Миссис Энрикес долго оплакивала Попито. Она через силу заставляла себя улыбаться заказчицам и быть с ними любезной.
Не успела она похоронить брата, как подошел срок уплаты за квартиру, снова появился агент, а с ним угрозы, злобные придирки и позор унизительных просьб.
Однажды прибежала Мария, школьная подруга Елены, и сообщила, что освобождается подходящая квартира. Это как раз то, что им нужно: в конце Эдвард-стрит, неподалеку от торгового центра города, стоит она пятнадцать долларов в месяц — столько же, сколько они платят и за эту, но ее четыре комнаты куда просторнее нынешних.
Миссис Энрикес и Елена немедленно отправились посмотреть. Все было так, как говорила Мария. Миссис Энрикес тут же решила переезжать. По дороге она зашла к агенту по найму и оставила квартиру за собой.
Но, только вернувшись домой, она поняла, как трудно будет сделать это. Ведь ей не только придется внести аванс за новую квартиру, но еще уплатить за старую, потому что она уезжает без предупреждения. Все это почти невозможно. Но так же невозможно было оставаться на старой квартире после того, как она увидела новую. Елена понимала, что в силу какой-то странной логики ее мать убеждена, что, как только она уедет отсюда, где ей довелось пережить столько унижений и обид, все в ее жизни переменится к лучшему. Поэтому она так решительно и заявила Елене, что намерена съехать с квартиры тайком, не заплатив.
Это означало, что надо ускользнуть из дома ночью и прятаться от агента до тех пор, пока не удастся выплатить ему весь долг сполна. Если же он узнает их новый адрес, то судом взыщет с них плату за два месяца — за прожитый месяц и за выезд без предупреждения. Но миссис Энрикес уже не думала об этом, она была убеждена, что бог милостив и готов помочь, или, как она говорила, «улыбнуться» ей. Не успела Елена опомниться, как миссис Энрикес снесла в заклад новый умывальник и из вырученных семнадцати долларов отложила пятнадцать на аванс за новую квартиру, а два — на расходы по переезду. Елена работала всего две недели, и заработанные ею деньги пошли на то, чтобы купить одежду, в которой они так нуждались.
Из посторонних только Лия была посвящена в план бегства. Она знала вполне надежного возчика, который мог ночью перевезти их вещи. Он оказался ее же собственным племянником, веселым мускулистым парнем. После некоторых колебаний и раздумий — пока миссис Энрикес улыбалась ему, а Лия высмеивала его за трусость — он согласился взяться за это дело.
Новая квартира освобождалась двадцать третьего, а миссис Энрикес должна была въехать двадцать пятого утром.
В то время как Аурелии Энрикес переезд казался простым делом — погрузить вещи на тележку и навсегда покинуть опостылевший дом, осторожная и более практичная Елена предвидела много осложнений. Что, если агент в один прекрасный день проследит за ней и узнает их новый адрес? Или Лия, рассердившись, расскажет все? Да мало ли что еще может случиться! И, пока миссис Энрикес, исполненная добродушия, забыв обо всех своих неприятностях, смеялась, как девочка, и строила планы, как они разместятся в новых комнатах и в более просторном, чем у них теперь, дворе, Елена незаметно, но решительно взяла все в свои руки. Она попросила у Марии чемоданы якобы для того, чтобы свезти готовые платья заказчицам за город, указала возчику час, когда надо приехать, договорилась, сколько сделать рейсов, и велела ему захватить брезент на случай дождя.
Наконец наступил долгожданный вечер. Миссис Энрикес, потеряв прежнюю беззаботность, зачем-то говорила шепотом и впервые почувствовала всю унизительность своего положения.
Когда обед был съеден и посуда вымыта, Лия, захватив один из чемоданов, отправилась на новую квартиру. Миссис Энрикес считала, что сетки от москитов надо уложить в ящик, но Елена, стоявшая на коленях перед аккуратными стопками разложенного на полу белья, крикнула:
— Нет, мама, мы положим их на тележку. Я уже договорилась.
— Не говори так громко! — приглушенным голосом воскликнула миссис Энрикес, выбегая на цыпочках из столовой, где она укладывала посуду. — А если пойдет дождь?
— Уилфред захватит брезент. Почему так долго нет Лии? — Елена нетерпеливым движением откинула со лба прилипшую прядь волос.
Они укладывались при свете свечного огарка, ибо это был один из тех вечеров, когда компания снова выключила электричество за неуплату. В жарком ночном воздухе пламя свечи тянулось кверху и дрожало.
Елена видела, как трясутся руки у матери, укладывавшей вещи, и видеть это было так странно, что она с болью подумала: «Мама сдает».
— Полежи, мама. Я сама все сделаю. Ты устала, отдохни.
Елена отняла у нее вещи и легонько подтолкнула ее к кровати. Миссис Энрикес вздохнула, отерла пот с лица, чтобы скрыть, как дрожат у нее губы, и, присев на край кровати, следила за Еленой, давала указания, мешала ей и наконец, не выдержав, вскочила и снова принялась помогать.
«Ах, оставила бы меня в покое! Что им всем нужно от меня?» — думала Елена, смахивая слезу с ресниц. А сама с деланным спокойствием продолжала аккуратно и методично укладывать вещи.
Миссис Энрикес вернулась к кровати и легла. Сильное сердцебиение испугало ее. Чем она провинилась, что судьба так безжалостна к ней? Если надо наказать ее, то зачем же и Елену тоже? Закрыв глаза, она отдалась молитве, но сама думала, что бог, должно быть, или устал слушать ее, или все еще не находит для нее времени. Она просила хорошего мужа для Елены, сил, чтобы зарабатывать деньги, и покоя. Не закончив молитвы, она вдруг вспомнила, что теперь по соседству будет много хороших заказчиц, и тут же размечталась о двух швейных машинах, помощнице, новой мебели, новых друзьях и возможности наконец поехать куда-нибудь отдохнуть... Она забыла, где находится, забыла о Елене.
А Елена сердито ворчала на куда-то запропастившуюся Лию, ибо надо же было на ком-нибудь выместить досаду за то, что белье не умещалось в одном чемодане. Она кое-что вынула, кое-что переместила, а потом все уложила заново.
Рядом грянул оркестр. Приоткрыв немного створки жалюзи, Елена посмотрела в щелку: на углу, в Китайском клубе, помещавшемся над китайской бакалейной лавкой, начались танцы. Она видела, как из сверкающих автомобилей, один за другим подкатывавших к тротуару, выходили гости, и не могла не позавидовать очаровательно одетым молоденьким китаянкам. «Одна... две... три машины...» Елена мысленно представила, как она выходит из сверкающего лимузина и поднимается по лестнице в платье, о котором давно уже мечтает.
Она резко закрыла жалюзи. Опустившись на колени перед чемоданом, она снова попыталась решить, не лучше ли уложить в него одни только простыни, скатерти и полотенца, но никак не могла сосредоточиться на этом, ибо все вдруг показалось ей ненужным и бесполезным.
«Какой дурой я была, когда вообразила, что Андре де Кудре любит меня! Зачем я вообще думала о нем?» — внезапно пронеслось у нее в голове, и впервые вспыхнул гнев против него и презрение к самой себе.
— Какая толпа! Как же мы выйдем из дому незамеченными? — пробормотала миссис Энрикес, подходя к окну.
Елена закрыла чемодан и попробовала поднять его. Он был слишком тяжел для старой Лии, слишком тяжел даже для кого-нибудь из них. Нет, придется уложить в него только одежду. Елена еле сдержала слезы.
В эту минуту в дверь постучались и кто-то нетерпеливо и безуспешно задергал ручку запертой двери. Знакомый голос позвал:
— Елена! — Это была Мария.
Елена с трудом задвинула тяжелый чемодан под кровать.
— Иду! — крикнула она.
Напудренная и благоухающая духами, с густо накрашенными, как и подобает истой венесуэлке, губами, широколицая Мария собралась на танцы. Она забежала к миссис Энрикес кое-что подправить в платье. Клубы табачного дыма за ее спиной свидетельствовали о том, что она не одна.
— Входи, — улыбнулась Елена, высоко подняв свечу и разглядывая новое платье Марии. — Это новое, что сшила мама? Сидит очень хорошо...
Мария тут же завертелась перед подругой, начался оживленный разговор о складках и сборках, к которому немедленно присоединилась выбежавшая из столовой миссис Энрикес, впопыхах позабывшая поздороваться с гостями. Она категорически заявила, что складка не нужна, капюшон хотя и моден, но Марии не пойдет, и так далее, и тому подобное... Чтобы напомнить о своем существовании, молодой поклонник Марии вынул из кармана носовой платок и громко высморкался; комната наполнилась запахом дешевых духов. Однако никому не было дела до него, и бедняге даже не предложили стула. Женщины, окончательно позабыв о нем, скрылись в спальне. Марию снова оглядели со всех сторон, заставили поднять руки, кое-где оправили, кое-где подкололи.
Елена услышала за окном голос Лии. Открыв окно, она шепнула:
— Войди со двора. Подожди в моей комнате.
Наконец Мария, еще раз попудрив нос, выпорхнула в гостиную. От макушки своей тщательно причесанной головки, украшенной цветком, до серебряных бальных туфелек, видневшихся из-под платья, она вся светилась оживлением и той особой юной прелестью, что присуща очень молоденьким девушкам, еще не привыкшим к тому, что их приглашают на танцы. Они с Еленой смеялись и без умолку болтали.
— Ах, Мария! — с улыбкой сказала миссис Энрикес и, покачав головой, проводила глазами перебегавшую через улицу девушку.
Елена резко отвернулась от окна...
Прошло еще несколько часов. Хлынул дождь, но вскоре прекратился. Елена уложила посуду, сложила все продукты в старый ящик из-под мыла, а белье — в маленький саквояж.
Толпа перед клубом, разбежавшаяся при первых каплях дождя, собралась снова. Миссис Энрикес со вздохом опустила жалюзи. Она взглянула на Елену, растянувшуюся на голом матраце кровати. Заложив руки за голову и широко открыв глаза, Елена к чему-то прислушивалась.
Миссис Энрикес не всегда понимала, что творится в душе ее дочери. И не потому, что Елена от природы была скрытной и молчаливой; скорее оттого, что миссис Энрикес все еще считала ее ребенком, причудам которого не стоит придавать значения. Устав от всех треволнений, миссис Энрикес прилегла и задремала.
Внезапно проснувшись, она удивилась тишине — такая тишина бывает только перед рассветом. Музыка на время умолкла, и слышалось лишь монотонное «пик-пак, пик-пак» — это падали в лохань капли с протекавшего потолка. Миссис Энрикес испуганно вскочила.
— Уилфред еще не приезжал?
— Должно быть, его задержал дождь, — ответила Елена, еле шевельнув губами, не сводя широко открытых глаз с потемневших балок потолка.
Взглянув на нее, миссис Энрикес внезапно почувствовала, что за эти короткие минуты, пока она спала, роли их переменились. Впервые ей стало ясно, что ведь в сущности Елена, а не она всем распорядилась, все уложила и спокойно взяла на себя заботы о переезде. Со смешанным чувством нежности, гордости и смущения она посмотрела на лежавшую рядом красивую молодую женщину и подумала, что теперь она, Аурелия, вынуждена искать ласки и защиты у собственного дитяти. Мысль о том, что в свои тридцать семь лет она уже старуха и никуда не годится, удручающе подействовала на Аурелию. Слезы, которые она уже не пыталась сдерживать, покатились из глаз. Она взяла руку Елены и сжала ее. Поведение матери было настолько необычно, что Елена удивленно и вопросительно посмотрела на нее, но, увидев в ее глазах слезы, придвинулась к ней поближе и прижала к себе. Это окончательно растрогало миссис Энрикес. Боясь, что сейчас расплачется навзрыд, она поднялась и стала шарить по ящикам комода, словно проверяя, не забыли ли они чего-нибудь.
В половине второго ночи раздался отчетливый стук колес по мостовой. Это была тележка Уилфреда. Миссис Энрикес впустила его.
— Добрый вечер, добрый вечер! — весело поздоровался он.
— Тс-с! — умоляюще прошептала миссис Энрикес.
Попросив молоток и обернув его тряпкой, Уилфред разобрал кровати. Чтобы заглушить и без того неслышные удары, миссис Энрикес стала стучать машинкой, сшивая какие-то обрезки, хотя подобная предосторожность была совершенно излишней.
Толпа на улице заметно поредела. Лии вручили еще один чемодан и отправили ее вперед. Но едва она ступила за порог, как Уилфред шепотом остановил ее:
— Осторожно, полиция!
Подавив испуганный возглас, Лия неловко попятилась назад. С трудом поборов желание куда-нибудь спрятаться, миссис Энрикес вернулась к швейной машине и, нажимая дрожащими ногами педаль, шумно застрочила.
Когда она услышала приближающиеся размеренные и гулкие шаги полицейского, то вспомнила Попито и расплакалась. Видимо желая отвлечься, полицейский медленно прогуливался по улице, дошел до угла и остановился, слушая музыку.
— Через двор, Уилфред, — шепнула Елена. — Грузите вещи на тележку и поезжайте побыстрее по Парк-стрит.
Когда Уилфред возразил, что на Парк-стрит полицейских еще больше, чем на Дьюк-стрит, миссис Энрикес вытерла слезы и предложила обойти весь квартал, чтобы проверить, не дежурят ли в эту ночь и другие полицейские. Быстро надев шляпку, она вышла на улицу. Вернувшись через десять минут, она сообщила, что полицейский тоже пошел в обход по кварталу. Они торопливо стали грузить вещи на тележку, пока полицейский не завершил круга и снова не появился у их дверей.
Когда укладывали разобранные кровати, Уилфред не удержал тяжелый пружинный матрац, и он с грохотом упал на тележку. Елена покраснела так, словно в этот миг на них глядела вся улица. Зеркало туалетного столика втиснули между матрацами, холодильник для мяса и туалетный столик взгромоздили поверх матрацев, ящик с бельем приткнули сбоку, и Уилфред все прикрыл брезентом. Полицейского все еще не было видно. Взявшись за оглобли, Уилфред напрягся и рывком тронул. Миссис Энрикес перекрестилась, и доверху груженная тележка с раскачивающимся сбоку фонарем с грохотом покатила по мостовой на своих двух высоких колесах.
Теперь оставалось только терпеливо ждать ее возвращения.
«Что ж, если Мария догадывается, тем хуже для нее, — думала Елена. — Ну их всех. Мы с мамой будем жить вдвоем, я буду работать... и выплачу...»
Миссис Энрикес со вздохом открыла окно. Тень Елены заметалась по стене, и свеча погасла. Елена стала шарить в темноте в поисках спичек.
— Сидим все время взаперти, словно преступники какие, — ворчала миссис Энрикес, закрывая окно.
Большая крыса с торчащими усами выбежала на середину комнаты и, сколько Елена ни шикала на нее, не хотела убегать, словно почувствовала, что теперь она здесь полновластная хозяйка.
Наконец через час вернулся Уилфред...
Но только в четвертом часу утра тележка отправилась в свой последний рейс. Надев шляпки, женщины еще раз обошли комнаты, чтобы убедиться, что не забыли ничего ценного и нужного.
— Надо разбить полочку, что над твоим умывальником, — заявила обуреваемая жаждой мести миссис Энрикес и попыталась сломать полочку руками, но ничего из этого не вышло. — Прихватим и старую швабру, не надо ничего им оставлять.
Бал в клубе подходил к концу. Джаз играл вяло, музыканты словно засыпали, как и следовало бы им в этот поздний час. Изредка слышались одинокие пьяные голоса. Елена переступила порог. Миссис Энрикес, заперев дверь, через щелку в жалюзи забросила ключи в пустые комнаты. Не успели они пройти и несколько шагов, как мимо них промчалась открытая машина. На заднем сиденье весело распевали три молоденьких китаянки. Одна из них, обернувшись, помахала женщинам рукой и бросила в них пустой коробкой из-под сигарет. Изнутри выскочила фольга и, покрутившись в воздухе, задела Елену по лицу...
В новой квартире все было вверх дном. Но этот беспорядок в еще чужих им комнатах вселил в них бодрость. Заявив, что все, должно быть, страшно проголодались, миссис Энрикес принесла хлеба и сыру. Все, даже старая беззубая Лия, уселись и принялись закусывать.
— Ах, боже! — жуя, восклицала раскрасневшаяся миссис Энрикес, следя за тем, как быстро исчезает хлеб. — Хвала господу, что завтра будет еще.
В пять часов утра женщины, не раздеваясь, растянулись на постелях, кое-как разложенных в столовой.