У человека, попавшего в мир иной, разные события происходят не одновременно, а последовательно, поэтапно. Но порядок их может меняться, а некоторые этапы у кого-то вообще могут выпадать. Потому-то различные свидетельства не противоречат друг другу, и картина целого не будет от этого несвязной. Просто сама реальность бесконечно приспособляется к каждому конкретному случаю. Представьте, что вас попросили бы рассказать инопланетянину, как люди на Земле болеют. Вы бы ему сказали, что мы или вызываем врача, или сами к нему идем, что иногда мы попадаем в больницу, но далеко не всегда, что в больнице может оказаться совсем другой врач, а может тот же самый, и что бывает и так, что приходится вызывать скорую, и тогда уж сначала мы увидим больницу, а только потом врача… И стороннему наблюдателю все это может показаться настолько сложным, что впору прийти в замешательство, тогда как для нас тут все привычно и буднично.
Примерно также обстоит дело и с теми различными ступенями, описать которые мы попытаемся дальше. Поскольку факты эти все-таки относительно неплохо известны и широко освещались в последнее время, то я ограничусь лишь тем, что приведу лишь по нескольку примеров каждой ступени и дам ссылки на те книги, в которых, при желании, вы сможете найти все подробности и детали.
1. Свидеться с теми, кого мы любили
В самый момент смерти мы увидим подле себя, как бы на пороге иного мира, дорогих нам людей, проделавших этот переход до нас. Чаще всего это кто-то из родных: отец, мать, брат или сестра, но бывают и близкие друзья, они приходят отпраздновать встречу с нами и помочь нам в наших первых шагах в новом мире.
Можно привести несчетное множество свидетельств. Особенно после того как стали собирать и публиковать самые разные варианты «околосмертных переживаний» (ОСП). Вот, например, рассказ, который я взял из книги доктора Муди:
«Врач сказал, что спасти меня невозможно… Но я все это время оставалась в сознании и воспринимала все довольно ясно… В тот момент я и заметила, что я не одна, что здесь полно народа, целая толпа людей: они парили в воздухе, под самым потолком. Всех их я когда-то знала, и все уже давно умерли, перешли в мир иной. Я узнала свою бабушку, и подругу школьных лет, и прочих родственников или друзей. Мне были хорошо видны их лица, и, главное, я чувствовала, что они здесь. Выглядели они вполне довольными: видно было, что пришли они сюда как на праздник, по хорошему поводу, и целью их прихода, видимо, было дать мне руку помощи, встретить и помочь. Как если бы я вернулась домой, и кто-то вышел на порог, чтобы радостно улыбнуться и сказать: добро пожаловать».
Иногда делегация, высланная нас принять, может быть совсем небольшой, а в особо сложных обстоятельствах может состоять из всего одного, да еще и незнакомого человека. Вот один из таких случаев: сокращаю подробный рассказ очевидца до ключевых и самых для нас значимых фраз:
«Я был на танкере. Когда корабль пошел ко дну, все мы довольно быстро стали тонуть. Было не больно… Я выбрался из-под обломков корабля и в какой-то момент вдруг понял, что мы в открытом море и что здесь страшно глубоко… Мы удалялись все дальше в море, даже не отдавая себе отчета, что же мы делаем. Затем мы вдруг обнаружили, что среди нас есть один, неизвестно откуда взявшийся незнакомец. Одежда у него была совсем сухая, и он прохаживался так, словно вокруг была суша, а не водная гладь… Так он и шел прямо перед нами довольно долгое время, показавшееся мне бесконечным; наконец, я заметил, что движемся мы к чему-то, к тому, что сперва я принял за восход солнца: и никогда еще я не видел столь прекрасного восхода. Я оглянулся… и тогда незнакомец тронул меня за плечо и сказал: “Еще не здесь, вы должны добраться до Долины смертной тени. И только там вы сможете обернуться и посмотреть назад, если захотите”».
Так они добрались до какого-то чудесного сада и там уснули. А когда проснулись, то, не переставая удивляться, попытались уже все вместе восстановить последовательность событий:
«Все это время незнакомец оставался с нами, слушая нас и не говоря ни слова. В конце концов, я спросил его, откуда он, и зачем привел нас сюда. Он ответил: “О, я простой моряк, такой же, как и вы. Но я уже успел причалить к берегу, вот и подумал, что и вам смогу в этом помочь”».
Но чуть ниже, в том же самом рассказе, возникает еще один, новый эпизод:
«Там меня и нашел папа… и мы чудесно провели время вместе. Было забавно звать его папой, ведь здесь он был даже моложе меня: во всяком случае, вид у него был весьма юный…»
Читатель теперь уже догадывается, почему отец рассказчика вновь обрел молодость. Интересен и возникающий здесь библейский образ долины смертной тени. И наконец, вы, наверное, заметили, что автор только что приведенного рассказа лишь вплотную приблизился к смерти, но полностью так и не перешел границу. Это была лишь «временная», не окончательная смерть. Следующий пример отсылает нас к человеку, перешагнувшему границу и, действительно, «окончательно» умершему. Сообщение от знаменитого полковника Гаскуаня было получено его вдовой и дочерью при помощи автоматического письма.
Скептически настроенные люди попытаются и здесь, как всегда, все свести к простой игре психологических проекций, или даже к галлюцинациям. Однако есть целый ряд случаев, которые такими механизмами нашей психики просто не объяснить. Это случаи с малолетними детьми, еще не умеющими читать и соответственно не имеющими ни малейшего представления о книгах доктора Муди или И.-К. Хампе, в которых описано, как в мире ином им встречались люди, о смерти (а порой, даже и о жизни) которых они ничего не знали. Вот несколько таких примеров из книги Элизабет Кюблер-Росс:
«Маленькая девочка, которая чуть не умерла в ходе очень рискованной операции на сердце, рассказывала потом отцу, что к ней приходил старший брат, и что рядом с ним она чувствовала себя совершенно счастливой, словно всегда его знала. При всем при том девочка даже не представляла, что у нее когда-то был брат. Отец был так тронут ее рассказом, что тут же сообщил ей, что брат у нее, действительно, был: просто он умер еще до ее рождения»
«”Да, теперь все будет хорошо. Мама и Петер меня уже ждут,” – скал мне маленький мальчик и тут же, с легкой улыбкой на губах, впал в кому, как впадают в сон, вступил в тот переход, который ведет к смерти. Я уже знала, что его мама погибла в момент автокатастрофы, прямо на месте. Но Петер-то был жив: его тогда сразу доставили в больницу, прямиком в отделение, специализирующееся на серьезных ожогах (пожар в машине вспыхнул еще до того, как мальчика удалось из нее вынуть). Я решила пойти справиться о состоянии Петера, но все тут же выяснилось само собой: только я вошла в кабинет, как раздался телефонный звонок: из другой больницы сообщали, что Петер скончался несколько минут назад».
Из своих наблюдений мадам Кюблер-Росс делает следующие выводы:
«Я долгие годы занималась этой проблематикой, объездив весь свет, от Калифорнии до Австралии, объектами моих исследований были дети: белые и черные, туземцы малых племен и эскимосы, американцы, выходцы из Южной Америки и ливанцы. Каждый из детей, рассказывавших, как кто-то их ждал за порогом смерти, говорил о людях, которые уже умерли до этого, которые в смерти их определили, пусть даже всего на несколько мгновений. Хотя никому из них мы не говорили о том, что эта, опережающая, совсем недавняя, смерть уже наступила. Случайность? Ни один ученый, ни один специалист по статистике, не убедит меня в том, что причиной тому стало всего лишь “кислородное голодание” (как утверждают некоторые коллеги) или какие-то другие подобные рационально или научно объяснимые причины».
Конечно, такие феномены случаются не только в наши дни. Они вовсе не вызваны появлением новейшей медицинской техники или новыми методами лечения. Они довольно давно известны и уже сами по себе могут служить доказательством того, что смертью наша жизнь не заканчивается, что и после смерти есть жизнь. Так, например, еще в начале прошлого века итальянский ученый Эрнесто Бодзано посвятил этим феноменам в своей книге целую сотню страниц. В главе «Явление умерших у ложа умирающих» он приводит не менее пятидесяти пяти подобных случаев и делает попытку их классификации. Так, он выделяет:
– Случаи, в которых умершие являются только тем, кто в данный момент умирает, причем умирающий знает, что эти люди уже умерли.
– Случаи, в которых умершие являются только тем, кто тяжело болен и при смерти, но умирающий не знает, что эти люди уже умерли.
– Случаи, когда не только умирающие, но и другие люди видят явление призрака, уже умершего человека…
Бодзано выделяет шесть разновидностей таких феноменов.
В наши дни, кроме того, стало известно, что такие видения: когда умирающие видят тех, кто уже умер, – наблюдаются повсеместно, т. е. не зависят ни от страны проживания человека, ни от его принадлежности к той или иной расе, культуре, религии. Доктора Карлис Осис и Эрлендур Харалдсон провели двойное исследование, посвященное знаменитым околосмертным состояниям в США и в Индии, и пришли к выводу, что феномен этот универсален. В их работе приводится около тысячи примеров, она проиллюстрирована подробными статистическими таблицами. Там можно узнать, что такие случаи чаще бывают с людьми, имеющими определенный уровень образования. А тот факт, что индусы чуть реже, чем американцы, видят призраков умерших женщин, объясняется скорее определенной табуированностью женщины в Индии. Этим же, возможно, объясняется и тот факт, что в Индии мужчины, умирая, имеют такие видения гораздо реже, чем женщины.
2. Встреча с существом, излучающим свет
Еще один, и довольно важный, эпизод далеко не всегда упоминают в своих книгах даже самые значимые авторы, первопроходцы такого рода исследований. Эрнесто Бодзано не включил его в свой список из двенадцати основных пунктов, покрывающих собой почти всю совокупность встречающихся случаев. Может быть, это связано главным образом с тем, что такого рода встречи не всегда легко отличить от встреч, описанных нами в предыдущей главе. Так, например, было в случае с солдатом, павшим в последней войне в Ливии: сообщение от него было, среди прочих, получено вдовой и дочерью полковника Гаскуаня путем автоматического письма. Этот солдат, как и другие умершие, находился на поле боя, как вдруг заметил, что к ним присоединился кто-то еще:
«На незнакомце не было военной формы, так что в первые секунды я думал лишь о том, как сюда мог попасть штатский. Он был похож на араба. Когда же он обернулся и посмотрел на меня, у меня возникло ощущение, будто он взял и сотворил меня заново. Тогда я пал на колени и прошептал:
– Христос, – вложив в этот шепот всю почтительность ребенка.
– Я не Христос, а всего лишь один из Его вестников, – сказал тот, перед кем я пал ниц. – Но Он ждет вас, – добавил он затем.
Он ждет меня!
– Правда? Чем я это заслужил? – спросил я дрогнувшим голосом.
Он поднял глаза на остальных, я же со своей стороны видел только сияющий, льющийся из него свет. Свет наполнил мне голову, словно выжег в ней что-то, что приковало меня к месту так, что я просто не мог сдвинуться. Пока снова не услышал все тот же голос:
– Тем, что пожертвовали собой. Способный на жертву достигает вершины силы.
После все спутывается в памяти, и дальше я уже ничего не помню».
Мы уже видели, что тех, кто только что прибыл в страну смерти, не всегда встречают родственники. Особенно, если это смерть на поле боя или в автокатастрофе. Рассказ, который мы с вами только что прочитали, начинается почти так же, как рассказ о моряке-призраке, постаравшемся помочь другим морякам, в свой черед погибающим в кораблекрушении. Здесь солдат в Ливии сначала всего лишь замечает какого-то незнакомца. Сначала просто удивление: «На незнакомце не было военной формы». Но затем рассказ вдруг делает неожиданный виток, и связано это с взглядом незнакомца: «у меня возникло ощущение, будто он взял и сотворил меня заново». Выражение очень красивое, но красивость не лишает его силы: нам сразу понятно, почему такое впечатление натолкнуло солдата на мысль, что перед ним сам Христос. Однако оказалось, что это лишь один из Его «вестников». Не будем забывать, что греческая этимология слова «Ангел» нам как раз и раскрывает это значение: вестник. О свете рассказ напоминает нам только после этого пояснения, словно и сам свет возникает чуть позже, на каком-то третьем этапе, а не истекает непосредственно от самого вестника.
Осис и Харалдсон также упоминают такую встречу с «религиозной фигурой», как они ее называют, в отчете по исследованиям, проводившимся в двух странах одновременно – в США и Индии:
«Идентификация религиозной фигуры даже для взрослых представляет определенную проблему. Действительно, большинство пациентов видели незнакомца, одетого в белое и излучавшего свет, и эта встреча наполняла их необъяснимым чувством спокойствия и безмятежности. Незнакомца они, соответственно, принимали за ангела, Иисуса, бога, или же, у индусов, за Кришну, Шиву или Дэва. И только в очень редких случаях пациенты вообще не пытались идентифицировать ту религиозную фигуру, с которой они повстречались».
Множество свидетельств об излучаемом в таких случаях свете содержится в двух книгах доктора Муди.
«Свет был сначала довольно тусклым, но его сияние все усиливалось, пока не достигало “неземной” яркости, но и тогда не ослепляло, не било в глаза. Но при этом, – продолжает доктор Муди, – никто из пациентов ни разу не усомнился, что речь идет о живом существе, о существе, излучающем свет. И даже боле того, они уверены, что существо это обладает ярко выраженной личностью, это Личность, Лицо. Лучи тепла и любви, струившиеся к умирающему от этого светящегося существа, невозможно описать словами».
«Одни и те же выражения встречаются в таких свидетельствах снова и снова: “Представьте себе свет, сотканный из абсолютного приятия и совершенной любви”, ”Любовь, излучавшую подобный свет, невозможно ни представить, ни описать”».
В действительности же (и читатель, видимо, это уже заметил) во всех описанных случаях много общего, и при этом каждый случай индивидуален и уникален, поэтому в свидетельствах немало расхождений. Есть свидетельства о том, как умирающий слышит только голос и чувствует некое присутствие. Иногда свет предстает в виде светящегося шара, иногда в виде человека в белых одеждах, тоже светящихся, или же просто человека, окруженного светом. Кажется, что такой опыт напрямую зависит от потребностей и способностей того, кто его испытывает. Вполне возможно, что бывают случаи, когда нам действительно является Христос. Так считает Пьер Моннье, и у меня есть все основания ему доверять. Вполне возможно также, что иногда это один из Его ангелов, или же человек, давно перешагнувший черту смерти и достигший таких ступеней духовной эволюции, что уже и сам излучает свет. Иногда такой свет даже не выливается в какую-то форму с четкими очертаниями: возможно, такими станут наши тела славы на последнем витке эволюции. Механик Том Сэйер однажды в своей мастерской попытался починить грузовик, которым его и придавило; в этом момент он пережил очень яркий опыт слияния с таким светом:
«Сначала это было похоже на далекую звезду, на точку на горизонте. Затем на солнце. Но огромное, гигантское солнце, причем его головокружительная ярость не слепила глаза и не мешала смотреть. Затем он приблизился к этому бело-золотому свету, а потом даже проникся ощущением, что знает его природу. Как будто давнее, запрятанное где-то в глубинах памяти, воспоминание всплыло наружу и постепенно заполонило собою все поле сознания. И воспоминание это было очень личным… ведь это было воспоминание о любви. Кроме того (возможно ли такое?) и сам этот странный свет, казалось, соткан только из любви, ничего другого в нем просто нет. Субстанцию “чистой любви”, вот что он во всем этом видел…
[…] Чем ближе он был к свету, тем сильнее становилось это ощущение, и когда оно, наконец, пронизало его целиком, опыт стал невыразимым экстазом, а его внимание и восприимчивость обострились, усилились, как говорят в таких случаях, “в тысячи и тысячи раз”.
[…] Каждый раз, как Том Сэйер рассказывает о пережитом, на этих самых словах он всегда плачет. Он говорит, что это был опыт всецелой, беспредельной любви».
Похожее свидетельство приводит и И.-К. Хампе:
«И вот тогда возник свет, это был очень яркий свет, белый и лучистый, он просто ослеплял какой-то неземной яркостью и силой. Он наводнил, пронизал собою все мое существо и ввел меня в экстаз, возведя душу до каких-то неслыханных высот. Это невозможно описать словами, я словно влился в божественную сущность, стал с ней одним целым».
Последний пример о явлении светящегося существа мы возьмем из рассказа Джорджа Ричи, юного американского солдата, надорвавшегося и заболевшего от слишком напряженных учений и, после этого, вышедшего за пределы тела. И вот он стоит рядом с кроватью, неподалеку от собственного тела. Постепенно освещение в комнате начинает меняться, свет становится все ярче и ярче, наполняя собой комнату, так, что уже не разобрать, откуда он идет:
«Даже все лампы в доме не смогли бы дать столько света. Да что там – в доме, это было бы не под силу даже всем лампам на планете!»
Но вдруг ему удается обнаружить и источник света:
«Это был Он.
Он так сиял, что невозможно было взглянуть Ему в лицо. Я только видел, что это был не просто свет, но вошедший в комнату Человек. Вернее, от Человека свет и исходил. Я резко поднялся, и, пока я еще вставал, меня поразила мысль, в истинности которой я не сомневался ни секунды: “Ты находишься в присутствии Сына Божьего”.
Казалось, что и сама эта мысль сформировалась где-то вне меня, но это не было спекуляцией или пустым умствованием. Это был особый вид знания, непосредственного и полного. Тогда же я узнал о Нем и еще кое-что. Первое: это самое мужественное существо из всех, что я когда-либо встречал. Если это Сын Божий, то имя Его Иисус. Но… Это был не тот же самый Иисус, о котором я прочел столько религиозных книг. Тот, прежний Иисус был мягкий, учтивый, понимающий, слегка “тронутый”, этакий дурачок. А Тот, Кто явился мне сейчас, был само могущество, явленное в Лице, Лике, Он был старше самого времени и при этом современнее всего остального.
И поверх всего этого, все с той же загадочной внутренней уверенностью, я знал, что этот Человек меня любит. Его Присутствие излучало даже не столько могущество, сколько, прежде всего, безусловную любовь. Поразительную любовь. Любовь, превосходящую мои самые смелые мечтания…».
Похоже, что сегодня уже даже можно утверждать о связи опыта околосмертных переживаний (ОСП) с определенным участком головного мозга. Речь идет не о лимбической системе, как предполагали ранее, а о сильвиевой борозде в правой височной доле. Это фундаментальное научное открытие было сделано почти случайно. Однажды Уилдер Пенфилд проводил осмотр одного из своих больных. «Когда электрический зонд коснулся у пациента одного из участков мозга, у него возникло ощущение выхода за пределы собственного тела; когда же мы простимулировали соседний участок мозга, то у больного возникло ощущение, что он на полной скорости мчится по какому-то туннелю и т. п.». Последующие исследования подтвердили это предположение. Об этом пишет один из лучших американских специалистов по ОСП Мелвин Морзе. К тому же, он отнюдь не сторонник теории, что все вышеописанные опыты и впечатления существуют лишь в голове, в воображении больных людей. Как и многие другие исследователи, он целиком и полностью убежден, что такой опыт не имеет ничего общего с галлюцинациями или с так называемым «модифицированным состоянием сознания». Он уверен, что самой достоверной гипотезой здесь будет – просто признать, что все те, кому удалось избежать смерти, и в самом деле выходили за пределы тела, о чем они говорят все снова и снова. Он также готов полностью согласиться со всем тем, что они утверждают о свете: «Постепенно я пришел к твердому убеждению, что этот свет и в самом деле локализован не в нашем теле, а за его пределами». Особую убедительность выводам доктора Морзе придает тот факт, что объектом его исследования становились в первую очередь дети. И в самом деле, и ученый вполне в этом убежден, эти дети лгать не умеют. Ведь они не читали того, что уже было написано на эту тему.
Поэтому Мелвин Морзе вовсе не упрощает вопроса и не сводит все к редукционистским интерпретациям ОСП. Он считает, что воздействие электрического импульса на сильвиеву борозду и в самом деле влечет за собой выход за пределы тела. Он пишет: «Теперь мы знаем, где находится пульт управления».
Однако, в последней своей книге он делает крайне важное уточнение: воздействием на правую височную долю, прямо над ухом, можно вызвать почти любое из ОСП, кроме одного. Таким путем невозможно достичь встречи с Существом, излучающим свет. И, при этом, похоже, именно такая встреча и становится для человека источником коренных изменений: все, кто пережил подобный опыт, менялись потом сами и меняли свою жизнь.
Вспомним здесь еще раз того механика из гаража, который все время плачет, когда рассказывает свою историю. Такое часто бывает с теми, кто особенно интенсивно пережил опыт Божественной любви. У этого феномена даже есть название: в православной традиции это называется «слезным даром».
3. «что ж ты сделал со своею жизнью?»
Вот тогда-то обычно умирающий и замечает, что от светящегося существа исходит некий вопрос, хотя и передается он обычно не звуком голоса, а напрямую, от мысли к мысли. И вопрос этот, как правило, один и тот же, даже если каждый из тех, кому удалось потом вернуться в жизнь, приводил его на свой собственный манер: «Готов ли ты к смерти?» или «Что ж ты сделал со своею жизнью?
И словно, чтобы помочь тому, кому предстоит сейчас пересечь смертную черту, ответить на этот вопрос, перед умирающим прокручивают что-то вроде фильма, в котором видна вся его жизнь. Этот феномен довольно хорошо известен. Он далеко не всегда связан с выходом за пределы тела, с аварией или катастрофой, и может быть вызван просто серьезным шоком, сильной эмоцией, хотя это и связано обычно с угрозой смерти и страхом перед ней. Вот свидетельство одной девушки:
«Едва представ предо мной, светящееся существо тут же обратилось с просьбой: “Покажи мне все, что ты сделала со своею жизнью”, или что-то вроде этого. И тотчас же стали происходить как бы ныряния в прошлое. Я недоумевала, что же со мной произошло, поскольку вдруг оказалось, что я совсем еще ребенок. Но это было только начало: я словно наощупь пробиралась вперед, от истоков своего существования, год за годом, и вплоть до сегодняшнего дня… Все эти эпизоды следовали в том же порядке, в каком были прожиты в жизни; они казались вполне реальными. Антураж же был такой, как бывает, когда выходишь из себя и видишь мир и вещи рельефно, в цвете. Это не были застывшие картины, все жило и было в движении… Но я и не переживала заново сцену так, как видела ее когда-то глазами ребенка, все было по-другому. Как будто та маленькая девочка была не я, а кто-то другой, как в кино, девочка среди других таких же детей, игравших в зале, одна из многих. И все же это была я и никто другой. Я видела саму себя, видела, как я делаю все то, что делала маленькой; все было как будто на самом деле, я очень хорошо это помню».
Джордж Ричи, юный американский солдат, о котором мы недавно рассказывали, передает свой опыт почти теми же словами; он объясняет, что светящееся существо (для него это сам Христос) знает о нем совершенно все, все его слабости, все ошибки, и при этом продолжает его любить:
«Когда я говорю, что Он знал обо мне все, то в основе этого утверждения лежит феномен, который мне довелось тогда наблюдать. В эту комнату, с Его светоносным присутствием, вошло и еще кое-что: в него вошел каждый эпизод моей жизни. Все то, что со мной когда-то происходило, теперь словно прокручивали передо мной, все было явственно видимо, актуально и реально… Картинки представали в трех измерениях, образы двигались и говорили…»
Он при этом, как и многие другие, замечает, что последовательность событий здесь уже не так важна:
«Уже не ощущалось, раньше что-то происходило или позже… Бывали и другие сцены, сотни, тысячи их, все словно высвеченные этим резким светом существования, в котором времени больше нет. Мне бы понадобились недели обычного времени, чтобы все эти события рассмотреть; но при этом, я не заметила, чтобы успело пройти хотя бы несколько минут».
Фильм о прожитой жизни
Все это, вплоть до деталей, было известно уже довольно давно. Кюре из Арса видел жизнь каждого, кто пришел к нему на исповедь, целиком и в мельчайших подробностях, как бы мгновенным видением, сразу и всю. Картина представала перед ним в неоспоримости своей очевидности, так что порой ему это даже мешало, поскольку не всегда удавалось сдержать свою реакцию, ведь временами ему доводилось разглядеть в прошлом пришедших к нему людей жесты и поступки, вроде бы совсем незначительные, но задевавшие его обостренное чувство справедливости. И тогда ему самому приходилось утешать и ободрять смутившихся таким поворотом исповеди людей. Такой аспект его харизмы, вернее, его паранормальных способностей, всегда казался чем-то невероятным. Такое видение предполагает миллионы аспектов восприятий. Но наш разум не компьютер. Он не может сразу и одновременно все это и зафиксировать, и обработать. И все же такой феномен постоянно встречается во всех рассказах о пребывании на границе «между жизнью и смертью», только в разных вариантах. Иногда людям кажется, что все события удалось увидеть одновременно, в один миг. Иногда же – что они прокручиваются на предельной скорости, в долю секунды. Иногда кажется, что не просто крутят фильм «наоборот», назад, в прошлое, но что «наоборот» сразу задана в таком фильме сама последовательность сцен. Вот одно из тех свидетельств, что приводит И.-К. Хампе:
«Тогда начался фантастический театр в четырех измерениях, спектакль, составленный из бесчисленных образов, воспроизводивших сцены моей жизни. Чтобы понять, о чем речь: раньше я говорил о двух тысячах сцен, но их с таким же успехом могло быть и пятьсот, и две тысячи. В первые недели после аварии я мог припомнить где-то от пятисот пятидесяти до двухсот из них. К сожалению, мне не удалось записать это воспоминание на магнитофон.
Но, если говорить о сути, их количество тут не играет никакой роли. Каждая из таких сцен была законченной и завершенной. “Режиссер”, их снимавший, довольно забавно подошел к своему делу: он так составил “сценарий”, что сначала я наблюдал самую последнюю сцену моей жизни, т. е. собственную смерть на дороге близ Беллинцоны, тогда как последним кадром было самое начало моего существования, т. е. рождение. Каждая сцена прокручивалась от начал до конца. Необычной, даже противоположной обычному, была только сама последовательность сцен. Итак, начал я с того, что заново пережил собственную смерть. Второй сценой оказался мой визит к Готарду…».
Кто-то при этом пересматривает так все сцены, а кто-то – лишь самые главные; одни вглядываются даже в собственное рождение, у других фильм начинается с момента, когда им пять или шесть лет… Но вернемся к смыслу: зачем такой фильм нужен. Вот как размышляет об этом Джордж Ричи:
«Любая мелочь, частность всех этих прожитых двадцати лет была здесь хорошо видима, зрима. Хорошее и плохое, сильные моменты, ошибки и слабости. Сам этот спектакль, вобравший в себя все, всю целостность жизни, ставил вопрос, имплицитно содержавшийся в каждой сцене. Вопрос этот, как и сами сцены, словно бы исходил от этого живого Света, сиявшего рядом со мной:
– Что ты сделал со своей жизнью?
И сразу становилось ясно, что вопрос задан вовсе не потому, что Ему нужно получить на него ответ: настолько зримо тут представало как раз все то, что я со своей жизнью сделал. Во всяком случае, сам этот призыв, совершенный и продуманный до мелочей, шел не от меня, а от Него. Сам я не смог бы вспомнить и десятой доли всего, пока Он мне это не показал.
– Что ты сделал со своей жизнью?
Похоже, сам вопрос был нацелен на ценности, а не на факты: как ты распорядился тем драгоценным временем, которое было тебе отпущено?»
Джордж пытается тогда оценить собственную жизнь:
«Не то чтобы в ней были какие-то особо тяжкие грехи, только эротические картинки да недомолвки, свойственные молодости. Но, хотя в ней не было жутких падений, не было ведь и взлетов. Только бесконечный, слепой и крикливый интерес к самому себе…»
Ему приходят на ум (когда он словно пытается оправдаться) знаки отличия, полученные в скаутской организации, посещение воскресных служб, учеба на медицинском факультете. Но в присутствии Существа, излучающего свет, уже невозможно лгать самому себе: он прекрасно осознает, что делал все вышеперечисленное только ради себя самого.
«Я вдруг понял, что строгим судией, судившим теперь собственные жизненные обстоятельства, оказался я сам. Именно мне они представлялись теперь незначительными, эгоцентричными и бесплодными. Осуждение шло не от сиявшей вокруг меня Славы: в ней не было ни порицания, ни упрека, только любовь ко мне… Наполнившая весь мир Своим присутствием, и при этом с большим вниманием к моей личности… Ожидающая ответа на все еще настоятельный вопрос, звучащий, как опаляющее дыхание:
– Что ты сделал в своей жизни такого, что мог бы сейчас Мне показать?
… Вопрос, как и все, что исходило от Него, имел непосредственное отношение к любви: сколько раз в своей жизни ты любил? Любил ли ты других так, как Я люблю тебя? Всецело? Безусловно?»
Тогда в нем вскипает возмущение, ему кажется, что он попал в ловушку:
«Ведь кто-нибудь мог бы мне раньше сказать об этом!»
Ответ приходит тут же, все так же напрямую: словно мысль Человека, являющего свет, становится сразу его собственной мыслью, в ней опять нет ни капли упрека:
«– Я тебе об этом говорил!
– Каким образом?
– Я говорил тебе всей прожитой Мною жизнью. Я говорил тебе Своею вольно избранною смертью…»
Так Джордж Ричи получил подтверждение, что его учителем был сам Христос. После чего начинается «фантастическое познавательное путешествие, которое он совершит уже вместе со Христом».
Все это, конечно, не ново! Еще евангелист Иоанн повторял это снова и снова: «Бог есть любовь» (1 Ин 4: 7; 4: 16), «Бог есть свет» (1 Ин 1: 5).
Но, когда мы читаем этот или другие, подобные ему рассказы, то вдруг эти слова становятся невероятно конкретными и начинают звучать, как неслыханная новость. Стоит также с великим сожалением признать, что немало богословов столько веков, и ведь с благословения святой церкви, трудились над тем, чтобы выхолостить эти слова и лишить их смысла.
Бог может только любить. Ни проклятий, ни упреков. И в то же время – вся требовательность любви. Даже если признать, что существо, излучающее свет, не всегда сам Христос, эта требовательность остается такой же. Мадам Йоланд Экк тоже расслышала тот же самый вопрос: «Что ты сделала для других?» И, перед силой присутствия возникшего перед ней светящегося существа, она упала на колени. Но, даже будучи христианкой, она не осмеливалась думать (как признавалась мне потом), что это сам Христос, и считала, что это всего лишь Его посланец, «ангел-хранитель», если хотите.
Бог есть любовь, но, чтобы разделить с Ним жизнь, надо еще научиться любить так, как любит Он. В этом и состоит смысл нашей жизни. Джордж ясно понял, что Человек света знал все его слабости и ошибки. Но при всем при этом Он его, Джорджа, любил, всецело и безусловно. Того же самого Он ожидает и от нас:
«Способен ли я любить людей, даже тех, кого хорошо знаю, со всеми их недостатками, – вот что Он у меня спрашивал», – рассказывает один сорокалетний человек, чудом спасшийся в автокатастрофе.
«Он показал мне все, содеянное мною, а потом спросил, довольна ли я собой… Интересовала Его любовь, в ней и был весь вопрос. Тот род любви, который побуждает нас узнать, накормлен ли наш ближний, одет ли, и все это сделать, если ближний голоден или наг», – пытается объяснить женщина, которая едва не умерла от сердечного приступа в ходе хирургической операции.
Другая молодая женщина замечает, что, пока ей прокручивали фильм ее жизни, она уже не видела Светящееся существо. Но при этом все время чувствовала Его присутствие и не прекращала с Ним мысленный разговор, общение с помощью мысли:
«Не то чтобы Он пытался разузнать все, что я сделала, Он итак это прекрасно знал; Он выбирал какие-то отрезки моего существования и как бы оживлял их передо мной, чтобы они заново возникли в моей памяти.
И все это время Он не упускал ни единой возможности, чтобы напомнить мне о важности любви… Он говорил мне, что нужно было прежде всего думать о других, и постараться сделать все, что в моих силах. Но это ни капли не было похоже на обвинительный приговор: даже когда Он демонстрировал случаи, где я вела себя как отъявленная эгоистка, то показывал их лишь затем, чтобы я сделала выводы и кое-что уяснила для себя. Это было не наказание, а урок».
Теперь мы легко сможем понять те утверждения, которые, на первый взгляд, показались нам противоречивыми или противоречащими друг другу. Так, кто-то, например, скажет, что все показанные ему сцены излучали мир и покой, даже если с точки зрения традиционной религиозной морали показали ему грех, и даже смертный грех. А кто-то другой, причем, врач-рационалист, в тех же самых обстоятельствах, наоборот, «почувствовал, что он кругом виноват, что он в ответе за все свои, даже мельчайшие “плохие” поступки». Арно Гувернек так объясняет сразу обе эти точки зрения:
«Здесь перевернут с ног на голову весь привычный нам порядок вещей. Для нашего ума самым важным представляются мысли, поэтому все становится относительным: те мысли, которые нам казались пустяковыми, в глазах Бога оказываются самыми ценными, а поступки, которые нам казались значительными, для Бога оказываются пустяком».
Та же мысль содержится и в еще одном прекрасном тексте, полученном в Италии методом автоматического письма:
«Конечно, наша католическая мораль вполне годится для жизни, и все же, я даже не знаю, как тебе это объяснить, но только здесь ко всему подходят с совсем другими мерками, так что совершенство зависит скорее от какой-то личной чувствительности, а уж никак не от образования или законов».
Эти «совсем другие мерки», видимо, говорят, с одной стороны, о том, что значение имеет одна только любовь, и что порой церковь или церкви изобретают смертные грехи там, где их нет. Это может значить, с другой стороны, еще и то, что педагогика любви, свойственная существу, излучающему свет, нацелена на потребности и способности каждого отдельного человека. Но, в конечном итоге, только любовь и имеет значение.
Именно это показывает «вестник», «проводник», а иногда и сам Христос тем, кому нужно вернуться на землю, чтобы закончить свою миссию. А свидетельство тех, кто окончательно покинул наш мир, в целом и в деталях подтверждает эту основополагающую весть со всеми вытекающими из нее следствиями и выводами.
Вы, конечно, уже заметили, что источником всех этих судебных разборок и приговоров, в конечном счете, оказываемся мы сами. Джордж Ричи в процитированном отрывке хорошо это показал. Однако определенную роль в таком суде все же играет и существо, излучающее свет. Иногда, когда фильм жизни состоит всего из нескольких сцен, именно оно их и выбирает. И когда мы пытаемся внутренне уклониться от правды, не видеть чего-то в себе самих, оно тут же нас просвещает. Вот еще одно свидетельство:
«Меня снедал стыд за все, содеянное мною, ведь теперь я видел все в совершенно ином свете: мне было явлено все, что было нехорошо, все, что я сделал не так. И все это было живо и реально».
Все вышесказанное в точности соответствует христианскому учению о так называемом «личном суде», ожидающем нас сразу же после смерти. Самое распространенное объяснение для него то, что душа здесь сама себя судит, но при помощи изливаемого Богом света. И если некоторые до сих пор представляют себе такой опыт как сцену с возвышающимся троном и восседающим на нем брадатым судией, то пусть они не торопятся обвинять в этом церковь и церковных людей. Точно так же как, если они все еще верят в Деда Мороза и в то, что детей приносят аисты, то это их личное дело, а не повод наброситься на кого-нибудь еще.
Такой суд преследует, на наш взгляд, две вполне конкретные цели. Первая: то, что умершему здесь предоставляется возможность трезво оценить свой духовный уровень, с тем, чтобы среди открывающихся перед ним посмертных путей он мог выбрать тот, который для него действительно окажется наилучшим. И второе: дать ему шанс уже сейчас начать понемногу необходимое очищение. Конечно, это будет долгий процесс, он будет совершаться постепенно, этап за этапом. Однако в основном механизм остается тем же, и это давно заметили те, кто пересекал черту смерти лишь на время и потом вернулся в мир живых:
«Я видел не только все содеянное мною, но видел даже, как отголоски моих поступков отражались на других людях. Все это мне показали не как фильм на киноэкране, нет, ведь я все прочувствовал заново, все сопровождалось чувством… Я обнаружил, что даже мои мысли остались целы и невредимы. Все продуманные мною мысли были здесь. Оказывается, наши мысли не пропадают…»
Все это подтверждают и те, кто окончательно пересек черту смерти. Например, Пьер Моннье:
«Первый круг, в котором живут души после смерти, – что-то вроде “сортировочного пункта”. Там остаются лишь те души, кого присущая им материальная тяжесть удерживает в состоянии, приближенном к земному существованию. Все прочие души поддерживают и направляют духи уже гораздо более высокого уровня, они учат их подниматься в более чистые, возвышенные сферы». Но и те, кто еще не дорос до способности покинуть низменный круг, приземленный уровень существования, не брошены на произвол судьбы. «Им суждена та же эволюция, что и остальным: для них проводится насыщенная и активная миссионерская работа. Но нужно признать, что такие души не будут счастливы: их разъедает сознание собственных ошибок (я имею в виду здесь лишь те ошибки, какие они совершили не случайно, а сознательно выбрав ожесточение сердца). Христос нисходит к таким “находящимся в темнице душам” сразу, как только они освободятся от плоти».
(Здесь явная аллюзия на Сошествие Христа во ад сразу после Его Воскресения, о чем упоминается в апостольских посланиях: в первом послании Петра (3: 19) и в послании Павла к Эфесянам (4: 9).
Все это очень похоже на экзистенциальный фильм. 27 октября 1919 Пьер Моннье так описывает это матери:
«Мы видим, как, приняв зримое обличье, встают перед нами последствия наших поступков и нашего земного влияния. Так мы получаем как бы “кинематографический” урок, если можно так выразиться, который нас задевает, учит и наполняет покаянием и признательностью. У нас появляется также способность прослеживать всю дальнейшую судьбу тех духовных импульсов, которые мы произвели на свет, вживаться в них и проходить с ними весь путь, до самого конца, до последнего их отзвука… О, Мама, какой это урок!»
Да, они часто нам об этом напоминают: что нам придется наблюдать все, даже мельчайшие, хорошие и плохие, последствия всех наших поступков и всех наших мыслей. И тогда, как говорит об этом один из тех, кто лишь на время пересек черту смерти и вернулся обратно: «Как бы мне хотелось, чтобы я не сделал всего того, что сделал, мне бы хотелось вернуться в прошлое и все поправить!»
Но не стоит слишком уж пугаться. Ведь такой пересмотр своей жизни вполне может завершиться вздохом облегчения, примирением с собой. На конгрессе американской организации по изучению состояний, приближенных к смерти, в июне 1989 в Филадельфии выступила Филлис М.Х. Этвотер, акцентировавшая внимание именно на этом аспекте своего опыта. Она заметила, что Филлис вовсе не так уж и плоха: вернувшись к своей плотской оболочке, она была «полна любовью и прощением».
О том же рассказала и Барбара Харрис – и на том же самом конгрессе, и в своей книге. Она рассматривала сменяющие друг друга сцены из ее собственной жизни, как рассматривают кадры в диафильме:
«“Неудивительно,” – думала она, нырнув в самую середину диафильма. Она вдруг ясно заметила, что всю жизнь ощущала себя нашкодившим ребенком, который стоит в углу и знает, что он плохой и ни на что не годится. Теперь же, когда сцены собственной жизни проплывали перед ее взором, она видела, что свою роль играла безупречно. Такой просмотр показал ей, что заниженная самооценка все время рикошетом отдавала по ее взаимоотношениям с людьми, и так тянулось на протяжении всей жизни. Осознав это сейчас, она в тот же миг почувствовала глубокий терапевтический эффект. Словно несколько лет пролечилась у хорошего психотерапевта».
Самым удивительным во всем этом было, пожалуй, то, что при переходе от одного кадра диафильма к другому, от сцены к сцене, в ней постепенно зарождалась чудесная способность: простить саму себя. Любовь и прощение, которые она на себя изливала, словно исцеляли ее от тех ран, которые она сама себе всю жизнь наносила.
В каком-то смысле, досмотрев это фильм своей жизни до конца, Барбара поняла, что повинна в одном-единственном грехе: в неумении любить себя».
Пьер Моннье в процитированном нами отрывке подчеркивает этот принципиальный момент: мы в ответе лишь за те грехи, которые совершили, «сознательно выбрав ожесточение сердца». В своей книге «Чтобы человек стал Богом» я особенно подробно об этом пишу.
Мне хотелось бы еще раз дать слово Пьеру Моннье, поскольку он вплотную подошел к Откровению о самом смысле нашего существования, как его земной части, так и тех этапов, которые нам еще предстоят. Кроме того, его рассказ служит как бы связующим звеном между свидетельствами тех, кто лишь временно пересек черту смерти, и тех, кто действительно умер:
«Когда насильственная или скоропостижная смерть сметает человека с земли, вся его жизнь, во всех ее мельчайших подробностях, пронзает его воспоминания; это прелюдия к тому духовному будущему, которое вот-вот начнется… Довольно быстро возникает осознание духовного существования: в земной жизни ему соответствовало осознание того, что у нас есть душа, – и проявляется оно в форме самых сокровенных воспоминаний; сожалений, угрызений совести, но и удовлетворения от сделанного добра… Вам нужно все это осмыслить и продумать, ведь этот опыт для души так же необходим, как и сама смерть. Это логическое следствие перехода из одного состояния в другое, от него зависит ваша будущая небесная жизнь».
6 августа 1920 он пояснил матери, каким образом происходит такое очищение души на разных этапах:
«Воспоминания роятся, их тут целый клубок… они проходят перед моим мысленным взором, как многочисленные и ожившие картины, и побуждают меня вновь пережить давно ушедшие в прошлое эмоции. Попав в ту сферу, в которой я нахожусь и сейчас, я заметил, что стал более восприимчив к воспоминаниям. Это связано с тем, что наши души, становясь все более свободными и способными к чистоте, должны тщательно выискивать и высматривать все те движения души, за которые им придется дать отчет. В начале, сразу после перехода, такая работа идет, если можно так выразиться, обобщенно и схематично, но затем ее следует довести до конца, уже глубже и тщательнее: вот тогда-то и нужен приток воспоминаний со всеми их мельчайшими подробностями. Это объяснит тебе, почему сейчас мне гораздо легче и естественнее вспоминать те или иные случаи из земного прошлого, чем в самом начале нашего с тобой общения… Час пробил, и когда мы дорастем в своем духовном развитии до того, что уже сможем принять благодать совершенного очищения нашей души перед абсолютной целостностью, тогда в личных воспоминаниях мы вновь переживем все, даже мельчайшие, свои поступки, радуясь им или каясь в них».
Здесь стоит также добавить, что иногда Пьер Моннье дает как бы итоговую картину, пишет о том, что будет, когда человечество как целое, в его совокупности, окончательно пройдет все испытания. И тогда он и в самом деле использует библейскую терминологию и говорит о «Страшном суде», приводит образы «судии» и «престола». Но, однако, и здесь ничто не побуждает нас воспринимать эти образы буквально. Бывают такие предметы, рассказать о которых способна только поэзия. И это нужно хорошо понимать.
Однако и тут я целиком и полностью доверяю его свидетельству. Во-первых, потому, что многие, довольно давно им озвученные утверждения, сегодня нашли самое широкое подтверждение у самых разных исследователей, вне зависимости от их конфессиональной принадлежности. Во-вторых, потому, что, когда он считает своим долгом как-то дополнить или даже переиначить то или иное положение, укоренившееся в церковном предании, он всегда это делает. И наконец, потому, что сама логика этого Страшного суда остается все той же: это логика любви:
«Наконец, души тех, кто всегда отказывался сопротивляться своей собственной природе, своему гневу и эгоизму, одним словом, отказывался любить, будут преданы огню самобичевания и стыда… Они сгорят в нем дотла: “Это – смерть вторая”».
Последним милосердием Бога по отношению к ним как раз и будет: дать им возможность исчезнуть, обратиться в небытие. И значит, традиционного ада нет, и тут мы расходимся с традиционным церковным учением. Но при этом Пьер Моннье и многие другие решительно настаивают на этой «второй смерти».
4. Между жизнью и смертью: туннель и сон
Когда-нибудь пробьет и наш час, так что уже ничто не сможет удержать нас в этом мире, придет пора перейти в мир иной: чтобы тогда не бояться неизвестности, не мучиться страхом, поговорим уже сейчас о самом пространстве перехода, о промежуточных зонах.
Я не начал до сих пор этот разговор лишь потому, что зоны эти очень трудно описать и вычленить в пространстве. Прежде всего, потому, что, похоже, побывавшим там запрещено их описывать, а во-вторых, потому что даже имеющиеся описания звучат у всех совершенно по-разному, и, вероятно, у каждого из нас такое пространство перехода будет сугубо индивидуальным.
Раймонд Муди много раз в своих книгах упоминает своеобразный туннель. В его первой книге такой туннель возникает в сам момент отделения души от тела. Это что-то вроде выхода из тела. Однако во второй книге он приводит многочисленные примеры, когда такой туннель возникал определенно уже после отделения души от тела. Духовное тело уже парит в комнате над плотской оболочкой, и только тогда, а никак не раньше, умирающий чувствует, как его затягивает в этот туннель. Более поздние исследования, в частности, труды Ринга (Ring) и Сабома (Sabom), видимо, подтверждают последнее утверждение. Туннель, по всей видимости, соответствует не столько выходу за пределы тела, сколько переходу из нашей реальности в какую-то другую.
Попробуем разобраться. Когда больной просто выходит за пределы собственного тела, он все еще остается в том же измерении, что и мы с вами. Вместе со своим духовным телом он витает где-нибудь под потолком: мы не можем его видеть, да, но он-то нас видит. С помощью своего духовного тела он видит также и наш привычный мир. Он замечает рисунок потолочных светильников, стрелки на медицинских приборах, косынку на голове склонившейся над ним медсестры… Он может проходить сквозь стены, двери и потолок, но, несмотря на все это, видит он всего лишь наш мир. А туннель, похоже, совсем наоборот, ведет как раз в мир иной.
Слова, которыми его пытаются описать, всегда примерно одни и те же: «длинный темный коридор, что-то вроде водостока», «пустой, в кромешной тьме… безвоздушный цилиндр», «глубокая и тенистая ложбина», «что-то вроде узкого и очень, очень темного подземного хода», «туннель, образуемый концентрическими кругами». Вспомним еще раз библейский образ долины смертной тени.
В такой туннель соскальзывают на огромной скорости, но движение по нему не требует усилий. Не бойтесь, даже если услышите там какие-нибудь звуки, не всегда приятные для слуха: это может быть позвякивание колокольчика, жужжание или неотчетливый гул.
Встреча со светящимся существом обычно происходит как раз на выходе из туннеля, часто это бывает в чудесном саду. И тех, кого мы любили, чаще всего можно встретить, опять-таки, только уже пройдя сквозь туннель. Но в этом пункте нет четких правил. Многие умирающие видели, как к ним подходят те, кого они любили и потеряли, не только не пройдя через туннель, но даже не выходя за пределы тела; чаще всего они при этом все так же продолжают видеть стены своей комнаты, больничный персонал и пришедших их навестить родственников. Просто кроме всего этого, в дополнение к этому, они видят и что-то еще. Мы уже видели, что Элизабет Кюблер-Росс, занимавшаяся умирающими детьми, собрала множество подобных свидетельств. Но то же самое часто случается и со взрослыми. Из подобных рассказов сэр Уильям Баррет, профессор физики в Королевском колледже в Дублине, составил целый сборник.
На основании всех вышеприведенных примеров у меня сложилось впечатление, что те, кто переходит из того мира в наш, уже словно одолевают половину пути. Поэтому умирающий и видит их, хотя сам по-прежнему остается в нашем измерении. Туннель же, напротив, означает кардинальную смену измерения. Такую догадку немного подтверждают случаи, когда выходцев из иного мира видел не один только умирающий. Например, знаменитая история с английской сиделкой Джой Шелл, которая, не имея ни малейшего понятия ни о каких подобных гипотезах, видела пришедших из мира иного родственников или друзей тех людей, за которыми она ухаживала. Однажды она даже узнала двух близких подруг девушки, которая была в агонии: она точно знала, что они уже умерли. Умиравшая девушка сначала вскричала: «Вдруг совсем стемнело, я ничего не вижу», и только после этого заметила, как ей навстречу движутся эти две подруги. Она протянула к ним руки, и Джой Шелл увидела, как подруги где-то с минуту удерживали ее руки в своих. Затем руки упали. Девушка была мертва. Подруги подождали, пока не сформируется духовное тело, после чего все трое покинули комнату.
Здесь туннель оказался втиснутым в это мгновение темноты. Но и этого уже вполне хватит, чтобы заметить полную смену измерения, переход из обыденности нашего мира в мир иной. А Джой Шелл, даже увидев принадлежащих тому миру двух подруг, все же остается в нашем мире.
Но иногда бывает и так, что даже мимолетная встреча с обитателями или вещами из мира иного, хотя и не приводит людей к такому моменту абсолютной темноты, все же вызывает своеобразное оцепенение. Вот как рассказывает об этом один бизнесмен, оказавшийся свидетелем умирания своей жены и успевший разглядеть как формирование ее духовного тела, так и последующее появление трех вышедших ей навстречу светящихся фигур:
«Все эти пять долгих часов у меня было странное чувство, словно я расплющен и исчерпан до дна; словно меня придавили огромным, тяжеленным камнем, и голову, и тело; веки отяжелели, глаза закрывались, клонило в сон».
Это очень похоже на то, что происходило на горе Фавор с Петром, Иаковом и Иоанном, свидетелями Преображения Христа. Евангелие от Луки лучше всего передает атмосферу этого события:
«Петр же и бывшие с ним отягчены были сном; но пробудившись увидели славу Его, и двух мужей, стоявших с Ним», т. е. Моисея и Илию (Лк 9: 32).
Как часто бывает, евангельский рассказ и здесь не придерживается строгой хронологии. Нам уже описали сияние славы Христа и присутствие на горе Моисея и Илии. Как вдруг евангелист словно вспоминает об этой, крайне важной для нас детали: апостолов «клонило в сон». И только после этого «странного чувства» (как назвал его наш бизнесмен, и отчет о котором мы только что привели), только после этого апостолы смогли увидеть Иисуса во славе, а с Ним Моисея и Илию. Только сумев прорваться сквозь этот одолевающий сон, апостолы, не теряя способности видеть наш мир (а значит и Иисуса как его часть), получили доступ, хотя бы частичный, к миру иному и смогли увидеть его обитателей (Моисея и Илию), беседовавших с Иисусом. И только в те минуты, в которые они могли видеть тот мир, они могли видеть и просиявшую славу Иисуса: Иисус ведь и раньше, все время обладал ею, просто глазами плоти увидеть ее невозможно.
Но умирающему лишь ненадолго, лишь на мгновение удается увидеть мир иной. Ему еще нужно перенестись в этот новый мир целиком. Похоже, осуществить это можно разными способами. Некоторые умирающие совершают такое путешествие как бы в два приема. Сначала они выходят за пределы тела, все еще оставаясь в нашем мире, и только потом проходят через туннель и достигают мира иного. Тогда как другие довольно резко вырываются за пределы тела, сразу ныряя при этом в туннель и мгновенно приземляясь на другом уровне реальности.
Я должен вас предупредить: если вдруг вы сделаете, назовем это: ложный старт, то вполне возможно, что через тот же самый туннель вам придется пройти потом еще раз. Муди приводит множество подобных случаев. Ну и один из самых редких случаев: одна женщина рассказывала, что, когда она уже собиралась вынырнуть из туннеля на свет, она вдруг заметила свою подругу, двигавшуюся по туннелю в противоположном направлении. Когда они поравнялись друг с другом, словно на противоположных эскалаторах в метро, та ей объяснила путем непосредственной передачи мыслей, что ее «отсылают» обратно, в наш мир. То же самое произошло затем и с самой женщиной, поэтому-то у нас и есть ее рассказ. Едва она пришла в себя, как сразу поинтересовалась, что же произошло с ее подругой, и выяснила, что у нее была остановка сердца примерно тогда же, когда это случилось и с ней самой. Было бы, конечно, очень интересно узнать, помнила ли об этой встрече и подруга после своего возвращения в наш мир. Муди приводит этот случай в изложении К. Ринга, а он так до сих пор и не смог получить ответ на этот вопрос.
Что же из себя представляет такой туннель? Нужно ли его считать обязательным переходом, единственным проходом между двумя мирами? Какому пространству он соответствует? У умирающих часто возникает ощущение, что они движутся по нему на огромной скорости и чаще всего вверх, к существу, излучающему свет. И все же, при всей видимой согласованности подобных свидетельств, не надо воспринимать их слишком уж буквально. Когда мы «войдем» в такой туннель, пространство и время станут уже иными. Мы вспомним об этом, когда, чуть ниже, займемся географией тех новых миров, куда этот туннель ведет.
Однако, кажется, что есть и еще один способ достичь этих, высших миров, или пройти сквозь этот туннель: во сне. Многие из тех, кого мы любили и потеряли, говорили, что очень часто была у нас возможность пообщаться с ними: во сне. Это подлинные, хотя и временные обретения, настоящее нежное общение, о котором, к глубочайшему сожалению, мы редко помним, просыпаясь.
Пьер Моннье поясняет, что, когда во сне его любимые родители с ним общаются, они попадают не на тот уровень реальности, на котором он находится сейчас, выполняя новое задание Бога, а встречают его в своеобразном промежуточном пространстве:
«Какое же это счастье каждый раз – увидеться с вами!.. Мы все вместе, втроем, прогуливаемся с вами в той сфере, в которую вы можете попасть, когда ваши души вырываются из тяжелых оков плоти. На самом деле вы навещаете меня не в том измерении, где я действительно сейчас “живу”, но нам дарована счастливая возможность и способность возвращаться в те сферы, куда иногда ненадолго могут попадать воплощенные духи, на миг освободившись от своих тел. Об этой святой радости встреч и духовного общения вам говорят все голоса, доносящиеся из иного мира… и все же вы с трудом можете в это поверить! Дорогая мама…, дорогой папа, мне ведь часто доводилось бывать с вами, до тех пор, пока ваш дух со вздохом сожаления не возвращался в свою привычную тюрьму; я каждый раз пытаюсь заронить вам в душу какую-нибудь интуицию, какое-нибудь впечатление, которое пробудило бы в вас воспоминание об этих чудесных встречах. Иногда ведь мне это хоть чуть-чуть удавалось, правда ведь, мамочка, родная?..»
Но по крайней мере однажды один счастливый сновидец не только в точности вспомнил все подробности такой встречи, но и получил почти что доказательство ее реальности. Разговор, начавшийся во сне, продолжился наяву. Однако, нужно сразу оговориться, что тот сновидец был медиумом. Речь идет об одном из последних контактов Беллина со своим сыном, в двадцать лет погибшим в автокатастрофе. Беллину, знаменитому «ясновидящему», с большим трудом и крайне редко удавалось выйти на контакты с собственным сыном, я вам уже говорил об этом феномене и его причинах. В январе и феврале 1972 года вообще вряд ли могла идти речь о каком-то диалоге между ними. Проскальзывали только разрозненные и редкие впечатления: то он расслышал смех сына, то слово «папа»; и это все несмотря на многочасовое вслушивание и предельное напряжение. Устав и почти потеряв надежду, Беллин решает на время оставить попытки и вместе с женой уезжает отдохнуть во Флоренцию:
«Теперь мы стремились только к ясности. Я уже не старался вызвать дух Мишеля. Если честно, я даже надеяться уже не мог на то, какая будет мне дарована милость. Однажды ночью, в нашем отеле на берегу Арно, Мишель мне приснился. Начала сна я не помню, но затем я оказался с ним рядом в машине, как это часто бывало при его жизни; вот только на этот раз я был за рулем, а он просто сидел рядом.
Я сказал ему: Мишель, я знаю, что это сон. Почему, после стольких безуспешных попыток тебя услышать, только в этот вечер нам было дозволено встретиться и увидеться?
Мишель ответил: Неужели ты думаешь, что мы и вправду разлучены? Энергия, которая была моей, вернулась к тебе и маме. Так всегда бывает. Любовь оставшихся оплакивает и зовет уходящих, притягивает к себе хоть малую толику дорогих и любимых, по которым плач, кого им теперь так не хватает. Что-то от них поселяется у оставшихся в мыслях и даже в телах.
Я. – Я и вправду чувствую, что живу теперь за двоих, за тебя и за маму. И у мамы точно такое же чувство. Это и в самом деле так? Я ничего не придумываю?
Мишель. – В один прекрасный день поэтам и тем, чье сердце способно любить, воздастся вполне за их чудесные предчувствия.
Я услышал, вернее, даже увидел его смех, поскольку он повернулся ко мне, и я смог его рассмотреть: он словно весь светился. Его радость покорила меня. Глаза его сияли ясным светом, и свет этот словно переливался в меня. Это было похоже на объятия, на слияние двух душ. Я никогда не забудут этого момента, когда Мишель и я посмотрели друг другу в глаза, за пределами пространства и времени, лицом к лицу.
Я. – Мишель, я даже не могу выразить, как же я счастлив, что могу тебя видеть, что ты так удивительно выглядишь. И мне вдруг начинает казаться, что все не так уж и плохо, что люди, если только они и вправду от всего сердца захотят, смогут найти выход их своих бед.
Мишель меня поцеловал.
Я. – Знаешь, ко мне приходит столько людей, несчастных, в депрессии, словно придавленных горем. Многие подумывают о самоубийстве. Как мне им передать то ощущение радости и красоты жизни, которое я испытываю сейчас?
Мишель. – Ты можешь поделиться с ними силой вновь входить в реку жизни.
Пять часов утра. Я просыпаюсь, и отчетливо слышу, как сам же и говорю с Мишелем. Затем я явственно слышу голос своего сына.
Я. – Объясни; и у меня еще столько вопросов к тебе.
Мишель. – Не торопи истину, папа. Она всегда приходит вовремя.
Я. – Я изо всех сил стараюсь ждать. Многое из того, что ты говоришь, мне кажется странным. Видимо, мне все это снится, и все же: ты здесь.
Мишель. – Жизнь – это одна энергия, а смерть другая, и сон балансирует между ними двумя.
Я. – Ты думаешь, что мы можем с тобой продвинуться еще дальше в таких расспросах?
Мишель: – А ты перестань изводить себя ими, папа. Старайся избегать напрасного и затяжного раздвоения души, ведь энергии, которые ты потратишь за пределами себя, могут так и не вернуться к своему центру. А после от этого всегда бывают провалы в памяти.
Я. – Когда после смерти душа покидает тело, сохраняются ли те блуждающие частицы, которые откололись от нее прежде?
Мишель. – Да. В мире ином даже безумие выливается в эволюцию к максимально возможной здесь гармонии. Душевные катастрофы в том мире уже на давят на судьбу, наподобие ран или искалеченности. Самой большой помехой оказываются те ошибки, которые сознательно были совершены на земле.
Я. – Помехой чему?
Мишель. – Подожди, пап, я сейчас вернусь.
Голос исчез вдали, но чувство счастья осталось».
Смертный сон
Теперь мне хотелось бы поговорить еще об одном сне. Его часто называют «смертным сном». Иногда еще говорят: «спит, как мертвый». Сейчас мы увидим, что на самом деле мертвые не спят. В начале, действительно, бывает определенный период сна, но он вовсе не совпадает с тем моментом, когда нам кажется, что умирающие уснули. На деле же, когда умирающие закрывают глаза, они не засыпают, не теряют сознания, они просто выскальзывают из тела и попадают на такой уровень реальности, где нам уже невозможно проследить за тем, что они делают. И вот на этом-то уровне, и то спустя еще какое-то время после их смерти, и расположен тот «сон», о котором я хочу теперь поговорить. Правда, тут надо заметить, что ведь и сам опыт сна не так уж универсален. Хотя чаще всего его и воспринимают как общее правило. Но тут мы уже совсем отрываемся от той почвы, куда еще можно было попасть благодаря рассказам тех, кто лишь временно побывал в стране смерти. Этот же сон в состоянии описать лишь те, кто и в самом деле умер, окончательно и безвозвратно. В какой-то мере такой сон как раз и будет означать то, что их смерть окончательна. Мы уже видели, что на выходе из туннеля нас ждут иные, высшие миры, но оттуда еще можно вернуться обратно. После же этого сна еще не было случаев, чтобы кто-то вернулся к земной жизни.
Сообщения, переданные убитыми на последней войне солдатами жене и дочери полковника Гаскуана, дают несколько примеров такого сна.
Вот, например, один шотландец, раненый и попавший в плен на Крите. Его не лечили, и после бесконечных страданий он впал в такой абсолютный сон:
«Проснувшись, я обнаружил, что боль прошла и что я на воле. Я подумал тогда, что я, видимо, бежал, и вот прогуливаюсь теперь, в восторге от свободы, но напрочь не могу понять, как же все это произошло…».
Итак, мы с вами уже поняли, что рассказчик мертв, в этом-то и есть смысл его первого сна. Сам же он этого не понял, поскольку по «пробуждении» нашел себя живым. Он чувствует, что ему надо идти, он в каком-то тумане:
«Меня охватила тоска. Ко мне подходили люди и предлагали помощь, и, как только мы начали с ними понимать друг друга, я вдруг почувствовал желание спрятаться от немцев. Это было похоже на пытку. И затем меня нагнали еще какие-то люди, и вот тогда-то я уснул уже настоящим смертным сном, завершающим нашу жизнь и знаменующим рождение новой».
Итак, вы заметили, что для того, кто уже действительно умер, «настоящий смертный сон» наступает не тогда, когда мы закрываем глаза и окружающие констатируют нашу смерть. Речь здесь идет о другом сне, о сне нашего духовного тела. Обратим внимание еще и на то, что люди, которые предлагали там рассказчику помощь, были жителями иного мира.
Похожую историю излагает и тот храбрый моряк, чей рассказ о тонущем танкере мы уже слушали. Обнаружив, что и он сам, и его товарищи, находятся «в глубоких водах», они двинулись в путь. И затем в какой-то момент они заметили, что среди них находится незнакомец в штатском. Так они и дошли пешком до холма и чудесного сада:
«Я устал, засыпал на ходу, и ноги отказывались мне служить. Незнакомец предложил нам отдохнуть. Я опустился на землю, сел прямо на траву и тотчас уснул».
На этот раз ход событий гораздо проще. В действительности, они прожили все это как бы в измененном состоянии сознания. Удивление накроет их лишь по пробуждении. Его товарищи уснули так же, как и он сам, и лишь позднее они постараются собрать воедино свои воспоминания и с помощью незнакомца, такого же моряка, еще до них перешедшего в мир иной, они смогут признать, наконец, что и в самом деле совершили великий переход.
А вот еще один рассказ, на этот раз – польского пилота, сбитого над Францией. То же удивление оттого, что уже не больно, то же удивление, что он чудесным образом спасся от немцев, что их больше не видно, тогда как второй пилот, видимо, попал-таки к ним. То же удивление от того, что французские крестьяне, к которым он обращается за помощью, ему даже не отвечают:
«Я ошарашен. Я не знаю даже, где я. Я прошу, молю, я забыл, что я не верующий. Я прошу о помощи, и мне ее оказывают. Кто-то, очень странный и в то же время чем-то очень близкий нам, подходит ко мне. Он говорит, чтобы я не боялся перемен. Так будет лучше для всех, и я буду очень счастлив в этих землях. Дальше я уже не очень хорошо его понимаю. Мне кажется, что меня взяли в плен. И тогда он объясняет мне, что нет ни тюрьмы, ни тюремщика, и я снова чувствую себя свободным. Тогда он ведет меня дальше и приказывает мне спать. Он касается моих глаз, и я тотчас же засыпаю».
Пьер Моннье также говорит об исцеляющем сне:
«Это что-то вроде беременности, предшествующей новому рождению души: но мы будем там, будем наблюдать за этим сном с нежностью матери, заботливой сиделки, улавливая каждое движение, которое может быть сигналом пробуждения, готовые тотчас же протянуть руки, чтобы его (дух) поддержать, дать ему понять, что его окружает любовь, внимание и симпатия. Постепенно духовные глаза открываются и становятся способными видеть свет: первое ощущение, которое накрывает при пробуждении, это смешанное чувство непоправимости того, что произошло (смерти): душа вспоминает все то, что оставила на земле, все то, что любила, и еще не осознает, что разлуки нет. Сразу же находит она родных и любимых людей, которые уже здесь и уже ждут ее, она их узнает: она чувствует, что нашла здесь радушный прием; сочетание света и ясности согревает и ободряет ее. По милости Божией воспоминания о совершенных ошибках и грехах не тревожат этот сон; лишь потом, постепенно виновная душа осознает, что весь ее болезненный багаж и здесь будет с ней.
[…] Сперва Отец, чтобы принять Свое дитя, высылает ему навстречу вестников Своей любви. Итак, душа в своем новом духовном теле просыпается в незнакомой атмосфере, где само дыхание уже оказывается удовольствием: как когда мы после вдыхания ядовитых паров попадаем на берег, где дует свежий и живой ветерок, и вдыхаем эту свежесть полной грудью. Это облегчение, острое и непередаваемое чувство, что все хорошо, длится долго или не очень, в зависимости от воли Божьей. Душа, получившая в этот момент опыт бесконечной и ни с чем не сравнимой радости, сохранит в себе настойчивое желание вернуться к этому чувству, которое можно охарактеризовать так: “состояние, когда душа, жаждавшая любви, обладает Богом, Который Один только и может утолить эту жажду”. Мы уже никогда не сможем забыть это первое впечатление “небесного счастья”, и это, конечно, милость Божья, ведь такое первое впечатление становится самым мощным стимулом, побуждающим нас к эволюции, необходимой для того, чтобы суметь вернуться к такой “притягательности духа”, если можно так выразиться».
Сила любви
Да, это все тот же «механизм», если можно так сказать, та же божественная педагогика, которую мы можем наблюдать в жизни многих мистиков. Бог дает почувствовать сладость Своего присутствия, ни с чем не сравнимое качество счастья, даруемого Его любовью. И после этого Он удаляется, исчезает, умолкает, скрывается. И тогда душу заполняет боль, столь же тяжкая и невыносимая, сколь велико и неслыханно было счастье. И чтобы вернуть это счастье, душа готова на все: готова вынести любые испытания, вытерпеть любые муки, обнищать до конца.
Столь резкую боль, столь сильное желание, может быть, лучше всего выразил святой Симеон Новый Богослов, один из тех немногих мистиков Восточной церкви, которые позволяют заглянуть в святая святых своего сердца:
«Оставьте меня одного заключенным в келлии; отпустите меня с одним Человеколюбцем Богом; отступите, удалитесь, позвольте мне умереть одному пред (лицом) Бога, создавшего меня. Никто пусть не стучится (ко мне) в дверь и не подает голоса; пусть никто из сродников и друзей не посещает меня; никто пусть не отвлекает насильно мою мысль от созерцания благого и прекрасного Владыки; никто пусть не дает мне пищи и не приносит питья; ибо довольно для меня умереть пред (лицом) Бога моего, Бога милостивого и человеколюбивого, сошедшего на землю призвать грешников и ввести их с Собою в жизнь Божественную. Я не хочу более видеть свет мира сего, ни самого солнца, ни того, что находится в мире. <…> Оставьте меня, я буду рыдать и оплакивать те дни и ночи, которые я потерял, когда смотрел на мир сей, смотрел на это солнце и на этот чувственный и мрачный свет мира, который не просвещает душу, без которого живут в мире и слепые также очами, которые, преставившись (отсюда), будут такими же, как и зрячие ныне. В этом свете и я, прельщаясь, всячески увеселялся, совершенно не помышляя, что есть иной Свет, Который, как сказано, есть и жизнь, и причина бытия… Ныне же, когда Он по неизреченному благоутробию благоволил стать видимым для меня, несчастного, и открыться, я увидел и познал, что Он воистину есть Бог всех, Бог, Которого никто из людей в мире не видел. …Итак, вы, находящиеся во власти чувств, позвольте мне не только запереть келлию и сидеть внутри ее, но даже, вырывши под землю яму, скрыться (в ней). Я буду жить там вне всего мира, созерцая бессмертного Владыку моего и Создателя…».
Такая божественная педагогика необходима даже в мире ином, ведь нам уже не раз тут показали, что и после смерти путь для совершенствования не закрыт!
Вот тут-то мы и подошли вплотную к тому основному пункту, по которому мои последние разыскания и все прочитанные по данной тематике книги принесли что-то совершенно новое по сравнению с теми богословскими знаниями, какие были у меня до того. Должен признаться, что в начале и в течение довольно долгого времени эти новые, открывающиеся перспективы приносили мне только разочарование. Замечу также, что разочарованием они обернулись и для большинства тех, с кем я делился первичными результатами своих исследований.
Как в традиционных христианских конфессиях, так и в исламе с иудаизмом, общепринятым является представление, что, если мы жили «праведно» и были не такими уж «неверными», то после смерти и, может быть, небольшого очистительного периода, на котором мысль обычно не задерживается, нас, словно в воронку, затянет в рай, в жизнь вечную. Скажем также, что для большинства верных, для мистиков чаще, чем для профессиональных богословов, очевидно, что нас и в самом деле так затянет в Бога. Не то что Он поглотит нас, будто мы никогда и не рождались на свет, нет, но вырвет из этого мира и из нас самих, и мы окажемся в божественном свете, в горниле Его любви и счастья, нас введут в Его жизнь и сделают участниками Его божественной природы.
Но постепенно я пришел к выводу, с которым теперь совершенно согласен, даже если он и не вызывает у меня эмоционального подъема: что в этой общей и в целом верной схеме нужно уделить чуть больше внимания этому вроде бы небольшому, но совершенно необходимому периоду очищения. Он явно продлится гораздо дольше, чем мы думали. Именно об этом нам и пытается рассказать традиционное католическое учение о Чистилище, даже если в деталях оно и не совпадают с общепринятыми народными представлениями.
Мы не окажемся сразу в Боге по той причине, что просто не сможем сразу Его вынести. Большинство из нас к моменту смерти к ней еще не готовы. Чтобы суметь жить жизнью Бога, нужно сначала научиться любить Его любовью. Об этом говорит богословие греческих отцов первых веков нашей эры, и западных мистиков, и вся православная традиция. Просто я слишком надеялся, что после смерти, как в сказках, когда злое заклятие теряет силу, мы вдруг проснемся, уже преображенными и очищенными, и что Христос, словно по мановению волшебной палочки, совершит лишь последнее Преображение.
Духовная эволюция продолжится и в мире ином
Теперь я понимаю, почему все не может произойти так, как мне раньше представлялось: ведь то преображение, которое должно совершиться, – чисто внутренний процесс. Бог, несмотря на всю свою Любовь, не может сделать это в нас – за нас, без нашего участия. Никто, конечно, не отменял внутренней движущей силы, всей полноты и подлинности вести об Искуплении, но я уверен, что мы сами должны впустить эту внутреннюю движущую силу в себя, дать ей преобразить нас изнутри.
Основной закон, который легко вывести из всех свидетельств о мире ином, гласит об абсолютном и всеобъемлющем уважении к нашей свободе. Следствием такого абсолютного уважения становится тот факт, что сама наша дальнейшая эволюция, ее скорость, переход с одного уровня на другой, из низшего мира в высший, зависит от доброй воли каждого из нас. И этим все сказано.
Пьер Моннье:
«Жизнь вечная делится на множество этапов, но только от нас зависит, какие из них затянуть, а какие “проскочить”…»
«Вы знаете, что мы продвигаемся по пути, ведущему к Богу, также как мы двигались по земле, и что здесь все зависит от нашего решения. Свободным усилием воли мы можем начать меняться, эволюционировать, и иногда довольно далеко продвигаемся на пути совершенствования. Все, что вы видите вокруг, является лишь отражением того, что происходит на небесах… Это тоже эволюция, которая идет иногда быстрее, иногда медленнее, все зависит от нашей воли, от того, захотим ли мы меняться из послушания Богу, в той любви, которая и сама по себе уже есть непрестанное одухотворение и совершенствование…»
Альбер Пошар обратил внимание на еще один, не менее важный аспект. Пошар родом из Женевы (1878–1934). Он вырос в протестантской семье и с детства интересовался спиритизмом. Он был членом женевского Общества психологических исследований, затем его библиотекарем, а под конец даже президентом. Он был близким другом Леона Дени, а в 1911 г. целый год изучал оккультизм под началом знаменитого Папюса (доктора Анкосса). Свои сообщения из мира иного методом автоматического письма он передал не жене, а небольшому кружку друзей в Голландии. Хотя его послания, на мой взгляд, и не дотягивают до духовной высоты свидетельств Пьера Моннье, Ролана де Жувенеля, Паки или мисс Морлей, хотя они расплывчаты и порой сбивают с толку, тем не менее, это еще одно важное свидетельство. Что же касается обсуждаемого нами вопроса, тот тут Альбер Пошар как раз настаивает на том, что эволюция в посмертном мире зависит от внутренних механизмов души.
Мы остаемся на том этапе, которого достигли, пока он нам интересен. Мы поменяем «уровень» (или «измерение», или «сферу»), только когда предыдущий успеет нам надоесть. И тогда при смене уровня наше тело окажется уже приспособленным к новому состоянию и будет всегда в гармонии с окружающим миром.
«В тот самый момент, когда дух отворачивается от того мира, который покидает… интерес перекидывается на другое, и этим интересом и обеспечивается сохранность инструмента, – т. е. “тела”, – с помощью которого мы сможем получать и выражать впечатления от данного мира».
О том же говорит и Мари-Луиза Мортон. Это еще один интересный образчик такого рода текстов. Мари-Луиза жила в Нью-Йорке. Она потеряла брата и возлюбленного и не хотела жить. При несколько необычных обстоятельствах она втянулась в автоматическое письмо. С 1940 по 1956 она получала сообщения, в основном от этих двух столь дорогих ей умерших. Ее имя часто упоминают среди англо-саксонских реципиентов подобных сообщений. Тогда как она была француженкой, и сообщения приходили к ней сразу по-французски. Вот что она сообщает по интересующему нас вопросу:
«Помогая другому, мы совершенствуемся сами. Это закон прогресса. В мире ином это значит: идти к тем, кому, на наш взгляд, мы можем сейчас пригодиться, интеллектуально или духовно помочь, неважно – в теле они или вне тела, лишь бы мы были способны видеть хотя бы чуть больше, чем они. Одни учатся этому быстро, другие медленно… Когда дух восприимчив, научиться нетрудно, но в таком субъективном деле невозможно никого торопить, у каждого своя скорость духовного совершенствования. Так же как на Земле нельзя, пытаясь помочь цветку быстрее расцвести, раскрыть раньше времени его бутон…»
Конечно, человеку в его эволюции можно помочь продвинуться вперед, но нельзя толкать его вперед силой. Можно помочь ему изнутри, так и поступают Христос и святые, как я попытался показать в своей первой книге. Можно помочь ему и извне, словом или примером. Но любая помощь проходит через человеческую свободу. Это абсолютно логично, и в то же время немного пугающе. Мы так хорошо знаем собственную слабость, потому-то нас так всегда и подмывает поверить в существование волшебной палочки. Христианских богословов точно так же всегда подмывало проинтерпретировать Таинства. Они называли это «объективностью» Таинств, в противовес так называемой внутренней предрасположенности субъекта, которую они назвали «субъективной». Иными словами, если у вас нет сил, чтобы подняться по лестнице, Бог предоставит в ваше распоряжение лифт (Таинства). Конечно, от вас тоже кое-что зависит: вам придется потрудиться войти в лифт и нажать на кнопку. И тогда подъем вам обеспечен.
Я всегда оспаривал такую концепцию Таинств. А все то, что я вынес затем из чтения подобных свидетельств, лишь подтверждало мои выводы, так что мне даже не пришлось пересматривать базисные положения своей богословской концепции. Скорее, наоборот, это побудило меня остаться верным себе и своей мысли, последовательно анализируя все ее итоги и результаты. Так высветилась ценность и роль призыва к совершенству, не всегда совпадающего с принципами обыденной морали. Даже если я не творю зла и делаю немножко добра, до тех пор, пока удовлетворение мне приносят вторичные радости, я останусь их рабом. Конечно, не стоит слишком рваться вперед, т. е. желать перемен, опережающих наш внутренний темп. С другой стороны, это ведь всегда было одним из церковных соблазнов: желание как можно быстрее обратить человека, ускорить его внутреннюю эволюцию. Но это бессмысленно. И невозможно.
Однако великая мысль, высказанная Екатериной Сиенской, всегда звучит в наших сердцах как настоятельный призыв:
«Tanto ci manca de Lui quanto ci ricerviamo di noi: Мы настолько Его (Бога) лишены, насколько все еще привязаны к самим себе».
Иными словами: нет ничего плохого в том, чтобы посмотреть футбольный матч или сходить на концерт, может быть, нам это и в само деле необходимо, но пока мы предпочитаем матч или концерт погружению в созерцание Бога, не стоит мечтать о слиянии с Богом. Бог не будет навязывать нам Свое общество.
Можно высказать эту же мысль и другими словами, ведь, как мы помним, вторая евангельская заповедь подобна первой: пока ты предпочтешь пировать и наслаждаться, оставив своего ближнего прозябать в нужде, ты еще не дозрел до Царства Божьего, не готов разделить в полноте Божественную жизнь.
Ролан де Жувенель, мистик, чьи формулировки бывают просто головокружительны, определяет все необходимые нам в будущей жизни этапы как отдельные жизни в мире ином:
«… невооруженным глазом нельзя прямо смотреть на солнце. Чтобы научиться созерцать божественный свет, нам понадобятся мириады жизней. Планомерно выстраивай свою внутреннюю жизнь…»
Но это оставляет нам надежду. Ведь у этой мысли есть и позитивный смысл. Апостол Павел говорит:
«Мы же все открытым лицом, как в зеркале, взирая на славу Господню, преображаемся в тот же образ от славы в славу» (2 Кор 3: 18).
Святитель Григорий Нисский в IV в. говорил, что мы идем «от начала к началу через начало события, у которого нет конца».
На каждом этапе, уточняет он, мы сполна насытимся Богом. Как раз такой избыток даров и повышает нашу восприимчивость к Богу и готовит нас к следующему этапу.
Итак, если мы верно поняли все вышесказанное, то уже не вызывает недоумения мысль, что мы движемся с разной скоростью. На этой земле, на первом уровне, мы все перемешаны, при том, что уже здесь наши духовные «степени» весьма различны. Это одна из причин, почему страдают лучшие. Но в мире ином каждый довольно быстро достигнет уровня, соответствующего его личной ступени духовного развития. И тогда мы заметим, как сильно может отличаться один человек от другого. Одни помчатся, «как ядра из пушки», если воспользоваться образом, которые привел кюре из Арса, когда его спросили, как нужно двигаться к Богу. Другие поползут, как улитки.
Все эти объяснения были нужны нам для того, чтобы лучше понять те разногласия, какие имеются в свидетельствах о мире ином. Теперь же обратимся уже к самим этим свидетельствам.