После спора в ресторане Лемэтр предупредил Джо:

— Имей в виду, мы не поддержим твою кандидатуру, пока ты не докажешь, что борешься за профсоюзы.

Джо начал посещать собрания пекарей-поденщиков. Лемэтр познакомил его с их вожаком Винчестером.

Это был очень худой высокий старик лет шестидесяти, с длинным изрытым морщинами лицом, узкими щелками глаз и обвислыми седыми усами, пожелтевшими от табака.

— Хочешь присоединиться к нам? — спросил он Джо своим негромким голосом, в котором угадывались сдержанная энергия и самодовольство. Он недоверчиво засмеялся.

— Журнал Элиаса поддерживает и пропагандирует нашу партию, — заметил ему Лемэтр. — В ноябре Элиас будет баллотироваться от вашего округа, самого бедного в городе. Он хочет поближе познакомиться с условиями, в которых вы живете. Его помощь вам пригодится. Пусть вступит в ваш профсоюз, почему бы нет?

— А разве у вас уже есть профсоюз? — спросил Джо у Винчестера.

— Да, только он еще не зарегистрирован, мистер Элиас. Хотим, чтобы в него вступило побольше пекарей. Пойдемте поговорим с ними. Что ж, почему бы не попробовать? — И Винчестер рассмеялся неприятным, ехидным смешком.

Собрания созывались раз в две недели, по субботам. Они были очень немноголюдны — не более десятка присутствующих. И после первого же собрания у Джо возникли сомнения относительно Винчестера. Старик был упрям. Наслаждаясь звуком своего глуховатого голоса, исполненного самодовольства, он вел пространные беседы с рабочими, не давая им слова вставить.,

— Чего добился Буассон и чего он может добиться? Ничего, и вы это сами хорошо знаете. Он хочет, чтобы мы голосовали за него? А прибавит ли он нам заработную плату? Нет! Да он и не может. Разве он может сказать мастерам: «Прибавьте заработную плату пекарям-поденщикам»? Да они засмеют его! Только мы сами, объединившись в профсоюз, заставим их сделать это. Посмотрите на транспортных рабочих в Англии, ребята, и вспомните всеобщую забастовку несколько лет назад. Им не пришлось просить, они просто приперли Англию к стене. Вот что может сделать рабочий класс, если он объединен!..

— Да, но негры-то не объединены. В этом-то вся загвоздка, — переговаривались между собой пекари.

— На Тринидаде с профсоюзами ничего не выйдет. В кабачке рассказывали...

— Говорят, что, раз Лемэтр черный, он ничего не добьется, — заметил толстый и приземистый пекарь с беспокойными, сверкающими глазами.

Винчестер, сердито поглядывая на переговаривающихся, продолжал. В тоне его появились насмешливые, бичующие нотки. Он старался не ударить лицом в грязь перед Джо.

Наконец поднялся Джо.

— Мне хотелось бы сказать вам следующее, — начал он. — Вы думаете, у английских рабочих не было трудностей? Когда более чем двести лет назад вышел закон, запрещавший профсоюзы, двух профсоюзных вожаков арестовали и отправили как преступников в Австралию. И если бы рабочие упали духом, сложили руки и сказали: «В Англии не создать профсоюзов», — где бы они были сейчас?

Понемногу собрания становились более многолюдными. Винчестер, старавшийся высмеять и унизить каждого, кто возражал ему, все больше восстанавливал всех против себя. Месяца четыре спустя, в июне, когда владельцы пекарен стали поговаривать об увольнениях и снижении заработной платы, настроение пекарей резко изменилось. В одну из суббот в помещение, где обычно проходили собрания, — классную комнату в верхнем этаже жилого дома на Джордж-стрит, в самом бедном и грязном квартале города, — набилось человек восемьдесят.

Среди присутствующих был маленький человечек, по имени Эллис. Он считался владельцем пекарни, но был так беден, что не рисковал водить компанию с настоящими булочниками. Его пекарня помещалась в старом сарае на Клифтон-хилл, в районе свалок и пустырей. Двое подручных помогали ему выпекать хлеб, а потом развозили его на велосипедах по немногим булочным района.

Эллис был большим почитателем библии. Часто, пока его подручные работали, он читал библию, с усилием разбирая текст, глядя в книгу сквозь старые очки в металлической оправе, поддерживаемые с одной стороны бечевкой, зацепленной за ухо. Он читал вслух, но не столько для других, сколько для самого себя, ибо, произнося слова вслух, лучше понимал их смысл. Он читал сосредоточенно и серьезно, приобщаясь, как ему казалось, к великой истине, и не замечал насмешливых улыбок.

Всю эту неделю он уговаривал пекарей прийти на собрание. Он принимал в этом такое горячее участие, потому что крупные пекари вытесняли его с рынка, заваливая хлебом все булочные. Если хлеб оставался непроданным, они сами скупали его у владельцев булочных да еще платили им комиссионные. А Эллис не мог позволить себе этого. Ему даже не всегда удавалось вовремя доставить хлеб в магазин; то тесто не подходило из-за плохой погоды, то дрова оказывались сырыми. Поэтому ему было выгодно поддерживать требования пекарей о повышении заработной платы — ведь у него работало их всего двое и в свою очередь добиваться уничтожения комиссионных оптовикам и владельцам булочных.

В эту субботу Коротышка Эллис стоял в дверях и распекал всех опоздавших, выговаривая им, словно они были школьники, а он — их строгий и озабоченный учитель. Он поторапливал их:

— Проходите, проходите, занимайте места, товарищи!

На нем был длинный пиджак, очевидно с чужого плеча, застегнутая под самое горло сорочка без воротничка и огромные старые незашнурованные башмаки, которые сваливались с ног.

Джо в сопровождении Камачо поднялся по лестнице. Он пожал Коротышке Эллису руку и, шутливо приветствуя его, подмигнул Камачо.

— Рад видеть вас, — с серьезным видом ответил Эллис. Он собрался было еще что-то сказать, как вдруг умолк, схватил Джо за руку и своим громким, бесстрашным голосом крикнул:

— Брат Винчестер! Брат Винчестер, я к тебе обращаюсь! Ты разве не видишь, что сегодня у нас в гостях шпики?

Джо, Камачо и другие взглянули в ту сторону, куда был устремлен взгляд Коротышки. Они увидели двух переодетых сыщиков, только что вошедших в комнату. Одним из них был ненавистный всем Дюк. Этот кричаще одетый человек, известный своим коварством, жестокостью и злобным преследованием своих жертв, боком втиснулся за школьную парту, слишком тесную для его огромного тела, и, ссутулив мощные плечи, небрежно выдвинув скрещенные ноги в проход между партами, лениво ковырял в своих крупных белых зубах. В комнату вошли несколько женщин, среди них Касси. Кто-то из них попросил сыщика убрать ноги. Он медленно подобрал их и оценивающим взглядом окинул фигуры проходивших женщин. Увидев Касси, он толкнул в бок своего партнера. Оба поглядели ей вслед.

Касси тоже заметила Дюка и, хорошо зная его дурную славу, прошла мимо с высоко поднятой головой. По ее фигуре совсем не было видно, что она ждет ребенка.

Маленький, плохо одетый, искренний в своих порывах Эллис, пользующийся всеобщим уважением, любивший всех поучать, редко смеявшийся, готовый по всякому поводу цитировать библию, представлял собой разительный контраст огромному и грубому Дюку.

— Братья и товарищи! — обратился он к присутствующим, подходя к столу в своих громко хлопающих, слишком просторных для него башмаках. — Сейчас не время для пустых разговоров... — Он постучал рукой по столу. — Пора начинать. Внимание!.. Вспомните, братья, как ведут себя осы. Сами знаете, что бывает, если тронуть их гнезда. Они вонзаются в тело, как пули. Гонятся за тобой и жалят. А мы ведь в тысячу раз сильнее их. С одной осой легко можно справиться, да и со всеми ими, если они летят в одиночку. Но что же все-таки делает их сильнее нас?..

— Единство! — крикнул кто-то.

— Верно! — радостно воскликнул Эллис и, оглянувшись вокруг, хлопнул в ладоши и закивал головой. — Верно, братья и товарищи, единство! Оно-то и позволит нам когда-нибудь стать хозяевами этого острова. — И в подтверждение своих слов он не преминул рассказать библейскую притчу. — Вот тут многие говорят о забастовке. Но бастовать, не объединившись, — это все равно что подойти вот сейчас к Дюку и дать ему оплеуху, а потом посмотреть, что из этого выйдет...

Зал дружно рассмеялся. Под крики одобрения Эллис сел на свое место. Слово взял худой, как щепка, длиннолицый и самодовольный Винчестер. Его обвислые длинные усы запрыгали вверх и вниз, когда, забыв о всякой осторожности, он с негодованием заговорил. Вид переполненного зала воодушевлял его, и сам он в свою очередь так же действовал на присутствующих.

— Почему они послали сюда своих шпиков? Они понимают, что такое гнев рабочего класса! Они хотят бросить против нас полицию, если мы вздумаем бастовать. Но им это не удастся, поверьте мне! Если все пекарни города забастуют, они испугаются за свой кошелек и пойдут на уступки.

Описывая положение пекарей, он для наглядности сравнил их заработок с общей стоимостью жизни.

— Я предлагаю, товарищи, созвать собрание, пригласить на него мастеров и потребовать прибавить нам заработную плату на пятьдесят процентов. Иначе мы бастуем!

Откашливаясь и потягивая носом, словно его вдруг одолел сильный насморк, Джо поглядывал на оратора и хмурился. С некоторого времени старик Винчестер совсем зарвался. Теперь, когда Лемэтр надолго задержался на юге, Винчестер возомнил себя скорее его соперником, чем товарищем. Он недолюбливал Попито Луну за его светлую кожу и за доверие, которым он пользовался у Лемэтра.

— Луна? — говорил он со смехом. — Луна-тик. Ты сам опустил эти три буквы, или их случайно позабыли прибавить к твоей фамилии?

И тщеславный старый хвастун с победоносным видом оглядывался вокруг, чтобы насладиться эффектом своей шутки. Он давал Попито указания и с умным видом подробно объяснял простые, не требующие объяснения вещи, невольно восстанавливая венесуэльца против себя. С Джо он усвоил покровительственный тон и все время подчеркивал его молодость и неопытность. В разговорах с ним он то и дело говорил: «Мой народ», «Мы, негры», — и не выступал открыто против индийцев только потому, что среди пекарей их насчитывалось немало.

Как только Винчестер сел, прямо с места заговорил Джо. Своим негромким голосом он ядовито прокомментировал «страсть к забастовкам». Забастовки — крайнее средство, к которому следует прибегать лишь тогда, когда все попытки прийти к соглашению не увенчались успехом...

— Бастовать, конечно, хорошо, но где же ваш забастовочный фонд? И, скажу вам откровенно, требовать повышения заработной платы на пятьдесят процентов — это ерунда! Они никогда не примут такого требования. А если вам и удастся добиться этого, то они тут же поднимут цены на хлеб. От этого пострадают все, и в первую очередь вы сами.

Камачо сгорал от нетерпения и еле дождался, чтобы Джо сел на место. Джо чувствовал, как его приятеля распирает желание показать свое превосходство. Подбоченившись, вытянув вперед шею, покачиваясь на носках и беспрестанно окидывая взглядом присутствующих, Камачо начал свое выступление с уничтожающей критики всех выступавших.

— Мы должны развернуть боевое профсоюзное движение! Почему предыдущий оратор боится остро ставить вопросы? Зачем пугать нас повышением цен на хлеб? Борьба требует от нас не мирных светских разговоров, не чтения протоколов или бумажной волокиты!.. — Он презрительно выбрасывал вперед свои пухлые бледные руки. — Борьба требует решительных действий, классовых боев, а не классового сотрудничества...

Крики одобрения заглушили его слова.

— Рано или поздно нам придется строить баррикады! — звенящим голосом продолжал воодушевленный криками Камачо, выпятив вперед челюсть и поправляя на носу очки. — Дело идет к этому! Пусть многие из нас погибнут, но мы не дрогнем и не побежим, когда полиция направит на нас дула своих ружей!..

— Эй! Посмотри, полиция уже записывает твои слова! — крикнул ему сидевший поблизости Попито Луна.

Лицо Камачо расплылось в широкую смущенную улыбку, и он сел на место.

Джо досадливо махнул рукой.

— Мелодраматическая чепуха! — выкрикнул он своим слабым голосом, но его замечание не произвело впечатления. Это еще больше ожесточило его.

Поднялся Эллис.

— Брат Камачо, не дело так говорить. Ты пришел сюда, набив голову книгами, и хочешь ввергнуть рабочий люд в омут горя и несчастий.

Джо разразился громким смехом и одобрительно закивал головой.

— Ответь мне, — продолжал Эллис, ободренный смехом Джо, — станешь ли ты помогать сиротам, когда их отцы погибнут от полицейских пуль или будут брошены в тюрьмы?..

— Погибнут от пуль? Погибнут? Этот парень совсем рехнулся!.. — заворчал Винчестер, размахивая длинными, худыми руками. — Кто хочет войны? Нам нужны деньги...

Поднялся пекарь-поденщик, молодой мулат со строгим хмурым лицом и длинными в синих венах руками, выступавшими из закатанных почти до самых подмышек рукавов рубахи. Он заговорил:

— Мистер Камачо — не пекарь, так ему и нечего говорить от нашего имени. Зачем нам война? Нам нужен хлеб. У него, небось, есть все, он не голодает, у его отца лавка. Я вот что хочу сказать, джентльмены: надо избрать делегатов, и пусть они договорятся с хозяевами. Им не обойтись без нас, да и лавочникам тоже. Им без нас не обойтись. Я согласен, что пятьдесят процентов прибавки — это многовато. Надо требовать двадцать пять процентов...

Выступали еще и другие ораторы. Худой и тщедушный буассонист с необыкновенно зычным голосом пытался сорвать собрание.

— Слушайте, слушайте этих старых олухов! — кричал он, указывая на Винчестера и Эллиса. — Думаете, они, как Моисей, выведут вас из Египта?

Из нижней квартиры стучали в пол, протестуя против шума и топота, но никто не обращал на это внимания. После того как Эллис отчитал как следует буассониста и заставил всех, даже самого пострадавшего, вдоволь посмеяться, были избраны делегаты для переговоров с владельцами пекарен. Собрание закончилось. Все шумно сошли по лестнице вниз, споря, переговариваясь и смеясь.