На этот раз мне достало сил устоять перед искушением. А может, не хватило духу вновь выслушивать упреки. Возможно, мне надоели поездки на остров. Но так ли уж, в сущности, важна причина? Когда я мысленно возвращаюсь к этим событиям, то у меня такое ощущение, что три или четыре дня я пребывал в анабиозе.

На моем участке началась эпидемия ящура, и во время работы мне некогда было размышлять. Я приходил домой, перекусывал, иногда даже не присаживаясь, а затем засыпал мертвым сном. Время от времени передо мной вставал образ Мириам. Я тут же прогонял его, полный решимости не уступать. Как она будет реагировать? Посмеет ли написать? Нет, конечно. Коли она такая гордая, что ж, я — не меньше. Может, она найдет лазейку, чтобы спасти свою гордость и мое самолюбие, и через Мильсана, водителя автобуса, передаст, что Ньете болеет? Я был уверен, что кризис разрешится именно таким образом. Поэтому каждый день, прежде чем зайти в табачную лавку в Бовуаре, изучал расписание автобуса. Затем покупал пачку табаку и газету, что позволяло мне дождаться прибытия Мильсана. Он был точен как часы, поэтому я не терял и пяти минут. Медленно проходил вдоль автобуса, уткнувшись в газету, в ожидании оклика водителя — нет, не сегодня — и уходил с облегчением. Вот скоро минет неделя нашего обоюдного упрямства. По-прежнему ничего. У меня возникли подозрения. Мириам не из тех женщин, что покоряются безропотно. Она что-то задумала. Но что? Я знал, что первый, кто не выдержит, должен будет принять условия другого. Следовательно, о капитуляции не могло быть и речи. В субботу я, как обычно, отправился в Нант. Мое расписание не менялось. Утром — покупки. В полдень — завтрак в небольшом ресторане в центре, затем — кино, любое. Я определял по афише. Лучше вестерн. Однако в эту субботу мне не хотелось сидеть в помещении и смотреть кино. Если по правде, то мне ничего не хотелось. Я бродил по площади Коммерс, сожалея о том времени, когда был обыкновенным мужчиной, свободным от мучительных проблем. На витрине магазина увидел книгу и от нечего делать купил ее — «Загадочная Африка». Чтение меня мало прельщает, но это заглавие привлекло, так же как и обложка, — кривой топорный набросок черного тотема — камень стесать и то можно аккуратней, — но зловещий в своей устрашающей динамике, если можно так сказать. Вот, значит, к чему привязана Мириам! Во мне возросла решимость сопротивляться. Я отмечаю все эти подробности потому, что, если взглянуть издалека, когда все уже произошло и обозначилась перспектива, группирующая и выстраивающая эти подробности, они обретают поразительный смысл, всплывая в памяти, как по воле таинственной силы, чтобы пролить свет на трагедию.

Я бросил книжку на сиденье машины, раскрыл же ее значительно позднее. Слишком поздно, увы! Внезапно город с его весельем опостылел. На башенных часах площади Руаяль было чуть больше четырех. Предчувствие? Как знать! Неожиданно я решил вернуться. Зачем предвосхищать события? Беспокойства я не испытывал. Напротив, я решил ехать не спеша, чтобы насладиться солнышком, началом лета. И это была приятная, мирная прогулка. Я сидел и, как это часто бывает, смотрел на себя со стороны — эдакий растроганный, утративший иллюзии зритель — и думал о Мириам, не испытывая внутреннего возмущения. Неплохое любовное похождение. Благодаря ей я познал страсть. Теперь я ощущал себя мудрым и напишу обо всем Мириам, объясню ей как смогу. Но эти мысли, такие разумные, отдавали солоноватым привкусом слез.

Я возвращался в Бовуар, в реальный мир. Завтра мне ехать в Гро-Кайу, там больна кобыла. Гнусная работенка. Я заметил, что владелец табачной лавки делает мне знаки, но я был не в настроении останавливаться. А потом, не знаю, по какой ассоциации, я вспомнил, что забыл купить Элиан одну из тех мелочей, что всегда привозил из Нанта. Она меня, конечно, не упрекнет, нет, только вечером, замученный угрызениями совести, я рта не раскрою. Я еще сбавил скорость. Имей я мужество — повернул бы назад. Мне хотелось исчезнуть, но вот уже дом, придется продолжать жить, лгать и всех обманывать. Я хотел свернуть в гараж и тут узнал «пежо» доктора Малле. Доктор? У меня? Мне вспомнились знаки, которые подавал мне Курийо, хозяин табачной лавки, и я понял, что произошло что-то серьезное… В это время из дома вышел человек и крикнул, увидев меня:

— Вот он!

Я тут же остановил машину, и затем все смешалось. Помню только удивление и испуг, когда кто-то сказал:

— Она внизу, во врачебном кабинете.

На крыльце и в вестибюле стояли люди, я отстранил их рукой и увидел, что Малле склонился над Элиан. Он тяжело распрямился, вытер лоб.

— Она упала в колодец, — пробормотал он и, продолжая делать искусственное дыхание, добавил, не оборачиваясь: — Кажется, приходит в сознание. Но если бы еще чуть-чуть…

Какая-то женщина плакала, я узнал Матушку Капитан. Том тоже скулил; у входа были слышны разговоры. Оторопь прошла: я привык к необычным ситуациям, тихонько проводил Матушку Капитан и закрыл дверь. Затем сменил доктора. Внешне я был хладнокровен, но в ушах, как звон колокола в тумане, непрестанно звучало: «Колодец… колодец…» Элиан еще не пришла в себя: жалкая, мертвенно-бледная, с обвисшими волосами, выпачканная в земле и тине. Никогда еще я не был так уверен, что люблю ее, а мои руки не были такими нежными и ловкими. Малле устало закурил сигарету.

— Теперь опасность миновала, — сказал он. — Но в какой-то момент я подумал, что все кончено. Еще каких-нибудь три минуты… Вытащить ее оказалось не просто, это Гарри, каменщик, спустился в колодец. Элиан обвязали веревкой. Я приехал, когда он ее поднимал… Минут сорок, несмотря на все мои усилия, она не подавала признаков жизни. Я уже пал духом…

— Но как такое могло произойти? — спросил я. Этот вопрос не давал мне покоя.

— Понятия не имею. Подняла тревогу ваша собака. Пес выл так, что прибежала соседка. Он крутился у края колодца и лаял. Тогда она наклонилась и увидела вашу жену, та еще билась в конвульсиях… Соседка расскажет вам лучше, чем я; впрочем, она так растерялась, что не воспользовалась телефоном, и никого к тому же поблизости не было. Тогда она побежала к дому Паюсо… Их сын на мотоцикле помчался за мной. А время шло, вы понимаете, к тому же я был занят с больным, которого так сразу не бросишь. Все оборачивалось против нас. К счастью, в табачной лавке Паюсо-младший нашел помощь. Малле подошел к Элиан, и мы перевернули ее на живот.

— Дело идет на лад, — продолжил он. — Самое страшное позади. Он напереживался и теперь говорил без умолку.

— Приготовьте грелки. Еще не хватало, чтобы она у нас подхватила бронхит. Икота сотрясала тело Элиан.

— Поторопитесь! — крикнул мне Малле.

Я вышел, поблагодарил всех, кто находился здесь. Я хотел поскорее остаться один, чтобы расспросить Элиан. Раз уж я решил сказать все, то должен подчеркнуть эту деталь. Несмотря на потрясение, у меня засела одна мысль: узнать, что произошло. При чем тут колодец?.. Меня бы не так поразило, если бы ее сбил автомобиль. Но колодец! Все случившееся казалось таким необъяснимым и страшным. Я утверждаю, что Элиан была уже в тот момент вне опасности. Симпатия всех этих славных людей была мне бесконечно дорога, но их любопытство меня раздражало. Я подумал о том, как обрадуется Мириам, когда узнает, что та, другая, которую она так и называла «другая», чуть не умерла. И здесь, в этом вестибюле, где все говорили разом, я понял, что Мириам действительно имела на меня права и что, если бы Элиан умерла… Отвращение и стыд в головокружительном озарении открыли мне, кем же я был. Виновником! Я вернулся назад. Элиан, поддерживаемая доктором, открыла глаза. Она смотрела на меня. Я заплакал навзрыд. Я отдаю себе отчет, насколько неубедительно могут прозвучать мои слова, но других не нахожу. Спазмы сдавили грудь. Я перестал терзаться, вновь мог выдержать ее взгляд; жизнь возвращалась к ней, глаза ее смотрели с недоверием, как будто она еще не узнавала мир, в котором пробуждалась. Я не смел ее поцеловать, неотрывно следил за ее, казалось, что-то ищущими глазами.

— Это ваш муж, — сказал Малле. Я встал рядом с ней на колени, ее голова повернулась ко мне.

— Франсуа! — прошептала она. — Как я испугалась… Не уходи.

— Быстро в постель! Не до сантиментов, — проворчал доктор. — Вам помочь?

Я приподнял ее. Она была ледяной. Мне подумалось вдруг, что я несу собственный грех. Я сказал «грех», не зная, что еще придумать. Не будучи человеком религиозным, я в этом происшествии увидел знак, нечто вроде предупреждения. Не познакомься я с Мириам — случилось бы что-либо подобное? Бредовые, в сущности, мысли. Мне было настолько не по себе от жалости, угрызений совести, что на лестнице я поклялся покончить с собой, если Элиан умрет. Впрочем, я знал, что она вне опасности, но это мне не мешало разглагольствовать о собственной смерти. Может, это лишь способ заставить себя страдать, подняться до уровня Элиан. Чем большим страдальцем она меня увидит, тем скорее поверит мне. Не принимал ли я чрезвычайных мер предосторожности как человек совестливый, но неискренний? А может, это только сейчас мне так кажется? Я укладывал Элиан в постель. Малле тем временем готовил шприц и ампулы. Я не способен передать, о чем говорили те, кто суетился внизу, забыл и то, что сказал позже им сам. Сознаю, что в моем рассказе не все ясно. Впоследствии я мог бы заполнить пробелы, придав событиям характер хроники происшествий, но предпочитаю рассказывать их, как самому себе, так как именно во мне они обрели свою истинную значимость. Любовь к Мириам до настоящего времени была страстной игрой. С сегодняшнего вечера я знал, что наша связь таинственным образом превратилась во что-то большее. Пока я бодрствовал у изголовья Элиан, эти мысли, чувства, мечты захватили меня целиком. Врач ушел. Дом опустел. Элиан спала. Я бесшумно ходил по комнате, время от времени посматривая на нее. Я жил с ней многие годы и никогда ее не видел. Она казалась пугающе спокойной, исполненной необычайного достоинства в своей отрешенности; руки вытянуты вдоль тела поверх одеяла ладонями вниз. Я заметил энергичную складку ее рта, морщинку озабоченности между бровями. Она не обладала ни красотой, ни элегантностью Мириам. Ее чистота и одновременно упорство вызывали мое бесконечное уважение. Она была моей женой. Я чуть не потерял свою жену. Мириам украшала мою жизнь, Элиан была самой этой жизнью. Я до утра перебирал эти скудные истины, их очевидность меня удручала. В конце концов я сел в кресло у кровати и уснул. Когда проснулся, Элиан, опершись на локоть, глядела на меня. Я вскочил.

— Элиан!

Она печально улыбнулась. На этот раз я долго сжимал ее в объятиях, не в силах говорить. Насколько мне было легко сказать Мириам, что я ее люблю, настолько невозможно было выразить словами свою нежность к Элиан. Мне не хотелось даже ее ласкать. Но, прижавшись к ней щекой, я ощутил облегчение. Я чувствовал, как растворяется горечь, душившая меня. Элиан была здесь, со мной. Казалось, мне стоит раскрыть рот — и все будет испорчено. Однако наступил момент, когда молчание вот-вот потеряло бы свою прелесть. Она нарушила его первой.

— Франсуа, ты видишь… для меня все кончилось благополучно.

Я отступил, чтобы лучше ее видеть. Она была еще бледной, голубые глаза выглядели тусклыми, поблекшими, взгляд их казался одновременно сосредоточенным и рассеянным, как если бы ее преследовало необъяснимое видение.

— Как ты себя чувствуешь?

— Теперь хорошо.

Она нежным жестом протянула ко мне руку и пригладила мои взлохмаченные волосы. И мгновенная мысль: Мириам не сделала бы такого жеста. Мне хотелось остановиться на этой мысли: какой бы лживой она ни была, в этот момент она стоила истины. Я взял ее за руки, чтобы изгнать образ Мириам.

— Сожми, — сказал я. — Крепче.

Я смотрел на наши сплетенные пальцы, на блеск обручальных колец и вновь заплакал, но уже умиротворенно, не сдерживая слез, так как они принадлежали Элиан, ими я был обязан ей.

— Франсуа… Франсуа, дорогой, — прошептала Элиан.

— Мы глупые существа, — сказал я. Она притянула меня к себе.

— Ты сожалеешь об этом? В кабинете зазвонил телефон. Я не двинулся с места!

— Ты не пойдешь? — спросила Элиан. — Это клиент.

— Тем лучше. Обойдутся сегодня без меня. Я остаюсь с тобой…

Я почувствовал, что сделал ей неожиданный подарок. Я ждал, что Элиан мне расскажет, как она упала. Вопреки моему нетерпению и тревоге, я не смел затронуть эту тему. Элиан выглядела еще совсем разбитой, обессиленной. Я спустился, чтобы приготовить еду для Тома и сварить кофе, подал Элиан завтрак и уселся рядом, грызя ломтики поджаренного хлеба. Трогательная семейная трапеза: всевозможные знаки внимания — и каждый доставляет радость. Лицо Элиан постепенно обретало прежние краски, температура уже спала, но вставать ей я запретил, да и доктор вот-вот нагрянет.

— Ты ему очень обязана, — сказал я.

— Да, конечно. Я убрал поднос и сел на кровать. Терпение мое лопнуло.

— Однако, Элиан, теперь, когда ты отдохнула, скажи, что же все-таки произошло?.. Со вчерашнего дня я непрестанно размышляю об этом, но не в силах разобраться. Она устало откинулась на подушки.

— Я не могу, — призналась она.

— Ты хотела набрать воды?

— Совсем нет. Я вышла в сад, для чего, не помню… Странно, но я забыла… может, нарвать цветов… трудно сказать… Вдруг почувствовала большую усталость… Никогда такого не ощущала. Не представляю, что это было. Голова кружилась… Я разглядела колодец. Я не хотела к нему подходить и все же подошла, вопреки своей воле. Уселась на край и свалилась.

— Подожди. Не торопись. Сначала усталость. Откуда она взялась?

— Понятия не имею.

— Может, съела что-нибудь не то?

— Нет.

— И у тебя даже не было времени вернуться в дом?

— Нет.

— Элиан… ты чего-то не договариваешь.

— Нет же, уверяю тебя.

— Ты могла бы кого-нибудь позвать.

— Я была не способна ни пошевельнуться, ни говорить.

Я смолк, пытаясь поставить хоть сколько-нибудь удовлетворительный диагноз, опираясь на свои скудные познания. Элиан — здоровая женщина, полная противоположность некоторым нервным особам. Я не находил объяснения.

— В общем, — подвел я итог, — тебя как парализовало?

— Да.

— Но хоть что-то болело?

— Абсолютно… Не тревожься, милый Франсуа… Все позади, и я больше не хочу к этому возвращаться.

— Но мне приходится возвращаться. Недомогание может повториться. Она локтем прикрыла лицо и быстро прошептала:

— Тогда уж лучше умереть.

— Я тебя просто не узнаю, Элиан. Головокружение. Согласен. Ты сидишь на краю колодца… Но он довольно широкий. Ты скатилась? Как ты сама себе объясняешь?

— Я почувствовала, что вот-вот свалюсь… Не могла двинуться, у меня даже не возникло желания защищаться.

— Защищаться? Но на тебя никто не нападал.

— Это так, но объяснить иначе я не в состоянии. Было страшно и в то же время приятно. Мне казалось, что я как бы полая, пустая внутри… я полетела кувырком, ударилась головой обо что-то твердое, у меня шишка, вот тут…

Я нащупал под волосами шишку. Элиан охнула от боли.

— Показалось, что я падаю очень долго, — продолжила она. — О воду ударилась плашмя… Шум раздался страшный… Я не пошла ко дну, но от холода перехватило дыхание.

— Замолчи, — прошептал я.

Меня, всегда готового переносить страдания вместе с животными и людьми, эти подробности мучили. Элиан не замечала этого. По всей видимости, ей хотелось выговориться.

— Я старалась ухватиться, камни выскальзывали… Я не сразу потеряла сознание. Там неглубоко, и я смогла встать… наверное… точно не помню… Самое жуткое — холод, он проникал повсюду. Я приложил ладонь к ее губам. Она ее поцеловала.

— Для меня жизнь кончена, — сказал я. — Я не смею больше отлучиться.

Колодец словно разверзся у меня под ногами. Скользкие камни. Ледяная вода. Эти подробности — как нож в сердце. Я встал, охваченный непонятным гневом из-за навалившегося страха.

— Я его зарою, и немедленно! — вскрикнул я. — А врач тебя тщательно обследует. Понадобится — съездим на консультацию в Нант. Мне нужно выяснить все до конца. Такое недомогание ненормально.

— Пожалуйста, Франсуа!

Я вышел в сад. Вокруг колодца натоптано. Я присел, в свою очередь, на край колодца — камни оцарапаны. Нетрудно представить, какая тут произошла битва, в то время как я… Наклонившись, я увидел очень далеко синий квадрат неба и черный шарик собственной головы. Да, если по какой-либо причине вдруг покинут силы или чуть переместится центр тяжести, кувырнешься непременно. Я было поэкспериментировал и тотчас с бьющимся сердцем вцепился в край. Фатальная случайность, что Элиан здесь проходила как раз тогда, когда почувствовала себя плохо, учитывая, что она не часто подходила к колодцу. Летом я сад поливал сам, а когда приходилось много ездить, помогал садовник из Бовуара — приходил два раза в неделю… Открылась калитка. Доктор Малле. Я обратился к нему со своими опасениями. Малле — малый лет сорока, крепкого сложения. Нельзя сказать, чтобы он отличался острым умом, но у него большой опыт, и он очень осторожен. Я редко бывал у него за недостатком времени и из-за того, что между нами мало общего. Но к мнению его я прислушивался.

— Драматизируете, — заметил он. — Кто угодно и где угодно может почувствовать слабость. Здоровье у вашей жены отменное, но это ничего не значит. Однажды у меня прихватило сердце, я потерял сознание, находясь за рулем, и в результате здорово поранил лицо. Так вот, я поехал к шефу в Нант. Он тщательно меня обследовал, но объяснить, почему у меня забарахлило сердце на две-три секунды, у него оказалась кишка тонка. И я, так же как ваша жена, почувствовал себя не в силах что-либо предпринять. Я умирал, буквально умирал. Согласен, от этого просто так не отмахнешься. Кстати, она не беременна? И, уже поднимаясь по лестнице, сам себе возразил:

— Нет, думаю, что нет. После такой холодной ванны у нее появились бы другие симптомы… Что ж, посмотрим, но повода для отчаяния нет, поверьте!

Он пробыл целый час, расспрашивая Элиан, проявляя замечательную заботу и терпение, добросовестно слушал, пальпировал, осматривал, затем набросил простыню.

— Прекрасно, — сказал он ей. — К счастью, мои больные на вас не похожи, иначе мне пришлось бы прикрыть лавочку. Он пожал мне руку, я проводил его до калитки.

— Уверяю вас, у нее все в порядке, — утверждал он. — Может, она не такая здоровячка, как кажется с виду, но все пройдет без последствий. Она хорошо себя чувствует здесь?

— А почему бы ей себя чувствовать плохо?

— Мало ли! Выводите ее погулять, это поможет ей восстановить силы. Я передал наш разговор Элиан.

— Может, стоит отдохнуть несколько дней? Хочешь поехать на Юг?

Она отказалась. У меня работа, и она никогда не согласилась бы стать для меня обузой. Я не настаивал. Жизнь входила в свое русло. Только Матушка Капитан стала каждый день заходить утром на пару часов помочь по хозяйству. В этот вечер в Бовуаре меня остановил Мильсан, чтобы передать, что меня просят приехать в Нуармутье.

— По поручению мадам Элле, — объяснил он.

— Знаю.

— У нее вроде бы львица…

— Гепард.

— Зверь опять заболел. Негритянка подошла ко мне и просила вам передать.

— У меня нет времени.

— Хорошо. Я только выполняю поручение.

Я пожал плечами, показывая, что действительно мадам Элле и ее гепард для меня не имеют никакого значения. И откровенно признаюсь, в эту минуту так оно и было. Так оно было и назавтра, когда я сосредоточенно работал весь день, не отвлекаясь ни на минуту. После случившегося что-то как умерло во мне. Еще через день, лаская Тома, я задумался о Ньете, правда, мимолетно и с профессиональной точки зрения. Нарушили диету. Может, дали лекарства, используемые «там». Если Ньете в действительности больна, то и у нее есть право на лечение. Я отправился в свое утреннее турне, слегка печальный, очень спокойный и в совершенстве владея собой. Мне следовало остерегаться уже дающей о себе знать меланхолии. Пробуждался другой Рошель, но я пока не догадывался об этом. В полдень я обедал с Элиан. Она приободрилась настолько, что я почувствовал себя неловко. Мы вновь заговорили о колодце, ему по-прежнему принадлежало первое место в наших беседах. И тогда я задал вопрос, до сих пор не возникавший и пришедший на ум как бы по чьей-то подсказке:

— Ты была одна?

— Да, разумеется.

— Я хотел сказать…

Но я и сам толком не знал, что же я хотел сказать. Она была одна. Она мне уже объяснила все обстоятельства несчастного случая, затем мы заговорили о Матушке Капитан. Недели через две Элиан хотела отказаться от ее услуг. Я забыл о мелькнувшем у меня странном подозрении. Вновь я вспомнил о нем совершенно случайно. Пересчитывая вечером деньги, я обнаружил в бумажнике визитную карточку Виаля, застрявшую между банкнотами. Тут же я подумал о муже Мириам и почувствовал, что подсознательно опасался думать о нем. Я раскурил трубку. Ладно. Муж Мириам разбился насмерть. А Элиан тут при чем? Ни при чем. Мириам — вдова. И я чуть было не стал вдовцом. Взял бы я Мириам в жены?.. Может быть… Конечно… Безусловно! На этом моя мысль оборвалась. В чем-то я не смел себе сознаться, и сейчас, наедине с собой, я хотел наконец выдавить нарыв. Муж Мириам погиб, и никто не знает как. Он отправился дорогой, по которой никогда не ходил… Поскользнулся ли он?.. Стал ли жертвой недомогания?.. Толкнули ли его? Виаль меня заверил, что его никто не толкал. Оставался несчастный случай. Падение там. Падение здесь. Случайное совпадение. Может быть, я начинаю выдумывать? Я взглянул на остров, прячущийся в глубине ночи. Я привык рассуждать, делать выводы, черт возьми! Привык иметь дело с объективной реальностью. В силу своей профессии я научился наблюдать, размышлять, у меня выработался свой подход к пониманию внешних проявлений. Со мной произошел классический случай: я долго запрещал себе думать о Мириам и, чтобы обойти запрет, придумывал себе новые волнения, искал повод начать расследование. А зачем? Проблемы-то и нет никакой. Есть только человек, вновь охваченный страстью.

Неужели все обстоит именно так? Положа руку на сердце, я был вынужден признать, что именно так. Мне хотелось вновь увидеть Мириам — я же сочинял ложные отговорки. И все же почему я не позволял себе видеться с Мириам? Увидеться — еще не значит вынужденно пойти на уступки!

Как видите, я от вас ничего не скрываю. Мне хотелось бы во всех подробностях поведать состояние моей души, чтобы вы уяснили, как долго я себя изучал, критиковал, прежде чем прийти к какому-либо выводу. Истина, которая наконец открылась мне, заключалась в том, что она как бы существовала отдельно от меня. Кажется, в этом любовном приключении мне удалось устранить все, что было привнесено с моей стороны, преодолеть свою точку зрения. Ни секунды я не обманывал себя, принявшись искать доводы, чтобы вновь увидеть Мириам. Я знал, что виноват, и чувствовал себя бесконечно несчастным. Так или иначе, я продержался еще более недели. Эти восемь дней я окружал Элиан заботой, вниманием, нежностью. Несмотря на все старания казаться выздоровевшей, она все еще была очень слаба, покашливала, у нее пропал аппетит. Моя же решимость походила на песчаные замки, что строят у моря дети. Набегающие волны подмывают башни, и те кренятся, осыпаются… Меня все сильнее тянуло к морю, хотелось вновь вдохнуть запах водорослей. Запрокинув голову, я вдыхал соленый ветер, как затерявшиеся среди дюн лошади, когда, вытянув шею, они принюхиваются к окружающему пространству. Инстинкт предостерегал меня: если я решусь пересечь Гуа — опасность возрастет. И все же как-то вечером, констатировав, что Элиан выглядит хорошо, я решил ехать. Я становился клятвопреступником, внушающим глубокое омерзение. Но сопротивляться я был больше не в силах. Ветер дул с берега. Вода в бухте напоминала озерную гладь. Майские жуки бились в стекла. Я завел будильник, поцеловал Элиан, надо признаться, переполненный счастьем.