Король Генрих любил охотиться на оленей, королева Мария предпочитала соколиную охоту. Распространившаяся в Европе благодаря страстной увлечённости ею короля Фридриха Гогенштауфена, соколиная охота вот уже триста лет считалась самым изысканным видом отдыха высочайших особ. На ней не надо было колоть, бить, стрелять животных, травить их собаками, – достаточно было выпустить в полёт красивую птицу, которая находила и хватала добычу.

На соколиную охоту можно было выехать во всей красе, не боясь промокнуть под дождём, изорвать одежду об кусты и ветки деревьев или запачкаться кровью убиваемой дичи, – эта охота велась на поле, в ясную погоду, а добытых птиц и зверей подбирали ловчие. Правда, для того чтобы сокол мог охотиться, его долго обучали – не давали есть и спать, дабы сделать его покорным; выпускали на ослеплённых и стреноженных зайцев, лис, крупных птиц и прочую живность, чтобы он мог расправиться с ними и запомнил, как это делается; кормили кровавым мясом только что убитых голубей, баранов и телят для поддержания хищнического духа. Однако охотнику не обязательно было участвовать в этой подготовке – он принимал уже обученную птицу из рук ловчего-сокольника и выпускал её на дичь, любуясь, как сокол бьёт утку на лету или ловит убегающего зайца.

Королева Мария выезжала на охоту всем двором, – наряды дам и кавалеров, хотя и назывались охотничьими, мало чем уступали праздничным нарядам; лучшие драгоценности сияли золотом и самоцветами. Запах дорогих итальянских духов густо смешивался с запахами кожаных сёдел и лошадиной сбруи, с запахами конского пота, полевых трав и вспаханной земли.

Королева ехала на белом иноходце впереди всей компании. Тёмно-зелёное платье Марии было украшено кружевами по краям рукавов и по воротнику; на голове королевы была шапочка, тоже зелёного цвета, со страусовым пером, прикрепленным большим изумрудом. Мария не любила пышных нарядов, но всегда одевалась с большим вкусом, – ей, некрасивой женщине, следовало заботиться о том, чтобы быть привлекательной для тех, кто ценит хороший вкус, а не броскую внешность. Лицом королева была похожа на простолюдинку, на прачку из лондонского предместья.

Мать Марии, королева Екатерина, была наследницей многих поколений испанских королей: её тоже нельзя было назвать красивой, но благородство облика Екатерины было признано даже врагами. Отец Марии, король Генрих, был вторым правителем из династии Тюдоров, утвердившейся в стране в результате долгой гражданской войны. Поговаривали, что если бы в этой войне не погибли почти все знатные английские лорды, то Тюдоры никогда не стали бы королями: кое-кто утверждал, что их род произошёл от свинопасов. Конечно, это была клевета, но внешность короля Генриха действительно не походила на королевскую: его широкое лицо с окладистой рыжей бородой, его сильные мужицкие руки, его плотное тело, к старости ставшее невероятно грузным, – всё это напоминало внешность купца или шкипера торгового судна.

К несчастью, Мария, переняв изящную фигуру матери, в лице сохранила многие черты отца – оно имело такое же простецкое выражение, как у него. Кроме того, лоб Марии был слишком велик, а нос слишком мал; глаза тоже были маленькими и близко посаженными; некрасивые, тонкие и короткие губы, плоские щёки, срезанный, теряющийся подбородок – создавали не то чтобы отталкивающее впечатление, но определённо непривлекательное.

Мария была уже не молода, ей давно перевалило за тридцать; она была одинока, у неё не было ни мужа, ни любовника, ни друга; её характер был неровным – приступы глубокой меланхолии сменялись вспышками ярости, королева была то рассудочно холодна, то кровь бросалась ей в голову.

К тому же, воспитанная в духе католицизма, она была в ужасе от реформ своего отца и не хотела признать отделения английской церкви от Рима. Придя к власти, Мария восстановила отношения с римским папой, а протестантов преследовала.

…Сокольничий подал королеве одного из лучших соколов-охотников. Мария приняла птицу на руку, защищённую перчаткой, и подняла высоко вверх. Сокол встрепенулся, огляделся вокруг и расправил крылья.

– Вон там заяц, ваше величество, – сказал сокольничий.

– Вижу, – ответила Мария.

Птица забила крыльями и поднялась в воздух; вначале она летела тяжело и неуклюже, но чем выше поднималась, тем легче становился её полёт. Несколько мгновений сокол парил в небе, застыв на одном месте и слегка покачиваясь в воздушном потоке, а потом сложил крылья и с быстротой молнии обрушился на свою жертву. Заяц отчаянно заметался, прыгая из стороны в сторону, но сокол точно угадал его движения и ударил, когда он выскочил из лощины. Прижав зайца к земле и не давая ударить себя сильными задними лапами, сокол вонзил в него когти и победно заклекотал.

– Браво! – воскликнула Мария, а сокольничий уже бежал, чтобы забрать пойманную дичь…

Охота продолжалась так же удачно, как началась: было добыто еще три зайца и девять уток. Правда, один сокол, из недавно обученных, улетел в берёзовую рощу, и пришлось его отлавливать, – но это не испортило общего впечатления. К концу дня разгорячённые довольные охотники вернулись в свой лагерь, не переставая рассказывать о своих удачах. В лагере был приготовлен обильный обед и театрализованное представление. Этот обычай установился во времена короля Генриха, и хотя Мария отменила многие новшества своего отца, праздничный пир на охоте остался неизменным.

Королева уселась во главе стола. От внимания придворных не ускользнуло, что она вдруг помрачнела, её лицо приняло угрюмое выражение. О причинах было нетрудно догадаться: придворные расселись за столом парами, но её величество сидела одна.

Сэр Стивен, канцлер её величества, немедленно поднялся со своего места.

– Милые дамы! Почтенные джентльмены! – сказал он, поднимая чашу с вином. – Разрешите мне провозгласить тост за нашу хозяйку и нашу госпожу. Её величество королева Мария не просто правительница Англии – она первая леди страны. Да не будут на меня в обиде наши очаровательные дамы, но королева – лучшая женщина Британии, а мы видели немало хороших женщин! Я не стану говорить обо всех достоинствах её величества, это было бы неучтиво и непочтительно, – кто мы такие, чтобы обсуждать монаршую особу, – но я не могу умолчать о необыкновенной способности нашей королевы быть радушной хозяйкой. Без вас, ваше величество, даже солнечный день кажется унылым, скука подкрадывается, как ночной туман, а праздник превращается в тягостные будни. Поверьте, мы здесь не только потому, что нас к этому обязывает этикет, – мы любим свою королеву и счастливы, когда можем участвовать в её невинных забавах. За её величество королеву, за первую леди Англии!

– За её величество! – подхватили придворные, вставая. – За королеву Марию! Боже, храни её и пошли ей долгие года жизни!

Мария улыбнулась и пригубила вино из своей чаши.

– Ваше величество, – продолжал сэр Стивен, сделав знак виночерпию, чтобы тот снова наполнил кубки, – не сочтите меня горьким пьяницей, но я хочу сразу же предложить второй тост. О, нет, не подумайте, что я примусь славословить ваше правление, – зачем хвалить то, что само хвалит себя? Я хочу выпить за богиню охоты Диану, – и эта богиня вы, ваше величество! Лишь теперь я понимаю, как правы были древние римляне, когда они избрали царицей охоты женщину, а не мужчину. Изящество пленительной красоты придает особое очарование этой потехе. Я видал немало славных охот, но они ничто по сравнению с вашими выездами. Я не понимаю, почему здесь нет живописца, который изобразил бы нашу королеву вот такой, какая она сейчас, в охотничьем платье, исполнённую невыразимой прелести, грациозную и одновременно величественную…

– Милорд, вы несколько вышли за рамки приличия, – заметила Мария, покраснев.

– Ничуть, ваше величество, ничуть, – возразил сэр Стивен. – Или, может быть, самую малость. Все присутствующие согласятся со мной. За богиню охоты, за нашу английскую Диану, за королеву Марию!

– Да, так! – закричали придворные. – За английскую Диану, за королеву Марию!

– И третий тост я хочу произнести, – сказал сэр Стивен, – рискуя окончательно уронить себя в ваших глазах… Я хотел бы выпить за женщину, которую Господь наградил удивительным свойством. Есть свечи, которые ярко горят, но быстро гаснут, особенно если на них подует ветер, – но есть свечи, которые на ветру горят ещё ярче и не угасают. Мы знали много блистательных женщин, однако сияние их было недолговечным; но как бы ни свирепствовал злой ветер, ваше сияние от этого становится только ярче, ваше величество!

– Милорд! – воскликнула Мария, едва удерживаясь от слёз.

– Выпьем же за светоч, что озаряет всех нас – за нашу королеву! – закончил сэр Стивен.

– За нашу королеву! – вскричали придворные.

* * *

После тостов сэра Стивена обед пошёл гораздо веселее. Мрачные мысли покинули королеву, она с удовольствием поела и выпила вина, впрочем, не позволяя себе лишнего.

По окончании обеда должно было состояться представление пьесы «Артемида, Актеон и Каллисто», – но то ли из-за ландшафта местности, то ли по недосмотру церемониймейстера площадка для игры актеров оказалась позади лагеря, так что королеве и придворным пришлось встать из-за стола, пройти туда и рассесться заново. Тут рядом с креслом королевы очутился табурет, а на нём уселся до крайности сконфуженный молодой человек.

Придворные зашептались – этим молодым человеком был Роберт Дадли, юноша из знатной, но опальной семьи. Предкам и родственникам сэра Роберта страшно не везло: его дед занимал министерский пост, но был казнён королём Генрихом за казнокрадство: отец занимал пост лорд-канцлера при молодом короле Эдуарде, сыне Генриха, и были казнён уже королевой Марией за попытку возвести на престол Джейн Грей, казнённую после этого заговора жену своего старшего сына, который тоже был казнён вместе с женой и отцом. Каким-то чудом сэр Роберт избежал наказания после гибели отца, брата и невестки, однако ему было запрещено жить в Лондоне, – и вдруг он здесь, да ещё уселся возле её величества! Это был скандал.

Церемониймейстер, бледный от ужаса, подскочил к сэру Роберту и просипел:

– Откуда вы появились, сэр? Как вы посмели?!.. Немедленно отойдите от её величества!

– Я считаю, что на охоте, так же как в походе, некоторыми правилами этикета можно пренебречь, – вмешался сэр Стивен. – Пусть молодой человек присядет возле её величества; мы не будем записывать этот случай в протокол, и таким образом право сидеть возле королевы не закрепится за этим юношей и, тем более, не закрепится за его потомками. Ваше величество, – шепнул он королеве, – это тот самый сэр Роберт, за которого я осмелился хлопотать перед вами. Ручаюсь, что он не знал о преступных замыслах своего отца и брата, он искренне предан вам. Пора бы его простить, если на то будет ваша воля, – и вы приобретёте себе верного слугу. Знаком прощения будет его присутствие здесь, рядом с вами, если вы это позволите.

– Да, я помню о вашей просьбе, – ответила Мария, неожиданно смутившись. – Что же, мы его прощаем. Пусть себе сидит… Мы не против…

– О, благодарю, ваша милость безгранична, – сказал сэр Стивен, низко-низко кланяясь королеве. – Поблагодарите же её величество, милорд! – подтолкнул он локтём молодого человека.

– Ваше величество, – просипел потерявший от волнения голос сэр Роберт. – Я хотел бы… Если бы это было… – он отчаянно махнул рукой и замолчал.

– Сэр Роберт настолько потрясён великодушием её величества, что проглотил язык! – весело произнёс сэр Стивен. Придворные засмеялись, а он шепнул королеве: – Однако во всех других отношениях это прекрасный и порядочный юноша: надеюсь, ваше величество проявит о нём заботу, – по-христиански, как сестра о брате.

Мария, избегая смотреть на сэра Роберта, кивнула, а сэр Стивен повернулся к церемониймейстеру:

– Передайте актёрам, пусть начинают. Её величество ждёт.

Раздался низкий звук трубы, а потом громко ударили литавры.

– Трагедия! – громовым голосом возвестил актёр с густо намазанным белилами лицом, в чёрной одежде и чёрном плаще. – Греческая богиня Артемида на ваших глазах жестоко покарает молодого охотника Актеона и нимфу Каллисто… Ваше величество, всемилостивейшая королева, милостивые государыни и государи, позвольте рассказать вам сюжет нашей короткой пьесы, дабы вам легче было её смотреть! В первой части пьесы дочь великого Зевса, богиня охоты Артемида будет купаться со своими нимфами в лесном ручье, когда сюда случайно забредёт охотившийся в этих краях юноша Актеон. Вместо того чтобы тут же уйти, Актеон станет подглядывать за купанием богини до тех пор, пока не будет замечен Артемидой. В гневе она превратит его в оленя и он будет растерзан своими собственными собаками.

Во второй части пьесы Артемида никак не может забыть красоту юноши, отчего впадает в печаль; богиня будет искать утешения у своей лучшей подруги, нимфы Каллисто. Нежные отношения, которые между ними возникнут, Артемида потребует скрепить обетом девственности от Каллисто. Нимфа поклянётся ей в этом, но Зевс, привлечённый прелестями Каллисто, захочет похитить её девственность. Он придумает коварный план: воспользовавшись отсутствием Артемиды, Зевс примет её облик и приступит к Каллисто с ласками. Ни о чём не подозревающая нимфа ответит ему на них и слишком поздно обнаружит обман… О, почтенные зрители, вы сами увидите, сколь велики будут обида и ярость Артемиды, когда она узнает, что Каллисто больше не девственница! Артемида превратит Каллисто в медведицу и наведёт на неё охотников. Но Зевс успеет перенести медведицу на небо, где она сделается созвездием… Смотрите, смотрите, смотрите! «Артемида, Актеон и Каллисто»! Греческая трагедия.

Он поклонился публике и ушёл в балаганчик около сценической площадки. Литавры грохнули так, что переполошили ворон и галок в роще, труба рявкнула, не уступая литаврам в громкости, – и затем они стихли, уступив место вступившим в дело лютне и флейте.

Из балаганчика вышли актёры, представляющие нимф, и актёр, представлявший Артемиду. Все они были одеты в очень яркие, пёстрые широкие платья; на голове у Артемиды был тёмный парик, на голове у нимф – рыжие. С хохотом и тонким визгом Артемида с нимфами бросилась в длинное развевающееся, прозрачное покрывало, изображающее ручей. С игривым смехом они сбросили с себя платья и остались в чём-то вроде трико телесного цвета. Купание началось.

Из балаганчика вышел актер, играющий роль Актеона. Это был хорошо известный лондонским зрителям Джероним – артист далеко не молодой, но по-прежнему изображающий молодых людей; впрочем, дамы утверждали, что ему никак нельзя было дать его года.

Появление Джеронима было встречено аплодисментами; он с достоинством принял их, переждал, пока они закончатся, а после стал исполнять свою роль. Прежде всего, он беспечной походкой прошёлся по площадке, прикладывая руку к глазам и как бы выискивая добычу; из балаганчика в то же время раздавался очень натуральный лай собак. Затем Актеон услышал какие-то звуки, – это было видно по тому, что он вытянул шею и застыл. Недоумённо пожав плечами, он крадущимися шагами подошёл к развивающемуся покрывалу и вдруг охнул и закрылся руками, словно ослеплённый. Потом медленно опустил руки, ещё больше вытянул шею и принялся рассматривать купание Артемиды и нимф, причмокивая губами и издавая восторженные звуки.

Это не укрылось от внимания Артемиды. Она осторожно выглянула из-за покрывала и сразу же заметила Актеона. Накинув платье, она встала перед ним и грозно закричала:

Актеон понурился и глухо пробормотал:

Артемида стукнула ногой об землю и закричала ещё громче:

Актеон пытался сказать ещё что-то, но непреклонная Артемида хлопнула в ладоши, и в тот же миг на несчастного набросили волшебное покрывало. Затем нимфы поколдовали немного, – и из покрывала появился уже не Актеон, а олень, что было понятно по рогам на его голове. «Ату его, ату!» – вскричала Артемида; олень бросился бежать и скрылся за балаганчиком. Оттуда послышалось жуткое собачье рычание, вой раненного животного и, наконец, звуки, похожие на те, которые издает собака, гложущая кость. «Всё кончено!» – провозгласила Артемида.

Зрители захлопали и закричали «Браво!».

* * *

Между первой и второй частью пьесы был устроен небольшой перерыв. Слуги принесли тёплое вино для спасения от вечерней сырости, и среди придворных завязались непринуждённые разговоры.

Королева искоса поглядывала на сэра Роберта Дадли, но он сидел, как статуя святого Адальберта Эдмондского, который был известен величавой неподвижностью и нелюбовью к высказанным словам, отчего на скульптурных изображениях его показывали с застывшим лицом и сжатыми губами.

– Милорд, – проговорила Мария и запнулась. – Милорд, – повторила она, – вам, должно быть, не понравилась пьеса. Вы не хлопали вместе со всеми.

– Мне понравилось, – поспешно ответил сэр Роберт, испугавшись, что он допустил бестактность, – я не хлопал, потому что не знал, имею ли на это право.

– Я тоже не знаю, что предписывает на сей счёт этикет, но сэр Стивен сказал, что этикетом на охоте можно пренебречь.

– Я запомню это, ваше величество.

– Так вам понравилась пьеса?

– Да, ваше величество. Она производит хорошее впечатление, – то есть я хотел отметить, что она неплохая: есть понятный сюжет, и актёры стараются… Впрочем, я давно не был в театре, слабо разбираюсь в искусстве, и потому мои суждения… Они далеки от… – смешался сэр Роберт.

– Актёры стараются, но пьеса чересчур вольная, и не соответствует христианской морали, – сказала Мария. – Но сейчас такие произведения в моде – даже при дворе его католического величества короля испанского, императора Священной Римской империи ставятся подобные пьесы. Вся Европа упивается античностью и восторгается языческими преданиями. Даже Иисус, апостолы и святые пишутся художниками на манер языческих героев, часто вовсе без одежды. Этот обычай настолько распространился, что сами святейшие папы следует ему: дворцы и церкви Ватикана покрылись росписями, вызывающими смущение. Поощряются писатели и сочинители пьес, которые будто стараются превзойти один другого в неприличии. Но если святейшие папы допускают такое, то как я могу запретить? Было бы греховно пытаться превзойти Рим в святости, – Мария беспомощно развела руками. – Где вы жили в последние годы? – спросила затем она.

– В поместье моих престарелых родственников. После того как… Когда поместья моего отца были конфискованы, мне больше негде было жить, – сэр Роберт снова испугался, что сказал лишнее.

– Государство нуждается в защите, – сказала Мария. – Но вы не должны себя винить за преступления вашего отца и брата. Сэр Стивен сообщил нам, что вы преданны нашему престолу.

– Так оно и есть, ваше величество, уверяю вас! – воскликнул сэр Роберт чересчур громко.

– Тише, милорд, нас слушают, – королева оглянулась на придворных. – Значит, вы жили совсем один, без товарищей и без обычных для вашего возраста развлечений?

– Да, ваше величество.

– Печально. Вы так молоды, – сколько вам лет?

– Скоро будет двадцать.

– Когда мне было двадцать и немножко больше, я тоже была одна, – вздохнула Мария. – После развода с моей матерью король Генрих женился ещё пять раз, и мои мачехи не были добры со мной. Особенно леди Болейн – она терпеть меня не могла.

– Но теперь вы королева, – заметил сэр Роберт, – вокруг вас такое общество.

– Что из того? Моё одиночество не уменьшилось. Всем что-нибудь надо от меня, а истинных друзей как не было, так и нет, – прошептала Мария.

– Ваше величество? – переспросил сэр Роберт.

– У вас есть дама сердца, милорд? – Мария сама удивилась своей смелости: она, обычно скованно чувствующая себя с мужчинами, никогда не задавала подобных вопросов.

– Мадам! – сэр Роберт зарделся, как девица.

Мария улыбнулась.

– Начинается вторая часть пьесы, – сказала она. – Будем смотреть…

* * *

На площадку вышли Артемида и Каллисто. Они уселись на покрытую зелёным бархатом скамью, позади которой стоял шест с вывешенной на нём надписью «Берег ручья в священной роще Артемиды».

Артемида была грустна; вздыхая, она ударяла себя в грудь и издавала громкие стоны. Каллисто заглядывала ей в лицо и покачивала головой. В конце концов, Артемида изрекла:

Каллисто принялась утешать её:

Каллисто прилегла на колени Артемиды. Она ласково потрепала её по щеке, а потом, склонившись над нимфой, обняла её.

Среди зрителей раздался лёгкий шум – они посматривали на королеву: всем было известно, что Мария не любит фривольные сцены. Однако королева ничем не выказала недовольства, и представление продолжалось.

Артемида забыла про погубленного Актеона, найдя отраду в компании Каллисто. Протрубил охотничий рожок, Артемида поднялась и сказала:

Каллисто поклялась:

Артемида ушла. Как только она скрылась, появился Зевс – его играл всё тот же Джероним, который раньше играл роль Актеона. Публика вновь принялась аплодировать ему; Джероним покрасовался в своём божественном одеянии, картинно застыв на сцене, а затем, как и в первое своё появление, стал беспечно расхаживать по площадке, совершенно не замечая, что в священной роще Артемиды кто-то есть. Потом он опять охнул и закрылся руками, словно ослеплённый, – он увидел нимфу Каллисто. Приблизившись к ней, Зевс начал ухаживания со всяческими ужимками, вызывающими одобрительный смех в публике. Каллисто не поддавалась и ещё раз произнесла:

Зевс сокрушенно развёл руками, задумался, а затем вдруг стукнул себя по лбу и расхохотался. Он побежал в балаганчик и через минуту вышел уже в платье Артемиды. Подойдя к Каллисто, он обнял её за талию; не заподозрившая подвоха нимфа не отвергла его нежностей. Через некоторое время ударили литавры, и голос за сценой возвестил: «Свершилось!». Зевс тут же исчез, и появилась настоящая Артемида. Каллисто зарыдала; Артемида сразу же поняла, что случилось. Вновь загрохотали литавры, и Артемида вне себя от гнева закричала:

Снова ударили литавры. Артемида схватила бархатное покрывало со скамьи и набросила его на Каллисто. Когда покрывало было снято, Каллисто оказалась в медвежьей шкуре. Зрители захлопали в восторге от этого превращения.

Артемида протрубила в охотничий рожок. Из балаганчика выбежали актёры, которые в первой части пьесы играли нимф, а сейчас изображали собак и одеты были соответственно. Они со всех сторон накинулись на медведицу; она жалобно завыла. Момент был драматичный, напряжённый, – но тут запели трубы, и появился Зевс. Он мощной дланью отогнал собак, а после поднял бархатное покрывало и вновь набросил его на Каллисто. Вдруг поднялся дым; когда он рассеялся, Зевс указал на небеса. Зрители повернулись и увидели Большую Медведицу на ночном небе. Артемида на сцене пала на колени; флейта, лютня и трубы исполнили торжественный гимн.

На сцену вышел актёр, который возвещал начало пьесы, и прочитал финальные строки:

Королева вежливо похлопала, восторгу зрителей не было предела, аплодисменты долго не смолкали; уставшие, но довольные артисты несколько раз выходили на поклон.

После окончания пьесы придворные стали готовиться к возвращению в Лондон. Сэр Роберт Дадли поклонился королеве и собирался уже уйти, но она сказала ему:

– Милорд, вы приятный собеседник. Мы надеемся видеть вас при своём дворе и дальше.

– Не беспокойтесь, ваше величество, – ответил как из-под земли выросший сэр Стивен. – Мы это устроим.

* * *

Каждая из жён короля Генриха внесла свой вклад в обстановку королевского дворца. Королева Екатерина Арагонская любила старый готический стиль, леди Анна Болейн – изящный, в духе античности; леди Джейн Сеймур успела оставить немного вещей, незатейливых и безыскусных; Анна Клевская привнесла немецкую добротность; леди Екатерина Говард прибавила легкомыслия; наконец, леди Екатерина Парр вернулась к английской обстановке, простой и удобной. При недолго правившем юном короле Эдуарде в королевском дворце всё перемешалось: часть мебели, гобеленов, картин, ваз, оружия и разных безделушек была безвозвратно потеряна, остальное стояло в полном беспорядке, – так что рядом с тяжёлым готическим креслом можно было увидеть хрупкий воздушный стул итальянской работы, а возле старинного гобелена с рыцарями и святыми висела современная шпалера с пасторалью и игривыми ангелочками.

Королева Мария совершенно не заботилась о дворцовом интерьере; она лишь приказала убрать из своих покоев картины со слишком вольными сюжетами, а на остальное не обращала внимания. В результате интерьер комнат часто не соответствовал их предназначению, – так, в укромных закутках, которые использовались придворными дамами и кавалерами для любовных свиданий, находились большие настенные распятия с латинской надписью, призывающей помнить о смерти, а в залах, предназначенных для государственных собраний, на стенах обнимались обнажённые герои языческих мифов. Привыкшие к этому чиновники равнодушно скользили взглядом по картинам, на которых божественный Вертумон обольщал прекрасную садовницу Помону, грозный подземный царь Плутон похищал юную красавицу Прозерпину, а козлоногий дух лесов Пан гнался за прелестной нимфой Сирингой.

В одной из таких комнат собирался Королевский Совет, возглавляемый сэром Стивеном: этот Совет определял главные направления политики Англии.

– Прежде всего, джентльмены, – сказал сэр Стивен, оглядев присутствующих и мельком посмотрев на Плутона, похищающего Прозерпину, – разрешите сообщить вам, что вчера на королевской охоте её величеству был представлен сэр Роберт Дадли.

– Сын казнённых заговорщиков? Тот самый Роберт Дадли? – послышались изумлённые возгласы.

– Да, Роберт Дадли, – кивнул сэр Стивен.

– Но зачем? Зачем вы это сделали, милорд?

– Давайте послушаем его преосвященство епископа Эдмунда. Вам всем известно, что помимо руководства Советом по делам церкви, он следит за обеспечением порядка в государстве. Кто же, как не он, сможет обстоятельно ответить на ваши вопросы? Прошу вас, ваше преосвященство, – сказал сэр Стивен.

– Джентльмены, – начал епископ Эдмунд, – вам известно, как нелегко идёт процесс возвращения нашей страны к прежним порядкам. Как человек, непосредственно занимающийся этими вопросами, и как лицо, ответственное за обеспечение государственной безопасности, я могу сообщить, что мы встретили на своём пути немало трудностей. К сожалению, правление короля Генриха способствовало повсеместному утверждению нового образа жизни в Англии, – главным образом, конфискация имущества монастырей и земельная реформа оказались очень привлекательными.

– Да уж… – протянул кто-то, и присутствующие джентльмены заёрзали.

– В результате, возвращение Англии в лоно католической церкви идёт не так быстро, как нам хотелось бы, – продолжал епископ. – Её величество королева – храни её Господь! – карает смутьянов и еретиков согласно завету Писания, где сказано, что дерево, не приносящее добрых плодов, следует бросить в огонь. Как вы знаете, тысячи протестантов и бунтовщиков уже отправились в ад, полностью уничтожена верхушка реформаторского лагеря, – все те люди, которые помогали королю Генриху проводить его богопротивные преобразования.

– Не все, – раздался голос.

– Кого вы имеете в виду? – спросил епископ.

– Сэр Джеймс, лорд-канцлер короля Генриха, ушёл от ответа. Не наказан и мастер Хэнкс, глава тайной полиции, – а ведь если бы не он, вряд ли королю Генриху удалось бы провести свои реформы, – сказал молодой джентльмен.

– Позвольте мне объяснить нашему молодому другу, в чём тут дело, – снисходительно улыбаясь, вмешался в разговор сэр Стивен. – Его преосвященство не заслужил упрёка, милорд. Сэр Джеймс подал в отставку и уехал из страны ещё до восшествия на престол королевы Марии. Мы можем только удивляться его прозорливости – но, увы, он теперь недосягаем для нас! Да и Бог с ним, сэр Джеймс полностью оставил политическую деятельность и заботится ныне исключительно о своём состоянии, которое, – здесь я опять скажу «увы!» – он сумел вывезти из Англии. Что же касается мастера Хэнкса, – да, он спокойно живёт у себя в имении, хотя должен был бы закончить свои дни на плахе, но, джентльмены, его нельзя казнить, потому что он слишком много знает.

– Вот как? – с иронией спросил молодой человек.

– Я понимаю ваше удивление: вы считаете, что если некто обладает опасными для нас знаниями, – я бы сказал, опасными тайнами, – то его-то как раз и надо лишить жизни, – усмехнулся сэр Стивен. – Мой друг, это лишь в том случае, если он дурак и не умеет правильно распорядиться своими секретами. Нравится нам это или нет, но мастер Хэнкс – не дурак: тайны, которые он приобрёл за свою долгую службу, стали теперь для него непробиваемым щитом. Поверьте мне, у него есть материалы, убийственные – в третий раз скажу «увы!» – для многих из тех, кто нас поддерживает, – сэр Стивен сделал паузу.

– Да уж… – снова протянул кто-то.

– Мы наводили справки, – продолжал сэр Стивен, – и узнали, что мастер Хэнкс не держит эти материалы дома. Где они находятся, никому неизвестно, однако нам удалось выяснить также, что в случае опасности, угрожающей жизни мастера Хэнкса, или в случае его внезапной кончины эти материалы немедленно будут преданы огласке. В наших ли это интересах, джентльмены? Пусть уж лучше мастер Хэнкс тихо доживает жизнь в своём глухом имении, – тем более что он уже очень стар и ему недолго осталось.

– А я бы всё-таки отправил его на эшафот! – запальчиво возразил молодой джентльмен. – Если эти, как вы изволили выразиться, «убийственные материалы» и будут оглашены, – что же, тем лучше! Мы очистимся от скверны, и наше дело только выиграет от этого.

Среди джентльменов, сидящих в комнате, послышались недовольные и возмущённые восклицания:

– Вам-то легко говорить, а вы попробовали бы в наше время! Очиститься он хочет, вы слышали?! Да кто он такой, чтобы высказывать здесь своё мнение?!

– Тише, джентльмены, тише! – поднял руки сэр Стивен. – Просто наш юный друг ещё плохо знает жизнь, но со временем этот недостаток исправится… Давайте дослушаем его преосвященство: он расскажет, зачем сэр Роберт Дадли был представлен королеве. Пожалуйста, ваше преосвященство, продолжайте.

– Мы остановились на том, что верхушка реформаторского лагеря разгромлена, – сказал епископ Эдмунд. – Но пламя не погасло, господа, оно тлеет под углями. В любую минуту огонь может вырваться наружу, – и в Англии есть кому его раздуть.

– Вы намекаете на людей, сочувствующих принцессе Елизавете? – спросил молодой джентльмен.

– Не будет упоминать всуе имя её высочества, сестры нашей королевы, – строго заметил епископ. – Но ни для кого не секрет, что её высочество категорически отказалась принять веру апостолической церкви. Исходя из этого, упорные нераскаявшиеся еретики считают принцессу Елизавету своим знаменем и пытаются даже – упаси нас Боже! – возвести её на трон.

Впрочем, вам всё это известно и без меня, джентльмены. Прошу прощения за длинное вступление и перехожу к сути дела. Роберт Дадли принадлежит к семейству ярых протестантов, а заговор отца и брата сэра Роберта, которые хотели сделать королевой такую же, как они, фанатичную протестантку Джейн Грей, – создал этому семейству ореол мучеников за протестантскую веру. Нет никаких сомнений, что Роберт Дадли будет встречен протестантами как герой, и весьма вероятно, что они попытаются использовать его для осуществления своих замыслов. Так вот, мы с сэром Стивеном решили, что не будем препятствовать в этом, – напротив, мы создадим все возможности, чтобы Роберт Дадли стал необходим заговорщикам. Заняв определенное положение при дворе королевы Марии, он сможет одновременно бывать и при дворе принцессы Елизаветы, – таким образом, готовящие государственный переворот негодяи просто-таки обязаны будут связаться с ним. Но Роберт Дадли находится под покровительством и опекой нашего уважаемого сэра Стивена, – значит, все секреты Дадли будут известны сэру Стивену, и заговор будет своевременно раскрыт.

– Замечательный план! Превосходный план! – зашумели в комнате.

– Благодарю вас, джентльмены, – склонил голову сэр Стивен. – Мне хотелось бы добавить ещё кое-что к рассказу его преосвященства. Помимо политических мотивов, в приближении Роберта Дадли ко двору королевы Марии есть и мотивы личностного характера. Её величество немолода и одинока, ей не хватает друга, у неё часто бывают приступы уныния и меланхолии; юный сэр Роберт сможет развлечь королеву, – нет ничего предосудительного, если она немного развеет свою печаль в общении с ним. Доброе расположение духа и здоровье королевы для нас превыше всего.

– Прекрасно! – воскликнули в комнате.

Молодой джентльмен и тут решил подать реплику:

– А вы не боитесь, что Роберт Дадли выйдет из-под вашего контроля, и тогда получится, что вы сами же способствовали возвышению врага?

– Чего этот юнец вечно лезет со своими вопросами? – громко проворчал кто-то. – Если он из влиятельной и богатой семьи, это не дает ему право быть нахальным.

Молодой джентльмен резко обернулся, чтобы посмотреть, кто это сказал, а сэр Стивен в примиряющем тоне произнёс:

– Милорд, вы, видимо, совсем не знаете сэра Роберта Дадли. По наружности он олимпийский бог, но по уму – сущий ребёнок, а воля у него напрочь отсутствует. Это божья коровка, садовая улитка, морская устрица, – безобидное существо, от которого не следует ждать никаких неприятностей.

– Дай Бог, – сказал молодой джентльмен.

– Вот нахал! – послышался возглас в комнате. Молодой джентльмен положил руку на шпагу.

– Что же, джентльмены, наша задача – всячески помогать сэру Роберту и не спускать с него глаз, – проговорил сэр Стивен, сдерживая молодого джентльмена. – А сейчас давайте обсудим неотложные финансовые вопросы, – и он вновь взглянул мельком на сладострастного Плутона, утаскивающего Прозерпину в подземное царство…

* * *

Жизнь сэра Роберта Дадли сложилась так, что им всегда кто-нибудь руководил. В детстве он беспрекословно повиновался матери, в отрочестве – отцу и старшему брату, в юности, потеряв их, находился в подчинении у своего дальнего родственника по материнской линии. В результате, сэр Роберт так привык жить под опекой, что самостоятельное существование пугало его, он постоянно боялся совершить какую-нибудь ошибку. Когда сэр Стивен внезапно взял на себя роль его покровителя, сэр Роберт вздохнул с облегчением: теперь не надо было предпринимать самостоятельных действий, чреватых всяческими осложнениями, теперь можно было довериться тому, кто готов был взять ответственность на себя. Покровительство сэра Стивена принесло сэру Роберту, помимо всего прочего, неограниченный кредит у лондонских портных, галантерейщиков, обувщиков, шляпников, оружейников и прочих людей, обеспечивающих нормальную жизнь человеку благородного происхождения, – а также привлекло к нему внимание высшего общества и самой королевы.

Казалось бы, чего ещё можно желать? Однако сэра Роберта мучило странное недовольство, нечто вроде душевного зуда, который была столь же нелеп, как ревматизм, вызванный скипидарной мазью: боясь самостоятельности, сэр Роберт в то же время страстно хотел её. В своих потаённых мечтах он представлял себя упорным твёрдым, целеустремлённым человеком, который легко преодолевает все преграды и за которым охотно идут другие, – пожалуй, он мог бы быть лорд-канцлером, если бы ему улыбнулась удача.

Приглашение во дворец к королеве сэр Роберт воспринял как первый шаг на пути к осуществлению своей мечты, – поэтому он с особой тщательностью готовился к этому визиту. Встав рано утром, он вызвал слуг и стал одеваться, придирчиво выбирая наряды. Батистовая рубашка с широкими манжетами и отложным воротником, шелковые чулки светло-серого цвета, темно-серые замшевые сапоги с золотыми пряжками, чёрные штаны-буфы с оранжевыми полосками, фиолетовый камзол с золотыми нитями, короткий плащ синего цвета на золотом шнурке и маленькая шляпа со страусовым пером (как у королевы) составили его облачение. Роскошная французская перевязь со шпагой была перекинута через плечо, на шею была надета толстая золотая цепь, в левое ухо вставлена жемчужная серьга, указательные пальцы правой и левой руки венчали два больших перстня с лазоревыми яхонтами, – можно было отправляться во дворец.

Перед выходом сэр Роберт позавтракал и взялся было за стакан с французским вином – он привык выпивать стакан французского вина за завтраком – но остановился, потому что не знал, прилично ли будет явиться с винным запахом к королеве. После короткого раздумья он отставил стакан в сторону. «Сегодня уж так, а там видно будет», – решил он.

Королева Мария назначила сэру Роберту встречу в дворцовом парке. Здесь ещё стояла под столетним вязом любимая мраморная скамья короля Генриха, но в остальном парк пришёл в запустение. Ограждавшие его кирпичные стены потрескались и поросли кустарником, аллеи потерялись в густой траве, клумбы с цветами пропали. Мария не позволяла садовникам ничего трогать: вид заброшенного и беспорядочно заросшего парка отвечал её меланхолическому настроению: она любила тут прогуливаться – особенно осенью, когда жёлтые листья слетали с веток и медленно и печально падали на поблёкшую траву. На прогулках королеву сопровождали уже далеко не молодые, набожные фрейлины, которые читали ей вслух жития святых мучениц – Марию утешало это чтение.

Охранявшие парк гвардейцы были предупреждены о приходе сэра Роберта и сразу же пропустили его; королеву он нашёл по громкому чтению жития святой Винефриды, убитой, как известно, принцем, за которого она отказалась выйти замуж. Продравшись сквозь кусты орешника, сэр Роберт обнаружил Марию возле старого домика с провалившейся крышей.

– Ваше величество, – склонился сэр Роберт перед королевой.

Мария кивнула ему и сказала, обращаясь к фрейлинам:

– Прервёмся пока. Мне надо побеседовать с этим джентльменом.

Фрейлины присели в поклоне и отошли в сторону. Мария посмотрела на сэра Роберта; он понял, что должен начать разговор.

– Прекрасная погода сегодня, не правда ли? – произнёс сэр Роберт. – А вчера погода была хуже… Да…

Наступила пауза. Мария вздохнула.

– А вы знаете, что это такое? – спросила она, показывая на домик с провалившейся крышей.

– Нет, мадам.

– Это бывшая канцелярия мастера Хэнкса. Слышали о нём?

– Конечно, мадам, – сэр Роберт невольно вздрогнул, посмотрев на дом.

– Некоторые до сих пор крестятся, проходя здесь. Но я забыла, что вы из протестантской семьи; для вас мастер Хэнкс, по-видимому, выдающийся государственный деятель, – проговорила Мария с внезапной горечью.

– Нет, мадам! – торопливо возразил сэр Роберт. – То есть я хочу сказать, что он, конечно, государственный деятель, но… Ведь он действовал не только против католиков, но и против протестантов. Он действовал против всех, кто… – сэр Роберт остановился.

– …Кто шёл против воли моего отца, – закончила Мария. – Вы правы, милорд. Мастер Хэнкс был страшным орудием в руках короля Генриха, – но может быть, это король Генрих был орудием в его руках.

– Мадам? – не понял сэр Роберт.

– Мастер Хэнкс ещё жив, – продолжала она. – Сэр Стивен утверждает, что мы не можем его трогать по некоторым политическим соображениям. Я не понимаю этого; женщине бывает сложно разобраться в вопросах политики.

– О, ваше величество, вы не просто женщина, вы – королева! – воскликнул сэр Роберт. Ваше правление, без сомнения…

– Не будем касаться моего правления, – прервала его Мария. – Я делаю то, что велит мне наша вера, – и пусть Господь рассудит меня!.. Давайте лучше поговорим о вас. Вы снова живёте в Лондоне: чем вы занимаетесь, обзавелись ли друзьями? Как приняли вас наши дамы?

– Мне не что жаловаться, мадам. С тех пор, как я вернулся в Лондон, у меня появились друзья, много друзей. Ничем особенным я не занимаюсь, а что касается дам, то у меня небольшой опыт. Правда, у меня была одна девушка, я с ней познакомился по настоянию родителей, но я не… Я хочу сказать, что я…

На губах Марии появилась слабая улыбка.

– Ничего, у вас всё впереди. На охоте вы говорили мне, что у вас нет дамы сердца, – а вы хотели бы иметь её?

– Ваше величество!..

– Вас спрашивает не королева, а подруга, старшая подруга. Вы хотите быть моим другом?

– Ваше величество, – пролепетал сэр Роберт, готовый провалиться сквозь землю.

– Мне нравится ваше целомудрие, милорд, – сказала Мария, – наверное, мне поэтому так легко с вами говорить. Я говорю с мужчинами лишь по делам, – но знали бы вы, как скучно всегда быть королевой! Вы будете моим другом?

– Это огромная честь для меня! – нашёлся, наконец, сэр Роберт.

– От вас ничего не потребуется, просто приходите ко мне иногда. Лучше всего как сегодня, в парк, на прогулку: во дворце ступить нельзя без соблюдения этикета и без десятков любопытных глаз. Мы будем беседовать с вами о чём придётся, просто болтать о пустяках. Вы согласны? – Мария, как и во время разговора с сэром Робертом на охоте, опять поразилась своей смелости.

– Мадам, я не мог и мечтать о подобной милости, – отвечал он.

– Тогда у меня к вам последняя просьба: одевайтесь не так броско, – ваш наряд слишком ярок для уединённых дружеских прогулок, – Мария с мягкой усмешкой оглядела синий плащ, фиолетовый камзол, чёрные с оранжевым штаны и серые чулки сэра Роберта.

– Как прикажете, мадам, – ответил он, с недоумением посмотрев на свою одежду.

– Что же, будем считать, что начало нашей дружбе положено – сказала Мария.

– Ваше величество может всецело располагать мною, – поклонился он, довольный, что отыскал такие учтивые слова.

Выехав из ворот королевского парка, сэр Роберт направил коня к ближайшему трактиру.

– Эй, бутылку вина мне! – крикнул он трактирщику, войдя в зал. – И поесть: большой кусок мяса с кровью, почки в уксусе, тушёную капусту и пирожки!.. Тысяча чертей, быть другом королевы, болтать с ней о разных пустяках, – неужели я не способен на большее? – проворчал сэр Роберт себе под нос. – И почему, чёрт возьми, ей не понравился мой наряд?…