1

У обитателей этой маленькой бамбуковой хижины сегодня был не совсем обычный день. Это чувствовалось. И вовсе не потому, что, скажем, дом был полон гостей, а стол заставлен кушаньями. Напротив, в хижине царила тишина. Семья, как и обычно, собралась во дворе возле большой сосны. На алтаре предков, находящемся на видном месте, у стены, теплились три поминальные палочки, распространяя тонкий нежный аромат, а керосиновая лампочка разливала по хижине слабый желтоватый свет.

Как и в любой другой вечер, семейство тетушки Кон собралось во дворе. Все сидели на низенькой скамеечке, поставленной на песок неподалеку от неглубокой щели, служившей бомбоубежищем. Над скамейкой было устроено нечто вроде навеса из сосновых веток. Но от него осталось, пожалуй, только название. От полуденной жары этот навес не спасал, а ночью вообще был не нужен. Люди этих мест привыкли к постоянной жаре. Свыклись они и с песком и с соленой морской водой. В душные ночи тетушка Кон вместе с детьми спала во дворе, возле убежища.

…В этот час, когда на хутор медленно опускалась ночная тишина, мать и дети продолжали торжественную трапезу. Да, это была торжественная трапеза, хотя гостей на нее не приглашали. Не зажигали огней. И даже керосиновую лампочку оставили в доме, довольствуясь слабым светом народившегося месяца.

Старшей дочери тетушки Кон было лет двенадцать — тринадцать. Братишка ее, совсем еще несмышленыш, сопя, обгладывал куриную ножку. Девочка ела медленно и чинно.

Их матери на вид было лет сорок. Она сидела, не притрагиваясь к пище, и смотрела то на детей, то куда-то вдаль, туда, где река сливалась с морем.

Дом тетушки Кон стоял на окраине хутора Кыа. И хотя в нем было три чистенькие комнатки, на фоне устья могучей реки он выглядел крошечным. Река Зиань чем-то напоминала кита, из раскрытой пасти которого в море извергаются потоки воды. Устье реки было необозримым. Из окон домика матушки Кон оно казалось бескрайним. Хозяйничал здесь порывистый морской ветер. По своей прихоти он обрушивал на дельту штормы и тайфуны, поворачивал вспять воды могучей реки.

Мать смотрела на жующих детей. Они вызывали в ней и радость и жалость. Когда в небогатом доме появляется лакомый кусок, его отдают детям. То, что дети довольны, радовало ее.

Но может быть, ее дети — сироты — не знали, какой сегодня день и почему мать устроила им такой сытный ужин.

Нет, дети знали все. Они помнили, о чем не раз говорила им мать: сегодня — годовщина гибели их отца. Давно это было. Младший тогда еще не появился на свет.

— Дети, вы знаете, какой сегодня день?

— Сегодня день, когда погиб отец, — не задумываясь, ответил сынишка.

— А почему он погиб, твой отец, ты знаешь?

— Его убили колонизаторы!

Девочка молчала. Ей было неловко оттого, что братишка так легко говорит об этом. Она внимательно посмотрела на мать своими огромными черными глазами и прошептала:

— Отец был партизаном. А враги приплыли по морю и все здесь сожгли. Так ведь, мамочка?

Да, все было именно так. Но дети знали эту страшную правду только из рассказов взрослых. А перед глазами женщины всегда стояли картины жуткого погрома, когда люди, казалось, тонули в крови. Разве можно рассказать это детям, двум воробышкам-глупышкам? Разве смогут они сейчас понять, в каких муках погиб их отец? Тогда молодые парни в рубашках защитного цвета не знали пощады. Там, где они проходили, оставалась лишь смерть. После их ухода она нашла полуобгоревшее, почерневшее, как головешка, тело своего мужа. Вот уже сколько лет она пытается отогнать от себя этот кошмар и не может! Разве обо всем этом расскажешь детям?

Боясь расплакаться от нахлынувших воспоминаний, женщина молча кивнула в ответ, но предательские слезинки все же вытекли из-под ресниц.

— Сестра, смотри: мама плачет. Она вспомнила об отце, да?

— Конечно. Маме жалко его, — ответила девочка и вдруг обрушилась на братишку: — Да ешь ты быстрее, ишь расселся!

Потом она обернулась к матери и заговорила совсем о другом:

— Мама, ты нынче идешь работать на перевоз?

— Нет, доченька, не пойду. Этой ночью меня заменит тетя Соа.

Тетушка Кон изо всех сил старалась казаться спокойной, но две мокрые полоски от слез на щеках говорили о том, что горе сжимает ей сердце.

* * *

Паром ткнулся носом в берег. Сидевшие в нем люди не успели спрыгнуть, как в лодку полезли ожидавшие перевоза. Пыхтенье… брань… возня. Большая лодка-паром раскачивалась с борта на борт…

— А ну-ка, дайте сначала всем сойти на берег. Люди еще не сошли, а вы уже полезли… Так-так… Ничего, ничего, сначала дайте пройти женщинам… Ты, товарищ, отодвинь-ка свою колымагу, пусть сперва на паром поднимутся солдаты.

Командовала молодая девушка. Она стояла выше всех, на самом носу парома, и ее фигура четко вырисовывалась на фоне серебристого, чуть красного у горизонта неба. Голосок у девушки был чистый, нежный, и даже не верилось, что к нему прислушиваются.

И, как оказалось, организационного начала вполне хватило: все быстро погрузились.

Паром уже собирался отчаливать, когда на берегу показалась пожилая женщина. Еще издали она закричала:

— Соа, давай я тебя сменю! Ступай домой, поешь! Тебе ведь еще надо идти на собрание ячейки.

Какой-то парень на пароме рассмеялся и крикнул:

— Я за то, чтобы Соа энергичнее работала веслом! Тогда она успеет и нас перевезти, и домой вернуться к ужину. А вы, мамаша Дыок, лучше отдохните.

Соа пристально посмотрела на балагура, ничего ему не ответила, а про себя подумала: «И откуда он знает, как меня зовут? Я ведь так редко работаю на перевозе».

Она спрыгнула на берег, уступив матери место перевозчика.

Сидевший в лодке старик набил трубку и рассмеялся:

— Глянь, парень, она с тобой не согласилась. Слов нет, она девушка здоровая, сильная, но хватит ли у нее сил выстоять под всеми дождями и ветрами, как ее мать, матушка Дыок?..

Паром двинулся. Женщины наперебой заговорили о чем-то своем. Соа тем временем быстро уходила от причала. Какая-то ничем не объяснимая радость переполняла ее душу. Неожиданно для самой себя девушка запела.

Вдруг она заметила, что навстречу ей кто-то бежит.

— Эй, сестрица Зюе, куда спешишь? — спросила Сюа, угадав в бегущей свою подругу.

— Ну, слава богу, успела! — Зюе схватила Соа за руку. — Только что кончила все свои дела и побежала к тебе.

— Смотри, как запыхалась. Давай присядем, отдохни чуточку.

Подружки сели на песок под раскидистой сосной… Море катило на берег огромные волны. В них было что-то загадочное и даже жестокое. Казалось, они вот-вот захлестнут этот ослепительно-белый песок пляжа. Но ряды сосен, посаженных здесь людьми для защиты от злых морских ветров и соленых волн, гордо стояли на пути стихии, вцепившись мощными корнями в песок. Казалось, что они будут стоять тут вечно, и нет такой силы, которая смогла бы сломить их.

Девушки молча смотрели на море, на знакомую с раннего детства реку. По воде пробегала вдаль светлая лунная дорожка, местами разорванная слабыми тенями. Извиваясь, как огромный удав, поток спешил в море.

И Соа и Зюе не знали, где начинается их река и как называется это место, затерянное, наверное, в джунглях. Они даже не представляли, по каким провинциям протекает река, какие ручьи и речки отдают ей свои воды, чтобы она стала такой красивой и могучей. Они хорошо знали только одно — река была их кормилицей. В своих волнах она приносила сюда, к хутору Кыа, много плодородного ила; отдавая свои воды морю, она была в то же время единственным источником, откуда люди окрестных деревень брали пресную, или, как говорят в народе, сладкую, воду.

— Как ты думаешь, Соа, наша река Зиань красивая?

— Еще бы!

Неудовлетворенная ответом подруги, Зюе громко сказала:

— Зиань — великая река. Она самая красивая и самая прекрасная!

Соа рассмеялась.

— Как же я могу утверждать, что наша Зиань самая красивая, если, кроме нее, я не видела ни одной реки? Вот ты говоришь, что она великая. А разве у других рек нет величия?

— Странно ты рассуждаешь! — проговорила Зюе. — Только у великой реки может быть такое огромное устье. Сможет ли какая-то там речушка величиной с гулькин нос пробить такой выход к морю?

— Я думаю, река может быть и маленькой, а устье — широким. Ведь это море вымывает берег. Смотри, как оно вливается в наше устье. Поэтому оно такое большое.

На этом разговор о реках и море кончился. Подруги еще довольно долго молча сидели рядышком. Вдруг Зюе спросила, отряхивая песок с шаровар:

— Ты еще не ответила этому «старику»?

— Какому еще «старику»?

— Ну ладно, ладно. Хватит притворяться. А то ты не знаешь какому?! Тому самому!

Соа улыбнулась, поправила упавшую на лоб прядку волос и проговорила:

— Нет еще. Да я и не знаю, что ему ответить.

— Напиши, что он тебе не нравится.

— Да что ты! Скажи, почему тогда давно, когда мы еще были школьницами, и я и ты так внимательно слушали его, боялись пропустить слово, а теперь я как-то спокойна к его высказываниям?

— А я все его объяснения слушаю только потому, что их надо слушать. «Старик» ждет твоего решения. Это точно. Уж ты мне поверь. И надо ему прямо сказать обо всем.

— Я согласна. Да ведь я почти все уже решила, я…

— Ой, посмотри — осветительная ракета! — прервала ее Зюе.

Соа так и не успела сказать подруге, что же она решила…

…Они не слышали рева моторов самолета, летящего в темном ночном небе. Светящаяся авиабомба неожиданно, как в сказке, повисла над хутором. Мгновение она горела пурпурно-красным огнем, потом запылала белым светом. Это был какой-то особенный свет. Он не был похож ни на свет лампы или солнца, ни на мерцание звезд. Этот свет принесли сюда американцы. И он вызывал в людях страх.

Во дворе тетушки Кон дети еще не успели собрать после ужина миски и палочки. Свет, вспыхнувший в поднебесье, на мгновение ослепил мать, и она закрыла глаза рукой. Быстро убрав миски, мать вместе с детьми бросилась в убежище.

— У тетушки Кон не погашен свет! — закричал кто-то из соседей. Услыхав этот крик, мальчик мигом вылез из укрытия. Через несколько секунд, показавшихся матери вечностью, он вновь спрыгнул в щель:

— Погасил!

И в тот же миг над головой раздался тягучий, леденящий душу рев моторов.

Вдруг, словно вспомнив что-то важное, женщина повернулась к детям:

— Сидите тихо, я сейчас вернусь!

— Ты куда, мама? — встрепенулась девочка.

— Я сбегаю к тете Виенг и сразу же вернусь.

— Без меня не смейте выходить, слышите? — Выбравшись из укрытия, она услыхала, как сын сказал ей вслед:

— Если сразу не возвратишься, я пойду тебя искать.

Хижина тетушки Виенг, которая была женой младшего брата покойного мужа тетушки Кон, находилась по соседству. У тетушки Виенг было осложнение после преждевременных родов, и ей прописали постельный режим. Женщина понимала: болезнь ее ложится новым бременем на семью в такое трудное время, и потому делала вид, что чувствует себя неплохо. На самом же деле самочувствие ее было неважным. В этом мог убедиться каждый, увидев ее мертвенно-бледное лицо с запавшими глазами.

Увидев тетушку Кен, больная хриплым голосом спросила:

— Они, наверное, много ракет пустили, раз так светло?

— Много, — Коротко ответила тетушка Кон, давая понять, что ее не интересует, сколько осветительных бомб сбросили американские летчики. — Послушай, сестрица, давай я перенесу тебя в убежище. Ты ведь сама туда не доберешься.

— Нет, нет! — возразила тетушка Виенг. — Возвращайся к детишкам, они ведь одни, им, наверное, страшно, бедняжкам. Зачем этим стервятникам стрелять по моему дому, я ведь и так лежу больная…

Самолеты нудно ныли где-то над хижиной.

— Ладно, кончим спор! — сказала тетушка Кон. — Слышишь, он кружит прямо над нами. Пойдем-ка в укрытие.

Заботливые руки подняли больную. И откуда только бралась сила в этих слабых женских руках? На песке от дома к укрытию протянулась цепочка следов, оставленных тяжело ступавшей женщиной.

Самолет, выходя из пике, завыл. Послышался взрыв. Никто не смог бы точно сказать, куда упала бомба. Ясно было одно — она взорвалась где-то посреди хутора.

Женщины, уставшие одна от боли, другая от тяжелой ноши, поддерживая друг друга, сползли в вырытую во дворе яму — укрытие. Устроив подругу поудобней, тетушка Кон проговорила:

— Ты полежи здесь, а я побегу к малышам. Им, наверное, страшно без меня.

Тетушка Виенг видела, как тетушка Кон вылезла из ямы и побежала по двору. Потом ее закрыл черный столб дыма. Больная потеряла сознание…

…Когда Соа и Зюе прибежали на хутор, все стихло. На месте хижины тетушки Виенг дымилась груда развалин и обгоревших пальмовых листьев. Нетронутым остался лишь сруб пересохшего колодца.

Односельчане, подоспевшие раньше девушек, поторапливая друг друга, откапывали обвалившиеся убежища во дворах у тетушки Виенг и тетушки Кон.

У Соа не было времени бегать в поисках лопаты или мотыги. Она опустилась на колени и стала рыть руками, набирая песок в пригоршни и отбрасывая его в сторону. Песчаная пыль забивалась под кофточку, слепила глаза, но девушка продолжала копать…

Рядом с ней размеренно работал киркой секретарь партячейки и политрук отряда ополченцев Кань. Немного дальше Соа увидела своего отца. Пыль стояла столбом. Дым от взрыва еще не рассеялся. Черная пелена окутывала хутор, и в этом кромешном аду никто не заметил, что над землей царствует чудесная, лунная ночь.

Яма становилась все глубже и глубже. Уже освобождены колья, укреплявшие стенки убежища тетушки Виенг. Убежище было неглубоким и поэтому оказалось ненадежным. Наконец показалась крыша, вдавленная взрывом в яму, а под нею лежала тетушка Виенг.

Женщина была жива. Руки покрывали глубокие царапины. Изо рта тонкой струйкой сочилась кровь. Люди столпились возле нее. Через какое-то время она пришла в себя и чуть слышно спросила:

— А где тетушка Кон?

Ее вопроса не расслышали. Тогда тетушка Виенг снова чуть слышно заговорила. Люди смолкли. И тут тетушка Виенг поняла, что никогда больше не увидит своей подруги.

Женщина вновь потеряла сознание… Она пришла в себя уже после того, как откопали детишек тетушки Кон. Виенг знала, что ей нужно лежать, но сейчас это было невозможно. Собрав остаток сил, она подползла к группе односельчан, окруживших двух сирот, обняла испуганных детишек, которые были настолько потрясены случившимся, что даже не плакали.

Хриплым, прерывающимся голосом тетушка Виенг стала успокаивать их:

— Не погибла ваша мама, нет. Я здесь, кровиночки вы мои. Я никому не отдам вас…

Подошел Кань. Он взял мальчугана на руки, а Соа велел забрать девочку. Соа заметила, что рубаха на плече Каня намокла.

— Батюшки, да ты, никак, ранен!

Она разорвала рукав рубашки и увидела, что плечо в нескольких местах здорово поцарапано, а в предплечье засел осколок. Из раны сочилась кровь.

— Видишь, я легко отделался. Ничего… оставь. Лучше позаботься о детишках и о тетушке Виенг.

Соа положила малыша на носилки.

В этот момент откуда-то прибежал муж тетушки Виенг. На плече у него висела винтовка. Он стоял и смотрел на людей, на мальчика, лежащего на носилках, на жену. К горлу подкатил ком…

В небе, спускаясь на парашюте, догорала осветительная бомба. В призрачном свете луны она, казалось, подмигивала израненной земле.

2

— Вчера в семидесяти трех семьях наши односельчане справляли поминки. Девяносто пять человек колонизаторы убили в нашей деревне в годы Сопротивления. Сегодня американцы убили еще трех. Значит, в будущем году будут поминать уже девяносто восемь, и среди них дочь тетушки Кон, которую так и не удалось спасти…

Дыок говорил тихо, словно обращался не к дочери, а размышлял вслух. Перед глазами встали тревожные картины прошлого… Вот на окраине хутора взметнулся в небо столб пламени. Какой-то человек, явно нездешний, пытается скрыться, и Дыоку пришлось тогда немало потрудиться, чтобы взять его живым. Много женщин и детей погибло в ту темную ночь…

— А что делать сейчас? Не плакать же всей деревней, чтобы о горе узнала округа и крестьяне из соседних поселков прибежали на хутор. Нет, сегодня ни в одной хижине не плачут. Люди словно сговорились. Залатаны пробитые крыши и стены. Спрятаны окровавленные, рваные рубашки. Погибшие должны совершить свой последний путь… Уходя из жизни, они оставили живым всю свою ненависть — и на сегодня, и на будущее.

Разговаривая с дочерью, Дыок чувствовал, как его все сильнее охватывает ненависть к этим воздушным пиратам. «Ну погодите, — думал он. — Недолго вам осталось летать над нашей головой!»

Дыок сидел под молодым бамбуковым деревцем. Ночью во время бомбежки ему опалило лицо, и теперь щеки и лоб его горели. Редкие седые волосы рыбака шевелил ветерок. Дыок, задумавшись, прикусил нижнюю губу и тяжело дышал. Вид его говорил о глубокой скорби и большой решимости.

Соа сидела неподалеку и рассеянно слушала уже знакомые ей рассуждения отца. Она понимала, что старику хочется, чтобы дочь поддержала разговор, но тем не менее молчала. Да и к чему разговоры, столько раз уже говорено-переговорено. Отец знает, что дочь согласна с ним.

Девушка протирала велосипед старшего брата, которого, как и отца, звали Дыок. Брат был бережлив, да и к тому же не такое простое дело — купить велосипед! Поэтому, прокатившись на велосипеде брата, Соа каждый раз тщательно протирала его.

«Они наверняка что-то замышляют, раз с самого раннего утра в небе их самолеты, — думала Соа. — Да еще эта неожиданная ночная бомбежка. Надо узнать, возвратился ли военный корабль, который ушел третьего дня… А еще нужно достать лекарства для тетушки Вьепг и сказать в ячейке, чтобы ребята пошли по хутору и раздобыли одежду для ее приемного сына, — перебивали мысли одна другую. — А тут еще Зюе со своими разговорами о «старике». Сегодня утром они должны встретиться: «старик» ждет от нее ответа. Он, разумеется, хочет, чтобы она все ему сказала, а сделать это трудно».

В школьные годы Соа восхищалась им как преподавателем. Он умел разъяснять самые сложные вещи. И сейчас ничего не изменилось. Она по-прежнему ценила его, но в девичьем сердце места для «старика» не находилось. Соа не замечала, как он смотрит на нее, и поэтому девушку испугали слова любви, которые он однажды сказал ей.

Соа понимала, что в ее жизни не произошло пока ничего важного, серьезного. Она не умела еще разбираться в собственных мыслях и чувствах. Девушке очень хотелось стать твердой и закаленной. Втайне она мечтала о том, как будет мужественно выдерживать самые тяжелые испытания. И если к тому времени учитель не разлюбит ее, она ответит ему. А сейчас? Нет, сейчас это просто невозможно. Соа прямо сказала парню:

— Подожди, я себя испытаю. Потом тебе отвечу.

А он, нетерпеливый, как и все влюбленные, хотел сразу узнать, какое испытание она считает самым серьезным.

Да разве сама она знала?

Чтобы прогнать эти мысли, девушка стала быстро вращать педали перевернутого вверх колесами велосипеда. Заднее колесо, звеня спицами, бешено закрутилось. Дыок обернулся на шум и спросил:

— Послушай, Соа, а ты сказала, чтобы берегли пулемет?

— Конечно. Ты же знаешь, кончится курс военной подготовки — и бойцы принесут его обратно.

— Да что там пулемет! Вот если бы они изучили какую-нибудь пушку или гаубицу, а потом и нам рассказали бы. Вот это было бы дело!

Старик рассмеялся. Однако девушка уловила в его смехе оттенок недоверия к молодым ополченцам. Видимо, Дыок и сам почувствовал это и добавил:

— Я ведь почему говорю это: доведись мне еще разок в жизни пострелять из пулемета, я показал бы врагам!

Если бы в этот момент к ним не подошел старший брат Соа, неизвестно, что бы еще наговорил вошедший в азарт Дыок.

Внешне Дыок-младший сильно походил на сестру, но характеры у них были разные. Он посмотрел на Соа и спросил:

— И давно ты этим занимаешься?

— Не цепляйся, — не оборачиваясь, бросила сестра. Брат помолчал немного. Потом подошел к отцу и одним духом выпалил:

— Послушай, отец, я ухожу в армию!

Старик посмотрел на него снизу вверх и в растерянности снова опустил глаза.

— Пришла повестка. Отправление завтра, на заре.

— Ты в самом деле должен идти?

— Конечно. Я не шучу.

Вопрос вырвался у отца нечаянно. Он хорошо знал характер сына: парень редко шутил, а что касается дела, так здесь не допускал никакого легкомыслия. Разумеется, он говорил правду, и отец понимал, что сын никогда не изменит своего решения.

Соа кончила возиться с велосипедом и бросилась к брату, расспрашивая его о подробностях.

Старик не принимал участия в разговоре. Он еще крепче прижался спиной к стволу бамбука, под которым сидел. Потом поднял голову и стал смотреть на верхушку дерева и слушать, как его листья, купаясь в горячих лучах солнца, о чем-то шепчутся друг с другом. Мысли старика бежали наперегонки, сменяя одна другую, и от этого Дыоку казалось, что у него чуточку кружится голова.

Если говорить положа руку на сердце, то старик не думал, что все произойдет так быстро. Отечественная война Сопротивления все остальное отодвинула на задний план. А может быть, он был просто-напросто осторожным, если не сказать трусливым, отцом? Может быть, он не хотел, чтобы сын уходил воевать? Нет. Просто отцовские чувства переполняли сердце Дыока.

В годы первого Сопротивления ему пришлось непродолжительное время жить на территории, оккупированной противником. Тогда он работал паромщиком, перевозил грузы по морю. Как-то к нему пришли солдаты из экспедиционного корпуса и приказали перебросить в Тхыа-Тхиен интендантский отряд, перевозивший продовольствие. Пришлось везти. На лодку его погрузили оружие, провиант, снаряжение. Пришло двое французов из экспедиционного корпуса и несколько солдат-охранников из марионеточных войск.

Старик договорился с друзьями лодочниками, чтобы те взяли к себе в лодки конвой. На пароме же оставил только одного солдата. Улучив удобный момент, Дыок размозжил ему череп и столкнул труп в море. Трофеи же доставил партизанам провинции Тхыа-Тхиен. Но автомат убитого им французского солдата решил увезти с собой, в партизанский район провинции Куанг-Бипь.

Целую неделю провел он тогда у партизан провинции Тхыа-Тхиен. Товарищи беседовали с ним, разъясняли непонятное. Он слушал и запоминал. За день до отъезда Дыок встретился с несколькими ранеными бойцами-земляками. Поговорили. Вспомнили родные места. Дыок подумал и решил оставить «свой» автомат партизанам провинции Тхыа-Тхиен.

Рассказывая впоследствии эту историю, старик не без удовольствия вспоминал, как совершенно неожиданно для него руководство партизанских соединений Куанг Виня наградило его похвальным листом и присвоило ему звание заслуженного ветерана.

Даже если бы у старого Дыока был только один сын, он все равно отпустил бы его. А жизнь сложилась так, что в доме Дыока уже в третий раз готовились провожать солдата.

В семье было трое сыновей и дочь Соа, младшая. Старшим среди братьев был Дыок. В годы первого Сопротивления он служил в армии, воевал, потом демобилизовался. Вернувшись в родную деревню, женился и теперь жил отдельно от отца.

Второй сын ушел на фронт, когда войска Народной армии одерживали один успех за другим и война Сопротивления близилась к концу. Но он не дошел до родного дома: пал смертью храбрых в боях за освобождение провинции Куанг-Бинь.

Когда началась война Сопротивления против американских интервентов, старик приготовился к тому, что и третий его сын станет бойцом. Так и случилось. Парень ушел добровольцем.

И вот снова семья старого Дыока готовит прощальный обед. Ведь сын уходит на войну.

Так уж повелось, что в дом к тому, кто уходит в армию, без всякого приглашения приходят друзья. В хижине Дыока полным-полно народу. Пришли ребята из Союза молодежи, женщины из Союза борющихся матерей. Подарки, напутствия, дружеские рукопожатия.

«А все же нынешняя война Сопротивления сильно отличается от первой! — решил старик, глядя на молодежь. — Тогда умеет парень стрелять, знает, как обращаться с гранатой, — и готов боец! А сейчас изучают разные автоматы, пулеметы, легкое и тяжелое оружие, способы борьбы с военными катерами и самолетами. Много военных премудростей знают теперешние солдаты!»

Дыок понимал, что сыновья его, простые крестьянские парни, приобретут необыкновенную силу, встав в строй вместе со своими сверстниками, одетыми в зеленые гимнастерки и каски солдат Народной армии.

Радовало его и другое: молодые бойцы уходили в армию весело. Они были уверены в победе и в том, что после победы обязательно вернутся домой. Его сын думал точно так же. И это была не только его убежденность. Это была убежденность и самого старика, человека, прожившего нелегкую жизнь.

С высоты своих лет он никогда не отделял горе от радости, печаль от веселья.

«Это просто замечательно, что у них такое настроение, — думал старик. — Но нередко юнцы думают, что бить врага так же просто, как бросать крабы в корзину!»

В разгар прощального ужина старик поднял чашу и сказал:

— Ну вот что, новобранец! В годы первого Сопротивления мы не посрамили чести семьи. Твой брат отдал за народ жизнь. Сейчас враг еще болев жесток и хитер.

Помни это всегда. Учись, готовься к боям — и тогда тебе все будет нипочем. И… береги себя! Сын рассмеялся и ответил:

— Не беспокойся, отец. Я не собираюсь погибать. В разговор вступила мать:

— Типун тебе на язык, старый. Твой сын уходит на войну, а ты…

— Постой, жена! — перебил ее Дыок. — Ты хочешь, чтобы мы изгнали врага, чтобы наша страна снова стала единой? Тогда скажи, разве бывало так, чтобы народ воевал с врагом, бил его и обходился без жертв?! Я вовсе не хочу, чтобы наш большак остался лежать в сырой земле вдали от дома. И в том, что я говорю с солдатом о трудностях войны, нет ничего удивительного. Он не мальчик и все прекрасно понимает.

Старик еще долго ворчал на супругу, а когда все разошлись, сказал ей шепотом:

— Знаешь, старая, на войне тот побеждает смерть, кто ее не боится. Ох, как я хочу, чтобы он остался жив!

Старик, конечно, понимал, что сын и без него знает, что такое война. Он ведь и после демобилизации оставался командиром взвода народного ополчения. К тому же сам был уже отцом. Но нельзя же было не сказать ему напутственного слова.

Дыока-младшего на защиту родины призвало правительство, которое выбирал он, Дыок. Так разве могло быть у него какое-то «особое мнение» на этот счет.

«Раз родина требует, — думал старик. — Ну и натворили дел на нашей земле империалисты, и они должны за все заплатить сполна. Иди, сынок. Иди и отомсти за своего младшего брата, за те бомбы, которые обрушиваются на нашу землю. Отомсти за своих соотечественников, за родную землю!»

Дыок вдруг вспомнил свой утренний разговор с дочерью. Все-таки зря он пытался иронизировать, когда речь зашла о молодежи. Совсем дурной стал, старый: разговаривает с дочерью как со школьницей, а ей ведь уже двадцать два года, вполне самостоятельный человек.

Старик взглянул на дочь, которая о чем-то говорила с братом. Соа была далека от переживаний отца. Она рассуждала так: народ поднялся на борьбу против захватчиков за спасение родины. А что делать молодым, как не идти на фронт. Не сидеть же им дома!

Волнение старика выражалось и в том, что он поминутно обращался к сыну с каким-нибудь вопросом:

— Ты все дела уладил? Дома как? В отряде?

— Все в порядке, отец, не волнуйся. Мои обязанности по отряду ополчения будет пока выполнять товарищ Кань, политрук. Ну а дома… Дома — жена и сын… Будет трудно — помогите им… Вот только одна просьба, даже не просьба, а так, просьбишка. — Сын рассмеялся и лукаво посмотрел на сестру. — Велосипед мой пускай возьмет себе Соа и сохранит до моего возвращения.

— Ты мне оставляешь велосипед?

— Знаешь, сестренка, жене некогда разъезжать на велосипеде. А потом, кто же умеет его так тщательно протирать, как ты? Бери и не возражай, да только пореже давай кататься подружкам!

Вмешался Дыок:

— Ну ладно, ладно. Соа сохранит его. Ну а твоим в случае чего поможем. Так что не беспокойся.

Он встал, обнял сына, и так, обнявшись, они перешли в другую комнату.

Едва они переступили порог, сын протянул отцу длинную бамбуковую трубочку с крышкой:

— Вот, сохрани.

Старик взял трубку, в которой, как он знал, хранилась бумага с родословной их семьи. Он не стал вынимать ее, так как хорошо помнил этот желтоватый листок с аккуратно вырисованными рядами иероглифов. Сам Дыок принадлежал к четырнадцатому поколению. Значит, теперь их семья уже насчитывает шестнадцать поколений, если считать с самого начала, от тех далеких предков, которые поселились в этих краях во время войн между Чинями и Нгуенами. По преданию, предки Дыоков были военнопленными. Их заставили поселиться в дельте этой реки. Сначала тут был военный лагерь, потом выросла деревня. Так шел год за годом. Десятилетие сменялось десятилетием. Частенько, оставаясь наедине со своими думами, старик как бы ощущал, что в его жилах течет воинственная кровь далеких и близких предков. Ведь, как ни говори, он был уроженцем провинции Куанг-Бинь, где в свое время происходили исторические битвы и где До сих пор сохранились остатки былых крепостей. И теперь здесь тоже идет бой. «Ведь и нынче наш Куанг-Бипь — воюющая земля!»

Такие мысли часто одолевали старика, но он никогда не отваживался высказывать их вслух.

— Где повестка брата? — спросил он дочь, выглядывая из комнаты. — Принеси-ка ее сюда. Я думаю, этот случай надо записать в нашу родословную. Тут написано, что в прошлом предки совершали подвиги. А разве внуки недостойны своих предков? Подумать только, наш парень идет в армию. Президент Хо и генерал Зиап учат армию и народ, как надо воевать. То-то!

С этими словами старик рассмеялся. Тем временем возле плетня остановился Кань, издали спрашивая разрешения войти.

— Входи, входи, товарищ секретарь!

Дыок подбежал к плетню и ввел Каня во двор. Подождав, пока гость выпьет чашку зеленого чая, старик торжественно произнес:

— Помнишь, как в годы первого Сопротивления ты был командиром взвода народного ополчения? Я тогда был бойцом и подчинялся тебе. Теперь ты секретарь партячейки и политрук отряда самообороны. Поэтому я слушаюсь тебя вдвойне. Но сейчас ты мой гость, и я попрошу тебя выслушать меня.

— Почему вы, дядюшка Дыок, говорите так пышно, даже голова кружится, — Кань улыбнулся. — Говорите, в чем дело.

— Ладно, буду краток! Завтра на заре мой старший сын уходит в армию. Ты это знаешь. Так вот я решил заменить сына в рыбацком кооперативе.

— А вы представляете себе, что это за работа?

— Работа как работа, не хуже и не лучше другой. Но учти, если даже ты не согласишься, я все равно займу место сына.

— Сколько же вам лет?

— Дома мне шестьдесят восемь.

— Так. А в море, значит, всего двадцать? Отлично! Но посудите сами, дядя Дыок. Работу молодых должны выполнять молодые, а у пожилых свои дела, не так ли? Вот, например, сети у нас ветхие. Чинить пора…

— Я пятьдесят пять лет провел на море! Что же касается твоих сетей, то я с ними вожусь уже несколько лет. Сейчас же я говорю о другом. Надо думать о спасении родины. Пришел враг. Он убивает наших людей, разрушает наши хижины. Вот ты, партийный человек, скажи, разве партия велит мне сидеть сложа руки? Ведь везде только и разговоров, что надо помогать армии. Я прошу ячейку, чтобы мне разрешили организовать боевой «отряд седобородых».

— Это дельное соображение, — заметил Кань. — На заседании бюро мы уже обсуждали этот вопрос. Давайте-ка, не откладывая дело в долгий ящик, соберемся сегодня вместе со всеми стариками и потолкуем об этом. Что же касается работы на море, то, поверьте, дядя Дыок, я говорю правду. Я знаю, силы у вас есть, но ведь сейчас не мирное время. Наши рыбаки борются с ураганами, штормами. И это далеко не все. Идет настоящая, страшная война.

— Я знаю, — возразил старик. — Поэтому и прошу. Секретарь партийной ячейки посмотрел старику в глаза. Тот встретил его взгляд спокойно, с достоинством. В глазах старика застыла мольба: «Нет, ты не можешь мне не разрешить!»

Прошло несколько томительных секунд. Наконец Кань сказал:

— Пусть будет по-вашему! Я поговорю с товарищем, ответственным за эту работу.

— Согласен! — радостно воскликнул старик. — Согласен! Если вам надо что-то обсудить — обсуждайте.

Кань, засмеявшись, обернулся к Соа и ее брату:

— Видите, каков боевой дух у наших почетных старцев? А как насчет духа молодежи, Соа?

— Он так же высок, как вершина бамбука!

— Надеюсь, не как вершина росточка, который чуть выше травки? — Кань улыбнулся.

Молодые люди рассмеялись.

— А если говорить серьезно, — продолжал Кань, — то я очень рад, сестренка, что встретил тебя. Дел по горло, выручай. Поинтересуйся, как идут дела в женской бригаде кооператива. Готовься принять дела заместителя командира, отряда самообороны, так как Тханг сегодня тоже уходит в армию. И еще: партийная ячейка думает создать самостоятельный женский взвод народного ополчения, и тебе, видимо, придется командовать им. Завтра утром примешь дела. Идет?

При других обстоятельствах Соа непременно завела бы разговор о том, что она еще молода, что у нее нет опыта, но сейчас то ли из уважения к Каню, то ли из-за слов, только что сказанных отцом, она не посмела отказаться.

— Как бы не сорваться, столько заданий! — произнесла девушка.

— Опыт — дело наживное. Не было еще таких людей, которые рождались бы опытными.

Каня позвал брат. Соа осталась сидеть неподвижно. «Трудностей, конечно, будет хоть отбавляй, — думала она. — Наступает время серьезных испытаний».

Соа, задумавшись, посмотрела в окно. Могучая река Зиань несла в море свои воды. Пусть река и маленькая, но, впадая в море, она помогает ему стать таким огромным и глубоким.

Девушка поднялась и пошла, а потом, не удержавшись, побежала к реке.

3

Этой ночью на переправе было немного народу, и бригадир решил оставить на работе одну лодку, а мамашу Дыок отпустили домой. К полуночи она была уже у своей хижины. Привычным движением прислонила весло к стене и вошла в дом. Было тихо, и только издали доносился рокот волн. Мамаше Дыок не хотелось спать. Она села на лавку, прислонившись спиной к столбу, который подпирал крышу хижины. Кажется, ничто не изменилось в доме после ухода сына в армию. В полночь или утром, возвращаясь с работы, она всегда заставала в хижине дочь и мужа. Сын жил отдельно от стариков.

Она долго сидела так, зажав в руке кусок материи защитного цвета, словно боялась, что кто-то может прийти и отобрать у нее этот зеленый лоскуток. Когда-то это была простая белая тряпка, но ее покрасили в зеленый цвет, сшили из нее маскировочную накидку…

Старый Дыок где-то слышал, что с самолетов особенно заметны белый и черный цвета, а мамаша Дыок круглый год ходила в черной кофте и черных шароварах. Когда американцы начали бомбежки, Дыок, не спрашивая совета жены, поручил кому-то купить в Донг-Хое маскировочную накидку. Честно говоря, мамаше жаль было тратить деньги на такую покупку, но муж твердо стоял на своем. Она не стала спорить с ним, хотя в душе смеялась над упрямцем: лодочники работали ночью, и маскировочные накидки им были не нужны. Однако каждый вечер, отправляясь на работу, мамаша Дыок, чтобы не обидеть мужа, брала с собой этот зеленый плащ.

А когда самолеты врага стали летать и днем и ночью, накидка пригодилась: по утрам сын забирал ее с собой. Так она и служила: днем сыну, а ночью матери. И с этого времени мамаша перестала жалеть деньги, потраченные на ее приобретение.

А теперь лоскуток, может быть оторванный когда-то от накидки и валявшийся без дела, стал для старой женщины чем-то вроде талисмана. Она бережно разглаживала его и все больше предавалась мыслям о сыне. Потом вспомнила о тех молодых ребятах, которые недавно подходили к их причалу на небольшом военном корабле. Почему они до сих пор не вернулись? Она не знала их, но беспокойство за них, как и за своего сына, все сильнее овладевало ею.

Как долго тянется эта темная ночь. Кажется, ей не будет конца… Мамаша Дыок встала и подошла к двери. В ночной тьме слабо мерцал огонек. Женщина поняла, что ее сосед, старик Льен, тоже не спит. Пойти разве к нему?! Вдвоем за разговором легче скоротать ночь.

Старик Льен слыл в деревне знатоком письменности ньо. В прежние времена, до Августовской революции, в этом рыбацком хуторе грамотных людей, можно считать, не было. Пожалуй, только старик Льен умел читать и писать. Конечно, уровень его знаний был не ахти какой, но среди неграмотных односельчан он слыл ученым человеком. Рыбаки уважали старика и звали его «ученый дед».

Поговаривали, что в молодости Льен часто менял местожительство. В древней императорской столице Хюэ он служил в суде. А когда работал в Ханое, поддерживал связи с образованными людьми. Поэтому-то жителям здешних мест он и казался грамотеем.

Если кто-нибудь справлял свадьбу, ставил дом или устраивал какое-то торжество, непременно приходил к старцу и приглашал его, «умеющего сочинять стихи», в гости, намекая при этом, что было бы неплохо, если бы «ученый дед» принес готовое четверостишие. К старику иногда обращались за помощью артисты самодеятельного ансамбля, когда надо было сочинить песенку на местные темы.

Из всех хуторян самое близкое знакомство со стариком Льеном было у семейства Дыок. Их дома, разделенные невысокой изгородью, стояли рядом. Но до революции этот плетень был как бы высокой стеной, разделяющей две семьи. По одну ее сторону жил человек, хоть и не носивший титул чиновника, но чем-то близкий этому кругу людей, хотя бы тем, что умел писать. Не богач, конечно, но живший в довольствии.

По другую сторону стены — крайняя бедность, такая, что беднее и быть невозможно. Здесь жили люди, избегавшие знакомств из-за своей нищеты и боязни причинить кому-то неудобство. И если только в доме гас огонь или остывал очаг, бежали то к одному, то к другому соседу попросить «уголька на растопку».

Но когда «ученый дед» принимался читать вслух старые книги или декламировать классические стихи, этот плетень не был препятствием для матушки Дыок. Сколько раз она тихонечко пробиралась к самой изгороди, садилась подле нее, обхватив руками колени, и слушала, как Льен декламирует стихи из великой поэмы «Ким, Ван и Киеу». И бывало, не раз плакала, слушая повествование о полной тревог жизни девушки по имени Киеу…

Так было до революции. Вряд ли надо говорить о том, какой переворот произвела она во всей стране и в этом приморском районе. И хоть старый плетень стоял на прежнем месте, обитатели двух соседних домов теперь часто без всяких церемоний ходили друг к другу. Для мамаши Дыок «ученый дед» был не просто соседом; она уважала его как человека, имеющего большой жизненный опыт, грамотея, к советам которого надо прислушиваться.

…Старика мучила бессонница. Табак в трубке кончился… Сидеть одному было скучно, и он разбудил жену:

— Ты спишь?

— Да разве с тобой заснешь?

— Забыл тебе сказать, что в этом году во всём Мире отмечают юбилей Нгуен Зу.

Жена «ученого деда» не знала грамоты: ни иероглифов письменности ньо, ни современного алфавита. Но она любила стихи и потому спросила:

— Того самого Нгуен Зу, который написал поэму «Киеу»?

— Конечно! Понимаешь, это такой талант, что юбилей его отмечают во всем мире! Когда-то читать поэму «Киеу» было большим удовольствием! А теперь получаешь удовлетворение в десять раз большее.

И он начал читать:

— Знаешь, кого видели раньше в «синих мухах»? Нет? Прислужников разных, бандитов. А теперь это «ко-нгонг» да «ви жуой» — американские самолеты, жужжащие над нашими головами. Тоже «синие мухи», только современные. И сколько еще эти «синие мухи» будут разбивать в щепы наши прялки и сеять смерть, чтобы не могли распускаться «побеги ивы и ветви абрикоса»?

— Что ты замолчал?.. — спросила жена.

Мамаша Дыок, подходившая в этот момент к хижине «ученого деда», слышала разговор стариков. Сначала она не хотела мешать им, но, когда старик заговорил о бессмертной поэме «Киеу», решилась войти. Старики, несмотря на столь поздний час, обрадовались приходу гостьи. После обычных приветствий Льен спросил:

— Утро на носу, а ты все на ногах. Иль забота какая мучит?

— На душе у меня неспокойно, вот и зашла поговорить с вами, дедушка.

— О! — произнёс «ученый дед», будто ему сразу стало ясно, что волнует женщину. — О! — повторил он еще раз и добавил: — Как говорится, дел никаких, а забота гложет. Не заглянуть ли нам в старинную книгу. Может, там мы найдем стих, который успокоит тебя.

Жена старика, наблюдавшая за мужем, воскликнула:

— Ну и ну! Да разве можно вычитать в одной книге о всех бедах людей?

— Да, если хочешь знать. — Старик нахмурился. — В этой книге написано обо всем: о больших деяниях и о малых делах.

И он прочитал отрывок из поэмы «Киеу»: «Меняются земля и небо, и конец служит началом, а через девять поколений наступят благоденствия».

— Вот, вот! Разве не изменился мир, пока прошел долгий путь до наших дней?! Ну а что касается «девяти поколений», то это, стало быть, произойдет к 1999 году.

— Вот доживем до этого времени, тогда и увидим, — махнула рукой жена.

— Мы-то с тобой, конечно, не доживем. А сейчас ты в это не веришь?

— Ну, положим, верю, но ведь окончательно поверишь, когда увидишь собственными глазами.

— А ты так все еще ничего и не увидела! — «Ученый дед» вскочил и начал что-то искать на полке. Наконец он достал потрепанную книжицу с загнутыми уголками ярко-желтых страниц, протянул ее жене и что было сил закричал:

— Но разве Нгуен Зу, сочиняя «Киеу», все видел своими глазами? Нет, старая, он не видел. Он предвидел и предсказывал. В поэме 3254 строки. В 1954 строке говорится: «И, стиснув зубы, разломил строку единую, сделав из нее две!» Разве тебе не понятен смысл этих слов? Ведь тут речь идет о разделе Вьетнама, о Женевских соглашениях.

— Ну и разъяснил, нечего сказать!

— Да ты взгляни, вот она, книга, перед тобой!

— Это еще ничего не значит. Ты почитай, а я послушаю.

— Прости меня, небо! Сколько же лет я ждал, сколько рису успел съесть и дождался наконец: моя старуха лично попросила меня почитать ей стихи!

Он еще несколько раз с нескрываемым удовольствием произнес «лично», «лично», но читать стихи не стал. Старуха, явно раздраженная, сказала:

— Ну, я жду!

«Ученый дед» сделал вид, будто не слышит. Он сидел на лавке и покачивал головой, словно соглашался с какими-то своими сокровенными мыслями.

Старуху это бесило. Наконец она не выдержала, вскочила, схватила книжку и плюхнулась на кровать. Больше она не разговаривала с дедом.

Мамаша Дыок тоже была не согласна с туманными намеками, рассуждениями и беспочвенными выводами «ученого деда», но решила не подливать масла в огонь и заговорила о другом.

— Дедушка, помнишь, к нашему причалу подходил военный корабль? Он ведь давно ушел и все не возвращается.

— Да-а, — протянул старик, — я тоже все время жду этих ребят. Бывает, по целой ночи глаз не смыкаю…

Уже несколько ночей в хуторе ждали возвращения ушедшего куда-то в море военного корабля. Люди, жившие здесь, в младенчестве засыпали под песню волн. Став взрослыми, они дружили с морским ветром, надувавшим паруса их джонок и сампанов. Они были рыбаками, и море делалось для них родным домом. С флотом их связывали крепкие узы. И это было так же естественно, как то, что вода в море соленая. На флоте служили их сыновья, и, что еще важнее, это была их гордость, сила, надежда. Куда и зачем уходили корабли — рыбаки не знали, но каждый раз хуторяне ждали и встречали моряков, как близких родственников. Если даже корабль долго не возвращался, его все равно ждали. Верили и надеялись… Ждали все без исключения: ополченцы и матери-солдатки, дети рыбаков и старик Льен, веривший предопределениям свыше и ставивший их рядом с указаниями президента Хо Ши Мина.

Мамаша Дыок поняла, что «ученый дед» пытается скрывать свои суждения за мудростью бессмертной поэмы «Киеу». Когда же она его прямо спросила, что он думает о судьбе моряков того военного корабля, он ведь не полез за ответом в книгу, а сказал ей просто, по-человечески:

— Эти люди знают, куда им плыть и что делать. Наверное, им хорошо известно и то, как возвратиться обратно.

У них нет духа — покровителя на небесах. У них есть только море, бескрайнее море. Моряки знают, что за спиной у них родная земля, и чувствуют, что мы их ждем. Иначе и быть не может! Успокойся и иди спать.

Не успела мамаша Дыок подняться, как в хижину неожиданно вошел Кань.

— Здравствуйте, бабушка и дедушка. Извините за столь ранний визит. — Кань повернулся к мамаше Дыок: — Я сразу понял, что вы здесь, раз вас нет дома.

— Что случилось?

Заметив настороженные взгляды собеседников, Кань рассмеялся:

— Не волнуйтесь! У меня радостное известие: к нам направлена зенитная батарея.

— Неужели! У нас будут зенитчики! — обрадовались старики. «Ученый дед» удовлетворенно хмыкнул и важно закурил трубку, словно в только что услышанных словах был какой-то особый, одному ему понятный, смысл.

— Их уже переправляют. Скоро пропоют петухи, а нам надо успеть подготовить позицию, пока не рассвело совсем и не рассеялся туман. Придется перетаскивать пушки прямо по песку, через дюны, а там и тягачи не пройдут. Я прошу вас, мамаша Дыок, обойдите всех ополченцев и объясните им, что дело весьма срочное.

Кань ушел. Вслед за ним поспешила и мамаша Дыок. Старики остались одни. Вдруг «ученый дед» хмыкнул и набросился на супругу:

— Ты, я вижу, сидишь и ни о чем не думаешь! Ступай разведи огонь в очаге, да побыстрей!

— Хорошо, — ответила жена, не преминув, однако, поддеть ворчуна: — А ты, старый, пойди-ка срежь свежих листьев чая. Приготовим зеленый чай. Да поторопись!

— Ладно, ладно! Да ты что за чайник хватаешься? В него и воды-то входит на два-три глотка! Возьми кастрюлю, самую большую…

Старики засуетились, заспешили, будто готовились к большому пиру. Выйдя во двор, «ученый дед» увидел, как по всему хутору зажигались огоньки, слышались громкие голоса…

* * *

Если верить часам, то утро уже пришло, пока старики Льен кипятили воду для чая. Но солнце еще не поднялось из-за моря, и сегодня пока не наступило. До рассвета оставалось еще достаточно времени, чтобы позавтракать и выйти в море без опоздания. А хватит ли его, чтобы подготовить позицию для нескольких орудий?

…Склон горы Ниенг облепили черные фигурки. Сколько их было? Наверное, товарищ Кань и даже командир артиллерийского подразделения не смогли бы дать точный ответ. Ясно было одно: крестьян пришло если не в четыре, то уж наверняка в три раза больше, чем просили артиллеристы. Едва только пронеслось по хутору: «Пушки пришли, нужны люди на земляные работы», как все жители до единого пришли сюда, на склон горы Ниенг. Разве могли они оставаться дома в такой час? Среди них были и земледельцы, чьи руки привыкли к мотыге, и рыбаки, сроднившиеся с морем, просоленные его водой и закаленные его ветрами. Даже домохозяйки не остались в хижинах и пришли сюда, захватив с собой лопаты и мотыги, корзины для переноски земли, и требовали, чтобы им дали работу.

И вот наконец наступил момент, когда началась прокладка подъездных путей к позиции.

— Сюда, на мою сторону еще двое с лопатами!

— Хватит, бегай побыстрее, тогда и не потребуется никаких лопат!

Землю переносили в корзинах на плечах. Мерно подымались и опускались, вгрызаясь в землю, кирки. Летняя ночь коротка, а позицию надо подготовить к утру. Артиллеристы достойны того, чтобы о них позаботились, а они ответят тем же жителям этой героической дельты, которых они должны защищать. Орудия, словно стальные слоны, стояли поодаль. На них смотрели с любовью. Это они, подымая к небу свои хоботы, преграждали путь стервятникам, хватали их за шиворот и швыряли оземь. Да разве нашлась бы такая семья, такой двор, где о них не позаботились бы? Какой бы высоты ни потребовался бруствер, какой бы ни была позиция — ее сделают до рассвета. Поморяне хотят не только помочь зенитчикам подготовить позицию. Они хотят сделать за этих бойцов все, а те пусть отдохнут немного.

Старики Льон были на позиции с самого начала работы. Старушка сидела под высокой сосной, бережно держа в руках тщательно укутанную кастрюлю с горячим зеленым чаем. Старик же наливал пахучую жидкость из чайника в чашки и раздавал желающим. Морской ветер растрепал ему бороду, но не мог заглушить его веселые возгласы «Кому чаю?!», не мог испортить «ученому деду» настроение.

Когда старик подошел к брустверу, который насыпали девчата из женского взвода Соа, он воскликнул:

— Ха-ха! Да здесь внучки Чынг и Чьеу. Может, кто хочет попить, девушки?

— Мы все умираем от жажды, дедушка.

Зюе, стоявшая рядом с Соа, залпом выпила чай и, возвращая старику чашку, сказала:

— А почему нет стихов, дедушка?! Почитайте нам что-нибудь. Тогда и жажда уменьшится и усталость отступит.

— И правда! — искренне обрадовался старик. — Ну слушайте. Я расскажу вам, как ан Зыонг Выонг за одну ночь возвел огромное укрепление!

— Что-нибудь покороче, дедушка! Старик рассмеялся:

— Ну да, вы ведь носите землю и все время ходите туда-сюда. Когда же вам слушать мои рассказы? Может быть, внучки, лучше прочесть вам из «Киеу»?

Девушки не знали, что ответить ему. Тогда вмешалась Соа:

— Дедушка, а зенитчики еще больше, чем мы, хотят пить!

«Успеем ли мы подготовить позиции, свою крепость?» — стала думать Соа.

— О чем задумалась, Соа?

— Я думаю, Зюе, о том, что, когда мы поедем в Ханой, обязательно посмотрим крепость Ко-Лоа, ладно?

— Конечно, но только после того, как разобьем врага.

— Разумеется. Поедем вместе, хорошо?

— Хорошо. По величине она, наверное, такая же, как крепость, о которой говорил дедушка Льен? Старики на своем веку сделали немало великих дел.

— А разве сейчас наш народ не совершает великие дела?

Зюе не ожидала, что Соа задаст ей такой вопрос. Конечно, работу, которую они сейчас делают, не назовешь обычной. Еще вечером здесь, на горе Ёиенг, росли кусты, а теперь тут позиция для зенитных орудий. Разве это не чудо?

И нужно было преодолеть трудности, чтобы это чудо свершилось. Подумав так, Зюе обернулась к Соа и спросила уже совсем другим тоном:

— Соа, можно считать эту ночь самым трудным для тебя испытанием?

— Ты что, решила разгадывать секреты?

Подруги рассмеялись. Если бы испытания в борьбе с таким жестоким врагом, как американские империалисты, состояли только в бессонных ночах, в тяжелом труде, в ожидании, что в небе вот-вот вспыхнет ракета или повиснет осветительная бомба, то разве стоило бы говорить о каких-то испытаниях? Тогда и агрессоры не стоили бы того, чтобы называть их жестокими, а мы не были бы достойны звания героев. Нет, борьба с американскими пиратами, вторгающимися в Северный Вьетнам, только началась, и все испытания Соа были еще впереди.

К первым петухам строительство позиции было закончено.

Тетушка Дыок наконец решилась чуточку передохнуть. Она бегала, призывая женщин и подростков носить бревна и доски для прокладки дороги, чтобы зенитки могли преодолеть песчаную полосу. Взяла кусочек бетеля и положила в рот. Каким вкусным он ей показался! Перед глазами женщины был участок дороги, выстланный досками, которые скрыли все неровности песчаных дюн. Кое-где доски были расщеплены колесами тягача. Но женщина не замечала того. Дорога казалась ей гладкой и красивой. Дыок хорошо помнила, кто какую доску принес на каждый метр дороги. Чего здесь только не было! Обрезки досок, створки ворот, бортовые доски от старой лодкрг.

Эта гать должна была прожить очень короткую жизнь: поднять на свою спину тяжелые пушки, чтобы они проехали по ней на боевую позицию.

Еще до вторых петухов первый огневой взвод двинулся на ту самую позицию, которая была подготовлена бойцами женского взвода самоообороны. Девушки бросились навстречу:

— От имени женщин-бойцов отряда самообороны, охраняющего дельту нашей реки, разрешите приветствовать вас!

Бойцы растерянно оглядывались: вокруг были одни девушки. Но скоро они нашли общий язык. Возможно, потому, что и те и другие испытывали одну и ту же радость: зенитки прибыли на место, и позиция для них была подготовлена.

Вдруг перед Соа выросла фигура бойца.

— Зенитчики приветствуют командира женского взвода самообороны! Постой-ка, да это же Соа!..

То, что ее имя известно, не удивило Соа — подруги, толпившиеся вокруг нее, несколько раз обращались к ней. А как звали этого парня — девушка не знала и не решалась спросить. Только один раз она взглянула на бойца, но хорошо запомнила его высокую фигуру, коротко остриженные волосы, смуглое лицо.

На хуторе прокричали вторые петухи. Утро вступало в свои права.

У солдат и крестьян оставалось еще много работы, и они продолжали трудиться, чтобы закончить все до того, как станет совсем светло.

4

На пашне сидела серая птица. Вдруг, испугавшись чего-то, она взмахнула крыльями, взмыла ввысь и повисла в воздушном потоке, крича «тими-тим, тео-хот». Эту птицу так и звали «тео-хот». Эхо подхватило этот не то испуганный, не то печальный крик. Люди привыкли к крику этих птиц. Они всегда поднимали шум, когда гонялись за насекомыми или когда что-то пугало их.

На этот раз птица затянула свое «тео-хот», потому что ее спугнула Соа. Она пришла на поле, чтобы посмотреть, не пора ли жать рис. Крик птицы почему-то развеселил ее. Девушка слышала в нем не испуг, а слова привета. Извини, птичка-сестричка, у меня дел по горло!

Перед взором Соа золотой парчой расстилалось рисовое поле. После посевной девушка, как и все крестьяне, беспокоилась, успеет ли рис вызреть, пойти в метелку. Но сегодня стало ясно, что беспокойство было напрасным. Тяжелые, налитые зерном метелки гнули золотистые стебли к земле. Можно было начинать жатву. Всякое ведь может случиться: грянет гроза, подымется ветер и прибьет рис к земле. Тогда ни одного зернышка с поля не возьмешь.

Поле, о котором заботилась Соа, было опытной делянкой ячейки Союза трудящейся молодежи. Его засеяли отборными семенами. Молодежь поручила Соа «шефствовать» над этой делянкой. Потом ее назначили заместителем бригадира третьей бригады. Убирать рис на этом участке наверняка будет третья бригада, поэтому-то Соа и пришла сюда.

Девушка выдернула стебелек и стала разглядывать метелку. Какой же удивительный уродился в этом году рис! Тонкий, хрупкий на первый взгляд, стебелек состоял из нескольких длинных коленец и, пожалуй, был повыше Соа. Этот сорт когда-то назвали зау нгот. Он мог приспосабливаться к любому уровню воды на поле. Как бы ни заливали поле, верхушка стебля, вытягиваясь, всегда торчала из воды. Если бы не существовало риса такого сорта, кому пришло бы в голову возделать эту заболоченную низину и засеять ее? За семенами пришлось ездить далеко на север, аж до самого Хынг-Йена. И вот теперь эта драгоценная жемчужина Хынг-Йена, выросшая на земле провинции Куанг-Бинь, помогла людям сражаться с агрессором. Нет, это были не красивые слова: рис-плавунец тоже бил врага здесь, на территории четвертой зоны.

Народ давно знал о коварных замыслах империалистов США, но до конца разобрался в них лишь тогда, когда агрессор обрушил на землю Вьетнама десятки, сотни тонн бомб, сметая на своем пути школы, больницы, церкви.

Кое-кто пытается утверждать, что американские самолеты не разрушают дамб и плотин. Это — ложь! Но пусть пираты разрушат дамбы, плотины, даже мелкие каналы, мы все равно будем жить и бить врага.

Несколько дней назад ячейка Союза молодежи провела выборочную уборку на склонах горы Ниенг, засеянных суходольным, не требующим полива рисом, который когда-то вывезли из южных провинций Китая. Сорт этот также впервые высевался здесь, в провинции Куанг-Бпнь. Урожай оказался неплохим. Молодежь решила сжать суходольный рис как можно быстрее. Но по хутору пошли слухи, будто рис этот невкусный и непригоден для еды. Но ведь вкус это все равно что красота: каждый воспринимает по-своему. Сама же Соа считала, что если этот неизвестный здешним жителям рис дает им силу для борьбы с агрессором, значит, он вкусный и нечего тут рассуждать.

Ну, завтра надо начинать жатву. Вот обрадуются ребята и девушки из ячейки. Скоро можно будет рапортовать президенту Хо Ши Мину, что жители Куанг-Биня, в том числе и молодежь этой провинции, единодушно решили бороться до полной победы над врагом, если даже для этого понадобится пять, десять, двадцать или более лет.

Соа поднялась на высокую межу. И снова птица «теохот», заметив человека, громко и протяжно закричала. И опять девушке послышались в этом крике слова привета.

Она вспомнила, какой суматошной была минувшая ночь. Не успели зенитки встать на огневую позицию, как к причалу подошел военный корабль, тот самый, которого с таким нетерпением ждали на хуторе. Женскому отряду ополчения поручили замаскировать его, а так как дело шло к рассвету, пришлось торопиться.

А потом моряки пригласили девушек на корабль. Впервые в жизни поднявшись на палубу военного судна, Соа чувствовала себя ребенком, которому приснилось, что он попал в огромный дворец и заблудился в нем. И хотя корабль был не такой уж большой, да и оснащение не самое современное, все, что видела девушка, вызывало в ней восхищение. Самым старым в команде был механик, выходец из Южного Вьетнама.

Наводчик из орудийного расчета оказался неразговорчивым и застенчивым, как школьник. Но тем не менее имел два боевых ордена. Увидев девушек, он смутился, пожалуй, еще больше, чем они сами.

Командир корабля, судя по акценту, был уроженцем Севера. Держал себя просто. Послушав песню «Мой родной Куанг-Бинь», которую спела по просьбе моряков Соа, попросил ее спеть «Далеко». Но какая жалость! Соа еще не успела запомнить слов этой песни!..

Яркий луч, пробиваясь сквозь листву, светил прямо в лицо девушке, сидевшей в тени дерева на меже у поля риса-плавунца. Очнувшись от воспоминаний, Соа заметила, что солнце поднялось уже высоко. Сосало под ложечкой. Со вчерашнего вечера она так и не успела поесть. Неплохо было бы теперь съесть чашку риса. Отец еще ночью ушел куда-то, и дома, наверное, одна мать. Девушка встала, подняла комок земли и бросила его. Ей хотелось спугнуть птицу «теохот», чтоб та покричала на прощанье.

Подняв с межи винтовку, Соа вскинула ее на плечо и пошла. Но не успела она сделать нескольких шагов, как услышала далекое «виу-виу-виу», заставившее ее насторожиться. Сразу же отыскала в небе два самолета, заходивших со стороны моря. Это были «гусиные шеи» F-105. Стервятники сделали круг над устьем реки. Затем, снижаясь, полетели вдоль реки, против течения. Довольно долго летели по прямой, потом вдруг развернулись и полетели низко-низко по течению реки, направляясь в сторону хутора.

Заходят! Соа побежала. Пробежав порядочное расстояние, девушка услышала, как оба F-105 открыли по хутору огонь. Со стороны моря, разворачиваясь, заходили еще две большие группы самолетов. На горе Ниенг звонко заговорили зенитки. К строю атакующих самолетов потянулись огненные нити. Но стервятников было много. Бомбы падали на землю и взрывались то на хуторе Кыа, то на переправе, то на горе Чинь. Еще несколько взрывов раздалось, кажется, на хуторе Ной, возле школы и в рыболовецком хозяйстве.

Девушка видела, как над хутором Кыа к небу поднялся высокий столб дыма. А там, дома, мать ждет дочь! С позиций отряда ополчения по самолетам открыли огонь из винтовок. Соа выскочила на дорогу и, не обращая внимания на бомбы и пули, что было сил побежала к хутору.

* * *

…На корабле весь экипаж столпился вокруг командира. Никто не сказал ни слова. Все научились понимать друг друга. И если старый механик усиленно курил свою трубку, глубоко затягиваясь и выпуская клубы дыма, все знали, что он о чем-то крепко задумался. А у застенчивого артиллериста в такие минуты горели уши. Все ждали боевого приказа. А он мог быть только одним: бить врага. Командир доложил об обстановке в штаб. В ответ в наушниках прозвучали четкие слова: «Вступайте в бой!»

— По местам! Знамя — на мачту! К бою!

В мгновение ока корабль сбросил маскировку. Ощетинился стволами пушек, пулеметов, винтовок. На мачте взвилось красное знамя с золотой звездой. Морской ветер развевал его, и золотая звезда рвалась ввысь, словно хотела улететь в голубизну неба. Корабль стал отходить от причала. Не успел он выйти на фарватер, как прогремели первые выстрелы, рассыпали дробь пулеметы — и две черные тени в небе метнулись в сторону. Но другая группа стервятников упрямо продолжала пикировать. Бомбы и осколки сыпались дождем. Осколком перебило фал, на котором крепился флаг, но его тотчас же заменили новым. Это трепещущее пламя с золотым пятнышком посредине во время боя было неотделимо от бойцов. В хаосе, когда справа и слева вздымаются водяные столбы взрывов, когда глаза разъедает черный дым, когда кругом бушует огонь, нельзя изменить этому священному пламени!

Стервятники, словно туча мух, кружились над устьем реки. Корабль вел ожесточенный огонь, ловко маневрировал, уходя от бомб и ракет врага. Отряд самообороны не только прикрывал корабль, но и сам успешно использовал его огонь, чтобы передвигаться с места на место и стрелять по атакующим стервятникам. Обе огнепые группы — одна на суше, другая на воде — сражались рядом друг с другом, словно были связаны невидимой нитью.

Соа внимательно следила из окопа за черными тенями, которые метались в небе, но в то же время успевала замечать все, что происходило с кораблем. В грохоте взрывов ей удавалось различать голоса зениток с горы Ниенг, частью выстрелы пушки с корабля и, конечно, захлебывающийся говор пулемета со своей позиции. Девушка подумала вдруг, что ей приходится вести огонь по самолетам из мелкокалиберного пулемета. Надо будет доложить об этом снабженцам и командованию. Слева из окопа стрелял крупнокалиберный пулемет, и у Соа было большое желание выпустить из него очередь по нападающим на позицию самолетам.

— Не упускай его! Бей по головному!

Эти слова вырвались у девушки неожиданно. Она не командовала боем и не имела права отдавать приказания, но это был крик души. Соа видела, как головной самолет поливает землю огнем и свинцом, увлекая за собой ведомых. Взвод должен был сосредоточить огонь именно на этом, головном самолете.

Казалось, кто мог услышать слова девушки в шуме и грохоте боя? Но, странное дело, крик Соа услышали и в других окопах. Огонь из орудий всех калибров был сосредоточен на ведущих самолетах. Они заметались по небу и стали сбрасывать бомбы куда попало. Вдруг Соа заметила, как один из ведомых выбросил из своего чрева целую гроздь шариковых бомб.

— Бомбы! Берегись!

Крикнув, девушка выбросила винтовку на бруствер, одним махом выскочила из окопа и протянула руку вылезавшей вслед за ней соседке. В их окопчике было три человека. Все вместе они бросились в укрытие. Соа успела только поднять с земли винтовку. За их спинами раздался взрыв — и тучи песка обрушились на головы ополченцев. Когда пыль рассеялась, Соа увидела, что бомба попала точно в тот окоп, где она только что пряталась с подругами. В бою смерть подбирается незаметно. Теперь, когда все было позади, Соа спокойно думала о случившемся. Еще на курсах по военной подготовке девушка слышала, что, если бомба летит прямо над тобой, она в тебя не попадет. Боевые будни научили ее, как вести себя во время бомбежек.

Самолеты взмыли вверх. Там их уже не настигал огонь ополченцев. Следя через прорезь прицела за этими стальными черными воронами, Соа терпеливо ждала.

Взрыв заставил девушку обернуться. Горел хутор Кыа! Это увидели все. Над хутором к небу подымался черный столб дыма. Соа вновь вспомнила о матери. А соседи? А дети-сироты, потерявшие мать во время ночной бомбежки? Успели они укрыться? Соа была уверена, что, когда прозвучал сигнал тревоги, мать была еще дома, ждала дочь, чтобы покормить ее. А когда бой разгорелся, мать наверняка не осмелилась побежать в укрытие — Соа хорошо знала ее характер. И что сейчас с матерью — девушка не могла себе представить.

Все это время Соа успевала каким-то образом следить за кораблем, который метался по устью реки. На корме корабля была укреплена клетка с курами. И чем громче били пушки, тем сильнее в клетке метались обезумевшие от грохота птицы. Наконец, разломав ее, они разлетелись.

…«Ученый дед» вместе со своей старухой и тетушкой Дыок сидел в укрытии, что-то бормоча себе под нос и крепко вцепившись в платье тетушки Дыок — удерживал ее. Тетушка высунулась из укрытия и прикидывала, как бы переловить разбежавшихся от страха матросских кур. «Бомбы и пули в меня не угадают, а вот бойцам после боя как бы не пришлось класть зубы на полку». И вот по хутору, где одни дома догорали, а другие уже превратились в руины, где не было ни души, так как люди ушли или в укрытия, или на боевые позиции, тетушка Дыок гонялась за летавшими, оравшими, метавшимися курами. Увидевшая эту необычную охоту хуторская девушка-милиционер подбежала к тетушке Дыок и потребовала, чтобы она спустилась в укрытие. Тетушка Дыок, ворча, подчинилась, оставив на свободе нескольких кур. А девушка-милиционер спустилась в укрытие и строго-настрого приказала старику не выпускать тетушку. Высоко в небе вражеские самолеты пятерками и тройками то пикировали, то взмывали свечой вверх, уходили и вновь возвращались, заходя на хутор со всех сторон. Теперь уже никто не мог сосчитать, сколько их. Но одно было ясно: в небе появились новые группы стервятников.

Однако, как бы много их ни было, они не могли сломить тех. кто был внизу, на земле, кто встречал их лесом стволов и крепко бил по зубам. Путь для воздушных пиратов оказался трудным. Два самолета заходили с востока, со стороны моря. Они пикировали, будто хотели точнее положить бомбы на хутор. Но это был лишь хитрый маневр. На самом деле они избрали себе другую цель. Через какое-то время они внезапно сбросили бомбы на вершину и западный склон горы. Но это не было неожиданным для ополченцев и бойцов. Зенитки и пулеметы с горы Ниенг встретили стервятников прицельным огнем с самой выгодной дистанции. Пушки моряков били точно в цель. На позициях ополченцев стрелки выжидали, пока «гусиные шеи» повернутся к ним самым уязвимым местом, и только тогда открывали по ним массированный огонь.

Никто не мог сказать, чья пуля настигла стервятников, но все увидели, как один из «тандерчифов» завалился на бок, вспыхнул как факел, закувыркался и опустил свою длинную шею. Потом закачался с боку на бок и полетел в море, оставляя за собой длинный черный шлейф огня и дыма. Бойцы потихоньку заспорили: кто говорил, что это третий сбитый самолет на счету, а кто утверждал, что четвертый. Однако дело было, конечно, не в этом.

— Огонь! Огонь! Огонь! — раздавались команды.

Но вражеские самолеты группа за группой вновь заходили и пикировали на цель. Все чаще и чаще рвались бомбы.

Огонь бежал по воде, подбираясь к кораблю — горел напалм. Вдруг судно дернулось, завалилось сначала на правый, потом тут же на левый борт и закачалось, как поплавок. Соа с ужасом смотрела на корабль. Что случилось с тем механиком с Юга? Нет, нет, этого не может быть. Ведь он обещал пригласить ее в гости. Соа, не отрываясь, смотрела на корабль до тех пор, пока он не перестал крениться в разные стороны. Видно, там восстановили управление. Тут она заметила, что на корабле сбило мачту с флагом. Но флаг не упал. Его подхватили чьи-то руки, и он был поднят на другой мачте. В следующее мгновение крик сдавил девушке горло: она увидела, как на мостике упал командир.

И в этот момент стервятники ушли. Одни из них взмывали высоко в небо, другие поворачивали влево и вправо, делали круг и, пристраиваясь друг к другу, скрывались за горизонтом.

С корабля донеслось:

— Эй, на берегу! Пришлите к нам первого номера к орудию, механика…

Крик далеко разносился по воде, перекрывая гул удалявшихся самолетов. Он был отчетливо слышен на позициях ополченцев. Несколько человек начали быстро спускать на воду лодки, но среди них не было ни механиков, ни первых номеров.

Товарищу Кань пришлось восстановить порядок:

— Четвертое отделение и двое рабочих с переправы — со мной! Остальным оставаться здесь и следить за небом.

Соа должна была остаться на берегу. Увидев ее, Кань приказал:

— Соа, возьми отделение из женского взвода. Отнесите воды зенитчикам. Группа снабжения застряла где-то на горе Дан. И чтобы одна нога здесь, другая там!

— Ясно.

Но как можно уйти? Соа, не отрываясь, смотрела на корабль, где находился раненый командир. Он не хотел ложиться и подчеркнуто прямо сидел на мостике. С обоих берегов к кораблю спешили лодки. Издалека они чем-то напоминали листья бамбука. Соа увидела две лодки из рыбохозяйства, лодку вооруженной народной милиции. У милиционеров сломалось весло. Они один за другим прыгнули в воду и стали вплавь добираться до судна, а лодка скрылась в дыму. Но что это? К кораблю спешила лодка ее матери. Девушка обрадовалась и в то же время заволновалась.

— Ма-а-а-ма!

Соа кричала так громко, что запершило в горле. Тетушка Дыок гребла, не жалея сил. Взмах веслом, еще взмах, а горящий на воде напалм, шипя, подбирается к лодке, догоняет ее. Взмах, еще взмах… Огонь остается позади. Ну вот, наконец-то! Тетушка Дыок помогла опустить раненого в лодку…

Тем: временем в небе вновь показались воздушные пираты. Вновь заговорили винтовки ополченцев. Соа слышала, как открыли огонь зенитки с горы Ниенг, но сейчас они стреляли реже, чем во время предыдущего налета. «Группа снабжения застряла где-то на горе Дай». И людям, и орудиям, наверное, нужна вода. Соа окликнула подружек. Они вылезли из окопа и что было сил побежали к горе Дан.

* * *

На позиции первого огневого взвода зенитчиков на горе Ниенг командир расчета, высокий смуглый парень из Кань-Зыонга, отвернул крышку бидона. Но пить не стал. Только проглотил слюну. Все поняли, почему он не стал пить — надо было остудить жерло орудия. До него нельзя было дотронуться.

Командир осторожно наклонил бидон. Вода полилась тоненькой струйкой. Послышалось шипение. Не пробежав и нескольких сантиметров, струя высыхала. Видимо, руки командира устали, бидон наклонился слишком резко, и вода, не попав в ствол орудия, пролилась мимо. Стоявшие рядом бойцы поспешно подставили руки, чтобы мокрыми ладонями смочить пересохшие губы.

Заметив это, командир перестал лить воду.

— Ребята, пойте по глоточку!

Бойцы отрицательно покачали головой. Командир повторил:

— Пейте!

Но, вновь встретив отказ, он поднял бидон и вылил в ствол орудия всю воду до последней капли.

В этот момент на позиции показалась Соа. Это было похоже на чудо: то ли добрая фея приказала ей спуститься с неба к бойцам, то ли земля вдруг расступилась — и девушка вышла из нее.

— Вода, товарищи! Пейте! — крикнула она.

— Ура! Ура, Соа! — закричали зенитчики.

Бой продолжался. Девушка обошла орудие, внимательно рассматривая механизмы и приборы, местами поврежденные осколками вражеских бомб. Потом вдруг заметила, что в расчете не хватает нескольких человек. Поставив ведро с водой на землю, подошла к командиру и громко сказала:

— Я боец отряда народного ополчения Нгуен Тхи Соа. Прошу оставить меня на батарее и считать членом орудийного расчета.

Командир был еще совсем молодым. Он пристально посмотрел на девушку, но не ответил ей. Разумеется, он не отказался бы оставить ее. У первого орудия выбыл из строя наводчик, и вообще на позиции не хватало людей, а по его предположениям бой вот-вот должен был вступить в решающую фазу.

Что же касается Соа, то ей приказали доставить сюда воду. Других заданий ей не давали. Но ведь там, в отряде, не знали, что тут происходит. Конечно, если бы там знали, что здесь не хватает людей, ей бы приказали остаться на батарее. Ведь, может быть, в этот самый момент бойцы из отряда ополчения уже заменяют на корабле моряков, получивших ранения во время боя. Соа чувствовала, что она имеет полное право поступить именно так. Мысленно девушка уже распределила своих подруг по тем расчетам, где не хватало людей. Себе же выбрала орудие под номером один. Позицию для этой зенитки она готовила своими собственными руками, а теперь к тому же расчет этого орудия понес наибольшие потери.

Соа стояла перед командиром и думала, что ему еще/ сказать, чтобы просьба звучала убедительнее.

Командир посмотрел на бойцов, которые копошились возле орудий, на тех, кто остужал стволы. Потом, словно заручившись согласием боевых друзей, произнес:

— Молодец, Соа! Ступай на позицию, вон туда, шестым номером.

Работы у орудия было много. Подносчик снарядов подтаскивал ящики. Он неимоверно устал, но старался двигаться со своей ношей как можно быстрее, даже бегом, однако все чаще спотыкался, и каждый следующий ящик со снарядами казался ему тяжелее прежнего. Соа пошла за солдатом по окопу к тому самому месту, где лежали ящики со снарядами. На вид они казались не такими уж тяжелыми. Она подняла на плечо один ящик. Этого, конечно, было достаточно, но Соа попросила солдата, чтоб он помог ей поднять на плечи еще один.

— Ты что, Соа, — испугался боец.

— Давай, давай!

Парень в нерешительности посмотрел на девушку. Соа, заметив это, приказала:

— Беги впереди, а я за тобой.

Он и в самом деле побежал, этот вконец измотанный парень.

Соа бежала за ним. Однако, пробежав несколько шагов, почувствовала, что колени у нее подгибаются. Конечно, лучше бы тащить один ящик, а не два. Но она продолжала, стиснув зубы, нести свою ношу.

Собрав все свои силы, девушка сделала шаг, еще один, еще много-много шагов…

Наверное, эти два ящика вдвое превышали ее собственный вес. Но она крепко держала их, словно они были прибиты гвоздями к ее ладоням и плечам. Девичьи ноги, проваливаясь в пыль и песок, упрямо шагали вперед.

Когда они пришли на позицию, солдат-подносчик, что бежал впереди, вернулся и взял у Соа один ящик, а второй она сама опустила на землю. Орудие тем временем открыло огонь.

Шестой номер орудийного расчета занял свое место. В задачу Соа входило заряжать обоймы и подавать их к орудию. Но сначала надо было открыть ящики. Одну за другой вынимают руки девушки золотистые трубки снарядов, смазанные маслом. Но с такой смазкой нельзя заряжать орудие. Снаряды надо чем-то вытереть. Соа сняла кофточку, оставшись в одной сорочке.

Внимание всех было приковано к небу, куда один за другим летели снаряды. Наконец один из «тандерчифов» задымился и огромным клубком огня рухнул в море. Расчет проводил его внимательным взглядом. Соа тоже. Когда волны сомкнулись над упавшим самолетом, девушка вернулась к ящикам. Взяла свою кофточку и стала протирать снаряды, укладывая их в обойму…

Рядом с ней трудился пятый номер, Хоанг, тот самый парень, что родом из Кань-Зыонга. Он стоял у орудия и передавал заряжающему снаряженные девушкой обоймы.

— Хоанг, ну и высокий же ты. Да еще каску носишь. Смотри не сшиби головой самолет! — пошутила девушка.

— Может, уступить ее тебе? На, носи на здоровье.

— Что ты, ведь ты такой высокий. Она тебе нужнее, все-таки предохраняет от осколков. Я просто пошутила.

— А бомбы и осколки отскочат от меня и рикошетом прямо в тебя, Соа!

Тем временем американские самолеты, зайдя с солнечной стороны, обрушились на позиции зенитчиков на горе Ниенг. Огонь схлестнулся с огнем. Металл натолкнулся на металл. Облака черного дыма стелились по земле, заволакивая гору и позицию батареи. В этот момент Соа показалось, что кто-то толкнул ее в плечо. На лицо девушки упала красная капелька: осколком бомбы Хоангу оторвало руку. Кровь хлестала из раны. Соа бросилась к парню. Принесли носилки. Положили на них Хоанга. Широко открытыми глазами смотрел он на друзей. Санитары подняли носилки. Хоанг попытался махнуть товарищам рукой, но смог только слегка пошевелить кистью.

Соа заняла место Хоанга. Командир орудия ничего не успел сказать ей. Надо было продолжать бой. Орудие номер один мужественно сражалось, выпуская по воздушным пиратам обойму за обоймой. Врагам явно понравилась эта позиция, но и орудие, не смолкая ни на мгновение, протягивало навстречу стервятникам смертоносные огненные нити.

Соа помогло заменить Хоанга то, что она успела присмотреться к тому, как он делает свое дело, запомнила его движения. Конечно, она не была такой рослой и сильной, как он, но старалась держаться прямо, и иногда ей казалось, что она выше всех и что американцы пикируют прямо на нее. Но если не трусить, не втягивать голову в плечи, то завывание моторов и мелькание черных ракет в небе только ожесточают.

Солнце нещадно палило. Но в дыму и пыли трудно было различить, что делается в соседнем укрытии. Горячий песок слепил глаза, забивался в ноздри. Люди находились будто в огромной духовке.

Наступил трудный момент. Теперь каждый боец расчета видел, что пушка уже не так послушна, как раньше: непрерывный огонь по врагу на такой адской жаре размягчил металл, снизил точность попадания. Расчет прекратил огонь.

А стервятники в поднебесье словно ждали этого. Один за другим они стали обрушивать на склон горы Ниенг свой смертоносный груз.

Соа показалось, что на голову обрушивается нечто большое и тяжелое. В глазах у нее потемнело. Руки и ноги обмякли и стали непослушными. Что-то невидимое больно надавило на уши, зажало нос и рот так, что нельзя было вздохнуть.

Мгновение спустя девушка поняла, что взрывом бомбы, попавшей на позицию, ее сбило с ног и засыпало песком. Она и не догадывалась, как ей помогла в этот момент каска, которую подарил ей Хоанг. Соа попыталась выбраться из кучи песка, но, увы, ей не удалось пошевельнуть ни рукой, ни ногой. Собрав остатки сил, девушка оттолкнулась от земли руками и вырвалась из песчаной могилы, в которой враг хотел заживо похоронить ее.

…Люди, находившиеся на соседних позициях, видели, как там, где стояло орудие под номером первым, взметнулся к небу и осел столб пыли и песка. На месте позиции была огромная воронка, по краям которой возвышались кучи песка. Под ними были те, кто еще недавно составлял боевой расчет первого орудия.

Вдруг одна из куч зашевелилась. Показалась голова в каске. Плечи. Это была Соа. Ее мгновенно окружили, стали помогать выбраться. Товарищи не донимали ее расспросами. В их представлении Соа, как и прежде, была хрупкой хуторской девчонкой. И казалось, люди не понимали, откуда в этой девушке столько силы, которая помогла ей вырваться из кучи песка, ставшего могилой для ее друзей по орудийному расчету.

…Последняя атака воздушных пиратов кончилась.

5

Солнце опускалось за горы. Свежий бриз все сильнее дул с моря, прогоняя духоту тропического дня. Сосны под напором ветра закачались, зашумели, приветствуя его. Зашевелились зеленые кроны дикорастущих ананасов. Они росли тут давно и были старше самого старого жителя этой приморской деревни. Дикие ананасы очень выносливы. Их серебристого оттенка цветы и продолговатые, торчащие в разные стороны листья, казалось, в любой момент готовы были противостоять любым штормам и шквалам.

Цветы, покрывавшие пестрым ковром отмели, беспомощно качали головками. Клубки перекати-поле метались по равнине, будто хотели всю ее застелить длинными и твердыми, как иглы дикобраза, листьями. Длинные нити дикого водяного выонка казались бесконечными. Рядом с ними цеплялась за неверную почву песчаная орхидея. Ее длинные листья и бледно-фиолетовые цветы меняли окраску в зависимости от времени года, но не вяли. Дикие ананасы отбрасывали на раскаленный песок продолговатые тени, в которых то тут, то там прятались люди.

После окончания налета стервятники уже не появлялись над устьем. Но где-то там, над морем, ревели моторы, слышалась стрельба.

По вырытой в земле длинной щели подошел товарищ Кань. Ему тоже не терпелось поскорее отправить рыбаков в море.

Каня тут же забросали вопросами:

— Этот мерзавец где-то здесь упал!

— Они хотели обложить нас со всех сторон, верно? И будут охотиться за нашими лодками, когда мы выйдем в море.

— Так мы им и позволили!

— А я думаю, что нам надо найти и выловить из воды летчика.

— Это не так-то просто! Тут надо действовать осмотрительно. Вот сядем в лодки и поглядим, что и как.

Каню не удавалось вставить в разговор ни словечка. Да и стоило ли говорить, когда все, что ни скажи, будет только предположением. Ведь то, что он только что слышал от крестьян, могло произойти на самом деле. Стервятники не могли так просто, без всякой причины, летать за горизонтом. Рев моторов доносится именно оттуда, куда обычно выходили рыбаки из хуторов Кыа и Коп. Их односельчане, родные и близкие, вышедшие на лов спозаранку, где-то в открытом море лицом к лицу встретились с врагом. Как обернется дело? Люди хотели помочь тем, кто был в море, но вынуждены были сидеть на берегу. С утра все в напряжении, а что будет вечером, когда стемнеет? Кань пристально вглядывался в расстилавшуюся перед ним гладь моря. Как жаль, что нельзя увидеть, что происходит там, за чертой, где море сливается с небом.

* * *

Возможно, «тандерчиф» был сбит орудием номер один. Все видели, как он рухнул в море, оставляя за собой черную полосу дыма. Летчик выбросился с парашютом. Обломки машины и пилот упали в воду примерно в километре-двух от того места, где забросили сети рыбаки из хутора Кыа.

Все сидящие в лодках дядюшки Дыока и Виенга с самого начала внимательно следили за боем с вражескими самолетами. Их винтовки тоже были наготове. Наблюдатели, сидевшие в лодках, внимательно следили за небом. Остальные рыбаки продолжали свою нелегкую работу.

Рыбаки на лодке дядюшки Дыока были заняты сбрасыванием сетей, Виенг руководил охраной. Сам старик, сняв рубашку, подставил солнцу пунцовую от загара спину. Короткие коричневые штаны Дыока были вечно мокрые от воды. Они не успевали просохнуть, потому что, отчаливая или приставая к берегу, рыбаки спрыгивали прямо в море. Всю работу старик распределил между двумя-тремя рыбаками. В эти напряженные минуты он душой был там, на суше, среди односельчан. Дыок хорошо представлял себе, как жена в замаскированной ветками лодке перевозит через реку артиллеристов. Затем перед его взором возникло почерневшее от дыма лицо дочери. Потом старик вспомнил о сыновьях. За бортом журчала зеленоватая вода. Волны с белыми барашками раскачивали лодку. Вода кипела белыми пузырьками, и старик невольно подумал о море, как о живом существе. Что и говорить, ведь в прежние годы он смотрел на волны, на их седые гривы, как на своего злейшего врага. Сейчас на промысел выходят бригадой, есть транзисторы, известны сводки погоды, и для таких стариков, как Дыок, море утратило свою сверхъестественную силу, превратилось даже в друга…

Старик отдыхал и смотрел на волны, которые чем-то напоминали ему нескончаемые шеренги солдат.

Вдалеке, со стороны берега, показался объятый пламенем самолет. Никто не сомневался, что где-то поблизости волны поглотят его. Рыбаки на лодках зашумели, закричали. Старик очнулся от своих дум…

Самолет врезался в воду несколько южнее лодок, взметнув к небу огромный столб воды. Тот несколько мгновений дрожал в воздухе, потом осел в море. Казалось, какая-то чудовищная сила, желая еще глубже загнать обломки самолета в пучину, надавила на этот столб сверху. Все смотрели туда, где упал самолет. Вдруг раздался крик дядюшки Дыока:

— Виенг, Виенг!

Старик показал на север. Виенг, а за ним и остальные посмотрели в ту сторону. Почти невидимый на фоне задымленного неба на море опускался парашютист. Самолет падал очень быстро, и пилот едва успел выброситься.

Вот пилот опустился в море. Парашют не сразу погрузился и, точно поплавок, качался на волнах. Казалось, летчик был жив. Конечно, самолеты, кружившие над морем, попытаются спасти его, но рыбачья бригада из хутора Кыа во что бы то ни стало должна взять его живым.

Так и есть: несколько самолетов закружились над местом падения парашютиста, опускаясь вес ниже и ниже. Дыок стоял на корме качающейся лодки, крепко сжимая в руках рукоять рулевого весла. Все, кто были вооружены, ждали команды открыть огонь. Самолеты кружили прямо над лодками, и пули могли бы поразить их. Это хорошо знал и Виенг, но он так же хорошо понимал, что открыть огонь — значит подвергнуть себя ответному удару до зубов вооруженных воздушных бандитов. Дыок закричал:

— Правильно, Виенг! Не спеши открывать огонь, посмотрим, что будет дальше!

Виенг ничего не ответил, хотя его и обрадовало то, что они с Дыоком думают одинаково. Он приказал одной из лодок плыть к тому месту, где погрузился в воду самолет, и бросить там буек. А как с летчиком? Сошлись на следующем: делая вид, что продолжают сбрасывать сети, подгребут к месту, где он упал, а там уж найдут способ схватить его.

Отделившаяся от группы лодка уже дошла до того места, куда упал стервятник. Остальные повернули на север. А наверху, в небе, к группе кружащих самолетов присоединилось еще несколько машин. Продолжая делать крутые виражи, они опускались все ниже и ниже. Без сомнения, они намеревались спасти барахтавшегося в море пилота. Сверху было хорошо видно, как лодки подплывают все ближе к месту его падения. Самолеты открыли огонь.

Бойцы-ополченцы с лодок начали ответную стрельбу. Черная стая воронов, круживших в голубом небе, поливала лодки свинцом из всех видов оружия. Между лодками на поверхности воды то и дело подпрыгивали фонтанчики брызг от пуль.

Звуки выстрелов, треск пулеметных очередей глохли в надрывном вое самолетов. Огненные шпаги трассирующих пуль пронизывали небо.

Конечно, нельзя было сравнивать эти две силы — ту, что бесновалась в небе, и ту, что была внизу, в лодках. Но сражение продолжалось. Рыбакам не удалось сбить ни одного самолета, но и стервятники не смогли нанести лодкам никакого урона. Когда самолеты пикировали, лодки встречали их огнем. Те рыбаки, у которых не было оружия, ныряли в этот момент в море, стараясь как можно дольше продержаться под водой. Самолеты взмывали вверх — и люди подымались в лодки.

У дядюшки Дыока не было винтовки, но он ни разу не прыгнул в воду. Старый рыбак как вкопанный стоял у рулевого весла, управляя ведущей бой лодкой. И если кто-нибудь кричал ему, чтобы он прыгал в воду, Дыок делал вид, что не слышит. Только один раз, когда огонь врага был особенно жестоким, он упал на дно лодки, под правый борт. Подняв глаза, старик увидел на стенке рубки фотографию президента Хо Ши Мина в рамке. Он был рядом со стариком в штормы и сейчас, когда враги поливали суденышко свинцовым дождем.

Дыок вернулся к своему веслу. Но лодка двигалась медленно, уходила от пуль с трудом, так как за ней волочилась сброшенная в воду сеть.

— Надо избавиться от этой штуки! — послышались голоса.

— А как это теперь сделаешь?

— Отвязать ее и пусть тонет в море. Главное сейчас — сберечь людей.

Все согласились с этим. Но Дыок, не дожидаясь, что скажет Виенг, бросился к сети:

— Не дам, не дам!

Все с удивлением смотрели на старика. Он окинул их суровым взглядом. Никто не посмел остановить его. Никто не спросил, почему он возражает.

И тут Дыок заговорил:

— Сеть-то ведь новая! Самое большое богатство кооператива в наших руках!

Виенг не успел ответить ему. Вражеские самолеты вновь начали пикировать на рыбацкие сампаны. Все тотчас же заняли свои места. Дыок вернулся к рулю.

…Это произошло несколько минут спустя. Грохот боя немного стих. Дядюшка Дыок остолбенело смотрел в одну точку и вдруг вскрикнул. Лицо его побледнело. Очередью с вражеского самолета была буквально обрублена сеть — самая большая ценность кооператива. И даже те, кто несколько минут назад предлагали отвязать ее и сбросить в море, теперь, стиснув зубы, смотрели в небо, где кружились стервятники. Кое-кто бросился к корме: ничего, только прозрачная зеленоватая вода.

С неба лил свинцовый дождь, а впереди на волнах качался парашют.

Дыок обернулся к Виенгу:

— Хватит! На лодках дальше нельзя. Надо добираться до него вплавь и тогда брать.

Виеиг согласился с Дыоком. Старик оглядел рыбаков и спросил:

— Ну, братцы?!

Все были готовы прыгнуть в воду. Но Виенг быстро выбрал четырех лучших пловцов и ныряльщиков. Сам пошел пятым. В прозрачной зеленоватой воде они чем-то напоминали дельфинов.

А бойцы-ополченцы на лодках продолжали стрелять по самолетам противника. Дядюшка Дыок заменил Виенга.

Небо грохотало, обрушивая на лодки град пуль.

* * *

Дядюшка Дыок стоял у рулевого весла, направляя свой сампан к тому месту, куда упал парашютист. Американские летчики, разумеется, полагали, что эту цель можно подавить без труда. Откуда им было знать, что пятерка смельчаков во главе с Виенгом, то погружаясь в пучину, то появляясь на поверхности, приближалась к качающемуся на волнах парашютисту. Пловцы рассыпались в разные стороны, надолго ушли под воду, и вот наконец совсем рядом замаячили ноги американского пилота. Янки был тяжело ранен. Смельчаки вспороли его надувной жилет и медленно поплыли к лодкам. На том месте, где только что был парашютист, колыхался темно-красный круг, который служил опознавательным знаком для летчиков американской службы спасения.

Рыбаки стали грести к берегу. Не успели лодки немного отплыть, как стервятники, разобравшись во всем, что произошло, обрушились на суденышки с удвоенной силой. Рыбаки отстреливались. Гребли что было сил.

Наконец все кончилось. Самолеты, завывая моторами, взмыли вверх и ушли к горизонту. Люди на лодках стали различать темные ряды прибрежных сосен, деревню и группы стоящих на берегу односельчан. Затем они увидели, как от берега отделились и поплыли навстречу им лодчонки.

Виенг, тяжело раненный, лежал в головной лодке. Другой рыбак, пожилой мужчина, был ранен легко, но грести не мог. Он вычерпывал воду, которая наливалась в лодку через пробоины, делал кляпы из тряпок и пеньки и затыкал ими дыры в бортах.

Дядюшку Дыока ранило в левую руку. Бинтов не хватило, и он перевязал рану рукавом коричневой домотканой рубашки. Старик сидел у правого борта, привалясь спиной к куче рыбацкой утвари, но не выпускал из рук рулевого весла.

Лодки подошли к берегу на такое расстояние, что можно было различить, кто гребет, кто стоит на руле. И не было такой силы, которая могла бы в этот момент удержать на местах ожидающих людей. Они бросились к кромке прибоя и как вкопанные остановились перед ней, не отрывая взгляда от подплывавших рыбаков. Многие вытирали слезы, видя среди них своих близких.

Первым сошел на берег дядюшка Дыок. Балансируя руками, он спрыгнул с лодки на отмель, а потом уже выбрался на песок и спросил:

— Большой бой был здесь у вас?

Все сразу зашумели, и трудно было разобрать, кто ответил старику. Мамаша Дыок протиснулась сквозь толпу и испуганно спросила мужа:

— А что с рукой, сильно ранило?

— Да так, пустяки. Иди-ка, встреть Виенга, у него рана потяжелее моей.

Рыбаки один за другим спускались на берег. Последним шел Виенг. Несколько человек подали в лодку носилки, чтобы спустить на берег тяжело раненного командира, но он отказался лечь. Толпа хуторян расступилась, пропуская вперед его жену. Одной рукой она обнимала мальчика-приемыша, сына тетушки Кон, погибшей во время ночной бомбежки. Он, конечно, ждал, очень ждал встречи с отцом и шел держась рукой за широкие шаровары своей новой матери. Женщина не отрывала глаз от бледного лица и туго перебинтованной груди мужа. Она не бросилась к нему, а тихонько пошла навстречу. Глаза ее были сухи, она не плакала, не голосила, а просто сказала:

— Ляг на носилки. Тебе нельзя ходить!

— Ну вот еще! — Виенг попытался рассмеяться. — Носилки эти несите туда, в лодку. Там лежит тот, кто уже не может ходить.

Тем временем на берегу показалась Соа, сбежавшая из хуторского медпункта. Увидев белые повязки на голове и руках дочери, Дыок бросился к ней:

— Ты ранена, доченька?

— Нет, нет. Только слегка поцарапало. А что у тебя с рукой, отец?

— Да ничего особенного!

— А кого?

— Есть один, но не из наших. Пилот сбитого самолета.

Несколько человек несли тело убитого американского летчика и пилотское кресло из кабины его самолета. Люди подходили, смотрели на него и уходили прочь.

Соа, забыв о боли в плечах, тоже стала проталкиваться вперед, чтобы посмотреть. Разглядывая пилотское кресло, девушка вдруг воскликнула:

— Смотрите! Смотрите!

В алюминиевой спинке кресла зияло несколько пробоин. Обернувшись на возглас Соа, Кань подошел к лежащему на носилках трупу, резко повернул его и, указывая на кровавые точки на его боку, сказал:

— Смотрите, несколько входных отверстий от наших пуль.

— Вот тебе и «тандерчиф». Догнали-таки тебя пули наших стариков!

Соа молчала, но в душе радовалась. Кто знает, может быть, это ее горячая пуля настигла воздушного бандита?

Спустились сумерки. Крестьяне, получив задание на завтра, разошлись по домам. Только несколько человек остались стоять на пляже. Это были подружки Соа и Зюе, Дыок, Кань и двое кадровых работников кооператива.

Соа ждала отца, чтобы вместе идти домой. Ее подружка хотела рассказать ей о событиях боевого дня и кое о чем спросить.

Когда девушки остались одни, Зюе не без лукавства полюбопытствовала:

— Ну как, можешь считать этот день днем самого трудного испытания или нет?

— Ох и ехидная ты! — Соа засмеялась, а про себя стала думать о «старике», как о чем-то далеком-далеком. Словно не с ней произошло это, словно не она, а кто-то другой давал обещания. Сегодняшний бой породил в душе Соа новые чувства, новые мысли. Что же касается испытаний, то разве в душе она не готовилась к тому, чтобы преодолеть в десять, в сто раз большие трудности? Конечно, сегодняшний бой оказался очень трудным, слов нет. Но был ли он самым трудным? Девушка еще не понимала, что для человека-борца нет самой большой трудности.

…Дядюшка Дыок ждал, когда Виенг расскажет товарищам из ячейки, что произошло в море. Уходя, старик спросил Каня:

— Завтра рыбаки с ополченцами опять выйдут в море? Кань задумался.

Кто-то сказал:

— Не следует рисковать. К чему лихачество. Завтра они наверняка захотят отомстить за своего летчика. А для нас кровь людская дороже всякой рыбы. Не так ли, товарищ Дыок?

Старик был не согласен с таким ответом. Конечно, человеческая жизнь дороже всего. Но он любил море. Помолчав немного, старик бросил:

— Ну, я пошел.

Кань посмотрел ему в глаза. Он хорошо понимал тех людей, которые крепко привязаны к морю, которые проявляют в борьбе с ним характерные для вьетнамцев упорство, смелость и хладнокровие. Их влекло в море сознание необходимости побеждать, долг перед родиной. Кань же был избран ими для того, чтобы руководить, и он не имел права не учитывать мнения всех.

— Выходить в море, конечно, надо, — сказал он. — Но, я полагаю, нужно выйти ненадолго и все время следить за врагом. Думаю, что такие короткие выходы научат нас проводить путину в боевых условиях. Каждый рыбак должен как можно лучше подготовиться к этому трудному делу.

Про себя он решил, что завтра пойдет с рыбаками. Кань видел, что старый Дыок согласен с ним.

Соа и Зюе подошли к Каню и Дыоку… С моря подул ветер. Казалось, он хотел подхватить рыбаков и крестьян, идущих в родной хутор…

1

Мы вышли в путь ночью. Небо было почти сплошь затянуто тучами, и лишь изредка на нем проглядывали далекие яркие звезды. Мы то поднимались, то спускались по дороге, проложенной всего десять дней назад и имевшей стратегическое значение. Некоторые участки ее были еще загромождены камнями, выкорчеванными деревьями, кое-где лежали груды щебня, гравия, кучи земли. Поэтому были мы вынуждены прибегать к помощи карманного фонаря, слабый свет которого помогал обнаружить поваленные деревья впереди и по бокам дороги. В наших фонарях стекла были заменены пластмассой, взятой из трубок осветительных ракет, а она сильно рассеивает свет. Вот почему мы часто наталкивались на препятствия: то на большую ветку, низко опустившуюся над дорогой, то на не замеченный нами огромный камень. Особенно трудно было идти по местам, подвергшимся бомбардировкам американской авиации. Здесь образовались огромные воронки.

Шли мы по этой дороге уже почти шесть часов. Была уже поздняя ночь. Наши вещмешки и мешки с рисом с каждой минутой казались нам все тяжелее, пот заливал глаза и стекал по спине, несмотря на то что ночью в джунглях довольно прохладно. На всем пути нам встречались группы саперов или юношей и девушек, занятых на строительстве и ремонте дороги.

Чем ближе мы подходили к перевалу, тем труднее становилась дорога, тем больше она была разрушена авиацией противника. По обеим ее сторонам попадались груды поломанных деревьев, а те, которые и устояли в этом огненном смерче, сильно обгорели. Некоторые деревья только чудом держались в земле, а их обожженные, вытянувшиеся над дорогой ветви, казалось, взывали о помощи. Мы с большим трудом перебирались через огромные завалы, вытягивая вперед руки, чтобы защитить лицо от острых веток сухого бамбука, но они все же цеплялись за наши вещмешки и больно хлестали по лицу. И вот на такой дороге, когда не знаешь, какой сюрприз еще тебя ждет, мы совершенно неожиданно увидели внизу в лощине вспышки света. Я невольно громко спросил: — Кто это вздумал здесь жечь костер?

— Президент Джонсон, кто же еще! — быстро ответил женский голос откуда-то из леса.

Мы с удивлением оглянулись, но никого не увидели. Мы только слышали шелест листьев да негромкий женский смех. На дороге появились молодые девушки с бревнами на плечах. Мы прошли уже большое расстояние и только сейчас заметили участок бамбуковых зарослей, подожженных противником, возможно, даже вчера вечером.

Сейчас огонь угасал, но иногда вспыхивал и поднимался довольно высоко, окрашивая стволы соседних деревьев в кроваво-красный цвет. Изредка налетавший ветерок раздувал искры, и огонь на какое-то мгновение вспыхивал с новой силой. В густой ночной темноте он был хорошей мишенью для американских летчиков, и нам нужно было быстрее преодолеть этот опасный участок пути.

Неожиданно впереди нас раздались голоса, послышался звонкий смех, удары молотов по камням и скрежет лопат по земле. Это группа девушек работала на строительстве дороги. Они сидели и разбивали молотками камни. Небольшой фонарь, завешанный с трех сторон, бросал тусклый свет только на руки работающих.

— Здравствуйте, девушки!

— Здравствуйте!

Один из наших товарищей забеспокоился, почему девушки работают так близко к огню, и спросил: — Почему же вы не затушите его?

— Чем же мы будем тушить? Воды здесь нет, а носить ее очень далеко.

Мы решили, что это и есть тот молодежный отряд, который ищем. Я спросил:

— Девушки, здесь перевал Б.?

— Не знаем, — ответило сразу несколько голосов.

— А еще далеко до него?

— А откуда вы идете, и зачем вам перевал?

— Мы работали на стройке, а теперь идем на перевал. Ищем семнадцатую роту.

Небольшого роста женщина, рывшая лопатой канаву, повернула к нам голову:

— Если вы хотите узнать, где находится семнадцатая рота, предъявите сначала ваши документы, а потом мы вам покажем дорогу.

И пока глава нашей группы доставал документы, она успела позвать командира взвода, которую звали Не. Это была маленькая тоненькая девушка с миниатюрными руками. Она приветствовала нас улыбкой и кивком головы, потом взяла из рук нашего руководителя документы и прочитала, осветив их фонарем. Свет, отражаясь от бумаги, падал на белое лицо Не, освещая ее красивые черты. Она вернула нам документы и сказала одной из девушек:

— Куэ! Отведи товарищей в расположение роты. Политрук сейчас находится там, у входа на наш участок.

Мы пошли за Куэ. У нее не было фонаря, но шла она очень быстро. И мы старались не отстать от нее.

Молодежь из семнадцатой роты работала на большом участке дороги. Одна группа подносила камни, другая дробила их. Невдалеке каток утрамбовывал только что насыпанный гравий. Тарахтел бульдозер, засыпавший воронку от бомб. Среди шума и скрежета раздавались голоса рабочих, что-то весело рассказывавших друг другу.

Куэ по-прежнему шла впереди; ее почти все тут знали, одни просто окликали, другие спрашивали о чем-то.

Она привела нас прямо к подножию горы, откуда брали камень. Здесь был высокий и густой лес. В лучах света фонарей виднелись тени мужчин и женщин, долбивших камни или переносивших их к машинам. Смех, обрывки разговоров смешивались с шумом молотков, дробно стучавших о камень. Повсюду чувствовалась атмосфера воодушевленного труда и общей занятости.

Неожиданно раздался сигнал трубы. Куэ заявила нам голосом, не терпящим возражений:

— Сейчас начнется налет. Быстро в укрытие!

Она выбрала для каждого из нас по толстому дереву, под которым мы должны сидеть повернувшись лицом к стволу и надев на голову каску. Все, кто долбили камни, также быстро рассеялись. И тут мы услышали целую серию взрывов, потрясших джунгли и горы. Огромные камни летели высоко над нашей головой и потом гулко падали на землю. Я осторожно повернулся и увидел, что Куз спокойно стоит около ствола, слегка повернувшись к ному лицом, и смотрит вверх, туда, где гремят взрывы. Я спросил ее:

— Куэ! А вы не боитесь, что камень может упасть вам на голову?

— Мы уже привыкли…

После того как отгрохотали взрывы, Куэ провела нас к политруку Тану. Ему не было еще и тридцати лет, но выглядел он весьма строгим.

— Ну, вы оставайтесь здесь, а я пойду обратно на дорогу. — И Куэ попрощалась с нами.

Мы последовали за политруком в большую пещеру, чтобы найти начальника стройки и доложить ему о нашем приходе и, возможно, немного подкрепиться перед сном.

Было два часа ночи. Наши повара уже проснулись и начинали готовить завтрак. Им приходилось рано вставать, так как продовольственный склад роты находился довольно далеко в лесу. Мы не стали ждать, пока будет готова еда, и устроились в гамаках скоротать остаток ночи. Я ворочался с боку на бок, но, несмотря на все старания, уснуть так и не мог и лежал с открытыми глазами, перебирая в памяти дорожные впечатления. За это время мы познакомились с юношами и девушками, которые в невероятно трудных условиях строили эту дорогу. Преодолевая с невиданным упорством и решимостью огромные трудности, под непрестанными бомбардировками и обстрелом, они совместно с воинскими частями и тысячами молодых людей из других отрядов успешно проложили через джунгли эту многосоткилометровую дорогу. Мы пришли сюда, чтобы вместе с ними завершить эту стройку, пережить все дни противоборства с врагом, все дни битвы между человеком и природой.

Скоро наступит сезон дождей. Дорога должна быть своевременно одета в камень, защищена от воды и грязи, и тогда машины свободно побегут по ней. Последние дни будут для 17-й роты днями решительных битв. Этому отряду поручили самый сложный участок у перевала Б., где только за последние десять дней было более тридцати сильнейших налетов американской авиации. Подвергая ожесточенной бомбардировке этот район, враг намеревался поколебать нашу решимость и волю к борьбе.

Бойцы 17-й роты при первой же встрече вызвали во мне прилив необыкновенной бодрости и энтузиазма. То и дело раздавался смех девушек, носивших на плечах тяжелые бревна из лесу. Они весело работали рядом с еще не потухшими пожарами от бомбардировок. Молодежь пробуждала к жизни джунгли, покоряла горы.

Только теперь я понял, почему наш политрук Тан так долго размышлял, когда мы впервые пришли к нему. Прочитав наши документы, он поджал губы и нахмурился. Политрук хотел бы принять нас, работников культуры и журналистов, широко и щедро. На складе обычно хранился запас риса на пятнадцать дней, но сейчас там почти пусто. Заместитель командира роты Лыу, ответственный за питание, допустил ошибку, не учтя того, что дорога может быть разрушена. Вот почему сейчас на стройке нет даже минимального недельного запаса, и теперь, когда дорога почти завершена, надо звонить в управление тылового строительства и просить на первой же машине подвезти продовольствие. Несколько ночей подряд Лыу ходил с бойцами встречать эту машину, но она не приехала. И вчера вся рота вынуждена была сократить дневной рацион. Люди ходили полуголодные, получив лишь по две чашки риса, но по-прежнему работали с огоньком. На стройке царила атмосфера трудового подъема, о пустом желудке люди старались не думать.

Но политрук не хотел, чтобы мы тоже недоедали. Он потребовал от Лыу сварить нам обед строго по утвержденным нормам.

Когда мы проснулись и быстро собрали гамаки, чтобы уложить их в вещмешки, рассвет только разгорался. Белая роса омывала листья и разгоняла темноту. Рабочие возвращались с ночной смены и рассаживались завтракать, устраиваясь кто где мог и весело переговариваясь между собой.

Тан ожидал нас около кухни, рядом с большим, окутанным облаками пара чаном, в котором кипятили чай. Мы устроились вместе со всеми прямо на земле. Политрук объяснил нам, что столовая и кухня все время передвигаются ближе к месту работы, поэтому здесь все так не устроено. На завтрак нам предложили вареные лесные бананы с рыбной мукой. Политрук съел две чашки, затем встал и небрежно сказал, что он привык есть мало, а сегодня еда вообще не идет в горло, так как у него болит голова. Он, как хороший хозяин, не хотел, чтобы гости увидели бедность его семьи. Позднее мы случайно узнали, что он, как и все бойцы роты, ест только свои двести граммов риса — и все. Что касается нас, то нам, как обычно, выдали по триста граммов. Потом мы испытывали угрызения совести по поводу того, что не разделили все трудности с товарищами. Мы упрекали в обмане Тана, но он только смеялся в ответ:

— Мы принимаем гостей, и тут нельзя экономить на еде. Ничего. Люди здесь очень хорошие. Нет ни одного человека, который бы жаловался на трудности или унывал.

Даже достать воду для питья, умывания и стирки здесь целая проблема, — рассказывал Тан. — Во всем этом районе есть только одна пещера в известняках, где имеется питьевая вода. А чтобы туда пройти, нужно иметь какой-нибудь светильник. Идти там очень тяжело, нужно сгибаться втрое, а чуть выпрямился-сразу же стукнешься головой о камни. Чем глубже спускаешься в пещеру, тем она шире и темнее. При свете фонаря в ней можно разглядеть смутные длинные полосы на стенах, напоминающие огромные картины из легенд. Идешь на ощупь более ста метров и только потом начинаешь видеть песок, шуршащий под ногами. Вода находится на самом дне этой пещеры. Воду нужно набирать ведром и выливать в трубопровод, сделанный из бамбука. По нему вода течет до выхода из пещеры и сливается в большой деревянный резервуар. А из него уж ее берут для нужд всей роты.

Мы нигде не видели таких трудностей с водой. Чтобы как-то решить эту проблему, политрук мобилизовал все силы для строительства водопровода и помещения для стирки и умывания. Постепенно все сделали и уже привыкли к этому. Отряд жил на этом месте около трех месяцев. Мы знали, что Тан раньше работал в уездном комитете Союза трудящейся молодежи. Здесь на строительстве дороги он не получал никакой зарплаты — лишь небольшое пособие. Дома у него осталось двое маленьких детей и старая мать. Руководство уже говорило ему, что если он хочет, то может возвращаться домой и работать там, чтобы быть ближе к семье, но Таи отказался. Он ответил, что не может бросить отряд. Уже около года он делит с ним радости и горе, и теперь уйти из отряда под предлогом трудностей в семье — значит ругать потом себя всю жизнь за эту непростительную слабость.

Пример политрука сыграл большую роль. Все бойцы стараются теперь подражать ему и с песнями идут навстречу трудностям, с песнями преодолевают их.

2

Мы довольно быстро познакомились с юношами и девушками отряда, в основном уроженцами провинции Ха-Тинь. Обычно мы ходили на работу вместе с ними — уходили на перевал с группой строителей или отправлялись заготовлять камень.

Заходили мы и в кузнечный цех — открытый со всех сторон навес, построенный рядом с кухней. Слесари Бинь и Кхоанг, работавшие раньше на небольшом механическом заводе, были веселыми и приветливыми людьми. В их задачу входило ремонтировать инструмент отряда, но в свободное время они тоже выходили на строительство дороги. Небольшой кузнечный горн, сооруженный ими, был гордостью всей роты, так как он помогал держать весь инструмент в полном порядке. Даже соседние отряды просили наших кузнецов помочь им в ремонте.

Рабочие, возвращаясь после смены домой, старались заглянуть на минутку в кузницу и не только для того, чтобы отремонтировать что-нибудь, но просто поблагодарить кузнецов за хорошую работу. В таких случаях они говорили:

— Сегодня мы сделали двадцать три метра дороги, из них два отдаем вам.

— Тащите их сюда! — весело отвечали кузнецы, и все смеялись.

Мы познакомились с девушками из третьего взвода, самого передового в роте.

Командир отделения этого взвода Лань, высокая и сильная девушка, недавно по решению ЦК СТМ была награждена значком Нгуен Ван Чоя. Отправляясь на работу, она несет на плече пятикилограммовый молоток и большое колено бамбука с водой. С тех пор как Лань вступила в отряд, она еще ни одного дня не отдыхала и всегда одной из первых добровольно вызывалась идти на самый трудный участок работы. Где бы ей ни приходилось работать, Лань всегда перевыполняла нормы. На земляных работах она вынимала в день по восемь-девять кубометров; бывало, даже мужчины не успевали за ней.

Когда мы попросили ее рассказать о своем опыте, она искренне удивилась: «Да какой у меня опыт? Я только знаю, что надо старательно работать, и все».

Заместитель командира отделения Ню не только миловидная и разговорчивая женщина, но и смелая. Однажды самолет-разведчик бросил осветительную ракету прямо на участок, где работало ее отделение. Ню, не долго думая, быстро схватила свою шляпу и накрыла ракету. Из-под шляпы повалил густой дым, а Ню схватила шляпу с ракетой, круто развернулась и бросила ее под откос.

Девушку, которая привела нас к политруку, называли Семь Куэ. Это прозвище дал ей командир роты Банг за то, что она смело и быстро научилась поджигать фитили при взрыве динамита. Первое время командование не разрешало девушкам заниматься этим делом. Но они в конце концов добились, что первому отделению позволили пройти экзамен. Каждой девушке разрешили сначала поджечь один фитиль, потом два и три, за то время, за которое мужчины успевают поджечь пять фитилей. Но Куэ не сдалась. Она сумела подпалить пять штук. Потом рассказывала, что когда брала в руки зажженный трут и ждала сигнала, то чувствовала себя как на фронте. Запах пороха и дыма пьянил ее, и ей хотелось только одного — услышать команду «Вперед!».

Однажды первому отделению поручили взорвать небольшую скалу и выровнять склон. Каждому досталось по пять запалов. Куэ мигом подожгла свои, а потом еще два у своей соседки. Командир роты удивленно воскликнул: «И это дитя сумело подпалить семь фитилей!» Он назвал ее Семь Куэ. За ним так стали называть ее и другие.

…Есть в третьем взводе командир отделения Лиен, которая считается большой мастерицей по вязанию. Каждую свободную минуту она вяжет. Лиен до этого принимала непосредственное участие в противовоздушной обороне своего города Ха-Тинь. В память о том времени она хранит вазу, сделанную из куска сбитого американского самолета и подаренную ей зенитчиками. У нее есть также фотография, вырезанная из армейского журнала, где Лиен стоит среди группы женщин, доставляющих боеприпасы для зенитчиков. Лиен всегда спокойно встречает появление американских самолетов и хладнокровно расставляет своих девчат по боевым местам.

* * *

Девушки из третьего взвода любят рассказывать о своем командире Не, красивой, мягкой и женственной. Она ходит в черных брюках и зеленой рубашке, но сидит все на ней хорошо. Внешне Не никак не похожа на командира взвода. Мы слышали, что и младший лейтенант Банг, прибыв сюда в качестве командира роты, тоже был весьма удивлен. Когда политрук знакомил ее с Бангом, тот тепло поздоровался с ней, но с сомнением подумал о ее способностях. Банг считал, что командир взвода должен быть примером в труде, смелым и энергичным руководителем. Работа здесь как на фронте, дорога почти ежедневно подвергается ожесточенным бомбардировкам. Не, по его мнению, была очень слаба и чересчур красива для такой работы. Политрук Тан работал вместе с Не уже около года и знал, что беспокойство Банга — это результат первого впечатления.

— Эта девушка — секретарь первичной организации СТМ, она хороший организатор молодежи, — объяснял он Бангу.

Банг постоянно следил за работой третьего взвода и особенно за деятельностью командира и его помощников. Однажды, когда взвод получил задание идти на заготовку леса, Банг тоже пошел с ним. Не с первого шага четко организовала работу взвода: построила и проверила личный состав, рассказала, что нужно делать в случае воздушного налета, а затем тщательно проверила у всех топоры. У семерых девушек они оказались тупыми. Не спокойно сказала:

— Быстренько спуститесь в кузницу к товарищу Биню и наточите, потом догоните нас. Сейчас потеряете пятнадцать минут, но зато потом на работе выгадаете часы.

Командир роты был доволен. Не держалась спокойно и строго.

Лес, в котором они рубили деревья, находился примерно в полкилометра от дороги. Не работала с первым отделением, а два ее заместителя — с двумя другими. Банг заметил, как ловко орудует топором сама Не. Удары ее топора были несильные, но зато точные и уверенные. Она, конечно, не была такой крепкой, как ее подруги Лань и Ню. Обычно, чтобы срубить дерево, девушкам надо было сделать до тридцати ударов, а этим достаточно было и двадцати. Если другие при переноске брали по одному бревну, то Лань и Ню — сразу по два.

Банг был полностью удовлетворен итогами рабочего дня взвода Не. По решению ротного командования каждый должен был срубать за день тридцать деревьев, а девушки свалили по тридцать пять. Сама Не срубила тридцать восемь. С того дня Банг сразу же изменил свое мнение о Не, в чем откровенно признался потом политруку.

3

Несколько дней подряд не смолкает рев самолетов. Только улетят бомбардировщики, как тут же появляются L-19 и начинают медленно кружить в воздухе, выискивая цель. Иногда самолеты подолгу крутятся над нашим участком, особенно у перевала, отыскивая сбитых и выпрыгнувших с парашютом летчиков. Несколько стервятников было сбито недавно из засады, устроенной около перевала бойцами противовоздушной обороны. Но леса здесь очень густые, и с воздуха трудно найти что-нибудь. В редкие минуты затишья джунгли моментально наполняются стрекотанием цикад, пением птиц, кваканьем лягушек и голодным клекотом грифов, отыскивающих на горах добычу. Но, несмотря на эти подчас тревожные голоса, бойцы нашей роты спали безмятежным сном с семи-восьми часов утра до двух часов дня, а потом принимались за свои обычные дела и учебу. Обедали примерно в четыре и отправлялись на работу.

Сегодня после обеда мы тоже решили пойти на перевал вместе с третьим взводом. Жара только начала спадать. Пока не было приказа отправляться в путь, мы сидели на толстом стволе поваленного дерева, курили и беседовали с заместителем командира роты Тхаем — молодым техником министерства транспорта, направленным на работу в этот район.

Пока мы беседовали, девушки из третьего взвода группами по пять — семь человек постепенно исчезали в лесу, уходя на работу. Они несли на плечах лопаты, мотыги, топоры, ножи, молотки, короткие толстые бамбуковые трубки с водой и фонари. Площадка около бараков стала сейчас самым оживленным местом. Шоферы начали заводить двигатели своих машин, проверяя их перед выездом. Бригады, работавшие днем на заготовке камня, громко перекликались между собой, отправляясь на обед, а ночная смена растворилась в лесу.

Сидя на большом корневище огромного дерева, Не заплетала косички своей подружке Куэ. Не — любимая девушка старшего брата Куэ, который сейчас на фронте. Некоторые парни шутя говорили нам, что Куэ очень уж превышает свои права. Она всегда с Не, видимо, хочет, чтобы ее брат был спокойным за свою любовь. Мы хорошо понимали, что это была лишь шутка. Обе они из одной деревни. Не была старше Куэ на два года, но училась с ней в одном классе. Закончив семилетку, они вернулись домой и вступили в одну и ту же производственную бригаду, затем в одну и ту же группу по выращиванию болотной чечевицы на удобрение, вместе участвовали в художественной самодеятельности. Потом подруги добровольно вступили в молодежный отряд, и дружба их еще более окрепла.

…Сейчас Не завязывала косы Куэ белыми лентами. Девушки о чем-то тихо шептались, не обращая внимания на веселый гомон парней, грузивших на машины камень недалеко от них.

Молодой шофер, по имени Синь, рассказывал что-то забавное стоявшим возле него девушкам, а они заразительно смеялись. Но потом те, видимо, чем-то здорово задели его. Он быстро вскочил в кабину и обиженно крикнул:

— Ну что ж! Если кому из вас нужно идти на перевал, пусть отправляется туда пешком!

Но девушки будто и не слышали этих слов. Они побросали лопаты и мотыги в кузов, а потом и сами быстро забрались туда. В мгновение ока все отделение уже сидело в машине. Из кабины раздался звонкий голос:

— Не-й! Мы поехали!

Не, стоявшая внизу, услышав это, остановила машину и строго сказала Синю:

— Еще нет приказа командира роты о выезде на работу, а ты уже покатил! Еще очень светло. — И крикнула сидящим в машине: — Всех товарищей прошу сойти с машины! Поедем, когда будет совсем темно.

Не сказала это довольно мягко, но девушки хорошо знали: если она называет их товарищами, значит, это уже приказ. Они друг за другом вылезли из кузова. Синь тоже вышел из кабины.

В этот момент в небе появился реактивный самолет, и гул его разнесся по всему лесу. Командир взвода проводила самолет взглядом. Понимая, что он может скоро вернуться, она подала сигнал всем девушкам немедленно спуститься в убежище.

Едва мы успели укрыться в пещере, как недалеко от дороги послышались взрывы. За ними последовали другие как будто там разбрасывали огромные корзины с камнем. Неожиданно появившийся вражеский самолет раскидал свой смертоносный груз и так же внезапно скрылся на горизонте. Теперь был слышен только шум леса да рокот невыключенных моторов машин.

Люди выбрались из пещеры. Надо было продолжать работу. Теперь в лесу было уже совсем темно. Не собрала девушек и сказала: «Партия направила нас сюда, чтобы мы успешно завершили строительство дороги, которая пунша для освобождения Южного Вьетнама, и мы не имеем права нести неоправданные жертвы. Не бояться врага, но умело защищать себя, чтобы одержать победу над ним…»

Вскоре после прибытия в 17-ю роту мы услышали одну историю о самой Не. Однажды ночью, когда взвод Не работал на перевале, неожиданно появился вражеский самолет и сбросил осветительные ракеты. В это время подошла машина Синя с камнем. Он быстро выключил мотор, потушил фары и выпрыгнул из кабины, намереваясь бежать в укрытие. Не остановила его. Она видела, как машина осталась посередине дороги на виду у вражеского летчика. Не приказала своему заместителю отправить девушек в убежище, а Синя заставила укрыть машину. Самолет продолжал кружить над головой, а ракеты освещали местность. Не помогла Синю развернуться, а потом прыгнула на ступеньку кабины и крикнула: «Поезжай!» При ярком свете ракет Синь на всей скорости направил машину вниз, к подножию перевала, под тень деревьев. Летчик сразу потерял цель и, выпустив длинную очередь из пулемета, улетел на базу…

Ночь. Молодая луна, то скрываясь за облака, то появляясь, тусклым светом заливала окрестности. Машина Синя, груженная камнями, мчалась вперед. Несколько девушек сидели в кузове и напевали песню. Мы вместе с Тхаем, Не и частью ее взвода отправились пешком на перевал. Днем, когда мы были в долине, представляли себе, как эта дорога проходит через перевал Б. среди желтой листвы деревьев, отравленных ядохимикатами, сброшенными на этот район американцами. Сейчас же мы видели только густой и темный лес. Мы шли и тихо переговаривались между собой. Дойдя до одного из склонов, Тхай остановился и сказал Не:

— Сегодня ночью я останусь здесь с подрывниками, а ты проследи за тем, как укладывается камень.

Не промолчала, и мы продолжали путь на вершину. Девчата, приехавшие раньше на машине, уже приступили к работе. Они пели песни и подшучивали над теми, кто пришел позднее. Весь участок дороги стал внезапно местом веселья, как площадь в деревне в праздничный день. Нам поручили подносить камень. Лань, орудуя тяжелым молотком, как будто в руках у нее была детская игрушка, легко разбивала камни. Маленькая Куэ неутомимо работала наравне со всеми. Высоко засучив брюки, она босая ходила по дороге и вместе с нами перетаскивала камень от машины. Косынка, завязанная концами назад, то и дело сползала ей на лоб. Закончив разгрузку, она тут же взяла мотыгу и начала копать сточную канаву у дороги, не переставая петь.

Шум и говор на дороге не смолкали ни на минуту. Только когда раздавался сигнальный выстрел из винтовки в связи с появлением вражеского самолета, полотно дороги тотчас пустело. Все фонари моментально гасли, и девушки быстро скрывались в убежище.

4

Погибла Тхюи. В избушке первого отделения появилось свободное место. Вчера я видел, как дежурная по бараку мыла циновку, служившую раньше постелью Тхюи. Теперь эта циновка стояла свернутой около стены барака. Дежурная, как и все в отделении, любила Тхюи и во всем помогала ей. Когда у Тхюи износилась старая циновка, она помогла ей сплести новую. Иногда они и спали вместе. Но теперь Тхюи больше никогда не ляжет на свое место. Ее могила находится в джунглях, тщательно укрытая густым лесом от посторонних глаз. Мы положили на могилу Тхюи большой букет цветов. В нем были цветы маранты и красных лесных бананов. Они были такие же ярко-красные, как горячее сердце Тхюи. Были еще белые цветы с зеленоватым оттенком изнутри, символизировавшие светлую молодость Тхюи.

Лес, где ее похоронили, состоял из высоких гладкоствольных сандаловых деревьев, кора которых была покрыта белыми пятнами. Эти деревья напоминали колонны какого-то огромного величественного сооружения. Я помню, как несколько дней назад Тхюи говорила мне, что эти деревья очень ценные. Их древесина используется для строительства самых лучших морских судов. Это говорил ее родной дядя, работающий на судоверфи.

В период сухого сезона здешние леса теряют листву, как русские леса зимой — Тхюи видела их в кино. Каждый раз, когда она замечала среди срубленных деревьев сандаловые, ее охватывала горькая жалость к ним. Но она знала: эту дорогу надо построить. Сейчас по ней бегут машины и везут на фронт все необходимое, чтобы наши бойцы могли еще лучше бить американских агрессоров. В будущем, когда страна будет объединена, мы заасфальтируем эту дорогу и по ней потекут товары из горных районов в равнинные и обратно. А рядом с ней будут организованы лесхозы для разработки этих богатств. Повезут машины древесину горных лесов вниз в равнины, а оттуда захватят соль, рис, ткани и другие товары. А дорогие породы деревьев, в том числе и сандаловое, повезут в порты и на судоверфи.

Сейчас Тхюи лежала здесь и слушала завывания бомб и свист снарядов. Но она слышала и шум сандалового леса, когда он, покрытый ночной росой, шелестел молодыми побегами, слышала плеск далекого горного потока Нам-Таринь. Я помню, что именно у этой горной речки впервые встретил Тхюи, когда она со своими подругами ходила туда искать женьшень. Срезанные зеленоватые корни извивались среди листьев в корзинах девушек. Мы не умели отличать зрелый корень от молодого, а женщины ни разу не ошиблись. Тхюи, как и ее подруги, аккуратно окапывала корень со всех сторон, вытаскивала его и несла промывать на речку, обрезая все мелкие корешки и листья, оставляя только главные корни светло-зеленого цвета. Дома девушки жарили найденный женьшень, отчего он становился душистым и приобретал золотистый цвет. Потом мы все пили настой из него.

Тхюи спросила меня, когда я буду возвращаться в долину. Она хотела послать со мной немного женьшеня для больной матери. Разговаривая со мной, она наклонила голову, и я увидел в ее черных как смоль волосах расческу, сделанную из обломка американского самолета. Девушки рассказывали, что эту расческу ей подарил один боец, который после выздоровления возвращался в свою часть и останавливался на ночь в их роте. В то время был сухой сезон. Почему-то в этом районе оказалось тогда очень много скорпионов, огромных, с длинными клешнями и самого разного цвета. По ночам они выползали в поисках пищи. Местные товарищи говорили, что три такие твари могут до смерти загрызть молодого теленка. Если скорпион вцепится в тело, то от него очень трудно избавиться.

Тот зенитчик спал в гамаке около барака. Проходя мимо, Тхюи увидела и убила большого скорпиона, который пытался спрятаться в матерчатых туфлях бойца. Разбуженный шумом боец, узнав о случившемся, поблагодарил Тхюи, а на прощание в память о встрече подарил ей расческу. После этого он писал ей письма. Наверное, тот шарф из парашютной ткани, который Тхюи вышивала, предназначался ему в подарок. Лиен, учившая Тхюи вышивать, знала, что ее подруга трудилась над этим шарфом долго и старательно.

И вот Тхюи больше нет. Бинь и Кхоанг по поручению командования роты после долгих поисков нашли большой камень, хорошо отполировали его и сделали надгробную плиту. На ней написали имя, место рождения и даты жизни Тхюи. Американцы убили ее, когда девушке было всего девятнадцать лет…

Утром она вместе с подругами шла на работу, несла топор и бамбук с водой. Надо было во что бы то ни стало замостить дорогу до начала сезона дождей. Но ночью рубить деревья очень трудно. Первое отделение решило пойти на рубку леса в дневное время. Разделывали лес в каких-нибудь пятистах метрах от дороги. В то время враг бомбил и обстреливал этот район не очень интенсивно, и девушки, закончив валку, решили вынести готовую древесину на дорогу. Лань потребовала, чтобы из лесу выходили не спеша, друг за другом, чтобы не попасть под обстрел. Тхюи тащила дерево с холма, когда вдруг неожиданно налетел вражеский самолет и обстрелял дорогу. Она была тяжело ранена в руки и ноги. Несмотря на то что был полдень, командир роты приказал Синю как можно скорее отвезти раненую на машине в местный госпиталь. Врач сразу же направил девушку в операционную. Из-за большой потери крови Тхюи то и дело теряла сознание. После укола она открыла глаза и слабо улыбнулась стоявшим вокруг нее Тану, Не и Лань, которые помогали переносить ее от места ранения до машины и привезли в госпиталь.

Тхюи прошептала им, чтобы они возвращались на работу, что она вернется в роту, как только заживут рапы. Когда ее положили на операционный стол, она сказала врачу:

— Если действительно моя нога так плоха, отрезайте ее. Я не буду кричать от боли. Но я прошу вас сохранить мне руку. Если у меня не будет ноги, но останутся руки, я еще смогу работать.

Врач, уже пожилой человек, немало лет проработавший в военных госпиталях, был глубоко взволнован словами мужественной девушки. Он вынужден был на минуту выйти из комнаты, чтобы успокоиться.

Подошла сестра и дала Тхюи понюхать салфетку с наркозом. Врач постарался провести всю операцию как можно тщательнее. Он оставил руку, хотя перед этим говорил политруку, что это невозможно. Но на рассвете у Тхюи неожиданно и резко упало давление. Она ненадолго пришла в себя и заговорила с Не и Лань, которые всю ночь дежурили у ее кровати:

— Очень холодно, выключите вентилятор. Так не хочется умирать, но я, наверное, скоро умру.

На глазах у нее заблестели слезы.

Не и Лань находились около Тхюи до последней минуты. Рано утром Не покинула госпиталь. Первыми ее встретили Ню, Куэ и другие работницы из первого отделения, направлявшиеся на заготовку леса. Они окружили Не, надеясь услышать от нее новости. Не, стараясь быть спокойной, сказала им, что раны очень серьезные и пришлось отрезать ногу, но Тхюи по-прежнему в сознании и не падает духом. Встретив товарищей из бригады, заготавливавшей камень, Не была не в силах сказать им правду. И только когда она пришла к командиру роты, где сидели мы, не выдержала и с трудом проговорила: «Все кончено!» По ее щекам ручьем текли слезы…

Личные вещи Тхюи были собраны и отправлены домой. Но всем казалось, что она просто ушла на работу и обязательно скоро вернется.

Тхюи, слышишь ли ты этот грозный гул и шум, который поднимается и растет в этих горах? Это рвутся заряды взрывчатки. Это урчат дрели, сверлящие горы, стучат молотки, разбивающие камень, рокочут машины, строящие дорогу, едущие по ней… Многие шоферы написали на своих кабинах: «Отомстим за твою гибель, Тхюи!»

На самой вершине перевала скрежетал гусеницами бульдозер, засыпая воронку от бомбы. Каждый раз, когда нож машины загребал очередную порцию земли, из-под нее вырывалось пламя. Бомба была фосфорной и поэтому то тут, то там еще вырывался зеленоватый огонь. Однако водитель продолжал упрямо заполнять глубокую яму.

Ту ночь, после похорон Тхюи, я долго не забуду. Люди в роте замолкли. Разговаривали мало и только шепотом. Девушки расселись группами и при желтоватом свете фонарей мостили дорогу. Слышался стук молотков по камню и деревянных колотушек, забивавших сваи. Командир роты, который днем обычно находился у каменотесов, на ночь тоже пришел на перевал. Он переходил от одного отделения к другому и с мотыгой или молотком в руке работал вместе со всеми.

Политрук был с первым отделением и сидел на том месте, где обычно работала Тхюи. Наши слесари Бинь и Кхоанг, раньше обычного закончив ремонт инструмента, тоже пришли сюда, чтобы помочь третьему взводу. Они разгружали камень и разносили его работницам. Каждый старался работать как можно лучше, чтобы выполнить норму погибшей и тем самым отомстить за нее врагу.

За эту ночь рота приблизилась к родному Южному Вьетнаму еще почти на триста метров. О, теперь я хорошо знаю цену каждого метра дороги, идущей через реки и перевалы к фронту.

5

Холодный дождь идет уже несколько дней подряд. Ночью луна теряется за густыми серыми тучами. Днем изредка появляется солнце, но греет оно робко, как глубокой осенью. Вот и сегодня к вечеру небо снова потемнело, стало душно. По всему чувствовалось, что скоро опять начнется дождь. По нашим подсчетам, мы закончим работу здесь примерно через четыре дня, хотя по плану у нас еще имелась целая неделя. Каждый посматривал на небо и говорил, что надо бы дождю подождать несколько деньков.

Вечером разразился сильнейший ливень. Сначала послышался предгрозовой шум в джунглях, затем на землю упало несколько тяжелых капель, и вдруг потоки воды обрушились на наши бараки и палатки. Ветер захлестывал воду прямо в помещение. Мы вынуждены были собрать все наши пожитки и спрятать их в более сухой угол, прикрыв прорезиненной тканью. Политрук обеспокоенно заметил:

— Да, рано в этом году наступил сезон дождей. Банг, со своим большим опытом жизни в джунглях, заявил:

— Здесь обычно через два года на третий наступает ранний сезон дождей, как, например, в этом году. Но этот дождь скоро перестанет. А вот уж на следующей неделе будет лить без удержу. И к этому времени нам надо все закончить.

Все командиры взводов и отделений и политруки отправились к командиру роты на совещание. Ветер рвал плащи и накидки. Матерчатая обувь моментально промокала насквозь.

Командир роты объяснил собравшимся задачу:

— Начался дождь, и мы вроде бы можем отдыхать. Но надо помнить, что через несколько дней мы должны закончить все работы на дороге. Надо использовать это время, потому что дальше ливни будут еще сильнее. Кроме того, сегодня ночью через перевал должна пройти колонна автомашин, везущая грузы на фронт. Поэтому всем нужно выйти на дорогу для борьбы с грязевыми потоками. Командование роты надеется, что наши бойцы преодолеют трудности и полностью выполнят поставленную перед нами задачу. Давайте все выйдем на работу, невзирая на дождь и ветер.

Услышав о том, что скоро здесь пройдет колонна автомашин, участники совещания в приподнятом настроении разошлись по своим подразделениям. Не собрала заседание комитета СТМ в одном углу склада, а Тан беседовал с группарторгами в другом. Они готовили людей к ночной работе.

Было уже совсем темно, когда мы выступили. Дождь стал совсем редким, но ветер дул все так же резко и порывисто. Джунгли сердито ревели и шумели листвой. С гор шумно сбегала вода. Бойцы вытянулись длинной шеренгой, молча шагая друг да другом. Потом кто-то запел. Я чувствовал, как молодею рядом с этими юношами и девушками, что мне тоже только двадцать лет…

* * *

Участок дороги на перевале, где надо было принять меры против возможного грязевого потока, составлял около трехсот метров и проходил в седловине между двух горных вершин. Здесь было очень много воронок от бомб. и снарядов. Некоторые из них были засыпаны давно, другие недавно, а третьи только появились. Вся рота разделилась на группы и отправилась рубить деревья, сучья, носить камни и укладывать их на дорогу. Третий взвод в соответствии с планом продолжал мостить дорогу деревянными чурками. Люди работали почти на ощупь при мрачно-сером свете свинцового неба. Только изредка на мгновение зажигали фонарь и тут же гасили. Среди ударов топоров, рубивших деревья, грохота падающих камней и чавкания грязи то и дело раздавались веселые шутки, смех.

Иногда в короткой вспышке фонаря можно было увидеть выхваченную из темноты тень человека, склонившегося, чтобы убрать пиявки, которые после дождя выползают из своих укрытий. Те, кто заготавливали лес, не знали, куда деваться от этих тварей, заползавших за шиворот и присасывающихся к шее.

Десять автомашин ЗИЛ с тяжелым грузом для фронта прибыли на перевал ровно в полночь. Услышав натужный рокот моторов, а затем увидев едва заметный свет фар, люди встали по обеим сторонам дороги и громко приветствовали проезжавших.

— Есть тут кто из Ки-Аня? А из Тхать-Ха? — раздавались голоса.

А шоферы открывали дверцы кабин и весело спрашивали:

— Девушки, а много среди вас незамужних?

— Мы все добровольно вступили в отряды самообороны против мужчин! — слышалось в ответ.

Тяжелые ЗИЛы один за другим проходили опасный участок. Вдруг шофер, ехавший на последней машине, громко крикнул:

— Вы не из семнадцатой ли роты?!

Он остановился не выключая мотора. Парни и девушки сразу же окружили его и засыпали вопросами. Многие узнали водителя. Знакомство состоялось однажды ночью в дождливый сезон прошлого года, когда рота ремонтировала дорогу в другом районе.

— По каким дорогам ты ездил после этого?

— Все время вожу грузы на фронт. А вы, как закончите здесь, пойдете по домам?

— Нет, мы пойдем строить новые дороги для фронта. Шофер, трогаясь в путь, крикнул:

— Тогда до встречи на новой дороге…

Он повел машину между двумя рядами поднятых рук, увозя с собой тепло сердец строителей, открывающих дорогу к победе…

1

Солнце еще не успело показаться на горизонте, как джунгли заполнила нестерпимая духота. И спасения от нее нигде не было. Продираясь в тумане сквозь кусты, мы карабкались на вершину горы. Туман неожиданно рассеялся, и перед нашим взором предстало голубое небо. Горячий воздух проникал в легкие, сушил их. Сегодня особенно жарко. На открытых местах когда-то зеленая и высокая трава полегла. Над нашими головами по веткам деревьев носились белки. Вот испещренный желто-красными пятнами лист сорвался с ветки, покружился в воздухе и плавно опустился на землю. Сезон дождей, когда земля прела от влаги, кончился. Наступил сухой сезон. Окутанные маревом, величественные стволы австралийских каркасов казались легкими и воздушными. Далеко на горизонте над зелеными полями кружилась стая птиц. Рис уже поднялся и начал созревать. Что и говорить, земля в этих краях плодородная.

Сегодня у бойцов Армии освобождения день отдыха. Бойцы восьмого отделения решили отдохнуть в гамаках, а потом искупаться. Инициатором этой затеи, конечно, был Тяу.

Последние дни прошли в непрерывных боях и переходах. Мы пересекли девственные джунгли и вступили в молодые леса. Зеленую траву сменила сухая колючая рыже-красная поросль. Может быть, именно поэтому Тяу сегодня рано проснулся и сразу же бросился в ручей.

— Эй! Товарищ Тяу! — закричал вдруг Тин. Он лежал на траве, сложив руки у подбородка, и смотрел на дальние холмы и поля. — Что за птицы кружатся над самым дальним полем? Уж больно они красивы!

Лежавший рядом с ним Ты сбросил с себя одеяло, встал и недовольно заметил:

— Поспать не дадут спокойно…

— Все-таки, что это за птицы? Посмотрите, как они кружатся. Тяу, ты знаешь этих птиц?

Большая стая пернатых с темно-коричневыми крыльями и красными шеями беспорядочно кружилась на одном месте и громко кричала.

— …Это фи! Если эти птицы начинают летать над полями, значит, рис скоро созреет.

Фонг, разведчик нашей части, лежавший рядом на гамаке, повернулся к разговаривавшим и сказал:

— Эй, вы, не собирайтесь группами, а то вражеский самолет, чего доброго, засечет вас. Птицы же эти — горные воробьи. У нас на сахарных плантациях таких немало. Кто говорит, что это фи? Поверить этому — значит не иметь глаз разведчика.

— А… Здравствуйте, товарищ разведчик! Куда нам до вас! — Тяу замолк. Потом спросил шепотом: — Скажи, куда мы сейчас идем? Где предстоит нам бой? Только говори правду.

Фонг сухо ответил:

— Идем туда, где есть враг, чтобы бить его.

— Да я о другом спрашиваю. Были у нас, к примеру, стычки у Дык-Ко, у Дык-Сута, а где будет следующее сражение?

— Дык-Ко, Дык-Сут… Там мы уже дрались и второй раз драться не будем. Ясно одно — не сегодня-завтра будет бой. Когда именно?.. Когда придет приказ сверху. — Фонг задумался. — Так или иначе, скоро мы будем бить «маменькиных сынков».

Фонг повернулся к Тяу и спросил:

— Как ты думаешь, в какой провинции мы сейчас находимся?

Тяу растерялся:

— Наверное, в Тэйнгуепе.

— Товарищ Тяу, а это что за странная птица! — не успокаивался Тин.

В это время раздался голос: «Внимание! Слышен шум самолета! Кто сушит на солнце белье, быстро убрать его в тень».

Тяу и Фонг посмотрели на небо и прислушались.

— Опять эта старая базыня, — выругался кто-то. Бойцы окружили Фонга.

Посмотрев на Тяу, Фонг объяснил:

— Это земля Плейку. Американские солдаты уже обосновались здесь. Теперь пришли мы. Я знаю одну очень интересную историю о Плейку. Хотите послушать?

— Конечно, рассказывай, — потребовал Тяу. — Только справедливости ради следует заметить, что это провинция Жарай.

Бойцы зашумели:

— Хватит болтать. Жарай. Плейку. Не все ли равно.

— Мы пришли сюда по приказу командования. В этом районе, — показал Фонг рукой, — сосредоточено большое количество американских войск. Самолеты их целыми стаями летают здесь каждый день.

— А где их пехота?

— Пехоты, как таковой, у них нет, а есть «кавалерия». «Авиакавалерия», — повторил Фонг. — Они приказали марионеточной армии в течение этого месяца занять позиции вдоль дороги, по которой позже начали доставлять грузы. Девять батальонов! По земле ползут машины. В воздухе жужжат вертолеты. По некоторым данным, они перевезли уже около тысячи тонн различного оружия.

— Так мало?

— Мало?!

— Но мы все равно возьмем его. Американцы заставляют население строить взлетные площадки для вертолетов. Потом направят сюда свои войска. Целую бригаду.

— И все? — вмешался в разговор Тин. — Надо посоветовать им ввести сюда целиком всю дивизию. Вот тогда будет дело.

— Я слышал, что первое время они вели себя прилично. Перед тем как отправить подразделения марионеточной армии в другое место, чтобы занять их дома, они давали двадцать четыре часа, в течение которых те имели право грабить, убивать и насиловать людей. Когда же они сами вошли в город, то поначалу воздерживались от грубостей. Только целыми днями горланили на улицах песни. Маленьким ребятишкам давали конфеты.

— Неужели ребятишки ели эти конфеты?

— Что значит ели? Разумеется, они их бросали или отдавали собакам. Кому нужны резиновые конфеты? — вместо Фонга ответил Тяу и продолжал: — Когда они встречали пожилого человека, справлялись о его здоровье, увидев девушку… пялили на нее глаза.

— И сколько же дней они так вели себя? — спросил кто-то из бойцов.

— Дня три-четыре. А потом, как рассказывают жители, каждый вечер пять — десять автомашин с девушками ехали в лагеря к американским солдатам. — Фонг задумался. — Так вот, Плейку забита боеприпасами, оружием, самолетами, бронетранспортерами и американскими солдатами. Поэтому-то и подпрыгнули цены на рис и другие продукты. Многие магазины и лавки закрылись. Если кто хочет купить что-нибудь, должен войти в дом к торговцу, потихоньку поговорить с ним, а потом, спрятав купленное, бежать домой.

— Это почему же так? — спросил Тин.

— Боятся, что американские вояки ограбят.

На какое-то время разговор оборвался. Каждый думал о своем.

— Я слышал, — начал Фонг, — что не так давно американцы и марионеточные солдаты подрались.

— Из-за чего же?

— Говорят, вечером заносчивые американские солдаты заполонили все улицы. Машины шли одна за другой. Солдаты эти искали девушек, искали вина, но на улицах не было ни души. Вдруг они увидели лейтенанта марионеточной армии, гулявшего со своей молодой женой. Два американских капрала пошли им навстречу и преградили дорогу. Женщина, испугавшись, спряталась за спину мужа, который стал говорить с американцами по-английски: «Господа должны проявить вежливость. Это моя жена». Американцы расхохотались. Один из солдат сделал шаг вперед, схватил вьетнамского офицера за плечо и оттолкнул в сторону. Потом, показав ему язык, нагло бросил: «Нет, это моя жена». Тем временем другой американец полез к женщине целоваться. Видя, что муж не может ничего сделать, она закричала: «Спасите!»

На ее крик сбежались прохожие. Лейтенант выхватил пистолет, но не успел выстрелить — американец обрушил на него град ударов. Испугавшись огромной толпы, американцы бросились бежать. В тот вечер солдаты лейтенанта отправились бить американцев. Но один американский солдат, стоявший на посту, услышал подозрительный шорох и увидел, как мимо него промелькнула чья-то тень. Он мгновенно вскинул автомат и выстрелил. На выстрел американца один из солдат ответил выстрелом. И началось. В результате — несколько десятков убито и еще несколько ранено.

— Имя этого лейтенанта Чунг Ха Фонг? — спросил кто-то.

— Да.

В это время с опушки леса донесся голос одного из бойцов:

— Товарищи, здесь полно молодого бамбука! Идите скорее сюда! Мы быстро нарежем на суп…

Тин повернулся и побежал навстречу бойцу, несшему в руках связку нежно-зеленых молодых побегов…

В обед пришло сообщение о созыве всех кадровых работников на собрание.

Перед тем как уйти, товарищ Дан собрал командиров взводов и отделений и сказал им:

— Распорядитесь, чтобы сегодня вечером бойцы еще раз проверили оружие и боеприпасы, запаслись продовольствием. А если останется время, начинайте копать траншеи. Ночью мы вернемся и тогда детально обсудим нашу задачу.

2

В Тэйнгуене лето было в самом разгаре. На синем небе — ни облачка. Стаи разноцветных птиц с шумом носились в воздухе. Над цветами кружились бабочки и пчелы. По деревьям бегали неутомимые белки. Кричали фальшивыми голосами попугаи. Окутанный жарой, шумел лес. Только деревья сен не чувствовали жары — их темно-зеленые листья продолжали сохранять холод минувшей ночи. Лесная дорога вся сплошь испещрена солнечными бликами, пробивавшимися сквозь густую листву.

Рис на горных полях уже созрел. По лимонно-желтой дороге с мешками на плечах шли девушки. Стаи дроздов по-прежнему с криком носились над полями. Неожиданно в этот шум вмешался приглушенный рокот моторов вражеского самолета, но самого его еще не было видно. Связной остановился. Значит, мы пришли на место назначения.

Связной отправился докладывать о нашем прибытии. Через минуту навстречу нам вышел политрук части. Он повел нас лесом дальше.

— Куда мы идем? — спросил я политрука. Он тихо ответил:

— Ко мне. Надо подготовиться к совещанию кадровых работников роты, которое состоится сегодня вечером.

На небольшом грубо сколоченном столе-макете были помечены все доты, дзоты, заграждения и аэродромы противника на данном участке фронта. Политрук посмотрел на часы и сказал:

— Уже час тридцать. Можно начинать. — Он повернулся назад и приказал дневальному собрать на совещание всех прибывших на КП командиров взводов, руководителей отрядов местной самообороны и партизанских отрядов.

Послышался короткий сигнал трубы. К столу с макетом местности один за другим стали подходить прибывшие на совещание. Тяу почему-то не было.

Товарищ Тхан, командир взвода, тем временем написал под макетом: «Специальный тренировочный лагерь США Плейме».

В это время я увидел подходившего Тяу. Шедший сзади него товарищ помогал ему идти.

«Неужели заболел?» — подумал я. Тяу в это время увидел меня и направился в мою сторону. Лицо его пылало, а губы почернели. Видимо, начался приступ лесной лихорадки.

В это время раздался звонок полевого телефона. Политрук взял трубку:

— Слушаю. Начинать и не ждать вас. Ясно. Товарищи с мест уже прибыли. Но вы будете на совещании? Да, конечно. Товарищи очень хотят вас видеть. Ясно. Будет исполнено!

Через несколько минут политрук начал свое выступление:

— На макете изображена позиция противника в Плейме. На западе проходит дорога номер четырнадцать. На юге находится Плейку — центр провинции Жарай. Плоимо расположена у дороги номер двадцать один. На юге возвышается гора Ти-Хо, на востоке — гора Ти-Го. На этих позициях расположено около четырех рот противника. Среди них есть американские советники. Это старые позиции, оставленные еще французскими захватчиками. Американцы расширили и укрепили их и создали здесь специальный лагерь по подготовке диверсантов, чтобы потом забрасывать их в освобожденные районы для подрывной работы. Наша задача состоит не только в том.

Чтобы разгромить противника в Плейме. Мы должны уничтожить живую силу врага. А враг наш теперь — марионеточные войска и американцы. По решению командования наша часть во взаимодействии с местными партизанскими отрядами должна окружить Плейме. Причем так, чтобы враг не имел никакого выхода, чтобы он испытал и голод и жажду, чтобы он для своего спасения потребовал помощи. Если подкрепления будут направлены по дороге, мы должны разрушить эту дорогу, если по воздуху — мы должны помешать этому. Будут направлены марионеточные войска, будем бить их, будут направлены американцы, мы должны бить и их. Послышались голоса:

— Окружить, и все!

Политрук привстал, посмотрел на бойцов и сказал:

— Я очень хорошо понимаю вас, товарищи. Все мы хотим принять участие в уничтожении дотов и дзотов врага, находящихся на земле нашей родины, полностью изгнать из Южного Вьетнама американских агрессоров. Но без приказа командования мы не можем начать действия. Враг надеется на инженерные сооружения, на изгороди из колючей проволоки. Наша задача — вытянуть его из-за этих сооружений и бить так, чтобы при малых потерях с нашей стороны уничтожить как можно больше врагов. Повторяю, наша задача — вместе с местными партизанскими отрядами плотным кольцом окружить вражеские позиции, закрыть аэродромы, разрушить проволочные заграждения. Мы должны бить врага в его логове. Другие части, тоже совместно с партизанами, окружат Плейме с другой стороны, преградят дорогу к ручью — источнику снабжения питьевой водой, закроют аэродром для транспортной авиации. Еще одна часть уничтожит внешние посты и разгромит те войска противнргка, которые могут послать окруженным помощь. Если это будут парашютные десанты, мы все равно должны будем полностью уничтожить их. Такова наша общая задача. Партизаны будут связными и проводниками. Борьба будет не на жизнь, а на смерть. Мы должны сделать все возможное для разгрома «аэромобильных» американских частей и марионеточных войск в особой зоне номер двадцать четыре.

— Прибыл комиссар полка, — крикнул кто-то. Комиссар был одет в зеленую куртку кадрового работника и домотканые черные брюки. Гладко причесанные, густо запорошенные сединой волосы обрамляли худое энергичное лицо.

— Совещание закончилось? — спросил он собравшихся.

Политрук ответил:

— Разрешите доложить, товарищ комиссар: закончено изложение задачи. Осталось обсуждение.

Комиссар сел прямо на землю и проговорил:

— Хорошо, очень хорошо, что вы уже все знаете. Что-нибудь неясно? Давайте тогда обсудим. Мне хотелось бы ввести вас в курс дела.

Политрук, наверно, уже говорил вам, что Плейме на местном языке означает деревня Me. Когда французские колонизаторы отступали с нашей земли, они, чтобы защитить Плейку, выгнали народ из Плейме и создали здесь крупный оборонительный пункт. Французская армия ушла, но вместо нее пришли американцы. Они расширили этот пункт и превратили его в лагерь по подготовке диверсантов. Результатом деятельности этого лагеря было то, что последние несколько лет население Тэйнгуена жило в очень трудных условиях. Каждый из вас, товарищи, знает это по собственному опыту.

Чтобы выгнать американских агрессоров из страны, освободить нашу родину, нужно постепенно, шаг за шагом, громить каждый укрепленный пункт. Нужно всеми возможными способами уничтожать живую силу врага. И мы начинаем выполнять эту задачу уже сейчас, при окружении Плейме. Каждый из вас должен понимать, что ни в коем случае нельзя допустить, чтобы враг вырвался из окружения или чтобы окруженным оказали помощь со стороны. Вы должны быть готовы преодолеть любые трудности, как бы велики они ни были. Нужно выстоять под градом вражеских пуль и снарядов. У противника много самолетов, есть артиллерия, есть первая «аэромобильная» дивизия, есть особая зона номер двадцать четыре, есть две тактические зоны и еще седьмой флот. А у нас есть наши победоносные традиции борьбы с врагом, есть высочайший героический дух, есть успехи непобедимого народа!

Следует политически подготовиться к борьбе с американцами и солдатами марионеточной армии. Политическую работу нужно вести постоянно. Все должно быть подготовлено заранее. Мало иметь в достатке рис и соль. Нужно еще научиться экономить их.

Мы будем бить солдат марионеточной армии до тех пор, пока из окружения не полезут их учителя. Американские солдаты — барчуки. Они любят хорошо поесть, но драться они не умеют. Мы должны сделать так, чтобы выход из окружения был их последней дорогой в жизни.

Командир местного партизанского отряда добавил:

— Что касается дорог, то наши партизаны оседлали их, и вы можете не беспокоиться за их оборону.

Дан встал и повернулся к комиссару:

— Будьте уверены, товарищ комиссар. С помощью местных товарищей и населения мы выполним задачу.

3

Лес наполнился голосами. Звуками. Запахло вареным рисом. Эта ночь была последней на позиции, выбранной для сосредоточения сил. Отсюда до Плейме по прямой линии полета птицы еще километров пятнадцать. Бойцы еще раз все проверяют. Никто не спит.

— Ты давно в армии? — спросил я Ты. — Мне кажется, что ты бывалый солдат.

— В армии я давно, но…

— Что «но»?

— Но сегодня я впервые буду участвовать в бою. Последние несколько лет я работал на строительстве галерей для укрытия населения.

Из бойцов нашей части никто еще не участвовал в боях. Завтра вечером — первый бой. И возможно, очень ожесточенный. Мне захотелось еще раз побеседовать с бойцами. Я прошел несколько шагов и увидел кухню. Приоткрыл немного плетеную бамбуковую дверь и вошел внутрь.

Из комнаты послышался голос:

— Кто там? Быстрее закрывайте дверь, а то свет проникает на улицу.

— Ну как вы тут? — спросил я.

— Да так, болтаем по пустякам. Проходите, садитесь. Товарищ Тхем сидел в темном углу, поэтому я не

сразу увидел его.

— Как у вас с водой? Пробки у фляжек должны быть как следует закрыты. В дороге и в бою дорога каждая капля. Запас продуктов заготовлен?

Тяу ответил:

— В среднем на каждого бойца заготовлено по одной большой фляге, и, кроме того, в резерве имеется более десяти бамбуковых труб с водой. Нам их только что принесли местные жители. Что же касается питания, то оно вот где, — Тяу похлопал по стоявшим перед ним мешкам, — и еще есть сухари. Всего и не утащишь. А ведь еще надо нести оружие, патроны и многое другое.

— На этот раз наша задача, товарищи, состоит в том, чтобы сделать окружение возможно более плотным. Чтобы избежать налетов авиации и обстрелов артиллерии, нужно идти на сближение с противником. Чем ближе мы окажемся к нему, тем сильнее он будет нас бояться, тем труднее будет самолетам бомбить нас.

— А каким образом мы приблизимся к противнику? — спросил кто-то.

— А для чего копают траншеи под землей? — вопросом на вопрос ответил Ты.

Но Тяу сразу остановил его:

— Подожди, Ты, помолчи и лучше послушай, что говорят более опытные товарищи.

— Как правильно сказал товарищ Ты, — начал я, — мы делаем траншеи, чтобы приблизиться к противнику. Как копать траншеи — вы уже знаете.

— Ой! Рис-то наш сгорел весь… — ужаснулся кто-то… Боец быстрым движением приподнял котелок над костром и опустил на землю.

Было уже далеко за полночь. Из леса потянуло прохладой. На небе ни звездочки.

Вдруг тишину леса нарушил тихий голос:

— Оставайся здесь. Смотри, тебя еще трясет. Куда же ты пойдешь?

— Ну и пусть трясет. Я пришел сюда, чтобы вместе с Армией освобождения бить врага, а не лежать на больничной койке. Ты же знаешь, я у матери единственный сын. Меня не хотели отпускать. Но я ушел. Ушел, чтобы отомстить за смерть отца. Я столько лет ждал этого часа!

— Но ведь ты очень слаб…

— И все-таки я пойду. Если не будет сил — поползу.

* * *

Мы шли по дороге, которую нам показали партизаны. Лес был весь мокрый от только что прошедшего дождя.

Четыре часа дня. Отделение Тяу вместе с огневым подразделением находилось всего в какой-нибудь тысяче метров от Плейме. Небо чистое. Со всех сторон доносился звук вгрызавшихся в землю мотыг.

Незаметно стемнело. Пришел приказ еще приблизиться к позициям противника. Тяу, Ты, Тху, Тханг, Тхань и другие набросили на плечи вещевые мешки, еще раз проверили снаряжение и, крепко сжимая в руках винтовки, друг за другом двинулись вперед.

Заместитель командира роты шел вместе с партизанами впереди, а командир взвода Тхан и Тяу шли в средних рядах.

На фоне звездного неба стали вырисовываться очертания вражеского дота. Поступил приказ остановиться. Товарищ Тхан повторил каждому бойцу его задачи.

Восьмое отделение копало траншеи мотыгами. Здесь, почти рядом с окопами противника, нельзя было создавать большого шума.

Вдруг над вражеским дотом высоко в небо взлетела яркая ракета. Все вокруг осветилось красноватым светом. Бойцы сразу же прекратили работу и взялись за оружие.

— Всем оставаться на местах и внимательно следить за обстановкой, — приказал Тхан.

Противник тем временем стал поливать местность огнем из оружия всех калибров. Следы трассирующих пуль и снарядов терялись за верхушками деревьев. Мины с воем пролетали над головой и взрывались где-то за лесом. Со стороны поста Ти-Хо также послышались звуки стрельбы и разрывов снарядов. Враг начал палить и там.

— Может, это наши части начали?

— Товарищ Тхан, — спросил Тяу, — как обстановка? Тхан показал в сторону вражеского дота и сказал:

— Там находятся пятый дот противника. Их пулемет все время кашляет из своего гнезда и мешает нашему продвижению. Надо заставить его замолчать. Ясно?

— Они, по-моему, в небо стреляют! — послышался голос Тина.

Несколько секунд спустя товарищ Дан объяснил:

— Они действительно стреляют без всякой цели. Стреляют так, для шума. Партизаны рассказывали мне, что противник каждый вечер ведет вот такую беспорядочную перестрелку, хотя ничто не вызывает тревоги.

В ночном небе вспыхнула еще одна ракета. Солдаты противника, находившиеся в укрепленном пункте, проявляли явное беспокойство. Вражеские снаряды рвались целыми очередями. Потом наступила тишина. А через какое-то время все повторялось. Время от времени можно было слышать стрельбу и из Ти-Хо.

Было слышно, как на той стороне переговаривались солдаты. Они, видимо, куда-то шли.

Бойцы восьмого отделения отложили оружие в сторону и снова взялись за мотыги. Где-то совсем рядом хриповатый голос запел известную песню: «…Я стою на южном берегу, стою здесь в любую погоду, но ради кого и ради чего я здесь стою? Почему птица и та знает свою ветку? Почему же тогда мудрый человек не знает, где его родина?»

Тин хлопнул Ты по плечу и спросил:

— Не нашу ли песню они поют?

— Почему нашу? Они поют какую-то южновьетнамскую.

— Нет, это наша песня.

В этот момент с противоположной стороны тоже донеслись звуки песни: «Я стою на берегу у моста Хиен-Лыонг. Сегодня вечером я выйду на берег и буду долго-долго смотреть на другую сторону, туда, где находится моя родина…»

— Слышишь?! И ты считаешь, что это не наша песня?

— Откуда они могут знать наши песни?

— Они могут слышать их в передачах нашей радиостанции.

И вдруг в звездное ночное небо взвился высокий женский голос. Он пел на северном диалекте и был чист и нежен. Все замолчали, с наслаждением слушая песню любимого Северного Вьетнама, и она проникала глубоко в душу каждого слушателя. Послышался голос товарища Тхана:

— Ну достаточно, товарищи. Когда победим и вернемся домой, тогда устроим концерт и послушаем наши любимые песни.

— Кто знает, сколько всего самолетов мы сбили? — спросил кто-то.

— Сегодня вечером я слышал, что всего сбито шестьсот шестьдесят девять, — ответили ему.

— Значит, сегодня сбили одиннадцать.

— Мы бьем врага — и на земле и в воздухе. Американские захватчики уже на собственной шкуре почувствовали силу вьетнамского кулака.

— Это верно. Но бить марионеток — значит бить американцев, и, наоборот, бить американцев — значит громить марионеточную армию.

Вдалеке вновь послышались звуки канонады.

Тяу толкнул Ты в бок и спросил:

— Послушай, вроде наши стреляют.

Из вражеского дота послышался голос солдата:

— Где это стреляют? Как будто ниже Тан-Лака. Может, это партизаны? Вроде их винтовки. Слышишь?

Тхан спросил Тяу:

— Сколько времени? Мы же должны наладить связь с соседями.

— Мои часы уже устали. Сейчас, наверное, девять часов. Почему мы так долго сидим здесь?

— Спокойно, спокойно. Скоро начнется. Отделение энергично копало траншеи и строило укрытия.

Наконец получен приказ «Приготовиться!». Завыли мины. Они пролетали над нашими головами и затем взрывались в стане врага.

— Начался артиллерийский налет, — заметил Тяу.

Вдруг огромный столб пламени поднялся вверх, и сокрушительный взрыв потряс небо. Послышался треск ломающегося кирпича и черепицы. Пламя быстро росло… Снова взрыв!..

— Точно в цель! — воскликнул кто-то.

— Почему же они не отвечают? Наверное, попрятались в убежища.

— Приготовить взрывчатку! — приказал Дан.

Тхан взвалил на спину большой сверток с динамитом. Ты последовал его примеру. Все трое двинулись вперед. Тяу дал очередь по доту, а Тхан размахнулся и с силой бросил самодельную гранату. Раздался взрыв. Вслед за ним новый взрыв от брошенной Ты гранаты потряс воздух. Через несколько минут друзья вернулись к своим.

А в стане, врага разгорался и поднимался к небу яркий столб пламени.

Тхан подбежал к Дану и спросил:

— Еще надо взрывать?

— Пока нет. Проход в заграждениях сделан?

— Сделан.

— Пойду посмотрю. — И с этими словами Дан пополз вверх.

Со стороны Ти-Хо доносились звуки стрельбы. Это наши вели огонь по противнику. Спустя пять минут в небо взлетело несколько красных сигнальных ракет. Это означало, что противник в Ти-Хо уничтожен. А когда ракеты погасли, небо и земля стали казаться еще более черными и молчаливыми.

— Дот уже разрушен? — спросил Тяу Тхана.

— Уничтожен водоем с запасами воды и несколько блокгаузов, — ответил тот.

— В Ти-Хо бой уже кончается. А здесь еще в полном разгаре.

— Здесь восьмое отделение? Где товарищи Дан и Тхан? — Это командир батальона возвращался с проверки позиций.

Тяу слышал, как комбат говорил Тхану и Дану:

— Скажите вашим бойцам, чтобы они копали траншеи поглубже и делали побольше подземных переходов…

Было около двух часов ночи, когда начался новый артиллерийский налет. В занятой противником деревне загорелось еще несколько домов, крытых пальмовыми листьями. От некоторых из них остались лишь груды обгоревшего кирпича и черепицы, а дом американских советников был наполовину разрушен, но не было видно даже и тени вражеских солдат.

Тхан повторил бойцам:

— Теперь наш черед. Мы обязательно выполним приказ комиссара. Пока мы здесь, враг не выйдет из своих убежищ и мы не пропустим к нему никакую помощь.

Отделение продолжало копать траншеи и строить укрепления. Тем временем издалека стал нарастать гул приближающихся самолетов. Через какое-то время рокот усилился. А позже он уже давил на уши и раздирал перепонки. Вот в небе повисла гирлянда осветительных ракет, и тут же начали рваться бомбы. Потом загромыхали уже настоящие ракеты. Земля закачалась и вздыбилась… Взрывной волной людей бросало из стороны в сторону. Комья земли и пыль поднялись в воздух, стало трудно дышать, как в жаркие летние дни, когда дуют пыльные суховеи.

— Интересно, бойцы артдивизиона сейчас далеко от нас? — спросил Тин Тяу.

— Они, конечно, уже ушли со своих позиций. И самолеты бомбят сейчас свои же укрепления.

Тхан опустился в укрытие к бойцам и приказал:

— Кто голоден, может есть.

А вокруг продолжали рваться одна за другой бомбы. Звуки их разрывов сливались в нескончаемую канонаду. Бойцы сидели опершись спиной о стенки траншеи и были готовы в любую минуту броситься в атаку.

— Вы не замечаете ничего особенного в последних взрывах? — спросил Тин.

— Это — осколочные бомбы.

— Правильно. Когда рвутся осколочные бомбы, звук такой же приятный, как шум фейерверка на праздник Тет.

4

Отделение приближалось все ближе к позициям противника.

— Тхан, посмотри-ка, по-моему, вражеские солдаты вылезли из своих укреплений, — заметил Тин.

Бойцы тотчас же бросили работу — взялись за оружие и залегли на бруствере траншеи. Тяу выдвинулся немного вперед. Он по-хозяйски установил свой автомат, приподнялся и внимательно осмотрел лежащее перед ним поле.

— Вот это здорово! Они еще пытаются делать зарядку.

Тхан тоже видел, как несколько вражеских солдат вылезли из траншеи и пытались, видимо, размять затекшие руки и ноги.

В это время подошел товарищ Дан.

— Стреляйте точнее и залпом! Огонь! — приказал он.

Тяу нажал на курок. Пуля разорвала воздух и устремилась вперед. Вражеский солдат схватился за грудь и ткнулся носом в землю.

— Залп! Еще залп! — кричал чей-то голос.

Еще два солдата рухнули на землю. Оставшиеся двое бросились бежать с криком: «Вьетконг!»

— Прекратить огонь! — приказал товарищ Дан.

Вражеский дот был полностью разрушен. От большого резервуара для воды остались только металлические столбы.

— А здорово наши стреляют! — с гордостью заметил Ты.

— Много ли у нас еще воды? — спросил Дан у бойцов. — Сегодняшний день обещает быть жарким. Того гляди, самолеты снова начнут бомбить. Берегите воду, товарищи. Пить только по приказу, так как мы получим воду только поздно вечером. Товарищ Ты — в дозор, остальные — в укрытия и на отдых.

Жара усиливалась с каждым часом. Красная от зноя земля, казалось, раскалилась еще больше. Послышался шум приближающихся вражеских самолетов. Четыре реактивных стервятника на бреющем полете прорезали воздух над головой. Затем появились еще четыре, а вслед за ними шесть В-57. Первое звено, отбомбив, выходило на разворот, чтобы вернуться на базу. Другие взмыли носами вверх, а потом с оглушительным ревом бросились вниз. Несколько участков дальней шоссейной дороги осветились яркими вспышками. Взрывы следовали один за другим.

— Слышите, зенитная артиллерия поддерживает нас, — заметил Тяу.

Несмотря на приказ опуститься в убежище, Тяу уговорил Тина разрешить ему остаться на некоторое время наверху и посмотреть, как трудятся зенитчики. Каждый раз, когда звуки выстрелов разрывали воздух над головой, он говорил, что это пальнула зенитка. Стреляли орудия всех видов и всех калибров. Облако дыма поднялось до горных вершин. Земля тряслась как в лихорадке.

Бомбы продолжали падать на землю, и снаряды зенитной артиллерии разрывались высоко в небе.

— Смотрите, загорелся! Самолет загорелся! — Тин от радости захлопал в ладоши.

Раздался оглушительный взрыв. Высокий столб пламени взвился вверх, и стало светло как днем.

— Какой это самолет был сбит?

— «Скайрейдэр».

— Нет. Это В-57. «Скайрейдэр» так сильно не взрывается.

— Эх, почему он не упал поближе к нам?

— Он нас боится!

Воздух стал каким-то кисло-сладким с примесью гари. Едкий запах бензина щекотал ноздри. Вскоре загорелся весь ближний лес. Дышать стало тяжелее. Казалось, сам воздух горел вместе с лесом. Жара стала совсем невыносимой.

— Сволочи! Выпустили бензин. Они, наверное, решили сжечь нас, нашу землю и наши леса! — закричал Тхан.

Самолеты продолжали летать над головой. Где-то неподалеку разорвалась осколочная бомба. Бойцы, задрав голову, смотрели в небо, где по-прежнему рвались снаряды зенитных орудий. Вот вертолет вспыхнул вдруг свечой и упал где-то в глубине леса. Ты громко захлопал в ладоши и радостно закричал:

— Здорово! Учиться у них надо! Гул самолетов стал стихать.

— Надо усилить наблюдение. Самолеты ушли, и теперь враг может вылезти из своих нор. Наша задача — не дать ему возможности сделать и одного шага. Кого одолевает жажда, тот может пить, — проговорил Дан.

Желающих пить не оказалось. Тин открыл флягу и уже собрался поднести ее ко рту, но, увидев, что никто из бойцов не пьет, сделал вид, что хотел только посмотреть, сколько в ней осталось воды.

— Внимание!

Два вражеских солдата вылезли из убежища и, сильно согнувшись, побежали. Тотчас же раздались два выстрела. Солдаты рухнули как подкошенные, а ведро из прорезиненной ткани откатилось далеко в сторону.

— Они, наверное, хотели сходить за водой. Почему же тогда они не попросили разрешения?

Над насыпью появилась солдатская каска. Еще один солдат вылез из укрытия и пополз, его каска то появлялась, то исчезала. Слегка приподнявшись, он тут же бросился вновь на землю. Тху взял солдата на прицел, но Тхан посмотрел на товарища и сказал:

— Подожди, пусть подползет ближе. Стреляй, когда будешь уверен, что попадешь.

Вот солдат почти весь показался из укрытия, и едва он успел протянуть руку к ногам ранее убитого, как был поражен точным выстрелом Тху.

Над головой бойцов просвистел снаряд, и через несколько секунд почти рядом раздался взрыв.

— Все в убежище, быстро! — крикнул товарищ Дан.

Восемь или девять вражеских солдат, громко крича и беспорядочно стреляя, ринулись вперед. Вероятно, они хотели захватить в плен кого-нибудь из наших солдат. Но тут раздался взрыв от брошенной кем-то из бойцов гранаты, и враги, уже в меньшем числе, повернули обратно.

— Еще четверо осталось лежать на поле, — сказал кто-то из бойцов.

— Смотрите, один автомат лежит совсем рядом. Тхан, — попросил Тяу, — я мигом схвачу его — и обратно, ладно?

Не дожидаясь, пока Тхан ответит, Тяу перемахнул через бруствер траншеи. Тхан в последний момент схватил его за ногу и силой затащил обратно.

— Оставь до вечера.

К обеду жара усилилась. Листья на деревьях стали никнуть. Над головой снова, как мухи, загудели самолеты. И снова на землю посыпался их смертельный груз. На этот раз они бомбили где-то совсем рядом, и все-таки бомбы не достигали позиции бойцов, окружавших врага. Было ясно, что летчики боялись попасть в своих.

Потом враг начал поливать наши окопы минометным огнем. Земля вздыбилась от взрывов. Несколько укрытий засыпало. Бойцы спустились в более глубокие убежища, чтобы избежать ненужных жертв. Вечером в темноте все укрытия будут снова полностью восстановлены.

С наступлением темноты Тяу предложил пойти собрать оружие. Тяу, Ты, Тхань и Тха моментально вылезли из убежища и поползли. Днем до оружия, казалось, рукой подать, а ночью все выглядело иначе. Бойцы проползли уже значительное расстояние, но так и не сумели добраться до цели. Впереди послышались сигналы тревоги, и вся группа остановилась. «Где, где… слушать надо! — зашептал кто-то. — Ложись ближе и слушай. Что толку, если я здесь подохну, а жене моей с ребенком дадут разовое пособие, да и дадут ли вообще?! Жизнь наша собачья…»

Автоматы Тхана и Тяу неожиданно столкнулись, издав резкий металлический звук. Оба вражеских солдата тотчас же вскочили и бросились бежать с истошным воплем: «Вьетконговцы!..» В тот же миг началась беспорядочная стрельба. Дождавшись, пока противник полностью прекратит огонь, группа поползла дальше, собрала все автоматы, гранаты, патроны и благополучно вернулась назад.

Было уже довольно поздно. Вражеские самолеты продолжали разбрасывать осветительные ракеты и беспорядочно обстреливать землю.

Бойцы сели закусить. Куски прессованного риса были очень сухие и твердые как камни.

Ночью осветительные ракеты казались особенно яркими. Бомбы и снаряды продолжали сыпаться на лес и горы. Когда ракеты гасли, земля и небо казались совсем черными. Ночью враг стрелял и бомбил дальше от своих укреплений, и поэтому на наших позициях было спокойнее. Бойцы сооружали укрытия и укрепления.

* * *

Дан обходил убежища. Осматривал их, расспрашивал бойцов, достаточно ли у них воды и продуктов. Советовал после обеда еще раз проверить оружие и боеприпасы.

И опять низко в небе появилось несколько самолетов-разведчиков. Скоро они исчезли за лесом. Теперь надо было ждать появления бомбардировщиков.

Вскоре раздался сильный взрыв — ив убежище стало как в духовке.

— Внимание! Напалмовые бомбы! — Дан вскочил на ноги, схватил мотыгу и полез в отверстие, за которым скрывалось запасное убежище. Пламя тем временем, извиваясь, вползло в основное укрытие. Дан мотыгой быстро сделал стенку, закрывавшую вход. Огненная волна росла, разгоралась все сильнее. Дан быстро работал мотыгой и набрасывал землю на стенку, наращивая ее до самого потолка. Пламя сбивало эту стенку, лезло через нее, но Дан упорно бросал землю, пока совсем не закрыл входное отверстие. Остальные бойцы последовали его примеру. Напалмовые бомбы продолжали рваться одна за другой. Огненная струя, проникая в убежище, росла. Пламя достигало искусственно созданной стенки и замирало на месте.

Наконец вражеские самолеты убрались восвояси. Но теперь над головой засвистели мины. Бойцы взялись за оружие и прислушались.

— Взять побольше гранат и быстро в верхние укрытия, — приказал Дан. — Враг готовится к атаке.

Мины рвались прямо над головой. Солдаты противника потихоньку начали вылезать из своих укрытий. Их было довольно много. Они разделились на три группы и двинулись вперед. Уже был слышен голос их командира:

— Все вьетконговцы уже убиты!

Солдаты полезли вперед. «А их много», — подумал Дан.

— Ждать, когда подойдут ближе. Только тогда стрелять. Гранаты приготовили? — обратился к бойцам Дан.

Наступающие ползли очень медленно. Они все еще боялись. Их командир поднялся во весь рост и крикнул:

— Эй вы, болваны! Кого боитесь? Вьетконговцы давно уже все перебиты. Вперед!

Дан толкнул в плечо Тяу:

— Поручаю тебе этого офицера. Но смотри не торопись.

Дан приподнялся на локте и окинул взглядом ближние траншеи и поляну перед ними. По ней двигалось не меньше роты противника. А здесь Тхан, Ты, Тин, Тхань… все лежали, повернувшись головой в одну сторону, держа наготове винтовки и автоматы. Наконец момент наступил. Надо заставить врага бояться нас, чтобы он никогда не смел высовываться из своих нор.

— Вперед! Вперед! Хватай вьетконговцев! — заорали наступавшие. Этими криками они явно хотели подбодрить себя.

Дан прижал к плечу винтовку, прицелился и стал ждать. Цепь вражеских солдат приближалась с трех сторон. В следующее мгновение все разом вскочили на ноги. Почти в тот же момент Тяу нажал на спусковой крючок. Офицер вздрогнул, закачался и упал навзничь. Обрадованный первым успехом, Тяу взял на прицел другого солдата и сделал новый выстрел. Бойцы пустили в ход оружие всех калибров. К стрекотанию винтовок и автоматов примешивались взрывы гранат.

Наступавшие повернули и бросились бежать назад. Тем временем один вражеский пулемет открыл ответный огонь.

Товарищ Дан сказал Тяу:

— Заткни-ка глотку вон той собаке. — Он показал в сторону стрелявшего пулемета.

Тяу перекинул через плечо автомат и побежал в указанном направлении. Потом залег за кустом и открыл огонь короткими очередями. Вражеский пулеметчик схватил руками пулемет и медленно сполз на землю.

Вражеские солдаты закричали: «Отступай! Вьетконг! Их много!» Офицер, которого считали убитым, неожиданно вскочил и побежал к своим укреплениям. Увидев его, Тяу быстро повернул автомат и, не прицеливаясь, выпустил длинную очередь. Офицер упал как подкошенный.

Послышался истошный вопль: «Господин Чунг убит! Командир роты убит!» А в это время вражеские минометы продолжали поливать минами поле битвы, нанося значительный ущерб нашим укрытиям.

Не успел Тяу с автоматом в руках спуститься в убежище, как буквально перед его носом взорвалась мина. Осколки ее ударили в ствол автомата. Вот удача! Тяу схватил оружие и прижал его к груди. Автомат спас ему жизнь.

Вскоре в небе вновь появились самолеты. За довольно короткое время они сбросили, наверное, около тысячи бомб, ракет и снарядов.

Последовал приказ спуститься в убежище. Всех мучила жажда. Тяу и еще несколько бойцов решили поискать воду. Вдруг все почувствовали сладковатый запах бензина. Тяу пулей выскочил из убежища, лег на спину и, широко раскинув руки, замер на минуту, держа в одной руке чашку для сбора дождевой воды. В нее стал капать бензин, разбрасываемый с вражеских самолетов… Тяу спустился в укрытие.

— Есть где-нибудь вода? — спросили его Тху и Тин.

Не успел он ответить, как возник целый ураган огня. Жар плотной стеной окутал все вокруг, будто они оказались в самом центре пожара, зажженного со всех четырех сторон. Они едва успели нырнуть обратно в убежище.

Самолеты вновь начали стремительно носиться над головой. То тут, то там от взрывов поднимались фонтаны земли. Полетели осколочные бомбы. Потом фосфорные. И уж если сравнивать, то фосфорные бомбы не так страшны, как напалмовые: главное, надо обращать внимание, чтобы горящий фосфор не попал на человека.

Враг, видимо, решил покончить с нами. Однако наши бойцы продолжали стоять крепко, как и джунгли Тэйнгуена. Ни один из них не сделал шагу назад. Сбросив бомбы, самолёты улетали. Потом возвращались снова, чтобы сбросить новую серию. После них начинали стрекотать минометы. Одновременно враг организовывал атаку на наши позиции.

Но когда воля крепка как сталь, а в сердце горит огонь великой верности и любви к родине, когда знаешь, зачем взял в руки оружие, становишься необыкновенно сильным. Врагу этого не понять.

* * *

Наступили сумерки. Жара спала. Вражеские самолеты убрались на свои базы. Но минометы продолжали вспахивать землю. Отдельные мины попадали даже в подземные переходы и там взрывались.

Дан отправил Тяу наблюдать за обстановкой, а всем остальным приказал спуститься в убежище и приготовиться к бою.

Тяу вышел через новый подземный переход, сделанный сегодня после обеда. Новый наблюдательный пункт был надежно укрыт от посторонних глаз, и из него легче было следить за противником.

Мины взрывались одна за другой, поднимая в воздух фонтаны земли и пыли. Одна из мин упала совсем рядом с Тяу. Взрывной волной его резко толкнуло вперед, и он упал ничком на землю. Шею пронизала острая боль. «Неужели ранен?» — подумал Тяу. Он осторожно поднял руку и ощупал шею. Да, ранен. Тяу вытащил из кармана индивидуальный пакет и разорвал его зубами. Потом сел и быстро перевязал рану. Взял комок земли и замазал ею внешнюю сторону бинта, чтобы он не выделялся своей белизной. Земля Тэйнгуена мелкая, как песок, но мягкая и шелковистая, как дюны на берегу моря. Кровь продолжала сочиться из раны. Смешиваясь с землей, она окрашивала бинт в кроваво-грязный цвет.

Вдруг послышался голос вражеского солдата, видимо заметившего Тяу:

— Один вьетконговец уже готов! Идем заберем его и притащим сюда! Глядишь — и премию получим!

Солдаты с криком двинулись вперед. Тяу взял автомат и приготовился к встрече с врагом. В это время к нему подполз Дан:

— Пусть подойдут поближе. Сколько у тебя гранат?

— Есть еще три штуки.

Шея Тяу стала как деревянная. Он едва мог повернуть ее. Стал слышен топот бежавших вражеских солдат, а через несколько секунд Тяу увидел их самих. Преодолевая жгучую боль, он нажал на спусковой крючок и в этот же момент услышал ругательства и выкрики: «Дьявол! Кто болтал, что он срезан?!»

Вновь появившиеся самолеты стали разбрасывать осветительные ракеты. Только теперь бойцы увидели, что Тяу ранен. Дан спросил. Тяу, постаравшись принять бодрый вид, ответил:

— Подумаешь, маленькая царапина, о чем разговор!

Самолеты тем временем начали сбрасывать окруженным продовольствие. Но парашюты опускались в основном за пределами отведенной для них площади. А три из них повисли прямо на колючей проволоке.

— Противник обеспечивает нас продовольствием, — радостно воскликнул Тин. — Эти парашюты им уже не достанутся.

Дан послал Ты и Тхана охранять эти ящики.

Два вражеских солдата выползли к ящикам, но не успели они доползти до них, как получили по пуле.

Тхан решил взять один из них и посмотреть содержимое. Ему почему-то казалось, что в одном из них должна быть питьевая вода.

— Поддерживайте меня огнем, — попросил Тхан Ты и Тяу и полез из убежища наверх. Ты попытался остановить его, но, поймав взгляд Тхана, понял, что делать это бесполезно. Он лишь сделал ему знак рукой:

— Ползи в этом направлении, а возвратиться постарайся окружным путем.

Тхан добрался до проволочного заграждения, обрезал стропу парашюта и уже потянул ящик к себе, когда из вражеского дота послышался голос. Враг открыл ураганный огонь. Тхан пополз быстрее. Когда же пули начали падать совсем рядом, спрятался за ящик. Несколько пуль попало в ящик. Деревянные доски разорвало — и сразу же запахло спиртом.

— Вон оно что! Ящик с медикаментами! Тоже неплохо.

— Смотри, из амбразуры дота высунулся пулемет! Вон там, около самой земли! — показал Ты Тяу.

Тяу стал прицеливаться в то место, откуда только что вылетел огонь. Раздался крик. Значит, пуля попала в цель.

Тхан начал тянуть за собой ящик с медикаментами. Потом остановился и несколько раз наугад выстрелил. Шальная пуля слегка задела его ногу.

Тяу продолжал стрелять по амбразуре дота. А Тхан все полз и полз. У бруствера убежища его встретили товарищи. Вскрыли ящик. Там действительно были медикаменты.

А вокруг продолжали рваться бомбы, ракеты, снаряды.

* * *

Стало светать. От жары трескались губы. Воды оставалось совсем мало. Ее нужно было беречь для раненых.

Вчера геройски погиб Тху.

Опять налетели вражеские самолеты. Тактика их не изменилась. Они снова сбрасывали осколочные бомбы, поливали землю бензином и разбрасывали ядохимикаты.

Минометы ни на минуту не прекращали огня. Одна из мин разорвалась совсем рядом с Тяу. Взрывной волной его отбросило далеко в сторону. Он потерял сознание. Новая взрывная волна подхватила Тяу и бросила на прежнее место. Бойцы перенесли его в глубокое убежище.

Вечером в отделении состоялось собрание. Бойцы постановили стоять до победного конца. Тяу решили отправить в тыл.

5

В полночь, когда Плейме был полностью окружен, бойцы 14-й роты во взаимодействии с партизанами достигли назначенного места и залегли в ожидании приказа.

— Представители местного населения идут к нам! — вдруг воскликнул командир взвода Тхонг и побежал навстречу группе из пяти человек — мужчина и четыре женщины. Хань, Тхык и товарищ Хынг последовали за ним.

Мужчина средних лет вышел вперед, крепко пожал руку Тхонгу и начал говорить:

— Крестьяне нашей деревни кланяются вам и передают овощи и фрукты. Кушайте на здоровье. — И, не дожидаясь ответа Тхонга, все пятеро опустили на землю заплечные корзины, открыли крышки и стали доставать красные тыквы, кабачки, гроздья бананов.

Политрука на месте не было: он ушел на собрание. Тхонг посмотрел на Хынга, прося у него помощи. Тот вышел вперед, поздоровался с крестьянами и сердечно поблагодарил их.

На той стороне продолжали рваться бомбы и снаряды. Батальон войск особого назначения и 5-й специальный бронетанковый отряд противника находились в районе неподалеку от Плейме, но их еще не было видно. Слышали только, что эти части получили задание вместе с авиацией разорвать кольцо вокруг Плейме. Но это было им не под силу.

Длинная красно-бурая дорога извивалась между холмов. Слышались беспокойные голоса лесных куропаток. Бойцы чистили оружие, готовясь к новым боям. Командир роты и политрук только что вернулись с совещания. Через несколько минут по приказу командира собралась вся рота. Командование сообщало, что в полдень получены данные о переброске противником в этот район дополнительных подкреплений.

Однако, несмотря на бомбардировки и артиллерийский обстрел наших позиций, несмотря на помощь американской авиации, Плейме окружена и должна в скором времени капитулировать. Бойцы Армии освобождения были хорошо подготовлены и только ждали приказа к наступлению. Причем ждали давно. И вот эта минута настала.

— Приготовиться к походу! — последовал приказ. Бойцы быстро построились. Стали всматриваться в дорогу. Прислушиваться к звукам, наполнявшим лес. Где-то вдалеке шумели машины.

Политрук подходил к командирам взводов и напоминал:

— Вражеские транспортеры вышли на дорогу. По первоначальным данным наших разведчиков, в колонне сорок восемь машин. Впереди идет девять бронетранспортеров М-113 и шесть танков. Затем идет около тридцати пятиосных транспортеров, которые везут солдат. По этой отборной части следует нанести такой удар, чтобы им небо с овчинку показалось. Все помнят свои задачи? Задача нашей роты — закрыть им путь к отступлению. Мы должны сделать все возможное, чтобы ни один солдат не убежал. Нужно отрезать все пути к отступлению и уничтожить возможно больше солдат.

Противник находился севернее высоты 601. Было около двух часов пополудни, когда Тхонг скомандовал: «Вперед, марш!»

Рота двинулась в путь и быстро скрылась за кустарниками и высокими деревьями. Пройдя немного, Тхонг вдруг услышал, что сзади передается приказ: «Стой!»

— Кто приказал? — резко спросил Тхонг.

За первым приказом последовал второй: «Вернуться на старые позиции!»

В тот же момент появился ротный разведчик. Он повторил приказ:

— Все подразделения возвращаются на старые позиции!

Бойцы с недоумением посмотрели на Тхонга. Но приказ есть приказ. Тхонг махнул рукой и приказал взводу возвращаться на старые позиции. Дорогой Тхонг стал допытываться у разведчика:

— Скажи, в чем дело? Ты же знаешь.

— Говорят, противник дошел до перекрестка трех дорог около Огори, а потом остановил машины, и все солдаты двинулись дальше пешком в двух направлениях. Танки и бронетранспортеры М-113 идут впереди, а солдаты сзади. Если это действительно так, то мы возвращаемся на старое место, чтобы ждать их там.

Когда вернулись на исходные позиции. Тхонг сел на край траншеи, расстегнул ворот рубашки, снял шлем и стал всматриваться в уходящую в джунгли красновато-бурую дорогу. Остальные бойцы сбросили рубашки и шлемы. Все смотрели на дорогу так, словно ждали от нее ответа на интересующий их вопрос.

Подразделения зенитной артиллерии, минометчики, артиллеристы стали располагаться неподалеку. Было слышно, как пыхтели и стреляли выхлопными газами вражеские машины, как скрежетали по каменистой дороге гусеницы бронетранспортеров.

Только через пятьдесят минут был отдан приказ двигаться вперед. Тхонг встал во главе своего взвода. Выстроившись по три человека в ряд, бойцы двинулись в путь. Соседние подразделения тоже выходили на дорогу. Сзади снова приказ: «Товарищ Тхонг, двигайтесь не так быстро».

Над дорогой появились два самолета-разведчика L-19. Вслед за ними прилетели четыре самолета AD-6. Спустившись до минимальной высоты, они начали бомбить район высоты Док-Лап.

— Они что, собираются преградить нам дорогу?

— А почему зенитчики не стреляют?

По обеим сторонам дороги тянулся кустарник. Тхонг приказал своему взводу остановиться и рассыпаться группами по кустам. Взводы, следовавшие за первым, тоже стали рассредоточиваться.

Вскоре показалась вражеская автоколонна. Впереди шли танки. За ними — бронетранспортеры М-113. Один, два… девять. Пехота с автоматами в руках шла чуть пригнувшись за танками и бронетранспортерами. Их командир, поднявшись на машине М-113, поднес ко рту рупор и прокричал:

— Эй вы, сзади там, поторапливайтесь. Еще немного — и мы встретимся с нашими войсками.

Колонна остановилась рядом с засадой, которую организовали бойцы Армии освобождения. Несколько танков двинулись было вперед, но потом вдруг резко повернули башни и стали обстреливать лес. Они, видимо, обнаружили наш передовой взвод. Все шесть бронированных машин поползли к тому месту, где находились наши бойцы, и открыли по нашим позициям сильнейший огонь. А вражеская пехота тем временем остановилась и начала перестраиваться для боя. Бойцы увидели темно-серые стальные громады, которые возвышались перед ними и поливали их непрерывным огнем; их гусеницы, вращаясь, издавали противный скрежет. Танки находились теперь совсем рядом с нашими базуками. Наши дали залп. Первый вражеский танк как будто натолкнулся на стену, затем мертвой грудой железа свалился в кювет около дороги.

Залпы наших базук следовали один за другим. Вражеские танки вынуждены были отступить. Заговорили пулеметы и минометы. Лес гудел. Тем временем в воздухе появились самолеты. И сразу же заговорили зенитки. Вражеские танки перестроились и снова пошли в атаку. Бронетранспортеры повернули свои пулеметы и пушки в сторону леса и тоже открыли огонь. А вражеская пехота, перестроившись, широким фронтом пошла в наступление с явным намерением захватить высоту 538, а также высоты Док-Лап и Бо-Лю. Однако наш мощный огонь отбросил ее на дорогу.

— Первому отделению оставаться со мной, второму и третьему — обойти дорогу и зайти противнику во фланг, — приказал Тхонг.

Хань выбежал вперед. Пятиосный транспортер стоял совсем рядом, гудя мотором. В кузове — ни одного солдата. Перед транспортером стояла легковая машина. Хань бросился вперед. В этот момент в него выстрелил вражеский офицер. Хань резко повернулся и, превозмогая острую боль, ударил офицера автоматом по голове. Пистолет выпал из рук офицера, а сам он упал на землю. Тем временем к Тханю подбежал Тхонг, Тхык и бойцы из второго и третьего отделений.

В это время приблизился другой транспортер. Тхык бросился к нему с гранатой в руке. Раздался взрыв — и машину стало обволакивать пламя.

Четыре вражеских орудия начали стрелять настильным огнем вдоль дороги. Было видно, как хлопотали около них солдаты.

— По орудиям врага огонь! — приказал Тхонг.

В сторону орудий одна за другой полетели гранаты. Часть солдат была убита и ранена. Оставшиеся в живых в панике бросились под прикрытие пехоты. Тхонг подскочил к орудиям и в ствол каждого из них бросил по гранате. Раздался взрыв. Артиллерия противника была выведена из строя.

Одно из вражеских подразделений, укрывшись за машинами М-113, поливало лес ружейно-пулеметным огнем. Но когда солдаты услышали взрывы гранат у себя в тылу, они поняли, что там уже хозяйничают наши бойцы. Солдаты в страхе побросали оружие и врассыпную бросились в лес. Тхонг, Тхык и другие бойцы стали стрелять по убегавшим из пулеметов и автоматов. Бойцы второго взвода с винтовками и автоматами наперевес бежали вдоль дороги. Вражеская пехота в ходе нашей атаки была сломлена.

Уцелевшие машины М-113 решили, видимо, как-то исправить положение и двинулись в нашу сторону.

— Эй, где наши базуки?! — крикнул Тхонг.

— Здесь! — ответил ему чей-то голос. Артиллеристы оказались впереди Тхонга. Послышались выстрелы. М-113 повернули обратно. Бойцы побежали им вдогонку и стали бросать гранаты прямо в кабины водителей. На поле боя теперь оставалось только четыре танка. Видя, что почти все бронетранспортеры М-113 уничтожены или подбиты, танкисты открыли беспорядочную стрельбу, а потом развернулись и покатили вниз по дороге.

Тхонг, оглядевшись вокруг, увидел, что рядом с ним только Тхык и Тхин. Остальные бойцы убежали далеко вперед.

— Вперед за танками! — приказал Тхонг. Раздались выстрелы базук. Еще один танк свалился

в кювет. Другой танк по непонятной причине остановился. Тхонг подскочил к нему, быстро забрался наверх и бросил в башню гранату. Оставшиеся два танка устремились вниз по дороге. Но и их настигли удары наших минометчиков. Вся вражеская автоколонна была уничтожена. Но на высотах Док-Лап и 538 бой между нашими войсками и войсками противника продолжался.

Наступил вечер. Дорога озарилась ярким пламенем. Вражеские самолеты пикировали прямо на дорогу. Они разбросали осветительные ракеты, а потом начали бомбить, несмотря на то что наших войск там уже не было. Самолеты подвергли беспорядочной бомбардировке отряд марионеточной армии, который сосредоточился внизу у дороги. Пока те выпустили несколько опознавательных ракет, самолеты все-таки нанесли им значительный урон.

Этой же ночью наши части уничтожили в джунглях подразделение специальных войск противника.

6

Поздно вечером состоялось совещание. Выступавший с большой речью комиссар сказал:

— Американцы сейчас вынуждены делать то, что хотим мы. Третья бригада воздушнодесантной дивизии была переброшена в Бау-Кан. Потом часть ее они перебросили в Куинь-Сом и в Куинь-Кра, а вчера одну часть перевели в По-Лай-Тхе. Они решили закрыть основные дороги, по которым движутся наши войска. Их самолеты уже несколько дней прочесывают леса и горы. Для сухого сезона они приготовили более тысячи тонн вооружения и боеприпасов, рассчитывая развернуть карательные операции и уничтожить нас в районе Тэйнгуена. Но мощные удары нашей армии и наших партизан заставили их отказаться от этих планов.

В ближайшем будущем мы одержим победу над американцами, — комиссар сделал паузу. Голос его стал суровым. — Американцы лихорадочно вводят свои войска в нашу страну. В предстоящем сухом сезоне они надеются организовать контрнаступление, захватить инициативу, укрепить марионеточную власть и заставить нас отступить. Сейчас же они вынуждены перебросить часть сил на освобождение Плейме. В то же время они намереваются хотя бы частично претворить в жизнь так называемый план по умиротворению в сухом сезоне. У них еще не было времени подвести итоги, хотя основные бои этого периода уже закончились. Можно сказать, что наши части, находящиеся в районе Плейме, успешно выполнили свои задачи.

Мы уничтожили значительную часть живой силы марионеточных войск в особой зоне. Американские войска, о которых я только что говорил, — это не только третья бригада, дислоцирующаяся в Бау-Кане, но и части морской пехоты США. Здесь же располагается полк южнокорейских войск. Части морской пехоты и этот полк сосредоточены в районах Ан-Кхе и Куи-Нен. В помощь этим войскам выделены два артиллерийских дивизиона орудий калибра 105 и 155 миллиметров, транспортный вертолетный полк, насчитывающий около двухсот машин, и авиационный полк. Это не так уж мало. Нам нужно найти пути и способы борьбы с ними. Сил у нас вполне достаточно.

Мы сейчас вступили в новый этап борьбы против американских войск. Масштабы этой борьбы расширяются. В ходе войны выявилась несостоятельность американской стратегии «особой войны». Марионеточная армия распадается. В связи с этим в нашу страну поспешно перебрасываются дополнительные американские войска. Но если мы нанесем по этим войскам несколько мощных ударов сразу, как только они появятся на нашей земле, значение этих ударов будет особенно большим.

Мы с вами еще не участвовали в боях с американцами. К сожалению, не было условий устроить несколько репетиций. Завтра ваши части начнут боевые действия. А теперь настало время нам расстаться…

Комиссар вышел на улицу.

— Вы возвращаетесь после выполнения задания по окружению противника? — спросил он подошедших к нему товарищей. — Буй, это ты?! — Комиссар бросился обнимать бойцов,

Все вернувшиеся с задания были с головы до ног в красновато-бурой грязи, даже волосы и лица были красного цвета. Каждый из них выглядел, несмотря на усталость, бодро и весело. Хын кроме автомата нес на спине большую связку бананов.

Комиссар обнял Буя и Фына и спросил их:

— Вы что-то задержались. Уж не заблудились ли?

— Скажите, товарищ комиссар, был приказ о снятии окружения? Мы стали отступать только ночью двадцать шестого, потому что кончились патроны… — Голос Буя выдавал волнение.

— Вы провели бой правильно. Молодцы! Комиссар подошел к Хыну и спросил его:

— Откуда у тебя бананы?

— Их принесли нам крестьяне.

Комиссар задумался на какой-то миг, потом повернулся к нам и сказал:

— Ну, кажется, все. Если возникнут вопросы, выясним позднее, а теперь отдыхайте.

* * *

Один из бойцов рассказал, как раненые бойцы били американцев.

— У наших медиков имелся явный пробел в военных знаниях. Они только недавно узнали, что такое вертолет. Как-то противник сбросил неподалеку от нас, метрах в семистах — восьмистах, десант. Примерно с роту. Но из боязни попасть в засаду вражеские солдаты не осмеливались двигаться вперед. Столпились кучей и не знали, что делать. Врачи, сестры, санитары и няни из нашего лазарета разобрали оружие. Роздали его легкораненым. Решили собственными силами отбивать десант. Тяу и Тхан первыми заявили о своей готовности бороться с врагом. Потом даже несколько нянечек потребовали оружие, заявив, что они тоже хотят бить американцев.

Пока вражеские солдаты решали, что им делать, мы отвели всех тяжелораненых в укрытие. А самолеты врага сбросили еще одну роту. К этому времени несколько человек из других частей и обрабатывавшие рис партизаны вернулись домой. В результате у нас тоже получилась почти рота. Американцы, поразмыслив, начали готовиться к атаке. Разделились на две колонны. Одна из них направилась в сторону бойцов и партизан, организовавших отдельную группу, и сразу же встретила сокрушительный отпор. Другая направилась в сторону раненых, но и ей не повезло. Когда противник подошел совсем близко, наши товарищи открыли сокрушительный огонь. Вражеские солдаты опешили от неожиданности и начали отступать. Американские солдаты очень нетерпеливы. Все они большого роста, и поэтому нашим бойцам легко стрелять по ним. После неудачной новой атаки американские солдаты вызвали вертолеты. Те подвергли весь район беспорядочному обстрелу, а потом опустились на землю, чтобы принять «маменькиных сынков» и отвезти их домой.

Раздался сигнал трубы, а потом последовал приказ:

— Взводам построиться для занятий!

Дойдя до небольшой деревушки, мы остановились. Запахло рыбой и жареным рисом. Бойцы стали вспоминать дом.

Потом началось обсуждение событий, происходящих в Северном Вьетнаме. Кто-то вспомнил, что там крестьяне получают по пять-шесть тонн риса с гектара.

Один из бойцов начал подсчитывать:

— В одной корзине примерно десять килограммов. Десять корзин — это сто килограммов, а тонна — это целых сто корзин. Значит, с гектара они получают до пятисот корзин! Когда мы одержим победу над американцами и объединим обе части нашей страны, мы легко будем получать по пятьсот корзин риса с гектара. Причем это только за один урожай.

— Братцы, а ведь наш рис совсем сгорел! И свинина тоже!

Дверь открылась, и в хижину вошел комиссар.

— Значит, вы решили после победы над американцами вернуться домой и пахать землю? А чем же вы думаете ее обрабатывать?

— Машинами, конечно. Так веселее, товарищ комиссар.

— А куда же мы тогда денем буйволов? Комиссар долго рассказывал о том, что надо будет

много учиться, учиться не только обрабатывать землю, но и летать на самолетах, водить корабли, учиться на инженера.

— Мы именно так и представляем себе наше будущее, товарищ комиссар. Вы можете хоть сейчас составлять список желающих учиться.

— Но прежде надо разбить американцев.

— Разумеется! Пока не разгромим их, домой не вернемся.

7

Бойцы наконец получили день отдыха. Случайно день этот оказался воскресным. Каждый занимался своим делом. Один зашивал мешок для риса, другой штопал носки, третий лежал в гамаке. Несколько бойцов занялись изготовлением рыболовных крючков. В этих местах по утрам обычно прохладно. По зеленой долине течет река Ды-Ранг. Вдоль берегов растет кустарник, бамбук. В воздухе стаи звонкоголосых чирков. Вдали зеленеют горы Ти-Понг.

В ясный день в хороший бинокль отсюда можно увидеть, как американские солдаты в Плеймэ молятся богу, прося ниспослать им успехов и здоровья.

Неожиданно вдали послышался звук вражеского самолета. Бойцы бросились на позиции. В-57, AD-6, F-100… Что им здесь нужно? Вот от самолетов отделились и полетели вниз одна за другой бомбы. Взрывы сотрясли воздух. Вверх полетели деревья. Сбросив бомбы, самолеты убрались восвояси. Потом с противоположного берега реки заговорила вражеская артиллерия.

Бойцы спустились в убежище.

Политрук встал у входа в убежище и громко сказал:

— Товарищи, скоро сюда придут американцы. Ждите, когда они подойдут ближе. Стрелять только по приказу.

Около штаба батальона товарищ Лиен, кадровый работник политотдела, подгонял медиков, писарей, поваров:

— Быстрее берите оружие — и в окопы!

Появились американцы. Низко над землей летела целая стая вертолетов, вооруженных ракетами. Они не знали, где мы находимся, и поэтому вели беспорядочный огонь.

Пехота противника открыла огонь и начала прочесывать местность. Часовые доложили: солдаты противника разделились на две колонны: одна идет прямо на нас, другая двинулась в обход.

Прибежавший связной доложил политруку:

— Враг находится от нас на расстоянии ста метров!

— Приготовиться! Огонь! — скомандовал политрук.

Наш огонь явился для врага полнейшей неожиданностью. Американцы, шедшие впереди, один за другим стали падать на землю. Идущие за ними остановились.

Наши бойцы вылезли из траншей и бросились в контратаку, забрасывая американцев гранатами, а потом завязали рукопашный бой. «Барчуки» в ответ начали бросать дымовые шашки. Беловатый дым стал подниматься вверх, застилая все вокруг. Вновь появившиеся вертолеты американцев начали сбрасывать ракеты и напалмовые бомбы.

Кан, выскочив из дымового облака и увидев, что командир взвода Зо вместе с несколькими бойцами бежит в сторону штаба, схватил базуку, взвалил ее на плечо и побежал вслед за ними. Там, впереди, шла сильная ружейно-пулеметная стрельба. Кану вдруг показалось, что теперь стреляют американцы, а не наши. Он огляделся: командира взвода не было видно. Кан слышал залпы вражеских автоматов, но не мог понять, в какой стороне идет бой. Крадучись, он пошел на звуки этих залпов и вышел к опушке леса. Там шестеро американцев залегли за двумя пулеметами, извергавшими сильный огонь. Кан зарядил базуку и опустил ствол до отказа вниз. Приблизившись еще немного, прицелился. Струя огня, вырвавшись из ствола, обожгла Кану лицо. Раздался оглушительный взрыв. Пулеметы противника замолкли. Все шестеро американцев неподвижно лежали у пулеметов.

— Эй! Товарищ! — услышал вдруг Кан чей-то голос.

— Кто здесь?

Подбежал боец с пулеметом на плече.

— Ты откуда?

— Из тринадцатого отделения.

Они вдвоем побежали на звуки выстрелов. Вскоре увидели еще трех американцев с пулеметом. С ними тоже было покончено.

— Как тебя зовут? — спросил Кан своего спутника.

— Доан.

Они побежали дальше. Через какое-то время Кан увидел командира своего взвода. Зо тащил вражеский пулемет. Кан хотел было помочь командиру, но Зо отстранил его и сказал:

— Кругом полно вражеского оружия. Найди что-нибудь стоящее и волоки сюда.

В лесу слышалась стрельба наших и вражеских автоматов и пулеметов, а американские вертолеты доставили еще одну роту солдат. Враг стал готовиться к новой атаке. Но она, не успев развернуться, захлебнулась: наша рота ударила американцам во фланг. Более ста пятидесяти вражеских солдат врага было убито.

Весь день бойцы слышали канонаду, сотрясавшую окружающие лес и горы. Говорили, что соседняя часть отразила наступление американского батальона и уничтожила тоже более ста пятидесяти американцев и, кроме того, сбила два самолета. Слушая эти рассказы, бойцы еще больше воодушевлялись и рвались в бой.

Почти каждую минуту командир взвода Кхыонг спрашивал командира роты:

— Товарищ Там, почему до сих пор нет приказа? Или твой телефонный аппарат испортился?

Наконец поступило сообщение, что противник вновь сосредоточивает силы для обороны у подножия горы Ти-Понг.

Командир роты Там поправил гимнастерку, еще туже затянул ремень и сел у телефона. Бойцы окружили его.

Стало смеркаться. Враг запустил несколько осветительных ракет. Бомбы и снаряды продолжали рваться то здесь, то там. Но особенно сильная стрельба была в районе реки Я-Мо. Там приказал всем бойцам отправляться отдыхать. Хуан, заместитель командира роты, тихо спросил его:

— Почему командование никуда не отправляет нас? Там ответил:

— Сам ничего не знаю. Думаю, что сегодня вечером или ночью мы все-таки сдвинемся с места. Ведь мы находимся ближе всех к месту боев.

Хуан снова спросил:

— Тогда почему ты приказал бойцам идти отдыхать?

— Надо использовать время. Пусть хоть немного вздремнут.

Зазвонил телефон. Там снял трубку. Звонили с фронта в штаб батальона и передали приказ готовиться к выступлению.

Там быстро положил трубку на аппарат и крикнул:

— Синь! Хуан! Готовьтесь! Скоро отправляемся!

— Что, есть приказ? — переспросил Синь.

— Скоро будет.

* * *

Поздно вечером мы наконец выступили. Группа разведчиков, которой командовал Хуан, шла впереди. Ракеты одна за другой взлетали в небо, ярко освещая все вокруг. Самолеты продолжали кружить, а артиллерия, как и днем, выпускала снаряд за снарядом.

Бойцы шли гуськом через густой лес. Шли туда, откуда доносились взрывы бомб и снарядов. Развороченные корни деревьев, взрыхленная снарядами земля, воронки бомб затрудняли шаг. Если бы не американские осветительные ракеты, бойцы то и дело падали бы в воронки.

Кольцо, образуемое нашими войсками, постепенно сужалось. Огневая группа товарища Тама залегла в ста метрах от противника, но он даже не подозревал этого.

Американские солдаты лежали на траве. Невдалеке бродили усталые часовые. Оружие стояло в козлах.

На рассвете наши минометы дали мощный залп. Вражеские солдаты бросились бежать. Не успели затихнуть взрывы мин, как Там отдал приказ открыть ружейно-пулеметный огонь. Потом начали хлопать базуки. Слышалась активная стрельба и со стороны соседей.

Американские солдаты распластались в высокой траве. Несколько их пулеметов стреляли короткими очередями.

Там вскочил и громко крикнул: «Вперед!» Схватив автомат, устремился в атаку. Рота последовала за ним.

Там одной очередью уложил трех американцев. Из-за толстого дерева бил вражеский пулемет. Бежавший за Тамом боец странно взмахнул руками и упал. Сам Там едва успел свалиться в траву, как над его головой прожужжало несколько пуль. Приклад его автомата оказался разбитым. Он отполз немного назад и взял оружие раненого бойца, затем резко встал и снова бросился вперед. Большими прыжками он преодолел расстояние, отделявшее его от вражеского солдата, замахнулся, пытаясь ударить его прикладом. Но тот увернулся и побежал, петляя среди деревьев. Там устремился за ним, стреляя на ходу. По всему лесу неслись крики о помощи.

Кхыонг, услышав приказ, повел свое отделение в атаку на палатку, которая, как и предполагалось, оказалась радиостанцией. Увидев бойцов Армии освобождения, вражеские солдаты бросились бежать. Кхыонг достал из-за пояса гранату и бросил ее в радиостанцию. Раздался взрыв — и вся аппаратура взлетела на воздух.

Неподалеку от радиостанции Кхыонг увидел группу американцев и решил атаковать их, но в этот момент был тяжело ранен. Группу эту уничтожил Фи. Вернувшись назад, Фи разыскал Кхыонга. Тот все еще сидел под деревом, одной рукой опираясь на землю, а другой держась за живот. Мертвенная бледность постепенно разливалась по его лицу. Прибежал санитар, перевязал его и хотел вместе с товарищами отнести в спокойное место, но Кхыонг отказался.

— Очень прошу вас, товарищи, оставьте меня здесь. Я еще могу командовать. А вы, — сказал он, обращаясь к бойцам, — продолжайте уничтожение противника.

Но никто не хотел двигаться с места. Кхыонг снова повторил:

— Вы слышали, что я сказал?! Скоро их самолеты прилетят сюда!

Кхыонг попытался было встать, но потерял сознание и упал на руки санитаров. Когда он пришел в себя, то увидел, что все по-прежнему стоят вокруг него. Кхыонг с трудом заговорил:

— Прошу вас, товарищи, идите, идите и уничтожайте захватчиков. У меня уже нет больше сил следовать за вами. Когда будет объединена моя родина, передайте, товарищи, моей… моей семье и невесте… скажите им, что… что я до конца выполнил свой долг…

Когда подошел товарищ Там, Кхыонг уже не дышал.

Вражеские самолеты прилетели снова. Бойцы открыли по ним огонь. Оставшиеся в живых американцы тем временем разбросали дымовые шашки, чтобы под прикрытием дымовой завесы уйти от нас. А летчики начали обстреливать дымовое облако, видимо предполагая, что там находятся наши бойцы. Тогда мы быстро пересекли дымовую полосу и прижались к позициям противника, а затем перешли в атаку. Отступавшие один за другим стали падать на землю.

Около восьми часов утра пришел приказ прекратить преследование. Но рота товарища Тама оставила группу разведчиков и один минометный расчет, которые вместе с партизанами должны были вести наблюдение за противником.

8

В группе разведчиков, которой командовал товарищ Хынг, было пять бойцов и два партизана. Минометный расчет составлял четыре человека. Перед группой стояла задача — вести разведку и беспокоить противника. Кроме того, вечером, когда придет часть, нужно было показать бойцам дорогу. Удобный случай послушать рассказы о последних боях с американцами.

— В период войны против французов я был еще совсем маленьким и не участвовал в боях, — рассказывал Ни. — Не знаю почему, но тогда американцы мне казались какими-то важными и глупыми. Я думаю, что и сейчас, если бы у них не было самолетов, мы их разделали бы здесь за неделю, может, дней за десять. Они только ростом здоровые. А в бою даже окопа себе сделать не могут. Услышат стрельбу и сразу драпать, сразу прятаться в кусты. А если ранят его, так он сидит ревет, как будто у него отец с матерью умерли. Но зато когда услышат шум самолета, тут уж они руками-ногами работать начинают.

Как-то раз я нарвался на группу американцев. Их было семь или восемь. Я уж собирался выпалить в них чуть не всю ленту. И что ты думаешь, они стрелять начали? Ничуть! Кто бы мог подумать, что они так драпанут, что только их и видели. Кинулись в густой кустарник искать убежища, да так быстро, что я едва успел дать одну очередь. Видно было, что они сбились с дороги. Потом я услышал плач. Подошел поближе и увидел, что здоровенный американец сидит и заливается горькими слезами. Я поднял автомат, но Тху махнул на него рукой и сказал, чтобы я не стрелял. Убьешь, говорит, и все, а тут послушаем, как плачет, все-таки интересно. Слушал я этого солдата, и зло и смех разбирали меня. Странно уж очень было видеть плачущего солдата.

После обеда Хынг разделил бойцов на небольшие группы и отправил в лес следить за врагом. Хынг, Хыонг и Ни взяли с собой миномет.

* * *

Вражеские самолеты, как стаи огромных птиц, кружили в небе, но не бомбили. Вертолеты летали над самой землей. Хынг вел через лес две группы. Шли к площадке, где приземляются вертолеты. Неподалеку от нее Хынг увидел вражеских солдат. Их было не меньше двух взводов. Возможно, американцы организовали здесь командный пункт. Некоторые солдаты были перебинтованы. Другие группами по четыре-пять человек, тяжело ступая, несли в одеялах раненых или убитых.

Хыонг тихонько толкнул Хынга и спросил:

— Ну как, товарищ командир, будем работать?

— Может быть, подождем, пока сядут вертолеты? Ни посоветовал:

— Спроси у наших товарищей, готов ли у них миномет.

Хынг полез через кустарник. Пройдя несколько шагов, остановился около минометчиков и сказал: «Ждите приказа!» На обратном пути увидел Тха. Тот спросил:

— Может, стукнем несколько вертолетов, когда они сядут?

Хынг обрадовался: намерения Тха совпали с его собственными.

Он крепко сжал руку Тха и сказал:

— Мы откроем огонь после вас.

Хынг побежал к своей группе, а Тха вернулся к минометному расчету.

— Огонь! — скомандовал Тха.

— Попали точно в цель! — крикнул кто-то.

Группа Хынга также начала стрельбу. Один вертолет вспыхнул ярким пламенем. Другой завалился набок. Несколько вертолетов поднялись в воздух и начали поливать лес напалмом. Деревья запылали.

Но группы Хынга и Тха были уже далеко. Увидев четырех американских солдат, Хыонг пополз вперед. За ним двинулись остальные. Хыонг нажал курок, и почти в тот же миг два американских солдата рухнули на землю. Двое других бросились бежать. Хыонг вскочил и громко крикнул: «Стой! Стрелять буду!» Но американцы продолжали бежать. Хынг прицелился — и солдаты свалились в траву. Только двое из четырех имели оружие — автоматы АР-15, но без патронов. А это что такое? Хыонг вытащил из кармана одного из американцев обезьянку породы лимуров. Ни подобрал письмо, выпавшее из кармана другого американца.

Потом группа Хынга еще раз напоролась на американцев. Завязала с ними короткий бой и уничтожила около десятка солдат. В обед группы встретились в назначенном месте. Ни передал письмо Хоа:

— Ты знаешь английский, прочитай, что тут написано.

Хоа взял письмо. Прочел его.

— Имя убитого Гарри Буррао. Письмо это он хотел отправить своей жене. Его военный номер 15572589. Служил в первом батальоне седьмого полка первой «кавалерийской» дивизии США. В конце письма он пишет: «Дорогая Аба, срок моей службы во Вьетнаме скоро кончится. Здесь ужасно жарко. Хочу скорее увидеть тебя и детей. Место, где я нахожусь, просто ужасное. Они здорово дерутся. Оружия и боеприпасов у них хватает. Они очень смелые люди. Иногда идут в атаку с одними только гранатами и винтовками. А в рукопашном бою они просто страшны. Никто из наших не выдерживает такого боя с ними. Ты дома молись с детьми богу, чтобы он даровал мне здоровье и дал возможность дожить до дня возвращения на родину… Я здесь по ночам тоже молюсь, прошу бога сохранить мне жизнь…»

Все. Конец. Он не успел закончить письмо. Бог ему также не помог, — закончил Хоа.

— Не надо было лезть в эту войну, — сказал кто-то.

9

Когда Дак пришел в себя, первым ощущением была жгучая нестерпимая жажда. Казалось, все внутренности будто горят в жарком огне… Выстрелов не слышно. Небо чистое и прозрачно-горячее. Дак попытался встать. В нос ударил отвратительный запах. Внезапно он все вспомнил. Вчера он преследовал американского солдата. Убил его. Потом убил штыком еще троих или пятерых американцев… Рядом неожиданно разорвалась бомба. Яркое пламя вспыхнуло прямо перед глазами… Он прыгнул в сторону, чтобы увернуться от обжигающего огня. Но пламя все-таки охватило его. Он вспомнил, что если напалмовая бомба взорвется рядом и напалм попадет на человека, то прежде всего нужно сбросить горящую одежду, а потом валяться по земле, чтобы сбить пламя или потушить его на обожженных местах. Дак постарался сделать именно так. Потом он уже ничего не помнил…

Дак лежал на спине и смотрел в небо. Вражеские самолеты продолжали кружиться над головой… Он стиснул от боли зубы и пополз. Жажда была нестерпимой. Дак сорвал несколько сочных стеблей и пожевал. Потом пополз дальше. Кругом трупы, трупы…

Услышав стрекот вертолетов, Дак повернул и быстро пополз к густому кустарнику. Неожиданно напоролся на острый пень. Жгучая боль пронзила тело. Дак потерял сознание и ткнулся носом в землю.

Когда он открыл глаза и хотел ползти дальше, его слух уловил голоса и гулкий топот бежавших людей. Дак обернулся и увидел высоченного американца с мешком на плече, бежавшего в его сторону. Дак стремительно пополз в кусты. Шаги приближались. Стиснув зубы, он продолжал ползти дальше. Наконец три здоровенных американца обнаружили Дака. Один из них наклонился, чтобы поднять его, но он встал сам и с ненавистью посмотрел прямо в лицо своим врагам. Потом стянул с плеч кусок парашютной ткани, чтобы прикрыть обгоревшие брюки и замаскировать карман, в котором лежала граната. «Надо взорвать гранату, но этих троих мало… Может, они потащат меня к вертолету, тогда и машину», — мелькнула у Дака мысль.

Американцы словно учли желание Дака и новели его к вертолетной площадке.

Вот и брезентовая палатка. Американцы оставили его одного, а сами вошли в палатку. «Бежать», — мелькнула мысль. В этот момент к Даку подошел американский солдат. Он вытащил из кармана бутылку с водой и протянул ему, но тот отвернулся и стал смотреть в другую сторону. Американец сунул бутылку обратно в карман, пожал плечами и вошел в палатку. Снова внутренний голос приказывал: «Беги! Беги!»

Однако через несколько секунд из палатки вышли пятеро солдат. Лицо Дака просветлело. Он медленно опустил руку и нащупал гранату. Солдаты стали о чем-то говорить между собой. Потом американец, который только что предлагал воду, достал из кармана консервную банку, открыл ее и протянул Даку. Но Дак отказался. Тогда американец вынул из банки несколько кусков мяса и стал совать их прямо ему в рот. Дак выплюнул мясо и растоптал ногами. Солдаты подошли к нему вплотную. Один из них снял с плеча автомат. Дак молниеносно сунул руку в карман, вытащил гранату, выдернул запал и сунул ее прямо в лицо американским солдатам. Граната зашипела…

Солдаты бросились в палатку. Дан изо всех сил бросил гранату им вслед, а сам резко повернулся и побежал в лес…

* * *

Бойцы шли по истерзанному снарядами и бомбами лесу. Послышались артиллерийские залпы. Все решили, что часть вошла в зону противника. Последовала команда остановиться и перестроить ряды. Политрук Дэ побежал в голову колонны.

Стало уже совсем светло. Отряд продолжал продвигаться вперед. Товарищ Фай, командир батальона, шел во главе шестой роты. Восьмая рота ушла далеко вперед. Вдруг все увидели, что навстречу им бежит боец. Боец этот подбежал к Фаю и сказал:

— Мне нужно поговорить с вашим командиром. Фай спросил:

— А ты кто такой?

— Разведчик.

— Я командир.

Боец сообщил Фаю, что войска противника находятся впереди на расстоянии километра. Это, видимо, авангард численностью более взвода. Основные же войска противника следуют от него на некотором расстоянии.

Фай повернулся и приказал командиру шестой роты развернуть часть в боевой порядок и остановить продвижение противника. Фай послал связного к командиру восьмой роты с приказом вернуться и подойти к шестой роте.

Противник был уже на расстоянии не более пятисот метров. Пулеметы Тху и А были готовы встретить врага. Дэ лежал неподалеку от них.

Противник, ничего не подозревая, продолжал двигаться вперед.

— Огонь!

И в тот же миг наши автоматы и пулеметы обрушили на врага кинжальный огонь. Огненный ливень с нашей стороны продолжался довольно долго. Оставшиеся в живых солдаты противника залегли вдоль дороги. Бойцы с автоматами наперевес расстреливали их почти в упор. В трескотню автоматов вмешались гулкие взрывы гранат. Ни один солдат противника не ушел живым.

Командир батальона приказал быстро двигаться вперед навстречу основным силам противника.

Вернувшиеся разведчики сообщили две новости: во-первых, восьмая рота, услышав выстрелы, повернула обратно и скоро будет здесь, во-вторых, в основных силах имеются и американские солдаты, причем продвигаются они с большой осторожностью: они, видимо, узнали о печальной судьбе своего авангарда.

Фай взял бинокль, посмотрел вперед и сказал:

— Минометы готовы? Приготовиться! Залпом! Огонь!

Мины начали разрываться в центре колонны противника. Солдаты противника, прижавшись к стволам деревьев, открыли ответный огонь.

Фай приказал усилить огонь. Трескотня автоматов и пулеметов смешалась с уханием минометов. Противник начал отступать. Идущие сзади напирали на передних, а передние старались спрятаться от града пуль и мин.

— Вперед! В атаку! — скомандовал Фай.

Бойцы бросились в самую гущу вражеской колонны. Тем временем открыла огонь восьмая рота. На левом фланге противника пошли в атаку бойцы подразделения Льема. Начался рукопашный бой.

Придавленная к земле со всех сторон, колонна противника стала в беспорядке разбегаться. Ответный огонь с ее стороны все слабел. На помощь врагу прилетели самолеты. Солдаты начали разбрасывать дымовые шашки. Из-за плотной дымовой завесы самолеты не могли различить, где свои и где чужие, и начали без разбору бомбить весь район.

Вскоре американцы перестали оказывать сопротивление и обратились в бегство. Наши бойцы продолжали преследовать их. К вечеру вражеский батальон был уничтожен полностью.

* * *

Стрельба прекратилась. Ни с удовольствием вытянулся в гамаке, положив руки под голову, и смотрел на вершины деревьев. Неожиданно он приподнялся и спросил Хынга:

— Послушай, командир, сколько вражеских солдат было убито в сегодняшнем бою?

Хынг недовольно заметил:

— Ты вроде еще молодой, разве трудно запомнить несколько цифр.

В результате операции по окружению Плейме мы уничтожили двести солдат и офицеров противника, сбили тринадцать различных самолетов, подожгли пять бронетранспортеров М-113. В ходе боя мы разгромили 21-й батальон специальных войск, роту первого батальона 42-го полка, колонну бронетранспортеров в составе 15 машин М-113, разведгруппу в составе 14 бронемашин, 6 танков и другую технику. Всего было уничтожено 59 машин различных типов. Кроме того, мы сбили три самолета и уничтожили два 105-мм орудия.

В ходе боев против американских войск в общей сложности в этом районе мы уничтожили 1200 вражеских солдат, сбили или повредили 26 самолетов разных типов, захватили более 500 артиллерийских снарядов и много различных документов.

Итак, мы одержали победу в боях против марионеточных войск и против американцев. У бойцов росло чувство уверенности, гордости и радости. Накопившаяся за эти долгие месяцы в беспрерывных походах и боях с врагом усталость быстро растворилась в этом широком и глубоком чувстве победы.

Радиостанция Ханоя недавно передала сообщение, в котором говорилось о победах, достигнутых в обеих частях страны. В Северном Вьетнаме с каждым днем сбивают все больше американских самолетов. Уничтожение воздушных стервятников на Севере, в том числе самых современных сверхзвуковых, является огромным воодушевляющим и мобилизующим фактором для всех вьетнамцев и бойцов здесь, на Юге. Мы очень хорошо понимаем, что наши соотечественники на Севере приносят жертвы, преодолевают огромные трудности и одерживают победы ради родного Южного Вьетнама. И они знают также, что здесь их соотечественники ведут победоносную борьбу.

Вдалеке послышался шум. Видимо, какая-то часть уже выступила в поход.

Приказа еще нет, но бойцы уже поднялись, проверили оружие и боеприпасы. Они готовы идти искать противника, находить его и бить до победного конца, до полного разгрома захватчиков…