Глава 1

Всего за несколько дней до того, как начался этот кошмар, перед ним носились дети, прячась между рядами молодых кленов и высокого папоротника, растущего по опушке рощи. По грязной дороге ехала машина. Джон Гамильтон слышал шум ее мотора, Эмили Джонс, вероятно, тоже слышала, потому что она внезапно закричала:

— Враги!

Дети молниеносно попадали на землю, скрывшись в зарослях папоротника. Джон Гамильтон сделал тоже самое: он знал правила. Он сам и придумал эту игру. Вообще он придумывал все детские игры.

«Неудавшийся отец» — называла его Линда, когда хотела сделать ему больно.

Эта игра возникла в один прекрасный день, тут, в лесу. Тогда он сказал, обращаясь к Лерою Филлипсу: «Подумай, как бы ты себя чувствовал, если бы был зверем. Каждый раз, при приближении человеческого существа, ты бы себе говорил — враги!» Эмили Джонс, главная выдумщица и заводила, тут же отреагировала:

— Теперь мы дикие звери! Все люди наши враги!

Дело происходило ранней весной, и после этого, по предложению той же Эмили, они неоднократно превращались в «зверей», а весь род человеческий становился для них представителем грозного племени «врагов».

Лежа в зарослях папоротника, с удовольствием вдыхая лесные запахи прелой листвы, грибов, Гамильтон почти позабыл про письмо от «Рейнс и Рейнс», лежащее у него в кармане, и предстоящий мучительный разговор с Линдой. И все благодаря детям. Как это часто случалось и в прошлом, они совершили это маленькое чудо.

Глухое урчание машины приближалось. Джон Гамильтон хорошо видел крепкую ножку Анжелы Джонс, высунувшуюся из-под папоротника. А вот Тимми Мерленд и Лерой Филлипс, спрятавшиеся неподалеку, были совершенно незаметны. Откуда-то слева доносилось приглушенно частое дыхание Бака Риттера. Бак был толстым мальчиком и всегда задыхался.

Приближающийся автомобиль был самой обыкновенной машиной из Стоунвилла, направлявшейся либо в Ар-чертаун, либо вверх по этой грязной дороге, мимо его дома.

И тем не менее это уже не была просто машина. Для Джона с его чисто художественной впечатлительностью, для попрятавшихся ребятишек сила их временной уверенности изменила решительно все. И это уже было Неизвестное, Угроза, Враг.

Но тут машина выскочила из-за поворота и оказалась его собственным черным седаном, за рулем которого сидела его собственная жена.

Она сидела в машине одна, и однако же улыбалась чарующей улыбкой «для публики», которую он так великолепно знал.

Простая, искренняя, открытая улыбка, дабы все поняли, какое она простое, искреннее и откровенное создание, и только слегка опущенные уголки губ намекали на то, что эта простота не является результатом наивности, что в ней достаточно нью-йорской изворотливости и находчивости.

Он знал, что она ездила в Питсфилд в парикмахерскую. Она уехала как раз после того, как он получил корреспонденцию в местном почтовом отделении, где всем распоряжалась мать Эмили и Анжелы. И он позволил жене уехать, не обмолвившись ни словом о письме Чарли Рейнса. Надо было Дать себе несколько часов отдыха. Наблюдая за ней, будучи сам абсолютно невидимым, он ясно представлял, что скрывалось под этой раз и навсегда принятой маской: Мадам — Как ее там? — чарующей зрителя своим натурализмом и частыми вспышками «характера», которые возвышали ее над средним уровнем смазливых мещаночек.

Она вышла из салона красоты с этой самой улыбкой, шагала, красиво покачивая бедрами. А теперь, когда чарующая улыбка потеряла всякое значение, она все еще не могла с ней расстаться. Она улыбалась для себя, ибо давно уже сама превратилась в самого главного зрителя.

Неожиданно он почувствовал острую жалость, всегда приходящую в самый неподходящий момент, вызванную больше не любовью, а глубоким пониманием ее натуры.

Линда, подумал он, чувствуя, как у него болезненно сжимается сердце — бедная Линда! Иллюзия легкости, вызванная веселой игрой с детьми, исчезла. Он снова почувствовал бремя своей тяжелой ноши.

Машина исчезла в направлении к его дому. С минуту ничего не было видно, кроме ровной линии папоротниковых зарослей, сверкающих и переливающихся всеми оттенками зелени под лучами полуденного солнца. Потом раздался высокий голос Эмили, неестественно торжественный и слегка таинственный:

— Друзья-звери, бурундук, белки-летяги и лесные курочки, о, лесные жители, слушайте! Опасность миновала! Враг исчез!

Она первой выскочила из папоротника, за нею появились остальные дети: краснолицый толстяк Бак, худой, поджарый, похожий на фокстерьера Тимми, Лерой, зубы которого сверкали на бронзовом лице. Анжела Джонс, волнуясь за свой наряд, тут же принялась снимать самые малюсенькие, почти невидимые простым глазом кусочки пожухлых листьев и травы с джинсов.

Она повернулась к Эмили, ее круглая наивная мордашка была озабочена, ибо она постоянно боялась ударить лицом в грязь и в чем-то уступить своей старшей сестре.

— Что за дурацкая игра. Это вовсе не был враг, а всего лишь миссис Гамильтон. И это все знают!

— Здесь нет никакого обмана!

Эмили помотала своими длинными черными косами.

— Это был враг! Они все Враги!

Она повернулась к Джону.

— Правда, Джон? Все люди, все без исключения, Враги. Отцы, матери, жены, все.

— Конечно,— ответил Джон, сейчас уже испытывая чувство неловкости и неуместности происходящего.— Когда вы звери, они все Враги!

Какого черта он тут делает? Взрослый человек забавляется с кучкой ребятишек, как будто у него нет ёолее важных дел!

— Я — бобр! — закричал Вак Риттер.

— А я старая ондатра! — завопил Лерой.

Тимми .Мерленд, которого природа наградила пронзительным голосом, и он мог перекричать кого угодно, заявил:

— А я большой черный медведь!

Анжела Джонс, заразившись общим настроением, заплясала как безумная, размахивая руками и вытягивая вперед губы:

— А я скунс! Смотрите все, я скунс!

Джон вздохнул:

— Ладно, ребята, мне нужно идти домой.

— Нет! — дружно закричали они,— Нет!

Эмили обхватила его двумя руками за талию:

— Джон, дорогой, миленький Джон, ты же сказал, что мы пойдем вместе купаться!

— Да,—’важно заявил Тимми,— ты нам обещал.

— Ты обещал,— вторила ему Анжела,— так нечестно. Мы все слышали, как ты сказал, что пойдем -купаться.

Лерой Филлипс, страшно застенчивый по натуре, вложил свою ладошку в руку Джона:

— Пожалуйста, мистер Гамильтон.

Джон пробрался через папоротниковые заросли и спрыгнул с насыпи вниз па дорогу.

— До скорой встречи, ребята. Возможно, завтра.

— Завтра! — завопили они,— мы увидимся завтра! Смотри, ты нам обещал!

— Послушай, Вак,— донесся до него возбужденный голос Анжелы.— Я лесная курочка. Или нет, я огромный дятел, с очень большим и крепким клювом.

Джон Гамильтон зашагал к дому.

Дорога была недлинная. Леса, огромные, молчаливые, такие же первобытные, как в то время, когда в них охотились индейцы, протянулись по обе стороны дороги. Он прошел с четверть мили от деревушки Стоунвилл, поднялся на холм, пересек по мосту ручей. Теперь он был почти дома.

Жалость к Линде не проходила. Она мечтала возвратиться в Нью-Йорк. Несомненно, она начнет настаивать.

Линда всегда умела забывать то, что ей хотелось забыть...

Шагая под ласковым солнышком, готовясь к неизбежному сражению, он уже был частично побежден, потому что так и не смог ожесточить свое сердце против жены. И не только потому, что он все еще часто вспоминал ее такой, какой она была или казалась, когда он влюбился в нее. И не из-за того, что у нее никого не было, ни семьи, ни настоящих друзей, несмотря на всю ее игру в дружбу...

Дело было куда сложнее. Главное то, что она была совершенно беспомощна. Когда она грубо лгала,, хвасталась и обманывала саму себя и даже в те минуты, когда с перепоя пыталась убить его, он понимал, что она испытывает адские муки. Ей не хотелось быть тем, чем она была на самом деле. Может, она мечтала стать такой, какой, отчасти с его помощью, воспринималась окружающими: веселой, доброй, отзывчивой и любящей.

Теперь, когда его былая любовь переродилась в нечто куда более сложное, как раз ее одиночество, моральная изоляция и привязывали к ней Джона...

Он прекрасно сознавал, какими это грозит последствиями, но ничего не мог поделать. Линда была Линдой и к тому же его женой. А Джон Гамильтон не из тех людей, которые легкомысленно относятся к своим обязанностям.

По грязной дороге он добрался до поворота. Перед ним, за мостиком, посреди живописного сада с развесистыми яблонями, стоял дом, который десять месяцев тому назад казался ему символом «новой жизни».

Увидев его, он почувствовал искушение: собственно говоря, зачем вообще рассказывать Линде о письме? Почему самому не ответить Чарли Рейнсу, не ставя ее в известность? И сейчас дела идут из рук вон плохо. Но он тут же понял, что это и на самом деле искушение. Рано или поздно она узнает. Ей напишет мистер Рейнс или кто-то другой. Ну и потом уклонение от разговора было бы еще одним шагом вниз. Он твердо знал, что нужно сделать в отношении предложения Рейнса. Если он намерен сохранить самоуважение и не утратить окончательно всякую связь с женой, ему необходимо открыто выложить все карты на стол, независимо от того, как пожелает действовать Линда.

Он постарался вообразить себе предстоящую ему сценy и невольно почувствовал панический страх. Стараясь успокоить себя, он подумал о пятерке детей: Эмили, Тимми, Лерой, Вак, Анжела. Необычные его союзники, которые чисто случайно вошли в его жизнь и сделали так много, что последний год стал для него более или менее терпимым.

И снова обаяние детского общества сделало свое дело.

Он перешел через мостик, обошел вокруг дома и только тут заметил вторую машину, стоявшую возле его собственной, перед старым амбаром для сена, который он превратил в студию.

Он сразу же узнал в ней машину Стива Риттера, отца Вака. Стив являлся владельцем местного кафе-мороженого и в этом году был избран Стоунвиллским полицейским.

Как большинство здешних жителей, Стив сразу же поддался чарам Линды. Она вечно жаловалась на его привычку заезжать к ней выпить пива. «Чего ради я должна изнывать в обществе этих отвратительных зануд?» Но на самом деле, это было делом ее рук. Когда они впервые приехали в Стоунвилл, до того, как она познакомилась с местной знатью, со старым мистером Кейри, молодым Кейри, Мерлендами и Фишерами, постоянная жажда иметь вокруг себя обожателей заставила ее разыгрывать из себя необычайно общительную особу, ищущую дружбы с простыми людьми.

«Заходите в любое время, мы люди не гордые. Поймите, мой муж еле-еле сводит концы с концами, ну, а я его верная жена». Джону с самого начала были ясны все эти штучки, и он страшно стеснялся людей, клюнувших на столь нехитрую приманку. Вот и сейчас, увидев машину Стива, он про себя чертыхнулся, прошел через кухню в общую комнату.

Стив Риттер, высокий малый, хвастающий своим положением местного Дон-Жуана, облаченный в синие джинсы и старую рабочую рубашку, был в комнате один. Он сидел перед специальным столиком, набитым пластинками и магнитофонными лентами.

— Здорово, Джон! Похоже, у вас сотни две этих штуковин. Слушай, эта музыка в один прекрасный день не сведет тебя с ума?

Его внимательный взгляд жителя Новой Англии в одно мгновение, обшарил стены, на которых висели непроданные картины Джона, только что вернувшиеся с выставки в Нью-Йорке. Он не сделал никаких замечаний, но это молчание было красноречивее всяких слов. Джон прекрасно знал, что думает деревня о его произведениях. Для Стоунвилла они были забавной, но безвредной шуткой, такой же, как он сам.

«Этот ненормальный, который бросил хорошее место в Нью-Йорке, чтобы сидеть здесь в этой забытой Богом глуши и малевать нелепые картины, которые никто не желает покушать».

— Я привозил батарею Кейри. Подумал, надо заскочить навестить вашу прелестную жену. Она наверху, наводит красоту, попросила меня подождать.

Смазливая, смуглая физиономия Стива повернулась к Джону. Он смотрел на него с тем снисходительно-заинтересованным выражением, которое являлось обычным для всех обитателей Стоунвилла по отношению к Джону.

— Как поживает мир искусств? Слышал, вы организовали большую выставку в Нью-Йорке? Говорят, она прошла не слишком успешно...

— Да, не слишком успешно,— согласился Джон.

Значит, Линда уже успела всем раззвонить, что его вторая выставка в Денхэмской галерее потерпела фиаско.

Стив потянулся в кресле, далеко вытянув ноги.

— Что ж, приятель, деньги это еще далеко не все. Я всегда так говорю. Вы здоровы. У вас достаточно средств, чтобы время от времени покупать своей хозяйке пару нарядных платьев. Нельзя от судьбы требовать слишком много, верно? А как насчет того, чтобы угостить меня пивом?

Джон принес из холодильника две жестянки пива и поставил их на маленький столик. Когда он разливал пиво по бокалам, он заметил бутылку джина и бутылку бурбона на нижней полке. Не спрятать ли их? Нет, это было бы неудобно в присутствии Стива, да и Линда сразу заметит, что бутылки исчезли. Она тут же поймет, почему он так поступил, и это лишь взвинтит ее без причины.

Самый факт, что он был вынужден принять такое решение, напомнил ему снова бесконечную сложность игры в кошки-мышки, которую он давно уже был вынужден вести с женой. Поднося Стиву пиво, он внезапно подумал: «Интересно, а что бы ты мне сказал, если бы узнал, что в действительности творится в этом доме? Если бы я ему рассказал, он мне наверняка не поверил бы». Ни одна душа не поверила бы. До тех пор, пока не увидели бы Линду собственными глазами.

В есо обязанности входило, чтобы они никогда этого не увидели.

Стив Риттер отхлебнул добрую половину бокала,

— Дорогой, вот это вещь! Пиво, что с ним может сравниться? После пары кружек, поверите ли, нет такой вещи, которую я бы не сделал. Мне кажется; что я даже смог бы рисовать такие картины,, как ваши. Сначала неровные линии идут в одну сторону, потом в другую...

Он замолчал, так как услышал легкие шаги Линды, спускающейся по лестнице.

Вскочив со стула, он ожидающе уставился на дверь. Джон подумал: «Ни дать, ни взять «второй любовник» с комическим амплуа, который по ходу оперетты ожидает появления какой-то красотки».

— Вот она! Вот она восхитительная миссис Гамильтон!

И Линда впорхнула в комнату, свежая, удивительно молодая, одетая в открытое, немного не по возрасту платье, которое, тем не менее, на ней выглядело истинным шедевром портняжного искусства.

Как часто бывало и раньше, Джон Гамильтон поразился притворству своей жены.

Один из этих ужасных деревенских бедняг? Ничего похожего! Стив Риттер был ее самым близким другом. Она двинулась ему навстречу, улыбаясь, протянула обе руки классическим жестом приветливой хозяйки из кинофильмов.

На правом запястье у нее была надета изящная золотая браслетка, которую Джон раньше не видел. По-видимому, Линда купила ее в Питсфилде.

— Стив, как мило с вашей стороны к нам заглянуть! Пожалуйста, простите меня за то, что вам пришлось так долго меня ждать! Поездка в Питсфилд всегда утомляет. И только душ меня спасает. Ох, Джон...

Как будто бы только заметив мужа, она повернулась к нему со специальной улыбкой, которая существовала для него на «публике»,— любящей, слегка жалеющей материнской улыбкой, предназначавшейся непрактичному художнику, витающему в облаках. Одновременно она очень ловко прикрыла левой рукой браслетку, надетую на правую руку, расстегнула ее и опустила к себе в карман.

Выходит, она действительно купила украшение в Питсфилде и, понимая, что такая расточительность неуместна, поспешила спрятать браслетку, чтобы объявить о своей обновке в более подходящий момент.

— Ты уже вернулся? А я была уверена, что ты играешь с детишками.

Она снова повернулась к Стиву.

— Джон такой милый. Он просто живет этими ребятишками. Ваш Вак и все остальные. Стоунвилл должен назначить его каким-нибудь официальным скаутмастером или нечто в этом роде. Садитесь же, прошу вас. Почему же вы стоите?

Стив брякнулся в кресло. Линда тут же присела на его ручку, болтая без умолку, улыбаясь и жестикулируя сигареткой.

Наблюдая за ней, Джон неожиданно подумал:

«Не слишком ли это? Ее глаза излишне блестят. Разве замечание в отношении детей не прозвучало откровенно злобно? По всей вероятности, она уже пила в Питсфилде?»

В то самое мгновение, когда эта мысль мелькнула у него в голове, он возненавидел ее. Он прекрасно понимал, что подобная подозрительность для него не менее мучительна, чем для нее. Но уж коли червячок сомнения проник в мозг, его не прогнать. Вот уже целую неделю, после того, как провал выставки стал очевиден, она находилась на грани. Эти симптомы были ему прекрасно известны.

Стив ушел удивительно скоро, отказавшись даже от второй порции пива. Линда проводила его до дверей кухни.

— Как жалко, что вы так спешите. Но вы мне обещайте в скором времени заглянуть еще раз. Да, Стив?

В комнату доносился воркующий, нежный голос Линды. Наконец хлопнула входная дверь. Но Линда вернулась не сразу. Она наверняка стояла на пороге, махая на прощание рукой.

Держа в руках стакан пива, Джон присел на ручку кресла. Неожиданно он подумал с паническим страхом, что, возможно, наступает самый важный момент в его жизни. Если только позволить сейчас Линде взять над собой верх, поверив ее коварному притворству, ложному смирению, если пожалеть ее, он сам будет конченым человеком.

Великий Боже, только бы она не начала пить!

И тут же одернул себя:

«Что с тобой? Или ты вздумал притворяться, что сожалеешь о жене? Или же на самом деле ее боишься? Неужели ты так близок к полному нервному истощению?»

 

 

Глава 2

Он услышал, как машина Стива проехала мимо студии. Линда возвратилась. Во рту у нее была сигаретка, лоб забавно морщился.

— Господи, эти несчастные нудные слухи! Что я такого натворила, что они преследуют меня?

Морщины на лбу разгладились, она улыбалась милой, мягкой улыбкой:

— Дорогой, тебе пора пойти переодеться. К шести часам мы должны успеть к Викки на день рождения.

Он совершенно забыл об этом приглашении на вечер к Викки Кейри. Почему всегда находится какая-то мелочь, которая еще больше ухудшает положение вещей? Не отложить ли в таком случае разговор? Нет... К черту эту вечеринку!

— Джон, дорогой, взгляни на меня!

Линда дотронулась до его руки, а потом, подобрав руками полы юбки, проделала перед ним пару пируэтов.

— Я тебе нравлюсь? Что ты скажешь про мою при-, ческу?

Едва заметная хрипота в ее голосе, сказала ему все, что следовало. Это уже началось. Теперь он был уже уверен. Внезапно он почувствовал, что безумно устал. А она принялась танцевать вокруг убогой старой мебели.

— У мадам Элен появилась новая девушка. Сегодня она впервые меня причесывала. Сказала, что обнаружила у меня несколько седых волосков.

Линда опустила полы своего платья, и оно красивыми складками упало на пол. Она подошла к мужу.

— Дорогой, ты их видишь? Посмотри, неужели их трудно найти? Вот тут.

Она подняла руку к виску.

— Не могу, просто не могу с этим примириться. Ведь это солнце, верно? Ведь, не правда ли, летом волосы всегда выгорают?

Да, он различил несколько волосков. Они были почти невидимы, но все же они были. Так вот оно что... Всего лишь пустяшное замечание неделикатной девицы — и Линда переполошилась. Вот почему она. так кокетничала со Стивом. Обвиняла эту мастерицу, стараясь успокоить себя. Он всегда прекрасно ее понимал. И почему же, понимая ее, он до сих пор находил все это таким трогательным? Другие женщины тоже седеют. И их не надо утешать, обманывать, поддерживать...

— Твою девицу следует рассчитать,— сказал он небрежно, все превращая в шутку,— а когда у тебя появятся седые волосы, я их съем!

— Ох, ты бы их и не заметил. Ты слишком не от мира Сего. Но она точно сказала, что обнаружила несколько волосков. Не много, а лишь несколько.

Линда пожала плечами:

— Впрочем, что тут особенного? Мне 29 лет. Многие женщины становятся совершенно седыми еще до 30-ти.

Ей было 33. Однажды он видел ее метрику, и она об этом знала. До того, как она сумела бы затащить его в далекое царство иллюзий, он вытащил из кармана письмо.

Поскольку несчастья все равно не избежать, совершенно теряло значение, как он его преподнесет.

— Линда, я получил письмо от Чарли Рейнса.

— Только подумать! И что же он пишет?

Он протянул ей листок:

— Хочешь прочитать?

Он позабыл, как она ненавидела свои очки для чтения. Но когда услышал ее «Нет, лучше ты мне его почитай»,— сообразил о своей оплошности.

Непослушными пальцами он расправил бумагу и сказал:

— Оно длинное, Чарли иначе не может,— и принялся читать:

«Дорогой Джонни!

Как идет жизнь в далеком изгнании? Не думай, что мы тебя позабыли. Мы о тебе все время думаем. Во-первых, я должен сообщить, как мы все переживаем из-за выставки в Денхэмской галерее. Мы, конечно понимаем, что половина критиков просто не понимает, о чем говорит, и они напали на тебя только потому, что твоя первая выставка, когда ты был еще с нами, имела такой огромный успех. Но нам понятно, что ты должен быть страшно разочарован, хотя бы в финансовом -отношении, поскольку совершенно ясно, что какое-то время ты будешь зависеть от того, как долго будут распродаваться твои полотна.

Надеюсь, ты нас всех достаточно хорошо знаешь, чтобы понять, что мы ни в коей мере не являемся обществом милосердия. С другой стороны мне не хотелось, чтобы ты посчитал меня этаким Мефистофелем, поджидающим того момента, когда ты «ослабеешь», чтобы начать тебя искушать. Но случилось так, что врачи заставили Н. С, уйти в отставку с поста главы художественного отдела. Пару недель мы напрасно подыскивали подходящего человека, который мог бы его заменить. Сочетание первоклассного художника и первоклассного коммерсанта — большая редкость, и хотя ты думаешь, что здешняя атмосфера связывает твою творческую инициативу, мы по-прежнему считаем тебя одним из наиболее выдающихся мастеров в нашем деле.

Итак, Джонни, перейдем к делу. Это письмо является нижайшим поклоном и просьбой о твоем возвращении к нам. Мы, естественно, тебе предлагаем ставку старины Н. С. плюс регулярные вознаграждения и т. д. В общем и целом это будет примерно в два раза больше того, что мы тебе платили. Видит Бог, я не хочу совать нос в твои личные дела, но нам всем кажется, что после десяти месяцев ты мог немного утомиться от нищенского рая в шалаше. Кстати, в- деревнях есть еще шалаши? Мы надеемся, что ты не откажешься вернуться в семейство «Рейнс и Рейнс», которое так и не переставало считать тебя «своим».

Обдумай данное предложение, Джонни, и дай нам знать как можно скорее.

Лично от себя могу добавить, что я считаю вполне возможным, чтобы время от времени ты отрывался от административной работы, дабы всерьез заняться творчеством. Надеюсь, что в ближайшем будущем мы увидим тебя у нас в конторе.

Наилучшие пожелания Линде. Искренне твой...»

Читая письмо, он намеренно прогнал из головы всякие мысли о жене, стоявшей у камина. Он заставил себя сосредоточиться на действительно важных вещах. Несмотря на нападки критиков, на то бремя, каким сейчас для него была Линда, он все равно постепенно добивался успехов в своем творчестве. Именно поэтому его возвращение в деловую атмосферу чисто коммерческого предприятия «Рейнс и Рейнс» уничтожило бы в нем то единственное, о чем он беспокоился. И не менее важное соображение: Линде в Нью-Йорке было бы гораздо хуже, чем в деревне. Она-то об этом безусловно позабудет, потому что ей здесь надоело и она уже давно разыгрывает роль высланной мученицы. Но новая безнадежная попытка потягаться со всякими миссис Рейнс, Паркинсон и другими шикарными и избалованными женщинами на Манхэттене погубит ее.

Доктор Мак Аллистер, единственный человек, с которым он был вполне откровенен, в этом вопросе был очень тверд.

— Поскольку Линда не желает обратиться ко мне в качестве пациентки, Джон, я могу высказать лишь мнение, основанное на наблюдениях. Но я тебе заявляю с полной ответственностью, что если ты ее не увезешь прочь от этой мышиной возни, через пару лет она превратится в безнадежную алкоголичку.

Положив письмо на стол, он впервые посмотрел на жену. Он ожидал бурного взрыва, даже думал, что она не даст ему дочитать до конца. Но как часто случалось и в прошлом,, он обманулся. Она закурила новую сигарету и стояла очень спокойно, наблюдая за ним, с видом человека, давно уже утратившего всякую надежду и смирившегося со злым роком.

— Значит ты меня понимаешь?

— Конечно понимаю. Ты знаешь, что можешь писать, Критика этого не отрицает. И ты хочешь творить. Ничего другого ты не желаешь. И только об этом ты беспокоишься.

— Я не мог бы вернуться, Линда. Разве если бы мы голодали, но до этого пока не дошло. У нас достаточно средств для того, чтобы прожить так, как мы сейчас живем, еще лет пять, самое малое. Ты это прекрасно знаешь.

Она не возражала, и вся его прежняя, лишь частично нарушенная привязанность к ней, нахлынула на него. Он подошел к ней и положил ей руки на плечи:

— Возвращение назад означало бы конец, ты ведь это понимаешь, верно? Ты видишь, какое это коварное письмо. Чарли-то великолепно знает, какую он мне предлагает работу. По 24 часа в сутки без передышки! А еще говорит о возможности всерьез заниматься творчеством! Между делом творчеством не занимаются. Я завтра же поеду в Нью-Йорк и все объясню. Чарли-то меня пойдет.

Он никак не мог поверить тому, что вопреки своим ожиданиям ему удалось говорить с ней совершенно откровенно.

— Вообще-то я принял решение еще тогда, когда уехал из Нью-Йорка. Ты ведь понимаешь, да? Мы тогда решили вместе, ты в такой же мере, как и я. Ты понимала, что это правильно. Не только для меня, но и для тебя. Ты...

— Для меня?

Неожиданно ее тело напряглось:

— Как это — для меня?

— Ты была так же сыта Нью-Йорком, как и я. Ты..»

— Я сыта Нью-Йорком? Ты в своем уме? Да в Нью-Йорке была вся моя жизнь!

Он почувствовал, как только что обретенное хрупкое чувство покоя исчезает.

— Не было ни одного часа, да что часа? Не было ни одной минуты, когда бы я не мечтала, что каким-то чудом, благодаря непредвиденной случайности, все это закончится и я снова окажусь в своей квартире, с моими друзьями, где я могу вести привычную мне жизнь. Я ничего не говорила. Я старалась, чтобы ты ничего не заметил. И сейчас я ничего не намерена говорить. Но когда ты заявляешь, что это сделано для меня, что только из-за меня ты затянул нас сюда...

— Линда, я же не говорил, что только из-за тебя. Я сказал...

— Не все ли равно, что ты сказал, это не имеет значения.

Ее нижняя губа дрожала.

— Я сама не иду в расчет. Я всегда это знала. Я всего лишь домохозяйка, я нужна, чтобы готовить пищу, поддерживать порядок. Это женские обязанности, не так ли? Ты уходишь, чтобы на целый день запереться в этом мерзком сарае и рисовать свои картины, тебя нет, ты где-то, один Бог знает где, в своем собственном мире. А потом, когда у тебя появляется хоть одна свободная минуточка, когда мы могли бы побыть вместе, что-то сделать, когда бы ты мог меня хоть как-то побаловать, ты либо сидишь здесь, запуская этот магнитофон, или уходишь в этот проклятый лес с проклятыми детьми, как, как...

Она неожиданно упала в кресло, закрыв руками глаза.

— Ох, черт возьми, черт возьми!

— Линда!

Он снова позволил себя обдурить! Возникшая было привязанность к ней исчезла. Он устало посмотрел на жену, почти ненавидя.

— Ты воображаешь, что умеешь рисовать! — она говорила хриплым от злобы голосом, не отрывая рук от лица.— Есть кое-что, о чем я тебе никогда не говорила. Я поклялась, что никогда не проговорюсь. И сейчас мне не следовало бы говорить. Ты не умеешь рисовать. Ты совершенно никуда не годишься. Все об этом знают, не только критики, решительно все. Спроси любого жителя в Стоунвилле. Любого! Они все смеются над тобой. И надо мной тоже. Вы, говорят они, такая очаровательная, такая умная...

Она вскочила с места, как марионетка, которую только что дернули за веревочку. Не глядя на него, спеша высказать все, что ей казалось наиболее обидным, она стала бегать по комнате.

— Вы такая очаровательная, такая привлекательная. Чего ради вы себя связали с этим ненормальным, с неталантливым олухом, который тянет вас на дно так же несомненно, как то, что мы стоим тут...

Слова, мертвые, затхлые слова, которые он уже слышал от нее десятки раз, били по нервам, как удары хлыста.

— Я могла бы выйти за многих других мужчин. За Джорджа Краснера. Я могла бы выйти...

Теперь она была возле бара. Небрежно, как бы не сознавая, что делает, она потянулась к бутылке с джином.

 — Линда! — крикнул он.

Она не обратила на него внимания.

Он повысил голос:

 — Линда!

Она выпрямилась, лицо ее перекосилось от ярости:

— Почему ты на меня орешь?

— Перестань,— сказал он,— ради Бога перестань!

— Перестать? — Что перестать? О чем это ты говоришь?

— Линда, пожалуйста. Ради меня, сделай милость. Не начинай этого! Это не поможет!

Теперь ее лицо было воплощением недоумения и даже возмущения.

— Великий Боже! Уж не обвиняешь ли ты меня в том, что я собираюсь выпить? Я просто навожу порядок в баре.

Он ничего ей не сказал, стоял, опустив руки по швам.

— Я права?

Она слегка повысила голос:

— Так вот как ты намереваешься оправдать самого себя? Полагаю, ты скажешь, что я выпила в Питсфилде только потому, что какая-то глупая невежественная девка сказала ерунду про мои волосы. Ох, ты же такой умный! Так вот, слушай меня: я уже забыла и вкус вина, не пила несколько месяцев. Прежде всего потому, что в жизни своей не выпила больше пары коктейлей, когда меня приглашали на вечера...

Она ненатурально захныкала и побежала к нему, чтобы зарыться у него на груди.

— Помоги мне, Джон, дорогой! Помоги, я тебя умоляю!

Это был настоящий крик души. Он почувствовал, что Линда совершенно искренна в своем отчаянии. Она не играла. Но в тот момент, когда он обнял ее за талию, единственно, что он почувствовал, была паника животного, попавшего в западню.

— Это не принесет никакой пользы,— говорил он, глядя ее по голове.— Возвращение в Нью-Йорк ничего бы не изменило.

— Я так боюсь!

— Знаю.

— Я ведь не хотела говорить все эти отвратительные вещи, Джон. Я не хотела.

— Знаю.

— Это неправда. Честное слово, я все это выдумала. Ох, Джон, если бы ты мне помог...

В нем проснулась надежда. Или иллюзия надежды? Почему бы ему не помочь?

Он сказал:

— Если бы ты посоветовалась с Маком Аллистером...

Он почувствовал, как она задрожала.

— Нет! — сказала она,— ты не можешь этого сделать. Ты не можешь причинить мне такой неприятности. Ты не допустишь того, чтобы меня заперли...

— Линда, ты прекрасно понимаешь, что об этом нет и речи. Мак? Он же наш старый друг, он все поймет.

— Нет, не говори мне об этом, нет!

Она отпрянула от него и отпустила его рубашку.

— Честное слово, я совершенно в порядке! И, дорогой, я так сожалею. Как только я наговорила столько гадостей? Конечно, я понимаю, что ты должен отвергнуть предложение Чарли Рейнса. Нам тут лучше. Нам обоим тут лучше. И я немного выпила. Всего один стакан. Один-единственный. Даю тебе честное слово. Но все отлично. Тебе не о чем беспокоиться.

Она отошла, улыбаясь ему, ее огромные зеленые глаза заполнились слезами.

— Все дело в том, что мне надо свыкнуться с этой мыслью. Разве ты не видишь? Обрушить на меня такое... Это же нелегко. Если бы ты действовал иначе, вел бы себя потактичнее...

Ее рука потянулась к его шее и начала ее ласкать. Она уже разыгрывала новую сцену, изображая из себя любящую жену, которая вела себя немного неразумно и слегка погорячилась, потому что муж не проявил достаточно чуткости.

Даже сейчас она знала,. как обвести его вокруг пальца.

— Дорогой, тебе надо скорее переодеться. Мы должны спешить на вечер к Викки.

— Мы идем вместе?

— Сейчас я не могу.

— Но ты должна пойти. Иначе я тоже не пойду!

— Один из нас должен пойти. Иначе что она подумает? Ведь это день ее рождения. У нас приготовлен для нее подарок. Передай ей мои поздравления и пожелай всего наилучшего, объясни, что у меня разыгралась мигрень. Я немного полежу. Скоро я буду в полном порядке.

Он стоял напротив стенного бара. Машинально его взгляд остановился на бутылке с джином.

Линда заговорила быстро и настойчиво:

— Верь мне, Джон. Поверь мне хотя бы разок. Если бы ты только знал, как для меня важно, чтобы ты мне верил!

И снова — крик ее души. И дилемма. Если он сейчас позвонит Кейри и предупредит, что никто из них не сможет прийти, он обидит Линду явным недоверием. Но если он оставит ее одну в доме...

Он повернулся к жене. Лицо у нее было слишком честное, лицо маленькой девочки.

— Она знает про мои мигрени, все знают. Скажи ей, что я не позвонила, потому что до последней минуты надеялась, что мне станет легче и я все же смогу к ним приехать.

Разве он не должен ей верить? Если после такой откровенной просьбы о помощи он все же выскажет ей недоверие, это будет равносильно признанию полной несостоятельности их брака.

— Ты и правда думаешь, что мне следует к ним пойти? Ты этого хочешь?

— Да, да... Не бойся, я не буду... даю слово...

— О’кей, где же подарок?

— Наверху, в спальне. Все красиво завернуто и перевязано ленточкой. Я сама это сделала.

Теперь улыбка у нее была счастливая, по-детски беззаботная. Она обняла его одной рукой. Они двинулись вверх по лестнице. Джон вспомнил, как три дня назад они вместе выбирали в антикварном магазине поднос для Викки. Завернула его в бумагу и завязала ленточкой продавщица, бумага была нарядной, они предупредили продавщицу, что это подарок...

Они поднялись в спальню, и Линда прилегла на. кровать. Джон сбросил рабочую одежду, принял душ. Когда он вернулся из ванной, Линда лежала, закрыв глаза. Он надел белую рубашку, завязал галстук, достал выходной костюм. Когда он уже причесывался перед зеркалом, она негромко позвала:

— Джон, Джон, дорогой...

Он положил щетку на туалет и подошел к жене. Теперь глаза у нее были широко открыты, она протягивала к нему обе руки.

— Поцелуй меня, Джон.

Он нагнулся. Она обвила его обеими руками за шею и прижалась губами к его губам. Поцелуй был долгий, страстный. Все впечатление портило то, что от нее довольно сильно пахло алкоголем.

— Я очень сожалею, Джон.

— Все о’кей!

— Я так хочу, чтобы ты был счастлив... Это единственное, что меня волнует в жизни: чтобы ты достиг всего того, чего тебе хочется. Все остальное неважно.

— Конечно, Линда.

Ее руки все еще обвивали его шею, губы скользнули по щеке.

— Дорогой, если они обещают в два раза больше, чем ты получал раньше, это будет почти 25 тысяч, верно?

— Пожалуй.

Она засмеялась.

— Грандиозно, ничего не скажешь!

Взъерошив ему волосы, она отпустила его.

— Я немного полежу, отдохну, а потом приготовлю себе чего-нибудь поесть. Не торопись домой. Я не хочу, чтобы беспокойство обо мне испортило тебе вечер. Передай им всем от меня привет. Скажи, что я ужасно огорчена.

— Непременно.

Он двинулся к двери.

— Дорогой,— крикнула она,— ты позабыл поднос. Который я так красиво завернула в завязала.

 

 

Глава 3

Он сел в старенький черный седан, положил рядом поднос, завернутый в золотистую бумагу с нарядной розеткой из золотой ленты, и поехал по заросшей сорняком дороге к шоссе.

— Я не должен беспокоиться,— твердил он себе. Уже давно волнения и тревоги стали его основными врагами. Они лишали сил, приводя к тому, что с каждым разом он был все менее способен бороться с трудностями, когда они вновь приходили.

Присутствие на этом дне рождения само по себе было для него тяжелым испытанием, которое усиливалось постоянной тревогой за то, что Линда может выкинуть дома...

Возможно, у нее и в мыслях не было ничего такого. Вполне вероятно, что вернувшись домой, он найдет ее в абсолютном порядке. И раньше случалось, что ей удавалось взять себя в руки даже после того, как она начинала пить.

Привычка постоянно ожидать чего-то плохого крайне изматывала его.

Викки и Бред Кейри жили на краю озера Шелтон, которое считалось наиболее привлекательной частью Стоунвилла. От старого фермерского дома Гамильтона жилище Кейри отделяло около мили по пологой дороге, проложенной через лес.

Бред был единственным сыном мистера Кейри, владельца одной из старейших «семейных» бумажных компаний в Новой Англии. Он работал на фабрике в качестве заместителя директора, ну и будущего наследника. Пять лет назад Бред женился на Викки, богатой девушке из Калифорнии.

Хотя Стоунвилл находился в центре зеленого йоркшира, излюбленного места отдыха нью-йоркцев, в нем было еще поразительно много совершенно «диких уголков». Старый мистер Кейри жил здесь множество лет и прочно закрепил за членами своего семейства звание местной аристократии, кроме них и Фишеров, живших здесь наездами, единственными людьми, претендовавшими на высокое положение в обществе, были Гордон и Роз Мерленды, родители Томми, которые совместно писали исторические романы, неизменно попадавшие в категорию «бестселлеров». На зиму они уезжали в Европу. Если Фишеров не было в Стоунвилле, сборище у Бреда и Виктории неизменно состояло из старика Кейри, Мерлендов, а после приезда Гамильтонов, Линды и Джона.

Такое ограниченное число участников, по всей вероятности, и превратило компанию в столь тесный кружок. Мерленды были исключительно заинтересованы в Кейри, а Кейри в Мерлендах, старый же Кейри — в обоих семействах. И постепенно то же случилось и с Линдой.

Такое сближение не на шутку беспокоило Джона. За исключением Викки и Бреда, людей простых и- отзывчивых, компания Кейри была не для него, а он сам не для них. Старик Кейри ему казался скучнейшим тугодумом, а Мерленды — недалекими и высокомерными ничтожествами. Однако для Линды тот факт, что они приняли ее, имел колоссальное значение. Это придавало ей дополнительное чувство безопасности и уверенности, которое ей было так необходимо. Вот уже почти полгода она была неразлучна с этими людьми. Однако Джон понимал, что эта дружба висит на волоске. Если бы кто-то из Кейри, особенно чувствительных к показной стороне жизни, заподозрил истину, они бы в одно мгновение вычеркнули ее из списка своих знакомых. А если бы это случилось...

Проезжая мимо пустого дома Фишеров по бесконечной аллее из старых кленов, удивительно прекрасных в розоватом свете заходящего солнца, Джон снова почувствовал почти физическое ощущение страха и беспокойства. Вот уже два раза ему приходилось прибегать к мигреням Линды, дабы объяснить ее отсутствие. Пройдет ли это в третий раз? Особенно учитывая день рождения хозяйки? Компания Кейри исповедовала культ «дней рождения», и Линда, которая исключительно быстро разбиралась в слабостях и причудах других людей, вот уже больше недели не переставала готовиться к этому празднику,

— Викки, дорогая, твой день рождения! Я просто на могу дождаться! Для меня это событие огромной важности. После этого я буду себя чувствовать равноправным членом вашего кружка.

Джон свернул на шоссе, которое огибало озеро, и вскоре уже подъезжал к засыпанному гравием месту для стоянки машин у дома Кейри. Кадиллак старого Кейри уже виднелся у самого края возле бьюика молодого Кейри и их старой машины с откидным верхом. Но мерседес Мерлендов недавно возвратившихся из «набега» в Германию, еще не появился.

Джон вышел из машины, держа под мышкой поднос, и нажал на дверной звонок. И тут он услышал громкое треньканье у себя за спиной. Он обернулся и увидел Лероя Филлипса, исключительно опрятно выглядевшего в белой рубашке и серых шортах. Он появился на велосипеде под каменной аркой ворот. Родители Лероя, работавшие у молодого Кейри, считали, что согласно этикету их чадо не должно мозолить глаза хозяевам. Джон никогда до этого не встречал Лероя в доме Кейри. Маленький мальчик ловко подкатил к самому крыльцу и поднял вверх улыбающуюся мордочку:

— Здравствуйте, мистер Гамильтон!

— Здравствуй, Лерой.

Смутившись, Лерой уставился на ручки своего велосипеда:

— Мы ходили купаться. Все вместе. Эмили, маленькая Анжела, Вак и Тимми.

— Правда?

— Да,— и Лерой искоса посмотрел на Джона из-под черных ресниц.

— У Эмили и Анжелы есть секрет,

— Что за секрет?

— Ужасный секрет. Вы думаете, они мне сказали, мистер Гамильтон?

— Могли бы.

— Они знали, что ни за что не расскажут. Тимми-то хорошо, ему отец подарил космический костюм. Вот он и сказал, что если девочки расскажут ему свой секрет, тогда он даст Ангеле померить этот костюм. Но Анжела не согласилась. Она сказала...

Дверь отворилась. Алонсо Филлипс в черных брюках и белой куртке дворецкого возник на пороге. Он дружески улыбнулся Джону.

— Добрый вечер мистер Гамильтон!

Заметив сына, он нахмурился, вернее сказать, притворно сердито заговорил:

— Что с тобой стряслось? Ты же прекрасно знаешь, что я не разрешаю тебе приезжать сюда на велосипеде. Исчезни немедленно!

Он снова повернул к Джону улыбающееся приветливое лицо:

— Он здесь крутится с тех пор, как узнал, что вы приедете, мистер Гамильтон... мальчишка от вас без ума... впрочем, как и вся детвора. Они все в вас души не чают... Входите, мистер. Они все вышли на террасу, там сервирован коктейль. Миссис Гамильтон сегодня не будет?

— Боюсь, что нет. У нее страшно разболелась голова.

— Какая жалость! Сегодня такой торжественный день!

Джон прошел следом за ним через общую комнату на открытую террасу, сложенную из местного известняка. Она тянулась вдоль дома и выходила на озеро Шелтон, которое хотя и примыкало своим северным берегом к городу, считалось семейством Кейри личной собственностью.

Гости и хозяева сидели тесной кучкой под голубыми в полоску тентами, поднимающимися над чугунными, затейливой работы, столиками с мраморными досками. Вокруг столов стояли такие же стилизованные стулья. Старый мистер Кейри, вежливый, энергичный и внушающий к себе невольное уважение, сидел, держа в руке бокал с мартини с таким видом, как будто это не празднество, а скучнейшая деловая встреча, на которой ему досталась утомительная роль председательствующего.

Его супруга, увядшая неумная женщина, как всегда поместилась возле своего повелителя, готовая по его малейшему знаку броситься исполнять его поручения.

Бред Кейри, почтительный сын и наследник столь уважаемых родителей, смешивал коктейли возле роскошного бара из блестящего металла и толстого стекла. Викки восседала за центральным столом, на который складывались подарки.

Старый Кейри притворился, что не заметил Джона. Если ты не имел чести принадлежать непосредственно к клану Кейри, самодержец и повелитель здешних мест тебя не замечал до тех пор, пока формально не объявлялось в твоем приходе.

Бред махнул рукой, а Викки побежала навстречу гостю.

— Что они сказали? Почему Линда не придет?

Миссис Кейри вздрогнула, как это случалось каждый раз, когда к ней обращался с вопросом супруг:

— Мне показалось, дорогой, они говорят, что у нее головная боль.

— Головная боль? — фыркнул мистер Кейри,— что за причина «головная боль», чтобы пропустить день рождения?

— Это мигрень,— пояснила Викки,-— куда хуже всякой головной боли.

Она развернула пакет и тепло поблагодарила Джона.

Мистер Кейри поинтересовался:

— Что они ей подарили?

— Мне кажется, дорогой, что это поднос,— ответила миссис Кейри.

Джон подошел с формальными приветствиями к старым Кейри, и в это время послышался нестройный хор голосов, распевавших «Будь здорова, наша Викки».

В одну минуту все вокруг словно наэлектризовалось. На террасе появились Роз и Гордон Мерленды в сопровождении Тимми. Роз тащила огромный пакет и дурашливо сгибалась под его тяжестью. Гордон же повесил на согнутый мизинец за розовую ленточку крошечный пакетик.

Все Кейри принялись бурно здороваться с вновь пришедшими.

— Викки, дорогая, разверни пакеты. Живее. Мы все это везли сюда через всю Европу из дивной маленькой Лавочки в Таормине.

— Ох, Роз... вы не должны были...

В большом пакете оказалось платье, вышитое сицилийской крестьянкой, а в маленьком — пара затейливых серебряных сережек ручной работы.

Викки была в восторге. Старый мистер Кейри громко хохотал. Снова наполнили бокалы мартини. Мерлендам показали подарок, присланный Фишерами из Калифорнии, а мистер Кейри, взявший на себя роль информационного бюро, объяснил, почему отсутствует Линда.

Один Тимми остался не у дел.

Кейри придерживались того мнения, что дети должны всюду следовать за своими родителями, но поскольку Тимми оказался единственным ребенком, привлеченным к данному мероприятию, и поскольку Мерленды тоже считали, что дети не должны дублировать жизнь взрос-лых, Тимми не получил подарка для Викки и на него никто не обращал внимания. Понятно, что его тут же потянуло к Джону. Застенчивый и нелюдимый, он вызывал у Джона какую-то особенную нежность и желание его защитить.

Тимми принялся возбужденно рассказывать ему о космическом костюме.

— Папа сказал, что он его купит сегодня в Питсфилде, но у него было столько дел, что он не успел. Но все равно, он у меня скоро будет. Понимаете, самый настоящий костюм с круглым шлемом для головы. Возможно, Баку тоже такой купят. Он говорил что...

— Послушай, Тимми, дорогой, не надоедай мистеру Гамильтону. Ему совершенно неинтересно слушать про твой космический костюм.

Роз Мерленд наклонилась к сыну, одарив Джона «материнской» улыбкой. У нее в зубах торчал длинный черепаховый мундштук.

— Тимми, дорогой, пойди-ка отыщи своего приятеля, этого хитрого цветного мальчишку. Знаете, мистер Гамильтон, мы с Гордоном считаем абсурдным ставить какие-либо барьеры в этом отношении. В Марракеше в позапрошлом году у Тимми был совершенно очаровательный приятель—арапчонок. Его звали Абдуллой, очаровательное имя, не правда ли? Прямо из сказок Шехере-зады?

— Его звали совсем не Абдуллой, а Ахмедом,— поправил Тимми.

Роз Мерленд рассеянно погладила его по голове.

— Ну, дорогой, не упрямься. Беги и поиграй со своим товарищем. Бедняжка Линда, какая жалость, что она не смогла приехать, мистер Гамильтон. А мы захватили с собой свои сицилийские диапозитивы. Всем известно, что люди, привыкшие много путешествовать, страшно изводят своих друзей... Но мистер Кейри настаивал...

Все остальные отошли от больших французских окон и расселись за столики под полосатыми навесами. Типично кейровский вечер был в разгаре.

Упрямо скрывая свое непреодолимое беспокойство за Линду, Джон сел в уголок, держа в руках стакан с мартини. Разговор переметнулся на озеро Дизастер, Ежегодно на вечерах у Кейри имелись совершенно определенные темы разговоров. В этом году основной темой была автомобильная катастрофа, в которую угодил мистер Кейри, радость по поводу его выхода из лечебницы, где он провел несколько месяцев и его несомненное превосходство над всеми другими мужчинами, не умеющими так лихо расправляться со всяческими неприятностями.

Второй темой было озеро Дизастер.

Некоторые дельцы, не считаясь с моральным правом Кейри на покой и сравнительную изворотливость, хотели уступить северный берег подрядчику, который жаждал его застроить летними отелями.

Через три дня данный вопрос должен был быть поставлен на обсуждение в муниципалитете.

Вскоре мистер Кейри уже митинговал:

— Самое главное — согласованность действий. Мы все должны явиться на городское собрание, да, сэр, все без исключения. Даже.вы, мистер Гамильтон, ибо каждый голос может оказаться решающим. Вообще-то я ни капельки не боюсь. Так или иначе, но я могу оказать давление на определенных лиц. К примеру, молодой Стэндон...

Налили еще по бокалу мартини, потом еще по половинке. Дополнительная половинка являлась традиционным излишеством в связи с днем рождения. Это было предметом многочисленных шуток и притворных споров на тему о том, насколько одинаково Бред разлил эти половинки.

После этого, компания отправилась обедать. И засверкали семейные шутки! Поборникам идей летних отелей пожелали сломать шею, а частные беседы приобретали все более интимный характер.

Джон понимал, что по негласному соглашению участников этого тесного, кружка он приглашался сюда только из вежливости. Но он понимал так же, почему этот кружок так много значил для Линды. Это была именно та жизнь, о которой она мечтала, защищенная от необходимости с кем-то конкурировать богатством и общепринятым превосходством. Почти наверняка, в прошлом году, после ошеломляющего успеха его первой выставки, когда она уговаривала его бросить «Рейнс и Рейнс», Линда представляла именно таким свое будущее, где она, сразу став супругой Знаменитости, играла бы центральную роль. Ну, а он был бы при ней кем-то вроде Гордона Мерленда.

Пока Гордон рассказывал забавные истории о простоте нравов в гостиницах Агридженто, пересыпая свою речь исковерканными словечками на сицилийском диалекте, Джон не переставал тревожиться за Линду, которая лежала в их просторной кровати в темной пустой спальне.

«Если они обещали в два раза больше, чем ты получал раньше... это будет почти 25 тысяч, верно?» Именно это ее больше всего взбудоражило. Это, а не что-нибудь другое. «Имея такие деньги,—думала она,— я смогу одеваться гораздо лучше Мэри Рейнс, смогу не замечать Паркинсонов, смогу устраивать самые элегантные приемы»...

Такой довольно наглядный экскурс в мечты и планы своей супруги окончательно вывел Джона из равновесия. Вообще-то, если вдуматься, в них не было ничего неразумного. Гордон Мерленд наверняка поддержал бы ее. И старый мистер Кейри. Что там говорить, почти любой человек- сказал бы Джону, что ему привалило счастье. Он постарался представить себе лица собравшихся за столом, если бы он сообщил им, что только что отказался от должности, дающей 25 тысяч долларов плюс премиальные.

И отказался только потому, что твердо решил писать картины, которые в кругу Кейри считались «неправильными» в такой мере, что о них вообще никогда не упоминалось.

И вдруг беспокойство исчезло.

Черт побери, да не был ли он и на самом деле обычным эгоистом? И не прикрывал ли он собственное нежелание всякими рассуждениями, будто возвращение в Нью-Йорк окажется для Линды пагубным? Доктор Мак Аллистер предупреждал его. Но если у него будет гораздо больше денег, вместе с ними упрочится его положение, и именно это могло бы помочь ей снова встать на ноги.

Его терзал червь сомнения.

После обеда мистер Кейри настоял на том, чтобы Мерленды продемонстрировали свой диапозитивы. В холле сдвинули мебель в сторону, торопливо натянули экран и установили проектор. Позвали не только Тимми, но и Лероя, и они уселись по-турецки на полу.

Когда был выключен свет и Гордон Мерленд приготовился комментировать слайды, пародируя лектора-профессионала, Джон, сидя в темноте, принялся себя уговаривать.

Они уже добрались до Австрии, когда он услышал смех. Он звучал позади него, возбужденный и заливистый. На какую-то долю секунды он почувствовал подступившую к горлу тошноту и подумал:

«Неужели, я уже дошел до того, что слышу ее даже тогда, когда ее нет поблизости?»

Но тут смех повторился и голос Линды позвал:

— Эй, люди! Есть кто дома?

Диапозитив с тирольским видом застрял на половине экрана. Гордон Мерленд возбужденно закричал:

— Это же Линда!

Все разом повскакали с мест.

— Линда, дорогая! Это ты, Линда?

— Не прерывайте показа. Я хочу увидеть все до единого снимка. Дорогие, прошу... Это всего лишь я.

Повернувшись, Джон увидел фигуру своей жены, четко вырисовывающуюся на фоне прямоугольника входной двери. 

 

 

Глава 4

Включили сначала одну лампу, потом вторую. Все поворачивались, но инстинктивно, не желая нарушать театральность момента, остались на своих местах, пока Линда спускалась по ступенькам. На ней было надето новое зеленое платье, и она шла лишь чуточку излишне напряженно, остро наслаждаясь тем, что является центром всеобщего внимания. Ее улыбка разве что Джону показалась немного заученной, а, глаза чересчур блестящими. Да, Джон, глядевший на нее с замирающим от страха сердцем, отлично знал, что она достигла самой опасной стадии, когда еще противоборствовала влиянию, алкоголя, но достаточно было малейшего толчка, чтобы она впала в пьяное буйство.

«Так вот оно как,— подумал он.— Как же я мог быть таким глупцом, чтобы ей поверить?» И тут же вспыхнула надежда: а вдруг они не разберутся, не поймут, припишут все действию или последствиям ее мигрени. Только бы удалось ее поскорее отсюда выпроводить.

Все разом заговорили. Когда она прошла мимо него, он заметил красную припухшую полосу, идущую от левого глаза вниз по левой щеке. Этого еще не доставало! Она где-то свалилась. Перед его глазами сразу же возникла мерзкая картина: Линда стоит перед баром со стаканчиком в руке, наливает из бутылки джин и пьет его, даже не разбавляя. Потом идет, пошатываясь к лестнице, спотыкается, падает, разбивается, поднимается о ненатуральным хохотом и, цепляясь за перила, с трудом забирается наверх, чтобы надеть на себя зеленое платье...

— Поздравляю с днем рождения!

Она остановилась на самой нижней ступеньке и теперь всем посылала воздушные поцелуи.

— Дорогая, дорогая, Викки! Желаю тебе всего-всего наилучшего. Поздравляю и вас, дорогой Кейри. И вас, Мерленды, всех поздравляю с этим торжественным днем,

Джон попытался первым подойти к жене, но она уже целовала Викки в обе щеки, обняв за плечи, а остальные сгрудились вокруг них.

— Дорогая, как чудесно! Но почему же ты не позвонила? Бред съездил бы за тобой на машине... Как ты добралась? Пешком? Это невозможно! Неужели ты шла всю дорогу пешком?.

— Конечно, шла. Вниз, прямиком через заросли. Это было дивно! Раз уж я решила прийти, меня ничто не могло остановить. Ну и потом я подумала, что будет куда интереснее явиться без предупреждения, и потом мне необходимо было прийти, я подумала, что это абсурдно, как-то по-детски, оставаться дома, только потому...

Она резко замолчала и впервые посмотрела в сторону Джона. Глаза у нее были тяжелые и одновременно пустые, и он снова подумал, что его страхи вполне обоснованы. После того, как он уехал, она лежала, думая о двадцати пяти тысячах долларов, разжигая в себе ненависть к нему, превращая его мысленно во врага, лишающего ее всех тех радостей жизни, которые ей принадлежали по праву. Тогда она спустилась вниз к бару. «Он сказал, что я пила? Я покажу ему!» Ради этого она явилась и в дом Кейри. Он не сомневался, что она решила ему отомстить.

А.они уже все насторожились, еще не понимая в чем дело, но заметив в ней неестественную напряженность.

Спокойно, тихо, отлично понимая, что это не поможет, что теперь уже вообще не спасти положение, он сказал:

— Линда, ты не должна была сюда приезжать, с такой мигренью.

— Мигрень!

На секунду в ее глазах вспыхнула звериная злоба:

— Так вот что ты им сказал? Я могла бы и догадаться:.. Ты ведь такой сторонник... ээ... приличия, не так ли?

Она снова повернулась к присутствующим, одарив всех чарующей улыбкой.

— Не поддавайтесь обману, мои дорогие друзья. Никакой мигрени у меня не было. В жизни своей я не чувствовала себя так превосходно. Мы просто поссорились. С кем такого не случалось? Домашняя ссора, только и всего...

Медленно она подняла руку и дотронулась до припухлости под глазом. На какую-то долю секунды ее взгляд остановился на муже, глаза торжествующе блеснули.

— Бедняга Джон, он не хотел этого делать. Так получилось, а в следующее мгновение он уже чувствовал себя просто отвратительно, как вы легко можете представить. Но... мы решили, что мне лучше остаться дома. Джон подумал, что получится неудобно, если я явлюсь на день рождения Викки с синяком под глазом.

Оба Мерленда вежливо вздохнули. Мистер Кейри выглядел пораженным. «Так вот что она выдумала»,— подумал Джон. Да, она наносит удары ниже пояса, не считаясь с правилами честной игры. О себе он не беспокоился. Мнение этих людей его совершенно не интересовало. Если ей хочется, чтобы они вообразили, будто он ее избивает, черт с ними, пусть думают. Сейчас самое главное как можно скорее увезти ее отсюда, пока она окончательно не разоблачила себя перед сборищем Кейри.

Продолжая улыбаться, она растолкала остальных, подошла к нему и взяла его за руки.

— Прошу тебя, Джон, не сердись на меня за то, что я все Же в конце концов пришла следом за тобой. Я знаю, что они не будут на меня в претензии. Они понимают, что я их всех люблю и что с синяком или без него, но я не могла не поздравить’ Викки в столь торжественный для нее день.

— О’кей, Линда,— сказал он,— теперь, когда ты это сделала, как насчет того, чтобы вернуться домой?

— Домой? Да ты с ума сошел! Я только что пришла и я хочу увидеть все диапозитивы, все до одного!

Она все еще держаЛа его за обе руки. Он почувствовал, как она тяжело навалилась всем своим весом на него, поворачиваясь к остальным присутствующим.

— Куда вы ездили, Гордон, дорогой? На Сицилию?

Сейчас они стояли в центре, даже Лерой и Тимми смотрели на них, широко раскрыв глаза. Конечно, он мог бы просто силком увести ее из комнаты. Но это было бы ей на руку. На этот раз она и правда все великолепно придумала. Так что уж лучше не вмешиваться, пусть себе наслаждается. После того, как она столь ловко выставила его отнюдь не в розовом свете, он с любопытством наблюдал, как компания Кейри реагировала в точном соответствии с ее ожиданиями. Даже сейчас они не сообразили, что она пьяна. Потому что в этом доме были настолько уверены, что Линда вообще не употребляет спиртное, что не могли допустить противоположное. На всех лицах, кроме Викки, да еще Бреда, сквозило самое обычное любопытство, которое они даже не пытались скрыть. Мистер Кейри заглотнул приманку полностью. Поскольку он сам назначил себя отцом-наставником в этом обществе, он посчитал своей обязанностью выразить общее возмущение.

— Давайте поставим точки над «и», моя дорогая.

Его бледные глаза на какую-то секунду остановились на Джоне, и тому показалось, что они пронзили его насквозь.

— Вы сказали, что вы поссорились? И он вас ударил?

У Бреда был несчастный вид. Викки же быстро сказала:

— Папа, дорогой, ссорятся все. Это не наше дело, что они там не поделили.

— Как раз наше дело. Наше общее дело. Линда наш друг. И если у нее неприятности...

— Ох, ради Бога, не подумайте, что я обвиняю бедного Джона! — затараторила в то же мгновение Линда.— Я ругаю только себя одну. Виновата я одна.

Она протянула руку за сигаретой. Гордон Мерленд предупредительно протянул ей серебряный портсигар и поднес огонь. Затянувшись, Линда кривовато улыбнулась своей самой «интимной» улыбкой.

— Дорогой, я тебя вывела из себя, да? Мне следовало держать язык за зубами, но я просто подумала, что они все равно заметят мой подбитый глаз и все равно захотят узнать... Ох, ладно, уж коль разболталась, то теперь надо внести полную ясность. В конце концов нам нечего скрывать от своих, друзей.

— Дорогие, разрешите мне описать вам великую драму в доме Гамильтонов. Джону прислали письмо из Нью-Йорка, в котором ему предлагают вернуться в ту фирму, откуда он ушел, в качестве главы художественного отдела. Двадцать пять тысяч в год плюс премиальные. И сколько угодно свободного времени, чтобы заниматься творчеством на стороне.

Вы, я думаю, меня знаете. Я такая материалистка! Иной раз так устаю от необходимости экономить и изворачиваться, вести хозяйство, балансируя на краю бедности. По всей видимости, я лишена артистической жилки, и мысль о возможности возвращения в Нью-Йорк, где нас ожидает безбедное существование, напоминает ту жизнь, которой живете здесь вы...

Голос у нее дрогнул.- «Все отрепетировано»,— подумал Джон. Она, наверное, практиковалась, пока шла сюда, по дороге отрепетировала все до единого жеста, до каждой нотки в голосе.

А Линда опять говорила с наигранной храбростью.

— Но ведь это моя собственная эгоистическая точка зрения. Теперь-то я все понимаю. В первую очередь надо считаться с Джоном. Если он хочет продолжать писать картины, если ему безразлично, что говорят о нем критики, если его не угнетает жизнь в этом убогом домишке...— голос ее дрогнул.— Завтра он уезжает в Нью-Йорк, чтобы отвергнуть предложение. Так что вот каково положение дел, и вообще-то мне не на что жаловаться. Ведь у меня здесь полно друзей. Мне ли считать свою жизнь неудавшейся, если у меня есть мои дорогие Викки и Бред, Мерленды и Кейри?

Ее губы снова задрожали. Порывистым, пожалуй излишне театральным жестом, она отбросила прочь сигарету, низко опустила голову и подбежала к миссис Кейри. Та обняла ее двумя руками.

— Ох, я такое эгоистическое чудовище!.. Как только я посмела испортить такой праздник! Как решилась на эту сцену, на этот унизительный спектакль, позабыв мудрую пословицу — не выносить сор из избы... Бедный мой Джон...

Она спрятала лицо в кружевах, прикрывающих объемистую грудь миссис Кейри. Теперь ее тоненький голосок звучал особенно жалобно:

— Мне следовало остаться дома. Понимаю свою неправоту. Но когда я оказалась там совершенно одна, я не могла успокоиться, синяк болел — и я выпила...

Она смущенно рассмеялась.

— Вот до чего я дошла... Выпила большую рюмку бурбона. Линда запила...

Смех перешел в рыдания.

Великолепно, подумал Джон. Пожалуй, на этот раз она превзошла самое себя. Даже сумела выгодно использовать свое опьянение. И именно в тот самый момент, когда они все наверняка поняли, что с ней творится, так что вместо возмущения они ее станут еще больше жалеть...

Ему нечего волноваться, она не утратит компании Кейри. Отныне она приобрела в их лице верных союзников и защитников, к покровительству которых она станет прибегать.

Он ясно почувствовал неприязненное отношение к себе, всех собравшихся в комнате. Мистер Кейри смотрел на него с негодованием. Миссис Кейри сразу же превратилась в нежную мамашу, утешающую свое неразумное детище. Мерленды созерцали его с таким видом, как будто поражались, каким образом он мог оказаться в числе их знакомых. У него мелькнула мысль, что ведь было время, когда такие вещи ранили его именно так, как хотелось Линде? Когда? Года три назад? Когда это впервые началось в Нью-Йорке, его еще ослепляло собственное чувство и он верил, что попросив ее побыть с его сестрой или поехать с ним на какой-нибудь деловой обед, он на самом деле наносил ей ущерб.

Да, тогда бы он страшно переживал бы из-за этой сцены. Но все это давным-давно прошло. Единственная теперь реакция,— это чувство гадливости и презрения ие только к ней, но и к самому себе за то, что он разрешил довести себя до такой жизни. Лояльность, не так ли это называется? Благородно покрывать все неблаговидные поступки своей жены, которая так в нем нуждалась...

Не правильнее ли было назвать это мягкотелостью?

Устало, не обращая внимания на негодующие взгляды, он подошел к Линде.

— О’кей, ты все высказала. Поехали домой.

Миссис Кейри закудахтала, как встревоженная курица:

— Вы не имеете права забирать это несчастное дитя и дальше над ним измываться!

Мистер Кейри рявкнул:

— Да, Линда, поезжайте с нами!

Линда посмотрела на мужа из под опущенных ресниц. Это длилось всего одно мгновение, но Джон заметил в ее взгляде неизбежные последствия неумеренного пьянства: вызов, сквозь который явно проглядывала паника:

«Неужели на этот раз я зашла слишком далеко?»

— Поехали,— сказал он.

Он не сомневался, что сейчас она послушается его, и не потому, что успела выполнить свою программу,

Очень медленно Линда оторвалась от миссис Кейри. С минуту постояла, глядя на нее глазами полными слез, потом виновато улыбнулась.

— Дорогая миссис Кейри... Я ужасно сожалею. Прошу вcex меня простить. Я пьяна и испортила вам весь вечер. Конечно, я еду с Джоном. Он мой муж... Я не имею никакого права...

Она чуть ли не бегом бросилась к выходу, споткнувшись на пороге.

Гордон Мерленд тут же пришел ей на помощь.

—- Линда! Пожалуйста! — крикнул мистер Кейри.

Взмахом руки она отодвинула в сторону Мерленда:

— Все в порядке. И, пожалуйста, Джон; дорогой, прости меня. Я подожду тебя в машине.

Покачивающейся походкой она вышла из холла и исчезла за дверью.

— Бред, иди проводи ее,— сказала Викки.— Я боюсь, чтобы она... чтобы все было в порядке.

Когда Бред торопливо пошел следом, Джон сказал в мертвой тишине:

— Ну что ж, желаю вам всем доброй ночи!

— Это бедное дитя,— сказала миссис Кейри ни к кому не обращаясь.

Мерленды повернули к нему спины. Гневный мистер Кейри с покрасневшим от возмущения лицом, двинулся было к Джону, но тот не оглядываясь зашагал к выходу.

Вместе с ним вышла Викки. Когда они дошли до широко распахнутой двери, от машины к ним подошел Бред: .

— По-моему она в порядке.

Викки смущенно спросила:

— Джон, то что она говорила правда?

— Более или менее.

— И вы собираетесь отклонить предложение?

Бред спросил недоверчиво:

— Да?

Неожиданно Викки сказала:

— Только не обращайте на них внимания. Это не их дело. Вы должны поступать так, как считаете правильным, Джон.

— Да,— согласился Бред,— вы конечно должны решить все сами.

Джон удивленно посмотрел на них, стараясь разглядеть их лица в темноте летней ночи. Неужели он так внезапно обрел союзников?

Викки пожала ему руку и поцеловала в щеку.

— Доброй ночи, Джон, дорогой. И заходите к нам, если мы вам понадобимся. Ведь мы очень любим Линду и вас!

Они стояли рядом в дверях, пока он шел по гравию к Линде, ожидающей его в старом седане. 

 

 

Глава 5

Они ехали домой. Дорога тянулась в гору между смутно чернеющими по обе стороны деревьями, казавшимися удивительно таинственными под звездным небом. Линда сжалась в уголке на переднем сиденье.

Она ничего не говорила, но Джон ощущал исходящую от нее враждебность, ясно представляя все ее сомнения. «Как же мне выпить?» Вот что ее беспокоило. «Когда мы вернемся домой, он наверняка запрет джин под замок». Или она уже это предусмотрела? Купила в Питсфилде бутылку и спрятала у себя в комнате.

Впервые Джон Гамильтон утратил всяческую надежду. Раньше, даже несмотря на то, что ее тяга к спиртному все усиливалась, у него не проходило ощущение, что надо только как следует постараться, найти к ней правильный подход,— и жизнь снова станет нормальной. Она почувствует себя лучше настолько, что согласится показаться врачу... Или хуже до такой степени, когда уже не ему одному и даже не ей придется принимать решение.

Но сейчас он даже не мог думать о последнем, потому что чувствовал, что его оставляют силы. Да, он стал походить на выжатый лимон, его воля парализована. Он станет драться насмерть из-за этой работы. Он это знал.

На этот раз ему необходимо собраться со всеми силами, найти какие-то скрытые резервы для последнего сражения. А у него ничего не осталось. Ему было решительно наплевать, что думают о нем Кейри, или вообще в деревне. Его не волновало, допьет ли Линда остатки джина или не станет его трогать. И даже к своему творчеству он утратил интерес...

Картины? Черт с ними. Пусть все провалится в тартарары! Все!

Вот уже и жилище Фишеров. Он круто повернул у вершины холма. Они почти были дома.

Линда неожиданно сказала:

— Я завтра же пойду к ним и скажу, что я солгала, что ты меня ударил.

А когда он ничего не ответил, она сказала более агрессивно:

— Я ведь просто излагала им свою точку зрения. Ведь в этом нет ничего плохого, не так ли? В конце концов, ты наверняка весь вечер старался перетащить их на свою сторону, а они мои друзья. Разве я не имею права поделиться со своими друзьями своими заботами, когда речь идет о таком важном деле, как это...

— Линда...

— И нужно же мне было как-то объяснить свою ссадину под глазом. Наверно, я могла бы сказать, что упала, пробираясь в темноте в лесу. Но об этом я не подумала. Честное слово, не подумала... Мне нужно было объяснить, что все супруги иногда ссорятся, ну и я...

Перед ними зачернел дом. Она всюду погасила свет, и строение казалось мрачным, не жилым.

Она продолжала:

— Никак не могу понять тебя. Ты вечно говорил, что они тебе не нравятся. Повторял, что они нудные, скучные, «зачем мы -должны ездить к этим неприятным Кейри»... Вот, что ты постоянно твердишь.

Он завернул на подъездную дорогу.

— Ты поставь машину на место. А я выйду. Мне нужен свежий воздух.

Не дождавшись, когда машина остановится, она выскочила из нее и побежала к кухонной двери.

Черт с ней, подумал Джон. Не спеша, страшно отрешенный от самого себя и от всего окружающего, он завел машину в гараж, закрыл дверь и тихонько постоял несколько минут, вглядываясь сквозь чернеющие стволы яблонь на темнеющую вдали громаду леса. До него донесся слабый крик, напоминающий человеческий. Филин?

Он вошел в дом через темную кухню. В холле тоже было темно. Включив свет, он первым делом посмотрел на бутылки с джином и бурбоном. Их содержимое осталось на прежнем уровне. Долила ли она туда воды? Или же у нее наверху была вторая бутылка джина? Скорее всего последнее.

Он почти физически ощущал, как она бродит поблизости. Сел в кресло. Вскоре ее шаги раздались на лестнице. Дополнительная порция спиртного на какое-то время отрезвила ее. Так с ней случалось.

Она причесалась, подмазалась, но ссадина под глазом стала заметнее, ее не могла скрыть никакая пудра. На губах у Линды блуждала виноватая улыбка.

Автоматически включилась его «аналитическая машина». Была ли ее улыбка вызвана сознанием того, что ей удалось его перехитрить, спрятав джин наверху, или же она готовилась к атаке?

Она подошла к нему и присела на ручку кресла, нежная, любящая, как будто ничего не было.

— Ты ведь больше на меня не сердишься, да? Обещаю тебе все уладить. Ведь я им сказала, что выпила. Так что теперь мне будет очень просто сказать, что я не соображала, что молола, и что у меня в голове все перемешалось и...

Она погладила его по волосам.

Он поднялся:

— Ради Бога, Линда. Давай ложиться спать..

Она слезла с ручки кресла, положила ему руки на

плечи, продолжая улыбаться все той же виновато-таинственной улыбкой.

— Дорогой, мы скоро ляжем спать, но не сейчас. Сначала мне надо что-то тебе сказать.

Несомненно сигнал опасности!

— Это нечто крайне важное. Но ты должен отнестись к этому разумно. Должен понять, что бывает время, так всегда бывает в браке, когда ты один не можешь реально оценить ситуацию, когда... Дорогой, я позвонила Чарли Рейнсу...

Он на мгновение утратил дар речи.

— Я позвонила ему домой. Сказала, что ты был страшно взбудоражен письмом, что ты просил меня договориться о встрече, потому что тебе было необходимо уйти. Так что всё устроено. Вы встретитесь с ним завтра в шесть часов в «Барберирум» за коктейлем. Только вдвоем, и всё Спокойно обговорите. Ты можешь ехать в два часа, на этом поезде ты приедешь как раз вовремя.

«Поверь мне,— всплыло у него в памяти.— Только этот раз. Это так важно...»

Выходит, уже тогда, через пять минут, после того, как он сообщил ей новость, она уже успела обдумать весь план действий. Так вот почему она отказалась сразу ехать в гости! Чудовищность ее обмана, беспримерное предательство пробудили в нём ярость, оттеснившую и пустоту, и чувство потерянности. И дело было не только в этом. Глядя на нее, улыбающуюся, уверенную в одержанной победе, он впервые понял то, что ему раньше никогда не приходило в голову. Она его презирала. Под всем этим, притворным наслоением — «Дорогой Джон, помоги мне! Что бы я делала, если бы не ты?» — она вообще с ним не считалась; он был куском податливой глины в её руках, которую она могла лепить по своему капризу. «Я устала от Нью-Йорка, я бы хотела пожить в деревне. Я его заставлю отказаться от этих «Рейнс и Рейнс». Вот как ей это представлялось в Нью-Йорке. А теперь она рассуждает иначе: «Мне нужны эти деньги, здесь мне всё опротивело. Я заставлю его вернуться назад».

Разумеется, если бы она не была пьяна, она не стала бы действовать столь откровенно, но всё равно суть дела от этого бы не изменилась. Все его прежние мысли отошли на второй план. Не помня себя от злости, он решил: «Я немедленно позвоню Чарли, скажу ему, что жена была пьяна, а его работа может катиться ко всем чертям».

Но он сразу понял, что не решится на подобный шаг. Это не телефонный разговор. В Нью-Йорк ему все равно придется ехать. К гневу примешалось новое, почти расчетливое сознание того, что после всего происшедшего он уже ей ничего не должен, что наконец-то он от нее освободился.

Он усмехнулся.

— Ты сообразительна, не так ли?

— Нет, не сообразительна. Просто разумна, только и всего. Разумна за нас обоих. Мне понятна твоя гордость. Не сомневайся, я говорю правду. Ты скорее умрешь, чем признаешь, что критики были правы. Это естественно. Но на самом деле, в глубине души ты знаешь, что это ничего не даст. Из тебя не получится звезды. У тебя нет таланта. А все потерять из-за какой-то глупой гордости! Отказаться от единственного хорошего предложения, которое больше никогда не...

Неожиданно он потерял над собой контроль и ударил ее наотмашь по губам.

Она жалобно вскрикнула, закрыла руками нижнюю часть лица, глядя на него со страхом, недоверием и злобой.

Он впервые поднял на нее руку, но не испытал сейчас раскаяния. Скорее какое-то облегчение.

— О’кей, не потребуется давать объяснения у Кей-ри. И твоя эффектная речь стала куда ближе к истине.

Она испуганно попятилась назад, упала в кресло, все еще закрывая рот руками.

— Ты меня ударил,—сказала она.

Он медленно подошел к бару и налил себе полстакана бурбона.

— Джон! — голос у нее дрожал,— Джон!

Он не обернулся.

— Джон, ты хочешь сказать, что все еще не согласен на это место?

Он повернулся, держа в руке стакан.

— А как ты думаешь?

— Но ты должен!

Теперь на ее лице не отражалось ничего, кроме паники.

— Тебе придется. Я уже сказала Чарли Рейнсу, что ты согласен. Мы должны ехать в Нью-Йорк. Я не могу тут оставаться. Не могу, не могу...

— Поезжай, раз тебе тут не нравится. Я ничего не имею против. Уезжай.

Она встала, чуть не упав, запутавшись в пышном подоле своего зелёного платья, и подбежала к нему. Вцепившись в него обеими руками, она начала судорожно гладить рукава его пиджака. Он мог бы ее оттолкнуть, но он этого не сделал, наслаждаясь новым чувством свободы от неё. Пусть себе хватает, вешается ему на шею, ласкается. Какое это имеет значение?

— Джон... может быть, я неправильно поступила. Возможно, мне не следовало звонить. Не знаю. Это было такое трудное решение. Я не знала, что предпринять. Но... но если я поступила неправильно, прости меня. Понимаешь, если бы ты только знал...

Она обвила его шею руками, прижалась к его груди, ее волосы касались его щек. В свете настольной лампы он мог ясно различить седые волосики на ее висках, мертвые, тусклые... Ее теплое мягкое тело прижималось к нему с такой доверчивостью. Он подумал, не веря в реальность своего собственного предположения: она думает, что еще способна меня обольстить.

И тут, отталкивая ее, он внезапно почувствовал, что на него снова нахлынула волна жалости.

— Джон, прощу тебя, послушай.

— Я слушаю.

— Ты должен выслушать. Мы здесь больше не можем оставаться. Я согласна, не надо этого места. Если тебе не нравится, не по душе эта работа, не бери ее. Но все равно мы не можем здесь оставаться, нам необходимо уехать. Куда-то в другое место.

Она подняла, голову. Ее лицо с припухшей ссадиной под глазом находилось в нескольких дюймах от него.

— Это Стив,— прошептала она,— Стив... Понимаешь? Стив Риттер.

— Стив? — недоуменно переспросил он.

— О, я давно хотела тебе сказать. Десятки раз. Я говорила, Джон сумеет мне помочь. Но не могла. Мне было так стыдно. Я...

— Линда.

— Я не хотела, чтобы это случилось.

Теперь она смотрела ему прямо в глаза отчаянным, опустошенным взглядом.

— Клянусь, я не хотела. Ты и сам знаешь. Знаешь, что я люблю только тебя одного. Но каждый раз, когда ты уходил от меня из дома, когда ты пропадал с детьми, являлся он. Я ему говорила. Говорила, что он мне не нужен. Но это было выше моих сил. Он... даже сегодня, когда я вернулась из Питсфилда, он ждал. И до того, как ты вернулся...

Она снова спрятала лицо у него на груди.

— Это как болезнь. Это... Ты подумал, что я наверху принимала .душ, а он... Ох, Джон, ты должен увезти меня отсюда. Миссис Риттер все узнает. Ты ведь знаешь, как она подозрительна в отношении, мужа. Они все узнают. Ох, пожалуйста, пожалуйста, помоги мне!

Стив Риттер? Образ отца Бака мелькнул у него перед глазами: синие джинсы на узких бедрах, голубые глаза насмешливо следят за каждым его шагом. Итак, Стив Риттер... И тут же, прежде чем он почувствовал ярость, отвращение, унижение, пришла спасительная мысль: «Я же видел, как она проезжала в машине, когда играл с ребятишками, и сразу отправился домой. Пришёл сюда самое большое через десять минут после нее. Она же снова врет. Это всего лишь новый ход. Поскольку все остальные оказались неудачными, у нее Хватило изобретательности и бесстыдства придумать все это».

Он начал!

— Но, Линда...

И замолчал. А откуда у нее на руке золотая браслетка, которую он видел утром? До этого у нее не было этой драгоценности, и она её поспешно сняла и сунула себе в карман, как только он вошел в комнату. Подарил ли ей Стив эту вещь? Если да... Нет, не надо сейчас думать об этом... Какой толк? Возможно, это была действительно ложь, возможно и нет. Однако в настоящее время это утратило всякое значение, потому что теперь он твердо знал, как ему следует поступить. Наконец-то она его вынудила к действиям, победив в нем жалость и нерешительность.

Он оттолкнул ее от себя, довел до стула, на который она послушно опустилась, закрыв лицо руками.

— О’кей, Линда, я скажу тебе, что сделаю.

— Да... да...

— Завтра я поеду в Нью-Йорк. Поговорю с Чарли Рейнсом. Откажусь от этого места и позвоню Маку Аллистеру.

Она быстро вскинула голову.

— Нет, Джон, нет.

— Расскажу ему все. После этого либо он мне рекомендует хорошего врача в этих местах, либо... (он не решился добавить «если ты не наврала мне про Стива Риттера»)... мы уедем в Нью-Йорк и Мак сам возьмется за твоё лечение. Таковы мои условия. Коли они тебе не нравятся, ты можешь ехать отсюда ко всем чертям и разрешать собственные проблемы по-своему.

На ее лице была смесь паники и недоверия, как будто она никак не могла поверить в серьезность его слов и намерений, как будто мысль о том, что он взбунтовался, не укладывается у нее в голове.

— Но Джон, ты же знаешь, что я не пойду к врачу. Я тебе об этом говорила.

— Одно из двух: или ты пойдешь, или...

— Но я не больна. Ты что, сошел с ума?Со мной ничего не случилось, ничего. Ты один все время что-то придумываешь, заставляешь меня в чем-то признаваться, искажаешь факты и сам меня толкаешь на этот путь.

Она вскочила со стула. Лицо ее превратилось в упрямую угрожающую маску.

— Если ты будешь продолжать говорить о. докторах, я поднимусь наверх и допью остальное. Я спрятала бутылку и допью ее.

Он понял, что она бросила на стол свой последний козырь. Никогда раньше она не признавалась в своем тайном пристрастии к алкоголю. Даже когда он находил у нее бутылки, она от всего яростно отпиралась. Спрятанная бутылка постоянно оставалась невысказанной угрозой. И вот теперь она открыто говорила об этом. Она воображала, что встряхнет его и даже сейчас заставит поступить по своему желанию. И если на ее слова смотреть с такой точки зрения, она достойна жалости.

Но все это не меняло сути дела.

— О’кей,— сказал он,— иди и пей свое зелье.

И тут она сникла. Медленно, как дряхлая старушка, она опустилась на стул.

— Значит, ты не согласен принять это предложение?

— Не согласен.

— И ты не хочешь отсюда уезжать, несмотря на Стива?

— Я не верю тебе.

— Ты мне не веришь? — Она сухо рассмеялась: — Так вот оно как? Забавно... Воистину забавно. Ты мне не веришь... И ты обратишься к врачу либо тут, либо в Нью-Йорке?

Она принялась плакать.

— Ол райт,— наконец сказала она,— я пойду. К кому угодно. Я на все согласна. Но ты не имеешь права меня бросить. Куда я пойду? Что буду делать? Нет, ты не можешь, не можешь!..

В ее голосе звучали истерические нотки, а поскольку он прислушивался именно к голосу, а не к словам, то почувствовал, что сеть вокруг него затягивалась. Несколько минут тому назад он без всякого основания подумал о возможности избавления. Но ничего не изменилось. Он был в западне. Сейчас он обязан показать ее психиатру, попробовать помочь ей стать нормальным человеком. Если только он этого не сделает, если он уступит либо из-за мягкотелости, либо из-за усталости, его до конца дней будет мучить совесть.

Так или иначе, но кое-чего он все-таки добился. Гораздо большего, чем мог рассчитывать. Или нет? Как-то она поведет себя завтра?

А пока вернулось чувство опустошенности, крайней усталости. К этому времени, видимо, она тоже почувствовала страшную усталость, потому что замолчала и села, откинувшись на спинку стула.

Он помог ей подняться с места и отвел наверх по лестнице. Она разделась и пошла в ванную. Ему казалось, что больше она не пила, но полной уверенности не было. Улегшись в постель, она заснула моментально.

Он с ужасом подумал, что пожизненно приговорен к этой женщине. Ему захотелось хоть несколько часов побыть одному. Он собрался было перейти в спальню для гостей. Но во сне ее лицо было таким детски наивным, обиженным и несчастным. Даже ссадина под глазом выглядела невинной и забавной, совсем как шишка у напроказившей девчонки. Она всегда безумно боялась спать в одиночестве. Она могла проснуться среди ночи. Ладно...

Выйдя из ванной он осторожно улегся, стараясь не потревожить ее, и погасил свет.

«Стив Риттер»,— подумал он.

И тут неожиданно перед его глазами всплыла картина их первой встречи с Линдой. У Паркинсонов. Она пробивалась сквозь толпу гостей, одетая в белое платье, волосы у нее были забраны в «конский хвост», кажется так называется эта прическа? Выглядела она необычайно потерянной и застенчивой, и в то же время свежей, как весенний цветок, такой не похожий на всех остальных.

— Хэллоу.

— Хэллоу.

— Вам нравится здесь?

— Не особенно.

— Разве не все такие приемы ужасны?

Она посмотрела на него своими грустными зелеными глазами:

— Не могу понять, зачем только на них ходят люди? Все такое ненатуральное, надуманное, все приглашенные изо всех сил стараются произвести особенное впечатление. Мир без подобных приемов. Подумайте, как это было бы здорово!

Неужели уже тогда она притворялась?

Он повернулся на бок, но долго не мог заснуть.

Чтобы снова обрести покой, он подумал о детях.

 

 

Глава 6

Шел шестой час, поезд проехал Шеффилд. Бред Кейри решал кроссворд, а Джон Гамильтон глядел в окно, любуясь типично летним вечером( какие бывают только в Новой Англии: луга с пожухлой от солнца травой, кое-где разукрашенные самыми яркими красками, как будто тут поработал художник с необузданной фантазией; далекие холмы, поросшие темными лесами, одинокие домики с белыми стенами и высокими крышами, лужайки, окруженные стройными клёнами, узкие рогатки флоксов перед станционными постройками — невозмутимая, пасторальная, чуточку печальная картина.

Но скоро все изменится.

Уже Нью-Йорк казался бесконечно далеким. «Небольшой разговор» с Чарли Рейнсом в «Барберирум» полностью забылся. Все оказалось куда проще, чем можно было предполагать.

Чарли был симпатичным малым. «Догадываюсь, что по телефону Линда немного увлеклась. Конечно, я все понимаю, Джонни. Нам очень жаль. Думаю, что излишне говорить. Но так или иначе, желаю тебе удачи!» Вот и все. С «Рейнс и Рейнс» покончено.

Осталась бесконечная усталость. Напряжение от постоянного соседства Бреда. В отеле он тоже от него не отходил, такой внимательный, что у Джона несколько раз появлялось желание разоткровенничаться и выложить начистоту всю правду, которую, как он знал, «выкладывать» не полагалось.

Ну, а потом, дополнительное разочарование из-за Мака Аллистера. Энергичный голос сестры по телефону:

— Очень сожалею, но доктор уехал в отпуск в Канаду... Нет, очень сожалею, но он не оставил адреса. Потому, что такового у него и нет. Он отправился ловить рыбу, думает пожить в палатке, побродить по рекам... Да, к концу месяца он вернется.

И всегда вот так получается. Только соберешься что-то улучшить, вмешивается какой-то совершенно непредвиденный фактор и сводит на нет с таким трудом одержанную небольшую победу. Возможно, он сумеет найти психиатра в Питсфилде? Нужно будет проверить по справочнику.

«Я хочу, чтобы вы помогли мне. Моя жена пьет. Конечно, сама она в этом не признается. Но вот уже несколько лет...»

Его утомленный ум отказывался продумывать дальнейшее, Вскоре ему снова придется столкнуться со всеми этими проблемами. Как-то она себя поведет? Прошло уже полтора дня, свыше тридцати шести часов, в течение которых она оставалась дома одна, зная,.что он должен договариваться с доктором в Нью-Йорке. Интересно, действительно ли ее напугала занятая им позиция?

Действительно ли она почувствовала желание обратиться к кому-нибудь за помощью? Или же это был очередной шахматный ход, ловкий маневр, чтобы притупить его бдительность? Вернувшись домой, найдет ли он ее на «военной тропе», полную ненависти и желания его одурачить?

Когда он уезжал, она была в порядке. Или же ему так показалось? Возможно, что намеченный им совершенно конкретный план действий отвлек его?

Кондуктор громко объявил:

— Следующая остановка Грейт-Варрингтон.

Бред поднял голову от кроссворда,

— Слава Богу, теперь уже недолго.

И тогда Джон заставил себя вспомнить каждую минуту, которую он провел с. Линдой со вчерашнего утра И до того момента, когда он простился с ней, чтобы ехать на станцию.

Разбудила его она. Он почувствовал, что кто-то дотронулся до его плеча, открыл глаза и увидел ее. Солнечный свет проникал в комнату через окно, находившееся позади него.

На Линде было надето простенькое белое платье, поверх него кокетливый фартучек. Она держала в руках поднос и весело улыбалась.

— Я принесла тебе завтрак. Подумала, что иногда приятно почувствовать себя избалованным малышом.

На ней были темные очки. Еще плохо соображая, Джон удивился, к чему бы они?

Потом вспомнил про ссадину.

— Садись, дорогой. Садись пряменько.

Она удобно приладила поднос у него на коленях. Это было своеобразным предложением мира, и в то же время Линда наверняка хотела ему доказать, что руки у нее совершенно не дрожат.

— Вот так. Позови меня,-если тебе чего-нибудь захочется.

Она вышла из комнаты, что-то тихонько напевая.

Позднее, когда- он одевался, зазвонил телефон. Он спустился вниз, чтобы ответить на звонок. Это был Бред, объявивший ему, что тоже едет в Нью-Йорк. Появился важный клиент, а мистер Кейри должен ехать в Спрингфилд, поэтому отправляет его в Нью-Йорк в качестве своего полномочного представителя.

— Джон, вы поедете 2-х часовым поездом?

— Да.

— Прекрасно, я тоже. Бьюик оставлю для Викки. Где вы остановитесь в Нью-Йорке?

— Не знаю. Скорее всего в отеле.

— Давайте в мой. Так вчера придумала Викки. Она считает, что вы мне не разрешите быть чересчур расточительным. Только папе ничего не говорите...

Он заговорщицки засмеялся.

— Как себя чувствует Линда?

—- Прекрасно.

—- Надеюсь, тучи рассеялись?

— Как будто.

— Замечательно. Увидимся в поезде. Не сомневаюсь, что Викки непременно передала бы привет, но она ушла на озеро учить Лероя ловить окуней. Это ее. новое материнское увлечение.

Голос Бреда стал серьезным:

— Не переживайте из-за Линды, Джон. Все будет о’кей. Женщины, они... Короче говоря, время лучший лекарь.

Джон положил трубку и отнес на место поднос. Через окно он увидел, как Линда, шагает к студии. Она шла напрямик и вскоре исчезла за стеной бывшего коровника.

Там были сложены дрова, там Линда хранила садовый инвентарь. Она последнее время увлеклась цветами. Вскоре она появилась, таща за собой длинный шланг. Подтащив его к клумбе, недавно сплошь засаженной пестрыми циниями, она принялась их поливать.

Солнце ярко освещало клумбу. Джон припомнил, что Линда все повторяла, что поливать можно только в вечернее время. Поэтому ее трудолюбие показалось странным. Но до него тут же дошло: ну конечно, еще одна бутылка у нее спрятана в коровнике, она ходила туда просто опохмелиться. Ну, а цинии должны были оправдать ее поход в коровник.

Он вышел во двор и подошел к ней.

Подняв голову от цветов, она весело улыбнулась ему.

Ты уже поднялся? Будь умником, посиди сегодня утром в студии. Когда я занимаюсь цветами, я не люблю, чтобы у меня болтались под ногами. А потом у меня будет генеральная уборка в доме, так что тебе вход туда закрыт.

Ее улыбка стала еще шире.

— Или же ты предпочитаешь пойти поиграть с ребятишками? Мне все равно надо забежать к миссис Джонс с выкройкой, которую я ей давно, уже обещала. Я ей звонила. К телефону подошла Эмили. Она сказала, что они тебя ждут в купальне. Будто бы ты им, обещал пойти купаться. Но, конечно, поступай, как хочешь!

Это было похоже на капитуляцию. Ни напоминаний, ни обвинений, ни извинений. Только веселые хлопоты по хозяйству; она была образцовой женой, внимательной соседкой, чутким товарищем. Теперь он окончательно уверовал в,то, что в коровнике она уже успела приложиться к бутылке. Но это не имело значения. Уж коли она решила твердо с ним сотрудничать, ей надо было чем-то подкрепить свою уверенность.

Закрутив кран на шланге, она бросила его на дорожке.

— Ну, а теперь я принимаюсь за уборку холла.

Она подошла к дому, на пороге обернулась и небрежно спросила:

— Кстати, ты едешь в Нью-Йорк?

— Да.

— Прекрасно. Мне надо знать, как быть с ленчем. Если ты все же пойдешь с ребятами, возвращайся в половине первого. Мне придется накормить тебя пораньше, чтобы ты успел на поезд.

Она вошла в дом, а он направился в студию. На мольберте стояло его самое последнее полотно. С минуту он разглядывал его. Работа ничего не всколыхнула в его душе, и он почувствовал, что сейчас писать было бы бесполезно. Детишки, подумал он. Почему бы и нет? Так или иначе, но до отъезда еще далеко. Сама Линда предложила ему пойти купаться. Возможно ей хотелось, чтобы он ушел из дома. Она боялась себя, боялась, что если появится причина закатить ему новую сцену, все ее добрые намерения полетят к черту.

Он вернулся домой, натянул плавки, поверх них — техасы. Из холла доносилось гудение пылесоса. Крикнув: «Я пошел купаться», Джон вышел из двери и зашагал по дороге.

Излучина ручья, которую, ребята гордо именовали своим «плавательным бассейном», находилась всего лишь в полумиле к Стоунвиллу в том самом месте, где проходила граница заброшенного выгона и начинался лес.

На краю луга он увидел велосипеды ребятишек, прислоненные к стене, сложенной из серого булыжника. Перепрыгнув через нее в заросли сорняков, доходивших ему до колена, он услышал детские крики, долетавшие от ручья. Их радостный смех, как взмах волшебной палочки, принес ему успокоение, близкое к чувству полной безопасности.

Они были здесь все, кроме Лероя. Их мокрые тела сверкали как будто их натерли маслом. Он спустился по косогору, поросшему дикими яблонями, небольшими сосенками, вишенником. Разумеется, первой его заметила Эмили.

Девочка вылезла на берег и побежала к нему навстречу.

— Джон, ты пришел! Я же знала, что ты обязательно придешь. -

Она схватила его за руку, потащила вниз к ручью и вскоре он тоже оказался в воде. «Неудавшийся отец»... Он припомнил издевательские слова Линды, но сейчас они его уже не трогали. Если он и правда был неудавшимся отцом, то все эти дети в какой-то мере были лишены отцовской ласки. У Анжелы и Эмили вообще не было отца, а мать целыми днями вертелась, как белка в колесе, на почте. Тимми, жертва педагогических пособий, сознательно был предоставлен самому себе. Бак обречен на то же самое из-за вечных ссор родителей. Родители Лероя очень любили мальчика, но работая слугами в чужом доме, не могли уделить ему достаточно времени. Вот и получилось, что все пятеро нуждались в нём не меньше, чем он нуждался в них.

В самом начале двенадцатого на лугу появился Лерой. Уже пробегая по лугу он начал снимать с себя одежду и, не замедляя шага, прыгнул в ручей. Он торжествовал по поводу своей рыбной ловли: он поймал трех окуней, а Викки попался всего лишь один.

— А как нас качало на волнах: вверх и вниз. И я греб. И... если бы вы видели ту рыбину, которую я чуть-чуть не поймал. Ее ясно было видно в воде. Могу поспорить, она была длиной фута в три.

Ребята сгрудились вокруг него, слушая эти сказки с блестящими глазами и полуоткрытыми ртами, и у Джона усилилось чувство мира и покоя.

Но много позднее, когда он собрался уходить, все пошло кувырком. Эмили и Анжела загорали вместе с ним на берегу ручья, и вдруг Эмили воскликнула:

— А я знаю, что я сделаю! Я расскажу Джону секрет.

— Нет,— завопила Анжела.— Нет! Не смей!

В дикой ярости она набросилась на старшую сестренку и принялась ее молотить кулаками:

— Это мой секрет, это мой секрет!

— Нет, наш общий!

Остальные ребята вылезли на берег и стояли кругом.

Джон оттащил младшую девочку от сестры. Она извивалась в его руках. Ее лицо покраснело от злости. Она повернулась к нему.

— Нет, вы не узнаете моего секрета, вы злой, вы жестокий, вы избиваете свою жену!

— Анжела!

Эмили вскочилА с места и попыталась вцепиться в сестренку. Но Джон не допустил этого.

— Ты не смеешь... ты не смеешь!

— Да, он ее побил,— кричала Анжела,— побил свою жену, так сказал Тимми. Тимми все видел. Она вошла в комнату с подбитым глазом и прямо сказала: «Меня побил мой муж», а Тимми...

Суровое обвинение, значит, разговоры дошли уже до детей, подумал Джон. Он отпустил Анжелу и посмотрел на Тимми. Тимми был готов провалиться сквозь землю. Вдруг он круто повернулся и побежал прочь от них сквозь густые заросли.

Эмили, главный защитник Джона, закричала:

— Это неправда! Я их ненавижу. Ненавижу Тимми. Ненавижу Анжелу...

Джон пошел за Тимми. Он нашел его за старой сосной, мальчик лежал на земле, уткнувшись лицом в траву, и горько плакал.

Джон опустился на колени и положил руку на плечо Тимми.

— Все в порядке, не надо переживать.

— Я не хотел этого. Не хотел им говорить. А потом подумал, что если я расскажу Анжеле эту тайну, она мне расскажет свою. Я спросил ее, а она говорит: «Может и скажу, сначала расскажи свой секрет». Ну, я и рассказал, но только она меня обманула. И я вовсе не хотел...

— О’кей, Тимми, давай забудем об этом. Пошли.

Но мальчик ни за что не хотел возвращаться. Погруженный в думы о вероломстве Анжелы, он остался лежать на траве, тяжело вздыхая и размазывая слезы грязными руками по еще более грязной рожице.

Джон вернулся к остальным детям. Но прежняя близость не возвращалась, все испытывали чувство стыда и неловкости. Чары были развеяны. Между ними пробежала черная кошка.

Джон засобирался домой.

Там его ждала Линда, энергичная и веселая, как никогда.

Она приготовила ему ленч и села подле него. Он ел, а она отказалась от еды под предлогом раннего часа. Сидела и курила одну сигарету за другой, наблюдая за ним из под своих черных очков и болтая с ненатуральным оживлением о разных пустяках.

Они поднялись наверх. Пока он переодевался и укладывал в саквояж вещи, она болтала, не умолкая:

— Ты не против того, чтобы самому отправиться на станцию? Мне машина не понадобится, так что оставь ее там на стоянке. Мне...— Она дотронулась руками до очков,—Я не хотела бы проезжать через деревню в таком виде. Мне не хочется, чтобы они чесали языки.

Пожалуй это было единственное упоминание о случившемся. Она дошла с ним до гаража. И вот тут совершенно неожиданно сказала:

— Джон, прошу тебя, обещай мне одно... Я не против Мака. Даю тебе слово, я согласна на все, но только если это будет Мак. Но не обращайся ни к кому другому. Я имею в виду, если его нет на месте или что-то такое... Прошу тебя.

Он посмотрел, на нее. Губы у нее дрожали. И тут только он понял, в каком мучительном состоянии она пребывала всё утро и каких огромных усилий ей стоило принять такое решение.

— Конечно,— сказал он, почувствовав, как у него снова возродилась надежда. Даже неприятный эпизод с детьми как-то потускнел и потерял свою остроту,

— Ладно, я вернусь к завтрашнему вечеру.

— Да, да, я знаю. И, Джон...

Она замолчала.

— Да?

— В отношении Стива... что я тебе сказала. Ты прав. Это была выдумка. Я сама не знаю, что мне взбрело в голову. Не знаю...

— О’кей, Линда. До свидания.

— До свидания.

Ну и как водится, она встала возле кухонной двери, и махала ему рукой, пока он выводил машину на дорогу.

Проводник объявил их остановку. Бред снял с полки саквояжи и они двинулись к выходу.

Старый седан стоял на том же месте, где его оставил Джон. Возле бьюика Кейри радостно махала рукой Викки. Когда они подошли, она поцеловала их обоих.

— Ну, Джон, великое дело сделано?

— Сделано.

Она пожала его руку.

— Линда поймет, я уверена. Если у вас появится желание, приходите к нам вдвоем. Папа уехал в Спрингфилд, и мама, понятно, гостила у меня. Две брошенные женщины тоскливо коротали время. Но папа вернулся и забрал ее. Так что заходите.

Распрощавшись с Кейри, Джон подумал, что все будет хорошо, насколько этого можно ожидать в данных обстоятельствах. Конечно, три недели, оставшиеся до возвращения Мака Аллистера, не выходили у него из головы, но, в конце концов, это всего три недели. Он так жил вот уже несколько лет. Разве три лишние недели могли что-то изменить?

В Стоунвилле он вспомнил, что надо забрать почту. Он все еще ждал «Художественное обозрение», с критикой на его выставку. Может, журнал пришел?

Джон остановил машину перед маленьким невзрачным почтовым отделением в центре деревни. Миссис Джонс всегда возвращалась после ужина и не закрывала его до восьми или даже до восьми тридцати.

На почте было несколько человек. Кого-то из них он знал и поздоровался, но никто не ответил. Его почтовый ящик находился у самого окна, где сидела миссис Джонс, возившаяся с марками. Он вынул почту (журнала так и не было), и улыбнулся почтмейстерше. На какую-то долю секунды она посмотрела на него пустым взглядом и тут же снова демонстративно обратилась к своим маркам.

И тут Джона осенило! Обстановка на почте была не просто безразличная, а враждебная. Так вот оно что... Эпизод в доме Кейри стал достоянием всей деревни, причем, один Бог знает в каком искаженном виде он передается из уст в уста. Прежде он был всего лишь комической фигурой, чудаковатым чужаком, а теперь приобрел новое качество. Человек, избивающий свою жену,—дегенерат, городское отребье.

Он вышел с почты, при гробовом молчании, вернулся к машине и поехал дальше. Все это не Имеет значения, твердил он себе. Он не пытался завязать дружбы в деревне точно так же, как и в кружке Кейри. Единственно, чего он хотел от Стоунвилла, это чтобы его оставили в покое. Но воспоминание о только что продемонстрированной всеобщей обструкции не могло изгладиться из его памяти, потому что прямой виновницей ее была все та же Линда. Ведь они отвергали не подлинного Джона Гамильтона, которого никто даже не знал. Их возмущал тот Джон Гамильтон, которого создала для них злая воля Линды. Теперь он вел машину сквозь лес. Дорога нырнула с холма вниз и снова поднялась к ее вершине. Отсюда был крутой поворот к деревянному мосту. Не снижая скорости, он проехал по подъездной дорожке и остановился перед дверью в кухню.

Линды на кухне не было. С криком «Линда!» Джон вошел в холл, и буквально окаменел. Помещение было в хаотическом состоянии. Все его картины сорваны со стен, пластинки и коробки с магнитофонными лентами вытащены из тумбочек и валялись на полу. Половина пластинок была разбита, а картины изрезаны, как будто кто-то орудовал острым ножом. Даже проигрыватель и магнитофон были сброшены со своих мест.

Он смотрел на разоренное гнездо, и ему казалось, будто это случалось и прежде. А может, он все время этого ждал, но не желал признаться даже самому себе? И это, наконец, произошло. Дурное предчувствие переросло в ужас, когда он представил себе Линду с ножом в руке. Вот она разбрасывает пластинки, лицо у нее дикое, искаженное, она болтает что-то нечленораздельное. Он закрыл лицо руками.

И вдруг явственно почувствовал ее присутствие в доме, скорее, присутствие ее безумия. Оно пронизывало воздух, отравляя его, как ядовитый газ.

«Где она? — подумал Джон,— мне необходимо ее найти. Найти и убедиться».

И тут он заметил пишущую машинку. Обычно, она стояла в студии, но сейчас она находилась на столике в углу. Из нее торчал лист бумаги с текстом.

Джон пробрался к машинке между осколками пластинок и кусками полотен и вытащил записку.

Она была полностью напечатана. Даже подпись...

«Ты ведь никогда бы не подумал, что я решусь на такое, да? Так вот, тут ты ошибся: во всяком случае я нашла в себе силы избавиться от всего этого. Так что ищи себе другую женщину, которая станет твоей верной женой и рабой, чтобы ты мог ею помыкать и над ней измываться...

Найди другую, если сумеешь, меня же, могу поспорить, ты никогда не найдешь...

Счастья я тебе не желаю

Прощай навсегда.

Линда»

 

 

Глава 7

Она ушла... Он разглядывал записку, не реагируя на неразумные, озлобленные слова, сознавая единственное — Линда его бросила. И все же подсознательно, вопреки полученному шоку, начал работать рассудок. Почему она напечатала записку? Он не припоминал, чтобы она хоть когда-нибудь печатала на машинке. Не подозревал, что она умеет с ней обращаться.

Чего ради ей вздумалось идти в студию, тащить оттуда машинку и..?

Образ Линды, блуждающей с диким взглядом по комнате, постепенно рассеялся. Нет, на самом деле она никуда не уходила. Эта записка — новый дьявольский трюк. Она все еще где-то здесь, в доме.

Он испытывал не негодование, а страх, безотчетный, почти инстинктивный страх разумного существа перед существом безумным, которое где-то скрывается, чтобы прыгнуть и нанести удар.

Он отправился в столовую. Ничего и никого. Тогда он поднялся на второй этаж. Но и в спальне ее не было.

Дверь в кладовую была распахнута. Платья Линды аккуратно висели на своих местах. Только и всего.

Тогда он исследовал другие комнаты. И тут со страхом подумал о картинах в студии. Выскочив из дома через кухонную дверь, он побежал через лужайку, затейливо украшенную тенями яблонь, и оказался в студии. Картины у стены были не тронуты. И стоявшая на мольберте тоже. Это уже было кое-что!

Но Линды и здесь не было.

Так она и правда уехала?

Без машины и без вещей?

Он вернулся в спальню и принялся рассматривать ее одежду в кладовой. Да, не хватает ее зеленого платья и серого костюма, еще кое-каких тряпок. Нет и нового чемодана, который стоял на верхней полке. Она ушла с чемоданом, ушла из дома!

С минуту он посидел на кровати.

Может быть, он сам начинает сходить с ума, поэтому ему и мерещатся всякие небылицы? Она стояла там, у машины, глядя на него вполне разумными глазами и искренне повторяя, что все хорошо, и она готова с ним действовать заодно.

«Я не против Мака. Даю тебе слово, я согласна на все, но только если это будет Мак». Она помахала ему рукой, когда он уезжал. Как же мог произойти такой неожиданный переход вот к этому погрому в комнате и неразумной записке, от которой так и пышет злобой?

Даже если бы она выпила все, что было в ‘доме...

Вскочив с постели, он поспешил вниз в холл. Бутылки с джином и бурбоном по-прежнему стояли в баре. Уровень жидкости в них не понизился. Вынув пробки он попробовал по глотку из каждой,— нет, жидкость не разбавлена водой... У Линды где-то наверху была спрятана бутылка. Джон снова побежал наверх и начал с особой тщательностью осматривать все укромные уголки. Наконец, под стопкой белья в комоде он действительно обнаружил бутылку джина; Она была отпита наполовину. По-видимому, она выпила это еще до его отъезда. Но, возможно, вторая бутылка была в коровнике?

Плохо соображая, что он делает, Джон наклонился, чтобы снова спрятать джин под белье и заметил там уголок почтовой открытки. А это что такое? Он вытащил ее. Вид поросших густыми лесами гор и озеро внизу. Сзади напечатано: «Озеро Кройли, Манитоба, Канада». Открытка была адресована ему.

Голова соображала совсем плохо, он дважды перечитал написанное, прежде чем понял, что к чему. 

«Вот это жизнь! Почему бы тебе не забросить свои краски и не прилететь сюда, хотя бы на несколько дней? Наилучшие пожелания Линде.

Мак Алл-р.»

Мак Аллистер! Джон проверил почтовый штемпель. Открытка была отправлена 5 дней назад. Выходит, что она пришла сюда три дня назад. Тогда Линда ходила на почту, а поскольку она боялась всего, что исходило от Мака Аллистера, она спрятала эту открытку. Выходит, она знала об отъезде Мака. Знала, что Джон не найдет его в Нью-Йорке...

Она знала об этом, а он-то воображал, что ему удалось выиграть хоть одно сражение с ней! Знала, когда стояла с таким детским наивным выражением на лице возле машины и умоляла его:

«Джон, если Мака нет на. месте, не обращайся ни к кому другому...» Ее капитуляция была наигранной и ложной, как все то, что исходило от нее вообще. Еще одно предательство. Еще один пример ее незаурядных актерских способностей.

Джон опять сел на кровать, уронив открытку на пол. Он чувствовал, как по его жилам разливается безмерная усталость, нежелание двигаться думать, волноваться...

Наверное люди испытывают нечто подобное, когда вскрывают себе вены...

Она послала его в Нью-Йорк, понимая, что он не сможет ничего добиться, а теперь, когда он вернулся домой, его ждал этот сюрприз.

Он откинулся на подушки и закурил.

Он понимал, что это был самый большой кризис из всех тех, которые ему пришлось пережить на протяжении своей семейной жизни. Именно тот кризис, для преодоления которого ему понадобится запас всех сил. А он испытывал полнейшее душевное опустошение.

Она ушла пешком, с одним чемоданом, не захватив денег. Или же деньги у нее были? Возможно она уже давно откладывала что-то? Но куда она могла поехать? В Нью-Йорк? Если бы он согласился на предложение «Рейнс и Рейнс», тогда в расчете на его большой заработок это было бы заманчиво, но не сейчас. Нет. Без денег ей там нечего было делать, и Линда это понимала даже лучше, чем он сам. Еще менее вероятно, что она вернулась в малюсенький провинциальный Висконти, где пять лет назад умерли ее родители уже после того, как она вышла за него замуж. Нет, не в Нью-Йорк и не в Висконти. Тогда куда же? Ей некуда было ехать, некуда.

«Ну, а если она и в самом деле ненормальная?» — подумал он. Если давно дремавшая в ней болезнь, наконец, дала себя знать? Порезанные картины, разбитые пластинки, порванные магнитофонные ленты, то, что она ушла из дома пешком в неизвестном направлении,— разве это не признаки ее безумия? Она должна шарахаться из стороны в сторону от каждой проходящей мимо машины.

Стоило ему представить Линду в таком бедственном состоянии, как он сразу же обрел силы, почувствовал жажду деятельности.

Надо известить полицию.

Но полиция Стоунвилла — это Стив Риттер. А тут уже Линда Постаралась, все исказив и поставив с ног на голову, сделав такой шаг невозможным.

Если только он обратится к Стиву, то вся деревня будет знать, что она в припадке безумия перерезала его картины, учинила в доме погром и бежала.

И тут его осенило.

Разумеется она не могла так поступить. Она просто ушла к кому-то из своих «милых, милых, милых друзей» из кружка Кейри. Так оно и есть. Смешно было ожидать чего-то другого. Джон моментально представил себе ее драматическое, продуманное до мельчайших подробностей появление в доме старшего Кейри или у Мерлендов:

— Дорогие мои, я сделала нечто ужасное... Не знаю, как вам объяснить? Я ушла от него. Жизнь стала невыносимой. Если бы вы только знали... Ох, мистер Кейри! (или «Ох, миссис Роз»).

Да, так оно и есть. Она вполне могла отправиться и к молодым Кейри, пока Викки ездила на станцию.

Джон был настолько уверен в правильности своей догадки, что все остальное ровно ничего не значило.

Он торопливо сбежал вниз и позвонил Кейри. К телефону подошла Викки.

— Джон? Мы ждем вас обоих, приезжайте.

— Значит Линды у вас нет?

Он поразился твердости собственного голоса.

— У нас? Нет, что вы! Я ее не видела с того вечера.

Вообще-то я собиралась к ней зайти или хотя бы позвонить, но как-то не выбрала времени. Ничего не случилось, а?

Джон подумал о параллельной трубке.

— С вашего разрешения я заеду.

— Конечно, но,..

— Я все объясню, когда мы увидимся, Викки. Скажите, не могли бы вы сами или Бред позвонить родителям и Мерлендам и спросить, нет ли у них Линды.

Мне самому не хотелось бы этого делать, учитывая события того вечера.

— Я сейчас же позвоню.

— Спасибо, Викки, до встречи!

Джон положил трубку. Если Линды не окажется ни там, ни там, то ему придется рассказать Викки и Бреду всю правду. Хотя за эти годы Джон настолько привык покрывать жену, что это стало как бы его второй натурой; он понимал, что на этот раз дело зашло слишком далеко. Надо искать собственных союзников.

И Бред, и Викки поймут его правильно. Во всяком случае не усмотрят в его словах пикантную новость, которую надо как можно скорее распространить по деревне. В этом он не сомневался. Возможно, они сумеют ему помочь. Когда их будет трое, они, при известном везении, смогут найти Линду до того, как разразится скандал.. Если ее нет ни у старика Кейри ни у Мерлендов...

Нет, она должна быть там, иначе...

И снова перед ним мелькнул жуткий образ: пустые, бездумные глаза на безумном лиде; шатающаяся фигура беспорядочно движется по всему дому, держа в руке чемодан. Джон прогнал эти мысли.

Выруливая машину на шоссе, он переключился на Стива Риттера. В конце концов, не могло ли оказаться правдой то, что ему заявила Линда? Не убежала ли она с местным Дон-Жуаном? Это как болезнь. Нет, она сама позднее созналась, что это было порождено алкоголем. Но даже если это и было ложью, то все равно Стив Риттер принадлежал к верным поклонникам Линды, как, впрочем, и большинство жителей деревни. Возможно, то враждебное отношение, которое он почувствовал в деревне, было связано именно с этим. Линда могла побояться, что компания Кейри слишком искушена, чтобы проглотить ту историю, которую она для них приготовила.

Поэтому она могла сейчас найти убежище у кого-то из местных жителей, чтобы через него «подготовить общественное мнение».

Правда, это не казалось особенно правдоподобным, .учитывая снобизм Линды и ее постоянное стремление играть роль «богини» у тех, кого она считала ниже себя. Но вообще от нее можно ожидать чего угодно. Так что он не станет ни за что ручаться...

Вместо того, чтобы ехать к Кейри короткой дорогой мимо пустого дома Фишеров, Джон повернул налево к Стоунвиллу, Нет, он не станет спрашивать прямо, у Стива...

Для этого положение было слишком деликатным, но ему нужен бензин. Он может заехать на бензоколонку и там разнюхать, что к чему.

Стемнело. Когда он добрался до маленького кафе-мороженого на полпути к деревне, внутри приветливо сверкали неоновые огни и доносился резковатый звук музыкального автомата.

Он остановился у бензоколонки. Навстречу ему вышла миссис Риттёр, тоненькая, безвкусно одетая женщина с седыми волосами. Бетти Риттер, обиженная пренебрежением собственного мужа, состарившаяся раньше времени, была мизантропом и изгоем в деревне. Если кто в Стоунвилле не занимался сплетнями, так это Бетти Риттер.

Она наполнила бензином бак Джона, глядя на него суровее, чем обычно. Когда она подошла к машине и стала протирать замусоленной тряпкой стекла, Джои спросил:

— Стив дома?

— Стив? Только что поехал по вызову. Минуты две назад.

Она фыркнула:

— Подумать только! Стив Риттер — стоунвиллский полицейский. Я каждый раз начинаю смеяться, как подумаю об этом. Да тут требовалось арестовать и посадить за решетку всего одного человека, — самого Стива Риттера. Масла тоже налить, мистер Гамильтон?

— Да, пожалуйста.

Нервы Джона были натянуты, как струны.

— Так вы говорите, что его вызвали по полицейским делам?

— Не спрашивайте меня, еще не разгорелся тот день, когда Стив будет докладывать мне о своих делах. Только что прибегал к нему Бак и что-то рассказывал Стиву про ребятишек. Я отпускала бензин, так что не слышала, что они там обсуждали. Потом зазвонил телефон, Стив снял трубку и сразу же выехал на машине.. Бак поехал с ним. Так что на этот раз это не шашни.

Бетти Риттер рассмеялась, а потом посмотрела на него насмешливыми глазами:

— Эй, а вы нервничаете, мистер Гамильтон. Что случилось? Совесть замучила? Жену убили или что другое? 

 

Глава 8

 

Он поехал через деревню. В окнах магазина горел свет. Пара машин стояла под могучим кленом у почты. На пороге одного из дощатых домиков сидели мальчик и девочка. Кто-то стоял, покуривая, возле большого дома, где должен был состояться митинг. Когда? Завтра? Нетерпение Джона усиливалось словами миссис Риттер. Он подсознательно ожидал суматохи и суеты, которые свидетельствовали бы о несчастьи. Но кругом все было тихо. Типичный летний вечер в Новой Англии, хоть картину пиши.

Если бы кто-нибудь встретился с Линдой, которая с безумным видом блуждала по шоссе, Стив никогда не взял бы с собой Вака. Значит, полицейский звонок не имел никакого отношения к Линде. Случайное совпадение.

Дорога поднималась вверх, на холм, потом снова вниз. Вскоре с левой стороны засверкало озеро Шелтон, казавшееся необычно таинственным в летних сумерках. Кваканье лягушек доносилось из камышей. Сверху были видны новые мостки, построенные городом год назад. «Озеро!» — подумал он. «Могу поспорить меня ты никогда не найдешь...»

Эти слова из Линдиного письма, казалось, горели на стекле перед его глазами. А вдруг она спрыгнула в воду и утонула? Ну, нет, зачем же тогда брать чемодан? Что бы с ней не произошло, как бы она не обезумела, она не стала бы собирать свои вещи, чтобы покончить с собой. Или стала бы? Чем это безумнее порезанных в клочья картин или разбитых пластинок? А напечатанная записка, хотя она никогда ничего не печатала? Почему? Ведь для этого нужно было притащить машинку из студии. Поэтому ему ли судить, что она могла сделать, а что нет!

Шок начинал понемногу проходить. Сидя за рулем, Джон чувствовал свое тело таким хрупким, как стеклянная колба, и кипящее внутри него волнение может в любую минуту разнести его на куски.

Чтобы взять себя в руки, Джон заставил себя думать о том, что Викки поможет ему найти Линду. Она позвонит и узнает, что Линда сидит у Мерлендов или Кейри. Рыдает, проклинает его, обливает помоями, всё, что угодно. Или наоборот, уже полна раскаяния и истеричным голосом выкрикивает:

— Как я только могла это сделать? Не понимаю, что это на меня нашло!

Скоро он уже въезжал на посыпанную гравием площадку для машин. Весь первый этаж был освещен. Когда Джон вышел из машины, дверь отворилась.

— Это вы, Джон?

Он увидел на пороге Викки. Она торопливо пошла ему навстречу и взяла за обе руки.

— Джон, дорогой, она не вернулась?

— Вы звонили?

— Да. Сначала папе. Его не было. Но мне ответили, что Линда туда не приходила. А Мерлендов нет дома. Наверное, они в кино.

Они прошли в комнату. В ярко освещенном холле Викки посмотрела на него и тут же отвела глаза, как будто бы то, что она увидела, было слишком интимным.

— Вам нужно выпить,— сказала она.— Пожалуйста, Бред организуй что-нибудь.

Все французские окна на террасу были распахнуты. Бред, успевший переодеться в спортивную рубашку и техасы, смешал виски с содовой и принес Джону. Он тоже мельком взглянул на своего ночного гостя, а потом на Викки. «Неужели у меня какой-то особенный вид?» — подумал Джон, принимая у него бокал. Наверное, да. Потому что точно так же смотрела на него и миссис Риттер.

— Садитесь же, Джон, садитесь! — Бред уселся на спинку, потом, переместился на валик.

Джон начал оттаивать. Участие молодых Кейри, полное отсутствие праздного любопытства, явное желание помочь ему бросалось в глаза. Это были разумные, милые люди. Если он поделится с ними своими тревогами, вся история утратит характер горячечного бреда.

Он сказал:

— Когда я вернулся домой, ее там не было. Она оставила записку.

Джон не утруждал себя мыслями о том, какое впечатление произведут его слова, как его слушатели воспримут отчет о случившемся.

Он, разумеется, понимал, какая пропасть лежит между той Линдой, которую они знали, и той, которая была так хорошо известна ему.

Но сначала ему надо выложить все факты: записка, уничтоженные картины, разбитые пластинки, исчезнувшая одежда, чемодан... И лишь постепенно до него начала доходить их реакция.

Первым вмешался Бред.

В его тоне не было враждебности. Впрочем, враждебности никто из них не проявлял с самого начала. Но зато в его голосе звучало явное недоверие.

— Но Линда, Джон! Чтобы Линда написала такую записку и уничтожила ваши картины? Нет, Линда не могла этого сделать.

— Она такая мягкая, такая деликатная,— подхватила Викки,— не могу себе представить, чтобы Линда могла даже муху обидеть! И она так вас любит, вы же вся ее жизнь! А ваши картины для нее, я бы сказала, священны! Сколько раз она нам про это говорила.

— Вот именно,— снова вмешался Бред.— Она была у нас на следующий день после того, как появилась первая заметка о вашей выставке. Возможно, вы и не знаете. В жизни своей не видел более возмущенного человека. «К черту всех критиков,— сказала она.— Он когда-нибудь станет великим художником». Нет, она просто не могла...

Он растерянно замолчал.

Джон внимательно посмотрел на них. Они его не обвиняли во лжи, просто не могли поверить, что такое может случиться.

И неожиданно он представил себе ту Линду, которую он не знал, ту Линду, которая находилась в этой комнате в его отсутствие, приходившую к Кейри после того, как в печати появились дурные отзывы о его выставке, разыгрывавшую из себя горячего защитника непонятного гения и одновременно глубоко любящую женщину. «Вся моя жизнь в Джоне».

Конечно, они иначе и не могли реагировать. Услышанное ими было для них неправдоподобным, невероятным, как если бы он сообщил им, что видел, как старый Кейри в голом виде танцевал на церковных ступеньках мамбу с Бетти Риттер.

Получилось,, что «горячечный бред» не только не исчезал, но усиливался.

Когда-то ему придется сделать первый шаг.

И он сказал:

— В последний вечер она не казалась такой безумно любящей меня, не правда ли?

— Но вы же поссорились! — Викки откровенно следила за ним, потрясенная.— Любые супружеские пары ссорятся, особенно когда речь идет о таком важном, как то решение, которое вам надо было принять. Эти ссоры в счет не идут. Помимо того она выпила. Она сама в этом призналась. Она была вне себя, и действительно сразу же начала раскаиваться за свою несдержанность. Это всем было видно.

Растерянно посмотрев на мужа, Викки торопливо продолжала:

— Джон, пожалуйста не подумайте, что мы вам не верим. Мы знаем, что так случилось, раз вы говорите, что это так. Только факты нельзя объяснить таким образом.

Теперь, когда дело подошло к самому главному, он почувствовал себя предателем. Так оно и выйдет. Когда он им все объяснит, для Линды двери дома Кейри закроются. И что-то в нем взбунтовалось: не делай такого необдуманного шага. Не отнимай у нее того, малого, что ей удалось завоевать, если даже это завоевано обманным путем. Но Джон понимал, что такой план действий бессмыслен. Сейчас в Стоунвилле они очутились в центре внимания, за ними будут следить десятки глаз, особенно интересуясь интимной стороной его взаимоотношений с Линдой. Вплоть до настоящего момента он не понимал этого как следует. Но уже на почте ему ясно показали, что тут никто не намерен соблюдать нейтралитета. А после того, как она поступила с его картинами, что бы она ни говорила, как бы ни объясняла свой поступок, он считал себя свободным от всяких обязательств. С Линдой покончено.

Сделав большой глоток из бокала, Джон заговорил, не глядя ни на одного из них:

— Вы просто не знаете Линду. Ее никто не знает, кроме меня. Во всяком случае, мне так кажется. Я старался изо всех сил, чтобы печальная правда не просочилась дальше нашего дома. Вы оба мельком видели ее в тот вечер. Но лишь мельком. Понимаете, вторая причина, по которой я ездил в Нью-Йорк,— посоветоваться с врачом. Она больна. Больна уже несколько лет.

И он стал рассказывать им, далеко не все, опуская наиболее интимные и неприятные подробности, желая, чтобы они получили достаточно полную и объективную картину, не смахивающую на «обливание грязью». Он понимал, что рассказывает им только полуправду, но и это им казалось чудовищным, настолько не вязалось с образом «дорогой нашей Линды», в создании которого он принимал активное участие. Ее неуравновешенность, упреки, обман, требование невозможного и все более и более усиливающееся пристрастие к спиртному, которое привело к тому, что постепенно выдуманный ею мир полностью вытеснил реальный.

Сначала он опасался, как бы они не подумали, что он ищет у них сочувствия, и по этой причине рисует себя страдающей стороной, этаким верным мужем, полным благих намерений, который пожертвовал всем ради дела, которое с самого начала было обречено на провал. И однако же, по мере того, как он говорил, наблюдая за выражением их лиц, которые оставались внимательными, вежливыми и совершенно бесстрастными, он почувствовал, что контакт не налаживался.

По-видимому, нормальному человеку было очень трудно разобраться в бесконечных трудностях и сложностях поведения алкоголика. Если у них в этом плане не было никакого личного опыта, тогда Линда, вечно повернутая к ним другой стороной, не могла по их мнению быть такой. И Джон, с каждым сказанным им словом чувствовал как гасла его уверенность. Наконец, убедившись, что пропасть между ним и молодыми Кейри, не желающими отказываться от того, что им казалось очевидным и несомненным, стала еще глубже, он вообще замолчал.

Их лица по-прежнему оставались вежливыми, они все так же избегали смотреть друг на друга. И как они не старались все скрыть, он ясно чувствовал их растерянность, особенно Бреда. Он понимал, что они не верят ему, в лучшем случае считают, что он сильно преувеличивает, стараясь доказать свою правоту, потому что его взаимоотношения с Линдой зашли в тупик и он теперь боится того, что могло произойти.

Заговорил Бред, тон его голоса слегка изменился:

— Получается, что когда она приходила вечером, вы ее и пальцем не тронули?

Устало подумав, что позднее он ее все же ударил, Джон сказал:

— Разумеется, я ее не трогал. Она упала, потому что была сильно пьяна, и именно этот факт ей хотелось в первую очередь скрыть.

— Но она сама заявила, что выпила.

— Да, выпила рюмку бурбона. Потому что она понимала, что рано или поздно, но вы поймете, что с ней творится. И тогда она придумала этот сложный способ скрыть истину.

— Только для того, что бы мы не разобрались в том, что она пьяна, она оговорила вас, обвинила в том, что, вы подняли на нее руку?

— Конечно, перед такими пустяками она никогда не останавливалась,— он тут же одернул себя: осторожнее, это им покажется необъективным. Не надо их настораживать, не надо усиливать их недоверие.

— Возможно, дело тут гораздо сложнее. Когда Линда напивается, у нее появляется непреодолимая потребность стать героиней. А для этого я превращаюсь в какого-то отпетого негодяя, в какое-то чудовище. Возможно, на этот раз дело обстояло именно так. Ей хотелось, чтобы вы все меня возненавидели.

Наступила долгая пауза. Потом Викки спросила:

— Получается, что все то, что нам про нее известно, все, что она когда-то говорила или делала, игра? Притворство?

— Более или менее, я бы сказал. Почти все, что она говорит и делает — игра.

— Но тогда и это игра. Она притворяется, что куда-то сбежала, чтобы вас не то напугать, не то наказать?

В голосе Викки не было и намека на насмешку, но зато после ее вопроса все то, что он рассказывал, стало выглядеть предубеждением.

— Если бы она была здесь или у вашего отца, или у Мерлендов, тогда бы я тоже подумал, что это игра, но теперь... Раньше она никогда не бывала такой агрессивной. Может быть все дело в том, что ее перепугало мое намерение посоветоваться с психиатром? Она не могла смириться с мыслью...

(Но ведь она знала, что Мака Аллистера нет в городе,— сразу же напомнил он сам себе.)

Джон снова почувствовал усталость и полнейший упадок сил. Какой толк от всех этих разговоров? Не все ли равно, с другой стороны... К чему стараться в чем то убедить Кейри? Его задача — отыскать Линду.

— Но если она уехала, то куда?

Это спросила Викки.

— Я не представляю. Как мне кажется, ей некуда ехать.

Он не зашел так далеко, чтобы сознаться в своем страхе перед ее возможным помешательством или само-, убийством. Теперь он этому радовался. Если, бы им пришлось помимо всего прочего проглотить еще и такие вещи?

Бред хмыкнул:

— Не обратиться ли по официальной линии?

— Но если с ее стороны это всего лишь игра,— Викки теперь внимательно следила за Джоном,— если у нее под воздействием выпитого алкоголя наступило временное умопомрачение, она уничтожила ваши картины, а потом, испугавшись, убежала в лес! Подумай о такой возможности, Бред. Неизбежность скандала, если бы дело обстояло таким образом. Не могли бы мы попытаться отыскать ее собственными силами?

— Ночью? — спросил Бред,— в лесу? Ты себе представляешь, на сколько тысяч акров тянутся здешние леса? Даже в дневное время потребуется организовать поисковые партии.

Он поднялся, закурил сигарету и начал расхаживать по комнате. Неожиданно он снова повернулся к Джону. Куда девался тот дружеский, легкий тон, которым он совсем недавно разговаривал с Джоном. Его глаза если и не выражали враждебности, то, во всяком случае, не скрывали желания оказаться как можно дальше от того, что ему больше не казалось ни занимательным, ни вообще пристойным.

— Почему бы вам не позвонить домой, может быть она уже вернулась?

— Правильно,— согласилась Викки.

— А если ее там нет и она не вернется до утра, тогда надо вызывать военных.

— Правильно,— снова согласилась Викки.

— Да, иначе ничего не сделаешь,— с непонятным раздражением продолжал Бред. В эту минуту раздался телефонный звонок, и Бред чуть ли не бегом устремился к аппарату.

— Да... да... нет, ее здесь нет, а вот Джон тут. Хотите с ним поговорить? О’кей, одну минуточку.

Он повернулся, прикрыв ладонью трубку:

— Это говорит Гордон. Он звонил вам домой, не получил ответа и позвонил сюда.

— Линда...

— Он ничего не сказал.

Джон взял трубку у Бреда.

Пронзительный голос Гордона, выражающий крайнюю степень неприязни, звучал в трубке.

— Джон? Это Джон?

— Да.

— Линда с вами?

— Нет.

— Где она?

Джону показалось, что его ударили.

— Ее нет здесь.

— Но вы знаете, где она? Вот что мы сейчас хотим, знать?

Джон вынужден был ответить.

— Нет, не знаю.

— В таком случае вам лучше сразу же приехать сюда, к нам. Здесь и Стив Риттер.

Полицейский звонок!

— Где вы есть?

— Я звоню из первого же дома, до которого добрался. Стив и Роз у деревенской свалки. Стив просит, чтобы вы туда приехали.

— На свалку?

— Вы знаете, где это?

— Да. Но в чем дело? Что случилось?

— Узнаете, когда приедете сюда. Живее, как можно живее, так сказал Стив.

Трубка на противоположном конце провода опустилась на рычаг.

Когда он объяснил Кейри в чем дело, Викки захотела поехать вместе с ним, но мысль о том, что помимо Мер-лендов и Стива Риттера будут еще и молодые Кейри, была ему невыносима. Они милые, симпатичные люди. И он никогда бы не смог думать о них иначе.

Бред не пошел с ним, зато Викки проводила его до машины.

— Дайте нам знать Джон, если мы понадобимся...

Если они ему понадобятся! Если Линда там лежала, возле свалки...

Он бесшабашно повел машину по дороге. Свалка находилась в миле от озера по большой дороге, отходившей от центрального шоссе... Сейчас весь мир для Джона превратился в мир ночных кошмаров... Линда лежала возле свалки. «Что случилось? Совесть замучила? Жену убили, или что другое?» Нет, этого не может быть. Это невозможно. Как это Линда могла бы лежать?

Когда он приблизился к повороту на свалку, он увидел перед собой машины, их задние сигнальные огни были включены. Джон остановил свою машину возле них и выскочил наружу.

— Джон... Джон...

Он услышал непонятно приглушенные ребячьи голоса, зовущие его, и в скудно освещенном полукруге возле машин навстречу ему побежали две забавные фигурки. Они казались похожими на огурцы, увенчанные прозрачными шарами из пластика, по форме напоминавшие луковицы, с торчащими наружу усиками антенны.

Бак и Томми в своих космических костюмах, догадался Джон.

— Мы это и нашли, Джон,— возбужденно докладывал Вак.— Мы обследовали землю.

— В наших космических костюмах,— добавил Тимми.

— Мы осматривали район свалки. Мы были учеными Марса, явившимися на землю...

— Джон...

Голос Стива Риттера, низкий, немного угрожающий, донесся откуда-то снизу:

— Джон? Это вы, Джон?

Джон двинулся дальше по дороге, мальчики прыгали около него, продолжая что-то возбужденно рассказывать, но он их уже не слушал. Казалось, мгла поглотила его.

Светлячки, роившиеся под огромными тенистыми деревьями, усиливали впечатление таинственности.

— Сюда, Джон, сюда!

Из темноты вырвался пучок света от яркого фонарика, он перерезал небо под странным углом. Джон повернулся на этот свет и налетел на кучу консервных банок, грязных бутылок и прочего хлама, который загремел под его подошвами.

— Наверх, Джон!

Он начал подниматься уже осторожнее по куче всяких отбросов. Впереди неясно вырисовывались очертания человеческих фигур. Тлеющий кончик сигареты... Фонарик погас.

— Это нашли ребятишки, Джон.

Голос Стива звучал нарочито безразлично.

—- Тимми сказал Мерлендам, Вак — мне. Потом мне позвонил мистер Мерленд. Он подумал, что мы должны разобраться в этом деле. Он сказал, что в словах детей ему не все ясно.

— Это мы нашли,— хвастливо заговорили Тимми и Вак.

— Вообще-то мы уверены, что это такое,— продолжал Стив Риттер,— вернее мистер Мерленд уверен. Но официально опознать должны вы. Возможно, вы нам скажете, что эта вещь тут делает?

И тут вновь загорелся фонарик.

Здесь, на самой вершине кучи всякой ветоши, лежал новый чемодан Линды.

Он был раскрыт.

Сначала Джон увидел ее новое зеленое платье. Его широченная юбка в мелкую плиссировку перевесилась через край чемодана, покрыв ржавую канистру из-под масла, валявшуюся поблизости. 

 

 

Глава 9

Джон стоял, глядя на вещи, испытывая непередаваемый ужас. Голос Роз Мерленд, четкий, выразительный, раздался позади. Оказывается, это она курила сигарету.

— Это же новое платье Линды, тут не о чем спорить. Она получила его только на прошлой неделе и сразу прибежала показать мне. Она была от него в восторге. Она никогда не согласилась бы с ним расстаться. Ни за что! И ее серый костюм, одним словом, все ее лучшие вещи. Я сразу догадалась чье это, как только мне рассказал Тимми.

— Роз,— заговорил Гордон Мерленд приторно вежливым тоном.— В данный момент это не наше дело. Стив уполномочен заниматься подобными делами. Ему и карты в руки.

— Ну? — спросил Стив Риттер.— Мы ждем, Джон. Опознаете ли вы эти вещи и этот чемодан, как принадлежащие вашей жене?

Глаза Джона привыкли к темноте. Он уже различал очертания челюсти Стива Риттера и даже слабый блеск его глаз... Он ощущал почти истерическую враждебность Мерлендов-, обвиняющих его...

Опасность! Он явственно чувствовал ее присутствие.

Ему надо держаться настороже. Ситуация изменилась, изменилась к худшему.

— Немного странно, не правда ли? — продолжал Стив Риттер.— Взять и выбросить все эти великолепные вещи? Ее лучшие платья и все остальное? Выбросить на свалку?

— Что за абсурд! Да ни за что на свете...— снова закричала Роз.

— Роз, прошу тебя,— остановил ее Гордон.

Кислый, противный запах гниющих отбросов наполнял воздух.

Если здесь чемодан, здесь должна быть и Линда.

Эта мысль звучала в голове у Джона, как набат. Теперь уже не было возможности избежать того, что должно было случиться, нельзя было избежать ни разоблачений, ни скандала, ни неприятностей.

Он сказал:

— Я не знаю, где моя жена.

— Вы не знаете,— повторил Гордон.

— Вы...— голос Роз оборвался.

Стив медленно спросил, без всякого выражения:

— Что вы имеет в виду, Джон?

— Вчера я ездил в Нью-Йорк. И только что вернулся домой. Ее там не было. Она оставила записку и ушла.

— Ушла? Куда ушла? — спросил Гордон.

— Мой Бог, я не удивляюсь,— воскликнула Роз.

— Роз...

— А ты удивлен? После того вечернего спектакля? Когда он ее избил, когда он...

— Эй, минуточку, мистер Мерленд,— теперь в резком голосе Стива звучали начальствующие нотки.— У вас с Линдой была ссора, Джон? Вы уехали в Нйю-Йорк, а пока вы отсутствовали, она от вас ушла?

— Да, по-видимому, так. Приблизительно так.

— Она взяла машину?

— Нет, я на ней уехал на станцию, она там и оставалась. Я сам приехал на машине сегодня.

— Так она уехала без машины? Каким же образом? Ушла пешком? Подняла руку и попросила ее подвезти?

— Не знаю. Откуда мне знать?

С минуту все молчали. Светлячки гудели в темноте. Попыхивал огонек сигареты миссис Мерленд. Запах гниения переполнял воздух.

Тимми испуганно попросил:

— Мамочка, я хочу домой.

— О’кей, миссис Мерленд, не отвели бы вы детей в машину и не подождали бы там? — сказал Стив.

— Я останусь!—заявил Вак.

— Мам...— заныл Тимми,—я хочу домой.

— Отведите их, миссис Мерленд.

— Но...

Роз Мерленд пронзительно вскрикнула.

— Стив, вы ведь не думаете... не думаете, что Линда?..

— Посидите в машине, миссис Мерленд, отдохните. Заберите отсюда детей. Тимми, Вак, идите оба. Быстрее!

По ее голосу было ясно, что она страшно недовольна.

Ее расплывчатый силуэт двинулся к краю кучи с отбросами. Вниз со звоном посыпались жестянки и бутылки. Тимми начал громко хныкать, его ноющий голос постепенно замирал вдали.

— О’кей,— сказал деловито Стив, чувствуя себя гораздо увереннее в мужской среде,— Джон, у вас в машине не найдется фонаря?

— Нет.

— У мистера Мерленда имеется один. Вы лучше идите со мной. О’кей, Мерленд, вы пойдете в левую сторону, а мы направо.

Гордон Мерленд запротестовал:

— Но, Стив, мальчики здесь все облазили. Именно таким образом они и наткнулись на чемодан. Если Линда... если...

— Возможно, они где-нибудь и не смотрели,— возразил Стив,— например в зарослях сорняков.

Освещая путь фонариком, Гордон Мерленд двинулся в заданном направлении. С минуту Стив Риттер стоял неподвижно. Джон физически ощущал невдалеке его большое сильное тело и слышал его глубокое ровное дыхание.

Потом Стив включил фонарик и коротко скомандовал:

— Пошли.

Они осматривали, дюйм за дюймом, каждую выбоину. Джон понимал, что они ищут труп Линды. Выходило, что они уже приняли, хотя бы в качестве гипотезы, возможность ее смерти. И каким бы измученным и опустошенным не чувствовал себя Джон, он прекрасно понимал, что творится в головах у Мерлендов, набивших себе руку на сочинении детективных романов. Об этом можно было судить и по возбужденному голосу Роз, и по холодной отчужденности Гордона. Они предполагали... Нет, он заставил себя прогнать эту мысль, не облекать ее в конкретную форму, потому что только так он мог выстоять в создавшемся положении.

«Я не выдержу,— подумал он,— если сам стану думать об этом».

Он поплелся рядом со Стивом, следуя за лучом его фонарика, который вырывал на какое-то мгновение из темноты то остов железной кровати, то целую поросль неизвестно каким образом здесь появившихся ирисов, то наполовину сгнившие картонные коробки и непременно консервные банки и бутылки, глядя на которые, можно было подумать, что жители Стоунвилла настолько деградировали, что двадцать четыре часа в сутки ели и пили, и больше ничего.

Продвигались они вперед медленно. Стив ничего не говорил. Джон еще ни разу не видел его в таком качестве: официальное лицо, местный представитель правосудия. Он стал совсем иным, куда более грозным, обычная развязность исчезла без следа. Один раз Джон споткнулся и чуть было не упал на Стива. Он почувствовал стальные мышцы полицейского под рукавом рубахи, исходящее от него тепло, особый запах мужского пота,

И это снова напомнило ему признание Линды:

«Это Стив... он мне не нужен... Но это сильнее меня...»

Одна Линда виновата в этом ужасном ощущении нереальности, которое его так терзает. Из-за Линды все утратило былую определенность. Стив был ее любовником? Или не был? Джон никогда этого не узнает, а если бы и смог узнать, все равно ему не за что было бы зацепиться.

А потом, когда он почувствовал, что его нервы больше не выдерживают, напряжение стало спадать. Ее тут нет, подумал он. Он знал это совершенно точно. Как если бы Линда, живая или мертвая, сообщила ему об этом.

— Все олл райт,— сказал Стив,— в сорняках вокруг свалки мы ничего не найдем.

И они не нашли. Примерно минут через сорок пять бесплодных поисков Стив крикнул, ориентируясь на свет фонарика Гордона:

— Нашли что-нибудь, мистер Мерленд?

— Нет, Стив.

— О’кей, заканчиваем. Вроде бы тут ничего нет.

Стив возвратился к чемодану, тщательно сложил в него все платья и щелкнул замками. Вскоре их нагнал Мерленд. Втроем, в гробовом молчании, они зашагали по шоссе. Тимми позабыл о своем недавнем страхе, и они вместе с Ваком расхаживали по участку, так и не сняв своих костюмов.

Роз Мерленд вылезла из мерседеса, на ней были туфли на высоченных каблуках. В руке она держала продолговатый черепаховый портсигар. Элегантная ультрасовременная горожанка, знающая себе цену и не привыкшая никому подчиняться.

На какую-то долю секунды ее ненавидящие глаза скользнули по лицу Джона.

— Ну? — спросила она,— ну?

К ней приблизился ее муж.

Корректный, аккуратный, с холодными голубыми глазами под рыжеватыми бровями, с довольно жидкими волосами содержащимися в. идеальном порядке. Все в меру. Автор с прочно установившейся репутацией.

— Мы ничего не нашли, дорогая. Но в темноте это и невозможно, совершенно невозможно.

Роз повернулась к Стиву, казавшемуся особенно громоздким в тусклом свете фар. Он стоял в свободной позе немного поодаль с чемоданом в руке.

— Что же нам предпринять? Как мы узнаем, что с ней случилось? Надо что-то делать!

«Линда моя жена,— подумал Джон,— а они меня просто не замечают, как будто меня вообще не существует».

— Слушай, Бак, слушай,— донесся голос Тимма. — Я больше не марсианин, я снимаю с себя шлем.

— Сейчас мы ничего не можем сделать,— сказала Роз.— Но мне все равно не верится, что она могла уехать из дома без машины, без чемодана, который оказался на свалке, с...

— О’кей, мистер Мерленд,— Стив кивнул головой на машину,— лучше бы вы отвезли домой Тимми, ему давно пора спать. А еще лучше — пусть это сделает ваша жена. А вы, я и Джон отправимся ко мне и все обсудим.

— Но...

Роз быстро обернулась к нему, ее длинные серьги сверкнули красноватыми огнями:

— Но я тоже свидетельница, если предстоит беседа с поисковыми войсками...

Да она же вне себя от возбуждения, насмешливо подумал Джон. Как обычная уличная торговка эта дама боится что-то пропустить.

Стив Риттер пожал плечами:

— Для этого будет сколько угодно времени, миссис Мерленд. Вы сейчас отвезете домой сына, мужа я доставлю вам позднее. О’кей, мистер Мерленд, поедете со мной?

Он двинулся к собственной машине, кивнув на ходу:

— Поезжайте за нами, Джон. Возвращаемся ко мне. Вак, достаточно, в машину!

Стив первый сдвинулся с места. Джон следом за ним. Оскорбленная миссис Мерленд с видом обиженной королевы осталась стоять возле мерседеса.

Джон добрался до бензоколонки одновременно с первой машиной. Он вылез и присоединился к остальным.

В кафе музыкальный автомат услаждал всех оглушительной «мамбой».

Они вошли внутрь. Бетти Риттер стояла за стойкой. Парень и две девушки сидели на высоких табуретах и тянули через соломинку шипучий напиток. За столиком в гордом одиночестве сидел пожилой мужчина, смутно знакомый Джону..: Городской клерк? Перед ним стояла пустая бутылка из-под кока-колы. Все повернулись, чтобы взглянуть на входящих.

—- Эй, мам!

Стив подмигнул жене, улыбнулся посетителям:

— Вот твой блуждающий марсианин. Живо в кровать, Вак!

С минуту он постоял посреди комнаты с чемоданом в руке, бессознательно покачивая бедрами в такт «мамбо». Сейчас бн снова превратился в деревенского сердцееда, абсолютно не похожего на собранного, даже властного, блюстителя порядка.

Одна из девиц за стойкой рассмеялась и крикнула:

— Эй, Стив, далеко ли ездил?

— Далеко, Арлена. Амурная поездка, как всегда!

Стив повернулся к Джону и Гордону, наблюдая за ними с характерной для него усмешкой.

— О’кей, ребята, как насчет того, чтобы разбежаться по домам? Нет еще? Прекрасно, тогда давайте займемся делом.

Вот как он обманывает деревню, подумал Джон. Ему ли не знать свой Стоунвилл. Он понимает, что частенько любители позлословить вынюхивают для себя «пищу» чуть ли не до того, как все произойдет. И он против воли почувствовал благодарность, как будто Стив старался ради него.

Они вошли в малюсенькую комнатушку, помещавшуюся за кафе.

Стив прикрыл дверь. Это была контора, где он ежемесячно выписывал счета по бензоколонке. В комнате стоял простой деревянный стол, несколько стульев, телефон на столе и старая кушетка.

— Садитесь, ребята. Располагайтесь как можно удобнее.

Стив поставил Линдин чемодан на пол и опустился на кушетку, Гордон Мерленд предпочел стоять с важным видом. Джон сел на стул.

Стив курил сигарету, наблюдая за Джоном. Выражение его лица оставалось совершенно неуловимым.

Враждебное? Или нет? Знал ли он больше, чем хотел показать? Или ничего не знал?

— О’кей, Джон. Давай послушаем. Пока не касайтесь вашей ссоры с Линдой. Расскажите, что произошло, когда вы вернулись из Нью-Йорка?

Джону пришлось снова изложить все те факты, которые даже молодым Кейри, его друзьям, показались неправдоподобными и фальшивыми.

Когда он рассказал об уничтоженных картинах, Гордон перебил его:

— Чтобы Линда порезала ваши картины? Но это просто невозможно! Линда...

— Никогда нельзя предугадать, что надумает рассерженная женщина! — голос Стива прервал начатую тираду.— О’кей, Джон, продолжайте.

Его глаза неотрывно смотрели в лицо Джону, но когда Джон закончил свое повествование, он обратил внимание не на него, а на Гордона Мерленда, который весь превратился в слух. Ничего не упустить. Все запомнить для Роз и поместить в книгу. Конечно, это не история, но почему бы не написать современный роман с острым сюжетом? Да, да, каприз наших прославленных мастеров. Джон почувствовал, что сквозь усталость, пробивается неудержимый гнев. Черт побери, какое отношение к данному делу имеет Мерленд?

Когда он закончил, Стив Риттер поднялся с кушетки и раздавил, свою сигарету в пепельнице, стоявшей на столе возле Джона.

— О’кей, Джон. Сколько денег она забрала с собой?

— Практически ничего, если только у нее не было таких, о которых я не знаю.

— И куда, как вы полагаете, она могла уехать? В Нью-Йорк? ’Она всегда говорила о Нью-Йорке. Кажется, у нее там полно друзей?

— Нет,— покачал головой Джон,—  на самом деле она ни с кем не дружила в Нью-Йорке.

— Но это же абсурд,— вспыхнул Гордон.—У нее десятки друзей в Нью-Йорке. Она нам о них постоянно рассказывала. Она всех знает. Паркинсонов и Рей...

— О’кей, мистер Мерленд.— Снова Стив Риттер прервал его.— Вы можете думать, что вы знаете Линду, а я могу думать, что я ее знаю. Но вот Джон ее муж, не так ли?

Его глаза снова скользнули по нему.

— Но если не Нью-Йорк, Джон, тогда Висконти, вероятно? Только ведь ее родители умерли, не так ли? Нет оснований возвращаться туда.

— Да, нет,— Джон подумал, что, значит Стив обо всем знает. Она была с ним весьма откровенна.

— И у нее нет ни сестер, ни братьев. Про это она много раз говорила.— Он негромко присвистнул.— Похоже, что она сквозь землю провалилась, а?

— Похоже на то,— сказал Джон.

— Может быть, чтобы напугать вас? Вы об этом думали, Джон? Считает, что таким образом настоит на своем?

— Возможно.

— Но чемодан! — пискливым голосом закричал Гордон Мерленд.— Мы его нашли на свалке. С таким важным фактором нельзя не считаться. Если ее чемодан там, значит с Линдой что-то случилось!

— Конечно, конечно...

Стив прикусил нижнюю губу:

— Боюсь, что именно так оно и есть... Чтобы она ни планировала, но похоже, что с ней стряслась беда.

Он с ленивой грацией поднялся с дивана.

— Сейчас, Джон, самое время вызвать поисковую партию. Ну, а это уже превышает мои полномочия. Мое дело — деревенские происшествия, замки на дверях, смотреть, чтобы подвыпивший Вилл Дейри не угодил под машину, потравы в садах... Конечно, мне такая работенка не по нутру. Будем, надеяться, что с Линдой не случилось ничего серьезного. Но, Джон, вы не против, если я позвоню капитану Грину?

— Разумеется, что еще мы можем сделать?

— Вы нам ничего не забыли сообщить, а? Если да, то спешите, пока еще есть время.

Джои внимательно посмотрел на Стива, задавая себе вопрос: «Не это ли мой смертельный враг?».

— Что бы я мог знать такого, о чем я вам не рассказал?

— О’кей, Джон, о’кей!

Улыбаясь почти доброжелательно Стив положил руку на плечо Джона, а второй рукой потянулся к телефону.

— Когда приедет капитан Грин, мы пойдем к вам домой и все посмотрим.

Его глаза внимательно смотрели на Джона:

— А теперь не волнуйтесь, Джон. Мы ее отыщем. Все мы здесь Линдины друзья и мы все немножко от нее без ума, не так ли? Так что эта история касается нас в такой же Степени, как и вас, Джон.

 

 

Глава 10

Гордон Мерленд собрался было с ними вызывать полицейскую поисковую партию, но Стив заставил его позвонить жене.

Приехала Роз, и чета Мерл(ендов, громко возвещая о своей любви к Линде и о своем страшном беспокойстве, отбыла.

Как только они уехали, Стив сказал:

— Ну, Джон, по всей вероятности капитан Грин приедет с минуты на минуту, так что пошли.

Он взял чемодан и, небрежно махнув своей жене, стоявшей по-прежнему за прилавком, пошел к машине. Пока они ехали через темный, казавшийся бескрайним лес, никто ни из них не проронил ни слова.

Джон перестал думать о том, что случилось с Линдой. Что бы там ни было, ничего изменить уже нельзя.

Теперь его занимало собственное положение. Он прекрасно понимал, что именно решат Мерленды, Стив, даже Кейри, как только они получат хотя бы малейшее доказательство.

Нет, больше это была не Линда, а та западня, которую она приготовила для него, петля, которая все туже и туже затягивалась вокруг его шеи.

Когда они добрались до дома, Стив подошел к двери кухни и остановился.

Он не стал ничего объяснять, но Джону и без того было ясно его поведение. Джона пока никто не обвинял и никто ничего не говорил. Но никто не имел права войти в дом до тех пор, пока там не побывает капитан Грин, официальный представитель закона, и не увидит все то, что ему положено увидеть.

Стив вытащил сигарету. Спичка вспыхнула, осветив его лицо с полными чувственными губами. В этот момент подъехала машина.

— Стив?

Три человека в форме выскочили из нее, Стив и Джон подошли ближе. Один из вновь прибывших протянул Стиву руку.

;— Здорово, Стив, как дела? Последнее время, что-то не вижу тебя на аллее. В чем дело? Стареешь?

Раздался дружеский смех, а потом совсем другим тоном:

— О’кей, где этот малый? Ты привез его сюда?

— Да, да, привез. Мистер Гамильтон — капитан Грин.

В доме было темно. Джон едва различал крупную фигуру капитана Грина, который не соизволил протянуть ему руки.

— О’кей, мистер. Войдемте в дом.

Джон первым поднялся на крыльцо, вошел в кухню и зажег свет. Патрульные топали за ним, огромные, спокойные, благодаря форме лишенные индивидуальности.

Капитан Грин не отличался благородной внешностью, физиономия у него была грубоватая с необычайно блестящими голубыми глазами. Он повернулся и принялся разглядывать Джона.

— Пропала жена, а? Стив сказал, что она оставила записку, дайте ее сюда.

Джон повел их в холл и повернул выключатель. Вид хаотически разбросанных осколков пластинок и кусков полотен, после всего пережитого за эти часы, воскресил у него мысли о том, что где-то в углу скрывается безумное существо, готовое прыгнуть на него и вцепиться ему в шею. Трое патрульных стояли, широко расставив ноги, большие, невозмутимые, привыкшие ничему не удивляться.

Стив Риттер присвистнул:

— Вот это да!

— Это сделала ваша жена? — спросил капитан Грин. ~ Да.

— Где записка?

Джон пробрался через хаос к столу. Он принес записку капитану, который взял ее своими грубыми руками и принялся читать медленно и внимательно. Потом он несколько минут разглядывал ее, прежде, чем протянуть Стиву. Тот в свою очередь прочитал ее, нахмурился и искоса посмотрел на Джона. Почему-то от этого взгляда у Джона усилилось чувство опасности.

Оглянувшись на своих подчиненных, капитан Грин заговорил ровным голосом человека, находившегося при исполнении служебных обязанностей:

— Ребята, осмотрите весь дом. Ничего не упускайте.

Потом он снова обратился к Джону:

— Где бы мы могли присесть, мистер, где нет такого беспорядка?

Джон повел их в столовую. Они сели на деревянные стулья возле стола. Капитан вынул из кармана френча блокнот и огрызок карандаша.

— О’кей, описание, мистер, рост, возраст, что на ней было надето...

И вдруг Джон не смог себе представить Линду. Потом его мозг начал функционировать нормально. Пока он сообщал всякие бессмысленные подробности, Стив Риттер поднялся, нашел пепельницу, снова сел, положив в нее свою сигарету.

Капитан Грин закончил записывать внешние данные Линды. Потом он снова взял в руки записку и принялся читать ее вслух, запинаясь на каждом слове, как будто он был малограмотным:

«Так что ищи себе другую женщину, которая станет твоей рабыней»..-.

— Похоже, что отношения между вами были довольно скверные. В записке много горечи. Она считает, что с ней плохо обращались?

Джон ясно слышал тяжелые шаги патрульных, расхаживающих наверху. Он посмотрел на собственные руки, вцепившись в край стола. Кожа на косточках побелела от напряжения.

— Это преувеличено,— сказал он.— Понимаете, моя жена не вполне нормальная. Она истеричка. И уж если быть откровенным до конца, алкоголичка. Она пьет с...

— Эй, обождите минуточку, Джон, мальчик. Задержитесь-ка тут. На секунду.

Стив Риттер смотрел на него через стол с удивлением, граничившим с растерянностью.

—- Вы не забываете, что я Линдин приятель? Линда пьяница? Подумайте, что вы говорите и придумайте, что-нибудь поумнее.

Капитан Трин переводил глаза с одного на другого.

Джон сказал:

— Я старался, чтобы , этого никто не узнал, Стив. Я все время был настороже. Поэтому вы так и удивлены. Но здесь она ничего не опасалась. Когда она начинала пить, то оставалась дома.

— Фьюю!

Стив покачал головой..

— Чудеса никогда не кончаются, верно, Том?

Он повернулся к капитану Грину, теперь его скептицизм был очевиден, скептицизм и что-то еще, сигнал, быстрый, многозначительный. Грин, флегматичный, как всегда, просто хмыкнул.

— О’кей,—сказал он,— она пьяница. О’кей! Но она ушла, исчезла. Так или нет? — Его глаза неотрывно смотрели на Джона.— Да, мистер. Похоже, что вы с ней поссорились. По какому поводу, прошу сказать?

Джон рассказал ему про письмо Чарли Рейнса. Когда он говорил, чувствуя на себе взгляд двух блестящих глаз, ему показалось, что он слышит собственные слова ушами посторонних людей и понимает всю их несообразность. Человек, у которого едва хватает скудных средств, чтобы свести концы с концами, картины которого объявляются никуда не годными, вдруг отклоняет предложение в двадцать пять тысяч в год.

— Двадцать пять тысяч? — Стив Риттер снова свистнул.— Ну, парень!

Он посмотрел на капитана Грина и на этот раз капитан широко улыбнулся и ответил в тон Стиву:

— Жена вовсе не должна быть ни неврастеничкой, ни. алкоголичкой, чтобы выйти из себя от подобной истории, верно, Стив? Я знаю парочку дамочек, которые не ограничились бы несколькими порезанными картинами да побитыми пластинками. Да, сэр.

Улыбка тут же исчезла и капитан обратился к Джону:

— Понял ли я правильно, что для того, чтобы иметь возможность продолжать рисовать вот такие картины, вы сказали своей жене, что отказываетесь от этого предложения?

— Правильно.

— И она рассвирепела?

— Все было куда сложнее, чем так...

— Но она рассвирепела? Как будто я не разбираюсь в сложных вопросах. Да или нет?

— Да, она была вне себя.

— И она знала, когда вы поехали в Нью-Йорк, что вы намерены отказаться от этого места?

— Да. Но ведь дело было не только в этом. Она знала, что я собирался по поводу нее проконсультироваться с психиатром.

— С психиатром? — Капитан Грин громко захохотал.— Психиатр для своей хозяйки? На том основании, что она обозлилась, когда вы отказались принять предложение в двадцать пять тысяч?

В Джоне вспыхнула бешеная злоба, но в тоже мгновение он одернул себя:

«Я должен быть спокоен. Смешно было бы ожидать, чтобы они сразу во всем разобрались. Нет, нет, это было бы наивно...»

И он сказал спокойно:

— Я уже вам говорил, что дело куда сложнее. Она была больна уже несколько лет. И никогда не соглашалась показаться врачу. Наконец, мне удалось уговорить ее посоветоваться с моим .старым приятелем в Нью-Йорке, доктором Маком Аллистером,

— Ну, и видели вы этого Мака Аллистера, когда были в Нью-Йорке?

— Нет, он уехал в отпуск.

— А вы сначала не соизволили это проверить?

— Нет.

Вошли двое патрульных, у одного в руке была бутылка с джином. Они стояли на пороге, пока капитан Грин не посмотрел на них. Тогда патрульный с бутылкой сказал:

— Мы нашли ее наверху, капитан. Она была спрятана в комоде с бельем. Ящик был открыт.

— Эта бутылка, которую спрятала Линда,— пояснил Джон.— Я нашел ее, когда вернулся домой. Когда она пьет, она обычно прячет от меня бутылки.

Патрульный поставил бутылку на стол. Ни капитан, ни Стив Риттер ничего не сказали.

— А потом,— продолжал второй патрульный,—-мы нашли вот это, капитан, возможно, это ерунда, но открытка лежала на полу в спальне.

Он протянул капитану открытку от Мака Аллистера.

Капитан Грин прочел ее и снова взглянул на Джона:

— Этот Мак — случайно не доктор Мак Аллистер?

— Да, он.

Круглая физиономия капитана показала, какое огромное значение он придает сделанному выводу:

— Судя по штемпелю можно сказать, что открытка послана пять дней назад, так что вы получили ее до своего отъезда в Нью-Йорк и прекрасно знали, что доктора дома не застанете?

— Нет,— сказал Джон, думая с отвращением, что приходится все вытаскивать на свет Божий.— Я эту открытку не получал, отыскал лишь после моего возвращения. Линда спрятала ее туда же, куда и бутылку с джином. Она всегда панически боялась всего, что связано с Маком, потому что он врач. По всей вероятности, она изъяла открытку из...

Его голос звучал все. тише и тише; не хватало ни сил, ни энергии объяснять про эти запутанные отношения при полном непонимании тех, кто его слушал.

Капитан, молчавший до сего времени, спросил патрульных.

— Что еще?

— Может быть, я могу вам кое-что показать в холле? — спросил один из них.

Капитан тяжело поднялся со стула и вышел из комнаты. Джон всем своим существом начал ощущать присутствие Стива Риттера, сидящего против него за столом. Непроизвольно он встретился с ним глазами. Физиономия Стива в ту же секунду расплылась в широкую улыбку:

— Парень,— сказал он,— ой, парень!

Вскоре капитан Грин возвратился. Он остановился в дверях, почти полностью загородив собой вход.

— Эта записка, она ее напечатала?

— Да.

— Нет подписи, ничего. Все напечатано.

— Точно.

— Она много печатает.

«Осторожнее,— подумал Джон.— Не говори им про машинку». Но тут в нем внезапно вспыхнул гнев. К чёрту их всех! Почему он ведет себя так, будто в чем-то виноват? Расскажи им правду. Правда является единственной солидной надежной основой. Если только он начнет лгать, этот кошмар никогда не кончится.

— Нету— ответил он,— фактически, это моя машинка. Она обычно находится в студии. Должно быть, Линда ее принесла сюда.

— Значит, она сходила в студию за машинкой, принесла ее сюда, напечатала и даже не подписала? И однако же, как только что мне показал Джим, рядом на столе были чернила и перо, ведь куда проще записку написать от руки. Как вы сами считаете?

Сейчас Джона поддерживал один только гнев, больше ничего. Почувствовав, что ему необходимо подбодрить самого себя и разорвать паутину подозрений, он сказал:

— Я не печатал этой записки. Если вы на это намекаете, почему не сказать начистоту? Я не печатал этой записки..

И вдруг он почувствовал, что не только не разорвал опутавшую его сеть, но, наоборот, сделал неверный ход.

Потому что такие вещи нельзя говорить первому. Никто, даже Мерленды, не смогли высказать то, что вертелось у них на языке. А он поставил сам все точки над «и».

Больше никто не притворялся, не старался сохранить формальную вежливость. Капитан Грин подошел вплотную к Джону и спросил грозным тоном:

— О’кей, мистер. Где ваша жена?

— Я не знаю.

— Это вы напечатали записку?

— Я уже говорил, что нет.

— Вы разбили пластинки?

— Нет.

— Вы положили бутылку с джином в комод с бельем?

Поток вопросов прекратился так же внезапно, как начался. С минуту капитан стоял, возвышаясь над Джоном, яростно глядя на него сверху вниз. Потом, повернувшись на каблуках, он вернулся к столу и снова выхватил блокнот.

— О’кей, когда вы уехали в Нью-Йорк?

— Вчера дневным поездом. Со мной ездил Бред Кей-ри, возвращались мы тоже вместе.

— Когда вы были в Нью-Йорке, вы заходили к тому парню по поводу работы?

— Да.

— Имя и адрес?

Джон сообщил, капитан все записал в свой блокнот.

— Вы ночевали в Нью-Йорке?

— Да. В том же отеле что и Бред Кейри. Справьтесь у него, если угодно.

Джон назвал отель, капитан и это записал.

— Вы вернулись сегодня вечером поездом?

— Точно. С Бредом.

— Вы рассказали нам все, что вам известно?

— Да.

— О’кей.

Капитан Грин захлопнул блокнот и посмотрел на Стива.

— Я сообщу сейчас же по телефону. Если никаких сообщений до утра не поступит, поисковые партии утром прочешут лес. Озеро тоже. Озеро лучше пройти неводом или драгой. Стив, это ты можешь организовать сам. Мобилизуй всех парней в деревне.

—- Разумеется.

Стив все еще смотрел на Джона, недобрая усмешка кривила его губы.

— Недостатка в волонтерах не будет. В Стоунридле мы все сходили с ума по Линде. Все без исключения.

— Начинай как можно раньше, Стив.

— О’кей, Кен.

Капитан сунул блокнот в карман.

— Не стоит напрасно терять время. Нужно поскорее идти на телетайп.

Он пошел на кухню, следом — двое патрульных, потом Стив. Джон замыкал шествие.

На него никто не смотрел.

Неожиданно капитан Грин повернулся к нему лицом. Его синие глаза превратились в блестящие щелочки:

— О’кей, мистер, скажите-ка нам, что вы сделали со своей женой?

— Да, Джон, мальчик.— Дружелюбная улыбка Стива внезапно превратилась в злобный оскал садиста-врага.— Помоги-ка нам, Джон. Подумай, от скольких неприятностей ты нас избавляешь. Сколько денег мы сумеем сэкономить. Что ты сделал с Линдой утром, прежде чем отправился в Нью-Йорк и раздобыл себе алиби через Бреда Кейри?

Теперь все четверо смотрели на него, они перестали быть отдельными индивидуумами, а слились в единую глыбу настороженности, скрепленную общим недоверием к чужаку. Лишь потому, что они считали его чужим, он был виновен. Значит, его надо уничтожить.

Так вот что было основной причиной. И вот когда наступила кульминация. Не труп, запутавшийся в водорослях, ни посиневшая, рука, показавшаяся у берега озера. Шелтон, или нечто в этом роде, а то, о чем он сейчас подумал!

Негодование, возмущение Джона, опять помогли ему справиться с паникой.

— Уйдите отсюда,— сказал он спокойно.— Все до одного! Уходите!

— Ой, Джон! — Глаза Стива были широко открыты— Что за речи? Разве так говорят с друзьями?

Джон повернулся к нему. В то же время капитан Грин встал между ними, огромный, здоровенный, непробиваемый.

— О’кей, Стив. Пошли. Не дразни человека. Идем же.

Молодой патрульный, тащивший бутылку с джином, распахнул дверь. Капитан Грин, все еще державший Стива за плечо, вышел первым. Патрульные закрыли за собой дверь.

Джон стоял возле двери, наблюдая за ними. Когда полицейская машина отъезжала, он услышал смех Стива Риттера, громкий, нахальный, самоуверенный. 

 

 

Глава 11

Он ничего не ел после ленча в Нью-Йорке. Хотя есть не хотелось, он заставил себя выпить стакан молока. Потом он принялся ликвидировать следы погрома. Он заставлял себя делать все очень тщательно, считая это чистым материальным убытком, не желая думать ни о Линде, ни о ее злобе, ни о ее безумии.

Его полотна спасти было нельзя. Но что касается магнитофона и проигрывателя, то там были разбиты только лампы. Некоторые пластинки оказались целыми. Он их подобрал и снова поставил в специальный столик с отсеками. Особенно он любил магнитофонные записи. Магнитофон он купил сравнительно недавно, и у него было всего лишь семь или восемь полностью записанных бобин с музыкой, услышанной им по радио. Он принялся их разыскивать среди обломков пластинок и кусков холста и нашел все, кроме самой последней с увертюрой Мендельсона. Возможно, она валялась в каком-нибудь углу, под кушеткой или на стуле, впрочем, это не столь важно. В таком виде они были бесполезны, изорванные на куски, безнадежно спутанные. Чтобы их реставрировать понадобились- бы часы кропотливой работы. Он отбросил в сторону комок лент. Легче будет сделать новые записи. После этого он принялся выносить остатки пластинок, аккуратно все это складывая возле стены студии.

Его жизнь за несколько часов изменилась настолько кошмарно, что ему с трудом удавалось представить, как все это было до поездки в Нью-Йорк, точно так же, как он просто не мог себя заставить думать о Линде.

Она ушла и своим уходом ввергла его в ад. Только это теперь и имело реальное значение. Линда спровоцировала этот горячечный бред, который только что завершился кульминацией, когда в дверях его дома стояли Стив и трое патрульных, зловещие, кошмарные фигуры, единые в своем стремлении уничтожить его.

Что вы сделали со своей женой?

Он стоял у студии, вглядываясь в призрачные стволы яблонь, в громаду чернеющего леса. Заухал филин, закричала сова странным получеловеческим голосом. И тут он понял, что не сможет возвратиться в дом. Дом олицетворял Линду, безумие, опасность, которая поджидала его, чтобы обрушиться на него и раздавить. В доме он просто не сможет дышать.

Он вошел в студию, разделся и бросился ничком на кушетку. И думал, что возможно сейчас по телетайпу передается описание Линды. И еще о Стоунвилле. Стоунвилл превратился теперь в его Врага. Люди еще не спали. Старухи шептались по углам: «А вы слышали?..» Юношей и девушек, возвращающихся с поздних прогулок, встречали матери и отцы: «Вы слышали про миссис Гамильтон?» А в центре всего этого Стив Риттер с его притворной дружеской улыбкой, ходивший из дома в дом и созывающий добровольцев для организации поисков Линды.

— Что ты скажешь о несезонной охоте, парень? Ну, да, большая охота, охота на Линду Гамильтон... Ты не слыхал? Она же ненормальная и пьяная разгуливает по лесам. Во всяком случае, так говорит ее муж. Спокойнее, парень, спокойнее... Джон Гамильтон убил ее? Симпатичный такой, тихий художник убивает свою жену?.. Такие вещи, парень, не следует говорить в присутствии полицейского офицера... Это же клевета, вот что это такое. Раз Джон говорит, что она алкоголичка и сумасшедшая и разгуливает где-то в лесу, значит так оно и есть.

Вскоре он заснул. Во сне за ним по лесу охотился Стив Риттер, бегая сразу на четырех конечностях, как гончая.

Джон просыпался с трудом, смутно сознавая, что его кто-то зовет. Он открыл глаза. Комната была залита солнечным. светом. Секунду он не мог сообразить, где он находится. Потом понял — студия. И сразу же все вспомнил.

— Эй, Джон, Джон! Покажись, где ты, Джон? Парень?

Это был зычный голос Стива Риттера, притворно шутливый и поэтому особенно неприятный. Голос сновидений Джона...

— Эй, Джон, ты хочешь, чтобы мы вошли поднять тебя?

Он соскочил с кушетки. В студии у него имелась пара старых синих джинсов, которые он надевал, когда писал картины. Он пошел к вешалке, где они всегда висели.

Их там не было. Пришлось надевать брюки от городского костюма и заодно пиджак.

Через пару минут он вышел из студии. Группа из семи-восьми человек, одетых в рабочие штаны и рубахи, стояла, повернувшись к нему спинами, и глазела на дом.

В центре возвышалась широкоплечая, мускулистая фигура Стива Риттера.

С ними была собака, лохматая белая псина с рыжим хвостом. Пес заметил его и пошел к нему навстречу, заливисто лая. Все моментально повернулись и замерли, молча глядя- на него. Он еще не полностью проснулся и потому легко поддался чувству панического страха. Они непременно найдут Линду. Нет, они уже нашли ее труп и явились, чтобы расправиться с ним. Но тут же взяв себя в руки, он сообразил, что это была просто поисковая группа.

Люди продолжали стоять посреди лужайки, у некоторых из них были пакеты с завтраком. Когда он подошел к ним, никто не шевельнулся, только Стив Риттер осклабился:

— Эй, Джон, ты спал в студии? В доме-то одиноко, а?

Да, во сне Джон совершенно правильно оценил угрозу, таящуюся за этим дружески улыбающимся фасадом.

— Ну, Джон, по всей вероятности, ты знаешь всех этих ребят?

Стив Риттер кивнул в сторону шеренги мужчин, некоторых Джон действительно видел.

— Они все были настолько любезны, что предложили свои услуги, не считаясь со временем. Это лишь одна из поисковых групп. Мы пришли за тобой, Джон. Решили, что ты тоже захочешь пойти с нами. В конце концов, ты наверняка очень переживаешь и хочешь как можно скорее найти Линду?

Один из «добровольцев» сплюнул в сторону.

Их обветренные и сильно загорелые лица с бесцветными глазами внимательно следили за ним, по их физиономиям нельзя было догадаться, о чем они думают.

— Значит, нет никаких новостей?— спросил Джон.

— Нет, парень. Боюсь, что нет. Телетайп молчит.

Стив Риттер подтянул свои голубые джинсы.

— Ладно, ребята, пошли. Пора и за дело. Хотя, одну минуточку. Джон, ты завтракал?

— Это не имеет значения.

— Не имеет значения? Еще как имеет! На пустой желудок и дело-то не делается. Верно я говорю, ребята?

Стив Риттер повернулся к остальным:

— Он должен приготовить себе кофе или что-нибудь другое.

Все мужчины осклабились. Один из них засмеялся, но сразу же замолчал.

—- Конечно, Стив, конечно. Пусть себе выпьет чашку кофе.

Стив Риттер подошел к Джону и обнял его за плечи:

— Иди-ка на кухню и приготовь себе что-нибудь. О нас не беспокойся, приведи себя в норму. Нам придется долго бродить по лесу. Так что ты о нас не думай, мы тебя подождем.

Собака вновь залаяла. Кто-то запустил в нее палкой. Все еще обнимая Джона, Стив повел его на кухню. Все мужчины наблюдали за этой сценой. Когда они приблизились к порогу кухни, Стив оставил его одного. Одновременно все парни опустились на траву.

Джон сварил себе кофе и пару яиц. Почему бы и нет? Он должен поесть. С лужайки до него доносилось бормотание и неясный смех членов поисковой группы. То и дело начинала лаять собака.

Покончив с едой, он вышел на крыльцо.

Все дружно поднялись и выстроились в каре.

— Ну, Джон? — спросил Стив,— ты поел? Чувствуешь себя лучше?

— Все в порядке.

— Вот и прекрасно. В конце концов ты здесь должен распоряжаться. Только ты знаешь, как вела себя Линда, когда напивалась. Она ушла из дома с чемоданом, как ты думаешь, куда она могла пойти?

Насмешка в его голосе была завуалирована, но парни сразу отреагировал на нее. Кто-то фыркнул, кто-то громко засмеялся. Они даже немного ослабили свое напряжение. Теперь дело было не только в одном Стиве, конечно, он задавал тон, но они все включились в эту игру. Для них поиски живой Линды были фарсом, но они с удовольствием ломали комедию, чувствуя себя сильными, безжалостными котами, которым любо помучить жалкого мышонка, пока в нем теплится хотя бы искорка жизни.

— Так куда же, как ты думаешь? — продолжал Стив. Его глаза торжествующе уставились на Джона, а рука медленно обводила лес.

— Сюда? Или, возможно, туда?

Он ткнул пальцем на дорогу.

— Конечно, если учитывать, что чемодан нашли на свалке, ее надо было бы искать на болоте возле озера, но это район действий другой партии. Им поручено прочесать те места. Может быть, назад в лес, а?

Он повернулся, советуясь с остальными.

— Куда, ребята, как вы считаете? Начнем вот с той рощи, за домом, ладно?

— Конечно, Стив, ты тут босс.

Один из парней подошел к грядке с циниями и теперь глядел через открытую дверь в студию.

— Ребята, посмотрите-ка на эти картины. Их тут десятка четыре, не меньше!

— О’кей, ребята,— крикнул Стив,— хватит валять дурака, пошли!

Они двинулись вниз с холма, перешли через ручей и углубились в лес.

Как только начались поиски, Стив стал важен и серьезен, как командир роты. Он расставил людей на одинаковом расстоянии и приказал им осматривать каждый дюйм, заглядывать под каждый кустик.

Лес не очищали множество лет, под старыми толстыми деревьями там и тут появлялся молодняк; коряги, пни, поваленные стволы, заросли кустарника — все это страшно затрудняло их задачу. Солнечный свет с трудом проникал сюда. Сырой, чуть прелый запах леса, который так любил Джон, который у него ассоциировался с детьми, на этот раз казался невыносимым.

Нет, эти .люди искали не живую Линду и даже не ее тело, зарытое под каким-то кустом. Охота шла за ним самим. Хотя он формально считался участником поисковой партии, на самом деле был добычей, которую они рассчитывали рано или поздно схватить.

Через несколько часов Стив скомандовал перекур и завтрак, и переутомленные парни разлеглись на траве. Все закурили, но никто не шутил и не разговаривал.

Потом Стив сказал:

— О’кей, парни.

И поиски продолжались снова.

Было уже почти четыре часа, когда они закончили круг и снова вышли к Арчертаунской дороге в нескольких сотнях ярдов от дома Джона. Отсюда до дома протянулся луг, кое-где поросший кустарником, между деревьями виднелась коричневая черепичная крыша. Все устали и Стив повел группу напрямик.

Джон подумал, что по крайней мере подходит к концу эта часть кошмара. Но кто знает, может быть другие поисковые партии на болоте или озере...

Впрочем, когда они вернутся к дому, Стив позвонит» и они все будут знать.

Собака бежала впереди, уткнувшись в землю носом, из высокой травы торчал лишь рыжий хвост.

Внезапно, этот хвост замер, собака напряглась и тут же залилась отрывистым лаем. Все люди бросились вперед. Джон побежал вместе с остальными, чувствуя, что у него сейчас сердце выскочит из груди. Они одновременно добежали до собаки.

Стив Риттер протолкался вперед. Он стоял, глядя вниз, остальные толпились вокруг.

Джон тоже заставил себя взглянуть, мысленно готовый увидеть что-то кошмарное. Но это всего лишь был выжженный круглый участок, посреди которого было что-то непонятное. Обгорелый материал, какая-то вещь.

Стив Риттер высоко поднял этот предмет в воздух, и Джон тут же узнал свои синие рабочие джинсы, которые он сегодня искал в студии.

Это казалось невозможным. Злой рок преследовал его. А если это сделано специально, чтобы сфабриковать дело против него?

И тут в голове у Джона мелькнула совершенно новая идея. Если джинсы сожгла не Линда, тогда...

Как будто подчиняясь команде, все опустились кружком на траву. Стойл один Стив Риттер, потряхивая остатками джинсов.

— Кто-то сжег на вашем участке эти синие джинсы, Джои. На них видны следы краски, красной, голубой, зеленой. Такую краску используют только художники для своих картин... Что ты думаешь, Джон? Кому бы это вздумалось сжигать на вашем участке эти штаны, а? По размеру они вроде бы годятся тебе, а?

Он замолчал. Наступила мертвая тишина.

Один из парней крикнул:

— Пусть-ка он примерит, годятся ли они ему!

— Верно, Стив! Пусть примерит!

Джон почувствовал, что ему надоело развлекать Стива и его подручных. Он спокойно сказал:

— Это мои джинсы. Я их искал сегодня утром в студии, По-видимому кто-то принес их сюда.

— Ах вот как, Это твои джинсы? Ты это признаешь?

— Пусть он их примерит,— гоготали парни.— Стив, слышишь!

— Хватит! — крикнул Джон.— Я сказал, что они мои. Представление окончено.

Наступила жуткая тишина. Стив, почувствовав, что они перестарались, сказал:

— О’кей, ребята, дело сделано. Можете идти по домам, все...

Видимо и «ребятам» стало неудобно, потому что они молча поплелись через луг к тому месту на дороге, где оставили свои машины.

Стив приподнял остатки джинсов:

— Это я передам капитану Грину. Наверное, он удивится...

Стив опять заговорил шутовским тоном, но увидев злое лицо Джона, поперхнулся и сделал вид, что что-то разглядывает на ткани.

А Джону снова припомнились слова Линды:

— Это как болезнь... Швырни-ка ты ему это в физиономию,— ты был любовником моей жены. Ты ее убил. А теперь стараешься спихнуть это преступление на меня.

Но нет, это неверно. Стив не был любовником Линды. Эта ложь была порождена ее опьянением. И зачем вообще говорить об убийстве? Почему убийство приплелось к данному делу? Это было ни чем иным, как провокацией Врага!

Джон почувствовал какое-то холодное безнадежное спокойствие. Важны только факты, только правда. Придерживаться во всем правды. Только правда... Это единственное оружие, при помощи которого ему удастся выбраться из западни.

— Я уже вам сказал, что ничего не знаю про эти джинсы, кроме того, что они взяты из моей студии. И я полагаю, пришло время повторить, я ничего не знаю о Линде. Мне известно не больше, чем вам, что с ней случилось.

— Не больше, чем мне?

Губы Стива растянулись в глуповатой притворной улыбке:

— Возможно, Джон, оно и так. Возможно, тебе известно не больше, чем .мне или лее всем этим парням из Стоунвилла. Возможно, нам всем известно одно и тоже.

Он слегка дотронулся до локтя Джона:

— О’кей, Джон, мой мальчик. Думаю, что сегодня ты не увидишь капитана Грина. Но как только он получит ответ из лаборатории в отношении этих джинсов, он свяжется с тобой и все тебе сообщит. Это вполне естественно.

А пока — сиди дома, и начинай рисовать новую картину. И перестань переживать. А то скоро придется тебя показывать психиатру. Тем более, что и причин-то для волнения нет. Линда в скором времени вернется, верно?

Он заговорил противным писклявым голосом, довольно удачно имитируя Линду:

— Ох, Джон, дорогой... как я только могла такое выкинуть, написать эту ужасную записку, уничтожить все эти прекрасные картины в пьяной истерике? Ох, Джон, дорогой, прости, прости меня...

Глупо рассмеявшись, он круто повернулся и пошел прочь через луг, размахивая синими джинсами.

 

 

Глава 12

Джон вошел в дом и услышал настойчивый телефонный звонок.

Не бери трубку, подумал он. Кто бы ни звонил, это человек из той же компании, что Стив Риттер и его краснорожие, гогочущие добровольцы,, устроившие потеху из его горя. Плюй на них на всех. Хотя бы на короткое время притворись, что их не существует на свете.

Но пронзительный телефонный звонок не умолкал. И вдруг у Джона мелькнула мысль, а вдруг это Линда? И он схватил трубку.

Гудящий мужской голос спросил:

— Алло! Кто это? Мистер Гамильтон?

— Да.

— А, Гамильтон. Это Джордж Кейри.

Это было неожиданностью, потому что вне всякого сомнения, Джордж Кейри возглавлял список тех, для кого он стал парией.

— Да, мистер Кейри?

— Очень вам соболезную по поводу пропажи вашей жены! Очень сожалею. Странная история!

Голос звучал сухо и неубедительно, как будто мистер Кейри считал своей прямой обязанностью сказать несколько слов, как это подобает воспитанному человеку, но делал это помимо своей воли.

— Как я понял, ее разыскивают? Мне думается приняты все необходимые меры, не так ли?

— Да.

— Я звоню вам напомнить, что митинг созывается сегодня в восемь часов. Я понимаю, что сейчас вам не до. того, но с другой стороны... Вы, как местный житель... наверняка заинтересованы в том...

Он еще долго и нудно распространялся о красотах северного берега. Сначала Джон только удивился, потом его возмутила неделикатность старика. Возможно они и правы, предполагая, что он убил свою жену, но лишний голос — это лишний голос, так что не надо быть особенно щепетильным.

Прежде чем он успел что-то сказать, мистер Кейри закончил:

— Так что я хочу, чтобы вы знали, что мы на вас рассчитываем.

И повесил трубку.

Джон прошел в холл и сел на диван. Не было ни негодования, ни возмущения, а только полнейшее равнодушие, апатия. Он понимал, что такое пораженческое настроение, чувство обреченности, были страшно опасны. Деревня наметила его в качестве жертвы, и он вроде бы смирился с отведенной ролью. Вокруг него все туже и туже стягивалась сеть. Сначала чемодан, теперь эти джинсы...

Может быть сесть в машину и удрать, пока не поздно?

И тут же в нем с новой силой вспыхнул гнев, прогнав апатию. Они хотят, чтобы он бежал? Да, потому что бегство подтвердило бы его вину. И тогда они имели бы полное право начать на него охоту. Почему он разрешает им внушать себе чувство вины в том, к чему он не причастен? Он ничего не сделал. И нет никаких оснований их бояться. Рано или поздно правда выяснится. Смеется тот, кто смеется последний. Так что, Стив Риттер, рано торжествовать победу. Митинг? Вот и хорошо, не надо прятаться от людей. Поезжай туда!

Снова зазвонил телефон.

Он взял трубку почти с легким сердцем:

— Джон?

Говорила Викки. Ее негромкий спокойный голос вселил в него еще большее чувство уверенности.

— Я вся киплю от негодования. Случайно услышала разговор свекра с вами по телефону. Он пытался уговорить вас сегодня отправиться на митинг, да?

— Да, он мне звонил.

— Просто не нахожу слов, чтобы выразить свое возмущение. Дело, конечно, в том, что он помешался на этом своем озере. Ему и в голову не приходит задумываться о состоянии других людей. Джон, я прошу извинения от имени всей нашей семьи. Конечно, вы не должны обращать внимания ни на какие его разговоры.

— Я поеду на митинг,— сказал Джон, придя к окончательному решению.

Он услышал, как она тихонько ойкнула от изумления.

— Но... но вы представляете их настроение? Что они болтают в деревне? Что...

— Все знаю. И именно поэтому еду. Мне нечего скрывать. Почему я должен вести себя как трус?

— Но... великий Боже, неужели вы и правда хотите противоборствовать им?

— Постараюсь...

— Да. Понимаю. Ну что ж, с Богом. Вам, быть может, понадобится наша поддержка...

Джон почувствовал необычайную радость и благодарность.

— Но, Викки, что скажет Бред?

— Не глупите, дорогой. Раз уж вы решили ехать, то Бред не захотел бы отпустить вас одного, точно так же, как и я. Приезжайте немедленно сюда. Мы перекусим немного, потом поедем.

Он принял душ, переоделся и отправился к Кейри. Удивительно, как быстро он опять обрел душевное равновесие. Ни Бред, ни Викки, не пытались высказывать ему сочувствия — просто вели себя самым обычным образом, а это помогло Джону обрести уверенность в себе.

Бред налил ему мартини, они посидели немного на открытой веранде, любуясь зеркальной гладью озера. Потом пошли обедать.

Джон не сомневался, что главную скрипку тут играла ВиКки. В Бреде было слишком много от его отца, чтобы он мог проявить такую чуткость и душевное благородство.

Они пили кофе в холле, когда до них донесся голос:

— Дорогие, вы готовы?

В комнату влетела Роз Мерленд:

— Нельзя терять ни минуты, что скажет папа Кейри, если его испытанные борцы...

Она увидела Джона. Не закончив фразу, она замерла на месте, глядя на него со смесью удивления и чисто театрального негодования.

Потом она попятилась назад, что было просто комично.

Джон поднялся с места:

— Очень сожалею, если вы планировали ехать вместе с Мерлендами...

У Бреда был несчастный вид.

Викки быстро сказала:

— Что за глупости. Мы ничего не планировали. Они заехали по дороге. Что за нелепая женщина.

Они неторопливо допили свой кофе.

Часы показывали начало девятого. Бред поставил чашку на стол и, избегая смотреть на Джона, спросил:

— Вы собираетесь ехать, Джон?

— Это самое правильное.

— О’кей, тогда мы едем с вами.

Он повернулся к Викки:

— Готова, дорогая?

Они въехали в деревню. Сгущались сумерки, кругом слышались громкие голоса, смех. Только улица была более оживленной, чем всегда, да машины выстроились длинной вереницей по обочине до самой церкви.

Кейри и Джон поставили свою машину довольно далеко и двинулись пешком к залу собраний.

И однако же, по мере того, как они приближались к главному входу, Джон почувствовал, как нарастает напряжение в нем самом, и в Кейри. Неожиданно посреди улицы Джон увидел высокого человека в полицейской форме. Стив Риттер... Они втроем подошли почти к самому входу. Бред шел на пару шагов впереди. Какой-то человек, рассказывающий что-то веселое кружку внимательных слушателей, окликнул его:

— Эй, Бред, как...

И тут он увидел Джона. Он замолчал, остальные уставились на него. Бессознательно, действуя точно так же, как те парни на лугу, они придвинулись один к другому, образовав полукруг. Их напряжение, как по закону цепной реакции, передалось всем собравшимся у входа. Постепенно все смолкло, слышно было только шуршание ног людей, приближающихся к ним. И вдруг совсем рядом кто-то ахнул, взвизгнул, раздались шепотки:

— Это он...

— Смотрите, это мистер Гамильтон.

— Мистер Гамильтон... Гамильтон...

Все это продолжалось не более секунды. Бред все еще находился впереди. Викки стояла рядом с Джоном. Бред невозмутимо двинулся, вперед, и люди расступились перед ним, уступая дорогу.

— Гамильтон... Гамильтон...

Бред быстро взглянул на Джона и пробормотал:

— Возможно, лучше было бы не ездить, а?

— Все о’кей,— ответил Джон.

— Да,— подтвердила Викки.

Они прошли через дверь и очутились в ярко освещенном зале.

 

 

Глава 13

В первый момент Джон увидел весь зал в мельчайших подробностях. Все выглядело как в кинофильме.

Противники нововведений, во главе с Джорджем Кейри и Мерлендами собрались с одной стороны, их оппоненты — с противоположной.

Зал все больше и больше заполнялся. Джон оказался прижатым к какой-то девице, которая прислонилась к одной из колонн. При виде Джона, глаза ее раскрылись от удивления, она тихо ахнула.

И сразу же все повернулись в его сторону. Наступила мертвая тишина, в которой раздавался монотонный голос местного клерка, ратующего за выгоды создания новостроек. Преисполненный важности возложенной на него миссии, старичок ничего не замечал. Он уставился в свои бумаги, и в наступившей тишине его голос звучал неестественно громко. Но наконец и до него дошло, что происходит что-то необычное.

Он поднял голову, чтобы увидеть источник предполагаемых нарушений. И увидел Джона. Челюсть у него отвисла, глаза приобрели то же выражение, что и у остальных жителей Стоунвилла.

Джон прекрасно понимал нависшую над ним опасность, но абсолютно ничего не боялся, потому что презирал всех этих людей за узость, ограниченность их мышления, за их серость, за то, что они ненавидели его, потому что по их мнению, он был — «ненормальный художник».

Опомнившись, клерк постучал по кафедре молотком, призывая, к тишине и намереваясь продолжать свою речь. Но не успел он открыть рот, как откуда-то из двери раздался мужской голос:

— У меня есть вопрос. Где миссис Гамильтон?

И тут поднялась буря:

— Где миссис Гамильтон?

— Где она?

— Где миссис Гамильтон?

Но вскоре и эти выкрики потонули в общем реве голосов. Напрасно блюстители порядка пытались восстановить тишину, люди не помнили себя от ярости, размахивали кулаками, топали, свистели, орали.

Джон взглянул на Викки и Бреда. У последнего лицо приобрело землистый оттенок. Викки же, почувствовав на себе его взгляд, улыбнулась, стараясь подбодрить. И это помогло. Точно так же как и новое для него чувство презрения к безмозглой толпе. С ними он может справиться. В этом он не сомневался.

И когда общий вопль достиг апогея, он одновременно вскинул вверх обе руки, призывая к тишине.

Эффект превзошел все его ожидания, все рты закрылись, в зале повисла настороженная тишина.

— Олл райт,— спокойно сказал Джон,— я пришел сюда не для того, чтобы отвечать на ваши вопросы, а чтобы принять участие в обсуждении проблемы, которая близко затрагивает интересы всех жителей Стоунвилла. Но если кому-то хочется спросить меня о моей жене, валяйте, спрашивайте.

Они этого не ожидали. На секунду они растерялись, почти что смутились. Громким ворчливым- голосом мистер Кейри забубнил:

— Мы — цивилизованное общество, и мы...

Это все испортило. Зачинщик у двери снова выкрикнул, прячась за спины стоящих впереди:

— Где миссис Гамильтон?

Снова наступила тишина, психологическим центром которой был Джон. Он стряхнул с себя цепкие пальцы женщины.

— Я не знаю, где она.

— Он не знает... говорит, что не знает...

И снова вопрос:

— Почему чемодан с ее вещами был на свалке?

Джон повернулся в ту сторону откуда раздался голос:

— Этого я тоже не знаю.

— Почему вы сожгли свои синие джинсы?

Этот вопрос сопровождался общим ревом.

Джон сумел перекрыть его:

— Я не сжигал джинсы. Кто-то...

Ему не дали договорить. Подсознательно он почувствовал, что не все настроены против него. Кто-то с негодованием сказал: «Оставьте его в покое!»

Однако то, что мнения разделились, лишь накалило обстановку. Истеричный голос какой-то психопатки перекрыл все остальные звуки в зале:

— Мистер Гамильтон, вы убили свою жену?

Помещение превратилось в сущий ад. Какой-то человек набросился на Джона, но Бред успел его ударить первым, и схватил Джона за руку:

— Нам надо поскорее выбраться отсюда.

В запальчивости Джону хотелось остаться и затеять драку со всеми этими горластыми противниками, но он понимал правоту Бреда.

И он повернулся к двери.

Викки была совсем рядом. Поняв намерения Джона, она стала пробираться вперед. Еще какой-то тип попробовал насесть на Джона, но тот просто сбросил его с себя, даже не поворачивая головы.

Бред затерялся где-то в толпе. Тут на Джона надвинулись сразу пять деревенских здоровяков, но Викки в одно мгновение обхватила его обеими руками, уподобившись щиту.

Тогда Джон приподнял ее за локти и понес перед собой, с трудом протискиваясь через разгоряченные, потные тела.

Дверь распахнулась, и в помещение вошел Стив Риттер. Его лицо под полицейским шлемом выглядело суровым, он размахивал резиновой дубинкой. То ли сработал безусловный рефлекс «держаться подальше от полиции», то ли толпа растерялась, не зная, как станет реагировать Стив, но только в зале воцарилась относительная тишина. Бунт стих также молниеносно, как и начался.

Джон опустил Викки. Взявшись за руки, они пробирались к Стиву Риттеру. Когда они проходили мимо него, Стив посчитал необходимым подарить Джона широкой улыбкой.

— Джон, мой мальчик, вам следовало бы послушаться моего совета и оставаться дома.

— Форменное безобразие! — возмутилась Викки.— И это называется полицейский... Почему вы не появились раньше и не прекратили это самоуправство? Может быть, скажете, что вы ничего не слыхали?

Не дожидаясь его ответа, она потащила Джона в сторону, подальше от освещенного участка перед входом в зал.

— Животные! — проговорила она с отвращением.— Безмозглые скоты!

Тут к ним подбежал Бред. Воротничок его рубашки был оторван. Здесь, в тишине деревенского вечера, эти следы недавнего рукоприкладства озверелой толпы, казались невозможными.

— Я довезу вас до дома, там вы пересядете в свою машину,— сказала Викки.

В.это мгновение из зала вышли старшие Кейри.

— Викки, Бред!

Мистер Кейри тяжело дышал, лицо у него было кирпично-красного цвета. Не обращая внимания на Джона, он смотрел поочередно то на Викки; то на Бреда.

— Что вы тут делаете? Почему не заехали к нам, как мы договорились?

— Мы были с Джоном,— пояснила Викки,— а сейчас его машина возле нашего дома. Так что мы подвезем его до нее.

— Не проголосовав? Вы что, с ума сошли! Немедленно возвращайтесь назад, вы оба! Оставайтесь для голосования. Я требую этого!

— Требуете!

Викки возмущенно посмотрела на своего свекра:

— Какое право вы имеете предъявлять какие-либо требования? Это вы принудили Джона ехать сюда голосовать. И таким образом вы в равной мере с остальными отвечаете за все это отвратительное безобразие.

Мистер Кейри с минуту смотрел на нее совершенно ледяным взглядом, потом круто повернулся к сыну:

— Бред! — загремел он,— Немедленно идите назад!

Тираническая грубость его тона потрясла Джона. Он и не представлял, что Кейри-старший может до такой степени забыться. Посмотрев на Бреда и заметив его побелевшее и взволнованное лицо, он торопливо сказал:

— Почему бы вам теперь не возвратиться? Я в порядке...

— Будь я проклята, если вернусь,— в запальчивости крикнула Викки.— К черту Стоунвилл. К черту озеро Шелтон. Надеюсь, что вокруг него настроят отели на каждом квадратном футе! — Она взяла Джона под руку, второй потянула за рукав Бреда,— Идемте!

Но мистер Кейри схватил Бреда за другой рукав:

— Бред, я тебя жду!

Миссис Кейри испуганно засуетилась:

— Джордж, Джордж, пожалуйста, не устраивай сцены. Пусть мальчик поступает, как считает нужным.

С минуту Бред колебался. Потом, смущенно улыбнувшись Викки, сказал:

— В конце концов, бэби, если ты одна отвезешь Джона...

Глаза Викки сердито сверкнули, она демонстративно повернулась спиной к мужу.

— Ясно...

— Послушай, бэби, сейчас начнется голосование, а раз для папы это так важно, я...

Бред посчитал излишним продолжать. Неторопливо, с сознанием своего сыновьего долга, он вернулся следом за отцом и матерью в зал для общих собраний.

Викки же молча пошла по дороге к своей машине, за ней зашагал Джон.

Они ехали домой. Джон сидел рядом с Викки, оба молчали. Наконец Викки не выдержала:

— Иногда отец так меня выводит из себя, что я готова его убить!

И тут же добавила, как будто защищая мужа от невысказанного ею вслух обвинения:

— Бред не очень виноват. Что он может поделать, если никак не соберется с духом выбраться из-под отцовского башмака? С самого детства его учили боготворить папашу, так же беспрекословно подчиняться ему во всем, как это делает его жена. Если бы вы знали, как отвратительно быть женой такого вот папенькиного сыночка! Потому что тебе принадлежит лишь половина твоего мужа, если не четверть. А остальное — папаше.

Она бросила быстрый взгляд на своего молчаливого спутника.

Джон понимал, что за. этими ее словами скрывалось стремление оправдать мужа.

— Если бы мы только могли отсюда уехать! — продолжала Викки.— Сейчас мне принадлежит по крайней мере половина этой проклятой бумажной компании, которую я могу продать в любой момент. Иными словами, материально мы абсолютно не зависимы от стариков. Так что мы спокойно могли бы забыть про эту дыру и зажить самостоятельно в более культурном и интересном месте. Но Бред никогда на это не согласится, во всяком случае, пока жива, его мать. Он говорит, что мы не можем заставить ее нести на плечах все бремя. Бремя! В действительности он отнюдь не считает своего отца бременем. Он без ума от него самого и от старинного семейного дела, которым занимается их род. Очень трогательно, но мне...

Она внезапно замолчала.

— Простите, Джон. Я выбрала совершенно неподходящее время для того, чтобы изливать вам свою душу. Скажу одно: вы были просто поразительны! Честное слово, иначе не скажешь!

— Ну, что вы, я не мог их сдержать, не смог с ними справиться.

— Мерзкие крысы! И этот Стив Риттер, он самый отвратительный из всех. Начал-то всю историю именно он, со своими смешками, намеками, шепотками... В чем дело, Джон, почему он так настроен против вас?

«Я не хочу, но это сильнее меня... Это как болезнь...»

— Не знаю, мне думается, что они все против меня, потому что они не привыкли к такого рода людям. Что-то во мне вызывает у них подозрительность. И потом, как я полагаю, Линда-

Нет, даже с Викки он не мог говорить о Линде. До самого дома они ехали в полном молчании.

Он посоветовал ей остаться дома, но она, была упряма, продолжая свое мысленное сражение с деспотичным свекром и мягкотелым супругом. Он не должен возвращаться один, сказала Викки. Она настояла на том, что проводит его на машине и зайдет к нему в дом выпить. И только когда они сидели в креслах с наполненными бокалами Джон понял, как это было важно для него вернуться в дом не одному. Значит, нашлось такое создание, которое может посидеть в его доме и выпить с ним бокал коктейля.

Она оставалась- недолго. Допив свой бокал она поднялась:

— Мне нужно успокоить беднягу Бреда, вы не представляете, как на него действуют такие сцены с отцом... Он чувствует себя зверем, попавшим в ловушку, связанным по рукам и ногам, лишенным всякой самостоятельности. Я не могу его даже винить.

Она протянула ему руку. Когда он ее от души пожал, а потом поцеловал, ее неправильное, странное, доброе лицо засветилось застенчивой, почти смятенной улыбкой.

— Могу ли я вам кое-что сказать, Джои?

— Конечно.

— Боюсь, что вам это покажется глупым, почти оскорбительным. Но вплоть до сегодняшнего дня, когда Мерленды и все остальные кругом говорили такие вещи... Я не была уверена. Я колебалась, вроде Бреда. Какая-то часть во мне думала: может быть они правы? Возможно он и правда...

Она замолчала забрав у него свою руку:

— Но теперь все иначе. Теперь я вам верю.

Она перешагнула через порог, но потом снова обернулась:

— Я имею в виду и Линду тоже. Я уверена, что она вела себя именно так, как вы нам тогда рассказали. И представляю, что за кошмарная у вас была жизнь. Я вами восхищаюсь. У вас столько выдержки и такая железная воля, о которой я лично и мечтать не могу. Так что, что бы ни случилось, я хочу сказать, что если что-то может еще произойти с вами, и если я вам понадоблюсь... Ну, спокойной ночи, Джон.

— Спокойной ночи, Викки.

Он следил, как она торопливо идет через лужайку к машине. Она уехала, единственная его связь с добрыми людьми, и его снова стало охватывать ощущение горячечного бреда.

Он находился один в большом доме, а вокруг стягивалась огромная невидимая сеть.

Вот уже несколько часов он жил, предполагая, что Линда умерла. Сейчас это чувство переросло в уверенность. И оно отравило атмосферу всего дома, как будто где-то совсем рядом лежал ее труп.

Джон прошел в ванную. Полотенце, которым он вытирался днем, когда принимал душ, все еще лежало на полу возле ванной. Он автоматически наклонился, чтобы положить его на место. И тут он обратил внимание на зубные щетки. Господи, он же заходил в ванную раньше. Как же он мог упустить такую важную деталь?

Линдины зубные щетки всегда стояли с левой стороны от зеркала, а его — с правой. И вот теперь все Линдины щетки находились на месте, а его собственные исчезли..:

В таком случае, не Линда укладывала в тот день чемодан. Кто-то пробрался в спальню, взял чемодан, затолкал в него Линдины платья, забежал впопыхах в ванну, схватил первые попавшиеся щетки, пасту, полотенце... Вот и выходило, что записку печатал кто-то другой, не Линда, он же уничтожил его картины, разбил пластинки:..

Он сел на край ванны. Голова болела. Разве теперь он не знал наверняка? Разве это не доказательство, что Линда была убита, а все остальное подтасовано, ловко и находчиво, чтобы ответственность за преступление пала на него!

Постепенно перед ним забрезжил рассвет. Надо позвонить капитану Грину. Рассказать ему о зубных щетках. Это докажет его невиновность. Даже капитан Грин поверит, что Линда никогда бы не спутала свои щетки с чужими.

Ну действуй же, действуй!

Однако надежда исчезла так же быстро, как и появилась. Каким образом он сумеет доказать, что остались Линдины щетки, а не его? Ему припомнилась разъяренная толпа в зале, уверенная, что он — убийца. Такого же мнения придерживался и капитан Грин. Разве он станет слушать про какие-то зубные щетки?

Джон не вернулся в спальню, а устроился в холодной комнате для гостей, упрямо прогоняя от себя образ убегающей от кого-то Линды, ее лицо, искаженное от ужаса...

Он попытался думать о Викки. А когда из этого ничего не получилось, переметнулся на мысли о детях. Но воспоминания об Анжеле, брыкающейся и вопившей в его руках: «Ты побил свою жену!», испортило даже это. Джон ясно представил себе свои синие джинсы в криминалистической лаборатории. Люди в белых халатах разглядывали их под микроскопом.

Прозвучал в ушах голос Стива Риттера:

— Если на этих штанах есть хотя бы маленькое пятнышко...

Когда, наконец, Джон заснул, Стив снова охотился за ним в лесу, но на этот раз он был не один. Все население Стоунвидла гналось за ним, продираясь сквозь кусты, улюлюкая и завывая по собачьи.

Что ты сделал со своей женой?

 

 

Глава 14

Он проснулся внезапно: ему показалось, что его позвала Линда. Взглянув на часы, он поразился: уже двадцать минут одиннадцатого! Но, с другой стороны, куда ему торопиться?

— Джон!

Кто-то звал его тоненьким, едва различимым голоском. Еще не совсем проснувшись, он снова подумал: неужели Линда? Он вскочил с кровати, сердце у него бешено стучало.

— Джон... Джон...

Он подбежал к окну. Возле кухонной двери в кустах сирени стоял велосипед, а у двери — маленькая фигурка с темными косичками. Эмили Джонс.

Почувствовав необычайную радость, он закричал:

— Входи!

Торопливо накинув на себя халат, он спустился в кухню, открыл дверь и впустил Эмили, стоявшую на ступеньках. У нее в руках была пачка писем, щеки разгорелись, глаза блестели.

— Я привезла тебе почту, Джон. Мама не знает. Я тихонько проскользнула на почту, вынула их из твоего ящика и привезла.

— Спасибо, Эмили.

Джон забрал у нее письма и положил их на баллон со сжатым газом, стоявший около двери.

— И... и я приехала сказать тебе, чтобы ты не ходил в деревню. Вот почему я так спешила. Боб Силли и Джордж Хэтч, и все эти дяденьки... они говорят, что в следующий раз, когда ты появишься, они до тебя доберутся. Что не должны были отпускать тебя вчера вечером, так они говорят. Я сама все это слышала. Они говорят, что не станут дожидаться патрульных. Это вовсе не дело каких-то чужих военных. Стоунвилл сам разберется, что к чему... Они говорят...

Неожиданно она обвила его за шею обеими руками и заплакала:

— Как я их всех ненавижу!

Ее тоненькое тело дрожало. Он нежно погладил ее по голове:

— Все хорошо, Эмили. Они так говорили, но от слов до дела очень далеко.

— А Анжела, она такая же скверная, как и другие. Как мама и другие женщины. Они твердят, что это сделал ты. Говорят, что ты убил миссис Гамильтон.

Она подняла к нему заплаканное личико:

— Но ведь ты ее не убивал, правда? Я знаю, что нет.

— Нет, Эмили, я не имею ни малейшего представления, где она может быть.

— Тогда почему они такое говорят? Почему люди такие злые? Такие отвратительные?

Обнимая ее за худенькие плечики, он провел ее на кухню.

— Я дам тебе чего-нибудь попить. Ты наверняка устала, после такой дороги.

— Нет, нет...

Она отодвинулась от него с подавленным рыданием.

— Не теперь. Сейчас, когда у меня такое настроение, мне надо побыть одной.

Она побежала к своему велосипеду, села на него и посмотрела на Джона черными печальными глазками:

— Когда это пройдет, я возможно приеду еще раз. Если ты захочешь, я у тебя все приберу, приготовлю тебе и все такое... только не сейчас.

Снова раздалось приглушенное рыдание, но она уже яростно нажимала на педали, ее черные косы развевались по ветру.,

С минуту Джон стоял, глядя вслед девочке. Когда она завернула за угол дома, он опустился на крыльцо и стал искать в кармане сигареты. Их не было. Ему пришлось подняться и зайти в кухню. В глаза бросились письма на баллоне с газом. Он забрал всю пачку и снова вышел на крыльцо.

Первое, что он заметил, это долгожданный номер «Художественного обозрения».

С критикой, этого журнала он считался, поэтому с нетерпением перелистал страницы. Ага, вот и статья о его выставке, она оказалась длинной и против ожидания хвалебной.

...Возможно эта выставка не была большим шагом вперед. Но среди представленных работ имелось несколько поразительных полотен, которые потрясли автора этих строк и свежестью восприятия, и глубиной философского подхода к .окружающим явлениям. Мы уверены, что в лице Джона Гамильтона Америка имеет воистину великого художника, что налагает на нас...

В первую минуту он не испытал ничего, кроме огромной радости. Но почти сразу он подумал о злой иронии судьбы, которая преподнесла ему лавровый венок в самый неподходящий момент.

В конце концов, чем ему теперь могла помочь эта хвалебная статья?

Джон отбросил в сторону журнал и принялся за письма. То были счета из местных магазинов: за хлеб, молоко, мясо, овощи, счет от риттеровской бензоколонки. Этот конверт начисто уничтожил остатки приятного настроения, вызванного «Художественным обозрением.

Ему представился Стив Риттер, пишущий счет в своей тесной конторке. Когда? Вчера? После того, как были закончены поиски? До того, как он отправился регулировать движение перед зданием городского митинга?

Один из счетов был прислан из магазина строительных материалов в Питсфилде. Он. не мог припомнить, чтобы когда-нибудь заглядывал в этот магазин. По-видимому, там что-то покупала Линда...

Надорвав конверт, он вытащил счет. Сверху было написано его имя и адрес. Ниже значилось: 

29 августа. 3200-фунтовых мешка готового к употреблению цемента по 1.95—5.85 / 6.64 +1 мастерок

С минуту он сидел, недоуменно разглядывая счет — 29 августа? Это же- было на следующий день, после празднования дня рождения Викки, когда он уехал в Нью-Йорк. По он вовсе не покупал никакого цемента...

Ему снова стало трудно дышать, возвратилось ощущение ночного кошмара. Цемент? Сиреневый куст дрожал под ветром удивительно неестественно. На лужайке прыгали скворцы. Они выглядели куда больше обычных. Джон не мог отвести от них глаз, пока ошг полностью не скрылись в траве. Тогда он вскочил с крыльца, вбежал в дом и вызвал по телефону магазин стройматериалов.

Ему ответил раздраженный женский голос. У него дрожали руки, он с трудом удерживал трубку.

— Говорит Джон Гамильтон из Стоунвилла. Я только что получил счет за товары, которые я не заказывал. Могу ли я поговорить с кем-нибудь по этому поводу?

— Одну минуточку, сэр.

Изменился ли ее голос? Вне всякого сомнения она, как и все остальные, теперь знала это имя: Джон Гамильтон.

— Сейчас справлюсь. Обождите у телефона.

Он слышал, как простучали ее каблуки, их цокот показался Джону слишком громким и нереальным, совсем, как огромные скворцы, на лужайке. Наверное, все люди так вот себя чувствуют, когда перестают владеть собой, * звуки и предметы теряют свои обычные пропорции.

— Алло?

Теперь у телефона был мужчина.

— Это Джон Гамильтон.

— Да, знаю. Мне сказали.

— Я только что получил счет на товар, котооый я никогда не. заказывал. И решил проверить.

Наступила долгая тишина. Потом снова заговорил мужчина.

— Извините, мистер Гамильтон, но мне кажется, что этот счет совершенно правильный. Я сам оформлял заказ.

— Вы? Когда?

— По телефону. Вы мне звонили утром около девяти.

— Нет, я вам и не думал звонить.

— Джон Гамильтон из Стоунвилла, такое мне было названо имя. Мистер Гамильтон мне сказал, что, ему нужен цемент, чтобы строить плотину на ручье, где устроена купальня для детей. Я сказал, что для этого подойдет простой цемент, но он настаивал из готовой смеси, причем, предупредил, что смесь ему нужна немедленно. В девять часов как раз шла машина в том направлении. Она всегда курсирует по вторникам на склад и обратно. Я сразу погрузил мешки. И вы... и он предупредил, чтобы мешки ему домой не завозили, так как его там все равно не будет, а сбросили на повороте дороги у излучины ручья.

И тут Джону показалось, что опутывающая его сеть стала видимой; она затягивала его, черная, хитроумная, смертельная, как паутина гигантского паука. У излучины реки. Иными словами, вниз по дороге к дому Фишеров, куда он ни разу не заглядывал после возвращения из Нью-Йорка. И куда не дошла поисковая партия, потому что Стив рассердился на своих парией и отослал их домой.

Ему необходимо было что-то ответить, человек этого ждал на другом конце провода. Подсознательно Джон чувствовал, что в невидимом собеседнике таится ужасная опасность, но он не мог придумать ничего такого, что хоть сколько-нибудь улучшило бы его положение.

— Это был не я,— выдавил он с трудом,— просто вам позвонил кто-то другой и назвался моим именем. Я такого распоряжения не давал.

Он уронил трубку. Телефон теперь потерял значение, как впрочем и все остальное, кроме излучины ручья.

Джон, помчался наверх, надел- на себя тот костюм, в котором он был накануне, выскочил из дома и со всех ног побежал, не разбирая дороги, к тому самому месту на шоссе, которое ближе всего примыкает к изгибу ручья.

Там, где несколько дней назад с Машины были сброшены мешки, трава была сильно помята, но сам цемент бесследно исчез.

Впрочем, вовсе не бесследно.

Через несколько минут Джон заметил в траве на берегу реки след, достаточно отчетливый, если приглядеться. Да и особенного-то старания не требовалось. По всей вероятности, в мешке предусмотрительно была проделана дыра, и тоненькая струйка цемента непрерывно сыпалась на землю. Там же, где по той. или иной причине этот ручеек иссякал, аккуратный Враг надламывал ветку, сдвигал в сторону камень или как-то еще отмечал, куда он двигался.

По этому следу Джои снова вернулся к своей студни, только с ее задней стороны. След привел к дверям коровника и завернул внутрь.

Уже все поняв, и чувствуя, что его нервы больше не выдержат, Джон вошел туда, не обращая внимания на цемент. После яркого дневного света сначала он вообще ничего не видел, потом постепенно разглядел старый шкаф для льда, возле которого Линда держала, свой садовый инструмент, в самом углу свернутый кольцами шланг для поливки. Дальше у стены разместились в строгом порядке бывшие коровьи стойла, в настоящее время превращенные в чуланы для всякого старого хлама.

В первом из них Джон увидел собственную садовую тачку с красными колесами. Она лежала на боку и внутри была перепачкана цементом.

Джон долго смотрел на нее, прилагая огромные усилия, чтобы взять себя в руки.

Он не должен испытывать ни гнева, ни паники, ни обиды на Линду. Вообще ничего. В данный момент он должен уподобиться машине. Передвигаясь по сараю с намеренной медлительностью, он придирчиво осматривал стойло за стойлом.

Только в самом дальнем пол оказался ровно заделан цементом, посреди которого лежала аккуратная кучка хвороста.

Джону даже не потребовалось наклоняться и проверять на ощупь, свежий ли это цемент, потому что он прекрасно знал, как раньше выглядел пол в этом стойле.

Его внезапно замутило, и он выскочил, пошатываясь, на свет и воздух и бездумно зашагал к дому.

Когда он уже пересек лужайку и стоял на крыльце, он услышал продолжительный требовательный телефонный звонок.

Его кто-то искал...

 

 

Глава 15

Звонок телефона был таким же кошмаром, как и то, что осталось позади него в темноте коровника.

Телефон олицетворял для него внешний мир, стремящийся добраться до него и уничтожить. То страшное, в сарае, было окончательным неоспоримым доказательством его «вины».

Два конца сети наконец соединились, западня захлопнулась.

Джон вбежал в дом, не потому что ему там что-то требовалось, просто в доме теперь было не так страшно, как в студии, рядом с коровником.

Он стоял в кухне, сердце у него бешено колотилось. Телефон продолжал звонить-требовательно и настойчиво. Он замолчит, сказал себе Джон. Но тут инстинкт самосохранения подсказал ему: если ты не ответишь, они могут приехать сюда, а уж если они будут тут, то сразу же пойдут в сарай...

Возьми трубку, так ты меньше рискуешь.

Из-за только что перенесенного шока все реакции его замедлились.

И Джон неторопливо взял трубку.

— Алло?

Он сам не узнал свой голос..

— Алло? Алло?

— Джон?

Это была Викки. Он сразу узнал ее, и это помогло ему овладеть собой.

— Джон, это вы?

— Я, Викки.

— Благодарение Богу, я уже звоню минут десять. Практически у вас уже не осталось времени. Они отправились за вами. Не патрульные. Стив и его орава. Вся деревня. Я была в магазине, увидела их из окна. Заметила, как подъезжают одна за другой машины. А сейчас они уже поехали. Так что с минуты на минуту будут у вас... Джон, вам нельзя там оставаться. С их настроением... Приезжайте к нам. Иного выхода нет. Садитесь в машину. Я сейчас же бегу домой. Если вы будете со мной, этому зверю придется успокоиться. Они... Джон, вы меня слышите?

Он стоял у окна, вглядываясь сквозь тонкую нейлоновую занавеску в дорогу, полускрытую стволами деревьев.

— Да, Викки, я вас слышу.

— Стиву позвонили из лаборатории. На синих джинсах нашли пятна крови и цемента, а владелец какого-то магазина в Питсфилде сообщил в полицию, что вы закупили у него несколько мешков цемента. Они говорят, что вы замуровали ее в погребе. И собираются все перерыть у вас в доме. У них с собой ломы и лопаты.

И тут он услышал шум машин. Возможно, он слышал его и раньше, по принял за гудение огромного шмеля. Шум нарастал. Теперь даже можно было различить визг тормозов: значит они добрались до крутого спуска у поворота с шоссе.

Его снова настигал ночной кошмар, реальным оставался только голос Викки,

Джон ответил, не испытывая никаких чувств:

— Спасибо, Викки. Я кончаю.

— Быстрее!

— Да, быстрее.

Он уронил трубку. Добраться до машины он уже не успеет, это ясно. В таком случае, не лучше ли покориться своей участи и ждать их здесь?

Сквозь деревья он заметил отблеск солнца на первой машине, и это отрезвило его, прогнало апатию, пробудило стремление бороться. Пусть его машина отпадает, но ведь остается лес! До Викки можно добраться, минуя дорогу. Слава Богу, ему тут знаком каждый кустик!

Теперь им руководил инстинкт самосохранения. Обязательно доберись до дома Кейри. Это была ближайшая, вполне конкретная цель. О дальнейшем пока не время думать!

Он выскочил через кухню на лужайку. Уже пробираясь между стволами яблоневого сада, он сообразил, что так его заметят, если не из первых машин, то из замыкающих кавалькаду.

Вот когда он пережил снова все то, что видел во сне: он убегает, за ним гонятся разъяренные люди...

Послышались гудки автомашин, захлопали дверцы.

Джон не оглядывался, боясь увидеть всю эту свору, потерявшую человеческий облик...

Он услышал, как позади него кто-то завыл по-собачьи. Показалось ли это, или было на самом деле?

Но вот уже и поросль молодых сосенок, густо заполнивших берег ручья.

Пусть иголки царапают ему лицо и руки! Это не страшно. Через ручей он переправился без всякого труда, прыгая с камня на камень. За ручьем начинался настоящий лес. Могучие стволы, густой подлесок, валежник, кроны, едва пропускающие солнечный свет.

Плотная стена сосен наконец-то скрыла его от глаз преследователей.

Ощущение своей невидимости было подобно глотку холодной воды в нестерпимый зной, оно снова помогло ему мыслить и чувствовать себя человеком, а не загнанным зверем. Не теряй головы! Ты же знаешь эти леса. Знаешь, где надо завернуть налево и спуститься к озеру, возле которого стоит дом Викки.

Но сзади послышались яростные крики. Можно было подумать, что его преследователи совсем рядом, за соснами.

Что, его снова обманывает воображение? Они не могут быть так близко...

И тут он понял: люди из головной машины, увидев, что идущие за ними повернули назад, обо всем догадались и бросились за ним в погоню, отрезая путь к дому Кейри.

В таком случае, вперед, через чащобу, минуя ложбину с черничником, на развесистую березу! Так подсказывал ему все тот же инстинкт.

Правда, это уводило его в сторону от дома Викки, зато за березой начинался глубокий овраг с круто обрывающимися краями, поросший таким густым орешником, что там его никто не смог бы отыскать.

Он бежал через черничник, с ужасом думая, что будет, если они догадались взять с собой собаку. Вот уже впереди на косогоре темнеет орешник, только бы успеть, только бы скрыться в его спасительной гуще!

Он сделал последний отчаянный рывок, и в тот самый момент, когда намеревался прыгнуть в зеленый сумрак, услышал за собой пронзительный вопль:

— Вот он!

Путь через орешник оказался мучительным. Он как-то об этом не подумал. Стволы переплелись, образовав непроходимую живую изгородь, некоторые из них прижимались к самой земле. Джону показалось, что он по собственной глупости попал в клетку из темных гибких ветвей. Но он упорно пробирался вперед, падал, подымался, раздвигал ветви, давно перестав ориентироваться.

Тоненькие ветки, как чьи-то длинные пальцы, цеплялись за него, листья набивались в рот.

Джон пробирался вперед и вперед в состоянии, близком к истерике, ни о чем больше не думая и не обращая ни на что внимания. Совершенно неожиданно он очутился па поляне, на противоположном конце которой возвышалась скала из песчаника.

Рывок из цепкого орешника был настолько сильным, что он не сумел удержаться на ногах.

Свалившись в сухую траву вниз лицом, ом замер на некоторое время, не имея сил подняться, с трудом хватая воздух широко раскрытым ртом и больше всего боясь, что не выдержит и разрыдается.

Крики позади не. ослабевали. Даже не позади, а где-то слева и справа.

Он был настолько измучен, что снова почувствовал полную апатию: и не все ли равно, сейчас или позднее?

Это его напугало, он заставил себя подняться, дыша с таким трудом, что каждый вдох причинял ему боль. Без всякой цели он двинулся вдоль огромной скалы, одной рукой касаясь ее холодной поверхности, как будто холод песчаника мог ему помочь восстановить утраченные силы.

Скала круто заворачивала вправо. Джон совершенно машинально тоже, повернул, отходя немного от орешника, уходившего влево.

И тут перед ним возникла человеческая фигура.

В первое мгновение она была для него лишена индивидуальности, не имела ни лица, ни конкретных форм, лишь олицетворяла часть того кошмара, который преследовал его.

Он замер на месте и покачал головой, как будто этим жестом хотел отвергнуть существование этого враждебного для него мира.

А потом эта абстрактная .фигура приобрела черты Эмили...

Они стояли в полном молчании, глядя друг на друга, потом она протянула ему руку. Чисто механически он взял ее.

Крики и вопли неслись отовсюду, но они для Джона утратили реальность. Эмили крадучись потянула его вперед, внимательно глядя себе под ноги, по всей вероятности, боясь наступить на сук или ветку.

Автоматически Джон делал то же самое. Они шли к тому месту, где орешник поднимался на самую скалу. Вот они уже достигли кустов.

Эмили опустилась на четвереньки и исчезла среди ветвей. Джон снова послушно вошел в клетку из орешника. В зеленом свете впереди он смутно различал маленькую фигурку. Эмили. Ему показалось, что она растворилась в скале. Когда он добрался до этого места, маленькая смуглая ручка протянулась к нему из полукруглого отверстия едва достигающего двух футов в диаметре. Он с трудом протиснулся через него.

Проход расширялся, и Джон смог выпрямиться. Эмили тащила его за собой все глубже и глубже в пещеру. Его глаза привыкли к полумраку. Подняв голову, он убедился, что в нескольких футах над его головой в скале имеются трещины, через которые сюда проникал свет.

— Здесь отлично, Джон! — громко сообщила Эмили.— Про эту пещеру никто не знает, кроме нас с Анжелой.

Это наша тайна.

 

 

Глава 16

Джон стоял рядом с Эмили, как будто спасение было не только в этой пещере, но и в девочке. Он продолжал дрожать, но боль в груди ослабла. Крики и даже шелест листвы возле пещеры были так ясно слышны, будто ее стены были сделаны из папиросной бумаги.

— Ты можешь ничего не бояться,— сказала Эмили.— Нас они ни за что не услышат. Мы с Анжелой проверяли. Эта пещера удивительно смешная. Внутри можно кричать сколько угодно, снаружи ничего не слышно... Джон, все будет хорошо, они скоро уйдут. Слышишь, они уже прошли дальше.

Действительно, вопли и треск сучьев стали постепенно замирать.

— Я уехала от тебя и пришла сюда, чтобы побыть одной,— пояснила Эмили.— Потом я услышала топот и крики и поняла, что случилось. Я выскочила в лес, не знала, что делать. И вдруг увидела тебя.

Напряжение спало, и Джон почувствовал, что его оставляют силы. У него подгибались ноги.

Эмили дотронулась до его руки:

— Ты устал. Тебе надо лечь. Вот сюда на мою кровать. Только не на Анжелину. Она никому не позволяет ложиться на свою.

Джон охотно подчинился ее команде.

— Сюда, Джон. На самом деле это; вовсе не кровать. Мы просто натаскали себе сухой хвои, а сверху положили одеяла. Но называем их кроватями.

Ом сначала сел, а потом и правда растянулся на импровизированной кровати, погрузившись в мягкие объятия сосновых иголок.

Да, все его преследователи ушли направо по дну оврага, миновав его убежище.

— У пас здесь даже есть мебель — хвасталась Эмили,— видишь, ящики из под апельсинов? Есть свечи, спички и все прочее. Это наш дом. Поздно вечером мы приходим сюда спать. Мама ничего не знает. Мы тихонечко вылезаем из окна и возвращаемся, когда светает. Вот так. А Луиза вообще тут живет.

— Луиза?

Эмили скользнула в сторону, чиркнула спичкой и зажгла свечу, воткнутую в бутылку из-под лимонада. Потом она показала Джону большую растрепанную и довольно неказистую куклу в нарядном чепце.

— Это Луизе, она...

— Погаси свечу, Эмили.

— Ничего, Джон, они уже ушли.

— Но они могут вернуться.

Она постояла с минуту, серьезно глядя на него, потом задула свечу.

— Олл райт. Это Луиза. Она королева всех Анжелининых кукол. Я считаю кукол ужасной глупостью, но мне приходится соглашаться. Понимаешь, Джон, на самом деле пещеру нашла Анжела. Так что я тогда солгала. Эту пещеру Анжела подарила Луизе.

Девочка подошла и опустилась возле него на пол:

— Так что это вообще Луизина пещера.

Джон не мог заставить себя внимательно вслушиваться в объяснения Эмили. Шок после того, что он обнаружил в коровнике, давал себя знать, как свежая рана, лишая способности трезво оценить обстановку и построить планы на будущее. Но он был в безопасности, и страшное напряжение понемногу отпускало.

Теперь он более спокойно мог обдумать свое положение. Он убежал. Он понимал, что тем самым как бы признал свою вину. Именно так-они расценят его поступок, потому что им этого хочется. Ну а то, что они найдут в коровнике, окончательно погубит его. Что же делать? Попытаться добраться до Викки? Сыграть на том уважении, которое жители Стоунвилла испытывают к семейству Кейри, чтобы заставить их дождаться -появления полиции? И потом сдаться?

«Я не убегал, я только пытался добраться до дома Кейри, потому что боялся необузданной толпы».

Но тут перед глазами возникло туповатое, надменное лицо Грина.

И все же по трезвому размышлению, это был единственный выход. Но не сейчас,, когда идет на него охота, когда с минуты на минуту его преследователи могут вернуться назад...

— Джон!

Он услышал голос Эмили:

-— Джон? Это был Стив с его подручными или патрульные?

— Стив и вся деревня.

— Они подошли к твоему дому, и ты убежал?

— Да.

— Что они хотели с тобой сделать?

— Не знаю.

—- Я их ненавижу... Ненавижу!

— Да. И теперь все стало еще хуже.

Ему пришлось все рассказать девочке. Почему нет? Она должна знать правду и определить свою позицию.

— Они нашли цемент на синих джинсах, а кто-то позвонил в магазин строительных материалов в Питсфилде от моего имени и заказал цемент. Он велел сбросить его у поворота за домом. Будто бы для починки плотины. Я пошел к этому месту и нашел там следы цемента. Они привели меня к коровнику, а потом и в сам коровник.

Как все это объяснить ребенку?

Джон замолчал.

Эмили спросила:

— Цемент был в коровнике?

— Кто-то сделал из него пол в одном стойле, новый цементный пол...

— Значит, она там,— почти равнодушно сказала Эмили,— миссис Гамильтон там. Ее похоронили под цементом.

— Наверное, да, Эмили.

— Кто это сделал?

— Я не знаю.

— Но ведь кто-то сделал, правда? Кто-то закопал ее там, а теперь старается всех заставить поверить, будто это сделал ты, Джон.

— Да.

— Джон, что ты собираешься делать?

— Не знаю.

— Ты ее не убивал?

— Нет.

— Но кто-то это сделал?

— Да.

— Может быть, мне пойти? Посмотреть, ушли ли они?

— Нет, надо еще немного подождать.

— Джон?

— Да?

— Ты хочешь здесь остаться?

— Не знаю.

— Потому что, если ты собираешься здесь остаться... Анжела должна прийти с минуты на минуту.

— Анжела?

— Да, она сейчас придет. Она так сказала. Мы собирались устроить пикник с Луизой, и я боюсь...

Анжела, кричащая и брыкающаяся в его руках. «Ты не узнаешь моего секрета. Ты бьешь свою жену!»

— Это же тайна, понимаешь? — сказала Эмили.— Она осатанеет, увидев тебя здесь, а потом... Она говорит так же, как моя мать и все остальные. Говорит, что это сделал ты...

Откуда-то сверху до них донеслось еле различимое уханье филина. Эмили вцепилась в руку Джона. Звук повторился.

Где он его слышал? Ну конечно же, когда сова ухала ночью за яблонями...

— Это Анжела.

Эмили прижалась губами к его уху:

— Это наш совиный сигнал. Она наверху у лаза. Сейчас спустится. Мы всегда так делаем: У-ух — и вниз.

Джон вскочил.

Эмили тоже вскочила.

— Куда ты идешь?

— Снова в лес.

— Но они еще здесь. Ты не можешь туда идти. И Анжела все равно заметит, как ты выходишь...

Он пошел к лазу в скале, но Эмили вцепилась ему в рукав.

— Нет, Джон, нет, оставайся. Я придумала. Все будет отлично. Мы ее обдурим, Анжелу.

Джон остановился в нерешительности.

— Луиза,— прошептала Эмили,— поговори с Луизой.

Она снова зажгла свечу. В ее неровном свете он увидел куклу на ящике из-под апельсинов, прислоненную к стене пещеры.

— Садись рядом с Луизой, когда Анжела придет, скажешь, что тебя пригласила к себе Луиза.

— Но она мне не поверит.

— Притворится, что поверила. Ей приходится все время притворяться из-за Луизы. А я скажу, что пришла позднее. Буду говорить, что не верю тебе, потому что Луиза всего лишь игрушка, которая не может никого пригласить...

Эмили отбежала в дальний угол пещеры. Джон растерянно подумал: кого же я больше опасаюсь, семилетней девочки или же всех этих разъяренных людей в лесу?

Потом он уселся на пол перёд куклой, но его глаза были прикованы к входу. Тусклый свет туда не попадал, поэтому он лишь смутно различал происходящее. Что-то протиснулось в входное отверстие. Бумажный мешок? Потом появилась черноволосая головка, а за нею коротенькое толстое тельце. Анжелика поднялась с четверенек и принялась отряхивать свои голубые джинсы. Потом, она подняла кулак, прижала его к животу и повернулась к свету. Она увидела Джона, и ее черные глаза на круглой физиономии с пухлыми щеками сверкнули, как угольки.

— Хэлло, Анжела! — сказал Джон.— Я проходил мимо и Луиза пригласила меня в гости. Думаю, ты не возражаешь? Эмили себя не помнит от злости, она говорит...

— Конечно же. Луиза его не приглашала!

Эмили выскочила из своего темного угла.

— Я его здесь нашла, он вошел сюда без спросу. А теперь уверяет, будто бы твоя Луиза... Как будто Луиза может кого-то пригласить! Глупая тряпичная кукла! .

Анжела стояла, сжимая руками бумажный кулек, и растерянно моргала глазами. Потом сказала:

— В лесу полно народа. Я слышала, как они кричат.

Одни мужчины. Они пришли из деревни. Они ищут Джона?

— Ну и что тут такого! — закричала Эмили.— Какое-мне до этого дело? Важна наша тайна! А он говорит...

— Он был плохим, он очень дурно поступил с миссис Гамильтон,— гнула свое Анжела,— поэтому они его ищут.

— Но это же неверно, Анжела,— возразил Джон.— Это ошибка. Если ты мне не веришь, спроси у Луизы.

— Откуда ей-то знать? — насмешливо перебила его Эмили.— Откуда старой тряпичной кукле знать такие вещи?

Очень медленно Анжела наклонилась и опустила бумажный пакет на пол, потом повернулась к ним обоим спиной и замерла в почтительной позе перед куклой.

— Доброе утро, Луиза! Ты хорошо спала? Луиза, скажи, ведь правда, что Эмили просто злая и сварливая дура?

После небольшой паузы она повернулась с торжествующим видом к сестре, на ее физиономии было написано злое торжество.

— Она говорит, да. Ты сварливая дура.— И снова к кукле: — Ты пригласила сюда Джона, Луиза, да? Ты поняла, что в лесу искали его и решила его спрятать у себя, потому что ты знаешь, что они неправы, миссис Гамильтон— мерзкая, хитрая врунья, да к тому же и воровка. Она бессовестно лгала, когда говорила:

«Милая Анжела, это наша дайна, не правда ли, и я подарю тебе точно такой же...»

Выдержав положенное время, девочка обернулась к Эмили и высунула язык:

— Дура, остолопина! Ты же ничего не знаешь! Луиза его пригласила. Она говорит...

Эмили искоса взглянула на Джона и побежала к выходу:

— Я сейчас же позову этих людей. Скажу им, что Джон здесь и что он...

— Не смей!

Анжела набросилась на сестру, схватила ее за косу и принялась молотить, что было сил кулаками:

— Не смей! Луиза говорит нет! Луиза этого не хочет!

Снаружи донесся громкий сердитый голос:

— Здесь никого нет,/Фред. Может быть, он повернул назад к дороге?

Джон замер, впившись ногтями в ладонь правой руки. Он ясно слышал, как ломались ветки под ногами этого человека. Ему даже удалось различить его тяжелое частое дыхание.

С притворным плачем Эмили упала на пол. Анжела встала над ней в позе повелительницы.

— Значит, Джон должен остаться? — спросила Эмили.

— Да. Да. Да!

— Навсегда? Насколько он пожелает?

— Да.

— И нам придется ему помогать? Что бы он у нас не просил, мы должны будем это выполнять, потому что так приказывает твоя Луиза?

— Да.

Снаружи громко хрустнула ветка. Джон затаил дыхание, прислушался, как шуршат сухие листья орешника, что кто-то проходил мимо их пещеры. Анжела снисходительно ему улыбнулась:

— Здесь можно кричать сколько хочешь, снаружи все равно ничего не слышно.— Она открыла рот и завопила настолько пронзительной, что у Джона зазвенело в ушах. Отразившись от стен, этот крик прозвучал дикой какофонией. Но человек, ходивший около них, снова крикнул:

— Сколько можно здесь ходить? Он, наверно, уже давно вышел на дорогу, а мы только теряем время, разыскивая его здесь.

Другой голос ответил:

— Да, давайте двинемся к дороге, и попробуем там отыскать его следы.

Голоса стихли, удаляясь от пещеры.

То, что услышал Джон, натолкнуло его на мысль. Надо дать им его след и увести их как можно дальше от пещеры, да и вообще из этой местности...

— Эмили, ты знаешь грунтовую дорогу к дому Фишеров? Это недалеко. Садись на свой велосипед и поезжай но этой дороге, по направлению к шоссе, там ты слезешь и оставишь машину где-то на обочине. Только смотри, тебя никто не должен видеть! Сама пешком вернешься сюда. Позднее, уже в деревне, скажешь, что ты ехала на велосипеде, я выскочил из леса и попросил у тебя велосипед. Они найдут твой велосипед на шоссе и вообразят, "то я в том месте сел на проходящую мимо машину и уехал.

Анжела смотрела на него во все глаза:

— Значит, ты притворишься, будто уехал, а сам останешься здесь?

Джон продолжал смотреть на Эмили:

— Как думаешь, ты сумеешь это сделать?

Девочка весело улыбнулась:

— Конечно, я сейчас поеду.

Она подбежала к лазу в стене, легла на живот и ловко вылезла наружу. Анжела даже не повернула головы. С минуту она смотрела в нерешительности то на бутерброды, то на инжир. Последний ей показался более заманчивым, и она принялась его уничтожать.

Этот номер должен получиться, подумал Джон. Уж если на кого он мог полностью положиться, так это на Эмили. Если только ей удастся незаметно добраться на своем велосипеде до шоссе, то па некоторое время он будет в безопасности под «неусыпной» опекой Луизы. Ох, если бы только он мог здесь остаться. Даже если прибегнуть к защите Викки, ему в конечном итоге придется сдаться на милость полиции, а вот здесь он не утратил бы свободы и, следовательно, смог бы попытаться выяснить, кто из обитателей Стоунвилла убил Линду, а теперь так изобретательно старается сфабриковать дело против него...

Анжела требовательно спросила:

— Ведь Эмили рабыня, правда? И ею можно распоряжаться, как вещью?

Она противно захихикала, довольная своими словами.

— Ведь я нарочно все время повторяю, что ты жестоко обращался с миссис Гамильтон. Эмили просто бесится, когда слышит такое. Вот почему я это говорю. Чтобы ее позлить, ясно?

Стараясь не давать особенно расцвести надежде, которая, как он ясно понимал, практически ни на чем не основана, Джон спросил:

— Но ведь ты утверждаешь, что и Линда тоже плохая?

Анжела облизала пальцы и вздохнула, посмотрела на бутерброд и стала отщипывать от него маленькие кусочки.

— Миссис Гамильтон и правда плохая... Врунья, обманщица и воровка...

— Воровка? Почему воровка?

Он увидел в неясном свете свечи, как девочка презрительно сморщила нос.

— Она тайком, крадучись, пробиралась в дом Фишеров, когда они уезжали. Так делают только бесчестные воровки, верно? Это очень-очень плохо. Когда люди уехали, нельзя забираться к ним в дом. Все про это знают.

— Откуда ты знаешь, что она забиралась к Фишерам?

— Я сама видела, как она от них выходила. Она и еще какой-то дяденька. Я шла по дороге и все видела. Он первым вышел, сел в машину и укатил, а потом вышла миссис Гамильтон. Она сразу заметила меня и понадеялась, что я ее не вижу, н-у и попыталась снова спрятаться за дверью дома. Вот тогда я и сообразила, что она сделала что-то дурное. Иначе, чего бы ей прятаться, верно? Я подошла к ней и громко, поздоровалась. Тут уж ей некуда было деваться, она пошла мне навстречу и стала улыбаться во весь рот и говорить разные ласковые слова; только глаза у нее были злые-презлые. Ох, она очень хитрая воровка!

Анжела отправила в рот остаток белой булки с вареньем и прижала к губам бутылку с колой.

Джон смотрел на нее, чувствуя, как у него пульсирует кровь. Линда с мужчиной, в пустом доме Фишеров? Можно ли этому поверить, или же это очередное злое измышление Анжелы?

— Когда это было, Анжела?

Она метнула на него хитроватый взгляд своих черных бусинок-глаз.

— Две недели и два дня назад. Я считала каждый прошедший день, думая «завтра она мне ее непременно принесет»,— но она мне так ничего не подарила, хотя тогда и пообещала.

— Что пообещала?

— Браслетку.

Анжела подняла кверху руку, кокетливо любуясь- воображаемым украшением.

— Золотую браслетку с маленькими висюльками с моим именем: «Анжела». Такие шарики или яички, с золотыми буквами на золотеньких цепочках. Они так красиво звенят. А и Н, Ж и Е, Л и снова А. Всего, понимаете, шесть подвесок. А у Линды их было только пять. Красота!

— Почему она обещала подарить тебе такой браслет?

— Потому что у нее у самой был точно такой же, и он мне страшно понравился. Она стояла на пороге и все мне улыбалась,- улыбалась. А я сказала: «Очень плохо ходить в чужой дом в отсутствии хозяев!» — она согласилась: «Да, это нехорошо. Но только, Анжела, я не была там без спросу. Фишеры сами попросили меня следить за порядком в их доме. Вот я и приходила проверить, как тут дела».

Но только я точно знаю, что она врет. Это было видно и по ее улыбочкам, и потому, как она мне все это говорила. Тут я похвалила ее украшение: «Какой у вас красивый браслет!» Она дала мне его в руки. Он. был из. чистого золота. А когда я стала им громко восторгаться, миссис Гамильтон наклонилась ко мне, поцеловала в лоб и спросила: «Мы ведь друзья, правда?» Я ответила, что не знаю, и тогда она пообещала подарить мне такой же браслет, только с моим именем, если я не скажу ни тебе, Джон, и никому другому про то, что она приходила в дом Фишеров. Я ее поблагодарила и она ушла. Только вот прошло уже шестнадцать даже семнадцать дней, и теперь я понимаю, что она меня обманула. Мне уже не нужен ее гадкий браслет. Потому что я знаю, что она делала в доме Фишеров. Она там воровала, не правда ли? Для этого она,туда и приехала потихоньку с каким-то дяденькой и меня уговаривала никому не рассказывать. А ты, Джои, наверное про это узнал и поколотил ее как следует. Мне ни капельки не жалко, она гадкая врунья!

«Верю ли я этому?» — спросил себя Джон. И почувствовал страшное волнение. Не ревность, не обиду, всего только волнение. Из-за браслета. Анжела, разумеется, рассказала про тот самый браслет, который он заметил на Линде, когда она спустилась вниз поздороваться со Стивом Риттером.

В таком случае, если только Анжела не сочиняет, браслет и мужчина связаны между собой. Линда надела его на руку на свидание в доме Фишера, потому, что он ей его и подарил.

Стив Риттер, подумал Джон. Выходит, что Линда ему тогда не солгала... Местный Дон Жуан прибавил к списку своих бесконечных побед еще и Линду. Иногда, в его отсутствие, они встречались в его собственном доме, иногда же им приходилось назначать свидания в доме Фишеров.

Как нм парадоксально, но эта мысль принесла Джону облегчение. Таинственные зловещие сети, расставленные ему неизвестным Врагом, страшный ночной кошмар — все это постепенно заменилось пускай весьма изобретательными, но все же вполне понятными уловками обыкновенного человека, совершившего убийство и теперь старающегося любой ценой спихнуть свою вину на заранее намеченного «козла отпущения».

— Анжела, ты не заметила, кто уехал на машине?

— Нет, но ведь и он был тоже плохим человеком, верно? Они вместе воровали у Фишеров. Потом миссис Гамильтон перепугалась, что ее поймают, и убежала. А все говорят, будто ты ее прикончил. Ну, а тот дяденька все знает и молчит.

Взяв на руки Луизу, Анжела принялась ее нежно баюкать, приговаривая:

— Миссис Гамильтон была дрянью. Она пожалела для меня браслет, и за это Луиза приговорила ее к смерти. Она была дрянью, дрянью, дрянью...

Испытывая все большее и большее возбуждение, Джон принялся думать о браслете. Кроме того коротенького мгновения, когда он заметил его на руке у Линды, он ни разу не попадался ему на глаза. В таком случае, сам собою напрашивался вопрос, где же его Линда хранила? Во всяком случае, не с теми украшениями, которые у нее всегда лежали в специальной шкатулке на туалете. Нет, подарок любовника Линда должна была прятать от него самым тщательным образом, точно так же, как она прятала свои бутылки с джином или открытку от Мака Аллистера. И потом, откуда он знает, что она получила в подарок лишь один этот браслет?

Возможно, у нее были и другие вещи. Потом, как правило, бывают еще и любовные письма и записки... Все это должно было прятаться в каком-то надежном тайнике.

Анжела качала на руках Луизу, напевая какую-то протяжную колыбельную песню.

Прекрасно зная Линду и все ее повадки, Джон мог с уверенностью сказать, что если Стив Риттер или кто-то другой был ее любовником, то она всячески добивалась того, чтобы он оказался в ее власти, и наверняка преуспела в своем намерении.

Именно из-за этого он ее и убил. Совершенно ясно, что она потребовала от него чего-то очень серьезного. Для этого у нее должно было быть какое-то убедительное оружие... Скорее всего письма этого человека, подтверждающие их связь. Но Стив уничтожил их, после того, как он убил Линду? Вряд ли. Скорее можно предполагать, что у нее хватило хитрости и находчивости

спрятать их в таком месте, где бы их никто не смог отыс-кать.

Кто знает, если ему удастся обнаружить этот тайник, не поможет ли он разорвать страшную цепь и найти истинного преступника!

Но ведь, к сожалению, он буквально прикован к этой пещере! Для осуществления его планов ему. потребуется посторонняя помощь.

Скребущий звук позади заставил его вздрогнуть от страха. Но это вернулась Эмили. Подбежав к Джону., она доложила: .

— Я все сделала. Меня никто не видел. Велосипед я оставила на шоссе, где его сразу же найдут.

И тут Джон подумал:

«Дети...»

Почему пет? Конечно, не"одна Эмили и не слишком уравновешенная Анжела, а вся пятерка.

Он повернулся к Эмили, которая села на пол и с жадностью поедала бутерброд.

— Как ты думаешь, тебе удастся привести сюда и мальчиков?

Еще не договорив этих слов, он понял, какую огромную допустил оплошность. Лицо Анжелы стало чернее тучи.

Как всегда на выручку пришла та же Эмили. Она спросила с наигранным ужасом:

— Привести их в пещеру? Луиза никогда этого не разрешит. И потом мне это тоже не нравится. Я не желаю...

— Ничего подобного! — сразу же вмешалась Анжела. Она прижалась ухом к голове куклы, как будто прислуживаясь,— Луиза говорит да. Тимми, Лерой и Вак могут прийти в пещеру. Вот тебе!

— Но я этого не хочу! — топнула ногой Эмили.

— Мало ли что? Кто здесь хозяйка?

— В таком случае,— Джон улыбнулся Анжеле,— как ты считаешь, может ли Эмили сейчас вернуться в деревню, рассказать про велосипед и вести сюда мальчиков?

Анжела посадила куклу на ящик, совершила перед ней церемониальный обряд и уже только после этого повернулась к Джону.

— Мы сейчас обе пойдем. То есть, я поеду на велосипеде, а Эмили придется прогуляться пешком.

Эмили бросила на Джона успокоительный взгляд, давая ему понять, что он может не беспокоиться. Все будет в порядке.

— Я все сделаю.

— Узнай все, что тебе удастся выяснить.

— Конечно., Джон, узнаю.

Анжела подняла с полу тоненький прутик и ударила им по ногам сестру:

— Ну, раба, пошевеливайся! Иди первой!

Уже собираясь вылезти наружу, Анжела повернулась к Джону:

— Зачем тебе понадобились Томми, Лерой и Вак? Ты придумал новую игру?

— Да, Анжела.

— Я тоже буду играть. Если только это игра, я обязательно буду участвовать. Но только как главная. Так велела Луиза. Во что бы мы ни играли, я самая главная, я начальница, королева игры. А если нет, ты знаешь, что я тогда сделаю? Пойду и скажу тем людям: «Вы хотите поймать старину Джона Гамильтона? Я знаю, где его найти. Я знаю, где прячется этот глупый Джон Гамильтон».

Противно захихикав, Анжела в каком-то диком танце подбежала к выходу и исчезла в отверстии пещеры.

После этого его убежище показалось Джону не оазисом, а западней, ловушкой. Сразу же припомнились озверевшие мужчины, бегущие вниз со склона с дикими воплями, напоминающими собачий вой.

Эти страшные картины были еще слишком свежи в памяти, чтобы как следует владеть своими нервами. Паническое чувство страха заставляло бежать, толкало прочь из пещеры, пока Анжела не успела его предать.

Но постепенно мысль об Эмили успокоила его. Эмили великолепно справлялась с сестрой. Если все и уладится,, только благодаря Эмили.

Давало себя знать переутомление.- Джон упал на одну из хвойных постелей, потом сообразив, что это было ложе Анжелы, тут же поднялся и перебрался на другую.

Ему придется остаться. Что бы ни произошло впоследствии, это единственный шанс на спасение. Да, да, остаться, довериться Эмили, заставить себя поверить, что с помощью детей... Он незаметно уснул.

 

 

Глава 17

Проснулся он неожиданно. Свеча догорала. Дневной свет все еще проникал в пещеру через узкие щели. Внутри царил полумрак. Сколько он проспал? Скоро ли придут дети?

Мысль о детях принесла с собой беспокойство. Может быть, он слишком поторопился, поступил опрометчиво? Получилось, что теперь его могут выдать уже пять человек. А вполне ли он в них всех уверен? Знает ли он, что творится у каждого из них в душе? Да, да, им ничего не стоит его выдать, даже не намеренно, а по неопытности или доверчивости.

Он вспомнил Анжелику, и туг же его натянутые нервы перестали ему повиноваться. Успокойся же, приказал он себе, лучше пораскинь умом, где бы это Линда могла устроить себе тайник для хранения своих драгоценностей и писем. Если только таковой действительно существует, то сумей он его обнаружить, и всем его неприятностям конец.

Может, он думал об этом во сне? Коровник... Если Линде нужно было спрятать что-то очень-очень важное, она никогда бы не остановила выбор на самом доме. Скорее, коровник... Там у нее находился ее садовый инвентарь, туда она заглядывала по десять раз в день, а он вообще там не бывал.

Логично ли ои рассуждает? Вроде бы, да. Допустим, что «сокровищница» Линды действительно в коровнике, но тогда где именно? Вся меблировка сарая состояла из одного старого шкафчика для льда. Неужели в этом шкафчике? А чем плохо? Им никто не пользовался. Он стоял возле самой двери. Чего ради Линде было утруждать себя поисками другого места, трудно досягаемого тайника, когда этот шкаф был словно создан для этой цели...

Сам он не может рискнуть пробраться к коровнику и проверить правильность своей догадки, как бы ему ни хотелось разоблачить Стива Риттера. Наверняка, вся деревня сейчас хозяйничает в его доме и во дворе. Возможно, они уже открыли то, что было скрыто под цементным настилом...

А вот дети сумеют это проделать. Кто-то из мальчиков умудрится проникнуть туда попозже, пожалуй лучше в темноте, когда выставленная у дома охрана либо вообще не заметит его, а если и заметит, то не заподозрит ничего особенного.

Да, дети ему необходимы. Без детей он как без рук!

И вскоре они явились. Сначала послышался шорох, сдавленный смех, радостный визг, потом приглушенный заговорщицкий шепот Эмили:

— Джои?

— Свеча догорела,— пояснил он.

Девочка прошла куда-то в конец пещеры, и вскоре опять вспыхнул желтый огонек. Только тогда Джон смог разглядеть свою команду.

Анжела уже сидела на полу возле своей царственной Луизы. Мальчики выстроились в ряд: толстый краснощекий Вак, тоненький подвижный Тимми и невысокий золотисто-шоколадный Лерой, все такие разные и однако все с одинаково расширенными от удивления глазами.

— Мы им сказали,— заявила Эмили,— они поклялись. А теперь поклянитесь перед Джоном!

Лерой сверкнул белыми зубами и заговорил скороговоркой нечто вроде «лопни мои глаза, разорви живот, если я...» Остальные мальчики вторили ему. Судя по их серьезным физиономиям, Джон не сомневался, что они уверены, что с ними произойдут все эти страшные вещи, если они только распустят язык.

Отныне они именовали себя шайкой, предводителем которой объявила себя Анжела.

Покончив с клятвой, мальчики начали оглядываться.

— Ничего себе пещерка! —одобрительно заметил Лерой.— Вот это секрет!

— Гм, Джон,— засмеялся Вак,—они охотились за тобой по всему лесу, ходили возле самого входа, а тебя не нашли!

— Да, не нашли,— подтвердил Джон.

— Папа тоже ходил с ними,— заявил Тимми Мерленд,— гонялся по всему лесу. Он сказал маме, что ты наверняка уехал, вышел на дорогу, «проголосовал», и тебя посадили в попутную машину.

Джои представил себе, как Гордон Мерленд, этакий чистоплюй и интеллигент, рыскает по лесу в компании грязных, пропахших потом фермеров, пересыпающих свою речь отборной бранью.

— Все отлично, Джои,— сообщила Эмили,— Я им сказала про велосипед. Сказала отцу Бака, верно, Вак? Он как раз стоял с другими людьми у бензоколонки. Выслушав меня, все затолкались в машину и поехали искать мой велосипед.

Анжела поднялась, прижимая Луизу к груди.

— Они нашли миссис Гамильтон,— объявила она.— Она была спрятана под цементом. Оми ее оттуда откопали.

Девочка принялась сильно раскачивать куклу. Все дети, даже Эмили, следили за ней, пораженные тем, что она не побоялась облечь в слова то, что они все знали, но не осмеливались высказать вслух.

Вдруг Анжела закружилась в какой-то неистовой пляске, визгливо выкрикивая:

— Они ее откопали, откопали, откопали... Она была такая страшная. Мертвые глаза, мертвые губы, мертвое лицо, мертвые...

— И кровь,— замогильным голосом добавил Вак Риттер, очевидно желая разделить с ней лавры,— кровь повсюду. Вся одежда в крови. Кровь на...

— Кровь,— подтвердил и Тимми, хотя его лицо при этом приобрело зеленоватый оттенок.

— Нет! — закричала Анжела в экстазе от такого искусственно вызванного ужаса.— Нет, не смейте говорить такие гадкие вещи! Я не хочу! Не хочу!

Она упала вместе с Луизой на пол, и дети немедленно прекратили свою игру в нагнетание страха. Они казались испуганными и одновременно смущенными.

Джон, у которого в отличие от детей этот ужас был подлинный, спросил у Эмили:

— Они ее действительно нашли?

— Да. Патрульные. Они приехали сразу за остальными, сначала проверили подвал, а потом заглянули в коровник, увидели новый пол и...

Она замолчала.

Уже много часов подряд Джон был уверен, что Линда умерла, и это вроде бы, должно было смягчить остроту удара. Но не смягчило. Линда убита. Он пытался представить ее живой, но у него ничего не получилось. Вместо этого она выглядела такой, какой ее нарисовала необузданная детская фантазия: страшное мертвое лицо, тусклые глаза и кровь, сплошная кровь...

Мальчики столпились вокруг него. Эмили смотрела на него с какой-то чисто материнской тревогой. Он снова увидел их всех, и это помогло ему вернуться к неотложным делам настоящего.

— Скажи, Эмили, ее увезли?

— Не знаю.

— Да,— вмешался Тимми,— папа говорил, что да. Увезли в санитарной машине.

— Полицейские все еще в доме?

— Не знаю, я...

Джон почувствовал, что его кто-то тихонько тянет за рукав. Он посмотрел вниз: это Лерой пытался привлечь его внимание.

— Мистер Гамильтон, можно я туда схожу, в ваш дом, посмотрю, есть ли там еще полиция.

Он скромно опустил ресницы.

— Потом я вернусь и скажу. И вы будете знать.

— Нет,— возбужденно закричал Тимми,— Джон, разреши мне сходить, ладно?

Это уже совсем была игра. Дети совершенно не думали о том, убил ли он Линду или нет. Никто из них этим даже не поинтересовался. Такие проблемы для них не существовали.

А если так, то нужно было руководить этой новой игрой, как он делал это всегда раньше, в лесу, соблюдая все .неписаные правила и законы всякой игры.

Джон строго посмотрел на Тимми.

— Но мне очень хочется. Мне тоже хочется что-то делать... Понимаешь...

— Найдется дело и для тебя, Тимми, но это идея Лероя.

— Тогда я пошел.

Улыбка Лероя была чуть поддразнивающая.

— Не сомневайтесь, я туда проберусь. Сейчас идти?

— Да, Лерой. Но будь осторожен. Не попадись никому на глаза.

— Не попадусь. Я скоро вернусь и все расскажу.

Лерой побежал к выходу. Он уже собрался нырнуть в дыру, но тут раздался возмущенный голос Анжелы:

— Что ты делаешь, ты сначала обязан спросить у меня разрешение. Я же ваша атаманша!

Лерой растерянно уставился на Джона. Как быть? Джон почтительно обернулся к Анжеле:

— Анжела, как ты считаешь, можно отправить Лероя на разведку к дому?

На круглой физиономии девочки появилось чувство злой радости. Надменно наклонив голову, она изрекла:

— О’кей, я посылаю Лероя в разведку.

Лерой упал на живот и с ловкостью ящерицы исчез в проходе. А Тимми и Вак уже теребили Джона:

— Что нам делать?

В первую очередь ему необходимо им внушить, что это была тайная игра.

— Который час?

— Половина пятого,— ответила Эмили.

— Когда вы должны вернуться домой к ужину?

— В восемь,— ответил Вак.

— В половине шестого,— сообщил Тимми,— мама велела мне приходить в пять тридцать, чтобы помыть руки, привести себя в порядок и немного полежать до еды. Потому что я нервный, говорит она, а это меня успокаивает.

— Нам с Анжелой надо быть дома в шесть,— сказала Эмили.— Мама возвращается с почты, и мне надо приготовить ужин.

Джон озабоченно спросил:

— Вы все понимаете, не правда ли, насколько важна «тайна пещеры»?

— Да,— первой отозвалась Эмили,— мы знаем, Джон. Разумеется, мы все это знаем.

— Вак и Тимми, что скажете?

— Да, да, Джои. Мы знаем.

Тогда, подумал Джон, самым лучшим для сохранения тайны было бы, если бы мы сейчас вообще ничего не делали. Но он сознавал, что требует от детей невозможного.

Ну и потом, после того, как Лерой разведает обстановку в его доме, кому-то из них придется пробраться в коровник. И все это после той страшной находки. Имеет ли он моральное право просить ребенка отправиться в одиночестве туда, да еще после наступления темноты? Впрочем, может быть он. плохо разбирается в детской психологии? Не доказали ли дети только что ему, что произошедшая с Линдой трагедия была для них лишь наполовину реальна, представляясь чем-то вроде страшной сказки? Он этого точно не знал и предпочитал особенно не задумываться, потому что в любом случае должен был решиться на этот шаг.

Если он не сумеет нанести контрудара, воспользовавшись тем единственным оружием, в существовании которого он почти не сомневался, его пребывание в пещере окажется всего лишь оттяжкой неминуемого краха.

— Кто из вас сумеет спокойно уйти из дома после ужина? Поймите, если ваш уход вызовет хоть малейшее подозрение, тогда вы должны оставаться дома.

— Я могу,— с уверенностью сказал Вак,— никто никогда не интересуется, чем я занимаюсь вечерами. Мама крутится в кафе, ну а папа... сегодня папа вообще на работе и все такое.

— Мы можем прийти,— объявила Эмили,— мама снова уходит на почту часов до семи. Считается, что в восемь часов я уложу Анжелу, а потом просто сижу и дожидаюсь маму. Ложимся мы с ней около десяти, потому что утром ей приходится очень рано вставать. После десяти, как я уже говорила, мы с Анжелой почти каждый вечер тихонько вылезаем из окна и прибегаем сюда спать. Мама до сих пор ни о чем не догадывается.

— Я тоже могу прийти,— сказал Тимми,— и смогу устроить так, что никто ничего не узнает...

Его глаза блестели от возбуждения, но в голосе не было большой уверенности. Неожиданно лицо мальчика вытянулось:

— Боюсь, что не смогу, Джон, потому что, как ты нам сказал, нельзя возбуждать ни малейшего подозрения. Когда мы вечерами не ходим в гости, папа для меня всегда ставит пластинки с симфонической музыкой после ужина. А мама читает вслух какую-нибудь умную книгу, когда я уже лежу в кровати. Я же понимаю, что сейчас основное — сохранить тайну. Так что пусть уж они ставят свои пластинки и читают умные книги, а я все время буду думать об этом секрете. И молчать. Ведь это тоже означает участвовать в игре, правда?

Джон кивнул головой.

— Может быть, тебе будет труднее, чем всем остальным, мой мальчик. Нужно иметь железную волю, чтобы ненароком не проговориться и не выболтать важный секрет.

В проходе раздался характерный шум, и через минуту перед ними появился сияющий от гордости Лерой-

— Я бежал всю дорогу туда и назад,— пояснил он, хотя это было и так ясно.— И меня никто не видел. Я пробрался к самому дому. Там остался всего один полицейский с машиной. Машина стоит перед домом. Сначала он в ней сидел, а потом вылез и пошел в обход дома. Больше там никого не осталось. Один-единственный полицейский.

Итак, они проглотили историю с велосипедом Эмили, поверили, что ои уже где-то далеко. Полицейский оставлен для проформы. В таком случае, все сильно упрощается.

— Спасибо, Лерой.

— Я все сделал, правильно?

— Сделал отлично.

Кто же из них в таком случае? Тимми, с его нервами, которому необходимо отдохнуть перед едой, отпал автоматически. Вак? У Вака, разумеется, нет никаких нервов, да и благодаря особенностям их семейного уклада он совершенно свободен. Но Вак — сын Стива Риттера. И Джои решил прибегнуть к его услугам лишь в крайнем случае. Оставалась одна Эмили, хотя девочка сможет освободиться лишь после десяти часов.

Все дети, кроме Анжелы сгрудились вокруг Джона, внимательно глядя ему в рот.

Он сказал:

— О’кей, вот какое вам всем задание: сейчас возвращайтесь домой к ужину. И ничего не предпринимайте до завтрашнего утра. Кроме..,

Тут он поглядел на Вака:

—- Мне надо поесть. Скажи Вак, ты не смог бы чего-нибудь мне принести из кафе?

— Факт, смогу. Даже кофе в термосе... Мне разрешают брать все, что я хочу и сколько хочу.

— О’кей, Вак. Когда ты сам поешь и, когда все будет спокойно...

Теперь уже Джон повернулся к Эмили:

— Сможешь ли ты сделать для меня что-то очень важное?

— Да, Джон.

— Могла бы ты вернуться сюда еще раз, уже после того, как твоя мать ляжет спать? Захвати с собой фонарик. Мне нужно нечто такое... возможно, ты побоишься, придется пойти в сарай..

— В сарай?

Лицо Эмили напряглось.

— В коровник, где...?

— Да, я думаю, что там что-то спрятано. Вот я и хотел бы, чтобы ты отыскала эту вещь.

Вак не выдержал:

— Джон, позволь мне. Это же задание не для девчонки.

— Нет, Вак, у меня есть на то основание. И я хочу, чтобы, это сделала Эмили. Эмили, ты сходишь?

Но тут на него, набросилась Анжела. В запальчивости она уронила на пол Луизу. Ее лицо побагровело от ярости.

— Я сама пойду. Я не пущу туда Эмили-. Я хочу пойти в сарай. Я атаманша шайки.

Она стояла перед ним, широко расставив ноги, и с вызовом глядя ему в лицо.

Опять Анжела! Вечно эта неуравновешенная капризная Анжела с ее истерическими выкриками, угрозами, припадками ярости... Разве не безумие на что-то рассчитывать в таких условиях? Кто сказал, что можно полагаться на детскую выдержку? Увы, его «тайный  сговор» со славной пятеркой ничего не даст. Он обречен, ему никогда не выбраться из той западни, в которую он попал. Глупо даже и пытаться...

Все дети растерянно смотрели на Анжелу. И вдруг раздался хныкающий голос Эмили:

— Вот и хорошо, Джон! Пусть идет Анжела,- Я боюсь. В сарае все залито кровью, а потом там наверняка затаился призрак миссис Гамильтон с длинными цепкими руками и горящими глазами, в белой рубахе... Я боюсь, что он выскочит из-за какого-нибудь угла и схватит меня за горло.

Анжела испуганно завизжала и заткнула себе уши обеими руками, чтобы не слушать всех этих ужасов.

— Нет, не хочу, не пойду. Я не пойду в этот гадкий коровник. Пусть туда идет Эмили. Эмили должна идти к призраку...

Она упала на свою постель, продолжая неистово вопить:

— Должна пойти Эмили! Должна пойти Эмили!

На какую-то долю секунды насмешливый, совсем не детский взгляд Эмили остановился на лице Джона, ободряя его, возвращая совсем было утраченную уверенность. Он с благодарностью улыбнулся ей в ответ.

— О’кей, Анжела, раз ты того хочешь, в сарай пойдет Эмили. Все решено, Тимми и Лерой, вам обоим предстоит сделать нечто очень важное, но не сегодня, а завтра. Приходите сюда утром, пораньше, как только сумеете. А сейчас, по домам! Вам все ясно?

— Поклянитесь еще раз! — приказала Эмили, и мальчики торжественно забормотали свою страшную клятву.

Тем временем Джон подошел к Анжеле и осторожно опустился на пол возле ее постели.

— Анжела!

— Уходи.

— Анжела, милая, не могла бы ты сделать для меня огромное одолжение? Когда Эмили пойдет в сарай, не согласишься ли ты тоже прийти сюда и посидеть со мной, пока она будет ходить? Ты бы составила мне компанию, мы бы с тобой поболтали...

Анжела заерзала на постели, исподтишка поглядывая на него.

— Только ты и я?

— Точно.

— Без Эмили? Эмили должна идти в сарай, там ее проглотит призрак.

— Возможно.

— Только ты и я,— почти промурлыкала Анжела.— Ведь ты меня любишь?

— Да.

— Меня и Луизу?

— Да. Тебя и Луизу!

Она вскочила с постели и принялась отряхивать свои голубые джинсы.

— Да, я приду обязательно. Мы отошлем прочь противную Эмили и останемся здесь вдвоем.

К ним подходила Эмили. Анжела бросила на Джона хитровато-кокетливый взгляд многоопытной обольстительницы.

— Подними меня, Джон, подними.

Он нагнулся и взял ее на руки. Она обвила его шею руками и принялась целовать в щеки и в лоб, но при этом ее глаза со злобной радостью следили за сестрой.

— Я люблю Джона! — заявила она.— Я его очень люблю. И Он любит меня. А Эмили ненавидит. Скажи это, Джон. Скажи это, Джои. Скажи, что ты ненавидишь Эмили.

Джон взглянул на Эмили, уверенный, что она понимает, как это глупо. Но к его великому изумлению девочка ревниво смотрела на свою младшую сестру, губы у нее были плотно сжаты.

— Джон меня не. ненавидит,— сказала она.

— Нет, ненавидит! Скажи ей про это, Джон. Скажи, что ты ненавидишь Эмили!

— Я ненавижу Эмили,— сказал он без всякого выражения.

В это мгновение Эмили резко повернулась и Метнулась к выходу.

Мальчишки поочередно вылезали из пещеры. Джон с раздражением и тревогой подумал:

«Неужели Эмили могла обидеться на такую ерунду? Она сама так ловко обводит Анжелу вокруг пальца. Просто не верится, что она может не разобраться в такой очевидной хитрости».

Он опустил Анжелу на пол.

— Эмили!

Но та уже исчезла.

— Она обозлилась,— захихикала Анжела,— она себя не помнит от злости... Теперь она ненавидит и тебя и меня.

Подбежав к лазу, она помахала ему своей толстой ручкой.

— До свидания, мой дорогой Джон. 

 

 

Глава 18

После ухода детей Джону показалось в пещере невыносимо тоскливо. Он осторожно вылез наружу и забрался в чащу орешника. Прохладный вечерний воздух освежил его. Красные лучи заходящего солнца осветили верхушки деревьев, бросали блики на скалу, и знакомое место превратилось в сказочный мир, в котором детские игры приобрели большую реальность, чем те ужасы, которые неожиданно ворвались в его жизнь. Высоко над ним заливалась какая-то птичка, ее песня была такой же прозрачной и нежной, как журчание далекого ручья.

Внезапно невдалеке треснул сук под чьей-то ногой. Только что прыгавшая на ветвях белка боязливо спряталась в дупло.

Джон нагнулся пониже, но вскоре увидел, что это возвращается Вак.

Он вышел ему навстречу. У мальчика в руках было множество пакетиков и свертков.

— Эй, Джон, эй!

Голос у него был веселый, звонкий.

Джои, нервы которого оставались по-прежнему в натянутом состоянии, шикнул:

— Тише, Вак! Ты же знаешь как разносятся в лесу звуки. А вдруг они тебя услышат?

— Ой, Джон, забыл, извиняюсь!

Вак перешел на конспиративный шепот.

— Я спросил у мамы, можно ли нам с Лероем организовать пикник. Родители Лероя согласны, только я прихвачу для нас чего-нибудь вкусненького. Мама обрадовалась, ей некогда готовить ужин. Бери, говорит, что хочешь. Вот я и принес всего...

Он опустился на траву рядом с Джоном и принялся поочередно разворачивать свои свертки. Там оказалось и мороженое в бумажных стаканчиках нескольких сортов, и, шоколад, и мороженые ягоды и всевозможная сдоба.

— Так что мы и правда можем устроить пикник, нам тут всего хватит! — гордо заявил мальчишка.— Я страсть как- хочу есть. Давай, Джон, прямо тут поужинаем? Не стоит залезать в пещеру.

— Давай.

Напихав полный рот, Вак возбужденно заговорил:

— Ой, про все это напечатали в газетах. Ты бы только посмотрел! Вот потеха! Убитую жительницу Стоуивилла нашли в коровнике — так сказано в «Игле». Ее муж художник скрылся. А дальше твое описание, Джон.

Любой, кто подвез на машине человека, отвечающего нижеследующим приметам... Уж точно не помню, как дальше, но как-то так... И потом все про городской митинг, что теперь на берегу будут строить отели. Всего несколько строчек, что старый мистер Кейри хотел, чтобы проголосовали против этого предложения, но у него ничего не получилось. А остальное все про тебя, Джон.

Поразительное появление Джона Гамильтона на городском митинге. Ну, парень! Папа рвет и мечет. Ты б его видел. Они все там посходили с ума, бегают; переругиваются, обвиняют друг друга в ротозействе, все перессорились.

Он поднял глаза, его дружелюбная, располагавшая к себе мордашка, изрядно перемазанная мороженым, излучала лукавство:

— Гм, Джон, если бы они только знали, что ты здесь? Вот шум бы поднялся! Представляешь?

— В моем доме по-прежнему дежурит полицейский?

— Да, папа сказал, что они обязаны оставлять там дежурного. Таков закон, он говорит. Но они не думают, чтобы что-то произошло. Они ни о чем не догадываются. Дурачье. «Любой, кто подвез на машине человека, отвечающего нижеследующим признакам...» Ясно тебе?

Вак далеко отбросил пустой картонный стаканчик из-под мороженого и нетерпеливо наклонился вперед:

— Послушай, Джон, если хочешь поискать что-нибудь в сарае, позволь мне туда смотаться. Мне туда пробраться — плевое дело, а если меня даже и заметят, это ровно ничего не значит. Да я знаком со всеми патрульными и они меня все знают как облупленного. Я могу запросто подойти к любому из них и подначить: — Эй, Вил, как дела? Не дрожишь на посту, э? «Дом ужасов». Могу поспорить, я сумею открыто войти в сарай. Хочешь держать пари? Не думай, я тебе не заливаю, это святая правда.

Слушая Вака, Джон начал колебаться.

Почему нет? Он понимал, конечно, что предложение Вака ему кажется особенно привлекательным потому, что уж слишком велико его нервное напряжение. Но если рассуждать беспристрастно, разве доводы мальчика не убедительны? Положение Вака, как сына Стива, действительно было привилегированным. И если его заметит стражник, то посчитает, что Ваком руководит чистое любопытство. Что касается всех его прежних соображений этического плана, то чего ради ему миндальничать со Стивом? Ну а то, что он сначала поручил это дело Эмили, тоже не должно его останавливать, потому что задание неприятное, и девочка наверняка в душе обрадуется, что ее от него освободили.

— А ты знаешь, где находится коровник? — спросил он мальчика.

— Факт знаю. Послушай, Джон, значит я могу идти?

— Да, если считаешь, что справишься с поручением.

— Коровник? Вся газета только и пишет про этот самый коровник и найденную там убитую женщину. Конечно же я должен там побывать.

— Вак, выслушай меня внимательно. Вот чего я хочу. Как раз у самой входной двери стоит старый шкаф для льда...

Он подробно объяснил мальчику, что тот должен искать: коробочку, небольшую шкатулочку, а если таковой нет, то все, что там будет лежать просто так. Особенно, подчеркнул он, обратить внимание на золотой браслет с брелочками, на которых имеются буквы, составляющие слово «Линда».

— Возможно, конечно, Вак, что его не будет в этом шкафу, но мне почему-то кажется, что ты найдешь его там. Так что сначала как следует обыщи шкаф, а уж если в нем ничего не найдешь и у тебя будет время, тогда посмотри вообще в сарае.

— Ясно, все будет сделано!

Вак вскочил с земли:

— Не сомневайся, Джон, все будет в ажуре. Я со всеми полицейскими в дружбе. Так что тебе нечего волноваться. Ладно, я пошел. До скорого свидания, атаман!

Он побежал под уклон, но вспомнив про сладости, вернулся и схватил на дорогу шоколадку...

После ухода Вака Джон почувствовал себя увереннее. Он не сомневался, что этот постреленок обведет вокруг пальца любого полицейского. Однако время шло и Джона все сильнее начинал грызть червь сомнения. Не было ли опрометчиво с его- стороны довериться сыну Стива Риттера? А вдруг он все расскажет отцу? Или же это была новая ловушка, расставленная изобретательным Риттером? Чтобы выманить у него письма Линды?.. Вместе с этими мыслями пришло воспоминание о преследующей его улюлюкающей толпе разъяренных люден. Джону безумно захотелось удрать из этой клетки, добраться до Викки, начать действовать официальным, путем.

И когда его паника достигла кульминации, Джон увидел Вака, пробирающегося к нему между частых деревьев. И, о чудо! Мальчик улыбался! Улыбался своей обычной добродушной улыбкой, а под мышкой у него была зажата плоская шкатулка.

Вак подбежал к нему и протянул ларчик с комичной небрежностью киногероя:

— Держи, Джон, тебе это нужно? Она и правда была в старом леднике. Сначала я ее не заметил. Вроде бы все облазил, а ничего, кроме бутылки из-под джина не нашел. А потом смотрю — вверху поперек, приделана такая металлическая планочка. Она свободно отгибается. А за нею вроде был полочка. Я туда просунул руку и сразу же нашел коробочку. Браслет в ней лежит, о’кей. Браслет, и много других побрякушек. Дело-то оказалось проще пареной репы. Я подошел к дому. Патрульный клевал носом в машине. Это старина Джордж, Джордж Порджи, мой приятель. Он даже не смотрел в мою сторону. Наверное, увидел уже третий сон.

С важным видом Вак провел по своим коротко остриженным волосам и сказал:

— Джон, это же была не работа, а детская игра!

Джон нетерпеливо схватил шкатулку, открыл два малюсеньких замочка и приподнял крышку.

Первое, что он увидел, был золотой браслет, точно такой, каким его описывала Анжела: широкая золотая лента с пятью тоненькими цепочками, на которых были подвешены яички из разноцветной эмали, с золотыми выпуклыми буквами... В шкатулке лежали и другие драгоценности: серьги, ожерелье, изящный перстень с крупным таинственно-мерцающим камнем, несколько брошек. Бриллианты? Но все это померкло перед еще одной вещью, спрятанной в этой коробочке: это была его магнитофонная лента.

Джон взял ее в руки и перевернул. Так и есть: сверху наклеен кусок бумаги, на котором его рукой было написано: 

«Мендельсон. Исп. Клецкий.

1. Осенняя песнь.

2. Удачное плавание».  

С минуту он недоуменно смотрел на ленту, думая о том, что это та самая бобина, которой он не досчитался.

Постепенно он почувствовал, как в нем растет волнение. Это была самая последняя бобина, рассчитанная на полчаса игры. Он лишь начал ее записывать. Мендельсон длился минут 10, самое большее, так что более двух третей ленты было чистым.

Итак, великолепно зная Линду, он почти угадал правду. Пусть она прятала не любовные письма, а магнитофонную запись. Запись чего? Не музыки, разумеется. В этом можно не сомневаться! Все ясно... Когда он записывал Мендельсона? Примерно неделю назад. Выходит, разговор состоялся на этой неделе, то есть уже после того, как стало известно о постигшей его неудаче на выставке...

— Гм!

До него донесся веселый голос Вака:

— Что это за штуковина, а? Похожая на ленту от пишущей машинки, только побольше.

Боже, теперь все вставало на свои места! Линда и ее любовник. Кто? Стив Риттер. Допустим, что Стив. После провала выставки Линда решает:

Джон не подходящий для меня муж. Я найду себе кого-нибудь получше, если только подойти к этому вопросу с головой.

И вот Линда подстраивает компрометирующую сцену в холле, незаметно включив магнитофон, чтобы у нее на руках остались вещественные доказательства.

Это открытие было настолько ошеломляющим, что Джон даже растерялся под напором мыслей. Он взял в руки перстень и начал разглядывать его. Трудно поверить, чтобы этот квадратный, великолепно отшлифованный камень не был настоящим бриллиантом. Золото 96-ой пробы. А жемчуг на ожерелье если и не натуральный, то искусственно выращенный. Во всяком случае все это не грошевая бутафория, а настоящие драгоценности, приобрести которые было не по карману неимущему Стиву Риттеру! Да и потом Линда была настолько практична, что понимала, что Стив Риттер в амплуа ее супруга был, пожалуй, еще менее перспективен, чем Джон Гамильтон,..

Нет, разумеется, Стив не был ее любовником. Если бы это было так, Линда ни за что бы в этом не призналась. Ее. слова были ложью, точнее, полуложью, в том плане, что любовник у нее действительно был, но не бедняга Стив.

Тогда кто же? Один из членов кружка Кейри, несомненно, потому что, если бы Линда была знакома с кем-нибудь еще, он из ее разговоров знал бы этого человека по имени... Бред? Нет, не Бред, потому что он ездил вместе с ним в Нью-Йорк в тот день, когда убили Линду. Старый Кейри? Но тот пролежал несколько месяцев в больнице как раз тогда, когда должен был расцветать самым пышным цветом этот роман.

Остается Гордон Мерленд.

Вот именно. Гордон Мерленд, так непонятно, так эксцентрично ведущий себя при расследовании смерти Линды. Чтобы он бегал в компании грубых жителей Стоун-вилла по лесам, не считаясь ни с погодой, ни с приличиями, ни со своим положением в обществе?

Гордон Мерленд был достаточно заманчивой дичью, ради поимки который Линда пустила в ход все чары. Она не стеснялась, не скромничала, и он был очарован, влюблен, он потерял голову, потому что Линда была прелестной женщиной и знала, когда и что надо сделать... Он стал ее любовником, задаривал ее драгоценностями, все было хорошо до той минуты, пока Линда не решила усилить нажим. Пригрозив разоблачением, она потребовала от него развестись с Роз. Но это было не по нутру материалисту Гордону.

Взять в жены истеричку с красивым личиком и превосходной фигурой, но зато без денег, без положения, да еще с подмоченной репутацией? Отказаться от Роз, которая была не только его соавтором и тем самым обеспечивала постоянный хлеб, щедро намазанный маслом, но и уютную респектабельную жизнь в качестве идола кейровского кружка? Нет, нет, только не это!

Упрямая воля Линды столкнулась с железной волей Гордона. Возможно, некоторое время он даже колебался, а потом, как следует все взвесив и продумав, решился на «крайние меры». Ну, конечно же! Эффектное появление Линды на дне рождения у Викки не только преследовало цель унизить Джона. Зная Линду, ему следовало сообразить об этом раньше, ее поступки всегда были куда более сложными, чем это казалось с первого взгляда. Прикрывшись столь изобретательной вывеской, Линда явилась туда предъявлять ультиматум.

Вроде бы жалуясь всем собравшимся на то, что ее непрактичный муж отказался от столь выгодной работы, в действительности Линда обращалась к одному Гордону Мерленду.

Ты видишь, Джон окончательно доказал, что он мне не годится. О’кей, раз я не в силах заставить его изменить свои намерения, Бог с ним. Но ты будь готов!

И он приготовился. Причем сама Линда снабдила его козырными картами, обвинив Джона в жестоком с ней обращении накануне его отъезда в Нью-Йорк. Лучшего Гордон не мог и ожидать. Он убил Линду, подтасовав карты таким образом, чтобы вина пала на Джона. Даже не забыл заказать цемент на утро, то есть на то время, когда Джон еще был в Стоунвилле и имел возможность покончить с женой...

Ну что ж, теперь оставалось только раздобыть магнитофон, отремонтировать его и тогда все будет кончено.

Вак возвратился через полчаса, столь важная операция заняла у него совсем немного времени. А что если послать его за магнитофоном немедленно, чтобы завтра с утра заняться починкой?

— Скажи Вак, как ты считаешь, этот твой Джордж смог бы тебя впустить в дом? При условии,, если бы ты сочинил какую-то правдоподобную историйку?

— Старина Джордж Порджи? Да я могу его убедить сделать все, что угодно, даже купить космический костюм за 12 долларов, хотя он стоит 7.85... А что, Джон, ты хочешь, чтобы я снова туда сбегал?

— Да, Вак, ты знаешь, что такое магнитофон? Нет? Ну так вот, магнитофон -у меня стоит в холле в углу на круглом столике. Он похож на проигрыватель, только побольше. Такой серый с нежно-голубым, квадратный футляр с ручкой. Ты войдешь один в дом, откроешь окно на кухне или в этой же самой комнате и осторожно выбросишь магнитофон на цветочную грядку. Там земля рыхлая, и ему ничего не сделается. Закроешь окно и выйдешь снова из двери. А потом, незаметно, в обход, проберешься за магнитофоном. И притащишь его сюда, ясно?

— Все ясно, атаман! Мигом слетаю.

И Вак исчез за деревьями.

На этот раз его поход продолжался еще меньше. Скоро Джон услышал сначала бесшабашный свист, а потом увидел и своего мальчишку, тащившего довольно тяжелую ношу. На его рожице было, написано горделиво-восторженное выражение.

Заметив укоризненный взгляд Джона, он смущенно замолчал, но тут же стал с удовольствием описывать, как он ловко околпачил «старину Джорджа Порджи», поспорив с ним, что не побоится, совершенно один, обойти весь дом. Джона, не пропустив ни одной комнаты/ Стражник стал над ним подтрунивать, что мальчишка вылетит наружу через пять минут, если не раньше. Но Вак не только спроворил дело с магнитофоном, но и получил какую-то денежку от недалекого Порджи.

Джон открыл крышку и вынул машину. Да, разбиты почти все лампы, сохранились только три. А остальное как будто в порядке. К счастью, уходя из дома, Джон захватил с собой бумажник, в котором было достаточно денег, чтобы приобрести весь комплект ламп. Завтра кто-нибудь из ребят съездит на велосипеде в Питсфилд и все купит... Кстати, не отключено ли электричество у Фишеров? Ведь Джону придется там прослушать ленту. Другого места у него нет, а делать это в присутствии Викки как-то некрасиво...

Фишеры уехали в Калифорнию всего на пару месяцев, и вряд ли они вызывали монтеров с электростанции и заполняли бесконечные бумажки... Завтра дети сумеют и это проверить. Да, если ему повезет, он сумеет прослушать ленту в доме у Фишеров, и тогда все выяснится окончательно,.

Вак все еще с упоением описывал свои подвиги. Под конец он спросил, не желает ли Джон, чтобы он еще раз сбегал к Джорджу Порджи,

Джон рассмеялся:

— Нет, Вак, хватит.

Он взглянул на часы, стрелки приближались к восьми.

— Знаешь, тебе лучше -бежать домой. Не стоит без нужды рисковать...

— Но, Джон, послушай...

— Огромное тебе спасибо, Вак. Ты все выполнил замечательно, проявил редкую находчивость и сообразительность. А теперь тебе пора домой. Завтра приходи пораньше и, если удастся, принеси мне поесть.

Больше Эмили ему сегодня не понадобится. Может быть, стоит попросить Вака забежать в дом миссис Джонс и предупредить девочек, чтобы они вообще не приходили?

Нет, решил он. Спокойнее, чтобы Анжела была тут, на глазах. Да и потом Эмили ушла домой в страшной обиде. Так что надо привести все в порядок.

Забрав магнитофон в пещеру, Джон сел и принялся обдумывать положение вещей.

Все ли уж так хорошо, как ему сначала показалось? А вдруг капитан Грин решит, что измена Линды явилась основанием того, что Джон ее убил? По сути дела, что доказывает магнитофонная запись? Что у Линды была связь с Гордоном Мерлендом? И только. Пет, нет, дело было еще далеко не закончено. Ему необходимо придумать нечто более убедительное, чтобы ни у кого не осталось сомнений в отношении личности преступника?

— Но что придумать?

Напрасно он ломал себе голову, отвергая один за другим совершенно фантастические планы, понимая, что они никуда не годятся:

Вскоре раздался знакомый крик совы, потом царапанье возле лаза и голос Анжелы:

—- Дорогой, милый, славный Джон! Где ты?

— Я здесь.

В пещере было совершенно темно, и он не видел девочек.

Анжела сказала:

— Эмили зажги свечку.

Эмили промолчала.

— Эмили, ты что не слышишь меня? Я же сказала: зажги свечку. Джон и Луиза, Микки и Кау, и я тоже, мы все хотим света! Рабыня, большая, уродливая рабыня, зажги свечу!.

Ничего не говоря, Эмили пробралась в заднюю часть пещеры и чиркнула спичкой. Желтое пламя свечи заколебалось из стороны в сторону. Анжела стояла у входа, часто моргая. В одной руке она держала растрепанного Микки Мауса, второй прижимала к груди большую белую с рыжим корову. Девочка улыбнулась Джону, потом повернулась к Луизе и, совершив положенные церемонии, посадила рядом с куклой свои игрушки.

— Джон, мы пришли провести ночь с тобой и с Луизой. Я, Микки и Кау. А Эмили сейчас уйдет к призраку, и он ее съест!

Анжела подбежала к Джону, обхватила его руками за талию и сентиментально вздохнула:

— Я так люблю тебя, Джон!

Подошла Эмили и укрепила свечу в бутылке. Джон с беспокойством посмотрел на нее. Личико у девочки осунулось, с него исчезли присущие ему яркие краски. Она избегала смотреть в его сторону.

— Джон, ты хочешь, чтобы я. сейчас же отправилась в этот сарай? Я принесла с собой фонарик.

— Да, да, отправляйся немедленно,— закричала Анжела.

---Все о’кей, Эмили,— сказал Джон.— Больше нет нужды туда ходить. Вак мне принес поесть и рассказал, что часовой у дома его знакомый. Так что Баку было гораздо легче выполнить поручение. Я объяснил, что от него требуется, и он управился за полчаса.

Все еще не глядя на него Эмили сказала:

— Но ты же говорил, что я должна пойти?

— Верно. Говорил. Очень сожалею, если тебе хотелось там побывать. Только я решил, что ты обрадуешься, раз тебе не надо выполнять такое неприятное поручение.

— Ты же выбрал меня, Джон!

— Эмили, дорогая...

— ‘Не смей называть ее дорогой,— закричала Анжела,— не смей!

— Эмили...

— Она вовсе не дорогая, мы все ее ненавидим. И она не может пойти в сарай и встретиться там с призраком, потому что она слишком глупая. Обязательно все перепутает. Верно, Джон? Из-за этого ты и отправил туда Вака? Эмили у нас дурочка!

И Анжела запрыгала вокруг сестры, хлопая в ладони и повторяя:

— Дурочка! Дурочка... дурочка!

У Эмили задрожали губы, в глазах блеснули слезы.

— Я больше не могу, это невыносимо... Я старалась, но больше у меня нет сил. Я... мне... лучше бы я умерла!

Тряхнув косичками, она побежала к лазу, закрывая лицо руками.

— Эмили!

Джон побежал следом.

Анжела продолжала заливаться злобным смехом:

— Дурочка-дурочка-дурочка!

Джон опустился на колени, чтобы выбраться из пещеры. Позади него голос Анжелы приобрел новые визгливо-угрожающие нотки.

— Ты не пойдешь, Джон! Ты не должен ходить за Эмили. Если только ты пойдешь, я все расскажу! Я скажу всем, где ты прячешься!

Не обращая внимания,. Джон протиснулся под низким сводом лаза и очутился перед орешником.

Вытянув вперед руки, он принялся раздвигать ветки, продвигаясь вперед. Откуда-то до него донесся звук побрякивающего металла. Велосипед Эмили?

Наконец полоса орешника кончилась и Джон выскочил на открытое место. Снова задребезжал металл. Beлосипед, можно не сомневаться. Теперь он уже различал впереди между деревьями маленькую фигурку Эмили. Он догнал ее и взял за руку, но она отшатнулась от него.

— Не трогай меня!

— Эмили, дорогая Эмили!

Он осторожно оторвал ее руки от рамы машины и позволил велосипеду опуститься на кусты, сам лее прижал к себе дрожащее тельце девочки.

— Эмили, -глупышка, ты же прекрасно знаешь, что Анжеле нельзя верить. Знаешь ты и то, как я тебя люблю. Понимаешь, я послал Вака только потому, что хотел тебя избавить от такого неприятного задания. Ну почему ты обращаешь внимание на такие мелочи?

— Ты же меня ненавидишь, я же сама слышала, как ты это сказал.

Он. прижал ее еще теснее к себе и погладил по голове.

— Ты знаешь и то, почему я должен был так сказать. Из-за Анжелы, мы вынуждены поступать так, как ей того хочется. Разве ты не понимаешь? Она способна все выболтать из мести раньше времени, она прекрасно это сознает и пользуется этим...

— Я ее порой ненавижу! Вообще-то она маленькая, жалкая, но как она меня изводит! Иногда я готова ее убить!

— Теперь уже осталось недолго Эмили, потерпи, дорогая. Все зависит от тебя одной. Скоро все кончится, даю тебе слово. Конечно, она испорченное, капризное, неблагодарное создание, но...

Он не договорил и резко повернулся назад... Сзади хрустнула ветка. Смутно он заметил маленькую фигурку, подкрадывающуюся к ним, а когда он прыгнул к ней, раздался душераздирающий крик, который сотни раз повторило лесное эхо.

У Джона от испуга на лбу выступил холодный пот. Рванувшись вперед, он схватил Анжелу как раз вовремя: она уже собиралась завопить вторично, так что ему пришлось зажать ей рот.

Девочка забилась в его руках.

— Быстрее, Эмили, возвращайся в пещеру!

— Полицейский в твоем доме наверняка слышал?

— Знаю... знаю... Назад в пещеру!

Пока он тащил сквозь заросли брыкающуюся Анжелу, до него донесся громкий, печальный визг совы, настолько правдоподобный, что прошло несколько долгих минут, прежде чем он сообразил, что это кричала Эмили.

— Теперь все будет олл райт, Джон,—- объявила она, подбегая к нему,— он услышит сову и решит, что сначала кричал кролик... Можно не волноваться. Пошли в пещеру.

Голос у нее снова был счастливый, возбужденный, потому что она только что избавила его от серьезной опасности. Эмили опять была прежней Эмили, энергичной, находчивой, ласковой. Джон так этому радовался, что извивающаяся и болтающая ногами Анжела перестала казаться ему особо страшной опасностью.

Эмили первой нырнула в лаз, и Джон услышал ее шепот:

— Сунь ее вперед ногами, только рот зажми: Я ее сюда быстро втяну.

Вместе они весьма оперативно доставили Анжелу в пещеру.

Как только он следом за девочками оказался внутри, Анжела обрушила на него град ударов. Ее лицо покраснело и исказилось от ярости.

— Я все слышала, что ты ей про меня говорил. Испорченная, ревнивая, неблагодарная, вот как ты меня обругал. Луиза тоже слышала. И все слышали.

Она упала на свою, постель и стала неистово колотить ногами.

— Завтра утром я все расскажу! И вам, вам обоим меня не удержать! Эмили прячет Джона Гамильтона,.. Вот что я им скажу!

У Джона сжалось сердце. Эта маленькая бестия не расточала пустых угроз, она с полным знанием дела была готова его погубить, потому что он осмелился высказать о ней десятую долю того, что следовало бы сказать. Удержать ее силой в пещере? Но какая мать спокойно отнесется к исчезновению дочери, даже если допустить, что Эмили наговорит ей всяких сказок? Она поднимет на ноги всех на свете.,.

Нет, лучше бы ему не связываться с детьми!

Эмили стояла совершенно спокойно возле беснующейся сестры. Потом негромко сказала:

— Ничего ты не расскажешь! Ты считаешь себя очень умной, да? Но есть люди и поумнее тебя.

— Нет, скажу, скажу!

Анжела повернула к ней зареванное лицо:

— И ты тоже попадешь в тюрьму. Вы оба! Они посадят вас за решетку на долгие, долгие годы.

— Ничего подобного, несмышленыш! Ни в какую тюрьму мы не попадем.

Весело рассмеявшись, Эмили подскочила к ящику из-под апельсинов, схватила все игрушки Анжелы и сунула их в руки Джона.

— Держи, не отдавай Анжеле!

— Луиза!

Анжела вскочила с пола. Эмили сразу же схватила, ее обе руки в завела за спину.

— На рассвете мы с тобой, как всегда, возвратимся домой. И ты никому ничего не расскажешь. Потому что Луиза, Микки и Кау будут у Джона. И если ты посмеешь сболтнуть хотя бы словечко, он разорвет их на кусочки, выколет им глаза, и выбросит их в грязь. Он их убьет, ты понимаешь?

— Нет! Нет! Не хочу!

Глаза Анжелы были полны отчаяния:

— Отдайте мне хотя бы Луизу.

— Он их сразу же убьет, так и знай... Лучше поклянись, что будешь молчать. Поклянись на Луизе. Ты знаешь, как это делается. Перекрести себе сердце, и пусть Луиза отвечает за тебя своей жизнью!

Анжела жалобно всхлипнула, в последний раз дернула плечом, чтобы освободиться из рук сестры, и окончательно прекратила всякое сопротивление.

-— Хорошо. Я поклянусь на Луизе!

— Ну так клянись.

— Клянусь Луизиной жизнью и крещу на том сердце, что ничего не скажу.

— Никогда не скажу.

— Никогда не скажу.

— Твоя Луиза, Микки и Кау останутся у Джона. Они теперь заложники. Если ты кому-то что-то скажешь, он их тут же уничтожит. Они погибнут в страшных муках.

Анжела отчаянно рыдала.

Эмили ее отпустила и сурово распорядилась:

— Впредь тебе наука, не будь такой дрянью! А теперь, пора спать. Джон ляжет поперек лаза, чтобы ты не вздумала удрать. Так что отдай ему половину твоей хвои, а я половину своей.

— Не надо,— запротестовал Джон,— я и так прекрасно высплюсь.

— Очень даже надо.

Анжела принялась покорно делить подстилку.

Пожалуй, Эмили права, подумал Джон, и этой маленькой дряни надо почувствовать горечь поражения, иначе в будущем из нее вырастет настоящее чудовище.

Внезапно Анжела подбежала к Эмили и уткнулась зареванной физиономией в колени.

— Скажи Эмили, Джон ничего не сделает Луизе?

— Конечно ничего, малышка, потому что ты никому ничего не расскажешь.

— Нет! Нет! Не расскажу. Я больше никогда не буду такой гадкой и злой.

— Все о’кей, Анжела. Ложись и спи. Я сейчас постелю Джону и тоже лягу.

Подойдя к нему, Эмили тихо-сказала:

— Ты лучше держи при себе Луизу и все игрушки. Правда, сейчас Анжела обещает быть хорошей, но с ней никогда нельзя быть спокойной.

Она отошла к своему ложу и спросила:

— Задуть свечу?

— Задуй.

В полной темноте Джон долго лежал и думал: в конце концов все должно быть хорошо. Вот только надо придумать ловушку.

— Джон?

Едва слышно прошептала Эмили:

— Джон, ты слышишь меня?

— Да, Эмили.

— Мне очень стыдно, что я вела себя, как неразумный ребенок. Прости меня, Джон. Только я ничего не могла с собой поделать.

— Ты моя девочка.

— Джон!

— Да, Эмили.

— Я люблю тебя.

 

 

Глава 19

Его разбудила Эмили, тихонечко тряся за плечо.

— Уже светло. Выпусти нас, Джон, и спрячь подальше куклы. Не отдавай их Анжеле ни под каким видом. Ей нельзя доверять... Мы скоро вернемся.

После того как ушли девочки, он настолько осмелел, что добрался до ручья и умылся.

Неожиданно его осенило. Ловушка требует свежую приманку, а приманка у него имеется. Может быть, Гордон решил, что уничтожил опасную для него ленту в доме, но скорее всего, он должен понимать, что она спрятана где-то в другом месте. Если ему каким-то образом намекнуть, где ее следует искать, он наверняка предпримет шаги для того, чтобы ее раздобыть. Значит, надо дать ему понять, что лента действительно существует.

Но как?

Он взглянул в воду и ужаснулся, увидев отражение своей небритой физиономии. Надо будет попросить Бака принести из дома бритву.

Вак, дети... Ну конечно же. Будет самое правильное, если Гордон все узнает через детей. Тимми может рассказать историю о том, как они нашли коробку с драгоценностями и какой-то штуковиной, напоминающей по виду ленту для пишущей машинки.

Тимми? Снова сын и отец? Но разве это важно? Да, но всё же...

Он заметил что-то белое на той стороне ручья, мелькнувшее между кустарников. Джон инстинктивно припал к земле, полностью укрывшись в высокой траве. Но уже через минуту понял, что тревога была напрасной: это шел Вак, нагруженный пакетами.

Джон приподнялся и негромко сказал:

— Эй, Вак, сюда!

Мальчик тяжело дышал.

— Я так спешил, Джон. Принес наш завтрак.

— Какие новости?

— Джон, говорю тебе, это настоящий сумасшедший дом. На папу впору надеть смирительную рубашку. А мистер Мерленд? Он вчера нам звонил по телефону всю ночь. Есть ли новости? Почему бездействует полиция? Я даже удивился, что ему больше всех нужно? Нет, их следует связать всех одной веревкой. Если бы они только знали...

И Вак залился счастливым смехом.

Джон почувствовал, что изрядно проголодался, и принялся хватать еду из разных кульков.

Но мысли его продолжали работать в том же направлении.

Хорошо, Тимми расскажет, что дети нашли шкатулку. Где? Может быть в доме Фишеров? Где-нибудь в гараже или же под крыльцом? Поскольку Гордон поверит,что Линда хранила его подарки не у себя дома, а именно так, чтобы они всегда были «под рукой». Да, если Тимми скажет, что они нашли украшения, но сообразили, что они дорогие, и потому не посмели взять их с собой... Гордон моментально прибежит к дому Фишеров. А если Джон в то время будет там, и не один, а со свидетелями, то капкан захлопнется. Свидетелем может быть Викки. Почему нет? Она же сама предложила ему свою помощь. К ней он отправит с запиской кого-нибудь из ребятишек.

Приманку-шкатулку надо спрятать в заранее приготовленном месте, которое было бы удобно во всех отношениях. Ну, а что касается ленты...

Он повернулся к Ваку:

— Ты помнишь катушку из красной шкатулки? Ты еще сказал, что она похожа на ленту от пишущей машинки? Я отнес к стене студии много всякого хлама, разбитые пластинки, куски полотен, а вместе с тем штук пять или шесть таких катушек. Не мог бы ты туда сбегать- и незаметно взять одну штучку?

— Сейчас?

— Да.

— Мигом слетаю.

Подмигнув, Вак вскочил с места, помчался, прыгая как коза, с одного камня на другой по направлению к соснам.

Только надо как следует продумать начало «операции». Поскольку ему самому необходимо присутствовать в доме Фишеров, не лучше ли все провести ночью или, по крайней мере, вечером? Да, правильно. И магнитофон к тому времени будет уже отремонтирован. Сначала они с Викки прослушают запись и таким образом все выяснят, а позднее, когда Гордон явится за лентой, это будет самым лучшим доказательством его вины. Ему придется, как следует проинструктировать Тимми,а потом, позднее, Тимми расскажет всю историю дома.

Можно ли доверять Тимми?

Джон должен был. сознаться, что особенной уверенности у него не было. Тимми с его нервами! Тимми, который сразу же выложил свой «секрет», когда это ему  казалось выгодным...

Джон услышал громкий треск веток у опушки соснового бора. Ваку еще рано было возвращаться, и Джон скрылся в своей высокой траве, наблюдая сквозь нее за переходом у ручья.

Это шел Лерой с большим пакетом в руке.

— Я уже здесь,— объявил он.

— Здравствуй, Лерой.

—- Вообще-то я запоздал. Это очень-очень плохо. Но сначала зашел к Тимми. Только он не может прийти. Так сказала его мама. Он лежит в постели, у него ночью была лихорадка, потому что вчера он — как это! — перерез... перевозбудился. И его уложили.

Лерой опустил длинные ресницы, потом снова вскинул их.

— Он не сможет прийти. Миссис Мерленд сказала, чтобы я пришел к ним на чай к пяти часам. К этому времени .Тимми будет чувствовать себя лучше, а я его подбодрю. Так она считает.

Он протянул Джону пакет.

— Это я принес вам, Джон. Тут мои самые любимые сэндвичи с ореховым маслом, фруктовым желе и деревенским сыром. Я сам их делал.

У Джона лишь на какую-то долю секунды екнуло сердце. Потом он подумал: воистину, что не делается — все к лучшему. На неуравновешенном Тимми теперь можно будет поставить крест. Когда в пять часов Лерой отправится к приятелю, он все и сделает. В присутствии Гордона он начет рассказывать Тимми, как они нашли шкатулку с драгоценностями и магнитофонной лентой.  Или можно сделать по другому. Брелки с браслета. Дети побоялись тронуть золотые вещи, но не устояли от соблазна отцепить разноцветные яички с золотыми буковками от цепочек. Лерой может отнести Тимми его брелок. А если Гордон увидит у Тимми знакомую безделку, то тут же потребует объяснения: где он его взял и что это за штучка. История в изложении Тимми прозвучит более убедительно.

Так, все ясно. Красный ларчик с замененной магнитофонной лентой и Лерой в качестве доставки «приманки». И Викки...

— Лерой, ты сегодня утром не видел миссис Кейри?

— Как же, видел, ока рано встает... Она приходила на кухню и видела, как я готовил сэндвичи.

— Она случайно не говорила, не собирается ли куда-нибудь уйти?

— Она спросила у меня, что это я делаю. Я ответил, что собираюсь пойти в лес. Тогда она мне говорит: «Только остается позавидовать твоей энергии, Лерой. Я не могу пошевелить ни рукой, ни ногой. Сегодня целый день просижу за книжкой». Вот что она мне сказала.

Все ясно.

Решено. Викки — свидетельница ловушки.

Вскоре вернулся Вак с бобиной. Он доложил, что охранник, сменивший Джорджа Порджи, его не видел.

Они вошли в пещеру, а через несколько минут появились Анжела и Эмили, которая несла коричневый бумажный кулек с провизией. Мрачная-Анжела молча отправилась к куклам, долго их отряхивала, потом водрузила на ящик у стены, а сама уселась рядом на полу.

Теперь, когда у Джона имелся точный план действий, ему легко было организовать детей. Он проверил, какие ему требовались лампы, переписал их номера на листок бумаги, дал Баку денег и отправил вместе с Лероем в. Питсфилд.

— Вак, просто подашь листок и скажешь, что тебя прислал отец.

После того, как мальчишки отбыли, он вынул из красной шкатулки катушку с магнитофонной лентой и опустил ее себе в карман. Эмили не спускала с него внимательных глаз.

Следующим делом было как можно аккуратнее перемотать принесенную Ваком бобину и положить ее в шкатулку вместо той, которую он положил в карман.

Затем настала очередь браслета.

Без всякого труда Джон отцепил от него пять ярких брелочной, которые тоже спрятал себе в карман. Теперь он окончательно решил, что для Линды было бы правдоподобнее подыскать себе тайник вне самого дома Фишеров. Например, под деревянными ступеньками портика главного входа. Или же, наоборот, с задней стороны дома.

Да, это подходит.

Он избрал Эмили для того, чтобы она установила ловушку, объяснил девочке, как можно подробнее, что ей надо делать: спрятать ларчик в тайник и проверить не выключен ли свет на центральном щитке у Фишеров?

Внимательно выслушав все указания, Эмили сунула шкатулку в свой бумажный; мешок и быстренько выскользнула из пещеры.

Пока остальные дети были здесь, Анжела не обращала никакого внимания на Джона, но как только они все ушли, она оставила своих кукол и осторожненько подошла к нему.

— Ты ведь не очень на меня сердишься, Джон?

— Нет, Анжела, совсем не сержусь.

— На самом деле здесь не я главная в игре, верно? А Эмили?

— Ты бы тоже могла стать самой главной, если бы захотела.

— Правда?

Она заулыбалась во весь рот:

— Значит, я тоже могу что-то делать? Как все остальные? Теперь уже все получили задания.

— Ты можешь составить мне компанию. Мы сейчас с тобой выйдем наружу и посидим у ручья, станем ждать, пока не вернутся остальные.

— Хорошо, пойдем.

Они вместе вылезли из пещеры и сели на скале возле ручья. Теперь уже солнце прорывалось между деревьями широкими ослепительно-белыми полосами.

Анжела подняла глаза на Джона:

— Я тебя очень люблю, очень.

— Рад слышать.

— И я никому ничего не сказала, и даже не очень бы рассердилась, если бы ты выбросил в грязь Луизу, Микки и Кау.

— Молодец, Анжела.

В своем теперешнем состоянии, Джон испытывал добрые чувства решительно ко всем, даже к не слишком симпатичной Анжеле. Он улыбнулся, глядя на ее круглую физиономию, на которой в данный момент было необычайно милое выражение.

— Джон, милый!

— Да, Анжела?

— Можно я принесу сюда Луизу, Микки и Кау. Им тоже хочется посидеть на солнышке.

— Разумеется, можно.

Она сразу же вскочила и побежала к пещере.

Мальчики возвратятся к полудню, подумал он. Он проинструктировал Лероя, а потом когда же? Пожалуй, часа в четыре он отправит Эмили к Викки попросить ее встретиться с ним у Фишеров. Сам он проберется туда лесом вместе с магнитофоном и дождется ее. После этого Лерой пойдет в гости к Meрлакдам и «забросит там крючок с наживкой». Конечно, еще будет светло, ко действуя через детей, невозможно отнести задуманную операцию па более поздний час. Впрочем это ужо не было так важно. Теперь он сумеет совершенно спокойно пройти лесом.

Неожиданно Джон сообразил, что Анжела не вернулась. Сразу же переполошившись, он побежал назад к пещере. Нырнул внутрь: пусто, ни Анжелы, ни кукол. Значит, она его обманула, обдурила.. Убежала вместе со всеми своими игрушками.

Зная подлую натуру Анжелы, Джон страшно перепугался. От нее можно было ожидать лишь одних неприятностей.

Снова протиснувшись сквозь узкий лаз, Джон бросился назад к ручью. Слава Богу, он заметил синие джинсы Анжелы между соснами.

За соснами, имелся лишь неширокий поросший кустарник, отделявший его от сторожа в доме.

Тут уж некогда было думать о мерах предосторожности. Джон побежал совершенно открыто вдогонку за девчонкой. Анжела опередила его всего на несколько ярдов. Можно было не сомневаться, что она намеревалась сразу же поднять тревогу и натравить на него полицию.

Через пару секунд Джон догнал ее, но прежде, чем ему удалось ее схватить, она умудрилась отчаянно завопить. Он повалил ее на землю, с трудом удерживаясь от желания нанести пару шлепков, и зажал рот рукой. Держа ее под мышкой, не обращая внимания на ее сопротивление, он поволок ее назад к пещере и вскоре довольно беспеременно протиснул в отверстие лаза, пригрозив на всякий случай, «оторвать голову, если не будет слушаться».

А через несколько минут, когда он все еще не мог отдышаться, появилась Эмили.

— Все олл райт, Джон, свет у них не выключен. Я оставила окно открытым и все сделала, как ты мне велел.

— Эмили, эта маленькая дрянь пыталась удрать вместе со всеми своими куклами. Я поймал ее на склоне, почти у самого дома, но она успела закричать. Патрульный наверняка слышал, да и куклы остались в том месте...

— Ты позволил ей дотронуться до её кукол? Я же тебя предупреждала, что это мерзкая девчонка! Ей совершенно нельзя доверять!

— Скорее, Эмили, беги туда, забери игрушки и, если стражник там, наплети, что тебе придет в голову, лишь бы он успокоился.

— Бегу.

Она скрылась в лазейке, а минут через десять принесла всех кукол.

— Все в порядке, Джон.

Она презрительно швырнула игрушки в угол. Анжела жалобно вскрикнула.

— Патрульный был уже там, стоял и с удивлением разглядывал игрушки. Я ему сказала, что мы с Анжелой поссорились из-за Луизы, он засмеялся и сам мне отдал всех кукол.

Мальчики возвратились в двенадцать тридцать с полным набором ламп. Джон починил магнитофон. Вроде бы теперь все было в порядке. Даже Анжела, открытый враг, угрюмо засевшая с куклами на своей постели, могла больше не приниматься в расчет. Конечно, ее придется задержать в пещере, пока все не кончится, но это пустяки.

Они поели, затем Джон проинструктировал Лероя. Конечно, все предусмотреть невозможно, поэтому в деталях он положился на сообразительность мальчика.

Эмили с сожалением заявила, что ей придется сторожить Анжелу, которой больше вообще нельзя верить, так что к Викки должен пойти Вак. Джон заставил его дважды пересказать то, что он ей скажет. И ровно в четыре часа он отправил мальчика, а через несколько минут и сам взял свой магнитофон.

— О’кей, Эмили, твоя забота — Анжела. Ты, Лерой, знаешь, что тебе делать. Выйдешь отсюда в четыре тридцать по часам Эмили, поспеешь к Мерлендам как раз к пяти. Если тебе откроет дверь миссис Мерленд, а не мистер Мерленд, скажи ей, что у тебя имеется особое дело к мистеру Мерленду от Кейри.

— Например, передать ему приглашение прийти завтра на рыбалку?

— Правильно, а когда он выйдет к тебе, ты разговаривая с ним играй брелочком. Смотри, чтоб он его заметил, зажми его заранее в ладони... О’кей?

— О’кей.

Лерой улыбнулся, поглядывая на яичко с монограммой «Л» на розовой эмали.

— Это ведь самое главное в моем задании, да?

— Да, Лерой.

— Все ясно.

Джон в последний раз посмотрел на детей. Все ли в порядке? Он ничего не забыл?

Протолкнув магнитофон перед собой, он пролез в лаз.

Оказалось, что окружной путь через лес к дому Фишеров был гораздо длиннее, чем он предполагал. Когда он наконец подошел к зданию, оно выглядело таким заброшенным и мрачным, как будто люди не жили в нем долгие годы.

Подойдя к крыльцу, Джон первым делом заглянул под ступеньки. Шкатулка была на месте. Эмили сказала, что оставила открытым окно холла с левой стороны дома. Влезть внутрь было минутным делом. А передние окна дома выходили прямо на дорогу. Любой проезжающий по ней может услышать музыку, но тут уж придется рискнуть.

Он поставил магнитофон на пианино и воткнул штепсель в розетку. Чувствуя, что от страшного волнения ему трудно дышать, Джон достал из кармана бобину с лентой и включил звук.

Лампы засветились, диск закрутился, но звука не было.

Джон тихо выругался. В чем дело? Отошел какой-нибудь проводник, можно не сомневаться. Необходимо подкрутить все шурупчики. Ему нужна отвертка. Где-то у Фишеров должны быть инструменты?

На поиски ушло не менее десяти минут, ящик со всеми принадлежностями стоял в кабинете у хозяина.

Джон взглянул на часы. Уже пять пятнадцать. Теперь с минуты на минуту должна приехать Викки. Надо спешить.

Он начал работать с лихорадочной поспешностью. От напряжения и чрезвычайного волнения пальцы утратили гибкость, к тому же он то и дело смотрел на часы..

Пять двадцать пять — пять тридцать пять...

Лерой уже полчаса назад попал к Мерлендам и закинул там приманку. Что случилось, с Викки и Ваком? Что будет, если она все же куда-то уехала?

У Джона на лбу проступили капельки пота.

Почему он не отправил Вака к Викки с самого утра? Ведь без свидетеля его ловушка утрачивает всякий смысл!

А вдруг Гордон явится первым?

Без двадцати шесть, он нашел неисправность — отошел проводничок; устранив поломку, он принялся снова собирать магнитофон.

Однако, теперь ему казалось, что все задуманное им провалится. Что если Викки потеряла в него веру и тоже превратилась во Врага? И даже если она и придет, то где им спрятаться? Так, чтобы ясно видеть Гордона, а чтобы он их не видел...

Впрочем, это просто,— за портьерой у стенки. Оттуда хорошо видно и дорогу и само крыльцо...

Без четверти шесть. С Викки произошла какая-то неувязка. Теперь уж в этом нет никакого сомнения. Что-то...

Откуда-то из леса донеслись крики. Вот снова повторились.

Джон подскочил к окну. Да, да, он мог различить громкие людские голоса. Где-то направо от его собственного дома орал человек. Ему отозвался второй.

Неужели опять деревня? Стив и его необузданная толпа? Снова бред?

— Мистер Гамильтон, мистер Гамильтон!..

Он услышал топот бегущих ног и увидел Лероя.

— Ох, мистер Гамильтон!

Джон подошел к окну и приподнял раму, протянул руки и помог мальчику забраться на подоконник и в комнату.

Лерой тяжело дышал, вид у него был расстроенный.

— Мистер Гамильтон, все пропало... Я вошел, как вы велели, дверь мне отворила миссис Мерленд, но не успел я даже промолвить и полсловечка, как она сказала: «Входи, Лерой, входи. Мы все тут собрались. У нас гости».

Она провела меня в гостиную. Там и правда были

Тимми, и мистер Кейри, и миссис Кейри, и отец с матерью мистера Кейри. Они пили чай с пирогами. Я зажал малюсенькое яичко в кулаке, как вы советовали и растерялся: что же мне делать? Потом решил, что как раз получится здорово, если я им всем расскажу о нашей находке. Я подошел к Тимми, отдал ему его желтенькое яичко, показал свое и стал говорить, как мы нашли красненькую коробочку со всеми украшениями, и все то, .что вы мне велели. Тимми очень обрадовался и стал спрашивать, какие яички у других ребят и насовсем ли оно ему или это только часть игры. А потом вдруг как выпалит: «Знаешь, я сделал все, как мне сказал Джон». Мистер. Мерленд сразу схватил его за плечо: «Какой такой Джон?» Тимми перепугался, завыл и...

Выразительные глаза Лероя с тоской и отчаянием смотрели на Джона.

— Честное слово, я тут ни капельки не виноват. Я сделал все в точности, как вы приказали. А вот Тимми тут же разревелся, они на него насели, и тогда он им все рассказал: как вы скрываетесь в пещере у Анжелы и как он обещал молчать. Тут все как забегают по комнате, а старый мистер Кейри сразу стал звонить по телефону отцу Бака. Я сам слышал, как он ему сказал: «Вызывай скорее отряды из центра. Джон Гамильтон скрывается в нашем лесу».

Я не стал дальше дожидаться и убежал. Они про меня забыли. Сюда я доехал на велосипеде и...

В лесу снова раздался крик. Да, ночной кошмар вернулся... Стив во главе всей деревни двинулся к пещере, а там находилась Анжела, его лютый Враг, которая пошлет их в дом Фишера.

Бежать, пока есть время?

Но ведь Гордон слышал рассказ Лероя. Вне всякого сомнения, он постарается воспользоваться суматохой, чтобы добраться до ленты. Надо остаться и не упустить последнюю возможность. На худой конец, у него имеется свидетель — Лерой..

Да, если Гордон успеет прийти, у него еще есть надежда...

Джон снова поставил магнитофон на пианино и только собрался воткнуть шнур в штепсель, как услышал шум автомобиля на шоссе.

Да, по дороге шла машина.

 

 

Глава 20

Они с Лероем перебежали к соседнему окну и спрятались за складками занавесок.

— Лерой, следи за всем тем, что он будет делать. Это страшно важно.

Шум машины становился все слышнее, вскоре и сама машина показалась из-за поворота. Это был старенький фордик Кейри с откидным верхом. Вот он исчез за зарослями кленов перед поворотом на подъездную дорогу.

А через минуту они уже увидели Викки и Вака, которые чуть ли не бегом спешили к дому. Джон почувствовал огромное облегчение. Он, не таясь, выскочил им навстречу на парадное крыльцо.

— Я отыскал ее,— с гордостью сказал Вак,— она пришла в гости к Мерлендам, но я все равно нашел ее!

— Джон!

Лицо Викки было бледным от волнения.

— Быстрее,— сказал он,—поставьте свою машину подальше от дороги, чтобы ее не было видно. И скорее возвращайтесь назад.

— Все в порядке, я ее спрятала за деревьями... Джон, они пошли к пещере.

— Знаю, мне рассказал Лерой.

— И вы все это время находились там с детьми?

Он торопливо начал ей объяснять все то, что для него стало ясным за последние дни, одновременно прислушиваясь ко всему, что происходило в лесу. Добрались ли они уже до пещеры и переадресовала ли их Анжела к дому Фишеров?

Пожалуй, еще нет.

— ...так что он должен явиться за этой шкатулкой, Викки. При вашем содействии я сумею его уличить...

— Гордон?

— Наверняка Гордон, больше некому. А раз мы с вами его увидим...

— Слушайте, приближается машина!

Джон тоже услышал шум мотора.

— Вак, Лерой, идите к первому окну, спрячьтесь за занавесками. Он не должен вас видеть.

Сам он потянул Викки к другому окну, которое выходило на ступеньки крыльца. Возбуждение несколько снижало панический страх перед людьми в лесу.

Все будет хорошо. Викки уже приехала, сейчас подъедет Гордон.

Мотор урчал еще несколько минут, потом заглох. Значит, машина остановилась где-то довольно далеко. Значит, она направлялась вовсе не к дому? Впрочем это вполне естественно. Гордон поставит машину в таком месте, чтобы позднее иметь возможность сказать, что он присоединился к поисковой партии, сам же незаметно проберется сюда между деревьями.

Они замерли, в полном смысле слова, окаменели на своих местах. Установившаяся в доме -тишина, как бы усилила все наружные звуки, сейчас весь лес гудел, как потревоженный улей.

— Вак,— прошептал Джон,— вы там ничего не видите?

— Нет, но машина остановилась.

— Вижу,— внезапно раздался дрожащий от напряжения высокий голос Лероя,— вижу его. Он здесь. Пробирается сюда между деревьями с левого края. Ой, я его потерял, хотя только что видел! Наверно, он обходит дом с задней стороны.

Джон осторожно перешел от Викки ко второму окну и стал вглядываться сквозь плотный тюль занавески в лес. Правильно, теперь он тоже различал человека, осторожно пробирающегося к ним через лужайку.

Но это же вовсе не Гордон, а Бред!

Почувствовав приступ самой настоящей дурноты, Джои снова вернулся к Викки и на всякий случай обнял ее рукой за талию. Она рассеянно улыбнулась ему.

У него сразу пересохло во рту. Бред уже был, у них под окном, в нескольких метрах от них. Джон почувствовал, как напряглось тело Викки. С минуту Бред постоял, воровато оглядываясь-по сторонам, потом подошел к ступенькам крыльца, наклонился, заглянул под доски и вытащил шкатулку. Держа ее в руках он поднялся во весь рост, не боясь яркого солнечного света, уверенный, что его никто не видит.

Откинув красную крышку ларчика, он достал из нее одну только магнитофонную ленту, сунул ее себе в карман, закрыл снова крошечные замочки, опустился на колени и спрятал шкатулку на прежнее место за ступеньки крыльца.

Джон был настолько ошеломлен увиденным, что даже не уловил тот момент, когда Бред побежал навстречу голосам в лесу.

«Бред, неужели Бред?» -— подумал Джон. Конечно, все то, что он предполагал в отношении Гордона и Линды, с таким же успехом можно было отнести к взаимоотношениям Бреда и Линды. Возможно еще в большей степени. Но ведь Бред ездил с ним в Нью-Йорк? Практически он все время находился у него на глазах. Так что это не мог быть Бред!

Страшно смущенный, Джон повернулся к Викки. Он был еще расстроен и тем, что нечаянно втравил ее в такие неприятности. Лицо у нее окаменело, она сразу как-то согнулась, постарела.

К ним подошли оба мальчика. Они тоже сразу посерьезнели и притихли.

Чужим, полным ярости голосом, Викки сказала:

— Проиграйте эту запись, Джон!

— Но, Викки...

— Ставьте же живее. Нам надо разобраться в происходящем.

Со вздохом Джон подошел к магнитофону, воткнул вилку в розетку и повернул до отказа ручку громкости. Зашуршали вращающиеся бобины, засветились лампы. Раздались громкие вступительные аккорды «Осенней песни» Мендельсона. Пару минут в помещении безраздельно царила музыка. Неожиданно от заднего окна испуганно закричал Вак:

Джон, они все идут сюда, все до одного. Уже на лужайке. Впереди папа, мистер Кейри и Джордж Хетч... Ой, да у них с собой ружья! Они...

Джон протянул руку, чтобы выключить магнитофон.

— Нет! — властно заявила Викки.— Пускай играет дальше.

Она схватила Джона за руки и потащила его за портьеру, куда спрятались мальчики.

Человек пятнадцать-двадцать выскочили на лужайку из леса. В грузовике прибыли Стив Риттер, старый мистер Кейри и еще кто-то из жителей деревни. У этой троицы в руках были винтовки. В бегущей за ними толпе Джону удалось рассмотреть Гордона Мерленда, Бреда и — да! и Эмили. Но все они сейчас утратили для него интерес. Единственное, что было важным, это новое для него чувство тревоги и беспокойства за Викки.

Все мужчины высыпали на лужайку и образовали подобие каре за Стивом и мистером Кейри.

—Джон Гамильтон!

Первым его имя выкрикнул Стив Риттер, за ним, как по команде заорали другие.

— Джон Гамильтон! Джон Гамильтон!

— Сейчас я выйду к ним,— сказал Джон.

Но Викки решительно схватила его за руку:

— Ты с ума сошел? Они же тебя застрелят. Нет, Джон, оставайся на месте. Пойду я.

Он был в одинаковой мере потрясен и ее горячностью, и ее дружеским «ты».

Викки выскочила из комнаты на широкое крыльцо под навесом. Вот ее тоненькая фигурка побежала навстречу мужчинам. А в комнате звучала центральная часть «Осенней песни».

Викки прямиком направилась к Стиву Риттеру и своему. свекру.

К ним тотчас же присоединился Гордон Мерленд и несколько позднее, с явной неохотой, Бред.

— Послушай, Джон,— испуганно заговорил Вак,— они же тебя схватят! Что нам делать? А?

Джон погладил его по голове.

— Все будет о’кей, дружок!

Викки что-то объясняла Стиву.

«Осенняя песнь» подошла к концу. Зазвучала увертюра к «Удачному плаванью».

Наконец бросив взгляд через плечо, Викки пошла назад к дому, за нею двинулись Стив, мистер Кейри, Гордон Мерленд, Бред и несколько деревенских жителей.

Джон видел, как выскочила Эмили, с отчаянием посмотрела на дом и попробовала проскочить вместе с остальными. Но один из мужчин грубо схватил ее за руку и оттащил назад.

Викки во главе группы мужчин вошла в комнату, которую наполняли звуки музыки.

Гордон Мерленд с жадным любопытством вытянул вперед шею, боясь что-то упустить. Лицо старого Кейри выражало явное недовольство. Бред не поднимал глаз от пола. Стив Риттер, широко улыбаясь своей обычной, немного насмешливой улыбкой, внимательно разглядывал Джона.

— Так что ты  нас провел, парень? Ты и ребята? Так что же такое тебе известно?

Джон кивнул в сторону магнитофона.

— Викки говорила про эту запись?

— Да. Что за чертовщина? Викки уверяет, что эта лента доказывает твою невиновность. Не понимаю. Обыкновенная музыка. Что может доказать музыка?

Гремели барабаны. Увертюра приближалась к финалу. Сейчас, сейчас, еще одну минуточку...

Глаза Джона обратились к Викки.

Сказала ли она, что-нибудь про Бреда? Или же он ожидал от нее слишком много.

Она тоже посмотрела па него напряженным открытым взглядом.

— Обождите, Стив, музыка сейчас закончится,— негромко сказала она.

Вот уже вступил весь оркестр, прерывая- тревожную дробь барабана. Джок впился ногтями себе в ладони. Оправдаются ли его расчеты?

Для него весь мир заключался в этой музыке.

Да еще в глазах, блестящих, настороженных, стерегущих его одного.

Музыка закончилась. Зашуршала пустая лента. Джон повернулся к Бреду. Тот стоял у окна, его лицо было землистого цвета.

С минуту в комнате царило гробовое молчание, нарушаемое только шуршанием ленты. И вдруг, как-то совсем неожиданно, раздался заливистый, обольстительный смех. Он прозвучал настолько естественно, как будто живая Линда находилась среди них и смеялась так, как это умела делать она одна. Затем послышался ее вкрадчивый, нежный голос:

— Отдохни, дорогой. Он возвратится теперь через несколько часов. Он никогда не спешит, когда уходит с детьми. Честное слово, невнимательный муж имеет свои преимущества...

...Ох, дорогой, какой потрясающий перстень! Но тебе не стоит меня баловать. Безумие тратить на меня такие огромные деньги...

Чуть скрипнул не то диван, не то кресло, и зазвучал голос Бреда:

...Это же пустяки, Линда, безделица, и ты прекрасно это знаешь. Если тебя это радует, если это делает тебя хотя бы на короткое время счастливой... Бог мой, когда я думаю о том, с чем тебе приходится мириться!

...Ничего нет особенно плохого, мой желанный. Честное слово, я живу совсем не так плохо. Особенно теперь, когда у, меня есть ты. Если бы ты знал, Бред, как ты мне нужен!

...Наверное, все же меньше, чем ты мне нужна!

...Дорогой, ты говоришь искренне? Я тебе нужна?

...А кто же мне нужен, кроме тебя, моя милая, моя славная...

Линда снова рассмеялась. Было как-то неприятно слышать ее особый — интимный смех, он невольно подсказывал, чем была заполнена последовавшая за ним пауза.

Джон не смел отвести глаз от Викки, которая неотрывно смотрела мимо Стива на Бреда.

...У тебя же совсем другое положение, милый. У тебя есть Викки. Ты...

...Не говори мне о Викки.

...Как я могу о ней не говорить, если ты на ней женат?

...Линда, прошу тебя, я столько раз тебе объяснял, как все получилось...

...Да, да, я знаю. И пусть это глупо, но расскажи мне снова. Любимый, ты не представляешь, как у меня становится легче на душе, когда ты мне все это повторяешь. Твои слова придают мне силы. Неужели то, что ты мне раньше говорил, правда? Ты ее совсем не любишь?

...Любить ее? Ты — последний человек, который может мне задавать эти вопросы. Я ее и никогда не любил. С самого начала у меня к ней не было никаких чувств, совершенно никаких. Говорю тебе, все устроил папа. Завод был в ужасном состоянии, долги, устаревшее оборудование, Бог знает что. Папе кое-что удалось «подштопать», в основном, как я догадываюсь, действуя не совсем законными методами, но это была, как ты сама понимаешь, всего лишь полумера. А тут удачно появилась Викки с ее огромным приданым, папа сказал, что она ниспослана Богом в ответ на его молитвы. Если я женюсь на ней, мы| еще сможем спасти наш завод. Ну, а если бы я этого не сделал, то пожалуй, нам обоим не миновать бы тюрьмы! Линда, ты должна мне верить!

Вообще-то у меня нет никаких претензий, если не считать того, что она в моих глазах не женщина... В общем и целом, . Викки совершенно безобидное создание. Не требовательное, а раз деньги так много значили для папы, я...

Неожиданно резким движением Викки подскочила к магнитофону и выдернула шнур, потом обернулась к вошедшим. Взгляд ее сверкающих глаз на белом, как мел, лице на долгое время задержался на Бреде, потом перешел на Стива Риттера.

— Вы все слышали. И теперь вам все известно. Джон подстроил ловушку, заменив магнитофонную ленту, и Бред в нее попался. Я сама видела его. Джон тоже. И двое мальчиков. Бред достал из под крыльца шкатулку с драгоценностями, которую он сам когда-то подарил Линде, вынул из нее магнитофонную ленту и спрятал себе в карман.

Быстро подбежав к растерявшемуся Бреду, она запустила ему руку в карман и извлекла оттуда бобину.

—- Вот, полюбуйтесь! — Она бросила ее Стиву Риттеру.— Теперь вы все знаете.

Джон, наблюдая эту сцену, подумал, что Линда была своего рода каннибалом. Она проглотила несчастного Бреда точно также, как пыталась проглотить его самого. И, самое главное, она не знала неудач во всех своих дьявольских планах. Вот и тут тоже: не дрогнув, среди пылких объятий и страстных поцелуев, она сумела подбить недалекого Бреда на такие признания, которые привязали бы его к ней навсегда: признания в нечестных делах компании и в еще более нечестной женитьбе.

Все мужчины замерли в растерянности, глядя поочередно, то на Бреда, то на Викки. Наконец, Стив Риттер шумно втянул в себя воздух, как бы перед прыжком в воду, поскреб себе затылок и пробормотал:

— Так вот как оно получается, Викки! У Бреда с Линдой было что-то вроде... ээ... романа. А когда это зашло слишком далеко, он...

Тут зашевелился мистер Кейри старший. До этого он стоял совершенно неподвижно. Теперь же с лицом чернее тучи он повернулся к Стиву:

— Ты слышал ее обвинения и прекрасно понимаешь, что это ерунда. Интересно, каким бы это образом мой сын мог убить миссис Гамильтон и даже похоронить ее под цементным полом, а? Когда, хотел бы я знать? Утром? Когда сам Гамильтон был дома? Отпадает. А после этого Бред уехал в Нью-Йорк, я сам его туда послал. Он никуда оттуда не уезжал, это может подтвердить тот же Гамильтон...

Он взглянул на Джона.

— Я так говорю? Разве Бред не находился все время с вами?

Джон взглянул на Бреда, стоявшего у окна, его плечи поникли, глаза уставились в пол. Так, все ясно...

 — Да, мистер Кейри, он был в Нью-Йорке со мной.

— Но он же взял ленту!

Это крикнула Викки.

Мистер Кейри повернулся к ней с таким яростным выражением лица, что всем стало страшно:

— Взял! И ты можешь сказать, почему он это сделал!

Она вскинула голову,

— Я?

— Разумеется. Ты скажешь сама, или предпочтешь, чтобы это сделал я?

Они стояли один против другого, теперь уже не скрывая открытой ненависти друг к другу.

Потом очень тихим голосом Викки сказала:

— Не имею ни малейшего понятия, что вы имеете в виду.

— Не имеешь, возможно, потому что не знаешь, что я случайно оказался свидетелем той сцены, которая произошла у Мерлендов? Я видел, Викки, как ты отвела в сторону Бреда и приказала:

«Отправляйся к Фишерам и раздобудь этот ящичек».

Мистер Кейри обвиняюще ткнул пальцами в Викки.

— Наверно, тебе все это даже доставило удовольствие, вызвало приятное чувство удовлетворения. Еще бы, не только убить ту женщину, которая встала между тобой и твоим мужем, ко к тому же, когда твой первый план не удался, сделать так, чтобы преступление приписали Бреду...

Эти слова перекрыл рев присутствующих.

Джон почувствовал, что буквально задыхается от бешенства и возмущения. Он с большим трудом сдерживался, чтобы не броситься на старшего Кейри.

Да, да, иначе и быть не может! Как же он сразу не .разобрался. Только теперь все по настоящему встало по своим местам.

Стив Риттер смотрел на Викки. Было видно, что блюститель порядка настолько растерялся, что просто не знает, как ему поступить.

Викки не шевелилась. На ее лице одновременно отразились и гнев и удивление.

— Стив!

Когда Стив повернулся к нему, Джон- сказал:

— Все это очень просто опровергнуть.

— Что именно? Про Викки?

— Скажи, Стив, ведь тот человек, который позвонил в магазин строительных материалов и заказал от моего имени цемент, был убийцей, не так ли?

— Ну, конечно. Это логично...

— Звонил он туда в 9 часов утра. Это точно помнит служащий магазина, оформлявший заказ. Если даже допустить, что Викки сумела подделаться под мужской голос, то все равно позвонить в магазин она не могла. В тот день с рассвета они с Лероем ловили рыбу на озере и вернулись домой уже в одиннадцатом часу.

Он оглянулся, отыскивая в комнате мальчиков. Те выглядывали из-за Гордона Мерленда, утратившего половину своего чванства ввиду столь неожиданного поворота событий.

— Лерой, я верно говорю?

— Да,— с готовностью ответил мальчик,— мы удили, и я тогда поймал больше...

Джон знаком руки попросил его помолчать.

— Так что с этими фантастическими обвинениями миссис Кейри считаем покончено. Но теперь, кажется, вы поняли, как все было на самом деле? Больше ни у кого не осталось сомнений?

Неторопливо, откровенно наслаждаясь этим моментом, который все-таки наступил вопреки его опасениям, Джон повернулся к Бреду:

— Мужчина ты или нет? Неужели тебя так сильно зажали в кулаке? Ты и дальше собираешься стоять безучастно и спокойно слушать, как порочат и обвиняют Викки? И ты не подумаешь вступиться за нее?

Ведь Линда задумала женить тебя на себе, так? Именно для этого она и записала этот разговор и принялась с его помощью тебя -шантажировать? Ты перетрусил, перетрусил так сильно, что не решился собственными силами выбраться из той трясины, в которую так легкомысленно угодил. Но подле тебя всегда находился твой отец. Отец в свое время устроил твой брак с богатой девушкой, выгодный в одинаковой мере вам обоим. А теперь отцу предстояло спасти тебя от когтей Линды. И ты пошел к нему, так?

После того, как Линда на дне рождения Викки предъявила тебе ультиматум; у тебя с отцом состоялась продолжительная, вполне откровенная беседа. Ты признался ему в своей недальновидности и опрометчивости. «Я влип в ужасную историю. Дело не только в моей жене, но и благополучии нашей компании. Я проговорился Линде, что кое-какие наши операции были не вполне законными и что ты израсходовал Виккины деньги, чтобы вытащить нас из петли».

Ты был в отчаянии, верно? Но твой отец — нисколько!

«Положись во всем на меня, сам поезжай в Нью-Йорк, не болтайся под ногами, а когда ты вернешься...»

Негодование и презрение мешали Джону спокойно излагать свои мысли.

— Но когда ты вернулся, ты точно не мог сказать, что же случилось. Полной уверенности у тебя не было, а настоять на том, чтобы отец рассказал тебе правду, у тебя не было ни решимости, ни желания. Так оставалась слабая надежда,, что это действительно я сделал то, о чем тебе хотя и страшно было думать, но с чем ты подсознательно был согласен с точки зрения своего благополучия. Ну а отец поддерживал в тебе мысль о том, что я каким-то чудом угадал твое тайное желание и покончил с Линдой. Ох, он ничего плохого не совершил и даже в мыслях у него не было ничего плохого. Поговорить по душам, возможно, предложить «отступного», по на такое злодейство он никогда бы не решился! Он не имеет ни малейшего понятия, что случилось с бедняжкой Линдой. И так далее...

Но ты не мог быть вполне уверенным. Ты вполне обоснованно подозревал, что твой отец принадлежит к категории как раз тех людей, которые не остановятся ни перед чем, чтобы ликвидировать угрозу для его семьи и фамильной фирмы. С этой точки зрения он мог так безжалостно разделаться с Линдой. Зная его характер н методы работы вообще, ты понимал, что в этом нет ничего невероятного. Но ты предпочитал подло молчать, притворившись, что веришь в непричастность своего отца.

Интересно, что ты подумал, когда он пригласил меня на городской митинг? Ведь это был тонкий расчет: разъяренная толпа, подогретая теми слухами, которые он сам искусно распускал через излишне доверчивого Стива Риттера, меня линчует, и все будет кончено еще до того, как начнется расследование...

Но сегодня у Мерлендов ты окончательно все понял, не так ли? И, тем не менее, даже пальцем не пошевелил для того, чтобы спасти меня...

Подойдя к Бреду, он схватил его за руку:

— Скажи им правду, не играй в молчанку, потому что, если ты и сейчас промолчишь, один Бог знает, что с тобой произойдет! Если отбросить в сторону все те этические соображения, о которых я только что говорил, ты не виновен.

В суде ты сумеешь доказать что не имеешь «прямого» отношения к убийству, но только при условии, если будет известно истинное положение вещей. Поэтому говори! Скажи, кто послал тебя от Мерлендов раздобыть в тайнике катушку с магнитофонной лентой?

Бред поднял голову. Растерянность, испуг, нерешительность, написанные на его лице, могли бы вызвать сочувствие, если бы не заслуживали презрения. Зубы у него стучали, язык то и дело облизывал пересохшие губы.

— Я не знаю, Джон, не знаю...

— Глупости, ты все прекрасно знаешь! Твое запирательство делу не поможет.

— Бред!

Голос мистера Кейри старшего не утратил своей деспотичной властности.

— Бред, не разрешай ему...

Но Бред уже был сломлен.

— Кто послал тебя за лентой? — настаивал Джон.

С минуту глаза Бреда перебегали с отца на Джона, потом он опустил голову и тихо сказал:

— Папа. Папа меня послал. Потому что сам он должен был дождаться Стива Риттера. Вот он и сказал, что мне придется... Придется сходить... Он не стал объяснять, почему и что. Найди эту коробочку и изыми катушку... Ну и я...

Стив Риттер первым шагнул к мистеру Кейри, за ним фермеры. Бред повернулся к жене и нерешительно протянул ей руку:

— Викки, я же...

Но она отшатнулась от него и подбежала к окну, повернувшись спиной ко всем собравшимся.

Вот и все кончено, подумал Джон. Можно считать, что мистер Кейри пойман с поличным.

Все мужчины громко заговорили, стараясь как-то оправдаться, загладить свою вину перед Джоном, объяснить, что они были введены в заблуждение. Но Джон, чувствуя себя совершенно отрешенным от них, подошел к Викки.

Она по-прежнему стояла у окна, с невидящими глазами. Он осторожно опустил ей руку на плечо, а когда она повернулась к нему, он почувствовал необычайную нежность и жалость к этой по сути дела обездоленной женщине. Линда и мистер Кейри. Если он оказался жертвой чудовища, то и Викки тоже. Судьба у них была одинакова, а вот теперь...

И он совершенно искренне прошептал:

— Милая, все будет хорошо!

—- Спасибо, Джон, тебе я верю.

Его кто-то дернул за рукав.

Джон оглянулся: на него взволнованно смотрела Эмили.

— Анжела им сказала, я пыталась ей помешать, но у меня ничего не получилось. Когда они пришли, Анжела сказала. Ох, Джон, теперь всё олл райт?

Одна рука Джона все еще лежала на плече у Викки. Наклонившись он неясно поцеловал Эмили в голову:

— Всё олл райт, моя девочка.

И вдруг подумал, с необычной радостью:

«Все и правда прекрасно! Кто сказал, что жизнь кончена? Она продолжается. Я же еще не стар! Говорят, что самый темный час бывает перед рассветом. Может быть, теперь мне улыбнется счастье. У меня есть любимая работа, есть Эмили и... Викки...»