Это было в июле 1498 года.

Восемь дней плыли корабли по пышущему зноем океану, рассохшаяся обшивка зияла трещинами, команда страдала от мучительной жажды, и повсюду слышались проклятия и мольбы, обращенные к Пресвятой Деве. Хоть бы одно облачко появилось на небе! Солнце безжалостно жгло обнаженные спины людей. Неумолчно скрипели реи, и казалось, три корабля не плывут, а ковыляют, словно хромые. Провизия испортилась от жары, питьевой воды осталось всего лишь по бочонку на корабль. Матросы, окруженные равнодушным молчанием океана, собирались кучками и роптали на человека, который вверг их в это пекло, — на Кристофора Колумба.

И вдруг в последний день июля матрос Алонсо Низардо, сидевший на марсе флагманского корабля, закричал: «Земля!» Перекрестившись, с криком «Земля! Земля!» он так стремительно ринулся вниз, что занозил и исцарапал в кровь руки. Люди на палубе плакали, обнимали друг друга и теперь уже превозносили доблесть своего адмирала; несмотря на пересохшие от жажды глотки, все возгласили: «Salve Régina».

Когда Колумб увидел три острых пика, поднимавшихся к синему небу, он вспомнил клятву, которую дал себе в минуты, когда жажда была особенно мучительна, и назвал остров Тринидадом, что означает Троица.

Это был прекрасный остров: с кристально чистыми реками, обширными саваннами, где паслись стада диких коз, с лесами, богатыми дичью и плодами и звеневшими от птичьего гомона. Индейцы называли свою страну Каири — страна колибри. Птицы были для них священны, ибо в них жили души их предков.

Индейцы не подозревали, что дни прежней жизни сочтены, как сочтены дни сочного плода, который созрел и готов упасть. В своих каноэ они подплывали к кораблям и с любопытством разглядывали чужестранцев. Колумб предлагал им стеклянные бусы и другие красивые безделушки и просил золота. Они качали головами, вместо золота предлагали жемчуг и указывали на остров Маргариты, что виднелся по ту сторону залива...

Прошли годы, целых сто лет. Теперь, если испанцам были нужны ловцы жемчуга, а индейцы упрямо не шли, их приводили силой и обращали в рабов. Когда же индейцы восстали, испанцы попытались усмирить их мечом, но были изгнаны с острова.

Испанский король, узнав о поражении, нанесенном ему дикарями, созвал высшее духовенство и спросил, разрешает ли ему закон сделать индейцев рабами. И отцы церкви ответили, что индейцы — это идолопоклонники, которым надо преподать слово божье и повиновение королю. Тогда-то и развернулась вовсю торговля рабами.

В течение ста лет испанцы не раз воевали с индейцами. Сам остров мало занимал их. Взоры их были обращены к берегам южноамериканского континента, лежавшего в двенадцати милях от Тринидада. Они жаждали открыть страну Эльдорадо, чей образ неотступно маячил перед ними, не давая покоя. У берегов Тринидада они отдыхали, смолили корабли в Асфальтовом озере и снова рыскали по горизонту в поисках страны золота. Сидя на корточках у дверей своих хижин, индейцы, прищурив глаза, вспоминали о временах, безвозвратно ушедших в прошлое. Теперь они не воевали, не исполняли своих воинственных плясок, не играли в мяч, игру, которую они называли «бато», и почти не занимались земледелием. Ибо после двух столетий войны они были всего лишь остатками разбитого и покоренного народа.

Но годы шли, и в воображении испанцев образ Эльдорадо померк и отлетел, словно пожухлый осенний лист. Леса Тринидада изобиловали дичью, воды — рыбой, урожаи маниоки были сказочно обильны, а сотни разнообразнейших плодов ласкали взор яркими красками и наполняли воздух благоуханием. И все же Испания была матерью, в чьей высохшей груди уже не оставалось молока, чтобы прокормить детей своих. Когда губернатор острова приказал сенату завести новую книгу записи заседаний, члены сената взмолились и сказали, что не могут купить и листа бумаги: они так бедны, что имеют всего лишь одно приличное платье, в котором не стыдно принять причастие.

В 1783 году на остров прибыл француз с приказом от испанского короля. Каждому белому поселенцу, будь то мужчина или женщина, король жаловал тридцать два акра земли, а каждому из его рабов — половину этого. Так каждый мужчина, имея жену и владея двадцатью рабами, мог получить в свою собственность триста восемьдесят акров земли.

Французские колонисты стали прибывать на Тринидад тысячами: остров привлекал их, как прохладное озеро в саваннах влечет к себе измученное жаждой стадо. Среди поселенцев были роялисты и революционеры, были белые и свободные цветные, чья кожа была не вполне белой, но и не черной. Они начали выращивать сахарный тростник и бобы какао в невиданных доселе количествах. Состояния наживались и пускались по ветру.

Вскоре запах наживы почуяли английские военные корабли, бороздившие океан. В один прекрасный вечер 1797 года они вошли в залив. Испанский адмирал, трусливый и бессильный, сжег ночью свой флот и, покинув Чагуарамас, ушел с острова. Английские солдаты высадились на рассвете и окружили столицу острова Пуэрто д'Эспанья. Испанский губернатор Чакон видел, как дрожат от страха за свои богатства французские колонисты, и, с грустью взглянув на свою армию из восьмидесяти солдат, сдал остров и сдался сам Ральфу Аберкромби.

Так в британскую корону была незаметно вправлена еще одна крошечная сверкающая жемчужина, подлинная стоимость которой оставалась пока неизвестной. Англия заплатила за нее всего лишь жизнью одного солдата.

Свободных цветных — так называли англичане всех людей смешанной крови — на острове оказалось в три раза больше, чем белых, и число их все время росло; а рабов, хотя их умирало гораздо больше, чем рождалось, было в три раза больше, чем свободных цветных, ибо количество их непрерывно пополнялось все новыми и новыми партиями невольников. Англичане знали, что рабам известно о восстании в Сан-Доминго и они ждут своего часа. Опасаясь, как бы свободные цветные не нашли общий язык с рабами, англичане запретили цветным выходить по вечерам на улицу без фонарей и обязали предъявлять пропуска по первому требованию. Так уже с самого начала они подбивали цветных избавиться от тени Африки, бросавшей черные отсветы на их кожу.

Когда же английские купцы поняли, что работорговля мешает им грабить сокровища Африки, когда увидели, как разбухают от прибылей кошельки их французских конкурентов, использующих дешевый рабский труд на плодородных землях французских колоний, — все нутро у них перевернулось от подобной несправедливости, они прекратили торговлю рабами и дали им свободу.

Плантаторы Тринидада вознегодовали и заявили, что они разорены. Вчерашние рабы, празднуя свое освобождение, требовали за свой труд плату, которая приводила в бешенство их прежних хозяев. Среди рабов нашлись и такие, что совсем отказывались теперь работать на других и хотели разводить свиней, домашнюю птицу и выращивать сады для себя. В сенате плантаторы торжественно призывали всех в свидетели своего бедственного положения. Они начали скупать земли, а те, что не могли скупить, огородили частоколом законов и высоких цен. Будучи полновластными хозяевами в законодательных органах, они стали ввозить крестьян из Индии. Теперь вместо черных рабов на плантациях Тринидада работали крепостные, ибо ввозимые из Индии крестьяне были связаны с хозяевами договором на пять лет: они не имели права самовольно покидать поместья. Первые два года хозяева платили им по двенадцать центов в день, а в течение всех последующих лет — по двадцать пять центов.

Наживались поистине баснословные состояния, цены падали, бедняки беднели, богатые становились еще богаче. Мало-помалу народ потерял свое право на землю. В 1935 году весь юг Тринидада принадлежал иностранным нефтяным компаниям, а одна английская компания владела всей сахарной промышленностью острова. Плантации какао опустели, разоренные низкими ценами и неурожаями. Голодающие крестьяне с тоской думали о том, как хорошо было бы засеять эти пустующие земли.

К этому времени люди уже знали о могуществе Англии, о ее королях и ее победах, об огромной империи под ее крылом. Но они ничего не помнили о своей родной Каири, канувшей в мрак веков. Покидая школы и вступая в жизнь, они, словно петлю на шее, несли на себе сознание величия Англии. Они понимали, что быть чернокожим значит навеки породниться с печалью и горем. Поэтому ничтожная горсточка тех, кто мог себе это позволить, посылала своих детей в Англию, учила их английскому языку и женила на англичанках. И, выдавая себя за «представителей своего народа», они на чистейшем английском языке благословляли мечты и помыслы нефтяных и сахарных компаний, ибо страстно хотели, чтобы их принимали не за тех, кем они были на самом деле...

Но если бы Колумб захотел увидеть Каири в 1935 году, он нашел бы ее такой же прекрасной, какой она была в тот памятный июльский день четыреста лет назад. И хотя стада рыжих обезьян ушли далеко в леса, крики их слышны по-прежнему; колибри — эти исчезающие духи истребленного народа, — сверкая радужными крылышками, порхают над чашечками цветов; пурпурные ибисы, летящие через залив, все так же напоминают огненные стрелы. Красный шар солнца быстро катится к горизонту, но перед тем как исчезнуть, словно взрывается и в последний раз бросает в небо сноп золотых и лиловых искр; ярко-зеленые холмы тускнеют, и ночь, быстро задергивая полог, прячет их в темноту. А затем, словно драгоценные камни Эльдорадо — страны несбывшихся снов Колумба, на небе, дрожа и мерцая, рождаются звезды, разгораясь все ярче и ярче.