И вдруг все выяснилось (но лучше б не выяснялось!). Ко мне пожаловал «сам»… Константин Львович Караваев. Мотивировал свой приход: хотел взять кой-какие материалы, которыми в свое время сам снабдил меня, когда я писал о русской верховой. Но я думаю, что ему хотелось и излить перед кем-то душу – «поплакать в жилетку». Стал он постарше, а выглядел юным – такой же статный, красивый, с усиками, румянец во всю щеку.

Он – проездом, объяснил мне, живет ныне далеко от Урала.

– Где работаете?

Оказалось – на одном из конных заводов на юге.

– Значит, бросили заниматься русской верховой? Изменили?

– Не изменил.

– А лошади? порода?

Он помрачнел, вздохнул и ответил не сразу!

– Нет больше породы.

– Как нет?!

– Сперва вывели с Урала..

– Все-таки вывели!

– Да.

– А потом?

Караваев безнадежно махнул рукой и вроде враз постарел, складки перерезали лоб.

– А что же Соколов?

– Соколова уже нет в живых.

Вот оно что. Русский скакун (мы его, заносясь мыслями, уже величали уральским скакуном) лишился одного из своих наиболее энергичных и непреклонных защитников. Нету Соколова.

Как нет Соколова? «Знаете, есть поговорка: скрипучее дерево до старости живет, крепкое сразу ломается». Крепкий был – сломался.

Подробностей Караваев не знал. Мы долго сидели и вспоминали, пока он не заторопился на поезд, – как в войну спасали лошадей, угоняли от немцев, зачастую гибли сами люди, коневоды. Немцы налетали, расстреливали табуны, высаживали в тылу десанты, чтоб захватить лошадей… Сколько было проявлено героизма! Не напрасно было все пережито, нет, не напрасно! Что же могло случиться теперь? Почему так рано ушел из жизни Соколов? Впрочем, разве хоть одна смерть бывает не рано…

– Что же касается ростопчинцев, – говорил Караваев, – раскассировали. Кобылиц покрыли тракенами… А после и вовсе начались гонения на лошадей…

– Ну, а теперь? теперь? – недоумевал я. – Ведь все же образовалось к лучшему!..

И вправду, зачем было рассыпать, уничтожать, предавать забвению породу?

Где же вы, красавицы Бегонии, Браслеты, Былинники? Что осталось от полуторавекового труда русских коневодов? Неужели же только картина в Лувре и советском музее коневодства да этот очерк? Я не мог представить себе этого. …В Москве я отыскал жену, точнее вдову, Ефросинью Васильевну Соколову. Сюда, на Беговую, она перебралась после смерти мужа. Право, было что-то символическое в том, что даже на склоне дней, отойдя от активной жизни, она не расставалась с тем, что всегда для Андрея Андреевича и нее было неизбывной заботой и радостью, – с лошадьми: Беговая улица не случайно Беговая – тут Центральный Московский ипподром.

– Да. В живых нет, подтвердила Ефросинья Васильевна. Теперь уж перегорело, и она говорила спокойно, ровным голосом. А может, так казалось со стороны. – Еще в 1951 году, 17 августа…