Шесть тысяч рабочих нефтеперерабатывающего завода в Пуэнт-а-Пьер объявили забастовку. Всякая работа прекратилась. Разгневанные рабочие направились из Пойнт-Фортина в Сан-Фернандо, в тридцати милях к югу, по пути задерживая грузовики и автобусы и приглашая пассажиров, таких же рабочих, как и они, присоединиться к ним. Рабочие сахарных заводов «Юзин Сент-Мадлен» в окрестностях Сан-Фернандо, узнав о новых убийствах, немедленно бросили работу. Безропотные негры и индийцы с проклятиями набрасывались на своих белых хозяев, ломали машины. Рабочие сахарных плантаций и батраки не только бастовали, но, лишенные руководителей и возможности организованно выразить свое негодование, совершали бессмысленные акты насилия, давая выход накопившемуся гневу. В одном из центральных районов острова босые и оборванные сельскохозяйственные рабочие явились к управляющему и потребовали повышения расценок. Они пришли, держа в руках орудия, которыми добывали свой хлеб: мотыги, ножи для резки тростника, вилы. Вооруженная полиция спряталась за изгородью позади бунгало управляющего. Когда тот вышел на крыльцо и обратился к толпе, полиция открыла огонь и убила еще несколько своих черных собратьев.

На острове запахло кровью. И с новой силой вспыхнул гнев против белых...

Когда в понедельник утром рабочие из Пойнт-Фортина и Пуэнт-а-Пьер пришли в Файзабад и рассказали о расстрелах и тысячных толпах бастующих, Лемэтр, Француз и Барнетт решили во что бы то ни стало поднять на борьбу портовых и железнодорожных рабочих. Они понимали, что, если удастся парализовать торговлю острова, это заставит предпринимателей одуматься.

— Пусть лозунгом будет: «Мы хотим повышения заработной платы, а не войны», — сказал расстроенный Лемэтр, сжимая руками голову, по-женски повязанную белым платком.

— «Повышения заработной платы, а не войны!» — насмешливо повторил Француз. — Похоже, что ты сдаешь позиции, Бен. Посмотри на людей, только посмотри на них! Они хотят и того и другого! Тебе уже не удержать их. И они правы. Пусть будет война!

— Ты рассуждаешь, как круглый идиот! — вспыхнул Лемэтр. — Чем воевать? Голыми руками? В любой момент могут прибыть английские матросы с пулеметами. Наш долг — сдерживать рабочих, провести забастовку, требовать повышения заработной платы и создания профсоюзов. Но всеми силами надо удерживать их от насилия. Похоже, что ты поглупел от тех побоев, что получил вчера.

Француз раздраженно махнул рукой и резко обернулся. Его подбородок дрожал от гнева, когда он взглянул в лицо Лемэтру.

— Знаешь что? — сказал он. — Я сейчас же еду в Порт-оф-Спейн. Я знаю, что грузчики и портовые рабочие пойдут за мной. И как, по-твоему, я должен вести себя, если полиция начнет стрелять? Броситься наутек? Думаю, что рабочие и без моей помощи разберутся, что им делать.

— Это верно, — поддержал его Барнетт, как всегда, криво улыбаясь только краешком рта. — Будь что будет, но мы должны поддерживать решимость народа бастовать.

Француз, не раздумывая, тотчас же уехал в Порт-оф-Спейн.

Касси, Барнетт и еще сотни две бастующих из Пойнт-Фортина и Файзабада прямо на улице устроили митинг. С воскресного утра полиция не осмеливалась показываться в поселке. На митинге, длившемся около часа, рабочие подробно рассказывали о действиях полиции, о том, как она задерживает на дорогах машины и допрашивает водителей. Жители Файзабада прямо говорили, что у себя в поселке они теперь хозяева.

От прежней робости Касси не осталось и следа. Рано утром в воскресенье, спрятав в безопасном месте переодетого Лемэтра, она отвела маленькую Грейси к тетке. Вскоре после этого нагрянула полиция и начался обыск. Домик Лемэтра стоял на самой окраине и одним из первых подвергся обыску. Полиция умышленно распарывала штыками матрацы, рвала простыни, разбрасывала по полу одежду, била посуду. Сложив руки на груди, Касси с ненавистью, смешанной со страхом, глядела на эти бесчинства. Она знала, что, как только полицейские снова почувствуют себя хозяевами в поселке, ей нечего ждать пощады: она была женой Лемэтра и к тому же известна своим непокорством. Она знала, что найдутся в поселке и такие, что из страха и желания спасти свою шкуру расскажут о ее участии в убийстве Дюка. Потом вдруг обыски прекратились; этот старый болван из Законодательного совета что-то лепетал о том, что надо работать, то есть помогать компании набивать карманы, а губернатор только и знал, что вел разговоры с чиновниками, — разговоры, одни разговоры! Молодец Француз, что задал перцу старому соглашателю! Порядком она и другие посмеялись, когда полицейские окружили этого обожравшегося представителя власти и побыстрей убрались вместе с ним восвояси...

После этого у Касси не осталось и тени сомнения в том, что надо делать. Каждое ее действие было полно решимости. Она была уверена, что не способна сейчас на ошибки. Все чувства ее обострились во сто крат. События захватили ее и подняли над прежней Касси. Робкая девушка-служанка, трепетавшая при одном виде волосатой руки судьи Осборна, выступала теперь перед бастующими, давала указания, ни на минуту не сомневаясь в том, что они будут выполнены. И они выполнялись.

В это утро Касси остановила грузовик и с него обратилась к разгневанной толпе забастовщиков, запрудившей улицу.

— Товарищи! — крикнула она, напрягая голос и подбоченясь. — Надо устроить блокаду Сан-Фернандо. Не допускать туда подвоза товаров ни морем, ни сушей. Товарищ Француз отправился в Порт-оф-Спейн поднять на забастовку железнодорожников, грузчиков, портовых рабочих. У нас есть грузовики и автобусы, мы можем поехать в Сан-Фернандо и сделать то же самое. Не дадим купцам наживаться! Не пустим сюда пулеметы и солдат из Порт-оф-Спейна! Только так можно заставить их выполнить наши требования!

— Возьмем пулеметы себе! — высоким голосом крикнул какой-то индиец, и его тонкие коричневые руки взметнулись над головой, а на солнце сверкнуло лезвие ножа.

— Да! Если сможете, берите! — крикнула Касси, сделав широкий жест рукой. — Не то белые возьмут их, чтобы перестрелять нас. Какие права они имеют на этом острове! Они пришли сюда из Англии, отняли у нас все, обращаются с нами, как с собаками!..

— Перебить их всех! — выкрикнул мужской голос.

— Нет, так нельзя! — ответила Касси. — Губернатор послал за крейсером. Они пришлют солдат, чтобы расправиться с нами. Они будут стрелять в нас из пушек. Если удастся, бросайте пулеметы и пушки в море: ведь вы хотите заработной платы, а не войны?

— Заработной платы!

— Войны!

— Заткнись, нам нужны деньги, хлеб!

— Бить их, бить!

Касси подняла руки.

— Никому так не хочется рассчитаться кое с кем из них, как мне. Но сейчас это ничего нам не даст, поверьте. Еще больше белых прибудет сюда на кораблях, и еще больше будет убито наших. Не дать им загребать прибыли — вот что главное, товарищи! Им не столько жизнь дорога, сколько их прибыли. Смотрите, вот пустые грузовики и автобусы. Их много, не будем терять времени. Берите их! Поедем в Сан-Фернандо и поднимем всех рабочих. Может быть, завтра крейсер будет уже здесь. Надо ехать сейчас же, пока они еще боятся нас! — Она остановилась; стройная, подбоченившаяся, с высоко поднятой головой, она напоминала горящий факел. — Кто едет со мной на этом грузовике? — крикнула она.

Несколько человек, среди них индиец с большим ножом для резки тростника, прыгнули в кузов, где стояла Касси. Сама она перешла в кабину к шоферу.

— Мы поехали. Следуйте за нами! — крикнул индиец-шофер, высунув голову из кабины и помахав рукой толпе и своим товарищам, другим шоферам. Он завел мотор, машина сразу набрала скорость, прокладывая себе путь в расступающейся толпе, которая с веселыми возгласами тоже бросилась к грузовикам и автобусам.

Через пятьдесят минут, остановившись на Кофи-стрит в Сан-Фернандо, Касси задержала машины. Быстро выйдя, бастующие образовали колонну и нестройным шагом, громко переговариваясь, чувствуя себя почти хозяевами города, направились к гавани.

На улицах Сан-Фернандо, как и в Порт-оф-Спейне, не было видно полицейских. Вся полиция была стянута в районы нефтяных промыслов. Несколько вооруженных добровольцев охраняли электростанцию и телеграф. Сотни враждебно настроенных людей бродили по улицам. В большинстве своем это были рабочие, уволенные с нефтеперегонных заводов в Пуэнт-а-Пьер и сахарных заводов в Сент-Мадлен. Находясь без работы в течение многих месяцев, они затаили чувство обиды, гнева и глухое желание мести. Все они, зная, что тяжелая рука закона орудует сейчас где-то в другом месте, искали выход своему негодованию. Увидев колонну людей, среди которых то здесь, то там мелькали забинтованные головы, и узнав, что это бастующие из Файзабада и Пойнт-Фортина, они немедленно примкнули к ним. Колонна превратилась в беспорядочную, шумную толпу. На лицах были вызов, решимость и лютая ненависть к тем, кто проезжал сейчас мимо них в собственных автомобилях. Впереди широким мужским шагом, размахивая сжатыми кулаками, шла Касси. Когда толпа достигла Хай-стрит, находящуюся в торговом центре города, перепуганные лавочники стали закрывать витрины железными шторами, покупатели прятались в магазины или бросались к своим машинам, оставленным у тротуаров.

— Да, да, торопитесь, закрывайте ваши лавки! — раздавались выкрики из толпы.

Белый молодой человек в ослепительном крахмальном воротничке, испуганно оглядываясь, побежал к машине. Его бледное, искаженное страхом лицо зажгло толпу, подобно искре. Шедшие впереди с громкими криками стали швырять камнями в машину белого. Рабочий, в увесистом кулаке которого был зажат кусок железной трубы, нанес сильный удар по ветровому стеклу. Сидевшая в машине молодая женщина пронзительно вскрикнула и закрыла собой четырехлетнюю девочку, разразившуюся громким плачем. Толпа атаковала и повредила еще несколько машин, стоявших у тротуара.

Когда Касси увидела, как белые люди, такие надменные у себя дома, бегут теперь без оглядки, пытаясь поскорее укрыться за железными дверями магазинов, всю ее пронизала дрожь, вызванная дикой ненавистью, и, громко захохотав, она выхватила у кого-то из рук камень и пустила им в одну из мечущихся женщин. Камень угодил убегающей в зад. Толпа разразилась издевательским хохотом и криками. Ненависть к белым, долго сдерживаемая, лежавшая под спудом, поднялась, как черная накипь. Людей обуревало одно желание: разрушать, громить, заставить белых дрожать от страха, даже убивать. Когда стройный молодой индиец с остро отточенным сверкающим ножом в руках крикнул: «Вперед, надо захватить телефонную станцию!» — Касси вместе со всеми побежала за ним. Один только Барнетт сохранил трезвую голову.

— Нам прежде всего надо к портовым рабочим, — убеждал он людей. — К железнодорожникам, чтобы остановить поезда.

— Мы и туда пойдем! — отвечали они. — Но сначала мы должны перерезать связь, чтобы они не могли связаться с полицией на юге.

И, думая лишь о том, чтобы захватить связь и таким образом, как им казалось, полностью овладеть городом, рабочие бросились к телефонной станции. Молодой негр, схватив в руки швабру и размахивая ею, начал исполнять что-то вроде карнавальной пляски.

— Довольно! — крикнул ему индиец, угрожающе подняв над головой нож. — Это тебе не карнавал, это настоящая война!

Разъяренный седоволосый англичанин пытался пробиться в своей машине через хлынувшую навстречу толпу. Он не снимал руки с кнопки сигнала. Толпа на мгновение остановилась. Десятки сильных рук схватили автомобиль и опрокинули, обрушив на него град ударов. Толпа снова устремилась вперед.

Перед зданием телефонной станции все в нерешительности остановились, споря, подталкивая друг друга. Круглолицый лейтенант-европеец с решительным видом стоял на ступеньках подъезда, окруженный четырьмя цветными волонтерами. В руках у них были винтовки. Волонтеры с напряженными и испуганными лицами быстро опустились на колено и взяли на прицел.

Пока перед зданием телефонной станции в растерянности стояла толпа, к ней примкнул выбежавший из боковой улочки Камачо. Взволнованный сообщениями о расстрелах и рассказами Андре, он на автобусе добрался до Сан-Фернандо, намереваясь, если удастся, проследовать дальше на юг; но водитель отказался ехать дальше, опасаясь, что по дороге забастовщики отнимут у него машину и выручку. Камачо сошел в Сан-Фернандо, походил по городу, поговорил с рабочими и от души позавидовал Андре, которому удалось быть свидетелем таких захватывающих событий. Теперь, присоединившись к толпе рабочих, он как открыл рот от изумления, так и не закрывал его. Неподалеку он заметил молодого мулата. Обрадованный Мэнни Камачо узнал в нем молодого пекаря с жилистыми руками, который так шумно выступал на митингах бастующих пекарей. Мэнни тогда близко познакомился с ним и теперь, увидев его, закричал:

— Джордж, Джордж!

Со всех сторон к нему повернулись рассерженные лица. Увидев белого, рабочие грубо оттиснули Камачо в сторону и даже наградили парой пинков.

Касси что-то говорила. При виде вооруженных волонтеров она сразу же пришла в себя.

— Не трогайте их! — говорила она рабочим. — У них ружья. Идемте на железную дорогу. Я слышала, что должны прибыть поезда с оружием.

— Долой волонтеров! Город наш! Чего вы боитесь! Долой их! — крикнул молодой индиец с ножом.

На певучем креольском наречии лейтенант предупредил толпу, что, если она приблизится, он будет стрелять.

Касси продолжала уговаривать людей.

— Ведь у вас ничего нет, кроме камней! И вы с камнями собираетесь пойти против винтовок! Идемте отсюда...

Сознание того, что они безоружны, что победа их будет временной и недолговечной, что еще недолго — и вооруженные пулеметами английские матросы расстреляют их всех, с одной стороны, удерживало от всяких действий тех, кто стоял впереди, с другой стороны, толкало на безрассудство тех, что были в задних рядах. Несколько человек побежали в переулок, чтобы ворваться в здание станции сзади.

— Все вы сукины дети! — крикнула вдруг какая-то женщина с отчаянным лицом, пробираясь вперед. С короткими и тугими косицами, торчащими вокруг головы, и налитыми кровью глазами, она показалась волонтерам дьяволицей из преисподней. Расталкивая всех, она кричала: — Сегодня утром они убили моего мужа в Пойнт-Фортине! — И изо всех сил, какие только нашлись у этой одержимой ненавистью женщины, она швырнула камнем в одного из волонтеров и потребовала у стоявших впереди, чтобы пропустили ее. Бросая камнями, толпа с криком ринулась вперед. Словно огромная лавина, она захватила и увлекла с собой и Камачо. Мимо уха португальца со свистом пролетела пуля, вдребезги разбив очки. Он слышал крики:

— Убийцы!.. О господи, они стреляют!..

Худощавый молодой индиец, зажав нож в зубах, ловко и быстро, как обезьяна, карабкался по телеграфному столбу. Лейтенант прицелился и выстрелил. Рванувшись вверх, индиец выронил нож, а затем упал и сам. Толпа бросилась врассыпную, оставляя на мостовой убитых и раненых. На тротуаре в луже крови лежал молодой индиец, пытавшийся перерезать телефонные провода.

Камачо, который всего лишь год назад призывал на митингах строить баррикады, который говорил: «Рано или поздно нам придется строить баррикады! И мы не дрогнем и не побежим, когда полиция направит на нас дула своих ружей!» — теперь в ужасе бежал от криков и свиста пуль, ожидая каждую минуту получить одну из них в спину. Почти ослепший без очков, он бежал до тех пор, пока не очутился у вокзала. Люди с удивлением смотрели на него.

— Вы ранены? — спросил кто-то. Только тогда Камачо увидел, что шея и плечо у него залиты кровью. С дрожащими руками, тяжело дыша, он вошел в ближайшую аптеку и попросил сделать ему перевязку. Пуля, раздробившая очки, срезала ему кусок уха... Через полчаса он уже сидел в поезде, мчавшемся в Порт-оф-Спейн.

Охваченная гневом и отчаянием, Касси бежала вместе со всеми. В переулке она остановилась и стала громко сзывать людей, стараясь собрать тех, кто еще остался. Барнетта нигде не было видно. Он был убит одним из первых, как только началась стрельба. Только часа через два Касси и другим товарищам удалось собрать людей и более или менее организованно направиться в гавань...

Большие группы бастующих и безработных бродили по улицам, пели калипсо, плясали, как во время карнавала, пугая белых, которые в своих автомобилях спешили поскорее уехать в пока еще спокойный Порт-оф-Спейн.

В тот же вечер губернатор радировал на Бермуды и попросил прислать второй крейсер.