— Итак? — сказала Мириам.

— Итак, согласен! Ньете больна, но ее легко вылечить…

— Кто же ее вылечит?

— Ты, разумеется! Если ты вменишь себе в обязанность кормить ее в определенное время и тем, чем полагается, если будешь делать все, что я советовал уже раз двадцать!

— У меня работа!

— Ах, работа!

— Вот как! Ты презираешь то, в чем ничего не смыслишь! Тебя бесит, что я рисую! Это тебя стесняет и унижает! Да, дорогой!… Я это почувствовала уже давно.

— Предположим, — сказал я раздраженно. — Но речь не обо мне! Речь о Ньете!

— Что ж, раз ты ее так любишь, я тебе ее отдаю! Такой уловки я не предвидел и понял, что опять сел в лужу.

— Такая зверюга у меня дома! — воскликнул я. — Ты рехнулась.

— Вовсе нет. У тебя преданная, послушная жена. Ей не придется двадцать раз объяснять, что от нее требуется!

— Пожалуйста, оставь Элиан в покое!

— Хорошо, не сердись, мой милый Франсуа! Раз тебе Ньете не нужна… я ее умерщвлю…

И я был настолько наивен и малодушен, чтобы начать думать: неужели нельзя у меня найти места, куда можно поместить гепарда? Но нет! Мириам старалась уязвить меня, доказать, что я избегаю любой ответственности, что из нас двоих именно я — эгоист! Зверь был лишь поводом!

— Предупреждаю, что я за это не возьмусь!

— О! Я знаю! — произнесла она оскорбительным тоном. — Но я найду кого-нибудь посмелее. И немедленно!…

Она отбросила одеяло и спустила с кровати ноги. Тут же вскрикнув от боли и задыхаясь, свалилась в постель.

— Чертова дура! — произнес я. — Ну, ты не можешь лежать спокойно?.. Покажи-ка мне ногу…

Ей было слишком больно, чтобы сопротивляться. Я насильно снял повязку. На своем веку я немало повидал укусов, но этот выглядел самым омерзительным из всех. Лодыжка распухла, почернела, в кровоподтеках. Клыки гепарда разрезали кожу и глубоко прошли в мякоть. Если бы Том меня вот так укусил, я, не колеблясь, пристрелил бы его. Реакцию Мириам я теперь вполне понимал. Но я не стал бы дразнить собаку! И почти одобрял Ньете, вспомнив, как вела себя Мириам. Я сделал перевязку, ослабив бинты, так как Мург слишком их стянул. Я видел то, что хотел увидеть. Ходить Мириам не могла.

— Я лучше, чем ты, знаю этих животных! — сказала Мириам. — Теперь Ньете слушаться меня не будет! При первой же возможности примется за старое. Я не чувствую себя с ней в безопасности. Этот довод меня поколебал.

— Да нет же, — сказал я расчетливо грубо, — тебе надо обращаться с ней как с животным, а не как с человеком!

— Хищники — те же люди, — пробормотала Мириам, — а я потеряла авторитет.

Еще ни разу Мириам не высказывалась более определенно, все мои подозрения вдруг превратились в уверенность. Ньете ее укусила. Она уничтожает Ньете! Элиан ее оскорбила самим только фактом своего существования, встав между нею и мною, — и ей суждено уйти из жизни! А я превращался в послушное орудие! В противном случае однажды мне будет уготована судьба несчастного Элле. Почему бы нет?

Мириам наблюдала за мной. Она обладала даром входить в мой дом, как тень, тем более способна проникнуть в мой мозг, мои мысли, отгадать, что стала для меня чужой. Именно в эту минуту я осознал: Мириам для меня больше никто! Даже воспоминания о нашей близости потеряли для меня всякий смысл. Мне хотелось бы передать вам то, что я чувствовал, — настолько это важно для последующих событий. Но это не просто! Если хотите, я стал уже отдаляться от Мириам, потому что ее ревность, гордость, то, как она распоряжалась моей свободой, делали невозможными истинно нежные чувства, но она оставалась желанной женщиной, оставалась близким человеком. Теперь же, с того момента, когда я должен был признать, что она способна приводить в движение таинственные силы, вызывающие во мне отвращение, она потеряла для меня свою притягательность, стала другой. Нечто общее, объединявшее нас, вдруг исчезло. Точно так же, как не может быть ничего общего между человеком и пресмыкающимися. Не будь на карту поставлена жизнь Элиан, не скрою, я бы сбежал, ноги моей больше не было бы на острове, как если бы он стал для меня заклятым местом. Я опять, наверное, сумбурно выражаю свои мысли. Но что поделаешь? Мои чувства вам известны, пусть они кажутся вам странными или утрированными, даже ненормальными. В моем страхе было что-то «благоговейное», нечто вроде священного ужаса, который испытываешь, видя чудо того ужаса, который испытывали древние, когда путешественники рассказывали им о чудовищах и циклопах. Что ж, я несколько преувеличиваю! Но полагаю, что верно передал природу своих переживаний. Мириам — такая, какой я ее видел, распростертая на кровати, с изможденным от страданий лицом, — внушала мне страх.

— Подождем еще немного, — продолжал я. — Ньете заперта в прачечной и причинить зла никому не может.

— Ждать! — заметила Мириам. — Ждать! Время ничего не решает, ты сам это знаешь… Наоборот!

И эти ее последние фразы с заложенным в них двойным смыслом! Она говорила о гепарде, а я был уверен, что она подразумевала Элиан. Ньете и Элиан в ее представлении, как и в моем, — одно и то же, та же проблема, тот же случай.

— Решим, когда вернусь, — предложил я. — Сейчас уже поздно. Я рискую не успеть до прилива.

Сил поцеловать ее не было. Стоило усилий даже подать ей руку. И только в машине я обрел хладнокровие, то есть я хочу сказать, что, закрыв дверцу, я почувствовал себя защищенным металлической оболочкой. Защищенным от чего?.. Просто в безопасности. Окружающий мир был благожелательным и почти приветливым. Я проехал Гуа, едва успев проскочить в последний момент. Море за моей спиной уже поглотило его. Я испытывал судьбу! Однажды море меня настигнет! Я обещал себе быть осторожным, так как теперь был полон решимости отвести беду от Элиан. Весь вечер я носился с этой мыслью, меня уже подмывало устроиться где-нибудь в Оверне, но потребуется время, чтобы найти подходящий городок, где нужен ветеринар. Несбыточные мечты! Но как отразить удар, я не знал. Во время ужина я намекнул Элиан, что, может, ей следует приглашать Матушку Капитан каждый день. Элиан возразила, что хорошо себя чувствует, что бросать деньги на ветер не стоит, что Матушка Капитан неорганизованна и нечиста на руку. Настаивать я не осмелился. Не мог же я объяснить причину своей настойчивости! В отношении Элиан я еще ни разу не допустил оплошности и не собираюсь возбуждать ее подозрения из-за экономки. Через два месяца, в летний период, когда у меня будет много приезжих клиентов, у меня появится серьезный повод оставаться дома каждое утро. Но уберечь Элиан нужно сейчас, а я чувствовал себя бессильным.

Поужинав, я удалился в свой кабинет, закурил трубку и методично начал перелистывать книги, которые поклялся не открывать. На этот раз я не сопротивлялся, не возмущался и приготовился к самым невероятным открытиям. Не стал ли я свидетелем того же, что видели путешественники? Когда они описывали спящего человека, дух которого бродит где-то далеко, они повторяли почти слово в слово то, что говорила Ронга. Спрашивается, почему бы мне им не верить (ведь они изучили все эти религиозные обряды), когда они рассказывают, например, как посвященный может на расстоянии использовать ядовитые свойства определенных трав и лекарств? Кто я такой — невежда, нашпигованный рационалистическими предрассудками, — по сравнению с этими этнологами, врачами, профессорами? Впрочем, и они считали невероятным очевидное, как и я, вначале отвергали факты. Но какой смысл отвергать то, что подтверждено на практике! Воздействие на расстоянии в некоторых случаях возможно! Оно облекается в различные формы. Когда не происходит материализации, субъект действия может быть и невидимым. Свидетели приводили множество примеров. Я же мог привести пример с колодцем. В других случаях субъект обретает материальную форму, например случай с поднятым люком. Но чаще результат такого воздействия чуть заметен, едва различим. Избранная жертва необъяснимым образом погибает, и спасти ее нельзя, если только не лишить источник зла его чар. Мне вспомнился в связи с этим афоризм Суто, который гласит: «Кожу мертвеца пригвождают к коже душегуба». Рассказчик объяснил, что колдуна-убийцу следует найти и наказать — «сняв с него кожу, пригвоздить ее к коже загубленного колдовством». На самом деле все это меня мало продвигало вперед и только подтверждало мои страхи. К счастью, Мириам не располагала теми травами и растениями, которым авторы приписывали зловещие свойства. Но она могла их достать через Виаля! Я чуть было не написал доктору письмо. Временами я испытывал искушение довериться ему! Разве он не говорил мне: «Я провожу эксперимент»? Этот несколько загадочный человек понял бы мои страхи. Но как объяснить, что я стал любовником Мириам? Я видел его насмешливую улыбку. Нет, Виаль мне не поможет… Было уже поздно, голова отяжелела. Строчки плясали перед глазами. Я спустился в сад. Стояла глубокая ночь. Было тепло. Капля дождя упала на щеку, потом на нос. Может, на углу гаража, у колодца мне встретится ирреальная оболочка Мириам? Я обошел вокруг дома. Напрасно я убеждал себя: «Прогуливаюсь себе, и все; нужно развеяться, избавиться от токсинов». Я знал, что просто-напросто делаю обход! Отныне Элиан и я, мы — в осаде. Я решил выпускать Тома на ночь на улицу. Однажды он уже залаял на голубой плащ. Значит, залает вновь — и я его услышу и буду предупрежден. Эта мысль была мне неприятна. Я вернулся в дом и проверил все замки на дверях. Смешно, но, не приняв этих мер предосторожности, я не смог бы заснуть.

Тем не менее сон не шел. Что она там замышляла? Не вернись я на остров — не начнет ли она мстить завтра, послезавтра? Не будет ли лучшей тактикой жить с ней в мире, хотя бы для видимости? Я слишком устал, чтобы принимать решения. Будильника я не услышал, меня разбудила Элиан. Тревоги не покинули меня, продолжая терзать и ночью.

— Ты неважно выглядишь, — сказала Элиан.

— Пройдет!

Не пройдет! Как поладить с Мириам, не соглашаясь усыпить Ньете? А если соглашусь, не слишком ли далеко зайду в трусости и отступничестве? Эти мысли не отпускали меня все утро. Я не мучился, как прежде, от отсутствия Мириам. Скорее наоборот, меня прошибал холодный пот при мысли, что придется ей повиноваться и, вопреки воле, ездить на остров. Два дня я держался. Клянусь вам: два дня — это много. Жизнь гепарда в обмен на мир! Животных я убивал десятками. Излишней чувствительностью не страдаю, и потом, все животные похожи друг на друга. Один пес умирает, другой приходит на смену. Это как бы тот же самый пес. По крайней мере, я себе так повторяю, когда вынужден сделать укол неизлечимому пациенту. И в этом случае смерть — гуманный акт. Но Ньете! Для меня это что-то особое. К ней я испытывал нечто сродни страсти, которая влекла меня к Мириам. К тому же Ньете символизировала мой прежний восторг, буйное счастье. Я отказывался от любви, но я еще не мог отказаться от поэзии любви, от ее первобытного блеска и великолепия. Я останавливал взгляд на Элиан, сидевшей передо мной за столом, смотрел на ее честное, доверчивое лицо, и мне сдавливало грудь от горя, будто ее гложет неизлечимая болезнь. Лгать, чтобы скрыть любовную связь, — не сложно. Но лгать, когда на карту поставлена жизнь? Тем хуже для Ньете! Значит, с каждой минутой зверь все ближе к смерти, и я ощущал флюиды, исходящие от нас; они парили от одного к другому, от Мириам к Элиан, от Элиан ко мне, от меня к Ньете, от Ньете к Мириам… Эти живые токи проносились в нас самих, как кровь, то красная, то черная, неся одни — гнев, другие — ненависть. Я положил в сумку наркотик и яд. Я усыплю Ньете, когда она придет ласкаться… Потом? Что будет потом, для меня уже неважно!

Я отправился утром в час отлива. Шел проливной дождь. Гуа выглядел зловеще под кнутом хлеставшего ливня. Я с трудом ориентировался по мачтам; грохот волн справа и слева заглушал шум двигателя. Было впечатление, что я отправился в далекое, очень далекое путешествие по призрачной стране, и мне удивительно хорошо. Я был почти разочарован, увидев берег, дорогу и дома. Но меня ждал еще один сюрприз — Мириам была само очарование. Я явился растерянным, побежденным; она, казалось, забыла, зачем я приезжал. Ни слова о Ньете. Ни малейшего намека на нашу ссору. Несмотря на утренний час, она была причесана, одета. Сидя в гостиной в кресле, положив одну ногу на стул, она рисовала реку, которая течет в ее стране.

— Ты неважно выглядишь, — сказала она, точно как Элиан. И интонация была почти такой же.

Эти совпадения были частыми и вызывали во мне замешательство. Я как бы проживал две не совпадающие во времени жизни. Одна была пародией на другую.

— У меня много работы! И это я уже говорил двадцать раз.

— Иди отдохни, присядь сюда, рядом со мной. Она наклонила стул и свалила на пол все, что на нем лежало. Догадывалась ли она о моем смущении? Забавлялась ли им? Думаю, ей скорее хотелось казаться нежной, как иногда хотелось прежде кофе или шампанского. И это ей удавалось как нельзя лучше. Пишу без всякой злобы! Просто хочу подчеркнуть происшедшую во мне перемену. Я наблюдал за ней так, как наблюдал за гепардом при первой встрече. Я прислушивался к ее голосу, следил за жестами, стремясь увидеть подлинную Мириам. Она рассказывала о своих делах. В мае она поедет в Париж на предварительный просмотр картин для будущей выставки. Она выглядела счастливой, уверенной в себе, в своем таланте, успехе и очень мило делилась со мной своими надеждами. Никакой фальши, двуличия, очень искренне. А ведь мы расстались в ссоре, и Ньете по-прежнему ждала в прачечной!

— Ты знаешь, что тебе следовало бы сделать? — сказала Мириам. — Покатать меня на машине. Вот уже неделя, как я торчу дома.

— Идет дождь.

— Тем лучше. Нас никто не увидит. Ты не будешь скомпрометирован.

С большущим удовольствием я повиновался. Мириам молчаливо предлагала мне перемирие, я не собирался возобновлять ссору, отказываясь выполнять ее просьбу. Поэтому я подогнал машину к крыльцу. Ронга вышла из дому, чтобы помочь открыть мне ворота, благодаря чему мы обменялись парой слов в саду, и я узнал, что Мириам позволила Ронге ухаживать за Ньете. Она вела себя так, как будто Ньете не существовало.

— Она была печальной и озабоченной на вид?

— Нет, — ответила Ронга.

— Впадала ли она вновь в тот странный сон?.. Помните?

— Нет. Напротив, она проявляла большую активность: писала письма… рисовала…

— Думаете, она забудет… о Ньете?

— Было бы удивительно… — ответила Ронга.

Я вернулся в гостиную. Мириам обхватила меня за шею одной рукой. Я поддержал ее за талию, и, подпрыгивая, она доковыляла до машины.

— Отвези меня в Лербодьер, — предложила она. — Хочется купить лангуста. Мне кажется, если я съем лангуста, сразу дела мои пойдут на поправку.

Порывами дул северо-западный ветер. Дорога стелилась ему навстречу, и нас раскачивало, как на корабле. Мириам смеялась. Она словно помолодела. А я, забыв про тревоги, жал на газ, во-первых, из-за Гуа — у меня было не больше часа в запасе, — ну и чтобы просто развеяться. Первый раз в моей холостяцкой машине рядом со мной сидела Мириам, и я, несмотря на все, что о ней узнал, отдался этому постыдному счастью. «Дворники» приоткрывали завесу дождя, искажавшую все предметы; запотевшие стекла прятали нас от редких прохожих. Я мог время от времени пожать ей запястье, в ответ она положила свою руку на мою. Переживания школьника! И все же ничего лучшего в любви нет… Набережные Лербодьер были пустынны. Мачты кораблей разом кренились то в одну сторону, то в другую. Пена от взорвавшейся волны веером расходилась по краю мола; чайки, слетевшись в бухту, плавали степенно, как утки. Я остановил машину перед лавкой торговца рыбой.

— Оставайся, — сказал я.

— Выбери посимпатичней, — попросила Мириам.

Я купил лангуста, который яростно бился, и долго спорил с Мириам, так как она хотела заплатить. Кончилось тем, что она сунула мне деньги в карман в тот момент, когда я взялся за руль.

— Потом, — сказала она, — когда будешь ходить за покупками, тогда и будешь платить. Это, само собой, войдет в твои обязанности!

Последнее слово испортило мне все настроение. Для Мириам настоящее ничего не значило. Она жила своими планами, проектами, тайными замыслами! Я привез ее в Нуармутье, и мы холодно расстались. Я жалел об этой бесполезной поездке и опять спрашивал себя: может, вернуться? Мне надоело бесконечно вращаться по замкнутому кругу. В конечном счете ей решать, жить гепарду или нет! Я пересек Гуа, над которым шел мелкий дождь. Еще оставалось время заехать к двум клиентам. У первого — просто формальность: осмотреть двух коров, выпить стаканчик белого вина на уголке стола. Роясь в кармане, чтобы дать сдачу, я заметил, что Мириам дала мне лишних шестьсот двадцать франков. Почему именно шестьсот двадцать? Что она опять задумала?.. Она не из тех, кто ошибается! Хитрость? Заставить меня приехать вновь? Затем я отправился на ферму Лепуа… хворая кобыла… Привычные жесты, всегда одни и те же… руки сами делали свое дело… Шестьсот двадцать франков… Почему?.. И главное, двадцать… Ладно! Теперь кобыла выкарабкается. Я открыл аптечку… одного пузырька нет. Сначала я не стал сопоставлять факты. Наверное, забыл где-нибудь. Я не растяпа, скорее уж педант. Оказав помощь животному, я вернулся домой, но потерянный флакон занимал мои мысли все больше и больше. Именно цена вывела меня на след. Шестьсот двадцать франков. Я слишком часто заказывал аптекарские товары, чтобы не знать цен. Я представил этикетку. Значит, Мириам украла флакон, точно за него заплатив. Лангуст? Предлог. Все спланировано, как обычно, ловко. Убила наповал. У нее было предостаточно времени, чтобы открыть аптечку, выбрать, что требуется, и теперь она готовится дать яд Ньете! Я бессилен помешать. Болезненное чувство — усталость, горечь и отвращение. А надо притворяться снова и снова ради Элиан. Она как раз приготовила восхитительную солянку; я попробовал, похвалил, был многословен, только бы забыть про жуткую стряпню, которая готовилась там. Но вечером не смог выйти на улицу, настолько разболелась голова. Я пичкал себя таблетками, но не обрел ни минуты покоя. Непрестанно смотрел на часы, говоря себе: «Теперь все! Ее нет в живых». Представлял себе Ньете: лапы одеревенели, взгляд потух; я метался по кабинету, не способный остановиться, спокойно подумать, унять панику, толкавшую меня в спину. Лукавая решимость Мириам, то, как она шутя меня обманула, ее врожденная жестокость, все, что она делала, говорила, думала, меня возмущало! Эти шестьсот двадцать франков!… Хуже чем пощечина! Обращается со мной как с марионеткой!… «Потом, когда будешь ходить за покупками!» Теперь эти слова мне вспомнились! Она, значит, уверена, что я буду с ней жить! Тогда как я мечтал никогда ее больше не видеть, порвать с ней раз и навсегда, Мириам методически, по своему желанию планировала нашу совместную жизнь. Она даже учитывала мою слабость! Чтобы избавиться от Ньете, она достала яд с моей помощью, но вопреки моей воле. Сам того не желая, я становился ее сообщником! И в том, чтобы избавиться от Элиан… Нет! Я никогда этого не допущу! Но что делать, Господи, что делать?

Вечером ужинать я не мог. Заботливость Элиан меня выводила из себя. Я хотел ее защитить, но сначала пусть она оставит меня в покое! Она говорила о рецептах и настойках, я же отчаянно искал, как нам спастись.

— Какой у тебя дурной характер! — сказала она.

— У меня?

— Да, у тебя! Мой бедный друг, вот уж столько времени ты сам не свой! Понимаю — у тебя тяжелая работа! Но разве все сводится к деньгам?

Милая глупышка, которая никогда ничего не поймет! Я предложил отправиться спать, спешил очутиться в завтрашнем дне…

В гостиной Мириам сортировала полотна. Она передвигалась, опираясь левым коленом на стул, который служил ей костылем.

— Видишь, — сказала она, — я готовлюсь к выставке. Я вытащил шестьсот двадцать франков и положил их на табурет.

— Эти деньги твои, — сказал я. — Ты ее похоронила?

Она ответила не сразу. Возможно, не ожидала лобовой атаки. Возможно, удивилась гневу, который мне не удалось скрыть.

— В глубине сада… Она не страдала!

— Об этом мне судить. И позволь мне усомниться!

— Прошу, не разговаривай со мной таким тоном!

— Верни флакон.

— Я его выбросила… Франсуа, сядь и успокойся… То, что я сделала, должен был сделать ты! Нет, я не хочу ссориться!… Мне тяжело говорить на эту тему! Если бы ты был… таким, каким я хотела бы тебя видеть, мы бы говорили о чем-нибудь другом!

— О живописи, например?

— Бедняга! — сказала она. — Тебе нужны подробности? Хорошо! Я добавила яд в мясо.

— Ронга об этом знала?

— Я не обязана перед ней отчитываться. Потом она вырыла могилу… Мне тоже горько. Но этот зверь не был здесь счастлив. А рано или поздно соседи заставили бы меня избавиться от нее… Ты сердишься потому, что я взяла этот пузырек! У меня не было выбора! Уверяю, что ничего не замышляла! В отношении денег — извини меня!… Я не права! Я встал и направился к двери.

— Франсуа! Куда ты?

— В сад, — сказал я.

— Нет! — воскликнула она. — Нет! Ты хочешь уйти. Останься. Я должна тебе еще кое-что сказать… Она пододвинула стул ко мне.

— Франсуа… Постарайся понять! Ты любил ее, я тоже… Но она держала нас на привязи. Из-за нее мы никуда не могли уехать. Ты можешь представить, чтобы мы с Ньете остановились в гостинице или сели на пароход?..

— С ней бы занималась Ронга!

— Но я не хочу всю жизнь таскать Ронгу за собой! Я хочу располагать собой, Франсуа… Ради тебя! Ронгу я оставила из-за Ньете. Теперь она мне не нужна! Да мы и не очень ладим друг с другом. Вчера вечером мы выяснили отношения. В любом случае в конце месяца она уедет…

У меня внутри все похолодело. Стало быть… стало быть, Мириам уже давно решила покончить с Ньете! Она знала, даже когда играла с ней, ласкала ее, что зверь — обуза и должен умереть!

— Ты почувствуешь себя одинокой, — заметил я.

— Только не с тобой! — сказала она. — В последнее время я получила немало писем. Из Африки, разумеется, и еще с Мадагаскара. В общем, не исключено, что лучше всего нам будет именно там. Для тебя так просто идеальные условия, судя по сведениям, которые я получила. И для меня вполне подходящее место. Приятный климат плоскогорья, чудесные пейзажи… Она открыла ключом небольшой шкафчик, вытащила письмо.

— Приходится все закрывать. Ронга повсюду сует свой нос. На днях я ее застала за чтением моей почты, а мне не хотелось, чтобы она знала о наших планах. Я собрался с силами.

— Нет, — сказал я. — Нет! Я не хочу уезжать.

— Но мы же не сейчас поедем! Там зима, и потом у меня еще здесь немало дел, а у тебя не решен пока вопрос с женой…

Я повернулся спиной, не сказав ни слова, вышел. Наверное, я ее ударил бы, если бы она попробовала меня остановить. Чудовище! Я повторял про себя: «Чудовище! Чудовище!» И я — чудовище, потому что еще здесь и потому что не уехал безвозвратно и торчу в саду у этого квадрата свежевырытой земли. Прости, Ньете! Я открыл дверь прачечной, еще раз ощутил ее запах — все, что осталось от ее маленькой верной души; затем поискал Ронгу, но ее в доме не оказалось. Когда я завел мотор, то был совершенно уверен, что никогда больше не вернусь, никогда больше не увижу Мириам, что все кончено. Больше она не посмеет посягнуть на Элиан, так как знает, что я для нее безвозвратно потерян. А если она, несмотря ни на что, возобновит свои поиски — я ее убью.