А вот тут мне придется заранее попросить у вас прощения, потому что щадить я вас больше не буду. Вместо этого я нанесу сразу довольно ощутимый удар. Я собираюсь впутать вас в одну из самых глубоких тайн христианства. Вы даже можете счесть меня сумасшедшим. А заодно поймете, почему я не требую от науки бережного отношения к христианской вере. Все потому, что она еще боле фантастична, чем даже самые смелые и безумные гипотезы наших ученых.

 

Еще сильнее голограммы

Вы, вероятно, знаете, что в конце литургии, верующие получают кусочек хлеба, освященный священником в ходе службы. Слово «евхаристия», изначально означавшее просто «действие благодати», «благодарение», стало в итоге обозначать «причастие», то есть сам этот кусочек хлеба. Христиане верят, что, когда они едят этот хлеб, едят тело самого Христа. Я прошу вас сейчас только об одном: обратить внимание на одну, пусть и весьма экстраординарную, аналогию – между тем, что подразумевается под таким верованием, и той структурой голограммы, о которой мы говорили выше. Мне хочется тем самым показать вам, что вера эта не так абсурдна, как может вам показаться на первый взгляд.

Потому что, в соответствии с самой традиционной верой, можно разломать облатку на любое количество частей, каждая частичка, каждая точка облатки останется при этом телом Христовым целиком и полностью.

Все причащающиеся это прекрасно знают. Бывает и так, что священник, не рассчитав число прихожан, пришедших на службу, бывает вынужден ломать облатки пополам, чтобы всем хватило, чтобы каждый мог причаститься. Кусочки облаток могут становиться под конец службы все меньше и меньше, но каждый при этом знает, что он, как и все, получил частицу, ставшую телом Христовым. Каждый получил тело Христово целиком. Одно на всех и при этом одно-единственное.

Потому что разламывание, деление на части тоже, в свою очередь, не умножает тела Христова. Каждая частица будет одним и тем же, единственным телом целиком. Учение и практика Церкви тут сходятся в одной точке, неизменной и общеизвестной. Это вовсе не умственная интерпретация происходящего учеными богословами и не отсылка к далеким культам или древним культурным традициям. Тут мы оказываемся в самом сердце христианской традиции, а значит, хотим мы того или нет, и всей нашей западной культуры. Освятив сотню облаток во время службы или разломив оставшиеся в момент причастия, священник не «тиражирует» тело Христово в такое же количество экземпляров, как тиражируют газету.

Но тело Христово остается единственным и неповторимым, поэтому, если каждая облатка будет этим телом целиком, то это значит, что каким-то образом все эти облатки совпадают между собой. В модусе наших органов чувств, как говорит Бернард д’Эспаньят, все эти облатки будут взаимозаменимы в пространстве; но только в сакральном пространстве, по терминологии Мирче Элиаде, там они все совпадут с единым телом Христовым, уже за пределами пространства и времени. Конечно, то же самое происходит и со всеми точками внутри самой облатки. Освященная облатка не просто представляет собой тело Христово, но все эти облатки совпадают друг с другом и с самим телом Христовым. Конечно, аналогию с голограммой можно попытаться оспорить, почему бы нет. Ведь тайна веры идет гораздо дальше.

 

Открытие голохромной голограммы

Речь, в действительности, идет о чем-то большем, чем голограмма. Слово это я употребляю лишь для простоты. Та же тайна, конечно, окутывает и понятие времени. Но тут, должен признаться, что легче было бы такого замечания не делать, потому что современные христианские церкви на Западе этой тайны стараются не замечать. Конечно, мы продолжаем петь на литургии торжественное слово песнопений «днесь», «сегодня», имея ввиду, что сегодня рождается на свет наш спаситель Христос… Но ведь почти никто этому не верит! Для большинства это просто психологический образ, что-то вроде: а давайте сделаем вид, будто мы и в самом деле присутствуем при этом событии сегодня, тогда мы сможем духовно обогатиться и т. п.

И все же! При совершении литургии реальным оказывается не только присутствие Христова тела. Реальны так же Его крестная жертва и воскресение. И вот этот момент протестантская традиция уже начисто утратила. Но в то же время нужно было постараться предстать перед людьми не такими уж сумасшедшими и как-то примирить все это с современной научной картиной мира. Вы сами можете тут припомнить все выдуманные для этого тонкости. Но в конце концов от всех этих потуг, как легко было предугадать, мало чего уцелело. На литургии, которая служится сегодня по-французски, мы лишь «вспоминаем» смерть Христову! И уже ничего в этом тексте не говорит нам о том, что на самом деле здесь речь идет о чем-то гораздо большем, чем просто воспоминание.

Тут уже действительно налицо победа низкого и уже преодоленного рационализма над христианской верой, и это в самом сердце христианской веры. И победа эта тем более огорчительна, что в последнее время экзегеты проделали огромную работу по восстановлению подлинного смысла таинства евхаристии, учрежденного Христом, сравнив его с традицией еврейской пасхи.

Также как все освященные облатки становятся одним и тем же единым телом Христовым, вне зависимости от того к западу, востоку, северу или югу от Иерусалима они находятся, точно также каждая литургия в сакральном времени совершается в сам момент смерти и воскресения Иисуса Христа. Одновременно это, конечно, означает и то, что литургия служится или до, или после крестной жертвы Христа. Установив в Страстной Четверг, еще до Распятия, это таинство евхаристии, Христос тем самым уже тогда отметил и свою смерть, и свое воскресение.

Переживание «евхаристической жертвы» таким образом, это не просто символическое представление, ни новая смерть Христа. Коста де Борегард заметил, как мы уже видели, ту же особенность и в мире элементарных частиц:

«Прошлое, настоящее и будущее Вселенной существуют одновременно, – не прямо сейчас, конечно, это было бы противоречием». Жертва Христова, со всем ее кровавым ужасом, определенно принадлежит прошлому. Но взаимодействие между этой жертвой и каждым из нас, говоря словами все того же Косты де Борегарда, «не уменьшается вместе с отдалением в пространстве или во времени, дерзко уничтожая тем самым первенство прошлого по отношению к будущему». Далее в этой книге вы сможете прочесть, куда нас может завести такое «взаимодействие». Сейчас же я ограничусь только одним замечанием: мы с вами можем извлечь из такого взаимодействия не меньше, чем когда-то извлекли из него Пресвятая Богородица или апостол Иоанн, стоявшие у подножия Креста. На уровне такого взаимодействия время уже не играет никакой роли.

Итак, речь идет о чем-то гораздо большем, чем просто «воспоминание» о смерти Христовой. Мне скажут на это, что слова литургии должны быть простыми и понятными всем. Но, не объясняя тайны, они все же могут к ней отсылать. А священники, в свою очередь, могут их людям объяснять и комментировать. Но нет! Проблема еще глубже. Так недавно, в лето Господне 1995 года один из профессоров теологии Католического института в Париже объяснял студентам, что на Тайной Вечере Христос, учредив евхаристию, не совершил пресуществления, потому что тогда Он еще не умер; а значит, не было и причастия. Вот вам пример типичного рационализма прошлого века, прокравшегося прямо в сердцевину христианской веры.

А ведь сколько священников сегодня служат литургию, так и не отдавая себе до конца отчет в том, что же они делают. Они просто говорят себе, что в этом делании, возможно, есть немножко правды; что часть верующих в это все-таки верит, а этого должно быть достаточно, и они не имеют права их разочаровать. Поэтому они продолжают служить… Если бы они смогли осознать все немыслимое, непредставимое величие такого служения! Вот падре Пио, он это знал.

 

Однако в восточно-христианской традиции эти столь особенные понятия пространства и времени никогда не утрачивали своего смысла. Серьезные исследования показали, что крупнейшие богословы первых веков христианской эры всегда помнили и вполне осознавали, что при служении литургии они переживают настоящую тайну, таинство. Я приведу вам здесь всего один пример, из святого Иоанна Хризостома. Святитель Иоанн Златоуст, как его еще называют, жил в IV веке. Он был епископом Антиохийским, затем патриархом Константинопольским. Это был великий проповедник и оратор (отсюда и прозвище Златоуста), но также один из величайших богословов и учителей Церкви. Ему принадлежат, среди прочего, прекраснейшие гомилии о «непознаваемости» Бога. Именно он написал текст литургии, которую чаще всего служат сегодня во всех православных и католических церквях византийского обряда во всем мире: и по-гречески, и по-славянски, и по-сербски, и по-румынски и т. д. Так что он будет, конечно, для нас образцовым представителем восточно-христианской традиции.

В то время, конечно, естественным образом многие христиане были неофитами, недавно обратившимися в христианство язычниками. Поэтому в одной из своих проповедей он пытается им показать, как жертва Христова превосходит собой все языческие жертвоприношения. Доказательством, что языческие жертвоприношения ничего не стоят, говорит он, служит то, что их жрецам приходится воспроизводить их снова и снова. И тут ему приходит мысль, что многие могут ведь повернуть этот аргумент и против христианства: ведь и там литургия повторяется снова и снова.

Но нет, говорит он, ведь Христос умер за нас один-единственный раз. «И это все та же жертва, приносимая нами, не так, что сегодня мы приносим одну, а завтра другую». Ответ этот наполняется смыслом лишь в том случае, если понятие «той же» жертвы мы воспримем буквально, не как образное выражение, а как реальный факт. То есть не так, что на разных литургиях приносятся схожие между собой жертвы, а так, что действительно есть лишь одна-единственная жертва, к которой мы присоединяемся в разные моменты времени. Святитель Иоанн продолжает и далее развивать свою мысль, соединив категории пространства и времени: «Повсеместно лишь один Христос, целиком присутствующий и здесь, и там, одно-единственное тело. И хотя одно и то же тело приносится в жертву в разных местах, при том это все же одна и та же жертва. Это та жертва, которую мы приносим и сейчас».

Итак, вы видите теперь, что я не преувеличивал. Каждое служение литургии будет не приношением еще одной жертвы, а прорывом, сквозь всю толщу пространства и времени, к одной-единственной и неизменной Крестной Христовой жертве.

Эта традиция, постепенно утраченная Западом еще в Средние века, сохранилась в целости и сохранности в православии. Хотя в XII веке некоторые и соблазнились новой интерпретацией: что в евхаристическом таинстве Христос обновляет собственную жертву телом и кровью «в идее и в образе». Но Константинопольский собор 1557 года отверг такую точку зрения. Но самое интересное здесь – это по каким мотивам такое мне ние было признано ложным: «[поддерживающие это] привносят идею, будто речь идет еще о какой-то жертве, помимо той, что была принесена изначально».

 

То же богословие, в образах

Уже с XI века в православии уделяется пристальное внимание иконографической теме, что свидетельствует о том, насколько сильно весь народ осознал особую связь между литургической жертвой и пространством и временем. Речь идет об иконографическом сюжете причащения апостолов. Икону или мозаичное изображение этой сцены обычно помещают в глубине апсиды, за алтарем, или же над центральными вратами иконостаса, перед которыми проходит причастие. В центре этой сцены изображен жертвенник кубической формы, в соответствии с византийской традицией. Христа изображают одетым в литургические одеяния священника, служащего литургию. На самом деле Он оказывается изображенным даже два раза, по обе стороны от алтаря. По одну сторону Он отдает Себя причащающимся верующим в виде хлеба, а по другую сторону – в виде вина. Апостолы подходят к Нему двумя группами по шесть человек в каждой. Первую группу возглавляет св. апостол Петр, а вторую – св. апостол Павел.

Но ведь на первом причащении, учрежденном Христом в Великий Четверг, на Тайной Вечере, св. апостола Павла еще не было! Но все дело в том, что в реальности есть всего одно-единственное причащение, всегда одно и то же, просто мы призваны в нем участвовать в разные моменты времени. Еще одним ключом к пониманию тайны будет тема Божественной литургии. Ее изображение обычно помещают в основании купола. Христа изображают предстоятелем, совершающим литургию на небесах, в окружении ангелов, прислуживающих Ему, как дьяконы. Поэтому в литургических книгах, в тех местах, где говорится, что каждый чин должен делать во время служения литургии, говорится иногда: «Тут дьякон должен сделать то или это», или же: «Тут ангел должен сделать…». Это то же литургическое служение, которое совершается во времени, в той или иной конкретной церкви, и «в то же время», если можно так выразиться, и на небесах, за пределами времени.

 

Воспоминание о будущем

На этом этапе время уже не в счет. Христос помянул Свою смерть и воскресение еще до того, как все совершилось; а православные церкви уже сейчас поминают Его второе пришествие в конце времен. В этой молитве, в которой Церковь благодарно «вспоминает» все дары, полученные от Бога, она вспоминает также и будущее, о чем очень красиво писал отец Киприан Керн.

В православной церкви большинство приходских священников женаты. Отец Виржиль Георгиу рассказывал, что, когда он был еще совсем маленьким, его отец, священник в маленькой бедной деревушке, объяснил ему, что в церкви время уже не преодолено.

«Каждое воскресенье, – рассказывает он, – когда служилась Божественная литургия, я улавливал, что на ней невидимо присутствуют, рядом с ангелами, все люди деревни, умершие или погребенные вокруг нашего дома. Но рядом с ними, и рядом с ангелами, там присутствовали заодно и все те будущие христиане нашей деревни, которым только предстоит родиться через месяцы, годы или даже века. В наше маленькой церквушке, как и во всех церквях, не было больше деления на прошлое, настоящее и будущее».

 

Мы уже видели, что в таинствах никто из людей не удален от Тела Христова ни в пространстве, ни во времени. Это уже настоящая фантастика! Но христианская вера идет тут еще дальше. Любой человек сам уже будет Телом Христовым, в том смысле, что, говоря словами блаженного Августина, принимая причастие, мы принимаем то, чем мы уже являемся.

Апостол Павел в своих посланиях не раз говорит о том, что мы Тело Христово. В первую очередь, он говорит это о христианах. Но постепенно, под влиянием пережитого им мистического опыта, горизонт его видения расширяется и к концу жизни эта мысль распространяется им уже на все Творение, на всю тварь. Таким гимном начинается Послание к Колоссянам. Речь в нем идет о Христе:

«…ибо Им создано все, что на небесах и что на земле, видимое и невидимое: престолы ли, господства ли, начальства ли, власти ли, – все Им и для Него создано;

и Он есть прежде всего, и все Им стоит.»

Я не буду мучить вас здесь техническими интерпретациями этого необычного текста. Как всегда почти, чисто экзегетические аргументы оказываются в конечном итоге вторичными. Их обычно приводят, чтобы показать, что выбранную точку зрения можно защитить, исходя из словаря и грамматики той эпохи и т. д. Но при этом, по большому счету, выбор в пользу той или иной интерпретации делается на самом деле совсем по другим причинам, скорее философским, богословским и мистическим.

С точки зрения словаря, использования лексики и т. д., оказывается, что разными способами авторы, как католики, так и протестанты, доказали, что единственно возможным здесь смыслом будет самый сильный, самый безумный, самый сумасшедший. А такие технические аргументы довольно сильны, в этом я вас уверяю. Но для такого безумия их уже, конечно, не хватает. Когда апостол Павел говорит: «Вы Тело Христово», это звучит почти также сильно, как слова Христа на Тайной Вечере: «Это Тело Мое…».

Да и сам апостол Павел прослеживает связь с тайной присутствия Тела Христова в хлебе и вине: «Хлеб, который преломляем, не есть ли приобщение Тела Христова? Один хлеб, и мы многие одно тело, ибо все причащаемся от одного хлеба».

А в другом послании он связывает это с крещением. Не забывайте, что в греческом языке слово, которым мы сегодня обозначаем крещение, еще не было связано с таинством. Это слово обыденного языка, означающее «погружать». Первые крещения, как Крещение Христа на реке Иордан, и как крещения в православной церкви, сохранившей эту традицию по сегодняшний день, производились погружением в воду. «Ибо все вы сыны Божии по вере во Христа Иисуса, все вы, во Христа крестившиеся (т. е. погруженные), во Христа облеклись. Нет уже иудея, ни язычника; нет раба, ни свободного; нет мужеского пола, ни женского: ибо все вы одно во Христе Иисусе».

Мы все погружены в одного и того же Христа. Мы едим одно и то же тело Христово. Мы все теперь одно во Христе.

Затем, к концу жизни, горизонт его мысли расширяется еще больше. Апостол Павел пережил удивительный опыт. Он был «вознесен» на седьмое небо, в теле или вне тела, он не знал точно, об этом знает Бог. И после этого отождествление с Телом Христовым распространяется им уже не только на христиан. Оно уже не ограничивается и миром людей и приобретает поистине космических размах, оно распространяется теперь на всю тварь, на все творение Божие: сегодня мы бы сказали, что сюда можно отнести и самые отдаленные галактики, и невидимые для нас параллельные миры, и существа, пребывающие за пределами всех форм.

С последним стихом перспектива переходит с пространства на время. Хотя мне придется сразу же пояснить, что последнее уточнение ничего не меняет. Стоит только посмотреть на все потуги наших западных богословов причесать процитированный текст и придать ему вид, способный удовлетворить наших «здравомыслящих» современников. Конечно, такое возможно, только если лишить эти тексты всего, что в них есть скандального, то есть всего интересного.

А вот богословы первых веков были гораздо смелее. Например, св. Кирилл Александрийский, живший в V веке, прекрасно понял все, что подразумевается под таким мощным, буквальным смыслом процитированных текстов. Комментируя знаменитое место из Послания к евреям: «Иисус Христос вчера и сегодня и вовеки Тот же», он поясняет: «Первенство должно относиться к Господу, даже Воплощенному, ибо Он по природе своей Бог, объединившийся с плотью и постоянно сообщающий своему телу те блага, которые вытекают из Его природы».

Для Майстера Экхарта, как мы видели, Тело Христово в таинстве евхаристии освобождается от нашего пространства и от нашего времени.

Но эта тайна укоренена, в свою очередь, в другой тайне – в тайне Воплощения Бога. Тело Христово, с самого начала Его земной жизни, по самой логике такой мысли, соединилось с Его божественностью. И в таком единении оно стало причастником божественной природы.

Я, конечно, прекрасно знаю, что для современных ученых термин «божественная природа» ничего не значит. Конечно, они абсолютно правы. Но мне все же кажется, что бывают разные языковые уровни. Так физики сами не знают, что же из себя представляет материя, и между собой часто пытаются обойтись без этого термина. При этом довольно часто уйти от этого слова не удается. Мы так же точно не знаем, что такое жизнь, любовь и т. д. Признаем здесь лишь тот факт, что в хорошем богословии о божественной природе принято говорить лишь негативно, определяя, чем она не является. И здесь как раз именно такой случай. Бог, Божественная природа, ускользают от пространства и времени.

А следствием такого единения тела Христова с Божественной природой стало то, что Христос, даже в своей человеческой природе, также освободился от ограничений пространства и времени.

Я считаю, что во всех подобных текстах нужно не терять из виду их очень конкретный смысл. И тогда это значит, что конкретно Моисей, Авраам, первые люди, и, если идти еще дальше, сам изначальный большой взрыв, все это было сотворено в Теле Христовом. Это все, видимо, предполагает, что Тело Христово, невидимое, каким-то образом существовало уже с самого начала мира? Мы оказываемся тут в самой абсурдности, ведь тогда это значит, что Мария уже тогда родила ребенка и т. д. Нет! Это просто связь, объединяющая каждого из нас и весь сотворенный мир с Телом Христовым, расположенном в таинственной точке, ускользнувшей из пут как пространства, так и времени. Об этом же говорил и Майстер Экхарт по поводу жертвенного Тела Христова, отмечая, что даже наше единение с Его Телом уже само по себе свободно от времени и пространства.

 

Когда наука подтверждает веру

Повторимся: голограмма – это всего лишь сравнение, ориентир, позволяющий утверждать, что все то, о чем я вам говорил и буду говорить и далее, не так уж и безумно, как могло бы показаться до этого открытия. Вы видите теперь, как опасно строить богословие только в той парадигме, которая предполагается современной ему наукой. Потому что все то, что Майстер Экхарт говорил нам о евхаристии, или же эти фанта стические утверждения апостола Павла о Христе стали звучать весомо вовсе не из-за научного прогресса. Они звучали так сразу. Просто нужно было научиться доверять опыту мистиков, начиная с апостолов Иоанна и Павла.

Другие ученые развивают другие направления, с другим словарем, но их идеи тоже удивительным образом перекликаются. Так, например, Руперт Шелдрейк развил целую теорию, получившую название «морфогенетических полей». Руперт Шелдрейк не физик. Но в каком-то смысле его свидетельство даже еще интереснее. Потому что в других науках и другими путями некоторые ученые приходят к похожим интуициям. Шелдрейк биохимик, специалист по молекулярной биологии. Он, в частности, занимается проблемами развития растений.

Шелдрейк начал развивать свою теорию с одного важного положения, с одного факта. Почти везде, говорит он, разговор заходит о «генетической программе», которая, как предполагается, предшествует формированию тела, уже с самой первой клетки. Возможно, признает он, что такой «основной принцип» в самом деле управляет развитием нашего тела. «Но если это так, то называть такую программу “генетической” не стоит, это не точно: она не генетическая, в том смысле, что она расположена не в генах… Если бы генетическая программа была заключена в генах, тогда все клетки тела были бы запрограммированы одинаково, поскольку они содержат в целом одни и те же гены». Почему же тогда, спрашивает он, одни клетки образуют руку, а другие глаз? Видимо, должна существовать какая-то сила, которая следит за правильностью формированием организма. Но сила эта не локализована. Она повсюду и нигде, как гармония пейзажа, изображенного художником, наподобие того, что физики называют «полем».

Сыграли свою роль и другие факты. В Англии проводили опыты на крысах. Затем те же самые опыты воспроизвели в Австралии. Не было никакой возможности передать полученные знания от первой группы второй, ни с помощью сигналов, ни через наследственность. Но при этом создавалось впечатление, что на поведение животных второй группы повлиял опыт, полученный животными первой группы. То есть тот же самый процесс повторился сам собой. Если бы и другие исследования подтвердили эти первоначальные выводы, то у нас, возможно, уже были бы доказательства, что такие силовые поля существуют. Но, возможно, что речь при этом шла бы о множестве силовых полей, расположенных на разных уровнях и т. д.

Другие исследователи пришли к тем же выводам другими путями. Например, Вахе Зартариан и Мартин Кастелло: «Любые действия, совер шенные человеком или животным – потому что механизмы тут одни и те же – все их мысли тут же оказывают непосредственное влияние на совокупность индивидов… Рискуя шокировать читателя, скажу, что все мы находимся в постоянном “телепатическом” контакте с нашим окружением, с нашим видом».

В этой гипотезе меня снова интересует одна вещь, то, как она пытается определить взаимодействие между людьми, отдаленными друг от друга в пространстве и во времени; когда люди, разделенные на уровне наших органов чувств, все же воссоединяются где-то еще таинственным, но тем не менее вполне реальным образом. Хотя я в курсе, что это всего лишь гипотеза, все еще вызывающая множество сомнений среди ученых.

Но, еще раз повторюсь, что сами ученые не считают эти гипотезы такими уж абсурдными, поскольку сами их и выдвигают.

Да и предложенная параллель между нашим единством со Христом и голограммой не единственная из возможных. Можно взять за образец и русскую матрешку, например. Тогда Христос будет либо самой большой матрешкой, в которой помещаются все остальные, либо, наоборот, самой маленькой, потаенным сокровищем, придающим смысл всем остальным.

 

Мистики всегда знали, что по ту сторону всех видимостей они уже стали со Христом одним целым. Да и богословы тоже это понимали, если сами были при этом мистиками. Св. Иоанн-евангелист «Богослов» (как его называют православные), учил тому же, что и апостол Павел, но другим языком, более образным, повторяя, вероятно, слова самого Христа: «Я есмь лоза, а вы ветви…» (Ин 15:5).

Но речь тут не только о том, что все мы образуем вокруг Христа круг, в котором правит такая любовь, такое взаимопонимание, что мы уже становимся в некотором смысле единым телом. Это и называют часто «мистическим Телом» Христовым. Примерно в том же духе говорят и о единстве «команды пожарников». Но, нет! Все гораздо глубже! Речь о том, что на определенном уровне реальности, ускользающем от моих чувств, моя плоть будет плотью самого Христа, той самой, в которой Он родился, которой спас меня на Кресте, той, в которой Он воскрес. Все мы сотворены во Христе, заключены в Нем.

 

Мистики Востока

Именно такое представление о нашем единстве со Христом было в древней, новорожденной Церкви. После апостолов Иоанна и Павла мы находим его у св. Иринея Лионского, во II веке, в его мысли о нашем единстве во Христе.

Мы находим его и у св. Афанасия, в IV веке. Даже забавно бывает наблюдать, насколько такое открытие смущает наших западных ученых, которые пытаются списать это на счет языческих и чуждых христианству влияний: «Афанасий порой выражается так, будто человечество Христа было не индивидуальным, но включало в себя человечество всех людей вообще. Мы видим здесь просто злоупотребление языком платоников, особенно явственное у св. Григория Нисского».

Вы уже сами видите, что я привожу здесь не редкие исключения, а характерные для того времени примеры. Св. Григорий Нисский, тоже, конечно, подпал, под такое «чуждое влияние». Но по мере того, как все глубже и глубже начинают изучать богословов первых веков христианства, прежде несправедливо забытых, сюрпризы все множатся и множатся.

Так, в 1935, отец Л. Малеве, изучив произведения св. Григория Нисского и св. Кирилла Александрийского, пришел в итоге к выводу, что для всех этих греческих богословов первых веков наша человеческая природа была во Христе «идеальной и одной реальностью, имманентной каждому человеческому индивиду по его неумножаемой и неделимой целостности». Мне кажется, что тут дано просто идеальное определение образа голограммы, а также того, что, как мы видели, происходит на евхаристии.

В XI веке еще один мистик выразил ту же мысль другими словами. Речь идет о св. Симеоне Новом Богослове. Этот греческий текст до Второй мировой войны вообще не подвергался серьезным исследованиям. И лишь после появления его перевода на французский язык в серии «Христианских источников» мы получили, наконец, доступ к этой жемчужине византийской мысли. Вот как в одном из гимнов Св. Симеон живо и образно описывает нашу физическую идентичность с Телом Христовым:

«Мы делаемся членами Христовыми, а Христос нашими членами. И рука (у меня) несчастнейшего и нога моя – Христос. Я же жалкий – и рука Христова, и нога Христова. Я двигаю рукою, и рука моя есть весь Христов, ибо Божественное Божество, согласись со мной, нераздельно; двигаю ногою, и вот она блистает, как и Он»

Я еще раз хочу обратить ваше внимание: поскольку Бог в своей божественности неделим, из этого следует, что единая с этой божественностью человеческая природа Иисуса Христа тоже неделима. И тогда в такой идентификации моего тела с Его Телом уже нельзя сказать, что моя правая рука совпадает с Его рукой, а левая нога с Его ногой, и т. п.

Моя правая рука, сама по себе, уже весь Христос, как и моя левая нога и т. п. Вам это ничего не напоминает? Но св. Симеон Новый Богослов все же прибавляет что-то новое к узнаваемому нами образу. Он настаивает на том, что все это остается истиной и в ином смысле: что каждый из нас и все мы вместе будем тогда рукой Христа, Его ногой и т. п.

 

Мистики Запада

Православные христиане остались верны такому богословию, так как это их собственная традиция. Но мы сейчас увидим, что и западные мистики, вопреки тому направлению богословской мысли, которое стало на Западе доминирующим, в каждую эпоху возвращались к этой традиции снова и снова. Каждый из них делал это по-своему и выражал на своем языке, порой более научном, порой насыщенном образами. Но все на собственном опыте сполна пережили свою идентичность с воскресшим Христом.

Так Майстер Экхарт, перечисляя все, что Бог-Отец дал Своему Сыну Иисусу Христу, ставшему человеком, объясняет, что все это принадлежит отныне и нам, поскольку находится теперь уже в самой человеческой природе:

«Все, что Он дал Ему в человеческой природе, все это мне уже не более чуждо, чем Ему, не дальше от меня… Итак, чтобы нам суметь что-нибудь получить от Него, нам нужно возрасти так, чтобы быть уже за пределами времени, в вечности. В вечности все будет присутствующим… И все дела, некогда совершенные Господом, настолько дарованы мне, что я могу уже похваляться ими, как своими собственными заслугами».

Здесь тоже, другим языком, говорится о некотором аналоге кармы. Свое спасение нам нужно «заслужить». Но вот, в нашем единении со Христом, Его «заслуги» вдруг становятся нашими и ведут нас ко спасению, как если бы это были нами приобретенные заслуги. По ту сторону пространства и времени Христи берет на Себя и нашу карму.

Предельно просто объясняет тождественность каждого человека со Христом Ангел Силезиус. И заметьте, что у него речь идет не только о христианах. «Христос первый и последний человек. Первый и последний человек – это один только Христос, ибо все рождается в Нем и содержится в Нем». Мы все воплощены во Христе, эта тайна преодолевает пространство. Она касается всех людей, от первого до последнего человека, эта тайна преодолевает время.

 

Такое отождествление нашего тела с Телом Христовым не всегда остается на том уровне, на котором нужно кого-то убеждать. Оно может быть явлено и внешним образом, на глазах у всех. Приведу несколько примеров. Стоит сразу оговориться, что не все здесь так уж просто. Если я все же впутываю вас в эти сложности, то лишь потому, что игра стоит свеч.

 

Стигматы

Людьми, отмеченными стигматами, называют тех, кто носит на теле раны Страстей Христовых. Сам факт неоспорим. Первый известный и не вызывающий сомнений случай появления стигматов зафиксирован у св. Франциска Ассизского в XIII веке. Но с того времени таких случаев было великое множество. Доктор Имбер-Гурбейр в своей знаменитом, уже выдержавшем переиздание исследовании, с комментариями Иоакима Буфле, собрал описание около 320 подобных случаев. А сам Иоаким Буфле составил описание 137 случаев появления стигматов в одном только ХХ веке, у людей из разных стран (было представлено 26 стран); к 1996 он лично познакомился где-то с сотней людей, носящих стигматы, причем 45 случаев из их числа он считал не оставляющими никаких сомнений. Многие из них к тому же стали объектами серьезных медицинских исследований. Можно, конечно, сколько угодно спорить над интерпретацией данного феномена, но само его существование сомнений уже не вызывает.

Сами случаи могут варьироваться. Раны могу появиться все примерно в одно и то же время, почти одновременно; а могут появляться медленно и постепенно, друг за другом; одни раны кровоточат только в пасхальные дни, другие раз в неделю, а третьи постоянно. Бывают глубокие и сильно кровоточащие раны, бывают и те, что кровоточат лишь слегка, а третьи стали невидимы, хотя сопровождающая их боль остается все такой же сильной.

Вполне вероятно, что само появление этих ран связано с тем, что принято называть красивым словом «психосоматика». Это ученое слово позволяет сделать понимающий вид в ситуации, когда ничего не понятно. Оно соответствует не объяснению, а констатации. Мы констатируем, что у слишком чувствительных или перенесших психологический шок людей раны могу возникнуть, даже если не было никакой физической причины для их появления.

Иногда к таким случаям появления стигматов относят и эксперимент доктора Лешлера над загипнотизированной девушкой, пациенткой его психиатрической клиники. Ян Вильсон подробно описал этот случай, отнеся его к феноменам того же типа. Но результаты четырех лет серьезных исследований свелись лишь к нескольким незначительным заметкам.

Но, возможно, как раз подобный механизм и обеспечивает появление стигматов. Хотя, конечно, только им все не объясняется, поскольку помимо ран у носящих стигматы еще часто бывают очень живые видения сцен Страстей Христовых. Возможно, эти видения и «запускают» механизм появления ран-стигматов. Но откуда приходят видения? И что их вызывает?

Очень легко поддаться на искушения видеть в них лишь следствие самогипноза. Как мы знаем, под гипнозом человек может придумать разные истории, кажущиеся очень реальными; самое интересное, что он при этом даже не подозревает, что сам является источником всего, что видит и слышит. Наоборот, у него очень ясное ощущение, что он участвует в приключении, которое происходит на самом деле.

Сами по себе такие объяснения вполне самодостаточны. Прежде всего потому, что с ними можно обойтись без отсылок к чудесам, а значит нашему привычному миру тут ничто не угрожает. К тому же, это объясняет, почему видение Страстей Христовых у каждого визионера будет чем-то отличаться.

Но вот еще что! Те, кто обычно оказывается подвержен подобным психосоматическим феноменам, видений такого уровня достигает, уже успев обзавестись к тому времени истерическим темпераментом. Хотя во многих случаях это и не совсем так. Я сказал «во многих случаях», потому что о том, как получали стигматы в древности, мы, конечно, почти ничего не знаем и не можем о них судить.

И действительно, о Терезе Нойманн, умершей в 1962, многие вполне искренне думали, что она истеричка, что это типичный случай истерии. Некоторые психологи (а среди этих психологов были и священники, и это жаль) почли своим долгом присоединиться к этому мнению. Начиная изучать их аргументы, быстро убеждаешься, что основываются они на устаревших представлениях. Они не знали немецкого языка и не могли прочесть всю ту обширнейшую литературу на эту тему, выходившую по-немецки. Лучше бы они занялись изучением чего-нибудь другого, например, выращивания черного жемчуга в Полинезии, толку было бы больше. Но ведь нет же! Уверяю вас, за этой темой большое будущее!

К счастью, сегодня мы располагаем уже серьезными французскими исследованиями, подкорректировавшими прежние любительские заявления.

Кроме того, в случае с Терезой Нойманн есть и другие проблемы, никак не объясняющиеся гипотезой об истерии. Снова и снова проживая на собственном опыте Страсти Христовы, она каждую неделю серьезно теряла в весе, ее килограммы словно утекали вместе с потом и кровью. А потом за несколько дней легко восстанавливала прежний вес, и это при том, что она ничего не пила и не ела. И продолжалось это целых тридцать пять лет. Вы можете, конечно, подвергнуть все это сомнению, но в 1927 году в течение двух недель Терезу подвергли специальному наблюдению, правда, в домашних условиях, но под строгим надзором, специально, чтобы выявить, нет ли тут какого-нибудь подвоха. Четверо санитаров попарно должны были наблюдать за ней день и ночь, ни на минуту не оставляя ее одну. Они должны были ее мыть. Пользоваться губкой было запрещено. Они даже взвешивали воду, которой она полоскала рот, причем взвешивали ее и до, и после полоскания… Восстановление веса, восстановление плоти, конечно, требует, чтобы был источник энергии. Где же он?

Случай с Мартой Робен проверить было гораздо труднее, хотя отцу Фине и казалось, что он все проверил, и что Марта тоже ничего не пила и не ела, а ведь на самом деле это не так. Что, конечно, никоим образом не отменяет факта ее святости.

Тереза Нойманн тоже проживала Страсти Христовы на собственном опыте каждую пятницу, всего таких опытов было белее семисот! И еще одна деталь: Тереза Нойманн, необразованная девушка, умевшая говорить только на диалекте и вовсе не знавшая иностранных языков, все сцены Страстей слышала на настоящем арамейском языке. Она могла потом воспроизвести на нем целые фразы, так что профессор из местного университета помогал ей потом их разобрать и перевести. И в этом случае тоже гипотеза истерии не срабатывает. Тайна кроется где-то гораздо глубже.

И, наконец, еще одна, совершенно ошеломляющая, но точно зафиксированная деталь: часто те, у кого появлялись стигматы, в тот момент, когда они проживали на опыте Распятие, оказывались распростертыми на кровати или диване. Но вот что странно: кровь, вытекающая из ран у них на ногах, в норме должна была бы стекать к пятке. Но очень часто присутствовавшие при сцене люди видели, что, к их великому удивлению, на самом деле она стекала к носку, как если бы тело и в самом деле было подвешено на Кресте.

О похожем случае, происшедшем в XIII веке с Кристиной фон Штоммельн, у нас, к счастью, осталось подробное описание. Доминиканец Пьер де Дас в 1269 году посетил Кристину вместе с двумя другими братьями доминиканцами. В тот момент Кристина как раз потеряла много крови и лежала без сознания. Монахи воспользовались такой возможностью, чтобы вблизи и без помех рассмотреть стигматы. Они целомудренно обратились за помощью к одной девушке, которая приоткрывала поочередно все раны, одну за другой. «И тогда мы все четверо увидели то, что я вам опишу: посередине правой ступни зияла рана, размером чуть больше монеты стоимостью в стерлинг, она пронзала ногу насквозь и из нее вытекали четыре ручейка крови, довольно большие, и текли они не к щиколотке, но струились по всей ступне».

Еще примечательнее случай Анны-Екатерины Эммерих. Германия тогда бурлила от наполеоновских войн, поднявших волну антиклерикализма, так что церковное начальство не жаждало усугублять свое положение избыточной доверчивостью к непроверенным слухам о чудесах. Поэтому Анну-Екатерину подвергли строгой медицинской экспертизе, которую проводили трое врачей в присутствии священника. Они довольно скоро убедились, что тут нет никакого жульничества, как нет и естественного объяснения происходящему. Большего всего их поразил как раз тот факт, что истечение крови шло вразрез с законом тяготения. Тут это было не только в ранах на ногах, но и во всех остальных ранах. В каком бы положении ни находилось тело Анны-Екатерины, кровь всегда стекала так, будто ее тело висело на Кресте: из ран на ногах кровь текла к большим пальцам, из ран на руках – к предплечьям, а из ран на голове – вдоль носа и по щекам, даже если голова при этом была закинута назад.

Известно еще несколько подобных случаев, зафиксированных в разные века, например, случай Елены, названной по имени ее родной деревушки в Шри-Ланке «Еленой Болаватта» (умерла в 1877): «Кровь, фонтанировавшая из ран, текла вопреки закону тяготения, поднимаясь от середины ступни к большому пальцу, а на руках от кисти к локтю». И совсем недавно доктор Имбер-Гурбейр зафиксировал еще одни подобный случай со стигматами на ногах у Марии-Юлии Йахенни, в момент, когда та переживала на собственном опыте Распятие Христа. Но с религиозной точки зрения ее опыт все еще вызывает множество сомнений, так что на этом случае я не настаиваю.

Доктор Кювелье рассказывал мне, что лично наблюдал похожий случай у одной женщины со стигматами во Франции, ее имя он предпочитает не разглашать, там тоже истечение крови противоречило закону тяготения.

Сейчас мы очень бегло бросим взгляд еще на несколько феноменов, не таких значительных и не таких зрелищных. Но для меня и они представляют определенный интерес, поскольку позволят нам еще раз прикоснуться к потрясающей тайне нашей идентичности со Христом, глубокой и реальной, проявлявшейся даже на физическом уровне.

 

Когда на лице проступает лик Христа

Первая история произошла в XIV веке. Будущая святая Екатерина Сиенская была тогда тяжело больна. Ее духовник и исповедник преосвященный Раймонд де Капуе бодрствовал у ее изголовья. Она только что рассказала ему об еще одном из своих мистических опытов, чем привела священника в полное замешательство. В задумчивости, отец Раймонд перевел взгляд на лицо святой Екатерины. И замер: ему показалось, что прямо у него на глазах черты Екатерины сменились на лице чертами самого Христа! Он вскрикнул испуганно: «Кто же это на меня смотрит?» И тогда голос Екатерины ответил ему: «Сущий». И тут же видение исчезло.

Есть и еще один похожий и четко зафиксированный случай, произошедший со святой Екатериной де Риччи, также жившей в Италии в XVI веке. Свидетельству тут, похоже, можно доверять, поскольку свидетельствует об этом монахиня, «обеспокоенная» тем, «что же творится» с ее сестрой во Христе. Эта монахиня специально молила Бога, чтобы Он дал ей какой-нибудь знак, как покончить с сомнениями.

И вот однажды в церкви она видит святую Екатерину в экстазе. Монахиня испросила у нее тогда несколько благословений для себя и для своих близких. Святая Екатерина дала ей тогда же еще и несколько советов и рекомендаций. И все это, не выходя из экстаза. И вдруг святая Екатерина обхватила и прижала к себе голову свидетельницы с вопросом: «А как ты думаешь, кто я? Сестра Екатерина или Иисус?» И монахиня ответила на это: «Иисус». Вопрос прозвучал второй и третий раз, и каждый раз ответ был тем же. У нас остались записи этой монахини, где она так объясняет происходящее: «Вопрос прозвучал три раза. Она спрашивала, и я каждый раз давала один и тот же ответ, поскольку ясно видела, что ее лицо стало ликом Иисуса, столь прекрасным, что мне не хватит слов, чтобы верно его описать: но я абсолютно уверена, что это было не лицо сестры Екатерины, а лик Иисуса».

Конечно, в данном конкретном контексте легко предположить, что это была все лишь галлюцинация. Однако, есть и другие примеры, когда такое же событие происходило уже совершенно в другом контексте, никак не наводящем на мысль о галлюцинациях. Однажды это произошло даже с одержимой: священник, изгонявший из нее беса в присутствии ее родных, вдруг увидел, как лицо больной резко преобразилось и на шесть или семь минут стало совершенно другим, это увидели и все присутствовавшие.

 

Когда сердце становится сердцем самого Христа

Есть еще один разряд свидетельств, в наше время звучащих не совсем привычно, но тоже говорящих о тайне нашего тождества со Христом. Это рассказы о том, как у мистика вместо собственного сердца вдруг оказывалось сердце самого Христа. Как и в случае со стигматами, здесь существует множество вариантов. Чаще всего Христос просит в видении, чтобы мистик (чаще это бывает у мистиков-женщин) одолжил Ему ненадолго свое сердце. Иногда дело ограничивается тем, что Господь на мгновение погружает сердце мистика в собственное сердце и воспламеняет его божественной любовью. Но иногда Он взамен дает мистику свое сердце. Чаще всего речь здесь идет, если можно так выразиться, лишь о видении: оно, конечно, наполнено символическим смыслом, но не более того. Но иногда некоторые физические феномены свидетельствуют о том, что такой обмен и в самом деле произошел реально и физически.

Так было с Маргаритой Марией Алакок, которой Христос вручил свое сердце со словами: «И в доказательство того, что та благодать, которой Я сейчас наделил тебя и которая будет основанием и будущих даров, не просто плод воображения, боль останется с тобой навсегда, хотя Я и закрыл рану в твоем сердце». И, конечно, боль и в самом деле осталась.

Если честно, я не очень верю, что Христос и в самом деле рассек Маргарите Марии грудную клетку. Но зато я верю – и считаю это очень важным – что Христос в самом деле хотел в чем-то ее убедить, а через нее и всех нас.

Такой же случай произошел и в жизни святой Екатерины Сиенской, он даже более известен. На этот раз замена была полной. Но совершилась в два приема. В первом видении Христос рассек ей плоть и вынул сердце. Во втором видении святая вновь видит Христа и слышит Его слова: «Моя возлюбленная дочь, прошлый раз Я взял у тебя сердце, а теперь отдаю тебе свое, отныне оно будет тебе служить». Но на этом рассказ не кончается: «После этих слов Христос закрыл рану на ее груди, но в знак свершившегося чуда оставил там шрам, который ее близкие видели потом не раз и засвидетельствовали это».

Подобные рассказы довольно часто встречаются в житиях святых. Я верю, что в них символическим языком сообщается нам весть, действительно исходящая от самого Господа. Но я верю еще и в то, что весть эта адресована всем нам. Мы все, а не только великие мистики, мы все составляем Тело Христово. Просто некоторые из нас получили знаки своей глубинной тождественности со Христом, но тождественность эту можно найти в каждом из нас. И сами мистики прекрасно это понимали. Вот вам несколько доказательств такого понимания.

 

Отец Пейригер

Отец Пейригер был учеником блаженного Шарля де Фуко. Он долгое время жил в Эль Кбабе в Марокко, среди беднейших местных туземцев.

Но по характеру своему он был не просто тем, кого в благочестивой литературе у нас принято называть «апостольской душой». Нет, это был хорошо образованный человек, имевший вкус к размышлению и созерцанию. Всю свою жизнь он размышлял над идеями отца Шарля де Фуко, пытаясь претворить его интуиции в богословские выводы.

Все это не мешало ему заботиться об окружающих людях: он создал небольшую больницу, в которой лечил всех, кто обращался к нему за помощью, и в первую очередь, детей туземцев. Конечно, дети эти не были крещены. Но отец Пейригер был настолько убежден, что в каждом из них присутствует Христос, что забота об этих детях даже не прерывала его созерцания. Вот несколько строк из его писем, где он красноречиво это описывает:

«Ну, например, могу ли я доверить вам тот факт, что я никогда не прерываю созерцания…, полнее всего я погружаюсь в него в самый разгар своей больничной деятельности. “Я …был болен, и вы посетили Меня (Мф 25:36)”, так что страдающая плоть этих больных – это плоть самого Христа, а мне выпала потрясающая честь и потрясающее счастье к ней прикоснуться. Я называю это реальностью присутствия».

И еще в одном письмо он возвращается к этой теме почти в тех же выражениях. Речь снова идет о детях туземцев: «… все хорошо. Хорошо наблюдать в этих малышах Тело Христово, тело, которому холодно, но постепенно в этих малышах Христос согревается».