Вилла казалась, как обычно, дремлющей. Мне не хотелось застать Мириам врасплох, ведь я не забыл, что меня выставили за дверь. Я не был теперь ни своим, ни чужим и не имел понятия, как сообщить о своем появлении. Обычно Ньете бежала навстречу. Сегодня — ни малейшего шума. Я поднялся по ступенькам, дверь не заперта. На первом этаже — никого. Я кашлянул — ни звука. Подошел к лестнице. Неприятный сюрприз: на вешалке висел плащ — голубой плащ Мириам. Впрочем, естественно, что он висел там. Это его место. Что бы я подумал, если бы его там не увидел? Что Мириам его спрятала, как фотографии? Все же этот темный силуэт у лестницы производил неприятное впечатление, и я посматривал на него, пока поднимался наверх. Дверь комнаты приоткрыта, я заглянул вовнутрь. Мириам спала! В пять часов! Потом ночью будет бодрствовать. Абсурд! Я вошел, и тут же запахло аптекой. Мириам заболела? Ставни не закрыты, я ясно видел ее лицо. Может, оно было чуть бледнее, чем всегда, но на нем скорее печать таинственных терзаний, чем физической усталости. Печаль, которую я так часто замечал, теперь была столь очевидной и трогательной, что меня охватила жалость. Не из-за меня ли она так страдала во сне? Я хотел уберечь Элиан, но сознавал ли, каким испытаниям подверг Мириам? Не она ли была жертвой? Не придумал ли я эту невероятную историю с колодцем и люком как предлог, чтобы отречься от своей любви? Так как ее любовь, столь сильная, болезненная и страстная по сравнению с моей, меня стесняла, принижала и, если можно так выразиться, пригвождала к позорному столбу, я превратился в человека, который разучился говорить «да»… Мириам!… Мириам, дорогая!… Мириам, которая еще глубоко волновала меня, особенно в эту минуту, когда она принадлежала мне вся целиком, такая беззащитная во сне. Мне нравятся беспомощные существа. В подобном чувстве, наверное, больше гордости, чем доброты! Но это искреннее чувство. Я встал на колени перед кроватью. Мириам легла, не раздеваясь. Она просто набросила на себя одеяло. Доказательство невиновности я мог получить тут же, не оскорбляя вопросами, которые возмутили бы ее. Достаточно приподнять одеяло. Я не решался. Меня удерживало уродство жеста. Не проще и не честнее ли было разбудить Мириам, сказать: «Поклянись мне, что ты ничего не предпринимала против моей жены» — и поверить ей на слово? Зачем нужно обязательно удостовериться, потрогать руками, самому вынести приговор, как будто я и суд, и судья, и свидетель, и обвинитель в одном лице. Бешеное желание узнать, узнать что-то, порочащее Мириам, мною овладело до головокружения. Я приподнял одеяло и на левой лодыжке Мириам увидел толстую повязку!

В состоянии прострации я находился довольно долго. Значит, так и есть! Все, чего я опасался, упрекая себя в одной мысли об этом, — все правда! Мириам хотела убить Элиан. Других объяснений нет. Женщина в голубом — она! Том лаял на нее так же, как лаял на меня, когда я возвращался из Нуармутье. Она открыла люк, идя ва-банк и полагая, разумеется, что это не вызовет моего негодования, что я смирюсь со свершившимся фактом! В общем, я ей дал право действовать, отказавшись принять окончательное решение. Теперь мы, стало быть, сообщники. Элиан чуть не стала жертвой. Элиан! Моя маленькая Элиан!

Голова моя упала на постель, сил встать не было. Я стал понимать, почему Мириам изгнали из Африки, но не сердился на нее. Все произошло по моей вине. Я возомнил, что сильнее Виаля, хотел помериться силами с Мириам. Я проиграл. Сейчас приходится расплачиваться… Эта еще не ясная мысль принесла некоторое облегчение. Мне не требовалось выслушивать объяснения Мириам. Я знал теперь, в чем дело. Оставалось незаметно удалиться. Я с трудом поднялся. Колени ныли. Я уже выходил из комнаты, когда Мириам проснулась.

— Франсуа… Как мило, что ты пришел, Франсуа… Она приподнялась и застонала.

— Я с трудом могу двигаться!… Садись же…

— Я только приехал, — сказал я. — Что произошло? Она показала лодыжку.

— Видишь… Позавчера меня укусила Ньете. Я с ней играла, и вдруг она впилась зубами. Довольно глубоко.

— Почему ты меня не предупредила?

— Не предупредила тебя? Каким образом?.. Если бы Ронга позвала твою жену к телефону, что бы она сказала?.. Нет, Франсуа. Не будем к этому возвращаться. Я скорее умру, чем стану преследовать тебя дома!

— Однако ты можешь ходить?

— Врач запретил. Я вызвала его сразу… Это доктор Мург…

— Я знаю.

— Он хороший, очень тактичный… наложил повязку… Четыре-пять дней придется полежать… Поцелуй меня, Франсуа! Почему ты такой недовольный? Я ее слегка чмокнул.

— Переживаю, — сказал я, — из-за тебя! Ты совсем не можешь ходить?

— Я прыгаю по комнате на одной ноге. Веселого тут мало.

— Температуры нет?

— Нет. Но и сил нет. Страх отнял!

— А где она?

— Ньете?.. В прачечной. Ронга заперла ее. Знаешь, Франсуа, мне придется с ней расстаться.

— Я могу связаться с кем-нибудь в Париже…

— Нет… Вопрос не в том, чтобы ее кому-то отдать!

— Что ты хочешь сказать?..

— Да… так надо!

Мириам не гневалась. Хуже. Она смотрела на меня пристально, как бы изучая и оценивая во мне не только мужчину, но и ветеринара.

— Я была добра к Ньете! — продолжала она. — Пыталась сделать ее счастливой. Она не любит меня.

— Ну что ты!

— Да, да! Я всегда знаю, кто меня любит, а кто нет. Инстинктивно. Между мною и Ньете все кончено. И так как я не хочу, чтобы она была несчастна… Ты был бы способен отдать свою собаку?

— Не знаю!

— Если бы она тебя укусила, ты бы ее оставил?

— Меня уже кусали…

— Отвечай! — крикнула она. — Ты все время увиливаешь…

Ее глаза буравили меня. Приподнявшись на локте, наклонив вперед голову, сжав губы, она дышала такой силой, что, признаюсь, я спасовал.

— Ты хочешь, — сказал я, — чтобы она была тебе признательна?

— Я не потерплю, чтобы меня кусали, вот и все!

— И ты рассчитываешь на меня?..

— Могу позвать кого-нибудь еще… Этот зверь принадлежит мне. А я считаю, что он болен и опасен!

— И ты решила его уничтожить. Просто так, из удовольствия! Еще недавно он ел из твоей тарелки! Теперь ты приговариваешь его к смерти! Какая ты жестокая!

— Хорошо. Я вызову ветеринара из Порника!

— Минутку! Я пока не отказался!… Позволь, я осмотрю Ньете. Затем уж решу.

— Все уже решено.

Я предпочел немедленно уйти. Иначе я бы не выдержал и высказал ей правду в глаза! Теперь сомнения прошли! Я видел лицо преступницы в припадке некого безумия в здравом уме, исказившем лицо маской ненависти. Я не сомневался, что она солгала насчет ноги. Она могла ходить. Чтобы отправиться в Бовуар, она нашла какое-то средство передвижения — автомобиль или велосипед! Хладнокровно осуществила свой план так же, как безжалостно приговорила Ньете. Я искал Ронгу, чтобы кое-что выяснить, но не нашел. Впрочем, зачем? Она несомненно сообщница Мириам. Тогда я подумал о докторе Мурге. Вот он-то мне все и расскажет. Я прыгнул в машину и вернулся в поселок. Отчаяние и тревога не стали слабее. Я ни за что не убью Ньете. Ни за что! Прежде всего, Мириам ошибается, если думает, что гепарду можно просто сделать укол, как ангорской кошке! Здесь следует принять немало мер предосторожности! Надо сначала усыпить его. Дома у меня есть все необходимое. А в этой прачечной действовать осторожно куда сложнее. И потом, ничего не произошло бы, если бы Мириам не дразнила Ньете!… Удивительно, как быстро эта женщина может вызвать к себе отвращение! Сначала она покоряет. Потом приходится защищаться от ее властного влияния. Не то чтобы она была тираничной собственницей! Здесь все тоньше! Она оказывала некое воздействие — не могу подобрать точного слова. Но не она ли сама призналась в этом, сказав, что верит в телепатию, потому что верит в любовь. Дело, конечно, не в телепатии! Но смутное ощущение присутствия Мириам, мучившее меня, когда я был вдалеке от нее, как при перемежающей лихорадке, — это и было ее воздействие, несмотря на все мое сопротивление. И вполне реальное! Элле, очевидно, испытывал подобие такого колдовства, раз он погиб! Ощутил его и Виаль! Мне на память пришли его слова: «Это весьма притягательная личность!» Ронга, послушная Ронга, повиновалась, сжав зубы, как я не раз замечал. Что ж, с меня довольно, и благодаря Мургу для начала я уличу ее во лжи.

Мург был дома. Для него апрель — что-то вроде мертвого сезона, и мое посещение доставило ему удовольствие. Мы поболтали немного, пропустили по рюмочке, потом я заговорил о Мириам.

— Рана довольно глубокая, — заметил он. — Но серьезного ничего нет. Через недельку она зашагает, как прежде, но ей повезло! Если бы зверь сжал челюсти, то мог бы перегрызть ей лодыжку.

— Ньете не злобная! — воскликнул я. — Она просто не осознает своей силы.

— Однако она цапнула довольно здорово. Видели бы вы кровоподтек! Вы, кажется, там частый гость! — сказал он любезным тоном, возможно, с каплей иронии.

— Я лечу Ньете, — сказал я. — Зверь здоров, но ему не просто акклиматизироваться.

— Нелепая идея — держать дома гепарда!… Она мне показалась слегка… странной, эта мадам Элле. Я видел ее в первый раз, но достаточно наслышан.

— О чем, например?

— Ах, вы знаете, в этих местечках, где все друг друга знают… сплетни разносятся быстро. Женщина, живущая с гепардом и негритянкой… да еще вдобавок и рисует! Он засмеялся и наполнил рюмку.

— Когда она вызвала вас? — спросил я непринужденно.

— Позавчера, в утреннее время. Вчера я заезжал сделать перевязку.

— Ходить она в состоянии?

— Ходить?.. И речи быть не может!… Впрочем, если бы она даже захотела, то не смогла бы. Помилуйте, Рошель! С укусами-то вы имеете дело чаще, чем я! У нее опухла нога, и рана причиняет сильную боль. Мне даже пришлось дать ей успокоительное. В подобных случаях чем больше спишь, тем лучше!

— Вы убеждены?

— О чем это вы?

— Мадам Элле не может выйти из комнаты?

— Послушайте, — сказал Мург с некоторым нетерпением, — попросите ее показать вам лодыжку. Вы убедитесь сами. У меня нет и тени сомнения! Если она сойдет с ума и попытается встать, то не пройдет и трех шагов! Мне пришлось пояснить, чтобы не показаться невоспитанным.

— Извините, — сказал я. — Соседка сообщила, что заходила женщина, и я подумал, что…

— Вы безусловно ошибаетесь!

Я опрокинул рюмку, не сводя взгляда с Мурга. У него безупречная репутация, и раз он утверждал, что Мириам не могла вставать, мне оставалось примириться. И к тому же из собственной практики я знал, что при укусе собаки ногу парализует на два-три дня. Тем более при укусе гепарда! Этот очевидный факт и наполнял душу тревогой!

— Вы отправитесь к мадам Элле?

— Да, — сказал я. — Нужно что-то решать с Ньете!

— По-моему, ее лучше пристрелить. Представьте, если она убежит… Какая ответственность ляжет на вас!

— Это очень ласковый зверь!

— …который кусается. В Африке к хищникам привыкли. Я читал, что приручают даже львов и держат дома, как мы собак или кошек! Но в Нуармутье!…

Я протянул ему руку, чтобы покончить с советами. Он проводил меня до машины, потом настоятельно произнес:

— Пусть покажет лодыжку! Сами поймете!

Обидел беднягу! Но он меня сразил наповал! Я глянул на часы, не зная, что предпринять. Ньете, бедная зверюга, мне не до нее! Мириам не покидала своей комнаты, и Матушка Капитан видела Мириам у меня дома. Что из этого?.. Значит, то, о чем я читал, правда? Вывод, который сам напрашивался: до тех пор пока Мириам будет думать, как уничтожить Элиан, последней грозит смертельная опасность. И я бессилен ее защитить. Человек, подобный вам, который посвятил столько времени изучению таинственных явлений, употребив для этого свой талант, должен понять то, что я испытал. Я был поистине вне себя! Мои навыки, менталитет, интеллектуальные ориентиры — короче, моя индивидуальность была поставлена под вопрос. Я страдал физически, у меня ныла голова, сдавали нервы. Любое умозаключение вело в тупик. Например, я решался охранять Элиан, но сразу чувствовал бессилие перед тем неведомым, что исходило от Мириам, было оно кажущимся или реальным. Элиан не видела того, что столкнуло ее в колодец. Но ее столкнули, это, по крайней мере, очевидно! Том напрасно лаял! Ему не удалось помешать войти двойнику Мириам, голубой оболочке… Я схожу с ума? Да, возбуждение, в котором я пребывал вот уже полчаса, можно называть и так. Я ехал куда глаза глядят и заблудился в лесу. Мне пришлось остановиться, чтобы сориентироваться, и я решил вернуться на виллу. В этом внезапно принятом решении я видел дополнительное доказательство власти Мириам. Тогда я лишь улыбнулся в ответ на ее слова, что ей достаточно обо мне напряженно подумать, чтобы я приехал к ней. Но сейчас я ощущал реальную силу этой невидимой связи. Мне нужно было увидеть Мириам. Мне казалось, что я буду способен теперь, когда у меня наконец открылись глаза, уловить в движении головы, в жестах те тайные флюиды, которые она использовала для колдовства. Теперь я уже должен был их обнаружить, ведь мои руки умели нащупывать пораженные места, как бы глубоко они ни располагались. И мне хотелось прикоснуться к ним еще раз. Все же я убедился не до конца…

Я толкнул калитку. Дом по-прежнему погружен в молчание, и впервые я был поражен его негостеприимным видом. Я обошел вокруг. Дверь в прачечную приоткрыта. Гепард убежал? Испугавшись, я устремился вперед, понимая, насколько прав был Мург, предостерегая меня, и остановился на пороге. Ронга была здесь, она присела возле зверя и ласкала его, шепча что-то; ее шепот походил на монотонный речитатив. Она не пошевелилась, увидев меня, только не позволила встать Ньете. Я был врагом.

— Оставьте ее, — сказал я.

— Я запрещаю вам ее убивать…

— Но я не собираюсь причинить ей никакого вреда!

Она всматривалась в меня с недоверием и тревогой. Зверь тоже за мной наблюдал. Я показал, что у меня в руках ничего нет.

— Вот видите!

— Вы ей подчинитесь, — сказала Ронга. — Вы всегда ей подчиняетесь! Я присел с другой стороны и тихонько пощупал бока зверя.

— Это не мое ремесло — убивать, и я не исполнитель приказов мадам Элле!

Ронгу эти слова, казалось, не убедили. Я пожал плечами и продолжил осмотр Ньете. Когда я дотронулся до живота, она напряглась, зрачки расширились. Мне знакома такая реакция, и я убрал руку. Несварение желудка, вздутие, боль в животе — классические симптомы.

— Она пьет много?

— Да, — сказала Ронга.

— Она проявляла когда-нибудь агрессивность по отношению к вам?

— Никогда.

Я потрогал кончиками пальцев морду гепарда — горячий нос, температура… Ронга следила за моими движениями с таким же вниманием, что и Ньете. Она стала успокаиваться, но беспокойство вернулось вновь в ее настороженные глаза.

— Достаточно твердо соблюдать диету, — сказал я. — Она требует бережного обращения, и лечить ее нужно, как борзую.

— Объясните это ей! — Подбородком она указала на дом. — Стоит мне только открыть рот, — продолжала она, — как она меня гонит… Это плохая женщина!

Она посмотрела на меня с вызовом, но я не стал возражать. Тогда Ронга взяла меня за запястья, притянула к себе через гепарда. Она плакала, умоляла, лицо ее исказилось от горя.

— Спасите ее, мсье Рошель… Я не хочу, чтобы ее убили… Что со мной станет без Ньете?..

— Обещаю вам сделать все возможное, — сказал я. — Но когда мадам Элле что-нибудь взбредет в голову…

— Я знаю. Вот уже два дня, как к ней не подступиться!

Ронга поискала платок, чтобы вытереть глаза, и улыбнулась Ньете сквозь слезы.

— Спи, спи! — прошептала она. — С тобой ничего не случится, радость моя! Ронга встала, приоткрыла дверь, прислушалась, затем вновь закрыла.

Я ошибся, она оказалась доброй и мягкосердечной, суровость Мириам ей претила. Я видел, что она испытывает странную радость, когда, вместо того чтобы сказать «Мириам», я говорил «мадам Элле». Мое поведение, бесспорно, возмущало ее, но теперь служанка решила мне довериться. Я щекотал шею Ньете под тяжелой челюстью. Я тоже любил этого зверя, но выхода не видел. Мириам никто не помешает вызвать моего коллегу из Порника, объяснить ему ситуацию так, как она ее понимает. Если она будет упорствовать, гепард обречен.

— К счастью, — прошептал я, — она не может двигаться.

— Да, — произнесла Ронга вполголоса. — Врач запретил ей вставать.

— Держите у себя ключ от прачечной и будете кормить Ньете так, как я вам укажу. Я все беру на себя. Вы будете подчиняться мне, а не ей?

— Да… Прошу прощения, мсье Рошель, за то, что только что вам наговорила… Когда я вас здесь увидела, то подумала, что вы ей уступили… Она всем навязывает свою волю…

Я был чрезвычайно удивлен, услышав, как свободно Ронга выражает свои мысли. Я смотрел на нее как на служанку, в какой-то мере как на рабыню, пригодную лишь вести хозяйство, ходить за покупками, мыть посуду; Мириам всегда с ней разговаривала несколько раздраженно и даже грубо. Но вдруг я обнаружил на ее лишенном привлекательности лице ум и чувство собственного достоинства. Я чуть не протянул ей руку, чтобы скрепить наш союз, но боялся показаться слабым и сентиментальным. Чтобы скрыть стеснение, я нацарапал на странице из блокнота несколько рецептов и протянул ей листок.

— Значит, договорились? Мы не встречались! Ни слова мадам Элле. Кстати, вы присутствовали, когда ее укусила Ньете?

— Да.

— Как это произошло?

— Она хотела научить Ньете ходить на задних лапах, Ньете не понимала, она рассердилась и ударила ее. Тогда Ньете схватила ее за лодыжку и слегка сжала челюсть, чтобы предупредить.

— То есть?

— Ньете гордая. Ей не нравится, когда с ней обращаются таким образом. Это объясняло странную злобу Мириам.

— На почему мадам Элле пошла на такой риск? Она ведь хорошо знает реакцию хищников!

— Ей было скучно! Когда она скучает, она способна на что угодно!

— Затем? Она лежала в постели?

— Да. И вчера тоже весь день.

— Вы не отходили от нее ни на минуту?

— Да. Она звонила мне постоянно. Ей надо было на ком-то сорвать злость.

— Но, помимо этой нервозности, какой она вам показалась?

— До четырех часов такой же, как всегда…

— А после четырех часов?

— Она уснула… Наконец…

— Наконец — что?.. Продолжайте же, Ронга!… Все эти подробности меня интересуют… Я имею в виду с медицинской точки зрения!

— Она спала, если хотите. Но не обычным сном.

— Она приняла какое-нибудь успокоительное?

— Нет, напротив. Она попросила у меня очень крепкого кофе и выпила несколько чашек. Затем она задремала. Страшно бледная, все тело напряжено, во сне она говорила.

— Что она говорила?

— Не знаю. Она говорила на диалекте а-луйи. Этого диалекта я не знаю.

— Но она произносила слова бессвязно, как произносят во сне? Или она составляла предложения?

— Она составляла предложения… не могу вам как следует объяснить.

— Вы к ней прикасались? Ронга, казалось, испугалась.

— Нет… Нельзя… Когда дух бродит, нельзя притрагиваться к телу. Это не разрешено!

Я в бешенстве сжал кулаки. Ронга была, возможно, достаточно цивилизованной служанкой, но продолжала верить во все эти глупости! Но если я задавал вопросы с таким пристрастием, то только потому, что и сам начал верить в этот бред! Боже мой! Я терял голову!

— И этот сон… длился долго?

— Возможно, час. Она пробудилась в пятнадцать минут шестого. Вначале она не понимала, где находится, затем сказала мне, что хочет остаться одна. Когда я поднялась к ней во время ужина, то увидела, что она плакала.

— Часто она спит таким сном?

— Нет. Кажется, нет. Во всяком случае, я ее в этом состоянии видела только раз.

— Давно?

— О да! Это случилось… Ронга вдруг запнулась, как если бы признание стоило ей усилия.

— Я ваш друг, Ронга! — сказал я. — Вы знаете, что наш разговор останется между нами. Так когда?

— Ну, это случилось в тот день, когда мсье Элле упал в карьер.

До меня еле донеслись эти слова, которые она прошептала, наклонив голову. Если по правде, то я ожидал услышать подобный ответ. И все же я был потрясен до глубины души. Я долго стоял неподвижно, стиснув зубы, теребя ключи в кармане брюк. Вот оно, доказательство! Мысленно я был там, в гараже, перед открытым люком. Когда я пришел в себя, то увидел почти с удивлением, что гепард лежит у моих ног, а негритянка стоит у двери. Где я? В Африке?.. Я вздрогнул, осознав, что проделывал тот же путь, что проделала во сне Мириам. Я протер глаза и наконец открыл дверь. Солнечный свет окончательно вывел меня из царства теней.

— Вы говорили мадам Элле, что видели, как она спит?..

— Нет.

— И ни слова. Ни ей, ни доктору. Но продолжайте за ней наблюдать.

— Почему? — спросила Ронга. — Чего вы боитесь?

— Ничего… Пока ничего. Просто я не хочу, чтобы мадам Элле заболела из-за этого укуса. Упомянула ли она, что намеревается вернуться в Африку?

— Да, как-то…

— Что же она говорила? Вновь Ронга опустила глаза. Я попытался ей помочь:

— Она сказала, что увезет меня с собой, не так ли? Что настанет день, когда у меня не будут связаны руки?

— Да, мсье.

— Хорошо, я с ней поговорю.

Я вышел, решив теперь все расставить по местам, но в вестибюле остановился. С чего начать? Как сформулировать, в чем конкретно я ее обвиняю? Она рассмеялась бы мне в глаза: «Ты, Франсуа, ты обвиняешь меня в том, что я хотела убить твою жену во сне?» Я буду выглядеть смешным. Ронга по простоте душевной была удивлена странным и беспокойным сном Мириам. Но со всеми нами случается, что мы во сне смеемся, плачем, говорим. Сколько раз мне самому снилось, что за мной гонятся, и я стонал, бежал как безумный или падал в бездонную пропасть, а потом просыпался в поту. Элиан, гладя меня по щеке, говорила: «Ты напугал меня, дорогой!»

Стоя на первой ступеньке лестницы, я перебирал все доводы в пользу того, чтобы хранить молчание. О главном я умалчивал, но иллюзий не строил. Мириам внушала мне страх.