Джо жил у отца. Старший из шести детей, он был любимцем и баловнем матери. Отец — широкоплечий, среднего роста, багроволицый сириец — прибыл на Тринидад с лотком на перевязи, а теперь был владельцем двух галантерейных лавок и нескольких застроенных участков в Порт-оф-Спейне. Свою жену, сирийку, он заставлял отчитываться в каждой копейке и всякий раз недовольно ворчал, когда приходилось лезть в карман за деньгами. На закате своих дней (а ему было уже за шестьдесят) он вдруг стал сластолюбцем. Год назад к своему позору и ужасу семья узнала, что старик Элиас содержит нескольких любовниц. Миссис Элиас захворала от горя и стыда.
Мистер Элиас, сам человек необразованный, гордился старшим сыном, но его пугали убеждения Джо. Когда Джо ругал правительство, старый Элиас, понизив голос, торопливо шептал: «Ах, Джо, Джо, будь осторожен! Полиция может услышать». Смелость сына всегда служила ему упреком в собственной трусости. Теперь же, когда семье стало известно о его грехах, старик просто стал бояться сына. Джо часто смеялся над отцом, а иногда так кричал на него, что тот пугался до смерти.
Своих друзей Джо обычно принимал у себя в комнате, куда был отдельный вход. И каждый раз, проходя мимо закрытых дверей в комнату сына, откуда доносились шумные споры и выкрики: «...Фашисты!.. Коммунисты!.. Обанкротившееся правительство!..» — старый Элиас неодобрительно качал головой и вздыхал. Несколько раз он даже заходил к жене и вполголоса жаловался ей:
— Смотри, мама, как бы у Джо не было неприятностей с полицией. Он все ругает правительство... Что он понимает в этом? Ты бы поговорила с ним.
— Молчи уж! — огрызалась жена, махала руками и, переваливаясь, как утка, на своих толстых ногах, уходила прочь.
Сегодня Джо вернулся с работы в шесть вечера. Он задержался на складе, учитывая остатки. Захватив вечернюю газету, он прошел в свою комнату и крикнул чернокожей служанке Бэле, чтобы принесла лимонаду со льдом. Услышав раздраженный голос своего любимца, миссис Элиас тоже принялась кричать:
— Бэла! Бэла!
Наконец из глубины двора раздался возглас: «Иду, миссис Эли-а-ас!» — замерший на высокой ноте, и послышалось торопливое шлепанье туфель.
Джо принялся читать отчет о заседании Городского совета и речь мэра Буассона. Читая, он то и дело раздраженно фыркал.
Буассон, чистокровный белый, потомок ряда поколений французских плантаторов, в 1935 году находился в зените своей политической славы. Он был лидером Рабочей партии и членом Законодательного совета. Ему удалось добиться для рабочих восьмичасового рабочего дня (с урезанной заработной платой), компенсаций и пенсий по старости. Однако для рабочих все эти завоевания носили скорее символический характер, ибо пенсии были настолько мизерны, что их едва хватало на квартирную плату. И все же рабочим не пришлось самим добиваться этого, и Буассон оставался их кумиром.
Сам Буассон и не помышлял о том, чтобы по-настоящему бороться за повышение заработной платы рабочих. Небольшая группа из числа наиболее сознательных, возглавляемая негром Лемэтром, требовала создания профсоюзов, которых еще не знали на этом острове, и открытой классовой борьбы, видя в этом единственный путь к улучшению своего положения. Лемэтр был марксистом.
Джо Элиас ничего не знал о марксизме, но он мечтал создать Социалистическую партию, выступить на выборах против Рабочей партии и победить Буассона там, где его позиции были наиболее прочными,— в Городском совете Порт-оф-Спейна. Джо уже видел, как побеждает на выборах новая, Социалистическая партия и его избирают мэром города. Тогда-то он и займется трущобами. Поговаривали, что у Буассона там свои интересы и он каждый раз снимает этот вопрос с обсуждения в Совете. Социалисты будут мощной поддержкой профсоюзам, создания которых добивался Лемэтр. Прежде всего они внесут поправки в законы, мешающие созданию профсоюзов, например, в закон, обязывающий профсоюзы компенсировать хозяевам убытки, понесенные от забастовок.
«Конечно, придется завоевать большинство и в Законодательном совете, — думал Джо. — Это совершенно необходимо, если принять во внимание, что правительство при помощи ежегодных ассигнований контролирует всю деятельность Городского совета...»
В дверь постучались, и Бэла внесла лимонад. У девушки-служанки было милое, приветливое лицо.
— Я принесла лимонад, мистер Джо, — сказала она.
— Хорошо, поставь, — не глядя на нее, небрежно ответил Джо.
Улыбнувшись, Бэла вышла. Девушка знала, что не она испортила настроение молодому хозяину. Она чувствовала, что у него доброе сердце и он питает симпатии к людям ее класса, а потому любила его, как и вся прислуга в доме.
Уронив газету, Джо медленно потягивал лимонад.
«Да что там Буассон, — думал он. — Только бы мне попасть в Совет. Для этого нужно всего каких-нибудь тысячу двести долларов. Отец мог бы переписать на меня один из земельных участков, и это дало бы мне возможность баллотироваться в Совет. Ну что за злобный старик!»
Между Джо и старым Элиасом никогда долго не сохранялись хорошие отношения. Вот почему Джо уже четыре года работает на складах «Доллард и К°», вместо того чтобы заведовать одним из магазинов отца. А внезапное открытие грешков старого Элиаса окончательно испортило отношения между отцом и сыном. Ежедневная перепалка между ними стала явлением почти обычным.
«Да, я бы им показал! Представляю, как удивились бы господа члены Городского совета, увидев, на что способен презренный сириец». (Никто не считал Джо таковым, но ему очень хотелось видеть себя героем.)
«Однако все это глупости! Нет никаких сирийцев, китайцев, индийцев. Все мы вестиндийцы и должны всегда оставаться ими. Как ловко разделили нас англичане: индийцы пусть думают только об Индии, китайцы — о Китае... Подумать только, что между мной и славой стоит всего лишь распутный старикашка! Между мной и возможностью руководить рабочим классом!..»
Джо вскочил и подошел к окну. Хлопнув мясистыми ладонями по подоконнику, он высунулся в окно, словно комната стала ему тесна. Наступила ночь. Небо мерцало и искрилось мириадами звезд. Свежий, напоенный ароматом ветерок, словно прохладное дыхание ночного неба, ворошил волосы, холодил шею и грудь. Маленькие белые облачка торопливо бежали к горизонту, будто стыдились, что заслоняют собою звезды. Джо глубоко втянул в себя благоухающий ночной воздух и вдруг почувствовал прилив неудержимой молодой энергии, зовущей к подвигам, к новому, неизведанному.
«Да, меня ждут большие дела. А почему бы и нет? Я вижу и понимаю гораздо больше, чем кто бы то ни было, я молод...»
Он крепко сжал руками подоконник. Ему казалось, что если он захочет, то шутя сможет вырвать раму руками — такую он чувствовал в себе силу.
«Однако какой смысл во всем этом, если крылья у тебя подрезаны? Эх! Лучше быть таким, как все, — идти своей узкой тропкой, не глядеть ни направо, ни налево, ни вверх, на звезды!»
Он слышал, как отец вошел в кабинет, расположенный рядом с комнатой Джо. Вот он повернул замок сейфа — скрипнула дверца. Сегодня суббота. Каждую субботу старик подсчитывает выручку, расходы на жалованье приказчикам и прислуге, проверяет счета жены. Субботняя выручка хранится в сейфе до понедельника.
Хотя Джо не раз видел и слышал, как по субботам, кряхтя и вздыхая, отец считает деньги, сегодня он как-то особенно внимательно прислушивался к каждому движению и шороху за стеной. Вот старик что-то бормочет, приходуя счета в книгу, вот протяжный вздох и ворчанье: он закончил приходовать и теперь считает деньги — слышен звон монет.
— О, господи, господи! — время от времени вздыхал старик, словно предчувствуя неминуемое разорение. Вот он пробормотал еще что-то, чего Джо не расслышал.
Внезапно Джо вышел из комнаты и решительным шагом направился к отцу. Старый Элиас испуганно вскинул глаза на сына и перестал считать деньги. На старинном бюро с закрывающимся верхом лежала груда банкнотов и серебряных монет.
— Послушай, отец, мне надо серьезно поговорить с тобой, — резким от волнения голосом начал Джо. — Ты уже закончил? Нет? Тогда я подожду.
— Нет, нет, говори сейчас, — поспешно сказал старик, решив сразу же отклонить всякую просьбу о деньгах.
— Выслушай меня, отец. Это очень важно, — решительно сказал Джо, понизив голос. Он сидел, наклонившись вперед, сжимая и разжимая кулаки. — Я буду с тобой откровенен. Я чувствую, что меня ждут большие дела, дела, которые пойдут на пользу всему обществу, в том числе и тебе. Я должен попасть в Городской совет. Тебе ничего не стоит помочь мне в этом. В конце концов, что для тебя каких-нибудь тысяча двести долларов? Ты мог бы обойтись и без них. Ты легко мог бы переписать на мое имя...
— Тысяча двести долларов! — испуганным шепотом прервал его старый Элиас. — Да ты рехнулся, мальчик! И для чего? Чтобы ты болтал всякую чепуху вроде того, что надо уничтожить все, чем живу я и другие такие, как я? Ведь так, скажи? Я должен дать тебе тысячу двести долларов, чтобы ты мне же перерезал горло? Что было бы с тобой сейчас, если бы я давал тебе деньги? Ты слишком горяч, мой мальчик...
— Замолчи, лицемер! — страшным голосом закричал Джо, изо всех сил ударив кулаком по столу. — Если бы ты давал деньги жене и детям, а не тратил их на девок, нам не пришлось бы жить так, как мы живем сейчас!
И без того багровое лицо старого Элиаса побагровело еще больше от стыда и гнева.
— Послушай, Джо, это не твое дело! — вспылил он. — Я дал тебе все, что полагается, — и старый Элиас стал торопливо прятать монеты в мешочки.
Миссис Элиас была женщиной тучной, со скованными ревматизмом ногами, однако, услышав громкий голос сына, она опрометью бросилась в кабинет мужа. И как раз вовремя, ибо Джо, схватив отца за ворот, тряс и душил перепуганного старика. Лицо у Джо побелело, оскаленные зубы сверкали.
— Деньги на пианино и дома для девок у тебя есть, а для жены и детей нет! — кричал он, не сознавая, что говорит. — Я выведу тебя на чистую воду, старый козел, старый распутник!..
— Джо, Джо, остановись, мой мальчик! Да перестань же, слышишь! — И миссис Элиас пришлось ударить сына.
Оттолкнув отца, Джо стремительно вышел из кабинета, и вскоре послышалось, как хлопнула наружная дверь — Джо ушел из дома.
— Боже мой, мама... мальчик совсем сошел с ума... сошел с ума!.. Что я такого сделал?.. Только сказал ему, посоветовал... Ему место в сумасшедшем доме... — старый Элиас был бледен и тяжело дышал. — Ох!.. Ох!.. Как мне плохо, дай мне виски... Ох!..
— Бэла! Принеси хозяину воды, да побыстрей! — крикнула миссис Элиас и, окинув мужа презрительным взглядом, вышла из комнаты.
Мистер Элиас, став вдруг старым и беспомощным, дрожащими руками кое-как сгреб со стола деньги, сунул их в сейф и повернул замок.