1

От последнего гудка сирены только что остановившийся пароход завибрировал. На мокрые плиты мола Пешериа упали сходни. Сирена смолкла. Ей ответила другая, как раз с противоположной стороны Сан-Марко.

Стефан Мендель поднял воротник непромокаемого плаща, опустил поля шляпы и нагнулся, чтобы взяться за ручку маленького чемоданчика, составляющего весь его багаж.

Дождь лил с самого утра и наводил тоску своей равномерностью. Мелкий, пронизывающий, холодный дождь.

Собачья погода. Стефан Менцель ругнулся сквозь зубы, потом принялся грызть ногти на свободной руке. Он был встревожен без видимой причины. Может, всему виной была погода?

Ему хотелось бы в это верить.

Цепочка пассажиров, растянувшаяся по сходням, начала растекаться по пристани. Стефан Менцель в свою очередь ступил на шаткую поверхность трапа и воспользовался этим, чтобы повернуть голову.

Неизвестный по-прежнему был там. Их взгляды скрестились, и незнакомец сразу отвел свой.

– Проходите, синьор...

Стефан Менцель вздрогнул. Он непроизвольно остановился, загораживая проход другим пассажирам. Он ускорил шаг, нагоняя человека, идущего впереди, и внимательно следя за выражением своего лица и глаз.

Каким дурацким был этот комок, без конца поднимавшийся и опускавшийся у него в горле, и эта тяжесть вобласти желудка... И эта наэлектризованность, пронизывающая его влажное от пота тело.

Спустившись на пристань, он пошел вместе со всеми к зданию таможни.

Контроль не пугал Стефана Менцеля. Его документы были в полном порядке, а свою «легенду» он знал наизусть...

Нет, Стефан Менцель боялся не контроля.

Контроль не был опасен. Если случится что-либо непредвиденное, его в самом худшем случае посадят в тюрьму.

Из тюрьмы рано или поздно выходят, в дверь или через стену.

Но СМЕРТЬ?

Он вошел в здание и почувствовал облегчение от того, что дождь больше не хлещет в лицо. Ощущение было не из приятных.

Бюро международной полиции. Офицер наверняка британец... Только у англичан бывают такие физиономии.

Стефан Менцель протянул свой паспорт. Офицер осмотрел обложку, перевернул ее, прочел записи на первой странице, слегка повернул голову и бросил своему подчиненному, сидевшему перед огромной картотекой:

– Альбрехт... По буквам: Альберт, Луи, Бернар, Роберт, Елена, Хелен, Тереза... Имя: Франсис. Бельгийский подданный, родился четвертого мая тысяча девятьсот двенадцатого года в Льеже, Бельгия.

Он посмотрел на Стефана Менцеля и резко спросил:

– Откуда следуете? Менцель спокойно ответил:

– Я совершаю туристическую поездку по Италии. На пароход сел в Поле:

– Цель приезда в Триест?

– Туризм.

– Сколько времени собираетесь здесь пробыть?

– Максимум неделю...

Офицер повернул голову:

– Что картотека?

Служащий ответил:

– Ничего нет.

Печать. Паспорт возвращен. С этого момента ситуация могла ухудшиться.

Он вышел под дождь, бросил последний взгляд на пароход, с которого только что сошел, отскочил в сторону, чтобы не попасть под тяжело груженный грузовик, и ускорил шаг.

Длинная вереница такси. Несколько туристов вышли из стеклянного здания, застегивая плащи и раскрывая зонты. Стефан Менцель поднял воротник своего плаща. На шею стекла струйка воды, заставившая его вздрогнуть.

Он пропустил трамвай, подбежал к первому свободному такси, упал на сиденье и... замер, пораженный, с открытым ртом и протянутой, чтобы закрыть дверцу, рукой. Неизвестный, не перестававший следить за ним от Полы...

Хлоп! Шофер обернулся и сам закрыл дверцу.

– Куда поедем, синьор?

Стефан Менцель перевел дыхание и ответил:

– Пьяцца Карло Гольдини.

Машина тронулась с места. Урчание мотора стало тише, монотонное движение «дворников» по лобовому стеклу действовало успокаивающе. Стефан подождал, пока сердцебиение вернется в нормальный ритм, и глубоко вздохнул. Он был уверен, что неизвестный сел в следующее такси, чтобы проследить за ним, но не хотел оглядываться, чтобы сохранить надежду настолько долго, насколько возможно...

Надежда?

Это слово звучало фальшиво в сером и мокром городе, похожем на декорации для триллера.

Стефана Менцеля сотряс короткий смешок – реакция слишком туго натянутых нервов. Он снова с яростью принялся грызть ногти...

Виа дель Театро Романо. Интенсивное движение, сейчас замедленное дождем. Троллейбусы – большие блестящие гусеницы. Справа развалины.

Стефан обернулся.

Сзади слишком много машин. Как узнать, едет ли в одной из них неизвестный?

Узнать невозможно.

Тем не менее Стефан Менцель был уверен. Он ЧУВСТВОВАЛ присутствие того человека сзади, словно тяжесть между лопатками.

Красный свет. Такси остановилось за троллейбусом. Внезапно Стефан решился. Взглянув на счетчик, он вынул из кармана купюру, положил ее на переднее сиденье рядом с шофером и открыл дверцу:

– Спасибо, я выйду здесь.

Он пробежал несколько шагов, вскочил в троллейбус и прислонился к задней стенке, совершенно задохнувшись и с сильно бьющимся сердцем.

Зеленый свет. Троллейбус мягко тронулся. Стефан Менцель с трудом подавил желание обернуться: нельзя показывать лицо. К нему подошел кондуктор.

– Пьяцца Карло Гольдини.

Он заплатил, сунул полученный билет в карман и машинально снова стал грызть ногти. Стоявшая перед ним некрасивая женщина с темными кругами под глазами с любопытством смотрела на него. Он уставился ей прямо в глаза, чтобы заставить отвести взгляд. Она покраснела и стала смотреть на улицу.

Он вышел на площади и вошел в кафе, шумное и полное народу. Стефан Менцель ненавидел толпу, но сейчас, находясь среди такого количества людей, испытывал смешанное чувство страха и безопасности. С одной стороны, вряд ли здесь с ним может что-либо случиться, с другой – следить за ним невероятно легко.

Он выпил поданный ему обжигающий кофе и сразу почувствовал себя намного лучше. Его организм очень быстро реагировал на любой стимулятор. Это было одновременно и хорошо, и плохо...

Он расплатился и вышел. Теперь, после духоты кафе, было приятно почувствовать холодные капли дождя на горящем лице. Глубоко вдохнув прохладный воздух, он пошел к стоянке такси.

Было уже пять часов. Смеркалось. При таком сером небе скоро совсем стемнеет.

Он взял чемодан в другую руку, остановился на краю тротуара, словно не зная, в какую сторону идти, погрыз ноготь на большом пальце, потом бросился вперед и вскочил в машину.

– Пьяцца Обердан.

Менцель откинулся на спинку сиденья и впервые с того момента, как ступил на землю Триеста, подумал о Франце Халлейне.

Этот Франц Халлейн был хорошим парнем. Менцель был его начальником в гамбургском «Физикалише Арбайтсгемейншафт». Франц отказался поехать вместе с Менцелем в Каир, куда Нахас-паша пригласил его вместе с десятком других немецких ученых, и в общем-то оказался прав... Затея с Египтом закончилась плохо: Стотцера, Фуллнера и еще двоих арестовали. Менцелю удалось спастись и добраться до Тель-Авива, а потом связаться с Халлейном, который назначил ему встречу в Триесте.

Чем мог Халлейн заниматься в Триесте? Что он собирался ему предложить?

Погрузившись в эти мысли, Менцель снова принялся грызть ногти...

Пьяцца Обердан.

Он расплатился, вышел из машины и зашагал в сторону виа Филци. Пройдя сотню метров, он неожиданно развернулся и пошел в обратном направлении, следуя за огромным американским моряком. Под прикрытием этого живого щита он вернулся к пьяцца Обердан, внимательно следя за идущими ему навстречу людьми.

Ничего.

Он оторвался от неизвестного.

Менцель вздохнул свободнее и снова развернулся. Пьяцца Сан Антонио: слева церковь, справа Большой канал. Он повернул на виа Россини.

Гостиница «Гарибальди». Облупившийся фасад, грязные стекла, смытая дождями вывеска, которую невозможно прочесть. Кричащая, действующая на нервы музыка.

Менцель вошел, закрыл за собой дверь. В нос ударил удушливый запах жареной рыбы и табачного дыма. За несколькими столами моряки торгового флота играли в карты и кости. Старик в морской фуражке спал в углу, зажав в зубах короткую трубку.

Неторопливой походкой бегемота ему навстречу двинулась хозяйка. Стефан попросил комнату на несколько дней. Женщина, не переставая рассматривать клиента своими маленькими поросячьими глазками с красными прожилками, позвала:

– Антонио!

В глубине зала появился тощий тип с блестящей лысиной, сутулый, со слишком длинными руками и бегающим взглядом.

– Посели синьора в шестой номер... и дай ему заполнить карточку...

Антонио взял чемодан Стефана и пошел впереди него под равнодушными взглядами моряков.

Грязная лестница со скрипучими ступеньками. Мерзкий запах стряпни. Темная площадка, чуть освещаемая одной слабой лампочкой. Еще более темный коридор.

Антонио поставил чемодан, открыл дверь, внес чемодан в комнату и поставил на стол.

– Вот, синьор.

Серый дневной свет с трудом проникал в квадратное помещение, еще более неуютное благодаря ужасным обоям гранатового цвета. Менцель сдержал гримасу и сумел улыбнуться, протягивая служащему чаевые, которых тот ждал.

– Грациа, синьор. Не торопитесь насчет карточки. Можете спуститься за ней попозже.

Стефан Менцель подошел к фаянсовой раковине, висевшей в углу у окна.

– Горячей воды нет?

– Нет, синьор.

– Вы можете мне ее принести?

– Да, синьор. Кастрюлю...

– И принесите также «Коррьере ди Триесте».

– Хорошо, синьор.

Когда дверь закрылась, Стефан Менцель сразу же проверил надежность запоров. Он запер дверь на задвижку, снял плащ и шляпу и повесил их на вешалку. Он был весь в поту; рубашка прилипла к телу. Менцель снял свой измятый пиджак, бросил взгляд на грязные внизу и пузырящиеся на коленях брюки и на поношенные грязные ботинки.

Он вдруг почувствовал себя очень усталым. Комната показалась ему удручающе мрачной: эти темные стены и мебель, этот жалкий свет... Есть от чего стать неврастеником...

Он провел влажной рукой по поредевшим и начинавшим седеть растрепанным волосам, посмотрел по сторонам, и его губы скривились...

Стук в дверь. Он вздрогнул и почувствовал, что пот на теле стал ледяным, а сердце замерло, но сразу же взял себя в руки. Он вел себя совершенно глупо...

– Кто здесь?

– Антонио, синьор.

Он отодвинул задвижку, осторожно приоткрыл дверь, впустил служащего, взял у него газету и посмотрел, как он несет к умывальнику кастрюлю горячей воды.

– Грациа, Антонио.

Протянув столировую бумажку, Менцель движением руки остановил поток благодарности и снова закрыл дверь на задвижку.

Недолго поколебавшись в выборе между горячей водой и газетой, он выбрал газету и лихорадочно развернул ее. Халлейн должен был ждать его уже несколько дней...

Найдя рубрику «Частные объявления», Менцель подошел к окну, чтобы разобрать мелкий шрифт.

На последней строке он машинально поднес руку к горлу и почувствовал, что что-то тяжело забилось в груди. Не может быть... Халлейн обещал, а он такой человек, что на него можно положиться.

Он перечитал еще раз, медленнее...

Ничего.

Он стал читать всю страницу в надежде, что произошла ошибка и условное сообщение попало в другую рубрику.

Ему потребовалось добрых десять минут, чтобы прочитать все от первой до последней строчки.

Ничего.

Франц Халлейн нарушил свое обещание.

Стефан Менцель ощутил, как его охватывает паника. Что он будет делать в этом враждебном городе один, без знакомых? Он свернул газету, и его взгляд машинально упал на первую страницу. Господи Боже!

Он подскочил. Рот с толстыми губами остался открытым, глаза расширились от ужаса, руки затряслись.

На первой странице, на видном месте, был снимок Франка Халлейна.

МЕРТВОГО.

Лицо трупа было распухшим, но тем не менее легко узнаваемым.

Помутившимися глазами Менцель прочитал текст, сопровождавший фотографию. Это было сообщение полиции. Тело были извлечено из канала Гранде вчера, рано утром. Никаких документов, с одежды спороты все метки. На трупе следы многочисленных ударов, по утверждению медэксперта, в воду он был сброшен уже мертвым. Лиц, способных помочь в установлении личности погибшего, просили связаться с управлением полиции.

Значит, Франц Халлейн умер. Вне всяких сомнений, его убили. Очень вероятно, что перед этим его пытали...

Заговорил ли он? Услышали от него палачи о приезде в Триест Стефана Менцеля, немецкого инженера, или нет?

Газета выскользнула из рук. Он быстро нагнулся, поднял ее и положил на стол, стоявший между дверью и окном.

Тот человек, что следил за ним от Полы... Менцель с раздражением встряхнулся. В конце концов, почему он так решил? На пароходе было пятьдесят пассажиров, и если этот смотрел на него больше, чем другие, это еще ничего не доказывало. Ведь Менцель не видел его с того момента, как покинул морской вокзал...

Он поднял плечи, подошел к умывальнику и посмотрелся в висевшее над ним зеркало. В сумерках собственное лицо показалось ему еще более некрасивым. Слишком большая голова, оттопыренные уши, тоже слишком большие, грязно-светлые волосы, острый кривой нос, слишком толстые губы, слишком сильные челюсти... Да еще зарождающаяся лысина... И шрам на левой щеке – воспоминание о студенческих годах, – которым он когда-то очень гордился, а теперь проклинал, потому что шрам лишал его надежды остаться незамеченным...

Немного смущаясь, он попытался поправить узел своего бесцветного и бесформенного галстука. Бесполезно... Чтобы привести себя в порядок, надо было раздеться. Он вытер рукавом зеркало, запотевшее от шедшего от кастрюли с горячей водой пара.

Было уже совсем темно. Надо было зажечь свет, но сначала закрыть ставни и задернуть шторы, чтобы его не увидели снаружи.

Он открыл окно, высунулся, чтобы достать ставень, и замер.

На противоположной стороне улицы, на тротуаре, шедшем вдоль канала, стоял, прислонившись к фонарному столбу, человек.

НЕИЗВЕСТНЫЙ, СЛЕДИВШИЙ ЗА МЕНДЕЛЕМ ОТ ПОЛЫ.

Теперь сомнений не было: этот человек следил за ним. Странно, но эта уверенность принесла Менцелю некоторое облегчение. Теперь он знал, чего опасаться, и мог действовать соответственно обстоятельствам.

К нему почти вернулось хладнокровие. Он неторопливо закрыл ставни и прильнул глазом к одной из косых щелей.

Человек на улице сунул в рот сигарету, чиркнул спичкой, и на короткое мгновение его круглое лицо стало видно очень четко. Он погасил спичку, энергично тряхнув ею, и бросил через плечо в канал.

В тот самый канал, из которого извлекли безжизненное тело Франца Халлейна...

Стефан Менцель, словно зачарованный, не мог отвести от незнакомца глаз.

Неизвестный, канал, Франц Халлейн.

На улице зажглись фонари, золотистые отблески забегали по мокрому от воды тротуару. Человек сдвинул шляпу на затылок, поднял голову, посмотрел на фасад гостиницы, вынул изо рта сигарету, выпустил длинную струйку дыма, посмотрел налево, потом направо и пошел через улицу к входу в гостиницу.

Стефан Менцель отступил на шаг, чтобы закрыть окно. Руки дрожали. Он задернул занавески и пошел включить свет.

Идя наощупь, он наткнулся на стол, в панике отскочил, наткнулся на кровать, добрался наконец до двери и добрых десять секунд искал выключатель. Свет отчасти вернул ему спокойствие. Сердце сильно колотилось, лоб был мокрым. Он мысленно обругал себя, пытаясь собраться, но натянутые до предела нервы уже никак не реагировали.

Он опустился на кровать, пружины которой противно заскрипели. Свесив руки между расставленными ногами, опустив голову на грудь, он попытался размышлять.

Смерть Франца Халлейна рушила все его планы. Теперь надо было принимать решение...

Главное, не допустить ошибку.

В дверь постучали.

 

2

Юбер резко затормозил перед поворотом, потом снова нажал на педаль газа. Впереди появилось огромное здание Пентагона.

Он проехал под одним мостом, потом под другим и повернул голову, чтобы взглянуть на автостраду, с которой только что свернул...

Первый мост. Он резко нажал на тормоз в самый последний момент. Это была одна из его наиболее любимых шуток. Военные полицейские сначала отшатнулись назад, потом их руки сжались на оружии. Именно в эту секунду и нужно было остановиться, не позже.

Разъяренный великан сержант подскочил к машине. Юбер высунулся из окна дверцы ровно настолько, чтобы показать свои галуны.

Унтер-офицер замер по стойке «смирно» и пробурчал:

– Вы не заметили пост, господин полковник?

Юбер добродушно улыбнулся:

– Заметил, но никак не мог вспомнить, на какую педаль надо нажать, чтобы остановиться.

Сержант облизал губы.

– В подобных случаях плохо то, – ответил он, – что мы всегда помним, на что нужно нажать...

Он красноречиво пошевелил пальцем на спусковом крючке автомата. Юбер широко раскрыл глаза и посмотрел на оружие так, словно впервые его увидел.

– Хорошая штука, – заметил он. – Ваша? Я бы хотел иметь такую же... Может быть, уступите, если я дам за нее хорошую цену?

– Пропуск?

Юбер добрых три минуты копался в карманах, еще одну думал, потом достал документ из отделения для перчаток. Унтер-офицер пожал плечами, проверил пропуск и отчетливо произнес:

– Юбер Бониссор де Ла Бат... Вы откуда?

– Из Майами, сержант.

– Я не это хотел сказать... Меня интересует происхождение вашей фамилии...

– Понимаю, – сказал Юбер. – Мои предки были французы.

Военный полицейский вернул ему пропуск:

– Теперь я тоже все понимаю, господин полковник. Можете проезжать...

Знак. Шлагбаум поднялся. Юбер отъехал назад, остановился, только когда увидел в зеркало заднего обзора другую подъезжающую машину, поехал вперед и, специально притормозив у шлагбаума, бросил сержанту:

– Автомобиль полезная штука, но никогда не знаешь, в какую сторону он поедет...

Он резко нажал на газ, и мощный «паккард» полетел стрелой.

Парк. Две или три тысячи машин на стоянке. Юбер, послушно следуя указаниям охранников, аккуратно поставил машину на указанное ему место и убрал в карман талон с одной буквой и одной цифрой, который позволял ему забрать свое добро.

Он дошел пешком до входа в Пентагон, направился в отдел пропусков и заполнил карточку. Несколько телефонных звонков, и из невидимого громкоговорителя раздалось:

«Полковника Юбера Бониссор де Ла Бата просят пройти к лифту двадцать один».

Юбер встал. Военный полицейский остановил его:

– Ваши документы, господин полковник. Таковы правила...

Юбер извлек из кармана кожаный бумажник, в котором находились его документы, передал его солдату и проследовал за часовым к двадцать первому лифту – личному лифту мистера Смита, Большого Босса ЦРУ.

Бесшумный подъем. На полпути загорелся прожектор на потолке, ослепивший Юбера: мистер Смит на мониторе знакомился с личностью направляющегося к нему гостя.

Остановка. Решетка поднялась сама, бронированная дверь отодвинулась вправо. Юбер сделал шаг вперед и оказался в огромном кабинете своего шефа.

– Хелло! – весело сказал он. – Что у вас сломалось?

Мистер Смит улыбнулся, хотя шутка была уже давно заезженной. Капитан Говард, личный секретарь мистера Смита, встал, чтобы поприветствовать Юбера.

– Как дела?

– Спасибо, хорошо. А у вас?

Потом мистер Смит протянул ему свою полную белую руку.

Юбер опустился в свое обычное кресло, с веселым видом скрестил на груди свои сильные руки и осведомился:

– Когда я отправляюсь?

– Через час, – ответил Говард.

– Куда?

– В Триест, – ответил мистер Смит.

Юбер встал и направился к двери.

– О'кей, – сказал он. – Буду присылать вам открытки...

Шутка повисла в воздухе. Хозяева кабинета не реагировали, и Юбер вернулся.

– Да, чуть не забыл. Что я должен делать в Триесте?

Мистер Смит снял очки в тонкой золотой оправе и положил их перед собой. Его большие близорукие глаза навыкате как будто смотрели в пустоту. Он мягко заговорил:

– Сначала один вопрос, Юбер. Вы верите в «летающие тарелки»?

Юбер сморщился:

– «Летающие тарелки»? Не знаю.

Он опустился в кресло, с которого только что встал, и тут же добавил:

– Я не могу вам сказать, верю я в них или нет. Скажем так: до сих пор я занимал выжидательную позицию. Я прочитал почти все, что было написано по этому вопросу... Даже вырезал все статьи, попадавшие мне под руку. Я собрал целое досье. Всего несколько недель назад мой скептицизм был поколеблен. Свидетельства становятся все более многочисленными и точными. Сравнивая некоторые из них, сделанные в один и тот же день, можно реконструировать маршрут этих таинственных тарелок и увидеть, что девять из десяти летают с запада на восток... признаюсь, что с некоторых пор я стал чаще посматривать на небо. Как знать...

Мистер Смит начал протирать стекла своих очков.

– «Летающие тарелки» существуют, Юбер. Мы в этом убеждены... Полностью уверены. Также мы убеждены, что они прилетают к нам не с других планет и их происхождение никак не связано с другими мирами. Мы примерно знаем, как они выглядят, и могли бы их строить, если бы имели чертежи.

Юбер вздрогнул:

– Не собираетесь же вы просить меня достать вам чертежи «тарелок»!

Он посмотрел на Говарда, чье лицо казалось застывшим, потом на мистера Смита. Тот надел очки и тихо покачал головой:

– Да, Юбер, именно об этом я собирался вас просить, когда вызывал.

Он поджал губы, опустил взгляд и продолжил немного обиженным голосом:

– Теперь мне совершенно очевидно, что вас это пугает... Я обращусь к кому-нибудь другому.

Юбер как будто не слышал.

– Но... – начал он, хмуря свои густые брови. – Но как Триест связан с этой историей?

Мистер Смит задумчиво поскреб подбородок.

– Вы согласны выполнить задание, которое я вам предлагаю?

Юбер подскочил:

– А разве я когда-нибудь отказывался от ваших предложений?

На бледном лице мистера Смита появилась двусмысленная улыбка.

– Нет, Юбер, это факт, вы никогда не отказывались от моих предложений. Но наши корреспонденты в Майами сообщили нам, что вы вели там очень веселую жизнь, и в вашей коллекции еще нет трех или четырех красоток...

– Пусть подождут, они от этого ничего не потеряют, – совершенно серьезно ответил Юбер. – За них не волнуйтесь.

Мистер Смит раскрыл досье, лежавшее справа от него, и небрежно пролистал его, не заглядывая.

– В сорок четвертом году, – начал он лекторским тоном, – немцы создали «летающий диск», способный летать на высоте двадцати тысяч метров и облететь земной шар на широте экватора. В полете этот аппарат выглядит именно так, как описывают сегодня «летающие тарелки». В принципе сам аппарат известен давно. Главным секретом является движущая сила.

Юбер нахмурил брови, взгляд стал сосредоточенным.

– Позвольте, – сказал он, – я немало прочитал о немецком оружии, но не помню, чтобы видел хоть единое упоминание об этом.

Мистер Смит улыбнулся и прищурил глаза за стеклами очков.

– Над реализацией этого проекта работала засекреченная группа ученых, – продолжил он. – Лаборатории и завод, предоставленные в их распоряжение, находились на территории, освобожденной русскими. Мы провели долгие и дорогостоящие поиски, чтобы узнать, что произошло затем. Теперь мы знаем, что многие ученые погибли, трое работают в России, а кроме того, русским удалось захватить несколько готовых моторов для «летающих дисков»... Моторы эти не были повреждены.

Юбер присвистнул сквозь зубы.

– Моторы... Трое конструкторов... Если это правда...

– Это правда, – отрезал мистер Смит.

Он сделал паузу и спокойным голосом продолжил:

– Мы нашли след не всех ученых, работавших над «летающими дисками» и известных нам. Еще несколько дней назад мы ничего не знали о том, что случилось с одним из них. У русских его не было, среди погибших тоже...

Юбер язвительно хохотнул:

– Бьюсь об заклад, вы нашли его у нас, возглавляющим фабрику игрушек?

– Нет, – ответил мистер Смит. – Послушайте... Один из младших инженеров гамбургского «Физикалише Арбайтсгемейншафт» не один год работает на нашу службу. Ему известны многие немецкие ученые из числа тех, кого мы хотели бы видеть в наших лабораториях. Этого парня звали Франц Халлейн...

– Звали? – переспросил Юбер.

Мистер Смит подтвердил:

– Звали. Он умер. Вчера его тело извлекли из Большого канала в Триесте. В воду его сбросили уже мертвым. И, кажется, изуродованным.

– Хм! – отозвался Юбер, потирая подбородок. – Ваш рассказ начинает меня интересовать...

– Рад слышать, – кивнул мистер Смит. – Франц Халлейн нашел след того пропавшего ученого... Его зовут Стефан Менцель. После разгрома его страны он, как и многие его соотечественники, бежал в одну из стран Арабской лиги. Египтяне наняли его и нескольких коллег, чтобы они создали исследовательский центр, работающий на их армию. Эта история плохо закончилась, как вы знаете. Египтяне то ли справедливо, то ли нет решили, что директор центра передает третьей стороне результаты работы группы. Пошли аресты, депортации из страны... Стефан Менцель сумел добраться до Тель-Авива, когда Франц Халлейн совершенно случайно вышел на него. Халлейн сразу же проинформировал нас. Я попросил его назначить Менцелю встречу и предложить ему работать на нас. Халлейн считал, что Менцель сможет один восстановить чертежи «летающего диска». Встреча должна была состояться в один из ближайших дней. Халлейн не знал, под каким именем приедет Менцель. Они условились о сигнале в газете. К сожалению, Халлейн не указал нам ни название газеты, ни то, как именно они свяжутся друг с другом...

Юбер щелкнул пальцами:

– Черт! Всегда одно и то же. Пренебрегаешь деталями, не имеющими на первый взгляд никакого значения, а потом начинаешь кусать локти. Вы хоть знаете, как выглядит этот Менцель?

– Пока нет...

– Как это? – удивился Юбер.

– Идут поиски в различных архивах. Будет странно, если мы не сможем отыскать его фото.

Юбер поморщился.

– А вы не подумали поискать в Каире? – сказал он. – Если он прожил там несколько лет, то должен был оставить хоть какие-то следы...

– Мы об этом подумали, – уверил мистер Смит, не обижаясь, – но время поджимает. Вы отправитесь в Триест немедленно. Прибудете туда завтра вечером обычным рейсом. О спецсамолете не может быть и речи: не нужно привлекать внимание. Поедете под видом представителя крупной торговой фирмы. Баг вылетит следом за вами и остановится в нашей дипломатической миссии, чтобы обеспечивать связь. Вы сможете приходить туда открыто: ваше прикрытие торгового представителя позволит вам это. Баг передаст вам сведения, которые мы сумеем найти...

Юбер вздохнул.

– Я ничего не утверждаю, но полагаю, что Халлейн погиб не Просто так. Он занимался одновременно и другим делом?

– Нет.

– Тогда вполне разумно предположить, что его убили за попытку войти в контакт с Менцелем. В этом случае убивание его знают, что Менцель должен приехать в Триест, и успеют подготовить ему теплую встречу. Десять против одного, что я приеду слишком поздно... Известно, куда Менцель мог запрятать чертежи?

Мистер Смит покачал головой:

– Вы не поняли, или я плохо объяснил... Стефан Менцель не имеет чертежей «летающего диска». Они у него в голове. Мы надеемся, что он сможет их восстановить, так сказать, по памяти.

– Значит, парня нужно привезти живым, – сделал вывод Юбер.

– Совершенно верно, парня надо привезти живым. И не стройте себе иллюзий, это будет непросто... Допустим, что русские с помощью трех конструкторов, захваченных ими, создали пресловутые «летающие тарелки», а эти «тарелки» являются не чем иным, как «летающими дисками», созданными с участием Менцеля. Русские вовсе не заинтересованы в том, чтобы Менцеля взяли живым: в таком случае под угрозу будет поставлен их приоритет. Их задача ликвидировать Менцеля.

– Угу, – согласился Юбер. – При подобных обстоятельствах убить человека гораздо легче, чем вывезти его живым и здоровым...

– Вы поняли. Если выполните задание успешно, заслужите медаль. Поймите, Юбер, эта история с «тарелками» становится очень, очень неприятной. До сих пор нам удавалось отделываться дурацкими объяснениями, но если завтра в результате какой-нибудь аварии появятся доказательства, что «тарелки» существуют и что они не американские, будет скандал. Наши соотечественники получат тяжелый удар по самолюбию. Мы просто обязаны создать свои «тарелки». Наши ученые работают над этим, но при нынешнем положении вещей мы не сможем добиться результата раньше чем лет через десять... С помощью Стефана Менделя этот срок можно будет сократить на две трети.

Юбер саркастически улыбнулся:

– Вы даете мне понять, насколько важно привезти сюда Менцеля живым и невредимым?

– Совершенно верно.

– О'кей, – сказал Юбер, поднимаясь.

 

3

В дверь снова постучали.

Сначала совсем тихо, потом громче...

Стефан Мендель, словно парализованный, замер в позе, в которой его застали первые удары: сидя на кровати и бессильно свесив руки.

Его расширившиеся бледно-голубые глаза уставились на ручку двери.

Ручка дрогнула. Взгляд Менцеля быстро поднялся на задвижку, чтобы проверить, закрыл ли он ее. Закрыл.

Взгляд Менцеля снова опустился на ручку.

Тихо, без рывков, ручка опускалась. Уже опустилась наполовину. Рука Менцеля инстинктивно поднялась: его охватило безумное желание выключить свет. Он тут же опомнился. Нет, темнота была страшнее всего... Лучше видеть...

Ручка медленно двигалась, опустилась до самой нижней точки и остановилась в этом положении на несколько секунд... Дерево двери хрустнуло под чьим-то нажимом. Менцель почувствовал, как по его лбу струится пот. Если задвижка не выдержит... Ее легко можно вышибить ударом плеча...

Ручка поднялась, но без щелчка.

Конец?

Нет. Человек стоял за дверью... Менцель это чувствовал. Ему казалось, что он слышит спокойные удары его сердца... Сердца хищника, уверенного, что выбранная жертва никуда от него не уйдет.

Менцелю показалось, что он просидел неподвижно несколько часов, хотя с того момента, как неизвестный постучал в первый раз, прошло не больше двух минут. Он хотел поднять руку и вытереть пот, стекавший по лбу, но сил не хватило даже на это. Он почти не удивился. Он понял, что вся его энергия сосредоточена на двери... На двери, за которой стоит враг...

Враг? Почему враг?

В конце концов, Стефан Менцель ничего не знал об этом человеке...

Вдруг до него донесся шепот:

– Я знаю, что вы там, Менцель. Я понимаю, что вы боитесь... Но вы заблуждаетесь на мой счет... Я вам не враг, Менцель... Я ваш друг... Я был другом Франца Халлейна...

Менцель вздрогнул. Сердце перестало биться... Он затаил дыхание...

– Они прикончили Франца Халлейна и доберутся и до вас тоже, если вы не доверитесь мне... Они знают, что вы должны приехать в Триест. Они ждут вас, Менцель. И убьют в тот момент, который выберут сами. Убьют без церемоний. Вы знаете, почему...

Менцель нахмурил брови, его взгляд стал более осмысленным. Он панически боялся смерти, но никогда не думал всерьез, что его могут убить. Похитить – да... Но убить... Зачем его убивать? Он мог оказать неоценимые услуги тем, кто захотел бы взять его на работу... точнее, тем, кто стал бы его использовать...

Менцель явственно услышал немного свистящее дыхание неизвестного. Тот начинал нервничать.

– Послушайте, Менцель... я видел Франца Халлейна перед его исчезновением... и разговаривал с ним. Он знал, что в любую секунду может умереть, и объяснил мне кое-что относительно вас. Вам могу помочь только я, Менцель.

Менцель задрожал. Как поверить в то, что рассказывает этот незнакомец? Наверняка это ловушка... Да если бы Халлейн говорил с ним, как он утверждает, то рассказал бы об условном сигнале в рубрике объявлений в газете. Этот человек врет. Это совершенно очевидно.

– Отвечайте, Менцель... Скажите хоть что-нибудь. В любой момент сюда могут прийти, я рискую. Говорите.

Главное не отвечать. Менцель чувствовал себя почти в безопасности, пока молчал. Ему казалось, что, если он вступит с неизвестным в контакт, если скажет хоть слово, рухнет какая-то преграда и опасность станет стократ острее.

В голосе зазвучало разочарование:

– Тем хуже для вас, Менцель. Я сделаю все, что смогу. Я оставляю вам мою карточку с именем и номером телефона... Сожгите ее, как только прочтете. Так вы сможете проверить, кто я такой...

Взгляд Менцеля машинально опустился на пол. Из-под двери выскочил белый картонный прямоугольник, наверное, выброшенный вперед сильным щелчком.

Менцель не шевелился. Он ждал, пока тот человек уйдет. Прошло несколько тревожных секунд, послышалось легкое поскрипывание паркета. Наверняка звук шагов. Менцель догадался, что человек ушел, и ощутил способность свободно дышать.

Не вставая с кровати, он нагнулся и прочитал, повернув голову:

Артур ЛАММ

Журналист

Триест, виа Г. Маркони, 19

Тел.: 95.124

Он поднял карточку кончиками пальцев, словно боясь обжечься, перевернул ее и внимательно осмотрел. Она была напечатана не вчера...

Виа Г. Маркони... Менцель попытался вспомнить, где находится эта улица, но не смог. Впрочем, это не имело никакого значения.

Он раз десять повторил чуть слышным голосом текст визитки и убедился, что запомнил его совершенно точно. Удостоверившись в этом, он встал и подошел к столу, на котором стояла большая желтая пепельница. Достав зажигалку, он сжег карточку, тщательно раздавил пепел, потом отнес пепельницу к крану и включил воду.

«Девяносто пять – сто двадцать четыре».

Он снял трубку с рычага старого телефонного аппарата, висевшего на стене, и набрал номер. Долго слышались лишь длинные гудки... Менцель уже собрался повесить трубку, когда на том конце провода раздалось:

– Алло, слушаю. Кто говорит?

Менцель остолбенел. Этот голос... Необыкновенно нежный и мелодичный женский голос... Волшебный голос... Он сразу попытался представить себе ту, кто говорила таким голосом.

– Я слушаю... Кто говорит?

Он вздрогнул и быстро произнес:

– Девяносто пять – сто двадцать четыре?

– Да, синьор...

– Я бы хотел поговорить с Артуром Ламмом.

– Его сейчас нет, синьор, и я не знаю, когда он вернется. Вы можете передать мне то, что хотели сказать ему?

Менцель перестал бояться. Женщина с таким голосом не может знаться с убийцами. Это невозможно... Он пробормотал:

– Ваш муж действительно журналист?

Пауза. Несомненно, удивление. Волшебный голос зазвучал снова, но с ноткой сдержанности:

– Артур Ламм мне не муж, синьор, он мой брат. Но он действительно журналист. Что вы хотели?

Менцель с трудом проглотил слюну.

– На какую газету он работает?

Новая пауза. В голосе прибавилось сдержанности:

– На какую газету? Ни на какую. Он работает в крупном агентстве печати... Но вам лучше поговорить об этом с ним самим при встрече. Хотите, я назначу вам время?

Менцель медленно повесил трубку на рычаг, чтобы до последней секунды слышать очаровавшие его звуки голоса этой женщины... Она должна быть блондинкой с большими голубыми... нет, с зелеными глазами; скулы немного выступающие, очень длинные ресницы, восхитительный рот, томный вид. Тело должно быть прекрасным, гибким и волнующим; ноги... Менцель совершенно ясно видел ее ноги... Это было нечто необыкновенное...

Значит, этот Артур Ламм действительно журналист. Но что он хотел от Менделя?.. Возможно ли, чтобы Франц Халлейн, даже зная, что за ним идет охота, открыл репортеру такую опасную тайну?

Чудесный голос молодой женщины – а она могла быть только молодой, не больше тридцати – все еще звучал в ушах Менцеля. Комната показалась ему менее мрачной, а жуткие обои и убогая обстановка – не такими безобразными.

Сегодня вечером никуда выходить нельзя. Менцель был уверен, что днем ему будет грозить куда меньшая опасность, чем сейчас, когда уже стемнело.

Ему захотелось есть. После ужина он примет снотворное и завтра утром проснется свежим и отдохнувшим. А там будет видно; возможно, он сходит на виа Г. Маркони...

Он снова снял трубку телефона и попросил подать ему ужин в комнату. Матрона, вершившая судьбами гостиницы, немного поломалась, но в конце концов согласилась, правда, перед этим громко спросила мнение Антонио.

Менцель подошел к умывальнику, где горячая вода почти остыла, быстро развязал галстук, стащил через голову рубашку и стал умываться.

Он энергично вытирался, а в ушах у него продолжал звучать чудесный голос...

В дверь постучали.

* * *

Артур Ламм почти закончил редактировать свою статью, когда услышал шаги в коридоре. Шаги приблизились к его двери и замерли перед соседним номером. Он услышал стук и отложил ручку.

Ламм бесшумно встал, обошел стол, выключил свет, отодвинул задвижку и без звука приоткрыл дверь...

Антонио стоял перед дверью номера Менцеля, держа в руке полный поднос. Чуть наклонив голову, чтобы лучше слышать, служащий гостиницы простоял так несколько секунд, потом постучал снова.

Шаги за стеной, приглушенный голос:

– Кто там?

– Антонио, синьор.

Сухой щелчок задвижки. Дверь приоткрылась, пропуская Антонио, и закрылась снова.

Артур Ламм секунду стоял неподвижно, потом поднял руку и почесал затылок. У него было сильное искушение воспользоваться случаем и ворваться к Менцелю. И что из этого выйдет? Артур Ламм совсем не хотел, чтобы их знакомство произошло при свидетелях. Он закрыл дверь. Ждать дольше бессмысленно. Менцель велел принести ужин, следовательно, твердо намеревался не покидать свою комнату этим вечером...

Артур Ламм включил свет, снова сел за стол и продолжил прерванную работу.

* * *

Прислонившись к двери, Стефан Менцель смотрел не на Антонио, расставлявшего на столе тарелки, а на черную кошку, незаметно проскользнувшую в номер, и спрашивал себя, выгнать ему кошку или оставить?..

Если Антонио ее заметит, вопрос будет сразу решен... А если не заметит?

Антонио обернулся. Кошка проворно нырнула под кровать.

– Вам больше ничего не нужно, синьор?

– Нет, – ответил Менцель. – Спасибо, Антонио.

Он посторонился, пропуская его, и снова запер дверь на задвижку.

Кошка составит ему компанию.

Он опустился на колени и заглянул под кровать. Кот попятился и зашипел.

– Кис-кис-кис...

В ответ еще более грозное шипение. Да, ласковым этого зверя не назовешь, Менцель, улыбаясь, встал. Присутствие кошки, пусть даже шипящей, было приятно. Это как-то успокаивало... Он уже был не один...

Он открыл чемодан, несколько секунд покопался в нем, ища пузырек со снотворным. Найдя его, вынул две таблетки и пошел к умывальнику.

Он налил в стакан воды, сунул таблетки в рот и сделал большой глоток. Потом допил воду, поставил пустой стакан и посмотрел в зеркало. Бледное лицо, широкие круги под глазами... Эти волнения не шли ему на пользу. Ничего, ночь спокойного сна придаст ему сил.

Он обернулся. Кошка, взобравшись на стол, пожирала макароны с томатным соусом.

– Черт возьми! А ну, брысь!

Ему пришлось ее ударить, чтобы согнать со стола. Животное спрыгнуло на пол, метнулось в угол и обернулось, облизываясь и глядя на Менцеля зелеными глазами.

– Грязная тварь!

Стефан Менцель сел за стол, отодвинул начатые кошкой макароны и принялся за закуски.

Он замер от ужасного хрипа и обернулся с вилкой в руке и с полным ртом.

Кошка, вздыбив шерсть, извивалась на полу в конвульсиях, жалобно крича и глядя безумными глазами. На ее морде выступила пена.

Ошеломленный Менцель окаменел. Он увидел, как животное несколько раз судорожно дернулось, свернулось в клубок, вытянулось, выпустив когти, и замерло.

Кошка сдохла.

«Черт!»

Его горло сжалось, не давая проглотить пищу, оставшуюся во рту. Он неуверенно встал, отодвинув стул в сторону, и подошел к кошке.

Сдохла.

И вдруг в мозгу Менцеля блеснул яркий свет: она сдохла от яда!.. Отравилась макаронами. Теми самыми, которые должен был есть он сам, Стефан Менцель...

Господи!

Он страшно побледнел, подбежал к умывальнику, выплюнул все, что оставалось во рту, прополоскал рот водой, опять выплюнул...

Отравить! Его пытались отравить!

Он медленно повернулся и снова посмотрел на кошку. Она лежала так же неподвижно.

Он не мог в это поверить: его пытались отравить!

Однако надо было признать очевидное, признать то, что противник хотел убрать его, убить хладнокровно и без колебаний.

И признать то, что в гостинице у его врага был сообщник.

Может быть, на его врагов работал Антонио?

Охваченный паникой, Менцель не мог сидеть здесь и безучастно ждать незаслуженной смерти...

Почему те, кто пытались его убить, не подумали, что он может быть им полезен?

Почему? Ну почему, черт бы их побрал?

ЕГО ПЫТАЛИСЬ ОТРАВИТЬ!

Он резко отвернулся, чтобы не видеть больше труп кошки. Если бы не случайность, если бы все прошло так, как было задумано, сейчас кошка смотрела бы на его, Стефана Менцеля, труп...

Что же это могло значить? Кто?..

Он подумал о журналисте или о том, кто выдавал себя за журналиста. Как его зовут?

Ах да. Артур Ламм.

Он горько засмеялся, в памяти всплыло эхо волшебного голоса: «Артур Ламм мне не муж, синьор, он мой брат...»

Сестра! Такая же шпионка, как и он; грязная шпионка, использующая свой голос, чтобы заманивать несчастных, вроде Менцеля, в смертельные ловушки. Сука!

Его охватила неожиданная ярость. Он не заслужил такой участи. Он пойдет к этой девке и выскажет ей все, что думает о ее голосе и гнусной роли, которую она играет...

Да, он ей все выскажет!

Он перестал бессмысленно размахивать руками и, смутившись, посмотрел по сторонам, словно испугавшись, что за ним следят.

Ему уже не было страшно.

Теперь, когда опасность стала реальной, он чувствовал себя лучше. Больше всего на свете Менцель боялся неопределенности. Его математический мозг требовал четких решений и однозначных формул.

Вдруг он вспомнил о выпитом снотворном. Нет! Не может быть и речи о том, чтобы заснуть, провести ночь в этой гостинице, в руках врагов. Надо бежать, замести следы, найти укромное место, где можно будет спокойно подумать...

Он вернулся к умывальнику и сунул два пальца в рот. Надо было вызвать спасительную рвоту.

От мучительных, судорожных спазмов из глаз потекли слезы...

«Артур Ламм мне не муж, синьор, он мой брат».

Сука!

Он ей это выскажет. Обязательно выскажет.

 

4

Четыре листа были густо исписаны крупным уверенным почерком. Артур Ламм сложил их, сунул в конверт, тщательно заклеил его и надписал адрес:

Арриго НЕРА

«Уорлд Пресс Эдженси»

Пьяцца делль 'Унита, 5

Триест

Достав из бумажника марку, он приклеил ее к конверту, убрал его в карман и встал.

Он бесшумно подошел к стене, отделявшей его от номера Стефана Менцеля, и прижался ухом к обоям отвратительного гранатового цвета. Бульканье... Да, именно так. Менцеля рвало. Сильный страх подействовал на его желудок. Артур Ламм недовольно пожал плечами.

Он злился на себя за то, что не подошел к немцу при выходе из здания морского вокзала. Он хотел сделать как лучше, узнать, куда физик поедет и что предпримет, чтобы связаться с Францем Халлейном, о смерти которого не мог знать.

Теперь ничего нельзя поделать, нужно ждать, пока тот не решится выйти. Невозможно устраивать переполох в гостинице.

Артур Ламм надел плащ, надвинул на голову шляпу, подошел к двери и, прежде чем открыть ее, обернулся и грустным взглядом окинул жалкую обстановку номера.

Он запер дверь на ключ, на секунду остановился перед соседней дверью. Менцеля продолжало рвать, и, кажется, он испытывал при этом изрядные мучения.

Ламм спустился по лестнице.

Зал был полон шума и дыма. Матрона дремала за грязной стойкой.

Артур Ламм отдал ей ключ, заказал чинзано-драй и предупредил:

– Возможно, я вернуть очень поздно.

– Мне на это наплевать, мой мальчик, – ответила она. – Если будет заперто, нажмешь на звонок и Тонио тебе откроет. Дашь ему монетку. Желаю хорошо повеселиться.

Он поблагодарил ее взмахом руки, выпил чинзано и вышел. Совсем стемнело, но дождь продолжал идти с той же равномерностью.

Он свернул налево, в сторону пьяцца Сан Антонио. Там он сядет в автобус, чтобы вернуться домой, где его ждет Эстер.

Он поднял воротник плаща, поглубже надвинул шляпу, которую сдувал ветер. Мерзкая погода. Он дошел до угла виа Рома, бросил быстрый взгляд вправо. К площади медленно ехала машина. Он сошел с тротуара, чтобы перейти улицу... Редкие пешеходы торопились вернуться по домам.

– Берегись!

Он не понял, кто закричал, но резко отскочил назад, получил сильный удар по кисти правой руки, увидел пулей уносящуюся машину, поскользнулся на мокрой мостовой и сел в сточную канаву.

Машина на полной скорости и свернула налево, на виа Маккиавели.

– Вы ранены, синьор?

Он поднялся, совершенно оглушенный.

– Нет, спасибо, со мной ничего не случилось... Совершенно ничего... Глупо. Мне надо было посмотреть по сторонам, прежде чем переходить.

Мужчина понизил голос:

– Вы посмотрели, синьор. Я видел... Машина вдруг рванулась вперед... Такое впечатление, что водитель хотел вас сбить... К сожалению, я не сумел заметить номер.

Собралась небольшая толпа. По меньшей мере человек десять крыли шоферюгу на чем свет стоит. Артур Ламм вдруг осознал, что происшедшее – не случайность, и ему стало плохо. Неужели водитель той машины правда хотел его сбить?

Бррр!

– Вы все еще дрожите, синьор... Это нервы. Вы бы зашли в кафе чего-нибудь выпить.

Артур Ламм увидел идущего к нему полицейского в форме.

– Что случилось, синьор?

– Ничего, – поспешно ответил Артур. – Я сам виноват... Стал переходить улицу, не посмотрев. Водитель, наверное, даже не заметил, что задел меня.

Он поднял ушибленную руку, помассировал ее.

– В любом случае, ничего страшного. В следующий раз буду внимательнее...

– В следующий раз, – сказал мужчина, обратившийся к нему первым, – вас раздавят насмерть.

– Вполне возможно, – ответил журналист.

И перешел улицу, держась начеку и не теряя времени.

На Пьяцца Сан Антонио он вошел в автобус, проезжавший рядом с его домом, и сел рядом с аббатом. Соседнее сиденье занимали солдаты сил ООН, рассказывавшие друг другу сальные анекдоты, приглушив голос из уважения к священнику.

Артур Ламм задумчиво массировал запястье. Все-таки эта история была странной...

Бросаясь в эту авантюру, он понимал, что подвергнется определенному риску. Теперь он знал, чего следует ждать.

Он подумал о Стефане Менцеле. Если те пытались убить его, Артура Ламма, они должны были знать, что немец остановился в гостинице «Гарибальди». Значит, Менцель тоже находится в опасности...

Надо как можно скорее предупредить его.

В конце виа Баттисти автобус остановился. Журналист вышел и торопливо направился к виа Маркони, а автобус свернул направо, на виа Джулия, идущую по другую сторону парка, затопленного дождем.

Почтовый ящик.

Артур Ламм остановился, удостоверился, что на него никто не смотрит, вынул из кармана письмо, адресованное Арриго Нера, и сунул его в прорезь.

На душе полегчало. Теперь в любом случае письмо придет в агентство завтра утром, и даже если с ним самим что-то случится за ночь, дело все равно станет достоянием общественности. Арриго Нера не дурак!

Дом девятнадцать. Артур Ламм прошел еще метров десять. Мимо проехал, разбрызгивая воду, автобус. Поравнявшись с журналистом, шедшая навстречу девушка улыбнулась ему.

Он резко развернулся и стал рассматривать тех, кто секунду назад шел следом за ним, а теперь навстречу. Ни одной подозрительной личности.

Он остановился перед своим домом. Сквозь закрытые ставни гостиной пробивался свет. Эстер ждала его.

Бедная Эстер! Только бы она не пострадала от этого...

Он вошел в калитку, тихо закрыл ее, пересек маленький дворик, поднялся по ступенькам крыльца и в последний раз обернулся, прежде чем открыть дверь.

Тень на противоположной стороне улицы, там, где парк... Нет, показалось, это ствол дерева, темнеющий сквозь пелену дождя.

Он вставил ключ в замок, повернул его.

Его встретил мелодичный голос Эстер:

– Это ты, Артур?

Он весело ответил, закрывая задвижку:

– Да, сестренка, я!

Он снял шляпу, потом плащ с мокрыми пятнами на плечах и ягодицах и прошел из прихожей в просторную и комфортабельную гостиную в стиле ампир.

В камине из красного кирпича горели дрова. Свернувшаяся калачиком на диване Эстер протягивала к огню белые руки, повернув голову к двери, чтобы видеть, как войдет Артур. Ее длинные светлые волосы тяжелыми волнами падали на плечи. Очки в тонкой оправе, за которыми сияли огромные сине-зеленые глаза, нисколько ее не портили. На полных губах играла самая прекрасная в мире улыбка, а зубы были ослепительны...

Пола теплого домашнего халата из белой фланели, чуть приоткрывала поджатые под себя ноги.

Артур нагнулся и поцеловал мокрыми от дождя губами подставленную ему розовую щеку.

– Здравствуй, сестренка! Какая сегодня мерзкая погода!

Его голос сорвался на последнем слоге, и лицо Эстер застыло.

– Что случилось? Ты чем-то встревожен? – озабоченно спросила она.

Он распрямился и встал перед камином.

– Нет. Со мной все в порядке. Это из-за погоды. Просто дождь нагоняет тоску.

Наступило молчание, нарушаемое только треском горящего в камине дерева и едва слышным шорохом капель по оконному стеклу. Неожиданно Эстер сказала, не сводя с него внимательного взгляда:

– Тебе звонили...

Он вздрогнул, увидел, что она смотрит на него, сделал над собой усилие, чтобы улыбнуться, и повернулся к ней:

– А! Ну, рассказывай... Кто звонил?

Она помолчала, потом ответила очень мягким голосом:

– Не знаю... Звонили дважды... и оба раза не представлялись.

– А! – произнес он и несколько секунд переминался с ноги на ногу, как пойманный на шалости мальчишка.

– Ты хочешь, чтобы я тебе рассказала, как это было?

Он вздрогнул и сумел улыбнуться.

– Ну, конечно. Я тебя слушаю.

– Садись.

Он раздраженно пожал плечами:

– Нет, я лучше постою. Я...

Он замолчал, и она договорила за него:

– Ты страшно взвинчен... потому что боишься... Я хотела бы знать, чего.

– Оставь меня в покое! – чуть ли не крикнул он, но тут же разозлился сам на себя и извинился со смущенной улыбкой: – Прости меня...

Она тоже улыбнулась ему, доверчиво и успокаивающе, что доставило ему радость. Он решил все ей рассказать, перед тем как снова уйти. Она достаточно сильная, чтобы сохранить тайну; сильнее, чем он.

– В первый раз, – начала она, – мужчина попросил подтвердить ему наш номер, потом спросил, дома ли ты, и захотел узнать, действительно ли ты журналист...

Артур Ламм внимательно слушал. Она фыркнула:

– Он решил, что я твоя жена. Я ему ответила, что всего лишь твоя сестра, а ты действительно журналист. Не знаю почему, но я подумала, что это перебежчик, захотевший продать свою историю прессе. Я спросила его, стоит ли назначить время встречи с тобой, а он повесил трубку, не ответив.

– А! – Артур провел рукой по черным, слабо вьющимся волосам.

У Эстер был задумчивый вид, большие глаза блестели за стеклами очков.

– Я думаю, – сказала она, – что это был немец, но не военный...

Он снова вздрогнул.

– Почему ты так решила?

– Из-за его акцента... Акцент, вне всяких сомнений, был немецким. А потом, по голосу. Он говорил мягко. И не только потому, что ему это было нужно в данном случае, если ты понимаешь меня... Нет, у него в голосе была естественная сдержанность, характерная для людей, не любящих производить шум...

Он кивнул:

– Понимаю.

Он догадался, что это был Менцель. Немец проверил адрес и профессию Артура Ламма. Прекрасно. Теперь будет легче.

– А второй звонок? – спросил он, не проявляя особого интереса.

И удивился тревожному выражению, появившемуся во взгляде сестры.

– Второй, – ответила она чуть дрогнувшим голосом, – второй человек только произнес твое имя... Он, наверное, говорил через платок... Больше он ничего не сказал. Когда я ответила, что ты еще не вернулся, он некоторое время не клал трубку. Я слышала его дыхание. Это было... очень тревожно.

Его снова охватил страх. Он взглянул на взволнованную Эстер и почувствовал, что бледнеет.

– В котором часу был второй звонок?

– Примерно пять минут назад. Как раз перед твоим приходом.

– А!

Она переменила позу и, чуть замявшись, мягко спросила:

– Скажи мне, Артур, в какой улей ты влез?

Он сходил за стулом, сел на него верхом, закурил две сигареты, протянул одну Эстер и ответил:

– Сейчас я тебе все расскажу. Лучше, чтобы ты знала...

 

5

Стефан Менцель смотрел на дохлую кошку и грыз ногти.

Одевшись, он снова сел на край кровати. Время тянулось невероятно медленно.

Один за другим Менцель обдумал добрый десяток планов незаметно уйти из гостиницы «Гарибальди», но ни один его не устроил.

Он перевел взгляд с дохлой кошки на стол, где стоял отравленный ужин. Удивительно, что отравитель еще не пришел посмотреть на результат...

Может быть, он вообще не собирался приходить? Он ведь не мог предусмотреть вмешательство кошки и должен быть уверен, что тело Стефана Менделя найдет завтра утром слуга, как обычно находят трупы в гостиничных номерах.

Ну и что с того? И вдруг Стефана Менцеля пронзила одна мысль: сейчас враги считают его мертвым!

Они будут так считать до завтра.

Надо воспользоваться сложившимися обстоятельствами, чтобы убежать. Да, но как узнать, не находится ли отравитель в самой гостинице?

Мендель встал, проверил задвижку на двери и выключил свет. Ориентируясь по полоске света, пробивавшейся между ставнями, он дошел до окна, не наткнувшись на стол, и рискнул выглянуть в косую щель.

Мокрое шоссе, мокрый тротуар, радужные лучи, разбегающиеся от фонаря напротив, на противоположной стороне улицы, рядом с каналом. Чуть дальше – мутные, чуть колышущиеся воды канала. Несколько тяжеловесных силуэтов спящих судов.

Медленно проехала машина. Такси.

Мендель открыл окно и медленно отодвинул один ставень на несколько сантиметров...

Улица казалась пустынной.

Он еще шире открыл ставень, осторожно высунулся наружу... Внизу света не было. Интересно, который час? Он совершенно потерял представление о времени.

Менцель взглянул на светящийся циферблат своих часов. Час ночи. Поздно.

Он, кажется, нашел выход. Его номер на втором этаже – до тротуара максимум пять метров.

Улица была пустынна. Чтобы спуститься, ему потребуется десять секунд.

Приняв решение, он закрыл ставни, вернулся к кровати, снял простыни, связал их вместе, вернулся к окну, крепко привязал конец одной из простыней к оконной перекладине.

Прекрасно...

Он надел плащ, продел пояс в ручку своего маленького чемодана, сдвинул его назад и нахлобучил на уши шляпу. Потом снова открыл ставень, высунулся из окна. Мимо дома проезжала машина. Он отступил. Луч света скользнул по потолку. Переждав несколько секунд, он снова выглянул. Слева, в сторону пьяцца Сан Антонио, удалялись шаги.

Ждать дольше не имело смысла. Он выбросил наружу связанные между собой простыни и перекинул ногу через подоконник, нащупывая опору. Чемодан, висевший на спине, стукнулся об оконное стекло.

От оглушительного звона Менцеля охватила паника, и он, ни о чем не думая, скользнул в черную пустоту. Первые секунды ему удавалось контролировать свои движения, потом показалось, что он слышит крики. Он увидел свет на фасаде гостиницы и разжал руки.

Чемодан спас ему жизнь, послужив амортизатором. Упав на спину, Менцель в первое мгновение был совершенно оглушен, потом поднялся и со всех ног побежал в сторону порта.

Лишь добежав до причалов и свернув направо, на пьяцца Дука д'Абруцци, Менцель понял свою ошибку. Метнувшись под козырек подъезда, он стал развязывать пояс плаща, чтобы взять чемодан в руку, как все нормальные люди, и только тогда обратил внимание, что дождь продолжает идти.

– Зараза! – громко сказал он.

Он прижался к стене, задыхаясь. До него донесся топот погони, возбужденные голоса перебивали друг друга: «Сюда!» – «Нет, туда!» « Я вам говорю, сержант, что он свернул налево!»

"Менцель перевел дыхание. Это была всего лишь полиция. Несомненно, патруль, который, проходя по набережной, увидел, как он убегает.

Мнение первого возобладало, и они скрылись за углом.

Менцель спокойно дождался, пока окончательно восстановится дыхание и беспорядочные удары сердца войдут в норму.

Прижимаясь к стенам, он пошел направо и почти тотчас свернул на виа Маккиавели.

Что делать? Куда идти? Владелица гостиницы «Гарибальди» обязательно подаст завтра утром заявление в полицию на некоего Франсиса Альбрехта, обвиняя его в мошенничестве. Стефану Менцелю придется отказаться от этого удобного прикрытия, избавиться от паспорта. А что, если... Да, не стоит создавать себе новых врагов. Как только откроются почтовые отделения, он пошлет в гостиницу «Гарибальди» перевод на достаточную сумму. Что тогда ему смогут предъявить? Ничего. Нет закона, запрещающего выходить но ночам через окно. Лестницы и двери не являются обязательными для всех выходами. Кому как удобнее...

На ходу он размышлял.

«Артур Ламм мне не муж, синьор, он мой брат...»

Артур Ламм ей не муж. Невероятно, как четко звучало в ушах Менделя эхо этого потрясающего голоса...

Виа Маркони, дом девятнадцать.

Артур Ламм ей не муж. Зато он, может быть, отравитель?

Сомнительно. Отравитель обязательно должен был иметь сообщников в гостинице. Зачем же Артуру Ламму было тайком подходить к двери, если он мог воспользоваться приходом Антонио, если...

В конце концов, почему Франц Халлейн, зная, что может в любую минуту погибнуть, не доверился бы журналисту?

Это было возможно, вполне возможно.

Он решил сходить на виа Маркони, не признаваясь себе в том, сколь сильно на это решение повлияло неотвязное желание увидеть женщину с чарующим голосом...

* * *

Эстер подняла глаза на часы в стиле ампир, стоявшие на камине.

– Час десять, – заметила она. – Думаю, ты можешь идти.

Артур Ламм раздавил свою сигарету в хрустальной пепельнице и нехотя поднялся.

– Что за работа! – бросил он.

Вид у него был усталый. Эстер подбодрила его:

– Не надо было начинать. Теперь твой долг идти до конца. Я убеждена, что убийцы Франца Халлейна узнали, что ты был с ним знаком. Скорее всего, теперь ты вывел их на Менцеля. Ты должен исправить свою ошибку.

Ламм распечатал бутылку коньяка и наполнил стакан. Эстер хотела было призвать его к умеренности, но передумала. Ему был необходим стимулятор. Он выпил коньяк одним глотком и секунду постоял, откинув голову назад и показывая сестре пересекавший горло шрам – напоминание о «беседе» с гестаповцами, не понимавшими, как это австриец может дезертировать из германской армии.

Мучительные воспоминания. И вот теперь все начиналось сначала... Кошмар, казалось закончившийся навсегда, возвращался.

Артур посмотрел на себя в зеркало, висевшее над камином, причесался, подтянул узел галстука, надел и застегнул пиджак. Потом взглянул на сестру:

– Тебе бы следовало лечь... – И тут же перебил сам себя: – Я идиот. Ты должна позвонить...

Она озабоченно свела брови:

– Повтори наш план. Я боюсь, ты забудешь.

Он послушно повторил:

– В час сорок пять я позвоню в дверь гостиницы. Допустим, слуга откроет мне через две минуты. Я задержу его еще на три минуты, поставив выпивку. В час пятьдесят ты позвонишь по телефону и попросишь соединить тебя с клиентом из шестого номера. Антонио позвонит ему. Когда Антонио вас соединит, я его отвлеку, чтобы не дать подслушать. Ты положишь трубку, перезвонишь и скажешь Антонио, что слышала, как в комнате кто-то кричал и что там, должно быть, произошло что-то страшное. Попросишь его сходить посмотреть... Я пойду вместе с ним и воспользуюсь случаем, чтобы войти в комнату. Сделаю вид, что узнал Менцеля, закричу от радости, будто нашел старого приятеля, и отпущу Антонио с щедрыми чаевыми, чтобы заглушить подозрения, если они у него возникнут.

Эстер заколола волосы на затылке, поправила очки и ободряюще кивнула:

– Все правильно, Артур. Тебе надо уходить немедленно.

Ламм вывалил из карманов все содержимое за исключением платка и ножа.

– Никогда не знаешь, как все повернется, – объяснил он. – Если они меня схватят, незачем давать им наш адрес...

– Они должны его уже знать, – очень спокойно заметила его сестра.

– Возможно, но это не точно... Я оставлю ключи. Когда мы придем, ты нам откроешь.

Эстер покачала головой:

– Позвонить в дверь может кто угодно. Надо придумать сигнал.

– Ты права. Подожди... придумал: я просигналю МЕНЦЕЛЬ азбукой Морзе... Таа-таа-ти-таат-... и так далее.

– Прекрасно. Беги, ты все провалишь, если опоздаешь.

Он наклонился поцеловать ее. Она подставила ему щеку, отведя глаза, чтобы он не заметил внезапно охватившую ее тревогу.

– Иди! – Ее голос дрогнул.

Неловким движением он уронил эбеновую трость с перламутровой рукояткой, на которую ей приходилось опираться при ходьбе, поднял ее и прислонил к подлокотнику дивана.

– До скорого, сестренка.

Его голос звучал ничуть не спокойнее, чем голос Эстер. Она услышала хлопок двери в прихожей и закрыла глаза, внезапно осознав, на какой риск он шел. Смертельная бледность разлилась по ее лицу.

– Это моя вина, – прошептала она. – Если с ним случится несчастье, то только из-за меня. Я должна была его...

Она подалась вперед, готовая позвать его. Стук калитки заставил ее вздрогнуть.

Слишком поздно...

Она нащупала свою трость, повернулась, раздвинула полы халата, чтобы поставить ноги на ковер, и, помогая себе свободной рукой, встала. Хромая, она прошла в прихожую и повернула ключ в замке.

Искалеченная нога болела сильнее, чем обычно. Сжимая зубы, она пошла назад, тяжело опираясь на трость и жалко переваливаясь.

 

6

Дождь, все время дождь.

Закрыв калитку, Артур Ламм широким шагом пошел в сторону виа Баттисти. Слева деревья парка тянулись темной непроницаемой стеной, на которую он старался не смотреть.

Теперь он жалел, что ввязался в эту историю. Сначала он увидел в ней только возможность сделать сенсационный репортаж, огромную удачу, не так часто встречающуюся в работе журналиста, которая позволит ему перескочить через несколько ступенек карьеры и взлететь на вершину популярности.

Сейчас он понимал, что по-дурацки влез в адский улей, откуда вполне мог не выбраться живым.

Глупо!

Шорох шин за спиной, урчание мотора. Он нервно обернулся.

Свободное такси...

Артур посмотрел на часы. Пешком он едва ли успевает добраться до гостиницы «Гарибальди» в назначенное время.

Он тут же принял решение, подошел к краю тротуара и поднял руку. Такси свернуло к нему, остановилось рядом. Шофер наклонился, опустил стекло.

– Пьяцца Сан Антонио, – бросил Артур.

Приехав на площадь, он дойдет до гостиницы за две минуты. Ламм открыл дверцу, согнулся, чтобы сесть... и замер, вдруг ощутив еще неясную опасность. Он медленно поднял глаза и увидел блестящий ствол пистолета, направленный прямо на него... В дальнем углу машины сидел плотный мужчина.

– Садись!

Все его существо возмутилось. Не задумываясь, он отскочил назад, изо всех сил захлопнул дверцу, метнулся в сторону, пробежал за машиной и стрелой метнулся через улицу к парку.

"Бах! Бах! Бах!

Он даже не сразу понял, что в него стреляют. Парк окружала решетка ограды. Он на бегу вцепился в верхушку забора, рывком подтянулся на руках, перемахнул через препятствие и упал на залитый водой газон.

Он упал на колени, поднялся, побежал, петляя, под деревья, получил в лицо удар веткой пихты и продолжал нестись, как сумасшедший.

Споткнувшись о бордюр цветочной клумбы, он рухнул на нее и остался лежать, раскинув руки крестом, задыхаясь, перепуганный, уверенный, что настал его последний час...

Прикосновение холодных мокрых цветов к лицу несколько успокоило его. Он подумал об Эстер... Наверняка ее тоже попытаются убить. Как она сможет защититься? Увечье делало ее совершенно беспомощной.

Он с трудом поднялся, секунду стоял неподвижно, вслушиваясь в тишину, снова окутавшую парк.

Где были напавшие на него? Вне всяких сомнений, они не остались на месте... Может быть, поехали на виа Джулия по другую сторону парка, рассчитывая, что он выйдет там?

Он решил выйти из парка в том же месте, в котором перемахнул через забор, и осторожно двинулся назад.

Под дождем парк выглядел мрачно. Артур Ламм не скрывал от себя, что буквально болен от страха. Его зубы стучали, а сердце замирало. Он вздрагивал при малейшем хрусте, готовый снова удирать со всех ног...

Он вышел на угол парка и внимательно оглядел улицу, слабо освещенную рядом замутненных дождем фонарей. Потом перелез через низкую ограду, пересек пустынную виа Маркони и осторожно двинулся вперед. Перед домом девятнадцать машины не было.

Ему захотелось все бросить, вернуться домой, забаррикадироваться там, а утром пойти в полицию, все рассказать и попросить защиту для себя и Эстер.

Эстер... Он с испугом представил себе упрек в ее огромных глазах... Она не поверит в историю, которую он рассказал, решит, что он просто струсил...

СТРУСИЛ.

Да, струсил! Но он не хотел, чтобы Эстер узнала об этом. Бегом он, может быть, еще успеет в гостиницу «Гарибальди».

Он свернул направо, на виа Рисмондо, потом налево, на виа Сан Франческо, пробежал мимо синагоги...

Виа Маккиавели. Слева виа Рома... Он чуть не остановился, прежде чем свернуть на виа Россини, где несколько часов назад его едва не сбила машина...

На колокольне церкви Сан Антонио прозвонило три четверти часа.

Он сбавил ход и свернул за угол улицы нормальным шагом. На одной из барок, пришвартованных с другой стороны причала, горел желтый свет. В небе летел самолет.

На его часах было 1.47. Через три минуты позвонит Эстер.

Три минуты... Три минуты это долго... Может быть, лучше подождать?.. Нет. Антонио может не сразу проснуться.

Он решительно нажал на кнопку звонка слева от двери.

Его взгляд не отрывался от циферблата хронометра. Одна минута, две... От напряженного ожидания перехватило горло.

Наконец-то шаги. Шум отодвигаемого засова. Дверь открылась. На фоне зала, тускло освещенного одной лампочкой, темнела длинная фигура Антонио.

– Добрый вечер, – пробормотал Артур заплетающимся языком, притворяясь пьяным.

Он, шатаясь, перешагнул через порог и направился к стойке.

– С-ставлю тебе стаканчик за беспокойство, Антонио.

Дверь за спиной закрылась. Защелкали запоры. Звонок телефона.

Не говоря ни слова, Антонио снял трубку маленького коммутатора, стоявшего справа от стойки.

– Алло, я слушаю...

Артур Ламм скрестил пальцы, призывая удачу, и закрыл глаза. Ему казалось, что он слышит чудесный голос своей сестры.

Антонио ответил:

– Сожалею, синьора, но клиент из шестого номера уехал поздно вечером... Куда? Этого я не знаю, синьора... Уходя, он ничего не сказал. Спокойной ночи, синьора.

Он положил трубку, повернулся к ошеломленному Артуру и произнес ледяным голосом:

– Я не хочу пить, синьор. Берите ваш ключ и идите спать.

Артур остолбенел, не зная, что делать. Что случилось? Его охватило паническое желание убежать. Прочь отсюда! Да, но дверь заперта. Он продолжал изображать пьяного, правда, теперь его голос дрожал по-настоящему:

– Пойду выпью еще где-нибудь. Открой мне... Я не хочу спать...

Антонио пожал плечами:

– Как вам угодно.

Он прошел за спиной Артура, направляясь к двери. Артур не успел обернуться достаточно быстро, однако увидел его движение в зеркале, висевшем на стене за рядом бутылок. Ему показалось, что на голову рухнул потолок. Он без чувств повалился на пол.

Антонио спокойно убрал дубинку в карман, вернулся к коммутатору, вставил штекер в ячейку с цифрой десять, повернул рычаг, пару секунд подождал ответа и хладнокровно объявил:

– Сверток готов, синьор, можете его забрать. И не забудьте захватить деньги...

* * *

Дождь прекратился разом, и его тут же сменил густой туман, еще более неприятный.

Где-то очень далеко колокола церкви прозвонили четверть третьего. Им ответила сирена корабля. Внезапно из тумана вынырнула большая американская машина и тотчас снова скрылась в густой пелене. Насколько сумел рассмотреть Менцель, она была полна веселых людей, певших и смеявшихся.

Ему, Стефану Менцелю, не хотелось ни петь, ни смеяться.

Он остановился на углу виа Баттисти и виа Рисмондо. Над перекрестком висел молочный шар фонаря, замутненный туманом. С того места, где стоял Менцель, был виден темный парк, и именно это заставляло его колебаться.

К Артуру Ламму он решил сходить ровно час назад. Сейчас, остановившись под фонарем на пустынной улице, он достал из чемодана план Триеста и карманный фонарик. Включив фонарь и проведя лучом по стене дома, он нашел название улицы, идущей влево: «Виа Ф. Рисмондо».

Менцель сверился с планом и увидел, что почти пришел. Было достаточно пересечь улицу, чтобы выйти на виа Маркони. Эта улица была застроена домами только с одной стороны, а с другой шел парк. Ему даже не придется искать, на какой стороне находятся нечетные номера, на левой или на правой...

Он перешел дорогу и стал считать дома.

Девятнадцать.

Низкая стена, за ней кусты с блестящей от дождя листвой. Железная калитка с почтовым ящиком. Двухэтажный дом стоит в глубине двора. В окне первого этажа горит свет.

Сердце Стефана Менцеля безумно колотилось. Он не решался шевельнуться, рука повисла в воздухе на полпути к ручке калитки.

Господи, что он делает?.. Не сует ли он сам голову в петлю? Он стал в который уже раз перебирать в уме аргументы в пользу добрых намерений Артура Ламма.

Их оказалось немного. Но что делать? В любом случае Менцель не мог оставаться мишенью для невидимого врага. Лучше взять быка за рога. Артур Ламм, по всей очевидности, не ждет его визита в столь поздний час. Менцель воспользуется преимуществом внезапности и заставит его выложить свои карты...

Шаги... Тяжелые, решительные. Они быстро приближались. Не раздумывая, Менцель схватился за ручку, повернул ее и толкнул калитку, которая со скрипом открылась.

Он скользнул в щель, быстро закрыл тяжелую железную дверцу и сел на корточки за кустом, прижав чемодан к коленям.

Две гигантские тени медленно прошли мимо забора. Двое военных полицейских с оружием на плече.

Левую ногу свела судорога, Менцель хотел немного распрямить ее, но поскользнулся на гравии, оперся о чемодан, и он выпал из рук.

Шум падения показался фантастически громким.

Охваченный паникой, он бросился вглубь двора, забился в темный проход между стеной и кустами и замер. Чемодан он не бросил.

Конечно, полицейские услышали. Вернувшись, они остановились перед калиткой. Один из них включил электрический фонарь, достаточно мощный, чтобы пронзить туман. Широкий круг света прошелся по дорожке, сломался на четырех ступеньках крыльца, покачался на входной двери, пробежал по фасаду на уровне человеческого роста, вернулся в центр, пошарил по углам...

Если они не войдут во двор, то не смогут обнаружить Менцеля.

Они вошли.

Калитка снова скрипнула на петлях, по гравию зашуршали шаги.

– Ты тоже слышал? – спросил один из них.

– Да, – ответил второй. – Может быть, это пустяки? ... Кошка, например?..

Тот, кто заговорил первым, держал в руке фонарь. Он осветил левую часть двора и буркнул:

– Кошка не может устроить столько шума.

– Может, она что-нибудь опрокинула?

Человек с фонарем повернулся на каблуках. Луч света упал на стену в метре от Менцеля, съежившегося в кустах, приблизился, почти коснулся ног и снова ушел к дому.

– Если бы кошка что-нибудь опрокинула, – заметил патрульный, – мы бы увидели то, что она опрокинула. Что ты видишь? Ничего, как и я...

Он перевел луч на входную дверь.

– Слева есть свет, – сказал второй, понизив голос.

Они подошли к крыльцу. Мендель вытянул шею, чтобы увидеть, что они делают. Эти болваны, кажется, не собирались уходить.

– Раз есть свет, я позвоню. Они не спят.

Он поднялся по четырем ступенькам, вдавив пальцем кнопку звонка. Послышался мелодичный звук... Полицейский звонил долго.

– Никого нет.

– Но ведь свет горит...

– Это ничего не значит.

Он позвонил снова.

Менцель почувствовал, что его охватывает бешенство; неужели эти идиоты никогда не уйдут? Потом мелькнула мысль: если полицейские не могли заставить открыть им дверь, то как сможет это сделать он, Менцель?

Наконец полицейские решили уйти.

– В конце концов, мы все осмотрели, но ничего не увидели. Мы сделали то, что должны... Не можем же мы заставлять людей вставать в такой час. Скорее всего, ничего и не случилось.

– Да наверняка.

Они вышли со двора, тихо закрыли калитку и ушли.

Снова наступила тишина, слышался только шорох ветра в листве парка. Туман показался Менцелю еще более густым.

Он медленно выпрямился, опираясь на стену, машинально взял чемодан в руку и тихо пошел вдоль кустов, где не было гравия.

Он собирался идти к калитке, но его взгляд, остановившийся на освещенном окне, заметил поднимающуюся тень. Он тут же пригнулся, чтобы его не было видно из-за кустов. Тень человека долго оставалась у окна, потом отошла.

Менцель задумался. В доме кто-то был, и этот кто-то не посчитал нужным открыть дверь, несмотря на требовательные звонки.

Теперь Менцель твердо решил увидеть Артура Ламма.

Что делать?

Ему в голову пришла идея, возможно неплохая. Журналист Ламм вполне мог знать азбуку Морзе. Менцель медленно передаст знаком свою фамилию... В первый раз Ламм, возможно, не поймет, но после нескольких повторений обязательно догадается... Любой человек, даже не умеющий читать, способен узнать сигналы Морзе.

Он пересек дворик, поднялся по ступенькам, нажал пальцем на звонок и начал передавать:

– Дрр...Дрррр...Дрр...

Закончив, он решил сосчитать до тридцати, прежде чем повторить. Он дошел до двадцати, пяти, когда послышался шум отодвигаемого запора, и Эстер Ламм открыла дверь, опираясь другой рукой на трость.

Она прищурила глаза за стеклами очков и вытянула шею, вглядываясь в темноту поверх головы Менцеля, стоявшего неподвижно, словно окаменев.

– Где Артур? – прошептала она.

Какой волшебный голос! Стефан Менцель слегка вздрогнул.

– Не знаю, – ответил он совершенно равнодушным тоном.

Она выглядела огорченной, красивый выпуклый лоб пересекли морщины.

– Не знаете...

Эстер секунду заколебалась, потом, покачнувшись, отступила.

– Входите. Не стойте здесь. Пять минут назад кто-то звонил в дверь.

Он перешагнул через порог, обернулся, чтобы посмотреть, как она запирает замок, и объяснил:

– Это были полицейские. Мне пришлось спрятаться от них в кустах.

– Чего они хотели?

– Ничего. Я сел на корточки, чтобы пропустить их, и уронил чемодан. Шум привлек их внимание...

Он пожирал ее глазами. Она была точно такой, какой он ее себе представлял, только в очках. Она повернулась и пошла в гостиную, опираясь на трость и с трудом переставляя ноги.

– Проходите... Вы мне объясните, что произошло с моим братом.

Он остался стоять неподвижно, увидев, с каким трудом она передвигается. Вывих? Нет, она бы так не хромала. Шагнув следом за ней, он не удержался от вопроса:

– Вы ранены? Это серьезно?

Его голос упал почти до шепота.

– Несчастный случай. Десять лет назад. Я стала калекой до конца моих дней...

– О! – произнес он. – Мне очень жаль...

Она тихо засмеялась:

– Не так сильно, как мне...

Она его смущала.

– Помогите мне.

Он поддержал ее под руку, пока она садилась на диван. Он снял шляпу, поставил чемодан на ковер, развязал пояс плаща и протянул руку к огню, все еще горевшему в камине.

Она натянула полу халата на ноги и заговорила вновь:

– Скажите, почему Артур не пришел вместе с вами?

Он посмотрел на нее, не понимая.

– Артур? Я не видел Артура, – ответил он.

Она нахмурила брови и с упреком сказала:

– Прошу вас, сейчас не время шутить. Он пошел к вам, и вы его видели, раз позвонили условным сигналом...

Он мягко повторил:

– Я не видел Артура.

 

7

Нестерпимая тишина, густая, хоть режь ножом.

Они пристально смотрели друг на друга, стараясь не обнаружить давивший на них страх.

Часы, стоявшие на камине, начали вызванивать половину третьего.

Они одновременно глубоко вздохнули. Она прошептала, как бы про себя:

– Полный идиотизм. Почему вы это делаете?

Его горло перехватило от внезапного волнения. Ему захотелось встать перед ней на колени, заключить в объятия и поклясться, что он говорит правду. Господи, какая она красивая!.. И какая трогательная! Он чувствовал безумную потребность защитить ее... хотя даже не знал, нуждается ли она в защите... Он еще не был уверен, что она не играет комедию, не окажется его врагом.

Невыносимо.

Он сказал охрипшим голосом:

– Это я звонил вам вечером. Вспомните... Я подумал, что вы его жена... А вы мне ответили, что он ваш брат...

Он увидел, что она дрожит, и ему снова захотелось прижать ее к себе, успокоить... Он понимал, что это невозможно: она начнет кричать.

Их разделяло непонимание.

– Вы сейчас позвонили так, как должен был звонить он, – повторила Эстер взволнованным голосом.

Менцель попытался объяснить:

– Я видел, что полицейские настойчиво звонили, но им так и не открыли... Потом я увидел вашу тень в этом окне... – он указал на окно рукой, – ...и понял, что, если буду звонить обычным образом, мне тоже не откроют. Ваш брат знает мою фамилию. Он называл меня моим настоящим именем сегодня днем, когда обращался ко мне через дверь номера в гостинице «Гарибальди». Я попытался наудачу передать свою фамилию этим способом...

Эстер вздохнула, почувствовав облегчение, но не успокоившись.

– Мой брат должен был пойти за вами в гостиницу, – объяснила она.

– Когда?

– Без десяти два.

– Меня там уже не было.

Она побледнела.

– Но тогда... почему же он не вернулся?

Менцель повернул голову, чтобы посмотреть на часы.

– Сейчас всего лишь половина третьего, – заметил он. – Если идти пешком...

Она перевела дыхание. Ее щеки немного порозовели.

– Да, вы правы... Я схожу с ума.

– Он действительно ваш брат?

Он пожалел об этом вопросе, едва задав его. Глупо. Она удивилась:

– Почему это вас так интересует?

Менцель густо покраснел. Она тоже покраснела и жестко ответила:

– Я вам наврала... только что... Моя нога... это не несчастный случай. Я обязана этим вашим соотечественникам. Гестапо. В сорок третьем...

Он вздрогнул, как от удара, на высоком лбу выступили капли пота, челюсти сжались. Несмотря на пересохшее горло, он сумел пробормотать:

– Прошу вас простить меня...

Она закрыла лицо руками. Странно, но Мендель почувствовал облегчение, ощутив ее враждебность. Он тоже не будет нежничать. Достав из кармана сигарету, он закурил.

Когда Мендель снова решился посмотреть на нее, она уже опустила руки. Лицо было жестким, горькая складка кривила рот.

Стараясь казаться непринужденным, он спросил:

– Можно узнать, что от меня хотел ваш брат?

Вместо ответа она протянула руку:

– Вы мне дадите сигарету?

Он извинился:

– Табак черный...

Она нетерпеливо махнула рукой:

– Не имеет значения.

Мендель дал ей сигарету, зажег спичку.

– Садитесь.

– Я предпочитаю...

– Я не могу допустить, чтобы стояли.

Он послушно опустился на стул по другую сторону камина. Она пошевелилась, сделала несколько затяжек. Задумчиво произнесла:

– Это сложно.

Это он прекрасно понимал. Они не доверяли друг другу. Он предложил:

– Рассказывайте первая. Вы... Как это сказать?.. – Потом поправился: – Я беглец. Точнее, дичь, на которую идет охота. А вы нет. Я рискую больше, чем вы...

Эстер секунду подумала, потом посмотрела ему прямо в глаза:

– А если вы не Мендель?

Стефан нервно затянулся и так же нервно ответил:

– Не говорите глупости. Если бы я был не Менцель, то пришел бы сюда не один и сейчас вас бы уже везли в какое-нибудь укромное место...

Он замолчал, глядя на тлеющий кончик сигареты, потом поднял глаза и мягко добавил:

– Я ведь тоже не уверен, что вы не играете комедию...

Эстер побледнела, выпрямилась, но сразу же откинулась на спинку дивана.

– Так мы ни к чему не придем, – сказала она. – Ну где же Артур?

Менцель решился. Чем он рисковал?

– Я вылез из окна гостиницы примерно в час десять. Меня пытались отравить... К счастью для меня, в номер забежала кошка и попробовала мой ужин раньше меня. Я видел, как она тут же сдохла...

Эстер стала белее мела и приподнялась, задыхаясь от ужаса:

– Но тогда... О Господи!.. Я не могу вам объяснить, это слишком долго... Я должна была позвонить вам в гостиницу ровно без десяти два и вызвать вас, чтобы помочь Артуру... чтобы он мог увидеться с вами. Служащий сказал, что вы ушли... Съехали, не оставив адреса...

Менцель бросил свою сигарету в огонь камина и принялся грызть ногти.

– Они уже знали, – пробормотал он.

Эстер срывающимся голосом проговорила:

– Тот служащий работает на ваших врагов. Артур бросился прямо в волчье логово...

Это было очевидно, и он не нашел ничего, чтобы утешить ее. Растерявшись, он встал и сказал:

– Я ухожу. Я не хочу, чтобы из-за меня с вами случилось несчастье...

Он был уже у двери, когда она окликнула его:

– Не валяйте дурака. Это ничего не даст... Я тоже не хочу...

У нее перехватило горло. Менцель обернулся и взглянул на нее с глубоким состраданием.

– Мои соотечественники причинили вам много горя. Я с радостью отдал бы жизнь, чтобы вы стали такой, какой были прежде. Вы... вы такая красивая...

Он сильно покраснел, понимая, что ведет себя как дурак. Она вздрогнула. От лица отлила кровь.

– У меня нет политических убеждений, – сказала Эстер глухим голосом, – поэтому я не питаю ни к кому ненависти... Тех, кто им верит, можно упрекнуть только в глупости... А глупцы – те же калеки... Вы же не ненавидите меня только за то, что я хромая...

В ее расширившихся от волнения глазах заблестели слезы.

– Останьтесь, – добавила она. – Артур мне никогда не простит... Оставайтесь у нас, сколько захотите. Мы ведь в Триесте, в свободном городе. Ваши враги не могут вломиться в этот дом, чтобы силой похитить вас.

Он вернулся.

– Ваш брат вам все рассказал?

Эстер кивнула головой и отбросила назад тяжелую массу волос. – Да, перед тем как уйти.

Менцель снова сел.

– Через дверь моего номера он говорил мне о Франце Халлейне... – Я знаю, – подтвердила она. – Они убили его, и Артур считает, что им удалось заставить его все рассказать...

Менцель неопределенно махнул рукой. Со смертью этого человека он уже свыкся. Он видел слишком много смертей, слишком много слышал о смерти, чтобы чья-то смерть могла его долго волновать. За годы войны понятие «смерть» затерлось от частого употребления и потеряло свой смысл. Сам он боялся не столько смерти – его пугали пытки, иногда предшествующие ей. Он обладал гиперчувствительностью к боли, с которой не мог бороться. Менцель никогда не мог решиться войти в кабинет дантиста, а от одной мысли об уколе ему становилось плохо за несколько часов... Он ничего не мог с этим поделать.

– Снимайте плащ.

Увидев, что он повесил влажную одежду на спинку стула, она хотела запротестовать, но передумала. В подобных обстоятельствах забота о мебели не имела значения. Он кивнул на бутылку коньяка, стоявшую на низком столике.

– Можно?

– Конечно. Простите, что не догадалась вам предложить.

Эстер посмотрела, как он наполняет стакан Артура, и спросила:

– Что вы собираетесь делать?

Он выпил, поставил пустой стакан и пожал плечами:

– Не знаю. В конце концов, я ищу одно: приличное положение. Я готов работать на любого, кто захочет меня нанять.

Она, казалось, была разочарована:

– Вы пассивный...

– У меня нет убеждений. Как и у вас...

– Я другое дело. Мне нечего принести в этот мир.

– А то, что могу принести в мир я, некоторые уже имеют.

Она выдержала паузу. Ее голос стал еще более мелодичным.

– Я знаю, – сказала она. – Тогда вы должны дать это тем, кто этого не имеет...

Он удивился:

– Зачем?

– Чтобы восстановить равновесие. – И тут же добавил: – Если, конечно, вы не желаете новой войны.

Он вздрогнул:

– Нет!

Сколько ужаса было в его голосе! Она улыбнулась:

– Вы меня успокоили. Тогда вам нельзя колебаться... Равновесие сил – единственная гарантия мира, которую могут получить люди. Если русские действительно владеют секретом «летающих тарелок», то могут поддаться искушению в любой момент начать непоправимое. То же самое может случиться в противоположном случае. Оба блока слишком боятся друг друга... Страх плохой советчик...

На лице его читалась неуверенность.

– Не знаю, правильно ли поддерживать равновесие, – ответил он. – Я в этом вовсе не убежден. Оба блока продолжают существование... Пусть уж они столкнутся и победит сильнейший! А потом будет мир...

Она запротестовала со сдерживаемой яростью:

– Вы рассуждаете, как ребенок! Два блока, говорите? Ладно... Допустим, американцы или русские начали войну и одни полностью победили других и заняли столицу врага... Разве это урегулирует проблему четырехсот миллионов китайцев, пятисот миллионов индусов и стран Арабской лиги? Смотрите, какие массы останутся неподконтрольными, отвергающими всякую ассимиляцию... Нет, поверьте мне, следующая война не будет последней... До тех пор, пока на Земле останутся хотя бы два человека, они будут драться между собой... Все животные борются между собой, чтобы выжить. Таков закон природы. Неудобство в том, что люди стали цивилизованными, испорчены моралью, а цивилизация и мораль плохо сочетаются с борьбой за выживание... Если подумать пару минут, то кажется чудовищным и бессмысленным, что на Земле опять может разразиться война... Однако это факт...

Она замолчала, вся дрожа, потом вдруг взорвалась:

– Да перестаньте вы грызть ногти! В конце концов, это отвратительно!

Он стал красным, как помидор, спрятал руку под пиджак и неуверенным голосом спросил:

– Что вы хотите, чтобы я сделал?

Она смотрела на часы. Почти три, а Артура все еще нет. Совладав со своим беспокойством, она ответила:

– Я не могу ничего хотеть от вас. Вы должны решить сами... Пока будет сохраняться баланс сил, пока ни одна из сторон не сможет быть уверена, что сумеет раздавить другую с относительной легкостью, мир сохранится! А даже пять лет, выигранных для мира, стоят трудов, поверьте мне...

Он встал и повернулся к ней спиной. Она подумала, что он очень нескладный, сутулый, с покатыми плечами, одет безвкусно...

– Я не герой, – сказал он глухим голосом, – и боюсь физической боли... Если бы я мог прийти к русским, все наверняка прошло бы хорошо... А так...

Она мягко возразила:

– Русским вы не нужны. Доказательство – они пытались вас убить сегодня вечером. Они повторят свою попытку. Единственное, что их интересует...

Она замолчала, чтобы не напугать его еще больше. Но он угадал ее мысль.

– Я даже не уверен, что сумею восстановить по памяти чертежи «летающего диска». Я ведь работал только над двигателями.

Менцель медленно повернулся. Шрам, пересекавший его левую щеку, стал фиолетовым.

– Думаю, их в основном интересует двигатель.

Эстер в очередной раз посмотрела на часы.

– Я страшно волнуюсь, – прошептала она. – С Артуром явно что-то случилось.

– Из-за меня...

Она с жалостью взглянула на него:

– Нет. Вы не заставляли его ввязываться в эту авантюру... Каждый должен сам отвечать за свои поступки... только за свои...

Менцель сделал к ней несколько неуверенных шагов.

– Я не знаю, что такое любовь, – сказал он сдавленным голосом, – но с сегодняшнего вечера понял, что она должна быть похожа на вас... Я сразу представил вас именно такой...

Эстер закрыла глаза, и ее щеки немного порозовели.

Он добавил уже другим, почти будничным тоном:

– Позвоните в миссию США и скажите, чтобы они приехали за мной сюда...

Она повернулась, протянула руку и сняла трубку телефона. Ее прекрасное лицо ничего не выражало, и Менцель подумал, что оно было точно таким, как если бы он попросил позвонить на вокзал и узнать расписание поездов.

Отбросив назад тяжелую массу волос, Эстер поднесла трубку к уху и удивилась:

– Гудка нет.

Она потрясла трубку, положила ее на рычаг, снова поднесла к уху, встревоженно поморщилась, несколько раз крутанула свободной рукой диск...

Заволновавшись, Менцель подошел ближе.

– Глухо, – сказал он. – Ничего не понимаю...

– Позвольте.

Он взял аппарат у нее из рук, тоже попробовал. Гудка не было. «Наверное, они перерезали провода на улице», – подумал он и сказал:

– Авария. Позвоним попозже...

Она спокойно подняла на него глаза:

– Нет. Это не авария, и вы это прекрасно знаете...

Эстер была очень бледной, но старалась не обнаружить своего страха. Глубоко вздохнув, она добавила:

– Проверьте, все ли ставни заперты. Они металлические и очень крепкие. Закройте дверь на засов. На втором этаже, слева, спальня Артура. В ящике письменного стола лежит револьвер. Возьмите его... Он может нам пригодиться...

Она была восхитительна. Его наполнило какое-то ребяческое возбуждение. Он не воспринимал происходящее всерьез.

– Иду, – сказал он. – И горе тому, кто сюда явится!

 

8

Сергей Алехонян нервно барабанил пальцами по столу. Это был светловолосый, безукоризненно одетый мужчина с узким лицом и суровым взглядом серо-голубых глаз.

Он только что получил нагоняй от Большого Босса, и настроение у него было самое мрачное.

Достав сигару из шкатулки чеканного серебра, подаренной ему на сорокалетие сотрудниками иностранного управления МВД, он отрезал ее конец прекрасными золотыми ножницами и чиркнул большой газовой зажигалкой, которую в прошлом году сам министр иностранных дел привез ему из Парижа.

Париж... Алехоняну очень хотелось съездить туда и прожить хотя бы неделю-другую инкогнито. Но специфика работы запрещала ему покинуть территорию СССР под любым предлогом.

Но ничего! Рано или поздно весь старый континент будет объединен под мудрым руководством Отца Народов и Париж, перестав быть заграницей, станет доступным Алехоняну.

Приглушенный звонок прервал его мечты. Он нажал на кнопку, и из невидимого динамика раздался голос: «Старший политрук Иван Данченко пришел с очень важным сообщением».

Алехонян нажал на другую кнопку. В приемной загорелся зеленый свет. Часовой в темно-синей форме МВД закрыл железный ставень на двери, ведущей в коридор.

Это называлось «закрыть шлюз».

Бронированная дверь, отделявшая приемную от кабинета Алехоняна, бесшумно поехала в сторону.

Держа под мышкой папку, вошел старший политрук Иван Данченко – высокий, сухой, с гладкими темными волосами, вытянутым лицом, тонким ртом, широким и высоким лбом, пересеченным вертикальным шрамом.

Дверь бесшумно закрылась. Часовой открыл «шлюз».

– Здравствуй, – сказал Алехонян своему подчиненному. – Как дела?

Данченко с невозмутимым видом опустился в кожаное кресло.

– Спасибо, хорошо. Мне было нужно срочно увидеть вас.

Алехонян затянулся сигарой, выпустил дым и хмуро заметил:

– Я как раз собирался посылать за тобой...

Данченко не спросил, зачем. Он не торопился, а начальник так и так скажет, зачем хотел вызвать его. В любом случае, вне часов, отведенных на совещания, он никогда никого не вызывал по приятным поводам...

– Я получил известия из Триеста, – доложил политрук. – Там не все идет гладко...

Алехонян процедил сквозь зубы несколько отборных ругательств и протянул руку:

– Покажи.

Данченко открыл принесенную папку, достал лист бумаги, покрытый машинописным текстом, и подал его начальнику:

– Вот.

Алехонян еще раз затянулся, вынул сигару из тонких губ и начал читать:

МВД ОСОБО СЕКРЕТНО

Главное управление

Служба Е

5 Отдел Способ передачи: Радио

Место отправления: Триест Время приема: 14 часов

Отправитель: Хирурго

Текст:

В дополнение к предыдущему сообщению, информировавшему Вас о несчастном случае, произошедшем с Францем Халлейном после разговора с нами. Узнав, что он назначил Менцелю встречу в нашем городе, но не зная, как она должна пройти, мы установили слежку за Артуром Ламмом, местным журналистом, с которым Халлейн разговаривал перед тем, как пошел с нами. Ламм уехал в Полу, вернулся на корабле. По возвращении он вывел нас на Менцеля, остановившегося в третьеразрядной гостинице у Большого канала. Мы немедленно сняли там номер и подкупили служащего. Попытка ликвидировать Менцеля провалилась. Объект бежал через окно. Его след потерян. Безуспешно пытались похитить Ламма, вышедшего из дома. Захватили его в гостинице, из которой бежал Менцель. Ведем допрос, он неразговорчив. С целью предотвратить поспешные реакции перерезали провод телефона в доме Ламма, где осталась его сестра Эстер. Она калека, не опасна. Ждем дальнейших инструкций. Бросили все силы на поиски Менцеля с целью его ликвидации. Конец.

Алехонян отложил телеграмму, стукнул по ней кулаком и заорал:

– Идиоты! Идиоты чертовы! Ошибка на ошибке! Это надо прекратить!

Данченко вздрогнул. Лично он не видел в этом ничего ужасного. Хирурго сделал все, что мог... Не его вина, если...

– Идиоты чертовы! – разъяренно повторил Алехонян.

Искренне удивленный, Данченко сдержанно спросил:

– А что не так? Объясните...

Алехонян взорвался:

– Им никто не приказывал убивать Менцеля. Этот тип может быть очень нам полезен...

Данченко стиснул челюсти. Самым маленьким его достоинством была честность, которой так не хватало его начальнику. Он сухо возразил:

– Простите, товарищ Алехонян, но вы же сами...

– Что я сам?!

Данченко невозмутимо договорил:

– Вы сами дали мне инструкции, которые я передал Хирурго. Эти инструкции были ясны: уничтожить Менцеля, поскольку он ничем не может быть нам полезен. Речь шла...

– Нет! Если ты неправильно понял...

– Речь шла о том, – продолжал Данченко, повысив голос, – что нельзя позволить американцам захватить его.

Алехонян внезапно успокоился и без перехода, без объяснений сказал:

– Час назад сверху получен новый приказ. Менцеля надо брать живым. Любой ценой.

Данченко вздохнул. Язвительная улыбка приоткрыла его острые зубы.

– Это новость. – Потом перешел прямо к сути проблемы: – Это будет непросто. Похищение в Триесте – сложная операция. Раньше Менцеля можно было завлечь в ловушку, но теперь он понял, в чем дело, и будет держаться начеку. Может быть, он даже успел покинуть город, чтобы спрятаться где-то еще...

Алехонян покачал головой:

– Не думаю. У Хирурго есть возможность контролировать въезд и выезд из Триеста. Он должен был принять меры предосторожности.

– Надеюсь. Но это все равно не решает проблему. Надо иметь какую-нибудь приманку...

– Я об этом уже подумал, – сказал Алехонян. – Мы направим туда человека, которого он знает и не будет опасаться. Это Адольф Крейсслер, бывший административный секретарь Гамбургского «Физикалише Арбайтсгемейншафт», где работал Менцель. Крейсслер теперь член партии и полностью нам предан. Он умен и сумеет успешно справиться с заданием.

– Действовать надо быстро...

– Я распорядился. Крейсслер уже летит в самолете. Сегодня вечером он будет в Вене, а завтра утром в Триесте. Как можно скорее перешли Хирурго новые инструкции.

– О'кей, – сказал Данченко, вставая.

И они вместе рассмеялись этой отличной шутке, еще не успевшей приесться.

 

9

Стефан Менцель открыл один глаз, потом другой. В полумраке, царившем в комнате, он различил длинное белое пятно – Эстер, лежащую на диване.

Она не захотела подняться в свою комнату. Они просидели всю ночь и заснули только на рассвете.

Менцель шевельнулся. Все его тело затекло. С некоторым усилием он выбрался из кресла. Часы стиля ампир зазвонили... Десять ударов. Он вспомнил, где он и как сюда попал.

В железные ставни хлестал дождь, налетал порывами ветер. На улице, похоже, была настоящая буря.

Он сделал несколько движений, чтобы размять ноги; спину ломило. Его желудок был пуст и тоже болел. Он устал. Устал еще больше, чем до сна.

Менцель зевнул, едва не вывихнув челюсть, и подошел к дивану.

Эстер мирно спала со спокойным лицом. Ее небрежная поза была восхитительна. Прежде чем уснуть, она сняла очки, и это изменило ее внешность... Менцель не знал, какой она ему нравится больше: в очках или без них.

С сильно бьющимся сердцем, затаив дыхание, он долго любовался ею, потом тихо опустился на колени и прикоснулся губами к руке.

Эстер мгновенно проснулась и вздрогнула.

– О! Что это... Что вы здесь делаете?

Он быстро поднялся и застыл, благословляя полумрак, скрывавший красные пятна на его щеках.

– Я... Я хотел посмотреть, спите ли вы...

Она пришла в себя:

– Откройте ставни...

Когда он уже повернулся, она спохватилась:

– Нет, не надо. Вовсе необязательно, чтобы те знали, что вы у меня. Подходить к окну неосторожно...

Она приподнялась на локте.

– Включите свет, пожалуйста.

Менцель поспешил к двери, где был выключатель. Вспыхнул свет, заставивший их прикрыть глаза. Она взяла очки со столика, где стоял телефон, и попыталась встать, опираясь на трость. Он бросился к ней. Сначала она хотела отказаться, но потом устало согласилась:

– Да, вы правы...

Он взял ее под руку и почувствовал волнение, ощутив тыльной стороной ладони нежную упругость ее груди. До сих пор он не испытывал к ней сексуального влечения... Он густо покраснел и замер, потом убрал руку.

– Ну что же вы? Это так вы собираетесь мне помогать?

Эстер взяла его под руку сама, решив этим проблему, о существовании которой даже не подозревала.

– Отведите меня к окну. Я подожду, пока вы выйдете в прихожую, и только тогда открою.

Она тяжело опиралась на него, и он был от этого в восторге. Он хотел бы отнести ее на руках. Он видел несколько фильмов, заканчивавшихся так: герой уходил навстречу восходящему солнцу, неся на руках прижимающуюся к его груди героиню, одетую в белое и с такими же длинными светлыми волосами, как у Эстер.

Увы! До конца фильма было еще далеко... Шел дождь, тучи затянули солнце, а Эстер, возможно, вовсе не захотела бы, чтобы он взял ее на руки...

– Оставьте меня здесь.

Он ушел в прихожую, услышал, как она открывает окно, потом ставни. Напротив, среди деревьев парка, завывал ветер; по мостовой хлестал дождь. Отвратительная погода.

Эстер закрыла окно и задернула шторы.

– Выключите свет и идите сюда.

Менцель послушался. Тусклый серый свет едва пробивался в гостиную. Он хотел попросить у нее чего-нибудь поесть. Чашка хорошего кофе ему бы тоже не повредила. Стоя посреди комнаты и опираясь на трость, Эстер заговорила первой:

– Надо что-то делать. Мой брат не вернулся. Телефон перерезан... – Она посмотрела на аппарат: – Кстати, он все еще не работает?

Менцель подошел, снял трубку, послушал, покрутил диск. Тишина.

– Да, – сказал он, – все еще.

Она продолжила, напряженная, но хорошо владея собой:

– Я не хочу особо волноваться. Мой брат мог быть вовлечен в логическое продолжение авантюры и не сумел предупредить меня единственно доступным способом: по телефону. Вы приготовите нам завтрак, а я тем временем приведу себя в порядок и оденусь. Потом я выйду... Сначала я позвоню в агентство, чтобы узнать, есть ли у них новости от Артура, потом схожу в миссию США, чтобы уладить ваше положение...

Он согласился простым кивком головы.

– Вы поможете мне подняться на второй этаж.

Возле лестницы Эстер заколебалась: Артур брал ее на руки и поднимал на второй этаж, но она не решалась просить об этом едва знакомого и хилого на вид человека. Она мужественно поднялась по первым ступенькам, но вскоре остановилась с сильно бьющимся сердцем и искаженным от боли лицом. Она решилась:

– Мой брат поднимал меня на руках, но я не знаю...

Менцель покраснел:

– Я сильнее, чем кажусь...

И тут же обругал себя за это дурацкое замечание. Эстер обвила его шею рукой, и он поднял ее.

Она была тяжелой, намного тяжелее, чем он думал. Однако он поднялся наверх, напряженный, стиснув зубы, задыхаясь от усилия, но счастливый, что чувствует ее дыхание совсем рядом с собой.

Когда он ступил на площадку, по его лбу лился пот. Эстер сделала движение, чтобы высвободиться, думая, что он поставит ее здесь. Менцель донес ее до двери и попросил твердым голосом:

– Откройте.

Рукой, в которой была трость, она сумела повернуть ручку.

– Вы ведете себя неразумно, – сказала она. Поставьте меня перед туалетным столиком.

Он посадил ее на табурет, покрытый зеленым сатином. Вся мебель в комнате была обтянута той же материей. Здесь было уютно, свежо...

– Спасибо, – прошептала она, снимая руку с шеи Менцеля, и их лица соприкоснулись.

Он отступил, шатаясь; у него перехватило дыхание. Она посмотрела на него и улыбнулась. Улыбка была почти нежной.

Он пробормотал:

– Я... пойду сварю кофе.

– Ладно, – сказала она. – Хорошенько поискав, вы найдете все, что нужно.

Он спустился, прошел на кухню и начал там возиться, насвистывая. Время от времени он вспоминал, что на него идет охота, и тогда на несколько секунд сердце замирало от страшной тревоги. Потом у него в ушах звучал чудесный голос молодой женщины, он снова видел ее улыбку, когда она благодарила его наверху...

Она позвала его минут через двадцать. Он поднялся. Эстер оделась в строгий темно-серый костюм, который ей очень шел. Она была ослепительно хороша, великолепно сложена... и искалечена.

Он взял ее на руки, чтобы отнести вниз. Сейчас нести было гораздо легче, скорее всего потому, что она меньше напрягалась.

Они быстро поели. Казалось, она очень спешит.

– Главное, не делайте глупостей, – посоветовала она. – Не открывайте никому, кроме меня.

Он попросил ее послать деньги в гостиницу «Гарибальди», чтобы избежать преследования за мошенничество, помог ей надеть непромокаемый плащ и шляпу и довел до двери.

Прежде чем открыть, она посмотрела на него с совершенно новым выражением.

– Вам надо умыться и побриться. Все необходимое найдете в ванной или в комнате моего брата. Если в чемодане у вас есть свежая сорочка... и галстук, который не похож на веревку... Я не говорю о костюме... Но все-таки.

Она улыбнулась и закончила:

– Идите в гостиную. Я выхожу...

Он подчинился, услышал, как открылась, а потом закрылась дверь, вернулся запереть засовы, остановился перед зеркалом и посмотрел на себя.

Его глазам открылось жалкое зрелище: грязный, противный, неопрятный...

Идя мыться, он подумал, что, возможно, найдет в доме утюг, чтобы погладить костюм и галстук.

* * *

Закрыв калитку, Эстер Ламм пошла направо, опустив голову. С юга дул сильный ветер. Деревья парка стонали и гнулись под его порывами. Дождь, сносимый ветром, перебегал быстрыми волнами по мокрому тротуару.

На улице не было ни души.

Вполне понятно.

Нагнувшись вперед, опираясь на трость, Эстер продолжала путь, сильно хромая.

Теперь, когда за ней никто не наблюдал и не надо было притворяться, она перестала бороться с глодавшей ее тревогой за судьбу Артура...

Что с ним случилось? Где он? Что делает? Жив ли он еще? Не разделил ли участь Франца Халлейна?

Ужасно.

Перед ее мысленным взором встало грустное и некрасивое лицо Стефана Менцеля. У него был жалкий вид, однако его мозг делал его одним из величайших ученых своего поколения. Он остался ребенком во всем, что касалось отношений с внешним миром, особенно с женщинами. Он остался ребенком, став великим человеком... Смешно...

Он был неплохим парнем, но Эстер не хотела бы выйти за него замуж...

Она вздрогнула и нахмурилась, удивленная, что ей вообще пришла в голову такая мысль.

Странно.

Мимо проехал автобус, забрызгав ее грязью. Она уже чувствовала усталость... У нее никогда не хватит сил дойти до дипломатической миссии США.

Никогда.

На виа Баттисти можно найти такси.

Она перешла через виа Рисмондо. В центре перекрестка полицейский в непромокаемом плаще регулировал движение.

Сзади подъехало такси. Она с трудом сделала шаг в сторону, чтобы ее не забрызгало грязью. Машина остановилась у тротуара в нескольких метрах от нее. Из нее выскочил высокий толстый мужчина в дождевике и зеленой шляпе и нагнулся к дверце, чтобы заплатить за проезд.

Эстер прибавила шаг, опираясь на трость. Это такси было огромной удачей... Она остановилась возле пассажира, ожидавшего сдачу.

– Вы свободны?

Шофер выглядел не очень симпатичным, но ничего.

– Вы же видите, – буркнул он.

Пассажир взял сдачу, открыл дверцу и помог Эстер сесть. Она с трудом забралась в машину, поставила трость, опустилась на сиденье и повернула голову, чтобы поблагодарить незнакомца.

Мужчина тоже сел, захлопнул дверцу и хладнокровно скомандовал:

– В путь!

Одновременно он достал пистолет с длинным стволом и наставил его на Эстер.

– Я не желаю вам никакого зла, – сказал он. – Это всего-навсего для того, чтобы сразу пресечь возможные нежелательные реакции.

Такси пулей сорвалось с места. Парализованная страхом, Эстер сжалась и молча ждала продолжения.

Машина свернула направо, обогнула синагогу и поехала прямо.

Дворец правосудия. Виа Фабио Северо.

Эстер осторожно повернула голову, чтобы рассмотреть своего похитителя.

Круглое, плохо выбритое красное лицо, густые черные усы, черные глаза, бородавка возле левой ноздри широкого красного носа. Рот неожиданно тонкий.

Он пошевелился, и их глаза встретились. Взгляд Эстер ничего не выражал.

– Ваш брат еще жив, – сказал он.

Она вздрогнула и напряглась, стараясь не показывать ему свою тревогу. Значит, Артур попал в их руки...

Он добавил:

– И только от вас, синьорина, зависит, будет ли он жить дальше.

Это тип, вне всяких сомнений, был итальянец...

Он представился светским тоном, слегка поклонившись:

– Меня зовут Хирурго.

Она словно окаменела. Машина мчалась навстречу порывам ветра, набирая скорость. Дождь совершенно замутил лобовое стекло, и Эстер спросила себя, как водитель может различать дорогу.

Хирурго заговорил снова:

– Какого черта ваш брат ввязался в эту историю? Ему нечего было в нее соваться...

Эстер сидела, напряженно выпрямившись и не отвечая. Он немного нервно спросил:

– Что, язык проглотила?

Она сумела улыбнуться. Улыбка была одновременно непринужденной и полной презрения. Он слегка побледнел.

– Вы пошли по ложному пути, синьора. Ваш брат в моих руках; может быть, вы не догадываетесь, что это означает?

Эстер впервые разжала губы:

– Легко догадаться по одному взгляду на вас.

Он замер с открытым ртом, потом прошипел сквозь зубы:

– Черт... Где это вы взяли такой голос?.. Вам бы следовало...

Она перебила его:

– Прошу вас, не надо. Что вы от меня хотите? Вы ведь похитили меня не для того, чтобы сказать, что у меня красивый голос?

Мужчина стиснул зубы. Она его задела.

– Нет, синьора. Мне бы надо было отшлепать вас по заду, но, на ваше счастье, вы калека.

– На мое счастье? – агрессивно повторила Эстер. – Вы так считаете?

Он продолжил, не поняв:

– Ваш брат в нашей власти, и его жизнь зависит от вас. Вы ведь вышли из дому, чтобы предупредить агентство, где он работает, правда?

Эстер стала быстро думать. О Менцеле не было сказано ни слова... Они, очевидно, не знали, что немецкий ученый скрывался в доме девятнадцать по виа Г. Маркони.

– Правда, – ответила она. – Он никогда еще не проводил ночь вне дома, не предупредив меня. Я хотела узнать в агентстве, что с ним случилось?..

Толстяк хохотнул:

– Они ничего не знают. А потом, он все равно не мог вас предупредить, потому что у вас не работает телефон. Это я перерезал провод.

Он казался очень довольным. Ей захотелось влепить ему пощечину.

– Ну и дальше что? – просто спросила она.

– Дальше, – ответил Хирурго, – вы добросовестно сделаете все, что я вам скажу. Не нужно, чтобы исчезновение вашего брата кого-либо встревожило. Вы позвоните в агентство и скажете, что он заболел или что уехал хоронить кого-нибудь из родственников и вернется не раньше чем через два дня.

Эстер холодно произнесла:

– На мою помощь не рассчитывайте.

Он искренне удивился:

– Почему? Не понимаю.

– Если вы не понимаете, значит, невероятно тупы и я ничего не могу с этим поделать.

Она вздохнула, пожала плечами и продолжила:

– Все-таки я вам объясню... Вы говорите, что мой брат в ваших руках. Это только слова. Как вы мне это докажете?

Он задохнулся от удивления:

– Черт! Да зачем мне вам врать?

Эстер фыркнула:

– Пф! Вы еще глупее, чем я думала. Как бы то ни было, никакой дискуссии не будет, пока вы меня не убедите. Дайте мне выйти.

Она с великолепным апломбом наклонилась вперед и постучала в разделительное стекло:

– Эй, водитель! Я выйду здесь...

Хирурго грубо схватил ее за плечо и швырнул на сиденье. Эстер побледнела и бросила:

– Хам! Грязный хам!

Он ударил ее ладонью по губам. Она почувствовала вкус крови и чуть не заплакала, но сумела совладать с собой и сказала сдержанным голосом:

– Вы гнусный, мерзкий субъект, но я вас прощаю. На бешеную собаку нельзя обижаться. Она не виновата, что бешеная.

Хирурго расхохотался:

– Вы совершенно сумасшедшая, синьорина! Совершенно сумасшедшая! Скоро мы выйдем, и я дам вам послушать голос вашего брата по телефону...

Эстер нахмурила брови, немного подвинулась, потому что искалеченная нога причиняла ей боль.

– Я смогу задавать ему вопросы?

– Нет, разумеется.

– Тогда я не согласна.

Он пришел в ярость:

– Черт побери! Чего же вы хотите? Мне говорили, что вы очень привязаны к брату. Если это не так... Если вы предпочитаете видеть его мертвым, скажите откровенно. Я охотно убью его, чтобы доставить вам удовольствие.

– А кто мне докажет, что вы его уже не убили?

Он стал пунцовым.

– Да вы надо мной издеваетесь! Я только что предложил вам послушать его голос по телефону.

– Вы могли его записать. Я хочу задать ему несколько вопросов, чтобы быть уверенной, что отвечает именно он. Я не хочу слушать пластинку.

Казалось, он испытал облегчение.

– А!Только поэтому?

– Да, поэтому, – подтвердила Эстер.

– Тогда я согласен, но при одном условии.

– Слушаю.

– Вы не будете задавать ему вопросов о нас, о месте, где он находится, – словом, ни о чем, что относится к делу.

– Я спрошу, какие на нем носки.

– Ладно, – согласился он, – будете говорить о носках... А потом...

Эстер решительным тоном перебила его:

– Потом будет видно.

Он кивнул:

– Вот именно, потом будет видно. Черт, – заключил он, – я не часто встречал таких красоток, как вы...

– Вам не очень везло в жизни.

– Надо думать, – вздохнул он и тут же спохватился: – Эй, потише. Без шуточек... Мы сейчас выйдем у какой-нибудь кабины телефона-автомата на отшибе. Если во время разговора подадите знак или позовете кого-нибудь на помощь, я вас пристрелю. Понятно?

Она пожала плечами с демонстративным равнодушием:

– Не очень рассчитывайте на это, лапочка. Я ведь могу шарахнуть вас тростью!

Машина остановилась на одной из улиц окраины города возле одиноко стоящей на тротуаре кабины. Хирурго вышел первым и сжал в кармане рукоятку пистолета.

– Без шуток, – повторил он, помогая ей выйти.

Она насмешливо ответила:

– Лапочка, ваша мама, очевидно, согрешила с фотографом.

– Не называйте меня лапочкой, мне это не нравится.

Он открыл дверь кабины.

– Отвернитесь, – приказал он, – пока я буду набирать номер.

Эстер подчинилась. Хирурго был слишком подозрительным, чтобы его можно было легко обмануть. Набрав номер, он заговорил на незнакомом ей языке, наверное, на одном из диалектов итальянского, потом подозвал Эстер:

– Готово, можете говорить. Но только один вопрос, ясно?

– Хорошо, – сказала она, – всего один: о носках. Выйдите, лапочка, вдвоем мы там не поместимся...

Он неохотно подчинился. Молодая женщина сделала шаг в кабину и взяла трубку, висевшую на проводе. Конвоир ее слышать не мог.

– Алло, прошептала она сдавленным голосом. – Это Эстер.

Она узнала голос Артура, почти не искаженный телефоном:

– Привет, сестренка. Не волнуйся, я думаю, все уладится. Это всего лишь недоразумение. Они не причинили тебе вреда?

Сердце Эстер сжалось. Если он спрашивал об этом ее, значит, ему они причинили боль... Она громко спросила:

– Какие на тебе носки?

Пауза. Должно быть, он не понял. Наконец сдержанный ответ:

– Какие на мне носки?.. Ну... Серые с желтыми стрелками. Те, что ты штопала два дня назад.

И вдруг он закричал:

– Менцеля там не было. Они думают, я знаю...

Ругательство и тишина. Очевидно, люди, следившие за Артуром, вырвали у него трубку.

Эстер усталым движением повесила свою трубку на рычаг. Но все же это счастье: брат жив. Хирурго взял ее под руку, чтобы отвести к стоящей рядом машине.

– Ну, – спросил он, – теперь успокоились?

– Теперь я знаю, что он жив. Это не одно и то же.

– Он останется живым, если вы будете вести себя разумно.

Эстер вздрогнула:

– То есть?

– Если сделаете то, что я вам скажу... Вы ведь хотели идти в агентство? Так вот, вы позвоните и скажете директору, что ваш брат уехал на два дня и просит его извинить. А после этого я отвезу вас домой, где вы будете сидеть тихо. А я установлю за вами слежку. Дверь вы никому открывать не будете... Согласны?

Она несколько секунд подумала и ответила:

– Согласна. Но только на два дня. Если через сорок восемь часов мой брат не вернется живым и здоровым, я оставлю за собой свободу действий.

Жестокая улыбка искривила его губы, чего она не увидела.

– Договорились, синьорина.

Хирурго снова помог ей дойти до телефонной кабины и втиснулся туда вместе с Эстер.

– Без шуток, – повторил он. – Мне будет очень неприятно убивать вас.

– Мне будет еще неприятнее, – ответила она без тени иронии.

Эстер набрала номер «Уорлд Пресс Эдженси». Ее сразу соединили с Арриго Нера, и она произнесла настолько естественным голосом, насколько могла:

– Простите, что предупреждаю вас так поздно, синьор Нера, но мой телефон неисправен...

– Знаю, – перебил он. – Час назад я безуспешно пытался до вас дозвониться и уже собирался кого-нибудь к вам послать...

Только этого не хватало!

– Это совершенно излишне, синьор. Ночью Артур уехал под Линц хоронить старую тетю, оставившую нам наследство. Он вернется через два дня...

Арриго Нера взорвался:

– Он сумасшедший! Совершенно сумасшедший... В девять часов я получил посланную им статью. Она выйдет сегодня в вечернем выпуске газеты. Я только что продал права на ее переиздание во многие страны. Эта история настоящий динамит! Он обещал мне продолжение и вдруг все бросает. Сумасшедший! Я постараюсь уговорить подождать... Значит, через два дня? Не больше?

– Не больше – уверила она и повесила трубку, боясь, что звучный голос Нера долетит до ушей Хирурго.

Они сели в машину. Водитель развернулся и поехал обратно в центр города.

Эстер закрыла глаза. Статья появится во второй половине дня и благодаря ей американцы узнают, что Менцель приехал в Триест. Разумеется, они пойдут к Нера... А Нера не дурак.

К ней вернулась надежда.

 

10

Машина остановилась на виа Джулия, в двадцати метрах от перекрестка.

Из-за завываний ветра в ветвях деревьев соседнего парка Хирурго повысил голос, чтобы быть услышанным.

– Вы выйдете здесь, синьорина, и вернетесь прямо к себе домой. И без шуток, ясно? Вы будете находиться под постоянным наблюдением, так что не вздумайте выходить...

Она мягко возразила:

– Мой брат и я не живем затворниками. У нас есть друзья, которые нам иногда звонят. Предположим, один из них захочет поговорить с нами по телефону. Когда он увидит, что не может дозвониться, то сообщит на телефонную станцию и ремонтники придут посмотреть, почему наш телефон не отвечает...

Хирурго нахмурил брови, секунду подумал и нашел решение:

– Хорошо. Мы восстановим вашу линию, но один из моих людей подключится к ней. Мы будем знать каждое слово, сказанное по телефону вами или вам. За любую неосторожность заплатит ваш брат.

Эстер кивнула, давая понять, что согласна.

– Хорошо, – сказала она. – Договорились. Еще один момент. Чем я буду питаться? Я, знаете, ем, как все люди. У меня даже очень хороший аппетит. Вы мне разрешите впускать посыльного с заказанными по телефону продуктами?

Он покачал головой:

– Ни в коем случае. Мы сделаем по-другому. Каждый день перед завтраком, обедом и ужином один из моих людей будет приносить вам корзинку с едой. Он будет звонить условным сигналом: три длинных звонка и четыре коротких.

Она удивилась:

– Каждый день? Мы договорились только на два дня, синьор. Если послезавтра мой брат не вернется, я буду считать, что ему грозит смертельная опасность...

Чтобы оправдать заминку, Хирурго подкрутил кончики своих пышных усов и ответил:

– Согласен, синьорина. Если вы сдержите ваше обещание, а ваш брат поведет себя разумно, все закончится в сорок восемь часов и самым наилучшим образом.

Эстер положила обтянутую перчаткой руку на ручку дверцы.

– Вы можете принести мне первую корзинку с продуктами через полчаса?

– Разумеется. Не забудьте: три длинных, четыре коротких.

– Хорошо. Я могу уйти?

Он подтвердил:

– Да. И постарайтесь вернуться прямо к себе. Мы за вами следим.

Эстер открыла дверцу. Хирурго нагнулся, чтобы помочь ей выйти. В лицо хлестнул порыв ветра. Она сжалась, закрыв глаза, и, опираясь на трость, пошла к треугольнику, образованному парком, углом виа Джулия и виа Маркони.

Эстер повернула за угол, сильно хромая. Нога причиняла ей страшную боль. Сердце безумно колотилось. В ушах звучал голос Артура. Она поискала свой платок, но не нашла; покопалась в другом кармане – тот же результат...

«Потеряла», – подумала Эстер с сожалением. Этот платок с ее инициалами входил в дюжину, подаренную ей Артуром. Ничего не поделаешь, были более серьезные и важные проблемы.

Сначала надо решить, что сказать Стефану Менцелю.

Во всем ему признаться? Опасно. Он может не понять, что она приносит его в жертву ради брата. А потом, он же уйдет... Он никогда не согласится остаться при подобных условиях...

Сердце Эстер ожесточилось. Она обожала брата. В ее маленьком мирке калеки он был всем: отцом и матерью, которые умерли; мужем, которого у нее никогда не было и не будет; ребенком, которого она хотела иметь... Всем.

Она не могла колебаться в выборе между Артуром и Стефаном. История с «летающими тарелками» и все прочее отступало на задний план перед опасностью, угрожавшей ее брату.

Борясь с ветром, замедлявшим ее шаг, она прошептала:

– Если нужно, я выдам им Менделя, чтобы спасти Артура.

И добавила для очистки совести:

– Но не раньше, чем через двое суток.

Она подошла к своему дому, казавшемуся таким мирным, хотя в нем прятался человек, на которого шла охота, человек, которому грозила смерть.

Вдруг ей стало жалко его.

Эстер перешла улицу и увидела такси, остановившееся в двадцати метрах от нее.

Ее сердце сжалось. Только бы они не подъехали ближе. Из осторожности она не взяла с собой ключ, и, если Менцель не следит из окна, ей придется звонить.

Тогда они поймут, что в доме кто-то есть... и захотят узнать, кто...

С пересохшим горлом, задыхаясь, Эстер резко толкнула калитку. Это произвело очень незначительный шум... Ей показалось, что занавеска на окне гостиной дрогнула. Ее охватила тревога. «Как он неосторожен, – подумала она. – Если вижу я, могут увидеть и другие. Надо будет ему сказать...»

Эстер с трудом поднялась по четырем ступенькам крыльца, покопалась в кармане, ища несуществующий ключ, и встала так, чтобы закрыть собой замок от возможного наблюдателя.

Дверь открылась.

Она инстинктивно придержала ее, но Менцель спрятался в коридоре. Она переступила порог, закрыла дверь и улыбнулась ему:

– Не очень скучали?

– Нет.

Он казался очень веселым. Эстер сделала шаг в сторону, давая ему возможность запереть дверь, и поразилась тому, как он изменился.

Вымытый, свежевыбритый, редкие волосы тщательно причесаны; чистая рубашка, почти нормальный галстук, выглаженный костюм... Начищенные ботинки!

– Черт! – сказала она, искренне тронутая. – Это ради меня вы так старались?

Менцель смутился:

– Э... Да... Нет... То есть...

Она засмеялась:

– Вы думали, что за вами явится посол собственной персоной?

Он густо покраснел и признался:

– Я хотел, чтобы вы сохранили обо мне не слишком неприятное воспоминание...

Эстер развязала пояс своего блестящего от воды плаща. Он помог его снять, повесил мокрую шляпу, которую она ему протянула.

– Поднимитесь, пожалуйста, в мою комнату за тапочками, – прошептала она. – Боюсь, я промочила ноги...

Он очень хотел узнать, какие новости она принесла, но боялся обидеть ее, проявив нетерпение, в то время как она могла простудиться из-за мокрых ног.

Он поднялся бегом, вошел в комнату и замер, охваченный необъяснимым смущением. Здесь она спала, здесь раздевалась... Это зеркало знало о ней все...

Чудесный голос вернул его в реальность:

– Вы нашли их? Они должны быть возле туалетного столика.

Там они и стояли. Он взял их и быстро спустился. Эстер прошла в гостиную, тяжело опустилась на диван и попросила его снять с нее ботинки. Он встал перед ней на колени и развязал шнурок на первом, когда Эстер объявила несколько резковато:

– У меня для вас нет ничего утешительного.

Его руки замерли на мокром ботинке.

– А я думал...

Менцель поднял глаза. Она отвернулась, недовольная, что приходится врать.

– Мне очень жаль, – прошептала она. И тут же поправилась: – Еще ничего не потеряно. Просто они мне не поверили. Подумали, что я сумасшедшая. Я оставила им свой адрес... Они сказали, что наведут справки и дадут мне ответ через двое суток.

– Через двое суток...

Он снял ботинок, поставил его на кирпичи перед огнем камина и взялся за другой.

– Вы видели самого поверенного в делах?

Эстер с трудом проглотила слюну.

– Нет, его, кажется, не было на месте. Я видела секретаря, очень вежливого, но очень скептичного. Они боятся, что это ловушка... не хотят оказаться в смешном положении, ухватившись за ваше предложение, которое может таить в себе подвох...

Он снова посмотрел на нее, не скрывая удивления:

– Какой подвох?

Она ответила несколько суховато:

– Это легко понять. Допустим, вы служите русским, а американцы примут вашу историю за чистую монету и...

Мендель рассмеялся обезоруживающим смехом.

– Это несерьезно, – сказал он.

Эстер вздрогнула. Когда она выдумывала по необходимости свою дурацкую историю, у нее мелькнуло подозрение, что, может быть, она коснулась правды, сама того не зная.

Глупо.

Достаточно посмотреть на его лицо остановившегося в развитии ребенка, на наивные глаза... на то, как он краснеет. Он даже ногти грызет! Может, он до сих пор писается в постель?

Эстер фыркнула. Нет, это уж слишком!

– Что с вами?

Она попыталась объяснить:

– Вы развязываете шнурок так, будто делаете это впервые в жизни!

Он опять покраснел. Да, он действительно впервые в жизни расшнуровал ботинок на ноге женщины. Он неловко дернул рукой и затянул узел.

– Это из-за вас! – буркнул Менцель. – Из-за ваших постоянных насмешек!

У него был по-настоящему несчастный вид. Она ласково погладила его по голове.

– Простите меня, Стефан...

Он снял наконец ботинок и заметил:

– У вас промокли чулки.

– Я их сниму. Принесите мне, пожалуйста, полотенце из ванной.

Стефан встал и вышел. Ему показалось странным, что она до сих пор ничего не сказала о своем брате. А нерешительность американских властей удивляла. Ведь Франц Халлейн уверял его, что они в курсе и готовы взять его под свою защиту... Странно.

Он нашел полотенце.

А если Эстер ему врет? Если она не ходила в американскую миссию?

Он сморщился, осуждая себя, прошел в прихожую и остановился у двери в гостиную.

Высоко задрав юбку, Эстер снимала второй чулок. Она не видела его, и Менцель воспользовался случаем, чтобы посмотреть всего несколько секунд, не больше, а потом отступил.

– Можно войти?

– Одну секунду... Можете.

Она опустила подол юбки. Он снова встал перед ней на колени и стал вытирать ее ноги. В отличие от большинства женщин она имела красивые ступни... Менцель чуть было не сказал ей об этом, но спросил о другом:

– А что ваш брат?

Она снова соврала:

– Он звонил в агентство. Он жив и здоров, но ему пришлось уехать на двое суток...

Эстер прикусила губу, злясь на себя, что не сказала: «На три дня». А если он сопоставит? А почему, собственно, он должен сопоставлять?

Она немного деланно засмеялась и добавила:

– Вы обречены провести эти два дня наедине со мной! К счастью, я вам доверяю... Но все-таки вам не следует показываться...

* * *

Менцель проголодался и сказал вслух:

– Нам особо нечем пообедать.

Она посмотрела, как он надевает ей на ноги тапочки, и возразила:

– Я сделала все необходимое. Скоро должен прийти рассыльный.

Именно в этот момент в дверь позвонили.

Три длинных, четыре коротких.

Она испугалась:

– Быстро спускайтесь в погреб. Дверь за лестницей...

Он встал и вышел из комнаты на цыпочках.

 

11

Юбер Бониссор де Ла Бат снял колпачок с ручки, бросил незаметный взгляд на грума, ждавшего, чтобы взять его багаж, и стал заполнять карточку на бланке «Эксельсиор Паласа».

"Гарри Брассел, родился 22 марта 1917 года в Филадельфии, проживает в Нью-Йорке, Пятая авеню, 32, президент-генеральный директор "Брассел Кемпт энд К «, гражданин США, цель приезда в Триест – бизнес».

«Во всем этом нет ни слова правды, – подумал он, подписываясь, – но какое это имеет значение?» Он уже давно знал, что у каждого своя правда...

Он отодвинул карточку, убрал ручку в карман и сказал груму:

– К вашим услугам, юноша.

Лифт. Второй этаж. Коридор. Номер пятнадцать.

Темная прихожая. Очень просторная комната, широкое окно, выходящее на порт, залитый дождем. Слева – комфортабельная ванная комната.

Юбер дал груму на чай, тот сразу же ушел, а он стал разбирать чемоданы. Он чувствовал, что эта погода его раздражает...

Он разделся, принял душ, побрился, надел чистое белье, чистые носки, другой костюм и другие ботинки. Затем, надев макинтош и непромокаемую шляпу, вышел из номера и запер дверь на ключ.

В холле он купил газеты и отправил посыльного искать такси.

Машина подъехала сразу. Посыльный укрыл Юбера зонтом, чтобы он дошел до такси, не промокнув.

– В миссию США, – приказал Юбер с сильным американским акцентом.

– О'кей, синьор...

Рива Мандраччио превратилась в реку. Сквозь стену воды, падавшую с неба, едва можно было различать суда, стоящие на якоре в доках порта. С яростью дул ветер.

Юбер сморщился от отвращения и развернул газету. Каждый раз, приезжая без подготовки в страну, он любил «знакомиться» с нею, читая прессу. Это всегда было очень поучительно, а в этот вечер больше, чем когда-либо.

На первой же странице его взгляд привлек громадный заголовок:

Находящийся в Триесте проездом немецкий инженер утверждает:

ЕСЛИ «ЛЕТАЮЩИЕ ТАРЕЛКИ» СУЩЕСТВУЮТ, Я ЗНАЮ, КТО ИХ ПРОИЗВОДИТ...

Это русские, захватившие в Германии готовый аппарат, в создании которого я принимал участие...

Триест

Недавно вся пресса рассказывала о злоключениях группы немецких ученых, которые, проработав некоторое время на правительство Каира, были насильственно выдворены с египетской территории, где им было дано убежище.

По заявлениям каирских властей, эти специалисты, ранее работавшие в гамбургском «Физикалише Арбайтсгемейншафт», якобы отказались передать своим нанимателям результаты ряда своих исследований, проведенных в египетских лабораториях на египетские деньги.

Некоторые из этих ученых были арестованы и, как утверждают, подвергнуты пыткам в египетской полиции. Другие были изгнаны за границу, и их следы потеряны.

Артур Ламм, один из наших лучших репортеров, нашел одного из них, приехавшего вчера в наш свободный город.

Встреча состоялась в маленькой гостинице на виа Россини, напротив Большого канала, замутненного дождем. Немецкий ученый, доктор СМ., фамилию которого мы не приводим по вполне понятным причинам, не скрывал от нашего корреспондента, что приехал в Триест для встречи с эмиссарами могущественной державы, заинтересованной в использовании его знаний.

Доктор СМ. поведал нам:

"Русские армии найти в подземных арсеналах Германии некоторое количество исправных моторов, предназначенных для нового секретного оружия. Также они завладели моторами для сверхзвукового вертолета, разработанного в лабораториях третьего рейха. Я могу уверить, что если «летающие тарелки» существуют, то это «летающие диски», в создании которых я принимал участие. Один из этих аппаратов совершил полет за несколько дней до капитуляции. Способный совершать беспосадочный полет на расстояние более сорока тысяч километров и набирать высоту в двадцать тысяч метров, «летающий диск» дал бы рейху полное господство в воздухе, если бы был создан на год раньше.

Секрет этого аппарата, действительно напоминающего в полете тарелку, заключается в движущей силе, создаваемой турбинами, работающими на смеси двух редких, но хорошо известных газов. Около двадцати кубометров сжатого газа достаточно для 16-часового автономного полета. Аппарат способен развивать скорость в 2500 километров в час.

Трое моих коллег, участвовавших в разработке аппарата, а затем в его сборке, в настоящее время работают в советских лабораториях. Также русские захватили исправные моторы. Отсюда становится понятно, почему я заявляю: если «летающие тарелки» существуют, их делают русские".

Доктор СМ. считает, что сможет восстановить по памяти чертежи «летающего диска». Мы надеемся через несколько дней представить читателям новые сенсационные откровения ученого.

©АртурЛамм

и «Уорлд Пресс Эдженси»

* * *

Юбер присвистнул сквозь зубы.

– Черт! – буркнул он. – Этого я не ожидал!

Он сложил газету, убрал ее в карман макинтоша, сдвинул шляпу назад и поскреб лоб. Мистер Смит говорил ему, что дело совершенно секретное.

Куда уж секретнее!

Такси остановилось перед миссией. Юбер заплатил за проезд и вышел.

Он представился часовому под именем Гарри Брассела и попросил встречи с торговым атташе. Атташе, предупрежденный о его визите, сразу же провел гостя в свой кабинет, предложил сесть и подождать несколько секунд.

Через минуту вошел Баг, непринужденный, немного небрежный, жующий свою вечную жвачку.

После взаимных «хелло!» они обменялись энергичным рукопожатием, громко похлопали друг друга по спине, потом одновременно спросили:

– Видел прессу?

– Угу, – ответил Баг, перестав жевать. – Плохо... За беднягой начнут охоту... Не повезло, старина.

Юбер запротестовал:

– Но ведь пока они его не поймали, верно? Даже если они его возьмут, я буду его искать. Просто это займет немного больше времени.

– Угу, – кивнул Баг. – Я звонил директору агентства. У этого типа как будто кирпич на языке. Его зовут Арриго Нера. Я дам тебе его координаты. Он говорит, что не знает, где Артур Ламм; даже не дает его адрес. Он над нами издевается, это очевидно. Мы ничего не можем сделать без ведома международных властей. Губернатор – англичанин... Просто ужас! Действуй потихоньку...

– Потихоньку? Не умею, – ответил Юбер. – А что гостиница?

Баг подошел к окну, по которому хлестал дождь.

– Можно подумать, что сидишь в аквариуме, – буркнул он. – Гостиница? Ах, да!.. Я узнал. Менцель остановился в гостинице «Гарибальди», виа Россини, на...

– На Большом канале, я знаю.

– О'кей, – сказал Баг. – Если ты все знаешь, нечего было сюда приезжать.

Юбер фыркнул:

– Все такой же плохой характер? Что дальше?

– Записался под именем Франсиса Альбрехта. Удрал через окно среди ночи, не заплатив по счету. Хозяин подал жалобу...

– Что дает англичанам законный повод арестовать его.

– Угу, – кивнул Баг.

– Сколько он должен?

Баг выплюнул жвачку в корзину для бумаг и сразу же развернул новую пластинку, извлеченную из кармана.

– Да не знаю, – сказал он. – Посмотришь в рапорте.

– Я пошлю чек от его имени, – сказал Юбер, – чтобы остановить судебное преследование.

– Отличная идея, старина. А дальше?

– Постараюсь узнать, почему он убежал из гостиницы среди ночи и через окно.

– Может быть, у него загорелась задница? – буркнул Баг, сунув жвачку в рот.

– Возможно... Остается узнать, кто его поджег...

– Детская игра, – сказал Баг, не переставая чавкать.

– Разумеется. – Юбер широко улыбнулся. – Если это все, что ты знаешь, я обращусь к частному детективу. Всего хорошего, Баг, не злоупотребляй винцом... Это не идет тебе на пользу.

Он вышел, клокоча от ярости. Баг впервые вел себя с ним таким образом.

Тем хуже.

Возле здания миссии Юбер сел в такси и велел везти себя в компанию по прокату машин без шофера, где взял приземистый мощный кабриолет «мерседес».

Он выехал из гаража, купил в первом же киоске, встреченном на пути, план города и направился к Центральному почтамту.

Найдя в справочнике номер гостиницы «Гарибальди», Юбер позвонил туда. Ответил неприятный женский голос. Он очень вежливо поинтересовался ценами на номера и еду и положил трубку. Выйдя из кабины, он сделал быстрый подсчет, увеличил сумму на пятьдесят процентов, чтобы избежать каких-либо недоразумений, и отправил перевод, указав в графе «имя отправителя»: Франсис Альбрехт.

Он сел за руль «мерседеса» и был вынужден включить фары, потому что быстро темнело, а дождь так и не прекратился.

Пьяцца делль 'Унита.

Бюро «Уорлд Пресс Эдженси» находилось на четвертом этаже. Старый хмурый служащий принял Юбера в довольно внушительной приемной. Юбер протянул визитную карточку на имя Гарри Брассела и попросил встречи с синьором Арриго Нера.

Пять минут ожидания. Почти без перерыва звонил телефон. Монотонно гудел телетайп. Торопливые голоса перебивали друг друга. Хлопали двери.

Хмурый служащий вернулся и проводил Юбера по лабиринту коридоров в большой кабинет, два окна которого выходили на площадь.

Синьор Арриго Нера даже не поднял голову, чтобы посмотреть на посетителя. Юбер сначала заметил только огромную копну растрепанных черных волос и две большие руки, скручивавшие сигарету.

Юбер совершенно непринужденно опустился в кресло, скрестил свои длинные ноги и сказал с большой любезностью:

– Главное, не торопитесь, синьор.

Арриго Нера заклеил бумажку сигареты языком, резко поднял голову и рявкнул:

– Что? Чего вам от меня надо?

У него были большие, как тарелки, глаза с красными прожилками, прикрытые морщинистыми, как шкура лягушки, веками. Бурбонский нос, квадратная челюсть, толстые губы, оттопыренные уши, служащие для того, чтобы поддерживать невероятную массу волос.

Юбер непринужденно улыбнулся.

– Вы точно такой, каким я вас себе представлял, – сказал он.

Арриго Нера распрямился, выпятил грудь:

– Вы что, слышали обо мне?

Юбер медленно покачал головой.

– Нет, – холодно ответил он. – Я никогда не слышал о вас до сегодняшнего вечера.

Пауза. Нера казался разочарованным.

– Я приехал из Америки... Из США...

Нера насмешливо улыбнулся:

– Прошу прощения; до сегодняшнего вечера я считал, что это США находятся в Америке, а не наоборот...

– Вы заблуждались, – сухо сказал Юбер. – Теперь, когда я вас просветил, поговорим серьезно. Я прочитал статью о «летающих тарелках». Эта история совершенно невероятна...

– Однако она хорошо пошла, – буркнул Нера, уже уйдя в оборону.

Юбер посмотрел ледяным взглядом в глаза итальянца.

– Буду краток. Правда эта история или нет, она причиняет неудобство моему правительству. Поэтому вы завтра же опубликуете опровержение и заявите, что стали жертвой шутника...

Арриго Нера вскочил. Он оказался высоким и пузатым. Бледно-зеленую шелковую рубашку с вышитыми на ней готическими буквами инициалами украшали розовые подтяжки.

– Убирайтесь! – заорал он. – Убирайтесь, пока я вас не вышвырнул!

Юбер не пошевелился и ограничился улыбкой.

– Во сколько вы себя оцениваете?

Итальянец понизил тон.

– Убирайтесь к дьяволу, вы меня слышите? Я не продаюсь! Я честный журналист!

Улыбка стала шире.

– Честный до какого предела? Вот о чем я вас спрашиваю...

На губах Арриго Нера выступила пена. Он решительно шагнул к двери. Юбер, не оборачиваясь, бросил:

– Сто тысяч долларов!

Итальянец замер посреди комнаты, медленно повернулся на каблуках, нахмурил брови, посмотрел на Юбера и вернулся назад.

– Простите? Я не расслышал...

Юбер повернул голову и усмехнулся:

– Прекрасно расслышали. Я сказал: сто тысяч долларов.

Арриго Нера не был продажным, но какой же журналист?.. Он щелкнул языком. Не быть продажным не значит быть слабоумным.

– За что? – спросил он, снова садясь за стол.

– Сначала свяжите меня с Артуром Ламмом. Нужно, чтобы он тоже дал согласие.

Арриго Нера покачал головой:

– Нет, синьор. К тому же Артур Ламм покинул Триест прошлой ночью. Он поехал в Австрию хоронить старую тетку, оставившую ему наследство, и вернется не раньше чем через два дня...

Юбер рассмеялся:

– Вы принимаете меня за ребенка, синьор Нера? Мы не сможем договориться, пока Артур Ламм не даст своего согласия.

– Я не нуждаюсь в его согласии для опровержения...

– А он не нуждается в вас, чтобы отнести статью в другое агентство.

– Артур Ламм уехал на двое суток.

– Тогда, быть может, вы знаете теперешний адрес доктора СМ.?

– Ни малейшего представления. Если бы Ламм был здесь...

Юбер встал.

– Очень жаль, – вздохнул он. – Вы прошли мимо своей удачи. Правда, теперь у вас есть отличная тема для рассказов. «Если бы я захотел!.. Да, мне предлагали сто тысяч долларов! Так вот, я отказался, честное слово!.. Я честный журналист!»

Юбер рассмеялся и добавил:

– А знаете, что подумают те, кому вы будете рассказывать эту душераздирающую историю? Они будут смотреть на вас и думать: «Вот дурак!»

– Убирайтесь к дьяволу, – буркнул Нера, красный от гнева. – Убирайтесь к дьяволу!

Юбер подошел к двери, открыл ее и обернулся, прежде чем выйти.

– Я позвоню вам завтра утром. Может быть, у вас будут новости от Ламма?

Нера плюнул на ковер. Юбер закрыл дверь. В коридоре никого не было. Сумеет ли он найти дорогу? Кажется, налево... Да, именно так. Он остановился. На одной из дверей была табличка: «Отдел кадров». Он тихо постучал.

– Входите! – ответил женский голос.

Он вошел. Ей могло быть около сорока, довольно пышная и миловидная. Она взмахнула ресницами, даже не пытаясь скрыть впечатление, которое на нее произвела внешность Юбера.

Он поклонился, закрыл дверь и улыбнулся:

– Синьор Арриго Нера посоветовал мне обратиться к вам, чтобы узнать домашний адрес Артура Ламма.

Очарованная, женщина машинально ответила:

– Виа Г.Маркони, дом девятнадцать, телефон... – Внезапно она опомнилась: – Но синьор Нера знает его адрес наизусть. Почему?..

Охваченная подозрениями, она встала и сняла трубку телефона:

– Пожалуйста, соедините меня с патроном.

Юбер повернул голову. Выключатель был совсем рядом. Он без колебаний протянул руку, выключил свет, открыл дверь и выскользнул в коридор. Сзади неслись вопли:

– Остановите его! Грабят! На помощь!

Он поморщился. Неприятный инцидент. Топот бегущего человека. Наверняка швейцар. Не успев сделать и нескольких шагов, он вернулся и увидел кричащую женщину, которая выскочила из своего темного кабинета и бросилась к двери кабинета патрона. На пороге вырос Арриго Нера.

– Что происходит? Вы сошли с ума?

– О, синьор! Я... Я...

Юбер подошел сзади и, взяв ее за плечо, чуть отодвинул в сторону.

– Синьор Нера, вы можете подтвердить, что синьора правильно поступила, сказав мне адрес Артура Ламма?

Арриго Нера побледнел, неуверенно провел рукой по своей львиной гриве. Его взгляд не выдержал тяжелого взгляда Юбера. Он пожал плечами, что могло означать: «Что тут поделаешь, если беда уже случилась?» – и ответил:

– Ну, конечно, синьора. Я попросил синьора обратиться к вам потому, что был слишком занят, чтобы сделать это самому.

Успокоившись, женщина ушла. Юбер улыбнулся.

– Вы хладнокровный человек, – тихо сказал он. Нера заметил:

– Это вам ничего не даст. Он действительно уехал.

Голос Юбера стал резким:

– Вы женаты?

– Да.

– Дети есть?

– Трое.

Юбер с понимающим видом покачал головой, сделал паузу и предположил:

– В общем, вы дорожите жизнью.

Арриго Нера позеленел и произнес дрожащим голосом:

– Что вы хотите сказать?

Улыбка Юбера стала жесткой.

– Вечная проблема кошелька и жизни. Сначала отказываешься от ста тысяч долларов, разумеется скрепя сердце, а потом удивляешься, что тебя убивают...

Арриго Нера охватила дрожь. Он хотел что-то сказать, но замер с открытым ртом. Юбер продолжал слащавым тоном:

– Подумайте хорошенько... Неужели вы всерьез считаете, что великая держава остановится перед ликвидацией одного человека, вроде вас, когда речь идет о ее безопасности?

Он зажал пальцами мочку правого уха, смерил толстого итальянца взглядом снизу вверх, потом сверху вниз и прошептал:

– Да поможет вам Бог, если это ему по силам!

Повернувшись на каблуках, Юбер прошел по коридору до отдела кадров, без стука вошел и застал женщину за наведением красоты.

– Номер телефона? – спросил он.

Она положила пудреницу на стол, поднесла руку к горлу и с упреком сказала:

– Почему вы меня так напугали? Когда вы погасили свет, я подумала, что вы хотите меня убить...

Он подошел скользящими шагами, оперся обеими руками о стол, погрузил свой взгляд в глаза женщины и спросил подчеркнуто двусмысленно:

– А вам не пришло в голову, что я могу хотеть от вас совсем другого?

Она стала пунцовой и пробормотала:

– О! Как вы можете?

Он сунул руку под левую грудь женщины и приподнял ее.

– У вас тяжело на сердце, да? Это пройдет. Вы замужем?.. Нет? Тогда имеете любовника? Тоже нет? Я вам не верю...

Ошеломленная, она даже не подумала оттолкнуть его. Он добросовестно помял ее грудь – тяжеловатую, но еще крепкую, – распрямился и сказал участливо:

– Какая жалость! Такая красивая женщина и совсем одна! Как только у меня появится свободное время, я вами займусь...

Он взглянул на часы.

– Уже поздно! Давайте мне номер телефона, и я побежал.

Еще задыхаясь, она машинально ответила:

– Девяносто пять – сто двадцать четыре.

Он дружески похлопал ее по плечу и пошел к двери.

– Спасибо. Вы сама любовь, и очень скоро я вам это докажу.

Из агентства он вышел без проблем.

Девять... пять... один... два... четыре.

Арриго Нера с сильно бьющимся сердцем поднес трубку к уху. Послышался гудок. Он улыбнулся. Линию починили.

– Алло, я слушаю...

Какой чудесный голос у сестры Артура Ламма! Жаль, что она калека, в нее можно было влюбиться за один голос.

– Добрый вечер, синьорина. Простите, что беспокою вас. Это Арриго Нера. От Артура нет никаких известий?

– Их и не должно быть, синьор Нера. Он ведь уехал всего на два дня... Не беспокойтесь, он позвонит вам, как только вернется.

Арриго Нера кашлянул.

– Хм... Вы читали газеты?

– Нет.

– Ладно... Я хочу сказать... Послушайте... Один человек может позвонить вам или прийти...

Он вспомнил решительный вид Гарри Брассела и поправился:

– Он обязательно придет к вам по поводу вашего брата. Будьте с ним очень осторожны, ничего не говорите. Убедите его, что ваш брат действительно поехал в Австрию и вернется не раньше чем через два-три дня. Вы меня понимаете?

Молчание. Чудесный голос зазвучал сдержаннее:

– Да... Вернее, не совсем... Я разберусь...

Нера занервничал:

– Это типа зовут Гарри Брассел, он американец. Я вам его опишу...

Она быстро перебила:

– Не стоит, синьор! Я буду осторожна.

Он повысил голос:

– Стоит, стоит... Это важно. Послушайте... Рост примерно метр восемьдесят пять; вес где-то восемьдесят килограммов. Атлетического сложения. Светлый шатен, волосы подстрижены бобриком. Глаза голубые, стального оттенка. Лицо вытянутое, очень загорелое. Голова Хэмфри Богарта на фигуре Гарри Купера. Представляете себе? Очень властный. Из тех, кто считает, что им все позволено и ни перед чем не останавливаются... Алло? Алло? Вы меня слышите?

Она положила трубку. Арриго Нера выругался сквозь зубы и поставил аппарат на стол. Все-таки она услышала главное...

 

12

Артур Ламм больше не мог выдержать. От последнего удара Паоло он потерял сознание.

– Ну вот, – заметил Паоло, повернувшись к Джованни, – хлопнулся в обморок.

Джованни пожал тощими плечами и презрительно плюнул.

– Это не мужик, а какая-то девка! Больно нежный... Помню, мною занималось гестапо. Три дня и три ночи без передышки. Ванна, спички под ногти, удары палкой...

Он соединил сжатые кулаки и договорил:

– Да, сказать нечего, гестаповцы умели работать. И все-таки они меня не раскололи! Я им ничего не сказал. Как язык проглотил. Только орал. Как я орал! От этого мне становилось легче, а кроме того, я заглушал их бесконечные вопросы: «Кто твой начальник? Кто твой начальник? Назови имя, и мы оставим тебя в покое...» Как же! Они бы меня шлепнули, открой я только рот, и уж тогда бы я лежал в полном покое! Черт! А все-таки славное было времечко...

Он встал со стула, потянулся, сделал два шага к Артуру Ламму, лежавшему на полу, выложенном красной плиткой, и в ярости пнул его мыском ботинка.

– Да очухаешься ты, мразь?

Паоло прикусил губу.

– Потише, Джованни. Хирурго не хочет, чтобы мы его изувечили...

Худое лицо Джованни исказилось. Он резко обернулся и заорал:

– Хирурго! Тогда пусть сам работает! Всегда одно и то же: мы все делаем, а Хирурго только снимает сливки! Приходит, когда клиент доведен до нужной кондиции, и выслушивает признания, а потом составляет рапорт. Как будто это его заслуга... Это несправедливо!

Паоло снова прикусил губу, и его по-детски пухлое лицо вытянулось от страха. Он приложил палец к потрескавшимся губам и шепотом посоветовал:

– Тсс! Не кричи, Джованни. Хирурго может тебя услышать. Я схожу за водой, чтобы привести этого парня в чувство...

Он пересек пустую комнату, открыл дверь и столкнулся нос к носу с Хирурго.

– О черт! Вы были здесь, патрон?

Хирурго не ответил. Его лицо осталось невозмутимым. Слышал он или нет? Не поймешь. Чтобы скрыть свое смущение, Джованни достал из кармана сигарету и закурил. Его рука, похожая на костлявую колотушку, дрожала. Он повернулся спиной к двери, словно защищаясь от несуществующего ветра.

– Он потерял сознание?

Паоло, стоявший у порога, вздрогнул.

– Да, патрон, потерял сознание из-за пустяка. Я как раз собирался идти за водой, чтобы привести его в чувство...

Хирурго достал из кармана газету и спросил:

– Ну и чего ты ждешь?

Паоло моментально исчез. Хирурго повернулся к Джованни, чьи уши стали ярко-красными.

– Я же тебе говорил, чтобы ты не очень усердствовал.

Джованни пробурчал:

– Гестапо со мной не церемонилось. За мной остался должок.

Хирурго мягко заметил:

– Этот тип никогда не служил в гестапо.

Джованни взорвался:

– Ну и что! Все, кто не с нами, – фашисты! Вы сами это говорили, и в партийной газете каждый день пишут о том же...

Хирурго не нашел, что сказать. Он отнюдь не всегда был согласен с пропагандой, но был вынужден молчать, видя ее эффективность. Только одно чувство может заставить людей действовать слепо: ненависть.

Это была не его, Хирурго, вина, и он считал, что можно использовать любые методы ради осуществления идей, в правоте которых он был убежден. Цель оправдывает средства.

Он мягко ответил:

– Ты прав, Джованни, этот человек фашист, грязный фашист, но высшие интересы народа и мира требуют, чтобы мы не изувечили его. Ты должен подчиняться, не пытаясь понять...

– Я не собака, – огрызнулся Джованни, явно пребывавший в плохом настроении.

Хирурго привык к этому. Всю свою жизнь он руководил людьми. Он распрямился, воинственно топорща усы и зло глядя на подчиненного.

– Повтори!

Джованни отступил на шаг и повторил:

– Я не собака. Я хочу понять, прежде чем подчиняться.

Кулак Хирурго вылетел, как ядро. Джованни не успел уклониться и, получив удар в челюсть, растянулся на полу.

Вошел Паоло, с трудом неся полное ведро воды. Хирурго взял его у подчиненного, вылил воду на Артура Ламма и вернул ведро со словами:

– Сходи еще за одним для твоего дурака напарника.

Только тут Паоло увидел на полу Джованни.

– Черт! – вырвалось у него.

И, схватив ведро, он улетел стрелой.

У Паоло была собачья душа, и он с ней прекрасно жил, тем более что он обожал собак.

Артур Ламм со стоном перевернулся и остался лежать на спине, раскинув руки крестом.

Через несколько секунд он открыл глаза. Второй остался закрытым. Он распух и посинел: в него неудачно попал кулак Джованни.

Хирурго наклонился, развернул газету и приблизил статью о «тарелках» к здоровому глазу Артура Ламма.

– Почему ты скрыл это от нас?

Его голос дрожал, но злобы в нем не было. Артур Ламм посмотрел на статью. Он очень хотел бы прочесть ее полностью, чтобы узнать, не слишком ли ее сократили, когда редактировали. Перед глазами все плыло. Он поднес руку к горлу и сказал:

– Я задыхаюсь.

Артур промок до костей, но это было даже приятно. Мокрая одежда образовала большой компресс на синяках, покрывавших все его тело. Он провел несколько очень неприятных минут между кулаками Джованни и ногами Паоло.

Хирурго выпрямился и пошел открывать окно, находившееся в поле зрения журналиста.

– Можешь орать, тебя никто не услышит, – сказал Хирурго, повысив голос, чтобы перекрыть вой бури.

Артур Ламм долго смотрел на высокие зеленые деревья, сгибающиеся под сильными порывами ветра, и косые струи дождя. Из водосточной трубы хлестала вода.

Хирурго вернулся, взял его под мышки, подтащил к стене и прислонил к ней.

– Ты можешь сидеть?

Артур не ответил. Его взгляд упал на очнувшегося Джованни. У того был странный вид. Казалось, он был заворожен широкой спиной Хирурго, в темных остановившихся глазах застыла ненависть. Еще не совсем пришедший в себя Артур увидел, как он достал из-под мышки большой пистолет и дрожащей рукой наставил его на Хирурго...

– Берегись! – крикнул журналист.

Хирурго бросился на пол. Грохнул выстрел. В маленькой комнате он показался раскатом грома. Отлетевшие от стены куски штукатурки посыпались на Артура. Он сразу же упал плашмя, закрыв голову руками.

Грохот двух новых выстрелов, одного за другим, и разъяренный голос Хирурго:

– Ты мне за это заплатишь, сука!

Удар тяжелого металлического предмета о плитку пола. Крик ужаса, наверняка вырвавшийся из горла Джованни.

Кажется, роли поменялись.

Артур Ламм приподнял голову, чтобы посмотреть поверх рук. Сидя верхом на Джованни, Хирурго душил его.

Джованни, видимо, уже понял, что совершил ошибку. Искаженное ужасом лицо, распахнутый в немом крике рот, безумные, молящие глаза...

Но Хирурго в подобных случаях был глух. Люди, желавшие понять, прежде чем выполнить приказ, были опасны. Их следовало уничтожать без колебаний...

Он продолжал сжимать горло Джованни.

Артур Ламм удивился своему равнодушию. У него на глазах один человек убивал другого, а у него это не вызывало никаких эмоций.

Он увидел пистолет, выпавший из рук Джованни. Хирурго сидел к нему спиной... Бесшумно подползти – о том, чтобы подбежать, не могло быть и речи из-за полученных побоев, – схватить оружие и положить конец этой сцене, перестреляв обоих.

Он находился в состоянии законной самозащиты.

Артур начал отодвигаться от стены, опираясь на руки.

Шаги, лязг металла. Дверь открылась. Паоло, с ведром воды в руках, замер с открытым ртом, увидев, как патрон душит его напарника. От изумления пальцы у него разжались, ведро выпало и опрокинулось, залив ему ноги.

Хирурго поднял голову и крикнул, не разжимая смертельных тисков:

– Возьми кирку и вырой в саду яму. Для этой свиньи сойдет...

Паоло взглянул в окно, поморщился, повернулся, но спохватился и вернулся за ведром, а потом вышел, не интересуясь больше судьбой Джованни.

Он знал, что Хирурго всегда прав, а Джованни сделал ошибку, забыв об этом или пытаясь поставить это под сомнение. И вот тому доказательство...

Хирурго продолжал сжимать горло Джованни. Он любил хорошо выполненную работу и никогда не бросал дело незаконченным, каким бы это дело ни было.

Три метра.

Если бы не боль во всем теле, он бы рискнул прыгнуть к пистолету...

Три метра.

Артур сумел проползти только половину. Хирурго разжал руки и встал.

– Думаю, на этот раз, – сказал он с иронией, – он все понял... Дурак!

Обернувшись, он увидел журналиста, пытающегося дотянуться до оружия. Ударом ноги он отправил пистолет в другой конец комнаты. Артур Ламм сжался, уверенный, что следующий удар достанется ему.

Но он ошибался.

Хирурго нисколько не рассердился. На месте Ламма он сделал бы то же самое.

Он нагнулся, взял его под руку и сказал:

– Пошли ко мне в кабинет. Там нам будет удобнее разговаривать.

Ошеломленный Артур с трудом встал, морщась от боли, и поплелся следом за Хирурго.

Коридор. По обеим сторонам закрытые двери. Полупустой вестибюль. Входная дверь, стонущая под напором ветра. Большая двустворчатая дверь в просторную комнату, обставленную дешевой казенной мебелью. На стене добродушное усатое лицо Отца Народов.

Хирурго посадил журналиста в неудобное жесткое кресло и сам сел за стол.

– Почему ты предупредил меня, когда та свинья собиралась выстрелить?

Артур Ламм сдержал улыбку. Хирурго был не такой, как все. Сам он хотел знать, почему...

Журналист пожал плечами.

– Не знаю, – сказал он. – Я не раздумывал... Наверное, естественный порыв. Может быть, потому что он собирался трусливо выстрелить вам в спину?..

Хирурго хохотнул. Эти буржуа не переставали его удивлять! Какая разница: напасть на человека спереди или сзади? Почему, например, он, Хирурго, стал бы предупреждать противника перед тем как убить его, и подходить спереди? Это означало идти на ненужный риск, а человек, нужный Народному Делу, не имеет права подвергать себя риску без необходимости. Его жизнь нужна партии, и он стал бы преступником, если бы не принимал все меры для ее сохранения.

Нет, эти буржуа не переставали его удивлять!

Он снисходительно пожал своими широкими плечами и лицемерно спросил:

– А если бы ты смог взять пистолет, пока я находился к тебе спиной, разве ты не застрелил бы меня сразу?

Артур Ламм покачал своей избитой головой, что вызвало у него гримасу.

– Нет, – ответил он, – я бы держал вас под прицелом, чтобы выйти. А если бы вы попытались помешать... тогда я бы выстрелил... Да, я бы выстрелил.

Хирурго хмыкнул:

– Пф! Я думал, ты смелее!

Журналист спросил:

– Я свободен? Я могу уйти?

Лицо Хирурго вытянулось от изумления.

– Чего?! Что это на тебя нашло? Почему это ты вдруг свободен?

Артур развел руками.

– Черт! Я же спас вам жизнь... Жизнь за жизнь, разве это не справедливо?

Хирурго явно не понимал подобных рассуждений.

– Совсем ненормальный, – совершенно искренне прошептал он. – Чего ты несешь? Ты воображаешь, что я обязан быть благодарен какому-то дураку за то, что он спас мне жизнь? Черт возьми! Так можно далеко зайти... Об этом и речи быть не может, приятель. Если бы ты предложил мне сделку заранее, я не говорю, что отказался бы. А если бы я дал обещание, то сдержал бы его... хоть это и было бы неразумно. Но разве я тебя о чем-нибудь просил? То, что ты сделал, ты сделал для себя, а не для меня. Что? Разве не так? Если бы ты не предупредил меня, то всю жизнь мучился бы угрызениями совести! Знаю я вас, буржуа. Угрызения совести, жалость – это все ваши выдумки. Вы их собрали в своды правил; вы точно знаете, когда их нужно испытывать. А я не прогнил, как вы. Я не нуждаюсь в совести и жалости. Жалость унизительна. Никто не имеет права унижать народ. Народу не нужна ваша жалость, народу нужны вожди.

– Вроде вас?

– Да, – уверенно подтвердил Хирурго, – вожди вроде меня...

Он заметил, что позволил увести себя от темы.

– Вернемся к нашим баранам... Как ты сумел переправить в «Уорлд Пресс Эдженси» статью, которую я тебе показывал?

Артур улыбнулся. Зачем скрывать?

– Я написал ее вчера вечером, в «Гарибальди». Потом, возвращаясь домой, бросил в почтовый ящик. Я предвидел, что со мной может случиться нечто подобное. Теперь у вас больше нет причин держать меня здесь, раз все раскрыто...

Хирурго жестко улыбнулся:

– Верно, у меня больше нет причин держать тебя. – И неожиданно заорал: – Где Менцель?! Или ты скажешь...

– Не скажу. Вы все равно меня убьете; я только что понял это. У вас есть для этого веские причины. Я ведь могу рассказать, что со мной произошло, а кроме того, я был свидетелем убийства Джованни...

Хирурго замер с открытым ртом.

– Убийства?! – повторил он.

И расхохотался.

– Ну и словечки у тебя!

Оборвав смех, он покопался в кармане, вынул оттуда белый платок и бросил его журналисту, который поймал его на лету.

– Узнаешь?

Лицо Артура Ламма стало таким же бледным, как этот кусочек батиста. Он с первого взгляда узнал платок Эстер. Один из подаренных им.

– Ты слышал ее по телефону сегодня утром, – продолжал Хирурго. – Я был рядом с ней. Мы немного побеседовали, и она очень захотела узнать, жив ли ты, потому что...

Он понизил тон и улыбнулся.

– ...потому что, если бы ты был мертв, у нее не было бы ни малейшей причины даже пальцем шевельнуть ради твоего спасения...

Артур Ламм стиснул зубы.

– Мерзавец, – прошептал он. – Гнусный мерзавец!

Хирурго махнул рукой, словно отгоняя назойливую муху.

– Слова, – сказал он, – одни слова! Убийство, мерзавец, гнусный... Что они значат? Будь любезен, объясни! Твоя сестра...

– Что вы с ней сделали?! – закричал Артур, не в силах больше сдерживаться. – Она ведь калека! Несчастная калека...

Его голос оборвался. Хирурго холодно возразил:

– Ну и что? Что это означает: калека?

Он смягчил тон, чтобы добавить:

– Твоя сестра в моей власти. Ее жизнь зависит...

Он замолчал и презрительно покачал головой. Нервы Артура Ламма не выдержали, он потерял сознание.

– Тряпка, – буркнул Хирурго, – одни тряпки! Невозможно серьезно поговорить!

 

13

Юбер Бониссор де Ла Бат в последний раз повернул диск телефона и поднес трубку к уху. Короткая пауза, потом послышались гудки.

Юбер, сам не зная почему, чувствовал себя неуютно. Может быть, из-за того дурацкого инцидента в «Уорлд Пресс Эдженси»? Арриго Нера не вызывал у него антипатии, но его поведение оставалось неясным. Почему он отказался дать адрес Ламма, если тот действительно уехал? Юбер спросил адрес просто так, на всякий случай, уверенный, что найдет его в справочнике. Неожиданный отказ итальянца насторожил его, и он пошел на риск, чтобы получить эту информацию. И правильно сделал: в справочнике имени Артура Ламма не было. Дом девятнадцать по виа Г. Маркони был записан на другую фамилию. Может быть, журналист снимал его?

Гудки продолжались.

Очевидно, Нера сказал правду. Он хотел было положить трубку, но не сделал этого, подчиняясь своему инстинкту. Он чувствовал постороннее присутствие на линии... Присутствие... Он не успел сделать вывод. Щелчок. Гудки прекратились, и зазвучал голос:

– Алло? Кто говорит?

Чудесный, потрясающий голос, проникший в мозг Юбера, как колдовское зелье. Господи! У кого же был такой волшебный голос? Он спросил:

– Алло? Это Лили Понс?

Голос спокойно ответил:

– Нет, синьор, вы ошиблись.

Женщина собиралась положить трубку. Он быстро сказал:

– Э, одну секундочку, пожалуйста. Я пошутил... У вас такой чудесный голос! Артур дома?

Молчание. Чуть слышное прерывистое дыхание. Что там происходит?

– Артура нет, – произнесла женщина. – Он вернется не раньше чем через два дня.

Так-так! Кажется, все сговорились.

– Кто вы? – спросил он.

– Его сестра, Эстер. А вы?

Он счел нужным извиниться:

– Простите, я очень плохо воспитан. Мое имя Гарри Брассел. Вы, кажется, уже слышали обо мне?

– Да, – честно ответила она почти шепотом.

У него перехватило дыхание, но он продолжал настаивать:

– От вашего брата?

– Какая разница? А кто-то еще мог рассказать мне о вас?

Он перебил:

– Мне нужно вас увидеть.

Молчание. Потом приглушенный голос:

– Это невозможно, синьор. Я никого не принимаю...

– Почему?

– Я калека и нахожусь в доме одна.

– Я не сексуальный маньяк.

– Я не могу быть в этом уверена. Не настаивайте, синьор...

Он настойчиво произнес:

– Через десять минут я позвоню в вашу дверь, и вы мне откроете.

– Нет, синьор, не открою. В отсутствие брата я никому не открываю.

Странное сопротивление. Он подчеркнул:

– Речь идет о будущем вашего брата, а следовательно, и о вашем...

– Вполне возможно, синьор, но я не открою...

Он резко спросил:

– Кто находится рядом с вами?

Молчание. Тревожный голос:

– Никого, синьор.

– Честное слово?

– Честное слово.

– Нас кто-то слушает...

– Прощайте, синьор. Нет смысла звонить снова. Я буду класть трубку, как только узнаю ваш голос...

Щелчок. Конец. Охваченный подозрением, Юбер стукнул трубкой об аппарат, имитируя, будто повесил на рычаг, и быстро поднес ее к уху. Он услышал шепот: «Надо срочно предупредить Хирур...»

И тишина. Это был мужской голос. Юбер подождал еще тридцать секунд, но без результата, и повесил трубку. Он простить себе не мог, что не доверился своему первому впечатлению. Линия Артура Ламма была на прослушивании...

Непрофессионал ничего бы не заметил, но он давно привык к таким вещам, давно привык жить настороже, в постоянном напряжении.

В конце концов, в том, что власти взяли под наблюдение такого осведомленного человека, как Артур Ламм, ничего удивительного не было.

Теперь Юбер знал, как себя вести. Прослушивание телефона означало, что за домом обязательно ведется наружное наблюдение.

Если хорошенько подумать, то все к лучшему.

Он вспомнил завораживающий голос.

– Эстер, – шептал он. – Ее зовут Эстер... Эстер Ламм.

Он вышел из кабины, думая, что хорошо было бы познакомиться с женщиной, обладающей таким голосом. Калека? Может быть, она сказала это только для того, чтобы побыстрее отделаться от него? Странный предлог...

Он представил себе лежащую молодую, очень красивую женщину, одетую в белое, с пепельными волосами и большими зелеными глазами. У больных всегда большие глаза.

Он снова вошел в телефонную кабину небольшого ресторанчика, позвонил в миссию и попросил Бага. Тот сразу же подошел.

– Хелло, – сказал Юбер. – Это твоя кузина из Калифорнии. Как дела?

– Так себе, – невнятно ответил Баг, жевавший свою вечную жвачку. – Что с тобой случилось, дорогая? Потеряла свою сексапильность?

– Угу, – ответил Юбер. – Я кое-кого подозреваю. Того журналистишку... Да, виа Маркони, девятнадцать. Кажется, его нет дома. Его сестра отвечает на телефонные звонки, но никому не открывает. Надо этим заняться.

– Чем «этим»?

– Нужны люди для наблюдения за домом. Пусть будут осторожны; кажется, за ним уже следят.

Баг, видимо, размышлял. Юбер услышал, как он жует.

– Я пошлю Тито, – сказал Баг. – Если окажешься там и тебе понадобится с ним встретиться, насвистывай Моцарта, он тебя...

Юбер перебил:

– Моцарта? Не знаю. Я не меломан.

– Тогда, – примирительно предложил Баг, – «Мадлон». Он попросит огня. Ты станешь чиркать другим концом спички. Он спросит, не кузина ли из Калифорнии научила тебя так зажигать спички. Понятно?

– О'кей. Есть что-нибудь новое?

– Есть. Фотография Менцеля. Можешь зайти завтра утром...

– О'кей, – ответил Юбер. – Хорошо бы еще разузнать насчет агентства печати. Трудно сказать заранее, может, это что-то даст.

– Я уже сделал все необходимое. Не надо так много болтать. Тебе платят не за разговоры.

– А тебе, как я погляжу, платят за брюзжание. Черт, как от тебя воняет мятой!

Он повесил трубку и заметил, что перед кабиной нетерпеливо ждет хорошенькая девушка. Он неторопливо вышел и сказал:

– Зачем так нервничать? Он обязательно вас дождется.

Она пожала плечами, и упругая грудь соблазнительно выступила в вырезе платья. Юберу захотелось коснуться ее, но он этого не сделал.

– Одну секунду! – воскликнул он.

Она остановилась в дверях. Он наклонился, положил руку на ее ляжку, напрягшуюся под тонкой юбкой, ухватился за резинку подвязки, чуть оттянул ее и отпустил. Хлоп!

– О! – воскликнула она, задохнувшись.

Он из осторожности отступил на шаг и сказал с ослепительной улыбкой:

– Теперь можете идти. Все в порядке!

Он повернулся, прошел по коридору в зал ресторанчика и направился к бару.

– Белый чинзано с джином и цедрой.

– Чего еще, синьор? – слащаво улыбнулся бармен.

– Побыстрее!

– Какой ужас! Все торопятся... Они умрут раньше меня...

Он принес заказ. Юбер заплатил, выпил и ушел. «Мерседес» стоял на прежнем месте. Он скользнул за руль, быстро захлопнул дверцу, чтобы уберечь салон от дождя, включил «дворники» и, осторожно тронувшись с места, влился в поток машин, двигавшийся по проспекту.

Хотя он и купил план Триеста, но все-таки заблудился и был вынужден прижаться к тротуару, чтобы сориентироваться.

* * *

Хирурго вышел из машины перед домом сорок три по виа Джулия и втянул голову в плечи от резкого порыва дождя. Непрекращающийся вой ветра в ветвях деревьев парка звучал по-настоящему зловеще.

Хирурго прижался к двери и нажал толстым пальцем на кнопку звонка. Три длинных, четыре коротких...

Несколько секунд ожидания, дверь открылась, и Хирурго, войдя в дом, заворчал:

– Вы не торопитесь! На улице ведь такая благодать!

Человек, открывший ему, не ответил. Он взял шляпу своего начальника, повесил ее на крючок, потом спросил:

– Плащ?

– Нет... Хотя да, лучше снять...

Хирурго стащил с себя зеленый плащ из плотной непромокаемой ткани и пошел к открытой двери, ведущей в ярко освещенную комнату.

Хилый подросток с худым лицом стоял перед лежащей на мраморной подставке камина передающе-принимающей рацией типа «уоки-токи», размером не больше шкатулки для сигар.

– Что нового, Данило?

Взгляд подростка загорелся. Этот был готов на все ради Хирурго.

– Ничего, патрон. Клаудиус сказал, что не сможет дольше сидеть на дереве, если не стихнет буря.

Хирурго нахмурил брови:

– Будет сидеть столько, сколько нужно. Ночью отнесете ему поесть.

Человек, открывший дверь, остался стоять на пороге комнаты. Услышав последние слова, он хмуро проговорил:

– Кстати, о еде. Мне нужно нести корзинку девчонке. Сегодня днем она меня отчитала: ей, видите ли, этого мало. У нее, должно быть, зверский аппетит...

Хирурго не слушал. Он обратился к Данило:

– Вызови Клаудиуса. Я должен передать ему новые инструкции.

Данило наклонился к микрофону, встроенному в корпус маленькой рации:

– Алло, Данило вызывает Клаудиуса. Надо лить воду в вино?

Тут же ответил приглушенный гнусавый голос:

– Алло, Клаудиус вызывает Данило. Надо лить вино в воду, а не воду в вино.

– С тобой будет говорить Номер Первый, – сказал Данило.

Он отодвинулся, давая Хирурго возможность подойти. Шеф спросил:

– Ты меня слышишь, Клаудиус?

– Да, шеф, но говорите четче. Этот ветер...

Действительно, голос Клаудиуса заглушал шум ветра. Хирурго продолжил:

– Наши телефонисты перехватили два интересных звонка. Высокий, хорошо сложенный тип, возможно американец, пытается войти в контакт с домом девятнадцать. Он наверняка придет туда и постарается, чтобы ему открыли. Как только увидишь его, дай знать Данило, чтобы Витторио мог взять его под наблюдение, когда он уйдет. Ясно?

– Ясно, шеф. Знаете, тут, наверху, не очень удобно!

– Знаю, – сказал Хирурго. – Обещаю, что ты получишь соответствующую компенсацию. Но не забудь, что сейчас все зависит от тебя. Я на тебя рассчитываю, Клаудиус.

– Можете на меня положиться, шеф, я выдержу. Я тут привязался покрепче на всякий случай...

Хирурго распрямился, сделал Данило знак выключить рацию и повернулся к Витторио:

– Ты слышал? Этот тип меня беспокоит... Вне всяких сомнений, он американский агент. Постарайся проследить, что он делает и с кем встречается. Если появятся опасения, что он от тебя оторвется, или если он заметит за собой «хвост», убери без колебаний. Обычным способом; план ухода тот же. Укрытие подготовлено. Я на тебя рассчитываю, Витторио...

 

14

Гостиница «Гарибальди», 22 часа:

За стойкой дремала толстая матрона. Антонио стоял, прислонившись плечом к двери. За этой дверью была лестница, по которой можно было подняться в номера, и коридор, ведущий на кухню.

Десяток клиентов, по большей части моряки, все итальянцы, вели бесконечный разговор о своей работе, потягивая виноградную водку.

Тяжелая задымленная атмосфера, вонь разлитого дешевого вина и человеческого пота.

Юбер допил последние капли кофе, поданного ему в конце ужина, и сделал вид, что углубился в чтение газеты.

Зазвонил телефон. Матрона неторопливо повернула свою тушу, пробурчала несколько слов, вынула один из штекеров маленького коммутатора, воткнула его в другую ячейку, положила трубку и вновь приняла позу Будды.

Вошел человек, вместе с ним в помещение ворвался порыв ветра с дождем. Сняв фуражку моряка торгового флота, он отряхнул плащ, обвел зал холодным взглядом и облокотился о стойку бара.

Этот тоже был итальянец.

Клиентура была исключительно итальянской.

Юбер немного опустил газету, чтобы иметь возможность наблюдать за Антонио. Служащий гостиницы, выполнявший всякую работу, казалось, мечтал. Тощий, сутулый, лысый, с длинными, как у обезьяны, руками и косым жуликоватым взглядом. Неприятная внешность.

Их глаза встретились. Юбер сделал ему знак подойти. Тот двинулся развинченной походкой и со скучающим видом.

– Слушайте, Антонио, – тихо проговорил Юбер, давая понять, что хочет, чтобы его никто не слышал. – Вы кажетесь мне сообразительным, и, как и всем, вам нужны деньги...

В глазах Антонио скука сменилась жадностью.

– Десять долларов никогда не лишние, – продолжал Юбер, подмигнув.

– Конечно, синьор. Весь вопрос в том, что вы хотите получить взамен.

– Простую информацию.

Он сделал паузу и для большей убедительности достал из кармана десятидолларовую бумажку.

– У меня была назначена здесь встреча с другом, Франсисом Альбрехтом. Он должен был приехать вчера...

Костлявое лицо Антонио напряглось. Юбер это заметил и продолжил фальшиво-непринужденным тоном:

– Он здесь?

Антонио прикусил губу, незаметно бросил взгляд на матрону, без смущения рассматривавшую их, и тихо ответил:

– Нет, синьор, уехал и даже не заплатил по счету!

– О! – произнес Юбер, изображая, что это его шокировало. – Ну-ка, расскажите...

– Он приехал вчера вечером, синьор, с одним чемоданом. Мы дали ему шестой номер. Утром я постучал в его дверь, чтобы сказать, что принес завтрак. В комнате никого не было. Он убежал через окно, наверняка ночью. Хозяйка подала жалобу. Все-таки так вести себя непорядочно...

Он наклонился и лицемерно спросил:

– Вы говорили, он ваш друг?

Юбер, как отличный актер, изобразил смущенное отступление:

– Ну, друг это слишком громко сказано... Скажем, он мой знакомый. – И добавил, притворяясь, что пребывает в нерешительности: – Однако, если завтра вы не получите от него известий, я... возможно, я оплачу его счет, но при условии, что вы дадите мне расписку.

Антонио выпрямился:

– Я скажу об этом хозяйке.

Юбер удержал его за рукав и пошуршал в пальцах десяткой.

– Секундочку. Я не тороплюсь.

Он еще больше понизил голос:

– Этот побег через окно посреди ночи как-то не вяжется с синьором Альбрехтом. У вас не создалось впечатление, что он чего-то боялся? Может быть, он здесь с кем-нибудь поссорился?

Антонио поморщился и ответил:

– Не знаю.

Юбер еще выразительнее пошуршал купюрой.

– Подумайте получше...

Антонио вздохнул, отер со лба пот и мысленно решил, что не стоит компрометировать себя из-за десяти долларов. Он принял обычный вид и равнодушно произнес перед тем, как отойти:

– Я уже подумал, синьор.

Юбера это не обмануло, но он ничего не мог вытянуть из этого типа, который наверняка знал больше, чем старался показать.

– Счет, – крикнул Юбер вслед Антонио.

– Сейчас, синьор.

Антонио подошел к матроне, которая стала ему что-то тихо говорить, с подозрением глядя на Юбера. Он ей коротко ответил. Она написала счет на карточке. Антонио положил ее на тарелку и принес Юберу.

Тот расплатился и оставил десять долларов в качестве чаевых. Антонио проводил его до тротуара, несмотря на дождь, посмотрел, как он садится в «мерседес» и уезжает, потом сунул голову в оставшуюся приоткрытой дверь и крикнул хозяйке:

– Я за сигаретами! На пару минут!

Он добежал до табачного ларька на углу улицы и попросил разрешения позвонить. Нервно набрав номер, он тихо заговорил:

– Синьор Витторио? Это Антонио... Вы меня слышите? Только что в «Гарибальди» приходил один человек и наводил справки о синьоре Франсисе Альбрехте. Утверждает, что знаком с ним, и удивляется, что тот убежал через окно, не заплатив по счету. Какой он из себя? Высокий, крепкий; такому парню не захочется наступать на ногу. Скорее блондин, волосы подстрижены бобриком, глаза голубые. От их взгляда холод пробирает, если вы понимаете, что я хочу сказать. В непромокаемом плаще американской армии и в шляпе. Уехал на кабриолете «мерседес», номер Т-353-56. Дал мне десять долларов, чтобы попытаться меня разговорить. Что?.. Нет, о журналистишке ни слова. Всего хорошего, синьор Витторио. Всегда к вашим услугам... Что? Насчет денег... Не к спеху. Заезжайте завтра... Всего хорошего.

Он повесил трубку; лицо его просто светилось от радости. Он делал себе состояние! Ах, если бы он мог откровенно поговорить с тем парнем, что только что уехал, сказать ему: вот столько мне платят с той стороны, если вас это интересует, удвойте цену... Ничего! Может быть, если подумать, он сумеет его найти.

Он взял блок сигарет, заплатил и побежал к «Гарибальди». В тот момент, когда он входил в дверь, ночь разорвал вой сирены. Потом остался только шум дождя. За его спиной захлопнулась дверь. Он увидел инспектора Франчетти, облокотившегося о стойку и тихо разговаривающего с хозяйкой. Какого дьявола этот грязный легаш приперся снова? Может быть, из-за бегства Альбрехта?

Юбер оставил машину на виа Франческо перед синагогой. Было около половины одиннадцатого, может быть, чуть больше.

Проверив работу позиционных огней и заперев дверцы на ключ, он поглубже надвинул шляпу, поднял воротник плаща, застегнулся, сунул руки в карманы и зашагал по залитой дождем мостовой.

Погода никак не хотела налаживаться. Должно быть, судам в Адриатике приходилось туго. Наклонившись вперед, чтобы лучше сопротивляться порывам ветра, Юбер дошел до виа Карпизон и повернул направо. Визит в «Гарибальди» разочаровал его. Он надеялся получить какие-то сведения, а вынес только чувство настороженности, не основывавшееся ни на чем конкретном.

Что-то в этом заведении было не так. Внизу был матросский притон, а комнаты соответствовали гостинице третьего разряда, гостинице для среднего класса.

Но больше всего его беспокоил Антонио.

Юбер заметил, что подошел к виа Маркони. На одной ее стороне деревья парка образовывали темную стену, кренящуюся под напором порывистого ветра.

Насвистывая «Мадлон», Юбер свернул налево.

Держась настороже, он вглядывался в занавес дождя, сквозь который с трудом пробивался свет фонарей. Его обогнал мужчина, шедший торопливыми шагами, нагнув голову. Затем прошла женщина, едва не выколовшая ему глаз зонтиком, который выворачивало ветром. Проехал ярко освещенный автобус; пассажиров в нем было мало. В этот вечер жители Триеста предпочитали оставаться у себя дома.

Он прошел мимо дома девятнадцать, не замедляя шаг и на ходу осмотрев его: стена забора, живая изгородь, железная калитка, маленький дворик, дом стоит в глубине. Ни слева, ни справа прохода нет...

Он пересек улицу, идущую под прямым углом, и продолжал идти вдоль ограды парка. Ничего подозрительного: на улице не было ни одной стоящей машины с пассажирами.

Он хотел уже повернуть назад и перешел на другую сторону улицы, когда явственно ощутил, что за ним следят.

Долгая привычка к жизни в опасности развила в Юбере своего рода шестое чувство, экстрасенсорную восприимчивость, на которую он мог положиться и которую шутя называл «своим радаром».

Он отказался от своего замысла и продолжал идти прямо, сжимая под левой мышкой твердый и успокаивающий бугор. «Смит и Вессон» последней модели.

Человек сзади приближался. Юбер чувствовал это по возрастающему напряжению мускулов спины.

Он остановился у фонарного столба, который мог послужить ему защитой, и сунул руку под пиджак. Его пальцы сомкнулись на рукоятке пистолета и слегка приподняли его, чтобы убедиться, что он свободно выходит из кобуры, сделанной из мягкой кожи.

Он увидел нечеткий из-за дождя силуэт человека и снова принялся высвистывать на мгновение прерванную «Мадлон».

Человек прошел мимо, не обратив на него внимания. Юбер был разочарован. Он знал, что этот человек интересуется им.

Неожиданно человек вернулся.

Юбер на несколько сантиметров вытянул оружие из кобуры.

Человек остановился. Он был маленьким, коренастым, с очень широкими плечами. Парень, твердо стоящий на ногах.

– У вас не будет огоньку, синьор?

Он сунул в рот сигарету, как по волшебству оказавшуюся у него в руке. Юбер заколебался. Действительно ли это Тито? Сделать условным знаком просьбу дать прикурить было полным идиотизмом. Попросить огоньку может кто угодно, а чтобы сделать это, Юберу придется отпустить оружие и отдать себя на милость неизвестного.

Его нервы натянулись, тело напряглось; он опустил «Смит и Вессон» в кобуру, вынул руку, покопался в кармане плаща.

Его движения были медленными и размеренными. Он увидел, как неизвестный поднес руки к груди, и успокоился. Это наверняка был Тито, догадавшийся о его неуверенности.

Он взял из коробки спичку, потер ее не тем концом...

Человек засмеялся тихо, потом громче.

– Это ваша кузина из Калифорнии научила вас так зажигать спички?

Он убрал в карман сигарету, а Юбер коробок.

– Вы Тито?

– Да. Баг приказал мне поступить в ваше распоряжение. Можете на меня положиться, патрон.

Парень был симпатичным и выглядел решительным. Баг знал, что Юбер никогда не согласится работать с размазней или с новичком.

– Вы давно здесь? Давайте пройдемся, поговорить можно и на ходу...

Они пошли, удаляясь от дома девятнадцать.

– Больше двух часов, патрон.

– Вас не засекли?

– Не думаю. Раз я до сих пор жив...

– Это ничего не значит, – сухо сказал Юбер. – Может быть, они предпочитают проследить за вами, чтобы узнать, с кем вы связаны.

– Может быть, – согласился Тито, не смущаясь. – А теперь, если хотите меня выслушать... Я успел немало узнать.

– Давайте.

– За домом девятнадцать следит еще один тип. Очевидно, он здесь уже давно.

– Где он прячется?

– На верхушке дерева в парке, как раз напротив. Я его еле заметил. Баг мне сказал, что кто-то обязательно должен быть, вот я и не сдавался. У него есть рация; она его и выдала. Ветер, конечно, шумит сильно, но голоса все равно слышно. Я крался по парку, как краснокожий, и вдруг сверху раздалось: «...выдержу. Я тут привязался...» Дальше все было просто. Пять минут спустя я уже мог забраться к нему, не ошибившись веткой...

Юбер пожал Тито руку:

– Отличная работа. Думаю, мы поладим.

Югослав продолжил:

– Это еще не все. Баг мне говорил, что в девятнадцатом только женщина. Так вот, там есть и мужчина...

Юбер остановился.

– Что вы сказали? Вы уверены?

Тито тоже остановился, потом пошел снова, потянув Юбера за рукав:

– Пойдемте, нельзя останавливаться, нас засекут. Да, я в этом уверен. Я затаился в парке, у решетки, как раз под деревом, на котором сидит тот парень, потому что так было меньше опасности, что он меня засечет. Я ясно видел две тени через щель между ставнями в освещенной комнате слева.

Порыв ветра, более сильный, чем остальные, заставил его замолчать. Он ждал хоть небольшого затишья, чтобы продолжить свой рассказ. Юбер заметил:

– Если вы смогли увидеть, что в доме два человека, а не один, как мы предполагали, противник тоже должен знать об этом.

Тито перепрыгнул через лужу и подождал Юбера, чтобы ответить:

– Не думаю. Если малый на дереве их единственный наблюдатель, он ничего не мог видеть. Косые щели ставней направлены вниз, а он сидит слишком высоко, чтобы заметить хотя бы тени... Он, наверное, должен только засекать, кто приходит к женщине.

Юбер высморкался, вытер мокрое от дождя лицо и спросил:

– Кто-нибудь приходил, пока вы наблюдаете?

Тито обернулся.

– Надо быть начеку, – сказал он, чтобы они нас не подловили. В такую бурю два выстрела никто не услышит... Да, приходил тип с корзинкой, скорее всего, принес продукты. Сначала я подумал, что он разносчик какой-нибудь фирмы, продающей готовые обеды, но, выходя, он махнул рукой парню на дереве. Тогда я проследил за этим «разносчиком». Недалеко. Он свернул за угол парка, прошел по виа Джулия и вошел в дом сорок три.

Серо-голубые глаза Юбера радостно сверкнули. Он стукнул Тито по спине и похвалил:

– Хорошая работа, старина. Великолепная! Можно несколько дополнительных вопросов?

– Разумеется.

– Этот псевдоразносчик звонил в дверь как-то по-особому?

– Не знаю, – ответил Тито. – Я был слишком далеко. Но это вполне возможно...

– Хм! – немного разочарованно кашлянул Юбер. – Ему открыли дверь, а что произошло затем?

Им навстречу ехала машина. Они инстинктивно замолчали и постарались, насколько это возможно, принять непринужденный вид. Рука Юбера скользнула за борт плаща.

Машина проехала, забрызгав их грязью. Тито ответил:

– Тот тип не входил внутрь. Женщина взяла у него корзинку на пороге. Они обменялись несколькими словами, которые я не мог расслышать. Тип пошел к калитке, а дверь закрылась.

– Женщина была одна? Мужчина не показывался?

– Нет. Она калека или что-то в этом роде: опирается на трость и жутко хромает при ходьбе.

– Хорошенькая? – спросил Юбер и, не дожидаясь ответа, добавил: – Надо найти способ проникнуть в дом, не привлекая внимания.

 

15

Им снова овладела необъяснимая тревога. Он все яснее понимал, что Эстер ведет себя как-то не так...

В камине затрещало полено, и он вздрогнул. Его испуганный взгляд перешел с пустой тарелки на столик на колесах, на котором они ужинали, потом остановился на молодой женщине...

Лежа на диване, положив голову на валик, Эстер, казалось, мечтала, глядя в потолок. Волна светлых волос свешивалась набок до столика с телефоном. Она лежала, прижавшись спиной к куче подушек, и выглядела настолько соблазнительной, что мысли Менцеля потекли совсем по другому руслу. Менцель хотел ее.

Она сказала своим прекрасным низким голосом с волнующими интонациями:

– Вы не прикурите мне сигарету?

Он, как зачарованный, выполнил ее просьбу, медленно проведя по губам тем концом сигареты, который она должна была взять своими губами, и вздрогнул, когда она взяла сигарету, с таким чувством, будто поцеловал ее...

Затем прикурил другую, для себя.

Входная дверь застонала под напором ветра. Он снова испугался и спросил в лоб:

– А что ваш брат?.. Вы, кажется, больше не волнуетесь за него?

И сразу же пожалел, что задал этот вопрос, хотя он мучил его все это время. После возвращения домой Эстер ни разу не упомянула о своем брате и как будто совершенно перестала беспокоиться о нем...

Менцель увидел, как она вздрогнула и как по щекам разлился румянец. Она медленно повернула свою прекрасную голову, чтобы посмотреть на него. В стеклах ее очков отразились пять ламп люстры.

– Почему вы об этом спрашиваете? – И с ноткой нервозности в голосе добавила: – Я не очень экспансивна. Что толку говорить... Он наверняка позвонит или даже вернется в ближайшее время.

Он опустил глаза.

– Я отвезу все на кухню, а потом подниму вас в вашу комнату. Вам не стоит проводить здесь еще одну ночь... Вам надо нормально отдохнуть...

Эстер подумала: «У него возникли сомнения, и он хочет меня удалить, чтобы уйти. Его нельзя отпускать... Он для меня единственный шанс спасти Артура».

– Я хочу остаться здесь, – сказала она. – В прошлую ночь я хорошо выспалась. А наверху мне будет страшно одной.

Ему захотелось сказать, что он охотно разделит с ней постель, и он удивился своей смелости, но не устыдился этого желания. Он очень хотел, чтобы она осталась рядом с ним.

– Как хотите, – сказал Менцель, вставая. – А почему разносчик так странно звонит? Три длинных и четыре коротких?

Она ответила не сразу, сделав сначала длинную затяжку.

– Это я просила его так делать...

Эстер старалась не смотреть на Менцеля. Но его такое объяснение не удовлетворило. Не сводя глаз с изящной лодыжки, высунувшейся из-под подола домашнего халата, он продолжал настаивать:

– Он не счел это странным?

Она смутилась:

– Нет, почему? Вернее, да... Но он быстро понял... Я одна...

Он покатил столик на колесах на кухню.

– Вы ему не платите?

Эстер пролепетала, радуясь, что он стоит спиной и не может ее видеть:

– Заплачу, когда все закончится. Он приносит мне продукты в кредит.

Он вышел. Слышался только скрип колес столика и звук медленных шагов Менцеля.

«Он что-то заподозрил, – подумала Эстер. – Я должна за ним следить, если не хочу, чтобы он попытался уйти». И вдруг ее охватила паника: «Я никогда не сумею продержать его здесь еще тридцать шесть часов. Это очень долго, слишком долго... Я должна что-то сделать...»

Она услышала, как Менцель гремит посудой на кухне. «Надо найти способ удалить его, чтобы позвонить Хирурго и выторговать освобождение Артура в обмен на выдачу Менцеля».

И тут же ужаснулась этой мысли. «Этот человек доверился мне, он в моей власти, и я не имею права так поступить с ним. Это было бы чудовищно... ЧУДОВИЩНО!»

Она вздрогнула от холода. Менцель продолжал возиться с посудой. На кухне что-то упало. Хлопнул ставень. В камине затрещало полено. Часы стиля ампир прозвонили половину двенадцатого... Эстер было холодно и страшно.

«Артуру грозит смертельная опасность. Если он не вернется, это будет означать и мою смерть. Обо мне некому будет заботиться. Значит, две жизни за одну. Это не моя вина. Я должна быть безжалостной... Он меня любит. Я вижу это по его глазам, по каждому его жесту... Он меня любит... и если бы я захотела, может быть, он женился бы на мне?.. Но как бы я стала жить с ним, зная, что могла спасти брата, выдав его? Это будет преследовать меня всю жизнь... Господи! Я схожу с ума...»

Она закрыла лицо руками, а когда убрала их, он стоял в дверном проеме с напряженным лицом.

– Вы очень бледны, – прошептал он.

Он подбежал к ней, упал на колени и обнял. Ее нервы не выдержали, и она зарыдала.

– Я вас люблю, – почти закричал он.

Она отрицательно покачала головой, и вдруг, каким-то чудом прочитав ее мысли, он понял, что ее тревожит. Его охватило желание пожертвовать собой. Он по-прежнему чувствовал себя героем кинофильма... Он прижал Эстер к себе так сильно, что ей стало больно, и бессвязно пробормотал:

– Не плачьте. Я не хочу... Я люблю вас. Скажите мне, что вы хотите, и я это сделаю. Все что угодно. Если я должен отдать свою свободу или жизнь, чтобы спасти вашего брата, я это сделаю... Немедленно. Я больше не могу... Я не хочу видеть вас такой.

У нее закружилась голова; в огромных зеленых глазах застыл испуг. «Он обо всем догадался... Он знает, что я хочу его выдать, и согласен». Вдруг к ее щекам прилила жаркая волна. «Он меня любит. Он только что сказал это... Мне никто никогда этого не говорил. Я была только калекой. Он меня любит... Я не могу его выдать. Артур, возможно, сам найдет способ спастись...»

Она почувствовала, что губы Стефана Менцеля прижались к ее губам, и чуть не потеряла сознание. Потом, без видимой причины, Эстер подумала о Гарри Брасселе, человеке, которого, по словам Арриго Нера, ничто не могло остановить и который хотел найти Артура. Не задумываясь, хорошо это будет или плохо, она мысленно пожелала ему удачи.

* * *

Два длинных луча фар пробежали по мокрому от дождя двору и остановились на сером фасаде дома с широкими влажными пятнами.

– Здесь, – сказал Паоло. – Мы приехали. Шеф ждет вас.

Адольф Крейсслер не ответил. С того момента как Паоло встретил его в аэропорту, он не произнес и пары слов.

Когда машина остановилась, он вышел, захлопнул дверцу и пошел к дому, не обращая внимания на потоки дождя.

Паоло шел следом, неся чемодан бывшего немецкого ученого.

Дверь открылась, и на пороге появился Хирурго, предварительно убедившись в личности приехавших.

– Добро пожаловать.

Адольф Крейсслер протянул руку, но взгляд его наткнулся на «маузер» итальянца.

– О! – произнес он, растянув тонкие бледные губы в презрительной усмешке.

– Да, – сказал Хирурго, которого не могло тронуть никакое презрение. – Проходите.

Он указал стволом пистолета на открытую дверь. Паоло поставил на пол чемодан и тут же исчез в темноте двора. Адольф Крейсслер прошел в комнату, обставленную как кабинет, остановился в центре и спросил:

– Разумеется, вы предупреждены о моем приезде?

Его голос был твердым и резким. Крейсслер служил добровольцем в СС, пока не был прикомандирован к гамбургскому «Физикалише Арбайтсгемейншафт» за свои выдающиеся способности в физике. Осторожный Хирурго, не выпуская из рук «маузера», сел за стол и ответил:

– Меня предупредили, что кто-то должен приехать. Хочу верить, что речь идет о вас.

Адольф Крейсслер пожал плечами и сел на стул, не дожидаясь приглашения. Хирурго спросил:

– Кто вас прислал?

Адольф Крейсслер ответил без смеха:

– Великий Могол! Тот, кто обрезает концы сигар золотой гильотиной.

Кажется, ответ удовлетворил Хирурго.

– Я вас слушаю, – сказал он. – Сигарету?

Немец отказался движением руки. Хирурго закурил, взяв сигарету из пачки, лежавшей на столе. Крейсслер начал:

– Надеюсь, я не опоздал... Вы еще не успели прикончить моего достойного коллегу Стефана Менцеля?

Хирурго холодно ответил:

– Пока что он где-то бегает... Точнее, отсиживается. Я почти полностью уверен, что он не мог покинуть Свободную территорию.

– Прекрасно, – прошептал Крейсслер. – Значит, я прилетел не напрасно. Приказ изменился. Теперь надо не убирать Менцеля, а захватить живым и обеспечить его доставку в Россию. Он нужен нашим хозяевам...

– Каким хозяевам? – спросил искренне удивленный Хирурго.

Крейсслер счел, что отвечать излишне и небезопасно.

– Вот приказ: срочно узнать, где скрывается Менцель. Когда узнаете, сделайте так, чтобы я смог с ним поговорить. Я должен уговорить его. Мы давние знакомые.

Хирурго посмотрел на немца с враждебностью и любопытством:

– Как вас зовут?

– Рихард.

– Это псевдоним?

– Разумеется.

– Вы немец?

– От вас ничего нельзя скрыть.

– Я не люблю немцев.

– А вас никто не просит их любить. Особенно они сами. Немцы не нуждаются в любви. Они хотят только внушать страх...

Хирурго плюнул на паркет. Крейсслер сжал челюсти. По возвращении в Москву он напишет об этом наглом самодовольном толстом мешке макарон настолько негативный рапорт, насколько это возможно. Он сухо продолжил:

– Вы удерживаете журналиста, предавшего дело широкой огласке. Чего вы от него добились?

Хирурго буркнул:

– Я как раз собирался снова заняться им. Хотите мне помочь?

Крейсслер, прямой и полный спеси, встал:

– Охотно! Где он?

Хирурго тоже поднялся:

– Следуйте за мной...

– А что вы сделали с его сестрой? – спросил Крейсслер, глядя в широкую спину Хирурго.

Хирурго, не оборачиваясь, ответил:

– Она у себя дома, под наблюдением. Возможно, Менцель попытается встретиться с Ламмом. С другой стороны, нам известно, что этой же идеей одержим один американец. Мышеловка поставлена...

Крейсслер остановился:

– Одну секунду. Пленный может нас слышать отсюда?

– Нет.

– Прекрасно. Совершенно необязательно оставлять женщину в доме, чтобы добиться желаемого результата. Привезите ее сюда и оставьте на месте нескольких решительных ребят, чтобы встретить любого, кто туда сунется. Благодаря сестре мы заставим говорить брата...

Хирурго вдруг стало не по себе.

– Она калека, – буркнул он.

Немец презрительно сморщился:

– Калека? Тем лучше. Человечество не понесет большой утраты.

– Не рассчитывайте на меня, чтобы пытать женщину-калеку, – отрезал итальянец. – Убить – пожалуйста ... но чисто, без пыток.

– Я на вас и не рассчитывал, – холодно бросил Крейсслер. – Сделайте все необходимое. Нужно, чтобы журналист сказал все, что знает.

Хирурго повернулся, чтобы пойти отдать приказ Паоло.

– Отлично, – пробормотал. – Раз вы все берете на себя...

* * *

Юбер и Тито, не сговариваясь, повернули на площадь и пошли назад.

Буря не только не улеглась, но бушевала еще сильнее.

– Надо найти способ проникнуть в этот дом, – повторил Юбер. – Мужчина, находящийся в нем, может быть только Артуром Ламмом. Мне совершенно необходимо с ним поговорить. Один он может вывести меня к цели...

Тито не знал всю историю, но догадался, когда было произнесено имя Артура Ламма, что дело тесно связано с сенсационной статьей о «летающих тарелках», появившейся в вечерних газетах.

– Войти незаметно в дверь невозможно, – ответил он, перешагивая через лужу. – Остается крыша. В соседнем доме несколько квартир, а крыша чуть выше, чем у нашего.

– И дальше что?

Юбер прекрасно понимал, что время работает против него. Он готов был пойти на что угодно, но прогулка по крышам при таком сильном ветре не вызывала у него восторга.

– Я этот вариант уже обдумал, – невозмутимо продолжал Тито. – С стороны улицы чердачного окна нет, значит, оно находится с другой, то есть наблюдатель его видеть не может.

Он сделал паузу, глубоко вздохнул, придерживая воротник плаща своими толстыми пальцами.

– Стекло легко выбить. В такую погоду ничего не будет слышно.

– О'кей, – сказал Юбер. – Пойдем через чердачное окно.

* * *

Стефан Менцель подбросил в камин полено и повернулся к Эстер:

– Проблема неразрешима, если мы не последуем вашему первоначальному плану.

Эстер провела дрожащей рукой по своему бледному и осунувшемуся лицу.

– Нет ничего неразрешимого, – без особой уверенности возразила она.

Она во всем ему призналась, все объяснила. Стефан Менцель выслушал ее молча. Когда она кончила, он не обвинял, не упрекал. Просто из его наивных светлых глаз исчезла всякая нежность, и он разговаривал с ней, как с совершенно чужим человеком.

Эстер посмотрела на него. Менцель снова грыз ногти, а на щеке остался красный отпечаток ее губ. Очевидно, он этого не знал, иначе стер бы. Она решила ничего ему не говорить: он как будто носил ее тавро, как будто до сих пор принадлежал ей...

Без злобы, тоном, каким отчитывала бы своего ребенка, Эстер произнесла:

– Перестаньте грызть ногти. Это негигиенично...

Он сильно покраснел и повернулся к ней спиной, потом с неожиданной силой заговорил:

– Это не может продолжаться! Раз они прослушивают телефон, все очень просто: я снимаю трубку и говорю, что я здесь и они могут за мной приехать...

Эстер возразила:

– Это глупость. Они все равно не отпустят моего брата!

И тут же рассердилась на себя. Она действительно больше не понимала, кого предпочитает... Стефан... Артур... Прошлое... настоящее... будущее...

– Ну, так сделайте это сами, – почти выкрикнул он. – Имейте смелость хоть на это!

Эстер больше не могла держаться. Куда девалась ее душевная сила, спокойствие, смелость, отстраненность от суеты жизни? Она вдруг почувствовала, что ее захлестнула волна бессильной злости, и неузнаваемым голосом бросила:

– Я сделаю это.

Она поняла, что он не ощутил страха, и испугалась выражения его глаз. В них тоже была злость, злость за то, что произошло.

Они стали врагами.

Она сняла трубку и покрутила диск наугад. Главным было привлечь внимание человека, прослушивающего линию.

– Алло, – четко произнесла она. – Говорит Эстер Ламм. Я хочу передать сообщение для Хирурго. Передайте ему, что я знаю, где прячется Стефан Менцель, и готова сказать ему это, если он гарантирует выполнение своих обещаний в отношении моего брата. Повторяю: говорит Эстер Ламм. Я хочу...

Смертельно бледный Стефан Менцель слушал, сжимая челюсти. В нем кипела ярость. До сих пор ему приходилось делать над собой неимоверные усилия, чтобы не выдать своей любви к этой женщине, предавшей его. Теперь он так же сильно ненавидел ее, не отдавая себе отчета в том, что эта ненависть была та же любовь, любовь, с которой бессмысленно бороться.

Он посмотрел, как она положила трубку, и очень спокойно сказал:

– Прекрасно. Теперь остается только ждать...

 

16

Ветер трепал полы плаща, дождь лил сплошной стеной. На шесте крутился флюгер. Внизу громко хлопал ставень. Где-то далеко сорвало печную трубу, и грохот кирпичей показался Юберу бесконечным.

Вися на руках на карнизе, он никак не решался спрыгнуть на крышу дома Ламмов. «Самоубийство, настоящее самоубийство...» Юбер поднял глаза и сквозь струи воды различил какой-то темный шар. Очевидно, это была голова Тито.

Он разжал руки.

Падение было коротким. Удар ногой о выступ и сползание, которое невозможно остановить.

Его охватила паника – сейчас он свалится с высоты в десять метров и переломает себе кости...

Вдруг его ботинок наткнулся на что-то твердое... Он вытянул руку и судорожно ухватился за железный крюк, служащий кровельщикам, чтобы цеплять лестницу.

Юбер замер, задыхаясь, чувствуя, как бешено колотится сердце. Он лежал на шиферной крыше, превратившейся в большой водосток...

Вода текла в его рукав, как в трубу. Он был весь мокрый, словно только вылез из бассейна.

Юбер услышал сверху голос, едва различимый из-за шума бури. «Славная профессия!» – подумал он и поднял голову, чтобы ответить.

Тито в свою очередь повис на руках на карнизе.

Юбер поменял правую руку на крюке на левую и приготовился принять удар...

Он увидел, как его помощник камнем полетел вниз и покатился, забрызгивая его водой и кусочками шифера, оторванными от крыши.

Юбер схватил его и остановил падение.

Получилось.

Тито почувствовал, что его ноги уперлись в переполненный желоб водостока. Он порыва ветра у него перехватило дыхание. Он отдышался и крикнул:

– Отпускайте меня! Я держусь!

Юбер осторожно отпустил его и отчитал:

– Не надо так кричать!

Тито чихнул. Его ботинки были полны воды.

– Надо поторапливаться, – отозвался он, – а то тут сдохнуть можно.

Он провел рукой по мокрому лицу и поднял глаза, чтобы осмотреть крышу. Юбер сделал то же самое. Оба одновременно заметили в нескольких метрах левее чердачное окно.

– Не двигайтесь, – бросил Тито. – Я доползу, опираясь на водосток...

Он пополз, замер на полпути до новой линии крючков, сделал знак Юберу, который вытянул ногу, коснулся плеча своего помощника, тяжело надавил на него, разжал руку и метнулся влево. Его вытянутая рука ухватилась за другой крючок. Он перестал опираться на Тито, и тот продолжил продвигаться по водостоку...

Только третий аналогичный маневр привел Юбера к окну. Поддерживаемый Тито, он попытался открыть фрамугу. Безуспешно. Оставался один способ: разбить стекло.

Он прижал руку к стеклу, чтобы помешать течь воде, не позволявшей рассмотреть, что внутри, и заглянул в окно.

Полная темнота. Очевидно, там был пустой чердак. Он достал пистолет, взял его за ствол и ударил рукояткой по окну.

Вой бури заглушил звон разбитого стекла. Юбер просунул внутрь руку, открыл задвижку и поднял фрамугу.

Путь свободен.

Сунув в окно голову, Юбер прислушался...

Никакого подозрительного шума.

Он убрал оружие, взялся за край подоконника и подтянулся, освободив плечи Тито. Подав руку югославу и подтянув его до окна, Юбер, отпустив Тито, начал спускаться.

Его ноги коснулись опоры. Он хлопнул Тито по руке, давая понять, что он может следовать за ним, и осторожно отодвинулся вбок на два шага.

Голова Тито появилась в узком квадрате окна. Юбер включил карманный фонарик и наставил луч на пол. На пыльных досках уже образовалась лужа. Он повел лучом вокруг себя.

Чердак. Классическое нагромождение старых чемоданов, колченогой мебели и самых разных предметов. Посередине черная дыра лестницы, огражденная с двух сторон перилами.

Тито приземлился на ноги рядом с Юбером.

– Уф! – сказал он. – Здесь намного лучше.

Юбер шагнул к лестнице.

– Только бы и дальше все шло хорошо, – прошептал он.

* * *

Стефан Менцель вдруг перестал грызть ногти и посмотрел на потолок. В камине ярко горел огонь, дождь хлестал в железные ставни.

– Кажется... – начал он.

Он замолчал, встал и продолжил, равнодушно глядя на Эстер, по-прежнему лежавшую на диване:

– Я поднимусь на верхний этаж. Наверное, плохо закрыт ставень.

Менцель сам проверял все запоры и знал, что услышанные звуки имеют другое происхождение. Она вздрогнула, тоже почувствовав тревогу, но попыталась успокоить себя:

– Нет. Скорее, ветер срывает с крыши шифер. Не ходите, я не хочу, чтобы вы оставляли меня одну...

Он жестоко усмехнулся:

– Боитесь, что я уйду?

Эстер опустила тяжелые веки на блестящие от усталости глаза.

– Да, – прошептала она, – боюсь.

Он был признателен ей за откровенность и подумал, что она, очевидно, правильно определила причину шума: ветер срывал с крыши шифер.

Менцель сел и достал из кармана револьвер Артура, найденный в его комнате на верхнем этаже. Эстер приподнялась на локте, чтобы лучше его видеть. С тех пор как произошло непоправимое, они стали совершенно чужими друг другу. «Он соврал, что любит меня. Он только играл, потому что я была ему нужна. Как он мог в меня влюбиться?.. Я ведь калека».

– Зачем вы достали оружие? – спросила она.

Он не ответил. «Но если он меня не любит, зачем остается здесь и ждет прихода тех? Почему не пытается спастись? Он вооружен... Вооруженный мужчина против безоружной женщины-калеки. Как я могла бы помешать ему уйти, если бы он этого захотел?»

Менцель встал и подошел к ней, держа оружие в руке. Эстер замерла, парализованная страхом. «Он убьет меня, а потом уйдет...» Менцель протянул ей оружие и сказал мягким голосом:

– Возьмите, он может вам понадобиться...

Она осталась неподвижной, не веря своим глазам, не в силах пошевелиться. Он положил револьвер на столик рядом с телефоном.

– Вы умеете с ним обращаться?

Эстер разрыдалась и ухватилась за полу его пиджака.

– О, Стефан! Почему так получилось?..

Она не сумела сказать больше, но это было не нужно. Он понял. Не в силах больше сдерживаться, Менцель упал на колени и заключил ее в объятия. Их губы вторично слились в поцелуе.

Во входную дверь позвонили.

Три длинных и четыре коротких.

* * *

Острие ножа скользнуло под язычок замка; ключ был вставлен с другой стороны. Тито глубоко вздохнул и начал нажимать.

Дерево двери затрещало. Сидевший на ступеньке выше Юбер непроизвольно заметил:

– Тише!

Тито не ответил. Напрягая мускулы, он продолжал жать на ручку крепкого ножа. Юбер снова вытащил свой «Смит и Вессон», готовый к любой неожиданности.

Резкий хруст. Рука Тито упала.

– Готово! – прошептал он.

Юбер выключил фонарик, а югослав бесшумно открыл дверь.

Они шагнули на площадку. Юбер прислушался. На первом этаже плакала женщина... Плакала и говорила. Как будто умоляла. Приглушенный мужской голос, уговаривающий ее замолчать.

В дверь снова позвонили.

Три длинных и четыре коротких.

Этот звонок Юбер и Тито услышали.

Не сговариваясь, они отступили, прикрыли дверь, ведущую на чердак, и стали ждать...

Хирурго прижался лицом к стеклу дверцы и заворчал:

– Не очень-то она торопится открывать.

Он смутно различал высокую фигуру Крейсслера возле двери. Он повернулся, чтобы задать вопрос Артуру Ламму, неподвижно сидевшему на заднем сиденье рядом с Паоло, но вспомнил, что рот журналиста заткнут кляпом. Потом Хирурго вспомнил, что молодая женщина хромая и ей нужно время, чтобы дойти до двери...

Порыв ветра жуткой силы приподнял машину. Упав на рессоры, машина долго качалась. Какая мерзкая погода! Хирурго не припоминал, чтобы подобная буря обрушивалась на Триест в это время года. Хотя лично его это вполне устраивало. Когда ему сообщили о капитуляции синьорины, он решил привезти с собой Артура Ламма, чтобы иметь возможность парировать любую неожиданность. Было вполне вероятно, что синьорина потребует показать ей брата, прежде чем начать серьезный разговор.

Терять время больше нельзя. Дело надо закончить до рассвета.

* * *

Стефан Менцель все-таки заставил Эстер разжать руки. Удерживая ее запястья, он сказал тихим голосом, глядя ей в глаза:

– Надо открыть. Я поднимусь на второй этаж. Если что-то будет не так, я уйду по крышам и свяжусь с вами потом. Не говорите ни слова, пока вам не вернут вашего брата.

Она не выдержала:

– Я не могу! Не могу принести вас в жертву... принести НАС в жертву!.. Артур достаточно взрослый, чтобы выкрутиться самому... Я больше не могу!

Пятясь, Менцель приблизился к двери и тихо повторил:

– Откройте дверь и потребуйте, чтобы вам вернули вашего брата, прежде чем начинать разговор...

Он развернулся и стал подниматься по лестнице.

* * *

Адольф Крейсслер нажал на кнопку звонка в третий раз.

Три длинных и четыре коротких.

Он начинал нервничать. Хирурго, этот мерзкий итальяшка, наверняка ввел его в заблуждение. Как и большинство жителей Средиземноморья, он принимал желаемое за действительное и не умел отличать вымысел от реальности...

Скрежет отодвигаемого засова, звук ключа, поворачиваемого в замке. Дверь открылась.

Адольф Крейсслер посмотрел на Эстер и спросил:

– Вы Эстер Ламм?

Она с трудом проглотила слюну и ответила:

– Да, я Эстер Ламм. Что вам от меня нужно?

Он шагнул вперед, опасаясь, что она захлопнет дверь.

– Вы должны были понять это по тому, как я звонил...

Они вошли в прихожую. Она закрыла дверь. Он подумал, что не следовало бы позволять ей запираться на засов: она могла организовать западню...

– Проходите сюда.

Он пошел впереди нее, потом обернулся и посмотрел на ее ноги.

– Несчастный случай?

Она перестала дрожать и ответила со злым огоньком в глазах:

– Гестапо.

– Именно это я и хотел сказать, – произнес Крейсслер, растянув тонкие губы в улыбке.

Он протянул руки к огню, потом сел в кресло, в котором совсем недавно сидел Менцель. Она, хромая, дошла до дивана, снова опустилась на него и сказала своим прекрасным голосом почти спокойно:

– Слушаю вас.

Он достал из кармана сигарету и неторопливо закурил.

– Я хочу видеть Менцеля. Вы дали нам знать, что вам известно, где он скрывается...

Она вздрогнула, прижала руку к сердцу и с трудом ответила:

– Прежде всего я хочу быть полностью уверена, что моему брату ничего не угрожает...

Крейсслер засмеялся саркастически, почти оскорбительно:

– Какая любовь к брату! Можно подумать... – Он оборвал смех и закончил деловым тоном: – Ваш брат в полном здравии. Мы вернем его вам, как только Менцель будет у нас в руках.

Эстер страшно побледнела. Ей показалось, что сердце остановилось. Мозг пронзила ужасная, чудовищная мысль... Она поняла, что втайне надеялась, что ее брат мертв и страшная дилемма решилась сама собой.

Она ответила дрожащим голосом:

– Пока мой брат не будет здесь, никакой разговор невозможен...

Крейсслер сделал пару затяжек, посмотрел на огонь в камине, потом на Эстер. Она ответила ему твердым взглядом.

– Мне кажется, – заговорил Крейсслер, – вы слишком требовательны. В конце концов, мы проявляем по отношению к вам доброту. Поверьте, мы умеем заставлять людей говорить...

Она приподнялась, готовая к схватке.

– Да, знаю. Вы немец; я сразу догадалась об этом. Ваши соотечественники уже разговаривали со мной таким языком. Они меня пытали, сделали калекой...

Она выдержала паузу и добавила, понизив голос, чтобы придать своим словам больший вес:

– Я им ничего не сказала. И сейчас не скажу.

Крейсслер напрягся; его глаза превратились в щелочки. Если бы у него были время и возможность, он бы хотел заняться этой наглой девкой! Не сказала? Пф! Все, кто вернулся оттуда, хвастаются, что не заговорили... Ну разумеется! Как же признаться, что выложили все, что знали? Однако он уступил:

– Я схожу за вашим братом. Он здесь, за дверью. Но не стройте себе никаких иллюзий. Если вы устроили ловушку и не сдадите нам взамен Менцеля, мы убьем вашего брата у вас на глазах.

Он встал, бросил в камин наполовину выкуренную сигарету и нагло бросил:

– Наш договор продолжает оставаться в силе?

Она подтвердила:

– Продолжает. Но прежде чем вы выйдете, я хочу, чтобы вы знали...

Ее голос сломался. Она сделала над собой неимоверное усилие и договорила:

– ... как я вас презираю.

Он вздрогнул.

– Вы хотели сказать «ненавижу»?

– Нет, – поправила Эстер, – я вас не ненавижу. Вы этого не заслуживаете. Вы заслуживаете только презрения, как все продажные наемники.

Крейсслер хохотнул:

– Я служу справедливому и благородному делу!

Она пожала плечами:

– У вас даже нет извинения, что вы в это верите. Чтобы убедиться в этом, достаточно посмотреть на вас. Сколько бы вы запросили у американцев, предложи они вам перейти на их сторону?

Нисколько не шокированный, он шагнул к ней.

– А вы уполномочены сделать такое предложение?

Потом из осторожности дал задний ход:

– Об этом не может быть и речи. Я сделал свой выбор.

Эстер горько заметила:

– Вам повезло.

Он не понял, что она хотела сказать. Повернувшись на каблуках с чисто прусским автоматизмом, он вышел в прихожую.

Стоя неподвижно в темноте площадки, Стефан Менцель видел, как Крейсслер вышел из гостиной и прошел к входной двери. Он сразу узнал его и догадался о причине его приезда: русские прислали его коллегу по гамбургскому «Физикалише Арбайтсгемейншафт», чтобы легче убедить его...

Но тогда выходит?.. Может быть, они уже не хотели убивать его?

Какой-то шорох сзади. Он повернул голову. Очевидно, шум шел с лестницы, ведущей на чердак. Внизу Крейсслер открыл входную дверь и послал сигнал лучом карманного фонарика. Снаружи продолжала бушевать буря...

Заскрипела калитка на улице. Почему Крейсслер вызывал подмогу?

Его охватила паника, когда он подумал, что его бывший коллега может включить лампу в прихожей, которая осветит и площадку. Он не был здесь в безопасности. Уйти вглубь коридора? Оттуда будет невозможно подняться на чердак в случае необходимости. А почему бы не пойти туда сразу?

Крейсслер отступил, наверное, чтобы впустить вновь пришедших. Менцель сделал два шага к двери на чердак, открыл ее и стал подниматься по лестнице, пятясь...

Удар по голове отправил его в страну грез.

 

17

Тито заканчивал всовывать кляп в рот лежавшего без сознания Менцеля. Юбер провел лучом света по паспорту, извлеченному из внутреннего кармана пиджака пленного, и прочел:

«Альбрехт Франсис, родился 4 мая 1912 г. в Льеже». Он почувствовал, что кровь бросилась ему в лицо, секунду стоял неподвижно, а потом почти заорал:

– Черт подери!

Он взял себя в руки и продолжил шепотом:

– Черт подери! Это же Менцель... Тот, кого мы ищем...

Ошеломленный Тито выпрямился в полный рост.

– Дьявол! – только и сказал он. – Мы идиоты!

– Вполне возможно, – согласился Юбер.

Нахмурив брови, он сжал «Смит и Вессон», готовый любой ценой защищать свою добычу, если кто-нибудь попытается ее отнять, потом спустился по ступенькам до двери и бесшумно приоткрыл ее.

В прихожей разворачивался интересный спектакль.

Под ледяным взглядом Крейсслера Паоло развязывал Артура Ламма. Когда упала последняя веревка, журналист встряхнулся и неуверенно шагнул в гостиную. Его лицо опухло и посинело, одежда была в жалком состоянии. Крейсслер посторонился, пропуская его, но не убрал револьвер.

Раздался крик:

– Артур!

К журналисту разом вернулись все силы, и он бросился в гостиную. Прежде чем пойти за ним, Крейсслер приказал Паоло:

– Запри дверь и сходи посмотреть, не прячется ли кто наверху.

Юбер поморщился. Если этот тип поднимется, придется его убить, а это помешает осуществлению плана, возникшего в его изобретательном мозгу.

Паоло отказался:

– Дом под наблюдением. Незаметно для нас никто войти не мог. А потом, Хирурго мне велел вернуться в машину и предоставить вам управляться самому. Пока!

Он пошел к двери. Крейсслер посмотрел ему вслед, раздраженно пожал плечами и в свою очередь вошел в гостиную.

На секунду Юбер увидел его жестокое лицо в полосе света. Голос Эстер поверг его в изумление:

– Бросьте оружие на пол! Малейшее подозрительное движение, и вы покойник!

Но Крейсслер сдаваться не собирался. Рука с револьвером начала медленно подниматься, еще мгновение – и раздался бы выстрел. Юбер опередил его: «Смит и Вессон» плюнул свинцом. Почти тотчас прозвучал еще один выстрел: Эстер нажала на курок.

Юбер в три прыжка сбежал по лестнице и бросился на немца, пытавшегося в последнем усилии поднять свой револьвер. Упершись коленом в его поясницу, он просунул ему под подбородок руку. Резкий рывок назад. Раздался хруст.

Позвоночник сломался. Крейсслер был мертв.

Юбер протянул руку к своему оружию, упавшему на пол.

– Не трогайте пистолет, или я выстрелю!

Это был голос Эстер. Юбер поднял голову и увидел, что она сидит на диване, за которым стоит ее брат, а в руке держит револьвер. Юбер улыбнулся своей самой очаровательной улыбкой, поднял оружие и встал, спокойно заявив:

– Вы недостаточно быстры. Если бы минуту назад я не выстрелил первым, вы бы сейчас никому уже не грозили.

Он замолчал, прислушался и добавил:

– Одну секунду! Нам надо спокойно поговорить хотя бы пять минут.

Юбер запер входную дверь и вернулся.

– Позвольте представиться, – любезно поклонился он. – Гарри Брассел, сотрудник миссии США в Триесте.

Эстер поняла. Это и есть тот самый парень, способный на все, против которого ее предостерегали... Он показался ей великолепным и очень похожим на Алана Ладда, только покрепче.

– Я Артур Ламм, – сказал журналист, – а это моя сестра Эстер.

– О'кей, – улыбнулся Юбер. – Я могу вам помочь, если вы не слишком щепетильны...

– Как вы вошли? – вдруг забеспокоилась Эстер.

– Через крышу. Мы разбили чердачное окно, но я возмещу вам ущерб.

– Мы?

Он понял, что она хотела сказать, и уточнил:

– У меня был помощник. Он ушел вместе с Менцелем, которого мы встретили наверху.

Это была неправда. Тито еще не ушел. Вернуться тем же опасным путем, таща на себе Менцеля, он не мог.

Эстер побледнела:

– Стефан ушел не... не попрощавшись?

Юбер поморщился. Артур Ламм, ничего не понимавший, тоже. Юбер сразу перешел к делу:

– Послушайте. Мы не можем терять время. Раз остальные не пытаются выломать дверь, значит, шум бури заглушил звук выстрелов. Так что у нас есть несколько минут...

Он показал на труп Крейсслера.

– Надо объяснить это людям Хирурго.

Артур запротестовал:

– Зачем? Нужно продержаться до рассвета. Нас двое, мы вооружены и сможем отразить их атаку.

– Вполне возможно, – согласился Юбер, – Но меня это не устраивает, а если вы секунду подумаете, то поймете, что вас это тоже не устроит. Хотите удрать? А дальше что? Люди из советской разведки рано или поздно найдут вас. Вы постоянно будете в бегах. Я предлагаю вам другой выход, который оправдает вас перед русскими.

Он внимательно посмотрел на Артура и Эстер.

– Вот что мы сделаем...

* * *

Хирурго начинал терять терпение. В машину просачивалась вода, и капли падали ему на шляпу. Он глухо заворчал, потом повернулся к Паоло:

– Какого черта он там возится? Этот дурак немец должен был выйти и сказать, как все идет. Теперь, когда девчонка увидела братца, она должна привести нас к Менцелю.

Паоло пожал плечами. Ему в машине было хорошо.

– А может, Менцель уже был в доме?..

Хирурго вздрогнул:

– Что? В конце... Да нет, не может быть, мы бы знали...

– А может, он пришел еще до того, как мы установили наблюдение, – возразил Паоло, цеплявшийся за свою идею.

Он прижал нос к стеклу и подскочил:

– Черт! Нам падают знак... Это щелкопер!

Предчувствуя, что случилось нечто серьезное, они одновременно выскочили из машины и побежали к калитке. Хирурго на ходу выхватил свой револьвер, а другую руку держал козырьком над глазами, защищая их от струй дождя.

Он первым ворвался в прихожую, за ним Паоло. Артур Ламм казался испуганным. Ведя Хирурго в гостиную, он что-то бессвязно бормотал. Наконец журналист сумел выговорить:

– Мы не могли этого предусмотреть... Он говорит, что это из-за женщины... Что много лет хотел убить его...

Хирурго замер перед трупом Крейсслера, лежавшим на залитом кровью полу. Посреди комнаты валялся «Смит и Вессон». Сидевшая на диване Эстер Ламм, бледная, как покойница, держала под прицелом высокого растрепанного мужчину, стоявшего с поднятыми вверх руками, прислонясь к камину, и смотревшего на окружающих блуждающим взглядом. Хирурго без колебаний перешагнул через тело Крейсслера и подошел к Юберу, превосходно игравшему свою роль.

– Стефан Менцель, – сказал он повелительным тоном, – у вас есть только один способ спастись от правосудия этой страны: добровольно пойти со мной. Через два часа вы пересечете границу.

И с ноткой угрозы в голосе добавил:

– Хотите вы того или нет...

Юбер с ошарашенным видом смотрел пустыми глаза и на труп немца.

– Он отнял у меня Эльзу... Я должен был убить его... Должен...

Паоло подошел к нему и быстро обыскал.

– В карманах ничего нет.

Потом презрительно покачал головой:

– Он пойдет без выкрутасов, патрон, не волнуйтесь. Достаточно на него посмотреть...

Хирурго повернулся к Артуру и Эстер.

– Вам повезло, – сказал он. – Эта история полностью обеляет вас в наших глазах. Но учтите: этот человек был убит у вас в доме и никто не знает, как это произошло. Я унесу тело. Если будете молчать, вас никто не тронет. Вы, Ламм, завтра же опровергнете информацию, данную агентству, объяснив, что стали жертвой мистификации. Одно неосторожное слово – и я за вашу жизнь не дам ломаного гроша.

Артур быстро ответил:

– Мы согласны, Хирурго. Я больше никогда не стану ввязываться в подобные истории. Господи, теперь я знаю, чем это кончается...

Хирурго сделал знак Паоло:

– В путь. Если он рыпнется, оглуши.

Юбер механическим шагом двинулся к выходу, споткнулся о тело, чуть не упал и исчез в коридоре.

Паоло открыл дверь и крепко взял его под руку. Повысив голос, чтобы перекричать бурю, он насмешливо бросил:

– Машина его превосходительства подана!

Юбер шел с тем же тупым видом, но в душе он смеялся так, как редко приходилось.

Он представлял себе лицо Бага, когда Тито приведет к нему Стефана Менделя и скажет, что Юбер, агент ОСС 117, отправился вместо физика работать в секретных лабораториях Великой России...

Его ждало новое приключение.