В тот вечер Баркер из фирмы «Ганц» приятно провел время: он был на одной из вечеринок, принятых в том мире, куда закрыт доступ не только Андре, но даже таким, как Арнольд Уокер. Это мир богатых белых бизнесменов, мир коктейлей, ночных оргий на лунном пляже Макерайп, рыбной ловли на собственных моторных катерах, мир мелких интриг и развлечений, связанных с сильно опошленным в этом обществе словом «любовь». Самого Баркера нельзя было причислить к людям состоятельным, но его любили за то, что он услужлив и, немного выпив, готов потешать других. Баркер принадлежал к этому обществу еще и потому, что был любовником одной очень богатой молодой особы, на которой надеялся со временем жениться. Иногда ему действительно казалось, что он любит ее. Но чаще всего он жаловался близким приятелям, что она «надоела ему до смерти». Однако он помнил, что она очень богата. В его мозгу то и дело возникали заманчивые картины: он представлял себе, как в один прекрасный день бросает работу и едет жить в Калифорнию. Поэтому, вместо того чтобы оставить наскучившую любовницу, он продолжал оказывать ей внимание.

Отправляясь этим утром в контору, он вдруг с испугом вспомнил, что уже четыре дня пекарни города не покупают у фирмы «Ганц» дрожжей. Всего неделю назад Нью-Йоркское начальство поздравило его с тем, что продажа дрожжей возросла. Как раз теперь, когда он мог надеяться, что этот год будет удачнее минувшего и принесет ему повышение жалованья, разразилась эта идиотская забастовка. Баркера беспокоило, что скажет теперь Нью-Йорк. Его злила забастовка, злили служащие фирмы, злило то, что сам он беспомощен и не знает, что предпринять. Но, как всегда, он был изысканно одет, его холеное тело — надушено и напудрено, а кожа лица была гладкой и розовой, как у младенца. Но откашливался он чаще обычного, всякий раз вздрагивал при звуке шагов, вопросы подчиненным задавал раздраженным, крикливым тоном и, не дожидаясь ответа, уходил к себе в кабинет и погружался в мрачные раздумья.

Вот и теперь он уже целый час сидит за столом, уставясь в одну точку, щиплет себя за обнаженную до локтя руку, то возьмет что-нибудь со стола, то опять положит и беспрестанно откашливается.

У него вошло в привычку ежедневно справляться у Арнольда Уокера: «Как идет продажа сегодня?» В эти последние три дня, забыв о забастовке, он, как всегда, задавал обычный вопрос, а потом, опомнившись, сердито ворчал: «Будь все проклято!» — и отворачивался.

Сейчас, завидев Андре, Баркер крикнул:

— Андре! Что сказал тебе сегодня Цин Дун? Ты видел его?

— Нет, мистер Баркер.

— Ты не видел его, гм-м. — И Баркер снова затеребил себя за локоть. «Какой от тебя толк?» — с презрением подумал он об Андре.

Чтобы успокоиться, он накинул пиджак и вышел чего-нибудь выпить в баре. На улице он вдруг встретил знакомого биржевого маклера.

— Хэлло, Арти, как дела? Прекрасно выглядишь, да, да, прекрасно! Мари здорова?.. М-м, очень рад, Арти. Скажи, что ты думаешь об этой забастовке? Только не считай меня виноватым. Черт побери, мы не можем вмешиваться, должны держать нейтралитет.

Его вдруг охватило неприятное чувство вины оттого, что его друзья Арти и Мари вынуждены обходиться без свежего хлеба.

Выпив с Арти по стаканчику, он вернулся в контору. Чувство невыносимого одиночества, страха и смятения вновь овладело им. Он позвал Уокера.

— Садись, садись... Эта проклятая забастовка сорвет нам продажу, Уа-акер. Пекарям и без того хорошо платят, какого черта им еще надо?

— В этом-то и несчастье тринидадцев, сэр, — заметил Уокер, сочувственно поднимая брови. — Они хотят все иметь и ничего не давать.

Баркер снял очки и стал протирать стекла. И таким беспомощным и растерянным показался он в этот момент Уокеру, что тот почувствовал к нему невольную жалость.

— Но, сэр, как только забастовка кончится, спрос на дрожжи возрастет, как никогда.

— Если хозяева пекарен уступят этим черномазым и повысят им заработную плату, боюсь, нам уже не продать столько дрожжей, как прежде. Хозяева пекарен захотят возместить убытки и будут покупать более дешевые сорта. Голландские дрожжи, которые импортирует Доллард, — как раз то, что им нужно: они гораздо дешевле наших.

— Но пока они не собираются идти на уступки…

— Послушай, а как ведет себя Андре?

— Он вполне надежен.

— Было бы неплохо, если бы мы попробовали прибрать к рукам Новые пекарни Долларда, как ты думаешь, Уа-акер? Это означало бы еще сотню фунтов дрожжей в день.

— Совершенно верно, мистер Баркер, это было бы очень хорошо. Но поскольку Доллард закупает дешевые дрожжи... — Уокер вздохнул и умолк.

Баркер снова затеребил себя за локоть.

— Сколько, ты думаешь, он вложил в это дело с Новыми пекарнями, Уа-акер?

— Эти пекарни позволяют ему сбывать излишки муки.

— А что говорят сами пекари о забастовке? Ты слышал что-нибудь? Что знает об этом Андре?

— Откровенно говоря, я...

— Он мне кажется не очень расторопным, как ты думаешь, Уа-акер?

— Видите ли... Но на него вполне можно положиться...

— Ловкач этот Доллард. У него, должно быть, повернуло на второй, а то и на третий миллион.

Уокер ответил что-то к месту, но Баркер уже не слушал его, — он снова перечитывал поздравительное письмо из Нью-Йорка. Уокер незаметно вышел из кабинета и ушел к себе.

— Послушайте, Уа-акер! Зайдите еще на минутку. Я хочу, чтобы вы взглянули на это письмо. Ну, хорошо. Я сам сейчас зайду к вам.

Нервничающий Баркер и вконец издерганный им Уокер одновременно вскочили со своих стульев и вышли в общий зал. Однако, увидев посетителя у барьера, Баркер мгновенно забыл об Уокере и поспешил к клиенту, хотя к нему уже подошел клерк.

Посетитель был худой негр лет сорока в казенной униформе сторожа.

— А, Хобсон! — воскликнул Баркер, улыбаясь. — Как поживаешь? Форма тебе очень к лицу, ей-богу! Да, да, очень, — воскликнул Баркер, тряся руку Хобсона и оживившимся взглядом ища Уокера, словно для того, чтобы тот подтвердил его слова и доставил еще больше удовольствия посетителю. Ты за дрожжами? Уа-акер! Эй, мистер У-акер!.. Ах, ты не за дрожжами. А я думал, тебе нужны дрожжи. За чем же ты пришел сегодня, Хобсон?

— Нам нужен уксус для опары. У нас весь вышел, — сказал негр и повернулся, чтобы поздороваться с подходившим Уокером. Арнольд схватил Хобсона за руку и, пожав ее, любовно удержал в своей.

— Тебе нужен уксус? У нас есть уксус, Уа-акер?.. Послушай, Хобсон, сейчас Уа-акер достанет тебе уксус... Вы сможете достать галлонов десять, а, Уа-акер? — нервно, в сторону спросил Баркер.

— Не беспокойся, Хобсон, я все сейчас устрою. — Уокер похлопал Хобсона по руке. Хобсон поправил на голове форменную фуражку и опустил глаза. Его явно обескуражили и непривычное внимание, и горячие рукопожатия этих белых господ.

— Мистер Уа-а-кер сейчас все устроит, все устроит. Зачем тебе уксус, Хобсон? — Баркер изо всех сил лебезил перед сторожем, улыбался ему, а сам не переставал нервно теребить себя за локоть.

— Как зачем? Ведь вы сами посоветовали полковнику...

— Ну да, да, конечно. Я и не собираюсь его отговаривать. Конечно, учитывая здешний жаркий и влажный климат... Только уксуса потребуется очень много, раз опара уже готова. Знаешь, что я сделаю? Я дам тебе фунт наших дрожжей бесплатно, тебя это устроит? Два фунта! Я дам тебе два фунта! А? Мало? Сколько же тебе нужно? Больше двух фунтов? Тебе не понадобится уксус, если ты возьмешь наши дрожжи, поверь мне...

— Но тесто уже замешено, мистер Баркер...

— А, понимаю, понимаю! Мистер Уа-акер пошел за уксусом, он сейчас будет здесь, не беспокойся. Сколько тебе понадобится сегодня? Только у нас коричневый уксус, белого нет. А, Дафф! Хэлло, Дафф! — И Баркер выскочил на крыльцо, чтобы приветствовать управляющего доллардовскими Новыми пекарнями. Позабыв о Хобсоне, нервно откашливаясь, внутренне съежившись до того, что даже стал казаться меньше ростом, он прыгал перед низеньким, длинноруким, полным достоинства англичанином, заманивая его к себе в контору, словно овцу в загон.

— Как идут дела, Дафф? Вы получили лягушек, что я вам послал? Правда, хороши? — Баркер довольно засмеялся. — Значит, получили. Они очень недурны, если уметь приготовить их. Мясо не хуже куриного. Своих я отослал в клуб и велел повару зажарить. Садитесь, Дафф. Нет, вот сюда, этот стул поудобнее. Как здоровье?

— О, вполне! А о вашем и спрашивать нечего. Уверен, что девочки с острова Доминика подтвердят мне это, а?

— «Куда ты, старикан, годишься, если девичья фигурка не волнует тебя?» — пропел Баркер, хихикнув. — А, Дафф?

Затем, понизив голос, спросил:

— Послушайте, что вы думаете об этой забастовке? Должно быть, плохо отразилась на ваших делах?

— Я только что от Долларда. Он порядком взбешен всем этим.

— Послушайте, Дафф! — зашептал Баркер, и вращающееся кресло заскрипело под ним, когда он наклонился через стол. — Если нам удастся сорвать забастовку в ваших пекарнях, как вы думаете, уступит нам Доллард свою торговлю дрожжами? Мы дали бы ему особую скидку, от которой он отказался два дня назад. Черт побери, это принесло бы ему немалую выгоду! Вы смогли бы захватить в свои руки всю торговлю хлебом и опередить Цин Дуна и всех других.

— Найдите мне человека, который сделает это, и тогда можете рассчитывать на меня. Долларда легче всего убедить цифрами будущих прибылей.

Обрадованный, боясь поверить удаче, с засверкавшими глазами, Баркер облизнул губы.

— Решено, Дафф, я переговорю с Уа-акером. Он знает пекарей. — Баркер откашлялся. — Сколько... э-э... сколько вы им заплатите, Дафф? Может, в отдельных случаях придется немного прибавить... Я совсем не хочу сказать, что мы пойдем на уступки забастовщикам...

— Доллард и слушать не захочет о прибавке.

— Вы думаете? Ага. Что ж, хорошо, Дафф. Уа-акер сразу же займется этим. Вы в клуб сейчас? Могу составить вам компанию...

Вернувшись через полчаса, Баркер позвал к себе Уокера и объяснил ему, что от него требуется.

— Нам необходимо сделать это, Уа-акер, просто необходимо, — добавил он, оправдываясь, и надул губы. — Иначе нам не получить от Долларда того, что мы хотим.

Озабоченно подняв брови, Уокер полез за сигаретой.

— Не знаю, что подумают пекари, сэр, если станет известно, что мы сорвали забастовку. Это может обернуться против нас.

— Они никогда не узнают об этом. Вы и Андре повидайтесь вечером с людьми, со всеми этими парнями в пригородах, что болтаются без работы. Достаточно найдется и пекарей, работающих в мелких пекарнях за гроши. Наймите машину, повидайтесь с ними, привезите их в Порт-оф-Спейн. Ночью. — Он умолк с мрачным, решительным видом. — Вот что надо сделать. Пусть шофер сам поговорит с пекарями, если для вас это опасно. Но во что бы то ни стало привезите их в город! Нам надо сделать это, Уа-акер.

— Они могут не согласиться за прежнюю оплату...

— Согласятся, согласятся. Никаких надбавок, даже не заикайтесь об этом. Они и так согласятся. Я знаю, что говорю.

Уокер дымил сигаретой и смотрел в сторону.

— Я передам Андре, мистер Баркер, но мы должны понять, что ему трудно пойти на это. Он общается с пекарями каждый день, он может отказаться...

— Он должен или пусть убирается вон! — Тонкие губы Баркера побледнели и задрожали. — Скажите, что это приказ. Кто здесь хозяин, я или он? Что значит откажется? Если вы сделаете все как нужно, ни одна душа не узнает, чьих это рук дело. Пусть не он разговаривает с ними, пусть кто-нибудь другой, кого они не знают. — Он на секунду умолк. А затем, понизив голос, просительным тоном, словно боялся, что Уокер откажется и бросит его на произвол судьбы, продолжал: — Вы можете сделать это, Уа-акер. Я понимаю, вполне понимаю, что это вас немного пугает, но, если все провести как следует, в этом нет никакого риска, понимаете, Уа-акер? — Он прочистил горло. — Подумайте, кто мог бы помочь вам в этом. Нет, не сейчас. Мне кажется, Андре подходит. Надо только доставить этих ребят на место и сказать им, к кому обратиться. Вы с Андре знаете всех пекарей. Я совсем не хочу сказать, что обязательно вы сами должны разговаривать с ними... Вы меня понимаете, Уа-акер?..

Уокер понимал мрачное, удрученное состояние Андре после последнего визита к Осборнам. И, хотя вины за собой он не чувствовал, все же догадывался, что Андре затаил к нему неприязнь. Когда он заговаривал с ним, Андре отвечал ему отрывисто и торопился уйти. Разве Уокер мог понять, что горькое чувство стыда заставляет Андре вести себя так? Юноше было стыдно, что Уокер оказался невольным свидетелем того, как обошлись с ним Осборны.

Чувствуя, что с Андре невозможно прямо заговорить о плане Баркера, Уокер решил действовать осторожно. Когда появился Андре, Уокер зазвал его к себе.

— Меня беспокоит забастовка, Андре, — начал он издалека. — Как подумаю, сколько детей и стариков остаются каждый день без хлеба... Какая-то горсточка людей вдруг берет все в свои руки, совершенно не думая о последствиях... Ты понимаешь, о чем я говорю? Ведь это просто несправедливо!

— Неужели?

— Я только высказал свое мнение, — сказал Уокер, скользнув взглядом по лицу Андре и тут же отведя глаза в сторону.

— Держи его лучше при себе. Рабочие пока обходятся пресными лепешками.

Уши Уокера запылали.

— Ну и чудак же ты, Андре, — сказал он, засмеявшись так, будто слова друга привели его в восторг, и похлопал Андре по колену. — Понимаешь, Баркер хочет поручить нам одно дельце. — И тут он вкратце изложил Андре план управляющего.

— На меня не рассчитывай, — ответил Андре.

— Я сам сказал Баркеру, что тебе неудобно, так как тебя знают все пекари. Ведь тебе и дальше придется с ними работать. Но, понимаешь, он настаивает.

— Ты меня не понял, — возразил Андре. — Дело не в том, «удобно» это мне или «неудобно». Просто я не стану штрейкбрехером.

Уокер ласково взял Андре за руку, его масленые глазки увлажнились, на губах заиграла улыбка.

— Мальчик, ну что за странные у тебя представления! Да ведь это скопище безответственных людей! Могут они дать тебе работу? Ну, скажи, какая тебе выгода от них?

— Ты знаешь, они получают гроши, — ответил Андре, освобождая руку. — Если они готовы бастовать и потерять даже эти гроши, значит, они уверены в правоте своего дела, значит, иного способа бороться у них нет. Ведь у многих из них есть семьи, которые будут голодать вместе с ними...

— Их водят за нос, Андре! Несколько агитаторов заварили эту кашу. Сами они люди темные... Андре, ты знаешь, я всегда готов помочь тебе. Но Баркер очень зол на тебя, поверь мне! Если ты пойдешь против него, я не ручаюсь за последствия. — И, многозначительно подняв брови, Уокер вынул из серебряного портсигара сигарету и сунул ее в рот. Он курил тот же сорт, что и судья Осборн.

— Я не нуждаюсь в твоей помощи, Арнольд. Я сам готов отвечать за себя. Иногда легче умереть или потерять все, чем пойти на подлость. О господи! Иногда надо быть честным.

Уокер вспыхнул, улыбнулся, чтобы скрыть обиду, а затем со словами: «Это мой кусок хлеба с маслом, мальчик, и я не могу им бросаться», — углубился в бумаги на столе.

Он не способен был понять, какое унижение пережил Андре у Осборнов. Он не понимал, что гордость юноши уязвлена и Андре отчаянно пытается восстановить свое попранное достоинство. Он не догадывался, что барьер, который существовал между рабочими и Андре в силу социального происхождения последнего, уже сломлен и Андре наконец «вылез из своей раковины».

Андре зашел к Джо посоветоваться. Оба понимали, что, если Баркер решится на этот шаг, забастовка будет сорвана. Пикеты продолжали дежурить, но рабочие были слишком неопытны, почти голодали, и они едва ли устоят перед натиском полицейских, если те начнут помогать штрейкбрехерам.

Вместе с Джо Андре отправился на митинг: там были Винчестер и другие бастующие. Андре слушал ораторов, но их слова не доходили до его сознания. «Да, я могу потерять работу, могу потерять все, — думал он. — Ну и что же из этого?»

Джо подошел и сел рядом с удрученным Андре. Он посмотрел на него, раз или два понимающе кивнул головой, словно подтверждал какие-то свои догадки.

— Ты не рассердишься, если я задам тебе один вопрос? Эта молодая леди... Только не сердись!.. Ты все еще встречаешься с ней?

— Нет, — сказал Андре и густо покраснел.

— Ты думаешь, она поймет твой поступок?

— Меня это больше не интересует. Мне никогда не следовало бы... не надо было даже близко подходить к ней! — сказал Андре и сам ужаснулся своим словам.

Джо почувствовал, что теперь они с Андре снова понимают друг друга и снова друзья.

«Унижения, одни унижения! — думал Андре, отодвигаясь, чувствуя, как слезы застилают глаза. — Можно ли любить человека, если так не уважаешь его?..»

В ту же ночь Уокер сорвал забастовку. Три машины с людьми на полном ходу врезались в наспех подкрепленные пикеты у ворот Новых пекарен. Пикетчики с проклятиями разбежались. Ворота тут же открылись, и машины въехали во двор.

Спустя некоторое время появился Баркер проверить, как идут дела. Кое-кто из пикетчиков все еще оставался на опустевшей улице, и Баркер, увидев, что его узнали, воскликнул веселым голосом:

— Хи, Артур! Это ты? Как забастовка? Как вы, ребята, относитесь к последнему предложению? Не принимаете? Молодцы! Дадите им жару, а, Артур?.. Мистер Дафф зачем-то вызывал меня. Пойду узнаю, что ему надо. — И он почти бегом направился в пекарню.

— Хи, Дафф! Много ли Уокер привез их? — Глаза Баркера блестели. Он понизил голос до шепота и лишь тогда, когда кончил фразу и оглянулся вокруг, позволил себе торопливо прочистить горло.

— Двенадцать человек. Для начала хватит.

— Не пришлось обращаться за помощью к полиции, как вы думали, а? Черт побери, Дафф, как вы полагаете, Доллард останется доволен? Когда будет готова первая партия хлеба?

— В шесть утра. Я велел положить двойную порцию дрожжей.

— Да? Прекрасно, Дафф. Доллард уже знает? Он доволен, скажите? — ликовал Баркер. — О, господи! Вот это здорово!

— Я испеку вам специальный хлебец «бау-вау».

— Лучше помогите мне заполучить поставки дрожжей для ваших пекарен. Вот что мне нужно. У вас сейчас все козыри, пока не начали работать другие пекарни. Всю торговлю хлебом можно прибрать к рукам...