После двадцати лет работы отца Бетси Соломон внезапно уволили с промыслов под тем предлогом, что компания сокращает добычу нефти. Но он-то знал истинную причину: ему сорок восемь лет, он уже стар. Ему трудно было примириться с тем, что после стольких лет преданного и безропотного служения компании его вышвырнули вон. Сердце переполняла горечь.

Как и все рабочие, Том Соломон жил в кредит. Очень быстро он убедился, что не в состоянии расплатиться с долгами. Однако Бетси была находчива и предприимчива. Она решила устроить у себя в доме танцевальный вечер: пригласила знакомых музыкантов, согласившихся играть за полцены, и разослала всем знакомым отпечатанные пригласительные билеты, начинавшиеся словами: «Танцы в доме мисс Бетси Б. Соломон»; а внизу стояло: «Сбор в пользу бедных».

Танцы состоялись в пятницу, 18 июня, в тот самый вечер, когда должна была начаться забастовка.

Все комнаты в доме Бетси Соломон, за исключением той, где прятался Лемэтр, были освобождены от мебели. Кровати, стулья, шкафы — все было вытащено во двор и накрыто брезентом. На крошечной галерее — длиной в десять, а шириной в четыре фута, — сняв пиджаки, играли музыканты. Затея Бетси имела большой успех. Гостями были главным образом негры — служащие и рабочие с промыслов. Маленький домик был переполнен до отказа. Танцующие пары толкали друг друга и могли двигаться только в одном направлении. Когда музыка смолкала, мужчины, выбираясь из толпы, спешили во двор, к окошку кухни, где громкими голосами требовали напитков. Во дворе запах рома смешивался с запахами выгребной ямы, и многих, кто уже изрядно перебрал, тут же рвало. Как всегда, музыка привлекла толпу зевак, собравшуюся перед домом.

Бетси двигалась среди гостей с сознанием собственного достоинства; кокетливо склонив голову набок и слегка откинув ее назад, она улыбалась, словно говоря: «Смотрите получше, мальчики. Другие, может, и красивее меня, и все ж у них нет того, чем я могу похвастать». Она знала, что у нее великолепная фигура, нежная и шелковистая кожа. Она то и дело с видимым удовольствием пальчиком манила к себе то одного, то другого из мужчин и, словно пава, распускала перед ними перья; они подходили, говорили ей комплименты, а затем, обхватив за талию, увлекали танцевать. Ее громкий смех не умолкал. Разговаривая, она сильно жестикулировала и оглядывалась по сторонам, словно негодовала, что не все любуются ею.

Взмокшие музыканты в перерывах передавали друг другу бутылку. Каждый по очереди прикладывался к ней, все выше запрокидывая голову, по мере того как бутылка пустела.

В половине первого ночи скрипач, заметив зарево на небе, перегнулся через перила галереи и, продолжая водить смычком по струнам, взволнованно крикнул товарищам:

— Эй, вы, пожар! Нефть горит!

Музыканты, за исключением саксофониста, который не мог оторваться от своего саксофона, наперебой задавали ему вопросы. Темп музыки участился.

— Забастовка, большая забастовка! — с решительным видом сказал музыкант, игравший на контрабасе. Он энергично дергал струны и кивал головой, словно стремился подогнать ритм музыки.

Молодой саксофонист, старательно надувавший щеки, не мог произнести ни слова. Как новичок, он часто фальшивил. Его глаза, покрасневшие от напряжения, умоляюще глядели на товарищей. Наконец, он тоже поднялся и, перегнувшись через перила, посмотрел на пожар. Отняв саксофон от губ ровно на столько секунд, сколько требовалось, чтобы воскликнуть: «Вот полыхает!» — он снова задул в него, фальшивя пуще прежнего.

Внезапно музыка оборвалась. Положив инструменты, музыканты бросились вниз, на улицу, с криком:

— Нефть горит!

За ними, повторяя эти слова и толкая друг друга, устремились гости. В одно мгновение дом опустел. Остались только пьяные во дворе.

Пожар был условным сигналом к началу забастовки на промыслах Файзабада и Пойнт-Фортина.

Гости смешались с толпой местных жителей, спешивших пешком и на велосипедах к месту пожара. Бетси, памятуя о том, что она учительница и ей надлежит блюсти свое достоинство, а также беречь новое платье, стоившее ей больше денег и времени, чем она могла себе позволить, остановилась у края дороги и, обмахиваясь крошечным надушенным платочком, громким возбужденным голосом переговаривалась с окружавшими ее людьми.

— На этот раз они им покажут! — сказал один из гостей, пробегая мимо.

Промчались две переполненные полицейские машины. Тревожный рев автомобильных гудков возбуждающе действовал на толпу. Вырвавшиеся вперед велосипедисты уже слышали треск большого, высокого, как стена, пламени. Огромные клубы дыма, бесшумно наплывая друг на друга, поднимались над пожаром и быстро застилали небо. Чем ближе к очагу пожара, тем гуще становилась толпа. Было ясно, что полиция перекрыла дорогу. У самого огня мелькали игрушечные фигурки людей. Они размахивали руками и что-то тащили. Это были пожарные. На лицах зрителей были любопытство, страх, неподдельный ужас или мстительное удовлетворение.

Кое-кто из гостей вернулся обратно.

— Они не могут справиться с огнем, он перекинется дальше, — произнес мужской голос рядом с Бетси. И, когда говоривший повернулся в сторону пожара, свирепо блеснули белки его глаз.

— Что ты болтаешь? — презрительно ответил ему кто-то. — Да зачем останавливать? Они им покажут.

— Побегу собирать вещи, детка! — крикнула женщина в шлепанцах, бежавшая с пожара. И вместо того, чтобы свернуть с мостовой, она побежала почти по середине ее, ныряя между мчащимися велосипедистами, которые оглашали воздух веселым трезвоном.

— Дульси, вернись! Дульси! — кричал ей вдогонку женский голос.

— Бастовать — это одно, — мрачно говорил какой-то мужчина, — но зачем разрушать промыслы?

— А кто тебе сказал, что их разрушают? — сердито перебил его молодой парень. Он сам работал на промыслах. — Шевели получше мозгами! Разве народ так глуп, чтобы уничтожать то, что кормит его?

— Ты прав, Джон, — подержала его Бетси. — Платили бы людям побольше, вот и не было бы этого.

— Вы думаете, это заставит их платить? — спросил тот, кто начал разговор.

— Если рабочие будут стойко держаться, хозяевам придется пойти на уступки, — бойко отпарировала Бетси. — Вы сами вон не бастуете, а результатами забастовки наверняка будете пользоваться. А почему бы вам, конторским мальчикам, тоже не объявить забастовку и не поддержать рабочих? — и по насмешливому тону, каким она произнесла слова «конторские мальчики», ее собеседники поняли, что Бетси имеет в виду рассыльных, самую низкооплачиваемую и отсталую категорию конторских служащих.

— Конторские мальчики! — ехидно засмеялся рабочий с нефтепромыслов.

Вернулись музыканты. Бетси и оставшиеся гости обступили их, расспрашивая о пожаре.

— Пойдем потанцуем! — вдруг воскликнула Бетси, увлекая всех за собой. — Калипсо! — крикнула она музыкантам.

Музыканты заиграли. Гостей осталось не так много, и танцующие могли развернуться вовсю. Вскоре танцы превратились в буйную вакхическую пляску. Танцующие образовали круг и, откидывая корпус то вперед, то назад, поднимали над головой сцепленные руки, отбрасывали их в одну сторону, наклоняя корпус в другую, вихляли бедрами, а затем, обхватив друг друга за талию, покачиваясь из стороны в сторону, подпрыгивали, кланялись, выделывали замысловатые па народного танца Банго и в полном экстазе и отрешенности от всего отдавались охватившему их стихийному веселью. И самозабвенней всех плясала Бетси. Позабыв о необходимости хранить респектабельность, подобающую ей, как учительнице, она упивалась весельем, удивляя и приводя в восторг гостей.

— Посмотрите на Бетси, посмотрите! — кричали они, смеясь, и указывали на нее пальцами. Громкие взрывы смеха заглушали музыку и ритмичный топот ног. В начале такта все дружно хлопали в ладоши, подхватывая четырехтактный ритм калипсо. Домик содрогался. Наконец музыка смолкла.

— Девочка! Мы и не думали, что ты такая мастерица плясать, — обступив Бетси, говорили ей восхищенные гости.

— Может, кому не нравится, так пусть думает, что хочет! — крикнула запыхавшаяся Бетси и громко, вызывающе рассмеялась.

Толпа на улице уже не обращала внимания на веселье в доме Бетси Соломон. После короткого отдыха музыканты снова заиграли. Но то, что творилось на улице, настолько занимало мысли танцующих, что, как только перед домом, заглушая музыку, послышался пронзительный скрежет тормозов, все головы мгновенно повернулись к окнам.

Музыканты перестали играть.

— В чем дело, что с этими парнями? — заглушая возгласы недовольства, спросил мужской голос. И тут же наступила глубокая тишина — в комнату вошли двое молодых парней, поддерживая третьего: третий был Француз. Кровь текла у него по лицу, окрашивая в темно-красный цвет грязную рваную рубаху.

Нижняя челюсть бессильно отвисла, взгляд остекленел и погас. Кое-кто из гостей знал Француза. Они видели его на собраниях Рабочей лиги. Они помнили человека, который с налитыми кровью глазами потрясал кулаками перед слушателями, словно они были его лютыми врагами, исступленно кричал с трибуны, то поднимаясь на носки, то опускаясь на корточки и сердитым жестом подтягивая брюки. Теперь, поддерживаемый двумя товарищами, он почти потерял сознание; зияющая рана на голове вызвала у всех чувство ужаса и растерянности.

— Мисс Бетси, помогите... Помогите остановить кровь! Надо уложить его, — сказал один из парней, поддерживавших Француза.

— Полиция избивает рабочих, она прогоняет их с промыслов, — рассказывал в это время гостям его товарищ. Говорил он скупо, неохотно, словно хотел сберечь каждую каплю гнева, чтобы дать ему выход потом, когда его руки будут свободны от Француза.

Но что случилось с Бетси, храброй и бесстрашной Бетси, которая всегда была находчива и за словом в карман не лезла? Она вдруг потеряла голову, дико закричала и бросилась вон. Она заколотила кулаками в дверь комнаты, где прятался Лемэтр. Не показываясь, он сразу впустил ее.

— Француз... о боже! Полиция избила его... он весь в крови! Полиция придет сюда! Пусть он уходит!.. — бессвязно выкрикивала она, ломая в отчаянии руки и воздевая их к небу.

Лемэтр грубо тряхнул ее.

— Что с тобой! Опомнись! — прикрикнул он на нее. — Немедленно веди его сюда.

— Нет, ни за что! За ним придет полиция!..

Но совсем обессилевшего Француза уже подвели к двери и кто-то дергал ручку.

— Впусти его! — приказал Лемэтр.

Бетси, продолжая всхлипывать, неохотно выполнила его приказание. Впустив в комнату парней, поддерживавших Француза, она тут же выбежала и плотно закрыла за собой дверь. Друзья пытались успокоить ее.

— Здесь ведь не больница, — жаловалась она, напуганная и разгневанная. — Пусть везут его в больницу! И без него неприятностей по горло. Вы думаете, мне хочется, чтобы сюда пришла полиция? Я на государственной службе...

Внезапно дверь комнаты, где прятался Лемэтр, отворилась. Не думая о том, что он выдает себя, на пороге появился Лемэтр и сердито прикрикнул на Бетси:

— Перестань хныкать! Где бинты? Ты хочешь, чтобы он истек кровью?..

И снова плачущая Бетси беспрекословно выполнила все, что он велел.

Гости, тихо переговариваясь, расходились по домам. Все понимали, что танцев больше не будет, что забастовка — это суровая и жестокая борьба, а не повод для буйного веселья. Остались только двое пьяных, громко горланивших во дворе.