А теперь мы посмотрим на еще одно «подтверждение» всему тому, что мы только что узнали о Христе. Ведь, в действительности, все мы призваны ступить на один и тот же крестный путь, который и должен вывести нас к Богу. О! конечно, между нами и Сыном Божиим огромная, принципиальная разница! И мне бы даже особо хотелось эту разницу подчеркнуть. Христос – не просто один их множества людей, человек, входящий постепенно в божественную жизнь и вступающий на путь обожения, нет. Он Бог. Бог, ставший человеком. Мы должны «восходить» к Богу. Тогда как Он «снизошел» к нам.

Но, при долгом всматривании, разница начинает стираться. Снизойдя к нам, став человеком, вплоть до взятия на Себя нашего «греха», Христос, и Он тоже, начинает снова восходить к Богу. Ведь, стал человеком, Он снизошел в глубину нашей нищеты именно для того, чтобы поднять нас в Себе к Отцу. Но, как мы уже убедились, Христос не может тут всю работу выполнить за нас. Он не может нас спасти без нашего участия в этом спасении. Он сможет поднять нас в Себе, только если мы действительно захотим такого «подъема», если позволим Ему действовать в нас и согласимся соучаствовать в своем спасении.

Все взаимосвязано, и движение Христовой любви в нас таинственным образом отдается и уже в нашем собственном движении любви. Я дам вам тут один неожиданный пример из совсем чуждой для меня области, но мне кажется, что с его помощью можно кое-что прояснить.

 

О пользе дисковых тормозов

Все происходит примерно, как в механизме дисковых тормозов. Было замечено, что, если бы тормоза воздействовали напрямую на колесо машины, блокируя его, то колесо могло бы соскользнуть, и машина продолжала бы тогда двигаться. Поэтому стало ясно, что лучше воздействовать на колесо постепенно, не одним махом. Для этого тормоза сделали из нескольких дисков, вращающихся вокруг одной оси и расположенных друг против друга. Первый диск, заблокированный тормозами, трением воздействует на второй. Трение не блокирует полностью второй диск, а лишь замедляет его ход. Второй диск точно так же воздействует на третий, и так далее.

Вы поняли, как действует этот механизм? И видите теперь, куда я клоню? По схеме голограммы или русской матрешки, Христос живет в нас, на глубине каждого из нас с вами, за пределами пространства и времени, и так Он совершает движение любви, в Себе и в нас, постепенно вовлекая в это движение нашу волю и давая нам силу любить и преодолевать любовью все искушения, если только мы и в самом деле этого захотим.

Но, раз уж после голограммы и русской матрешки я вам привел образ дисковых тормозов, то можно развить его и еще дальше. Тот же механизм может послужить не только торможению, но и ускорению. Тормозить грех и ускорять наше восхождение к Богу. И если первым диском, воздействующим на нас, тут будет Христос, то ведь и каждый из нас, в свою очередь, тоже соприкасается, за пределами пространства и времени, со всеми остальными дисками. Каждый, в силу своих пусть незначительных возможностей, может хоть чуть-чуть стать со-искупителем.

 

Парадокс «мистической темной ночи»

Об этом говорит, например, Адриана фон Шпейр, которую мы совсем недавно цитировали. Она объясняет, что, помимо всех тех даров, которые Христос может нам дать, бывает еще и дар участия в совершаемом Им деле искупления:

«Он может дозволить нам страдать вместе с Ним, может допустить нас даже до самых интимных Своих страданий, даже устранить на мгновение преграду между Его страданиями и нашими, так что в этом разрастании страдания мы действительно страдаем во имя Его, с Ним, в Его силе и в любви, соединяющей Его с Отцом».

Мы уже видели такое участие в физических страданиях Христа в случае со стигматами. Нам встречались и случаи предельного одиночества, богооставленности, знакомые столь многим святым. Этот аспект жизни мистика часто мало известен, поскольку плохо понят. Такое испытание часто считают последним этапом очищения, необходимым для полного единения с Богом. Именно эту схему мы находим в жизни святой Терезы Авильской или святого Иоанна Креста.

Но на самом деле довольно часто такая мистическая темная ночь, такое смертное томление духа накрывает мистика позже, когда его очищение уже почти закончилось. Часто даже такое окончание очищения знаменуется каким-нибудь прозвучавшим внутри словом или символической церемонией духовного, мистического брака. Смена перспективы здесь принципиальна. Я до сих пор помню лекции отца Луи Конье в Католическом институте и то, как он обратил наше внимание на этот феномен.

Что в конце долгого и все более и более требовательного пути очищения мистику приходится пройти через темную, абсолютную ночь, чтобы таким образом подойти к последним ступеням отрешенности и отказа от себя, это более-менее общепризнано. Но это лишь первые ночи мистиков. Этот феномен получил широкую известность. Мы встречаем его не только у христианских, но и у мусульманских мистиков. Но оказывается, что у целого ряда мистиков и святых, в их жизнях, мы встречаемся с другим, очень странным, на первый взгляд, феноменом. Очищение мистика уже закончено, Христос сам сказал об этом и символически отметил полное и окончательное единение с ним; и вдруг, уже после этого, новые испытания и искушения, подчас более жестокие, чем прежде, обрушиваются на того, кто уже соединился со Христом и так, что это единство уже было подтверждено.

Вы, конечно, понимаете, что те, кому пришлось такое пережить, в первую очередь пытались понять смысл всего происходящего. И многие из них сразу поняли, что смысл в таких новых испытаниях должен быть непременно. А некоторые даже сумели прекрасно его выразить. Именно у них я и нашел то решение проблемы, которое и хочу вам здесь предложить.

 

Когда святой или мистик завершает свое очищение и освящается святостью самого Бога, действующей в нем, он приближается к позиции Христа, источника всякой святости. Начиная с этого момента, он призван участвовать в том, что делает Христос, в Его деле, а значит вынужден идти тем же путем, что и Он. Поэтому после медленного и мучительного «восхождения» к Богу он оказывается призван последовать за Христом и в Его «нисхождении» в бездны нашего греховного существования, он призван стать «поругаемым» за нас, как и Христос, чтобы вместе с Ним разделить карму всех своих братьев.

В самом этом механизме видно, что граница между последними страданиями Христа и страданиями мистика на самом деле не имеет смысла, потому что и в том, и в другом случает те испытания, через которые они проходят, нужны не для их собственного спасения, а для того, чтобы спасти грешников. Но если мистик находит в себе силы выдержать испытание и противостоять искушению, то лишь потому, что он действует, как говорила Адриана, «во имя Его [т. е. Христа], с Ним, в Его силе и в любви, соединяющей Его с Отцом». Так любовь Христа влечет за собой любовь мистика, которая как бы вливается в нее, и вот уже им обеим становится сподручнее вызвать в ответ и любовь грешника. Или, может быть, Христос вовлекает мистика в движение Своей любви, чтобы привлечь его к Любви Бога ко всему Творению?

Теперь мы с вами посмотрим на отрывки из таких текстов, где этот механизм целиком или хотя бы частично удалось выразить, и я надеюсь, что вы снова увидите, что я ничего не придумываю, а просто принимаю всерьез все эти свидетельства и свожу их воедино. Но по мере того, как вы начнете постепенно убеждаться, что именно так все и происходило в жизни мистиков и святых, вы поймете заодно и то, как именно понимали греческие и восточные «Отцы» тайну Христову.

Для Люси Кристины, например, жизнь Христа и жизни тех, кто последовал за Ним, крепко связаны друг с другом:

«Мне было сказано, что Бог-Отец дает Христа в супруги душам лишь затем, чтобы Он продолжал в них и через них ту жизнь, какую Он лично хотел прожить на земле, но которая уже не совместима с сиянием Его нынешней славы».

В другой раз ту же истину до нее донесли в форме образа: «Я увидела цветок, посаженный в моем сердце и расцветший в Сердце Иисуса, и Христос показал мне, глядя на меня с любовью, что стебель этого цветка никто никогда не срезал; […] И через этот таинственный стебель одна и та же жизнь циркулировала в Сердце Иисуса, и в моем, воспроизводившем все столь любимые движения Его Сердца…» Я, конечно, понимаю, что образ цветка выглядит более изысканно, чем образ дисковых тормозов, но согласитесь, что смысл-то ведь у них один и тот же.

 

Еще один великий мистик, тоже не очень хорошо известный

Аббат Огюстен Делаж принадлежит к тем редким людям, которые лучше всех остальных поняли, что же на самом деле совершается между Христом и Его посредником, а затем между посредником и душой того, кому тот пытается помочь изнутри. Помимо всего прочего, он еще и один из величайших наших мистиков. Его плохо знают, и жизнь его прошла практически не замеченной. Он не выделялся никакими бросающимися в глаза физическими феноменами. Ничего общего с широким потоком чудес, происходивших с матушкой Ивонной-Эме из Малеструа, тоже великим мистиком. Но каждая такая жизнь – целый мир в себе. И поразительно, как отличаются такие миры друг от друга.

Аббат Делаж принадлежал к тому же кругу людей, что и я сам: к священникам. Он был священником в Сен-Сюльпис и более двадцати лет преподавал теологию в семинарии в Лиможе. В своем преподавании он очень строго следовал предписаниям Церкви о том, что нужно говорить студентам, и преподавал теологию, укорененную в идеях Фомы Аквинского. И эта преподавательская забота лишь подчеркивает достоверность его личного опыта, в котором он неизменно отходит от того, что преподает: отсюда видно, что находки его получены не из теоретического умствования, а под давлением опыта и как бы вопреки самому себе.

Жизнь его была полна трудностей и испытаний. Прежде всего, физических: «Его часто можно было застать у себя за столом, с четками в руках или перед раскрытой книгой. Он признался потом, что за последние тридцать лет книга эта чаще всего была обманкой, маскировкой, что из-за жутких головных болей после обеда работа для него была попросту невозможна, головные боли были то более, то менее сильными, но всегда долгими и изматывающими». Были тут и нравственные страдания: важные моменты в духовной жизни всегда совпадали у него с внутренними испытаниями. У него всегда возникало при этом ощущение, что он предает Бога, что он ни холоден, ни горяч, что он не умеет любить. И всю свою жизнь он страдал от таких угрызений.

Однако все это не помешало ему в один прекрасный день воскликнуть: «По-настоящему хорошо молиться можно только в экстазе». Лучшей рекомендации я просто не мог бы вам дать!

Но приведу, наконец, несколько цитат по той тематике, которая нас занимает: по очереди, одну за другой.

Одному человеку, посетовавшему на свою неспособность любить Бога, аббат Делаж написал: «Мне кажется, что я слышу внутри себя предупреждение о каждом вашем даже малейшем усилии. Я тотчас же получаю разрешение молиться и чувствую это. В этом есть какая-то малая тайна». Обратите внимание уже здесь на это общение души с душой. И это «мне кажется» – тоже важный для меня знак. Аббат Делаж здесь не строит теорию. Он говорит об опыте и старается передать его с максимальной точностью, без преувеличений. Заметьте также, как одно связано с дру гим. Он не может молиться, пока не получит разрешение, а разрешение он получает лишь после того, как душа, которой он пытается помочь, сама сделала хотя бы малейшее усилие. Тогда все в целом остается в ведении и власти Бога.

8 другом месте он немного поясняет, каким образом такая молитва может оказаться действенной: «Мне кажется порой, что душа моя служит местом встречи других душ – иногда знакомых мне, иногда, незнакомых, – с Господом Богом. Там Он входит с ними в единение. Почему? Как? Этого я не знаю. Иногда я узнаю об этом внутренним зрением, которое есть чистое познание. Но порой, когда Иисусу это угодно, я удостаиваюсь участия в Его брачной радости Жениха. Что происходит в той душе, с которой во мне соединяется Иисус? Существует ли гармоническое соответствие того, что она испытывает, с тем, что я ощущаю в глубине своего духовного сердца?».

Здесь аббат Делаж выражает свой опыт пока еще в форме вопросов, но тут мы с ним уже на верном пути к ответам. Существует что-то вроде гармонии, гармонической связи, связующей между собой усилия того, кто пытается помочь, и душу человека, за которого такой помощник молится.

 

Подлинный смысл заступнической молитвы

Обратите внимание! Это совершенно невероятно! Здесь совершенно по-другому проявляется ценность молитвы за других. Уже и речи нет о возврате к тем мифологическим представлениям, согласно которым молитва воздействует на сердце Бога, как если бы нам нужно был сперва научить Его нас любить. Она воздействует на сердце грешника. И не как волшебная палочка, прикосновением которой грешник тут же изменится, хочет он того или нет, наперекор собственной свободе, нет, она воздействует, как гармония, волнами передающаяся от одной души к другой, гармонизируя их. И тогда помощь идет изнутри: проходя через глухую сердцевину грешника, она выходит у него на еще большую глубину, к тайным глубинам его сердца. Я не буду настаивать опять на своем образе дисковых тормозов, но вы не можете не согласится, что такая гармонизация очень его напоминает. Когда мы молимся Богу за кого-то, в действительности, мы ставим тем самым себя в положение открытости Богу, подчинения, ожидания, доверия, предоставляющего Божественной любви возможность действовать в этом человеке, и, если Ему будет угодно, то, возможно, такое положение хоть как-то сможет передаться и этому человеку, отпечататься в его сердце, вызвать и в нем в ответ такую же готовность.

Когда мы молимся за кого-то Пресвятой Богородице или святым, то мы приглашаем их не столько к «заступничеству» за этого человека перед Богом, сколько к такой растущей открытости Богу в глубинах их сердец, поскольку сердце каждого из наших «заступников» таинственным, но совершенно непреложным образом совпадает с сердцем того человека, которому мы хотим помочь.

Когда мы молимся о мире, о нашей стране, о единении Церквей… это наш призыв к Богу, отдающийся в сердцах всех людей.

Этот «механизм» одинаково действенен и для «живых» (живущих на земле) и для «умерших» (живущих в мире ином). Наша молитва здесь, на земле, напрямую отзывается в сердце того человека, за которого мы молимся, и даже смерть не может ей помешать. Она не насилует его свободу, но звучит, как внутренний призыв. Всмотримся поближе, как это происходит.

В другом отрывке слова аббата Делажа звучат еще убедительнее: «Когда искушение вернется, попросите Господа Бога запереть вашу волю в моей». Или еще, в другом месте: «Ваша воля заключена в моей, как ребенок в животе у матери. И это подлинное сыновство, медленно становящееся родство… в тот день, когда я произведу ее на свет, ваша душа будет прекрасна!» Здесь вместо гармонизации появляется образ утробного развития, но идея все та же.

Процесс оказания такой помощи, как он его видит, настолько конкретен для него, что он даже переносит акцент на вопрос «как?».

«Мы живем с Ним [т. е. с Богом] в движущейся к святости душе. Работаем там с небесным миром и радостью. Орудие [т. е. он сам] и работник [Бог] составляют тут единое целое; и в то же время нужно, чтобы и тот, и другой работали именно так и именно там, где они и работают. Они ли приходят к душе или душа приходит к ним, как бы ногами такой работы? Я не знаю. Скорее, второе». Я позволю себе здесь заметить только, что в схеме голограммы или русской матрешки такой вопрос вообще не встает. Мы все во Христе, все словно бы «упакованы», как матрешки, друг в друга. Нет дистанции, которую придется преодолевать.

Оказываемая помощь не ограничивается одной молитвой, по крайней мере, в привычном нам смысле этого слова. Так однажды ему пришлось написать одному из своих духовных чад: «Я не могу взять на себя ваше искушение, потому что я еще недостаточно щедр для этого и потому что Господь Бог не требует этого от меня. Я ничего не могу без Его повелений».

Эта тема переживания искушения не «за кого-то», но «вместе с ним», представляется мне принципиально важной. Мы не заменяем тут одну «карму» другой, каждый остается при «своей». Посмотрим на все это поближе на опыте других мистиков. Речь тут может идти о самых разных испытаниях и искушениях, как физических, так и духовных.

 

Физические испытания, перенесенные за другого

Примеров таких физических испытаний можно привести великое множество. Не стоит недооценивать их важности. Долгое и продолжительное физическое, телесное испытание не может не иметь и духовных последствий. Оно может стать поводом для духовного роста или же для падения. Даже не слишком сильная физическая боль или даже просто неудобство всегда оказываются дополнительной трудностью, способной стать камнем преткновения для нашего терпения или нашей готовности помочь другим. Вот два примера из мистиков, о которых я вам уже говорил, переживших опыт стигматизации.

Именно так Анна-Екатерина Эммерих «брала на себя боли и болезни каждого». Говорят, что перенос этот (взятие на себя) шел вплоть до того, что она начинала перенимать черты, жесты и выражения лиц тех, кому облегчала боль.

Похожие случаи известны и в жизни Терезы Нойманн. Однажды она взяла на себя ревматические боли своего кюре, и он тотчас почувствовал облегчение. Однажды она переняла все симптомы водянки, вплоть до болезненной агонии, тогда как настоящая больная в это время совсем не страдала и смогла умереть спокойно. Однажды маленький ребенок, почти голышом, неосторожно подошел близко к пчелиному улью, и его искусали пчелы. Тереза начала молиться, и тут же покрылась распухающими на глазах жуткими укусами, а малыш оказался цел и невредим. Вплоть до того, что, «когда она заболевала, чаще всего даже не обращались к врачу, потому что все уже привыкли, что, как правило, она потом вдруг резко выздоравливала, когда тот человек, за кого она страдала, получал просимое облегчение».

Хорошо известно, что особо чувствительные люди могут испытывать настолько сильную симпатию к тем, кто страдает, что в конце концов начинают и сами ощущать такие же страдания и боли. Но тот, кому они сострадают, при этом от боли не избавляется. Хотя я и не исключаю, что он может при этом испытать хотя бы незначительное облегчение, т. е. что и здесь сострадающий может хоть немного разделить страдание другого и взять на себя хотя бы его часть. Сострадание же, которое открыто выказывают тому, кто страдает, может принести страдальцу некоторое утешение, но вряд ли что-то большее.

В нашем же случае, о котором здесь идет речь, все гораздо серьезнее: страдающие тут сразу испытывают облегчение и освобождаются от боли. Сострадание заходит настолько далеко, что это уже похоже на настоящее взваливание на себя чужого страдания, на перенос.

 

Духовные испытания, перенесенные за другого

Феномен переноса, о котором шла речь выше, становится еще более актуальным в ситуации, когда приходится брать на себя уже напрямую искушения другого человека. На этом обычно акцентируют внимание и сами авторы-мистики. Так нам сообщают, что Анна-Екатерина Эммерих брала на себя не только боли и страдания других, но также и их «недолжные наклонности и состояния души».

То же самое относится и к Терезе Нойманн. Я только прошу читателя воспринимать слова в нижеприведенной цитате в самой их сути, не пугаясь тут таких терминов, как «искупление», не очень уместно в данном случае используемых. К этому я вернусь позднее. А пока нам сообщают:

«Святая Тереза в своих искупительных страданиях часто проявляла на внешнем уровне символические знаки того греха, который она таким образом искупала за другого человека. Например, когда она страдала так, чтобы искупить алкоголика, то внешне у нее появлялись признаки алкогольного опьянения, вплоть до рвоты, источающей запах спиртного. Ее комната тогда начинала напоминать собой берлогу горького пьяницы, так что окружающим становилось невмоготу и приходилось открывать окна, чтобы проветрить».

 

Ложные подходы: «искупление», «епитимья»…

Чтобы понять, что же тут происходит на самом деле, нам придется сначала вынырнуть из того подхода, который нам предложен здесь как единственно верный и само собой разумеющийся. Тереза берет на себя здесь искушения другого человека, чтобы помочь тому побороть собственную слабость. Победить это искушение означает для нее: принять борьбу и страдание. Но видеть в этом «искупление», как это делает автор процитированного текста, значит совсем ничего не понимать в истинном механизме нашего спасения. Мы здесь остаемся все в том же поле представлений, в котором спасение воспринимается только как нечто, выданное нам извне. К тому же, во всех тех случаях, о которых я тут говорил, и речи не было о том, что совершенную оплошность обязательно надо компенсировать каким-нибудь новым страданием. Нет, речь шла о том, чтобы не дать человеку снова впасть в ту же самую ошибку, в тот же грех, а это не имеет ничего общего с «механизмом» упомянутого нами «искупления». Я решился все же привести вам именно эту цитату, потому что она прекрасно иллюстрирует собой ту пропасть, которая отделяет общепринятое на Западе богословие от той богословской картины, которою я вам здесь предлагаю. Хотя я должен признать, что и сама Тереза выражала свою мысль тоже в этих же режущих слух категориях. Правда, порой, она говорила о своих испытаниях и совсем другим языком.

То же самое происходит и со знаменитым понятием «епитимьи», в том числе и той епитимьи, которую священник налагает на человека на исповеди вместе с отпущением грехов. Здесь все время остается ощущение, что речь идет о каком-то наказании, которое накладывают на грешника, дабы он научился не впадать снова в этот же грех, или же о своеобразной компенсации божьего садизма. Но ведь все обстоит совсем не так! Речь идет о требовании, чтобы грешник предпринял что-то, что сделает его сильнее, в результате чего он уже не будет впадать в тот же самый грех.

Когда специалист по кинезитерапии просит человека, у которого атрофировался мускул, систематически совершать движения, задействующие этот самый мускул, пока он не восстановится и не станет снова таким, как был, то цель таких упражнений не в том, чтобы наказать мускул, или больного, или раненого. Речь идет лишь о том, чтобы укрепить и наладить механизм, который вышел из строя.

Когда Тереза берет на себя последствия алкоголизма несчастного пьяницы, она ничего не «искупает». Вряд ли Богу доставило бы удовольствие такое «искупление». Мы также не видим, чем ее победа над этой страстью и ее жертва могли бы помочь грешнику, как бы они могли изменить того человека, которому она хочет помочь, если бы между ними не существовало никакой связи. Все это не будет иметь никакого смысла, если мы не признаем, что существует взаимовлияние и связь душ, благодаря которой один человек может изнутри помочь другому совершить свободное усилие обращения. Все опять точно так же, как в дисковых тормозах.

 

Правильное понимание этой тайны

К тем, кто лучше всего понял «механизм» таких страданий, относится аббат Делаж, Робер де Ланжеак:

«Иногда душа и в самом деле очищается… Всевозможные испытания, страдания и искушения, которых не миновать и после этого, носят уже не очистительный, но искупительный характер. С виду они похожи на искушения начинающих, если на них взглянуть поверхностно и снаружи, но носят они апостольский характер: души тут приносят себя в жертву за другие души и страдают так, как страдала бы в такой ситуации душа грешника или начинающего. Так святой Венсан де Поль два года испытывал страшные искушения против веры. Это было и последним испытанием святой Терезы Младенца Иисуса…»

Приняв такую богословскую установку, мы сразу поймем смысл тех парадоксальных испытаний, через которые пришлось пройти стольким святым в то время, когда их единство с Богом уже было признано и отмечено.

 

«Парадоксальный» пример: блаженная Анжела из Фолиньо

Примером тут может послужить и блаженная Анжела из Фолиньо (1248–1309). Она неудачно вышла замуж, родила пятерых детей, была богата и чувственна, любила роскошь, дорогие удовольствия, танцы, духи, кокетство, доходило порой аж до дебошей. Хуже всего, что при таком образе жизни прикидывалась она скромницей и святошей. Вот как позже она писала о себе тех времен: «В глазах людей я была добродетельна. Говорили, с моей подачи: она не ест ни мяса, ни рыбы.

Послушайте, я знала толк в еде и много пила. Я притворялась, что довольствуюсь лишь самым необходимым, играла во внешнюю бедность: я украшала свою кровать коврами и одеялами, но утром убирала все это подальше от глаз посетителей. Послушайте меня: я лицемерие, дочь дьявола. Я считаю себя мерзостью перед Богом. Я притворялась дочерью молитвы, а была дочерью гнева и ада, и гордыни. Смертный грех, вот мое имя!»

Насколько ее жизнь известна нам по другим источникам, тут, если оставить в сторону издержки стиля, по существу ничего не преувеличено.

Но иногда великие грешники становятся великими святыми. Мы не знаем точно, когда именно она обратилась. Похоже, на первой исповеди она не осмелилась рассказать всего, а потом ее замучили угрызения совести, и однажды в приступе отчаяния она призвала святого Франциска Ассизского. Он тотчас же предстал перед ней и обещал свою помощь. Позже, во время паломничества к его святой гробнице, она услышала голос, «столь сладчайший, что, когда он умолк, Анжела в припадке сожаления забилась с криками перед церковными вратами». Анжела тут же оставила роскошь и все свои богатства раздала бедным. Полнейшая перемена образа жизни. Я вас уверяю, что чтение ее текстов стоит многих и многих романов. Попробуйте за биографией угадать то, что удалось пережить святым, попытаться угадать, в чем же тайный двигатель их жизни, это будет просто чудесно, обещаю.

Итак, уже очень скоро Анжела познала и мистическое вознесение. Ее очищение к тому времени уже практически завершилось, и вдруг, к ее великому изумлению, к ней возвращаются прежние языки пламени:

«Я страдаю теперь от другого мучения: в меня вернулись все пороки; конечно, восстали они ненадолго, и все же вызывают они во мне острую боль». До этого момента еще можно было подумать, что пороки эти просто не до конца угасли в ней, несмотря на все уверения, или же что описанные выше привычки просто обязательно влекут за собой еще большую, чем у других, уязвимость, вроде зависимости у наркоманов, пристрастившихся к сильным наркотикам. Продолжение же текста показывает, что феномен гораздо сложнее, чем нам показалось. «Даже пороки, которых прежде я никогда не знала, гнездятся в моем теле и преследуют меня. Живут они не вечно, и каждый раз, как они умирают, я радуюсь, потому что вижу, что была жертвой демонов, оживлявших во мне старые грехи и добавлявших к ним новые». Дальше она снова возвращается к этой теме и описывает «эту жуткую темную ночь Бога… когда воскресают пороки, давно умершие во мне, но демоны вводят их в меня наряду с другими, такими, которых я прежде никогда не знала».

Меня здесь, конечно, интересуют как раз эти новые пороки, даже не соответствующие ее физическому темпераменту, как он проявлялся, когда она давала ему волю, ведь тогда она их не испытывала. Вот по этой важной детали и становится понятно, что речь здесь идет вовсе не о новом падении грешника, не о возврате к старым грехам. Тайна тут глубже.

В своей первой книге, к которой я тут в примечаниях то и дело отсылаю читателя, я лишь бегло затронул этот случай. Там я сосредоточился в основном на других примерах. В этот раз все ровно наоборот. Но не поленитесь прочитать сами эти тексты и увидеть за текстами жизни всех тех святых, которым довелось испытать этот феномен на собственном опыте. Размер книги не позволяет мне привести вам здесь все эти примеры. Но если мы ничего не знаем о них самих, об их жизни, тогда и их свидетельство теряет силу. Вот поэтому я и решил на этот раз ограничиться лишь несколькими случаями, но зато с подробными цитатами. Но ведь есть и множество других примеров!

Какая тайна! И какое впечатляющее зрелище – видеть, как великих святых обуревают великие трудности и жесточайшие искушения. Я часто использую это выражение: «великие святые», но я надеюсь, что вы правильно меня поняли. Не бывает «малых» святых. Они все великие. Это мы оказываемся малыми. Поэтому-то я и называю их «великими».

Когда мы видим, как святая Тереза Младенца Иисуса и Святого Лика, побежденная неопровержимостью того, что она считала всего лишь дуновением и иллюзией, пишет свой Символ веры собственной кровью и затем носит написанное всегда при себе, то мы начинаем догадываться, через какую внутреннюю борьбу пришлось ей пройти.

Когда мы видим, как знаменитый кюре из Арса настолько охвачен тоской от недостижимости святости Бога, что он даже не может поставить подпись, так дрожит его рука. И это человек, к которому устремлялись толпы людей со всего света, так что пришлось даже проложить к нему линию железной дороги и построить рядом гостиницы, чтобы можно было принять всех желающих его повидать, человек, который читал у них в сердцах, который совершал чудеса.

Когда мы видим, что столько святых испытывают потерянность, тоску, смятение, при том что, я настаиваю на этом, их очищение к тому моменту уже завершено, то нам остается лишь согласиться с аббатом Делажем, свидетельство которого я вам уже приводил. Это уже не искушения самих святых, это искушения других людей, ближних или дальних, знакомых им или незнакомых.

Вот еще одно свидетельство, все о том же. Речь пойдет о человеке, о котором я вам немножко уже рассказывал, о той обычной английской учительнице с необычной жизнью, все еще недостаточно хорошо известной широкой публике. Но это не так важно. Пусть вас здесь снова не смущает упоминание «демонов». То, что обозначается здесь этим словом, можно интерпретировать по-разному, и в этом нет ничего смешного. Проявления этого феномена мы можем найти в жизни у очень многих святых и в так называемых «паранормальных» явлениях. Но в этом случает обратите внимание на саму суть этого свидетельства, на сам факт взятия на себя того, что выпало на долю другим людям. Итак, вот что говорит Тереза-Елена Хиггинсон:

«Когда Господь испытывал меня тем огромным разочарованием, о котором я говорила, предо мною предстал демон с прочими чертями и искушал меня точно так, как он искушал те бедные души, чьи грехи я взяла на себя. Искушения были тут всевозможные и на любой вкус: искушения против милосердия, искушения ревностью, завистью, даже ненавистью, а также искушения против святого целомудрия, против веры, а также против надежды.

«Когда в ходе такой беспрерывной борьбы я была, наконец, уже совсем на исходе сил и уже не понимала, поражение это или еще нет, тогда я взмолилась к Богу, я кричала и умоляла о жалости, о милосердии…»

 

Святая Фаустина Новальска

Вот еще одно свидетельство: польской монахини, святой Фаустины Ковальска. Сестра Фаустина родилась в бедной крестьянской семье, где было десять детей: она была третьим ребенком. Родители были очень верующими людьми, но рвение дочери поразило даже их: с девятилетнего возраста девочка просыпалась по ночам и вставала на молитву. «Со всеми этими молитвами ты, малышка, совсем потеряешь голову!» С четырнадцати лет она ходила на службу в соседнее село. И уже тога мечтала стать монахиней. То, как она реализовала свою мечту, очень похоже на волшебную сказку. Я уверен, что эта история не уступит Золушке или Спящей красавице. С одной только разницей: эта история произошла на самом деле! Итак, в итоге она стала монахиней в конгрегации, ставившей перед собой задачу помочь «павшим девицам вернуться на путь добродетели» и «воспитывать девушек, которым нужна специальная защита от опасностей мира сего». Т. е. задача, на сегодняшний день распространимая уже на всех девушек. Монахини называли таких «пансионерками». Это уточнение поможет нам лучше понять контекст следующей цитаты:

«Однажды я взяла на себя одно из тех жутких искушений, которые мучили одну из наших пансионерок из Варшавы. Это было искушение самоубийством. Я мучилась семь дней. По истечении семи дней Господь Иисус Христос излил на нее благодать, и я перестала страдать. Это было очень тяжелое страдание. Я часто беру на себя мучения наших пансионерок. Иисус дозволяет мне это, Ему вторят и наши духовные отцы, когда я им исповедуюсь». Вы, конечно, заметили, что она излагает ход событий в соответствии с привычной западной теологической схемой: она страдает, и от этого страдания Христос наделяет грешницу «благодатью», способной ее изменить. В такой схеме не остается места для прямой связи между действиями сестры Фаустины и искушаемой девочки. Механизм «дисковых тормозов» тут не работает. Тут появляется третья фигура (Христос) в положении судьи, причем, несколько произвольного судьи, который и устанавливает связь между двумя другими фигурами, помимо этого никак между собой не связанными.

Однако, то, что видит Фаустина, этой схеме не соответствует. И она это выражает, сама того не замечая: она «берет» на себя искушения другого человека, и случается с ней такое довольно часто. По сути, это становится настоящим ее призванием, особенно помощь умирающим в последние мгновения их земной жизни. Иногда это люди, которые находятся от нее за сотни километров и которых она прежде никогда не встречала. Вот еще несколько строк, они напомнят нам то, что мы уже видели у аббата Делажа:

«В тот вечер я вдруг внезапно поняла, что чья-то душа нуждается в моих молитвах. Я начала усиленно молиться, но не оставляло чувство, что этого недостаточно. Итак, я продолжала молиться. На следующий день утром в какой-то миг я вдруг внезапно поняла, что уже в тот момент, когда накануне я почувствовала тревогу, у этого человека началась агония, и что продлилась она до утра. Я поняла, как сильно пришлось бороться этой душе. Вот как Господь Иисус Христос ставит меня в известность: я чувствую, очень четко и ясно, что чья-то душа просит меня за нее молиться. Я не знала прежде, что наше общение с душами может быть настолько тесным! Иногда меня об этом извещает мой ангел-хранитель…»

Тут те же мысли выражены уже гораздо яснее. Вы заметили уже, и это принципиально важно, что умирающий не был освобожден от борьбы, ему пришлось бороться и бороться сильно. Сестра Фаустина тут не заступает на место человека, подвергающегося искушению. Она ему помогает. И роль Христа тут не в том, чтобы измерить соответствие между мучениями, на которые идет Фаустина, и поданным облегчением. Он лишь «предупреждает» сигналом тревоги Фаустину. А порой за Него это делает ангел-хранитель.

Часто бывало, что сестра Фаустина не ждала, пока ее уведомят таким образом о строчном и драматическом случае. Она работает, сама не зная, для кого именно, для облегчения тех, кому это надобно: «За чувственные грехи я умерщвляю тело и держу пост, когда мне это дозволено. За грехи гордыни я молюсь на коленях, лбом в пол. За грехи ненависти я молюсь о тех, кто мне внушает антипатию, и пытаюсь оказать им хоть какую-то помощь».

Я закончу все это четким указаниемна то, какова роль нашей воли в искупительной работе по восстановлению равновесия и переориентации всей нашей жизни к Богу. Цитирую аббата Делажа: «Заботящийся о нас Бог ни в коей мере не похож на земных хирургов, которым приходится приводить больных в бессознательное состояние. Он же, наоборот, не усыпляет, а часто делает еще больнее и острее этот укол страдания в самые глубины нашего сердца. Он не может нас усыпить. В этом нет нужды. Иисус на Кресте не спал». Все дело в том, что, если бы Бог из жалости уменьшил наше испытание, то мы бы оказались неспособны расти и совершенствоваться. Чтобы мы могли возрастать в любви, учиться любить, должны быть препятствия, которые нам предстоит преодолевать, нужно, чтобы нам это чего-то стоило! И, похоже, что это усилие с нами могут таинственным образом разделить, помочь нам его совершить. Но не могут просто взять и упразднить.

Я ограничусь здесь только этими несколькими примерами. В своей первой книге я привел и множество других примеров, дал ссылки и на другие свидетельства. Чтение таких свидетельств во всем их многообразии показывает нам, до каких степеней может доходить такое общение с «душами». Но я надеюсь, что вы и так уже убедились, что я ничего не выдумываю. Это все тот же «механизм» дисковых тормозов, даже если порой нужно суметь разглядеть его сквозь ту стилистку и язык, которые используют авторы, придерживаясь общепринятых на Западе богословских установок.