Когда мечта, под волей господина,

Должна идти вперед, как вьючный мул,—

Поможешь ты, скользящая терцина!

На высях гор закатный луч уснул,

В лазури звезды — крупны и алмазны,

Чуть слышен издали прибойный гул.

Все образы, что ярки и бессвязны,

Толпились быстро, в белом блеске дня,

Во мраке встали в строй однообразный.

Прочь все, что в жизни мучило меня,

Что мукой-счастьем волновало душу,

Томя надеждой, памятью казня.

Я тайны дум недавних не нарушу,

Вступаю в ночь видений и чудес,

Как путник сходит с корабля на сушу.

Я, тот, дневной, как призрак дня, исчез,

Иной, ночной, послушный воле тайной,

Стою я здесь, как пред лицом небес!

Нет, выпадает жребий не случайно;

Кому и славить нынче, как не мне,

Рим погибающий строфой бескрайней?

Я древность мира высмотрел вполне,

По всем ее дорогам, где возможно,

Бродил и помню все, как сон во сне.

И вот виденья вновь встают тревожно,—

Заклятьем вызваны вновь к бытию,

Как в синема, проходят фильмой сложной.

Знакомые картины узнаю:

То — древний Рим, его дворцы и храмы,

В лучах он нежит красоту свою.

Повсюду — мрамор, чисто, стены прямы;

Он, как бывало, светом осиян,

На алтарях курятся фимиамы…

Апрель 1918