусть обратятся к врачу, он назначит им нужное лечение.

– Мадам, но это лучшие люди страны, – с укоризной произнёс сэр Уильям.

– Я не спорю, милорд. Сейчас, кстати, самое время доказать это. Война на пороге и мы нуждаемся в их помощи… И ещё, милорд, я давно собиралась вам сказать, что удачная торговля – это прекрасно, но не следует забывать благополучии государства. При моём отце, короле Генрихе, всё было выставлено на продажу: имущество и земли монастырей, крестьянских общин, – а порой и короны, – шли с молотка. Они доставались тем, кто был ближе к Генриху, – упокой, Господи, его душу! Правда, мой отец следил, чтобы не было злоупотреблений, – однако значительная часть денег всё же прошла мимо казны. Вы помните сэра Джеймса?

– Конечно, – ответил сэр Френсис вместо сэра Уильяма.

– Сэр Джеймс – один из тех, кто помогал проводить реформы вашему покойному батюшке, – сказал сэр Уильям.

– Да, он помогал. В результате состояние сэра Джеймса выросло до баснословных размеров, но какой с этого был прок государству? Пока сэр Джеймс был жив, он хотя бы платил налоги в казну, – но когда он умер, его наследники промотали всё до последнего гроша. Ладно бы это произошло у нас, и деньги, таким образом, не ушли бы из страны, но наследники жили во Франции. Богатство сэра Джеймса пошло на пользу другому государству, а ведь это было наше, английское богатство! – Елизавета не скрывала возмущения. – Нет, сэр Уильям, деньги – ненадёжная вещь, если речь идёт о державных интересах. Государство держится на земле и на том, что производится на этой земле. Нам надо обдумать, как вернуть общинную землю крестьянам. Хватит им бродяжничать и заниматься разбоем; мы вырастили уже два поколения людей, которые не хотят работать, но ищут где бы что урвать. Какие же из них граждане, если они ничего не имеют; что за подданные они, если с них нечего взять!

– Ваше величество излагает мудрые мысли, – поклонился сэр Уильям. – Позвольте лишь указать на то, что накануне войны производить реформы не совсем удобно.

– Особенно, когда наши враги поднимают голову, – прибавил сэр Френсис.

– Враги? – переспросила Елизавета. – Значит, вы плохо служите мне? Враги – это по вашей части, сэр начальник секретной королевской службы.

– Все свои силы я отдаю службе вашему величеству. Но если вы считаете, что я плохо служу, вы можете заменить меня или отдать под суд, – сэр Френсис насупился и уставился в пол.

– Я пошутила, милорд.

– Я не понимаю таких шуток, – пробормотал сэр Френсис.

– Как будто вы вообще понимаете шутки, – проговорила про себя Елизавета, а вслух сказала: – Я довольна вашей службой, сэр Френсис, и доказала это, награждая и возвышая вас… Объясните же мне, какие враги поднимают голову?

– Испанский король тоже готовится к войне, – сказал сэр Френсис, глядя на носки своих сапог, – в том числе, к войне тайной. Он посылает в Англию своих агентов, которые пытаются сеять смуту среди ваших подданных; в Италии на деньги испанцев и под покровительством римского папы открыты школы, которые специально обучают подобных агентов. Находится достаточное количество англичан, которые идут в эти школы, и большая часть из них – фанатичные католики, желающие смерти вашему величеству.

Должен заметить, что у испанского короля больше возможностей для ведения тайной войны, чем у нас. В Испании, как вам известно, нет приверженцев евангелической веры, среди которых мы могли бы вербовать своих помощников. Кроме того, власть короля Филиппа поддерживается инквизицией, требующей безусловного повиновения ему как верховному покровителю католичества. Исходя из всего этого, мы не можем вызвать брожение в испанском обществе, поднять восстание в этой стране или составить заговор против Филиппа.

Нам удаётся получать надёжные сведения из Испании, наши люди есть и в итальянских школах, – но надеяться на большее не приходится. Поэтому нам чрезвычайно важно истребить испанских агентов в Англии и уничтожить вражеские гнёзда в нашей стране ещё до начала войны с Испанией, – иначе я не ручаюсь за последствия.

– Ну, что же, вы засылаете к Филиппу наших агентов, он засылает ко мне своих, – чему тут удивляться? – беспечно отозвалась Елизавета. – Вы ведь успешно боретесь с его агентами, я это знаю по вашим докладам.

– Да, борюсь. Однако их не становится меньше, – ответил сэр Френсис и замолчал.

– Отчего же?

Сэр Френсис молчал.

– Ваше величество, разрешите мне привести уместную к данному случаю аллегорию, – вмешался сэр Уильям. – Бесполезно бороться с осами, пока вы не разорили осиное гнездо, а если муравьи одолевают вас, то бессмысленно гоняться за каждым из них по отдельности, необходимо сжечь муравейник, дабы убить муравьиных маток. Сэр Френсис хочет сказать, что срубленное дерево может дать новые ростки, но дерево уже никогда не вырастет, если лишить его корней.

– Мне это понятно, милорд, но к чему вы клоните?

– Я нижайше прошу вас принять решение, которого ждёт Англия, – сэр Уильям склонился перед королевой.

По её лицу пробежала тень.

– Вы с этим ко мне пришли? – спросила королева.

– Да, ваше величество. Это наиглавнейший вопрос на сегодня, – ответил сэр Уильям, склоняясь перед Елизаветой ещё ниже.

– Я правильно понимаю: вы требуете от меня принять какие-то меры в отношении королевы Марии? – уточнила она, хотя и без того всё было ясно.

– В стране не может быть двух королев, – сэр Френсис поднял голову и посмотрел Елизавете прямо в глаза.

– Совершенно верно, ваше величество, – сказал сэр Уильям, распрямившись и тоже глядя на неё.

– Но королева остаётся королевой даже в темнице, – проговорила Елизавета.

– Королева остаётся королевой до тех пор, пока она жива, – сурово возразил сэр Френсис.

– Зачем вы тревожите меня, господа?! – повысила голос Елизавета. – Вы снова и снова требуете от меня немыслимого! Нарушить святость звания, дарованного Богом, посягнуть на жизнь особы, предки которой много веков получали священное помазание миррой и елеем! Это не просто преступление, – это неслыханное кощунство, святотатство; это нарушение порядка, заведённого Господом!

– Разве раньше все короли умирали своей смертью? – не отступал сэр Френсис.

– Подобные прецеденты были в истории, – поддержал его сэр Уильям.

– Да, были, но не хотите же вы, чтобы я стала убийцей? Не думаете ли вы, что я паду так низко, что прикажу умертвить Марию тайным образом?! – воскликнула Елизавета с неподдельным гневом.

– О, нет, ваше величество, мы и в мыслях этого не держали! – испуганно сказал сэр Уильям. – Мы знаем благородство и величие вашей души. Мы имели в виду другое: мы вспомнили о вашем отце…

– Который казнил мою мать? – Елизавета обожгла его взглядом. – Хороший пример вы привели! Но он неудачен, – леди Болейн не была королевой по рождению, он стала ею по воле короля. Он возвёл её на престол и он лишил её престола; король имел на это полное право, чтобы там ни говорили папа и католики! Я от всего сердца жалею мою несчастную мать, но Генрих мог по закону отнять у неё корону и жизнь; не забывайте, что леди Болейн предстала перед судом, который вынес ей приговор на законных основаниях.

– Основанием была государственная измена, – сказал сэр Френсис, пряча глаза за полуопущенными веками, – а за это полагается смерть.

– Леди Болейн была осуждена по закону, – повторила Елизавета, и голос её внезапно дрогнул.

– А если возникнут законные основания для предания суду Марии Шотландской? – спросил сэр Уильям.

– Они должны быть очень вескими, чтобы перетянуть на чаше весов правосудия святость её рождения и звания. Думаю, что никогда Мария не совершит столь ужасных проступков, – Елизавета поднялась и расправила платье: – Милорды, наш разговор закончен. Все остальные дела подождут до завтра. Прощайте, господа.

– Ваше величество, – поклонились они.

Когда за королевой закрылись двери, сэр Френсис тихо сказал:

– У меня всё готово. Нужен лишь подходящий случай.

– С Богом, – ответил сэр Уильям. – Пора кончать!

* * *

Джейн, фрейлина королевы, могла бы стать влиятельной персоной при дворе, если бы захотела этого. Придворные дамы и джентльмены добивались её расположения, зная о её близости к Елизавете. Вначале это повышенное внимание смущало Джейн, но потом она выработала защиту, приняв гордый и высокомерный вид, который позволял держать назойливых придворных на расстоянии. Её сразу же невзлюбили, зато перестали докучать; что же касается зависти и злословия, то Джейн сделалась их жертвой немедленно после того, как была приближена к королеве. Три вещи позволяли Джейн держаться независимо и не обращать внимания на недоброжелателей: служение Богу, служение Елизавете и любовь к Энтони. Всё это было таким чистым и возвышенным, что она больше парила в небесах, чем ходила по грешной земле.

– Милая Джейн, – говорил Энтони при очередной встрече, – вы ангел. Рядом с вами и я становлюсь чище: вы – моя наставница в душевном благородстве.

– Если бы вы обратились в истинную веру, у вас появились бы более возвышенные наставники. Я удивлена, Энтони, что вы, так любящий Спасителя, до сих пор остаётесь в вере, которая искажает его учение, – Джейн взяла Энтони за руку и посмотрела ему в глаза.

– Ах, ваш взгляд проникает мне в душу! – вскричал он. – Право же, жизнь не жалко отдать за один такой взгляд!

Энтони принялся целовать её пальцы. Джейн отдёрнула руку:

– Иногда вы меня пугаете, милорд: я знаю, что вы серьёзно относитесь к вере, но каждый раз вы сводите разговор к шутке.

– Какие шутки, моя дорогая Джейн? Мою любовь к вам вы называете шуткой?

– Поймите, Энтони, для меня очень важно ваше отношение к Господу. Что за семья будет у нас, если каждый из нас станет верить в Бога по-своему? Муж и жена должны вместе служить Богу на этой земле, – тогда и в загробной жизни они будут рядом. Мне странно, что вы не хотите этого понять, – грустно сказала Джейн.

– Не печальтесь, моя милая, со временем я приду к вашей вере, – каждый разговор с вами приближает меня к этому, – но пока я не готов, – Энтони взял её под локоть. – Пройдёмся по аллее парка, какая дивная погода нынче! Она напоминает итальянскую весну, когда Аполлон ласкает землю тёплыми лучами, а Флора покрывает её пышными цветами; люди веселы и смеются, почти из каждого окна слышны музыка и пение.

– Вы бывали в Италии?

– Да, по делам… Поглядите-ка, эта скульптура Минервы будто вылеплена с нашей королевы: те же черты лица, та же величавость! Как я завидую вам, что вы можете видеть её величество каждый день!

– Королева так одинока: ни мужа, ни детей, – вздохнула Джейн. – Её былой друг, граф Лестер не был ей опорой в жизни, её величеству всё приходилось решать и делать самой.

– Вы говорите о сэре Дадли? – спросил Энтони. – Да, это милый, но беспомощный человек. Зато его племянник молод и силён; королева может опереться на его плечо.

– К сожалению, сэр Роберт часто огорчает её величество, – ещё раз вздохнула Джейн.

– Да что вы? И в чём причина этого?

– Сэр Роберт слишком высокого мнения о себе. Он любит королеву, – но ему кажется, что она мало его ценит. Между ними случаются ссоры по этому поводу.

– Присядем на скамейку? – предложил Энтони. – Как жаль слышать такое, – они лишь недавно вместе, а уже разлад! Но мне кажется, вы преувеличиваете, Джейн, немножечко сочиняете.

– Сочиняю?! – воскликнула она с обидой. – Сегодня её величество вернулась из театра расстроенная. В театре она была с сэром Робертом, – значит, он огорчил её. Это тем более верно, что сэр Роберт не присутствовал на обеде, и её величество даже не спросила о нём.

– Беру свои слова обратно, похоже вы правы, – согласился Энтони. – Между прочим, я когда-то знавал сэра Роберта. Близки мы не были, но что-то вроде приятельских отношений существовало.

– Вы поражаете меня, милорд, – несмотря на вашу молодость, вы всех знаете, со всеми знакомы.

– Я очень общителен и мне интересны люди, – засмеялся Энтони. – Путешественники открывают новые страны, а я открываю для себя новых людей. Это так увлекательно, находить и открывать новых людей.

– Увы, мне это недоступно! – с сожалением сказала Джейн. – Я выросла затворницей под строгим надзором своего опекуна, которого вы считаете добрым человеком. Я почти ни с кем не зналась.

– Однако теперь у вас огромные возможности для знакомства, – заметил Энтони. – Вы могли бы завести десятки друзей, – не говоря уже о полезных связях.

– Нет, это не по мне. Я не верю в дружбу по расчёту.

– Расчёт – это фундамент, на котором держится мир; всё в мире строится на расчёте, – возразил Энтони. – Так заведено от Бога: он дал нам десять заповедей, чтобы мы соблюдали их – разве это не расчёт? Будете соблюдать заповеди, можете рассчитывать на Царствие Небесное; не будете – договор расторгается. Блестящий образец расчёта! А учение Спасителя, о котором вы упомянули, – что это, как не расчёт? Тоже случай договорных взаимных обязательств, – между Господом и человеком. Таким образом, расчёт идет от Бога и наш Бог – расчёт. Взгляните внимательно, милая леди, везде вы найдёте расчёт. По расчёту живут как наши католики, так и ваши протестанты, – в этом у них нет религиозных различий.

– Вы кощунствуете, милорд! – возмутилась Джейн. – Отношения между Богом и человеком есть великое таинство. Глубокие чувства лежат в основе этих отношений: вера, надежда и любовь, – а не ваш плоский расчёт!

– Простите меня, Джейн. Я увлёкся краснобайством и согрешил, – Энтони умоляюще сложил руки на груди. – Ваши слова о расчёте напомнили мне одну сцену, которую я недавно наблюдал. Хозяева дома выгоняли семью, которая не могла больше платить аренду. Беднягам некуда было податься, – пытаясь успокоить своих испуганных детей, они в растерянности стояли на улице, а хозяева дома жаловались, как трудно нынче жить, какие большие расходы у них, как приходится считать каждый пенни. Затем выгнанное из дома семейство побрело куда глаза глядят, а хозяева всё продолжали жаловаться на свою тяжелую жизнь.

Самое забавное, что я знаю этих хозяев: они весьма обеспеченные люди, имеют собственное дело, с которого получают неплохой доходец, к тому же, владеют четырьмя или пятью домами в Лондоне. Один из этих домов сдаётся под жильё для бедняков; аренда приносит моим знакомым небольшую сумму, однако её хватает на покрытие каких-то там пустяшных расходов. Это важное обстоятельство заставляет моих добрых друзей аккуратно взыскивать арендную плату, не давая никаких отсрочек и поблажек и безжалостно выгонять на улицу тех, кто заплатить не может. А что поделаешь, нам нет расчёта держать должников, говорили они мне.

– Вы, конечно, скажете, что эти ваши знакомые принадлежат к евангелической вере? – спросила Джейн.

– В том-то и дело, что к католической! – воскликнул Энтони. – Если бы они были протестантами, я бы ещё мог понять их. Ваш великий пророк Кальвин… Ах, извините, Джейн, я опять кощунствую, – не буду, не буду!.. Кальвин утверждал, что каждый человек от рождения предопределён Господом к спасению или проклятию; знак же предопределения – успех или неудача в жизни. Те, кому удалось добиться успеха, были определены к спасению; те, кто потерпели неудачу в жизненных делах, были намечены Господом к погибели. Исходя из этого, бедняков нечего жалеть, – ведь сам Бог проклял их души.

Но в нашей вере иные представления: следуя словам апостолов, мы полагаем, что все люди равны перед Господом, – богатые и бедные, знатные и незнатные, наделённые властью и подчиняющиеся ей, хозяева и рабы. Спасение же человека зависит исключительно от того, сможет ли он очистить от грехов душу и сердце, чтобы войти в сонм святых перед ликом Господа.

Вот почему меня задел за живое поступок моих знакомых. Денежный расчёт взял у них верх не только над расчётом небесным, но и над мыслью о спасении души.

– Чему удивляться? – сказала Джейн. – Они берут пример с главы вашей церкви. Поведение пап бывает просто ужасным…

– Не будем трогать святейших пап, милая Джейн! Пути Господа неисповедимы, – прервал её Энтони. – Я думаю, что циничный расчёт, бессовестная корысть и бесстыдная погоня за чистоганом, поразившие Англию, подобно чуме, заразили нас при короле Генрихе. Своими реформами он погасил божью искру в народе и открыл дорогу самым низменным порывам. Недаром одной из первых жертв этих реформ пал сэр Томас Мор, великий человек, не принявший их и сложивший голову на плахе.

– Но в старые времена тоже творились ужасные вещи, – возразила Джейн.

– Да, было много зла, – но было и добро, сострадание, человеколюбие, бескорыстие и милосердие!

– Вы говорите как… – Джейн не закончила фразу.

– Как государственный преступник? – усмехнулся Энтони и, вздохнув, провёл ладонью по лицу, будто отгоняя наваждение. – Ах, добрая милая Джейн, ваша душевная чистота поистине опасная штука! Она заставляет забыть об осторожности, а это непозволительная роскошь в нашу эпоху.

– Нет, вы не так меня поняли! Вы можете быть со мною откровенны до конца, мне это приятнее, чем слащавые комплименты, – Джейн ободряюще дотронулась до его плеча. – Сегодня вы открылись мне с неожиданной стороны, и хотя я не согласна с вами, но мне нравится ваша искренность.

– Благодарю вас, Джейн… Но о чём мы с вами беседовали?… Да, о сэре Роберте и королеве… Так они поссорились из-за того, что сэр Роберт считает себя ущемлённым вниманием королевы? Это прискорбно. А знаете ли, мне пришла в голову неплохая идея: не попробовать ли мне потолковать с сэром Робертом по-приятельски? Может быть, мне удастся образумить его? – Энтони вопросительно посмотрел на Джейн.

– Если бы вы были его близким другом, тогда, возможно, это принесло бы пользу. Однако ваше давнее и поверхностное знакомство вряд ли позволяет надеяться, что он прислушается к вашим советам, – с сомнением произнесла Джейн.

– Вы правы. Что же, забудем об этом… Смотрите, какой восхитительный закат сегодня! На небе ни одного облачка, воздух прозрачен и наполнен розовым цветом, верхушки деревьев озарены томными лучами заходящего солнца, свежие молодые листья трепещут от нежного тёплого ветерка. Чудесный вечер, не правда ли?

– Да, чудесный вечер, – рассеяно кивнула Джейн. – Быть может, ваша идея не так плоха. Попробуйте поговорить с сэром Робертом; мне очень жаль королеву, она расстраивается из-за ссор с ним.

– Вы сама доброта, Джейн, – Энтони поднёс её руку к своим губам. – Значит, вы представите меня сэру Роберту?

– Я? Не понимаю.

– Но я не вхож во дворец, меня не пропустят дальше передних комнат. Вот если вы попросите сэра Роберта об аудиенции для меня… Кто сможет отказать любимой фрейлине королевы?

– Ох, знали бы вы, сколько мне приходится выслушивать просьб, обращённых ко мне именно как к фрейлине её величества! – воскликнула Джейн.

– Я вам сочувствую, – однако я прошу не для себя: какой мне прок от этой встречи? Впрочем, как хотите.

– Нет, нет, я не отказываюсь! Ладно, я попрошу сэра Роберта, – согласилась Джейн.

– Когда?

– В ближайшие дни.

– А сейчас?

– Сейчас?

– Да, сейчас. Вы сказали, что королева, вернувшись из театра, не пожелала видеть сэра Роберта, и, стало быть, он теперь один в своих покоях. Удобный момент для аудиенции, когда ещё такой будет? – убеждал Энтони.

– Хорошо, я теперь же пойду к сэру Роберту, – Джейн встала со скамьи.

– Я провожу вас, – поднялся вслед за ней Энтони, – и буду ждать в мозаичной приёмной… А всё-таки чудесный закат сегодня.

* * *

Сэр Роберт, в распахнутом халате, метался по своей комнате, опрокидывая мебель и швыряя всё что попадало ему под руку. На полу валялись стулья и кресла, осколки разбитых ваз, перегнутые книги, опрокинутые канделябры, разбросанные свечи, – но более всего было помятых и разорванных листов бумаги. Сэр Роберт вот уже третий час писал послание к королеве; оно должно было поставить точку в их ненормальных отношениях и прекратить издевательства, которым он подвергался.

Начало письма выходило легко: «Ваше величество!», – но дальше шло туго. Был, например, такой вариант: «Я имею честь уведомить вас, что отныне не обеспокою своим присутствием вашу особу, весьма занятую наиважнейшими делами…» – и так далее. Однако при повторном прочтении обнаружилось, что выходила какая-то чепуха: особа королевы отделялась от неё самой и занималась наиважнейшими делами; в то же время сэр Роберт, обращаясь к королеве, обещал не беспокоить эту особу, чем окончательно придавал особе самостоятельный статус, – раздвоение личности было очевидно.

Второй вариант вроде бы звучал лучше: «Ваше величество! Не претендуя на место возле вашего трона, я оставляю его другим, более достойным персонам…» – и прочее. Но и этот вариант был плох: как можно было оставить место, на которое, по его же собственному признанию, сэр Роберт не претендовал? Нельзя же, черт побери, оставить то, чего у него нет и что ему не надо?!.. И что означает «другим, более достойным персонам», – следовательно, он персона недостойная? Хороший оборот речи, нечего сказать: «Я, недостойная персона, оставляю место другим, более достойным персонам»!

На третьем варианте сэр Роберт совсем было остановился: «Ваше величество! Ввиду постоянного невнимания, которое вы мне показываете, я не желаю обременять вас моим несносным обществом…», – и далее в том же духе. Поразмыслив, сэр Роберт порвал и это послание: его смутило «постоянное невнимание, которое вы мне показываете». Если что-то кому-то постоянно показывают, то это может быть что угодно, но не «невнимание». К тому же получалось, что сэр Роберт не желал обременять королеву своим обществом, которое он же называл несносным, то есть невыносимым. Зачем же обременять королеву тем, что она, как заранее известно, не сможет вынести?

В общем, третий вариант также был плохим, – а за ним последовали столь же плохие четвёртый, пятый, шестой, седьмой, восьмой и девятый. На десятом варианте сэр Роберт отчаялся; упал на кровать, выпил прямо из горлышка полбутылки крепкого вина, – и затосковал. Глядя на лепнину потолка, на которой были изображены молодые ангелочки, он с горечью думал, что даже его личные покои оформлены в стиле детской комнаты или девичьей. Королева и впрямь относилась к нему как к ребёнку, игралась с ним, как с подростком-пажом; с отвращением вспомнил он разыгранную Елизаветой сцену с переодеванием в женскую одежду.

– Милорд, – послышался вдруг чей-то голос, – можно поговорить с вами?

Сэр Роберт встрепенулся и запахнул полы халата. Джейн, фрейлина королевы, стояла перед кроватью.

– Как вы вошли? – спросил он, нехотя вставая.

– Никого из ваших слуг не было, а стража выставлена лишь на дальних дверях, – сказала Джейн.

– А, все уже разбежались… – протянул сэр Роберт. – Уже пронюхали.

– Что пронюхали, милорд? – удивилась Джейн.

– Будто вы не знаете, миледи. Мои дружеские отношения с её величеством кончились, я уезжаю от двора.

– По-моему, вы преувеличиваете, милорд, – улыбнулась Джейн.

– У вас улыбка точь-в-точь как у королевы, – сказал сэр Роберт. – Преувеличиваю, вы говорите? Нет, я не ничего не преувеличиваю, – я пишу прощальное письмо королеве, но и оно не очень-то у меня получается.

– Ну и хорошо, потому что в нём нет необходимости, – уверенно произнесла Джейн. – Ваши отношения с её величеством наладятся, – и очень скоро! С этим я к вам пришла.

– Вас направила королева? – недоверчиво взглянул на неё сэр Роберт.

– Нет, я пришла сама, но меня просил также другой человек, мой хороший друг. Он хотел бы встретиться с вами.

– Не понимаю. Что за человек? И какое ему дело до моих отношений с королевой? – раздраженно спросил сэр Роберт.

– Он мой хороший друг, – повторила Джейн. – Когда-то он был знаком и с вами: сэр Энтони, ваш давний приятель.

– Не помню. Но какое ему, всё же, дело до моих отношений с королевой?

– Ах, милорд, дайте ему аудиенцию! Я не могу толком объяснить вам, но прошу – побеседуйте с ним! – смутившись, воскликнула Джейн.

– Странная просьба. Мне сейчас не до бесед, – покачал головой сэр Роберт. – Но ладно, миледи, не надо так волноваться! Хорошо, пусть ваш друг придёт.

– Благодарю вас, милорд, – облегчённо выдохнула Джейн. – Я иду за сэром Энтони, скоро он будет здесь…

Двери распахнулись, и в комнату влетел Энтони:

– Бог мой, сэр Роберт! Как долго с вами не виделись, дружище! Позвольте мне обнять вас, – и он крепко прижал его к себе.

– Очень рад, – растерянно проговорил сэр Роберт. – Как же… Мы ведь с вами были знакомы? Да, да… Не хотите ли стаканчик вина?

– С удовольствием, милорд, – согласился растроганный Энтони. – До чего высоко вы взлетели; какие у вас апартаменты, а главное, где, – в самом дворце королевы! Ну, разве не правы были те, кто предсказывал вам великое будущее? За вас, друг мой, за ваши незаурядные способности!

– Благодарю вас, сэр…

– …Энтони. Не говорите мне, что вы меня не помните! Сколько дней мы провели вместе в доме вашего дядюшки сэра Дадли, – то есть, простите, графа Лестера. Надеюсь, здоровье графа по-прежнему крепкое? Он всегда хвалился, что у него сердце быка, желудок овцы и голова носорога; когда в Лондоне была чума, он, бросая ей вызов, напоказ расхаживал по заражённым улицам, – и она бежала от него в страхе!

– Благодарю вас, он по-прежнему здоров. Но, сэр Энтони, я…

– Он был уверен, что вы достигнете многого! Как-то раз граф поднял вас на руки, показал гостям и сказал: «Я буду не я, если этот юный джентльмен не превзойдёт своего дядю! Он недавно выучился говорить, а уже рассуждает о таких сложных вещах с таким разумением, что его впору избирать в парламент. Что же из него станется, когда он вырастит? Помяните моё слово, он будет новым Цицероном, Сенекой, Катоном и Калидием; этот мальчик шагает семимильными шагами, он обгонит всех нас!». И правда, сколько раз мы застывали, пораженные вашим выдающимся умом, который так ярко проявлялся уже в ту далёкую пору. Мы, ваши сверстники, ощущали себя детьми по сравнению с вами.

– Вот теперь я вас вроде бы припоминаю. Да, да, я видел вас в доме моего дяди… Ещё стакан вина?

– Не откажусь… Боже мой, милорд, как мы обрадовались, когда узнали, что вы приближены ко двору её величества! Не подумайте, что мы рассчитываем на вашу протекцию: мы обрадовались за вас, – наконец-то, сэр Роберт сможет в полной мере раскрыть свои многочисленные таланты, говорили мы.

– Да, я приближен к её величеству, – сэр Роберт помрачнел. – Да, я приближен, но мои таланты не замечены здесь.

– Вы шутите, милорд?! – изумился Энтони. – Как можно не заметить высокое дерево в чистом поле, одинокую гору в голой степи, огромное облако в пустом небе? Ну, полно, вы решили разыграть меня, – хотя должен признать, что вы отпустили славную шутку: не заметить вас, с вашими способностями! Ха-ха-ха! Ха-ха-ха! Господи, давненько я так не смеялся! – Энтони вытер выступившие на глазах слёзы.

– Именно, что одинокую гору, – вздохнул сэр Роберт. – Я не шучу, сэр Энтони, при дворе я никто.

– Святые угодники! – Энтони вмиг сделался серьёзным. – Почему же королева не обуздает ваших врагов, которые мешают вам развернуться?

– Королева? – переспросил сэр Роберт. – Иногда мне кажется, что королева и есть мой главный враг, – выпалил он и в испуге обернулся на дверь.

– Не может быть! – как ни в чём не бывало подхватил Энтони. – Всем известно расположение к вам её величества. Елизавета ценит вас, она относится к вам как к ближайшему другу; её величество ничего не делает без ваших советов.

– Откуда вы это взяли, сэр? – с досадой возразил сэр Роберт. – Я мог бы открыть вам глаза на настоящее положение вещей, но это слишком унизительно для меня… Я принял решение: я покину двор.

– Я не верю своим ушам. Вы покинете двор? Помилуйте, да кому же ещё быть при дворе, как не вам! Нет, это невозможно; будь я на месте королевы, я сразу назначил бы вас лорд-канцлером.

– Жаль, что вы не королева, – криво усмехнулся сэр Роберт.

– Я не королева, это правда, – но положа руку на сердце, разве Елизавета настоящая королева? – будто мимоходом проговорил Энтони. – Вспомните, кем была её мать; Елизавету признают королевой в одной Англии, да и то не всё.

– Вы забываетесь, сэр, – насторожился сэр Роберт. – Бог мой, какую крамолу вы несёте!

– Крамолу? Об этом чирикает сейчас каждый воробей на заборе! – добродушно улыбнулся Энтони. – Время Елизаветы прошло, поверьте мне. Она стремительно стареет, её ум ослаб, силы на исходе. О чём толковать, если она даже вас – вас! – не ценит. А наследников у неё, как вы знаете, нет; подумайте, к кому перейдёт корона в скором будущем?

– Оставьте меня! – вскричал сэр Роберт. – Я должен был бы сдать вас сэру Френсису за такие речи, и лишь наша старая дружба удерживает меня от этого. Оставьте меня, я вам приказываю! Я люблю её величество королеву Елизавету и никогда не предам её.

– Милорд, если вы полагаете, что я считаю вас, благороднейшего человека, способным на предательство, отдайте меня немедленно палачу, – взгляд Энтони сверкнул яростью. – Но позвольте заметить, – любого другого джентльмена за одно лишь предположение, что у меня могут быть низкие помыслы, я тут же вызвал бы на поединок. К вам это, разумеется, не относится: Англия нуждается в вас, вам уготовлена великая роль в её истории, – и я не посмею посягнуть на того, кого оберегает Провидение… Зовите же палача, милорд, я жду.

– Простите, сэр Энтони, – но, право же, вы чересчур далеко заходите, – растерялся сэр Роберт. – Простите, сэр, я не хотел вас обидеть.

– Далеко захожу? – сказал Энтони, не сбавляя тона. – А в чём, позвольте вас спросить? Что не так в моих словах? Королева Елизавета стареет и у неё нет наследников, – это неправда? Вас она не ценит, – это тоже неправда? Или может быть неправда то, что корона после её смерти перейдёт к Марии Шотландской?

– К чему вы клоните? – вопросом на вопрос ответил сэр Роберт. – Я что-то не пойму. Мисс Джейн сказала мне, что мои отношения с королевой скоро наладятся, и вы в этом духе хотели со мною поговорить. Однако я вижу, что у вас другие цели.

– Вы ошибаетесь, милорд. Я хочу, чтобы ваши отношения с королевой Елизаветой наладились, – но я также хочу, чтобы вы проявили себя на государственном поприще на благо Англии. Позаботьтесь о своём будущем, милорд, – вот моя единственная цель.

– Что вам нужно, скажите прямо, – устало произнёс сэр Роберт.

– Только одно – согласны ли вы поддержать законную наследницу престола Марию Стюарт, когда после кончины королевы Елизаветы она заявит свои права на корону?

– Ну, до этого ещё надо дожить!

– Жизнь человеков в руцах Божьих, – кто может знать, сколько ему отпущено Богом? Горе тому, кто опаздывает, когда Господь призывает его на великое дело.

– Что вам нужно от меня? – повторил сэр Роберт. – Положим, я поддержу Марию Шотландскую, когда придёт её время, – но какое это сейчас имеет значение?

– Это имеет большое значение, милорд. Королева Мария должна понимать, на кого она может опереться, – а такой человек, как вы, огромное приобретение для неё, – сказал Энтони и почтительно поклонился сэру Роберту. – Напишите Марии, милорд, чтобы порадовать её и позаботиться о себе.

– Нет, нет, я ничего писать не буду! – испуганно замотал головой сэр Роберт. – Попадись моё письмо сэру Френсису, меня обвинят в государственной измене!

– Клянусь спасением своей души и вечным райским блаженством, что ваше письмо тотчас по прочтении будет уничтожено королевой Марией! – перекрестился Энтони. – Клянусь и целую крест, – он приложился к распятию, стоявшему на комоде возле кровати. – От вас требуется всего несколько безобидных фраз, отражающих суть того, что вы мне говорили: «Я служил и буду служить её величеству королеве Елизавете, пока она жива. Я не подвергаю сомнению, однако, ваши права на престол, мадам, – подтверждённые обычаем и законом. Пусть всё свершится по воле Божьей!». Под этим письмом мог бы подписаться каждый верноподданный её величества Елизаветы, – а от вас даже подписи не требуется, королева Мария поймёт, от кого получила послание. Как видите, ничего крамольного.

– Да, пожалуй, – нерешительно сказал сэр Роберт. – Но я не стану писать «пусть всё свершится по воле Божьей», – это похоже на пожелание или призыв.

– Вам виднее, милорд, вы всегда были тонким филологом. Вот вам лист бумаги, – боже, сколько у вас тут её разбросано! – пишите, как пожелаете… Отлично! – Энтони посыпал лист песком, стряхнул, свернул письмо в трубочку и спрятал в потайной карман своего широкого плаща. – Что же, милорд, выпьем! За самую светлую голову в Англии – за вас! За будущего лорд-канцлера нашей страны!

– Ну, до этого далеко, – пробормотал сэр Роберт.

– Но это обязательно будет, – уверенно произнёс Энтони.

* * *

Джейн крайне изумилась, когда ей сказали, что с ней хочет встретиться сэр Френсис. Не понимая, чем она могла заинтересовать начальника секретной королевской службы, Джейн ещё больше удивилась, когда её попросили спуститься по чёрной лестнице в хозяйственный подвал, а затем провели по длинному тёмному коридору в каморку с бедной обстановкой, где жил, видимо, кто-то из сторожей. Тут девушку усадили на сундук, стоявший у стены, и оставили одну, сказав, что сэр Френсис скоро прибудет.

На столе горела свечка, которая тускло и неровно освещала комнату. Джейн подняла глаза вверх и увидела паутину под потолком; в ней что-то двигалось, – Джейн, к своему ужасу, рассмотрела паука, который спускался прямо ей на голову. Она вскрикнула и стремглав выбежала из комнаты, но в коридоре её остановил неприметный человек в серой одежде:

– Пожалуйста, вернитесь на своё место.

– Но там паук!

– Сэр Френсис скоро придёт, – сказал ей неприметный человек. – Пожалуйста, вернитесь на своё место.

Джейн с укором посмотрела на него и побрела назад; в комнате она, однако, не села на сундук, – она решила стоя дожидаться сэра Френсиса, расположившись около стола поближе к огню свечи.

Вопреки уверению человека в серой одежде, ждать пришлось довольно долго. Джейн вздыхала и переминалась с ноги на ногу, посматривая краем глаза на паутину и сердясь на сэра Френсиса, который зачем-то заставил придти её сюда. Потом он стала думать о королеве, о сэре Роберте, об Энтони и о себе, – и вздрогнула, когда скрипнула отворённая сэром Френсисом дверь.

– Добрый вечер, миледи, – невнятно пробурчал он, прошёл к столу, придвинул хромоногий табурет и боком уселся на него.

Джейн продолжала стоять, потеряв дар речи от такого обращения.

Сэр Френсис, не обращая на неё внимания, вытащил откуда-то клочок бумаги, поднёс его к свече и, подслеповато щурясь, прочитал то, что там было написано.

– Так, – сказал он сам себе, – понятно.

Потом прибавил, подняв глаза на Джейн:

– Что вы стоите? Присаживайтесь. Разговор у нас с вами будет долгим.

– Спасибо, я постою, – отказалась Джейн.

– Ну как хотите… Вначале уточним кое-что. Вы из дворянской, протестантской семьи, рано потеряли родителей, вас воспитывал опекун. Всё правильно?

– Всё правильно.

– Ваш опекун придерживается католической веры, но вы протестантка, – так?

– Да.

– Странно, – сэр Френсис испытующе посмотрел на Джейн. – Как вам удалось сохранить религию ваших родителей? Неужели ваш опекун не оказывал на вас давление, не требовал переменить веру?

– Он пытался обратить меня в католичество, но не смог. Из-за этого у нас с ним постоянно возникали конфликты.

– Вот как? Похвально, что столь юная особа так привержена нашей религии, – сказал сэр Френсис безо всякого выражения. – А в доме вашего опекуна бывали представители известных католических фамилий?

– В его доме бывало много народа, я не задумывалась, кто к какой вере принадлежит.

– Как же так? Вы стойкая, убеждённая протестантка, – и не задумывались, что за люди собираются в доме вашего опекуна?

– Я жила своей жизнью.

– Интересно. Это большая редкость: человек, живущий своей жизнью, – особенно в наше время. Но вам удалось, тем не менее, войти в доверие к её величеству и стать фрейлиной королевы?

– В этом нет моей заслуги. Ко двору меня привез мой опекун, кто-то рассказал королеве о том, что я сирота. Её величество решила подыскать мне жениха, но после разговора со мною переменила своё решение и оставила меня при себе, – рассказала Джейн, отчего-то торопясь и волнуясь.

– Какое удачное стечение обстоятельств! Вас привезли ко двору, кто-то рассказал о вас королеве, её величество захотела устроить вашу судьбу, затем вы так хорошо поговорили с королевой, что она сделала вас фрейлиной. Вы родились под счастливой звездой, миледи, – взгляд сэра Френсиса стал колючим. – Но ваш опекун дал вам советы, как беседовать с её величеством?

– Нет, милорд. Он скоро уехал на континент и мы с тех пор не виделись.

– Он уехал до того, как вы стали фрейлиной, или после?

– Я не помню. Но какое это имеет значение? К чему этот разговор, милорд, я не понимаю? – с возмущением сказала Джейн.

– Хорошо, детали мы уточнили, – прервал её сэр Френсис. – Теперь скажите мне, в каких отношениях вы состоите с сэром Энтони? Вам известен, надеюсь, сэр Энтони?

– Почему я должна отвечать вам? Какое вам дело до этого? Почему вы допрашиваете меня? – на глазах Джейн выступили слёзы.

– Допрашиваю? – на лице сэра Френсиса промелькнула странная гримаса. – Господь с вами, миледи, разве это допрос? Мы просто беседуем с вами по-дружески. Не забывайте, что я начальник секретной королевской службы, а значит, ваш лучший друг. Да, не смотрите на меня так сердито, – я ваш лучший друг, потому что служба, которую я возглавляю, стоит на страже интересов людей, которые преданны королеве. Вы ведь преданны королеве, леди Джейн?

Она кивнула, глотая слёзы.

– Так нечего расстраиваться. Будьте со мной откровенны, и я смогу помочь вам, как никто другой. Не надо ничего от меня скрывать, – ну, не будете же вы скрывать от лекаря признаки вашей болезни: как ему лечить вас, если он не разберётся в том, чем вы болеете? Умолчание может привести в таком случае к самому неприятному исходу. Не бойтесь признаваться в своей скверне и отбросьте стыд – врач привык к рассказам о болезнях. Наша служба подобна человеколюбивой исцеляющей медицине, однако мы лечим болезни более страшные, чем запор или насморк – мы лечим болезни, которые могут поразить государство. От них вреда куда больше, чем от чумы или чахотки, ибо государственные болезни могут выкосить население страны без остатка… Поверьте, я слышал такие признания, что меня невозможно чем-либо удивить. Не стыдитесь меня, миледи, признайтесь во всём.

– Я не знаю, каких признаний вы от меня требуете, – сказала Джейн, утирая глаза платком.

– Я задал вам вопрос: что за отношения связывают вас с сэром Энтони?

– Я его невеста, – понуро ответила Джейн.

– Он сделал вам предложение? Когда назначена свадьба?

– Он будет просить моего опекуна назначить её, когда тот вернётся с континента.

– А пока сэр Энтони встречается с вами на правах жениха… О чём вы разговариваете с ним, – например, о чём сегодня говорили?

– Откуда вам известно, что мы сегодня встречались?

– Миледи, я начальник секретной королевской службы, сколько же можно повторять, – строго произнёс сэр Френсис. – Так о чём вы разговаривали с сэром Энтони?

– О разном. О погоде.

– О погоде? Это крайне важно. Прошу вас вспомнить каждое слово, которое было сказано вашим женихом, – сэр Френсис сделал какую-то пометку на клочке бумаге, что лежал перед ним на столе.

– Он говорил, что погода чудесная, – сказала Джейн, решив больше ничему не удивляться.

– Возможно, он употреблял какие-нибудь сравнения?

– Да, он сравнивал её с погодой в Италии.

– В Италии? Так я и думал, – довольно произнёс сэр Френсис и сделал вторую пометку на листке. – Замечательно, леди. Что он ещё говорил?

– О договоре между Богом и человеком, о расчёте, о душевной чёрствости некоторых людей.

– Прекрасно! – сэр Френсис в третий раз сделал пометку на листе. – С точки зрения какой религии рассуждал об этом ваш жених?

– Он рассуждал об этом с общей точки зрения, – с вызовом ответила Джейн. – Хотя сэр Энтони католик, но он ругал и протестантов, и католиков, нарушающих Божьи заповеди.

– Отлично! – сэр Френсис снова черкнул что-то в листке. – А не было ли разговоров, касающихся государственных дел или положения её величества?

– Нет, не было.

– Не было? – взгляд сэра Френсиса пронизывал Джейн насквозь.

– Не было.

– Вы уверены?

– Да, – твёрдо ответила она, не отводя глаз.

– Вспомните хорошенько. Может быть, всё-таки, были сказаны какие-то слова на этот счёт? Лгать грешно, юная леди, – разве вам неизвестно, что ложь иссушает душу?

Джейн смутилась.

– Насчёт её величества были слова, – призналась она. – Но это было не во вред ей, наоборот, сэр Энтони хотел образумить друга королевы, сэра Роберта, чтобы он не обижал её величество.

– Очень благородно со стороны вашего жениха, – серьёзно проговорил сэр Френсис, – но мне непонятно, почему он решил, что сэр Роберт послушает его? Сэр Энтони занимает не то положение при дворе, – лучше сказать, у него вообще нет никакого положения, – чтобы он мог рассчитывать на аудиенцию сэра Роберта и его внимание.

– Они были знакомы когда-то.

– Да вы что? Вот этого я не знал, придётся мне подтянуть своих сотрудников – сэр Френсис размашисто написал на листке пару строчек. – Знакомство было таким близким, что сэру Энтони можно было рассчитывать на новую встречу?

– Да нет же, милорд. Сэр Энтони попросил меня, чтобы я устроила эту встречу, – объяснила Джейн.

– И вы обещали ему, миледи? Хорошо. Когда же состоится встреча?

– Она уже состоялась, милорд. Сразу после разговора с сэром Энтони я пошла к сэру Роберту. Он согласился принять сэра Энтони и они встретились пару часов назад.

Сэр Френсис бросил на неё быстрый взгляд, а потом насупился.

– Я прикажу наказать моих агентов, они даром едят свой хлеб, – мрачно произнёс он после паузы. – Вам известно, о чём шёл разговор у сэра Роберта и сэра Энтони?

– Сэр Энтони убеждал сэра Роберта быть внимательнее, мягче к королеве и не огорчать её величество. Она – воплощение доброты, как же можно обижать её? – сказала Джейн, вздохнув.

– Вы присутствовали при этом разговоре?

– Нет, но именно за этим сэр Энтони пошёл к сэру Роберту, – о чём же ещё они могли беседовать? Я потом спросила сэра Энтони, как отнёсся сэр Роберт к его увещеваниям, и он сказал мне, что ему удалось убедить сэра Роберта вести себя благоразумнее.

– А, так вы видели своего жениха после аудиенции! Он всё еще во дворце?

– Нет, он уехал.

– Уехал? На ночь глядя? – удивился сэр Френсис.

– Он сказал, что у него срочные дела.

– А куда он поехал?

– Я не знаю, я не спросила.

– Ну, конечно, вы живёте своей жизнью, – кивнул сэр Френсис. – Что же, миледи, вы ответили на все мои вопросы. Вы выполнили свой верноподданнический долг по отношению к её величеству. Более я вас не задерживаю.

– Но я так и не поняла, зачем вы задавали эти вопросы? – осмелилась спросить Джейн.

– Вот и прекрасно, что не поняли, – это дополнительное свидетельство в вашу пользу, – сказал сэр Френсис. Он подошёл к двери и позвал своих людей. – Ни о чём не беспокойтесь, миледи, продолжайте служить королеве. Время от времени мы будем встречаться с вами, – я или один из моих помощников, – и обсуждать различные дворцовые новости. В свою очередь, вы можете рассчитывать на моё покровительство, а это не лишнее для вас, – особенно теперь. Прощайте, миледи. Вас проводят мои люди, они уже ждут вас.

Когда Джейн ушла, сэр Френсис сказал неприметному человеку в сером, оставшемуся вместе с ним в комнате:

– Срочно смените агентов во дворце, они ненадёжны. Это первое. Второе, отправьте новые инструкции сэру Эмиасу.

– Простите, милорд, последний вариант инструкций?

– Да, тот, который мы заготовили. Вместе с ними отправьте инструкции этому молодому человеку, как его… Кристоферу. Вы ручаетесь, что он справится со своей задачей?

– Он лучший из молодых агентов. Вы сами хвалили его, милорд, когда он вернулся из Италии.

– Да, но он показался мне чересчур эмоциональным, – вы не находите?

– Вы правы, милорд, но это издержки молодого возраста.

– Посмотрим… Третье и главное. Известный вам сэр Энтони только что отбыл из дворца. У меня есть все основания думать, что он направляется к Марии Шотландской. Не препятствовать ему в свидании с ней, – ни в коем случае не мешать этому свиданию, вам ясно?

– Слушаюсь, милорд.

– А после свидания пусть сэр Энтони благополучно возвратится в Лондон, пусть встретится со своими друзьями, которых мы должны узнать всех до единого, и уж тогда… Вам понятно?

– Я вас понял, милорд, – склонился перед сэром Френсисом неприметный человек в серой одежде.