Clive Cussler

Jack Du Brul

THE SILENT SEA

A NOVEL OF THE OREGON FILES

Печатается с разрешения Sandecker RLLLP и литературных агентств Peter Lampack Agency, Inc. и Nova Littera SIA, Россия.

© Sandecker, RLLLP, 2010

© Перевод. А. Грузберг, 2015

© Издание на русском языке AST Publishers, 2015

 

Пролог

7 декабря 1941 года

Пайн-Айленд, штат Вашингтон

Едва шлюпка коснулась каменистого пляжа, рыжее пятно перепрыгнуло через планширь. Собака с плеском погрузилась в воду и начала пробираться через прибой, задрав хвост. Добравшись до суши, ретривер встряхнулся, разбрасывая в прозрачном воздухе алмазные брызги, и оглянулся на ялик. Потом собака залаяла, вспугнув двух чаек. Считая, что его спутники выбираются из лодки слишком медленно, породистый пес понесся в ближайшую рощу, и его лай постепенно стихал, пока лес, покрывавший почти весь остров (площадь четверть мили, час гребли от материка), окончательно не поглотил этот звук.

– Амелия! – крикнул Джимми Рониш, младший из пятерых сидевших в лодке братьев.

– Ничего с ней не случится, – сказал Ник, погружая весла в воду и беря в руки причальный канат. Он был старшим из братьев Рониш.

Точно рассчитав прыжок, он в момент отхода волны приземлился на покрытый булыжником берег. Еще три больших шага, и он оказался выше линии прибоя, на вынесенных на берег обломках и высыхающих водорослях, и намотал трос на выгоревший на солнце, побелевший от соли кусок дерева, изрезанный штриховкой инициалов. Подтянул ближе четырнадцатифутовое суденышко и надежно привязал его.

– Взбодритесь, – посоветовал он младшим братьям. – Отлив через пять часов, а у нас много работы.

Воздух в это время, на исходе лета, довольно теплый, но северный Тихий океан холоден, как лед; мальчикам пришлось разгружать снаряжение, подстраиваясь под всплеск волн. Самой тяжелой частью снаряжения оказалась трехсотметровая конопляная веревка; Рону и Дону, близнецам, пришлось вдвоем тащить ее на берег. Джонни поручили рюкзак с ланчем, но Джонни всего девять лет, и такая ноша ему тоже была тяжела.

Четверо старших мальчиков – Ник, девятнадцати лет, Рон и Дон (на год моложе) и Кевин (моложе еще на одиннадцать месяцев) – могли сойти за четверню: у каждого копна светлых волос и светло-голубые глаза. Буйную энергию юности они сохраняли в телах, которые быстро становились мужскими. С другой стороны, Джимми был мал для своих лет, волосы у него темные, а глаза карие. Братья смеялись над ним, дразнили – он, мол, похож на мистера Гринфилда, городского бакалейщика, и хоть Джимми не вполне понимал, на что они намекают, но ему это совсем не нравилось. Он восхищался старшими братьями и ненавидел все, что его от них отличало.

Маленьким прибрежным островком их семья владела всегда, сколько помнил их двоюродный дед, и всегда поколения мальчиков (с 1862 года в семье Ронишей рождались только мальчики) летом отправлялись сюда на поиски приключений. И не только потому, что тут легко было представить себя Геком Финном на Миссисипи или Томом Сойером, исследующим сложную систему пещер острова, – Пайн-Айленд притягивал еще и тем, что на нем была яма.

Матери запрещали мальчикам играть возле нее с тех пор, как в 1887 году двоюродный дед нынешних Ронишей Эйб Рониш погиб в этом шурфе. Это требование неуклонно и изобретательно игнорировали.

Притягательность этого места определяла местная легенда о некоем Пьере Деверо, одном из самых успешных пиратов Испанского Мэйна, который будто бы зарыл на этом далеком северном островке часть своих сокровищ, чтобы облегчить корабль – эскадра испанских фрегатов преследовала его вдоль восточного и западного побережий всей Америки вокруг мыса Горн. Легенду подкрепили найденная в одной из пещер острова небольшая груда пушечных ядер и тот факт, что верхние сорок футов ямы были укреплены грубо вырубленными из дерева балками.

Пушечные ядра давно исчезли и сейчас тоже считались легендой, но невозможно было отрицать реальность бревен по краям загадочной дыры в этой каменистой почве.

– Я промочил ноги, – пожаловался Джимми.

Ник повернулся к младшему брату и сказал:

– Черт возьми, Джонни, я же предупредил: услышу еще одну жалобу – останешься в лодке.

– Я не жалуюсь, – ответил мальчик, стараясь не хныкать. – Просто сказал, и все.

Он вытряхнул из обуви несколько капель, желая показать, что это не проблема. Ник бросил на него строгий взгляд, его голубые ледяные глаза блеснули, – и вернулся к работе.

Пайн-Айленд, Сосновый остров, окруженный водами Северного Тихого океана, по форме напоминает сердечко, какие рисуют к Дню святого Валентина. Единственный пляж – где сходятся боковые дуги «сердца». Прочие берега острова недоступны: там либо крутые утесы, на которые не подняться, либо подводные рифы, способные пробить дно самой прочной лодки. Лишь немногим животным этот остров служил домом, в основном белкам и мышам, заброшенным сюда бурей, и морским птицам, которые вьют гнезда на высоких соснах и оттуда вылетают на поиски добычи среди волн.

Остров делила пополам единственная дорога, с огромным трудом проложенная предыдущим поколением мужчин семьи Ронишей, которые пытались осушить яму с помощью насосов с бензиновыми моторами, но потерпели неудачу. Сколько бы насосов ни пускали они в ход, сколько бы галлонов воды ни выкачивали, яма постоянно заполнялась. Все усилия найти подземный проход, соединяющий яму с морем, оказались безуспешными. Обсуждалась возможность установки кессона у входа в ближайший к яме залив: только там логично было предположить существование прохода, но в конце концов решили, что для этого необходимы слишком большие усилия, и от мысли отказались.

Теперь настала очередь Ника и его братьев, и он догадался о том, о чем не подумали его дяди и отец. В те времена, когда Пьер Деверо выкапывал яму, чтобы спрятать сокровища, он мог пустить в ход только ручную помпу с корабля. Способ неэффективный, и пират не мог сделать то, что не удалось трем насосам по десять лошадиных сил.

Разгадка крылась где-то еще.

По рассказам своих дядюшек Ник знал, что предыдущую попытку предпринимали в разгар лета; сверившись со старым календарем, он увидел, что тогда работали в период высоких приливов. Он понял: чтобы достичь успеха, ему и его братьям нужно работать в то же время года, в какое Деверо копал яму, – при самой низкой воде, а в этом году малая вода пришлась на 7 декабря.

Старшие братья с первых дней лета готовились раскрыть тайну ямы. Хватаясь за любую случайную работу, на какую их нанимали, они собрали денег на покупку снаряжения: двухпоршневой бензиновый насос, трос, жестяные шахтерские шлемы с фонариками на батарейках. Они часами тренировались с тросом и полными ведрами, укрепляя руки и плечи. Даже смастерили очки, которые позволят при необходимости видеть под водой.

Джимми был с ними только потому, что подслушал их разговор и угрожал рассказать родителям, если его не возьмут.

Неожиданно справа возникла какая-то суматоха, стая птиц взвилась в яркое небо. Из рощи вылетела Амелия, их золотистый ретривер, она громко лаяла, и хвост ее ходил из стороны в сторону, как метроном самого дьявола. Собака погналась за низко летящей чайкой и, когда птица круто взмыла в небо, замерла в недоумении, вывалив язык, с которого капала слюна.

– Амелия! Ко мне! – фальцетом крикнул Джимми. Собака понеслась к нему и едва не сбила его с ног.

– Креветка, держи-ка, – сказал Ник, протягивая младшему брату шлемы и сумку с батарейками.

Самой тяжелой частью оборудования был насос, и Ник придумал подвесить его к двум шестам: в субботнем утреннем кино индейцы так несли героя в свой лагерь. Шестами служили узкие доски – их мальчики нашли на стройке; четверо старших взвалили их на плечи и подняли насос из лодки. Груз покачнулся, но потом замер, и они начали первую часть пути длиной в милю.

Им потребовалось сорок пять минут, чтобы перенести все снаряжение на другой край острова. Яма была вырыта на утесе над мелким заливом. Этот утес – единственное, что нарушает совершенную в прочих отношениях форму сердца. О подножие утеса разбиваются волны, но в хорошую погоду, как сейчас, лишь отдельным клочьям белой пены хватает энергии взлететь на утес и упасть у ямы.

– Кевин, – сказал Ник, чуть задыхаясь после второй ходки через остров, – наберите с Джимми дров для костра. И не только плавник, он слишком быстро прогорает.

Но прежде чем приказ начали выполнять, естественное любопытство заставило пятерых братьев Ронишей подойти к краю ямы и бросить в нее быстрый взгляд.

Они увидели вертикальный квадратный шурф со сторонами около шести футов; насколько проникал взор, его стены были из потемневших от времени бревен, скорее всего дубовых, привезенных на остров с материка. Холодный влажный воздух, поднимавшийся из глубины, на какие-то мгновения пригасил их энтузиазм. Яма словно бы хрипло дышала, и не требовалось большого воображения, чтобы представить себе призраки тех, кто погиб, пытаясь разгадать ее тайну.

Чтобы никто случайно не упал в яму, ее накрывала проржавевшая решетка, удерживаемая металлической цепью, идущей от вбитых в камень металлических стержней. Ключ от замка мальчики нашли в ящике отцовского стола – под маузером в кобуре, принесенным с Великой войны. Ник на мгновение испугался, что ключ сломается в замке, но тот благополучно повернулся, и замок раскрылся.

– Идите за дровами, – сказал Ник, и двое младших братьев ушли в сопровождении Амелии.

При помощи близнецов Ник поднял решетку и отнес ее в сторону. Затем началось сооружение над шурфом деревянной рамы; с нее в яму спустят веревку и благодаря системе блоков два мальчика смогут без труда опускать и поднимать третьего. На концах шестов, на которых несли груз, были заранее просверлены отверстия и укреплены металлическими болтами. Другим концом шесты приколотили к дубовым бревнам, окружавшим шурф. Несмотря на свой возраст, дуб оказался достаточно прочным, чтобы выдержать несколько гвоздей.

Ник занимался узлами, от которых буквально зависели жизнь и смерть, а Дон, склонный к механике, возился с насосом, пока тот не заработал нормально. К тому времени как все было готово, в десяти ярдах от ямы горел костер; Кевин с Джимми запасли дров на несколько часов. Усевшись вокруг огня, мальчики ели заранее приготовленные сэндвичи, запивая их сладким чаем.

– Главное – верно рассчитать время отлива, – сказал Ник, набив рот хлебом с копченой колбасой. – Десять минут до и десять минут после самой низкой воды – все, что у нас есть, потом вода начнет прибывать быстрей, чем откачивает насос. В двадцать первом году ее не удалось выкачать ниже двухсот футов, но тогда промерили глубину. Оказалось двести сорок футов. Мы на утесе; я думаю, дно ямы на двадцать футов ниже уровня отлива. Когда вода начнет прибывать, мы сможем заткнуть щели, а насос сделает остальное.

– Ручаюсь, там, внизу, сундук, набитый золотом, – сказал Джонни с горящими глазами.

– Не забудь, – ответил Дон, – дно ямы сотни раз прочесывали крюками и ни разу ничего не нашли.

– Ну тогда рассыпанные золотые дублоны, – настаивал Джимми, – в мешках, которые истлели.

Ник встал, стряхнул крошки.

– Узнаем через полчаса.

Он напялил высокие резиновые сапоги и повесил через плечо мешочек с батарейкой от фонарика, прежде чем надеть непромокаемую куртку, выведя из-под нее провод. Сумку со снаряжением надел на второе плечо.

Рон опустил пробочный поплавок на нити с обозначениями глубины через каждые десять футов.

– Сто девяносто, – объявил он, когда натяжение нити ослабло.

Ник надел веревочную упряжь и прикрепил ее к петле на конце троса.

– Опустите шланг насоса, но пока не включайте. Я спускаюсь.

Он резко дернул шланг, проверяя прочность крепления: все выдержало.

– Ладно, парни, мы с вами тренировались все лето. Больше не лодырничаем, верно?

– Мы готовы, – сказал Рон Рониш, и близнецы кивнули.

– Джимми, ты не подходишь к яме ближе чем на десять футов, ты меня слышал? Когда я спущусь, смотреть вообще будет не на что.

– Не подойду. Обещаю.

Ник знал цену слова младшего брата, поэтому посмотрел на Кевина. Тот ответил, подняв большие пальцы. Он позаботится, чтобы Джимми не путался под ногами.

– Двести футов, – сказал Рон, снова проверив поплавок.

Ник улыбнулся.

– Мы уже так глубоко, как не удавалось никому, а еще и палец о палец не ударили. – Он постучал себя по голове. – Вот что значит смекалка.

И, не сказав больше ни слова, шагнул за край ямы и повис над пропастью; его тело слегка покачивалось на веревке, но потом замерло. Если Ник боялся, по его лицу это не было заметно. Оно превратилось в маску сосредоточенности. Он кивнул близнецам, и те чуть потянули веревку, высвобождая тормоз и подавая веревку на блок. Ник спустился на несколько дюймов.

– Хорошо, проверим еще раз.

Мальчики снова потянули, и снова включился тормоз.

– Теперь тяните, – велел Ник, и братья без усилий подняли его на те же несколько дюймов.

– Никаких проблем, Ник, – сказал Дон. – Я же говорил, это штука надежная. Даже Джимми удержал бы тебя.

– Спасибо, но не стоит. – Ник несколько раз вдохнул, выдохнул и сказал: – Ладно, давайте по-настоящему.

Ровными согласованными движениями близнецы помогли тяготению медленно утянуть Ника в глубину. В десяти футах от края ямы он крикнул: стоп. Такая глубина еще позволяла разговаривать. Позже, когда Ник достигнет дна, начнет действовать свод разработанных заранее условных сигналов.

– В чем дело? – крикнул вниз Дон.

– Тут на дубовом бревне вырезаны инициалы. «АЛР».

– Дядя Альберт, – сказал Дон. – Его второе имя Льюис.

– Рядом папины инициалы – «Г. Дж. Р.». И еще что-то вроде «ТМД».

– Должно быть, мистер Дэвис. Он был с ними, когда они пытались добраться до дна.

– Хорошо, опускайте дальше.

На глубине сорока футов, где деревянные балки сменили камень, Ник включил фонарь. Камень казался природным, словно шурф возник миллионы лет назад, когда образовался остров, и был достаточно сырым, чтобы здесь, так высоко над уровнем прилива, существовала зеленая плесень. Ник направил луч вниз, мимо своих болтающихся ног. Пропасть поглотила луч в нескольких ярдах под ним. В лицо Нику подул ветер, и его охватила неконтролируемая дрожь.

Он спускался все глубже в недра земли, и держали его только веревка и вера в братьев. Когда поглядел вверх, небо оказалось маленьким квадратным отверстием высоко над головой. Стены не смыкались вокруг, но он чувствовал их близость. Ник старался не думать об этом. Неожиданно он увидел под собой отражение, а опустившись еще ниже, понял, что достиг уровня высокого прилива. Камень был все еще влажным на ощупь. По расчетам юноши, он находился на глубине ста семидесяти футов под поверхностью. Никаких намеков на то, как вода проникает в яму из моря, он не заметил, но он и не рассчитывал увидеть их выше двухсот футов.

Ник опустился еще на десять футов, и ему что-то послышалось – слабый плеск воды. Он дважды дернул за веревку: сигнал братьям замедлить спуск. Они сразу ответили – спуск замедлился. Плеск воды, попадающей в яму, стал громче. Ник напрягал глаза, стараясь что-нибудь рассмотреть: капли падали со стен, били по шлему, как дождь. Изредка ледяные капли добирались до шеи.

Вот!

Он подождал дополнительно несколько секунд, чтобы его спустили еще на восемнадцать дюймов, и резко дернул трос.

Он висел у стены возле щели размером примерно с почтовую открытку. Ник не мог оценить, сколько воды проходит через нее, но, конечно, ее было недостаточно, чтобы объяснить поражение его отца и дядей, поэтому он подумал, что есть и другие каналы связи с Тихим океаном. Осторожно вынув из сумки комок пакли, он затолкал его в щель как можно глубже, не позволяя ледяному потоку выдавить ее. Морская вода проникла между волокнами, комок разбух, и приток воды сократился до капель, а потом вовсе прекратился.

Пробка из пакли способна выдержать не больше одного прилива, потому он и говорил братьям, что на дне у него будет мало времени.

Ник снова потянул за веревку и продолжил спуск – мимо гроздьев мидий, прилепившихся к камню. Запах становился едким. Ник заткнул паклей еще две щели, а когда заткнул и третью, перестал слышать внизу удары капель о воду. Он четырежды дернул за веревку, и вскоре показался прикрепленный к насосу вялый шланг и начал всасывать воду.

Еще немного погодя под ним показалась поверхность воды. Ник потянул за трос, останавливая спуск, и достал из кармана куртки поплавок. Опустил его и удовлетворенно хмыкнул, увидев, что глубина воды в яме всего шестнадцать футов. Внизу шурф был на добрых два фута уже, чем наверху, и Ник рассчитал, что за десять минут работы насоса воды в шахте останется всего три фута.

Следя за каменными выступами, он понял, что поверхность воды опускается быстро и его оценка была неверна. Насосы осушают шахту быстрее, чем…

Что-то на левой стороне привлекло его внимание. Уровень воды понизился, и слева показалась ниша. Как будто два фута глубиной, такой же ширины и определенно искусственного происхождения, со следами работы молотов и долот. Сердце подступило к горлу. Вот неопровержимое доказательство того, что кто-то работал в яме. Конечно, это еще не означало, что сокровище пирата Деверо тут, но для девятнадцатилетнего парня и этого было довольно.

Теперь воды выкачали достаточно, чтобы Ник увидел мусор, попавший на дно. В основном плавник, который проходит через решетку, и небольшие ветки. Но еще и несколько бревен, которые могли упасть раньше, чем установили решетку. Ник представлял себе, как отец и его братья в досаде бросали эти бревна в яму, не сумев разгадать ее тайну.

Насос наверху продолжал работать; этого с лихвой хватало, чтобы осушать воду, в небольшом количестве пробивающуюся через щели. Вырубленная сбоку ниша продолжала расти в высоту. Ник попросил братьев спустить его чуть ниже и стал раскачиваться, как маятник. Оказавшись достаточно низко и близко к воде, он вытянул ногу, и его ботинок нашел опору в нескольких дюймах под водой. Как можно сильнее оттолкнувшись, Ник ринулся в глубину ниши и мягко приземлился на обе ноги. Дал братьям сигнал прекратить спуск и отцепил трос.

Теперь Ник Рониш стоял в нескольких футах от дна Ямы сокровищ. Он чувствовал добычу всего в нескольких дюймах под собой.

Последним препятствием была немыслимая свалка на дне. Следовало избавиться от нее, чтобы поискать на дне золотые монеты. Ник знал, что, если их будет двое, работа пойдет быстрее, поэтому, привязав к тросу несколько веток, послал братьям сигнал сперва поднять груз, а потом отправить к нему вниз кого-нибудь из близнецов. Кевин и оставшийся смогут заниматься шлангом, а в случае необходимости, был уверен Ник, поможет и Джимми.

Он усмехнулся, когда ветки, с которых капала вода, исчезли у него над головой. Наверное, можно привязать трос к ошейнику Амелии, и собака их вытащит.

Он оставался в нише на случай, если ветка выскользнет. При высоте двести футов даже скользящий удар может стать роковым.

Три минуты спустя Дон взволнованно крикнул с двадцати футов над его головой:

– Нашел что-нибудь?

– Палки и ветки, – ответил Ник. – Надо их убрать. Но посмотри, где я стою. Кто-то вырубил это в скале.

– Пираты?

– А кто еще?

– Здорово! Мы разбогатеем.

Зная, что скоро начнется прилив, подростки бешено работали, разбирая путаницу переплетенных ветвей. Ник снял подвеску для спуска, обвязал ею не менее двухсот фунтов промокших веток, и вместе с Доном стал ждать возвращения троса. Рон и Кев тоже трудились, как одержимые. За четыре минуты они развязали подвеску, вытащили ветки и отправили трос обратно.

Ник и Дон еще дважды повторили эту процедуру. Теперь потеряло важность, достаточно ли мусора они убрали. Время истекало. Оставив трос висеть над торчащей из воды похожей на паука веткой, они спрыгнули из ниши на груду мусора. Груда колыхнулась под их тяжестью. Ник упал на деревянный брус размером с него самого и погрузился в ледяную воду. Рука его коснулась гладкого камня. Вот и дно ямы.

В отличие от братьев он не до конца верил в существование пиратского сокровища, погребенного в яме. Но лишь до тех пор, пока не увидел вырубленную в стене нишу. Теперь он не знал, во что верить. Добравшись до дна, обставив поколения предков, которые пытались сделать то же самое и не смогли, он добился большого успеха. Но что дальше?

Он описал рукой широкую дугу, пытаясь понять, что лежит на дне под толстым слоем грязи. Рядом Дон, сосредоточенно сжав губы, делал то же самое, по плечо засунув руку под ветки. Ник нащупал что-то круглое и плоское. Он вытащил кругляш из слоя ила и стер грязь, чтобы коснуться поверхности.

Но вопреки ожиданиям блеска золота не увидел. Это была всего лишь старая проржавевшая шайба. Он проверил другой участок, откуда они с братом убрали мусор. На ощупь он определял палки и ветки с листьями, пока не вытащил что-то непонятное. Когда оно показалось из воды, Ник от удивления ахнул и посмотрел в пустые глаза черепа какого-то животного – лисы, подумал он.

Вверху над ними за одной из пакляных пробок нарастало давление, заставляя воду прорываться сквозь тесные пряди. Зародившийся ручеек превратился в поток, когда пробку выдавило из щели с такой силой, что она ударилась о противоположную стену шурфа. Морская вода под давлением хлынула в яму толстым жгутом, напоминавшим электрический кабель.

– Все, – крикнул Ник. – Уходим!

– Еще секунду, – ответил Дон; он теперь почти целиком погрузился в воду, но продолжал шарить по дну.

Ник забирался в подвеску; услышав необычный звук, он обернулся.

– Дон?

Что-то сместилось. Только что Дон лежал на древесном стволе, а теперь кусок дерева упирался ему в грудь, придавив к стене.

– Ник! – сдавленным голосом крикнул он.

Ник бросился к брату. Его лихорадочный бросок, должно быть, сместил всю груду, потому что Дон вдруг закричал. Брус, нажимавший ему на грудь, надавил еще сильнее, и Ник увидел на груди у брата темное пятно.

Вода продолжала литься на них сверху потоком сильнее летнего ливня.

– Держись, братишка, – сказал Ник, хватаясь за брус. Он чувствовал исходящую от дерева странную дрожь, почти механическую, будто под водой брус был присоединен к какому-то приспособлению.

Как ни старался он, ничего не мог сделать: ветка была прочно скреплена с чем-то под водой. Она медленно, но неумолимо усиливала безжалостное давление на грудь Дона.

Дон вскрикнул от боли. Ник тоже – от страха и гнева. Он не знал, что делать, и осматривался в поисках чего-нибудь, что помогло бы освободить брата от ветки.

– Сейчас, Дон, – говорил он; на его лице слезы смешивались с соленой водой.

Дон снова позвал его, на этот раз еле слышно: дерево углубилось в его грудь по меньшей мере на три дюйма. Ник взял его за руку, Дон стиснул ладонь брата, но силы его убывали. Пальцы разжались.

– Донни! – закричал Ник.

Дон раскрыл рот. Ник так никогда и не узнал, что хотел сказать ему брат в последний миг. Сгусток крови вылетел из бледных губ Дона. Затем кровь пошла непрерывным потоком, розовая пена потекла по шее и груди.

Ник откинул голову и заревел; этот первобытный зов отразился от стен ямы. Юноша навсегда остался бы рядом с братом, если бы второй комок пакли не вырвался тоже, удвоив поток воды, льющейся в яму.

Ник нащупал в воде подвеску, надел петлю. Ему ненавистно было то, что он собирался сделать, но у него не оставалось выбора. Он потянул за трос. Братья наверху, должно быть, поняли, что дело неладно, потому что сразу начали тянуть. Ник продолжал держать Дона в луче фонарика, пока бесчувственное тело не превратилось в неясную тень в подземном царстве. А потом и вовсе исчезло.

Заупокойная служба по Дону Ронишу состоялась в среду. За короткое время, прошедшее с тех пор, как пятеро братьев вообразили себя исследователями, мир изменился самым драматичным образом. Японцы разбомбили Перл-Харбор, и Соединенные Штаты вступили в войну. Только на флоте было оборудование, необходимое чтобы извлечь тело Дона, но просьбу об этом не услышали. Гроб Дона похоронили пустым.

Их мать, услышав новость, не сказала ни слова и всю службу высидела, держась за отца, чтобы не лишиться чувств. Когда все закончилось, отец велел трем старшим братьям остаться на месте, а сам отвел жену и Джимми в машину – потрепанный «Хадсон». К могиле он вернулся, постарев с того солнечного воскресного утра лет на десять. Он ничего не сказал, только покрасневшими глазами посмотрел по очереди на каждого из братьев. Потом сунул руку в карман своего единственного костюма, в котором был на своей свадьбе и на похоронах родителей. Вынул три листка бумаги. Дал каждому по листку, помедлив перед тем, как вручить листок Кевину.

Это были свидетельства о рождении. Кевину он отдал свидетельство Дона (тому уже исполнилось восемнадцать, и его можно было призвать на военную службу).

– Это ради вашей мамы. Она не сможет понять. Будьте гордостью своей семьи и, может быть, тогда заслужите прощение.

Он повернулся и ушел, ссутулив широкие плечи, как будто нес непосильную тяжесть.

И три мальчика отправились на ближайший призывной пункт. Все юношеские помыслы о приключениях навсегда заслонились памятью о пустом гробе брата, а потом – адским пламенем войны.

 

Глава 1

Вблизи парагвайско-аргентинской границы

Настоящее время

Хуан Кабрильо и подумать не мог, что судьба бросит ему такой вызов, от которого он предпочтет отвернуться, не захочет смело встретить его. Его тянуло сбежать.

Впрочем, внешне это было совершенно незаметно.

Лицо Хуана оставалось непроницаемым, глаза спокойными, выражение нейтральным, но он был рад, что с ним нет Макса Хенли, его ближайшего друга и заместителя. Макс мигом разглядел бы, что Кабрильо чем-то озабочен.

В сорока милях ниже по течению черной, как чай, реки лежала самая тщательно охраняемая в мире граница, строже охранялась разве что демилитаризованная зона между двумя Кореями. И надо же было, чтобы объект, ради которого Хуан и его команда оказались здесь, в джунглях, приземлился по ту сторону границы. Случись это тут, в Парагвае, телефонный разговор двух дипломатов и некоторая наличная экономическая помощь сразу же решили бы проблему.

Но ничего подобного. То, что они ищут, приземлилось в Аргентине. Случись это полтора года назад, с проблемой разобрались бы без всяких усилий. Но полтора года назад вслед за резким падением аргентинского песо хунта генералов, возглавляемая генералиссимусом Эрнесто Корасоном, в результате военного переворота, который, как считает разведка, готовился довольно давно, захватила власть. Финансовый кризис стал лишь предлогом для свержения законного правительства.

За различные преступления, в том числе экономические махинации, глав гражданского правительства судили предвзятые суды. Тех, кому повезло, казнили. Большинство, по некоторым оценкам до трех тысяч человек, отправили в концентрационные лагеря в Андах или в глубине Амазонии. Любая попытка узнать о дальнейшей судьбе этих людей влекла за собой аресты. Пресса была национализирована, и журналисты, не согласные с линией партии, отправлялись в тюрьму. Профсоюзы запретили, а уличные протесты разгоняли с применением огнестрельного оружия.

Те, кто сумел ускользнуть в первые дни хаоса – в основном представители богатых семейств, – говорили: то, что происходит с их страной, делает ужасы военной диктатуры 1960-х и 1970-х годов детской забавой.

За шесть недель Аргентина из процветающей демократической страны превратилась в полицейское государство. Объединенные Нации потрясали словесными мечами, грозили санкциями, но в основном принимали резолюции, осуждающие нарушение прав человека; правящая хунта эти резолюции попросту игнорировала.

Военное правительство немедленно усилило пограничный контроль. Воинские части отправились на границы с Боливией, Парагваем, Уругваем и Бразилией, а также к горным переходам близ Чили. Начался призыв, который, по оценкам, привел к тому, что аргентинская армия численностью превзошла армии всех остальных латиноамериканских государств вместе взятые. Бразилия, традиционный соперник Аргентины по региональному влиянию, тоже укрепила границы, и обмен артиллерийскими залпами между этими государствами стал частым явлением.

Вот в этот авторитарный кошмар Кабрильо и предстояло повести своих людей, чтобы исправить то, что по большей части было ошибкой НАСА.

Когда поступил вызов, Корпорация уже присутствовала в этом районе и следила за ситуацией. В бразильском городе Сантос, самом большом южноамериканском порту, разгружали партию угнанных в Европе автомобилей – часть прикрытия, под которым работала Корпорация. Ее корабль «Орегон» знали как грузовое судно, не имеющее постоянного маршрута; его экипаж не задавал лишних вопросов. И по чистой случайности в следующие несколько месяцев бразильская полиция будет получать сообщения о местонахождении угнанных машин. Во время транзита техническая команда Кабрильо разместила на машинах, предназначенных для серого рынка, устройства GPS. Вряд ли эти автомобили вернутся к владельцам, но с бизнесом контрабандистов будет покончено.

Основная деятельность Корпорации – притворяться, что она действует ради воровской выгоды, но не обеспечивать незаконные операции.

Центральный кран в последний раз повернулся и завис над трюмом. В свете немногих фонарей, горевших на этом редко используемом участке порта, экзотические автомобили сверкали, как драгоценности. В три ожидающих полуприцепа грузили «феррари», «мазерати» и «ауди». Рядом стоял таможенник, его карман слегка оттопыривался от конверта с банкнотами в пятьсот евро.

По сигналу матроса в трюме кран заработал, и оттуда показался ярко-оранжевый «Ламборгини-Галлардо»; выглядел он так, словно мчался по скоростному шоссе. От своего контакта в Роттердаме, где загружали машины, Кабрильо знал, что этот автомобиль угнан возле Турина у некоего итальянского графа; сам граф одолжил ее у дилера-мошенника, который заявил, что машина украдена из его демонстрационного зала.

Глядя, как «ламбо» блестит в слабом свете, Макс Хенли улыбнулся.

– Машина выглядит отлично, но что за ужасный цвет!

– О вкусах не спорят, друг мой, – сказал Хуан и махнул рукой, веля крановщику поставить последний груз на землю. Вскоре портовый лоцман должен вывести корабль.

Сверкающую машину поставили на бетон причала, и принимающие контрабандисты освободили ее от креплений, стараясь не поцарапать; Хуан согласился – цвет у машины дикий.

Третьего человека, стоявшего на мостике старого фрейтера, звали Анхель. Ему было двадцать с небольшим, одет он был в брюки из какого-то блестящего материала, похожего на ртуть, и белую рубашку навыпуск. Такой худой, что отчетливо видны были очертания автоматического пистолета, который он засунул на спине за пояс.

Но, возможно, он поступил так специально.

С другой стороны, Хуана не слишком беспокоила возможность обмана. Контрабанда – это бизнес, основанный на репутации; достаточно одного глупого поступка Анхеля, чтобы он больше никогда не участвовал в сделках.

– Лады, capitão, все в порядке, – сказал Анхель и свистнул своим людям внизу.

Один из них забрал из кабины трейлера сумку и направился к трапу, а остальные принялись грузить машины в трейлер. Кто-то из матросов встретил гангстера на трапе и провел по двум пролетам ржавых ступенек на мостик. Туда же вместе с ними вошел и Хуан. Единственное освещение давал экран древнего ретранслятора сигналов радара, он придавал всему болезненно зеленоватую окраску.

Бразилец поставил сумку на стол для карт, а Кабрильо добавил света. Волосы Анхеля заблестели не хуже его брюк.

– Оговоренная плата – двести тысяч долларов, – сказал Анхель, открывая потрепанную сумку. Этих денег почти хватит на покупку одного нового «Феррари». – Было бы больше, если бы вы согласились доставить три машины в Буэнос-Айрес.

– Забудь об этом, – сказал Хуан. – Я и близко туда не подведу мой корабль. И удачи капитану, который на это согласится. Дьявольщина, да теперь и законный груз нельзя везти в Байрес, какая там контрабанда!

Шагнув вперед, Кабрильо голенью задел стол. Послышался неестественный скрип. Анхель настороженно посмотрел на него, приблизив руку к рукояти пистолета.

Хуан мазнул рукой – «спокойно!», наклонился и закатал штанину. На три дюйма ниже колена его нога была заменена сложным протезом, похожим на реквизит из фильма «Терминатор».

– Профессиональный риск.

Бразилец пожал плечами.

Наличные были в пачках по десять тысяч. Хуан разделил их пополам, протянул половину Максу, и следующие несколько минут на мостике слышался лишь шелест пересчитываемых купюр. Все это были подлинные стодолларовые банкноты.

Хуан протянул руку.

– Приятно было иметь с вами дело, Анхель.

– Это мне было приятно, capitão. Желаю благополучного…

Остальную часть фразы заглушил резкий писк в динамике. Едва различимый голос вызывал капитана вниз, в кают-компанию.

– Прошу извинить, – сказал Хуан и повернулся к Максу. – Если не вернусь, когда придет лоцман, руль на тебе.

По внутренней лестнице он спустился на палубу. Внутри старое грузовое судно выглядело не лучше, чем снаружи. Стены десятилетиями не знали свежей краски, а на полу, где матросы в отдаленном прошлом пытались стереть пыль, виднелись пыльные полосы. Кают-компания освещалась чуть ярче, чем коридоры, на стены были налеплены устаревшие постеры. На одной стене – доска для объявлений, увешанная листками бумаги, предлагающими все что угодно: от уроков игры на гитаре у механика, покинувшего корабль десять лет назад, до напоминания о том, что 1 июля 1977 года Гонконг перейдет под контроль Китая.

В примыкающей кухне из вентиляционной решетки над печью свисали сталактиты затвердевшего жира толщиной в палец.

Кабрильо прошел через необитаемое помещение, а когда приблизился к стене, в той открылась совершенно незаметная дверь. За ней в прекрасно оборудованном коридоре стояла Линда Росс, оперативный вице-президент Корпорации. В иерархии она занимала третье место после Хуана и Макса. Крошечная, с маленьким курносым носом и склонностью менять цвет волос. Сейчас они, черные как смоль, густой волной падали ей на плечи.

Линда – ветеран флота, она плавала на ракетном крейсере и служила в Пентагоне; благодаря уникальному опыту и набору умений превосходно подходила для их работы.

– Что случилось? – спросил Хуан, когда Линда пошла за ним. На каждый его шаг приходилось ее два.

– У телефона Оверхольт. Похоже, дело срочное.

– У Лэнга все всегда срочное, – ответил Хуан, извлекая изо рта вставные зубы и ватные прокладки – часть своей маскировки. Под помятой форменной курткой на нем был дорогой костюм; на голове седой парик.

Лэнгстон Оверхольт IV – ветеран ЦРУ; он проработал так долго, что знает, где зарыты все скелеты, в прямом и переносном смысле; многочисленные директора ЦРУ, политические ставленники, пытались отправить его на вольные хлеба, но в конце концов оставили в Лэнгли советником. Он был боссом Кабрильо, когда тот служил полевым агентом, а когда Хуан оставил Агентство, именно Оверхольт уговорил его найти Корпорацию.

Самые сложные дела Корпорация получала от Оверхольта, а крупные суммы выплачивались из «черных» статей бюджета, таких закрытых, что аудиторы именовали себя золотоискателями в память о золотой лихорадке в Калифорнии.

Они дошли до каюты Кабрильо. Хуан остановился, не открывая двери.

– Пусть в оперативном центре приготовятся. Лоцман должен скоро быть.

Хотя мостик несколькими палубами выше выглядел функциональным, это была всего лишь маскировка, рассчитанная на морских инспекторов и лоцманов. Руль и машину контролировал компьютер, связанный с оперативным центром, который и был реальным мозгом корабля. Именно отсюда поступали все команды, касавшиеся управления движением, именно здесь распоряжались смертоносным оружием, которым было оснащено с виду безобидное старое судно.

«Орегон» походил на грузовое судно, перевозящее лес с западного побережья Америки в Японию, но, после того как с ним поработала команда судостроителей и мастеров, он превратился в одно из самых современных судов, предназначенных для сбора информации и проведения тайных операций.

– Хорошо, Председатель, – сказал Линда и пошла дальше по коридору.

Несколько месяцев назад «Орегон» выдержал опасный бой с ливийским военным кораблем, и после этого сочли необходимым провести серьезный ремонт. Броню судна пробили не менее тридцати артиллерийских снарядов. У Хуана не было претензий к «Орегону». Стреляли в упор. Воспользовавшись ремонтом, Хуан переоборудовал свою каюту.

Сначала ливийские снаряды, а потом плотники сняли все дорогие деревянные панели. Теперь стены покрывало нечто вроде штукатурки, которая, впрочем, не осыпалась при резких движениях судна. Двери поставили изогнутые. Добавили переборок, и все это сделало семисотфутовую каюту более уютной. Приобретя отчетливо арабский налет, теперь интерьер каюты напоминал об американском кафе Рика из любимого фильма Хуана – «Касабланки».

Он бросил парик на стол и взял бакелитовую телефонную трубку.

– Лэнг, говорит Хуан. Как дела.

– Ужасно.

– Ваше нормальное состояние. Что случилось?

– Прежде всего, скажите, где вы.

– Сантос, Бразилия. Это порт города Сан-Паулу, на случай, если не знаете.

– Слава богу, вы близко, – со вздохом облегчения сказал Оверхольт. – К вашему сведению, в шестидесятые годы я помог израильтянам схватить в Сантосе нацистского военного преступника.

– Туше. Так в чем же дело?

По голосу Оверхольта он понял, что предстоит нечто очень серьезное, и уже чувствовал первые признаки поступления адреналина в кровь.

– Шесть часов назад ракета «Дельта IV» в Ванденберге должна была вывести спутник на низкую полярную околоземную орбиту.

Одной этой фразы Хуану оказалось достаточно, чтобы сделать вывод: ракета потерпела неудачу где-то над Южной Америкой (поскольку полярные орбиты уходят на юг от Калифорнийской военно-воздушной базы), и теперь чувствительное шпионское оборудование могло не сгореть; а раз Оверхольт обратился к лучшим из известных ему оперативников, спутник упал в Аргентине.

– Техники пока не знают, в чем причины неудачи, – продолжал Оверхольт. – И вообще это не наша проблема.

– Наша проблема, – сказал Хуан, – то, что крушение произошло в Аргентине.

– Вы сами это сказали. Примерно в ста милях к югу от парагвайской границы, в самых дебрях джунглей Амазонского бассейна. И вероятнее всего аргентинцы об этом знают, потому что мы предупреждали все страны, над которыми должна была пролететь ракета.

– Мне казалось, после переворота у нас нет с ними дипломатических отношений.

– Есть другие пути передачи таких сообщений.

– Я понимаю, о чем вы собираетесь нас попросить, но будьте разумны. Обломки разбросает на несколько тысяч квадратных километров по джунглям, непроницаемым для наших спутников. Вы правда считаете, что мы сможем найти вашу иголку в стоге сена?

– Да, считаю, ведь в том-то и штука. Часть иголки, которую мы разыскиваем, снабжена слабым гамма-излучателем.

Хуан секунду подумал и сказал:

– Плутоний.

– Единственный надежный источник энергии для этой конкретной птички. Яйцеголовые в НАСА испробовали все другие мыслимые подходы и пришли к выводу, что только распад небольшого количества плутония обеспечит системы спутника энергией. Хорошо другое – они хотя бы оборудовали контейнер со спутником так, что он стал буквально неуязвимым. И даже не заметит взрыва ракеты.

Вы, конечно, понимаете – правительство не хочет, чтобы стало известно, будто мы распространяем радиацию над огромной полосой самой девственной, первозданной природы планеты. Другая задача – плутоний не должен попасть в руки аргентинцев. Мы подозреваем, что они заново запустили свою ядерную программу. На спутнике очень немного вещества – мне сказали, всего несколько граммов, – но не стоит помогать им прийти к Бомбе.

– Значит, арги не знают о плутонии? – спросил Хуан, используя разговорное обозначение аргентинцев, возникшее после Фолклендской войны.

– Слава богу, нет. Но при наличии нужного оборудования легко засечь излучение. И сразу скажу, – предупредил он следующий вопрос, – уровень радиации не приведет к неприятностям, если соблюдать некоторые простейшие правила безопасности.

Однако Кабрильо хотел спросить не об этом. Он знал, что плутоний безопасен, если его не вдыхать и не глотать. Иначе он превращался в один из смертоноснейших ядов, известных человеку.

– Я собирался спросить, есть ли у нас поддержка.

– Nada. В Парагвай отправлена группа с новейшими детекторами гамма-излучения, но на большее не рассчитывайте. Потребовалось вмешательство DCI и председателя комитета начальника штабов, чтобы убедить президента помочь нам хоть этим. Думаю, вы понимаете, что у него есть определенное… нежелание затрагивать деликатные международные ситуации. Он еще не пришел в себя после фиаско в Ливии несколько месяцев назад.

– Фиаско? – обиженно переспросил Хуан. – Мы спасли жизнь государственного секретаря и мирные переговоры.

– И едва не развязали войну, столкнувшись с их ракетным фрегатом. Эта операция должна быть сверхтихой. Проберитесь, найдите плутоний и сразу назад. Никаких фейерверков.

Кабрильо и Оверхольт знали, что Хуан не может дать такого обещания, поэтому он стал расспрашивать о местности, где упал спутник, и о траектории его падения на землю. Из лотка под столом он вынул беспроводную клавиатуру и мышку, и по его команде с поверхности палубы медленно поднялся плоскоэкранный монитор. Оверхольт переслал по электронной почте снимки и проекцию траектории. Снимки оказались бесполезными – на них была видна только густая облачность, но НАСА указала район поиска площадью всего в пять квадратных миль, что делало решетку поиска управляемой, в случае, конечно, если местные условия не заставят их повернуть восвояси. Оверхольт спросил, есть ли у Кабрильо соображения насчет того, как незаметно проникнуть на территорию Аргентины.

– Прежде чем ответить, я бы хотел взглянуть на топографические карты. Конечно, первым делом я подумал о вертолете, но из-за активности аргов вдоль границы это может оказаться неосуществимым. Думаю, за день-два что-нибудь придумаю, а к концу недели мы будем готовы к исполнению.

– Да, еще одно, – сказал Оверхольт так мягко, что Кабрильо сразу напрягся. – На то, чтобы вернуть источник энергии, у вас семьдесят два часа.

Хуан не поверил собственным ушам.

– Три дня? Это невозможно!

– Через семьдесят два часа президент хочет покончить с этим. Он готов, не упоминая о плутонии, обратиться к Аргентине с просьбой помочь вернуть, цитирую, «ценное научное оборудование».

– А если они откажут и станут искать сами?

– В лучшем случае мы будем выглядеть в глазах всего мира недоумками, в худшем – проявившими преступную неосторожность. Не говоря уже о том, что дадим генералиссимусу Корасону возможность поиграть с пятью граммами плутония.

– Лэнг, дайте мне шесть часов. Я сообщу, хотим ли мы… дьявольщина, сможем ли мы поддержать вашу игру.

– Спасибо, Хуан.

После трехчасового стратегического совещания с главами отделов Кабрильо позвонил Оверхольту, а еще двенадцать часов спустя он и вся его группа стояли на берегу парагвайской реки, готовясь перейти ее и отправиться бог знает куда.

 

Глава 2

Исследовательская станция «Уилсон/Джордж»

Антарктический полуостров

Основной состав зимней экспедиции на станцию чуял приход весны. Температура редко поднималась выше минус двадцати градусов, постоянно дули ледяные ветры. Но на календаре в комнате отдыха росло число крестиков, которыми вычеркивали прошедшие дни, и после долгой зимы – люди с прошлого марта не видели солнца – это очень ободряло.

На самом пустынном материке планеты лишь несколько станций действуют круглый год, да и те обычно гораздо больше, чем «Уилсон/Джордж», они принадлежат коалициям американских университетов и получают гранты от Национального научного фонда. Даже летом, а здесь оно начинается в сентябре, в нескольких гофрированных домах на вбитых в лед сваях не бывает больше сорока человек.

В исследования глобального потепления непрерывным потоком хлынули деньги, поэтому решено было сделать зимовку круглогодичной. Это была первая попытка – и по всем статьям успешная. Здания выдержали самые сильные холода, а люди в основном чувствовали себя нормально. Один из них, Билл Харрис, астронавт НАСА, изучал влияние изоляции на человека – для будущего полета на Марс.

«Уи-Джи», как называл экипаж станции свое жилище, словно сошла со страниц фантастического комикса. Она стояла на берегу глубокого залива моря Беллинсгаузена, посреди полуострова, который, точно замерзший палец, тянулся к Южной Америке. Когда светит солнце, с холмов, у подножия которых стояла станция, в бинокль можно увидеть южный океан.

Центральное помещение, служившее комнатой отдыха и кают-компанией, окружали пять модулей, соединенных крытыми переходами, сконструированными так, чтобы раскачиваться от ветра. В особенно скверные дни кое-кому приходилось передвигаться на четвереньках. В модулях располагались лаборатории, склады и небольшие спальни, где летом спали по четверо. Все здания были выкрашены красной краской. С непрозрачными куполами и множеством стен сооружение в целом напоминало скопление расположенных в шахматном порядке бункеров.

Неподалеку – туда вела тщательно огороженная веревками тропа – располагалось сооружение из гофрированного металла, служившее гаражом для снегомобилей и снегоходов. Зимой погода, почти все время плохая, не позволяла пользоваться этими арктическими машинами. В сооружение подавалось отработанное тепло из главного здания, чтобы температура не упала ниже минус десяти и холод не повредил механизмы.

Основным метеорологическим оборудованием можно было управлять на расстоянии, так что в бессолнечные дни особой работы у людей не было. Билл Харрис занимался своим исследованием для НАСА, несколько человек использовали это время, чтобы закончить докторские диссертации, один писал роман.

Только Энди Гэнглу как будто нечем было заняться. В первое время по прибытии на станцию двадцативосьмилетний постдок из Университета штата Пенсильвания активно следил за запуском метеорологических воздушных шаров и вообще очень серьезно относился к изучению погоды. Но вскоре утратил всякий интерес к местной температуре. Он по-прежнему выполнял свои обязанности, но большую часть времени проводил в гараже или, когда позволяла погода, в одиночку отправлялся собирать «образцы», хотя никто не знал, что именно.

Из-за строгого кодекса невмешательства в личные дела, которого необходимо придерживаться в замкнутых изолированных группах, чтобы никто никому не досаждал, его не трогали. В тех нескольких случаях, когда обсуждали его поведение, не сочли, что у него развивается то, что психиатры называют «синдромом изоляции», а в команде – «пучеглазием». Самые его тяжелые формы связаны с галлюцинациями, представляющими собой симптом психического расстройства. Несколько сезонов назад датский исследователь лишился пальцев ног и кое-чего еще, потому что бегал голым вокруг своей базы на подветренной стороне полуострова. Говорили, что он все еще в Копенгагене в психиатрической клинике.

Нет, все решили, что у Энди нет «пучеглазия». Он просто мрачный одиночка, от которого остальным лучше держаться подальше.

– Доброе утро, – произнес Энди Гэнгл, входя в помещение для отдыха. Комнату заполнял запах жареного бекона из кухни-кафетерия.

Свет флуоресцентных ламп делал особенно заметной бледность Энди. Как и большинство мужчин на станции, он давно перестал бриться, и его темная борода резко выделялась на бледной коже.

Две женщины за пластиковым столом оторвались от завтрака, чтобы поздороваться, потом вернулись к еде. Грег Ламонт, номинальный глава станции, поздоровался с Энди, назвав его по имени.

– Метеорологи сказали, что это последний день ваших вылазок, если вы собирались еще выходить.

– Почему? – настороженно спросил Гэнгл. Он не любил, когда ему диктовали, чем он должен заниматься.

– Надвигается фронт, – ответил седовласый бывший хиппи, ставший ученым. – Тяжелый. Обложит половину Антарктиды.

Безгубый рот Гэнгла дернулся в искренней тревоге.

– Это не задержит наш отъезд?

– Судить слишком рано, но не исключено.

Энди кивнул – не в знак понимания, а с отсутствующим видом, как будто приводя в порядок мысли. Он пошел к кухне.

– Как спалось? – спросила Джина Александер. Эта женщина сорока с чем-то лет после развода отправилась из штата Мэн в Антарктиду, чтобы, как она выразилась, «быть подальше от этой крысы и его новой маленькой мисс Совершенное Тело». Она не исследователь, но ее наняли для того, чтобы на «Уи-Джи» все шло нормально.

– Как и накануне, – ответил Энди, наполняя чашку из электрического стального кофейника.

– Рада слышать. Как тебе приготовить яйца?

Он взглянул на нее почти свирепо.

– Как обычно, жидкие и холодные.

Она не знала, как это воспринять. Обычно Энди говорил «всмятку», а потом забирал еду и кофе и ел в своей комнате. Джина укоризненно усмехнулась.

– Парень, сегодня ты просто солнце ясное!

Он наклонился к ней, чтобы остальные не услышали, и тихо сказал:

– Джина, осталась всего неделя до того, как мы сможем отсюда убраться, так что давай мой чертов завтрак и оставь комментарии при себе. Ладно?

Джина не привыкла отступать (спросите ее бывшего) и подалась к нему так, что их лица разделяло всего несколько дюймов:

– Тогда сделай себе одолжение, милый: смотри, как я готовлю, а то не удержусь и плюну тебе в жратву.

– Вероятно, это только улучшит гнусь. – Энди выпрямился и сморщился, на миг задумавшись. – Плюс? Нет, черт побери! Испортит? Вкус. Да, точно. Вероятно, это улучшит вкус.

Не понимая, что с ним такое, Джина на всякий случай рассмеялась.

– Солнышко, ругаться нужно чуть живей!

Энди схватил с прилавка несколько протеиновых батончиков и вышел из комнаты, нахохлившись как стервятник. Уши его горели от прощальных слов Джины: «Пучеглазый болван!»

«Семь дней, Энди, – сказал он себе по дороге к себе в комнату. – Продержись еще семь дней и навсегда расстанешься с этими тупицами».

Сорок минут спустя закутанный в шесть слоев одежды Энди набрал свое имя на интерактивной панели рядом с холодным замком и прошел через герметически изолированную дверь. Разница температур внутри станции и в небольшой прихожей, ведущей к выходу, была больше тридцати градусов. Дыхание Гэнгла превратилось в облако, густое, как лондонский туман, а холодный воздух с каждым вдохом словно резал легкие. Энди несколько минут подождал, поправляя одежду и надевая очки. И хотя на Антарктическом полуострове относительно тепло по сравнению с остальным материком, все равно за несколько минут можно обморозиться.

В конечном счете никакой теплой одежды не хватит, чтобы победить здешний холод. Утрата тепла неизбежна, а при ветре – неотвратима. Начинается с внешних участков – носа, пальцев рук и ног, потом захватывает все более глубокие участки, по мере того как тело отключает свои функции, пытаясь сберечь внутреннее тепло. Тому, кто столкнется с такими температурными крайностями, не поможет сила воли. Боль невозможно просто переупрямить. Антарктика для человека пагубна, как космический вакуум.

Поверх перчаток Энди надел неуклюжие варежки, и потому потребовались обе руки, чтобы повернуть дверную ручку. На него обрушился настоящий холод. Нужно несколько секунд, чтобы воздух, задержавшийся под одеждой, вступил в бой со свирепым противником. Энди вздрогнул и поскорее свернул за угол, который защищал от ветра. Спускаясь по лестнице на каменистую почву, он держался за перила. Ветер сегодня был не очень сильный – баллов десять – и он был благодарен за это.

Он подхватил пятифутовый отрезок металлической трубы диаметром в пятидесятицентовую монету и двинулся вперед.

Бледная кайма, очертившая горизонт, обещала солнце, однако оно должно было появиться лишь через несколько недель; впрочем, света уже хватало, чтобы не пользоваться фонарем на шлеме. Подошвы его сапог-«луноходов» гнулись плохо, и это затрудняло ходьбу, а рельеф не облегчал задачу. Эта часть Антарктического полуострова имела вулканическое происхождение, и с последнего извержения прошло слишком мало времени, чтобы ветер и снег сделали поверхность ровной, как на вводном инструктаже.

Во время начального инструктажа он научился еще одному – никогда не потеть, находясь снаружи. По иронии судьбы пот – кратчайший путь к гипотермии, потому что когда физические усилия раскрывают поры тела, организм теряет тепло быстрее. Поэтому Энди потребовалось двадцать минут, чтобы добраться до района поисков. Если Грег Ламонт не обманывал и это была последняя возможность выйти наружу, то, чувствовал Гэнгл, это – лучшее место. Ближе к берегу, чем то, где он сделал открытие, но на одной линии с невысоким хребтом, дающим хоть какое-то укрытие. Следующие два часа он ходил туда-сюда, осматривая поверхность. Когда попадалось что-то перспективное, он трубой расчищал лед и снег или убирал камни. Работа не требовала рассуждений (к такой он был особенно хорошо приспособлен), и время проходило быстро. Единственное, что отвлекало Энди, – периодическая необходимость несколько минут побегать кругами. Но Энди останавливался раньше, чем начинал потеть; три шарфа, которыми он закутал рот и нос, насквозь промерзли от его дыхания. Он перевязал их так, чтобы лед оказался за головой.

Он полагал, что пора прекратить поиски. Несколько мгновений он разглядывал далекий океан, гадая, какие тайны тот скрывает под ледяной поверхностью, потом повернул назад к «Уилсон/Джорджу», неся трубу на плече, как посох бродяги.

Энди Гэнгл сделал величайшее в своей жизни открытие. И был доволен. Если там есть другие, пусть их отыскивает кто-нибудь еще, а он остаток жизни будет купаться в роскоши, о которой и мечтать не мог.

 

Глава 3

Кабрильо снова посмотрел на черную реку и повернулся к заброшенной хижине, служившей им базой. Хижина, построенная на сваях, частично нависала над водой, подниматься туда нужно было по лестнице из бревен, связанных волокнистыми веревками. Лестница зловеще скрипела под его весом, но выдержала. Почти вся тростниковая крыша исчезла, и небо над головой делили на части деревянные балки, на которых еще сохранилась кора.

– Кофе готов, – прошептал Майк Троно и протянул Хуану кружку.

Троно был одним из основных береговых операторов Корпорации; в прошлом парашютист-спасатель, он высаживался за линией фронта в Косово, Ираке и Афганистане, спасая сбитых летчиков. Потом ушел из армии, стал управлять катерами и обнаружил, что ему не хватает адреналина.

Рядом с ним сгорбилась могучая фигура его спящего сообщника Джерри Пуласки. Джерри – ветеран боевых действий; его обязанностью будет нести семидесятифутовый источник питания, когда они его найдут. Последним в группе был Марк Мерфи, он тоже спал.

Главная обязанность Мерфи в Корпорации – управляться с изощренно сложным вооружением «Орегона»; Мерфи способен сразиться с любым кораблем, хотя во флоте никогда не служил. Он выпускник МИТ, со множеством сокращений после фамилии, в том числе Ph.D.; свой гений он обратил на развитие военной техники. Некоторое время назад Кабрильо завербовал Мерфи вместе с его другом Эриком Стоуном – тот теперь на «Орегоне» главный штурман. Когда эти двое вместе, Кабрильо готов поклясться, что между ними идет прямой обмен мыслями; а когда они общаются на жаргоне любителей видеоигр, ему кажется, что они говорят на каком-то иностранном языке. Оба молодых человека считали себя представителями гик-шика, но мало кто в экипаже был согласен насчет шика.

Марк впервые участвовал в боевой операции, когда Корпорация спасла государственного секретаря, и, по оценке Линды Росс, вел себя вполне профессионально. Хуан хотел, чтобы он участвовал в этом деле на случай, если возникнут технические сложности с переносным источником питания. Если возникает проблема, определить, в чем дело, лучше всех в Корпорации умеет именно Мерф.

Из-за влажности – воздух был таким густым, хоть пей его, – все четверо были без рубашек, и кожа их блестела от ДЭТА; за сеткой от москитов, подвешенной на балках, кружили орды насекомых. Пот пропитал волосы на груди Кабрильо и стекал по худым бокам. Если Джерри Поласки мог похвастать мощными мышцами, то у Кабрильо была скорее фигура пловца – с широкими плечами и тонкой талией. Он не задумывался, что ест, но держался в форме, бесконечно переплывая отделанный мрамором бассейн на «Орегоне».

– До заката час, – сказал Кабрильо, отпивая растворимый кофе, приготовленный на маленькой складной печи. Вкус заставил его подозрительно посмотреть в кружку. Он привык к отличному кона, который варили на корабле. – Света хватит, чтобы подготовить РИБ. Если выступим через час, пересечем границу вскоре после полуночи.

– Как раз перед тем как заступит третья вахта, когда вторая будет думать только о постелях, – сказал Майк и пнул в ногу Пуласки. – Эй, спящая красавица, завтрак ждет.

Джерри зевнул и вытянул могучие руки над головой; его темные волосы были взъерошены: подушкой ему служила скомканная рубашка.

– Боже, как неприятно просыпаться рядом с таким уродом.

– Осторожней, дружище. Я видел, каких девушек ты водишь домой.

– Это кофе? – спросил Марк Мерфи, протирая глаза. Обычно он носил длинные волосы, но для этой операции Хуан заставил его сделать более практичную прическу.

– Назвать его так было бы слишком великодушно, – сказал Кабрильо и выдал оружейному гению его чашку.

Переодевшись, они собрались под полуразрушенной хижиной. К одной из свай было привязано опасно низко сидящее в воде их средство передвижения по реке – надувная лодка с корпусом на ребрах, РИБ. Это судно с дном из фибергласса, с идущими вдоль бортов надувными крыльями для повышения плавучести. За транцем – два мощных подвесных мотора. Единственное удобство для экипажа на двадцатипятифутовой палубе – маленькая каюта со стенами из пуленепробиваемого стекла. На «Орегоне» ее модифицировали в складную.

РИБ на самолете перевезли в Парагвай и погрузили в кузов арендованного грузовика. Хуан не знал, следят ли аргентинцы за соседними аэропортами в поисках подозрительной деятельности, но, будь он главой военной диктатуры, он бы следил. Грузовик довез их до небольшого изолированного городка в пятидесяти километрах от аргентинской границы. Там они выгрузили лодку и снаряжение. Сейчас они были еще в тридцати милях к югу от городка.

Кабрильо предпочел проникнуть на территорию Аргентины по воде, а не по воздуху вертолетом, во-первых, потому что за границей вели очень строгое радарное наблюдение; даже если лететь над самой землей, тебя все равно заметят; а во-вторых, приток этой реки проходил в пяти милях от точки поиска. Перевесило следующее соображение: густое облако, которое видно на снимках со спутника, – следствие масштабного уничтожения леса: деревья вырубают, остальное сжигают; в таких условиях по воздуху вообще не подобраться.

Кабрильо учитывал уроки Второй мировой войны, особенно немецкой операции «Гриф» в начале битвы за Арденны; в ходе этой операции говорящие по-английски немецкие диверсанты проникли в первые часы через линию фронта, чтобы поменять дорожные знаки, дезорганизовать дорожное движение и в целом создать хаос в тылу войск союзников. Кабрильо читал воспоминания унтер-офицера СС, участника операции. Тот признавался, что труднее всего оказалось перейти линию фронта, потому что по ним стреляли с обеих сторон. Немец писал, что, оказавшись за линией фронта, выполнял свои обязанности без тени страха, зная, что его защит обмундирование и хороший английский. Его не схватили, он лишь получил ранение, обороняя Берлин от русских.

Кабрильо не хотел попасть под перекрестный огонь нервничающих пограничников, поэтому предпочел не перебираться через границу, а пройти под ней.

Лодку до самого планширя нагрузили металлическими плитами, тоннами плит, так что лодка стала вчетверо тяжелее. Марк Мерфи и Эрик Стоун точно рассчитали вес, необходимый для того, чтобы замысел Хуана осуществился, и теперь всем предстояло узнать, не ошиблись ли два гения.

Все молча принялись за работу. Джерри и Майк закрыли двигатели корпусом и убедились, что вода внутрь не проходит. Тем временем Марк дважды проверил, надежно ли привязаны мешки с оборудованием и оружием. Тщательно удостоверившись, что в каюте не осталось ничего, чему может навредить погружение, Хуан раздал четыре дыхательных аппарата Дрегера. В отличие от баллонов для погружения с аквалангом эти устройства немецкого производства не создавали красноречивый поток пузырей. Действовали они, удаляя из закрытой системы двуокись углерода и добавляя из небольшого баллона кислород, когда его уровень опасно понижался.

Все оделись в тончайшие черные костюмы для ныряния – не для защиты от холода: вода в реке была теплая, как кровь, – а чтобы скрыть белую кожу. Обули специальные башмаки с толстой резиновой подошвой и ласты – на случай, если придется быстро плыть.

– Лучше бы мы занялись этим поближе к границе, – заметил Джерри Пуласки. За этим наблюдением таилась легкая жалоба.

– Конечно, – согласился Хуан, пряча улыбку. Снимки со спутника показали, что следующий город – ниже по течению в пяти милях от границы. И опять-таки, на месте аргентинской хунты он платил бы мелочь местным бездельникам, чтобы они сообщали о всякой подозрительной деятельности в портах. В этой части света патриотизмом сыт не будешь. Поэтому команде предстояла долгая ночь. Кабрильо повернулся к Мерфи. – Предоставить тебе честь?

– Ну нет, – ответил Марк. – Если что пойдет не так, ты заставишь нас с Эриком платить за лодку.

Хуан пожал плечами.

– Хорошая мысль.

Стоя по грудь в воде, он протянул руку и открыл выпускной клапан на одном надувном крыле. Воздух, шипя, под давлением пошел из крыла, и вскоре черная резиновая полоса обвисла. Хуан знаком велел Джерри сделать то же самое с другой стороны, и вскоре они опустошили половину надувных крыльев. Вода плескала через планширь, лодка глубоко осела в воде. Кабрильо и Пуласки надавили на корпус. Лодка окончательно погрузилась под воду, хотя нос вскоре показался на поверхности. Выпустили еще воздух, и наконец лодка приобрела нейтральную плавучесть и полностью уравновесилась.

Неудивительно, что расчет добавочного балласта оказался безупречно точным.

Команда надела дыхательные аппараты, натянула маски и проверила связь. Встреча с крокодилами или кайманами была маловероятна, но у каждого к ноге была прикреплена кобура с гарпунным ружьем.

Хуан перерезал веревку, привязывавшую РИБ к хижине, и позволил течению подхватить ее. Все участники операции, держась за трос, привязанный к лодке, вывели свое неуклюжее судно на середину реки. Кабрильо казалось, что они пытаются тянуть на веревке бегемота.

Первые несколько миль они держались под поверхностью, лениво плыли со слабым речным течением. Вдали от городских огней небо было куполом, усеянным звездами, столь яркими и многочисленными, что, казалось, ночь в этой части света не черная, а серебристая. Было достаточно светло, чтобы видеть оба берега реки и держать лодку на середине протока.

Только приблизившись к следующей деревне, они спустили воздух из компенсаторов плавучести и потащили лодку ко дну. Перед тем как уйти под поверхность, Хуан посмотрел на компас и продолжал вести лодку, глядя на светящийся циферблат. Странно было плыть в чернильно-черной воде. При температуре воды, близкой к температуре тела, человек словно лишался осязания. Течение несло их около мили; люди лениво работали ластами, ведя лодку, потом Кабрильо приказал вернуться на поверхность.

Деревня осталась далеко позади, и они обнаружили, что река в их полном распоряжении. Даже будь на ней движение, черное оборудование и головы, лишь частично выставленные из-под воды, заставили бы туземцев поверить, что это медленно плывут по течению в сторону Аргентины ветки.

Шли часы. Легкое свечение за очередным поворотом подсказало им, что скоро граница. Во время инструктажа все видели спутниковые снимки этой местности. На парагвайской стороне – трехсотфутовый бетонный причал, за ним полуразвалившиеся склады и здание таможни. Маленький сонный городок – четыре улицы вдоль и столько же поперек. Самое высокое здание – церковь с беленой часовней. В ответ на увеличение войск на той стороне местный военный комендант разместил в городке отряд. Солдаты стояли к северу от города, в поле, тянувшемся вплоть до красного глиняного берега реки.

Аргентинская сторона почти ничем не отличалась, только тут стоял гарнизон из пятисот солдат. Они укрепили свои позиции, разместив на проволочных башнях прожекторы, чтобы освещать черную реку, и перегородив колючей проволокой дорогу, соединяющую два города. На спутниковом снимке видны были два катера у причала близ здания, похожего на штаб. На взгляд Хуана, лодки напоминали «бостон-вейлеры»; он подумал, что они могут быть оснащены пулеметами и, возможно, гранатометами. Если придется уходить, они могут создать проблемы.

Держась у дна, но не касаясь его, чтобы не поднимать ил и листья и не оставлять предательский след на воде, группа проходила эту опасную аркаду. Они поняли, что уже в Аргентине, когда темную воду прорезал луч света. Они были слишком глубоко, а река – слишком мутной, чтобы их смогли увидеть с берега; тем не менее они постарались быстрее уйти от этого луча. Два человека на сторожевой вышке разглядывали, что осветил луч: пустая вода медленно текла на юг.

Еще час Кабрильо и его команда оставались под водой и вынырнули, только когда граница осталась в милях позади. Они медленно плыли еще час и только тогда достигли безымянного притока, который видели на снимках со спутника. Теперь пришлось идти против течения, направляя неуклюжее судно. За двадцать минут борьбы они продвинулись всего на сто ярдов, но Хуан приказал остановиться, рассудив, что они достаточно прошли вверх по течению и вряд ли их кто-нибудь заметит.

Он вздохнул, снимая тяжелый дыхательный аппарат и укладывая его в полупогруженную лодку.

– Как приятно.

– У меня пальцы как чернослив, – пожаловался Марк, подставляя их под лунный свет.

– Тише, – шикнул Хуан. – Ладно, парни, вы знаете, что дальше. Чем быстрей управимся, тем лучше выспимся.

Стальные плиты, служившие балластом для лодки, весили по пятьдесят фунтов каждая – не слишком много для мужчин в прекрасной физической форме, но этих плит были сотни, и все нужно было перевалить через планширь в воду. Работали как машины, особенно Джерри Пуласки. На каждую плиту, которую перебрасывали через борт Мерф и Майк, приходилось две, переброшенных Джерри. Медленно, очень медленно лодка начала подниматься, как скользкое земноводное из первобытной слизи. Едва борта показались над поверхностью, Мерф включил насос на батарейках. Поток воды журчал, как ручей.

Потребовался целый час. Закончив, они упали на еще влажную палубу и лежали как мертвые.

Первым пришел в себя Хуан. Он объявил своим людям отбой и сказал Джерри, что вторая вахта его. Ночные звуки джунглей теперь изредка подчеркивал храп.

Два часа спустя, незадолго до рассвета, лодка покинула небольшой приток и снова вошла в реку. Надувные ячейки, из которых они выпустили воздух, оставались ненаполненными, но при такой спокойной воде и с таким легким грузом это не сказывалось на плавучести лодки.

Теперь четверка была в аргентинских мундирах со знаками различия Девятой бригады и в ее отличительных бордовых беретах. Девятая – отлично подготовленная боевая часть, подчиняющаяся только генералу Корасону. Иными словами, батальон смерти.

Изображая офицера Девятой бригады, Кабрильо знал, что сумеет найти выход из любой ситуации.

В лихо заломленном берете он стоял на носу лодки, пряча глаза за очками летного типа, какие предпочитали солдаты бригады. За ним два подвесных мотора выбрасывали в воздух вулканическую стену белой пены, а нос летел над неподвижной поверхностью воды, как ракета. Майк и Мерф стояли за ним, за спиной у обоих висели автоматы «Хеклер и Кох» – излюбленное оружие солдат Девятой бригады. Джерри по-прежнему лежал на фибергласовом дне, свернувшись, как собака: он спал, несмотря на рев моторов.

Стрелка спидометра дрожала возле отметки сорок миль в час.

Через двадцать минут движения вниз по реке им попалась навстречу первая деревня. Невозможно было определить, давно ли она уничтожена: обильная растительность на месте сожженных хижин заставила Хуана думать скорее о месяцах, чем о неделях. Землю за деревней, расчищенную под посадки, тоже захватили неумолимо наступающие джунгли.

– Теперь я понимаю, что испытывали те парни в «Апокалипсисе сегодня», – сказал Майк.

На земле не было тел – об этом вскоре после нападения позаботились животные, но следов жестокости хватало с лихвой. Два или три бетонных здания взорваны. Куски бетона долетели до реки, уцелевшие части стен изрешечены пулями. Вся территория деревни усеяна бесчисленными воронками: артиллерийским огнем людей выгоняли в поля, где их уже ждала цепь солдат. Жителей деревни гнали на бойню.

– Боже! – ахнул Майк, когда они проплывали мимо. – Но почему? Зачем?

– Этническая чистка, – ответил Хуан и сурово сжал губы. – В этой деревне здесь, в северной глуши, вероятно, жили индейцы. Я видел доклады разведки: правительство в Буэнос-Айресе хочет уничтожить немногие поселения индейцев, оставшиеся в стране. И, чтобы дать вам представление о том, кого мы изображаем, – он кивнул в сторону поселка, – скорее всего это работа Девятой бригады.

– Прекрасно, – сказал Майк. Он засунул берет под погон, и ветер взъерошил его светлые волосы.

– То же самое происходит в городах и поселках. Где бы ни нашли туземных жителей, их либо отправляют в рабочие лагеря здесь, в Амазонии, либо они просто исчезают. Эта страна – гибрид нацистской Германии и императорской Японии.

– Сколько индейцев осталось?

– До переворота было около шестисот тысяч. Бог весть, сколько их убито, но если режим продержится у власти еще несколько лет, не останется ни одного индейца.

Они обогнали паром, медленно идущий вверх по течению. Паром был достаточно велик, чтобы на его верхней палубе разместились шесть автомобилей и около сорока пассажиров. Все грузовики на борту были в маскировочной окраске, люди вдоль поручней – солдаты. Они махали и по-испански приветствовали проходящую мимо моторку. Не выходя из образа, трое на борту лодки не снизошли до ответа. Оказавшись достаточно близко, чтобы разглядеть бордовые береты, аргентинские солдаты сразу замолчали, и у большинства сразу возникла необходимость посмотреть, что делается на другом берегу реки.

Другого движения на реке почти не было, только пироги с одинокими гребцами искали у берегов рыбу. Хуану было неприятно, когда эти суденышки попадали в кильватерный след РИБа, но последнее, что сделали бы солдаты Девятой бригады, – это сбросили бы скорость. На самом деле они скорее направили бы лодку прямо на долбленки и потопили их вместе с гребцами.

Два с половиной часа быстрого движения по течению привели их к притоку примерно вдвое уже основного потока Рио-Рохо. Из-за высокого содержания в воде железа вода действительно имела красноватый оттенок, словно в ней была растворена кровь. К этому времени Пуласки проснулся и вместе с Майком вел наблюдение за рекой, выискивая признаки слежки. Но не видели ничего, кроме реки и джунглей, непроходимой стеной вставших по берегам.

– Чисто, – перекричал Майк рев моторов.

– Чисто, – повторил на носу Джерри и опустил бинокль.

Хуан чуть сбросил скорость, минуя поворот, и снова увеличил ее, когда нос лодки встал вверх по течению. Ширина Рио-Рохо – меньше пятидесяти ярдов, и верхушки деревьев словно смыкаются над головой, придавая солнечному свету зеленоватый оттенок. Они плыли словно по туннелю. Их след доходил до грязных берегов; комья земли падали в воду и растворялись.

Они двинулись вверх по течению, сбавив скорость, потому что от силы через пять минут встретили, как и ожидали, буксир, который тащил стволы, срубленные выше в горах. Буксир оказался плоскодонкой с передней центровкой с деревянным корпусом, с трубой, изрыгавшей черный дым; кольца такого же дыма выплевывал двигатель в корпусе на корме. Стволы плыли по воде, крайние были скреплены цепями, чтобы удерживать всю массу. По оценке Кабрильо, тут было по меньшей мере двести 20-футовых бревен, как ему показалось, красного дерева. Он подумал, что сплавлять по такой узкой реке больший груз трудно.

– Радиомачты нет, – сказал Майк Мерфи.

– Вероятно, есть спутниковый телефон, – ответил Хуан. – Но я не боюсь, что он сообщит о нас. Он видит, что мы из Девятой бригады. И не захочет неприятностей.

Минуя буксир, они держались противоположной стороны реки. Никто их не приветствовал. Напротив, экипаж из трех человек все время упорно смотрел вниз по течению.

Обогнав буксир, Хуан увеличил скорость, но вскоре снова сбавил ход. Впереди показался другой буксир, почти такой же. Этот вынырнул из-за крутого поворота и шел по той же стороне реки, что и Кабрильо. Согласно обычаю Хуану следовало придержать лодку, пока плот за буксиром не пройдет поворот и не окажется на прямом участке. Но высокомерные солдаты элитной части не соблюдают речных обычаев.

Хуан по-испански крикнул:

– Остановись и дай нам пройти.

– Не могу, – крикнул в ответ капитан буксира.

Взглянуть, кто его окликнул, он не потрудился, следя за тем, как груз бревен все ближе подходит к вогнутому участку берега. Если они столкнутся с сушей, буксиру может не хватить мощности высвободить их. Такое случалось, и тогда экипаж часами отцеплял отдельные стволы от плота, чтобы освободиться и снова начать сплав.

– Я не прошу, я приказываю, – сказал Хуан свирепо.

Один из матросов тронул капитана за плечо. Тот наконец поднял голову и увидел моторку и солдат в бордовых беретах. Он побледнел под своей двухдневной щетиной.

– Хорошо, хорошо, – сказал он покорно. Сбавил скорость, и течение немедленно вынесло бревна на берег. Дюжина стволов толщиной с нефтяную бочку ударились о землю. Ржавая цепь лопнула, ее обрывки полетели в воздух. Буксир медленно развернулся поперек течения, вжимая свой груз в берег и одновременно освобождая дорогу Кабрильо и РИБу. Вырвавшиеся бревна уже плыли вниз по течению.

Продолжая лицедействовать, Кабрильо насмешливо отсалютовал беспомощным людям и увеличил скорость.

Мерф сказал:

– Хорошо, если к вечеру выберутся.

– Если бы мы ждали, пока он пройдет поворот, он бы что-нибудь заподозрил, – возразил Майк Троно. – Лучше неудобства для них, чем вопросы к нам. Хуан говорит по-испански, как местный, а для меня и меню мексиканского ресторана – загадка.

Они продолжали двигаться вверх по течению и миновали еще одну баржу, тянущую лес, прежде чем GPS сообщил им, что они подошли к месту крушения так близко, как могла привести река. Проплыв еще с полмили, они нашли небольшой приток, и Хуан провел лодку в него. Места для корпуса моторки едва хватило, ветки царапали резиновые борта.

Джерри Пуласки привязал швартов к трухлявому пню, и Хуан выключил двигатель. После стольких часов его грохота прошло несколько секунд, прежде чем Кабрильо услышал звуки джунглей. Люди без приказа принялись маскировать лодку, срубая ветки с разных деревьев и укрывая моторку затейливым пологом. Когда они закончили, лодку невозможно было разглядеть с пяти футов.

– Что ж, парни, – сказал Хуан, когда собрали устройства связи и прочее снаряжение, включая специальное крепление под груз для Джерри, чтобы нести плутониевый источник питания, – ленивому плаванию по реке конец. Начинается настоящий поход. Я иду первым. Замыкает Майк. Держаться тихо и незаметно. Следует исходить из того, что арги уже выслали поисковые группы или по крайней мере проводят разведку. Не теряйте бдительности.

Люди с лицами в камуфляжной раскраске – выглядели они не менее жутко, чем любые туземные воины – молча кивнули и вышли из лодки на топкий берег. И пошли в глубь суши по звериной тропе, которая проходила более-менее параллельно маленькому ручью. Температура постоянно была около тридцати градусов, влажность чуть повысилась. Через несколько минут они обливались потом.

Первую милю Кабрильо чувствовал, что после времени, проведенного на реке, болит каждая мышца, но постепенно начали сказываться бесконечные переходы, которые ему приходилось совершать за жизнь. Его походка сделалась более пружинистой, подошвы ботинок едва задевали суглинистую почву. Даже протез не мешал. Кабрильо больше привык к открытым пространствам – к морю или к пустыне, – но его недостаточную зоркость восполняли другие органы чувств. В воздухе чувствовался легкий запах древесного дыма – он знал, это из-за расчистки леса, – а когда под пологом джунглей испуганно крикнула птица, он остановился и подождал, желая узнать, что ее вспугнуло. Может, хищник, а может, она увидела еще кого-то, идущего по той же тропе.

Необходимость постоянно сохранять остроту и ясность ума физически утомляла не меньше, чем попытка неслышно скользить сквозь густую листву.

Внезапно Хуана привлекло какое-то движение слева. Хуан мгновенно опустился на колено и дал знак остальным, цепочкой шедшим за ним, последовать его примеру. Сквозь прицел ручного пулемета Кабрильо разглядывал заинтересовавшее его место. Вброс адреналина в кровь словно обострил его зрение. Он не заметил ни движения, ни шуршания листьев. Здесь, под густым пологом, движение воздуха – редкость. Хуан осторожно отклонился назад, меняя угол зрения.

Вот оно.

Тусклый блеск металла. Не черный маслянистый глянец современного оружия, но темно-серый отблеск старого алюминия, брошенного на произвол стихий. Согласно GPS, до места приземления источника энергии оставалось еще несколько миль, и у Хуана мелькнула мысль, что это другой обломок спутника.

Не распрямляясь, прижав приклад МР-5 к плечу, он сошел с тропы, уверенный: то, что сейчас уходит из поля его периферического зрения, заметят товарищи. Приближался к обломку он с терпением лесной кошки. В пяти футах от себя он увидел сквозь подлесок очертания чего-то большого. Что бы это ни было, оно не часть упавшего спутника.

Он отодвинул стволом свисавшую с дерева путаницу лиан и удивленно хмыкнул. Они обнаружили нечто похожее на кабину упавшего самолета. Ветровое стекло давно исчезло, вьющиеся растения, как раковые метастазы, оплели сиденья и подголовники. Но его внимание привлекло то, что лежало в кресле второго пилота. От тела мало что осталось, только коричнево-зеленый скелет, который вскоре совсем сольется с креслом. Одежда давно сгнила, но поперек таза, ярко сияя на солнце, лежала какая-то медная полоска. Хуан понял, что это застежка-молния.

Он негромко свистнул, и мгновение спустя к нему подошли Марк Мерфи и Джерри Пуласки. Майк остался у тропы, следить за тылами.

– Что скажете? – негромко спросил Хуан.

– Похоже, этот самолет появился здесь не вчера, – сказал Джерри, стряхивая приземлившегося ему на шею жука размером с мышь.

У Марка на мгновение сделалось задумчивое лицо, потом вдруг глаза его округлились.

– Это не самолет, – благоговейно сказал он. – Это «Летучий голландец».

– Прошу простить мое невежество, – сказал Пуласки, – но разве «Голландец» не корабль-призрак?

– «Летучий голландец» – это дирижабль, – ответил Марк и показал. – Посмотрите между сиденьями. Видите большое колесо? Оно управляет высотой полета. Крутишь его вперед, включается руль высоты на хвосте, и дирижабль опускает нос. Поворачиваешь назад – нос поднимается.

– Почему ты считаешь, что это «Летучий голландец», а не какой-нибудь пропавший флотский патрульный дирижабль времен Второй мировой воны?

– Потому что мы в тысячах миль и от Тихого, и от Атлантического океанов, а «Летучий голландец» пропал во время поисков затерянного в джунглях города.

– Ладно, – сказал Хуан, – вернись к началу и расскажи все по порядку.

Марк не мог оторвать взгляда от разбитой гондолы дирижабля.

– Мальчишкой я типа увлекался дирижаблями и цеппелинами. Ну такой заскок, понимаете. Хобби. А до того были паровозы эпохи пара. – Заметив, как на него смотрят, он добавил: – Говорю же, я был фриком.

– Был? – невозмутимо спросил Джерри.

– Короче, я прочел кучу книг о воздушных кораблях и их истории. Например, историю Л-8, морского патрульного дирижабля, который вылетел из Сан-Франциско в августе 1942 года. Через несколько часов обычного полета экипаж из двух человек доложил, что видит нефтяное пятно. Еще через несколько часов дирижабль вернулся на берег, но людей в нем не было. Единственный намек – исчезли оба спасательных жилета.

– При чем тут это? – с легким нетерпением спросил Хуан. Марк Мерфи был самым умным из тех, кого знал Кабрильо, но постоянно норовил отклониться от темы ради связанных с ней вопросов, которые высвечивала его почти фотографическая память.

– Так вот, другая история о пропавшем дирижабле – это «Летучий голландец». Надеюсь, я помню верно. После войны бывший пилот флотского дирижабля купил с приятелями подержанный дирижабль, чтобы полететь в нем над Южной Америкой на поиски затерянного города инков, скорее всего Эльдорадо. Они переделали дирижабль, чтобы он летал на водороде, который легко взрывается, но который они могли с помощью электролиза получать сами.

– Охотники за сокровищами? – с сомнением спросил Пуласки.

– Я не говорю, что они были правы, – задиристо ответил Марк. – Я только говорю, что они действительно существовали.

– Это все интересно и замечательно, – сказал Кабрильо, отступая от разбитой кабины и ее мрачного обитателя. – Я отметил положение на GPS, но нас ждет работа.

– Дай мне пять минут, – взмолился Марк.

Хуан секунду подумал. Кивнул.

Мерф благодарно улыбнулся. Он прополз через отверстие, на месте которого когда-то была дверь гондолы, сорванная, когда дирижабль рухнул в джунгли. Слева от него были два сиденья пилотов и приборы. Справа сама каюта. В ней все было экономично и эффективно, как в трейлере путешественника. Две койки, крошечная кухня с электрической плитой и десяток шкафчиков для припасов. Он по очереди открыл все шкафчики и осмотрел их в поисках ключей, но нашел только плесень и старые комплекты кухонных принадлежностей.

В одном из ящиков обнаружились металлические остатки альпинистской страховочной системы. Ремни и ткань сгнили, но сталь годы не разрушили. Марк понял, что это снаряжение использовали, чтобы спускать одного из своих на землю для разведки. И наконец сделал достойную находку, когда открыл кофейную банку, оставленную на маленьком столике.

И выругал себя за то, что сразу не понял ее значения. При крушении дирижабля банка должна была упасть на пол. Она не могла остаться на столе. Ее туда положили. Положил уцелевший. Внутри Марк обнаружил белый резиновый чехол примерно шесть дюймов длиной. Он не сразу понял, что это презерватив. В нем что-то прощупывалось, скорее всего бумаги. Последние записи в бортовом журнале? Открытый конец был плотно перевязан.

Сверток пролежал шестьдесят лет, и не время и не место было открывать его здесь. Чтобы что-то узнать, потребуется консервирующее оборудование «Орегона». Марк аккуратно запечатал презерватив в водонепроницаемый пакет, и убрал в поясную сумку.

– Пора, – сказал Хуан. Джунгли были такими густыми, что его голос казался бестелесным, хотя он стоял всего в нескольких шагах.

– Я готов.

Марк выбрался из гондолы. Оглянувшись последний раз, он поклялся узнать имена погибших здесь людей и рассказать об этом их родственникам.

 

Глава 4

Исследовательская станция «Уилсон/Джордж»

Антарктический полуостров

Ветер усилился, так что небо над куполами гудело; он нес с собой тучи снега. Странность этого самого изолированного материка планеты в том, что значительная его часть, хоть и покрыта снегом, считается пустыней, получая лишь ничтожное количество осадков. На полуострове осадков выпадало гораздо больше, чем в глубине континента, но вполне вероятно, что хлопья, заносившие станцию, выпали много столетий назад.

Это еще не была буря, которую они предвидели, всего лишь тонкий намек на то, что человек здесь чужой.

Энди Гэнгл проснулся со страшной головной болью. Это не была тупая боль, вызванная долгими часами у монитора. Скорее это была острая колющая боль, какая возникает, если слишком быстро выпить что-то чересчур холодное, и что бы он ни делал – например, прижимал химические грелки для рук к вискам, словно хотел разморозить мозг, – ничего не помогало.

Не помогли ни темная комната, ни болеутоляющие таблетки, которые он проглотил не запивая, как только на него обрушилась мучительная парализующая боль. Несмотря на острую потребность в одиночестве, с его белых губ слетел слабый стон – жалобный, хоть и невольный крик о помощи. Он лежал в позе зародыша на пропотевших простынях и шерстяных одеялах. С противоположной стены на Гэнгла с самого его прибытия взирал сверху вниз культовый портрет Эйнштейна с высунутым языком.

Этот портрет он выиграл в восьмом классе на научном конкурсе, и в длинной череде его спален портрет занимал почетное место на стене. Он немного обтрепался, но когда что-то начинало беспокоить Энди, он смотрел на этот портрет и сразу видел всю нелепость того, что его тревожило. Если уж Эйнштейн, обремененный знанием того, что его уравнения помогли уничтожить каждого десятого в двух японских городах, мог смеяться над миром, ничто не могло остановить Энди Гэнгла.

Теперь он посмотрел на портрет и ощутил только ярость. Ослепляющую ярость, которую питала страшная боль, сжигавшая его мозг. Что Эйнштейн знал о бремени? – думал Энди. Он выдвинулся в физике совсем еще молодым человеком, а все последующие годы плел чепуху в той же области. Да пошел он! Да пошли они все! Двигаясь быстрее, чем считал возможным, Гэнгл неуклюже разогнул конечности, вскочил с постели и сорвал портрет со стены. На ней остались четыре уголка под липкой лентой, но остальное отделилось единым листом. Энди свирепо набросился на портрет, рвал его ногтями и зубами, влажные клочки падали на линолеум пола.

Мимо комнаты Энди по дороге на кухню проходила Джина Александер; она думала, что вот еще пять дней и, если погода продержится, на ледяной дорожке в четверти мили от станции приземлится прекрасный большой самолет «Геркулес С-130», и она будет его там ждать. Следующая остановка – Чили, потом Майами, а потом… куда?

Этого она не знала. Приезд в Антарктиду стал очищением, проведенное здесь время помогло убрать боль, причиненную предательством мужа и разводом, в закрытый закуток сердца, но она не знала, что будет дальше. Она не задумывалась об этом. Прикидывала, не поселиться ли поближе к родителям, но от одной мысли о жизни в местечке Плант-Сити, во Флориде, у нее седели волосы и пальцы скрючивало воображаемым артритом.

Когда Джина проходила мимо комнаты Энди, оттуда послышалось сиплое шипение, словно там была чудовищная змея или гигантская ящерица. Она замерла на полушаге и прислушалась. Звук не повторился. Мысль постучаться и спросить, все ли в порядке, пришла в голову Джине и ушла, прежде чем мозг смог ее обработать. Если у Энди-Пучеглазого проблемы, жаль. Своим странным поведением он восстановил против себя всю группу, а Джина свято верила в справедливость выражения «что посеешь, то и пожнешь».

Минуту спустя она уже здоровалась с несколькими учеными, разогревая гриль и бросая первую партию хлеба в тостер ресторанного размера.

Джине следовало бы проверить, все ли у Энди в порядке, или сообщить Грегу Ламонту, командиру станции, о том, что она слышала.

Энди обнаружил способ притупить боль в голове. Это произошло в те мгновения бешенства, когда он рвал постер. Припадок ярости, стремление уничтожить портрет без следа нарушили его координацию, и, разрывая зубами бумагу, он ссадил резцом кожу на указательном пальце сбоку. Кровь была сочетанием теплых вкусов меди и соли, нельзя сказать, что неприятным, но неожиданностью стало другое – едва Энди ощутил его на губах, как колющая боль за глазами ослабла, так свет электрической лампочки, ослепительно белый, превращается в янтарное тусклое сияние, а потом и вовсе гаснет.

Кусочек плоти – Энди решил сжевать его – был жестким, как ластик на карандаше, затвердевший от времени. С пальца капала кровь, а Энди соображал, что же он делает. Поднес пальцы к лицу, зачарованно глядя на узоры, которые чертила на коже кровь. Он взмахнул рукой, чтобы разлиновать кровью ладонь. Хихикая, окунул палец в кровь и стал писать на стене, оставляя красные мазки на чистом белом пластике. Он писал буквы, составлял из них слова, концепцию, которую давно должен был увидеть. Такая простота, такое совершенство. Он видел, что строчка получается неровной, писать кровью было не так легко, как чернилами, но это не затемняло смысла.

Искалечить Геринга ради вороны Николь.

Какой-то инстинкт, чувство самосохранения, глубоко заложенное в сознание, велело ему помыться, прежде чем отправиться на поиски того, что требовалось, чтобы осуществить задуманное. Энди Гэнгл, заклеив палец липкой лентой, более-менее вытер кровь с губ, выглянул в коридор, убедился, что там никого нет, и вышел из своей комнаты.

 

Глава 5

Услышав отчетливый звук приближающихся вертолетов, Хуан поднял руку. Полог джунглей приглушал звук, и Кабрильо не рассчитывал увидеть вертолеты сквозь густую листву, которая висела над землей живым саваном. Но лучшие из охотников умеют заметить в хаосе растительности малейшее движение; Хуан не сомневался, что это военные машины. Они издавали не тот утонченный звук, что вертолеты повышенной комфортности, созданные для перевозки изнеженных пассажиров. Этот звук был суровым; машины – избавлены от всего лишнего, чтобы взять на борт как можно больше людей и оружия. Но человеческий глаз лучше различает движение, чем общий рисунок, и поэтому люди ждали, пригнувшись к звериной тропе, пока звук не стих, зловеще удалившись в ту сторону, куда они направлялись.

– Что думаешь, Председатель? – спросил Джерри Пуласки.

– Прибыла встречающая сторона. Давайте убедимся, что у них не будет времени на подготовку встречи. – Хуан сверился с портативным прибором GPS. – Тропа уводит чуть на восток от того места, куда нам нужно. Уходим по пересеченной местности. Строй тот же.

Пригибаясь, люди могли подныривать под самые густые кусты и ветви, а Джерри, который был выше всех на шесть дюймов, в джунглях уступал остальным. Через десять минут бритвенно-острые листья изрезали его лицо так, будто он побрился старым лезвием, и насекомые, подгоняемые жаждой заполучить такую легкую добычу, набросились на него с самозабвением пилотов-камикадзе.

В довершение надругательства над израненными телами, местность начала подниматься. Они приближались к подножиям гор, которые видели на разведывательных фотографиях. Все сильнее пахло горевшей растительностью. Всего в нескольких милях вырубали и выжигали лес.

Хуан делал все возможное, прокладывая дорогу в подлеске, и, увидев впереди как будто бы большую брешь, допустил ошибку: рванулся из зарослей наружу, не проверив, что впереди. И оказался на проселочной дороге в тот миг, когда мимо пронесся полуприцеп; рев двигателя приглушал поворот, из-за которого выехала машина. Если бы Хуан вышел секундой раньше, шофер заметил бы его, хотя нажать на тормоза не успел бы.

Кабрильо застыл, замахав руками, чтобы удержаться от последнего шага под массивные колеса пустого лесовоза. Рядом с его лицом промелькнули стойки, которые удерживали стволы в кузове, и воронка, созданная ими во влажном воздухе, едва не утянула его к несущейся мимо стали.

В следующий миг грузовик исчез в облаке пыли. Хуан сделал шаг, который мог стать для него последним, и выдохнул: только теперь он понял, что затаил дыхание. Тут выучка взяла верх над страхом и потрясением, и Хуан ничком бросился на изрытую глубокими колеями дорогу на случай, если водитель посмотрит в зеркало заднего обзора. Он лежал пластом, пока грохот грузовика не затих, потом вновь нырнул под покров листвы.

– Еще немного и кранты, – без всякой необходимости заметил Мерф.

Хуан знал, что подчиненный посмеивается над ним, но не повелся.

Когда они уверились, что ниоткуда не вылетят с ревом никакие грузовики, группа тесным строем перебежала дорогу; Майк Троно заметал их следы поспешно срубленной веткой.

Надежно спрятавшись на другой стороне, Хуан достал из рюкзака гамма-детектор. Электронный прибор предназначался для военных, а это означало, что конструкторы сделали его максимально простым. Сам по себе прибор представлял собой матовый черный ящик размером со старый пленочный магнитофон. Простая кнопка «включить/выключить», одна красная лампочка и прозрачное окошко с единственной стрелкой. Когда загорается красный огонек, прибор отмечает гамма-лучи; поворачивая прибор на триста шестьдесят градусов и следя за стрелкой, можно определить направление на источник.

Хуан включил прибор. Тот чирикнул, докладывая, что работает, но красный огонек не загорелся. Они были еще слишком далеко от упавшего источника питания, чтобы уловить излучаемые им гамма-лучи.

Они начали пешком подниматься в холмы, вновь и вновь пересекая дорогу, которая, петляя, уходила в горы. Теперь ветер уже не просто припахивал дымком. Теперь воздух медленно заполнялся запахом дыма, белые клубы которого держались в углублениях почвы, как ядовитый газ после химической атаки.

Марк предложил остановить следующий грузовик и попросить подвезти, причем шутил лишь отчасти. Хуан видел, что его люди выдыхаются, и решил, что, как только аккумулятор окажется в защитной переноске, нужно будет найти укромное место для ночевки, а утром добраться до лодки и выместись к черту из Аргентины.

К полудню они достигли гребня горы и приблизились к ней осторожно, ползком, чтобы снизу, из долины, никто не заметил движения. Их встретила истинная картина ада.

На месте пышного девственного леса на много миль расстилалась грязная пустошь, усеянная кочками и пнями. Кучи для сжигания высотой в стог сена выбрасывали огонь и дым, словно погребальные костры; в этой пустыне грохотали желтые экскаваторы, перенося в механических челюстях целые стволы. Среди этого хаоса, как муравьи, суетились люди, передвигаясь от рощи к роще; их пилы с воем жадно вгрызались в деревья, которым потребовались столетия, чтобы вырасти.

Слева от группы разворачивалась вырубка леса, как рак, разъедающий горный склон, по которому, словно шрам, вилась другая дорога для грузовиков. Что-то привлекло внимание Хуана. Он передал гамма-детектор Марку Мерфи, выхватил из сумки бинокль и, прежде чем поднести его к глазам, проверил, под каким углом падают солнечные лучи: они не должны были отразиться от стекол.

Вдалеке, на середине склона, он увидел выровненную площадку, где стволы грузили в полуприцепы. Там стоял строительный вагончик с алюминиевыми бортами и лесовозная спецтехника: несколько грейдеров и трелевочных тракторов. Дальше стояли два вертолета – те, что они слышали; их лопасти обвисли на полуденном солнце, корпуса в защитной покраске едва выделялись на фоне джунглей.

На площадке стояли в разомкнутом строю солдаты, а еще двое в форме – офицеры, предположил Хуан, – разговаривали с небольшой группой лесорубов. У их ног лежал обгорелый кусок металла. Хуан не мог разглядеть подробностей, но не требовалось больших озарений, чтобы понять – это фрагмент упавшей ракеты или ее полезного груза. Пока он смотрел, штатские несколько раз показали на гору, словно объясняя, что там, на вершине или чуть ниже, произошло нечто важное.

– Что происходит? – спросил Майк.

– Вечеринка начинается, – мрачно ответил Хуан.

– Я что-то засек, – заявил Марк, поворачивая детектор гамма-лучей.

– Где? – спросил Хуан.

– Вон там, – показал Марк. – Сигнал слабый, но идет несомненно оттуда, где арги устроили свое маленькое совещание.

Хуан представил себе события, следствием которых стала эта сцена. Когда ракета взорвалась и осыпала обломками джунгли, на расчищенную поляну что-то упало, и это что-то нашли лесорубы. Они оттащили находку к погрузочной площадке, чтобы показать десятнику, а тот немедленно позвонил военным. И сейчас лесорубы рассказывают солдатам, что еще один обломок упал у вершины горы.

Майор Хорхе Эспиноса из Девятой бригады любил приказы. Любил получать их, любил отдавать и любил наблюдать за их выполнением. Природа самих приказов его никогда не беспокоила. Неважно, приказали ему на строевой подготовке несколько дней шагать по болотам, чтобы заслужить долгожданный бордовый берет, или сжечь дотла туземную деревню. Оба приказа он выполнил бы в высшей степени решительно и самоотверженно. За годы военной службы он ни разу не усомнился в правильности полученных приказов. Она не играла никакой роли в его рассуждениях. Приказ отдан, приказ исполнен. И только.

Подчиненные видели в нем идеального командира, не знающего эмоций или сомнений. Но в глубине души майор Хорхе Эспиноса признавал, что есть приказы, которые нравятся ему больше других. Убийством крестьян он наслаждался гораздо больше, чем неделей, проведенной по грудь в кишащей пиявками грязи.

Он происходил из семьи военных, которые уже четыре поколения служили Аргентине. В славные дни, когда страной правили генералы, его отец был полковником разведки. Он потчевал сыновей рассказами о том, что делал во благо страны, о вертолетах над Южной Атлантикой, полных связанными диссидентами. Они превратили сбрасывание людей с высоты в тысячу футов в игру. Цель игры – выбросить второго человека раньше, чем первый поднимет брызги при падении; так поступали со всеми пленными.

Это было метание колец в представлении психопата, но Хорхе никогда так не думал.

Он по молодости не участвовал в военных действиях, когда англичане захватили Islas Malvinas, но его учили ветераны тех боев, и с тех пор он был образцовым солдатом. Когда генерал Корасон отнял власть у слабого бывшего президента и создал Девятую бригаду, Хорхе Эспиноса одним из первых добровольно записался в нее. Его тренировки были не легче, чем муштра новобранцев, и этим он навсегда заслужил их преданность.

Теперь он был заместителем командира Девятой бригады генерала Филиппе Эспиносы, своего отца, который вернулся из отставки, чтобы занять этот пост. Безжалостность и эффективность, с какими выполнял свои обязанности младший Эспиноса, положили конец всяким разговорам о семейственности.

А еще он был командиром, которому нравилось вести в бой подчиненных. Вот почему он оказался здесь, в глубине аргентинской Амазонии, и разговаривал с лесорубами о крушении, которое они видели неподалеку от своего рабочего места. Обломок, который ему показали, определенно походил на часть американской ракеты. Он был сделан из облегченного алюминия, тщательно склёпанного так, чтобы на поверхности не осталось ни малейший неровности. Края рваные, словно повреждены взрывом, на белой краске царапины.

Хунта считала возврат любой из частей ракеты возможностью скомпрометировать Соединенные Штаты. Каков был полезной груз ракеты, они не знали. НАСА утверждало, что это метеорологический спутник, но генералы не могли закрыть глаза на то, что возможная цель спутника – шпионаж.

– Мы думаем, другой кусок упал за горой, – сказал десятник, показывая назад, на холм, где осталась лишь половина леса. В окружении бордовых беретов ему было не по себе, но он счел своим долгом вызвать военных. – За тем местом, где вы видите людей, убирающих деревья на холме. Кое-кто из них хотел отправиться на поиски, но я плачу им за то, что они рубят лес, а не за исследования. Они и так потеряли целый час, выкапывая это из грязи.

Эспиноса взглянул на своего адъютанта лейтенанта Рауля Хименеса. В отличие от майора, которому от бабушки со стороны отца достались светло-каштановые волосы и голубые глаза, Хименес сохранил цыганскую смуглоту своих баскских предков. Почти все годы службы они тренировались и работали вместе, и разница в звании объяснялась не разными способностями, а тем, что Хименес отказывался оставить друга и получить часть в самостоятельное командование.

Они понимали друг друга без слов.

– Через пятнадцать минут соберите всех, кого сможете, – приказал Хименес. У него был голос инструктора по строевой подготовке, требовавший действий. – Выстроимся засадной линией и пойдем вверх по горе, пока не найдем то, что потеряли в джунглях янки.

Десятник расстроился, но его выдало только то, что он почесал голову под грязной каской.

– Для Девятой бригады все, что угодно.

Штатские отправились сгонять людей, Эспиноса остался наедине со своим адъютантом. Оба прикурили от одной специальной, не гаснущей на ветру спички.

– Что думаешь, jefe? – спросил Хименес, выдыхая облако дыма, которое смешалось с нависшей над лагерем дымкой.

– Мы найдем то, что видели эти люди, – ответил майор Эспиноса. – Единственный вопрос, стоит ли стараться.

– Всякий раз, когда мы просто показываем миру, что американцы способны ошибаться, это на руку министерству пропаганды.

– Мир сейчас так настроен против нашего правительства, что, боюсь, несколько найденных обломков какой-то космической хрени немногих заставят думать иначе. Но приказ есть приказ, верно? К тому же это хорошая тренировка для людей. А то размякнут, расстреливая деревни из своих уютных канонерок.

* * *

К тому времени как десятнику приказали собрать людей, Кабрильо и его группа уже двигались к цели. Предстояла гонка за право первым заполучить приз. Хуану и его людям нужно преодолеть большее расстояние, но они останутся у вершины холма, а аргентинским солдатам придется подниматься в гору. Еще больше их продвижение замедлит необходимость вести поиск осторожно, тщательно. А людям Корпорации найти источник питания помогает «легавая» – гамма-детектор.

Но все понимали, что соперничество серьезное, и это понуждало их идти вперед, не обращая внимания на боль в мышцах и суставах. Если они смогут добраться до источника питания и скрыться, аргентинцы даже не узнают, что они здесь были.

Люди шли быстро, но беззвучно. Слышалось только шуршание растений о ткань и мерное дыхание. Клубившийся внизу, на месте расчищенного леса, дым на этой высоте превратился в тонкую завесу, зато внизу, где шли солдаты, был еще одной помехой поискам.

Услышав высокий гул двигателей приближающегося вертолета, Хуан не замедлил шага, но сердце у него невольно дрогнуло. Надо было догадаться, что они используют разведку с воздуха. Кусок космического мусора весом семьдесят фунтов, врезающийся в землю на предельной скорости, непременно оставит ударный фактор, достаточно большой, чтобы заметить его сверху. Вопрос только в том, сохранится ли при этом достаточно растительности, чтобы скрыть его.

Хуан чувствовал, что так им не повезет.

– Сигнал детектора по-прежнему неплохой, – сказал Марк. Поднимаясь быстрой рысцой в гору, они отказались от привычного разомкнутого строя, и теперь Марк был в нескольких шагах за Председателем.

Сорок тяжелых минут спустя они оказались в районе, над которым в поисках следов падения летал вертолет. Невозможно было определить, как дела у солдат на земле. Пришлось сбавлять шаг всякий раз, когда вертолет оказывался в поле зрения.

Хуан жалел, что их детектор не указывает расстояние до цели. Без этих данных он не знал, рядом они с объектом или нужно пройти еще милю. Гул вертолета неожиданно изменился. Звук перестал гулять в дымке туда-сюда и приобрел устойчивый ритм. Машина зависла в полумиле впереди. Это могло означать только одно.

Они над кратером, пробитым источником питания.

Кабрильо выругался. Пока он со своими людьми преодолеет половину дороги, с вертолета могут спустить трос, подхватить объект и вернуться на борт.

Его люди перешли на бег и мчались по джунглям без приказа так, словно занимались этим с рождения. Хуан бежал, одержимый мыслью, что начинает уже сжигать запасы сил, которые раньше никогда его не подводили. Он знал: даже после всего, через что они прошли, добираясь сюда, он способен пробежать милю за шесть минут. Майку Троно удавалось держаться с ним рядом, но Марк и Джерри начали отставать.

Вертолет почему-то сорвался в вираж и полетел на юг, к лагерю лесорубов. Кабрильо посчитал это добрым знаком и побежал медленнее – гул турбин и шум винта больше не маскировали звуки его бега. Грудь его тяжело вздымалась, но он выровнял дыхание, делая глубокие вдохи, насыщая ткани кислородом. Он почти чувствовал, как растворяется накопленная в мышцах молочная кислота. Они с Майком упали на землю и поползли, по-змеиному подбираясь к цели.

Источник питания упал на землю под небольшим углом, продравшись сквозь листву и оставив за собой конус обгорелых ветвей и листьев. Сам кратер напоминал кольцо почерневшей взрыхленной земли. К нему по веревкам спустились пятеро аргентинских солдат. Двое лопатами, по-видимому, взятыми у лесорубов, копали в кратере, остальные образовали укрепленный периметр. На всех пятерых были бордовые береты.

Готовясь изображать солдат Девятой бригады, Хуан изучал ее и знал, что они действуют группами по шесть. Значит, с ними был еще один человек, которого он не видел. Он трижды щелкнул по микрофону своего передатчика: сигнал остальным оставаться на месте и укрыться.

Они с Майком могут снять троих часовых так, что те не успеют передать по радио предупреждение. Могут потом убрать обоих землекопов, которые разделись по пояс и сложили обмундирование в стороне, в нескольких ярдах. Но шестой. Человек-невидимка. Джокер. С ним нужно разобраться прежде всего.

Кабрильо снял с шеи ремень автомата. Сейчас он будет только помехой. Пистолет тоже останется в кобуре. Даже если бы у Хуана был глушитель, приглушенный звук выстрела перепугал бы местную фауну и вызвал ее паническое бегство, что насторожило бы аргентинцев.

Он знал людей, предпочитавших убивать при тесном контакте, ножом. Сам он никогда не любил таких и не доверял им – именно из-за их пристрастия, но техникой владел и не раз ею пользовался. Резать – грязная работа; по опыту Хуана, те, кому это нравилось, выбирали ее больше ради того, чтобы отнять жизнь, чем выполнить свои задачи.

Наблюдать за происходящим было сложно. Растения начинали закрывать обзор уже в нескольких дюймах от лица Хуана, и ему трудно было проникнуть в сознание шестого и догадаться, где он расположился, чтобы тайком надзирать за тем, как его товарищи выкапывают обломок спутника.

В направлении на десять часов от него подлесок был не таким густым – там возвышалось несколько деревьев, чьи кроны не пропускали солнечный свет, не позволяя ему пригревать землю. Стрелку это давало лучший обзор. Кабрильо решил, что там и ждет шестой. И собрался действовать. Он знал, что придется обойти кругом и снять солдата Девятой бригады с тыла. Потом они с Майком займутся остальными. Хуан вытащил нож, чуть двинулся влево и застыл.

Голоса.

С десяток человек с криками и смехом ломились сквозь джунгли, как стадо диких кабанов. Это были солдаты и лесорубы, те, кому выпало подниматься на гору. Им сообщили по радио местоположение спутника, и они ринулись туда.

Кабрильо лежал неподвижно. Теперь любое действие было бы самоубийством. Опасаясь по-прежнему отсутствующего шестого, он подавил желание вызвать по радио Мерфа и Пуласки. Пусть все сохраняют полную неподвижность и ждут удобного момента.

Целый час – столько времени понадобилось солдатам, чтобы выворотить из земли семидесятифунтовый источник питания – Хуан молча наблюдал за работами, а Майк рядом с ним спал. Хуан знал, что где-то дальше в джунглях Марк или Джерри тоже пользуются возможностью урвать часок столь необходимого сна.

Они были так близко к кратеру, что Хуан слышал, как лейтенант звонит на командный пункт: «Он у нас, jefe… Не могу сказать. Он длиной примерно полметра, прямоугольный и весит около тридцати кило… Что?.. Не знаю. Насколько могу судить, это какой-то научный прибор. Понятия не имею, для чего он нужен… Нет, сеньор. Легче будет отнести туда, где грузят бревна. Мы видели у них пару грузовиков-пикапов. На них доберемся до лагеря. К тому времени пилот найдет, где коротнуло в вертушке, и мы поспеем на базу к коктейлям в клубе “О”».

Кабрильо слышал достаточно. Он понял, каков их план, и это стало необходимым критическим моментом. Он тронул Майка за плечо. Бывший спасатель-парашютист проснулся мгновенно и бесшумно. Боевой готовности он не терял даже во сне. Они вместе попятились от кратера, тщательно следя за тем, чтобы не потревожить растительность над головой и отмечая свою позицию. Отступив на четверть мили, они встретились с Джерри и Мерфи.

– Спутник у них, – сказал Мерф. – Могу сказать, что его уже уносят.

Хуан кивнул, делая глоток из фляжки. Он не решался попить с тех пор, как они столкнулись с аргентинскими силами особого назначения.

– Они тащат его к началу дороги, оттуда повезут в лагерь на машинах, а дальше на вертолетах.

– А мы?..

Марк изогнул бровь, выщипанную, как у гота.

– Мы их остановим.

Спускаясь с горы двумя параллельными группами, солдаты и люди Корпорации должны были встретиться на выровненной части склона почти в два акра, которую лесорубы расчистили под кое-какое оборудование. Здесь стоял экскаватор с захватами для погрузки бревен в трейлеры и машина под названием «трелевочная лебедка». У нее была высокая мачта, от которой вниз на две мили шли тросы – к передвижной мачте, надежно закрепленной растяжками в базовом лагере. С этой длинной петли троса свисали канаты с чекерами; их лесорубы могли накинуть на уже зачищенные стволы поваленных деревьев. Стволы затем утаскивали наверх, где их помещали на тракторные прицепы, а чекеры опускали вниз за следующей порцией грузов.

Люди, работавшие на этой верхней площадке, приехали снизу на пикапах, которые предполагал конфисковать Рауль Хименес.

Хуан был убежден, что его группа из четырех человек способна одолеть больший отряд аргентинцев, пока они не наткнулись на расщелину в земле – результат землетрясения, которое когда-то раскололо землю надвое и заставило часть горы осесть. В зарослях невозможно было определить, далеко ли уходит трещина, так что им оставалось только преодолевать, а не обходить препятствие. В геологических масштабах толчок произошел совсем недавно – двенадцать тысяч лет назад. Прошло достаточно времени, чтобы склоны выветрились, сгладились и спускаться по ним стало возможно, но слезать на пятьдесят футов вниз, а потом карабкаться вверх по противоположному склону пришлось, пользуясь пальцами, коленями, грубой физической силой и крепким словцом.

К тому времени, как они достигли вершины, все запыхались и, если верить часам Хуана, потеряли пятнадцать драгоценных минут. Они побежали вперед, уповая на лучшее, но опасаясь худшего. С той минуты как Хуан взялся выполнить поручение Лэнгстона Оверхольта, он знал, что у него нет времени на составление разумного плана, и сейчас это начинало неотступно преследовать его. Им противостояли два взвода самых подготовленных солдат аргентинской армии, а у них было всего четыре автомата и фактор внезапности. Вероятность заполучить источник питания без столкновения с солдатами равнялась нулю, а возможность отобрать источник и уйти в Парагвай он расценивал как двадцать к восьмидесяти в лучшем случае.

 

Глава 6

К тому времени как Хуан со своими людьми добрался до края верхней расчищенной площадки, солдаты Девятой бригады, погрузив свой трофей в пикап, садились в кузов. Половина их поехала во второй машине. Владелец грузовиков понимал, что возражать не стоит.

От того места, где они прятались на краю джунглей, до солдат было не так уж далеко, ярдов четыреста. Но группа была вооружена автоматами, смертельно опасными в ближнем бою, но на таком расстоянии практически бесполезными. Хуан подозревал, что Девятая бригада выбрала в качестве оружия грозно выглядящий МР-5 не из-за его полезности в бою, а в целях устрашения.

Требовалось принять решение, и Хуан быстро перебрал в уме свои возможности. Лобовая атака стала бы самоубийством, но и мысль о том, чтобы снова скрыться в джунглях, не добыв источник, была столь же неприемлема. Они слишком далеко зашли, чтобы теперь потерпеть поражение, к тому же Хуан не часто позволял себе обдумывать слово «прекратить». Именно поэтому Корпорация в своей сфере деятельности оставалась лучшей в мире. И, честно говоря, в основном своим успехом Корпорация была обязана способности Кабрильо размышлять по ходу дела, отыскивать выход там, где никому другому не пришло бы в голову.

Идеи мелькали в его сознании, но тут же отбрасывались как невыполнимые, и как бы живо ни приходили новые идеи, события продолжали разворачиваться. Солдаты Девятой бригады наконец заняли кузовы грузовиков, и из выхлопных труб обеих машин повалил дым. Рядом плюнули дымом сдвоенные выхлопные трубы полуприцепа, груженого стволами, срубленными так недавно, что на них блестела смола.

– Председатель? – шепотом сказал Марк Мерфи. Он никогда не видел, чтобы Кабрильо так долго не мог принять решения.

Хуан поднял кулак, пресекая вопросы, и пополз вперед в высокой траве, росшей на обочине между джунглями и расчищенной лесорубами утоптанной подсобной площадкой. Он добрался до дальней стороны и посмотрел вниз на однополосную дорогу, гибко змеившуюся по склону. Над ней, издали тонкие, как паутина, блестели стальные провода лебедки для подъема бревен.

Два заляпанных грязью пикапа начали отъезжать; кабина большого грузовика содрогнулась – водитель завел мотор и тоже тронулся с места.

Вот оно, подумал Хуан. Не идеально, однако лучше, чем ничего.

Он выскочил из укрытия, махнув своим людям, чтобы следовали за ним. Они появились из джунглей и рванули вслед за Кабрильо. Все это напоминало последний этап гонки, когда усталость отступает и тело отвечает на химические сигналы, означающие «теперь или никогда». Десяток лесорубов, собравшихся вокруг трелевочной лебедки величиной с сарай, увидели выбегающих из джунглей еще четверых солдат Девятой бригады, которые, как видно, отделились от остальных и теперь догоняли пикапы.

Они и не подозревали, что дело нечисто, пока один из этих солдат не прицелился из автомата и не закричал:

– Ложись! Всем лечь и не вставать.

Хуан не стал проверять, выполняется ли его приказ. Он верил, что об этом позаботятся его люди. Сам он побежал к кабине трелевочной лебедки, переделанному экскаватору, у которого сняли стрелу и на ее месте укрепили кабель-мачту. Водителя в кабине защищала от летящей щепы проволочная сетка, заменившая стеклянные стены. Дверь кабины была открыта, водитель, развалясь на сиденье, курил, между указательным и средним пальцами левой руки свисала сигарета. Он не видел приближения людей Корпорации и из-за урчания дизеля не слышал приказа, поэтому когда Хуан подбежал к кабине и выдернул его с сиденья, это стало для водителя полной неожиданностью. Водитель приземлился на изрытую колесами почву, и удар вышиб из его груди весь воздух до последней капли.

– Мерф, – крикнул Хуан. – Иди сюда, разберись с управлением.

У Марка, инженера-механика по образованию, было интуитивное понимание принципов работы механизмов, берущее начало, несомненно, из детства, – тогда он разбирал все игрушки и снова собирал их. Родители пресекли это, когда, вернувшись однажды домой, обнаружили, что винтажный «порше» отца разобран на части.

Мерф оставил Джерри и Майка прикрывать лесорубов, а сам запрыгнул в кабину.

– Майк, – крикнул Хуан, продвигаясь к опушке того, что некогда было девственным лесом, а теперь превратилось в дымящуюся пустыню. – Найди ключ от третьего грузовика и заведи его.

Чекеры лебедки были подвешены над системой блоков, которые могли поднимать или опускать толстые проволочные петли, чтобы, когда они потащат ствол, тот не цеплялся за пни.

Хуан убедился, что автомат надежно закреплен на спине, и по радио вызвал Майка. Он наступил на одну из петель обвязки и взялся за нее одной рукой.

– Понимаешь, что я задумал?

– Хочешь, чтобы я стащил тебя с горы и опустил в пикап, в котором везут «батарейку».

– Не совсем, – ответил Кабрильо и объяснил Марку, что ему нужно.

– Приятель, ты спятил. План вдохновенный, но безумный.

Мерфу потребовалась всего одна попытка, чтобы разобраться с управлением, в сущности, достаточно простой машины. Штука была в том, чтобы управлять ею хорошо. Он осторожно выбрал слабину чекера, постепенно наматывая на блок стальной плетеный трос лебедки.

Кабрильо приготовился к рывку натянувшегося чекера и поневоле оценил способности своего специалиста по оружию: его подняло в воздух очень мягко. Как горнолыжник, который не вышел из подъемника наверху и начал спускаться, Хуан поплыл вниз над склоном горы, набирая скорость, пока Марк, наблюдая картину внизу, считал в уме хитрые векторы, чтобы вывести Председателя на цель.

Хуан парил в пятидесяти футах от земли, проносясь стрелой над склоном холма, превращенным лесорубами в пустыню. Это напоминало управляемую навесную переправу, и он оплатил бы поездку, будь панорама получше. По обе стороны от троса тлели груды ветвей и коры, отчего Хуану казалось, что он летит над самим пеклом. Он пролетел над дорогой в тылу у колонны из трех машин, направлявшейся в базовый лагерь. Пикапы, как и предполагал Хуан, намного опережали тяжело груженую восемнадцатиколесную фуру. Во второй раз трос пересекал дорогу в двухстах ярдах перед машинами, прямо над крутым поворотом, который пикапам вот-вот предстояло преодолеть.

Если бы кто-то из солдат, державшихся за борта, посмотрел вверх, Хуан оказался бы перед ним как на ладони. И превратился бы в отличную мишень. Марк, должно быть, изменил расчеты, потому что чекер вдруг уменьшил скорость. Хуан, как маятник, качнулся вперед, и чекер начал поворот. Хуан старался все время оставаться лицом по ходу движения. Он услышал скрип тормозов полуприцепа, который входил в крутой поворот. Кабрильо снова полетел быстрее, раскачиваясь из стороны в сторону – линия сначала пошла в одном направлении, потом в другом. Передвижение в пространстве с тремя степенями свободы изрядно сбивало с толку, а ведь еще предстояло рассчитать приземление.

Грузовик глубоко вошел в поворот, прежде чем водитель принялся крутить руль. Хуан был в пятидесяти футах выше по холму и быстро приближался. Слишком быстро, понял Хуан, и тут же чекер замедлил движение, трос отматывался с блока, опуская его все ближе к лесовозу. Мерфи проявил удивительную прозорливость и точность расчета: он опускал Председателя к грузовику так, чтобы поворот до последнего, решающего мгновения скрывал Хуана от солдат.

Проволочная петля, на которой стоял Хуан, повернулась так резко, что сильно сдавила ногу: если бы он стоял не на протезе, ему раздробило бы кости и размозжило плоть. Но хотя преодолевать боль и не пришлось, он был вынужден, повиснув над стволами, изо всех сил отталкиваться ногами от петли, чтобы освободиться. Издевательски близко, всего в нескольких футах под ним, лежали бревна – толщиной три фута, с корой, толстой и шершавой, как шкура аллигатора.

Проходя через «подкову», водитель начал выпрямлять машину. Через несколько секунд он выйдет из-под натянутого троса, и Кабрильо останется висеть в воздухе. Хуан опять попытался оттолкнуться от петли, но ничего не мог сделать, пока линия не повернет. От трейлера его отделяло меньше пяти футов. Потом трех. Он почувствовал, что опять начинает вращаться по часовой стрелке. Он налег на ногу, и та освободилась. Держась одной рукой, Хуан наметил место на верхнем бревне и разжал руку.

Приземлился он не слишком ловко, не вполне приноровившись к размеренной стремительности фуры, и покатился по стволу. Хуан попробовал нащупать на неровной коре какой-нибудь захват, и в его пальцах осталась пригоршня раскрошенной древесины. Он соскользнул дальше; попытка удержаться, широко расставив ноги и обхватив ствол коленями, ничего не дала. Он свалился за ствол.

И сразу ударился об одну из стальных опор, служивших, чтобы удерживать бревна. Удар пришелся в поясницу. Если бы его кое-как не смягчил рюкзак, Хуан наверняка сломал бы позвоночник. Несколько секунд он боролся с болью и осознавал, что все-таки не упал с грузовика, потом снова вскарабкался на верхнее бревно и, пригнувшись, начал пробираться к кабине.

– Я на бревнах, – передал он Мерфи по радио.

– Вижу. Приземление ты смазал, но я все равно ставлю тебе 7,5 балла.

Кабрильо всегда находил смешное в нелепом; он ответил:

– Ты, наверно, шутишь. Ты что, не заметил полупируэт с приходом на ноги? Восемь баллов за сложность!

– Ладно. Восемь.

– Хочу, чтобы вы втроем спустились за мной в последний пикап. Что вы сделали с дровосеками?

– Джерри приковал их к покрышке от погрузчика.

– Хорошо. Теперь валяйте вниз, ко мне. Будете меня выручать.

Хуан добрался до передней части фуры. Дорога впереди с милю шла прямо, потом делала поворот и устремлялась обратно. Грузовики впереди были скрыты облаком пыли примерно на середине этого расстояния. Справа от Хуана зияла двухсотфутовая пропасть, на дне которой очередной поворот все того же серпантина.

Глядя вниз через перед трейлера, он видел верхушки восьми вращающихся колес полуприцепа, а под скелетом рамы шасси – мелькающий щебень дороги. Неверный шаг мог похоронить его под двадцатью тоннами экзотической древесины.

Вместо того чтобы прыгать, он вернулся назад к комлям бревен и легко ступил на шасси машины. Через заднее окно кабины он увидел голову шофера; если бы водитель глянул в зеркало заднего обзора, он бы увидел Председателя. Хуан перелез прямо на рифленую сталь топливного бака, в поперечнике не уступавшего бочке. Правой рукой он ухватился за скобу, привинченную к кабине сразу за дверью водителя, а левой взялся за ручку двери. Большое боковое зеркало заполнило бородатое лицо шофера.

Взгляд аргентинца переместился влево, и за секунду, пока мозг регистрировал, что видит, Хуан распахнул дверцу и схватил шофера за шиворот. Дверь отскочила, ударив Председателя по руке, но недостаточно сильно, чтобы заставить его хотя бы сбавить скорость; он выдернул незадачливого водителя с сиденья и выкинул из фуры, подальше, чтобы тот не попал под колеса.

Достав из-за спины автомат, Хуан сел за руль, отметив, что даже при обоих открытых окнах в кабине пахло потом, острой едой и чуть-чуть марихуаной. Он поставил ногу на газ, прежде чем машина пошла медленнее мили-другой в час. Посмотрев в зеркало заднего обзора, увидел, что шофер медленно поднялся. Конечно, его оглушило, но он не казался серьезно пострадавшим.

Теперь самое трудное, мрачно подумал Кабрильо. Поглядев наверх, на дорогу, он увидел продолговатое облако пыли: за ним неотступно следовали его люди. Ниже по склону дорога по-прежнему была пуста. Солдаты Девятой бригады, вероятно, еще только входили в очередной крутой поворот на длинном спуске. Хуан старался вести полуприцеп так, чтобы внешние колеса все ближе подходили к краю дороги и пропасти. Здесь покрытие было вовсе не таким плотным – бесчисленные машины изрезали дорогу рытвинами. Щебень с шорохом летел из-под колес и барабанил по усеянному пнями склону.

Вот!

На верхнем отрезке дороги выигрыш в высоте позволял Хуану видеть внизу приближающиеся грузовики. Шли они совсем не так быстро, как он думал, и ему стало любопытно, так ли легко они преодолели последний поворот. Эта мысль вызвала у него новое уважение к людям, которые проделывали этот путь десятки раз за день.

Хуан подвел грузовик еще ближе к кромке. Передние колеса буксовали на самом краю обочины, внешние ведущие колеса и внешние колеса по правому борту прицепа повисли в пространстве. На скорости сближения 60 миль в час, но разделенные двумя сотнями футов по вертикали, три машины неслись друг к другу.

Не отводя взгляда от дороги, Хуан нашарил ручку дверцы и убедился, что она не захлопнулась. Теперь все зависит от расчета времени. Поторопишься – они успеют остановиться. Промедлишь – промахнешься.

Хуан рассчитал как можно точнее. Он рванул руль вправо и выбросился из кабины, сильно ударившись о дорогу, но, перекувырнувшись, как акробат, встал на ноги.

Восемнадцатиколесный грузовик еще секунду качался на краю, а потом скатился с дороги. Ударился бортом, с разгону прорыл борозду в обожженной земле и налетел на пень, торчащий на месте дерева, росшего здесь не одну сотню лет, прежде чем алчность решила его судьбу. Из пробитого радиатора ударил пар, ветровое стекло вылетело двумя цельными кусками и разлетелось, образовав несколько холмиков сверкающих осколков.

От сильного удара прицеп вздыбился и выбросил груз. В нем было тридцать бревен, почти все – высотой и толщиной с телеграфный столб, но отдельные чудовища весили по три тонны каждое. Покатившись вниз по склону, первые несколько ярдов они держались плотной «пачкой», но как только начали отскакивать от пней, всякое подобие порядка исчезло. Одни отскакивали от пней и меняли направление падения. Другие, поднявшись при столкновении вертикально, ныряли вниз и неслись по склону, как артиллерийские снаряды.

Шофер первого грузовика не видел этого подстроенного крушения и, только услышав тревожные крики людей в кузове за собой, понял – что-то случилось. Он внимательно оглядел проселок впереди и не увидел ничего необычного. Крутизна склона холма не позволяла ему увидеть лавину, готовую вот-вот снести машину с дороги.

– Эктор! – заорал его пассажир, глядя круглыми глазами вверх по холму. – Стой! Во имя пресвятой девы, стой!

Водитель, Эктор, вдавил тормоз, крепко держа руль и не давая грузовику вилять. Последовал сотрясший машину удар: это второй пикап, который вел Рауль Хименес, врезался в их задний бампер. Эктор был пристегнут; эту привычку в него вколотили с детства, и никакие насмешки мачо не могли заставить его измениться.

Пассажир, отрядный сержант, не пристегивался никогда в жизни. Его выбросило сквозь ветровое стекло, в котором осталось отверстие размером с человека, обведенное кровавой каймой там, где стекло изрезало ему лицо и руки. Он приземлился в добрых пятнадцати футах перед грузовиком. Эктор не знал, жив ли он, и тут через сержанта перекатилось бревно толщиной с человеческий торс, вдавив мужчину в твердую землю.

Тогда Эктор понял, что смерть коснулась его плеча. Другое бревно, переворачиваясь с торца на торец, пробило крышу кабины пикапа и ударило его по ноге. Продолжив движение, огромный кусок дерева легко, словно открывалкой, вскрыл кабину, сорвав крышу.

Те, кто не пострадал в крушении, выпрыгивали из грузовика и бежали вверх по холму, в панике позабыв о товарищах. Грузовик получил от пары самых больших бревен два удара в борт, и его одним махом сбросило с дороги. Раненых и тех, кто был слишком потрясен, чтобы бежать, выкинуло из машины и раздавило, когда грузовик, переворачиваясь через борт, покатился с холма.

Большинство солдат, выпрыгнувших из кузова, допустили ошибку и бросились бежать прямо от грузовика, вскоре он их догнал. Счастливчиков отшвырнуло, переломав руки и ноги. Остальные погибли на месте. Одному солдату хватило сообразительности побежать вниз по склону наискось, и переворачивающаяся машина не убила его. Он даже сумел вовремя перепрыгнуть одно катящееся бревно. Второе ударило его под колени, сломав обе ноги. Бревно подскочило и расплющило его раньше, чем нервы успели передать в мозг болевые импульсы.

Второму грузовику повезло чуть больше. Титанический удар развернул его поперек дороги, и почти сразу три бревна ударили его в задний борт. Когда грузовик ударился о первый пикап, двигатель заглох, и теперь Рауль Хименес не мог контролировать все ускоряющееся движение вниз по склону. Он вдавил ногой тормоз и рванул ручник, но преодолеть тяготение и инерцию оказалось не под силу усталой машине, у которой на одометре было больше двухсот тысяч миль. Она врезалась в пень не в центре, а с краю и развернулась. Колеса пробуксовали, и грузовик перевернулся. Людей разбросало, как тряпичных кукол. Рауль умудрился остаться на сиденье, мир за ветровым стеклом вращался. Боковое окно с его стороны разбилось, но то, что ударило в стекло, не задело Рауля. Удар за ударом сотрясали грузовик, угрожая свести Рауля с ума, но после особенно сильного удара все стихло. Остатки пикапа прижало к пню, и лавина из бревен остановилась.

– Отличная работа, техасец, – услышал Хуан по радио.

Он оглянулся и увидел, что к нему несется машина с его командой. Если он и испытывал что-то к людям, которых только что убил и искалечил, достаточно было вспомнить сожженную деревню, чтобы понять – он оказал человечеству услугу.

За рулем был Майк Троно, рядом сидел Марк Мерфи. Джерри стоял в кузове; когда грузовик подошел близко, Джерри протянул руку, подцепил Хуана под мышку и поставил в кузов. Хуан постучал по крыше кабины, и Майк нажал на газ.

Потребовалось две минуты, чтобы преодолеть поворот и оказаться там, где солдат Девятой бригады смело с дороги. Раненые страдальчески стонали. Мертвые лежали в столь неестественных позах, что с трудом верилось, что у них есть скелет.

Ни у кого из настоящих представителей аргентинских сил особого назначения не вызвало вопросов неожиданное появление людей в таких же, как у них, мундирах. Они просто радовались, что помощь пришла так быстро.

Хуан присел на корточки возле одного из них и положил руку на здоровое плечо. Вторая рука была вывернута из сустава.

– В каком грузовике обломок спутника? – спросил он по-испански.

– Был в нашем кузове, – процедил солдат сквозь стиснутые зубы; губы его побелели.

– В первом?

– Нет, во втором.

Хуан подозвал своих людей.

– Numero dos, – и поднял два пальца, на случай если Троно действительно плохо знает испанский.

Потребовалось десять минут, чтобы отыскать плутониевый источник питания. Это был серебристый прямоугольный объект, полутора футов в длину и ширину и толстый как словарь. Поверхность его была сделана из какого-то загадочного сплава; Марк мог знать, какого именно, но Хуана это сейчас не интересовало. Сейчас его волновало то, что в данную минуту источник питания у них, а не у аргентинцев. Однако он дивился тому, что несмотря на все испытания, повреждения источника ограничились всего одной крохотной вмятиной на боку. Мерф проверил гамма-детектором каждый квадратный дюйм поверхности объекта.

– Чисто, Хуан, – объявил он. – Никакой радиации сверх нормального фона.

– Пустячок, а приятно, – сказал Пуласки. – Возможно, когда-нибудь мне захочется родить еще детей. И не хотелось бы, чтобы у маленьких мерзавцев были щупальца или ласты. – Он повернулся к Кабрильо: – Что дальше?

Хуан поскреб щетину, покрывавшую подбородок. Он видел, что внизу, в базовом лагере, поднялся переполох. Там отчетливо видели «аварию», и теперь резерв Девятой бригады торопливо карабкался в гору, на помощь раненым. Лесорубы тоже бежали к машинам на подмогу.

На красивом лице Кабрильо появилась хитрая улыбка. Три главных преимущества в бою – неважно, дерутся два человека или две армии, – численность, внезапность и смятение. Первого у него не было, а второе он уже использовал, но теперь неприятель предоставил ему третье. Джерри уже поместил «батарейку» в переноску и привязал к спине. У остальных было одинаковое вопросительное выражение лица.

– Майк, сколько часов ты налетал с Гомесом? – спросил Хуан. Джордж «Гомес» Адамс был пилотом вертолета МД-250-Н, стоявшего в кормовом трюме «Орегона».

– Минутку, – сразу запротестовал Майк Троно. – Мы проработали вместе всего пару месяцев. У меня всего два одиночных вылета. И оба не очень удачные. В первый раз я погнул посадочную стойку, а во второй едва не зацепил планширь.

Хуан посмотрел на Джерри.

– Ты правда хочешь тащить эту штуку до самой лодки?

– Дьявольщина, нет.

– Что скажете, мистер Троно?

Если Троно не сможет вывезти их в одном из аргентинских вертолетов, придется с этим смириться. Он подбирал членов для Корпорации не только по тому, что они умели, но и по способности признать, чего они не умеют.

Троно кивнул.

– Будем надеяться, мой третий полет пройдет удачней.

 

Глава 7

Обмануть раненых аргентинских солдат было легко. Эти люди видели то, что хотели видеть. Другое дело – миновать резервную часть внизу и добраться до одного из вертолетов.

Хуан задумался, и стоны раненых подсказали ему выход.

– Ладно, – сказал он. – Назад к грузовику, но идите так, словно вы ранены. Мерф, обопрись на Джерри. Майк, делай вид, что я тебе помогаю.

Притворяясь жертвами аварии, они побрели на холм, двигаясь скованно, но с удивительным проворством. Кабрильо приказал всем троим забраться в кузов старого пикапа, а сам сел за руль. Прежде чем включить ручную передачу, он достал из кармана складной нож. Лезвие было наточено, как скальпель, и, проведя им по лбу у линии волос, он не почувствовал боли, только хлынувшую кровь, которая быстро начала заливать глаза и прокладывать дорожки в грязи, коркой покрывавшей лицо.

Он посмотрел в зеркало заднего обзора, чтобы его люди увидели, что он сделал. Они сразу поняли, что к чему, и к тому времени как грузовик тронулся, все трое выглядели так, словно минуту назад вышли с бойни. По пути они столкнулись с разнородной колонной, поднимавшейся в гору; в основном это были пикапы, но и вездеходы, и одна пожарная машина, которая начала свою службу еще в пятидесятые годы. Подъезжая к первому грузовику, Хуан сбавил скорость. Шофер был гражданский, но рядом с ним сидел человек в форме, которого при иных обстоятельствах можно было бы счесть красивым; но сейчас его лицо было перекошено из-за того, что он увидел.

– Что случилось? – крикнул он в кабину Хуану.

– Перевернулся лесовоз, сеньор, – ответил Хуан. Он вытер кровь с глаз, размазывая ее по лицу, чтобы лучше скрыть свои черты. – В кузове тяжелораненые.

Поняв намек, Джерри, Майк и Марк жалобно застонали.

– У других ранения полегче, – продолжал Хуан. – А этих нужно немедленно вывозить.

– Что с лейтенантом Хименесом и найденной частью спутника? – спросил майор Эспиноса.

– Он там, где перевернулись грузовики, – ответил Хуан.

– А ты сам, тяжело ранен?

– Вести могу.

Эспиноса быстро принял решение.

– Хорошо, вези этих солдат к вертушке и вели моему пилоту отвезти вас на оперативную базу. И убедись, что он сообщит по радио о прилете, чтобы медики были готовы.

– Есть, майор, – ответил Хуан, узнав знаки различия на воротнике военного. Он снял ногу с тормоза и медленно миновал колонну на узкой дороге. Ему потребовалось все самообладание, чтобы не улыбаться.

Через несколько минут они въехали в базовый лагерь. Здесь, внизу, где сжигали обрубки и ветки, висел такой густой дым, что видимость была всего тридцать ярдов, а с каждым глотком воздуха словно вдыхали бритвы. Хуан знал, что для отхода у них лишь крохотное окно. Как только аргентинский майор поймет, что его провели, все его резервные части обрушатся на них с горы, как адские молоты. Хуан поехал туда, где стояли вертолеты.

Это были «Еврокоптеры ЕС-135», машины средней величины, общего назначения, с десятилетней историей полетов в труднейших условиях. Переоборудованные транспортные машины с дверями модифицированными так, чтобы установить в них 30-калиберные пулеметы. У одного вертолета с открытым капотом двигателя пилот был до пояса скрыт во внутренностях машины. Хуан предположил, что пилот исправляет поломку, о которой упоминал лейтенант Хименес.

Он подъехал ко второму вертолету. Пилот, закрыв нос и рот банданой, чтобы хоть как-то защититься от дыма, спал на сиденье. Кабрильо пришло в голову, что лучше использовать хорошо обученного врага, чем союзника-любителя. Он нажал на клаксон: похоже, это было единственное устройство старого грузовика, еще проявлявшее признаки жизни.

Пилот, вздрогнув, проснулся и сдвинул темные очки на лоб. Глаза у него округлились, когда он увидел окровавленных призраков, вылезавших из старого пикапа.

– Нам нужна немедленная эвакуация, – крикнул Хуан пилоту, останавливаясь, чтобы помочь выбраться Майку Троно, хромавшему, как Квазимодо.

– Не могу без разрешения майора, – ответил пилот.

– Свяжись с ним по радио, – рявкнул Хуан. – Это он приказал нам немедленно вылететь. Но сначала включи двигатели, чтобы не тратить время зря.

Пилот и не подумал запустить двигатели. Вместо этого он потянулся за шлемом со встроенной системой связи. Кабрильо посмотрел на гору. В дыму мало что было видно. Похоже, передовые машины спасательного отряда еще не добрались до места крушения, но он решил, что потерял уже слишком много времени.

Он быстрым движением выхватил из кобуры на бедре автоматический пистолет и ринулся вперед, чтобы приставить ствол к голове пилота раньше, чем тот успеет надеть шлем. Тот оцепенел.

– Заводи.

Холодного приказного тона оказалось достаточно, чтобы пилот повиновался.

– Спокойней, amigo. Я вывезу тебя и твоих приятелей отсюда.

Пилот осторожно вернул шлем на кресло второго пилота и занялся подготовкой к взлету.

Хуан повернулся к своим людям.

– Мигель, – сказал он, кивая Майку Троно и показывая на кабину. Троно сразу понял: Председатель хочет, чтобы он следил за действиями пилота – вдруг тот задумает их обмануть. Пилот должен думать, что перед ним тяжело раненные и еще сильнее испуганные товарищи, нуждающиеся в медицинской помощи. Только потом он сообразит, что его похитили.

Остальные забрались в вертолет на длинное общее сиденье и пристегнулись. Хуан осторожно спустил источник питания на пол и нашел несколько амортизирующих тросов, чтобы привязать его.

В кабине пилот нажал на турбостартер. Последовал громкий хлопок, и сразу неуклонно набирающий громкость вой главного двигателя. В считанные секунды к первому присоединился второй двигатель. Но должно было уйти больше минуты на то, чтобы они разогрелись до нужной температуры и винты завертелись.

Хуан продолжал посматривать на склон. Теперь колонна, наверное, уже добралась до раненых. Он задумался о том, сколько времени понадобится майору, чтобы понять, в чем дело. Хорошо бы час, печально подумал Кабрильо, но, сказать по правде, аргентинский офицер показался ему гораздо более сообразительным. Им повезет, если они уберутся отсюда не под огнем.

Лязгнули винты, начиная вращение. Вначале медленно, потом все быстрее они взбивали дымный воздух. В шлемофоне послышался дребезжащий голос. Даже в грохоте, заполнявшем вертолет, резкий тон говорившего не вызывал сомнений.

Пора взлетать, подумал Хуан.

Пилот знаком попросил Майка передать ему шлем. Троно ответил отсутствующим взглядом, по которому стало ясно: ему так больно, что все прочее его не волнует. Аргентинец сам потянулся за шлемом, но почувствовал, как холодный ствол пистолета Хуана уперся ему в шею.

– Не трогай и взлетай.

– Что происходит?

Майк вдруг сбросил маску тяжелораненого и тоже направил на пилота автомат.

– Этот мой друг тоже умеет летать на такой штуке. Делай, что мы велим, и уйдешь живым. Попробуешь наколоть меня, и какой-нибудь бедняга будет неделю вычищать твои мозги из машины. Comprende?

– Кто вы такие? Американцы?

– Я похож на американца? – огрызнулся Хуан.

Как любой великий мировой язык, испанский выработал множество говоров и диалектов, различающихся, как отпечатки пальцев. Кабрильо говорил и по-арабски, но, как ни старался, не мог избавиться от саудовского акцента. Но испанским он владел в совершенстве. И умел говорить, и как монаршая особа из Севильи, и как пьянчуга из трущоб Мехико.

Пилот услышал голос жителя своего родного Буэнос-Айреса.

– Я…

– Не думай, – сказал Хуан. – Просто лети. На юг.

Долю секунды пилот обдумывал свои возможности.

Устремленный на него суровый взгляд говорил, что выбора нет.

– Si, si. Я полечу.

Его руки двинулись к приборам. Кабрильо снова посмотрел на гору. Грузовики мчались вниз по дороге, поднимая пыль, которая смешивалась с дымом, уже загрязнившим воздух. Не успеют. К тому времени как солдаты Девятой бригады окажутся на расстоянии выстрела отсюда, вертолет уже улетит на милю.

Джерри Пуласки крикнул:

– Хуан!

И спас ему жизнь.

Пилот второго вертолета, должно быть, услышал радиовызов майора Эспиносы. Он стоял у своего вертолета, подняв пистолет. Он заметил, как Хуан наставил оружие на первого пилота, и сообразил, что он представляет наибольшую опасность. Услышав крик Джерри, аргентинец прицелился заново и дважды выстрелил. С этого мгновения события начали разворачиваться так стремительно, что трудно было определить их последовательность.

Когда тонкий красный туман окутал район погрузки, Хуан обернулся и двумя выстрелами в грудь уложил второго пилота; пули вошли так близко одна к другой, что входные отверстия перекрылись. Пилот рухнул – ни драматических жестов, ни голливудских судорог. Только что он собирался стать героем, а в следующее мгновение лежал на земле, как груда грязного белья.

В вертолете пилот потянулся к дверце, Майк Троно выстрелил в него и сам занял место у приборов. Потянул ручку управления на себя, и вертолет оторвался от земли. Машина начала поворачиваться, но Майк запустил хвостовой винт, и вертолет выровнялся.

Хуан повернулся и прижал пистолет к голове пилота так сильно, что порвал кожу. Из уха пилота потекла кровь.

– Веди вертолет, или выпрыгнешь с тысячи футов.

Пуля Майка пролетела так близко от глаз пилота, что их обожгло, но, моргая, преодолевая боль, он повел «еврокоптер». Убедившись, что Троно снова прикрывает его, Хуан перенес внимание на Джерри Пуласки и Марка Мерфи, сидевших на скамье в хвостовой части вертолета. Марк склонился над Джерри, который полулежал на сиденье, прижимая руку к животу. Постаравшись, чтобы пилот не услышал, Хуан спросил:

– Плохо дело?

Джерри был в шоке. Краска отхлынула от его щек, и он дрожал, как в лихорадке.

– Ранен в живот, – ответил Марк. – Двумя выстрелами. Расстояние небольшое, наверняка поврежден не только кишечник. Почка. Может, и печень.

Хуан оцепенел. Такие раны лечат в первоклассных травматологических центрах, но ближайший такой центр – в тысяче миль отсюда. Здесь, в джунглях, шансы Джерри на выживание равны нулю. Перед Кабрильо лежал мертвец. И полные боли глаза Джерри свидетельствовали, что он тоже это знает.

– Оставайся с нами, Скай, – произнес Хуан, и эти слова были пронизаны той же гулкой пустотой, что поселилась в его груди.

– Куда ж я денусь, – солгал в ответ Джерри, быстро глотая воздух после каждого слога.

Внизу на земле майор Эспиноса понял, что добыча ускользает на вертолете и он сам разрешил его использовать. Он приказал лесорубу, который вел его машину, остановиться. Эспиноса распахнул дверцу и выпрыгнул наружу. С собой у него был только кольт 45 калибра с рукоятью из слоновой кости, но он выхватил его и прицелился, еще не коснувшись земли. Он не надеялся попасть в вертолет, но выпустил все семь патронов так быстро, как позволял палец, жавший на курок: пули отправлял в полет не только порох, но и гнев.

Люди в кузове последовали его примеру, и воздух прошили автоматные очереди. Дальность дистанции восполняла мощь залпа. За секунды около двухсот пуль пустились в погоню за вертолетом, а люди умудрились перезарядить оружие и дать второй залп раньше, чем пули, словно рассерженные осы, окружили машину.

– Ложись! – крикнул с места второго пилота Майк, разглядев сквозь дымку созвездие вспышек.

Пилот инстинктивно развернул маневренную машину, но в воздухе было столько пуль и столько их летело мимо намеченной цели, что увернуться от всех оказалось невозможно. Девятимиллиметровые пули изрешетили «еврокоптер», дырявя алюминиевый корпус. Большая их часть пролетела мимо, не причинив вреда, но от кожуха двигателя доносился зловещий звон; кто знает, куда попадали пули и какой вред причиняли хрупким турбинам. Вертолет вдруг заложил крутой вираж, и если бы Хуан не ухватился за стойку двери, то выпал бы из машины.

Джерри проиграл стоическую битву с болью: разворот вертолета сместил центр тяжести, Джерри согнуло пополам, и пули в его окровавленном животе погрузились глубже, разрывая плоть. Его вопль резанул Хуана, как ножом.

Кабрильо восстановил равновесие и посмотрел в кабину. Майк надежно контролировал полет, непрерывно осматривая небо и приборы. Аргентинский пилот обмяк на сиденье. Хуан перегнулся через спинку кресла, чтобы лучше оценить его раны. В плексигласовом боковом окне, рядом с оставленной Троно, красовалась свежая пробоина, но это была продолговатая отметина, оставленная пулей, летящей внутрь и вверх. Она вошла пилоту в голову сбоку под таким углом, что, разорвав кожу и, возможно, разбив кость, в череп не проникла.

Как все ранения в голову, она обильно кровоточила. Хуан схватил с пола между сиденьями тряпку и прижал ее к ране, протягивая другую руку назад. Сообразив, что нужно Председателю, Марк Мерфи вложил ему в руку хирургический бинт. Словно закутывая мумию, Хуан четырежды обернул бинтом голову пилота, чтобы остановить поток алой крови.

– Майк, ты в порядке? – спросил Хуан по-английски. Необходимость в маскировке отпала. Пилот несколько часов будет без сознания.

– Да, но у нас проблемы.

Кабрильо оглянулся. Марк занимался Джерри Пуласки.

– Будто я сам не знаю.

– Утечка горючего: то ли у этой модели баки не самозатягивающиеся, то ли они вышли из строя. Добавь к этому растущую температуру двигателя. К тому же я считаю, что у нас перебит маслопровод.

Хуан повернулся назад и высунулся из окна, сопротивляясь чудовищным ударам ветра по голове и корпусу. В ушах ревело так, словно он стоял у подножия водопада. За вертолетом, как вошедшая в поговорку дорожка из хлебных крошек, тянулся столб дыма. Хуан видел, что дым идет от штанги второго винта до того места в небе, где пуля разорвала шланг подачи масла.

Аргентинцы нипочем не отстанут и не заставят себя ждать, а дым продержится минуть двадцать-тридцать, ведь ветер небольшой и в воздухе уже и так полно дыма и пепла.

– Да, дымится сильно, – сказал он, втягивая голову в кабину. Закрыв дверь, они могли просто перекрикиваться, а не орать во все горло, как раньше.

– Как Джерри? – спросил Майк. Эти двое были не только боевыми товарищами, но и друзьями.

Молчание Хуана стало для Троно ответом. Наконец Кабрильо спросил:

– До Парагвая дотянем?

– Ни за что. Когда мы поднялись, у нашей птички было всего полбака, и почти половину мы уже потеряли. Если выдержат двигатели, в лучшем случае можно рассчитывать на пятьдесят миль. Что мне сделать?

В мозгу Хуана лавиной неслись мысли. Вот что удавалось ему лучше всего. За то время, которое обычному человеку необходимо, чтобы задать вопрос, Хуан обдумывал варианты, просчитывал шансы и принимал решение. Сейчас его выбор определяли трудные условия. Успех дела, долг перед Майком и Марком, вероятность того, что Джерри будет жив, когда они приземлятся, и их действия, если он будет жив. В конечном счете все сводилось к необходимости спасти Джерри жизнь.

– Мы возвращаемся. У латиносов на базе должно быть медицинское оборудование, и второй вертолет сможет долететь до нее.

– Черта с два! – сказал Пуласки, от злости найдя в себе силы заговорить. – Вы не провалите задание из-за того, что я закопался и не вытащил ствол, черт побери.

Хуан внимательно посмотрел на Пуласки.

– Джерр, это единственный выход.

– Майк, гони это корыто к РИБу, – мимо Кабрильо крикнул Майку Джерри. – Председатель, пожалуйста. Я знаю, я умираю. Чую, что смерть все ближе. Не гробьтесь ради мертвеца. Я не прошу, Хуан, я умоляю. Не хочу умереть, зная, что утянул вас, парни, с собой.

Пуласки протянул руку, и Хуан принял ее. Запекшаяся кровь на его руке склеила их ладони. Джерри продолжал:

– Оставаться со мной – никакое не благородство. Это самоубийство. Арги шлепнут вас как шпионов, а сперва будут пытать. – Он закашлялся и сплюнул на пол кровь. – У меня бывшая, которая меня ненавидит, и ребенок, который меня даже не знает. Вы моя семья. Я не хочу, чтобы вы погибли из-за меня. Живите ради меня. Понял?

– Понял, что ты набрался этой слюнявой чепухи из «Храброго сердца», – сказал Хуан. Губы его улыбались. Глаза не могли.

– Я серьезно, Хуан.

Для Кабрильо время на несколько мгновений остановилось. Стихли мерное гудение ротора и вой турбины. Ему были знакомы смерть и потери. Его жену убил пьяный водитель – она сама. Работая в ЦРУ, он терял людей и контакты; старуха с косой наведывалась к нему и в Корпорацию… но он никогда никого не просил умереть ради того, чтобы сам он жил.

Он порылся в сумке, достал переносной навигатор GPS и протянул Майку.

– К РИБу. Ориентир Дельта.

– Там негде сесть, – сказал Майк. – Помнишь, какие там густые джунгли? И я не смогу посадить эту штуку в реку, не угробив всех нас.

– О приземлении не беспокойся, – крикнул у них за спиной Марк. – Это я обеспечу.

Кабрильо знал, что чудаковатому мистеру Мерфи можно доверять.

– Разворачивайся и посади нас в пункте Дельта.

– Нет, – сказал Мерф. – Эхо.

– Эхо? – усомнился Хуан.

– Доверься мне.

Навигационный компьютер «еврокоптера» был вполне понятен, Майк набрал координаты, взятые по GPS, и повернул вертолет на юго-восток. Пока полет проходил гладко и под контролем, точно как его учили. Гомес Адамс гордился бы им.

– Кажется, горючего хватит. В обрез, – сказал Майк.

– Председатель, – крикнул Марк. – С правого борта. Примерно в трех километрах за нами.

– Что?

– Солнце бликануло в лобовом стекле второго вертолета.

Хуан выглянул в боковое окно. Он ничего не увидел, но не усомнился в зоркости Марка. Аргентинцы догоняли их гораздо быстрее, чем он думал. Ну так следовало это предвидеть. Их поврежденный вертолет не может сравниться в скорости со вторым. А аргентинский майор вывернет машину наизнанку, лишь бы добраться до добычи.

– Майк, – крикнул он. – Выжми из него все, что можно. У нас гость.

Гул турбин чуть усилился, но звучал он неестественно. Где-то в машинном отделении металл скреб по металлу, и было только вопросом времени, когда им придется сесть.

Хуан осмотрел кабину в поисках дополнительного оружия. Смонтированный в дверях пулемет тридцатого калибра лучше их автоматов, но только при условии, что второй вертолет зайдет с левого борта, куда смотрит пулемет. Под скамьей он нашел медицинскую сумку и красный пластиковый ящик с большим сигнальным пистолетом и четырьмя кургузыми ракетами. Хуан знал, что с вероятностью миллиард к одному сценарий их операции не предусматривает стрельбы из такого пистолета, поэтому оставил ящик на месте.

– Марк, сооруди для меня подвеску, из чего сможешь, – приказал он, принимаясь отвинчивать с решетчатого карданного подвеса пулемет.

Пулемет был старого образца, 30-фунтовый, длиной четыре фута, с единственной рукояткой на квадратной ствольной коробке. С затвора свисала патронная лента с пятьюдесятью патронами с медными гильзами; соприкасаясь, патроны почти мелодично позвякивали. Хуан был достаточно знаком с этой моделью и знал, что она славится надежностью – и отдачей, способной выбить зубы.

Он снял рубашку. Обмотал ею 24-дюймовый ствол «браунинга» и обвязал остатками хирургического пластыря.

Мерф тем временем быстро сбросил полевую разгрузку и соорудил из нейлоновых лямок длинную петлю, которую прикрепил к кольцу у двери правого борта. Второй конец он привязал к разгрузке Кабрильо сзади. Из ремней рюкзака он вывязал вторую петлю, которую предстояло надеть на лодыжки Председателя. Он будет держать ее за другой конец, чтобы Хуан не выпал в смутную струю за винтом.

– Вижу их в зеркале, – объявил Майк из кабины. – Если собираетесь что-то делать, поторопитесь.

– Сколько еще? – спросил Хуан.

– Восемь миль до Эхо. И чтоб ты знал, не вижу под нами ничего, кроме джунглей.

– Я же сказал, доверься мне, – ответил Марк.

Хуан посмотрел на Пуласки. Если бы не рана Джерри, его люди перебрасывались бы сейчас шутками, а не язвили. Голова Джерри упала на грудь, и, если бы Марк не привязал его, он свалился бы на пол.

– Они открывают боковую дверь, – сказал Троно. – Вижу парня. У него «браунинг» вроде нашего. Он выстрелил! Выстрелил!

Привыкший стрелять в безоружных крестьян, бегущих из деревни, стрелок поторопился открыть огонь. И тогда в игру вступили три набора данных. Майк увидел вспышки из ствола, приближавшиеся со скоростью света, около трехсот миллионов метров в секунду. Поток пуль приближался с расстояния в километр со скоростью восемьсот пятьдесят метров в секунду. Нервные импульсы от мозга к запястью передавались со скоростью всего сто метров в секунду. Но им нужно было преодолеть всего метр. Спустя сотую секунды после первого выстрела Троно отключил двигатель, чтобы сбросить высоту. У гравитации было больше секунды, чтобы потянуть вертолет к земле. Цепочки зажигательных трассирующих пуль пронеслись высоко над вращающимся диском главного винта вертолета.

Хуан кивнул Марку. Мерф откатил в сторону правую дверь, и когда она остановилась на защелке, схватился за петлю, обнимавшую ногу Кабрильо.

Председатель по пояс высунулся из вертолета, но остановился: его удержал ремень. Страшный ветер едва не втолкнул его обратно, но он сопротивлялся, напрягая все мышцы ног и спины.

Поскольку он стрелял из правой дверцы со стороны хвоста, приходилось это делать не целясь; левой рукой он нажимал на курок, правой держался за обмотанный рубашкой ствол. Медные гильзы летели в кабину – выбирать не приходилось.

Его неожиданное появление очень удивило аргентинского пилота, но несколько мгновений спустя он начал маневр уклонения. Это секундное опоздание Хуан использовал, чтобы открыть огонь. Пулемет тридцатого калибра рвался из рук, как отбойный молоток, и сквозь рубашку начинал пробиваться жар ствола.

Просто чудо, что хлопающую патронную ленту не заело: пулемет заглатывал патроны со скоростью четыреста в минуту и выплевывал как металлический шлейф пустых гильз, осыпавших пол кабины.

Прозрачный плексиглас лобового стекла быстро приближавшегося вертолета стал матовым – пули били в него, покрывая стекло словно паутиной, пока оно не превратилось в белый мутный лист. Пилот резко отвернул, но при этом допустил ошибку: выйдя из-за угнанного Корпорацией вертолета, он предоставил Хуану дополнительную возможность стрельбы. Хуан не знал, накрыл ли цель, но его огонь определенно заставил второй вертолет уйти в сторону почти на милю.

– Приближаемся к зоне посадки, – сказал Майк. Если перспектива приземления в незнакомом вертолете тревожила его, по голосу об этом нельзя было догадаться. – Какого?.. Будь я проклят! Мерф, откуда ты знал?

В четверти мили от пункта Эхо – разлагающихся остатков дирижабля – виднелась площадка, достаточно большая для посадки вертолета. Растительность джунглей была здесь всего несколько футов высотой и состояла в основном из молодых кустов и травы.

– Когда упал «Летучий голландец», – крикнул в ответ Марк, – его резиновая оболочка для газа упала поблизости. Она укрыла участок джунглей и лишила их света. Вся растительность погибла. Там ничего не росло, пока спустя сорок или пятьдесят лет оболочка не разложилась. И мы получили посадочную площадку.

– Круто! – сказал Председатель Марку с изрядной гордостью. – Даже для тебя.

– Привяжитесь, – предупредил Майк.

Поляна, со всех сторон окруженная густыми зарослями в сто и больше футов высотой, быстро приближалась. Перед посадкой Троно сбросил скорость, развернул вертолет влево, потом вправо и оказался точно над серединой поляны. Он сбавил скорость. Вертолет стал медленно опускаться к земле. Когда внезапный порыв ветра грозил бросить машину на стену деревьев, он слишком резко сбросил газ, и летательный аппарат стоимостью четыре миллиона долларов тяжело ударился о землю. Майк мгновенно отключил двигатели. Турбины замолчали, но винты продолжали вращаться, поднимая ветер, который бешено раскачивал траву и деревья.

– Все наружу, – приказал Хуан. – В любую секунду вернется второй вертолет.

Майк отстегнулся, а Марк принялся отстегивать Джерри.

– Оставь, я никуда не иду, – пробормотал рослый поляк. Подбородок его был окровавлен. Он показал остальным, что держит в руках. Каким-то образом ему удалось достать из кармана на бедре комок пластичной взрывчатки «семтекс» и детонатор. – Позвольте мне сделать последний выстрел.

– Скай?

Глаза Майка умоляли.

– Не в этот раз, приятель. Сил нет. Никаких.

– Черт побери, Джерри, – выбранился Хуан. – Я могу нести тебя. До лодки всего пара миль.

Над маленькой лощиной повис гул приближающегося вертолета.

– Обрыдло прощаться, – сказал Пуласки. – Идите же, ну.

– Я прослежу, чтобы о твоей семье позаботились.

Хуан попробовал посмотреть другу в глаза, но не смог. Он надел на плечи крепления, в которых покоился семидесятифунтовый источник питания, и выпрыгнул из вертолета. На мгновение задержался, чтобы оттащить в кусты все еще не пришедшего в себя пилота и укрылся неподалеку, наставив автомат в сторону приближающихся аргентинцев.

– Задай им жару, Джерр, – сказал Марк.

– Ты тоже, малыш.

Слезы навернулись на глаза Майка Троно. Он не старался их скрыть.

– Прощай, – сказал он и выпрыгнул из вертолета.

Ориентируясь по навигатору GPS Кабрильо, трое мужчин двинулись в сторону лодки. Плутоний казался Хуану вполовину меньшим бременем, чем чувство вины из-за того, что он оставил Джерри. Они пять лет сражались бок о бок и выпивали во всех злачных портовых кабаках от Шанхая до Стамбула. Он и представить себе не мог, что бросит Джерри Пуласки в каких-то богом забытых джунглях, чтобы тот мог взорвать себя и дать остальным возможность уйти.

На каждом шагу ему приходилось подавлять стремление повернуть назад.

Лесной свод наверху приглушал гул вертолета, но не смог заглушить стаккато пулеметных очередей, которое они услышали через десять минут после начала своего марша. Это длилось словно целую вечность: солдаты Девятой бригады срывали свой гнев на севшем вертолете.

Даже если бы не раны, этот утихающий обстрел все равно стал бы для Джерри смертельным. Кабрильо еще больше помрачнел и начал замечать, с какой силой стеганные нейлоновые лямки врезались ему в ноющие плечи под тяжестью груза. Подвеску сделали под широкие плечи Джерри, и теперь источник питания висел слишком низко, неудобно.

Пять минут люди в тишине шли к реке и лодке. Выстрелы заставили замолчать обитателей джунглей, а ветер не добирался в сумрак нижнего яруса леса. Все было необычным, неподвижным, угнетало.

Грохот – не далекий раскат грома, а близкий взрыв – ударил, словно молотом. Мгновение спустя последовал второй взрыв.

Они знали, что произошло. Джерри ждал, пока солдаты не вышли из аргентинского вертолета, и тогда взорвал С-4. Второй взрыв означал, что сдетонировала та малость горючего, что еще оставалась в баке их «еврокоптера». Возможно, из аргентинских коммандос кто-то уцелеет, но погони не будет.

 

Глава 8

Радио замолчало. Что-то неладно. Как раз перед тем как лейтенант Хименес перестал говорить, грохнул взрыв. Майор Хорхе Эспиноса снова выкрикнул позывной Хименеса – «ягуар».

Он остался в лагере лесорубов, потому что из них двоих Эспиноса был лучше подготовлен по медицинской части. А здесь его умения были совершенно необходимы. У них было уже шестеро убитых и еще трое, которые, вероятно, никогда больше не смогут ходить. Еще двое, с многочисленными порезами и переломами, оставались в тяжелом состоянии. Только Хименес ушел с места крушения на своих двоих, невредимым. Эспиноса использовал все бинты, какие нашлись в личных аптечках, и забрал медицинскую укладку из второго вертолета, прежде чем послать Хименеса и пятерых солдат из резерва в погоню за ворами.

Он знал, что это американцы. Кто еще мог отследить спутник и так быстро выслать поисковую группу? Но знать и доказать – совершенно разные вещи. Положение Аргентины на мировой арене оставляет желать лучшего, и обвинять янки без доказательств значит напрасно тратить силы.

Надо, чтобы Хименес схватил хотя бы одного из них. Предпочтительно с частью спутника.

Не в первый раз он задумался о том, почему этот спутник так важен для США, если они решили, что для его возвращения стоит рискнуть специальными силами. На инструктаже Эспиносе сообщили, что речь о какой-то научной аппаратуре, но уровень интереса к ней говорил совершенно о другом, о чем-то несомненно связанном с военными. Если бы удалось вернуть обломок и захватить одного из солдат, пропагандистский выпад, о котором упомянул Рауль, не покажется надуманным.

– Ягуар, ответь, черт возьми!

Рация разразилась треском помех, заставив его резко отодвинуть устройство. Хименес доложил, что они выпустили по севшему вертолету несколько сотен патронов, подождали несколько минут, чтобы посмотреть, не взорвется ли он, и потом спустили на тросах трех человек.

– Хименес, это ты?

– Jefe?

– Хименес, прием.

– Это я, сеньор. Дело плохо.

– Что случилось?

– Они оставили в вертолете бомбу. Она взорвалась, когда мои люди готовились ступить на землю. Взрыв не очень сильный, но отбросил наш вертолет футов на сто. И это спасло мне жизнь, потому что тут-то и взорвались их баки. Взрыв был очень сильный.

– Что с твоими людьми?

– Трое спускающихся погибли, сеньор. Их разорвало на куски. Но мы видим на земле еще одного человека, который пережил взрыв.

Эспиноса ухватился за эту новость и спросил:

– Один из них?

– Нет, сеньор, второй пилот Жузеп. Он кажется невредимым, но, похоже, перед вылетом они его подлечили.

У Эспиносы во рту появился горький вкус поражения. Он на миг задумался.

– Говоришь, вы в пяти милях от Рио-Рохо?

– Верно.

– У них лодка, – сказал Эспиноса. – Должно быть, перешли границу прошлой ночью, когда эти бездельники-пограничники спали или были слишком заняты тем, что чесались.

– У нас вряд ли хватит горючего, чтобы гнаться за ними, – сказал Хименес. Голос у него был определенно разочарованный. – А пилот говорит, что первый взрыв мог повредить вертолет.

– Неважно, отметь положение Жузепа на навигаторе, чтобы мы могли выслать за ним команду, и лети прямо на базу. Радируй с дороги, чтобы третий ЕС-135 был готов взлететь, как только ты приземлишься. Лодка у них, вероятно, быстрая, но ты сможешь догнать их раньше, чем они доберутся до Парагвая. Я сообщу пограничной охране. Пусть разошлют патрульные катера и останавливают все подозрительные лодки.

– Мы их возьмем, jefe. – Сквозь треск помех чувствовалась хищная улыбка Хименеса.

– Обязательно, – согласился майор Эспиноса, и улыбнулся с еще большей угрозой, если это было возможно.

Чуть больше часа спустя Хуан и другие двое выживших добрались до лодки. Она оставалась нетронутой под покровом листвы. Пока Мерф и Троно убирали камуфляж, Хуан закрепил «батарейку» на палубе. С первым поворотом ключа ожили подвесные моторы. Хуан знал, что их лодка с ее особыми ходовыми характеристиками перегонит любое судно на реке, но он не питал иллюзий, сознавая, какой прием их ждет, когда они приблизятся к парагвайской границе.

– Швартовы отданы, – сказал Марк, обворачивая нейлоновый трос вокруг швартовной утки. Когда Председатель не отозвался, он окликнул: – Хуан?

– Прости. Задумался.

Хуан передвинул ручку газа, и лодка медленно вышла из укрытия. На реке не было никакого движения, поэтому несколько мгновений спустя они уже мчались на скорости в сорок с лишним узлов, слегка тормозя на поворотах, но потом снова бросая РИБ вперед.

Двигаясь по течению, они достигли главного русла быстрее, чем когда накануне шли против течения. Людей вымотали события последних двадцати четырех часов, но, продвигаясь сейчас на север, они не теряли бдительности. Майк стоял на корме, высматривая в небе погоню, а Марк и Хуан осматривали реку и берега – нет ли чего необычного.

Целый час они ничего не видели, но потом Марк Мерфи тронул Хуана за плечо, протянул ему маленький бинокль и указал на несколько градусов в сторону от носа.

Хуану потребовалось несколько мгновений, чтобы узнать два катера «Boston Whaler», идущих к ним полным ходом. Ему не нужно было разглядывать сидевших в лодках, чтобы понять – они вооружены до зубов.

– Майк, – крикнул он через плечо, – гости!

– Не хреново, – ответил Троно. – К нам с тыла заходит вертолет.

Кабрильо не стал оглядываться. Катера шли слишком быстро, чтобы он тревожился еще и из-за вертолета. При суммарной скорости сближения почти шестьдесят узлов катера пройдут мимо РИБа через несколько секунд.

С обеих лодок им вдруг начали подмигивать дрожащие огоньки. Аргентинцы открыли огонь еще издалека. Река запестрела крохотными фонтанчиками далеко от стремительно мчащейся моторки.

Хуан дождался, пока обе лодки оказались меньше чем в пятидесяти ярдах. Он не обращал внимания на заполнивший воздух свинец. В каждой лодке виднелось по три человека: рулевой и двое стрелков, лежащие на корме. Катера подпрыгивали на воде, и стрелки не могли целиться точно. Маленькие суденышки были слишком неустойчивы.

Конечно, и Марк в прыгающем РИБе не мог сделать прицельный выстрел.

– Держись! – крикнул Хуан.

Он сбросил газ и резко, до упора повернул руль. Несмотря на пустые ячейки кольца плавучести, десантная лодка четко развернулась на 180, воздвигнув стену белой воды, и замерла почти неподвижно.

Троно и Мерф, сотни раз проделывавшие этот маневр и знавшие, что их ожидает, отреагировали мгновенно. Теперь, когда лодка покачивалась на месте, они могли предугадать ее движение и учесть при стрельбе. И открыли огонь по двум катерам, которые пронеслись мимо меньше чем в ста футах от них. Хуже всего пришлось рулевым в открытых кабинах. Одного прошило от бедра до плеча, и кинетическая энергия девятимиллиметровых пуль швырнула его через планширь. Второй получил две пули в голову и упал на панель управления.

Так как двигатели продолжали работать на полную мощность, катер начал отклоняться от курса из-за тяжести мертвого человека на руле. Центростремительная сила толкала его тело в противоположном направлении, и он выскользнул из кабины, по-прежнему держась рукой за спицы руля. Катер резко повернулся, подхватил волну, поднятую десантной лодкой, и перевернулся. Он нырнул, исчез под поверхностью и тут же всплыл килем вверх.

Второй катер по-прежнему мчал по реке, и непонятно было, есть ли на нем кто живой.

Хуан снова развернул лодку и дал полный газ. Лодка мгновенно поднялась в воде, и ее треугольный корпус помчался по реке быстрее всех существующих судов.

Рауль Хименес, не обращая внимания на сбивающий с ног ветер, стоял в открытой двери вертолета и, не веря собственным глазам, смотрел, как переворачивается и тонет первый катер. Второй пограничный корабль продолжал идти вниз по течению позади них. Вначале лейтенант решил, что трусы просто удирают, но тут катер врезался прямо в берег. Он смялся, как алюминиевая банка. Его подвесные моторы сорвало с транца и выбросило в подлесок, а трех человек на борту швыряло, как манекены. Хименесу было все равно, живы они или нет. Все его внимание сосредоточилось на уходящей лодке.

Он узнал в черном судне РИБ, десантную лодку, которой отдавали предпочтение силы специального назначения США, хотя эта модель продавалась на коммерческом рынке и ее легко могли использовать наемники. Ему нужно взять живым только одного человека. Остальных тоже неплохо бы взять живыми, но когда он с ними покончит, их никак нельзя будет провести перед телевизионными камерами.

У этого вертолета не было пулемета в дверях, но они сняли оружие с поврежденного взрывом и соорудили импровизированную турель, пропустив тросы через отверстия в потолке. Сейчас Хименес стоял за этим пулеметом, наблюдая, как лодка увеличивается и становится видна все отчетливее. Еще несколько секунд, и он разнесет ей корму. Один из воров стоял у руля, другой следил за вертолетом, прижав к плечу автомат. Третий лежал на палубе, мертвый или раненый. В любом случае он не шевелился.

Рауль Хименес любил охоту с детства. Свою первую рогатку он изготовил из эластичной трубки и раздвоенной деревяшки и сотнями убивал птиц в окрестностях семейной фермы. На десятый день рождения ему подарили ружье, и с ним он ходил на более крупную добычу, пока не снял с расстояния почти в семьсот ярдов охотящегося ягуара, хотя его спутники утверждали, что такой выстрел невозможен.

Но с того дня как он впервые убил человека – дезертира, которого приказал выследить капитан Эспиноса, – Хименес понял, что никогда больше не удовольствуется убийством животных. Он пять дней шел за дезертиром по самым непролазным джунглям Аргентины. Дезертир был ушлый, эта охота стала лучшей в жизни Хименеса, но ничто не могло его остановить, и в конце концов этот человек простился с жизнью, несмотря на всю свою хитрость.

Такое же удовлетворение Хименес испытывал, глядя через прицел на черную десантную лодку. Но как только он нажал на гашетку «браунинга», проворная лодка резко повернула, и тяжелые пули тридцатого калибра избороздили воду, превратив ее в целое созвездие крошечных фонтанов.

Он чертыхнулся, снова прицелился и выстрелил. Рулевой в пятидесяти футах внизу словно читал его мысли, потому что пули попали в реку слева от лодки. Хименес, уверенный, что моторка повернет влево, выпустил грохочущую очередь трассирующих пуль. И опять рулевой перехитрил его: отвернув вправо, прошел под вертолетом и оказался с его слепой стороны.

– Разворачивайся! – крикнул Хименес в микрофон. – Дай мне угол для стрельбы.

Рулевой отжал ручку управления, развернув продолжающий гонку по реке «еврокоптер» вокруг оси. Теперь машина летела почти боком, но не отставала от несущейся моторки.

За те три секунды, на которые Хименес потерял лодку из виду, человек, которого он считал раненым, встал на колено. За ним находилось открытое пространство – палубный рундук. Человек держал на плече зловещую черную трубу, нацеленную прямо в вертолет. Расстояние было меньше двухсот футов.

Хименес и человек, державший стингер, пришли в движение одновременно. Майк Троно выпустил стингер в то самое мгновение, когда аргентинец отстегнул ремень безопасности. За долю секунды инфракрасная система наведения ракеты ожила, отыскала горячий шлейф, тянущийся за выхлопной трубой вертолета, и внесла небольшие поправки. Хименес выпрыгнул из вертолета за миг до того, как ракета попала в кожух турбины под вращающимся ротором. Шестифутовая боеголовка взорвалась. Кожух двигателя спас Хименесу жизнь, но его все равно захлестнула волна огня, подожгла одежду Хименеса и вдавила его в воду с такой силой, словно он спрыгнул с вдвое большей высоты. Если бы он приземлился в волны, поднятые подвесными моторами РИБа, не ступнями, то ударился бы как о бетон. Вода погасила пламя на его мундире и позволила отделаться слабыми ожогами лица и рук. Он вынырнул на поверхность, выплевывая воду из легких; кожу его словно облили кислотой.

В пятидесяти футах перед ним «еврокоптер» рухнул в воду, из его дверей и разбитой кабины валил дым. Набрать в грудь воздуха Хименес не успел – машина наклонилась и винтами коснулась воды. Лопасти разлетелись, словно стеклянные, обломки композитных материалов полетели во все стороны. Несколько скользнули над поверхностью воды в дюймах от головы Хименеса и непременно обезглавили бы его, если бы он не успел нырнуть.

Сквозь воду ему было видно пламя, охватившее искореженный остов вертолета, и в этом неземном свете – пилот, по-прежнему привязанный к сиденью. Течение покачивало руки мертвеца, как водоросли.

Хименес снова вынырнул, рев огня оглушил его. РИБ не было видно: теперь, когда вертолет упал, а два пограничных катера затонули, ничто не мешало лодке уйти в Парагвай. Начиная мучительный заплыв к берегу – руки его с каждым гребком охватывала острая боль, – лейтенант Хименес уповал лишь на то, что воров остановят раньше, чем они уйдут за границу.

* * *

– Хороший выстрел, – крикнул Хуан, когда за их кормой с неба в воду упал аргентинский вертолет.

– Это им за Джерри, – сказал Троно, укладывая стингер на палубу и собираясь перезаряжать его: второй снаряд был спрятан в одном из тайных хранилищ оружия на борту.

Марк Мерфи на корме следил, не идет ли за ними еще кто-нибудь. Он спросил:

– По-прежнему придерживаемся первоначального плана?

Кабрильо ненадолго задумался.

– Да, – ответил он. – Береженого бог бережет. Стоимость РИБа станет просто еще одной строкой в черном бюджете ЦРУ.

Пока Хуан вел лодку, а Марк был наблюдателем, Майк готовился к последней части операции, и когда в пяти милях от границы с Парагваем они заглушили двигатели, все оборудование было готово. Люди вновь облачились в гидрокостюмы и прикрепили к спинам дыхательные аппараты Дрегера. Хуан с запасом заполнил свои компенсаторы плавучести – ему предстояло нести источник питания.

Они распороли оставшиеся воздушные мешки, окаймлявшие лодку, и открыли кингстоны. РИБ начала тонуть с кормы, которую тянули вниз тяжелые двигатели. Убеждаясь, что лодка затонет, люди оставались на борту, даже когда вода покрыла палубу. Течение тащило их на юг еще с четверть мили, но им нужна была уверенность, что лодка останется под водой. Дно реки близ берега было завалено гниющими стволами. Они привязали носовой фалинь к самому прочному из сучьев, а сами поплыли на юг, почти неслышно продвигаясь в воде благодаря подводным скутерам.

Пришлось бороться с течением, поэтому ушло около двух часов, чтобы добраться до границы, и еще два часа, чтобы решить, что можно без опаски подняться на поверхность. Батареи скутеров были на последнем издыхании, запасы кислорода почти истощились. Но они добились своего.

Передохнув, они начали шестичасовой переход к хижине на холме, где ночевали тридцать шесть часов назад. Там они оставили небольшую алюминиевую моторную лодку, которую доставили вместе с РИБ.

Когда добрались до базы, Майк сел у дерева и сразу уснул. Хуан позавидовал. Хотя Троно был дружнее с Джерри, чем Кабрильо, Майк не чувствовал, что виноват в его смерти. Только печаль. Марк Мерфи, любитель всего технического, разглядывал источник питания.

Кабрильо отошел чуть в сторону и достал из водонепроницаемого кармана спутниковый телефон. Пора докладывать.

– Хуан, ты? – отозвался Макс Хенли после первого же гудка. Хуан представил себе, как Макс с самого начала операции сидит в оперативном центре «Орегона», чашку за чашкой глотает кофе и грызет черенок трубки, пока от нее не остается только корявый обгрызок.

Линия была так тщательно защищена, что их категорически не могли прослушивать, необходимости в шифровке и кодовых словах не было.

– Объект у нас, – ответил Хуан так устало, что казалось, ему никогда уже не оправиться. – Мы в шести часах от пункта Альфа.

– Немедленно звоню Лэнгу, – сказал Хенли. – После вашего ухода он достает меня каждые двадцать минут.

– Еще одно, – прозвучал на радиоволнах ледяной голос Кабрильо. – В этот раз счет мясника оплатил Джерри.

Прошло почти тридцать секунд, прежде чем Макс наконец сказал:

– О боже. Нет. Как?

– Разве это так уж важно? – спросил в ответ Хуан.

– Нет, наверное, нет, – сказал Макс.

Хуан громко выдохнул.

– Вот что я тебе скажу, приятель. Мне очень трудно осмыслить это.

– Почему бы нам с тобой не взять несколько свободных дней, когда вы вернетесь? Полетим в Рио, сядем на пляже, поглазеем на упругие тела в бикини.

Отдохнуть, конечно, было бы неплохо, хотя Хуана не особенно привлекала идея алчно глазеть на женщин вполовину моложе его. И он знал, что на самом деле после трех неудачных браков Макс тоже не ищет кого-то склеить. Потом он вспомнил об упавшем дирижабле и о предложении Марка выйти на семьи погибших. Вот чего просила его душа. Не таращиться на хорошеньких девушек, а принести нескольким незнакомым людям душевный покой после пятидесяти лет терзаний.

– Идея мне нравится, – сказал Хуан, – но нам еще кое-что нужно сделать. Поговорим о подробностях, когда вернусь на корабль. И еще загляни в мой кабинет. В шкафу с папками должно быть завещание Джерри. Этим нужно заняться немедленно. Он не слишком любил свою бывшую жену, но у него остался ребенок.

– Дочь, – ответил Макс. – Я помогал ему установить над ней опеку, и он сделал меня доверенным лицом.

– Спасибо. Я у тебя в долгу. Мы вернемся завтра на рассвете.

– Кофе будет ждать.

Хуан убрал телефон в карман, сел и прислонился спиной к дереву, чувствуя, что кормит всех москитов на пятьдесят миль вокруг.

– Эй, Председатель, – несколько минут спустя окликнул Марк. – Погляди-ка.

– Что там у тебя?

Хуан переполз туда, где сидел Марк, сложив ноги кренделем.

– Видишь вот это и это?

Он показал на два небольших углубления в глянцевой металлической поверхности.

– Да.

– Это соответствует двум отверстиям в нейлоновых лямках для переноски. Следы пуль, которыми нас обстреляли, когда мы взлетали в вертолете.

– Девятимиллиметровые пули, выстрелы в упор, – сказал Хуан. – Следы едва заметны. Прочная штука, не зря НАСА хвастает.

– Хорошо, а теперь посмотри на это.

Марк с трудом перевернул семидесятифунтовый источник питания и показал на более глубокое отверстие в части спутника.

Хуан бросил на своего специалиста по оружию вопросительный взгляд.

– В переноске соответствующего отверстия нет. Это появилось до того, как он попал к нам в руки.

– Аргентинцы постарались?

Марк покачал головой.

– Мы видели, как они его выкопали, и потом у них было всего несколько минут для погрузки в пикап. Я не слышал выстрелов. А ты?

– Нет. Может, это произошло, когда пикап завалило бревнами?

– Не думаю. Надо бы для уверенности кое-что подсчитать, но не думаю, что бревна били с достаточной силой. И потом, грузовик упал на мягкую раскисшую почву – помнишь? Ничего достаточно твердого и маленького, чтобы получилась такая ровная выбоинка.

Кабрильо осенило.

– Это произошло при взрыве ракеты. Там энергии более чем достаточно, верно?

– Ответ правильный, – сказал Марк, как будто знал это с самого начала, но в голосе его не было торжества. – Проблема в том, что это верхняя поверхность источника. Ее бы защищали от взрыва и вертикальная скорость ракеты, и корпус источника.

– Ты о чем?

– Точно не знаю. Мне очень хотелось бы провести несколько тестов на борту «Орегона», но мы ведь передаем источник агентам ЦРУ в Асунсьоне. И ответ мы никогда не узнаем.

– А что тебе подсказывает чутье?

– Спутник был намеренно сбит оружием, которым располагают только две страны. Мы…

– И Китай, – закончил Хуан.

 

Глава 9

Хьюстон, Техас

Устроившись в НАСА, Том Паркер понятия не имел, во что впутывается. В его оправдание нужно сказать, что он вырос в сельском Вермонте и у его родителей не было телевизора, ведь за горой, где они выращивали молочных коров, ужасный прием.

Он понял, что что-то не так, в первый же день в Центре космических исследований Джонсона, когда его секретарша поставила на низкий шкафчик за его столом красивую бутылку дутого стекла и сказала, что это для Джинни. Он попросил объяснений, и, поняв, что он понятия не имеет, кто такая Джинни, секретарша рассмеялась и загадочно сказала, мол, узнаете сами.

Затем в его кабинет анонимно прибыли два раскрашенных вручную сильфона. И опять Паркер не понял, что это значит, и попросил объяснить. Так еще несколько женщин из секретариата узнали о его невежестве. Знал об этом и его начальник, полковник авиации, заместитель директора программы предполетной подготовки астронавтов.

Последней частью головоломки стал снимок лысеющего рыжего мужчины лет сорока пяти, с яркими голубыми глазами; снимок был с автографом. Паркер не сразу сумел выяснить, что подпись принадлежит Хейдену Рорку. Поиск по Интернету тогда находился еще в самом зародыше, поэтому ему пришлось обратиться в местную библиотеку. В конце концов выяснилось, что Рорк – это актер, сыгравший роль психиатра из НАСА по имени Альфред Беллоуз, которого постоянно дразнил астронавт Энтони Нельсон и джинн, найденный им на пляже.

Доктор Том Паркер был психиатром НАСА, и шутки на тему «Мечтаю о Джинни» никогда не прекращались. Прослужив в НАСА почти десять лет, Паркер собрал десятки стеклянных бутылок, похожих на ту, в которой жила Джинни, фотографии большинства актеров с автографами и несколько сценариев Сидни Шелдона.

К крышке своего ноута он приладил веб-камеру, – по просьбе Билла Харриса, его нынешнего пациента.

– Так лучше, – сказал Харрис со станции «Уилсон/ Джордж». – Я вижу на экране Ларри Хэгмэна, но слышу ваш голос.

– По крайней мере он лучше выглядит, – пошутил Паркер.

– Направьте камеру на Барбару Иден, порадуйте меня.

– Итак, мы говорили о других членах вашей группы. Через несколько дней вы покидаете Антарктиду. Каково их настроение?

– Разумеется, все разочарованы, – сказал астронавт. – Нас опять накрывает фронт. Метеорологи из Макмердо говорят, что всего на несколько дней, но мы все видели данные. Буря, черт ее дери, накрывает почти всю Антарктиду. Мы застряли здесь на неделю или больше, а потом еще потребуется несколько дней, чтобы расчистить их взлетную полосу и нашу.

– Что вы чувствуете? – спросил Паркер. В прошлые несколько месяцев они с бывшим испытателем достаточно долго беседовали, чтобы говорить честно. Он знал, что Харрис не станет сластить пилюлю.

– То же, что и все остальные, – ответил Билл. – Тяжело, когда цель от тебя отодвигается, но мы ведь здесь ради этого, верно?

– Совершенно верно. Но мне особенно интересно знать, как это действует на Энди Гэнгла.

– Поскольку он больше не может выходить наружу, то почти все время остается в своей комнате. По правде говоря, я не видел его больше двенадцати часов. В последний раз – в комнате отдыха. Он просто проходил через нее. Я спросил у него, как он себя чувствует, он ответил «хорошо» и пошел дальше.

– Как по-вашему, его асоциальность усилилась?

– Нет, – сказал Билл. – Все то же самое. Он был асоциален, когда попал сюда, таков он и сейчас.

– Вы, помнится, упомянули, что в течение нескольких месяцев пытались вовлечь его в общение. Кто-нибудь еще пытался?

– Если кто-то и пытался, то ничего у них не получилось. Повторю, по-моему, те, кто отбирали людей и позволили ему провести тут зиму, допустили ошибку. Он не приспособлен к такой изоляции, по крайней мере не как функциональная часть команды.

– Но, Билл, – сказал Паркер, для выразительности наклоняясь к веб-камере, – что, если вы на космической станции или на полпути к Луне обнаружите, что медики, отбиравшие ваших спутников, допустили такую ошибку?

– Вы намекаете, что собираетесь напортачить? – с усмешкой спросил Харрис.

– Нет, – улыбнулся Паркер, – но другие члены отборочной комиссии могут. Так что бы вы сделали?

– Прежде всего убедился бы, что каждый честно работает. Не хотят разговаривать – отлично. Но выполнять свои обязанности должны.

– А если они откажутся?

Билл Харрис неожиданно оглянулся через плечо, как будто что-то услышал.

– В чем дело? – спросил психиатр.

– Похоже на выстрел, – ответил Харрис. – Сейчас вернусь.

Паркер смотрел, как астронавт встает со стула. Он был на полпути к открытой двери своей комнаты на далекой антарктической станции, когда через порог метнулось нечто неопределенное. Харрис отшатнулся, что-то ударило по веб-камере, и Паркер перестал что-либо видеть. Несколько секунд он ждал. Вскоре чернота на экране начала приобретать пурпурный оттенок. С течением времени экран все больше светлел, переходя от цвета темной сливы к цвету баклажана и наконец к алому.

Паркер не сразу понял, что камеру залепил сгусток крови, которая теперь постепенно стекала с линзы. Из-за этой кровавой пленки он плохо различал подробности, но Билла Харриса все не было, а из динамика – и ошибиться было нельзя – несся истошный женский крик.

Прошла целая минута, прежде чем крик оборвался. Паркер продолжал смотреть, но когда что-то вновь пересекло порог, это опять было трудноразличимое пятно. По очертаниям вроде бы мужчина, но невозможно сказать кто.

Паркер дважды проверил, записывает ли компьютер происходящее, – он писал все сеансы с далеким пациентом. Все благополучно лежало на жестком диске. Желая перестраховаться, он по электронной почте переправил первую часть файла самому себе, чтобы иметь резервную копию, и переслал копию шефу.

Оставив компьютер записывать передачу молчащей теперь веб-камеры на базе «Уилсон/Джордж», Паркер взял телефон и набрал прямой номер своего начальника.

– Кит Дивер.

– Кит, это Том. У нас ситуация на «Уилсон/Джордж». Проверьте почту, я отправил вам письмо. Прокрутите до последних пяти минут. Потом позвоните мне.

Шесть минут спустя Том схватил трубку раньше, чем отзвенел первый звонок.

– Что скажете?

– Я точно знаю, что на станции нет огнестрельного оружия, но это определенно был выстрел.

– Я тоже так думаю, – ответил Паркер. – Для надежности нужно, чтобы это прослушал эксперт, проделать такую штуку, как в полицейских сериалах. Дело плохо, Кит. Не знаю, слышал ли ты наш разговор с Биллом, но из Макмердо не смогут послать самолет еще с неделю, даже для визуальной разведки.

– У кого еще есть связь с этой базой?

– Пенсильванский универ круглосуточно мониторит станцию, если вы об этом.

– У вас есть там связи?

– Да. Кажется, его зовут Бентон. Да, точно, Стив Бентон. Он климатолог или что-то в этом роде.

– Позвоните ему. Проверьте, идет ли по-прежнему телеметрия. Заодно проверьте, может, у них сейчас работают другие веб-камеры. Надо связаться с Макмердо, дать им знать, что случилось, и спросить, не смогут ли они побыстрей послать самолет на «Уилсон/Джордж».

– У меня и там есть контакт, – сказал Паркер, – в «Антарктической программе США». Они работают от Национального научного фонда.

– Хорошо. Мне нужны отчеты каждый час, и позаботьтесь, чтобы с этой минуты за вашим компьютером постоянно наблюдали. Если нужно, пошлю вам подкрепление.

– Посажу секретаршу, пока буду звонить, но, возможно, позже я воспользуюсь вашим предложением.

Учитывая обычные бюрократические проволочки, потребовалось на редкость мало времени, чтобы начать действовать. К концу дня офицер хьюстонской полиции прослушал запись, но не смог точно сказать, прозвучал ли выстрел. Он определял вероятность в 75 процентов, но поручиться не мог. Диспетчер в Макмердо подтвердил, что все их самолеты на земле из-за непогоды и никакие чрезвычайные обстоятельства не заставят их рискнуть экипажем. На станции «Палмер», второй и последней американской станции на Антарктическом полуострове, условия оказались еще хуже, так что не было никакой возможности проверить, что творится на станции «Уилсон/Джордж». Связались с исследовательскими центрами других государств, но ближайший оказался аргентинский и, несмотря на обычные доброжелательные отношения внутри научного сообщества, там очень решительно отказали.

К восьми вечера новости о ситуации на «Уилсон/Джордж» сообщили советнику президента по национальной безопасности. Поскольку станция «Уилсон/Джордж» располагалась близ аргентинской базы и, возможно, выстрел все-таки имел место, не исключалось, что по какой-то причине на станцию напали. До поздней ночи обсуждались различные идеи, и запрос в Национальное управление военно-космической разведки был направлен на перенастройку спутника с целью фотографирования изолированной исследовательской станции.

К рассвету снимки проанализировали, но даже замечательную оптику спутника посрамила буря, накрывшая полконтинента.

А затем, как всегда в бюрократических системах, деятельность прекратилась. Никто не знал, что делать дальше. Всю доступную информацию собрали и обсудили. Необходимо было решение, но никто не хотел его принимать. Предыдущая лихорадочная деятельность вдруг разом прекратилась, и люди, связанные с ситуацией, перешли к тактике «поживем – увидим».

Приехав в начале десятого в Лэнгли, Лэнгстон Оверхольт взял у секретарши чашку заранее сваренного кофе и прошел в личный кабинет. Из пуленепробиваемого окна открывался вид на рощицу деревьев с пышной листвой. Ветер плясал в ветвях, и на лужайке возникали тени-фракталы.

Кабинет был спартанский. В отличие от многих старших офицеров ЦРУ Оверхольт не обзавелся «стеной эго» с фотографией хозяина кабинета в обществе различных знаменитостей. Он никогда не испытывал потребности подчеркивать свою важность. Но с его репутацией живой легенды в этом не было необходимости. Все, кто заходил сюда, в его кабинет на седьмом этаже, прекрасно знали, кто он такой. И хотя многие его достижения оставались глубокой тайной, за годы отсюда утекло достаточно сведений, чтобы обеспечить ему надежное положение в Управлении. На стене висело лишь несколько фотографий, в основном отпускные семейные портреты с разрастающейся семьей и коричневатый снимок Оверхольта с каким-то молодым азиатом. Только специалист мог узнать в азиате тибетского далай-ламу.

– Ну разве что капля эго, – сказал Оверхольт, скользнув взглядом по снимкам.

Он прочел отчет, который рассылался всем старшим офицерам. Гораздо более подробный, чем тот, что ежедневно представляли президенту: еще давно тот ясно дал понять, что детали его не интересуют.

Отчет содержал обычные мировые новости: взрыв бомбы в Ираке, убийство нефтяников в Нигерии, усиление военного присутствия северных корейцев вдоль демилитаризованной зоны. Инцидент на станции «Уилсон/Джордж» заслужил один абзац на предпоследней странице, сразу под заметкой о вероятном захвате сербского военного преступника. Произойди инцидент на любой другой антарктической базе, Оверхольт оставил бы его без внимания, но в сообщении ясно говорилось, что база аргентинцев всего в тридцати милях от американской и их категорический отказ отправить команду для проверки сразу пробудил шестое чувство Оверхольта. Он затребовал запись с веб-камеры доктора Паркера.

И сразу понял, что нужно делать.

Связавшись с начальником южноамериканской секции, он узнал, что накануне вечером Кабрильо добрался до Асунсьона и передал источник питания курьерам Агентства. Сейчас чартерный самолет с источником приближался к побережью Калифорнии.

Оверхольт сбросил внутренний вызов и набрал Хьюстон, чтобы поговорить с доктором Паркером. После этого он запросил международную связь.

 

Глава 10

Проведя почти час под душем и за завтраком из яичницы с поджаренным хлебом и травяным чаем – корабельный стюард Морис отказался подать Кабрильо что бы то ни было, содержащие кофеин, – Хуан по-прежнему не мог расслабиться. Ему следовало бы лечь спать, но пуховое одеяло не манило его. Он знал, что легко не уснет. Доктор Хаксли порекомендовала ему после недолгих физических упражнений принять что-нибудь, но Хуан отказался. Он не наказывал себя за смерть Джерри, но почему-то химическое забвение казалось недостойным памяти друга. Если мысли о рослом поляке не дадут ему уснуть, Кабрильо согласен был платить эту цену.

Он с товарищами прибыл на «Орегон» три часа назад после короткого перелета из столицы Парагвая в Бразилию. Первый час они разговаривали с членами экипажа о том, что случилось и как Джерри пожертвовал собой, чтобы они смогли уйти. На вечер уже была назначена поминальная служба. На камбузе готовили традиционные польские блюда, в том числе пироги, кóтлет шабóвы и сырник – творожный торт – на десерт.

Обычно такие службы проводил Кабрильо, но Майк Троно, друживший с Джерри, попросил оказать эту честь ему.

Хуан покинул свою каюту и принялся медленно обходить свой корабль, стоявший на якоре возле порта Сантос. Тропическое солнце жгло стальные палубы, но пассат, продувая тонкую полотняную рубашку, приносил прохладу. Даже для самого зоркого глаза «Орегон» готов был отправиться на слом. Палубу загромождал мусор, а там, где облупившуюся или слезающую краску пытались заменить, это делали так поспешно, на скорую руку, что из-за множества безобразных цветов и оттенков «Орегон» казался едва ли не замаскированным. Центральная белая полоска иранского флага, свисавшего на кормовой подзор, казалась единственным светлым пятном на старом фрейтере.

Хуан подошел к круглой нефтяной бочке, стоявшей у поручня. Достал из кармана наушник-микрофон и вызвал оперативный центр. «Орегон» был снабжен зашифрованной сотовой связью.

– Привет, – послышался высокий голос Линды Росс, принявшей вызов.

– И тебе привет, – ответил Кабрильо. – Окажи любезность, активируй палубное орудие номер пять.

– Какие-то проблемы?

– Нет. Просто провожу осмотр старушки.

Хуан знал, что на корабле всем известно: когда он встревожен, всегда начинает осмотр.

– Есть такое дело, Хуан. Начинаем.

Специальный механизм поднял крышку нефтяной бочки и опустил наружу вдоль ее бока. Над палубой стволом вперед поднялся средний пулемет М-60 и развернулся в сторону моря. Хуан осмотрел патронную ленту. На меди ни следа коррозии, а сам пулемет хорошо обработан оружейной смазкой.

– Вроде неплохо, – сказал Хуан и попросил Линду вернуть пулемет на место.

Он неторопливо спустился в машинное отделение, сердце своего детища. Там было чисто, как в операционной. Принципиально новая энергетическая установка корабля использовала в так называемой магнитогидродинамической системе сверхохлажденные магниты, чтобы извлекать из морской воды свободные электроны. Технология была настолько экспериментальной, что не использовалась больше ни на одном корабле в мире. В помещении господствовали крионасосы, постоянно охлаждающие магниты до трехсот градусов ниже нуля. Турбины главной двигательной установки проходят вдоль всей продольной оси «Орегона», диаметр у них как у железнодорожной цистерны. Внутри помещались лопасти с изменяемой геометрией, которые, не будь они заключены во внутренностях старого фрейтера, стали бы гордостью любого музея современного искусства. Когда через них проходила вода, все пространство гудело от невообразимой мощи.

«Орегон» мог развивать скорость, немыслимую для судна его габаритов, и останавливаться быстро, как спортивный автомобиль. С мощными поперечными двигателями и боковыми выпускными отверстиями корабль способен поворачиваться на месте.

Хуан не спеша отправился дальше, не придерживаясь никакого определенного маршрута. В коридорах и рабочих зонах обычно болтали и шутили. Не сегодня. Вместо смеха потупленные взгляды. Мужчины и женщины Корпорации продолжали выполнять свой долг, зная, что одного из них больше нет. Хуан не чувствовал, что товарищи винят его в смерти Джерри, и это облегчало его бремя. Его не винили, потому что все осознавали свою долю ответственности. Они команда и потому поровну делят и победы, и поражения.

Пять минут Кабрильо смотрел на маленького Дега, висевшего в коридоре там, где размещалось большинство кают. На слабо освещенной картине была изображена балерина, завязывающая на икре ленты пуанта. По мнению Хуана, ни до, ни после этого художника так запечатлеть на полотне свет, невинность и красоту не удавалось никому. Иронию того, что он одновременно мог оценить шедевр Дега и уродливую функциональность пулемета, сам Хуан не ощущал. Эстетика является нам в самых разных формах.

В носовом трюме он понаблюдал, как члены экипажа готовятся достать запасной РИБ. Когда они выйдут в море, подальше от любопытных глаз, палубный кран поднимет РИБ из трюма, поставит на воду у правого борта, и лебедка втянет моторку в лодочный отсек у ватерлинии.

Хуан осмотрел корабельный бассейн. Обычно плавание было его любимым видом упражнений – именно благодаря этому плечи Хуана оставались широкими, а талия узкой, – но за последние двое суток он столько времени провел в воде, что, пожалуй, предпочтет качать железо в соседнем спортзале.

На самом дне корабля, прямо над килем, размещалась одна из его главных тайн: объемистое, похожее на пещеру помещение, откуда экипаж может выпустить два подводных аппарата. На дне спусковой шахты расходятся створки массивных дверей, и мини-лодки можно выпускать и принимать на борт даже на ходу, хотя желательно, чтобы «Орегон» в это время не двигался. Инженерное решение, необходимое, чтобы создать такое пространство и одновременно сохранить целостность корпуса, – стало для Хуана сверхзадачей, когда он превращал старый лесовоз в боевой корабль.

Ангар под самым задним из пяти трюмов корабля пустовал – ни души. На своем шасси стоял черный МД-520Н со сложенными лопастями несущего винта. В отличие от традиционного вертолета эта модель не имела хвостового винта. Вместо этого струя газов, вытекающая из двигателя, по трубке выводилась через хвост и противостояла крутящему моменту верхнего ротора. Это делало машину послушнее большинства вертушек, и, как говаривал Гомес Адамс, выглядела она классно.

В ангаре тесно из-за изменений, которые пришлось вносить, когда они отказались от маленького вертолета «Робинсон Р-44», который когда-то использовали.

В лазарете он застал Джулию Хаксли, их военврача; она бинтовала руку одному из механиков. Он сильно порезался в мастерской, и ему пришлось наложить несколько швов. На Джулии был белый халат – ее «визитная карточка», а волосы она собрала в хвост и стянула аптечной резинкой.

– До конца вахты никакого «ромового довольствия», Сэм, – пошутила Джулия, закончив перевязку.

– Обещаю. Больше не буду сверлить подшофе.

– Ты в порядке? – спросил его Хуан.

– Да. Глупо получилось. Отец с первого дня работы в гараже учил меня глаз не спускать с инструментов. А я что? Зазевался, пока возился с куском стали, и чертова штука соскользнула. Картина такая, словно я забивал свинью в бойне.

Наушник Хуана чирикнул.

– Да, Линда.

– Это Макс. Прости за беспокойство, но Лэнгстон Оверхольт на линии, говорит, что может обсудить кое-какое дело только с тобой.

Кабрильо мгновение думал, потом кивнул, словно принял решение.

– Я все равно уже закончил. Спасибо. Передай ему, пусть даст мне несколько секунд, добраться до каюты.

– Алло?

– Хуан, простите, что звоню так скоро после операции, но боюсь, выяснилось нечто очень странное, – сказал Лэнг, по обыкновению приуменьшая.

– Уже слыхали? – спросил Кабрильо.

– Сначала мне пришлось поговорить с Максом, только тогда он смягчился и вызвал вас. Он рассказал о вашем человеке. Мне жаль. Я понимаю, что вы чувствуете. Как бы то ни было, – продолжал Оверхольт, – вы великолепно поработали. Аргентинцы будут жаловаться в ООН и обвинять нас во всех смертных грехах, но главное – источник питания у нас, а у них нет ничего.

– Мне трудно было убедить себя, что это стоило гибели человека, – сказал Хуан.

– По большому счету, вероятно, не стоило, но ваш парень знал, что на кону. Вы все знаете.

Хуан не был настроен вести философские дискуссии со своим бывшим коллегой из резидентуры, поэтому спросил:

– Что за щекотливую ситуацию вы упомянули?

Оверхольт пересказал Председателю все известное о происходящем на станции «Уилсон/Джордж», среди прочего, что он узнал от Тома Паркера.

Когда он умолк, Хуан сказал:

– Значит, возможно, этот Дэнгл…

– Гэнгл, – поправил Оверхольт.

– Гэнгл спятил и грохнул остальных?

– Вполне возможно, хотя по оценке доктора Паркера – он исходит из того, что узнал от астронавта – Гэнгл просто склочник-одиночка.

– Лэнг, именно такие рубят топором семью или стреляют в прохожих с колокольни.

– Ну… да. Но все равно не следует забывать, что меньше чем в тридцати милях оттуда – аргентинская база. Вы же знаете, они давным-давно скандалят из-за того, что весь Антарктический полуостров – их суверенная территория. Вдруг это их первый шаг в большой операции? Там есть и другие базы. Норвежская, чилийская и английская. Может дойти очередь и до них.

– Или просто невменяемый парень, который провел слишком много времени во льдах, – сказал Хуан.

– Проблема в том, что определенного ответа у нас не будет еще почти неделю, а может, и дольше, если погода не улучшится. И, если это дело рук аргентинцев, к тому времени, как мы это выясним, будет уже поздно.

– Значит, вы хотите, чтобы мы отправились на юг и разобрались, что стряслось на «Уилсон/Джордж»?

– Именно. Легкая прогулка. Быстрый бросок на юг, глянете, что там, и скажете старому дядюшке Лэнгстону, что ему не о чем беспокоиться.

– Мы, конечно, это сделаем, но знайте, что мы с Максом пас.

– У вас на уме что-то другое?

Кабрильо объяснил, что они обнаружили «Летучий голландец» и хотят рассказать семьям пилотов дирижабля, какая участь постигла их близких полстолетия назад.

– Грандиозная идея, – загудел Лэнг. – Именно то, что вам нужно, чтобы немного развеяться. Все равно в этом плавании экипаж не будет в вас нуждаться. Макс слишком нервничает, да и вам полезно отвлечься.

– Да, пока не забыл: мой специалист по оружию считает, что спутник был сбит.

– Повторите.

– Вы не ослышались. Во внешнем корпусе «батарейки» есть вмятины. Две соответствуют двум попаданиям пуль, но третья – загадка. Нужна тщательная проверка.

– Да, мы собираемся ее провести, но спасибо за бдительность. И сомневаюсь, что ваш парень прав. У Аргентины нет техники, которая могла бы сбить ракету в такой поздней фазе полета, да и зачем бы им это? Запуск был не военный.

– Я просто передал, что он думает. Если он ошибается, отлично. Если нет, что ж, это совсем другая история. Не забудьте, кто продемонстрировал способность сбивать спутники и кто, кстати, постоянно блокирует в ООН применение более энергичных санкций против Аргентины.

Это заставило Оверхольта надолго замолчать.

– Мне не нравятся ваши намеки.

– Мне тоже, – согласился Хуан. – Но это пища для размышлений. Мы по-прежнему нужны вам в Антарктиде?

– Больше чем когда-либо, мой мальчик, больше чем когда-либо.

 

Глава 11

Вызов состоял из одного слова: «Приезжай». Несмотря на краткость сообщения, майор Хорхе Эспиноса прочел в нем многое, и все было плохо. Потребовалось почти двенадцать часов, чтобы организовать переезд от северной границы в поместье отца в травянистой пампе в ста милях к западу от Буэнос-Айреса. Последнюю часть пути он лично вел свой однопропеллерный «Тербайн-Ледженд», который очень походил на легендарный «Спитфайр» и имел почти такие же летные качества. Лейтенант Хименес с толстыми повязками на ожогах сидел на заднем сиденье.

Когда отцу отдали командование Девятой бригадой, он на деньги семьи построил в поместье новый командный центр и казарму. Старую посадочную полосу в миле от хозяйского дома расширили и нанесли покрытие, чтобы она могла принимать полностью загруженный С-130. Были также построены вертолетная площадка и большой металлический ангар.

Сам военный лагерь был устроен так далеко от большого дома, что даже минометные стрельбы не тревожили генерала, его новую молодую жену и их двоих детей. В казарме могла разместиться тысяча солдат элитного подразделения, со всем необходимым для их жизни. Возле плаца нашлось место для полосы препятствий и самого современного фитнес-центра.

Огромная скотоводческая ферма с ее травянистыми равнинными просторами, густыми лесами и двумя отдельными речными системами превосходно отвечала задаче держать солдат в постоянной готовности к операциям.

Соседняя деревушка Сальто из сонной сельскохозяйственной общины превратилась в бурлящий поселок, обитатели которого более чем охотно удовлетворяли повседневные нужды солдат.

Обычно Эспиноса проходил на бреющем полете над главным домом, заходя на посадку. Его сводные братья обожали самолет и постоянно просили покатать их. Но не сегодня. Пролетая над поместьем, где весенние дожди мало-помалу превращали траву в роскошный зеленый ковер, он хотел привлекать к себе как можно меньше внимания.

Неудача в сельве завершила бы карьеру любого другого солдата, да и он может не стать исключением. Он подвел генерала и как сын, и как подчиненный. Погибли девять его подчиненных, а когда Рауль наконец добрался до границы, он доложил, что четверо его людей погибли вместе с вертолетом, еще шесть пограничников убиты, а их катера уничтожены. Вдобавок они потеряли два дорогих вертолета, а третий сильно поврежден.

Но хуже всего для сына и солдата было само поражение, поистине непростительный грех. Он позволил американцам стянуть обломок спутника прямо у него из-под носа. Эспиноса вспомнил окровавленное лицо американца, который вел пикап с «ранеными» товарищами. Несмотря на кровавую маску, Эспиноса помнил каждую черточку этого лица – форму глаз, крепкий подбородок, почти высокомерный нос. Где бы они ни встретились, сколько бы лет ни прошло, он сразу узнает этого человека.

Он подвел быстрый самолет к посадочной полосе и сбросил скорость. Рядом с большим ангаром стоял четырехмоторный С-130. Задний грузовой трап был выпущен, Эспиноса видел выезжающий из задней двери небольшой погрузчик. Он ничего не знал о переброске Девятой бригады и почти не сомневался, что после встречи с генералом их с этой элитной частью ждет разное будущее.

Самолет чуть подскочил, коснувшись асфальта, и легко встал на колеса. Летать – такое наслаждение, что каждая посадка, каждое окончание полета приносит разочарование. Эспиноса подвел самолет к ангару, в котором отец держал свой самолет – реактивный «Лир», способный за несколько часов доставить его в любую точку Южной Америки.

Если генерал происходил из военной семьи, то покойная мать Эспиносы принадлежала к клану, разбогатевшему еще в первые годы становления страны. Семье принадлежали многоэтажные офисные здания в Байресе и виноградники на западе, пять огромных скотоводческих ферм, железный рудник. Кроме того, она была фактической хозяйкой системы сотовой связи страны. Всем этим управляли его дядья и двоюродные братья.

Хорхе наслаждался преимуществами такого богатства – лучшие школы, дорогие игрушки вроде его «Тербайн» – но создание капитала никогда не привлекало его. Как только он понял, что мундир, который ежедневно надевает на службу отец, – символ величия государства, он захотел служить в армии.

И целеустремленно работал, чтобы воплотить в жизнь мечту своего детства, стать солдатом; теперь, в тридцать семь лет, он находился, как считал сам, на пике своей военной карьеры. Со следующим повышением придет кабинетная работа… – а на нее он взирал с ужасом. У него оперативный контроль над самыми смертельно опасными аргентинскими коммандос. По крайней мере еще несколько минут. Унижение углями жгло его изнутри.

Их с Хименесом ждал «Мерседес-МЛ-500» в маскировочной окраске. Внутри были шикарные кожаные сиденья и полированная древесина. Таково было представление его мачехи об упрощении.

– Как он? – спросил Эспиноса у Хесуса, давнего отцовского управляющего, который привел машину к посадочной полосе за молодым хозяином.

– Спокоен, – ответил Хесус, включая двигатель.

Дурной знак.

К главному дому вела грунтовая дорога, но за ее качеством следили так тщательно, что тяжелая машина шла ровно, как по шоссе, поднимая тучи пыли. В небе ястреб заметил внизу добычу, сложил крылья и устремился к земле.

На верху лестницы, ведущей к парадной двери, Хорхе встретила Максин Эспиноса. Его мачеха была родом из Парижа и когда-то работала во французском посольстве в районе Серрито в Буэнос-Айресе. Родная мать Хорхе умерла через три недели после того, как ее сбросила лошадь; ему тогда было одиннадцать лет. Отец ждал, пока сын окончит военный колледж, и лишь тогда задумался о втором браке, хотя все эти годы рядом с ним было много красивых женщин.

Мачеха была всего на пару лет старше Хорхе, и если бы старик не встретил ее первым, сын не задумываясь договорился бы с ней о свидании. Он не завидовал отцу из-за женитьбы на молодой. Уважая память матери Хорхе, отец ждал много лет, и к тому времени как в его жизнь вошла Максин, пора было, чтобы какая-нибудь женщина смягчила суровость генерала, которая с годами только усугублялась.

Она была в костюме для верховой езды; рождение двух сыновей не испортило ее фигуру.

– Ты не ранен? – спросила она по-испански с французским акцентом. Он подозревал, что у француженок любой иностранный язык звучит сексуально. У Максин и урду звучал бы поэтично.

– Нет, Макси, я в порядке.

Подошел Рауль, и она увидела его бинты. И побледнела.

– Mon Dieu, что эти свиньи с вами сделали?

– Взорвали вертолет, на котором я летел, señora.

Хименес обращался к своей обуви, словно его нервировало такое внимание жены командира.

– Генерал очень расстроен, – сказала Максин, беря обоих молодых офицеров под руки. В доме было просторно и прохладно, на стене висел портрет Филиппе Эспиносы в мундире полковника – в нем он щеголял двадцать лет назад. – Он как жеребец, которого не пустили к кобыле. Вы найдете его в оружейной.

Хорхе увидел, что в углу прихожей переговариваются трое. Когда они с Максин и Раулем вошли, один обернулся. Это был азиат лет пятидесяти, не знакомый Эспиносе. Лейтенант Хименес собрался последовать за майором, но Максин не выпустила его руку.

– Он хочет поговорить с ним наедине.

Оружейная помещалась в глубине дома, ее огромные, от пола до потолка, окна выходили на двор с ручьем и водопадом. Стены были увешаны охотничьими трофеями. Почетное место над сложенным из плитняка очагом занимала голова гигантского вепря. Три отдельных оружейных шкафа со стеклянными дверцами, один запертый сейф, в котором генерал держит автоматическое оружие. Пол из мексиканской плитки устилали андские ковры.

Пока Хорхе рос, в этой комнате его наказывали, и сквозь запахи кожи и оружия он различал запах своего страха, задержавшийся здесь на десятилетия.

Генерал Филиппе Эспиноса ростом был чуть меньше шести футов, выбритая голова сидела на плечах шириной с виселицу. Нос он сломал еще кадетом да так и не выправил его; это придавало лицу мужественную асимметрию, отчего трудно было смотреть ему в глаза. Умение заставить других отвести взгляд было лишь одним из приемов, которыми он успешно пользовался еще во времена диктатур семидесятых и восьмидесятых.

– Генерал Эспиноса, – сказал Хорхе, вытягиваясь по стойке смирно. – Майор Хорхе Эпиноса по вашему приказанию прибыл.

Отец стоял за письменным столом, наклонившись к карте, которую разглядывал. Карта, кажется, Антарктического полуострова, но в этом Хорхе не был уверен.

– Можешь что-нибудь добавить к рапорту, который я читал? – спросил генерал, не поднимая головы. Говорил он коротко и резко.

– Американцам еще предстоит пересечь границу; по крайней мере их лодка ее не пересекала. Патрули прочесали оба берега реки, но ничего не нашли. Мы подозреваем, что они затопили лодку и вышли уже на другой стороне.

– Продолжай.

– Пилот угнанного ими вертолета говорит, что их командира зовут Хуан, еще одного – Мигель. Командир говорит по-испански как житель Байреса.

– Но ты уверен, что они американцы?

– Я сам видел этого человека. Пусть он говорит по-испански, как мы, но… – Эспиноса замолчал, подыскивая слова, – но выглядит он как американец.

Старший Эспиноса наконец поднял голову.

– Я учился в их специальной «Школе Америк», как и Галтьери, только на много лет позже. Все инструкторы в Форт-Беннинге так выглядели. Продолжай.

– Я не отразил в рапорте одно обстоятельство. Мы обнаружили останки старого дирижабля. Американцы нашли его первыми и, похоже, какое-то время его осматривали.

На лице генерала появилось мечтательное выражение.

– Дирижабль. Ты уверен?

– Да, сеньор. Наш пилот распознал тип корабля.

– Помню, когда был маленьким, группа американцев летела через джунгли в дирижабле. Охотники за сокровищами, кажется. Пропали в конце сороковых годов. Твой дед встречался с ними на приеме в Лиме.

– Теперь их нашли. Когда воры угнали наш вертолет, они сели близ места крушения, как будто знали о нем. Думаю, они обнаружили его по пути в лагерь лесорубов.

– И ты говоришь, они осмотрели обломки?

– Судя по следам, да, сеньор.

– Чего не стали бы делать дисциплинированные коммандос?

– Да, сеньор. Не стали бы.

Отец сел, и Хорхе счел это добрым знаком. Внешний холод, скрывавший гнев, постепенно сменился чем-то иным.

– Твоя деятельность в этой операции не просто предосудительна. Я бы сказал, она граничит с преступной небрежностью.

Ого.

– Однако твою вину смягчают обстоятельства, в которые ты пока не посвящен. Планы, известные только высшему руководству. Скоро твоя часть будет отправлена на юг, и не годится, чтобы самый популярный ее офицер сидел под арестом. Мой официальный рапорт о происшествии будет зависеть от того, хорошо ли ты проведешь следующую операцию.

– Генерал, могу я спросить, куда нас отправят?

– Пока нет. Примерно через неделю поймешь.

Хорхе выпрямился.

– Да, сеньор.

– Теперь веди своего капитана Хименеса. У меня есть кое-что для вас обоих.

 

Глава 12

«Орегон» под командованием Линды Росс направился на юг, а Кабрильо и Хенли полетели коммерческим рейсом в Хьюстон: здесь Корпорация держала один из дюжины безопасных домов, как во многих портовых городах по всему свету. В каждом доме было припасено буквально все, что могло понадобиться команде. Этот дом они сочли подходящей главной базой для своих поисков семей воздухоплавателей.

К тому времени как они добрались до коттеджного поселка типовой застройки в двадцати милях от центра города, Эрик Стоун и Марк Мерфи уже проделали необходимую подготовительную работу, не жалея ног, вернее, пальцев: оба виртуозно пользовались интернет-ресурсами.

Мерфи хвастал:

– Я еще не встречал брандмауэра, через который не сумел бы пробиться.

В отличие от других принадлежащих Корпорации домов и квартир – пентхауз в небоскребе в Дубае был шикарным, как пятизвездочный отель, – конспиративный дом в Хьюстоне выглядел по-спартански. Мебель словно закупали по каталогам (так оно и было), а интерьер украшали распечатанные пейзажи в дешевых рамах. От четырех сотен точно таких коттеджей по соседству этот дом отличало только вот что: в одной из спален стены, пол и потолок были выложены сталью толщиной в дюйм. Дверь, хоть и выглядела нормальной, была непробиваема, как в банковском хранилище.

Войдя, Макс прежде всего убедился, что за три месяца с последней проверки в комнату никто не заходил. Он вставил батарейки в антипрослушивающие устройства и обследовал весь коттедж, а Хуан тем временем открыл бутылку текилы и добавил льда из сумки со всякой всячиной, закупленной в магазине по пути из аэропорта. И только убедившись, что дом чист, он подключил свой ноутбук к Интернету и поставил на кофейный столик в гостиной.

Клонящееся к закату южнотехасское солнце било в окна, отражаясь в экране; Макс задернул шторы и налил себе спиртного из бутылки, закупленной в дьюти-фри. И со вздохом уселся на диван рядом с Хуаном.

– Знаешь, – сказал он, прижимая холодный стакан к высокому лбу, – после того как много лет летаешь собственным реактивным самолетом, первый класс – это разочарование.

– У тебя начинается старческое слабоумие.

– Ха!

Компьютер вышел в сеть. Хуан дважды проверил протоколы безопасности и вызвал «Орегон». На экране мгновенно появилось изображение Эрика и Марка. По гигантскому видеоэкрану у них за спиной Хуан понял, что они в каюте Эрика. Выпускник Аннаполиса, Стоун, прежде чем оказаться в Корпорации, отслужил минимально необходимое время в армии. Не то чтобы ему там не нравилось, но его командир, ветеран Вьетнама, однополчанин Макса, решил, что умный молодой офицер лучше послужит своей стране в команде Председателя. Именно Эрик привел в Корпорацию своего друга Марка Мерфи. Они познакомились, работая над секретной ракетной программой: Мерфи был разработчиком у одного из основных подрядчиков оборонки.

Эрик не походил на ветерана флота. Мягкие карие глаза, с виду почти неженка. Если Мерф культивировал стиль киберпанк, одеваясь вызывающе, Эрик был более консервативен и серьезен. Сейчас он был в белой оксфордской рубашке с расстегнутым воротником, а Марк – в футболке с циклопическим смайликом. Оба казались слишком взволнованными, чтобы сидеть спокойно.

– Привет, парни, – поздоровался Хуан. – Как дела?

– Идем полным ходом, босс, – ответил Эрик. – Линда вышла на тридцать восемь узлов, и так как сейчас почти никто не торгует с Аргентиной, нет буквально ни одного корабля, от которого нам пришлось бы прятаться.

– Расчетное время прибытия на «Уилсон/Джордж»?

– Чуть больше трех дней, если не застрянем во льдах.

– Если льдами не затрет, – поправил Макс. – Льдами затирает, в них не застревают.

– Спасибо за подсказку, Э. Дж., – сказал Марк, используя инициалы злополучного капитана «Титаника».

– Так что вы узнали? – спросил Кабрильо.

– Вы не поверите, кто эти парни, – возбужденно сказал Эрик. – Братья Рониш. Их семья владеет островом Пайн-Айленд в штате Вашингтон.

Хуан удивленно моргнул. Как уроженец западного побережья, он знал об острове Пайн-Айленд и его знаменитой Яме Сокровищ. В детстве эта история зачаровывала и его, и всех его друзей.

– Вы уверены?

– Совершенно, – ответил Марк. – Можете не сомневаться, они нашли в Яме Сокровищ какое-то указание, которое заставило их отправиться в амазонскую сельву искать какой-то тайник. Как по-вашему, что это было?

– Подожди. Не будем забегать вперед. Давай с самого начала.

– Братьев было пятеро. Один из них, – Эрик заглянул в свои записи, – Дональд, убился – запомните это – седьмого декабря 1941 года, когда они пытались добраться до дна ямы. Сразу вслед за этим трое старших пошли в армию. Пятый был слишком молод. Ник Рониш стал одним из самых орденоносных морских пехотинцев в истории корпуса. Он участвовал в трех штурмах островов, в том числе в первой волне на Иводзиме. Другой брат стал десантником, служил в Восемьдесят первой дивизии. Его звали Рональд. Он принял участие в высадке войск союзников в Нормандии и дошел до Берлина. Последний, Кевин, поступил во флот, где стал наблюдателем на дирижаблях, патрулировавших побережье Калифорнии…

Марк перебил:

– Через несколько лет после войны они купили списанный дирижабль; Кевин получил лицензию пилота, и они полетели в Южную Америку.

– Есть указания, что они нашли что-нибудь на Пайн-Айленде? – спросил Хуан. – Кажется, была большая экспедиция в семидесятые годы.

– Да, была. Говорят, Дуэйн Салливан заплатил Джеймсу Ронишу, уцелевшему брату, сто тысяч долларов за разрешение провести на острове раскопки. Салливан был кем-то вроде Ричарда Брэнсона своего времени. Он заработал кучу денег на нефти и растрачивал их в самых безумных приключениях, вроде одиночного кругосветного плавания на яхте или прыжка с метеорологического воздушного шара с восьмидесяти тысяч футов.

В 1978 году он заинтересовался Пайн-Айлендом и четыре месяца раскапывал Яму Сокровищ. Они привезли очень мощные насосы и построили дамбу, чтобы не дать воде из лагуны проникать в яму, но осушить яму окончательно так и не смогли. Ныряльщики действительно нашли останки Дональда Рониша, которые позже были погребены, и вытащили из ямы множество разного мусора. Но потом погиб рабочий, заправлявший насос. Он не отключил его, и пролитый бензин загорелся. На следующий день или через день у одного из ныряльщиков случился приступ кессонной болезни, и его пришлось самолетом отправить на берег. Тогда Салливан свернул раскопки.

– Точно! – воскликнул Хуан. – Теперь вспомнил. Он сказал что-то вроде: «Ни одна тайна не стоит человеческой жизни».

Эрик отпил глоток энергетика из банки.

– Совершенно верно. Но вот что думаем мы с Марком. После войны братья вернулись к яме и вскрыли ее. Там не было сокровищ – разве что, быть может, немного, чтобы хватило на покупку дирижабля. Хотя не могу себе представить, чтобы тогда флот много за них запрашивал. Во всяком случае они нашли там что-то такое, что привело их в Южную Америку, – карту или что-то в этом роде.

– Они разбились раньше, чем нашли то, за чем летели, – добавил Мерф.

– А что младший брат? – спросил Макс. – Что стало с ним?

– Джеймс Рониш был ранен в Корее. Так и не женился, по-прежнему живет в доме, который родители оставили ему, когда переехали с побережья. И все еще владеет Пайн-Айлендом. У нас есть номер его телефона и адрес.

– А также сведения о финансах. – Марк взглянул на лист бумаги. – На сегодняшний полдень на его счете тысяча двести долларов. Четыре сотни в чеках и почти тысяча на карточке. Две задолженности по налогам, но ипотечные взносы за дом, заложенный семь лет назад, платит вовремя.

– Не похоже на человека, чья родня прибрала к рукам пиратскую добычу.

– Не похоже. Обычный старик, вычеркивающий дни в календаре, пока не настанет время упокоиться в земле, – сказал Мерф. – Мы кое-что нашли в базе данных местной газеты. Местный подрядчик рассказал, что они с Ронишем заключили договор о партнерстве, чтобы еще раз подступиться к яме. Это было пять лет назад. Подрядчик готов был предоставить средства и оборудование, но ничего из этого не вышло.

Хуан на секунду задумался, прихлебывая текилу.

– Думаю, всякий раз как у мистера Рониша заканчиваются деньги, он дает разрешение на исследование острова.

– Похоже на правду, – ответил Эрик. – Я могу отыскать этого подрядчика и выяснить, что его отпугнуло.

Мерф наклонился к веб-камере.

– А я опять пороюсь в его банковских документах и выясню, какие финансовые неприятности заставили Рониша согласиться на сделку.

– Отменяю оба плана, – сказал Председатель. – Ни то, ни другое не имеет значения, потому что мы не будем заниматься Ямой Сокровищ.

Мерф и Эрик были похожи на детей, у которых отобрали любимого щенка.

Хуан продолжал:

– Мы здесь для того, чтобы сообщить ему, что нашли останки его братьев и, вероятно, бортовой журнал, который один из них вел перед крушением.

Ни у кого еще не нашлось времени прочесть упакованные в презерватив бумаги. Они по-прежнему лежали в вещах Кабрильо.

– Вы это не всерьез, – взвыл Марк. – Мы могли бы сделать значительное открытие. Пьер Деверо был самым успешным капером в истории. Его сокровища должны где-то храниться.

Макс хмыкнул.

– Скорее всего на дне океана, там, где затонул его корабль.

– Au contraire, mon frère, – возразил Марк. – Когда его корабль затонул в Карибском море, погибли не все. Корабль только что обогнул мыс Горн, и выжившие говорили, что на нем не было никакого груза. Якобы Деверо с горсткой людей высадился на нашем западном побережье, но вернулся один.

– Или это выдумка, чтобы оживить старую легенду.

– Слушай, Макс, включи фантазию.

Хенли приподнял густую бровь, словно удивляясь выбору слова.

– Фантазия?

– Ты знаешь, о чем я. Разве в детстве ты никогда не мечтал найти пиратское сокровище?

– Если у меня и была фантазия, то после двух командировок во Вьетнам от нее ничего не осталось.

– Простите, парни, – решительно сказал Хуан. – Для нас – никаких пиратских сокровищ. Мы только доставим бумаги и сообщим мистеру Ронишу, где умерли его братья.

– Хорошо, – сказали они виновато, заставив Хуана улыбнуться.

– Сейчас отыщу ручку, запишу его адрес, и мы с Максом отправимся в штат Вашингтон.

– Не забудьте прихватить с собой чеснок и осиновый кол, – сказал Эрик.

– Ты о чем?

– Рониш живет около Форкса. Это поселок, в котором происходят события из «Сумерек».

– Чего?

– Это цикл романов о любви девушки-подростка и вампира.

– Откуда мне это знать? – спросил Кабрильо. – И еще интересней, откуда это знаешь ты?

Эрик смутился, а Макс захохотал.

* * *

Особой срочности лететь в Форкс, штат Вашингтон, не было, и потому Макс легко уговорил Кабрильо отправиться рейсом, дающим возможность провести ночь в Лас-Вегасе. Хуан, если бы пожелал, неплохо зарабатывал бы, профессионально играя в покер, он всегда без труда выигрывал у севших с ним за стол любителей. Хенли играл в крэпс хуже, но оба согласились, что это приятный способ отвлечься.

В городе Порт-Анджелес, на берегу пролива Хуан-де-Фука, они взяли в аренду «форд-эксплорер», чтобы после часовой поездки через живописные Олимпийские горы попасть в Форкс.

Это была типичная поселковая Америка – кучка магазинов, заведений и контор, примыкающих к трассе 101, а за ними дома в разной степени разрушения. Этот район производил главным образом лес, и сейчас, когда спрос упал, было ясно, что городок переживает не лучшие времена. Многие витрины пустовали, к стеклу были приклеены надписи «сдается в аренду». Редкие пешеходы на улицах шли словно без всякой цели, сутулясь не только от холодного ветра, дующего с Северного Тихого океана.

Меркнущее небо было затянуто темными тучами, грозившими разразиться дождем.

В центре города Макс кивком показал на отель.

– Снимем номер или сразу направимся к Ронишу?

– Не знаю, насколько разговорчив этот тип, и не думаю, что портье в таком отеле работает допоздна. Так что давай вначале снимем номер, а потом пойдем к Ронишу.

– Да, парень, это точно не «Сизарс».

Двадцать минут спустя в шести милях от города они свернули с Богачил-Уэй на грунтовую дорогу. Над головой возвышались сосны, стволы росли так тесно, что огни дома не были видны, пока они почти не уткнулись в него.

Как сказал Эрик, Джеймс Рониш никогда не был женат, и это чувствовалось. Одноэтажный дом не красили лет десять. Крышу залатали черепицей другого цвета, а газон перед домом напоминал свалку. Здесь стояли несколько полуразобранных машин, наклонившаяся спутниковая тарелка величиной с детский бассейн и разные емкости с механическим ломом. Двери стоящего отдельно гаража были открыты, внутри царил такой же беспорядок. Верстаки засыпаны каким-то неопределяемым мусором, и добраться до них можно было только по узким тропинкам среди груд хлама.

– Прямо «Лучшие дома и свалки», – сказал Хуан.

– Пять против десяти, что занавесочки у него – посудные полотенца.

Кабрильо припарковал внедорожник рядом с побитым пикапом Рониша. Деревья трещали под ветром, иглы на их вершинах шелестели. Гроза могла начаться с минуты на минуту. Хуан выхватил из бардачка бумаги в презервативе. Ему очень хотелось их прочесть, но он не считал себя вправе. Только надеялся, что Рониш расскажет об их содержании.

В большом грязном окне мелькнул голубой огонек. Рониш смотрел телевизор; подойдя ближе к дверям, они услышали, что это какая-то викторина.

Хуан распахнул скрипучую дверь-ширму и постучал. Несколько секунд ничего не происходило, и он постучал громче. Еще через двадцать секунд над дверью загорелся свет, и она чуть приоткрылась.

– Что надо? – кисло спросил Джеймс Рониш.

Насколько мог видеть Хуан, это был рослый мужчина, пузатый, с редеющими седыми волосами и подозрительным взглядом. Он опирался на алюминиевый костыль. Прозрачная пластиковая трубка под носом вела к концентратору кислорода размером с микроволновую печь.

– Мистер Рониш, меня зовут Хуан Кабрильо. А это Макс Хенли.

– Ну и что?

Дружелюбный тип, подумал Хуан. Он не знал, чего ожидал, но теперь решил, что Марк был прав. Старик считает дни до смерти.

– Я не знаю, как лучше объяснить, поэтому скажу как есть.

Хуан не сделал паузы, но Рониш все равно перебил:

– Да мне все равно, – и хотел закрыть дверь.

– Мистер Рониш, мы нашли «Летучего голландца». Точнее, его обломки.

Рониш побледнел – кроме носа, красного от джина.

– Мои братья? – спросил он.

– Мы нашли останки в кресле пилота.

– Это, должно быть, Кевин, – тихо сказал старик. Потом словно встряхнулся и опять проявил бдительность. – А вам какое дело?

Макс и Хуан переглянулись: разговор пошел не так, как они ожидали.

– Сеньор, мы…

– Если это из-за Пайн-Айленда, забудьте.

– Вы не поняли. Мы только что из Южной Америки. Мы работаем на… – Хуан собирался использовать ООН в качестве прикрытия, но вдруг подумал, что типу вроде Рониша это внушит еще больше подозрений, – на горнорудную компанию, проводим разведку. И обнаружили место крушения. Потребовалось кое-что проверить, чтобы понять, что мы нашли.

И тут начался дождь. Ледяные иглы пробивали полог из сосновых веток и били по земле почти как град. Над крыльцом Рониша не было навеса, поэтому он неохотно приоткрыл дверь, пропуская гостей в дом.

Внутри пахло старыми газетами и едой, которая вот-вот испортится. Бытовая техника в кухне у входной двери была по меньшей мере сорокалетней давности, на полу лежал матовый от старости линолеум. Мебель в гостиной была тускло-коричневая и под цвет ей – вытертый ковер. На столах и вдоль стен, оклеенных пожелтевшими обоями, громоздились груды журналов. Голая флуоресцентная лампа на кухне пронзительно гудела; для Кабрильо этот звук был так же несносен, как скрип гвоздя по школьной доске.

Кроме телевизора, комнату освещал только торшер возле кресла Рониша. Хуан готов был поклясться, что это пятиваттная лампа.

– Значит, вы их нашли?

Судя по тону, Ронишу было все равно.

– Да. Они разбились в северной Аргентине.

– Странно. Уезжая, они сказали, что будут искать вдоль побережья.

– А вы не знаете, что именно они искали? – впервые заговорил Макс.

– Знаю. И это не ваше дело.

На несколько секунд воцарилась неловкая тишина. Это были не те приятные мгновения, на которые рассчитывал Хуан. В поведении Джеймса Рониша ничто не уравновешивало в глобальном смысле участь Джерри Пуласки.

– Что ж, мистер Рониш, – Хуан протянул старику сверток, который они забрали из упавшего дирижабля. – Мы нашли это в обломках и подумали – вдруг это важно. Хотели отдать и, может, отчасти прояснить вам судьбу братьев.

– Знаете что, – начал Рониш, и злость разгладила морщинки вокруг его глаз. – Если б не эти трое, Дон до сих пор был бы жив, а у меня не возникало бы романтических, черт бы их побрал, мыслей о приключениях, из-за которых я завербовался в Корею. Знаете каково, когда китаец отстреливает вам ногу?

– На самом деле…

– Убирайтесь! – выпалил он.

– Нет. Серьезно.

Хуан наклонился, закатал джинсы и опустил носок. Его протез был покрыт пластиком телесного цвета, который при слабом свете все равно выглядел искусственным.

Гнев Джеймса Рониша рассеялся.

– Ах, чтоб меня… Брат-калека! Что это было?

– Оторвало выстрелом с китайской канонерки в дни моей безрассудной юности.

– Что вы говорите! Какая ирония. Парни, хотите пива?

Прежде чем они смогли ответить, снаружи заскрипела дверь-ширма и послышался стук.

Кабрильо посмотрел на Макса, не скрывая озабоченности. Он не слышал, чтобы кто-нибудь подъехал… возможно, из-за шума дождя. Но какова вероятность, что к старому брюзге Джиму Ронишу за один вечер дважды нагрянули гости?

Потом он приказал себе успокоиться. Они не на задании. Просто сообщают сведения безобидному старику, живущему в глуши. Макс был прав. Хуану необходим короткий отдых.

– Черт побери! Кто там еще? – проворчал Рониш и потянулся к дверной рукояти.

Инстинкты Хуана заработали в ускоренном режиме. Что-то было очень неправильно. Он не успел остановить Рониша, и тот открыл дверь. Под дождем стоял человек, его мокрое лицо блестело в свете лампы над входом.

Этот человек и Кабрильо мгновенно узнали друг друга, и пока один упустил решающее мгновение, раздумывая о последствиях, второй начал действовать.

Хуан радовался, что у него с собой «глок». У них нет предохранителей, можно не терять ни секунды. Он выхватил пистолет из кобуры под ветровкой и выстрелил поверх плеча Джима Рониша. Пуля ударила в раму, вырвав изрядный кусок дерева.

Аргентинский майор, с которым Кабрильо разговаривал на дороге из лагеря лесорубов, отпрыгнул и исчез из виду. Выстрелы оглушительно прозвучали в прихожей, но Хуан расслышал голоса снаружи. Майор явился не один.

Кабрильо подавил искреннее желание разобраться в том, что сейчас произошло. Он прыгнул вперед и захлопнул дверь. Щеколда была из самых дешевых, но он все равно задвинул ее. Счет шел на секунды.

Макс сграбастал ошеломленного Джеймса Рониша и вместе с ним повалился на пол (Хенли рукой придержал старика за спину). Кабрильо нырнул в кухню, отыскал выключатель и погасил свет. Потом протопал в гостиную и попросту уронил торшер на пол. Тусклая лампа разлетелась с хлопком. Потом Хуан выключил телевизор, и старый дом погрузился в полную темноту.

– Что происходит? – возопил Рониш.

– Меня преследует моя безрассудная юность, – ответил Кабрильо и ради дополнительной защиты перевернул изъеденный молью диван.

Проходили секунды. Макс помог Ронишу перебраться за импровизированное укрепление Хуана.

– Сколько?

– По меньшей мере двое, – сказал Хуан. – Тот, что у двери, – офицер Девятой бригады.

– Когда ты в него выстрелил, я догадался, что он не продает «Эйвон».

Окно на фасаде разлетелось под напором убийственного огня. Осколки осыпали людей, укрывшихся за диваном. Тонкие стены дома не останавливали мощные пули, и в плитах обшивки появились дымящиеся отверстия. Пули пролетали через гостиную и, наверно, останавливались только впившись в стволы деревьев на заднем дворе.

– Это карабины, – сказал Макс.

Он уже достал пистолет, но смотрел на него с сомнением. Судя по скорости и количеству свистевших над головой пуль, у противника было не только более мощное оружие – у него и людей было больше.

– У вас есть оружие? – спросил Хуан.

Старик, надо отдать ему должное, ответил сразу.

– Да, 357 в столике у кровати и 30.06 в шкафу. Ружье не заряжено, но патроны на верхней полке, под несколькими бейсболками. Последняя дверь налево.

Кабрильо не успел принести оружие: пуля аргентинцев попала в один из баллонов с кислородом, которые Рониш брал с собой, выходя из дома. Пуля пробила тонкую сталь, но, к счастью, кислород не взорвался, однако двадцатифунтовый цилиндр взвился, как ракета. Он врезался в стол в гостиной, подломив ножку, и стол рухнул под тяжестью старых журналов.

Затем он с такой силой ударился о диван, что толкнул его на людей, потом пробил стену из гипсокартона и наконец упал на пол. И вертелся волчком, пока весь газ не вытек.

Хуан понял: им очень повезло. Оружие противника могло оказаться таким, что баллон взорвался бы и запустил цепную реакцию среди десятка других емкостей. Они буквально сидели на пороховой бочке.

– Не надо ружей, – крикнул Хуан. – Нужно убираться отсюда.

– Не могу, – просипел Джеймс. Его легкие работали изо всех сил, но он не получал достаточно воздуха. – Мне нужен кислород. Я и пяти минут не протяну.

– Останемся здесь, не протянем и пяти секунд! – сказал Кабрильо, хотя видел, что старик говорит правду. Джеймса Рониша нельзя было перемещать.

После первых лихорадочных мгновений перестрелки огонь прекратился: аргентинцы перегруппировались. Единственным разумным объяснением было то, что Рониш нужен им живым. Хуан знал, что их с Максом не «вели» до Вашингтона, и решил, что люди снаружи руководствуются теми же крохами информации, что и он. Это означало, что они знают о славном путешествии «Летучего голландца» что-то, чего он не знает. Какие-то сведения, которые есть только у Джеймса Рониша. И Хуан был уверен, что это никак не связано с пиратской добычей Пьера Деверо.

Кабрильо трижды нажал на курок «глока», чтобы огнем на подавление пригвоздить аргентинцев к месту. Их следующим тактическим ходом будет обогнуть дом и напасть с разных сторон. Хуан все еще не знал, как вывести отсюда Рониша с Максом.

– Мистер Рониш, – сказал он, – они здесь из-за того, что ваши братья нашли в Яме Сокровищ. Что-то связанное с дирижаблем, который мы обнаружили. Что они нашли?

Ответ Рониша заглушил новый залп снаружи. Воздух заполнила известковая пыль – стена была разрушена; диванная набивка падала, как снег. Рониш вдруг застыл и негромко захныкал.

В него попали. В темноте Кабрильо приложил руку к груди старика. Ничего не почувствовав, он передвинул ладонь ниже. На животе раны тоже не было, и он перешел к ногам. За несколько секунд после того, как пуля вошла в тело, вытекло столько крови, что Хуан понял – порвана бедренная артерия Рониша. Без медицинской помощи он за несколько минут истечет кровью. Хуан переложил пистолет в левую руку и изо всех сил прижал его к ране; Макс тем временем стрелял в окно. Теперь людей перед домом определенно поубавилось. Один или двое аргентинцев заходили им в тыл.

– Что они нашли? – в отчаянии спросил Хуан.

– Путь к старью, – с трудом выговорил старик. – На каминной полке. Я сохранил копию.

Хуан смутно припомнил какую-то картинку в рамке на полке над камином из искусственного кирпича. Какая-то карандашная копия? Он не помнил. Впечатление было очень беглое. Он посмотрел в темноте в сторону каминной полки и выстрелил. Вспышка высветила очертания картины на стене, но без подробностей. Однако эта штука была слишком велика, чтобы легко унести.

– Мистер Рониш, пожалуйста. Что значит «путь к старью»?

– Лучше бы мне никогда не бывать на острове, – был ответ. Старик был в шоке, организм реагировал на падающее давление крови. – Все пошло бы иначе.

Макс заменил пустую обойму. Из сейфа в Хьюстоне они прихватили только по две запасных.

Под ладонью, зажимающей рану, Хуан больше не чувствовал толчков подаваемой сердцем крови. Старик умер. Хуан не чувствовал угрызений совести. По крайней мере явных. Была здесь Корпорация или ее не было бы – аргентинцы все равно убили бы старика. Но если бы Хуан и его команда не наткнулись на остатки «Летучего голландца», Джеймс Рониш так и прожил бы свои последние дни в неведении. И вот тут косвенная вина Хуана была.

Снаружи послышался громкий голос. Говорили по-английски.

– Поздравляю, вы прекрасно владеете моим языком. Мой пилот решил, что вы из Буэнос-Айреса.

– А вы говорите, как чихуахуа из рекламы лепешек тако, – не удержался Хуан. Адреналин в его жилах играл, как шампанское.

Аргентинец выкрикнул проклятие, ставившее под сомнение семейное положение родителей Хуана.

– Даю вам один шанс. Выходите из дома через заднюю дверь, и мои люди не будут стрелять. Рониш остается.

Разбилось кухонное окно. Несколько секунд спустя в арке, соединявшей кухню со столовой, появился дрожащий свет. Желая ускорить принятие решения, аргентинцы бросили бутылку с коктейлем Молотова.

Хуан вскочил с пола, стреляя от бедра в окно, и сорвал со стены копию или что там такое было. И бросил в кухню, как летающий диск. Рамка зацепила за косяк, стекло разбилось, и картинка исчезла из вида.

Макс вновь открыл огонь, прикрывая Хуана, пока тот менял магазин; вдвоем они побежали по коридору к спальне. Дом был типовым ранчо, каких после Второй мировой войны построили миллионы. В таком жил Хуан, пока отец не потерял работу, в таких домах жили все его друзья, да и Макс вырос в таком же. Оба могли ходить здесь с закрытыми глазами.

Хозяйская спальня располагалась за последней дверью налево, за единственной ванной комнатой. Хуан знал, где должна стоять кровать – это было единственное логичное решение, – поэтому вспрыгнул на нее, согнув колени, чтобы отчасти погасить пружинящий момент, и прыгнул еще раз. Закрывая голову руками, он пробил стекло.

Хуан упал на сырую, засыпанную хвоей землю, перевернулся и вскочил, держа пистолет наготове. Вспышка выстрела навскидку у дальнего угла дома выдала укрытие стрелка. Кабрильо выпустил в ту сторону две пули. Он не слышал мясистого шлепка свинца о плоть, но из островка тьмы, в котором скрывался стрелок, послышался глухой болезненный стон.

Секунду спустя, дав Хуану возможность очистить место, из окна появился Макс. Его выход был не столь драматическим, но он выбрался. Они со всех ног бросились бежать сквозь ливень, ветер и дождь скрывали звуки их движений. Света было мало, но достаточно, чтобы не натыкаться на деревья. Через пять минут они успели несколько раз повернуть – Хуан остановился и упал на живот за поваленным деревом.

Рядом с ним раздувалась, как меха, широкая грудь Макса.

– Может, объяснишь, – пропыхтел он, – какого дьявола они здесь делают?

Кабрильо дышал гораздо легче, но он на двадцать лет моложе друга и в отличие от Макса знал, что такое постоянные тренировки.

– Это, любезный Максвелл, вопрос на миллион долларов. Ты цел?

– Слегка порезал руку, выбираясь через окно. А ты?

– Ранена только моя гордость. Я должен был снять этого парня первым же выстрелом.

– Серьезно, как они сюда попали?

– Так же, как мы. Пошли по следу «Летучего голландца». На самом деле я бы хотел знать, что они надеялись найти.

– Если они не такие ботаны, как Марк и Эрик, то не сокровища Деверо.

– И теперь мы никогда этого не узнаем. Копия сгорела на кухне, а дневник, или журнал, или что это такое было, я успел отдать Ронишу.

Макс порылся в кармане куртки и постучал чем-то по запястью Хуана. Тот почувствовал прикосновение бумаг в оболочке из латекса.

– Прихватил, когда пытался его удержать.

– Поцеловать тебя, что ли…

– Давай я сначала побреюсь, чтобы ты мог насладиться новым опытом в полной мере. – Юмор для них всегда оставался способом выйти из серьезного стресса. – Так что там у нас?

Макс всегда упрямо шел вперед, напролом, преодолевая любые препятствия. Подготовка планов неизменно оставалась задачей Кабрильо. Хенли искренне гадал, что делать дальше, а у Хуана план появился уже в ту минуту, когда он вскочил и бросил картинку в горящую кухню. Если честно, он все понял, как только на пороге появился аргентинский майор.

– Все очень просто, – сказал он, укладываясь на спину, чтобы дождь вымыл изо рта вкус пороха. – Мы с тобой раскроем тайну острова Пайн-Айленд.

 

Глава 13

Группа из пяти латиноамериканцев, один из которых ранен, в таком маленьком городке, как Форкс или Порт-Анджелес, обязательно привлекла бы внимание, поэтому Эспиносе и его людям пришлось вернуться в Сиэтл. Их раненый товарищ с простреленным боком молча страдал те несколько часов, пока они добирались до города. И только оказавшись в дешевом отеле в пригороде, они смогли заняться его раной. Рана была чистая, сквозная, кишечник не задет, и, если он не подхватит инфекцию, все обойдется. Его напичкали простыми лекарствами, которые можно купить без рецепта, и дали полбутылки бренди.

Как только его люди устроились, Эспиноса вернулся в номер, который делил с Раулем Хименесом. Он попросил друга выйти и достал спутниковый телефон. Он не знал, как отец отреагирует на его звонок. И поэтому нервничал.

– Докладывай, – сказал отец вместо приветствия, несомненно, узнав номер.

Эспиноса колебался: он хорошо знал, что компьютеры Национального агентства безопасности прослушивают почти всю беспроводную связь в мире, просеивая горы данных в поисках ключевых слов, которые привлекли бы к разговору внимание специальных служб.

– Мы столкнулись с конкуренцией. Тот же человек, которого я видел несколько дней назад.

– Я не был уверен, что они заинтересуются, и не ожидал, что они проявят такое проворство, – сказал генерал. – Что произошло?

– Объект обработан, один из моих людей ранен.

– Меня не интересуют твои люди. Ты что-нибудь узнал? Или опять подвел меня?

– Я добыл документ, – ответил Эспиноса. – Думаю, американец перед бегством пытался уничтожить его, бросив в огонь. Однако мы вошли в дом объекта раньше, чем он сгорел. Ты сказал, что, возможно, мы найдем свидетельства того, что объект что-нибудь знает о Китае, поэтому, увидев эту штуку на полу кухни, я схватил ее.

Похоже на карандашную копию, какие родня иногда снимает с надгробий. На ней карта залива, но никаких указаний. И еще иероглифы, похоже на какой-то азиатский язык.

– На китайский? – жадно спросил генерал.

– Похоже.

– Отлично. Если это приведет к тому, на что я надеюсь, мы изменим мир, Хорхе. Ты смог поговорить с объектом?

Старший Эспиноса ничего не объяснял, но отцовская похвала наполнила сына гордостью.

– Он уже умер, когда мы вошли. Мы сожгли дом дотла. Сомневаюсь, чтобы стали искать тело или следы преступления, так что все чисто.

– Где ты теперь?

– В Сиэтле. Нам вернуться?

– Нет. Пока нет. Завтра устрой так, чтобы к концу дня копия была у меня. – Генерал помолчал. Хорхе знал, что отец обдумывает варианты. Наконец он спросил: – Что, по-твоему, предпримет конкурент?

– Это зависит от того, получили они от объекта полезную информацию или нет. Когда мы подошли к дому, я пощупал капот их грузовика. Он был еще теплый, так что они пробыли там недолго.

– Они были достаточно заинтересованы в том, чтобы добраться до объекта, – сказал генерал скорее себе, чем сыну. – Продолжат они, или с них хватит?

– Если мне позволено будет высказать догадку… Эти люди явно военные. Думаю, скорее всего они пришли рассказать объекту о судьбе его братьев по соображениям воинского долга. Типа «Братьев по оружию».

– Думаешь, они уймутся?

– Думаю, они доложат начальству, что произошло вечером, и начальство будет решать, уняться им или нет.

– Да, именно так обычно действуют военные. Явной угрозы национальной безопасности нет, поэтому солдатам прикажут остановиться. Даже если им захочется разобраться, что к чему, у них будет запрещающий приказ. Это хорошо, Хорхе, очень хорошо.

– Спасибо, сеньор. Могу я спросить, в чем тут дело?

Генерал Эспиноса усмехнулся.

– Даже будь мы одни, здесь, в моем доме, я не мог бы объяснить. Прости. Могу только сказать, что через несколько дней будет объявлено о заключении альянса, который навсегда изменит равновесие сил в мире, и если я прав относительно твоей находки, ты внес значительный вклад в его успех. Я послал тебя в погоню за журавлем в небе, а может оказаться так, что твоя птичка еще снесет золотое яичко.

Отец обычно не был склонен к таким игривым оборотам речи, и сын счел, что отец доволен. Как всякий хороший сын, он особенно гордился, если удавалось порадовать отца.

– Позаботься о раненом, – продолжал генерал, – и будь готов немедленно действовать по приказу. Не знаю, вернешься ли ты домой или получишь новое задание. Все зависит от того, что нам скажет карта. – Он помолчал, чтобы придать особый вес следующим словам. – Я горжусь тобой, сын.

– Спасибо, отец. Мне ничего другого не нужно.

Хорхе Эспиноса закончил разговор. Он не собирался просто ждать приказа. Он не знал, что американцы узнали у старика, но можно было предположить, что они объявятся на принадлежавшем ему острове.

Кабрильо всегда считал, что, если потратить достаточно денег, проблема решится, и полагал, что задача добраться до дна Ямы Сокровищ не исключение.

Два часа они с Максом наблюдали из леса, как огонь весело пожирает маленькое ранчо Джеймса Рониша, сжигая его дотла. Они ждали так долго, чтобы убедиться – вооруженные лучше них аргентинцы покинули окрестности. От дома остались только обвалившаяся труба да груда пепла, дымившаяся под дождем. На прощание аргентинцы прострелили все шины их взятой напрокат машины, и им пришлось возвращаться в отель на ободах.

Прежде чем подумать о горячем душе и сне, им пришлось распороть покрышки, чтобы убрать все пули, чтобы, когда они вернут внедорожник в гараж, механик не доложил бы об инциденте полиции. Еще они разбили фары и прочертили несколько десятков царапин на корпусе. После рокового пожара в маленьком сонном городке решительно нельзя было возбудить никаких подозрений. Теперь внедорожник казался жертвой вандализма подростков.

Именно внимание к подробностям, какими бы мелкими они ни казались, стало залогом такого успеха Корпорации.

На следующее утро, пока Макс отправился на поиск гаража, где отремонтируют машину, бормоча себе под нос «ну и детки нынче пошли, черт бы их побрал», Хуан провел видеоконференцию со своим мозговым трестом. И когда сказал Марку и Эрику, что видит один выход – спуститься на дно Ямы Сокровищ, вид у них сделался такой, будто они готовы прыгнуть за борт и присоединиться к нему.

– Вопрос такой: как это сделать? Как повторить то, что удалось сделать только братьям Рониш накануне Второй мировой войны?

– Ты ознакомился с данными, которые вы нашли на «Летучем голландце»? – спросил Эрик. Хуан застал их за завтраком. За плечом Стоуна Марк Мерфи жевал банан. – Там может быть ключ.

– Бегло проглядел. Несмотря на защиту, бумага очень пострадала. Не знаю, смогу ли я что-нибудь прочесть. Допустим, не смогу. Скажите, что думаете вы двое. Яма угробила несколько попыток. Вы упоминали одну такую попытку с использованием довольно сложной техники, но и она не удалась. Что, по-вашему, выяснили братья?

Марк проглотил кусок банана и сказал:

– Мы знаем, что их первая попытка закончилась катастрофой. Очевидно, один из них узнал во время войны что-то, что дало им ответ.

– Который?

– Вряд ли пилот. Он служил наблюдателем на дирижабле. Не могу представить, чтобы такая работа давала пищу его воображению.

– Значит, это либо морской пехотинец, либо десантник, – сказал Хуан.

Марк наклонился к веб-камере.

– Слушай, это инженерная проблема, гидродинамика, все такое. Морские пехотинцы сталкивались с очень сложными ловушками, когда воевали с японцами. Ставлю на то, что он что-то подсмотрел у японцев и решил, что Пьер Деверо додумался до этого первый.

Эрик покосился на него и сказал то, что собирался сказать Хуан:

– Ты все еще думаешь, что дело в старом пирате? Аргентинцы никак не могли заинтересоваться, если бы речь шла только о яме.

Мерфи посмотрел вызывающе.

– А что тогда?

– Очевидно, я не могу ответить на этот вопрос. – Эрик повернулся к Хуану: – А у тебя есть идеи, Председатель?

– Никаких. Рониш умер до того, как заговорил. А обыскать дом у нас с Максом не было возможности. Давайте, думайте. Что они узнали? Как нам вырвать у Ямы Сокровищ разгадку?

Марк постучал себя по подбородку.

– Устройство… устройство… ловушка… Что-то связанное с водой. Гидростатическое давление.

– Есть идеи?

Мерф не ответил: идей у него не было.

– Прости, друг. Я так углубился в историю, что забыл о технологии.

Хуан выдохнул.

– Ладно. Не напрягайся. Мы с Максом что-нибудь придумаем.

– Можно спросить, что именно? – полюбопытствовал Эрик.

– Боже, нет. Я тут импровизирую.

В следующий час они составили список снаряжения на двоих, которое могло бы понадобиться, и приступили к закупке. То, что нельзя было купить в Порт-Анджелесе, заказали в Сиэтле. К тому времени как список закончился, из столицы штата Вашингтон к ним уже ехал доставочный фургон, а из Порт-Анджелеса шел небольшой паром, чтобы подхватить Макса и Кабрильо на рыбачьем причале в поселке Ла-Пуш. Эта прибрежная деревушка была всего в паре миль к северу от Пайн-Айленда. Единственная трудность заключалась в том, что они теряли еще день: сложное оборудование для подводной коммуникации летело самолетом из Сан-Диего.

Когда все было сказано и сделано, счет Председателя уменьшился на сорок тысяч, но, как он всегда верил, это решило проблему.

Хотелось бы надеяться.

Он поинтересовался боевым духом экипажа, особенно Майка Троно.

Эрик сказал:

– После панихиды он около часа проговорил с доктором Хаксли. – Де факто она была на «Орегоне» психиатром. – Говорит, что готов к активным действиям. Линда обсудила это с Хакс, так что он снова работает с остальными пожирателями огня.

– Вероятно, так даже лучше. Быть занятым по горло куда полезнее, чем бездельничать. – Кабрильо говорил, основываясь на собственном опыте. – Позвоним, когда высадимся на Пайн-Айленде. Полагаю, вы за видеотрансляцию?

– Да, – в один голос ответили они.

Хуан разорвал соединение и закрыл компьютер. Доставка из Сиэтла и Порт-Анджелеса прибыла под вечер, поэтому лишь на следующее утро Макс и Кабрильо отправились в Ла-Пуш. Из-за ветра паром опоздал на пару часов, но посадка прошла быстро: они загнали свою машину с причала на палубу. Способный перевозить всего четыре машины паром с плоским днищем был в полной власти моря. Плавание к Пайн-Айленду стало сражением между дизелем парома и волнами, перекатывавшимися через нос. К счастью, капитан знал эти воды и отлично вел паром.

Ему заплатили также за то, чтобы он забыл об этом рейсе.

Подход к Пайн-Айленду прошел гладко, потому что единственный пляж был подветренный. Спустить носовой трап пришлось в сорока футах от берега. Хуан определил, что глубина тут не менее четырех футов.

Прежде чем задним ходом отвести «Эксплорер» к самому краю парома, он посмотрел через салон, чтобы убедиться, что Макс пристегнулся.

– Готов?

Хенли крепче взялся за подлокотник сиденья.

– Давай.

Хуан втопил педаль газа, и палуба заскрипела под шинами «форда». Тяжелый джип промчался по парому, стремительно скатился по аппарели и ударился о воду, о сливочно-белую ее стену, которая перехлестнула через капот и крышу кабины. Но инерции автомобиля хватило, чтобы отбросить большую ее часть. Тяжесть двигателя тянула нос машины вниз, позволяя передним шинам найти опору на мелкой воде.

В этом не было изящества, и мотор начал кашлять к тому времени, как решетка появилась из воды, но у них получилось. Хуан вывел джип на берег, то крича на него, то упрашивая его, пока все четыре колеса не оказались на прочной земле.

– Тебе это понравилось, верно? – Макс немного побледнел. Хуан улыбнулся. – А ты не задумывался о том, как мы это погрузим назад на паром, когда работа будет закончена?

– Если помнишь, заполняя документы на аренду, я оплатил полную страховку. Сегодня для «Возьми машину напрокат» не самый счастливый день.

– Мог бы мне сказать, я бы купил подержанные шины, а не новые.

Хуан протяжно вздохнул, как долготерпеливый супруг.

– Нам с тобой никогда не договориться.

Он поставил машину сразу за линией прилива. Они с Максом обсуждали ту возможность, что аргентинцы, предвидя их появление на острове, устроят засаду. Пока Макс собирал кое-какое оборудование, Хуан осматривал берег в поисках следов недавних посетителей. Галька казалась непотревоженной. Никаких вдавлин вроде тех, какие при каждом шаге оставляли его ступни. Из разговора с Марком и Эриком он знал – это единственное место, где можно высадиться на остров, и потому уверился, что на острове давно никого не было.

Они привезли с собой дальнобойные детекторы движения на батарейках, которые могли послать радиосигнал тревоги на ноут Кабрильо. Хуан спрятал на берегу несколько таких детекторов, развернув их в глубину острова, чтобы их не привели в действие случайные волны. Вот все, что они могли сделать вдвоем.

Дорога, ведущая к яме, сильно заросла и стала жестким испытанием возможностей внедорожника передвигаться по пересеченной местности. Низкие деревца и кустарник исчезали под передним бампером и скрипели о днище. Повсюду виднелись свидетельства того, что, несмотря на таблички «частная собственность» и «проход запрещен», на остров продолжали приезжать. Несколько кострищ указывали, где устраивали ночевки местные подростки. На поляне валялся мусор, оставшийся после пикников, а на деревьях кое-где были вырезаны давно поблекшие инициалы.

– Должно быть, местная аллея влюбленных, – заметил Макс.

– Только не бери в голову лишнее, – улыбнулся Хуан.

– Твоей добродетели ничто не угрожает.

Непосредственно вокруг ямы почти ничего не изменилось с того времени, как братья Рониши впервые пришли сюда в декабре 1941 года, – за одним заметным исключением. Над отверстием уложили стальную плиту, прикрепив ее болтами к камню. Плита сильно заржавела – после того как ее установили по настоянию Джеймса Рониша, она 38 лет провела под открытым небом, – но по-прежнему оставалась прочной. Марк предупредил их об этом, и они подготовились.

Истинное различие делалось заметно у берега, где поперек узкого пролива были установлены бетонные пилоны. Пролив перегородили, когда Дуэйн Салливан пытался осушить яму, потому что это был наиболее вероятный источник поступления воды, которая ежедневно побеждала его мощные насосы. С тех пор пролив снова наполнился, но вода выглядела застоявшейся: дамба мешала ей смешиваться с водами океана.

Хуан начал разгружать оборудование, а Макс потащил кислородно-ацетиленовый резак к громадному куску стали. Сама плита была слишком толстой, чтобы ее разрезать, и он атаковал головки болтов. Факел давал температуру выше шести тысяч градусов, и у болтов не было ни малейшего шанса. Макс срезал все восемь и погасил шипящее пламя. Ветер с моря быстро унес запах оплавленного металла.

Буксирный крюк лебедки, присоединенной к бамперу внедорожника, закрепили за плитой, и, когда Хенли постепенно выбрал слабину, стальная плита легко скользнула по камням, открыв зияющее отверстие, которое десятилетиями интриговало людей.

– Не верится, что я собираюсь нырнуть в Яму Сокровищ, – сказал Хуан. – В детстве я следил по газетам за экспедицией Дуэйна Салливана и мечтал оказаться в его команде.

– Должно быть, об этом знают только на западном побережье, – отозвался Макс. – До разговора с Мерфом и Стоуном я никогда об этом месте не слышал.

– К тому же у тебя нет воображения, – поддразнивал Хуан, повторяя замечание, которое чуть раньше сделал Эрик Стоун.

Оборудование для ныряния, заказанное в Сиэтле, было самым новым и лучшим. Шлем Хуана закрыл все лицо, оптический кабель позволял передавать голос и изображение Максу на поверхность. Маленькая камера, смонтированная на боку шлема, должна была позволить Максу видеть все, что делает Председатель. Нырять в одиночку, особенно под землей, всегда опасно, но, если с Хуаном в яме что-то случится, Макс будет знать об этом и сможет помочь.

– Ты готов? – спросил Макс, когда Хуан застегнул поверх гидрокостюма инструментальный пояс.

Кабрильо показал: «хорошо». Ныряльщики никогда не поднимают большие пальцы, если идут под воду.

– Следи по компьютеру за детекторами движения. Если хоть один сработает, скорее вытаскивай меня на поверхность.

Макс убрал свой пистолет за спину, за пояс, а пистолет Хуана положил на сиденье рядом с собой.

– Вряд ли они придут, но мы готовы.

Хуан пристегнул к поясу крюк лебедки и осторожно сполз с металлической плиты в Яму Сокровищ. У него не было никакого представления о том, глубоко ли ему предстоит спуститься, – в шурфе царил мрак. Ему еще предстояло надеть шлем. Воздух пропах гниющими водорослями и йодом.

Свет галогенной лампы проникал в темноту всего на несколько футов, потом яма поглощала его.

– Готов? – спросил Макс.

– Майна, – ответил Хуан, надел шлем и пристегнул к горловине костюма. Из баллонов на спине пошел свежий и холодный воздух.

Лебедка отматывала трос с постоянной скоростью шестьдесят футов в минуту. Хуан разглядывал каменные стены ниже толстых деревянных опор, установленных здесь когда-то неизвестным или неизвестными. Там, где братья Рониш затыкали щели паклей, преграждая путь просачивающейся воде, экспедиция 1978 года пользовалась быстро застывающим гидроотверждаемым раствором, заполнившим все возможные отверстия, и, судя по их внешнему виду, эта изоляция еще работала. Стены ямы были совершенно сухие.

– Как дела? – донес оптико-волоконный кабель сверху вопрос Макса.

Темнота словно тянула Кабрильо за болтающиеся ноги.

– Да просто вишу. Я глубоко?

– Примерно сто футов. Что-нибудь видишь?

– Темноту. Много-много темноты.

На глубине в сто сорок футов Хуан увидел внизу на воде отражение света своего фонаря. Вода была совершенно неподвижна. Опустившись еще ниже, он наконец увидел свидетельства того, что яма по-прежнему соединена с морем. Камень был влажным от прилива, на нем, как гроздья черного винограда, висели мидии, ожидая возвращения воды. Он видел также, что доступ океанической воды ограничен. Уровень подъема воды составлял всего несколько футов.

– Подожди секунду, – приказал Хуан.

– Похоже, ты добрался до воды, – отозвался Макс, следя за происходящим по экрану ноутбука.

– Хорошо, опускай помедленней. – Хуан не знал, что скрывается под водой, и не хотел на что-нибудь наткнуться. – Опять стоп.

Его ноги коснулись воды, и он попробовал нащупать под поверхностью какое-нибудь препятствие. Но ничего не нашел.

– Ладно, майнай еще на фут.

Так повторялось, пока Председатель не ушел под воду полностью и не убедился, что в яме чисто. Он выпустил немного воздуха из компенсатора плавучести, чтобы погрузиться на всю длину троса.

– Видимость около двадцати футов, – доложил он. Даже сквозь гидрокостюм он чувствовал холод объятий Тихого океана. Только его фонарь рассеивал стигийскую тьму. Солнечный свет не проникал на такую глубину. – Трави помалу.

Кабрильо поплыл в глубину. Достигнув дна на глубине в восемьдесят футов, он понял, что Дуэйн Салливан – мошенник. Он прекратил работы под предлогом двух несчастных случаев, в то время как на самом деле они, похоже, добрались до дна, только чтобы обнаружить, что яма пуста. Они убрали весь мусор и ничего не нашли. Хуан провел рукой по тонкому слою ила на каменном полу. Слой ила доходил только до костяшек. Под ним поверхность под кончиками его пальцев была гладкой, словно ее специально выровняли. Примечательной казалась лишь ниша размером с человека сразу над дном ямы.

– Думаю, это пустышка, – сказал Хуан Максу. – Здесь, внизу, ничего нет.

– Вижу.

Макс настроил изображение на большую резкость из-за мути, поднятой движениями Кабрильо. Пробежавшая рядом белка помедлила, гневно дернула хвостом и исчезла.

Внезапно внимание Макса привлек какой-то звук. Не сигнал тревоги, но что-то гораздо худшее. Приближался низко летящий вертолет. Он шел над самыми гребнями волн, и поэтому остров маскировал шум его винтов, пока вертолет буквально не повис над ними.

– Хуан! Вертушка!

– Вытаскивай меня! – крикнул Кабрильо.

– Вытащу, но к тому времени как ты поднимешься, здесь уже все будет кончено.

Этот ход аргентинцев они обсуждали, но у них не было от него защиты. У Хенли оставалось всего несколько секунд на действия.

Судя по звуку, вертолет как будто направлялся к берегу, туда, где высадились они с Хуаном. Это было единственное разумное место для высадки. Макс вдавил кнопку управления лебедкой, чтобы поднять Кабрильо на поверхность, схватил с соседнего сиденья пистолет Хуана и выпрыгнул из внедорожника. И побежал от машины со всех ног, на ходу выхватывая собственный пистолет.

Он прикинул, что едва ли аргентинцы привезли в США своего пилота. А значит, парня за панелью управления просто наняли доставить аргентинцев на Пайн-Айленд. И если Макс быстро доберется туда, возможно, он помешает им сесть.

Всего через несколько сотен ярдов ноги у него горели, а сердце готово было разорваться в груди. Легкие судорожно старались втянуть больше воздуха. Лишние фунты веса в районе живота тянули его к земле, как якорь. Но он бежал сквозь боль, опустив голову и размахивая руками.

Мерный рокот винта изменился. Макс понял, что пилот заходит на посадку. Он буквально зарычал, выбегая на заросшую дорогу. Его шестьдесят с лишним лет словно растаяли. Он вдруг почувствовал, что словно летит над землей, едва касаясь ее ногами.

Хенли выбежал из леса. Перед ним расстилался пляж, а над песком висел гражданский вертолет «Джет Рейнджер». Вертолет медленно опускался, и ветер, поднятый винтами, безжалостно взбивал воду. Макс увидел очертания двух человек на заднем сиденье.

Дистанция была предельной для «глока», а Макса, когда он затормозил, трясло, но он поднял пистолеты. Отвел стволы от кабины вертолета и начал нажимать курки, рассылая пули направо и налево, так что выстрелы слились в непрерывный оглушительный грохот. За несколько секунд он воздвиг завесу из тридцати свинцовых пуль.

Он не знал, сколько пуль попали в вертолет, но знал, что попали. Задняя дверь распахнулась, и один из аргентинцев приготовился спрыгнуть на землю с десяти футов высоты. Пилот прибавил скорость и начал отворачивать.

Макс бросил пистолет, который держал в левой руке, и большим пальцем выщелкнул обойму из второго. Человек в двери пробрался вперед, пытаясь компенсировать наклон вертолета. Хенли со времен Вьетнама не перезаряжал оружие так быстро. Он вставил в «глок» новую обойму и передернул затвор раньше, чем аргентинец спрыгнул.

Он стал стрелять так же быстро, как раньше, в ушах звенело от взрывов. Парень в открытой двери вдруг дернулся и выпал. Не пытаясь сгруппироваться, он свалился в воду.

Хенли представлял себе, что происходило в «Джет-Рейнджере». Аргентинский майор орет, приказывая пилоту вернуться к острову, вероятно, угрожая оружием, а пилот стремится оказаться как можно дальше от психа, стреляющего по нему с берега.

Макс поставил новую обойму и стал ждать, кто победит в этой войне характеров. Через несколько мгновений стало ясно, что вертолет не вернется. Он летел прямо на запад, стараясь уклоняться от возможных выстрелов. За считанные секунды вертолет превратился в белую точку на сером небе.

Единственный вопрос, который оставался теперь у Макса, – убьет аргентинец пилота или нет. Шансы пилота ему не нравились. Эти люди уже доказали свою жестокость, и он сомневался, что они оставят в живых свидетеля.

Начиная наконец подниматься по берегу, он все еще тяжело дышал. Аргентинец, выпавший из «Джет-Рейнджера», плавал ничком примерно в пятнадцати футах от берега. Макс, целясь в него, вошел в ледяное море, стиснув зубы, когда вода дошла ему до пояса. Он схватил аргентинца за волосы и поднял из воды его голову. Глаза были открыты и неподвижны. Макс перевернул тело. Пуля вошла парню в сердце, и, если бы Макс в него целился, это был бы замечательный выстрел. А так – слепое везение.

В карманах убитого не было никаких документов, только немного наличных, размокшая пачка сигарет и одноразовая зажигалка. Макс забрал деньги и потащил тело к берегу. Когда вода стала достаточно мелкой, он принялся набивать карманы мертвеца камнями. На это ушло несколько минут, но постепенно тело начало тонуть. Макс оттащил его обратно на глубину и выпустил. Отлив утащит тело с грузом, и труп никогда не найдут. Макс поднял брошенный им пистолет и пошел назад.

Хотелось бежать, но тело не слушалось. Пришлось перейти на неровную трусцу, хотя колени по-прежнему возражали. До берега он добежал за неполных семь минут, а вот обратный путь занял не меньше четверти часа.

Макс думал, что увидит Хуана, но Председателя не было. К испугу Макса, лебедка не смотала трос. Макс осмотрел панель управления и понял, что по ошибке нажал кнопку «вниз». Взгляд на передний бампер показал, что трос с барабана полностью стравлен.

Макс опустился на заднее сиденье внедорожника и надел гарнитуру. И нахмурился, видя, что от камеры Хуана поступает только белый шум.

– Хуан, ты меня слышишь? Прием. – Макс должен был бы слышать дыхание Кабрильо, но в наушнике была только тишина, тишина, рождавшая ощущение непоправимого. – Хенли вызывает Кабрильо. Ты меня слышишь? Прием.

Он еще трижды пытался установить связь. И всякий раз, не получив ответа, тревожился все сильней. Макс решил не сматывать трос. Вместо этого он выпрыгнул из кабины и принялся вручную вытаскивать отдельный оптико-волоконный кабель. Через несколько секунд стало понятно, что кабель ни к чему не присоединен. Тонкая нить упала к ногам Макса, когда он лихорадочно рванул ее с земли.

Наконец появился противоположный конец, и Макс поднял его, осматривая место разрыва. Не похоже на чистый разрез. Пластиковое покрытие вокруг тонкого кабеля изорвано, словно терлось между двумя твердыми неровными поверхностями. Но он сам видел картинку на экране. В яме не было ничего, что могло бы вызвать такое повреждение. Тогда он запустил лебедку и со страхом ждал. Трос медленно поднимался из глубин. Как и оптический кабель, плетеная сталь словно перегрызена.

Макс кричал в глубину сырой ямы, пока не охрип, но возвращалось только эхо голоса очень встревоженного человека.

 

Глава 14

На фоне гигантских айсбергов, которым ветер и волны придали фантастические очертания, и неба, от горизонта до горизонта окрашенного в красный, «Орегон» все равно казался баржей-мусоровозом. Даже антарктическая чистота не могла изменить восприятие – перед вами был усталый старый фрейтер. Даже красивейшая рама не исправит уродливую картину.

Линда Росс замечательно провела корабль на юг. К счастью, погода ей благоприятствовала и льда было мало, пока они не оказались с подветренной стороны Антарктического полуострова. Тут Гомес Адамс в МД-520 сумел отыскать проход в айсбергах. Сильнейшая буря, охватившая большую часть континента, наконец стихла, но Гомес все равно сообщил, что полет был одним из самых трудных в его жизни – это сказал человек, зарабатывавший на жизнь перевозкой частей специального назначения за линию фронта.

Линда посмотрелась в старинное зеркало в своей каюте и решила, что из нее вышла бы отличная жена для мишленовского человечка. Она знала, что под многочисленными слоями антарктической одежды скрыта женщина весом в сто шестнадцать фунтов, но зеркало этого определенно не показывало. А ведь ей еще предстояло надеть пальто, чтобы спуститься в лодочный отсек.

Она посмотрела на экран компьютера, соединенного с системой датчиков корабля. Температура за бортом минус тридцать семь градусов, а из-за ветра кажется, что еще на двадцать градусов холоднее. Океан на точке замерзания. Атмосферное давление стабильное, но она знала, что это может внезапно измениться.

Именно ради этого она и покинула северную Миннесоту.

Линда выросла в семье военных, и никто никогда не сомневался в том, что и она будет служить. Она прошла подготовку по флотской программе ROTC в Оберне и прослужила пять лет. Работа ей нравилась, особенно связанная с морем, но она знала, что, делая карьеру, встретится с ограничениями. Флот ценил заслуги выше всех других военных отраслей, однако Линда знала, что ее миниатюрность и почти писклявый голос никогда не позволят назначить ее командиром. А ей больше всего на свете хотелось командовать собственным кораблем.

Проработав следующие восемнадцать месяцев в Объединенном комитете начальников штабов, она получила предложение пойти на повышение и заняться новой штабной работой. Пружины, на которые она могла бы нажать, не приблизили бы ее к кораблю, не говоря уж о командовании. Линда усмотрела знак свыше и признала свое поражение. Через месяц она была первым помощником на нефтяном танкере в Мексиканском заливе – с негласной договоренностью, что через год судно передадут ей.

Но потом в ее жизни произошел один из тех странных поворотов, которые приводят человека на совершенно непредвиденный курс. Ей позвонил адмирал, с которым она не была знакома, и рассказал, что есть работа в секретной группе. Когда она задала вопрос, почему звонят именно ей, адмирал ответил, что флот допустил ошибку, не оценив ее по достоинству, и есть способ эту ошибку исправить.

Линда не знала и никогда не узнает, что Лэнгстон Оверхольт из ЦРУ зондировал почву во всех службах США в поисках людей, которые с точки зрения руководящего состава подошли бы Корпорации. Именно так Кабрильо набрал большую часть своего экипажа.

Она отключила компьютер – мысль о здешнем холоде наполняла ее страхом – и вышла из каюты. Из-за сапог с теплозащитной прокладкой походка у нее была, как у чудовища Франкенштейна.

Лодочный отсек размещался в средней части судна с правого борта. Линда не торопилась. Одно из первых правил выживания в Арктике – не потей. Даже в расстегнутой одежде она чувствовала, как поднимается температура ее тела. Кто-то из экипажа, мимо кого она прошла, прошелся насчет ее габаритов в многослойном белом одеянии, но добродушно.

Наружная дверь отсека была заизолирована, но, прижав к ней пальцы, чтобы открыть, Линда вздрогнула от цепенящего холода, идущего от нее. И застегнула многочисленные слои одежды, прежде чем повернуть ручку.

Аппарель с тефлоновым покрытием была опущена, наружная дверь открыта, и антарктический климат обрушился на Линду в полную силу. Она громко ахнула, и на глазах выступили слезы. Черную воду возле корабля морщил ветер. Мимо проплывали мелкие айсберги, так называемые гроулеры. Другие двое из ее команды уже ждали. Франклин Линкольн, пожалуй, самый рослый член экипажа, сейчас казался попросту огромным. Линда видела только его черное лицо, улыбающееся из белого тканевого сугроба. Марк Мерфи словно затерялся в своем одеянии, как малыш, надевший ради семейного торжества отцовский костюм.

Линде протянули парку и шлем-маску со встроенной связью. Матрос проверил ее одежду на наличие разошедшихся швов, белой липкой лентой приклеил варежки, помог надеть рюкзак и протянул оружие. Они понесут с собой L85A2, английские штурмовые винтовки «буллап», переделанные фирмой «Хеклер и Кох». Оружейник корабля дополнительно модифицировал это оружие. Магазин располагался за курком, и оружие легко было снять с предохранителя и стрелять, не снимая варежек. Над коротким стволом размещалась мощная галогенная лампа.

– Я твой отец, Лея, – сказал Линк, очень похоже подражая Дарту Вейдеру Джеймса Эрла Джонса. В маске он очень походил на архизлодея.

– Я скорее поцелую вуки, – ответила она фразой из «Звездных войн». – Проверка связи. Ты нас слышишь, Марк?

– Да, но что такое вуки и кто такая Лея?

– Почти угадал, умник, – ответила Линда. – Не удивлюсь, если ты сменишь свое имя на Скайуокер.

– Пожалуйста, если так уж нужно, я буду Соло.

– Эрик, – позвала Линда. – Ты в сети?

Эрик Стоун сидел на своем обычном месте в оперативном центре. Он неизменно был на посту в самые трудные моменты этого плавания по той простой причине, что в отсутствие Председателя он лучше всех управлял кораблем.

– Слышу тебя, Линда.

– Отлично. Как только мы отвалим, уведешь корабль обратно, да подальше, за горизонт. Если понадобится срочная эвакуация, Гомес сможет прилететь за нами на вертолете. Но, пока я не узнаю, что тут произошло, «Орегон» пусть не будет виден с берега.

Тайная улыбка скользнула по губам Линды. О да, она тут командир.

– Вас понял, – сказал Эрик. – Мы будем еще одним куском льда, плавающим в море.

– Отлично, парни, по коням!

Линда прыгнула в запасной РИБ Корпорации.

При необходимости гидравлический отталкиватель мог выбросить лодку из «Орегона», разогнав ее как гоночный автомобиль, но команда предпочла плавный спуск в ледяную воду. Как только они погрузились, Линда запустила большие подвесные моторы. Их заранее прогрели до нужной температуры еще в гараже, поэтому Линда лишь сбросила обороты, и нос лодки начал медленно подниматься. Они были в пяти милях от берега, но залив, на берегу которого размещалась станция «Уилсон/Джордж», кишел дрейфующими айсбергами. Линде приходилось поворачивать то вправо, то влево, чтобы найти проход во льдах. Большинство айсбергов были немногим крупнее самого РИБа, но несколько гигантов величиной с гору вздымались к темнеющему небу.

Красота этого самого уединенного материка произвела на Линду должное впечатление.

В стороне от лодки в воде возникло какое-то движение, и показалась собачья морда тюленя. Животное некоторое время смотрело на них, потом исчезло в волнах.

До берега добрались за двадцать минут. Линда подвела лодку не к самому берегу, а к невысокому утесу, нависающему над водой. Здесь можно было укрыть РИБ от случайного взгляда и не брести к берегу вброд. Первым вышел Линк. Он привязал швартов к каменному выступу и использовал свою огромную силу, чтобы вытащить двух своих спутников из лодки.

Линда никогда еще не видела такого одинокого берега. Он был занесен тонким слоем снега, памятью о недавней буре. Неожиданный порыв ветра бросил ее на неподвижную фигуру Франклина Линкольна.

– Девочка, мы должны нарастить немного мяса на этих костях.

– Или держать меня подальше от Антарктиды, – ответила Линда. – До станции около мили.

Они были сыты по горло обсуждениями возможных событий и решили вести себя так, словно база захвачена враждебными силами. На осторожное приближение ушел час. С низкого хребта близ станции они долго разглядывали ее в бинокль.

Футуристическое сооружение из куполов и соединительных переходов казалось заброшенным. Они должны были бы слышать гул генератора, но слышали только вой ветра; изредка стукала дверь на петлях. Это ветер хлопал дверью служебного входа в гараж. В окнах станции везде было темно.

Холодок, пробежавший по спине Линды, не имел ничего общего с погодой. На зеленоватой картине в приборе ночного видения станция казалась необычайно чуждой и странной. Клубы снега напоминали духов, осужденных вечно скитаться в этом забытом месте.

– Что думаете? – спросила Линда, чтобы отвлечься от мрачных видений.

Марк повернулся к ней.

– Пару дней назад мне казалось, что я в кадре «Апокалипсиса сегодня». А теперь смотрю на базу из «Нечто».

– Интересное наблюдение, но я не об этом.

– По-моему, никого нет дома, – высказался Линк.

– Мне тоже так кажется. – Линда спрятала бинокль в сумку.

Теплая зимняя одежда делала свое дело, не подпуская холод к телу, но Линда никак не могла избавиться от комка, возникшего в желудке. С каждым медленным шагом к станции предчувствие беды усиливалось. Здесь произошло что-то плохое, понимала Линда, что-то очень плохое.

Никаких следов вокруг станции не было, а значит, после бурана отсюда никто не уходил и никто не появлялся здесь, хотя, возможно, перед бурей или во время нее кто-то приходил. Линк поднялся по лестнице у входа, держа винтовку наготове. Марк занял позицию за ним, и Линда осторожно потянулась к ручке. Дверь отворилась наружу, открыв полутемный вестибюль. Главная дверь в помещение была приоткрыта, и это означало, что сколько бы скрытого тепла ни задержал толстый изолирующий слой на стенах станции, оно давно рассеялось. Никакой надежды, что кто-то из ученых выжил, столько времени проведя на холоде.

Линда знаком приказал Линку действовать. Бывший «морской котик» кивнул и заглянул в дверь станции. Едва заметно вздрогнул и обернулся.

И сказал:

– Плохо дело.

Линда подошла к нему и тоже заглянула. Комната была разгромлена. По полу разбросана одежда. Шкафчики перевернуты и опустошены. Скамья, сидя на которой когда-то снимали обувь, перевернута и лежит на чем-то, что привлекло ее внимание. Это был труп женщины, посиневший от холода. Лицо как маской покрывал иней, на коже наросли крохотные сосульки, глаза из-за них казались непрозрачными. Но хуже всего была кровь – лужа крови, замерзшей под телом. Грудь женщины была вся в крови, на стенах – кровавые полоски и брызги.

– Выстрел? – спросила Линда, снимая лыжную маску.

– Нож, – буркнул Линк.

– Кто?

– Не знаю.

Прежде чем войти в комнату, он обвел помещение лучом установленного на винтовке фонаря, проверяя каждый квадратный фут. Линда и Марк вошли следом.

За десять напряженных минут они установили, что на станции все мертвы. Всего было тринадцать тел. Все с одинаковыми признаками страшной смерти. Большинство было убито ударами ножа и лежало в больших лужах собственной замерзшей крови. У двоих обнаружились травмы от ударов тупым предметом, словно кто-то забил их бейсбольной битой (у одного были сломаны оба предплечья – он определенно сопротивлялся, и кости оказались раздроблены). Еще в одного как будто выстрелили из ружья большого калибра, хотя Линду уверяли, что на станции нет огнестрельного оружия. Вообще нет на материке.

– Кого-то не хватает, – сказала Линда. – Зимний экипаж станции «Уилсон/Джордж» состоял из четырнадцати человек.

– Должно быть, это наш убийца, – сказал Марк.

– Пойду проверю гараж, – сказал Линк. – Сколько здесь было снегоходов?

– Два и два снегомобиля.

Несколько минут спустя – Линда рылась в ящике письменного стола – Марк окликнул ее из соседнего модуля. Его голос заставил ее вздрогнуть. Сказать, что от исследовательской станции и ее мертвых обитателей у нее мурашки бежали по спине, значило ничего не сказать. Волоски у нее на руках еще стояли дыбом. Она нашла Марка в одной из маленьких комнат экипажа. Он лучом фонаря освещал кровавые мазки на стене. Линда не сразу поняла, что линии не произвольны. Это была надпись.

– Что это значит?

Марк прочел вслух:

– Искалечить Геринга ради вороны Николь.

– Кто-то говорит, что их убил Герман Геринг?

– Не думаю, – рассеянно ответил Марк.

– Но это бессмыслица. Официально здесь не было никакой Николь. Я проверяла список.

Мерф не ответил. Губы его бесшумно шевелились, словно он снова и снова читал эту безумную фразу.

Секунды медленно сложились в минуту. Наконец Линда спросила:

– Что ты думаешь? Чья это комната?

– Не знаю.

Они осмотрелись и нашли книгу с надписью на форзаце «Собственность Эндрю Гэнгла».

– Кто он?

– Кажется, техник. Аспирант, если я правильно помню.

– А еще он убийца, в чем признался до начала убийств. Он не в себе. Больной.

– Серьезно? Алё! Тринадцать изувеченных тел. Да уж, больной.

– Я хочу сказать, он был болен. Афазия.

– Это что?

– Расстройство, когда больной перестает нормально владеть речью. Обычно это свидетельство инсульта, или травмы мозга, или влияния опухоли, или паркинсонизма, или болезни Альцгеймера.

– Ты можешь понять, что тут написано?

– Когда я учился в МИТ, у нас была такая игра с аспирантами-неврологами. Мы составляли предложения, словно больные афазией. А остальные должны были их расшифровать.

– Не часто бывал на свиданиях?

Марк не обратил внимания на шпильку.

– Обычно нужно было дать ключ вроде научной темы, иначе разгадать совсем невозможно. Здесь ключ убийство, многочисленные смерти, вот что.

– Да, но какое отношение имеет «Искалечить Геринга ради вороны Николь» к убийствам?

– Что едят вороны?

– Не знаю… все подряд?

– Падаль, – торжествующе сказал Марк. Хотя обычно он оказывался самым умным в группе, он все еще радовался, демонстрируя свой интеллект. – Вороны едят падаль. Трупы. В мозгу Гэнгла «падаль», «трупы» и «ворона» были синонимами.

– Значит, мы ищем другого нациста, не Геринга?

– Нет. Механизм афазии другой. Связи в сознании перемешиваются. Это могли быть созвучные слова или слова, описывающие взаимосвязанные объекты, или слова, напоминавшие Гэнглу что-нибудь из прошлого.

– Ага, значит «искалечить Геринга» может означать «я собираюсь»: «maim gerring» – «I am going».

– Вот именно. «Я собираюсь убить». Гэнгл пишет «я собираюсь убить ради» вместо «за». В его сознании два – половина четырех: two и four вместо to и for. Поменяйте числа и предлоги и получите «Я убью ради» вместо «я убью за».

– Отлично, умник, а при чем тут Николь?

Марк самодовольно улыбнулся.

– Это было легче всего. Николь Кидман играла в ужастике «Другие».

– «Я собираюсь убить других», – сказала Линда, завершая сложный перевод. – Погоди, разве афазия делает человека сумасшедшим?

– Обычно нет. Я думаю, восстать против товарищей его заставила основная, скрытая болезнь, которая и вызвала афазию.

– Какая, например?

– Об этом спросите у дока Хаксли. Я знаю про эти состояния только из-за давнишней игры в слова.

Неожиданный лязг заставил обоих вздрогнуть.

– Линда, Мерф, у нас гости, – разнесся по всей базе баритон Линка.

Оба схватили штурмовые винтовки с кровати, на которую их положили, и выбежали из страшной спальни Энди Гэнгла. Линка они встретили в гостиной.

– Что ты нашел?

– Кое-что странное, но об этом потом. С юга к нам приближается снегоход. Там расположена ближайшая к нам исследовательская станция аргентинцев, верно?

– Да, – ответила Линда. – Милях в тридцати ниже по побережью.

– Я видел ее, когда возвращался. У нас меньше минуты.

– Все наружу.

– Нет, Линда. Нам негде укрыться. – Лицо Линка стало озабоченным. – Нас засечь проще простого.

– Хорошо, найдите укрытие и сидите тихо. Будем надеяться, что они пришли на разведку и не станут устраиваться на постоянное житье. Если вас обнаружат, открывайте огонь.

– А что если это просто ученые, выясняющие обстановку? – спросил Марк. Вопрос разумный.

– Тогда они объявились бы неделю назад, когда их просило наше правительство. Ну, идите!

Тройка разделилась. Линда вернулась в комнату Энди Гэнгла. Потолок был из звукоизолирующей плитки, сделанной из похожего на картон материала и подвешенной на металлических подпорках. Ловкая, как обезьяна, Линда забралась на шкаф и стволом винтовки приподняла одну из плит. Между потолком и изолирующим куполом крыши обнаружилось три фута пространства. Линда положила винтовку на потолок и подтянулась на руках. Масса одежды страшно мешала ей, но, виляя бедрами и отталкиваясь ногами, Линда сумела до пояса просунуться в отверстие.

Она услышала, как с грохотом распахнулась входная дверь и чей-то голос выкрикнул что-то по-испански. Ей показалось, что это скорее был приказ, чем вопрос.

Извиваясь, она втянула ноги в узкое пространство и аккуратно вернула тонкую плиту на прежнее место. Поблизости проходила гибкая изолированная труба, соединенная с потолочной решеткой, по ней в комнату поступал теплый воздух. Линда вытащила серебристую трубу из решетки и посмотрела вниз. Теперь у нее был отличный обзор с высоты птичьего полета.

Адреналин, хлынувший в кровь, когда Линда услышала предостерегающий крик Линка, быстро исчезал, и она опять ощутила холод. Ей не надо было бороться с ветром, но температура в узком пространстве равнялась температуре окружающей среды, то есть тридцати с лишним градусов ниже нуля. Лицо у нее онемело, кончики пальцев начали терять чувствительность, несмотря на толстые варежки. Хуже всего сейчас для нее было сохранять неподвижность, но именно к этому ее вынуждали обстоятельства.

Внизу снова прозвучала гортанная испанская речь. Линда закрыла глаза, представляя себе солдат, рыщущих по базе, как чуть раньше рыскала она со своей командой. Что они подумают об этой бойне? Да и есть ли им до нее какое-нибудь дело?

Неожиданно в спальню вошел мужчина в белом арктическом костюме, с большим пистолетом в руке. Лицо закрывала маска, почти такая же, как у Линды. Как и Марк, он уставился на кровавую надпись на стене.

Все произошло так быстро, что Линда никак не могла бы предотвратить это. Капля прозрачной жидкости сорвалась с ее носа и упала на плечо мужчине. Тот смахнул ее, не поворачивая головы, и отправился на дальнейшие поиски.

Как только он вышел из комнаты, Линда пришла в движение. Как паук, цепляющийся за свою паутину, она на четвереньках пробежала вдоль центральных поддерживающих потолок опор. Они не предназначались для того, чтобы выдерживать тяжесть взрослого человека, и она опасалась, что арматура, удерживающая их, подломится.

Неожиданно послышались выстрелы. Плита, за которой она только что пряталась, разлетелась в мелкую пыль и осыпалась в спальню. Еще два выстрела разнесли еще две плиты. Пули пробили внешнюю крышу, и в отверстия просочилось слабое солнце.

Воспользовавшись грохотом выстрелов и мгновенной сопровождающей их глухотой, Линда скользнула по более широкой шахте к началу вентиляционной системы. Там, в большой трубе, ей было легко спрятаться. Ее винтовка была снята с предохранителя.

Линда знала: нельзя задерживать дыхание, дышать надо медленно и мерно. Когда сердце колотится, возникает потребность в кислороде. Крыша над ней вдруг стала четко видна, освещенная лучом фонаря.

Аргентинец понял – ему на плечо упала капля какой-то жидкости, но на базе было так холодно, что любая жидкость должна была замерзнуть. И он что-то заподозрил.

Дыши, Линда, дыши. Он тебя не видит, и он слишком крупный, чтобы забраться сюда.

Прошло десять самых напряженных секунд ее жизни. Десять секунд, в которые она сознавала, что он просто для забавы может выстрелить в вентиляционную трубу и пробить ей голову.

В комнату вошел кто-то еще – тяжелые шаги, выкрикнутый вопрос. Последовал напряженный разговор, свет вдруг скользнул прочь, и Линда поняла, что люди вышли из комнаты.

Она приказала телу расслабиться и тихо-тихо чихнула.

Хуже всего, подумала Линда, было бы погибнуть из-за соплей. Вот о чем она не расскажет никому. Она зарылась лицом в меховой воротник парки и приготовилась ждать, пока отряд аргентинцев уйдет, ждать сколько придется.

 

Глава 15

Кабрильо ждал, когда лебедка начнет поднимать его, но ничего не происходило. Потом он понял, что ждал зря: трос продолжал опускаться, образуя петлю под ним, висящим в воде, постоянно увеличивающуюся петлю. Макс нажал не на ту кнопку. Хуан попытался вызвать его по связи, но ответа не получил. Хенли отправился в одиночку разбираться с аргентинской угрозой. И в спешке обрек Хуана на заточение в Яме Сокровищ.

Благоразумнее всего было бы подняться на поверхность, руководствуясь таблицами подъема, заученными десятилетия назад, и ждать возвращения Макса. Но Хуан не был из тех, кто упускает возможности, поэтому он перевернулся и снова поплыл ко дну. Нет смысла уходить, пока он не уверен, что ничего не упустил.

Вначале он осмотрел нишу, рискнув даже забраться в нее и проверить, не приводит ли она в действие какое-нибудь приспособление. Вырубленный камень вокруг него не скрывал ничего любопытного. Хуан опустился ниже. Муть, поднятая им со дна, уже осела. Он расчистил место, где стена соединялась с полом. Что-то привлекло его внимание. Из прикрепленных к икре ножен Хуан достал нож и провел вдоль стыка. Острие исчезло в крохотной щели между стеной и полом. Он попробовал в другом месте – то же самое.

Еще три попытки убедили его в том, что пол вставлен в Яму Сокровищ как пробка. В глубине что-то было, спрятанное под фальшивым дном.

Он на мгновение задумался. Должен же быть способ добраться туда! Рониши его узнали. Кабрильо медленно проплыл вокруг, вдоль периметра пола, продолжая светить фонарем в место соединения. И нашел, в углу. Между полом и небольшим выступом стены был втиснут камень.

Хуан не тронул его. Напротив, подтянул колени к груди и ногами ударил в пол. От удара боль прошла по всему телу, но пол едва заметно дрогнул. Хуан опять посмотрел на нишу.

Хитро, подумал он. Очень, очень хитро.

Он вернулся к каменному клину и приготовился. Он понятия не имел, сколько времени в его распоряжении, но решил, что нужно действовать быстро. Протянув руку, он вытащил камень и как можно быстрее поплыл к нише. Там, где секунду назад он слышал только свое дыхание, яму неожиданно заполнил скрежет камня по камню.

Клин удерживал на месте дно шахты, которое было огромным поплавком. Хуан метнулся в нишу в ту самую минуту, когда покрытый илом пол поравнялся с ней. Он как можно глубоко вжался в углубление. У создателей ямы не было громоздких аквалангов, поэтому было очень тесно. Хуан с благоговением смотрел, как всплывает пол. Он поднялся выше колен, выше талии и продолжал подъем. Не ринулся к поверхности, а всплывал размеренно и достойно.

Хуан сообразил, что оптоволоконный кабель зажало между поплавком и стеной, и молча помолился, чтобы его не перерубило. Но не успел он об этом подумать, как мимо него проплыл перетершийся конец в изорванной оболочке. Чуть позже проплыл ко дну и перерезанный трос.

Он не знал, когда поплавок остановится, но решил, что он должен остановиться, иначе семьдесят лет назад братья Рониши погибли бы.

Одна тайна раскрылась, когда он впервые смог взглянуть на боковой срез гигантского поплавка. Верхняя его часть представляла собой тонкий шифер, а все остальное было металлическим. На стук пол отозвался гулким звуком. Металл выдержал столетия погружения в соленую воду, потому что создатель покрыл его тонким слоем золота. Золото не ржавеет и могло веками защищать металл.

На золоте были отметины, тонкие царапины, как будто кто-то соскреб часть ножом. Он представил себе, как один из мальчиков Ронишей решил, что весь поплавок из золота, но потом убедился, что это лишь поверхностный налет меньше миллиметра толщиной. Там, где нож оставил царапины, Хуан видел, что под золотом поплавок бронзовый. Хотя этот металл сопротивляется коррозии лучше стали, но Хуан догадывался, что еще через несколько десятилетий море найдет способ проесть его через царапины. Полый поплавок заполнится водой, и ловушке больше никогда не работать.

Кабрильо оценил высоту цилиндра в десять футов; когда его дно прошло наконец над его головой, оно остановилось точно вровень с верхней границей ниши. Должно быть, натолкнулось на другой небольшой выступ стены, которого Хуан не заметил при спуске. Он поразился инженерному мастерству, которого требовала такая работа.

Он выплыл из ниши и посмотрел наверх. На нижней стороне «поплавка» была ручка. Хуан ухватился за нее и потянул. Плавучесть сооружения была так идеально рассчитана, что ему удалось немного опустить эту огромную конструкцию. Он понял, что сможет выбраться, если привяжет к ручке свой грузовой пояс и позволит «поплавку» вернуться на дно, пока сам будет ждать в нише. Должно быть, то же проделали Рониши, только их груз потом отпал. Хуан спустился туда, где было дно шурфа, а потом еще ниже.

Точно в центре настоящего дна Ямы Сокровищ он увидел груду камней с пляжа. Противовес братьев Ронишей. Мешок, в котором когда-то лежали камни, давно растворила соленая вода Тихого океана. Другое открытие, сделанное Хуаном, было гораздо интереснее. От основной вертикальной шахты отходил низкий туннель.

Кабрильо проплыл в него, задевая баллонами потолок – проход был очень узкий. Туннель резко поворачивал вверх, и несколько раз Хуану пришлось останавливаться, чтобы выпустить избыток азота из системы. Он проверил запасы кислорода. Если не задерживаться, хватит.

Свет его фонаря неожиданно отразился от чего-то вверху. Он приближался к поверхности, хотя по-прежнему оставался на глубине в несколько сотен футов под землей. Он также рассчитал, что человек может проплыть от ниши до этого места на одном вдохе, если вода достаточно низкая.

Хуан медленно всплывал, вытянув руки над головой на случай неожиданного препятствия. И вынырнул в гроте размером со спальню, со сводом высотой семь футов. Он понял, что грот наверняка природное образование: на то, чтобы вырубить такой в скале, ушли бы многие годы.

Луч его фонаря прошелся по темному камню и остановился на каком-то предмете, висевшем на стене.

– Это еще что за черт? – спросил Кабрильо вслух голосом, глухим от благоговения и из-за камня вокруг.

Над самой водой на стене висела пластинка из какого-то металла. Бронза, предположил он. На ней были ряды значков, похожих, по его мнению, на китайские иероглифы, и очертания побережья с глубоко вдающимся в сушу заливом. С тех пор как аргентинцы явились в дом Джеймса Рониша, Хуан подозревал, что Яма Сокровищ не имеет никакого отношения к пирату восемнадцатого века, но такого он не ожидал. Что здесь делает табличка с китайскими иероглифами?

Что еще важнее, кому и зачем она понадобилась?

Кабрильо всегда доверял своему чутью. Оно ни разу не подводило его за годы службы в ЦРУ и тем более в Корпорации. По неизвестным причинам кто-то очень постарался спрятать табличку и в то же время устроить так, чтобы ее могли найти. Логика такого решения ускользала от Хуана, и ему оставалось лишь надеяться, что мотивы этого поступка объяснит надпись. Хуан понял: наткнулся на нечто значительное, и, хотя еще не знает, на что именно, это гораздо важнее потерпевшего крушение дирижабля и сбитого спутника.

Оптический кабель был разорван, и он не мог снять пластинку на видео, поэтому он достал из поясной сумки маленький цифровой фотоаппарат и извлек его из водонепроницаемой оболочки. Сделал несколько десятков снимков. После долгого пребывания в темноте вспышка ослепляла.

Потом Хуан снова ушел под поверхность и, светя себе фонарем, вернулся в главный ствол, заставляя себя не думать о загадке, а сосредоточиться на погружении.

Добравшись до гигантской затычки-поплавка, он расстегнул свой грузовой пояс и прикрепил его к ручке, которую – китайцы? – оставили именно для этой цели. Загадке Ямы Сокровищ намного больше ста лет, подумал он. Когда китайцы пробыли в штате Вашингтон так долго, чтобы приспособить для своих нужд систему пещер?

Сосредоточься, Хуан.

С прицепленным в нужном месте поясом отлично уравновешенный полый цилиндр начал очень медленно погружаться. Хуан втиснулся в нишу и пережидал, пока сооружение пройдет мимо него. И помогал, нажимая ладонями на бок «поплавка». Через несколько мгновений он смог подняться на поверхность. Подниматься без грузового пояса было трудно, приходилось бороться с положительной плавучестью, особенно во время остановок для декомпрессии. К тому времени как его голова вынырнула из воды, кислородные баллоны опустели.

Хуан содрал с головы шлем и жадно глотал соленый воздух. Угол наклона солнечных лучей изменился, в яму проникало сверху немного света, это было приятно. Он провел вокруг лучом своего фонаря, напрасно пытаясь найти буксирный трос. Думать о последствиях, если что-то случится с Максом, было слишком страшно. Подъем на двести футов без специальных приспособлений не по плечу даже ему. Хотя лишиться самого близкого друга еще хуже.

Он крикнул вверх, в шахту. Не похоже было, что ему хватит емкости легких, чтобы его услышали наверху. Он высвободился из снаряжения и позволил баллонам уйти на дно. Гидрокостюм опрокинул его, и теперь он лежал на спине. Хуан снова и снова начинал кричать. Потом ему пришло в голову, что, если с Хенли покончено, он зовет к себе аргентинцев. Как будто они сами не догадаются. Но то, что наверху не стреляют, хороший знак: Макс разобрался с аргентинцами.

– Привет! – послышался далекий голос сверху.

– Макс?

– Нет. Аргентинский майор.

Это Макс.

– Вытащи меня отсюда! – потребовал Хуан.

– Секунду.

Несколько минут ушло на то, чтобы спустить в шахту трос, и еще столько же, чтобы вытащить Кабрильо из Ямы Сокровищ, но это была одна из лучших поездок в его жизни. Когда он поравнялся с краем ямы, Макс протянул руку, и Хуан выбрался из шахты. Макс быстро отключил лебедку, чтобы она не протащила Кабрильо по камням.

– Что ж, день определенно был интересный, – небрежно заметил Макс.

– Что случилось?

– Они пытались высадиться на пляж, но, когда я расстрелял по ним пару обойм, пилот струсил. Одного из них я уложил. А где был ты, не поделишься?

– Если скажу, ты не поверишь.

– А ты попробуй.

Пока они упаковывали снаряжение и ехали к берегу, Кабрильо рассказал о своих находках. Последним большим предметом в багажнике «форда» оказался надувной плот с подвесным мотором. Пока Хенли готовил плот к плаванью на материк, Хуан ножом пробил бак их внедорожника. Машину взяли напрокат по фальшивому удостоверению и проследить его было невозможно, но в машине остались следы, которые легко обнаружили бы криминалисты, поэтому ей предстояло сгореть.

Они подождали на берегу, чтобы убедиться, что от «эксплорера» ничего не осталось, кроме обожженной груды металла. Чтобы доплыть до деревушки Ла-Пуш, потребовалось меньше времени, чем чтобы найти попутку до ближайшего крупного города. Пришлось ехать в кабине полуприцепа, который перевозил лес, и Хуан вспомнил свои приключения в Аргентине, где участвовала почти такая же фура.

* * *

Рев мощного дизеля снаружи возвестил, что аргентинцы завели снегоход и покидают станцию «Уилсон/Джордж». Прошло пятнадцать минут с тех пор, как Линда укрылась в тесном пространстве под потолком. Теперь, уверившись, что аргентинцы ушли, Линда вскрыла одноразовый тепловой пакет и прижала к лицу. Пальцы рук и ног она сумела уберечь от обморожения, непрерывно сгибая и разгибая их в варежках и обуви. Однако скулы и нос были на грани обморожения. Боль, вызванная притоком крови, была мучительной, но желанной: она означала, что серьезного ущерба нет.

И поскольку выстрелов Линда не слышала, она поняла, что остальные члены ее команды остались в надежном укрытии.

Линда неловко спустилась со своего насеста и молча прошла к выходу из станции, чтобы убедиться, что снегоход действительно ушел. К тому времени как она вернулась в комнату отдыха, появились Линк и Марк.

– Я слышал стрельбу, – сказал Линк, озабоченно морща лоб. – Ты в порядке?

Она кивнула.

– Чуть-чуть не спалилась, но обошлось. А вы, парни, где прятались?

– Я просто лег рядом с одним из трупов, – сказал Марк. – Парень, проверявший комнату, на меня даже не посмотрел.

– Я был в шкафу под грудой одежды. Думаю, увиденное их порядком испугало. Искали кое-как.

– Я знаю, каково им было, – сказала Линда, стараясь не смотреть по сторонам, на мрачную картину бойни. – Линк, ты, кажется, что-то нашел в гараже?

– Да, но ты должна сама на это взглянуть.

Вновь надев маски, трое по огороженной столбиками дороге прошли к зданию со сводчатой крышей. Дверь по-прежнему хлопала на ветру – этот размеренный стук был единственным признаком жизни на базе. Электричества не было, поэтому в гараже царила такая тьма, что его стены терялись во мгле. Ослепительно яркие лучи фонарей, словно лазеры, разрезали мрак. Снегоходы – их было два – походили на гибрид танка с пассажирским фургоном. Верх шипованных гусениц «катерпиллера» приходился Линде вровень с бедрами. Корпус покрывала ярко-оранжевая краска, чтобы машину легко было заметить на снежных полях за станцией.

– Сюда.

Линк провел их к верстаку вдоль боковой стены гаража.

Среди обычного беспорядка – инструменты, масленка, жестянки из-под масла, замерзшие тряпки – стоял сундук длиной три фута. Линк поднял крышку.

Линда не сразу поняла, что видит. В сундуке лежало еще одно тело, но в отличие от остальных оно было мертво и подвержено воздействию стихий уже какое-то время. Это была скорее мумия, чем труп, большую часть лица падальщики отъели еще до того, как тело заледенело. Одежда казалась странной. Не современный арктический костюм, а какая-то стеганая коричневая куртка и брюки, чересчур тонкие для таких мест. Шапка на замерзших черных волосах тоже была необычная. С двумя козырьками и узким кантом.

– Я бы сказал, этот парень пролежал тут на морозе лет сто, а то и больше, – сказал Марк, осматривая тело.

Линда заметила:

– Может, китобой? Заблудился и не нашел дороги к судну?

– Возможно. – Марк посмотрел на Линка. – Карманы обыскал?

– Я – нет, приятель. Я глянул и закрыл крышку. Но наш пропащий – да, до меня.

Линда совсем забыла, что они нашли не всех четырнадцать членов экипажа станции.

– Ты нашел Энди Гэнгла?

– Того чувака? Его так звали? Он в глубине гаража. Поуродованный.

Доведенный болезнью, которая заставила его убить товарищей, Энди в конце концов покончил и с собой. Он уселся спиной к стойке с запасными инструментами и так сильно оттянул нижнюю челюсть, что едва не выломал ее. Умер он то ли от мороза, то ли от потери крови, засунув кулак в рот, словно старался добраться до того, что засело в его мозгу.

Что-то ярко блеснуло в его второй руке. Марк вытащил это из закоченевших пальцев. Кусок золота, теперь бесформенный, но когда-то это было украшение. На полу возле мертвого Гэнгла лежал молоток. Когда Марк посветил на него, стали видны блестки золота на головке.

– Он расплющил его этим молотком?

– Зачем?

– А зачем он проделал все остальное? Больной.

– Что это было?

– Трудно сказать. Какая-то фигурка.

– Это чистое золото?

– Я бы сказал, здесь не меньше двух фунтов. Примерно тридцать тысяч долларов.

Марк коснулся рюкзака, лежавшего в пределах досягаемости Гэнгла. А когда поднял его, послышался звон, словно внутри пересыпались обломки стекла. Марк заглянул в него и высыпал его содержимое на пол.

Невозможно сказать, что первоначально было в рюкзаке – оттуда высыпались только непрозрачный зеленоватый песок и маленькие камешки того же цвета. Как и золотую статуэтку, Энди Гэнгл бил по неизвестному предмету молотком, пока не остались лишь пыль и обломки величиной с ноготь большого пальца.

В рюкзаке была также странная трубка, как будто отлитая из бронзы. Один конец ее был закрыт, второй отлит в форме чешуйчатой головы дракона. Поверхность трубки была вырезана фестонами для придания сходства с чешуей дракона. Марк внимательно рассмотрел ее.

– Это пистолет.

– Что?

– Смотрите, вот тут, в закрытом конце, отверстие для фитиля или свечки. Это заряжающийся с дула пистолет на один выстрел.

– Дракон, все дела… похоже, китайский…

– И древний, – добавила Линда. – Полагаю, все эти штуки идут в комплекте с нашим загадочным другом из сундука?

– По-моему, да, – добавил Линк.

– Странно, – высказал свое мнение Марк.

Линк спросил:

– Что теперь?

– Доложим о находках на «Орегон», пусть дадут знать ЦРУ, что здесь произошло. Думаю, Оверхольт захочет, чтобы мы наведались и на аргентинскую базу, посмотрели, что там. В материалах, которые я читала при подготовке, говорилось, что на их базу никто не заглядывал уже два года. Опередим его и сгоняем туда сами.

– Не пойду пешком тридцать миль по Антарктиде, – заныл Марк.

Линда похлопала по корпусу ближайшего снегохода.

– Я тоже.

Связавшись по радио с «Орегоном» и выполнив просьбу доктора Хаксли – взять образцы тканей и крови Энди Гэнгла и мумии из сундука, – они потратили больше часа на то, чтобы завести одну из больших машин. Без электричества не работал встроенный подогреватель двигателя, и горючее стало вязким, как смола. Его пришлось выкачать и дважды разогревать на походной печке, потому что в первый раз оно чересчур быстро остыло и двигатель не завелся. Несмотря на свое хипстерство, Марк Мерфи оказался умелым механиком.

От вентиляторов снегохода шло весьма желанное тепло, а всего в нескольких милях от «Уилсон/Джорджа» машина прогрелась настолько, что они расстегнули парки и сняли толстые варежки поверх перчаток из гортекса. Линк вел, а Линда уступила место стрелка Мерфу.

Она решила, что им следует обогнуть базу по снежному полю и подъезжать к аргентинскому лагерю с востока. Так близко от Южного полюса компас был бесполезен, но в снегоходе имелся спутниковый навигатор. Он тоже был не вполне надежен – созвездия, которые спутник использовал при триангуляции, часто заходили за горизонт. Систему разрабатывали не для перемещений в районе полюса. В помощь GPS на базах были устроены станции ретрансляции, но в основном на другом краю материка, где сосредоточена большая часть исследовательских лагерей.

Пейзаж представлял собой непрерывную девственную белизну. Даже далекие горы все еще покрывал зимний снег. Весной часть его растает, обнажив серые гранитные склоны, но сейчас они стояли укутанные мантией замерзшего снега.

В отличие от других частей Антарктиды, где толщина льда составляла мили, здесь вероятность провалиться в трещину была невелика, поэтому Линк вел машину быстро. Гусеницы легко цеплялись за иссеченную ветрами поверхность.

– Считается, – сказал Марк, чтобы рассеять скуку, – что горы слева от нас – продолжение южноамериканских Анд.

Никто не поддержал разговор, и Марк умолк.

Через три часа однообразной езды они оказались в двух милях за аргентинской исследовательской станцией. Учитывая милитаристский характер нынешнего буэнос-айресского режима, они полагали, что встретят какой-то периметр безопасности, скорее всего патрули на снегоходах. Линда решила, что подъехать на две мили достаточно. Отсюда они пойдут пешком.

Линда и Марк застегнули парки. Марк должен был остаться в снегоходе, чтобы время от времени включать двигатель и не давать ему остыть и чтобы сразу тронуться с места, если возникнут неприятности. Они взяли оружие и выпрыгнули на лед. Было темно, но тучи разошлись, и снег блестел в лунном свете.

Ночь была странно тихой. Казалось, исчезли все звуки на земле, кроме их дыхания и скрипа обуви. Они словно шли по чужой, негостеприимной планете. В каком-то смысле так оно и было, ведь без защитных костюмов они не продержались бы и пяти минут.

Линда зачерпнула из ящика для инструментов и положила в карман горсть гаек и шайб. Примерно каждые пятьдесят футов она бросала одну из них на землю. На фоне белого снега металл казался черным и был легко заметен. Она несла переносной навигатор, но металлические «крошки» для нее были устаревшей, не технической страховкой.

Они прошли около мили, когда Линк неожиданно плашмя упал на землю. Линда плюхнулась рядом с ним и принялась осматривать горизонт.

– Ничего не вижу, – прошептала она.

Линк на локтях прополз вперед. Повторяя все его движения, она увидела наконец, что он заметил. Колеи, оставленные на снегу снегоходом. Они были правы, соблюдая осторожность. Аргентинцы патрулируют свою базу.

– Это заставляет задуматься, что они так охраняют, – сказал Линк.

– Давай узнаем.

Они снова встали и пошли вперед. Бывший «морской котик», Франклин Линкольн всегда был настороже, но сейчас двигался с еще большей настороженностью, чем обычно. Непрерывно вертя головой из стороны в сторону, он изучал местность впереди и каждые несколько минут стаскивал капюшон парки, чтобы прислушаться, не раздастся ли характерный рев приближающегося снегомобиля.

С тыла аргентинскую базу защищал низкий неровный кряж. Там ветер кое-где сдул снег и лед, обнажив каменистые скальные выступы, черные, как полночь. Подниматься было не особенно трудно, но они двигались медленно, очень осторожно. Толстая обувь мало годилась для такой задачи, а еще они постоянно высматривали патрули.

Они добрались до вершины и, прежде чем заглянуть за нее, достали и подготовили приборы ночного видения.

Линда не знала, чего ожидать. Она полагала, что аргентинская станция должна напоминать станцию «Уилсон/ Джордж», но под ними, между холмами и морем, раскинулось нечто поразительное. Это не была изолированная небольшая исследовательская станция, как утверждала аргентинская сторона, но разросшийся поселок, так искусно замаскированный, что невозможно было определить его размеры. Десятки зданий стояли на том, что на первый взгляд напоминало шельфовый лед, но на самом деле было конструкцией из материала, которому придали сходство со льдом. Поскольку природа не признает прямых углов, в очертаниях построек преобладали скругленные линии, чтобы скрыть их природу от наблюдения со спутников.

Еще больше базу маскировали огромные белые палатки. Линда решила, что они из кевлара, чтобы противостоять стихиям. Еще аргентинцы соорудили большой док с несколькими причалами, и все это тоже из поддельного льда.

Природный залив, с которым граничило это хозяйство, был свободен ото льда, если не считать десятка высоких айсбергов. Линда направила бинокль на один из них и увеличила изображение. Что-то в нем было неправильное. Айсберг выглядел настоящим, но слишком высоким для своего основания. Недавний буран перевернул бы его. Всех их. И тут она поняла, что они тоже искусственные.

Нефтяные платформы. Вот что это было такое – небольшие нефтебуровые установки в прибрежной зоне.

Теперь, когда она поняла, что именно построили здесь аргентинцы, ей стало ясно: три необычных холма у причала на самом деле – гигантские цистерны, погребенные под наземными укреплениями. И скважины не разведочные. Тут шла полномасштабная промышленная добыча нефти. Док, возможно, недостаточно велик для новейших гигантов-супертанкеров, но суда водоизмещением сто тысяч тонн определенно вместит.

То, что она видела, нарушало один из важнейших международных договоров. Принятый в начале шестидесятых Договор об Антарктике признавал за этим материком статус научного заповедника, и ни одно государство не могло объявить никакую ее часть своей суверенной территорией. Подписавшие договор также не имели права добывать здесь полезные ископаемые и вести разведку нефти на суше и на материковой отмели.

Линк тронул Линду за плечо и показал на юг. Она увидела, что он указывает на отдельную постройку в стороне от остальных, но не понимала, что вызвало его интерес. И бросила на него вопросительный взгляд.

– Я думаю, это ракетная батарея.

Если он прав, это еще одно нарушение. Линда сделала через прибор для ночного видения более десятка фотоснимков. Не лучшего качества, но хоть какое-то доказательство.

Линк начал отползать от гребня холма.

– Что думаешь? – спросил он, когда они могли не опасаться, что их увидят.

– Что арги даром времени не теряли. Заметил айсберги в заливе?

– Да. Нефтяные вышки.

Линда кивнула.

– Нужно доложить об этом.

Поднялся ветер. Недостаточно сильный, чтобы начался буран, но видимость резко сократилась, а Линда, проведшая столько времени под открытым небом, почувствовала, как холод пробирается под одежду. Удивительно, но она все еще видела свою дорожку из гаек и шайб.

Линк продолжал внимательно оглядывать окрестности и поэтому первым заметил снегоход. И так сильно толкнул Линду на землю, что у нее перехватило дыхание. Они не знали, заметили их или нет, и несколько секунд, пока в темноте прыгала единственная фара машины, выдались напряженные.

Время тянулось невыносимо медленно; похоже, водитель не заметил их шевеления или решил, что это ветер гонит снег. Мотор мотосаней пронзительно гудел, но звук продолжал уходить от них куда-то в сторону. В последнюю секунду водитель резко повернул и поехал прямо к простертой на снегу паре.

Линк выругался и поднес к плечу штурмовую винтовку.

Из-за слепящего сияния фары он не видел, что делает водитель, но гул мотора перекрыл выстрел. Аргентинец промахнулся, – ведь снегоход мчал по ухабам и буграм. И почти наехал на них. Линк завозился, пытаясь в огромных варежках снять оружие с предохранителя, а когда понял, что не успеет, вскочил на ноги и взмахнул винтовкой, как бейсбольной битой.

Удар пришелся водителю в шею, и кинетическая энергия его движения вперед, вступив в противоборство с чудовищной силой Линка, выбросила его с сиденья на лед.

Ключ зажигания, привязанный к запястью водителя, вырвался из гнезда, и мотор автоматически отключился.

Линда подбежала к упавшему аргентинцу. Он лежал совершенно неподвижно. Она сняла с него шлем. То, как при этом мотнулась его голова, подсказало ей, что жестокий удар о землю сломал водителю шею. Она встала.

– Мертв?

– Да.

– Или он, или мы, – сказал с солдатским фатализмом Линк.

Он поднял тело и отнес к снегоходу. Усадил труп на лед и взялся за руль. Упираясь ногами, напряг мышцы и опрокинул пятисотфунтовую машину на бок, как игрушку. Потом уложил тело так, чтобы все выглядело как трагическая авария.

– Жаль, нельзя забрать машину и доехать до нашего снегохода, – сказала Линда, зная, что они не могут этого сделать.

– Ничего, прогулка пойдет тебе на пользу, – улыбнулся Линк.

– Сначала мне нужно нарастить мясо на костях, а теперь ты говоришь, что мне нужны упражнения. Выбери что-нибудь одно!

Линк понимал, что тут подвох, даже если она шутит, поэтому разумно промолчал. И они пошли к Мерфу и долгой поездке в тепле к станции «Уилсон/Джордж».

 

Глава 16

Единственным требованием Хуана и Макса к отелю в Бремертоне, штат Вашингтон, было наличие Интернета, потому что Кабрильо хотел переслать снимки, которые он сделал, на «Орион», Эдди Сэну, чтобы тот как можно скорее перевел их.

К тому времени как они в соседнем ресторане расправились с устрицами из залива Уоллапа и крабами из Данженесса, Эдди прислал предварительный отчет.

Сэн, тоже бывший агент ЦРУ, работал в Корпорации почти с момента ее возникновения. Как ни смешно, хотя служили они с Кабрильо одновременно, но в коридорах Лэнгли никогда не встречались. Уроженец нью-йоркского Чайнатауна, Эдди бегло говорил и на мандаринском, и на кантонском диалектах.

Он смотрел на мир темными глазами из-под тяжелых век, и в этих глазах Хуан читал, что Эдди обнаружил нечто любопытное. За главой наземных операций Корпорации просматривался оперативный центр, и Хуан заключил, что его изображение выведено на главный дисплей над рулем и пультом управления огнем.

– Вы были правы, это язык мандаринов, но более старинная его форма. Это напомнило мне, как я читал в старших классах Шекспира.

– Так что это?

– Вы знаете адмирала Чжэн Хэ?

– Какой-то китайский исследователь первых лет пятнадцатого века. Ходил под парусом до западного побережья Африки на западе и на юг до Австралии.

– Собственно, до Новой Зеландии. С 1405 по 1433 год он совершил семь плаваний на самых больших кораблях, какие были построены до восемнадцатого века. Его так называемый Флот Сокровищ насчитывал свыше двухсот кораблей и двадцать восемь тысяч моряков.

– Ты хочешь сказать, что китайцы открыли Америку за семьдесят лет до Колумба?

– Нет, табличку в яму поместил не Чжэн. Но адмирал, который это сделал, вдохновлялся примером Чжэна, когда отправился в собственное выдающееся плавание. Три его корабля в 1495 году вышли из Китая и направились на восток. Адмирала, командующего этой эскадрой, звали Цай Сун. Адмиралу Цаю было приказано императором торговать как можно дальше на востоке и охватить как можно больше земель. И поскольку Чжэн нашел на западе материк – Африку, адмирал Цай был убежден, что земля симметрична и на востоке должен быть другой материк.

– Итак, они достигли Северной Америки, но через несколько лет после Колумба, – сказал Макс, довольный, что не придется переписывать учебники истории.

– На самом деле, насколько я могу судить, они высадились сначала в Южной Америке. Но возникла проблема. Как пишет Цай, один корабль был проклят во время пребывания в «дьявольски холодном заливе». Я полагаю, это была Огненная Земля.

– Что случилось?

– Командой овладело зло. Так пишет Цай. Зло столь могущественное, что адмирал решил уничтожить корабль вместе с экипажем. Его затопили, поместив под корпусом корабля взрывной заряд.

Хенли спросил:

– Это были большие суда?

– Свыше трехсот футов, более четырех сотен экипажа.

Макс негромко присвистнул, пораженный средневековым китайским кораблестроением.

– Он называет природу зла?

– Нет. Но назначение ямы единственное – указать местоположение корабля. Адмирал написал, что к поглотившему его злу ни в коем случае нельзя приближаться, но он был прагматиком. На борту остались неслыханные сокровища, которые они собирались обменять на то, что предложат встреченные мореплавателями туземцы.

Цай оставил два указателя, один в честь богов подземного мира – тот, что в яме, – и второй в честь богов неба.

– Что-то под землей и что-то над ней, – рассуждал Хуан вслух. – А что за второй указатель?

– Цай пишет только, что его можно увидеть с неба. И что они оставили его в двухстах днях от Ямы Сокровищ.

– Двести дней? – удивился Мак. – Это что за хрень?

– Я полагаю, – спокойно сказал Эдди, игнорируя сарказм Макса, – это означает двести дней плавания на юг от Пайн-Айленда. Очевидно, братья Рониши решили, что это где-то в районе двадцать пятой параллели.

– Секунду, – сказал Хуан. – Если они искали указатель, оставленный китайским адмиралом, что они делали так далеко от берега? Чем бы ни был этот указатель, его наверняка оставили на побережье.

– Не знаю.

– Надо поработать с бумагами, которые ты нашел на месте крушения, – предложил Макс. – Ответ может быть в бортжурнале.

– Нужно больше узнать об этом адмирале Цае. – Это сказал Эрик Стоун, который сидел у руля, но сейчас встал, обошел оперативный центр и остановился за Эдди. – И что было на борту корабля. Возможно, он – очень значительная археологическая находка.

– На самом деле, – сказал Макс, – надо бы задаться вопросом, стоит ли продолжать поиски. Какое нам до них дело?

– Думаю, ответ вполне ясен, – ответил Стоун. – Это нечто представляет интерес для Аргентины, режим которой сейчас в контрах с Соединенными Штатами. И, каковы бы ни были их цели, они должны нас интересовать.

– Согласен, – сказал Председатель. – Делом интересуется генералиссимус, и, пока мы не узнаем почему, будем продолжать поиски. Что скажешь о чертеже бухты или залива?

– Это план местности, где затонул корабль, и можешь нас не спрашивать, я уже попросил Эрика эту карту и побережье Южной Америки, в том числе несколько сотен островов Огненной Земли. На это потребуется какое-то время.

– Ладно. Каковы последние новости от Линды и ее команды?

– Они все еще в снегоходе. Ты не поверишь, что они нашли. То, что должно было быть маленькой аргентинской исследовательской станцией, оказалось промышленной разработкой нефтяного месторождения.

– Что?

– Что слышал. Они качают нефть у берегов Антарктического полуострова.

Новость потрясла Кабрильо, и он ляпнул:

– Но это незаконно!

– Да. Очевидно, им наплевать.

– Доложили Оверхольту?

– Пока нет. Линда сказала, что сделала несколько снимков. Она хочет включить их в отчет.

– Все страньше и страньше, – сказал Макс. – Это очень рискованные штучки.

– Вовсе нет, – возразил Эрик Стоун. – Аргентина уже международный изгой. Что им еще капля дурной славы?

– Дурной славы, чтоб меня! Соединенные Штаты пошлют туда флот. Опять будет как в Фолклендскую войну.

– Уверен? – спросил Эрик, поднимая бровь.

Хенли открыл рот, чтобы ответить, но передумал, потому что уверен не был. Армия США была тонким слоем размазана по всему земному шару, а нынешний обитатель Белого дома больше интересовался внутренними делами, так что ответом властей скорее всего станут слабые протесты и новые санкции ООН.

– Теперь надо спросить себя, какое отношение шестисотлетний китайский корабль имеет к современным мировым проблемам, – сказал Эрик.

– Если все пойдет как всегда, – ответил Хуан, – можно не сомневаться.

Эдди спросил:

– Что мы должны делать, когда Линда вернется? Останемся здесь или двинемся на север?

Кабрильо обдумал варианты и быстро принял решение.

– Уводите корабль оттуда. Мы не знаем, что Аргентина планирует делать в Антарктиде, но, если дадут отмашку и начнется война, пусть «Орегона» там не будет. К тому же мы должны выйти на позиции перед визитом эмира Кувейта в Южную Африку. Он нанял нас для дополнительной гарантии безопасности, и контракт очень выгодный.

– Понял, – сказал Эдди. – Через пару часов они вернутся, и мы сразу двинемся на север.

– Позвоните мне, когда они вернутся. Хочу услышать полный отчет Линды.

Хуан завершил сеанс связи и вызвал свою электронную картотеку. В ней было свыше тысячи имен, от прямых номеров глав государств до самых темных личностей. Какая ирония, думал он, листая список по алфавиту: Лэнгстон Оверхольт идет сразу за французским сутенером, приторговывающим информацией.

На восточном побережье было на три часа меньше, поэтому разница во времени его не беспокоила. После второго гудка глубокий баритон ответил:

– Алло?

– Мистер Перлмуттер, говорит Хуан Кабрильо.

– Печально известный Председатель. Как поживаете?

Они ни разу не встречались, а по телефону разговаривали всего однажды, но оба прекрасно знали репутацию друг друга. Сент-Джулиан Перлмуттер был живой энциклопедией всего связанного с морем и владел крупнейшим собранием книг, рукописей и фолио по истории кораблей и мореплавания. Его дом в Джорджтауне был буквально до чердака забит замусоленными сокровищами.

Несколько месяцев назад именно один из исследовательских проектов Перлмуттера в конечном счете отправил «Орегон» в Ливию и привел к освобождению государственного секретаря Фионы Катаморы.

– Прекрасно, сеньор. А вы?

– Слегка проголодался, как сказали бы британцы. Обед еще в духовке, а от запаха слюнки текут. – Второй величайшей любовью Перлмуттера была еда; всякий, кто видел его, сразу понимал – обедает он с аппетитом. – Ну же, скажите, что вы сейчас в Штатах и я могу наконец посетить ваш корабль.

– Мы с Максом Хенли действительно здесь, но «Орегон» в море. – У Хуана не было причин утаивать от Перлмуттера, где корабль, но он не знал, не прослушиваются ли телефоны Сент-Джулиана. – Я тут прикидывал, нельзя ли вас поэксплуатировать.

– Боже, приятель, да вы заговорили как Дирк. Его всегда интересует только информация. Но по крайней мере его ребятишки всегда приносят с собой что-нибудь, когда приходят к старому дядюшке Сент-Джулиану за его знаниями.

– Мы с Максом в штате Вашингтон. Пришлем вам знаменитых местных яблок.

– Замените яблоки дандженесскими крабами, и по рукам. Что вы хотите знать?

– О китайском Флоте Сокровищ.

– Ага, адмирал Чжэн. И что именно?

– На самом деле речь об адмирале Цай Суне.

– Боюсь, это миф, – начал Перлмуттер, потом ненадолго замолчал. – У вас есть доказательства, что он действительно существовал? Он реален?

– Слыхали про Яму Сокровищ на Пайн-Айленд?

– Да, конечно. – Голос Перлмуттера неожиданно поднялся на пару октав. – Боже мой! Это Цай?

– В главной шахте тайник. Он оставил там табличку с указанием, где затопил один из кораблей.

– Значит, это все-таки не добыча пиратов. Я никогда не верил в пиратов, но это… фантастика! Считалось, что плавание Цай Суна – вымысел, возникший скорее всего в восемнадцатом веке, чтобы утвердить национальную гордость, когда Китай переживал смуту из-за вмешательства Англии.

– Что-то вроде «У нас когда-то была империя побольше вашей».

– Совершенно верно. Послушайте, капитан Кабрильо…

– Хуан, если не трудно.

– Хуан, вам нужно поговорить не со мной. Я знаю только, что бытует утверждение, будто примерно в конце 1400-х годов Цай плавал в Америку и обратно. Я свяжу вас с Тамарой Райт. Она изучает историю Китая и написала прекрасную книгу о плавании адмирала Чжэна в Индию и Африку. Там же приводится легенда об адмирале Цае. Я перезвоню через десять минут?

– Конечно. – Хуан продиктовал ему свой сотовый номер и взглянул на Макса. – Ты сейчас стал свидетелем исторического события, дружище. Дирк Питт говорил мне, что за все их знакомство с Перлмуттером никто не смог поставить его в тупик.

Макс, который не знал Перлмуттера, не пришел в восторг.

– Упомяну об этом в следующий раз, когда буду в Национальном агентстве подводных и морских работ.

Через несколько минут телефон Хуана зазвонил.

– Боюсь, дурные новости. Тамара в отпуске и не появится в своем офисе в Дартмуте до следующего понедельника.

– По причинам, которые я не могу обсуждать, – сказал Хуан, – время может стать решающим фактором. Нам нужно всего несколько минут ее времени.

– В том-то и штука. Она недоступна. Аспирантка в ее офисе сказала, что Тамара не взяла с собой мобильник.

– А вы знаете, где она проводит отпуск? Может, мы сможем ее найти?

– Это действительно так важно? – спросил Перлмуттер и снова заговорил, не дожидаясь ответа Хуана: – Конечно, важно, иначе вы бы не спросили. Она на реке Миссисипи в джаз-круизе на «Натчезской красавице». Понятия не имею, где они сейчас, но, вероятно, вы сможете получить информацию в круизной линии.

– Уже регистрируюсь на их сайте, – сказал Кабрильо. – Спасибо, мистер Перлмуттер.

– Бог с ними с крабами, только пришлите мне перевод вашей пластинки, и мы в расчете.

– Договорились.

– Ну что? – спросил Макс.

Хуан повернул свой ноут так, чтобы Макс видел экран. На экране дымил двумя тонкими трубами красивый белый колесный пароход, с трех палуб, украшенных, как свадебный торт, махали люди. На заднем плане знаменитые Ворота Запада в Сент-Луисе, одном из обычных портов назначения судна.

– Собрался перекинуться в картишки на речном пароходе?

– Я оставил свой дерринжер на явке. – Макс поддернул рукава. – Но пару-тройку запасных тузов найду. Где они сейчас?

– Можем догнать их в Виксбурге и сойдем в Натчезе, Миссисипи, – сказал Хуан, придвигая компьютер к себе, чтобы заказать места на пароходе и билеты на ночной авиарейс. – После этого встретимся в Рио с «Орегоном» и либо пойдем выполнять контракт в Южной Африке, либо поглядим, куда пошлет судьба.

– Забавляешься? – спросил Макс.

– Ну, если не считать, что в меня стреляли и ненадолго оставили на дне двухсотфутовой ямы, да, забавляюсь.

Хенли усмехнулся.

– Это тебе тоже понравилось.

Хуан только улыбнулся в ответ.

 

Глава 17

Ближайший к Виксбургу крупный аэропорт находился в Джексоне, в штате Миссисипи, в пятидесяти милях к востоку. Выйдя из терминала, Кабрильо наткнулся на такую стену влажного воздуха, что словно снова оказался на Амазонке. Воздух дрожал от зноя, и Хуан как будто не мог вдохнуть. На лысеющем темени Макса выступили крупные капли пота, и ему пришлось вытирать лоб банданой.

– Боже, – сказал он, – что, от этого места до солнца десять миль?

– Восемнадцать, – ответил Хуан. – Прочел в журнале в самолете.

Положение ухудшало то, что, получив свои пистолеты обратно после проверки багажа, обоим пришлось надеть пиджаки.

Чтобы не возиться в очередной раз с арендой, они решили взять такси.

Как только они поймали машину и договорились о цене, сумки отправились в багажник, а Макс с Хуаном устроились в арктической прохладе салона с кондиционером.

Из-за движения на дороге они добирались до цели час с небольшим, но времени у них было достаточно. «Натчезская красавица» должна была покинуть город-тезку еще только через сорок минут.

«Красавица» стояла на причале за сооружением в виде колесного парохода в тени Виксбургского моста, пары стальных каркасных пролетов над мутной Миссисипи; внутри находилось казино. Трап парохода был опущен прямо на площадку для парковки. Поблизости был натянут белый тент, оттуда доносилась духовая музыка, джаз; такси уехало. Вокруг с тарелками с едой и стаканами с выпивкой бродили десятки людей. Было и несколько человек из обслуживающего персонала парохода, одетых в костюмы девятнадцатого века.

– Это ж надо, опять азартные игры? – сказал Макс; он уже забыл о жаре.

– Забудь, ты достаточно спустил в Вегасе. Знаешь, мне это кажется неправильным. В Виксбурге произошло одно из самых знаменитых сражений Гражданской войны. Мне трудно представить себе здесь казино. Это все равно что Диснейленд на берегу Нормандии.

– Я уверен, многие местные с тобой согласятся, но еще больше будет тех, кто благодарен за дополнительный доход и работу.

Хуан кивнул в знак согласия.

– Мне только что пришло в голову. Мы ведь не знаем, как выглядит Тамара Райт.

Он хотел позвонить Перлмуттеру, но его телефон зазвонил сам.

– Председатель, говорит Сент-Джулиан.

– Должно быть, вы читаете мысли – я как раз собирался вам звонить. Мы не знаем, как выглядит профессор Райт.

– Высокая, я бы сказал, шести футов, светлая афроамериканка. Когда мы в последний раз виделись, волосы у нее были прямые, но это было несколько лет назад. Лучше всего ее опознать по золотому тайцзицю, который она всегда носит.

– По чему?

– Тайцзицю – это даосский символ инь и ян. Одна половина черная, вторая белая. Послушайте, это неважно. Мне только что позвонила ее аспирантка. Говорит, что вечером ей звонил какой-то мужчина, спрашивал о Тамаре. Ей пришло в голову связаться со мной только сейчас.

У Хуана в животе образовался комок.

– Что она сказала этому человеку?

– Все. Она не считает, что раскрыла чьи-то тайны.

– Этот мужчина назвался?

– Да, сказал, что он ученый из Аргентины и хочет встретиться с Тамарой.

Теперь комок возник и в груди Хуана. Он начал озираться, ожидая в любую секунду увидеть на маленькой парковке аргентинского майора.

Перлмуттер продолжал:

– Это ведь плохо?

– Да, плохо. Нет, не так. Это значит, что жизнь профессора Райт в опасности.

Услышав это, Макс Хенли тоже начал всматриваться в лица окружающих.

– Спасибо за предупреждение, Сент-Джулиан, – сказал Кабрильо и закрыл телефон.

– Настойчивые паразиты, верно? – сказал Макс.

– Всю дорогу идут за нами, отставая всего на час.

– Откуда, по-твоему, они узнали о профессоре Райт?

– Оттуда, откуда узнал бы и я, если бы не был знаком с Перлмуттером. Ты вчера лег спать, а я ее погуглил. Она известна во всем мире своими знаниями о древнем китайском мореходстве и торговле. Если бы я хотел больше узнать об адмирале Цае, прежде всего поговорил бы с ней.

– Видимо, копия карты, которую ты бросил в огонь, уцелела, – заметил Макс.

– Что я могу сказать? Паршиво бросил. Послушай, давай заселимся и отыщем профессора Райт. У меня такое ощущение, что, пока я здесь стою, у меня к спине прицеплена мишень.

Словно явившаяся из предвоенных лет, «Натчезская красавица» оказалась современным кораблем, где были предусмотрены все возможные удобства для семидесяти пассажиров, которых она могла принять на борт, курсируя между Сент-Луисом и Новым Орлеаном. Две высокие тонкие трубы были видимостью, как и массивное красное колесо за кормой, ритмично взбивавшее воду. На самом деле судно двигали винты, скрытые под свесом кормы.

Внутри корабль был таким же нарядным и красивым, как снаружи. Деревянная обивка блестела от бесконечной полировки вручную, а медь сияла ярко как золото. Ковер под их ногами, когда они направились к стойке регистрации, роскошью не уступал коврам «Орегона».

Они зарегистрировались. У Хуана оставалось последнее фальшивое удостоверение личности: все остальные сгорели, когда в Вашингтоне пришлось сжечь арендованную машину. Он спросил доктора Тамару Райт, но ему ответили, что сведений о других пассажирах не дают. Ищите сами.

Их обшитая деревом каюта оказалась крошечной, зато с балконом, выходившим на луизианский берег. Макс заметил, что ванная здесь меньше телефонной будки; Кабрильо ответил, что они здесь не ради прелестей круиза. Не распаковывая вещи, они сразу вышли из каюты.

Прежде чем подняться на борт, они проверили приглашенных на прием с коктейлями на причале. Доктора Райт среди гостей не было, так что следующим логичным шагом было поискать в ее каюте или на верхней прогулочной палубе. Они надеялись найти ее, убедить, что ей грозит опасность, и вместе с ней убраться с колесного парохода до появления аргентинцев. Если не получится, то охранять доктора до следующей остановки и уже там уйти.

На верхней палубе на корме был бар с видом на колесо, которое лениво поворачивалось в воде. Большой кусок белой парусины защищал посетителей бара от последних лучей закатного солнца. У стойки сидели несколько пассажиров, еще несколько – на диванах, но никто не подходил под описание Тамары Райт. Еще дальше, в тени бутафорских труб «Натчезской красавицы», в палубу была утоплена огромная ванна, способная вместить десятерых. Как и бар, она пользовалась популярностью у пассажиров, но Тамары среди них не было.

– Что думаешь? – спросил Макс.

– Похоже, мы плывем в Натчез, – ответил Хуан.

– Тогда стоит переодеться к ужину.

Они не прихватили с собой костюмы, так что обошлись свежими рубашками и спортивными пиджаками, в которых пришли. К тому времени как они вышли из каюты, трап уже подняли и уложили вдоль борта. Старомодный паровой свисток – или его электронная версия – дал сигнал к отправлению.

Большинство пассажиров выстроились вдоль поручней или вышли на свои балконы, чтобы попрощаться с Виксбургом, а Кабрильо и Хенли разглядывали «Натчезскую красавицу» в поисках Тамары Райт или аргентинцев. И никого не обнаружили.

Оба вздохнули с облегчением. Когда явятся аргентинцы – а они обязательно явятся, но не раньше следующей остановки, – к тому времени Тамара Райт поймет, какая опасность ей угрожает, и они смогут тайком увести ее с корабля. Кабрильо уже разработал план.

Они снова не торопясь направились на главную палубу, в бар, где пассажиры наслаждались предобеденной выпивкой и слушали местный джаз-банд. После еды расписание обещало концерт легендарного джазового пианиста Лайонела Кутчора.

Макс вдруг тыльной стороной кисти хлопнул Хуана по груди и сказал:

– Кажется, я влюбился.

Среди людей, которых они видели, преобладали пожилые пары, проматывающие наследство своих детей, и Кабрильо не понял, о чем говорит его друг. Ведь не об усатом бармене в белом костюме. Во всяком случае он надеялся, что не о нем. Но вот бармен передвинулся, и Хуан отчетливо увидел женщину, сидящую на противоположной стороне.

И сразу понял.

– Она, верно? – спросил он.

– Обрати внимание на ожерелье. Точно, как сказал Перлмуттер.

В молодости Тамара Райт, должно быть, была невероятно красива, да и сейчас, в сорок пять, оставалась потрясающей женщиной. У нее была гладкая, без единой морщинки кожа цвета кофе с молоком и блестящие, черные как смоль волосы до плеч. Она улыбалась чему-то сказанному барменом, демонстрируя такие белые зубы, каких Хуан ни у кого не видел. На ней было узорчатое платье на тонких бретельках, открывавшее загорелые руки.

Когда Сент-Джулиан впервые упомянул ее, Хуан представил себе ученого сухаря и обрадовался тому, как ошибался.

Пришлось идти быстрее, чтобы угнаться за Максом, который ринулся к ней напролом, как слон в посудной лавке.

– Доктор Райт, – сказал Макс со всей галантностью, на какую был способен. – Меня зовут Макс Хенли.

Она улыбнулась точно так, как надо: удивленно и чуточку польщенно.

– Простите. Мы знакомы?

Прежде чем Макс начал то, что могло оказаться долгим наступлением на ее добродетель, вмешался Хуан:

– Нет, мэм. Вы нас не знаете, но мы здесь, поскольку Сент-Джулиан Перлмуттер сказал, что вы здесь.

– Вы знакомы с Сент-Джулианом?

– Да, знакомы, и он сказал, что вы знаете о некоем китайском адмирале то, чего он, как ему ни тяжело признаваться, не знает.

Теперь она по-настоящему заинтересовалась.

– Кто вы такой?

– Кабрильо. Меня зовут Хуан Кабрильо, и несколько дней назад мы с этим моим товарищем нашли на дне так называемой Ямы Сокровищ на Пайн-Айленде надпись, оставленную адмиралом Цаем Суном в 1498 году.

Она на миг разинула рот, но сразу спохватилась. Успокаиваясь, отпила белого вина. Хенли и Кабрильо не походили на любителей розыгрышей. Они были очень серьезны.

– Это правда? – удивленным шепотом спросила она.

– Да, – сказал Макс, ухмыляясь – ему было приятно, что он может предоставить Тамаре нужную ей информацию.

– Погодите, – вдруг сказала она, – это не на Пайн-Айленде какой-то пират предположительно зарыл свои сокровища?

– Действительность еще удивительнее легенды, – ответил Хуан. Он решил сначала вытянуть у нее как можно больше, а уж потом сказать об аргентинской угрозе. Ему не хотелось рисковать тем, что она откажется помогать. – Пожалуйста, расскажите нам, что можете, об адмирале Цае.

– О нем так мало известно вот почему: когда он вернулся в Китай, на троне сидел новый император, который считал, что его подданные не должны покидать Срединную империю. Он приказал казнить Цая и всех членов его экипажа, чтобы они не отравляли народ рассказами о внешнем мире. Один из людей адмирала сумел спастись, и от него мы узнали о путешествии.

Об этом она говорила с подлинной страстью. И хотя вопросы задавал Хуан, ее внимание было устремлено к Максу.

– Расскажите о корабле, который им пришлось бросить. Цай написал, что экипажем корабля овладело зло, но не говорит, что произошло на самом деле.

– Да, это корабль «Молчаливые воды». Цаю пришлось затопить его и убить всю команду, потому что они сошли с ума.

– Где это произошло? – спросил Макс.

– Уцелевший был простым моряком, не штурманом. Он сказал только, что это произошло в земле льда.

– Любопытно, – сказал Хуан. – А как…

– Как черная женщина стала специалистом по морской истории Китая?

– Нет, я хотел спросить, как эта история просуществовала так долго, но раз уж вы сами упомянули…

– Мой отец был инженером, специалистом по электронике, и почти всю жизнь проработал в Тайбэе. Там я закончила университет. Только после этого мы вернулись в Штаты. Что касается истории, выживший – его звали Цзедун Чу – записал ее уже в старости. Он жил на Тайване, который тогда был провинцией Китая. Рукопись передавали в семье из поколения в поколение, но, когда сменилось несколько их, историю стали считать выдумкой, плодом живого воображения пращура. Я узнала о ней только потому, что все годы обучения в университете жила в одной комнате с Сьюзан Цзедун, правнучкой Чу в восьмом колене.

Конечно, невозможно было доказать, что адмирал Цай существовал, ведь император приказал уничтожить все упоминания о нем и его людях, и история так и оставалась выдумкой.

– До настоящего времени, – напомнил Макс.

– До настоящего времени, – с улыбкой кивнула она ему.

Кабрильо явственно почувствовал, как между ними проскочила искра; он очень хотел бы дать им побыть наедине, но время было непозволительной роскошью.

– Он не говорил, что вызвало безумие?

Он думал об отчете Линды Росс. В его работе совпадение считалось неприличным словом.

– На пути в Южную Америку «Молчаливые воды» на месяц отделились от двух других кораблей. Он пристал к далекому острову – не спрашивайте, к какому, – и выменял у туземцев свежий провиант. Вот единственное, что отличает его плавание от плавания двух других кораблей, поэтому я всегда считала, что мясо было чем-то отравлено.

– Прошу меня ненадолго извинить, – сказал Хуан и вышел. Макс страшно обрадовался.

Хуан набрал «Орегон» и попросил соединить его с доктором Хаксли.

– Джули, это Хуан.

– Эй, где вы, парни?

– Хочешь верь, хочешь нет – на речном пароходе на Миссисипи.

– Тепло и солнечно, верно?

В голосе корабельного врача звучала зависть.

– Солнце только что село, но все равно еще около восьмидесяти градусов.

– И ты позвонил поиздеваться. Жестоко, Председатель, даже для тебя.

– Слушай, ты случайно не проверила образцы, которые просила Мерфа принести со станции «Уилсон/Джордж»?

– Еще нет.

– Проверь их на прионы.

– Прионы… серьезно? Ты считаешь, что у Энди Гэнгла было коровье бешенство?

– Да, его разновидность, и я думаю, что он заразился от трупа. Ведь прионы не умирают, верно?

– Они просто белковые соединения. На самом деле не живые. Но да, в определенном смысле они не умирают.

– Поэтому если прионы попадут в кровь, когда случайно уколешься о кость трупа, зараженного ими, можно подхватить болезнь?

Джулия не раздумывая ответила:

– Теоретически да. Что за мозговой штурм?

– Виновник – китайский корабль, который находится там, где не должен. Сделай одолжение, попроси Марка и Стоуна перестать изучать карту. Я нашел этот залив.

На этом он прервал разговор и вернулся к Максу и Тамаре, которые смеялись какой-то шутке Хенли.

– В чем дело? – спросил Макс.

– Проверяю догадку насчет того, что отравило пищу на «Молчаливых водах». – Каннибализм был обычным явлением на островах Тихого океана, и если Хуан не ошибался, то знал, что за мясо выменяли китайцы. – Какой груз был на корабле?

– Все от золота и пряностей до шелков и нефрита. Все то, что особенно ценят китайцы. Договариваясь в плавании с туземцами, они хотели получать только самое лучшее. И потому везли самое лучшее. Что еще написал адмирал Цай?

– Перевод у меня в каюте. С удовольствием вышлю тебе копию.

Если бы оркестр не замолчал, Хуан не услышал бы гула мощных моторов. Он понял, что это, еще раньше, чем вскочил. Его неожиданные действия насторожили Макса.

Хуан бросился к тому борту колесного судна и всмотрелся вниз, в темную воду. Света в небе оставалось довольно, чтобы он увидел сорокафутовый катер – гоночный, с открытым капотом, – подваливший к «Натчезской красавице». На нем было четверо в черной одежде, с лицами, закрытыми масками. В сознании Хуана мгновенно возникло множество мыслей, множество объяснений столь упорного преследования. Но размышлять над этим было некогда.

Один из этих людей уже перепрыгнул через узкий зазор и оказался на нижней палубе неуклюжего прогулочного парохода.

К ним пожаловали четверо. Одному наверняка придется остаться на катере, то есть на борт «Красавицы» поднимутся трое. Хуан с Максом бывали и в худшем положении, но здесь приходилось думать о безопасности пассажиров. Судя по тому, что он знал об аргентинцах, они вполне могли стрелять в штатских.

– Макс, оставайся с ней. Прыгай за борт, если понадобится.

Хенли не достал пистолет, но держал руку наготове.

– Что происходит? – спросила Тамара, чувствуя, что ее новые друзья насторожились.

– Вы в опасности, – сказал Макс. – Вы должны нам довериться.

– Но я не…

Макс перебил:

– Нет времени. Пожалуйста, поверьте мне.

Хуан добрался до главного трапа, ведущего на нижние палубы, когда услышал внизу истошные крики. Он догадался, что теперь все аргентинцы на борту и грозят пассажирам оружием. Он живо представил себе охваченную паникой толпу, устремившуюся к лестнице. Сквозь эту массу вопящих людей ему не пробиться.

Он мгновенно развернулся и побежал вперед. Рядом с гидромассажной ванной высилась пирамидка светового люка над нижней палубой, собранная из десятков кусков изумрудного стекла в чугунной раме. Он выбил ногой несколько стекол, и ливень осколков полетел вниз на обеденные столики. Испуганно закричали ранние посетители, которые еще не слышали шума.

Кабрильо прыгнул в пробитую им дыру и приземлился на столик в центре. Столик сломался, Хуана бросило на пол в лавине еды, столовых приборов и тарелок. В падении он сшиб матрону, сидевшую за столом; женщина упала вместе со стулом, задрав толстые ноги к потолку. Пытаясь подняться, она комично сучила ими.

Хуан, пропахший вином и капустой, вскочил. Лодыжку кольнуло. Вывиха не было, Хуан подвернул ее. Пассажиры глазели на него; муж женщины, которую он опрокинул, начал на него орать. Он хотел толкнуть Кабрильо в плечо, но тот увернулся: резко крутанулся на месте и толкнул мужчину в спину – так матадор уходит от нападающего быка.

Все произошло так быстро, что разгневанный муж сделал два шага и лишь тогда понял, что промахнулся. Он обернулся, чтобы продолжить драку, но застыл на месте: Хуан достал пистолет. Он не целился, но постарался, чтобы муж хорошо разглядел его оружие и лишь передумал кулаками защищать честь своей жены. Ей все еще не удалось ни опустить ноги, ни выбраться из стула.

Стеклянная дверь, ведущая в столовую, неожиданно распахнулась. Вбежали два стрелка. При виде штурмовых винтовок пассажиры подняли крик. Кабрильо узнал «Ругер мини-14», одну из лучших неармейских винтовок. Он не мог стрелять из-за людей, разбегавшихся от вооруженных пришельцев. Некоторые ныряли под столы, другие словно приросли к месту, мертвенно-бледные, испуганные.

Стрелки прочесывали комнату в поисках Тамары Райт. Вероятно, они без труда нашли ее портрет в Интернете, о чем Кабрильо не подумал. Хуан чуть повернулся и присел, чтобы они не видели его лица.

– Всем выстроиться у задней стены.

Кабрильо узнал голос аргентинского майора.

Возле кухонной двери стоял официант. Он медленно пытался протиснуться в нее и скрыться. Второй стрелок заметил движение и без колебаний выстрелил. Пуля попала в грудь, пробила тело и улетела в кухню, где рикошетом отлетела от чего-то.

Крики пассажиров усилились, заполнив столовую. В новом приступе паники Кабрильо сделал свой ход. Он знал, что, как только стрелки возьмут комнату под свой контроль, он погиб, поэтому он бросился к большому панорамному окну, выходящему на чернильно-черную реку. Он сделал четыре шага, прежде чем аргентинцы среагировали. Вокруг него зажужжали пули, выпущенные из полуавтоматических ружей. Бокалы и тарелки на столах разлетались вдребезги. Одна пуля угодила в руку пассажиру в смокинге. Он стоял так близко к Кабрильо, что его кровь забрызгала Хуану рукав.

Несколько пуль попали в оконное стекло, отчего оно пошло трещинами и настолько ослабло, что, когда Кабрильо бросился на него, живописно разлетелось. В дожде осколков он упал в Миссисипи и заставил себя погрузиться как можно глубже.

Всего в нескольких дюймах под поверхностью вода была абсолютно черной. Руководствуясь осязанием, он проплыл вдоль корпуса «Натчезской красавицы», которая продолжала идти на юг. Хуан чувствовал вибрацию винтов и слышал, как безжалостно взбивает воду декоративное колесо на корме.

Он вынырнул там, где корпус встречался с палубой; в месте, которое нельзя было увидеть сверху. Пароход шел со скоростью четыре узла и почти с такой же скоростью тянул Хуана за собой. Хуан сунул пистолет в кобуру, освобождая руки.

Как на традиционном колесном пароходе, с корабля вбок выдавалось качающееся коромысло передачи, похожее на поршень, которое вращало огромные колеса паровоза. На «Красавице» это коромысло не действовало, только добавляло ощущение подлинности.

Хуан высунулся из воды и схватился за один из опорных кронштейнов. Однако когда его торс оказался над водой, дальнейший подъем оказался невозможен. Эта часть корабля представляла собой отвесную стену. Хуан отчасти был на борту корабля, но застрял на уровне ватерлинии. Качающееся коромысло снова обмакнуло его в воду, как чайный пакетик, потом снова выдернуло. Это повторное движение вызывало тошноту. Ночь разорвали еще несколько выстрелов на корабле. Время уходило, и Хуан понимал, что должен сделать.

Хватаясь руками за кронштейны, он медленно пробрался к корме. Нависшее над его плечом тридцатифутовое колесо разорвало воду у его пояса. В отличие от настоящих колесных пароходов, у которых лопатки колеса делали из дерева на металлической раме, колесо на «Красавице» было целиком из металла.

В отблеске палубных огней Хуан наблюдал за колесом, оценивая его вращение и ритм движений коромысла, пока не почувствовал уверенность.

Он прянул вперед и обеими руками ухватился за лопасть за мгновение до того, как колесо утащило его под воду. Его тащило с такой силой, что грозило вырвать руки из суставов, но ничто в мире не заставило бы Хуана разжать пальцы. Так же стремительно, как утащило его под поверхность, колесо выбросило Хуана на воздух; с него потоком лилась вода. Теперь он оказался лицом к корме, поэтому в те секунды, какие у него были, развернулся и, когда очутился в верхней точке подъема, увидел перед собой окно президентского люкса, непосредственно под верхней гостиной.

Инерция швырнула его на стекло достаточно сильно, чтобы разбить его. Он приземлился на огромной постели и вскочил. Из ванной выходила женщина, завернувшись в полотенце. Она взвизгнула, увидев Хуана, стряхивающего с себя осколки стекла и воду.

В такие минуты Хуана хватало на то, чтобы отпустить короткую шутку, но удар и дикая езда на колесе ошеломили его. Он обаятельно улыбнулся женщине и вышел из каюты.

Прошло всего десять минут с тех пор, как он нырнул в реку. Десять минут, в которые Макс один противостоял трем стрелкам. Хуан достал пистолет, отвел затвор, чтобы просушить его, и подул в ствольную коробку. Больше он ничего не мог сделать, но «глок» – оружие выносливое и никогда еще его не подводило.

Коридор у каюты женщины был пуст. Оранжевые лампы, мерцающие в настенных светильниках – предполагалось, что это похоже на свечи, – отбрасывали необычные тени. От этого в слабо освещенном коридоре возникало ощущение дома с привидениями. На каждом шагу в ботинках Хуана хлюпало, а за ним оставалась дорожка зловонной речной воды. Неожиданно одна из дверей чуть приоткрылась, оттуда выглянул глаз.

– Закройте дверь и не выходите, – велел Хуан. Повторять не понадобилось. Даже если бы Хуан не был вооружен, его голос заставлял подчиниться.

Крики прекратились. При захвате заложников это означало, что стрелки полностью владели ситуацией и толпа стала послушной. Дурной знак.

Хуан нашел лестницу, быстро осмотрелся и, никого не увидев, решился. Он осторожно поднимался, пока не увидел настил верхней палубы. Отсюда она казалась пустой, поэтому Хуан поднялся чуть выше. И несмотря на жару, заледенел в мокрой одежде.

Несколько человек окружили лежащую на полу фигуру. Кто-то стоял возле нее на коленях. У Кабрильо сердце словно замерло в груди. Аргентинцев не было видно, только пассажиры, и он с тошнотным ужасом понял, кто там лежит.

Он выскочил из укрытия и побежал. Увидев бегущего с пистолетом Хуана, какая-то женщина закричала. Остальные обернулись, но Хуан не обратил на них внимания. Он ворвался в круг.

Макс Хенли лежал на спине, лицо его было наполовину залито кровью, которая образовала лужу на деревянном надраенном до блеска настиле палубы. Хуан приподнял голову Макса и прижал пальцы к шее товарища в тщетном стремлении нащупать пульс. И о диво – сердце билось сильно и устойчиво.

– Макс, – позвал он. – Макс, ты меня слышишь? – Он осмотрел глазевшую на них толпу. – Что случилось?

– Его застрелили, а стрелки схватили какую-то женщину и побежали вниз.

Хуан фалдой стер с лица Макса кровь и увидел длинную, глубокую кровоточащую царапину поперек виска. Пуля только оцарапала Макса. У него, вероятно, сотрясение, несомненно, потребуются швы, но с ним все будет в порядке.

Хуан встал.

– Пожалуйста, позаботьтесь о нем.

Он снова бросился по лестнице вниз, гнев и адреналин делали его безрассудным. Аргентинцы подошли к «Натчезской красавице» с правого борта, поэтому он пробежал поперек корабля и по другой лестнице спустился на главную палубу.

Перед ним был вход, через который всего несколько часов назад они с Максом поднялись на борт парохода. В двери он различил темный силуэт человека. Кабрильо крикнул; когда человек обернулся, Хуан убедился, что у него на лице маска, и дважды выстрелил в торс. Человек опрокинулся навзничь, гулко ударился головой обо что-то, и с плеском упал в воду.

Мгновение спустя взревели судовые машины. Хуан подбежал к открытой двери и увидел, как моторка отходит; она набрала скорость, отрастив за кормой белый водяной гребень. Кабрильо обеими руками, в боевой стойке, поднял пистолет, но стрелять не стал. Было слишком темно, он видел только неясные фигуры и не мог рисковать тем, что попадет в Тамару.

Он согнулся, тяжело дыша, пытаясь справиться со своими чувствами.

Он облажался. Никак иначе посмотреть на это было нельзя. Он потерпел поражение, и теперь Тамара Райт заплатит за это. Хуан отвернулся, испытывая отвращение к себе, и в приступе тестостеронового гнева вмазал кулаком по декоративному зеркалу на стене. Изображение в разбитом стекле перекосилось, а на костяшках у него появилась кровь.

Хуан сделал несколько глубоких вдохов, чтобы успокоиться, и его мозг снова заработал рационально. Перечень услуг, которые понадобятся, чтобы они с Максом выбрались из этого переплета, будет чудовищным.

Но сейчас самое главное – Макс. Бегом поднимаясь по лестнице, он слышал, как завибрировал его телефон, но оставил это без внимания. То, что телефон удивительным образом пережил купание, было настолько неважно, что Кабрильо даже не подумал об этом. Ощущение движения корабля изменилось, и внутренний моряк Кабрильо понял, что капитан «Натчезской красавицы» замедлил ход, чтобы вернуться в Виксбург, где ждут все полицейские, сколько их есть на дежурстве.

Придется быстро думать, чтобы избежать тюрьмы. Стрельбу со временем признают оправданной, но остается фальшивое удостоверение личности, а главное, тот факт, что они с Максом солгали на таможне, чтобы попасть в страну. Вот почему Хуан предпочитал работать в странах третьего мира. Там разумная взятка в нужные руки покупала тебе свободу. Здесь – прибавляла к приговору пару лет.

Наверху на палубе люди все еще толпились вокруг Макса, но Хуан видел, что его друг сидит. Кровь с его лица стерли, и какой-то человек держал у его виска полотенце из бара.

– Прости, – сказал Макс, когда Хуан присел на корточки рядом с ним. – Я закрыл собой Тамару, а этот парень сразу начал стрелять. Первый выстрел промазал, но второй… – Он дотронулся до головы. – Я упал, как мешок картошки. Они забрали ее?

– Я снял одного из них, но да, ее забрали.

– Черт.

– Мягко говоря. – Телефон Хуана снова зазвонил. На этот раз Хуан достал его, чтобы посмотреть, кто звонит. Ничего хорошего он не ждал.

– Лэнгстон, вы всегда звоните не вовремя, – сказал он ветерану ЦРУ.

– Вы не поверите, что произошло два часа назад.

Хуан сопоставил это с тем, когда аргентинцы ворвались на корабль, и сказал:

– Аргентина заявила, что аннексирует Антарктический полуостров, и Китай уже признал ее суверенитет.

– Откуда вы… – недоверчиво начал Оверхольт.

– И я ручаюсь, что, когда завтра дело попадет в ООН, китайцы используют в Совете Безопасности свое право вето, чтобы провалить любые решения, касающиеся этой аннексии.

– Они уже объявили об этом. Откуда вы узнали?

– Это потребует некоторых объяснений, но вначале мне, пожалуй, потребуется услуга. У вас нет знакомых в виксбургской полиции?

Когда Кабрильо задавал этот вопрос, показался судовой казначей с двумя громилами из машинного отделения. В руках у них были гаечные ключи размером с бейсбольную биту.

В следующее мгновение он лежал лицом в палубу. Один громила сидел у него на спине, второй придавил ноги. Казначей держал в одной руке, как тарантула, «глок», в другой – телефон Кабрильо. Хуан и не думал сопротивляться. Он мог бы справиться со всеми тремя, но приходилось думать о Максе.

Ему только хотелось бы, чтобы Оверхольт ему ответил, иначе ночь будет долгой.

 

Глава 18

В целом они потеряли восемнадцать драгоценных часов. Почти все это время Макс провел под охраной в Региональном речном медицинском центре, где ему сделали УЗИ и перевязали голову. Хуан оказался гостем Управления шерифа округа Уоррен. Его всю ночь продержали в допросной без окон, и полицейские в форме безжалостно «кололи» его.

Им потребовалось два часа, чтобы установить, что его удостоверение личности – подделка. Если бы Кабрильо предвидел проверку легенды, он предоставил бы документы, которые, сколько и как ни проверяли, были бы признаны настоящими. Но он не ожидал неприятностей такого рода, и потому подлинность его личности оказалась слабым звеном. Как только полицейские узнали, что он не Уильям Даффи из Энглвуда, Калифорния (имя в его втором наборе документов), вопросы стали жестче и задавались быстрее.

И хотя пассажиры и члены экипажа подтвердили его рассказ о женщине, похищенной с «Натчезской красавицы», полицейских больше интересовало то, зачем и почему они с Максом оказались на пароходе и пытались пресечь нападение.

Хуан ничем не мог убедить их, что он не участник заговора. А когда баллистическая экспертиза показала, что стрелок в маске, чье тело выловили из реки, убит из пистолета, который команда отобрала у Хуана, ему стало грозить обвинение в умышленном убийстве. Ему постоянно с удовольствием напоминали, что Миссисипи – штат, где есть смертная казнь.

На следующее утро в девять часов прибыли агенты ФБР, и, пока решался вопрос о юрисдикции, Хуана на час оставили одного. Потехи ради он притворился, что потерял сознание. Вбежали четверо полицейских, наблюдавших за ним через полупрозрачное зеркало. Меньше всего им хотелось, чтобы заключенный избежал правосудия, умерев у них на глазах.

В два тридцать по его оценке – часы у него отобрали при аресте – появились двое в одинаковых серых костюмах. Копы и агенты ФБР, выставленные против Кабрильо и пускавшие слюнки как псы над свежей косточкой, занервничали. Люди в сером заявили, что дело принимает Министерство внутренней безопасности.

Слюнки испарились. Кость отобрал более сильный пес.

С Хуана сняли наручники и поменяли на привезенные людьми из министерства. Затем ему отдали его вещи, в том числе чемодан с парохода, и под конвоем вывели наружу. После стольких часов под тошнотворным светом флуоресцентных ламп чудесно было оказаться на ярком солнце. Его молча отвели к большой черной «Краун-Виктории», которая буквально кричала «правительственная». Один из агентов открыл заднюю дверцу. На заднем сиденье Хуан увидел Макса с головой, наполовину обмотанной бинтами и оклеенной пластырем.

– Как башка?

– Болит, как сволочь, но сотрясение легкое.

– Хорошо, что тебе стреляли в голову, иначе могли попасть во что-нибудь важное.

– Ты само сочувствие.

Как только Кабрильо устроился рядом с Максом, машина отъехала от конторы шерифа. Агент на пассажирском сиденье повернулся и показал ключ. Хуан не сразу понял, что ему нужно, пока не увидел, что это ключ от наручников. Он протянул руки, и их освободили.

– Спасибо. Мы не причиним никаких неприятностей. Куда вы нас везете?

– В аэропорт.

– А потом?

– Решать вам, сеньор. Хотя мне приказали посоветовать вам покинуть страну.

Макс и Хуан обменялись понимающими ухмылками. Лэнгстон Оверхольт свое дело сделал. Бог весть как, но он вытащил их из трясины. Хуан хотел сразу позвонить ему, но его телефон наконец приказал долго жить после купания в реке, а Максу телефон не вернули.

Агенты высадили их на тротуаре у входа в аэропорт Джексон-Иверс. Как только их машина скрылась из виду, Хуан подозвал такси.

– Полагаю, мы не последуем совету? – спросил Макс.

– Последуем, но не хочу слушать твое ворчание по поводу условий на коммерческом рейсе. Здесь есть чартерная служба.

– Вот это разговор!

Двадцать минут спустя в терминале гражданской авиации они уже ждали, когда заправят их самолет. Хуан использовал свой ноут в качестве телефона. И первый его звонок был Оверхольту.

– Полагаю, выбрались? – спросил ветеран ЦРУ.

– Пока мы разговариваем, заправляется чартерный борт. Мы с Максом у вас в долгу. Как вам это удалось?

– Достаточно сказать, что удалось, и оставим эту тему. Откуда ты узнал про Аргентину и Китай?

Хуан хотел рассказать ему о похищении Тамары Райт, но сейчас даже такой могущественный человек, как Оверхольт, не мог сделать больше того, что уже сделали местная полиция и ФБР.

Он объяснил, что обнаружили Линда Росс и ее команда, наведавшись на аргентинскую исследовательскую станцию. Рассказал и о страшной находке на станции «Уилсон/Джордж».

– Хорошо, я понял, как ты сообразил насчет полуострова: Аргентина еще до хунты бряцала оружием, едва только речь заходила о нем. Но Китай? Для ЦРУ, Государственного департамента и Белого дома это стало полной неожиданностью.

– Еще одно. Когда я в последний раз говорил с вами накануне вечером, с нами была женщина по имени Тамара Райт…

– Та самая, которую похитили?

– Вы прочли полицейский отчет?

– Только самое основное. Они отнеслись серьезно, но нет никаких нитей. Катер нашли в Натчезе, где от дома водопроводчика угнали фургон. Выпущена ориентировка, но пока никаких результатов.

– Я так и думал. Они умны. Фургон наверняка найдут там, откуда угнали катер. Они пересядут на свои колеса и могут быть где угодно.

– Согласен. Так что насчет Китая? – напомнил Оверхольт.

– Доктор Райт рассказала нам о китайской экспедиции в конце 1400-х годов, когда три корабля отправились в Южную Америку. – Хуан помолчал, ожидая, что Оверхольт усомнится в достоверности этого заявления, но хитрый агент знал, когда нужно промолчать. – На одном из кораблей вспыхнула болезнь, которая свела экипаж с ума. Знакомо?

– Парень из «Уилсон/Джордж», – выдохнул Оверхольт.

– Они ели отравленную пищу, которую им дали островитяне. Я думаю, это была человеческая плоть, вероятнее всего мозг, и они получили дозу прионов. Корабль был затоплен вместе с экипажем, а оставшиеся два корабля ушли на север и со временем вернулись в Китай.

Пятьсот лет спустя появляется Энди Гэнгл. Он находит где-то в районе базы мумию. При мумии – золото и нефрит. Энди каким-то образом заражается, вероятно, случайно поранившись о кость. Теперь прионы отравляют его мозг, и вот уже он совсем свихнулся.

– Корабль затопили у побережья Антарктики? Милостивый боже! – воскликнул Оверхольт, наконец сделавший тот же вывод, что Кабрильо сделал накануне. – Если удастся доказать, что китайские исследователи открыли Антарктиду на пару столетий раньше европейцев, они…

– Вот именно, – сказал Хуан. – Они предъявят свои права на нее, по крайней мере на полуостров. Но, поскольку там уже окопалась Аргентина, им остается только войти с ней в долю и разделить добычу. Я думаю, этот план в работе уже давно, задолго до нашего появления. Думаю, аргентинцы обхаживали китайцев, потому что нуждались в покровительстве сверхдержавы и патронаже в ООН. Случайное обнаружение дирижабля и последующие события, вроде получения осязаемых доказательств того, что китайцы посещали Южную Америку, скрепили сделку.

– Аргентинцы или китайцы знают, где третий корабль?

– Пока нет, но, приложив усилия, узнают. Чертеж адмирала Цая очень точен. Хватит приличного компьютера и «Google Earth». Но, даже не найдя корабль, они все равно могут утверждать, что китайцы побывали в Южной Америке. Кто им запретит?

– Мы.

– Какова официальная позиция Белого дома?

– События разворачиваются слишком быстро. Оттуда ничего не слышно, кроме обычных проклятий.

– А что говорит вам чутье?

– Честно говоря, не знаю. Китай владеет львиной долей нашего национального долга, так что в этом отношении мы у них на мушке. К тому же, если рассуждать логически, готовы ли мы развязать войну за часть света, на которую всем плевать?

– Дело принципа, – заметил Хуан. – Держаться ли своих идеалов и рисковать жизнью ради стаи пингвинов и договора сорокадвухлетней давности или развязать противнику руки.

– Да, суть в этом, и я не знаю, какое решение примет президент. Дьявольщина, да я даже не знаю, что сам об этом думаю. Есть мысль – настойчивая – пинками прогнать этих пекинских и буэнос-айресских ублюдков, но смысл? Пусть получат свою нефть и пингвинов. Дело не стоит того, чтобы подвергать риску наших военных.

– Да, стремно, – согласился Хуан, хотя подумал, что решение не лучшее. Вторгнувшись на соседнюю территорию, которая ей не принадлежит, Аргентина нарушила обязательный международный договор. Она заслужила, чтобы на нее обрушился весь гнев Соединенных Штатов и всех остальных государств, подписавших договор. Он неожиданно кое-что вспомнил. – В НАСА успели осмотреть источник питания с упавшего спутника, который мы отбили?

– Да, и, возможно, спутник был сбит, как и предположил твой парень, хотя они оговариваются, мол, решающих доказательств нет.

– Зачем им так рисковать? – стал рассуждать Кабрильо. – Зачем им, когда на кону практически все, намеренно сбивать одну из наших птичек?

– Хочешь настоящую головоломку? Это не был спутник-шпион, о нем никогда даже слухи такие не ходили. Спутник должен был отслеживать выбросы углекислого газа, и его собирались использовать как гарантию того, что некоторые страны не выйдут за рамки своих целей, когда и если понадобится заменить Киотский протокол новым договором.

Хуан несколько мгновений молчал и думал.

– Конечно, – сказал он. – Термальные следы своей деятельности в Антарктиде они могут маскировать, используя морскую воду, но при добыче нефти и газа образуется плотный шлейф углекислого газа там, где его не должно быть. Как только спутник начал бы работу, мы бы узнали, чем именно они занимаются.

– Если они собирались аннексировать полуостров всего через неделю после расстрела спутника, к чему беспокоиться? – спросил Оверхольт.

– Вы невнимательны, Лэнг. Сделка с Китаем скреплена всего пару дней назад. Без этого союза Аргентине пришлось бы скрывать свою деятельность несколько месяцев, возможно, год. Китай мог сбить спутник, чтобы продемонстрировать добрую волю или заручиться гарантией того, что получит основную массу нефти, поступающей из этих новых скважин. В любом случае это доказывает, что они уже какое-то время заодно.

– Мне следовало подумать об этом.

– Последние восемнадцать часов я провел на допросах в полиции, однако сообразил, так что и вам бы следовало, – ехидно сказал Хуан: в такое время это лишь свидетельствовало о глубине его усталости.

– Каковы ваши планы сейчас?

– Свяжусь с «Орегоном», чтобы узнать, куда мы направляемся. Буду держать вас в курсе. И жду от вас того же.

– Скоро свяжусь с вами.

Макс слышал последние слова Хуана.

– Ты не знаешь, куда мы направляемся?

Хуан вытащил микрофон из уха.

– Ты правда считаешь, что я доверю местным поиски Тамары Райт? Мы втянули ее в эту историю, и мы должны ее вытащить. Я нанял самолет с самой большой дальностью полета из всех какие тут есть, так что мы отыщем ее, где бы она ни была.

– Вот за что я тебя люблю. Не жалеешь средств, лишь бы моя свиданка состоялась.

Кабрильо улыбнулся бесстыдству Макса и снова надел гарнитуру, чтобы связаться с «Орегоном». Он попросил Хали Касима, специалиста по связи, соединить его с Эриком Стоуном.

– Почему ты велел нам прервать поиски загадочного залива? – спросил Эрик.

– Потому что ты его уже нашел.

– Нашел?

– Он в одном пробеге снегохода от «Уилсон/Джорджа», а может, и ближе.

– Откуда ты знаешь?

– Потому что я Председатель. – Хуан действительно очень устал. – Сделай одолжение. Проверь диспетчерский журнал аэропорта Джексон-Иверс; какие частные самолеты вылетали сегодня, скажем, между полуночью и полуднем?

До одиннадцатого сентября он, вероятно, мог бы выманить эти сведения у хорошенькой работницы информационной службы аэропорта, но сейчас это исключалось.

– Секунду.

Хуан услышал в трубке, как пальцы Стоуна скользят по клавиатуре.

Хуан проверял догадку, в которой был в общем уверен.

– Еще одна защита, – рассеянно сказал Стоун, потом торжествующе объявил: – Готово. Ну-с, было два рейса. Один – чартерный «Атлантик эвиэйшн» до Нью-Йорка, вылетел сегодня в девять утра. Другой – частный самолет, который зарегистрировал план полета в Мехико и вылетел ночью, в час тридцать.

– Что можешь сказать об этом самолете?

– Подожди. Это в другой базе данных. – Ему потребовалось меньше минуты. – Самолет принадлежит компании, зарегистрированной на Каймановых островах.

– Подставная фирма.

– Несомненно. Потребуется некоторое время, чтобы… погодите-ка секунду. Я проверяю его прошлые перелеты. Прибыл три дня назад в Штаты, в международный аэропорт Сиэтл-Такоа, из Мехико.

– А вчера прилетел сюда, – закончил за него Хуан. Это их самолет, и если он сядет в Мехико, то лишь для заправки. – Спасибо, Эрик.

Хуан повернулся к Максу.

– Они увозят ее в Аргентину.

 

Глава 19

Конь – крупный арабский жеребец с такими тугими мышцами, что под блестящей шкурой рельефно выступали вены – был весь в поту и тяжело дышал, но с радостью несся по аргентинской пампе, и земля под его копытами грохотала, как барабан. Всадница сидела в седле почти неподвижно, мягкая широкополая шляпа на ремешке свисала с шеи.

Максин Эспиноса превосходно держалась в седле; к ручью в пяти милях от поместья она неслась так, словно выступала в «Тройной короне». На ней были светло-коричневые бриджи и белая мужская оксфордская рубашка, расстегнутая так, чтобы ветер ласкал ее кожу. Сапоги выглядели поношенными, что свидетельствовало о несчетных часах в поездках верхом и о том, сколько же времени хозяйка отдавала тому, чтобы любовно вычистить их и надраить.

В эти самые прекрасные минуты на исходе дня солнце пробивалось сквозь листву и его косые лучи вызолотили траву и расписали землю под одинокими деревьями пятнами света и тени.

Заметив движение слева, она успела повернуться и увидеть, как с земли взлетает ястреб, зажав в острых когтях добычу.

– Вперед, Конкорд! – воскликнула она и крепче сжала поводья.

Конь, который, казалось, любил такую бешеную скачку не меньше хозяйки, удлинил мах. Они слились воедино – кентавр, а не два разных существа.

Только приближаясь к полосе леса, росшего по берегам ручья, они замедлили ход. Максин шагом въехала в лощину, огромный жеребец тяжело дышал, раздувая ноздри.

Она слышала журчание ручья на камнях и пение птиц в ветвях деревьев. Нырнув под ветку, она послала Конкорда глубже в лес. Это было ее святилище, ее особый уголок широко раскинувшегося поместья. Чистая вода ручья утолит жажду лошади, а на берегу есть место с мягкой травой, где она не сосчитать сколько раз спала в сиесту.

Максин перебросила ногу через спину Конкорда и спешилась. Ей не нужно было беспокоиться, что он уйдет далеко или обопьется. Для этого Конкорд был слишком вышколен. Из седельной сумки она достала одеяло из тончайшего египетского хлопка. И собралась расстелить его, когда из-за дерева показалась фигура.

– Прошу прощения, señora.

Максин обернулась, зло щурясь, недовольная этим вторжением. Она узнала этого человека. Рауль Хименес, заместитель ее пасынка.

– Как вы посмели явиться сюда? Вы должны быть на базе с остальными солдатами.

– Предпочитаю женское общество.

Она сделала два шага вперед и ударила его.

– Я расскажу генералу о вашей наглости.

– И об этом расскажете?

Он схватил ее, привлек к себе и поцеловал. Несколько мгновений Максин сопротивлялась, но ее голод усиливался, и вскоре она обхватила руками его голову.

Хименес наконец отстранился.

– Боже, как я по тебе соскучился.

В ответ Максин снова поцеловала его еще более страстно. Теперь, когда они были одни, все его претензии на робость исчезли. Они отдались своей страсти.

Много позже они лежали рядом на торопливо расстеленном одеяле. Максин осторожно трогала шрамы от ожогов на его лице. Шрамы были еще красные и выглядели незажившими.

– Ты теперь не такой красавец. Пожалуй, мне надо поискать другого любовника.

– Не думаю, чтобы кто-нибудь еще в полку осмелился проделать то, что мы с тобой только что проделали.

– Ты хочешь сказать, что я не стою трибунала?

– Я за тебя жизнь отдам, но не забывай, я самый храбрый в армии, – пошутил он. Потом в его глазах мелькнула тень.

– В чем дело, дорогой?

– Я сказал «самый храбрый», – горько ответил он. – Немного нужно храбрости, чтобы расстреливать крестьян и похищать американок.

– Похищать американок? Не понимаю.

– Твой муж послал нас туда – в Америку. Там мы схватили какую-то женщину, специалиста по китайским кораблям или чему-то в этом роде. Понятия не имею зачем. Но скажу тебе: это не то, ради чего я пошел в армию.

– Я знаю мужа, – сказала Максин. – Все, что он делает, заранее спланировано, от завтрака до командования твоей частью. Значит, у него были на то причины. Должно быть, именно поэтому он улетел в Буэнос-Айрес, как только вы с Хорхе вернулись.

– Мы виделись с ним на вашей городской квартире. С ним были какие-то люди – думаю, китайцы.

– Они из посольства. Последнее время Филиппе встречается с ними очень часто.

– Прости, но мне это все равно не нравится. Пойми меня правильно, я люблю армию и люблю Хорхе, но последние несколько месяцев…

Он замолчал.

– Можешь мне не верить, – решительно и твердо сказала Максин, – но я очень люблю мужа и люблю эту страну. У Филиппе много недостатков, но безрассудным его не назовешь. Все, что он делает, он делает во благо Аргентине и ее народу.

– Ты бы так не говорила, если бы знала, что он приказывает нам делать.

– Не хочу об этом слышать, – упрямо сказала она; романтический флер, которым они окружили себя, развеялся.

Он положил руку на ее голое плечо.

– Прости, я не хотел тебя расстроить.

– Я не расстроилась, – ответила Максин, но тем не менее вытерла глаза. – Филиппе рассказывает мне очень мало, но я ему всегда верила. И ты должен.

– Хорошо, – сказал Хименес и потянулся к ней.

Максин выскользнула из его объятий.

– Мне пора. Филиппе в Байресе, но у слуг длинные языки. Понимаешь?

– Конечно. Мои слуги вечно сплетничают.

Они рассмеялись – Хименес вырос в бедной семье.

Максин оделась. Села на Конкорда, который все это время стоял неподалеку.

– Завтра увидимся? – спросил Хименес, заталкивая одеяло в сумку.

– Если пообещаешь, что мы не будем говорить о моем муже и его работе.

– Я буду хорошим солдатом и выполню твой приказ.

Пилот вертолета обрадовался, получив плату наличными: узнав, куда они летят, он сразу понял, что любой их чек будет недействительным. И уже собирался связаться с партнером по радио, просить проверить, не фальшивые ли деньги.

Ему предстояло перевезти двух человек из Рио, из международного аэропорта Гальяо, на грузовое судно в ста милях от берега. Издали оно выглядело как десятки других, подходивших к берегам Бразилии каждую неделю, но, когда они подлетели ближе и стали различимы подробности, пилот увидел, что перед ним плавучая груда ржавого металлолома, скрепленного изолентой и проволокой. Дым из трубы валил такой черный, что пилот заподозрил, будто в топках горит мазут пополам со смазкой. Краны выглядели так, словно едва стоят, какое там поднять груз. Пилот через плечо оглянулся на младшего из пассажиров, словно спрашивая: «Вы уверены?»

У этого человека лицо было землистое, словно он не спал несколько дней, а бремя, которое он нес, вот-вот его раздавит. И, однако, едва поняв, что пилот смотрит на него, он подмигнул ярко-голубым глазом; маска сосредоточенности исчезла с его лица.

– Смотреть не на что, – сказал пассажир в микрофон, – но свою работу он делает.

– Не думаю, что смогу сесть на палубу, – сказал пилот по-английски с португальским акцентом. Он не добавил, что боится, как бы вес его «Джет-Рейнджера» не проломил крышку трюма.

– Ну и ладно. Повиснешь над кормой, и мы спрыгнем.

Второй пассажир, мужчина под шестьдесят, с перевязанной головой, застонал, услышав о перспективе выпрыгивать из вертолета.

– Как хотите.

Пилот вернулся к управлению полетом, а пассажиры собрали пожитки – ноутбук и потрепанную холщевую сумку-торбу. Все остальное утонуло в Миссисипи.

Хуан Кабрильо не уставал любоваться «Орегоном». Корабль был для него таким же произведением искусства, как и картины, висящие в его потайных коридорах. Хуан признавался, что возвращение домой слаще, если операция завершена, не то что сейчас, когда Тамара Райт в руках аргентинского батальона смерти и где она, точно неизвестно. Задиристо подмигнул пилоту он именно из этой задиристости. Судьба Тамары тяжким грузом лежала у него на душе.

К чести бразильского пилота, он держал салазки вертолета в футе от палубы, когда выпрыгнули вначале Макс, затем Хуан. Оба низко пригнулись под ветром, поднятым лопастями винта, и ждали пока «Джет-Рейнджер» не отойдет в сторону и наберет высоту. Когда он превратился в блестящую точку на западном горизонте, рулевой – Хуан полагал, что это Эрик Стоун, – отключил «дымокурный» генератор, создававший впечатление, что корабль приводят в движение обычные судовые дизели, за которыми плохо смотрят.

Он отдал свисавшему с гюйса иранскому флагу традиционный салют одним пальцем и вслед за Максом направился к надстройке.

У водонепроницаемой двери их встретили доктор Хаксли и Линда Росс. Хакс немедленно увела Макса вниз, в лазарет, ворча по поводу мясников из больницы.

– С возвращением, – поздоровалась Линда. – Расслабиться не получилось, да?

– Как это говорится – ни одно доброе дело не остается безнаказанным? Вы отлично поработали в Антарктиде.

– Спасибо. – В ее голосе звучал оттенок горечи. – Мы послали разведданные Оверхольту меньше чем за двадцать четыре часа до того, как аргентинцы объявили об аннексии, так что толку от этого было мало.

– Что нового?

– Никаких контактов с другими станциями на полуострове. Мы считаем, что аргентинцы захватили ученых из других стран и превратят их в человеческий щит для своих нефтяных установок.

Хуан нахмурился.

– Учатся у Саддама.

– Генералиссимус играет грязно.

– Я спросил Оверхольта, есть ли у него в Аргентине контакты, кто мог бы выяснить, где держат Тамару. Он еще не ответил?

– Пока нет. Прости.

Кабрильо еще больше помрачнел.

– Этого никогда бы не случилось, если бы… – Он ничего не выиграет, растравливая себя, поэтому он осекся. Он знаком пригласил Линду войти внутрь. «Орегон» набирал скорость, и палубу начинало продувать.

– Через тридцать часов будем у Буэнос-Айреса. Если повезет, Оверхольт к тому времени что-нибудь сделает.

– Боже, надеюсь. – Хуан взъерошил пятерней волосы. – Мне нужно сжечь немного энергии. Если кому-нибудь понадоблюсь, я в бассейне.

Одна из двух огромных балластных цистерн, с помощью которых Корпорация в зависимости от маскировки поднимала или опускала корпус «Орегона», была выложена маслянистым карраским мрамором и снабжена системой светильников, обеспечивающей искусственный солнечный свет. Бассейн пострадал во время боя с ливийским фрегатом, но мастера, ремонтировавшие его, проделали замечательную работу.

Кабрильо сбросил одежду и привязал к запястьям четырехфунтовые грузы. На большой скорости воды в бассейн заливали немного, и Кабрильо, нырнув, едва погрузился. Он вынырнул и поплыл брассом – так плыть он мог часами.

Вода всегда была его убежищем, именно здесь он мог избавиться от мыслей и расслабиться. Повторяющиеся резкие движения и медленно нарастающее в мышцах жжение для него были подобны медитации.

На следующее утро, после роскошного завтрака в столовой, Хуан заступил на вахту в оперативном центре. Он пришел рано и освободил Эдди Сэна, который дежурил ночью. Эдди благодарно уступил ему место, предварительно рассказав о судах поблизости и об ухудшении погоды. На большом восьмифутовом экране море было видно так, будто Эдди с Хуаном стоят на настоящем мостике в нескольких палубах над ними. В сером небе без солнца громоздились безобразные клубящиеся тучи, а море было черным, как шлак из литейной, только кое-где ветер срывал с гребней волн густую сливочную пену.

Вода то и дело заливала нос и устремлялась в шпигаты. На баке матрос задраивал люк. Он казался маленьким, как ребенок, и бессильным перед непогодой. Хуан с облегчением вздохнул, когда матрос вернулся внутрь корабля.

Хали Касим, корабельный специалист по связи, находился на своем рабочем месте у стены справа от Кабрильо, рядом с тусклым сейчас дисплеем сонара «Орегона». В таком море и при такой скорости невозможно было уловить акустические сигналы, поэтому сонарную систему отключили.

– Тебя вызывают, Председатель, – сказал Хали. Он предпочитал старомодные наушники, и поэтому его волосы странно торчали. – Оверхольт из ЦРУ.

– Очень вовремя, – буркнул Хуан и приложил к уху гарнитуру.

– Лэнгтон, что вы для меня узнали?

– Наше вам, – сказал Оверхольт. И по одному этому слову Хуан понял, что новости дурные. – Только что завершилось заседание Комитета по национальной безопасности при президенте. Мне позвонили от силы пять минут назад.

– Что случилось?

– Комитет начальников штабов доложил, что у берегов Чили обнаружена китайская быстроходная ударная подводная лодка. Через день-два скорость и курс приведут ее в район Антарктического полуострова.

– Играют наверняка, – заметил Хуан. Его этот ход не удивил.

– Конечно. Арги подтвердили, что у них наши ученые со станции «Палмер», и еще десяток с русской, норвежской, чилийской и австралийской станций. Народу немного, потому что на зимовку присылались малые экипажи.

– Какова наша официальная реакция? Что собирается делать президент?

– Китай объявил, что наложит в ООН вето на любую попытку вынести Аргентине порицание. Не будет ни резолюций, ни санкций.

– Ишь! – саркастически сказал Хуан. – Вот главная загвоздка. Как бы мы их остановили, если бы ООН не говорил им гадости?

Оверхольт усмехнулся, несмотря на усталость. Он разделял невысокое мнение Хуана об этой международной организации.

– А вот действительно дурная новость. Президент не разрешит использовать силу. Англия и Россия бряцают оружием, но политическая воля парламента и Думы иная. Большинство в сенате и в палате представителей уже объявило, что не хочет защищать Антарктический договор ценой жизни американцев.

– Вот, значит, как? – с отвращением спросил Хуан. – Мы называем себя высокоморальной нацией, но, когда доходит до битвы за идеалы, политики прячут головы в песок.

– Я бы сказал, что они прячут головы в другом, вовсе не в столь достойном месте, но да, вы правы.

– Мы отступаемся от своих обязательств, нравственных и юридических. Простите, Лэнг, но это неверное решение.

– Вы ломитесь в открытую дверь, мой мальчик, – вежливо сказал Оверхольт. – Однако я выполняю волю президента и потому мало что могу сделать. Для протокола: мой босс считает, что мы должны вышвырнуть аргентинцев из Антарктики, и точно так же думает председатель Комитета начальников штабов. Оба они видят и опасность подобного прецедента.

– Что теперь?

– Ничего. Подготовим для Совета Безопасности резолюцию, китайцы ее похерят – боюсь, что это все.

Теперь, когда он заполучил Антарктиду, следующей целью генералиссимуса Эрнесто Корасона станут Парагвай и Уругвай. Кабрильо подумал: единственное, что спасает от аргентинцев Чили – это трудность перехода через Анды. В Венесуэле Чавес укрепил свою армию, меняя с Россией нефть на оружие, и теперь ищет предлог, чтобы напасть на Колумбию. А если воспрянувший Иран нажмет, неоперившаяся демократия Ирака рухнет, как карточный домик.

Хуан хотел высказать все это Оверхольту, но понимал, что это будет напрасное сотрясение воздуха. Он был уверен, что советники президента уже развернули перед ним эти сценарии и не смогли поколебать его.

– Сообщите мне какую-нибудь хорошую новость, – устало сказал Хуан.

– Да, есть и такая, – приободрился Оверхольт. – Наш контакт в Аргентине сообщает, что вашу пропавшую профессоршу держат в Буэнос-Айресе.

– Это сужает поиски до города с населением в двенадцать миллионов.

– Маловерный, – укорил его Оверхольт. – Ее держат в пентхаузе на пятом этаже дома в районе Реколета на авеню Лас-Эрас.

– Если я правильно помню, Реколета – самый шикарный район города.

– Квартира принадлежит генералу Филиппе Эспиносе, командиру Девятой бригады.

– Девятой бригады?

Не самая радостная весть.

– Боюсь, что так. Генерал лично допрашивает ее. Думаю, с помощью китайских шпионов в Буэнос-Айресе.

В сознании Кабрильо на миг возникла Тамара Райт, привязанная к стулу, и он поморщился.

– Перегоните нам все сведения, какие у вас есть, о здании. К закату будем у берега.

– Как вы собираетесь вытащить ее?

– Как только у меня появится план, вы узнаете об этом вторым.

Хуан дал отбой и устало откинулся на спинку стула, с отсутствующим видом потирая подбородок. Он не шутил. Он понятия не имел, как выручить профессора.

 

Глава 20

Непогода неотвязно следовала за «Орегоном», бредущим на юг. Корабль и экипаж стоически терпели трудные условия, словно это было наказание за плен Тамары. По крайней мере так казалось Кабрильо. Некоторые волны поднимались почти до мостика, и когда «Орегон» высоко задирал корму, вода двумя потоками вырывалась из струйных насосов и улетала почти на сто футов.

Хуан собрал руководящих сотрудников в зале заседаний Корпорации. Это помещение когда-то было разрушено прямым попаданием с ливийского корабля, и при реконструкции Хуан решился на современный подход – стекло и нержавеющая сталь. В столешницу была утоплена микроскопическая сеть проводов; при активации она создавала статический заряд, который удерживал бумаги на столе, каким бы бурным ни было море. При ветре снаружи семь баллов этот заряд увеличивали, чтобы десятки документов и фотографий не упали на пол. На стенах у торцов стола на больших экранах демонстрировалось слайд-шоу снимков дома-цели и его ближайших окрестностей.

Прекрасный жилой дом выглядел так, словно его разобрали во Франции и по камешку собрали на широкой авеню южноамериканского города. Большинство старых зданий Байреса были построены в духе французского ампира – мансардные крыши, узорчатая резьба по камню и бесчисленные колонны. В районе Реколета жили богачи, здесь было множество парков со статуями вождей прошлого. Многие крупные улицы строились еще в те времена, когда фургоны были господствующим видом транспорта, с тем расчетом, чтобы могли разминуться две восьмерки.

Макс Хенли, за которым все признавали отсутствие тактических способностей, не участвовал в совещании и нес вахту в оперативном центре. С Кабрильо были Марк Мерфи, Эрик Стоун, Линда Росс, Эдди Сэн и Франклин Линкольн, их главная гончая. На корабле предпочитали штатское, но Эдди, Линда и Линк были в черной боевой форме. Марк поверх футболки с надписью «Пиво “Девушка из Сент-Поли”» набросил фланелевую рубашку.

Хуан отпил глоток кофе и поставил кружку во встроенный в столешницу выдвигающийся на кронштейне держатель.

– Напоминаю, мы не войдем в аргентинские воды, поэтому остается только подводное проникновение, согласны? – Все закивали. – Рекомендую использовать самый большой «Номад-1000», на десять человек. Вероятно, запас места нам не понадобится, но лучше пусть будет больше, чем меньше.

– А кто там в качестве няньки со стволом? – спросил Линк.

– Не знаю, пока мы не утвердили план. Придется принять как данность, что в таком доме должен быть швейцар. Возможно, он наш ключ. Но пока не знаю.

Эдди поднял руку вопреки повторяющемуся утверждению Хуана, что он может вмешаться когда угодно.

– Если ее держат на верхнем этаже, может, разумнее проникнуть через крышу?

– Во-первых, крыша шиферная, – сказал Эрик. – И можешь не сомневаться, что под шифером очень крепкая основа. При таких пологих скатах должны быть очень прочные каркас и настил.

– Там, небось, какая-нибудь жутко экзотическая древесина, прочнее стали, – добавил Мерф. – Здание построено до того, как начали использовать опорные металлические балки, так что в конструкции должен быть какой-то капитальный изъян. Взрывчатка, заложенная в нужном месте, обрушит всю наружную стену.

– Мне нужно бархатное прикосновение, – возразил Хуан, – а не молот. Следует помнить, что Аргентина – полицейское государство, где на каждом углу полицейские, имеющие право арестовать любого в любой момент. А каждый третий пешеход стукач. Нельзя давать ни малейшего повода смотреть на нас с подозрением. Нужно действовать тоньше.

– Всегда есть канализация, – предложила Линда. – И если мы пойдем таким путем, позвольте мне добровольно остаться вахтенной на мини-субмарине.

– Пожертвуй собой ради общего блага, – усмехнулся Эдди.

– Да, это будет самопожертвование, – так серьезно, как только могла, ответила Линда. – Но ты же меня знаешь. Я сделаю все, чтобы помочь.

В следующие два часа идеи выдвигались, анализировались и отбрасывались. Пятерка в разное время спланировала бесчисленное множество операций, но тут в итоге не придумала ничего лучше слегка измененного предложения Мерфи жахнуть как следует. Слишком много было неизвестных условий – вроде того, сколько человек охраняет Тамару, – чтобы испробовать более тонкий подход.

Когда Хуан прошел через водонепроницаемый люк, в пусковом отсеке для двух субмарин кипела бурная деятельность. Массивные килевые двери размером с амбарные закрыты, пусковая шахта пуста, но в воздухе пахло океаном.

Вокруг стройного «Номада-1000» суетились техники. Мини выглядел как уменьшенная копия атомной подводной лодки, только нос у него был выпуклым, из прозрачного акрила, способного выдерживать давление на глубине более тысячи футов, да под носом, точно клешни гигантского морского чудовища, свисали роботизированные манипуляторы. Высота боевой рубки составляла всего два фута, а за ее башней была закреплена большая черная резиновая лодка. К берегу они пойдут на не слишком большой глубине, поэтому «Зодиак» уже заполнили воздухом. Снаряжение загрузили быстро и переместят в надувную лодку, когда будут у берега.

В спасательную команду вошли Кабрильо, Линк, Линда и Марк Мерфи. Хуан не возражал бы против еще одного стрелка, но ему не хотелось увеличивать группу. Майк Троно поведет субмарину и останется на борту, когда остальные поплывут к берегу.

Провожал их Кевин Никсон. Бывший корифей в области голливудских спецэффектов на «Орегоне» руководил тем, что экипаж называл «лавкой чудес». В его обязанности входило создание любой маскировки, какая могла понадобиться оперативникам на берегу, а также документальное сопровождение. И хоть сам он не мастер подделывать бумаги, в его распоряжении двое таких.

– Это должно пройти без проблем, – сказал рослый бородатый Никсон, протягивая Хуану папку.

Хуан пролистал документы. Аргентинские удостоверения личности для всех четверых плюс разрешения на перемещение и на работу. Все документы выглядели подлинными и не новыми. Настоящей была только толстая пачка наличных.

– Первый класс, как всегда, – сказал Кабрильо. – Будем надеяться, ничто из этого не понадобится.

– Аккумуляторы заряжены, навигационные и сонарные устройства отлажены, система жизнеобеспечения в состоянии готовности, – доложил Троно, когда Хуан подошел к нему. – Жаль, я не с вами.

– Неизвестно, в каком состоянии доктор Райт, поэтому нужен Линк, на случай если придется нести ее до «Зодиака».

– Знаю, но… Ну, ты понимаешь, о чем я.

Хуан положил руку Майку на плечо.

– Понимаю.

Появился Макс Хенли.

– Море не успокоится, так что можете отправляться.

Кабрильо приподнял бровь.

– Выпроваживаешь?

– Вовсе нет, просто хочу убедиться, что вы ее привезете. Я не шутил, когда говорил о свидании. Тамара – это что-то!

– Будущее твоей любовной жизни в надежных руках. Насчет погоды ты серьезно?

– Боюсь, что да. Проливной дождь вплоть до завтрашнего вечера. Хочешь отложить операцию?

Спускать и принимать на борт погружаемый аппарат сложно и в спокойную погоду, но Хуан не испытывал искушения повременить. Счет шел на секунды.

– Нет. В другой раз.

– Удачи, – сказал Макс и направился назад в оперативный центр.

Кабрильо не был суеверен и не был фаталистом, но пожелание Хенли его почему-то встревожило. Желать удачи тому, кого ждет опасность, плохая примета. Он встряхнулся.

– Ладно, ребята, по коням.

Он последним прошел через люк в «Номад» и задраил его, заворачивая до тех пор, пока индикатор в тесной рубке не сменил цвет на зеленый. Майк в оборудованном по последнему слову техники кокпите должен был увидеть такой же огонек. Секундой позже техник на пульте управления пуском с помощью тяжелых механизмов поднял лодку с пускового стола и одновременно открыл шлюз, впускающий воду в спусковую шахту.

Вместо флуоресцентных ламп загорелись красные, чтобы помочь экипажу приспособиться к наступающей темноте. Когда искусственный бассейн заполнился, гидравлические рычаги открыли килевые двери. Вода в спусковой шахте грозно плеснула, окатив палубу и вымочив техников брызгами. Подлодка удержалась в спусковых салазках.

Ее медленно опустили в воду; волны плескали в акриловый купол. Здесь было слишком тесно, чтобы рисковать, используя водолазов, поэтому один из рабочих просто перескочил на лодку, пока она еще плавала внутри корабля, и отсоединил тросы. Майк немедленно выпустил воздух, и лодка вышла из корабля.

Вода была непроницаемо черная; на такой небольшой глубине отчетливо ощущалась мощь Южной Атлантики, катившей над ними волны. Пока «Номад» не погрузился на пятьдесят футов, он качался и нырял, танцуя вызывающий тошноту балет.

– У всех все в порядке? – спросил через плечо Троно, задав курс на восток.

– Тут должен висеть знак, указывающий, что я слишком мала для таких плаваний, – сказала Линда, потирая локоть, который ушибла о стальной люк.

Хуан прошел в спартанскую кабину и плюхнулся рядом с Троно в кресло второго штурмана.

– Ожидаемое время прибытия?

– Секунду. – Майк закончил вбивать цифры в навигационный компьютер. На экране мгновенно появился ответ. – Нам предстоит провести в этой консервной банке пять часов, если не наткнемся на корабли береговой охраны или флота.

– В такое волнение они нас не услышат. – Хуан откинулся, чтобы видеть остальных. – Пять часов. Можно вздремнуть.

– Марк, можешь лечь на мою койку, – сказал Линк. – Уляжемся «ложечками».

– Даже не мечтай, великан. Ты никогда не дашь мне побыть маленькой ложечкой.

Плавание проходило без происшествий. Не было ни судов, приходящих в Буэнос-Айрес или уходящих из него, ни военных патрулей. Поднялись на поверхность в миле от берега. Близость суши отчасти успокоила волнение, хотя дождь не прекращался. Сквозь дымку сияли огни небоскребов в центре города и призрачное марево, выдающее мегаполис. Так называемый южноамериканский Париж в бурю выглядел зловеще. В миле от них раскинулось пространство злобы и страха, где государство контролировало все стороны жизни граждан. Здесь попасться означало смерть.

Хуан организовал погрузку снаряжения в водонепроницаемые мешки. Эти мешки передавали ему снизу, а он по очереди привязывал их к «Зодиаку». Он подозревал, что снаряжения слишком много, но существовало множество вариантов развития событий и следовало быть готовыми ко всему.

Он надел наушники.

– Проверка связи, как слышишь, прием?

– Слышимость чистая и громкая, – ответил из кокпита подлодки Майк.

– Пригляди за лавочкой, пока нас не будет.

– Понял, Председатель.

Хуан подождал, пока трое остальных выберутся из люка и сядут в лодку, и тогда отвязал удерживавшие ее тросы. Они поплыли, и Хуан посмотрел на последний привязанный к палубе мешок со снаряжением. Вопреки всему он надеялся, что использовать его не придется.

Электрический мотор «Зодиака» гудел, но этот гул заглушали звуки шторма, а благодаря низкой посадке лодка была практически невидима. Хуану пришлось чуть изменить направление из-за течения могучей Рио-де-ла-Платы, реки, которая и привлекла испанских поселенцев, основавших Буэнос-Айрес.

Они двигались к промышленной портовой зоне, где стояли без дела большие фрейтеры: мало кто сегодня поддерживал торговые связи с разбойничьим государством. Кабрильо заметил, что эти корабли принадлежат Кубе, Ливии, Китаю и Венесуэле. И не удивился.

Из-за непогоды в доках было пусто и тихо, насколько они могли видеть со своего низко сидящего в воде надувного плота. Большие краны замерли неподвижно, в их кабинах не горели огни. Лодка подошла к заброшенному причалу, обросшему ракушками и водорослями, которые пахли йодом. Благодаря речному течению мусора в воде не было, и это бросалось в глаза.

Пока Хуан выключал мотор, Линк привязал «Зодиак».

– Здравствуй, милая, я вернулся, – пошутил Марк.

Все были в штормовом обмундировании, но Мерфи больше других напоминал утонувшую крысу.

Кабрильо не обратил внимания на шутку. Лицо его было сосредоточенным.

– Ладно, все знают план. Придерживайтесь его. Свяжемся, когда возьмем дом под наблюдение.

– Мы будем готовы, – ответил Линк.

Хуан и Линда сняли непромокаемые брюки и куртки. Под ними на Кабрильо обнаружился костюм за тысячу долларов: Хуан быстро накинул элегантный тренч. Его кожаные ботинки-броги на самом деле были берцами с нескользящей резиновой подошвой. Линда была в очень коротком красном коктейльном платье с глубоким декольте. Плащ-тренч у нее был черный, сапоги доходили едва не до бедер. Как и башмаки Хуана, ее сапоги обеспечивали легкость движений и хорошее сцепление. Только другая женщина могла бы заметить, что это не самая модная обувь. Никаких каблуков.

Первым по лестнице, встроенной в причал, поднялся Хуан. Бросив двум остающимся товарищам взгляд, говоривший «Заглянете под юбку – пожалеете», Линда последовала за ним. Она достала из кармана маленький женский зонтик и раскрыла его. Хуан был выше Линды на добрых десять дюймов, поэтому не мог укрыться под ее зонтом; когда они пошли по причалу, ему пришлось несколько раз уворачиваться, чтобы тонкие металлические спицы не выкололи ему глаз.

Им потребовалось пятнадцать минут, чтобы миновать многочисленные портовые сооружения и выйти к главным воротам. Мигающий свет в караулке означал, что охрана смотрит телевизор. Хуан и Линда лениво прошли мимо и через несколько минут поймали на пустой улице такси. Кабрильо назвал адрес по соседству с домом генерала Эспиносы. По одному из законов хунты таксист обязан был переписать имена и адреса клиентов из их путевых документов: еще один способ следить за гражданами. От отсутствия свободы по коже Кабрильо поползли мурашки.

Он взял газету, оставленную кем-то на сиденье, и прикрыл ею голову, когда они с Линдой вышли из такси.

Когда такси исчезло за углом, они прошли пешком последние несколько футов до цели. В большинстве зданий на первых этажах размещались различные торговые заведения – в основном бутики для живущих поблизости богатых женщин, но и несколько ресторанов, уже закрывавшихся в такой поздний час. Пешеходов на широком тротуаре, кроме Линды и Хуана, не было. Машины, припаркованные у бордюра, представляли все самые дорогие немецкие марки.

В свете, падавшем из окон жилых домов, дождь казался серебряным и золотым.

В угловом доме, где жил Эспиноса, была стеклянная с медью вращающаяся дверь; Хуан с Линдой вбежали в нее, как пара счастливых любовников, смеясь тому, как промокли, и тому, что наконец добрались до дома.

Кабрильо почти сразу затормозил и рассмеялся.

– Ох ты. Не туда попали, – сказал он, пьяно улыбаясь. И увел Линду обратно. Швейцар даже не успел выйти из-за стойки, а хорошо одетая пара уже исчезла. Они пробыли внутри здания семь целых и одну десятую секунд.

Более чем достаточно.

– Говори что-нибудь, – велел Хуан, как только они вышли.

– У швейцара пистолет в наплечной кобуре, – сказала Линда. – На входную дверь направлена одна камера.

Хуан остановился, несмотря на дождь.

– Это все, что ты увидела? – спросил он насмешливо и разочарованно.

– Что? А ты что увидел?

– Ладно, пистолет под мышкой бросался в глаза. Костюм сшит так, чтобы подчеркнуть его наличие. Всякий проходящий мимо должен его увидеть. Это средство для отпугивания. А вот чего ты не должна была видеть – и не увидела – это пистолет, привязанный к голени. Брюки-клеш должны его скрывать, но скрывают недостаточно надежно. У парня с двумя пистолетами, вероятно, под стойкой есть еще и автомат. Это не обычный швейцар, а солдат Девятой бригады. Теперь расскажи о камерах.

– О камерах? – переспросила Линда. – Мы пробыли там две секунды. Я же сказала, там одна камера, направленная на входную дверь.

Хуан вздохнул. У него не было желания давать урок в такую погоду, но он чувствовал, что, если хочет, чтобы Линда поднялась на более высокий уровень, выбора нет.

– Хорошо. Мы провели в вестибюле чуть больше семи секунд. Отныне тебе нужно быть очень внимательной. Ты заметила одного охранника и одну камеру. Да?

Линде не хотелось отвечать, но она промямлила:

– Да.

– Внутри есть вторая камера, прямо над вращающейся дверью, она накрывает лифт и стойку швейцара. Похоже, она установлена недавно. Провода видны и вроде как прихвачены наживую. Готов спорить, что ее установили после того, как привезли в это здание профессора Райт, и изображение она передает в пентхауз.

– Как ты ее увидел?

– Отражение в зеркале рядом с лифтом.

Линда покачала головой.

– Заметив зеркало, я увидела в нем только нас. Ну… если честно, себя.

– Человеческая природа, – ответил Хуан. – Первое, что люди ищут в зеркале или на фото, это себя. Обыкновенное тщеславие.

– И что нам теперь делать? Проверить черный ход, служебный?

– Нет, там тоже есть камеры. Один раз мы можем изобразить подвыпившую заблудившуюся парочку, но повтор нам с рук не сойдет. Если они снова нас увидят, вызовут полицию или сами нас задержат.

– Значит, используем идею Марка?

– Молот, да.

В нескольких домах дальше по улице они нашли вестибюль и спрятались там от дождя. На улице было так тихо, что приближение полицейской машины они засекли бы куда раньше, чем она покажется. Хуан вызвал по рации Линка. – У нас все тип-топ. Как у вас?

– Марк на улице, уже замкнул провода в машине, – доложил Линкольн. – Я нашел то, что нам нужно, и жду сигнала от тебя.

– По машинам! Сколько вам до нас?

– Если не будет неприятностей с полицией в порту и мы не перевернемся, будем через час.

– До встречи. – Хуан переключил частоты. – Майк, ты здесь?

– Мерзну вместе с рыбами.

– Двигайся к пункту Бета.

Все пункты были намечены заранее.

– Пошел.

В голосе Майка Троно прозвучала легкая запинка. Майк знал, что у Председателя дурное предчувствие.

– Зачем перебрасывать подлодку? – спросила Линда.

– Мне пришло в голову, что в такую погоду полиции нечем заняться. И как только поднимут тревогу, в погоню за нами ринутся все байресские легавые.

Линде вдруг передалось дурное предчувствие Хуана.

Они обошли квартал, перемещаясь, только когда были уверены, что их никто не видит. Один раз пришлось прятаться за помойными баками возле стройки – мимо проехала полицейская машина. Полицейский не смотрел по сторонам. Он сосредоточился на дожде и дороге. Они увидели только какого-то несчастного с собакой. Обе пары сделали вид, что не заметили друг друга. Погода была чересчур скверной для обмена любезностями.

Хуан коснулся микрофона в ухе.

– Действуй, Линк.

– Хочу, чтобы ты знал: все идет гладко. Легко надурил охранников, хотя по-испански еле-еле и местный из меня, как из носорога. Стоит сказать, мол, это для Девятой бригады, и все вопросы отпадают.

– В этом прелесть полицейского государства. Никто не высовывается. Знают, что могут отшибить голову.

– Марк сразу передо мной, и мы подъезжаем.

– Мы вас увидим.

Пятнадцать минут спустя из-за угла выехала и начала приближаться странная автоколонна. Впереди Мерф вел неприметный компакт-седан. Мигалка на его крыше крутилась, мерно вспыхивая оранжевым, как бы возвещая о появлении второй машины, в которой и было все дело. Линк сидел за рулем колесного крана с надписью «Управление порта Буэнос-Айреса». У крана не было кузова, скорее башня, как у танка, смонтированного на тяжелой подвеске. Колеса крана были вдвое больше, чем у легковушек. Стрела максимально сложена, но все равно торчала как таран.

Действовать предстояло быстро, потому что большой кран в дорогом жилом районе неизбежно привлечет внимание. Хуан сбросил пальто и пиджак, сорвал белую оксфордскую рубашку. Полетел в сторону галстук. В конце концов, все это была маскировка. Под всем этим обнаружилась черная футболка с длинным рукавом на резинке и две пустые плечевые кобуры. Хуан надел пару толстых черных перчаток.

Линда очутилась у дверцы седана со стороны водителя еще до того, как Марк остановился. Она выключила работавшие на батарейках мигалки и сняла их с крыши. При этом присоски, удерживавшие мигалки, непристойно чмокнули. Мерф кинулся к крану одновременно с Председателем. Пока Марк бежал к кабине, Хуан подпрыгнул, ухватился за крюк, болтавшийся под стрелой, и взобрался наверх.

Там его встретил Линк, который передал ему МР-5 и пару автоматических пистолетов марки «пять-семь», излюбленное оружие Кабрильо – ведь на близком расстоянии маленькие пули калибром 5,7 миллиметра пробивают любой бронежилет. Длинный глушитель на стволе автомата делал его нескладным и трудноуправляемым.

Команда двигалась как в танце. Хуан сунул пистолеты в наплечные кобуры. Одновременно Марк уселся в кабине, а Линда прыгнула в седан. Сидя верхом на стреле крана, Франклин Линкольн крепче сжал опору ногами за секунду до того, как Мерф включил гидравлику и стрела устремилась вверх.

Все происходило очень быстро.

Согласно плану.

Стрела, выдвигаясь, поднялась до пятого этажа. Марк старался по возможности уменьшить шум двигателя, жертвуя скоростью ради незаметности, но Хуану казалось, что кран ревет, как разъяренный зверь. Они с Линком поднимались на стреле, которая нацелилась на одно из неосвещенных окон. В окне под объектом их операции вспыхнул свет: хозяина квартиры разбудил шум. К счастью, окна Эспиносы оставались темными.

Марк протаранил стрелой окно, и Линк с Кабрильо прыгнули в комнату. Приземлились на ноги как кошки, и, когда дверь приоткрылась и какой-то человек в камуфляже заглянул, чтобы узнать, что происходит, у обоих было наготове оружие. Прогремели два выстрела, и человек упал.

Линк связал охраннику руки, накинув на них пару пластиковых хомутов. Пули у них с Хуаном были из твердой резины – не смертельно, но достаточно, чтобы вывести из строя взрослого мужчину. Сила удара такой пули примерно равнялась силе удара бейсбольной битой. Они прикидывали, не использовать ли ампулы с транквилизатором, но даже лучшим препаратам требовалось несколько секунд, чтобы свалить человека.

Должно быть, дежурный охранник, который наблюдает за видео из вестибюля, подумал Хуан, бросая отобранный пистолет под кровать с пологом на четырех столбиках; ее огромные размеры говорили, что, вероятно, это спальня хозяина и генерала сегодня нет. А значит, нет и китайцев-дознавателей. Он предположил, что Тамару охраняют не больше трех человек. Они попали в перерыв.

За дверью спальни тянулся коридор с полом из красного дерева под восточной ковровой дорожкой. Из открытой двери в нескольких шагах от спальни лился свет, и по его сероватому оттенку Хуан понял – там у охраны пост видеонаблюдения. Высота потолков в коридоре составляла не менее одиннадцати футов, и такой сложной лепнины Кабрильо никогда не видел.

Открылась другая дверь. Мужчина в трусах протирал глаза, прогоняя сон. Двойным ударом в лоб Кабрильо вырубил его на несколько часов. Линк прикрывал ему спину; Хуан заглянул в эту новую комнату. Кроватей две, но спали только на одной. В голове мелькнула случайная мысль о том, что хозяйке дома вряд ли нравится, что на ее отличном тонком белье спят солдаты.

Он приоткрыл следующую дверь и увидел ванную, выложенную плиткой, с такой большой ванной, что хоть дистанцию плыви. Распахнув дверь пошире, чтобы впустить больше света из коридора, он увидел на туалетном столике три лезвия и три зубные щетки в хрустальном стакане.

Еще одна дверь вела в стенной шкаф с полотенцами и простынями, а следующая – в кабинет генерала. Огромный стол, а за ним на столике чучело ягуара. Судя по размерам, самки-подростка. Кабрильо все меньше нравился Эспиноса.

Позади грянул выстрел, громкий звук отразился от высокого потолка. Линк выглянул из-за косяка, и еще один выстрел превратил лепнину в дорогие обломки. Хуан перебросил МР-5 за спину и достал один из пистолетов. В отличие от автоматных, тут пули были тяжелые свинцовые. Мокрая обувь хлюпала, но Хуан решил, что выстрелы оглушили охранника.

Он пригнулся, высунул голову из-за угла и спровоцировал выстрел. Пуля прошла высоко, но выдала местоположение аргентинца. Тот прятался за дверью в конце коридора; в комнате горел свет, и в щели между дверью и полом Хуан видел его ноги. Он положил пистолет на ковер и дважды быстро выстрелил. Латунные гильзы пролетели в нескольких дюймах от его лица.

Крик прозвучал почти так же громко, как выстрелы. Пуля попала охраннику в ступню и раздробила тонкие кости. Охранник выскочил из-за двери на одной ноге, и Кабрильо выстрелил снова. Пуля чиркнула по нижнему краю двери, но ей хватило инерции, чтобы пробить плоть. Аргентинец упал, воя от мучительной боли, поднимавшейся от покалеченной ступни. Линк сорвался с места, целясь из пистолета в невидимого стрелка.

Он вбежал в комнату, автоматически проверяя углы и пинком отшвырнув пистолет охранника.

– Через секунду мы заберем вас, мэм, – сказал он Тамаре Райт, сидевшей на кровати в наручниках и с кляпом во рту. На ней было то же платье, что и на «Натчезской красавице».

Хуан вошел сразу за ним; когда Тамара узнала Председателя, паника и страх, стоявшие в ее глазах, рассеялись. Он освободил ее от кляпа и бросил его Линку, который тут же заткнул рот раненому охраннику, чтобы заглушить его стоны.

– Как… Как вы?..

От волнения Тамара не могла выговорить вопрос.

– Потом, – только и ответил Хуан.

В чехле за спиной Линк нес ножницы для резки металла. Он выхватил их, как самурай катану. Не потребовалось и десятой части его силы, чтобы перекусить цепь, привязывавшую Тамару к кровати. Наручники снимут на «Орегоне».

– Они вас ранили? – спросил Хуан.

– Нет, нет. Ничего особенного. Только все время спрашивали…

– Потом, – повторил он. Добраться к Тамаре было самой легкой частью операции. А вот благополучно убраться всей командой будет труднее. – Плавать умеете?

Она молча уставилась на него, услышав такой неуместный вопрос.

– Так умеете?

– Да, а что? Неважно. Я знаю, потом.

Хуана восхищало ее присутствие духа и не удивляло, что Макс захотел назначить ей свидание. В Тамаре Райт была внутренняя сила, которую не уменьшили даже последние несколько дней ужаса.

Он постучал по устройству связи.

– Доложите обстановку.

В ухе послышался волшебный голос Линды:

– Швейцар позвонил сразу, как услышал выстрелы. Думаю, до появления копов у вас самое большое минута.

Кабрильо думал, что меньше.

– Уходим.

– Марк готов.

Трое американцев ушли тем же путем, каким Хуан с Линком проникли в дом. Крюк висел прямо за выбитым окном. Линк поднял Тамару над разбитым стеклом и поставил на металлическую платформу, окружавшую трос под крюком. Стоять на ней было удобно, но на самом деле назначением платформы было мешать крысам карабкаться по тросу в многовековой битве моряков с грызунами.

Линкольн встал сразу за ней, загораживая ее своим телом и крепко держа.

– Не волнуйтесь. Дядюшка Франклин вас держит.

– Вы хотели сказать «племянник Франклин»? – усмехнулась она.

Как только Хуан ухватился рукой в перчатке за трос, Марк опустил их на землю плавно, как на лифте. Линда уже подвела машину к тротуару и держала дверцу раскрытой. Дворники яростно сражались с дождем.

Марк выпрыгнул из кабины крана, и они с Линкольном усадили Тамару на заднее сиденье между собой. Место для ног было забито снаряжением, и Линку пришлось поднять колени к голове. Линда скользнула на пассажирское сиденье, предоставив вести Хуану. Вдалеке послышались сирены. Хуан включил передачу и беззаботно отъехал от тротуара.

Пожалуй, трудности позади, подумал Хуан, но не стал говорить этого вслух.

Судьба, тем не менее, услышала.

Большой черный шестиместный лимузин вылетел на перекресток и остановился в нескольких футах от их бампера, заставив Кабрильо резко затормозить. Дверцы распахнулись, и из лимузина выскочил рослый лысый мужчина в форме. В руке он держал пистолет и сразу открыл огонь.

Пули начали дырявить лобовое стекло, и сидевшие в седане пригнулись. Хуан дал задний ход и потянулся к зеркалу заднего обзора, чтобы повернуть его. Мимо его запястья пролетела пуля, так близко, что его овеяло теплом, но теперь он мог смотреть назад, не высовывая голову наружу.

Они пятились, пока не отъехали на пятьдесят футов – расстояние, на котором поразить цель способен только настоящий снайпер. Только тогда Хуан вдавил в пол педаль ручного тормоза и закрутил руль. Влажный асфальт помог ему выполнить на прискорбно маломощном автомобиле пируэт, достойный голливудских погонь.

Он отпустил тормоз, включил первую передачу и резко ускорился. Еще одна пуля угодила в машину – случайный выстрел разбил боковое стекло.

– Все целы? – спросил он, не отрывая глаз от дороги. Ехать приходилось словно сквозь водопад.

– Да, мы в порядке, – ответил Марк. – Кто это был?

– Генерал Филиппе Эспиноса, в чей дом мы проникли. Должно быть, возвращался с ужина, когда позвонил швейцар.

– Это он задавал мне вопросы, – сказала Тамара, – он и еще жуткий китаец по имени Сунь. Я определила, что он из Пекина, и совершенно уверена, что из государственной безопасности.

– Здесь, в Аргентине, несомненно, по дипломатическому паспорту.

Сирены приближались. Хуан замедлил ход. Единственный способ уйти – не привлекать к себе внимания и надеяться, что они сумеют оторваться от Эспиносы, который наверняка их преследует. – Марк, твоя шляпа волшебника готова?

– Жду команды, Председатель.

Хуан задумался о последовательности команд. Эспиноса, несомненно, знаком с кем-нибудь из полиции, скорее всего, с начальником или с комиссаром. Минут за пятнадцать генерал дозвонится своему другу, а тот в свою очередь свяжется с кем-нибудь пониже в полицейской иерархии – и так далее, пока описание их машины не передадут всем полицейским патрулям на улицах. Если им удастся избежать встречи с Эспиносой и не привлекать к себе внимания, к началу общей тревоги они будут на полпути из города.

Он оглянулся как раз в тот момент, когда в квартале от них из-за угла, накренившись, вылетел лимузин. Хуан вел перегруженный «мицубиси» и не питал иллюзий, что сможет перегнать большую восьмицилиндровую американскую машину, даже если та бронированная (как, вероятно, и было).

Хуан дважды быстро повернул и сбросил скорость, когда мимо, сверкая мигалкой, промчалась полицейская машина, а за ней другая.

Его надежды испарились, когда в зеркале заднего обзора он увидел, что обе машины резко затормозили. Им потребовалось несколько мгновений, чтобы развернуться на узкой улочке; при этом они вынудили Эспиносу остановиться. Очевидно, генерал был знаком с кем-то, стоящим в пищевой цепочке гораздо ниже, чем предполагал Кабрильо. Ему следовало бы догадаться, что такой человек, как Эспиноса, должен знать и районного комиссара.

Через несколько секунд все три машины начнут преследование, а описание маленькой «мицубиси» передадут по полицейской связи всему Буэнос-Айресу. Он оказался прав в одном. Вывести Тамару из дома было самой легкой частью ночной работы.

Они свернули в узкий переулок, и Хуан крикнул Марку Мерфи:

– Давай!

Мерф уже опустил свое окно и принялся быстро выдергивать чеки из дымовых гранат. Гранаты были собственной разработкой Корпорации и давали дым быстрее и более густой, чем те, что были на вооружении армии США. После разрыва третьей гранаты Хуан не увидел позади ничего, кроме плотного дыма, который поглотил даже свет фонарей и окон второго и третьего этажей.

– Хватит, – сказал Хуан и повернул еще несколько раз. В горле у него пересохло, но руки продолжали свободно лежать на руле, а внимание не ослабло ни на йоту.

– Просто интересно, – сказал Линк с заднего сиденья. – Кто-нибудь знает, где мы?

– Линда? – спросил Кабрильо.

Она внимательно изучала экран портативного навигатора.

– Да, – сказала она, – знаю. Мы движемся в общем направлении порта, но впереди лабиринт улиц. Надо свернуть налево, там довольно широкая авеню.

Внезапно на перекрестке из боковой улицы вынырнул лимузин. Он шел за седаном, так сильно нажимая на подвеску и покрышки, что колпак слетел с колеса и, вращаясь, улетел в сторону, как пластиковый диск. Шофер знал окрестности даже лучше полицейских патрулей и догадался, куда свернет Кабрильо.

Из пассажирского окна высунулся телохранитель с большим пистолетом и открыл огонь. Линк развернулся внушительным торсом и выпустил из своего автомата целый магазин. Резиновые пули были бесполезны против «Кадиллака», но психологическое воздействие автоматной очереди заставило шофера нажать на тормоза и развернуть машину. «Кадиллак» задел несколько припаркованных машин, запустив цепную реакцию пронзительных гудков сигнализации и мигания фар.

Линк бросил автомат и достал из кобуры «беретту». Если лимузин был бронированным, пули из пистолета произвели бы не больше эффекта, чем резиновые, но это все же лучше, чем ничего.

– Подбавить дыма? – спросил Марк.

Улица была слишком широка, чтобы перекрыть ее с помощью гранат, поэтому Хуан ничего не ответил, продолжая смотреть в зеркало. К тому времени как «Кадиллак» возобновил погоню, за ним уже шла полицейская машина. Скоро на элегантных улицах района Реколета их соберутся десятки. Нужно было бросить машину и найти другую.

Слева от них находилась строительная площадка. Мостовая была вскрыта большим желтым экскаватором, фасад большого здания с колоннами покрывала паутина строительных лесов. Присмотревшись внимательнее, Хуан понял, что это не здание, а большие орнаментальные ворота. Он решил, что за закрытыми воротами парк, и повернул туда, выжимая все возможное из маленького четырехцилиндрового двигателя.

Машина удерживалась на раскисшей почве, и Хуан нацелил ее нос на ворота.

– Держитесь!

Они пролетели сквозь леса, взгромоздились на низкую ступеньку – автомобиль тряхнуло – и врезались в ворота. Хуан ожидал катастрофического удара, но ворота ремонтировались, и в конце рабочей смены их просто прислонили к стене. Цепь, соединявшая чугунные узорные створки, осталась на месте, но сами они с лязгом рухнули на землю, и «мицубиси» с ревом пролетел по ним. Сотрясение даже не заставило сработать подушки безопасности.

Хуан сразу понял свою ошибку. Это не был парк. Ему потребовалось несколько секунд, чтобы понять, что это. Перед ним словно раскинулся город лилипутов, разбитый на аккуратные квадраты – тысячи прекрасных зданий в одну пятую натуральной величины. Они были такими же нарядными, как все те, что они видели этой ночью, с мраморными колоннами, бронзовыми статуями, коньками крыш и всевозможными религиозными символами.

Это был не парк. Кладбище. А здания – и не здания вовсе, а скорее грандиозные мавзолеи.

«Сементерио де ла Реколета» было, вероятно, самым знаменитым кладбищем на земле после Арлингтонского национального в Вашингтоне и Пер-Лашез в Париже. Здесь в ошеломляюще нарядных мавзолеях покоились самые богатые и знаменитые, в том числе Эва Перон. Сразу после открытия кладбище стало одной из главных достопримечательностей.

Но еще это был лабиринт с проходами, чересчур узкими для машины, со всех четырех сторон окруженный стенами.

Хуан завел их в тупик.

 

Глава 21

Выбора не оставалось – только попытаться использовать его ошибку.

– Марк, давай дым! Все, что есть.

Мерф принялся бросать назад дымовые гранаты, а Хуан свернул в один из наиболее широких проходов между мавзолеями. Вымощенная булыжником дорожка тяжело сказывалась на перегруженной подвеске, а проход был столь узок, что небольшая ошибка стоила «мицубиси» второго бокового зеркала.

Они не проехали и пятидесяти футов, как проход еще больше сузился из-за огромного мраморного склепа. Повернуть назад не представлялось возможным. Хуан оглянулся через плечо. К дорожке наискось подходила другая. Он дал задний ход и пятясь въехал на нее, поцарапав дверь о статую какого-то политика. Единственным плюсом было то, что дождь начал стихать. Видимость по-прежнему очень плохая, особенно потому, что вокруг могил жутковато клубился дым, но все же постепенно улучшалась. Другое утешение Хуан находил в том, что ни «кадиллак», ни полицейская машина не могли последовать за ними.

Он задумался о том, будут ли их преследовать пешком, и решил, что скорее всего будут. Гнев, который он видел на лице Эспиносы, можно было утолить только кровью.

Машина задела мраморный бюст и снесла его с надгробия. Каменная голова покатилась по булыжникам, как изуродованный шар для боулинга. Хуану потребовалось припомнить все уроки безопасного вождения, чтобы машина не врезалась в склеп на противоположной стороне.

Он увидел, что проход снова раздваивается, и сдал назад в более широкую ветвь. Почти сразу она сузилась из-за мавзолея, похожего на местную церковь. Хуан проехал вперед и попятился в другой проход. При таком слабом освещении было почти невозможно двигаться по прямой, и они опять зацепили один из декоративных мавзолеев. Хуан молча извинился перед призраком покойного и поехал дальше.

Слева промелькнула более широкая аллея. Поворот направо был таким крутым, что стоил Хуану нескольких попыток и уймы разбитого мрамора и помятого металла. Если они отсюда выберутся, пообещал себе Кабрильо, Корпорация сделает анонимный взнос в пользу кладбища.

Прямо перед машиной из укрытия выскочила промокшая насквозь кошка, знавшая эту территорию гораздо лучше их; уцелевшая фара высветила ее, и Хуан инстинктивно нажал на тормоза. Кошка бросила на него презрительный взгляд и исчезла.

Неожиданно мир побелел. Через несколько секунд глаза Хуана привыкли. Над головой включил прожектор невидимый вертолет, создав в кромешной тьме кладбища оазис дневного света. С высоты раздался усиленный громкоговорителем голос.

Кабрильо не пришлось переводить остальным сказанное. Приказ с полицейской вертушки понятен во всем мире.

– Линк, сделай с ним что-нибудь, ладно?

Франклин опустил окно и направил вверх ствол автомата. Места было недостаточно, чтобы Линкольн высунул из машины свои широкие плечи, поэтому он начал стрелять, не видя цели.

Языки пламени, вылетающие из машины, убедили пилота вертолета сдать назад, как это сделал до него шофер Эспиносы. Прожектор погас, но лишь на мгновение, и теперь светил позади их и с большей высоты.

Проход между могилами резко повернул, но Хуан сумел протиснуться, не остановившись.

Если действия на земле и в воздухе координировали, пилот должен был наводить полицейских на их машину. Хуан продолжал зорко смотреть по сторонам, вытягивая шею то вправо, то влево; мимо мелькали узкие проходы. Он ничего не видел и ехал так быстро, что если бы даже в одном из проходов появился полицейский, тот успел бы сделать всего один выстрел и точно промахнулся бы.

И тут они увидели выход. Проход раздвоился, и машина оказалась на пешеходной дороге, идущей по периметру кладбища вдоль его наружной стены. После тесноты кладбищенских дорожек эта дорога казалась широкой, как шоссе.

И почти сразу у них появился второй выход. При реконструкции кладбищенских ворот убрали часть наружной стены. Брешь закрывала фанера и деревянные стойки. Угол подъезда не позволял хоть сколько-то разогнаться, но Хуан все равно поехал туда.

– Держитесь, – предупредил он во второй раз за пять минут.

Машина ударила преграду передним крылом, полетели щепки, но проехать не удалось. Колеса яростно буксовали на скользком булыжнике, все больше прогибая перегородку, пока давление не достигло некой критической точки. Отважный маленький «мицубиси» пробил преграду и стремительно пересек пустой тротуар, прежде чем Кабрильо врубил полный привод.

Они удрали с кладбища, но не от вертолета, который, несомненно, сообщал по радио их позицию.

– Линда, верни нас к докам.

Она сгорбилась над навигатором, ее пальцы мелькали над экраном.

– Так, на втором перекрестке сверни налево, потом встань в правый ряд, будет новый крутой поворот.

Хуан послушался, но что бы они ни делали, их сопровождал жесткий ореол света с вертолета. В зеркале Хуан увидел, как позади внезапно появились две полицейские машины. Они мчались стрелой, их сирены выли, словно рыдал баньши. Уйти от них было невозможно.

Линк разбил прикладом автомата заднее окно и осыпал полицейских градом резиновых пуль. Копы продолжали приближаться. Либо они поняли по предыдущим перестрелкам, что пули травматические, либо им было все равно.

Головная машина подъехала к ним справа сзади, чтобы ударить и пустить юзом. Хуан сосредоточился на управлении, его руки стремительно перемещались на руле. Линк сменил автомат на пистолет и выпустил всю обойму в пассажирское окно патрульной машины. В ней сидел только водитель, и храбрость ему изменила. Он отстал, чтобы держаться на более почтительном расстоянии.

Кабрильо начал узнавать окружение. Они приближались к докам.

– Марк, покажи Тамаре, как пользоваться запаской.

– Уже, – ответил Мерф.

Хуан по радио спросил:

– Майк, ты на позиции?

– Жду вашего прибытия, – жизнерадостно отозвался Троно.

– Идем под огнем.

Услышав тон Кабрильо, штурман подводной лодки посерьезнел.

– Я готов.

Сзади послышались выстрелы – оглушительный грохот стрельбы из карабина. Пассажир второй машины высунулся из окна и стрелял из личного оружия. Удачный выстрел пробил багажник, пуля вышла из заднего сиденья в облаке поролона. Тамара взвизгнула. Линк и Марк Мерфи лишь переглянулись, и бывший «морской котик» развернулся, чтобы ответить на стрельбу стрельбой.

– Следующий поворот направо, – перекричала Линда свист ветра, гулявшего в машине. – Док.

Хуан повернул так быстро, что машина врезалась в караульное помещение, разбив большое боковое окно. Люди внутри бросились на пол, думая, что на них напали. Две патрульные машины отставали от «мицубиси» на несколько секунд.

– Опустить все окна, – приказал Хуан, ведя машину по проходу между рядами грузовых контейнеров.

Последнее столкновение повредило что-то жизненно важное. Машина раскачивалась на подвеске, как седок на верблюде. Задняя ось, поврежденная ударом и бешеной ездой Кабрильо, лопнула. Ее концы бороздили мостовую и, пересекая рельсы, по которым передвигались большие краны, всякий раз брызгали фонтанами искр. Передние ведущие колеса стойко держались, несмотря на повреждения.

Хуан ласково похлопал по приборной доске.

– Никогда не буду пренебрежительно относиться к японским компактам.

Вдоль причала длиной около тысячи футов до середины тянулась проржавевшая крыша на двутавровых балках. Хуан с грехом пополам провел машину в конец причала. Он не оглянулся, когда Линда тронула его за плечо и передала предмет размером с канистру для воды, но со шлангом и мундштуком. Он сжал мундштук зубами.

Вдавив педаль газа в пол, он заставил машину подлететь к краю причала. Выкрикивать предупреждение не потребовалось. Все видели, что предстоит.

Машина подлетела к краю причала и прыгнула в темноту, носом вниз из-за тяжести двигателя. Подняв тучу белой пены, она ударилась о воду; удар был не сильнее тех, что они уже пережили этой ночью. Так как окна были открыты, а заднее вообще отсутствовало, машина быстро заполнилась ледяной водой.

– Ждите, – предупредил Хуан.

Только когда крыша машины скрылась под водой, он выбрался через свое окно. Повис над пассажирской дверцей, придерживая ее одной рукой и помогая Тамаре, перебравшейся через Линка. Было очень темно и ничего не видно, но он сжал ее руку, и она ответила на пожатие. Он чувствовал, как пузыри из ее регулятора дыхания поднимаются мимо его лица. Дышала она чуть учащенно, но в этих обстоятельствах Хуан тоже дышал не ровно. Удивительная женщина, подумал он.

Вспомогательный баллон был рассчитан на несколько минут дыхания, так что, когда все выбрались из тонущей машины, Хуан увел их обратно под причал, куда манил крошечный огонек.

Это был фонарик, прикрепленный к паре аквалангов со множеством регуляторов. Сами баллоны были привязаны к вершине мини-субмарины «Номад-1000». Если бы операция прошла гладко, они бы встретились с подводной лодкой в нескольких милях от берега, куда приплыли бы в «Зодиаке», но всегда оставалась возможность, что вылазка пойдет не по плану, и поэтому Хуан предусмотрел различные варианты. Он перевел Майка Троно к пункту Бета под причалом, где они привязали надувную лодку.

Как только группа пловцов добралась до подводной лодки, Хуан сунул Тамаре в руки один из регуляторов и знаками велел оставить запасной баллон. Видя, как уверенно она держится в воде, он справедливо предположил, что она занималась дайвингом. Света едва хватало, чтобы он показал, что Линда должна вместе с Тамарой через воздушный шлюз пройти в «Номад».

Ожидая своей очереди, Хуан видел, как пляшут по воде лучи фонарей там, где из их бесстрашного «мицубиси» выходил воздух. Он задумался, как скоро полицейские вызовут водолазов, но потом решил, что это неважно. К тому времени они уже будут далеко.

Десять минут спустя, когда лодка вместе с течением начала уходить, Кабрильо открыл внутренний люк тесного шлюза и встал на комингс. Все сидели на скамьях, кутаясь в фольговые одеяла. Тамара и Линда уже вытерли волосы и умудрились привести их в порядок.

– Прошу прощения, – сказал Хуан женщине-профессору. – Мы надеялись, что все пройдет спокойней. Просто не повезло, что явился генерал.

– Мистер Кабрильо…

– Хуан, пожалуйста.

– Хорошо, Хуан. Поскольку вы забрали меня у этих… – она помолчала, потому что на языке у нее вертелось несалонное слово, – ужасных людей, мне было бы все равно, даже если бы пришлось ползти по горячим углям.

– Вас не били? – спросил он.

– Я говорила Линде, что не давала им повода. Отвечала на все их вопросы. Какой смысл утаивать сведения о пятисотлетнем корабле?

Хуан помрачнел.

– Вероятно, вы не слышали, но Аргентина аннексировала Антарктический полуостров, а Китай поддержал ее. Если они найдут корабль, это подкрепит их территориальные претензии. Здесь также замешана борьба за нефть; думаю, запасов черного золота достаточно, чтобы серьезно рискнуть. Начав добычу, они смогут использовать доход для покупки голосов в ООН. Потребуется время, но через пару лет их присутствие на полуострове будет узаконено, ручаюсь.

– Я не сказала им, где затонул корабль, – сказала Тамара. – Я ведь не знаю. Они поверили.

– Есть другие способы. Наверняка, пока мы разговариваем, они их ищут.

– Так что нам делать?

Вопрос был задан, в общем, для проформы, бездумно. Нечто подобное всегда говорят, столкнувшись с препятствием. Но для Хуана в нем крылся глубокий смысл. Что делать им? Он ломал над этим голову с тех пор, как Оверхольт сообщил, что Белый дом решил не вмешиваться.

Это не их драка. Как сказал бы Макс, «наше дело сторона».

Однако оставалось представление о том, что такое хорошо и что такое плохо. Он не чувствовал, что обязан помочь, – в своих поступках он никогда не руководствовался стремлением к помощи. Но у него существовал собственный этический кодекс, от которого он никогда не отступит, и по этому кодексу правильно было подключиться, повести «Орегон» в ледяные воды и вернуть захваченное.

Экипаж смотрел на него выжидательно, так же, как Тамара Райт. Марк приподнял бровь, словно спрашивая: «Ну?»

– Я думаю, мы постараемся сделать так, чтобы они не нашли корабль.

 

Глава 22

– Добро пожаловать в Хрустальный дворец, майор. Меня зовут Луис Ларетта. Я директор.

Хорхе Эспиноса спустился по заднему грузовому трапу большого транспортного самолета «С-130 Геркулес» и пожал протянутую руку в перчатке. Ларетта был так закутан, что невозможно было рассмотреть его лицо и фигуру.

Эспиноса совершил ошибку, не опустив на глаза перед выходом на морозный воздух защитные очки, и теперь чувствовал, как мороз пытается заледенить глазные яблоки. Боль была хуже самой сильной мигрени, и он быстро надвинул очки. За ним стояли навытяжку его люди, экипированные для борьбы с холодом.

Перелет из Аргентины прошел без происшествий, как большинство военных перелетов; кроме посадки на лыжи на ледяную полосу, этот полет мало отличался от сотен других.

Они прилетели сюда для руководства обеспечением безопасности сразу после объявления об аннексии. Если бы ООН или какое-нибудь государство вздумало выгнать аргентинцев из Антарктиды, это произошло бы в ближайшее время и скорее всего силами десанта с воздуха отрядов коммандос. Сейчас, когда китайская подводная лодка класса «Кило», купленная у русских, заняла позицию между крайней точкой Южной Америки и полуостровом, нападение было возможно только с воздуха.

Эспиноса и сто солдат Девятой бригады прилетели сюда на двух самолетах, чтобы помешать этому.

Обоснование было простое. Когда Аргентина в 1982 году вторглась на Мальдивы – острова, которые англичане называют Фолклендами, – англичане сообщили о своих намерениях вернуть себе острова за месяц, передислоцировав туда военные корабли из портов приписки. На этот раз, считало аргентинское высшее командование, предупреждения не будет. Ответной мерой станет стремительная атака войск специального назначения. И если они натолкнутся на равную по подготовке военную группировку, первая попытка отбить Антарктику станет скорее всего и последней.

– Поневоле полюбишь армию, – сказал лейтенант Хименес, шагая рядом с майором. – Пару дней назад у нас потели задницы в джунглях, а сегодня они холодней замороженных окороков.

– Прояви себя по полной, – ответил Эспиноса, цитируя старый американский армейский лозунг; это была их личная шутка.

Хименес приказал сержанту присмотреть за солдатами, и они с майором Эспиносой вслед за Лареттой отправились осматривать базу.

Они рассчитали свой прилет так, чтобы посадка пришлась на короткий период, когда бледное солнце встает над горизонтом. Было ненамного светлее, чем в сумерках, но гораздо лучше, чем бродить в кромешной темноте. Они отбрасывали на лед и снег трудноразличимые тени – скорее туманные очертания, чем четкие силуэты.

– Сколько там людей? – спросил Эспиноса.

На краю летного поля ждал прогретый снегоход Ларетты. Солдатам придется милю до станции идти пешком, хотя их снаряжение привезут на санях, на буксире.

– Сейчас всего четыреста. С ростом добычи нефти здесь и на скважинах будет больше тысячи.

– Поразительно. И никто об этом не знает.

– Два года строительства в труднейших условиях, и ни намека на слухи о том, что мы делаем. – В голосе Ларетты звучала заслуженная гордость. Он руководил здесь с самого начала. – И за все это время мы потеряли всего двоих, оба раза в результате несчастных случаев того рода, какие неизбежны на любом крупном строительстве. Мороз ни при чем.

Как только они устроились в большой гусеничной машине, Ларетта снял очки и скинул парку. У него была роскошная седая шевелюра и густая борода, падавшая на грудь. Лицо за много месяцев без солнца побледнело, а глубокие морщины вокруг глаз придавали Ларетте суровый вид.

– Конечно, чтобы строить здесь, в первую очередь нужно горючее, но мы почти с первых дней добываем у побережья газ и создали постоянный запас. Когда-то Антарктическая комиссия запросила нас о судне, которое мы использовали. Мы ответили, что это оборудование для добычи керновых образцов, и нас больше не беспокоили. – Он усмехнулся. – Спросить, почему мы не убираем это оборудование в течение двух лет, они не потрудились.

Потребовалось всего несколько минут, чтобы добраться до базы, и за это время Эспиноса и Хименес осознали масштаб деяний их соотечественников. Все было так искусно замаскировано и размещено, что самый внимательный наблюдатель ничего не увидел бы, пока не оказался бы прямо над платформами. Единственным неуместным объектом был матово-серый аргентинский военный корабль на якоре посреди залива. На мостике горел неяркий свет, все остальное тонуло в темноте.

Ларетта показал:

– Под этими тремя большими холмами на берегу залива – цистерны, в которых достаточно горючего для всех машин Аргентины на неделю.

– А почему сейчас, в самом начале лета, залив свободен от льда? – спросил Эспиноса.

– Ах, мой дорогой майор, это моя гордость и отрада. Часть залива никогда не замерзает. Вдоль его дна протянуты трубы. Кстати, залив очень мелкий. Мы прокачиваем через эти трубы перегретый воздух, который выходит через миллионы крошечных отверстий. Пузырьки не только нагревают воду; вырываясь на поверхность, они проламывают тонкий лед, который начинает там образовываться. Вы этого не видите, слишком темно, но вход в залив достаточно узок, чтобы мы постоянно создавали завесу теплого воздуха; это не дает воде залива смешиваться с водами моря Беллинсгаузена.

– Невероятно! – выдохнул Эспиноса.

– Повторяю – при неограниченных запасах топлива здесь все возможно. Видите вон те постройки? Похоже на лед, верно? Но это не лед. Весь комплекс расположен на плите из полимерного композита с такой же отражательной способностью, как у льда, поэтому со спутников кажется, что берег заморожен. Мы здесь занимаемся нефтехимией. После возведения и запуска предприятий по добыче природного газа это стало нашей первоочередной задачей. Все здания из одного материала, кроме большого навеса, закрывающего машины. Это кевларовая ткань. Она нам нужна, чтобы противостоять ветрам.

– Я словно смотрю на лунную базу, – сказал Хименес.

Ларетта кивнул.

– Фактически так и есть. Мы создали пригодную для работы среду в самом негостеприимном месте планеты.

– Расскажите об обороне, – попросил Эспиноса.

– У меня здесь восемь человек из службы безопасности. Точнее, семь. Один погиб при аварии на снегоходе. Все бывшие полицейские. Патрулируют периметр лагеря, прекращают драки рабочих и все такое прочее. Еще в заливе стоит «Адмирал Гильермо Браун». Там противокорабельные и противовоздушные ракеты и два двадцатимиллиметровых орудия. На берегу еще четыре постоянные зенитные ракетные батареи. А теперь и все вы. Капитан «Брауна» командует своими и нашими ракетами. Не знаю, как насчет…

– Мы подчиняемся непосредственно Буэнос-Айресу. Капитан знает.

– Извините, – сказал Ларетта, – я мало что знаю о порядке подчинения в армии. В детстве, когда другие мальчики играли в войну, я сидел дома и читал книги о механиках Древнего Рима.

Эспиноса не слушал. Он думал о том, какая отличная мишень корабль, стоящий в заливе. На месте неприятельского командира первым делом после того, как его специальные силы войдут в соприкосновение с противником, он нанес бы по кораблю удар крылатой ракетой с подводной лодки, а потом расстрелял береговые батареи самонаводящимися ракетами с воздуха. Не с бортового самолета. Отправить сюда авианосец означало бы во всеуслышание объявить о своих намерениях. Нет, он пригнал бы самолет с Макмердо с дозаправкой в воздухе. И тогда при необходимости атакующие коммандос были бы усилены частями, доставленными на С-130, как его отряд.

Он должен обсудить это с отцом и потом известить капитана «Брауна». Когда начнут стрелять, корабль нужно будет увести и радары береговых батарей включать ненадолго.

Но западные державы вовсе не обязательно ответят на аннексию военной операцией, это не предрешенный исход. И в этом, верил Эспиноса, состояла гениальность того, чего они добились. Теперь, когда их поддерживает Китай, были все основания считать, что никто не станет посылать на полюс войска, чтобы прогнать их, и Аргентина заберет одно из крупнейших в мире нефтяных месторождений так легко, словно отняла конфету у ребенка. Двойная угроза – ракеты лодки класса «Кило» и экологическая катастрофа, которая разразится, если станцию уничтожат бомбами и ракетами и нефть разольется, – отличная гарантия того, что их не тронут.

Эспиноса разрывался. С одной стороны, ему хотелось, чтобы они пришли. Хотелось испытать себя и своих людей в схватке с лучшими солдатами планеты. С другой стороны, ему хотелось, чтобы смелая стратегия его страны так устрашила страны Запада, что те не осмелились бы мстить.

Пока директор Ларетта продолжал расписывать комплекс, Эспиноса понял, что не имеет права разрываться. Он солдат и поэтому хочет, чтобы Америка прислала свои лучшие силы. Он хочет не просто прогнать их. Унизить. Чтобы лед покраснел от их крови.

– Скажите, Луис, – перебил он директора, чтобы остановить его бесконечный рассказ, – наши гости прибыли?

– Вы имеете в виду иностранных ученых с других баз? Да, они в ремонтном цеху под охраной моих скромных сил безопасности.

– Нет, наших друзей из Китая.

– А. Да. Они прибыли вчера со своим оборудованием. Я выделил им катер. Они подготовили его. Действительно где-то в этих водах затонул старый китайский корабль?

– Если это так, – ответил Эспиноса, – можно вообще забыть об ответных действиях. Наши претензии на полуостров подкрепит история. Я бы хотел встретиться с ними.

– Конечно.

Он направил снегоход прочь от вала, окружавшего базу, вниз по дороге, проторенной на льду. Когда они оказались внутри собственно производства, Эспиносу поразил уровень деятельности. Люди в арктической одежде работали в зданиях диковинной формы, мимо ездили бесчисленные снегоходы, многие из них везли сани, как он решил, с оборудованием для бурения. Там, где ветер сдул природный снег, Эспиноса видел плиты композитных материалов, похожие на лед, пригнанные друг к другу так же, как бревна мостов в джунглях. Они с легкостью могли выдержать тяжело груженую машину.

У причала, способного вместить «Адмирала Брауна», были пришвартованы несколько рабочих катеров. Примерно сорок футов длиной, со стальным корпусом, с большим открытым пространством на корме и массивной рубкой на носу. Они были выкрашены белой краской, хотя палуба в грузовых пространствах была ободрана перевозимыми материалами до голого дерева. Такие рабочие суда вездесущи – они есть во всех районах шельфовой добычи нефти.

Ларетта остановился у одного из таких кораблей. Люди, закутанные от холода, работали над торпедообразным приспособлением, закрепленным в люльке на корме под А-образным краном. Когда трое подошли, никто не оторвался от работы. Когда гости ступили на палубу, корабль слегка накренился под их тяжестью, и один из людей наконец поднял голову. Отделился от остальных и подошел.

– Сеньор Ларетта, чему обязаны удовольствием?..

Человек был закутан с головы до ног, его голос приглушало множество шарфов. По-английски он говорил с акцентом.

– Фон, это майор Эспиноса, командир дополнительных сил безопасности. Майор, это Ли Фон. Он глава техников, посланных на поиски «Молчаливых вод».

Они пожали друг другу руки в таких толстых перчатках, что казалось, будто пожимаешь скомканное полотенце.

– Это сонарная установка? – спросил Эспиноса.

– Звуковой локатор бокового обзора, – ответил Фон. – Мы потащим ее за кораблем и получим профиль дна шириной в сто метров.

– Вы примерно представляете, где находится затонувший корабль, верно?

– Как я понял, благодарить за это нужно вас.

Эспиноса не знал, нравится ли ему, что китайцу известно о его подвигах, но потом понял – отец хвастал его достижениями перед своими новыми союзниками, и чувство гордости вытеснило тревогу.

– Нам повезло, – сказал он.

– Будем надеяться, что удача нам не изменит. Затонувшие корабли – странная штука. Иногда есть и координаты по джи-пи-эс, и данные «Лоран», и свидетели, и все равно невозможно ничего найти. А бывает, нахожу корабль сразу, с первого прохода, не имея никакой информации, кроме той, что он затонул где-то в этом районе.

– Холод влияет на ваше оборудование?

– Это другой фактор. Я никогда не вел поиски в таких водах. Мы не узнаем, хорошо ли работает сонар, пока не выйдем на воду и не опробуем прибор в заливе. Мы надеялись успеть сегодня, но свет уходит, так что, вероятно, завтра.

– Судя по тому, что я знаю о ситуации, времени у нас достаточно, – сказал Эспиноса. – Американцы все еще не пришли в себя после нашего заявления и слишком боятся ответных мер вашей страны, чтобы решиться на контрудар.

– Судьба благоприятствует смелым, – сказал Фон.

– Эти слова приписывают Виргилию, – заметил Луис Ларетта. – Есть такое латинское выражение – audentes fortuna juvat. Есть и другое, принадлежащее Юлию Цезарю, но оно тоже подходит – jacta alea est. Это он сказал во время похода на Рим, когда пересек реку Рубикон.

Ко всеобщему удивлению, перевод дал Рауль Хименес:

– Жребий брошен.

 

Глава 23

На самых южных широтах нет массивов суши, способных разорвать цикл ветров, и они огибают земной шар, наматывают бесконечные витки. Широты южнее сороковой назвали Ревущими Сороковыми. Потом идут Яростные Пятидесятые широты и Кричащие Шестидесятые. Постоянный ветер, дующий со скоростью восемьдесят миль в час, не редкость, а порывы, когда его скорость достигает ста миль в час, – повседневность. Это оказывает сильнейшее воздействие на море. Волны вздымаются до сорока-пятидесяти футов, огромные катящиеся водные валы сметают все на своем пути. Когда поднимается ветер, даже огромные айсберги, откалывающиеся от материковых ледников, не в силах противостоять океану. Только сверхайсберги размером с город или даже с небольшую страну не поддаются ему.

В этот-то ад и вел свой корабль с экипажем Хуан Кабрильо. Все, что можно привязать, было привязано, всякая деятельность, кроме жизненно необходимой, прекращена. Хотя корабль шел на юг всего неделю, погода в начале пути казалась штилем в сравнении с ненастьем, обрушивающимся на них сейчас.

Любой другой корабль повернул бы назад или столкнулся с опасностью быть разбитым волнами. Но Хуан оснастил свой любимый «Орегон» столькими техническими новинками, что опасность ему не грозила. Корпус выдерживал напряжение, а на палубе и надстройках не было ни единой щели, проникнув в которую ветер мог бы срывать стальные листы. Шлюпбалки, удерживающие две шлюпки, выдержали бы даже ураган пятой категории. Однако сейчас на корабле была только одна шлюпка. Вторая дрейфовала с установленным на борту акустическим маяком, так что ее всегда можно подобрать.

Но была и реальная опасность. Не океана – китайская быстроходная ударная подводная лодка. Она рыскала где-то между оконечностью Южной Америки и Антарктическим полуостровом. Это труднопроходимый участок вроде Фареро-Исландского рубежа, который НАТО использовала в разгар холодной войны для сдерживания русских подводных лодок. Разместив, как рыбаки, свои подлодки между Гренландией, Исландией и Великобританией, страны НАТО ждали, пока к ним подойдет добыча.

Хуан проложил курс к Антарктиде так, чтобы оставаться у побережья Южной Америки, словно «Орегон» направлялся к проливу Дрейка, огибающему мыс Горн, а потом прямо на юг в море Беллинсгаузена – область, по заявлениям Аргентины и Китая, теперь запретную для судоходства.

Сейчас ему требовалось поставить себя на место китайского капитана. Хуан должен догадаться, где на нескольких сотнях милях зоны патрулирования находится подводная лодка. Очевидный ответ – посередине наиболее узкой части пролива между Антарктидой и Южной Америкой. Это дало бы максимальное покрытие. Но всякий корабль, совершающий бросок к югу, придет к такому же выводу и будет бежать середины, как чумы. Выбор – оставаться вблизи полуострова или уйти на запад. Подлодка могла караулить и там и там. И неверная догадка привела бы их прямо под прицел корабля класса «Кило».

Кабрильо вспомнил старую школьную мудрость: никогда не трусь перед незнакомцем. Не зная своего противника, нельзя контролировать развитие событий.

Он сидел на месте командира в оперативном центре, покачиваясь вместе с кораблем. Все свободные от вахты люди сидели в креслах, застегнув ремни на поясе и плечах. Утром он не брился: вода не держалась в раковине – и проведя рукой по подбородку, услышал, как заскрипела щетина. «На запад или на восток, – думал он. – На запад или на восток?»

– Радарный контакт, – крикнула Линда Росс.

– Что там?

– Самолет, летит на юг на высоте двадцать пять тысяч футов. Скорость три-восемь-пять. Дистанция двадцать миль.

Хуан пристально на нее посмотрел.

– Должно быть, вышел из облаков.

Наверно, большой «Геркулес» везет аргентинцам припасы, подумал Кабрильо.

– Руль, покажите заднюю камеру.

Эрик Стоун ввел в компьютер команду, и на главном экране появилось изображение с камеры, укрепленной прямо под гюйс-штоком на корме корабля. Даже в таком беспокойном море кильватерный след «Орегона» тянулся за кораблем белой полосой по темно-серой воде. Даже если бы они зажгли все огни и вещали на всех частотах, они не могли бы громче заявить о себе.

Теперь уже неважно было, куда идти – на восток или на запад. Хуан знал, что с самолета его координаты передают аргентинцам, а те сообщат на китайскую подводную лодку. И лодка класса «Кило» пойдет за ними как гончая смерти.

– Мы можем заглушить их радиостанции? – спросил он.

– Пока самолет в пределах досягаемости, – ответил Хали Касим, специалист по связи. – Как только пролетит дальше, сможет доложить наши координаты.

– Можно сбить его, – предложил Марк Мерфи с поста управления огнем возле управления рулем. – Моя ракета может за пятнадцать секунд навестись на него и через десять разнести.

– Ответ отрицательный. – Как ни заманчива была такая мысль, Хуан не стал ее обдумывать. Он всегда твердо верил – пусть другие бьют первыми. И включил общую связь.

– Говорит Председатель. Есть большая вероятность, что нас обнаружили, а значит, подлодка знает, где мы. Мы уже на боевом посту, но я хочу, чтобы все были особенно бдительны.

– Что это значит, Хуан? – спросила Тамара Райт. Он совсем забыл о ней, а она сидела пристегнутая в кресле у него за плечом в одном из постов живучести.

Он обернулся и посмотрел ей в глаза.

– Это значит, что мне следовало положиться на чутье и отправить вас на берег, когда была возможность.

Она чуть вздернула подбородок и прищурилась.

– Вам пришлось бы оглушить меня и связать.

– Знаю, и мне следовало это сделать.

– И бросить меня одну в этой вашей крохотной шлюпке в таких условиях? Ни за что, – возразила она. – К тому же вы многого обо мне не знаете. Например, я никогда не ухожу от драки.

– Это может оказаться не дракой, а отстрелом. У этой подводной лодки все преимущества.

– Если мне суждено погибнуть вместе с вами, я готова это принять.

– Мне это кажется восточным фатализмом.

– Не забывайте, я выросла на Тайване. – Тамара достала из-под блузки кулон инь-ян. – Я даоска. Я верю не в рок, а в судьбу.

– Вы такая же упрямая, как Макс. Вижу, почему вы ему понравились. – За другим его плечом громко застонал Макс Хенли и шлепнул себя ладонью по лбу. Хуан повернулся и посмотрел на своего заместителя. – Прости, Макс, это был секрет?

Макс начал медленно краснеть; краска поднималась от горла, и в конце концов его лысая голова до самого темени стала вишневой. В оперативном центре послышалось хихиканье. Хуан жалел, что пришлось поддразнить Макса, но ему нужно было снять напряжение.

– Мистер Хенли, я понятия не имела. – Улыбка Тамары была искренней. – Если подумать, то мой круиз по Миссисипи прервался из-за вас. Думаю, будет справедливо, если, когда все будет позади, вы найдете способ загладить свою вину.

Трижды разводившийся Макс всегда умел обращаться с женщинами, особенно с теми, которые ему нравились, но тут Кабрильо впервые увидел, как его друг растерялся.

– Руль, – сказал Кабрильо, чтобы вернуть всех в настоящее. – Наша скорость?

– Двадцать один узел. Больше в таком море не выжать.

– Выдам вам лишнюю порцию грога, если добавите еще несколько узлов. И смените на следующие десять минут курс на один-ноль-пять, потом вернитесь на восемь-пять. Старый добрый зигзаг служил в прошлом конвоям, будем надеяться, что послужит и нам.

Трубы двух торпедных аппаратов на «Орегоне» были заполнены водой, хотя внешние двери закрыты. Линда Росс занималась системой датчиков, и все делали всё, чтобы сбить с толку китайскую лодку. Оставалось только ждать и надеяться, что они проскочат.

Хуан не знал, как ему это удалось, но флегматичный главный стюард корабля внезапно появился возле него с большим термосом кофе и пластиковыми стаканчиками с крышками.

– Что, Морис, пожалел «Роял далтон»? – насмешливо спросил Хуан, зная, что ему никогда не вывести из равновесия невозмутимого семидесятилетнего англичанина.

– Учитывая обстоятельства, я подумал, что лучше подойдет менее тонкая посуда. Если угодно, я принесу чайный фарфоровый сервиз.

– Все в порядке. Спасибо. Чашка кофе как раз кстати.

Морис исхитрился разлить кофе по стаканчикам, не пролив ни капли на свой белоснежный фартук. Для всех было загадкой, как он удерживает равновесие в своих надраенных штиблетах.

– Из вашего объявления, капитан, я понял, что первая вахта будет долгой.

Морис когда-то служил в королевском флоте и отказывался называть Кабрильо иначе, чем капитаном. Как и все остальные, он был акционером Корпорации, но сейчас они находились на корабле, а командир корабля называется капитаном, и спорить тут не о чем.

– Похоже на то.

– Принесу вам ужин в шесть. Опять-таки, я полагаю, что с учетом погоды следует подать нечто такое, для чего не требуется столовый прибор. Может, бурритос?

Последнее слово он произнес с плохо скрываемым отвращением.

Хуан улыбнулся.

– Как сочтете нужным.

– Очень хорошо, сеньор.

С этими словами он исчез неслышно как кошка.

Тянулись часы. Все молчали, лишь изредка кто-нибудь прошепчет слово, отдаст быстрый приказ, и снова воцарится тишина. Только шумел воздух в вентиляторах да слышались звуки борьбы корабля с морем. Скрип корпуса. Плеск волн. И все время вода проходила через двигательную систему корабля с достаточной силой, чтобы разогнать его до двадцати пяти узлов.

Хуан как можно дольше откладывал свой поход в гальюн. Ближайшие удобства были прямо за задней дверью оперативного центра, но ему не хотелось покидать пост даже на минуту.

Он расстегнул плечевой ремень и собрался расстегнуть поясной, когда Линда воскликнула:

– Контакт! Сонар. Направление двести семьдесят один градус. Дистанция пять тысяч ярдов.

Кабрильо с трудом верилось, что можно в таких условиях и на таком расстоянии услышать подводную лодку, но Линда свою работу знала.

Хуан начисто забыл о своем мочевом пузыре.

– Есть глубина и направление движения?

Одна рука Линды прижимала наушник к уху, другая плясала по клавиатуре. Над головой зеленым огнем светился дисплей.

– Я работаю над этим, но определенно слышу двигатели. Ладно. Минутку. Готово. Глубина сто двадцать футов. Курс по-прежнему два-семь-один.

Курс прежний – значит, лодка идет прямо на «Орегон».

– Руль, полный аварийный останов. Разворот двигателями на курс девяносто один градус, – приказал Кабрильо.

Это уведет «Орегон» от подводной лодки и сильно уменьшит время, когда он повернут боком. Китайцы не поймут, что делать с объектом, совершающим такой маневр. Он задумался, хорошо ли их разглядел аргентинский самолет, понял ли, что это торговое судно, а не военный корабль.

Взвыли магнитогидродинамические двигатели – Стоун включил их на полную мощность и развернул в обратную сторону крылатки турбин. С падением скорости океанские волны все яростнее набрасывались на «Орегон», словно гневясь оттого, что им бросают вызов. Корабль накренился на сорок градусов, когда встал лагом к волне, и вода залила палубу от носа до кормы. С помощью носового и кормового двигателей корабль повернулся аккуратно, как крышечка на бутылке, и, как только он лег на нужный курс, Стоун вновь переключил крылатки и включил защиту двигателей.

– Дистанция? – спросил Кабрильо.

– Четыре тысячи ярдов.

Пока они поворачивали, лодка сократила расстояние почти на милю. Хуан произвел быстрый расчет и сказал:

– Мистер Стоун, для вашего сведения: «Кило» идет к нам со скоростью двадцать три узла.

В ответ Стоун подключил аварийные мощности.

Теперь они словно оседлали необъезженного жеребца. Корабль так страшно трясло, что Кабрильо начал опасаться за целость его швов, а каждый подъем на волну стал головокружительным путешествием, превосходил которое только мучительный спуск. Кабрильо никогда еще не требовал от своего корабля так много.

– Дистанция?

– Четыре тысячи сто.

Послышались радостные возгласы. Несмотря ни на что, они уходили от лодки. Хуан нежно потрепал подлокотники кресла.

– Контакт, – воскликнула Линда. – Сонар. Новая временная цель в воде. Скорость семьдесят узлов. Они выстрелили! Контакт! Сонар. Вторая торпеда в воде.

– Принять контрмеры, – приказал Кабрильо.

Марк Мерфи принялся колдовать над клавиатурой. Из гнезда под килем высвободился генератор шума, связанный с кораблем все удлиняющимся кабелем. Прибор издавал такие же звуки, что и «Орегон», и предназначался для того, чтобы увести торпеду от корабля.

– Первая торпеда идет быстро. Вторая замедлила движение. Переходит в режим ожидания. – Китайский капитан держал одну из своих рыб в резерве на случай, если промажет первая. Нормальная морская практика. – Дистанция две тысячи футов.

В бою время приобретает растяжимость, посрамляющую законы физики. Минуты и секунды становятся равны, промедление может тянуться бесконечно, тогда как большой отрезок времени промелькивает незаметно. Торпеде потребовалось чуть больше двух минут, чтобы сократить расстояние до цели вдвое, но людям в оперативном центре показалось, что прошло несколько часов.

– Если они клюнули на приманку, осталось шестьдесят секунд, – объявила Линда.

Хуан заметил, что непроизвольно напрягся, и заставил себя расслабиться.

– Хорошо, мистер Стоун, отключить энергию и затихнуть.

Двигатели плавно сбавили обороты, и корабль начал замедлять ход. Он должен был пройти примерно милю до полной остановки, но цель была не в этом. Они хотели, чтобы торпеда сосредоточилась исключительно на приманке, которую «Орегон» тянул за собой.

– Тридцать секунд.

– Бери приманку, малыш, бери, – уговаривал Мерф.

Хуан подался вперед. На большом мониторе море за «Орегоном» было темным и грозным, как всегда. Потом из-под поверхности вырвался столб, настоящий гейзер, и поднялся на пятьдесят футов, прежде чем гравитация победила эффект взрыва и гейзер начал опадать.

– Одну приманку вычеркиваем, – торжествующе объявил Марк.

– Эрик, – спокойно сказал Хуан, – включи машины на десять процентов мощности и разверни нас. Акустика на время выйдет из строя, но все равно действуй тихо. Артиллерия, открыть передние крышки.

Когда корабль развернулся и нацелил нос на приближающуюся подводную лодку, Марк Мерфи открыл передние крышки торпедных аппаратов.

– Линда, что делает лодка?

– Замедлила ход, чтобы они могли слушать, но держит глубину. А вторая торпеда все еще где-то там.

– Он хочет услышать, как мы тонем, – сказал Хуан, – и не хочет подниматься. Марк, сделай ему такое одолжение.

– Принято.

Марк ввел в компьютер несколько команд, и начала проигрываться запись. Из громкоговорителей, размещенных на корпусе, понеслись звуки, какие производит тонущий корабль.

– Мне вот что пришло в голову, – сказал Кабрильо. – Надо было опустить громкоговорители на тросах в воду, вышло бы реалистичней. – Он посмотрел на Хенли. – Макс, тебе следовало об этом подумать.

– А почему ты не подумал?

– Подумал только что.

– Сейчас поздновато.

– Знаешь поговорку?

– Лучше поздно, чем никогда.

– Нет. Поговорка такая: артиллерия, залп двумя торпедами!

Острота не обманула Макса, и он выпустил обе торпеды, как только поступил приказ.

Едва включились двигатели торпед, как потоки сжатого воздуха вытолкнули двухтонные снаряды из аппаратов. Через несколько секунд торпеды уже шли к цели со скоростью более шестидесяти узлов. Кабрильо с помощью клавиатуры, встроенной в его кресло, переключился на носовую камеру. Торпеды, уходя от корабля, оставляли за собой сдвоенную полоску белых пузырей.

– Вторая рыба пойдет к нам через три секунды, – сказал Хуан. – Открыть носовую башню для «гатлинга» и навестись на цель.

На носу распахнулась хитроумно спрятанная дверь, и показалось дуло многоствольной картечницы Гатлинга. Пучок стволов вращался так быстро, что в конце концов превратился в смутное пятно. Способная выпускать четыре тысячи двадцатимиллиметровых вольфрамовых патронов в минуту, картечница могла пробить воду на достаточную глубину, чтобы добраться до идущей к кораблю торпеды. Так они остановили схожее нападение в Персидском заливе, когда по ним выпустила торпеду иранская подводная лодка.

– Контакт. Сонар. Вторая рыба активизировалась. О нет!

– В чем дело?

– Она на трехстах футах.

Хуан сразу понял, в чем сложность. В отличие от последнего боя с лодкой класса «Кило», происходившего на мелководье, здесь в распоряжении китайского капитана было целое море: он мог отправить торпеду на глубину и бить по самому уязвимому месту корабля – вдоль киля. Современный корабль способен уцелеть после мощного взрыва у борта – примером служит «Коул», но взрыв под килем сломает ему хребет, и корабль расколется на две половины и затонет в несколько минут.

– Кто выиграет гонку? – спросил Кабрильо.

– Их рыба ближе наших на сто пятьдесят ярдов и идет на четыре узла быстрей. Ударит нас за минуту до того, как наши ударят его.

Хуан обдумывал и отвергал один вариант за другим. Для маневра ухода просто нет времени, а море слишком бурное, чтобы сыграла свою роль уникальная скорость «Орегона».

– Артиллерия, дать аварийный сигнал возможного столкновения. Эрик, перевожу управление рулем на себя.

Сквозь электронный вой сирены пробился другой звук, механический.

Макс, который знал корабль лучше всех, первым понял, что Хуан открыл крышку шахты для спуска и подъема оборудования. И сразу понял замысел Председателя.

– Ты спятил?

– У тебя есть идея получше? Пока на этой торпеде установлен контактный взрыватель, а не датчик цели, у нас есть шанс уйти.

– А если она рванет прямо под килем?

– Открыта или закрыта крышка, это ничего не изменит. – Кабрильо повернулся к Линде. – Ты мои глаза. Командуй.

– Что я должна сделать?

Она по-прежнему не понимала.

– Провести торпеду через игольное ушко. Я хочу, чтобы она оказалась непосредственно под спусковой шахтой. Если немного повезет – нет, если очень повезет, эта штука выскочит из воды, когда резко пойдет на подъем. При этом порвутся ее кабели. А тогда она станет всего лишь тяжелой гирей.

– Ты рехнулся, – сказала Линда и посмотрела на Макса. – Он правда рехнулся.

– Да, но может получиться.

Она повернулась к дисплею.

– Глубина по-прежнему триста. Дистанция тысяча ярдов.

Торпеда продолжала мчаться к «Орегону», оставаясь на глубине. Кабели, тянувшиеся от китайской торпеды к субмарине, не позволяли ей маневрировать, уходя от торпед с «Орегона». Хуан отдавал должное китайскому капитану. Если бы они поменялись местами, он, узнав о торпедной атаке, сразу постарался бы убраться как можно быстрее.

– Дистанция четыреста ярдов. Глубина без изменений. Время до контакта примерно сорок секунд.

Китайский командир не изменит глубину хода торпеды, пока та не окажется непосредственно под кораблем, а потом отправит ее вверх, чтобы прикончить добычу.

– Дистанция сто ярдов. Глубина прежняя. Хуан, он в двадцати футах справа от нашей диаметральной линии.

Кабрильо врубил двигатели, чтобы «Орегон» шел в воде боком. При таком волнении для этого маневра требовалась не просто удача, которую он упомянул. Это было все равно что продевать нитку в иголку непрерывно трясущейся рукой.

– Хорошо. Она поднимается. Глубина два пятьдесят. Дистанция двадцать ярдов.

Обтекатель гидролокатора на брюхе корабля отделяло от носа тридцать футов. От Кабрильо требовалось держать это в голове. Торпеда была в двадцати ярдах от локатора, но в десяти от корабля. Спусковая шахта точно посреди фрейтера и длиной пятьсот шестьдесят футов.

– Глубина сто восемьдесят футов. Дистанция от носа по горизонтали пять ярдов. – Секунду спустя она поправилась: – Глубина сто пятьдесят. Дистанция три ярда.

Хуан проводил в уме векторы, рассчитывая угол подъема торпеды к кораблю, скорость и позицию «Орегона», а также влияние на нее волн. Ошибка недопустима, иначе они все погибнут. Ошибиться было нельзя. И медлить нельзя. Он на две секунды включил полный ход и тут же дал задний. Корабль рванулся вперед, принял скулой большую разрушающую волну и сразу сбавил ход.

– Глубина пятьдесят футов. Дистанция ноль.

Эрик вызвал изображение с камеры, прикрепленной высоко на переборке, выходящей на спусковую шахту. Вода хлынула в бортовое отверстие, гонимая чем-то темным и округлым.

– Глубина ноль, – с бесстрастной монотонностью сказала Линда.

Как Левиафан, поднимающийся из глубины, на поверхность в шахте вырвался похожий на луковицу нос китайской торпеды. Не встретив сопротивления, ее двигатель целиком вытолкнул снаряд из воды. Стремительного ускорения на последней секунде оказалось достаточно, чтобы кабель, тянувшийся на мили от торпеды к подводной лодке, лопнул. Торпеда рухнула обратно в воду и зазвенела как колокол, ударившись о край шахты. И исчезла из вида. Лишенный связи с лодкой, компьютер торпеды выключил двигатель.

Победный рев огласил оперативный центр, и его эхо пошло гулять по всему кораблю, где остальные члены экипажа следили за событиями по своим мониторам. Макс так сильно хлопнул Кабрильо по спине, что остался красный след. Тамара коротко обняла Хуана, потом Макса – совсем не так коротко.

Кабрильо встал, собираясь покинуть помещение.

– Председатель, – окликнула его Линда, чтобы остановить. – А как же подводная лодка? Наши торпеды попадут в нее через сорок пять секунд.

– Я в гальюне, если вдруг понадоблюсь.

Он удовлетворено вздыхал в туалете, когда вновь послышались торжествующие крики. Рыбы выполнили свою работу и открыли дорогу в Антарктиду и к завершению операции.

 

Глава 24

Хорхе Эспиносу разбудило легкое прикосновение к плечу. Как всякий хороший солдат, он проснулся немедленно. Над ним стоял его адъютант капрал де Росас с кружкой; Эспиноса надеялся, что в кружке кофе.

– Жаль будить вас, сеньор, но в устье залива показался большой корабль.

– Военный?

– Нет, сеньор, фрейтер. Его выбросило на берег.

Эспиноса сбросил толстую гору одеял и сразу пожалел об этом. Хотя начальник участка Луис Ларетта хвастал, что топливо для них не проблема, воздух в здании, отведенном им для постоя, был очень холодным и проникал повсюду. Эспиноса поддел под камуфляжные брюки две пары теплых кальсон. На ноги он натянул три пары носков.

– Кто-нибудь на борту пытался с нами связаться?

Адъютант раскрыл металлические жалюзи, чтобы впустить то, что в этом богом забытом морозильнике называлось солнцем. Комната едва вмещала кровать и комод с зеркалом. Стены были из раскрашенной фанеры. Единственное окно выходило на заднюю стену другого здания всего в трех футах от них.

– Нет, сеньор. Судно, кажется, брошено. На шлюпбалках не хватает одной спасательной шлюпки, и, судя по виду, корабль покинут давно. Сержант Лугонес проверил с помощью тепловизионного прицела. Ничего. Корабль холодный, как камень.

Эспиноса отпил большой глоток крепкого кофе. Из-за налета во рту вкус показался ему мерзким, и он поморщился.

– Который час?

– Девять утра.

Три часа сна. Он мог не спать и дольше. Они с Хименесом и несколькими сержантами почти всю ночь вели разведку холмов в тылу базы и определяли места возможных засад. Из-за изломов и трещин местность представляла собой природное укрепление с сотнями позиций для стрелков. Единственной проблемой было держать людей в тепле. Сегодня предстояло определить, сколько времени люди могут оставаться на позиции, сохраняя боеспособность. Сержанты полагали, четыре часа. Его оценка была – три с небольшим.

Он закончил одеваться и залпом допил кофе. В животе урчало, но он решил до завтрака осмотреть загадочное судно.

– Разбуди лейтенанта Хименеса.

Одному из рабочих катеров потребовалось всего пятнадцать минут, чтобы пересечь залив. Продувка теплым воздухом творила чудеса. Залив был свободен от льда, но мало того – воздух над самой водой прогрелся до пятидесяти градусов, в то время как на базе его температура была минус десять. За заливом поднималась и опадала на волнах ледяная корка: робкие предвестники лета пытались растопить лед. В открытый океан вела чистая полоса – ее постоянно расчищал ледокол, чтобы поддерживать жизненно важную связь с домом.

Катер прошел так близко от одной из нефтяных платформ, что стало видно – платформа замаскирована тонкими склепанными металлическими листами, делающими ее похожей на айсберг. С расстояния в пятьдесят ярдов ее отличали от айсберга лишь мощные стальные поддерживающие колонны, выглядывавшие из-под белой облицовки.

В узком устье залива они миновали район волнующейся воды. Там от труб поднимался тепловой занавес, мешавший льду заходить в гавань. В те несколько секунд, что потребовались, чтобы пересечь эту полосу, Эспиноса согрелся – впервые с тех пор как прибыл в Антарктиду.

Он сосредоточился на судне. Старое, вне всяких сомнений. И как будто бы покинуто – Хорхе понял бы это по его виду, даже если бы не знал заранее, что здесь никого нет. Корпус был выкрашен водостойкой краской, разной, пятнами и с потеками, словно судно красили дети. В основном белые надстройки, тускло-красная единственная труба. Пять кранов, три на носу, два на корме; моряки называют такие суда «кораблями с палками». С тех пор как на море распространились контейнерные перевозки, такие корабли считались устаревшими, а большинство их давно сдали на лом.

– Что за ржавое корыто! – заметил лейтенант Хименес. – Наверняка с него даже крысы сбежали.

Подойдя еще ближе, они увидели, что судно не маленькое. Эспиноса прикинул, что его длина примерно пятьсот с лишним футов. Название разобрать было трудно: краска выгорела и украсилась потеками ржавчины, но Эспиноса разглядел название «Норего». Двадцать футов его носа прочно застряли на галечном берегу. Возле массивной кормы стоял еще один рабочий катер, а вокруг стояли люди. Один из них поднимал раздвижную алюминиевую лестницу, с виду достаточно длинную, чтобы подняться почти к самым поручням.

Катер Эспиносы встал рядом с первым, и матрос бросил солдатам линь. Он подтянул катер как можно ближе; другой матрос спустил трап – двенадцатифутовую деревянную доску.

Едва теплые сапоги майора коснулись берега, сержант Лугонес козырнул. Небо для разнообразия было ясное, температура – приятные минус десять.

– Ну и зрелище, а, сержант?

– Да, сеньор. Ничего более дурацкого в жизни не видел. Мы заметили его на рассвете и приплыли проверить. Извините, майор, но я решил, что вам лучше остаться в постели и отдохнуть.

Со стороны любого другого это было бы непростительным нарушением субординации, но суровый сержант давным-давно с лихвой заслужил право иногда посмеиваться над командиром.

– Этой твоей лоханке помогут только тридцать лет комы, – ответил Эспиноса, и солдаты, слышавшие его слова, рассмеялись.

– Все готово, серж, – позвал солдат, возившийся с лестницей.

Два человека держали лестницу на случай, если налетит сильный ветер. Первым на палубу поднялся Эспиноса. Он модифицировал наружные перчатки таким образом, чтобы можно было выпростать указательный палец; когда он достал из кобуры пистолет, то смог нащупать этим пальцем курок. Он всмотрелся через планширь. Палуба была завалена мусором, бочками из-под горючего и обшарпанными частями корабельного оборудования. Не увидев никакого движения, он перебрался через планширь и сделал знак подниматься следующему.

Ветер стенал в оснастке кранов, от этого дрожащего воя, похожего на погребальную песнь, по спине шли мурашки. Эспиноса заглянул в окна мостика, но не увидел ничего, кроме отражения неба.

Мгновение спустя рядом с ним появился Рауль, за ним Лугонес. Сержант нес ручной пулемет с мощным фонарем, укрепленным на стволе под толстым коротким дулом. Они осторожно пересекли палубу, причем один всегда прикрывал продвижение остальных. Под мостиком не оказалось никаких люков, и они перешли на правый борт и двинулись на корму. Там, пройдя всего несколько футов, они обнаружили дверь. Над ними торчали тонкие ноки пустой шлюпбалки. С каждого свисал стальной трос.

Хименес отдраил защелки и взглянул на Эспиносу. Тот кивнул, и лейтенант распахнул дверь. Сержант Лугонес держал оружие наизготовку.

В коридоре за дверью было темно, поэтому он зажег свой фонарь. Краска внутри не в лучшем состоянии, чем снаружи. Линолеум на полу во многих местах протерт и пропорот и выглядит так, словно никогда не знал швабры.

Дыхание образовывало ореолы над их головами.

– Похоже, никого.

– Мрачное замечание, лейтенант. Идемте на мостик. Если существуют ответы на эту загадку, мы найдем их там.

Они поднялись на несколько палуб, по пути проверяя помещения. Судя по тому, как была разбросана мебель, допотопное судно трепали шторма. Койки перевернуты, много деревянной мебели разбито. Никаких следов экипажа, живого и мертвого, не обнаружили.

Мостик был широким, тускло освещенным из-за соляной корки на окнах. И опять они никого не нашли, но на столе для карт за рулем был помещен в пластиковую оболочку и густо приклеен скотчем кусок бумаги.

Лугонес ножом взрезал пластик, достал бумагу и протянул командиру.

Эспиноса прочел вслух:

– «Всем, кто найдет это. Мы вынуждены покинуть «Норего»: помпы отказали, и море устремилось в течь, образовавшуюся в корпусе от сильного волнения. Старший механик Скотт делал все, что было в его силах, но машины запустить не сумел. Нам нелегко было принять это решение. Воды опасные, и берег далеко. Но плывущая шлюпка лучше тонущего корабля. Я молюсь за своих людей. Если мы не выберемся, пожалуйста, передайте моей жене, что я очень люблю ее и обоих наших мальчиков. Думаю, то же самое можно сказать от имени всех моих людей их семьям».

Подписано «Капитан Джон Дарлинг, грузовая судоходная линия “Прокси”» и, обратите внимание, датировано январем прошлого года. Старушка бродила по морям больше двадцати месяцев.

– Думаете, экипаж спасли? – спросил Лугонес.

Эспиноса покачал головой.

– Понятия не имею. Меня удивляет, что корабль не затонул. Покидая судно, капитан должен быть совершенно уверен: на то есть причины. Надо проверить машинное отделение.

Потребовалось несколько минут и значительно больше неверных поворотов, чтобы найти трап, ведущий в недра судна. Как только Хименес открыл дверь, шестидюймовый поток ледяной воды хлынул им на сапоги. Лугонес направил луч фонаря вниз. Лестница была полностью залита водой. На поверхности радужно сверкала нефтяная пленка.

– Вот и ответ, – сказал сержант. – Корабль затоплен.

– Интересно, какой был груз, – вслух рассуждал Хименес. – Если я верно помню морские законы, нашедший судно получает не только его, но и груз.

– Когда это ты изучил морские законы? – саркастически спросил Эспиноса.

– Ладно. Видел что-то по телеку.

– Убери свои алчные руки в карманы. Мы солдаты, а не старьевщики. Скорее всего корабль снова уйдет во время следующего прилива или когда начнется шторм.

– Может, стоит проделать в нем еще несколько дырок, чтобы на этот раз он точно затонул?

Эспиноса обдумал предложение Лугонеса.

– Знаете что? Нет. Пусть себе бродит дальше. Раз сумел уцелеть, удачи ему и дальше.

Палубой ниже той, где стояли эти трое, Кабрильо расслабился и откинулся на спинку кресла. Он не думал, что у аргентинского майора, чье лицо он уже начинал видеть во сне, есть романтическая жилка. Единственным серьезным опасением Хуана было, что «Орегон» превратят в мишень на стрельбах. Эти солдаты когда-то были мальчишками, которым нравилось устраивать взрывы. Единственное отличие в том, что сейчас в их распоряжении не петарды, а пластиковая взрывчатка. Экипаж защитился от тепловизоров, ограничив отопление в общественные помещения корабля и понизив температуру других частей, остальное защитили заполненные балластные цистерны. Якобы затопленную лестницу залили водой из трюма, закрыв нижний люк.

Кабрильо посмотрел на Макса Хенли, который качал головой.

– Ну? – спросил он. – Я же говорил, что могу спрятать корабль прямо у них под носом.

– Это не в счет, – проворчал Макс.

– Чем нелепей ложь, тем охотней в нее верят. Строго говоря, они должны были сразу заподозрить все самое худшее, но посмотрите на них! Прекратили поиски через десять минут, а наш добрый майор чуть не плачет.

– Должен отдать тебе должное, Хуан. Ты хитрый сукин сын. Что теперь? Ты привел нас сюда. Твои планы?

– Если честно, дальше этого пункта я не очень заглядывал. Заметили груз под брезентом во втором катере?

Наружные камеры наблюдали за солдатами с той минуты, как на рассвете прибыла первая группа.

– По размерам и форме похоже на большой щуп с гидролокатором бокового обзора.

– Значит, они собираются разыскивать китайский корабль.

– Полагаю, мы их перегоним?

– Видишь, план сам составляется, – сказал Кабрильо с довольной улыбкой ребенка, перехитрившего родителей. Он действительно не задумывался, что будет после того, как «Орегон» займет нужную позицию.

Макс кивнул на экран, где виднелись солдаты, суетившиеся у носа.

– Надо подождать, пока эта публика свалит, а уж потом выпускать балласт и открывать спускную шахту.

Хуан кивнул.

– Думаю, они начнут поиски сегодня, так что, как только они уйдут на своем катере, мы все сделаем. Когда Тамара проснется, спроси ее, не хочет ли она присоединиться к нам. Самое меньшее, что мы можем сделать, это показать ей легендарный Корабль Сокровищ, прежде чем уничтожим его.

Хенли слышал об этом впервые и долго смотрел на Председателя, прежде чем понял разумность этого плана.

– Как ни жаль, ты прав. Ничего не поделаешь.

– Знаю. Нельзя давать китайцам даже малейшего шанса застолбить этот участок.

Час спустя Хуан открыл крепления, удерживавшие тридцатидвухфутовую «Дискавери-1000». У трехместного погружаемого аппарата в отличие от его старшей сестры не было спасательной шахты, но на самом деле никому не хотелось погружаться в воду, температура которой лишь на долю градуса выше точки замерзания.

Кабрильо сидел на месте штурмана, на сиденье с отклоняющейся спинкой; справа от него сидела Тамара. Их сопровождала Линда Росс, вытащившая счастливый жребий; хотя холод был такой, что они видели свое дыхание в маленькой кабине лодки, и Линда теперь сомневалась, повезло ли ей.

– Нельзя ли чуть поднять температуру? – спросила она, дуя на замерзшие пальцы.

– Извини, но залив, который мы определили на снимках со спутника, на нашей предельной дальности. Запас горючего нам нужен больше удобств.

– Наверное, китайцы уже там? – спросила Тамара. Она была закутана в арктическую парку, другая парка прикрывала ее длинные ноги.

– Нет. Они двинулись не в ту сторону. Тут два залива примерно одинаковых очертаний. Один на севере, другой на юге. Линда и ее команда нашли тело на станции «Уилсон/ Джордж», поэтому мы знаем, что затонувший корабль в той стороне. А те парни всю следующую неделю проведут в пятидесяти милях от цели.

Следующие три часа они шли на глубине двадцать футов. Полярное солнце светило слабо, поэтому даже на такой небольшой глубине было темно. Управляя лодкой, Хуан опирался на данные ультразвукового и лазерного локаторов. По крайней мере море было спокойное. В ненастье плыть на такой глубине все равно что крутиться внутри сушилки для одежды.

Линда и Хуан развлекали Тамару рассказами о самых безумных делах Корпорации, стараясь при этом представить Макса в лучшем свете. Если она и заподозрила, что они усиленно рекламируют своего друга, то никак этого не показала. Пили сладкий чай и ели деликатесные сэндвичи, приготовленные на первоклассном камбузе «Орегона».

– Навигационный компьютер говорит, что мы подходим к заливу, – сообщил Кабрильо своим пассажирам. – Глубина здесь пять тысяч футов, но дно резко поднимается.

Хуан пытался представить себе, где в подобном фиорду узком заливе затонул китайский корабль. Он предполагал, что китайцы тогда подошли как можно ближе к берегу, и на спутниковых снимках отметил места, которые казались ему наиболее вероятными. Там тянулся своего рода небольшой пляж – ну или участок, где горы и ледники были намного ниже.

Он провел погружаемый аппарат в устье залива и проложил курс к нужному месту, одним глазом постоянно посматривая на экран бокового сканирования. Как он и предрек, дно поднималось под углом более шестидесяти градусов. И оставалось каменным, без малейших выступов. Если бы этот склон продолжался над водой, подняться по нему было бы почти невозможно.

– Не верится, что мы это делаем, – в третий или четвертый раз сказала Тамара. – Несколько дней назад я была почти уверена, что адмирал Цай Сун и «Молчаливые воды» – всего лишь легенда, а сейчас вот-вот увижу его корабль собственными глазами.

– Если нам повезет, – осторожно предупредил Хуан. – За прошедшие пятьсот лет могло произойти многое. Лед мог размолоть корабль в щепу.

– О. Мне это не пришло в голову. Думаете, корабль затерло льдами?

– Нет, не думаю. Эрик и Марк – вы их видели на мостике…

– А, парочка, которой, судя по виду, еще рано бриться?

– Они самые. Наши даровитые исследователи. Они просмотрели архивы Международного Геофизического года, начиная с 1957–1958, – тогда в последний раз производились замеры в этой области. Горы вокруг залива так и остались безымянными, но геодезическая группа побывала на ледниках и установила, что они движутся медленнее всех прочих материковых. Если корабль на достаточной глубине, на нем не скажется даже то, что поверхность замерзнет.

Кабрильо потер руки, восстанавливая кровообращение. Проверил состояние батарей, убедился, что энергии более чем достаточно, но повышать обогрев не стал. Он предпочитал подольше обследовать дно в сегодняшнем плавании, чем повторять все это завтра.

Первый признак того, что эти воды обитаемы, они увидели, когда у акрилового иллюминатора появился морской леопард. Он сделал перед ними пируэт – за его телом тянулась цепочка пузырей – и исчез так же внезапно, как появился.

– Красавчик, – заметила Линда.

– Пингвины с тобой не согласятся.

Хуан смотрел на показания профиломера – прибора, показывающего очертания дна. Склон, над которым они плыли, с приближением к берегу выравнивался, хотя до суши оставалось три мили.

– Тпру! – воскликнула Линда.

– Что у тебя?

– Только что – большой скачок показаний магнитометра с правого борта.

Кабрильо повернул штурвал, похожий на самолетный, и подводная лодка резко повернула направо – не так изящно, как тюлень, но гораздо послушнее, чем большой «Номад».

– Проверь гидролокатор, – приказал Хуан.

Прямо перед ними находилось то, что электронный прибор воспринимал как сплошную стену длиной триста восемьдесят футов и высотой сорок футов. До нее оставалось триста ярдов – все еще слишком много при плохом освещении. Они приближались под ровное урчание моторов. Когда оставалось пятьдесят футов, Хуан включил прожекторы, смонтированные на корпусе.

Тамара, ахнув, зажала рот руками. Через несколько секунд по ее гладким щекам потекли слезы.

Хуан, хотя он не посвятил этим поискам всю жизнь, тоже не мог сдержать чувств, глядя через годы и расстояния на огромный корпус китайского корабля, лежащий на дне моря Беллинсгаузена.

Мачты давно исчезли, скорее всего, сломанные проходящими айсбергами, а прямо под границей медной обшивки корпуса виднелось огромное отверстие. Во всех прочих отношениях корабль выглядел пригодным к плаванию. Из-за низкой солености и низкой температуры в этих широтах было мало живых организмов, способных разлагать древесину. Даже в безводной пустыне корабль не мог бы сохраниться лучше.

Прямо над ватерлинией виднелись десятки портов. Хуан спросил о них, усомнившись, что это окна.

– Для весел, – ответила Тамара. – Кораблю такого размера, вероятно, нужны не менее двадцати весел с каждого борта, и у каждого весла по меньшей мере два гребца, иногда три. Тут, наверняка, было шесть или семь мачт с квадратными парусами, как у всех джонок.

Подойдя еще ближе, они увидели, что длинная надстройка, шедшая почти вдоль всего судна, выкрашена в ярко-желтый цвет с красной каймой, и украшена архитектурными деталями, напоминающими о пагодах.

– Император, должно быть, настоял, чтобы его корабли были как можно наряднее, – продолжала Тамара, – чтобы показать богатство и просвещенность его империи. Работать над таким кораблем разрешалось только лучшим мастерам и художникам.

– И вы говорите, он был нагружен сокровищами? – спросила Линда.

– Вы сами показывали мне слиток золота. И куски нефрита.

– Моряк, переживший затопление и умерший поблизости от станции «Уилсон/Джордж», должно быть, прихватил их из корабельных запасов, – сказал Хуан и стремительно увел лодку, вверх и вперед, над огромным кораблем. – Возможно, тогда прионы еще не подействовали в полной мере и у него сохранялся разум. Доктор Хаксли подтвердила, что и китайская мумия, и тело Энди Гэнгла насыщены прионами.

На носу стояли две большие пушки в форме драконов, увеличенные версии пистолета, который они нашли рядом с трупом Гэнгла. На них было так мало ила, что Хуан видел зубы дракона, выгравированные вокруг жерла, и крылья, вырезанные вдоль ствола.

Кормовая палуба была на три этажа выше носа, а прямо посередине возвышалась квадратная надстройка с изящной покатой крышей. Тамара показала на нее.

– Это для капитана.

– Каюта?

– Скорее административный офис.

Хуан снова увел лодку на глубину, а потом вверх, туда, где адмирал Цай расположил взрывчатку, уничтожившую корабль и убившую его злополучный экипаж. Ксеноновые лампы превратили ту небольшую часть корабельного нутра, которую они могли видеть, в четкий рельеф. Палуба была деревянная, стены тоже. Помещение, в которое они заглядывали, – слишком велико, чтобы видеть его дальнюю стену; в нем стоял целый лес поддерживающих стоек. Их было слишком много, и Тамара первая поняла, на что они смотрят.

– Это одно из помещений, где спали моряки. Они подвешивали к стойкам свои гамаки.

Хуан добавил:

– В двадцатом веке по-прежнему поступают так же, по крайней мере на военных кораблях.

– Поразительно! – выдохнула Тамара с округлившимися от удивления глазами.

– А теперь плохие новости, – сказал Хуан. Тамара остро посмотрела на него. – Нам придется его уничтожить. Я взял вас с собой, чтобы вы увидели его своими глазами, но нельзя позволить китайцам найти корабль.

– Но…

– Никаких но. Простите. Убедив аргентинцев, что в их интересах отказаться от своих здешних планов, мы не можем оставить Пекину лазейку, чтобы они заполнили вакуум. Не имея прав на эту территорию, они загребают жар руками аргентинцев. Этот корабль дает им основания для притязаний. Чертовски веские основания. Они открыли Антарктиду на триста восемьдесят лет раньше, чем первые европейцы увидели этот материк.

– Я… – Тамара наморщила лоб. – Ненавижу политику. Это одна из самых значительных археологических находок в истории, а мы должны уничтожить ее, чтобы не дать каким-то рвущимся к власти людям завладеть здесь нефтью?

– Боюсь, что суть именно такова, – сказал Хуан как можно мягче. – Все прочие варианты могут обойтись слишком дорого. Наше правительство решило, что не хочет выполнять роль мирового копа, но нужно показать людям, что нарушение международных договоров в любом случае имеет последствия. И чтобы сделать это, мы должны уничтожить корабль.

Тамара не смотрела на него и ничего не сказала, но в следующую секунду едва заметно кивнула.

Хуан на мгновение положил ладонь ей на плечо и вернулся к приборам управления. Он выпустил часть воды из балластных цистерн, и подводная лодка начала подниматься к поверхности. Сразу стало светлее.

После всплытия, Хуан перебрался через сиденье Линды, чтобы дотянуться до верхнего люка.

– Вернусь через секунду.

Поворачивая штурвал задраечного устройства, открывавшего люк, он отступил в сторону, чтобы не попасть в поток ледяной воды, устремившейся на палубу, потом выбрался наверх по встроенному трапу; руки занемели от прикосновения к мокрой стали. Хуан высунул голову из люка. От холода перехватило дыхание. Пазухи носа кололо, как иглами, глаза жгло. Не обращая на все это внимания, Хуан сосредоточился на окружающем. В щель между двумя горами, которые поднимались в небо по меньшей мере на две тысячи футов, свисал язык льда. Лед образовал между ними вертикальную стену, которая спускалась к самой воде. Нижний край был частично изъеден волнами и приливами, но остальное выглядело как сплошной массив.

– Ты подойдешь, – сказал Хуан вслух; ветер срывал слова с губ. Хуан тотчас нырнул в относительное тепло лодки.

А когда занял свое место, первым делом до предела увеличил подачу тепла. И к черту экономию энергии.

 

Глава 25

Хуан со спутниками еще не вернулся на «Орегон», а в залив, где лежал на дне корабль «Молчаливые воды», уже отправилась группа под руководством Майка Троно. Хуан по радио приказал идти на большем «Номаде» на север и начать подготовку корабля к исчезновению. С Майком в подводной лодке отправились еще пять человек и почти тонна различного оборудования.

Они направлялись в холодную трудную ночь.

После самого долгого и горячего душа в своей жизни, узнав, что промерный катер аргентинцев провел в том заливе час, а потом вернулся, Хуан созвал совещание глав подразделений, чтобы обсудить следующую фазу операции. Совещание закончилось быстро. В те спокойные часы, пока они возвращались от места крушения, Кабрильо разработал план, требовавший лишь небольшой доводки. Меньше чем через два часа после возвращения он снова был в шахте для спуска.

Чтобы не тратить времени на перезарядку батарей «Дискавери», техники просто заменили их на новые, поменяли установки для очистки воздуха от углекислоты и заполнили все резервуары воздухом. Для этой операции Кабрильо выбрал в помощники Франклина Линкольна. Он не ожидал стрельбы, но бывший морской котик, хоть и здоровяк, несмотря на свои габариты двигался неслышно как призрак и участвовал в тайных проникновениях чуть ли не больше, чем все остальные члены экипажа вместе взятые.

Когда они уже были готовы к выходу, появился Кевин Никсон. Вместе со своими помощниками он переделал арктическое снаряжение так, чтобы оно напоминало аргентинское. Облачившись в брюки, куртки, капюшоны, шарфы и солнцезащитные очки, Хуан и Франк станут совершенно неопознаваемыми.

Им потребовалось десять минут, чтобы войти в узкий пролив. Даже из-под поверхности они видели огни на берегу. На буровых платформах грохотали и выли механизмы, и казалось, что ты не в воде, а на автосвалке. Промышленные шумы маскировали шум их моторов, так что необходимости скрываться не было.

– Что это за шум? – спросил Линк, когда они скользили в тридцати футах под водой.

– Буровые платформы?

– Нет. Глухое бульканье, что ли. Оно было очень громким, когда мы входили в залив, а сейчас притихло, но я по-прежнему его слышу.

Хуан сосредоточился и тоже услышал необычный звук. Он рискнул включить один из слабых прожекторов. С поверхности это будет выглядеть, как отражение луны в воде. В этом свете он увидел завесу из крошечных пузырей, поднимающихся с морского дна. А когда глаза привыкли, они с Линком заметили решетку из труб, проложенных по дну; они и были источником звука.

Хуан выключил прожектор, и они с Линком переглянулись.

– Есть идеи? – спросил наконец Линк.

– Так они не дают заливу замерзать. – Хуан взглянул на один из компьютерных дисплеев. – Ага. Так и есть. Температура воды – около шестидесяти градусов. Должно быть, используют газ с буровых платформ, чтобы нагревать воздух, и этот воздух подают через трубы. Очень хитроумно, если подумать.

Несколько мгновений спустя они прошли в ста ярдах от большого стоящего на якоре крейсера.

– А с этим что делать?

Хуан почти чувствовал его мрачное присутствие в этих чернильных водах, словно в них затаилась гигантская хищная акула. Бой «Орегона» с крейсером будет коротким и жестоким, а завершится, вероятно, тем, что оба корабля окажутся на дне.

– Надеюсь, сегодня вечером ко мне придет вдохновение.

В двадцати ярдах от причала Кабрильо выдвинул перископ «Дискавери», оснащенный телевизионной системой для низких уровней освещенности. Он был не больше пачки сигарет, а картинку транслировал на дисплеи высокой четкости на подводной лодке и на борту «Орегона». Следующие нескольких минут Хуан перемещал камеру из стороны в сторону, и десятки пар глаз следили за пирсом. Помимо рабочих катеров, привязанных к причалу, смотреть было не на что, кроме бетонных опор. Было попросту чересчур холодно, чтобы люди могли долго дежурить.

Кабрильо также подозревал, что сейчас аргентинцы довольны своими достижениями и не чувствуют никакой опасности. Возможно, позже им дадут вооруженный отпор, но следующие несколько дней мир все еще будет приходить в себя от их дерзкой игры.

Кабрильо медленно провел лодку под пирсом и осторожно поднял на поверхность. Корпус выставился всего на восемь дюймов, а комингс люка был всего на пять дюймов выше. Благодаря корпусу, выкрашенному темно-синей краской, лодка была почти невидима. Вдобавок наблюдателю на рабочем катере пришлось бы встать на колени и заглянуть под пирс, так что вероятность обнаружения практически равнялась нулю.

Надевая парки, они чувствовали себя акробатами, однако несколько мгновений спустя Линк распахнул люк и выбрался на палубу. Зазора наверху почти не было, и привязывать лодку – иначе она могла бы сдвинуться при смене прилива на отлив – ему пришлось согнувшись. Кабрильо шагнул с мини-субмарины прямо на правый борт одного из рабочих катеров. Линк присоединился к нему; как ни в чем не бывало, они залезли на пирс и пошли к аргентинской базе.

У Хуана это была первая возможность хорошенько рассмотреть территорию, и он поразился ее размерам и масштабу происходящего. По снимкам, сделанным Линдой, он знал, что вокруг залива места втрое больше. И если дать аргентинцам волю, вскоре у них здесь будет настоящий город.

Прежде всего необходимо было определить, где арги держат специалистов из разных стран, которых они похитили и используют как человеческий щит. Было восемь часов вечера, и, как они подозревали, вокруг никого. Иногда между зданиями мелькали какие-то фигуры, но в основном люди благоразумно держались внутри. Заглядывая в редкие освещенные окна, они видели людей, сидящих на диванах перед экранами DVD или играющих в карты в комнатах отдыха, читающих у себя книги или пишущих домой. Первая зона, которую они обследовали, оказалась жилой зоной нефтяников – не самый подходящий выбор.

Они осмотрели несколько складов, думая, что ученых могли запереть где-нибудь внутри, но обнаружили только оборудование для нефтедобычи и сотни бочек смазки для бурения.

Когда они выходили из очередного здания, у двери ждала темная фигура.

– Что вы там делали? – спросил человек; голос его приглушал шарф, но тон определенно был обвинительный.

– Знакомлюсь с местностью, – ответил Хуан по-испански. Незнакомец был в штатском, поэтому Кабрильо перешел в наступление: – Если придется защищать вас, парни, я должен знать здесь каждый квадратный дюйм. Так что если не возражаешь, мы продолжим.

– Да? – Тот все еще был настроен подозрительно. – А почему ночью?

Хуан знаками показал Линку «нет, ну ты слышишь?» и ответил:

– Потому что вряд ли американцы нападут днем – кишка тонка. А то, что днем кажется подходящим укрытием, в темноте может оказаться совсем не таким.

С этими словами Хуан плечом оттолкнул парня, и они с Линком не оборачиваясь пошли дальше. Когда они свернули за угол постройки и их не стало видно, Хуан оглянулся и увидел, что их любопытный собеседник исчез.

Линк усмехнулся.

– Испанский у меня корявый, но то, что я слышал, чистейший вздор.

– Я совсем недавно говорил Максу, что чем нелепей ложь, тем скорее в нее поверят.

Территория оборудовалась с таким расчетом, чтобы ее не обнаружили со спутника, поэтому аккуратного, четкого планирования застройки на прямоугольники не было. Только оказавшись на южной окраине базы, возле того места, где раньше Линк заметил замаскированную батарею ЗУР, они увидели одинокое здание на сваях в форме ромбовидного ледяного дома. Из окон на фасаде струился свет, остальные окна были темные.

Они поднялись по ступеням. Хуан открыл наружную дверь, и они с Линком вошли в прихожую, со множеством крючков на стенах – для парок, и стоек – для обуви. Не раздеваясь, они небрежно открыли дверь, ведущую внутрь. Там стояли два солдата с пистолетами. Услышав, как открылась и закрывалась наружная дверь, они встревожились. При виде двоих в аргентинской форме солдаты успокоились. В помещении было уютно, как в заброшенном трейлере, и пахло соответствующе.

– Что вы здесь делаете, парни? Смена только в двадцать два ноль-ноль.

– Извините, – сказал Хуан, – мы здесь не за тем, чтоб сменить вас. Нас послали отыскать майора. Он сюда не заходил?

– Часа два назад Эспиноса проверял наших пленных. – Охранник показал на закрытую дверь у себя за спиной. – С тех пор мы его не видели.

Теперь Хуан знал его не только в лицо, но и по имени.

– Спасибо.

Они собрались уходить.

– Погоди. Ты кто, Рамон?

Хуан нагло ответил:

– Нет, Хуан Кабрильо.

– Кто?

– Хуан Родригес Кабрильо. Меня только что перевели в Девятую бригаду из М1.

Это подразумевало, во-первых, военную разведку, а во-вторых, «возможно, я офицер, так что воздержись от вопросов».

– Да, сеньор, – ответил солдат, громко сглотнув. – Если увижу майора Эспиносу, скажу, что вы его ищете.

Трудно было говорить с угрозой, когда ты так закутан, но Хуану это удалось:

– Лучше, чтобы этого разговора вообще не было, рядовой. Понятно?

– Есть, сеньор.

Линк и Кабрильо вновь вышли в обжигающе холодную ночь, где звезды сверкали так ярко, что окружающий лед блестел.

– Получилось, – сказал Линк.

– Действительно получилось. Осталось только освободить заложников, закрыть промысел и нейтрализовать восьмидесятитысячетонный крейсер, да так, чтобы аргентинцы не поняли, что мы вообще здесь были.

Вдвоем они еще три часа продолжали рекогносцировку, свободно перемещаясь по базе. Казалось, здесь нет ничего необычного, кроме импровизированной тюрьмы. Хуана очень интересовали установки подготовки нефти и газа. Они размещались в больших постройках типа ангаров, укрытых изолирующими слоями, а сверху снегом и льдом. Внутри все здания напоминали промышленные цеха путаницей множества труб и проводки, соединявшихся и ветвившихся столь сложным образом, что это сумел бы понять только опытный инженер. Одна из установок размещалась далеко от залива. Остальные «цеха» частично нависали над водой на сваях, вбитых в морское дно. Здесь не только перерабатывался природный газ, но и стояла большая печь, которая подавала перегретый воздух в трубы на дне залива. Все было как будто полностью автоматизировано, но этой ключевой системе придавали такое значение, что в отдельном закрытом помещении неподалеку сидел дежурный и наблюдал за процессом. Заметив Линка и Кабрильо, он кивнул, полагая, что перед ним два солдата. Они помахали в ответ, и дежурный вернулся к своему иллюстрированному журналу.

К тому времени как они вернулись на причал, шел уже двенадцатый час. Оба устали и промерзли до костей. Они соскочили на палубу рабочего катера, и Хуан уже наклонился под пирс, чтобы забраться в подводную лодку, когда их окликнул охранник:

– Стоять! Что вы здесь делаете после комендантского часа?

Хуан выпрямился.

– Да днем, когда сопровождал китайцев, забыл здесь свой айпод.

– Наплевать мне, что ты забыл! Никому не позволено выходить после наступления комендантского часа. Вылезайте. Пойдете со мной.

Он наставил на них свой автомат.

– Полегче, приятель, – хладнокровно сказал Хуан. Как неудачно, думал он, что нам встретился такой преданный аргентинский служака. – Нам не нужны неприятности.

– Тогда надо было оставаться в койке. Вперед!

Линк первым шагнул на причал. Охранник невольно попятился, увидев габариты одного из задержанных. Линк был почти на голову выше его и в своей арктической одежде походил на полярного медведя.

Следом поднялся Хуан; прежде чем охранник сумел отдать новый приказ, Председатель прыгнул вперед и выбил у аргентинца автомат (тот держал палец на курке), одновременно ударив патрульного левой рукой в лицо. Кулак попал по очкам, с хрустом вдавил их в переносицу и вызвал одинаковые количества крови и слез.

Линк вырвал у патрульного оружие и сапогом ударил солдата в колено. Тот упал, и Кабрильо прижал его, чтобы заглушить крики. Хуан не колебался. Слишком высоки были ставки. Он зажал солдату, который пытался вырваться, нос и рот. Все продолжалось меньше минуты.

– Черт побери, я этого не хотел, – сказал он, вставая. Его руки были в крови.

– Что нам с ним делать? Если взять с собой, это будет подозрительно. Из таких мест не дезертируют.

Хуан откинул капюшон парки охранника и снял с убитого шерстяную шапку-маску. Потом вымазал кровью солдата ближайший кнехт и уложил тело так, чтобы казалось, будто патрульный споткнулся, ударился и потерял сознание, при этом случайно обнажив голову. Чего здесь было вполне достаточно, чтобы через десять минут погибнуть от холода.

– Проблема решена. Пошли домой.

На другое утро Кабрильо разбудил телефонный звонок. Груда одеял на его кровати весила целую тонну, ночью он страшно потел. Но все равно ему было холодно. Это напомнило Хуану морозные утра в Казахстане, когда он, агент ЦРУ, внедрился на космодром Байконур. Он высвободил руку из-под одеял и схватил со столика у кровати гарнитуру.

– Алло.

Четверть девятого. Он проспал.

– Где вы?

Звонил Оверхольт из Лэнгли.

– Собственно говоря, в постели.

– Рядом с Антарктидой?

Тон был резкий, обвинительный. Как бы ни давили на Оверхольта, он делал все, чтобы и Хуан почувствовал это давление.

– Мы на полпути к Кейптауну, идем готовиться к визиту эмира Кувейта.

Кабрильо соврал так гладко, что сам себе поверил.

– Вы уверены?

– Лэнг, у меня на «Орегоне» на несколько миллионов навигационного оборудования, и, думаю, я знаю, где мы находимся. Не растолкуете, в чем дело?

– Вы знаете, что китайцы отправили подводную лодку защищать аргентинцев?

– Припоминаю. Вы упоминали, что она идет туда.

– Флот Народной освободительной армии потерял с ней связь после того, как лодка получила приказ проверить корабль, вошедший в их ограничительную зону. Это было тридцать шесть часов назад.

– Клянусь вам, что тогда мы были восточнее Фолклендских островов, на полпути к острову Святой Елены.

– Слава богу!

Хуан впервые слышал в голосе друга такую подавленность.

– Что происходит?

– Потеряв связь с лодкой, китайцы начали рвать и метать. Они утверждают, что мы ее потопили, но у них нет доказательств. Говорят, что любое открытое выступление против Аргентины, кто бы его ни предпринял, будет расценено как нападение со стороны Соединенных Штатов. Если там случится еще что-нибудь, они потребуют от Америки выплаты гигантского долга. Трех четвертей триллиона долларов. Мы будем уничтожены, ведь все, кто держит наши казначейские сертификаты и долговые обязательства, тоже потребуют расплатиться. Все равно что стремительное разорение банков в начале Великой Депрессии.

По дипломатическим каналам мы предупредили их, что, если они действительно потребуют возвращения долга, мы обложим их такими тарифами, что никто не станет покупать их товары. В сущности, они бросили нам вызов. Им безразлично, если их люди лишатся работы и будут умирать с голоду. Когда дело дойдет до экономического изнурения, они нас похоронят. Мы сами загнали себя в угол и теперь должны будем заплатить за это.

– Они сказали «открытое выступление»?

– Открытое. Скрытое. Неважно. Они прижали нас к ногтю. Конец истории. Президент приказал всем американским военным кораблям в Атлантике держаться выше экватора и отзывает все наши ударные субмарины, чтобы убедить китайцев, что мы не хотим вмешиваться в их с Аргентиной дела. Сегодня Соединенные Штаты уступили свой статус сверхдержавы Китаю.

Слышать эти последние слова от человека, сыгравшего существенную роль в том, что Советский Союз отказался от претензий на мировое господство, было особенно больно. Хуан не знал, что сказать, и пока вообще не знал, что ему делать.

Правильно было бы держаться своего плана и пусть фишка ляжет как ляжет. Однако приходилось считаться с тем, что будет с людьми на родине. По сравнению с тем, что описал Оверхольт, Великая Депрессия покажется благополучным временем: шестьдесят или семьдесят процентов безработных, голод и неизбежное распространение насилия, отказ от главенства закона. В сущности, Соединенным Штатам придет конец.

Наконец он обрел дар речи.

– Ну, о нас можете не беспокоиться. Я же говорю, мы идем в Южную Африку.

– Рад слышать, – устало сказал Оверхольт. – Наверное. Знаете, Хуан, нам это все равно может не сойти с рук.

– О чем вы говорите?

– Мы можем задобрить китайцев, но Северная Корея требует сократить число наших солдат на юге, угрожая военным столкновением. Прошлой ночью возле президентского дворца в Каракасе была взорвана бомба. Венесуэльцы утверждают, что это заговор с целью убийства, подготовленный специальными службами Колумбии. Они поклялись отомстить, и снимки со спутника показывают, что они перемещают к границе войска. Любопытно, что перемещение они начали два дня назад.

– Это, вероятно, означает, что бомбу взорвали они – создали предлог.

– Я тоже так считаю, но это неважно. Китай инвестировал в Венесуэлу большие средства, так что можете себе представить нашу реакцию, если они вторгнутся в Колумбию.

– Будем сидеть на стуле ровно.

– И даже в этом могут усмотреть провокацию, – мрачно пошутил Оверхольт. – Нет, мы просто будем сидеть как истуканы. Послушайте, у меня на утро намечено множество встреч. Я потом расскажу о новом развитии ситуации, если будут подвижки. Передайте мои лучшие пожелания эмиру Кувейта, если мы не поговорим раньше, чем вы туда доберетесь.

– Наверняка доберемся, – ответил Хуан.

Он отложил гарнитуру и отбросил одеяла. Пол под шерстяными охотничьими носками был холодным, как хоккейный лед, и таким же скользким. Хуан не мог понять, кто лучше ведет игру: он, когда лжет Оверхольту, или Лэнгстон, пытаясь манипулировать им. Ветеран ЦРУ действительно решил, что «Орегон» идет в Кейптаун, но про Северную Корею и Венесуэлу он рассказал Хуану, чтобы убедить его вернуться.

– Поступай правильно, – часто наставлял Хуана отец. – С последствиями легче справиться, что бы ты ни думал.

Он быстро оделся и вскоре уже был в оперативном центре с чашкой кофе, который налил из серебряного кофейника на столике у задней стены. Теперь, когда корабль прочно сидит на грунте, Морис достал тончайший «Роял далтон». Таким тонким образом стюард рассчитался с ним за его ошибку. Если Хуан правильно помнил, чашка в его руках стоила семьдесят пять долларов.

– Как дела у Майка и его команды? – спросил он. Мерф и Стоун сидели на своих обычных местах впереди.

– Вернулись примерно в четыре утра, – ответил Эрик Стоун. – Он сказал, что все хорошо, но им понадобится по меньшей мере еще одна ночь. Однако есть проблема.

– Как обычно?

– Сегодня утром на юг отправился рабочий катер с гидролокаторной установкой.

Хуан выругался. Если они на подводной лодке так быстро нашли затонувший корабль, можно предположить, что китайцам это тоже удастся.

– Ручаюсь: второй залив затянут льдом, и они проверяют тот, что надо.

– Что будем делать? – спросил Марк.

– Точно не знаю, – ответил Хуан. – Мы не можем перехватить их подводные лодки, а если пойти за ними на РИБе, они сообщат по радио на базу, что к ним приближается неизвестный корабль.

Хали Касим сидел на своем обычном месте. Он вмешался:

– Ну и что, если они сегодня его найдут? Они смогут только сделать несколько подводных снимков. Это не доказательство. А завтра к этому времени корабль будет уничтожен.

– Я выступлю в роли адвоката дьявола, – сказал Эрик, – если они найдут корабль, кто поручится, что они не останутся там на ночь? А это спутает все наши планы.

Хуан почувствовал, что у него начинает болеть голова, и рассеянно потер виски. Конечно, была и другая проблема, которую он не знал как решить. Он уже обсуждал свои соображения с Кевином Никсоном, но мастер спецэффектов сказал, что любую подделку разоблачат в считанные секунды. Либо первый сорт, либо ничего. Чтобы их план сработал, а аргентинцы ничего не заподозрили, Кабрильо требовалось раздобыть восемнадцать человеческих скелетов.

Головная боль переходила в мигрень.

 

Глава 26

– Кого вы любите больше меня? – спросила Линда Росс, когда пятнадцать минут спустя вошла в оперативный центр. В руках она держала тонкую папку бумаг и широко улыбалась.

– Меган Фокс, – немедленно ответил Марк.

– Бейонсе, – отозвался дежурный техник.

– Кэти Холмс, – сказал Хали.

– Я всегда предпочитал Джулию Робертс, – добавил Эрик.

– Председатель, – спросила Линда, – тебе тоже надо быть сексистской свиньей?

– Единственная женщина, которую я люблю больше тебя, – моя мама.

Остальные украдкой рассмеялись.

Линда улыбнулась.

– Туше.

– Ну-ка напомни, за что я так тебя люблю.

– Потому что я нашла меньше чем в ста милях к югу отсюда норвежскую китобойную станцию, брошенную в 1930-е годы.

– Нам не нужны кости китов.

– Объявлена объектом всемирного наследия… погодите… из-за часовни и кладбища, где похоронены двадцать семь китобоев, погибших в этих водах. Ты велел найти тебе кости – я нашла.

Хуан мгновенно вскочил и в два шага очутился рядом с Линдой. Ему пришлось согнуться, чтобы поцеловать ее в бархатистую щеку. Мигрень внезапно прошла, грозная туча, нависшая над ним, рассеялась. Его угнетало то, что, если они не найдут скелеты, придется предоставить заложников их судьбе. Он сомневался, что, когда припечет, аргентинцы будут в них очень заинтересованы, поэтому бросить их почти наверняка означало погубить.

– Председатель, я поймал радиопередачу с китайского рабочего катера, – сказал Хали, вновь отворачиваясь к своим компьютерам.

– Глуши!

Хали несколько секунд работал на клавиатуре.

– Я перекрыл их частоту. Они онемели. Компьютер будет автоматически отслеживать их на других частотах и глушить.

– Ладно. Хорошо. Если им понадобится сообщить новости, придется возвращаться на базу. На данный момент две проблемы решены. Все молодцы!

В оперативный центр вошли Макс и Тамара, почти соприкасаясь плечами, и Хуан заподозрил, что секунду назад они держались за руки. Красавица и чудовище, подумал он, но порадовался за них.

– Отличный расчет времени, друг мой.

Хенли посмотрел на него, как покупатель на продавца подержанных автомобилей.

– У меня дурное предчувствие.

Кабрильо широко улыбнулся.

– Еще бы. Я хочу, чтобы ты прикинулся Игорем и разграбил кладбище.

Тамара пришла в ужас.

– Чего вы от него хотите?

– Знаешь, – сказал Макс, качая головой, – должен признать, что в глубине души я надеялся на отмену этой части операции.

– Послушай, – сказал Хуан, – чистый воздух, небо над головой, сгнившие норвежцы. Будет классно!

– Вы о чем? Сгнившие кто?..

Макс повернулся к ней.

– Мы должны спасти заложников так, чтобы аргентинцы об этом не знали. Поэтому должны что-то оставить взамен, чтобы одурачить их.

– Ну и что?

– Когда мы выведем заложников из здания, – объяснил Хуан, – мы его подожжем. И аргентинцы найдут восемнадцать обожженных скелетов. Только патологоанатом понял бы, что это не те мужчины и женщины. Надо сказать спасибо, что на станциях зимует так мало народу, иначе пришлось бы искать альтернативу.

– Например?

У нее шла кругом голова.

– Ну, например, небольшой ядерный взрыв.

Из того, что она уже узнала о Корпорации, Тамара не могла понять, шутит ли Кабрильо. И не удивилась бы, если бы он не шутил.

Он хищно улыбнулся, и Тамара пришла к выводу, что окружена толпой безрассудных подростков. В поисках подсказки она посмотрела на Макса. Он только пожал плечами.

Тамара сказала:

– Наверно, хорошо, что в ваших планах небольшой взрыв.

К ней подошла Линда – надежный якорь в этом море безумия – и сказала:

– Не волнуйтесь. Мы знаем, что делаем.

– Отрадно, потому что о себе я этого определенно сказать не могу.

Двадцать минут спустя Хенли отплыл на РИБе, таща за собой на буксире надувную лодку. Он и его команда из четырех человек, чтобы их не увидели с берега, отошли в море на пять миль и только потом повернули к югу. Макс прихватил с собой мощный бензиновый насос, который собрался использовать для выкапывания тел. Насос выпускал струю нагретой воды под давлением до четырех тысяч фунтов на квадратный дюйм. Вполне достаточно, чтобы растопить вечную мерзлоту, покрывающую тела. Уходя, он сказал:

– Любимый сын миссис Хенли не должен работать киркой и лопатой.

Хуану сегодня предстояла решительно более трудная работа. Пока китайцы следили за заливом, где был затоплен корабль, Майк Троно и его экипаж не могли возобновить работы. Это освобождало подводную лодку «Номад» с ее воздушным шлюзом. В вечных сумерках небо было достаточно темным, чтобы укрыть их от сторонних глаз, а буровые установки аргентинцев и бульканье пузырей горячего воздуха создавали шум, который скрывал его деятельность.

Внизу, в комнате, служившей центром подводных операций, Кабрильо одевался для плавания под водой. Под «сухой» гидрокостюм «викинг» он надел защитный комплект из сетки, в которую было вплетено более ста футов тонких трубок. По пуповине, вставленной в гнездо на борту лодки, в эти трубки будет подаваться теплая вода. Хуан знал, что аргентинцы подогревают залив, но не мог рисковать встречей с ледяной водой. Пуповина скрывала в себе также систему связи и подачи воздуха, поэтому у него не было потребности надевать громоздкие баллоны.

Шлем-маска был оснащен мощными фонарями, которые он приглушил, закрасив половину линз. Это сильно затруднит работу, зато заметить Хуана с поверхности будет почти невозможно. Нужно только помнить, что нельзя смотреть вверх, чтобы луч не ушел к поверхности.

Линда поведет мини-субмарину, а Эдди Сэн будет контролировать погружение Хуана.

Как только они стартовали, Линда провела лодку к корме «Орегона». Сразу под голым флагштоком под водой был открыт люк; в нем виднелся большой барабан с тросом. Трос был из плетеного углеволокна, вчетверо легче и впятеро прочнее обычного стального. Добавочным преимуществом была его нейтральная плавучесть. Мощным механическим манипулятором «Номада» Линда взяла кабель и вставила в гнездо, из которого он не сможет высвободиться.

Затем они отправились к аргентинской базе. Натяжение троса поначалу не чувствовалось, но они знали: когда его отмотается много, он начнет сильно тормозить лодку. Они рассчитали свой запуск так, чтобы «Номад» вошел в залив с приливом.

Потребовалось больше часа, чтобы добраться до опор, поддерживающих газоперерабатывающую установку, которую Хуан и Линк так долго изучали накануне. Залив искусственно подогревался, и потому возле причалов из толстого железобетона бурлила морская жизнь. По дну бегали темно-коричневые крабы, между колоннами мелькали рыбы, а сами колонны заросли морскими желудями и моллюсками.

Длина «Номада» составляла шестьдесят пять футов, но на его корпусе стратегически размещались несколько двигателей, делавшие его невероятно маневренным. Линда, прикусив губу ровными белыми зубами, точно провела лодку под промышленный комплекс и обогнула одну из колонн. Там она замедлила ход и уложила лодку на дно.

И вновь включила манипулятор. Прочный трос из углеродного волокна был тем не менее подвержен истиранию, и трение о бетон пирса могло его заметно ослабить. Чтобы защитить трос, Линда механической рукой соскребла наросшие ракушки. Согнанные с места маленькие двустворчатые моллюски сердито захлопывали раковины и уплывали в темноту.

Тем же манипулятором Линда вытащила из грузового контейнера моток пластиковой трубы промышленного образца. Такой же материал используют для домашней канализации, и на него можно было наткнуться повсюду на базе. Поэтому, даже если его обнаружили бы, это не вызвало бы подозрений: опять мусор, упавший в море. Трубы заранее склеили полукругом, так, чтобы надеть на оконечность пирса. И теперь трос будет тереться не о бетон, а о гладкий пластик.

Уложив на место защитный пластик, Линда увела подводную лодку за дальнюю сторону колонны.

– Молодчина, – сказал Хуан, когда они начали медленно пятиться. Черный буксировочный трос легко скользил по связке поливинилхлоридных труб. – Переходим к следующему шагу.

Линда развернула «Номад» и двинулась назад по заливу. Вес троса и необходимость бороться с приливом, который еще только должен был ослабнуть, увеличили нагрузку на двигатели. Батареи разряжались почти вдвое быстрее нормы, а скорость упала почти до «самого малого», но они упорно продвигались вперед.

Двадцать минут спустя они оказались под «Адмиралом Гильермо Брауном». Якорь был отдан и лежал на боку на каменистом дне. Киль ото дна отделяло меньше двадцати футов воды.

– Странное название для аргентинского корабля – «Браун», – сказал Эдди, подавая Хуану шлем.

– На самом деле его звали Уильям Браун, он родился в Ирландии и эмигрировал в Аргентину. Считается, что в начале 1800-х годов он создал их флот для войны с Испанией.

– Откуда ты все это знаешь? – спросила Линда из кабины.

– Что? Впервые увидев крейсер, я его погуглил. Мне тоже показался странным выбор названия.

В тяжелом поясе, с которого свисали инструменты, Хуан вразвалку прошел к шлюзу. К его спине были прикреплены два цилиндра, похожие на огнеметы времен Второй мировой войны. Войдя в воздушный шлюз и надежно закрыв дверь, он подключил пуповину к порту и проверил контакт, убеждаясь, что в трубки костюма поступает теплая вода, подача воздуха хорошая и связь с лодкой тоже. Только когда Эдди все устроило, Хуан открыл клапан, и помещение размером с чулан затопила вода.

Она пенилась и шипела, поднимаясь вдоль тела, нарастающее давление прижимало резиновый костюм к ногам. Температура была приемлемая, но Хуан знал, что снаружи есть очень холодные участки. Он видел, как Эдди наблюдает за ним через окошко в двери шлюза. Хуан сделал принятый у дайверов знак «все в порядке». Эдди ответил тем же.

Несколько мгновений спустя вода поднялась к потолку. Хуан вскинул руки, чтобы открыть наружный люк. Тот распахнулся, выпустив несколько пузырей, которые поднялись на поверхность. Кабрильо выбрался из лодки, стараясь держать голову пониже, чтобы фонарь светил вниз. Он был, в общем, уверен, что в такой мороз аргентинцы не выставили часовых, но ведь и накануне они с Линком не думали, что наткнутся на охранника.

Источником слабой вибрации был вспомогательный двигатель крейсера; он давал достаточно энергии, чтобы системы корабля работали, а люди находились в тепле. Главный двигатель был отключен. Хуан понял это, заметив, что из единственной наклонной дымовой трубы военного корабля выходит мало дыма.

Он выскочил из субмарины и по изящной дуге поплыл на дно. Сапоги Хуана коснулись дна и подняли немного ила, который тут же рассеялся. Слева от него виднелась шестидюймовая труба барботера. От нее тонкими серебряными полосками поднимался воздух.

Хуан осмотрел якорь «Адмирала Брауна». Примерно восемь футов длиной и должен весить около четырех тонн – достаточно, чтобы удерживать корабль в приливы. Рядом небольшой грудой лежала ржавая цепь.

– Как дела?

– Пока никаких проблем. Смотрю на якорь.

– И что?

– Я мог бы отделить его от цепи. Чека держится на болтах.

Нагнувшись над якорем, Кабрильо снял с пояса раздвижной гаечный ключ, примерился к первому болту и большим пальцем завертел регулировочное колесико. Наконец ключ зажал головку. Болт всю дорогу сопротивлялся. Когда Хуан наконец повернул его на восьмую долю окружности, с него сорвались крошечные частицы краски. Больше болт не поддавался. Хуан трудился над ним, пока не уперся ногами в якорь и не потянул с такой силой, что испугался, как бы не потерять сознание от натуги. Болт провернулся еще на одну восьмую. Чтобы вывернуть первый болт, потребовалось десять изнурительных минут. Хуан обливался потом.

– Уменьшай подачу тепла, Эдди. Я тут сварюсь.

– Отключил.

Второй болт вышел так легко, что, чуть сдвинув, Хуан смог вывернуть его пальцами. Третий и четвертый сидели крепко, но не так крепко, как первый. Хуан прицепил ключ обратно на пояс и схватил резиновый молоток. Резину он использовал, чтобы не поднимать шума.

Он размахнулся и ударил по чеке, вода мешала движениям, но удара оказалось достаточно, чтобы чека сдвинулась на дюйм. Еще три удара, и она почти вышла. Якорь по-прежнему будет удерживать корабль в прилив, но любой более сильный толчок, и «Адмирал Браун» окажется во власти моря.

– Готово. А, черт!

– В чем дело?

– Попал в карман холодной воды. Сурово.

– Подать тепло?

– Нет. Этот карман ушел.

Хуан зашагал по дну к подводной лодке, по пути сматывая «пуповину», чтобы не запуталась.

Он вытащил из гнезда буксирный трос из углеродного волокна и потащил его к якорю. Добавил немного воздуха в свой компенсатор плавучести, чтобы подъем прошел легче, и, перебирая руками, взобрался по цепи. Трос он временно оставил на дне.

Добравшись к днищу четырехсотфутового военного корабля, он помедлил. Днище, выкрашенное суриком, было на удивление свободно от наростов. Хуану предстояло приварить к носу восемь скоб. Вот зачем он нес на спине баллоны. Это были мощные батареи для портативного дугового сварочного аппарата. Обычно это устройство использовали для срочного ремонта на «Орегоне».

Он снова отрегулировал плавучесть и опустил на шлем защитную пластину, чтобы спокойно работать с электрической дугой ярче солнца. Изгиб корабельного корпуса закрывал его сверху, и за двадцать минут он приварил все восемь скоб. Их было так много на случай, если одна или несколько не выдержат: Хуан не питал иллюзий насчет своего сварщицкого мастерства. Через десять минут он продел через все восемь скоб буксирный трос. Конец троса он придавил стальной коробкой размером с книгу в мягкой обложке. Коробка служила дополнительной страховкой для кабеля, а внутри у нее была взрывчатка. Сигнал с «Орегона» приведет к детонации небольшого количества пластита, коробка отсоединится, освободившийся трос можно будет оттащить от корабля. И единственной уликой останутся восемь скоб. И весьма вероятно, что они не переживут то, что задумал Хуан.

Не успел он вернуться на «Номад» и задраить внешний люк, как Линда включила двигатели и лодка пошла обратно.

– Операция «Удар бича» началась, – сказал Хуан, когда Эдди помог ему снять шлем.

– Проблемы были?

– Все как по маслу.

– Еще хорошая новость, – сказала Линда. – Эрик отслеживает направляющийся к нам шторм. Начнется завтра в то время, которое здесь считается рассветом.

– Позвони Эрику, пусть уберет корабль чуть дальше от берега. Еще вели ему сбросить балласт из цистерн левого борта. С правого пусть оставит. Это придаст старушке убедительный крен. – Глаза его блестели в предвкушении. – Надеюсь, аргентинцы правили этим куском мира в охотку, потому что их правлению приходит конец.

В пять часов дня мимо «Орегона», который по-прежнему стоял у берега, прошел промерный катер китайцев. «Орегон» стоял так близко, что сильные волны приподнимали его укрепленный нос и ударяли о дно. Не вызывало сомнений, что китайцы доложат: «Ногеро» отходит от берега и вновь пускается в одинокие странствия. Час спустя вернулся усталый и замерзший Макс Хенли со своими людьми и мрачным грузом.

– Жуть! – объявил Хенли, когда лебедка втянула РИБ в лодочный отсек в борту корабля. – Мало того, что там холод, как у мерзлого мамонта сами знаете где, так еще и кладбище такое, что Стивен Кинг отдыхает. Все надгробные камни вырезаны из китовых костей, а ограда из китовых ребер с меня высотой. А ворота, в которые мог бы проехать «фольксваген» – арка из черепов.

– Проблемы с извлечением останков были?

– В смысле, помимо вечного проклятия моей души, души осквернителя священной земли?

– Да.

– Ну тогда все прошло прекрасно. Могилы всего фут глубиной, трупы в саванах из парусов. Я удивился: они почти все разложились.

– Зимой земля, должно быть, слишком промерзла, чтобы хоронить, а весной тепла достаточно, чтобы бактерии принялись за работу.

– Что теперь?

– Согрейся. Майк Троно и его банда только что снова отправились к затонувшему кораблю. К тому времени как они вернутся и мы снова подготовим «Номад», начнется веселье.

– Идет буря?

– Эдди говорит, с рассветом начнется сущий ад.

– То есть никто не обещает, что будет легко.

– Как говорится, то ли еще будет.

 

Глава 27

Майор Эспиноса вернул листок с прогнозом погоды на стол Луиса Ларетты. В небольшом кабинете с обязательным портретом генералиссимуса Эрнесто Корасона на одной стене и постером с почти неодетой девушкой на другой, клубился сигарный дым.

– Эта буря может стать прекрасным прикрытием для американских сил специального назначения. Они думают, мы тут будем уютно лежать на своих койках, а они тем временем проберутся в лагерь и везде разложат взрывчатку. – Он ненадолго задумался. – Я отодвину защитный периметр еще на пару миль. Если они уже здесь, то наверняка высадились на парашютах далеко от берега, и теперь им нужно идти сюда пешком.

– Вы ведь не думаете, что они нападут? – спросил Ларетта, небрежно взмахивая своей сигарой «коиба».

Эспиноса скучно посмотрел на него.

– Мне платят за то, чтобы я был готов к нападению. Я не могу позволить роскошь иметь собственное мнение.

– У каждого из нас своя работа, – ответил директор разработки, думая, что пусть уж лучше мерзнут солдаты, чем его люди.

В дверь постучали.

– Войдите! – крикнул Ларетта.

Вошел Ли Фон, глава китайской поисковой группы. Он ухмылялся.

– Фон! Как дела? – поздоровался Ларетта.

– Отлично. Мы нашли «Молчаливые воды».

Директор приподнялся с кресла.

– Так быстро? Замечательно. Возьмите-ка сигару.

Усаживаясь обратно, он достал из нижнего ящика бутылку бренди и бумажные стаканы.

– Я вообще-то не курю, – ответил китаец, – но в таких обстоятельствах…

– Вы уверены в своей находке?

Ли достал карманный компьютер и вызвал на экран изображение. Потом передал устройство Эспиносе.

– Гидролокация наконец дала надежные результаты, и я отправил туда камеру. Признаю, разрешение слабое, однако перед вами корма одной из крупнейших джонок в истории кораблестроения.

Хорхе снимок казался темным пятном.

– Поверю вам на слово.

– Поверьте. Это «Молчаливые воды». Завтра мы спустимся к кораблю и добудем неопровержимые доказательства. Я пытался сразу отправить отчет с места и просить у вас катер с водолазами, но передача почему-то не прошла.

Он взял у Ларетты стакан.

Эспиноса отказался.

– Я при исполнении.

– Вам же хуже. – Директор поднял рюмку, глядя на него, и обратился к Ли Фону: – Поздравляю. Отныне все вопросы относительно наших прав на эту территорию и ее шельфовые богатства снимаются. Надо сознаться, друзья, с самого начала строительства я опасался, что нашу деятельность обнаружат и вышибут нас вон. А теперь нет. Мы останемся здесь.

– Вы связались с вашим руководством? – спросил Эспиноса у Ли.

– Да, только что. Они чрезвычайно довольны, – просиял он. – Мой непосредственный начальник сказал, что меня наградят медалью, а наша компания получит пожизненный правительственный контракт.

– Добейтесь повышения, – сказал Ларетта, снова наливая ему бренди. – Дайте им знать, что вы этого достойны.

– Возможно, именно это я и сделал. Да, кстати, чуть не забыл. Тот корабль на берегу…

– Что с ним? – резко спросил Эспиноса.

Он с самого начала с подозрением отнесся к этому кораблю и, даже собственными глазами увидев это разбитое корыто, не успокоился.

– Он сошел с берега и снова на плаву.

– Выхлопов двигателя не видели?

– Да нет. И он сильно накренился на бок. Думаю, скоро перевернется.

Эспиноса раскаивался, что в минуту слабости пожалел корабль. Следовало приказать сержанту Лугонесу заложить несколько зарядов и разнести его на куски. Впрочем, и сейчас еще не поздно. Он мог бы попросить капитана «Гильермо Брауна» потопить старую развалину торпедой, но не мог придумать, почему флот должен тратить боеприпасы, чтобы успокоить его паранойю. Если повезет, шторм либо потопит корабль, либо унесет так далеко, что Хорхе больше не придется беспокоиться.

– Мистер Ларетта, можно попросить еще немного бренди?

– Пожалуйста.

Ларетта плеснул спиртного в бумажный стаканчик Ли.

Майор внезапно поднялся. Что-то не так. Это было не чутье – холодное дурное предчувствие, от которого в сердце поселилась тревога. Американцы обязательно нагрянут. Сегодня ночью. Или завтра, когда разыграется шторм. И уничтожат все, чем так гордятся эти двое.

– Господа, мне нет надобности напоминать вам, что пока мир официально не признает Антарктический полуостров суверенной территорией Аргентины, мы рискуем.

– Ну, ну, любезный майор. – Ларетта быстро пьянел и уже плохо ворочал языком. – Отметить достижение не грех.

– Может и так, но я считаю, что вы немного торопитесь. Передайте своим рабочим, что сегодня комендантский час наступит через час и никаких исключений не будет. Мои патрульные получат приказ стрелять. Вы поняли?

Это отрезвило Ларетту. Он кивнул.

– Комендантский час. Через час. Да, майор.

Эспиноса повернулся на каблуках и вышел из кабинета. С самого прибытия он нещадно гонял своих солдат и сегодня собирался задать им еще жару. К тому времени как они с Раулем всех разместят на позициях, вокруг нефтяного терминала ни один дюйм не останется без прикрытия, и, зная склонность американцев к спасению заложников, он удвоит охрану пленных.

Хуан убрал опасную бритву от лица и сполоснул ее в медной раковине. Сильный крен «Орегона» вынуждал его держаться другой рукой. Он еще раз прошелся бритвой по щекам и подбородку, сполоснул лезвие и очень тщательно вытер полотенцем. Его дед был мужским парикмахером и научил его: чтобы лезвие всегда оставалось острым, его нельзя оставлять влажным.

Он нажал плунжер, чтобы выпустить воду из раковины, и плеснул в лицо несколько пригоршней воды. Посмотрел в глаза своему отражению в зеркале над туалетным столиком. Посмотрел с сомнением. Хуан гордился своим решением, но все-таки думал, что следовало бы побыстрее уйти к Южной Африке, где в следующие три недели они гарантированно будут получать по пять миллионов в неделю, нянчась с главой государства, у которого нет врагов.

Он вытер лицо полотенцем и надел футболку. Хотя на корабле увеличили подачу тепла, руки и грудь Хуана покрылись пупырышками.

Хуан на одной ноге проковылял к большому встроенному шкафу и выбрал из пяти протезов один на сегодня. Протезы выстроились на полу в ряд, как ковбойские сапоги на левую ногу. Несколько минут спустя Хуан закончил одеваться и пошел к спусковой шахте. Он знал, что нужно что-нибудь съесть, но у него слишком подвело желудок.

В центре подводных операций кипела деятельность, группы техников занимались «Номадом-1000», который только что вернулся с Троно и его командой. Майк доложил, что заряды заложены и готовы к взрыву. Его группа пробурила подошву материкового льда, нависающего над заливом, и натолкала в шурфы достаточно взрывчатки, чтобы обрушить тысячи тонн льда.

Хуан включил на рабочей станции несколько наружных камер. Камеры, рассчитанные на слабое освещение, показывали обезумевший мир. Ветер постоянно менялся, и на корабль со всех сторон обрушивались снежные вихри. По морю ходили водяные валы, такие высокие, что захлестывали палубу, а ударяя в берег, эти волны сохраняли довольно силы, чтобы перекатывать стофунтовые камни как гальку. Он посмотрел на метеорологический дисплей. Температура минус двенадцать, но из-за ветра кажется, что все минус тридцать.

Несколько минут спустя появились Эдди Сэн и Линк. Из-за количества пассажиров, которых они надеялись привезти на корабль, диверсионной группе поневоле следовало быть небольшой. «Номад» был рассчитан на десять человек, а им каким-то образом предстояло втиснуть в него двадцать одного.

Как и раньше, все были в арктической одежде, похожей на одежду аргентинских солдат, а в водонепроницаемый мешок, прикрепленный к лодке, упаковывали достаточно парок для ученых. В другом мешке покоились кости давно умерших норвежцев. Хуан все еще не знал, как загладит то, что нарушил их вечный покой.

Рядом с Кабрильо появился Морис с подносом. Было три часа утра, но стюард, как всегда, выглядел свежим и безупречно одетым.

– Я знаю, вы редко едите перед операцией, капитан, но поесть необходимо. В здешних условиях организм сжигает калории чересчур быстро. Не помню, рассказывал ли я вам, но я служил в королевском флоте как раз, когда аргентинцы обнаглели в Южной Атлантике. Парни, которые отобрали у них Южные Сандвичевы острова, вернулись замерзшими до полусмерти.

Он снял крышку и предъявил Хуану омлет с ветчиной и грибами. Аромат как будто бы распустил узел в желудке. И напомнил Хуану о том, что тот забыл. Он отправил Мориса на кухню с поручением.

Спуск прошел благополучно, и вскоре они уже были в пути. Первый намек на некие перемены был получен, когда подводная лодка проходила мимо «Адмирала Гильермо Брауна». Сквозь другие шумы Хуан расслышал, что на корабле работает главный двигатель. Звук и вибрация разносились в воде и отзывались внутри стального прочного корпуса. Это не меняло их планы, но Хуан не усмотрел в этом факте доброго предзнаменования.

В отличие от прошлого раза, когда они причалили возле рабочих катеров, «Номад» прошел к дальнему концу пирса, ближе к зданию, где держали пленных. Рев бури скрыл звуки всплытия «Номада».

Через секунду Линк открыл люк. Пока Хуан натягивал парку и надевал очки, он скрылся из виду. Мгновение спустя рослый «морской котик» показался снова.

– У нас проблема.

– В чем дело?

– Я осмотрел причал в инфракрасный бинокль и насчитал троих караульных.

– В такую ночь? – спросил Эдди.

– Именно потому, что ночь такая, – ответил Хуан. – На месте Эспиносы я бы ждал, что шторм скроет нападение, и разместил бы свои силы соответственно.

Хуан взял у Линка бинокль ночного видения и сам принялся осматриваться, лежа на пирсе. Он увидел часовых, которых засек Линк, и, осматривая остальную базу, заметил передвижение еще нескольких призрачных фигур. За минуту он насчитал не менее десяти часовых.

– Планы меняются.

Поначалу они намеревались освободить пленных и хотя бы разместить их на подводной лодке, а уж потом заняться аргентинским крейсером. Но теперь, когда территорию патрулировало столько солдат, вероятность их обнаружения чересчур выросла. Теперь им предстояло превратить военный корабль в отвлекающий фактор. Он объяснил людям, что от них требуется, и убедился, что его слышал и Макс на «Орегоне».

– Мне это не нравится, – сказал Хенли, когда Хуан умолк.

– Особого выбора нет. Иначе мы и на десять футов не подойдем к ученым.

– Хорошо. Только скажи мне, когда вы будете готовы.

– Подберитесь как можно ближе к тюрьме, – велел Кабрильо двум своим людям, – и ждите моего сигнала.

Они покинули подводную лодку вместе, Линк и Эдди тянули за собой на буксире водонепроницаемые сумки. Пришлось дюйм за дюймом ползти на животе, чтобы не привлекать внимания. Им требовалось двадцать минут, только чтобы добраться до временной тюрьмы.

Хуан двинулся в противоположном направлении. Ветер рвал одежду и превращал каждый шаг в битву. Он то дул в лицо, то вдруг налетал со спины, заставляя шататься. Шарф провис, и кожу Хуану словно облили щелоком.

Ему приходилось рассчитывать свои перемещения так, чтобы аргентинцы оказались к нему спиной. Ветер оказался полезным хотя бы в одном отношении. Большинство солдат передвигались спиной к ветру, и, когда ветер делался постоянным, у Кабрильо появилась возможность пойти быстрее.

Видимость оставалась отвратительной, и он едва не наткнулся на солдата, который укрывался от ветра за бульдозером. Хуан замер всего в пяти футах от часового. Тот стоял к нему боком, так близко, что хорошо было видно, как ветер яростно треплет меховую оторочку его капюшона. Хуан сделал шаг назад, потом еще, но застыл: появился второй часовой.

– Ягуар, – крикнул первый часовой, увидев товарища.

– Капибара, – ответил второй.

Пароль и отзыв. Хуан скупо улыбнулся. Вот и разведданные. Когда он убрался от этих двоих, то по радио передал информацию Эдди и Линку – вдруг их остановят.

Дальше Хуан двигался быстрее; а когда он наткнулся на часового, тот резко повернулся к нему, держа автомат не наизготовку, но воинственно поднятым.

– Ягуар.

– Капибара, – уверенно ответил Кабрильо. Часовой опустил автомат.

– Единственное, что помогает все это терпеть, – сказал он, – знание, что майор где-то здесь с нами, а не отсиживается в тепле.

– Он никогда не просит от нас того, чего не делает сам.

Хуан понятия не имел, правда ли это, но он видел Эспиносу достаточно, чтобы понять – майор не из тех, кто идет в тылу за солдатами.

– Верно. Не замерзни.

Солдат пошел дальше.

Хуан шагал, не останавливаясь. Через десять минут, миновав троих замерзших скучающих часовых, он добрался до газоперерабатывающей станции.

– Я на месте, – передал он своим людям. – Где вы?

– Еще не добрались до цели, – сказал Линк. – Тут народу как в Рио на карнавале.

– Макс, ты готов?

– Балласт слит, двигатель мурлычет.

– Хорошо. Будь на связи.

Хуан открыл дверь служебного входа рядом с гигантской подъемной дверью и оказался в пустом вестибюле. Его мгновенно окликнули.

– Кайман!

Кабрильо сглотнул. Для входа в здание другой пароль. Мысленно проклиная предусмотрительность Хорхе Эспиносы, он лихорадочно перебирал названия туземных животных Южной Америки. Лама. Боа. Анаконда. Э… ленивец. Дальше пустота.

Прошло полсекунды; сейчас часовой что-нибудь заподозрит. Ягуар по отношению к капибаре то, что кайман по отношению к чему? Хищник и добыча. Кайманы едят рыбу. Это рыба. Которая? Он назвал единственную, какую вспомнил.

– Пиранья.

Солдат опустил оружие, и Кабрильо потребовалось все самообладание, чтобы не выдать своего облегчения.

– Ты знаешь, что тебе здесь нечего делать?

– Я на секунду. Погреюсь немного.

– Извини. Ты слышал приказ майора.

– Да ладно. Его ведь сейчас здесь нет.

После секундного раздумья на лице солдата промелькнуло выражение сочувствия.

– Хорошо, заходи. Пять минут! А если зайдут Эспиноса или Хименес, скажу, что ты тут спрятался до того, как я принял пост.

– Пять минут. Обещаю.

Хуан прошел мимо солдата на жарко натопленный участок. Пришлось откинуть капюшон и расстегнуть парку. Гудели механизмы, перерабатывая природный газ, поступающий по трубам с шельфа; на другой стороне зияющего пространства вовсю работали шахтные печи, предохраняя залив от замерзания. Кабрильо опять подивился размерам и сложности аргентинской базы.

– Макс, я внутри. Вперед!

Хуан нашел одну из магистральных линий подачи газа. Достал небольшой заряд и установил датчик движения. Не очень чувствительный, но для предстоящего чувствительность не требовалась.

А когда повернулся, чтобы уйти, из вестибюля зашли четверо. Они сняли теплую одежду, и Хуан сразу узнал майора Эспиносу. С ним были сержант, который поднимался на борт «Орегона», и еще двое сержантов. Хуан укрылся за каким-то механизмом, прежде чем они его заметили.

– Мы видели, как ты вошел, – крикнул Эспиноса, перекрывая промышленный шум. – Не ухудшай свое положение. Выходи, и я не обвиню тебя в дезертирстве.

Кабрильо посмотрел на бомбу. Потом на рослых солдат, которые остались у выхода, в то время как майор и сержант разделились и начали его искать.

– Макс, – настойчиво прошептал он. – Я могу взлететь на воздух, но не останавливайтесь. Ты меня понял? Я как-нибудь выберусь.

– Принято, – коротко ответил Макс, отлично понимая, что последние слова Председателя – ложь.

Хенли какое-то время смотрел в пространство, потом заставил себя действовать.

– Мистер Стоун, дайте пять процентов мощности и небольшое напряжение на трос, пожалуйста.

– Есть.

Эрик включил несравненные машины «Орегона», корабль пошел вперед на скорости в четверть узла.

Техник, наблюдавший на корме за барабаном, доложил, что трос чуть натянулся.

На корабль обрушивались ветер и волны, но Эрику не нужно было говорить, когда «Орегон» натянул привязь. Он знал, как корабль ведет себя в любых обстоятельствах.

– Есть натяжение, мистер Хенли, – сказал он официально, как было принято в оперативном центре в ходе операций.

– Хорошо. Постоянное ускорение, сто футов в минуту. Не дергай груз, парень.

– Есть, сэр.

В миле позади них трос, обведенный вокруг пирса и уходящий к «Адмиралу Брауну», напрягся, как стальная балка, когда магнитогидродинамика столкнулась с противоборством с водоизмещением крейсера. В игру вступили гигантские силы. Крейсер начал движение, вначале незаметное, потом такое, что экипаж не отличил бы его от толчков волн и ветра в корму.

Один фут стал двумя, потом десятью. А потом корабль натянул якорную цепь.

Эрик продолжал увеличивать мощность, заставляя корму «Орегона» оседать глубже, пока вода с нарастающей силой устремлялась в турбины. Но упрямая чека, над которой так старательно трудился Хуан, не уступала ни на волос.

Один из сварных швов, удерживавших скобы, не выдержал и лопнул, увеличив нагрузку на остальные. «Орегон» тянул все сильнее, и с корпуса сорвалась вторая скоба; осталось всего шесть. Металл скрежетал о металл, а упрямая якорная чека все пыталась выполнить свой долг.

Но вот она выскочила, и энергия, накопленная в углеродном волокне за время этого лихорадочного перетягивания каната, внезапно высвободилась. «Адмирал Гильермо Браун» так быстро перешел от неподвижности к шести узлам, что моряки попадали на колени. В этот ранний час капитан был на мостике, он оторвался от рапорта, который просматривал. И мгновенно понял, что случилось, хотя его менее опытные помощники были сбиты с толку.

– Боже, лопнула якорная цепь! Руль, подать мощность. Самый малый назад!

– Есть самый малый назад.

Имея в распоряжении пару газотурбинных двигателей общей эффективной мощностью двадцать тысяч лошадиных сил, капитан не сомневался, что справится с любым ветром. Но, проверив скорость корабля относительно дна, он увидел, что она не падает, а растет.

– Руль, средний назад! Живее, парень!

До причала было всего полмили; казалось, их сносит прямо на перерабатывающую установку. В считанные секунды капитан понял, что ветер невиданно сильный.

– Полную мощность!

«Орегон» справлялся с двадцатью тысячами лошадиных сил крейсера играючи. Эрик поднял мощность до восьмидесяти процентов и с удовлетворением отметил, что теперь они тащат «Адмирала Брауна» со скоростью шестнадцать узлов. Несмотря на расстояние и шторм, он слышал, что на корабле, предупреждая о столкновении, заработал ревун.

Крейсер был беспомощен, как шхуна без мачты, и двигался прямо на газоперерабатывающую установку. Капитан не мог объяснить происходящее. Он приказал «лево на борт», чтобы увести их от прямого столкновения, но корабль только развернулся боком к ветру, продолжая движение. Судьба или рок собирались швырнуть его туда, куда он хотел двигаться, и капитану показалось, что человеческие желания здесь ничего не решают. За миг до столкновения он снова проверил скорость относительно дна и пришел в ужас от того, что ветер способен гнать военный корабль со скоростью почти двадцать узлов.

У Кабрильо не было времени на уловки. Все свидетельства того, что происходило в этом здании, все улики сгорят, когда «Адмирал Браун» проломит фасад. Он ловко надел глушитель на свой «пять-семь» и ждал, пока Эспиноса и сержант не исчезли из виду.

Используя путаницу труб как прикрытие, он прошел ближе к двери. Двое часовых были начеку, их взгляды постоянно перебегали с места на место, но просторный большой как ангар цех был слабо освещен, а Хуану хватало укрытий. Он то и дело оглядывался, чтобы ему невзначай не вышли во фланг. И собирался выстрелить, когда у него за спиной клапан сброса давления засвистел, выпуская струю пара. Оба часовых посмотрели в его сторону, и один из них, должно быть, заметив Хуана, поднял автомат и дал очередь из трех выстрелов.

Пули чудом не пробили предохранительный клапан и не уничтожили их всех.

Хуан нырнул, но почти сразу вскочил и двумя выстрелами в грудь уложил одного часового. Из дверей, высоко держа автомат прикладом к плечу, ворвался охранник, впустивший Кабрильо в здание. Второй часовой спрятался за грудой пятидесятигаллонных бочек, бросившись плашмя на пол.

Кабрильо выстрелил еще дважды, и охранник упал. Двери за ним закрылись.

Хуан услышал, как где-то вдалеке Эспиноса выкрикивает приказы.

Солдат выглянул из-за бочек. Пуля Хуана просвистела в двух дюймах от его глаз, чтобы он не поднялся, и Кабрильо сорвался с места. Ему предстояло преодолеть меньше двадцати футов. Он добежал до бочек и одним прыжком легко взлетел на них. Солдат все еще лежал на животе, он не ожидал нападения и ничего не слышал.

Ошибка Хуана заключалась в том, что, поскольку из бочки, пробитой пулями, лилась жидкость, он решил, что все остальные тоже полны. Но это было не так.

Его нога коснулась крышки одной из бочек, и инерция опрокинула ее и три соседних. Он упал в звоне и грохоте и в первую секунду не мог понять, что произошло. Солдат пришел в себя мгновением раньше. Он встал на колени и замахнулся на Кабрильо автоматом. Хуан, как какой-нибудь салага, выронил пистолет, поэтому он пинком отправил бочку в солдата и сбил ему прицел. Три пули ударились о балку.

Кабрильо что было сил сжал пустую бочку и бросился на солдата. Когда они столкнулись, солдат упал, а Хуан использовал разгон, чтобы обрушить на грудь противника весь свой вес – и бочку. Ребра затрещали, как прутья. Солдат лежал, но оставался в сознании. Хуан лихорадочно отыскивал свой автоматический пистолет и уже нагнулся, чтобы вытащить его из зазора между двумя бочками, когда стену за ним прошила очередь девятимиллиметровых пуль.

Эспиноса мгновенно узнал его. Глаза его округлились; потом он удовлетворенно прищурился, поняв, что человек, доставивший ему столько неприятностей, – в двадцати футах от него и безоружен.

– Я знаю, что вы один, – сказал он. Рядом с ним появился сержант Лугонес. – Сержант, если он хотя бы моргнет, стреляйте на поражение.

Эспиноса положил свой автомат на кожух трансформатора, достал из кобуры пистолет и положил рядом с автоматом. Потом направился к Хуану с самоуверенным видом, как хулиган, загнавший в угол более слабого соседского мальчишку. И не остановился, даже когда снаружи корабельный ревун дал сигнал тревоги.

– Не знаю, кто вы и откуда пришли, но уверяю: ваша смерть будет исключительно неприятной.

Хуан нанес молниеносный удар справа; тычок в нос отбросил Эспиносу назад.

– Много болтаете.

Аргентинец в слепом гневе бросился на него. Кабрильо подпустил его, но, когда они должны были столкнуться грудь в грудь, шагнул в сторону и толкнул Эспиносу в спину. Тот ударился о стену так сильно, что металл зазвенел.

– И деретесь, как девчонка, – насмешливо сказал Хуан.

– Лугонес, прострели ему ногу.

Сержант не колебался. Его единственный выстрел прозвучал особенно громко. Хуан рухнул, сжимая раздробленную конечность и вопя от боли.

– А вот теперь посмотрим, как вы деретесь, – усмехнулся Эспиноса. – Встать! Или следующий выстрел раздробит вам колено.

Хуан дважды пытался встать и оба раза падал на бетонный пол.

– Поубавилось крутизны, а, сержант?

– Да, сеньор.

Эспиноса подошел к Хуану и свирепым рывком поставил его на ноги. Хуан пьяно пошатнулся, стараясь сдержать крик. Эспиноса держал Хуана за руку и дважды сильно ударил его в живот. Хуан осел и едва не утащил аргентинца за собой на пол.

– Жалкое зрелище, – сказал Эспиноса.

Он наклонился, чтобы повторить представление. Хуан покорно сидел, пока голова Эспиносы не оказалась в футе от него. Тогда он вытянул обе руки – одну к подбородку противника, другую к его затылочному бугру. Сидя на земле, он создал из невыгодного положения достаточный крутящий момент, чтобы когда он крутанул голову Эспиносы, шейные позвонки громко хрустнули.

Тело обрякло и упало, едва не помешав Хуану подобрать оружие. Он подхватил пистолет и выстрелил раньше, чем сержант Лугонес смог осознать случившееся. Первая пуля пробила сержанту живот и вышла из спины, вторая пробила лоб.

Снова послышался ревун; источник этого настойчивого, громкого звука находился всего в пятидесяти футах от места, где сидел Хуан. Он сумел встать – его протез пуля не повредила – и двинулся к двери, когда титанический толчок словно встряхнул фундамент и стену цеха прорезал острый как нож нос крейсера «Гильермо Браун».

Через шесть секунд ударная волна, порожденная лопающейся сталью и падающим бетоном, вызвала детонацию бомбы.

Здание взорвалось, как «Гинденбург» над базой Лейкхерст.

 

Глава 28

Линк и Эдди заняли позицию перед тюрьмой, когда загремел корабельный ревун. Ветер превратил этот заунывный звук в смертный крик раненого зверя. Они подождали мгновение, и конечно, один из охранников высунул голову из дверей, посмотреть, что за шум. Разумеется, видно было всего на десяток футов, и часовой тут же снова спрятался.

Франклин с помощью маленькой беспроводной дрели просверлил в полу у себя над головой отверстие не больше восьмой части дюйма диаметром. Во время их разведки накануне он примерно определил, где стоит мебель, и сверлил под вытертым диваном, чтобы ее не увидели часовые. В это отверстие Эдди вставил сопло емкости с газом. Газ, мощное снотворное, вырубал среднестатистического человека за пять минут, и его действие в зависимости от концентрации длилось до часа. Они заранее вывели из строя вентиляцию в здании, просто отключив ее внешнюю часть.

Очень скоро приглушенные голоса лениво переговаривающихся охранников смолкли, послышался шум падения тел на пол, и наступила тишина.

Двое выползли из-под здания и вошли в тамбур. Эдди нес герметически запечатанную, чтобы уменьшить ее размеры, сумку с парками, а Линк – сумку с костями. Они взяли не восемнадцать полных скелетов, а столько костей, чтобы убедить аргентинцев. Сумка все равно весила больше двухсот фунтов, но Линку было совсем не так трудно, как Эдди с шестьюдесятью фунтами одежды.

Надев противогазы, они прошли за дверь, открывавшую доступ в караулку, торопливо, чтобы не снижать концентрацию газа. Охранников было четверо. Двое скорчились на диване, один на полу, а последний за столом, положив голову так, словно спал. Эдди выпустил под носом у каждого еще немного газа, чтобы они не очнулись, и они с Линком ринулись во внутреннее помещение, сперва убедившись, что закрыли за собой дверь.

Задняя секция здания представляла собой шесть комнат, разделенных коридором. До того, как сюда привезли с исследовательских станций ученых, здесь жили нефтяники. Линк остался у двери, чтобы услышать, если кто-нибудь из солдат зашевелится.

Эдди открыл первую дверь справа и щелкнул выключателем. На него с пола уставились три женщины. Дни плена отучили их разговаривать, поэтому они просто смотрели. Эдди обрадовался, увидев, что тюремщики не отобрали у них обувь. Сэн снял противогаз. Когда они увидели, что он азиат, их интерес усилился.

– Меня зовут Эдди Сэн, я сейчас выведу вас отсюда. – Никто не отозвался, и он спросил: – Кто-нибудь говорит по-английски?

– Да, – ответила коренастая блондинка. – Мы все говорим. Мы из Австралии. А вы кто?

– Пришли спасти вас.

Он раскрыл карманный нож и разрезал ленту, запечатывавшую сумку с парками. Сумка сразу выросла втрое.

– Вы говорите, как американец. Военный?

– Нет. Сейчас это неважно. Есть раненые?

– С нами хорошо обращались. Не думаю, что кто-то пострадал.

– Хорошо. Помогите мне освободить остальных.

Через несколько минут все шесть «камер» были открыты, восемнадцать ученых освобождены. Эдди осыпали вопросами о причинах захвата, и он пытался отвечать. Но когда он открыл вторую сумку и достал оттуда человеческий череп, вопросы стихли.

– Нужно, чтобы аргентинцы поверили, будто вы все сгорели, – объяснил Эдди, не дожидаясь вопросов. – Если они заподозрят, что вы сбежали, не обойтись без серьезных дипломатических последствий.

Ревун «Адмирала Брауна» завыл на длинной единственной ноте. Эдди ускорил шаг. Он разбросал по комнатам нужное количество останков, а Линк тем временем выдал охранникам последнюю порцию газа. Потом они облили стены и пол пурпурным желеобразным горючим. Они не могли принести столько горючего, сколько хотелось бы, но Эдди был опытным поджигателем и знал, как устроить, чтобы здание сгорело дотла.

– Задержите дыхание, когда будете проходить через следующую комнату, – предупредил он. – Снаружи держитесь плотной группой и идите за мной.

В ночи прогремел страшный взрыв.

Когда крейсер врезался в газоперерабатывающую установку и привел в действие бомбу, взрыв разорвал подводные трубы, идущие от буровых вышек. Мгновенно было зарегистрировано падение давления, и запорные клапаны на платформах закрылись, чтобы предотвратить опасную отдачу. Удар крейсера повредил клапаны на берегу, поэтому, когда огромный корабль протащило в глубину сооружения, газа в трубах не было. Когда над установкой поднялся огненный взрыв, пламя лизнуло трубы и подожгло газ.

Залив взорвался.

Многие мили труб запылали от страшного взрыва, вздымая в ночь столбы воды, озаряя небо от края до края. Три из замаскированных буровых установок сбросило с платформ.

Второй и третий взрывы сотрясли стены цеха, сровняли с землей и разбросали пылающие обломки по базе и заливу.

На борту «Адмирала Брауна» тяжелая броня защитила весь экипаж, кроме тех, кто на мостике. Эти люди могли спастись, просто пригнувшись, но все до единого стояли и в благоговейном ужасе смотрели, как их крейсер врезается в цех. Когда окна лопнули, обрушив на мостик град осколков, людей порезало в лоскуты.

В этом водовороте огня остался незамеченным небольшой взрыв под кормой крейсера. Это сработало приспособление, которое Хуан прикрепил к буксирному тросу, чтобы оборвать его. Когда оно рвануло, углеродный провод вырвался из оставшихся скоб, и «Орегон» перестал тащить крейсер на буксире.

Как только установка взлетела на воздух, Марк Мерфи взорвал заряды, которые Майк Троно и его команда разместили в леднике, выходящем туда, где пятьсот лет назад адмирал Цай Сун затопил «Молчаливые воды». Пробурив во льду глубокие отверстия, они залили в них воду, чтобы, замерзнув, та удерживала заряды. Многочисленные взрывы были точно рассчитаны по времени и вызвали гармонический резонанс, достаточно мощный, чтобы аккуратно, как ножом, срезать огромную глыбу льда. Вновь образованный айсберг величиной вдвое превосходил башни манхэттенских офисных зданий. Двести пятьдесят тысяч тонн льда рухнули в залив и раскололись на части, ударившись о морское дно. Поднятая этим падением волна всколыхнула всю водную массу, пронеслась от берега к берегу. Инерция ее была такова, что попавшееся ей на пути уносилось, как листья в канаве. «Молчаливые воды», великолепный корабль, так долго сохранявшийся в ледяном царстве, не стал исключением. Волна перевернула его и покатила по дну на длинный склон, ведущий в глубоководье абиссальной равнины. Когда воды наконец успокоились, от корабля не осталось ни следа.

Корабль освободился; в ту же секунду Эрик Стоун почувствовал это и отключил двигатели.

– Все, – сказал он, глядя на большой монитор на передней стене оперативного центра.

Камера, установленная на носу беспилотника-разведчика, показывала ад на земле: над газоперерабатывающей установкой вздымались столбы пламени высотой сто футов и больше, а газовые мешки над заливом все еще пылали. Казалось, горит само море. Маленьким самолетом дистанционно управлял Гомес Адамс; с помощью джойстика он гонял его над всей базой. Его мастерство пилота доказывал тот факт, что ему удавалось заставить нестабильное устройство лететь в такой шторм. Повсюду виднелись пятна небольших возгораний: это пылали раскиданные взрывом обломки установки. Но вот его внимание привлек другой пожар. Пламя поднялось над постройкой, расположенной довольно далеко от взрыва.

– Похоже, Эдди и Линк сделали свой ход, – сказал он.

Секунду спустя помещение заполнил прерывистый голос Эдди, доносившийся из микрофонов, установленных на потолке.

– Докладываю: восемнадцать человек на борту.

Но Макса Хенли интересовало не это.

– Вы видели или слышали Председателя?

– Нет. Последнее, что я знаю, – он был в цеху. Он еще не вернулся.

– Нет, черт побери! Он только сказал, что сам выберется.

– Что мы должны сделать?

Как ни хотелось Максу задержаться здесь, он понимал, что Эдди с группой освобожденных заложников обязательно привлекут внимание.

– Давайте-ка подводную лодку как можно быстрей. Может, Хуан уже в пути. Его рация могла выйти из строя.

– Двигаемся.

Хенли пытался вызвать Кабрильо на всех заранее установленных частотах, какие ловила их радиостанция. Ответа не было. В глубине души он понимал, что Хуан не мог выбраться, когда взорвался цех. У него просто не было времени. Он принес себя в жертву, чтобы их план осуществился.

На земле царил сущий ад. Лейтенант Хименес не мог найти майора, а дисциплина, которую они вбивали в своих людей, словно испарилась. Это было только начало нападения американцев, а между тем многие солдаты, бросив свои позиции, глазели на пожар. Он орал на них, приказывая вернуться на места и приготовиться к обороне. Сержанты тоже возвысили голос, и тогда мало-помалу удалось заставить солдат вернуться к своим обязанностям.

Нефтяники, наплевав на комендантский час, выбегали из общежитий посмотреть, что случилось. Когда Хименес рявкнул, приказывая им вернуться, его подняли на смех. Через несколько минут после взрыва сотни людей уже были на улице.

Подошел и отдал честь капрал.

– Лейтенант, это не американцы.

– Что? Что вы сказали?

– Это не американцы, сеньор. «Гильермо» сорвался с якоря, и его унесло на цех переработки. Вот что вызвало взрыв.

– Вы уверены?

– Я сам видел. Похоже, корабль на четверть вошел в здание.

Хименес не мог в это поверить. Все это – следствие случайности?

– Майора Эспиносу видели?

– Нет, сеньор. Извините.

– Если увидите, передайте, что я пошел в цех на разведку.

– Сеньор. Да, сеньор.

Хименес уже собрался идти, но услышал звуки, которые нельзя было ни с чем спутать, – треск автоматного огня. А вот это не было случайностью. И он побежал на выстрелы.

Когда пламя взрыва взметнулось к затянутому тучами небу, Линк как раз начал выводить пленных из здания, а Эдди с помощью зажигалки пытался воспламенить горючее желе. Занялось даже лучше, чем он надеялся. Стенные панели, самые дешевые, из опилок и клея, горели яростно. Через секунды над головами повисло густое облако дыма.

Он убедился, что выходит последним. Пробежал по комнате, где по-прежнему спали охранники. Дверь они с Эдди оставили открытой, чтобы свежий воздух разбудил их, хотя на самом деле действовали не из соображений гуманности, а чтобы лучше горело.

Как и предсказывал Кабрильо, аргентинцы временно утратили контроль над ситуацией. Солдаты оставили свои патрульные секторы, штатские смешались с военными.

В полумиле от них за пологом летящего снега оранжевое и желтое пламя пожирало цех. Эдди не нужно было всматриваться, чтобы понять – здание уничтожено. А без установки невозможно обогревать базу. В одно огненное мгновение Корпорация превратила аргентинцев из хозяев Антарктического полуострова в людей, нуждающихся в эвакуации. Чтобы через несколько дней не погибнуть от холода. Их надежды аннексировать этот регион рухнули. Мир уже не будет равнодушно смотреть на такие вещи и не позволит им восстановить производство.

Теперь оставалось только благополучно убраться.

Ему не нравилось, что их группа такая большая. Это всегда привлекает внимание. Однако казалось, что никто их не замечает. Большинство шли на пожар, посмотреть, что случилось.

Он доложил о ситуации на «Орегон» и не меньше Макса встревожился из-за исчезновения Хуана. Но он знал Председателя и верил, что в эту минуту тот уже на борту подводной лодки.

Они продолжали идти, не быстро, просто шагом. Постройки стояли тесно, и было только вопросом времени, когда они, выйдя из-за угла, столкнуться с часовым.

Линк почти уступил ему место в главе группы, чтобы, когда они доберутся до «Номада», Эдди, не перебираясь через гостей, мог сразу пройти в рубку.

Когда Эдди увидел часового, тот стоял к ним спиной. Вдалеке Эдди видел, где белизна поверхности сменяется черной водой океана. До причала оставалось меньше ста ярдов.

Скорее почувствовав что-то, чем услышав, солдат повернулся, держа их под прицелом.

– Ягуар, – с вызовом сказал он.

– Капибара, – ответил Эдди.

Солдат о чем-то спросил. Сэн не говорил по-испански и понял, что Линку все-таки следовало остаться впереди. Он поднес сложенную лодочкой ладонь к капюшону, делая вид, что не расслышал вопрос. Не обращая внимания на его пантомиму, солдат подошел и стал рассматривать идущих с ним людей. Все они тонули в бесформенных парках, но невозможно было не заметить, что трое из них куда ниже остальных. Достаточно малого роста, чтобы оказаться женщинами. Которых на базе не было.

Он подошел прямо к блондинке, которую звали Сью, и откинул ее капюшон. Открылось ангельское личико. Часовой прицелился из автомата женщине между глаз. Никто никогда не узнает, хотел ли он стрелять. Линк свалил его очередью из трех выстрелов.

В порыве вдохновения Эдди вскинул автомат и выпустил в небо весь магазин. Солдаты нервничали, не зная, что происходит, и, несомненно, им с самого прибытия твердили, что со дня на день нападут американские коммандос. Даже самый закаленный ветеран к этому времени был бы на грани паники – и в следующий миг, услышав очередь Эдди, какой-то салага на другом краю базы увидел какую-то неясную тень и, уверенный, что это американский «зеленый берет», открыл огонь. Тут словно прорвало плотину – солдаты начали стрелять по всему подряд, грохот автоматного огня перекрыл рев пламени и вой ветра.

Линк сразу все понял. Он ткнул труп носком сапога.

– Беднягу убили свои же. Так это будет истолковано. Не удивлюсь, если они подстрелят еще несколько своих.

Они снова тронулись в путь и вскоре добрались до причала. Никто не был ранен, и до самого последнего момента им везло. Лишь под конец случайная пуля попала в ногу одному из ученых. Он со стоном упал на землю, зажимая рану.

Рана была не смертельная, по крайней мере пока, поэтому Линк, не прекращая движения, поднял его и взвалил на плечо.

«Номад» за время их отсутствия немного отнесло от причала, так что Эдди пришлось тянуть его назад за трос. Он прыгнул на борт и открыл люк.

– Хуан? – крикнул он, пролезая в люк.

Председателя не было.

– Эдди, – сказал с корпуса лодки Линк. – Помоги-ка.

Бывший «морской котик» опустил в люк раненого. У того штанина была в крови, сочащейся из раны. Была задета бедренная артерия. Эдди уложил ученого на мягкую скамью и собрался заняться его ранением, но вниз спрыгнул один из пленных и оттер его плечом.

– Я врач.

Эдди ничего другого не требовалось. Он пробрался в нос, к приборам управления, и сел в кресло штурмана.

– Макс, ты меня слышишь? – сказал он в микрофон, одновременно готовя лодку к возвращению на «Орегон».

– Хуан не объявлялся?

– Нет. Мы грузимся в «Номад». Его здесь нет.

Молчание затянулось на пятнадцать секунд. На двадцать. Наконец Макс спросил:

– Сколько вы сможете там пробыть?

– Думаю, нисколько. Один из ученых ранен. Похоже, может истечь кровью. Его нужно как можно быстрей доставить в операционную.

В ходе заданий доктор Хаксли с помощниками всегда дежурила в лазарете, готовая немедленно оказать помощь раненым.

Эдди оглядел подводную лодку. Все сидения на скамьях были уже заняты, люди начинали садиться друг другу на колени. То, что раненый занял четыре места, а врач тем временем пытался спасти ему жизнь, мало влияло на этот расклад. Остальные молчали, но, заметив взгляд Эдди, отвечали улыбкой.

– Док, – окликнул Эдди. – Мне нужно полчаса, чтобы добраться до корабля, там ждет антишоковая бригада. Каковы его шансы? От ответа может зависеть жизнь другого человека.

Врач, норвежец в долгосрочном академическом отпуске, приехавший в Антарктиду из любви к приключениям, обдумал все варианты.

– Этот человек выживет, если мы отправимся через пять минут.

Эдди снова повернулся к радио.

– Макс, я могу дать Хуану десять минут, затем нам придется уйти.

Он рассчитал, что врач слегка перестраховался.

– Нам крайне дорога каждая секунда, на какую вы сможете задержаться. Слышишь? Каждая секунда.

Двенадцать минут спустя лодка погрузилась в черные воды залива.

Кабрильо так и не появился.

 

Глава 29

Прошло тридцать шесть часов, прежде чем погода позволила аргентинскому правительству выслать другой С-130 «Геркулес». За это короткое время Антарктида напомнила людям, застрявшим на полуострове в самом бедственном положении, почему они нежеланные гости на этих берегах. Хотя до каннибализма, как у некой уругвайской футбольной команды, не дошло, без постоянной подачи природного газа люди были практически беспомощны. Им приходилось разогревать еду на портативных печках и прижиматься друг к другу, чтобы сберечь тепло. Несмотря на повреждения, в том числе пробоину в носу, «Адмирал Браун» принял более двухсот выживших; остальные собрались в двух зданиях и сидели там, а температура стремительно падала.

Когда большой грузовой самолет остановился на ледяной посадочной полосе за базой, первым по трапу спустился генерал Филиппе Эспиноса. Встречавший его Рауль Хименес козырнул. За неделю, что Хименес его не видел, генерал постарел лет на десять. Под глазами образовались мешки, а цветущее лицо побледнело.

– Есть новости о моем сыне? – сразу спросил он.

– Простите, сеньор. Нет. – Они сели в ожидающий их снегоход. – Мой долг доложить, что видели, как группа из четырех человек вошла в газовый цех перед самым взрывом. Останки не найдены.

Генерал воспринял эту новость как физический удар. Он знал, что сын ни за что не покинет пост, поэтому скорее всего Хорхе был в числе этих четверых.

– Сначала жена, потом это, – произнес он.

– Жена? – чересчур поспешно переспросил Хименес.

Эспиноса не заметил этой поспешности юного лейтенанта и был так расстроен, что объяснился перед подчиненным:

– Она забрала детей и бросила меня. Хуже того, она меня предала.

Хименес отчаянно старался ничем себя не выдать. Максин оставила мужа; она сделала это, чтобы они могли быть вместе. Сердце его учащенно забилось. Более радостного известия он в жизни не получал! Поэтому следующие слова генерала причинили ему особенную боль.

– Мне доложили из таможни, что она покинула страну, и я сумел устроить так, что за посадкой ее самолета в Париже следили два наших агента. Ее встретили двое других людей, посадили в машину и сразу отвезли в Генеральную дирекцию внешней безопасности.

Лейтенант знал, что так называется французская контрразведка, аналог ЦРУ.

Эспиноса продолжал:

– Не знаю, все ли это время она была их агентом или ее завербовали, но правды не скроешь. Она шпионка.

В этот миг Хименес понял, что она получала от него не меньше сведений, чем от генерала. Он вспомнил, как во время последней встречи на берегу ручья рассказал ей о похищении американской профессорши. И о том, что ее держат в квартире Эспиносы в Буэнос-Айресе. Максин передала эту информацию своему руководству, и те организовали освобождение профессорши.

– А теперь вот мой Хорхе погиб. – Генерал пытался справиться с горем, наконец ему удалось взять себя в руки. – Скажите, что это работа американцев, чтобы я мог отомстить.

– Я работал в контакте с Луисом Лареттой, здешним начальником, и с коммандером Окампо, первым помощником капитана на «Адмирале Брауне». Наше предварительное заключение: корабль сорвало с якоря; дрейфуя, он налетел на цех с установкой и вызвал взрыв. Вторичные пожары уничтожили еще три здания, среди них – мастерскую и общежитие, где мы разместили ученых, привезенных с других баз.

– А вам это не кажется слишком удачным совпадением? Американцы хотели сделать две вещи: превратить базу в пепел и освободить пленников.

– Сеньор, их никто не освободил. Все погибли в огне, сгорели дотла, до обожженных костей. Всего у нас шестнадцать погибших, это не считая иностранцев. Восемь погибли на мостике крейсера, четверо плюс часовой – в цеху, двое – в огне вместе с пленниками и двое, когда наши люди запаниковали и начали стрелять по теням. – Последнее Хименесу было особенно трудно сказать: он командовал этими людьми, и недостаток дисциплины – его недочет. – Мы не нашли ни малейших доказательств, что это не трагическая случайность.

Генерал молчал. Он пытался справиться с потерей четверых близких людей: жены, двоих младших сыновей, старшего сына, а также пережить мысль о весьма вероятном следствии этой катастрофы – о крахе своей карьеры. Он смотрел в одну точку, подавал признаки жизни, только когда снегоход подпрыгивал на ухабах. Они обогнули последний холм, и перед ними раскинулась база. Сверху было видно, какой тяжелый ущерб причинен газоперерабатывающему цеху. Но вблизи картина была гораздо хуже.

Половина постройки, способной вместить два больших грузовых самолета, превратилась в дымящуюся воронку в земле, окруженную тоннами разорванных, обгорелых труб. «Адмирал Гильермо Браун» был привязан к причалу; задняя его половина выглядела обычно, однако от мостика до носа от корабля остался лишь обгоревший корпус. К чести русских кораблестроителей, большая часть экипажа уцелела.

Вдалеке из залива торчали опоры трех нефтяных платформ. Над водой, обозначая местонахождение самих буровых вышек, торчали только тонкие стрелы кранов. Они уже начали вмерзать в лед; через несколько дней весь залив должен был превратиться в сплошное ледяное поле.

– Мистер Ларетта говорит, что все еще можно перекачать нефть с уцелевших вышек в цистерны, но без переработки природного газа у нас нет энергопитания для такой операции, – сказал Хименес, когда молчание сделалось невыносимым. – Но он сказал, что можно привезти портативные установки и начать переработку газа, а это даст возможность начать восстановление.

Эспиноса продолжал сидеть как истукан.

– Нам все равно придется эвакуировать большую часть персонала, пока не получим горючее и не начнем переработку. Ларетта говорит, что для начала хватит и двадцати человек. Конечно, потом понадобится больше, но сейчас у нас нет ресурсов, чтобы сохранить людям жизнь. Я забыл спросить, генерал, когда прибудут остальные самолеты?

Они подъехали к дымящимся останкам перерабатывающей установки. Эспиноса открыл дверцу и выпрыгнул на лед. Словно бросая вызов этому краю, он не потрудился надеть капюшон. Антарктида больше ничего не могла ему сделать. Он стоял и молчал, в океане ревел ветер, пахло горелым металлом.

– Хорхе, – прошептал он.

Хименеса удивляло то, как тяжело генерал воспринял смерть сына. По рассказам самого майора и по тому, что Хименес видел, когда они встречались, он полагал, что отец смотрит на сына как еще на одного солдата у себя в подчинении.

– Хорхе, – негромко повторил Эспиноса. Потом голос генерала окреп и наполнился гневом. – Ты подвел меня, и у тебя нет мужества посмотреть мне в лицо? Ты глупо погиб, чтобы не ответить за свои ошибки. Ты так долго делал карьеру за мой счет, что, когда нужно было проявить себя, ты не смог.

Он обрушился на Хименеса.

– Самолеты? Не будет никаких самолетов! Будут твои люди жить или умирать, зависит от твоей сообразительности. Вы вернете цех в строй или замерзнете насмерть. Пока наши китайские друзья поддерживают нашу игру, вы должны оставаться здесь и узаконить наши притязания. Теперь расскажи о загадочном корабле, который здесь выбросило на берег.

Эспиноса превратился из ягненка в льва так стремительно, что Хименес не сразу смог ответить, и генерал заорал:

– Лейтенант, ваша преступная халатность уже отмечена, не усугубляйте своей вины.

– Сеньор! – вытянулся Хименес по стойке смирно. – Как только буря стихла, я приказал вертолету вести наблюдение за прибрежными водами, потому что этот корабль был необъяснимой аномалией, которая тревожила вашего сына. Корабль с воздуха не обнаружили, и судя по обстановке, в которой его видели в последний раз, я считаю, что он затонул в бурю.

– Затонул?

– Да, сеньор. Несколько дней назад мы поднимались на его борт, тогда его нижние палубы были затоплены. Перед бурей он сошел с берега, и у него был большой крен. Едва ли он выдержал в шторм хотя бы несколько часов. Буря, которая смогла оборвать якорную цепь «Адмирала Брауна», легко перевернет старый фрейтер.

Еще одно совпадение, не понравившееся Эспиносе. Однако проверка по базе данных лондонского «Ллойда» показала, что почти два года назад вместе со всем экипажем исчез корабль «Норего», отвечавший описанию, данному сыном. Вполне вероятно, что он все эти годы дрейфовал, никем не замеченный.

Он не знал, что Марк Мерфи и Эрик Стоун взломали компьютерную систему страхового гиганта и внесли туда это описание. На случай, если кто-то особенно заинтересуется, то же самое они проделали в Бюро безопасности международного мореплавания.

В конечном счете все сводилось к тому, что станут делать китайские союзники. Если и дальше поддерживать Аргентину, тогда у нее есть защита, и можно восстанавливать базу. Но, если поддержка прекратится, Эспиносе, несмотря на все его предыдущие похвальбы, останется только одно – отдать приказ о срочной эвакуации.

Два часа спустя, когда Эспиноса в кабинете Луиса Ларетты слушал, как директор планирует восстанавливать базу, с промерного катера пришло радиосообщение. Когда буря утихла, Ли Фон и его команда вышли в море выполнить погружение к «Молчаливым водам» и добыть неопровержимые доказательства правомочности притязаний Пекина на Антарктический полуостров.

Радиостанция стояла рядом с генералом на столе у стены, поэтому он ответил на вызов.

– Нет, это не мистер Ларетта, – сказал он. – Меня зовут генерал Филиппе Эспиноса. Я в кабинете вместе с Лареттой.

– Генерал, для меня честь говорить с вами, – ответил Ли. – Позвольте от имени моего правительства выразить соболезнования в связи с гибелью вашего сына. Я знал его недолго, но это был прекрасный офицер и хороший человек.

– Спасибо, – выдавил Эспиноса с горечью и стыдом.

– Генерал, мне не хочется увеличивать ваше бремя, но вынужден сообщить, что «Молчаливых вод» здесь больше нет.

– Что?

– Над заливом, в котором затонул корабль, нависает ледник, большая его часть откололась во время бури. Один из моих людей считает, что причина – сотрясение, вызванное взрывом, но это в данном случае несущественно. Важно другое: волна, поднятая падением льда, снесла корабль с места. Мы все обыскали и не нашли никаких следов.

– Вы продолжите искать.

Это был скорее вопрос, чем утверждение.

После виноватой паузы китайский исследователь ответил:

– Простите, нет. Я связался со своим руководством и объяснил ситуацию. Мне приказано прекратить поиски и как можно быстрее эвакуировать мою группу. С утратой нашей подводной лодки, разрушением базы и отсутствием доказательств того, что наше государство первым исследовало этот регион, мое руководство не хочет рисковать вызвать международные осложнения.

– Но вы ведь можете за день-другой отыскать «Молчаливые воды». Вы знаете, что корабль где-то тут.

– Мы знаем, но глубина морского дна на выходе из залива более пяти тысяч футов. Потребуется месяц, а то и больше, и мы можем вообще ничего не найти. Мое правительство не хочет так рисковать.

Это был последний гвоздь в крышку гроба. На следующее утро «Геркулес» на рассвете снова вылетел в Аргентину, увозя с полуострова первую партию людей. В отличие от Цезаря, они перешли Рубикон, чтобы познать поражение. Им казалось, что их победила судьба, хотя на самом деле это были Хуан Кабрильо и Корпорация.

* * *

«Орегон» шел к Южной Африке, словно накрытый траурным пологом. Он опаздывал на несколько дней к началу официального визита эмира Кувейта, но короткие дополнительные переговоры об оплате устранили это затруднение.

Сейчас корабль был подобен зомби. Он функционировал, но у него не было души. Присутствие Хуана ощущалось повсюду на борту, но его отсутствие было еще заметнее. С его смерти прошло четыре дня, но экипаж горевал не меньше, чем в первые минуты, когда стало ясно, что он не вернется.

Без Хуана, руководившего Корпорацией, пошли разговоры о ее расформировании, и Макс Хенли их не прерывал.

Марк Мерфи сидел в своей каюте за письменным столом и, ни о чем не думая, играл в триктрак онлайн. Было уже сильно за полночь, но он не мог уснуть. Он страшился будущего больше всех остальных. Всю жизнь коэффициент интеллекта социально изолировал его, и, только поступив в Корпорацию, он нашел место, где не только пришелся ко двору, но просто расцвел. Он не хотел терять это. Не хотел возвращаться в мир, где люди считали его психом или использовали вместо ходячего компьютера, как было, когда он работал в оборонной промышленности.

Экипаж «Орегона» стал его семьей. Здесь приняли его особенности поведения или по крайней мере терпели их, и для Мерфи этого было достаточно. Получив расчет, он окажется достаточно богатым, чтобы никогда больше не работать, но он знал, что тотчас навалится одиночество, преследовавшее его всю жизнь.

Он одолел очередного игрока, одиннадцатого подряд, и готов был начать новую партию, когда увидел, что мигает иконка электронной почты. Надеясь, что это нечто более интересное, чем очередная партия в триктрак, он открыл свою почтовую страницу. Три сообщения. Для прочих членов экипажа специальная программа отфильтровывала спам, но Марк разрешил компьютеру пропускать все. Спам лучше, чем ничего.

Одно сообщение действительно оказалось спамом. Другое – очередным ходом в серии шахматных партий, которую он играл с израильским профессором. Тому грозил мат в четыре хода, а старый физик этого еще не видел. Марк набрал ответ и взглянул на адрес последнего сообщения.

У него не было знакомых в штате Пенсильвания, но тема сообщения его заинтриговала. Она гласила: «Одиноко». Вероятно, служба знакомств какого-нибудь колледжа подумал он, но все равно открыл сообщение.

Привет. Помнишь меня? Совсем недавно я был председателем большой корпорации, а теперь я король колонии пингвинов на исследовательской станции «Уилсон/Джордж». Моим друзьям пришлось меня оставить. Они не знают, что я смог уйти из цеха и затеряться в суматохе после взрыва. Вероятно, во время бегства я случайно разбил рацию. Четыре дня я шел по снегу к этому месту, питаясь исключительно протеиновыми батончиками, которые прятал в своем протезе – том самом, у которого полая икра. Я включил генератор, и у меня много еды, так что единственная моя проблема – одиночество. Есть предложения?

Свое сообщение Кабрильо подписал:

Покинутый в Антарктиде