Месяц спустя Лемэтр председательствовал на одном из самых многолюдных собраний в Даймонд-холле. Около пятидесяти рабочих, в основном укладчики труб, пришли сюда, чтобы вступить в Рабочую лигу борьбы за улучшение условий. Кроме того, на собрание пришли те, кто прочел листовки, распространяемые Лигой, и хотел послушать ответ Комитета по установлению минимальной заработной платы.

Пресловутый комитет наконец был создан и начал свою работу. Он заседал в Порт-оф-Спейне уже целых шесть недель. А, поскольку он собирался побывать на нефтепромыслах и сахарных плантациях, Рабочая лига обратилась к главному управляющему «Тринидад Лимитед» с просьбой позволить ее делегатам выступить перед комитетом, когда его представители приедут в Файзабад. Компания наотрез отказала. В ответ на письмо, которое Рабочая лига послала прямо председателю Комитета, тоже пришел отказ.

Когда всем вновь принятым членам были вручены членские карточки и брошюрки с уставом и все собрание оживленно зашумело от радостного сознания, что ряды их организации умножились, стук председательского молотка оборвал шум и разговоры. Лемэтр внес предложение отложить намеченное на сегодня чтение протокола и попросил секретаря зачитать вместо этого ответ главного управляющего «Тринидад Лимитед».

Секретарь с полным сознанием важности момента, чувствуя на себе взгляды присутствующих, застывших в ожидании, шумно порылся в бумагах и, упершись руками в стол, начал громко и быстро читать:

«В ответ на вашу просьбу ставлю вас в известность, что в Комитете уже имеется представитель от рабочих в лице Буассона, президента Рабочей партии, законно зарегистрированной организации рабочих. Как член Комитета, могу заверить вас, что при опросе будет соблюдена полная объективность и беспристрастность и будет производиться ознакомление с уровнем жизни самых различных слоев населения...»

Керосиновая лампа, освещавшая зал, громко зашипела, когда секретарь, окончив читать, сел на свое место. Какое-то время в зале стояла мертвая тишина; слышен был только треск и шипение лампы.

Присутствующие словно оцепенели. А затем заговорили все разом, громко, возмущенно, перебивая друг друга. В тот самый момент, как Лемэтр ударил по столу председательским молотком, призывая к порядку, вскочил Француз; поддергивая брюки, он окинул взглядом зал и поднял руку, требуя слова.

— Товарищ президент и все присутствующие! — начал он. — Не в первый и не во второй, да и не в последний раз нас, рабочих, унижают и заставляют терпеть оскорбления. Да! Всего две недели назад, — Француз умышленно сделал паузу, чтобы подчеркнуть важность того, что он хотел сказать, — когда мы ходили к управляющему просить за нашего товарища Барнетта, он выгнал нас из конторы. Он сказал, что не хочет иметь дела с нами, потому что мы не являемся профсоюзом, зарегистрированным по закону. А теперь нам говорят, что мы не представляем рабочий класс. Что ж тогда подумают о нас рабочие, о нас, членах Лиги борьбы за улучшение условий, если мы не можем представлять их интересы? Мы забыли значение слов «борьба за улучшение условий»! Если для того, чтобы помочь рабочим, мы должны зарегистрировать нашу организацию как профсоюз, почему же мы не делаем этого? Рабочие бегут к нам от Буассона, потому что он не хочет помогать им. А что делаем мы? — Француз так и замер с открытым ртом и обвел зал глазами. Негодование душило его, и ему явно не хватало слов, чтобы выразить переполнявшие его чувства. — Да ведь это же ерунда! — только и смог выкрикнуть он напоследок и с неохотой опустился на место.

Поднялся Барнетт. Он, как всегда, улыбался лишь уголком своего большого рта и, окинув зал взглядом умных, живых глаз, в которых светилось дружелюбие, спокойно сказал:

— Товарищ председатель, мне кажется, не все присутствующие знают, как я потерял работу. Я хочу рассказать об этом. Это может послужить хорошим уроком.

— Какое это имеет отношение к письму, которое мы сейчас обсуждаем? — заворчал Лемэтр.

— Это письмо — не только отказ в нашей просьбе, — возразил Барнетт, — но и лишнее доказательство нашей слабости. Вот об этом я и хочу сказать. Я ушел из Рабочей партии, чтобы вступить в Лигу борьбы. Поэтому не вздумайте затыкать мне рот, не то я совсем уйду отсюда. И найдутся другие товарищи, которые сделают то же.

Барнетт не повышал голоса, улыбка еще сильнее заиграла в уголках его рта; но что-то в ней подсказало Лемэтру, что Барнетт разгневан и лучше ему не перечить.

— Продолжай! — сказал он.

— Спасибо, товарищ. Так вот, ровно три недели назад на мой участок приходит хозяин и говорит: «Барнетт, ты член Рабочей лиги?» Я засмеялся и говорю: «Да, босс, я член Лиги. Буассон для нас, рабочих, не подходит». Хозяин кивает головой, спрашивает еще что-то по работе и идет своей дорогой. Это было в понедельник, а в субботу меня уже уволили; предлог простой — сокращаются работы. Мы же все знаем, что это вранье. А настоящая причина в том, что они собираются преследовать всех членов Рабочей лиги. Как вы сами понимаете, мне уже не получить работу ни на этих, ни на других промыслах острова. Они взяли меня на заметку. В Пойнт-Фортине, Пало-Секо, Пуэнт-а-Пьер, в любом другом месте, как только я назову свою фамилию, они узнают, что я работал здесь и был уволен, как член Лиги. Чтобы получить работу, я должен переменить фамилию. Я должен сказать, что никогда не работал на промыслах. А это означает, что мне будут платить меньше. Так они вышвырнут нас всех, одного за другим. А что тогда? Как уже сказал товарищ Француз, они даже не желают разговаривать с нами. Ясно, чего они хотят: чтобы рабочие не поддерживали Лигу. Если мы будем сидеть сложа руки да лишь языком болтать, — улыбка его стала еще шире, когда он лукаво взглянул на Француза, — ничего хорошего из этого не выйдет. Нам нужны профсоюзы. Надо немедленно превратить нашу организацию в профсоюз. Это ясно, как день. Если товарищ Француз внесет такое предложение, я поддержу его.

Барнетт сел. Пейн, сидевший поблизости, качнул худой ногой, шмыгнул носом и, скользнув взглядом по Лемэтру, уставился в пол; он явно выжидал, накапливая гнев.

Лицо Лемэтра было непроницаемо. Однако, прежде чем он успел ответить Барнетту, с места поднялся пожилой рабочий.

— Товарищ председатель!

— Да, говори, говори! — нетерпеливо ответил Лемэтр.

Рабочий начал жаловаться на судьбу бурильщиков. Он обучает молодых белых рабочих бурению, а зарабатывает всего один доллар шестьдесят центов в день, в то время как его ученики получают восемьдесят долларов в месяц.

— К тому же, когда тебе стукнет сорок пять, компании ты уже не нужен. Мне сейчас сорок три. Вот теперь-то они и скажут мне, что я стар и вышел в тираж. А в работе я за пояс заткну любого из этих белых...

Он еще не закончил, когда Лемэтр встал, отодвинул стул и, обойдя стол, шагнул вперед. Он немного нагнул свою крупную голову и исподлобья посмотрел на бурильщика.

— И ты хочешь, чтобы организация помогла тебе сохранить работу? — Лемэтр хлопнул ладонью левой руки по столу.

— А для чего же я вступал в нее?

— Итак, мы создаем профсоюз. Это очень просто, закон нам разрешает это. — Правой рукой Лемэтр сделал жест, означавший презрение. — Но тут-то и начинается самое интересное. Мы приходим к хозяину и говорим: «Мы — профсоюз, мы — представители рабочих» — и бьем себя в грудь. А он отвечает: «Начхать мне на ваш профсоюз. Убирайтесь-ка вон отсюда!» Что же мы сделаем тогда? Какой процент из тех двух с половиной тысяч, что работают на этих промыслах, вступил в нашу организацию?

— Мы объявим забастовку! — крикнул из зала молодой голос.

Лемэтр деланно рассмеялся, и лицо его исказила гримаса.

— Хороша забастовка! Один бурильщик да бедный Персиваль, — и он указал на Француза. — Забастовка! Ну, еще прибавьте пару водителей грузовых машин. Вот так вы и собираетесь бастовать? Если уж бастовать, так прижать капиталистов как следует. Прежде всего надо организовать шоферов. Если нам это удастся, мы остановим всю работу на промыслах.

Бурильщик был вне себя.

— Пока ты стучишь здесь кулаком по столу, какие муки люди терпят! — крикнул он.

Улыбаясь уголком рта, Барнетт спросил:

— Что же вы нам предлагаете, товарищ председатель?

— Организоваться! — выкрикнул Лемэтр. — Всем нам трудно — мне досталось не меньше, чем любому из вас. Именно поэтому мы и должны быть сильными, прежде чем начинать борьбу. Ведь они-то чертовски сильны. Не стоит забывать об этом, иначе им будет легко нас уничтожить.

— Но ты-то сам не раз нападал на Буассона за то, что он тянет с профсоюзами!.. — начал опять бурильщик.

— Хорошо, мы создадим профсоюзы, — перебил его Лемэтр. — А кто начнет забастовку? Только укладчики труб по-настоящему могут теперь поддержать нас. Если забастовка провалится, хозяин может взыскать с нас убытки. Он нас разденет догола. Он уничтожит организацию.

— Пораженческие разговоры, товарищ! — крикнул Пейн, вскочив с места, тряся головой и размахивая руками. — Надо как-то облегчить положение рабочих. Взглянем фактам в лицо! Или мы будем бороться за права рабочих, или Лига станет богадельней! Посмотрите на тех, кто работает на укладке труб в Эрине! Да разве они не готовы бастовать хоть сейчас? — Он топнул ногой. — Или борьба, или конец нашей организации!

Лемэтр, плотно сжав губы, внимательно смотрел на друга.

«Он воевал за империю, — думал он, глядя на бисеринки пота на желтом лбу чахоточного Пейна. — Как он еще жив до сих пор? Он очень болен, а разум, воля у него сейчас крепче, чем когда-либо. Пейн озлоблен, и Француз тоже, и многие другие. Как мне сдержать их?»

— ...Конец всему, — продолжал говорить Пейн, — за что боролись месяцы, годы, отдавали силы, здоровье, каплю за каплей!.. Спросите укладчиков! Они здесь, в этом зале. Они готовы бороться, готовы стать в первые ряды!..

— Верно! — воскликнул Француз. — Пусть укладчики решают!

— Вы сами хотите погубить организацию, — пытался увещевать их Лемэтр. — Подумайте хорошенько! Если я говорю, не надо бастовать, то делаю это только потому, что хочу спасти Лигу!

— Пусть решают укладчики! — настаивал Француз. — Забастовка укладчиков труб в Эрине не отразится на Лиге.

Но многие поддержали Лемэтра. Человек с широким плоским носом, добродушным лицом и таким же добродушным голосом произнес:

— Мартышка сказала: «Подождем». Вот когда в один прекрасный день к нам присоединятся шоферы грузовиков...

— В один прекрасный день! — сердито воскликнул высокий рабочий с очень длинным лицом. И, не находя слов от возмущения, добавил: — В один прекрасный день, день — пень!.. — Все расхохотались, но высокий рабочий продолжал без улыбки: — Товарищи, или бороться, или совсем уходить с этой работы. Кому интересно стать инвалидом? Я поддерживаю тех, кто предлагает бастовать. Дайте, где укрыться от дождя и солнца, платите сверхурочные. Так дальше не пойдет, ребята!

— Если парни из Эрина хотят бастовать, пусть бастуют, — вдруг робко промолвила Касси.

— Громче, девушка, громче, — подбодрил ее сидевший рядом рабочий. — Встань, да и скажи.

Длиннолицый рабочий, оказавшийся соседом Касси, тоже подбивал ее выступить. Польщенная и вместе с тем оробевшая Касси поднялась. Лемэтр, говоривший что-то в это время, взглянул на нее и умолк.

— Что тебе, товарищ?

— Если рабочие из Эрина хотят бастовать, пусть бастуют! — сказала Касси, и в голосе ее, как показалось Лемэтру, прозвучал вызов. — Если бы у них не было шансов на успех, я тоже предложила бы подождать. Но у них есть шансы, зачем же пропадать их боевому задору? Пусть бастуют! В следующий раз шансов, может, будет больше, зато не будет решимости. Я видела, чем кончилась забастовка пекарей в Порт-оф-Спейне... Ну и что ж, они проиграли, но их ненависть от этого стала сильнее, значит, в следующий раз они будут драться, как тигры! — Ее мягкий грудной голос при этих словах зазвенел. Взгляд, суровый и твердый, сверкал огнем.

Среди топота ног и криков: «Правильно! Правильно!» — раздался голос Пейна, снова вскочившего с места.

— Вот это молодчина! — кричал он, его лицо и протянутая вперед рука дрожали от возбуждения. — Бастуйте, пока кровь горяча в ваших жилах!..

— И голодайте, когда она остынет! — заметил Лемэтр.

— Пусть укладчики сами проголосуют! — крикнул Француз.

— Сейчас это нельзя сделать, — ответил Лемэтр. Он обвел взглядом лица рабочих и понял, что потерпел поражение. Он снова вернулся на свое председательское место за столом. — Если хотите решить вопрос голосованием, надо, чтобы все укладчики пришли сюда. Среди них есть и наши люди, и люди Буассона. Предлагаю перенести голосование на среду. Предупредите укладчиков из Эрина, что следующее собрание созывается специально для них.

— Я поддерживаю это предложение, поддерживаю, — сказал Пейн; громко сморкаясь, он довольно улыбался и покачивал ногой.

Собрание состоялось два дня спустя.

Выслушав своего товарища Француза, а затем президента Лиги Лемэтра, все укладчики, работающие в Эрине, кроме двоих, проголосовали за забастовку.