Бубер М.

Хасидские предания.

Первые наставники.

пер.

М., 1997.

335 с.

Содержание:

МУДРОСТЬ И БЛАГОЧЕСТИЕ.

ПРЕДИСЛОВИЕ.

Введение.

ИЗРАЭЛЬ БЕН-ЕЛИЕЗЕР,

БААЛ ШЕМ ТОВ

ДРЕВО ПОЗНАНИЯ.

БАРУХ ИЗ МЕЗБИЖА.

ДОВ БАЭР ИЗ МЕЖРИЧА,

ВЕЛИКИЙ МАГГИД

СЕМЕЙНОЕ ДРЕВО.

АВРААМ АНГЕЛ

МАТЕРИ

Рассказывают.

ПИНХАС ИЗ КОРЕЦА

И ЕГО ШКОЛА

ЧЕРНЫЙ МЕЛАММЕД.

ИЕХИЭЛЬ МИХАЛ ИЗ ЗЛОЧОВА

ЖЕЛАНИЕ.

ЗЕВ ВОЛЬФ ИЗ ЗБАРАЖА

В ПОСЛЕДНИЙ ЧАС.

МОРДЕХАЙ ИЗ НЕСХИЖА

КАКАЯ РАЗНИЦА?

ИЗ ОКРУЖЕНИ.Я

БААЛ ШЕМ ТОВА

ДВА ПОДСВЕЧНИКА.

МЕНАХЕМ МЕНДЕЛЬ

ИЗ ВИТЕБСКА

ДЕТСТВО.

ШМЕЛКЕ ИЗ НИКОЛЬСБУРГА

АРФА ДАВИДА.

ААРОН ИЗ КАРЛИНА

МОМЕНТ ОБРАЩЕНИЯ.

ЛЕВИ ИЦХАК

ИЗ БЕРДИЧЕВА

ТАМ БЫЛ ЕЩЕ КТО-ТО.

ЗУСЯ ИЗ ГАНИПОЛЯ

БЛАГОСЛОВЕНИЕ.

ЭЛИМЕЛЕК ИЗ ЛИЖЕНСКА.

ШНЕУР ЗАЛМАН

ИЗ ЛЯД, РАВ

НЕТ ВОЗВРАТА.

ШЕЛОМО ИЗ КАРЛИНА

ВСТРЕЧА.

ИЗРАЭЛЬ ИЗ КОЖНИЦ.

ИАКОВ ИЦХАК ИЗ ЛЮБЛИНА,

ЯСНОВИДЕЦ.

СТАРЫЙ УЧИТЕЛЬ.

МЕСТО ХАСИДИЗМА

В ИСТОРИИ РЕЛИГИИ

Комментарии.

МУДРОСТЬ И БЛАГОЧЕСТИЕ

Мартин (Мордехай) Бубер, один из ярких мыслителей

нашего столетия, родился в 1878 г. Покинув дом деда, где

его жизнь проходила в своеобразной среде восточноевропей-

ского еврейства, юноша поехал учиться в светскую гимназию

во Львове, затем продолжил образование в университетах

Вены и Берлина. В это время на него оказали немалое воз-

действие Ф. Нищие - певец спонтанных жизненных сил,

отвергнувший духовные трафареты западной цивилизации,

а также поздние романтики. Но особенно значимой для мо-

лодого человека стала встреча с видными представителями

неокантианства. Юноша проявил интерес к мистическим уче-

ниям в различных религиозных традициях. Докторская дис-

сертация Бубера освещала взгляды христианских мистиков

эпохи Возрождения и Реформации. Еще одним истоком, пи-

тавшим философию Бубера, стало экзистенциальное наследие

С. Кьеркегора.

Вхождение в европейскую культуру было сопряжено для Бубе-

ра с острым ощущением разрыва с традициями иудаизма. Став

впоследствии активным участником молодого сионистского дви-

жения, он был озабочен прежде всего поднятыми им проблемами

духовного воспитания и развития национальной культуры. Речь

шла не столько о создании еврейской государственности, сколько

об обретении евреями цельного национального мировоззрения.

Бубер глубоко изучает еврейские источники, которые подарили

ему встречу с хасидизмом, оказавшую радикальное воздействие

на его интеллектуальное развитие.

Открыв хасидизм как форму еврейского благочестия, Бубер

всю жизнь собирал и пересказывал хасидские предания, считая

это занятие, о котором многие могут подумать как о простой

прихоти или досужем увлечении философа, исключительно важ-

ным делом. В этих незатейливых рассказах он нашел чувство

непосредственной веры и подлинный Диалог, о котором писал во

всех своих философских произведениях и который, по его мне-

нию, не мог открыться в них в полной чистоте и очевидности.

В 1923 г., когда в Германии набирало силу теоретическое

изучение иудаики, Бубер принял приглашение возглавить кафед-

ру еврейской философии во Франкфуртском университете. Вместе

с религиозным философом Ф. Розенцвейгом (1886-1929) он осу-

ществил новый перевод "Пятикнижия" на немецкий язык.

"Я и Ты", книга, сделавшая мыслителя знаменитым, совпала

для него с изменением отношения к хасидской легендарной тра-

диции: оно стало более внимательным и глубоким. Словно мно-

гоценную жемчужину обрамляют "Я и Ты", вышедшую в 1923 г.,

два знаменитых буберовских сборника хасидских преданий, напи-

санных на немецком: "Великий Маггид и его последователи"

(1921) и "Скрытый свет" (1924).

Драматический разрыв с Германией в 30-х гг. и переезд

в Палестину стал для Бубера, по его собственным словам, "но-

вым началом". Но на земле обетованной еще нужно было себя

обрести. И Бубер снова обращается к хасидским преданиям.

Подводя итог прошлым поискам и открывая новые горизонты,

он составляет в 1946 г. двухтомное собрание хасидских легенд,

самое полное, завершившее многолетнюю работу философа по

сбору, обработке и жанровому оформлению старинных преда-

ний. Последней работой Бубера, посвященной изучению хасидиз-

ма, стала книга "Происхождение и сущность хасидизма" (1960).

Хасидизм (от др.-ев.: хасид - благочестивый) - религиоз-

но-мистическое течение в иудаизме, возникшее в первой половине

XVIII в. среди еврейского населения Волыни, Подолии и Гали-

ции. Начавшийся как оппозиционное движение против официаль-

ного иудаизма, в частности раввината, хасидизм постепенно

сблизился с ним. Для хасидизма характерны мистицизм, религи-

озная экзальтация, почитание цадиков (праведников, провидцев).

Идеал "благочестивого" человека, хасида, сложился в еврей-

ском мировоззрении очень давно. Уже во II в. до н. э. обнаружи-

вает себя национально-религиозное движение "Хасидеи" ("Об-

щина благочестивых"), сыгравшее значительную роль в истории

Израиля того периода. Однако наиболее тщательно "хасидут"

(идеал благочестия) был разработан в средневековье в Египте

и Европе, прежде всего общиной "Хасидеи ашкеназ" ("Благо-

честивые из Германии").

Это движение, пик которого пришелся на XII-XIII вв., было

связано с именами таких знаменитых мистиков и учителей, как

Шмуэль Хасид из Шпейера, Иехуда Хасид из Вормса, Элазар из

Вормса. До нас дошло много разнообразных сочинений немецких

хасидов, наиболее значительное из которых "Сефер хасидим"

("Книга благочестивых").

Хасидизм является наиболее важным творческим движением

в немецком иудаизме, во многом сформировавшем религиозный

облик еврейской общины в Германии. Порожденные им религи-

озные идеи сохраняли в ней жизненный дух на протяжении

долгих веков. Большую роль сыграл здесь статус непререкаемого

авторитета, которым обладали хасиды в глазах верующих. О Ие-

худе Хасиде современники, например, говорили, что "он был бы

пророком, если бы жил во времена пророков".

Комплекс учений и представлений, сложившийся в среде "Ха-

сидей ашкеназ", чрезвычайно сложен и пестр. Здесь сочетаются

и спекулятивно-богословские, и мистические, и социальные,

и чисто практические элементы, образуя особый тип целостного

мировосприятия. Хасидизм впитал в себя различные мистические

подходы и тенденции прошлых эпох, но в нем мы обнаруживаем

и совершенно новые компоненты, скажем, теософическое учение

о "тайне божественного единства", связанную с этим учением

мистическую психологию - представление о "каввана" (святом

умысле), особой медитативной устремленности при совершении

молитвы; теорию о причинах Торы (то есть истинном, мистичес-

ком значении заповедей), основанную на оригинальном экзегети-

ческом методе. Кроме того, хасидская доктрина содержит своего

рода социальную философию, а также некую зачаточную теоло-

гию истории: хасиды разделяют светскую историю (связанную

с грехопадением), происходящую на земле, и священный внутрен-

ний исторический процесс.

Особый отличительный характер это движение получило бла-

годаря его самобытному представлению о благочестивом - ха-

сиде - как воплощении религиозного идеала. Хасид превосходит

интеллектуальные мерки, возвышается над ними, ибо религиоз-

ные критерии не зависят от них. Здесь мы видим совершенно

иную шкалу ценностей, не имеющую никакого отношения к тра-

диционному еврейскому почитанию ученого знатока Торы. Хотя

хасиды всячески поощряли изучение Торы, облик благочестивого

складывался из совершенно иных элементов, и потому в хасид-

ских легендах того времени еврейская община города могла быть

спасена от "черной смерти" неученым, но благочестивым чтецом

псалмов. По "Сефер хасидим", хасид должен обладать тремя

основными качествами: аскетической отрешенностью от всего

мирского, совершенной душевной уравновешенностью и крайним

альтруизмом, возведенным в принцип.

Аскетизм хасида связан с его отказом от обыденной жизни со

всеми ее развлечениями и удовольствиями (светская беседа, игра

с детьми и т. п.), воспринимаемыми как искушение. Хасид дол-

жен, не уклоняясь, встречать все оскорбления и даже позор, ибо

в этом истинная добродетель праведника (один хасид говорил:

"Мне не нужна честь, ибо что станет с честью после смерти

человека?"). Не меньшее внимание уделялось альтруизму в той

предельной его форме, которая выражена словами Мишны: "Мое

- твое, а твое - твое, таков путь благочестивого". Однако

хасиды придерживались еще более суровых правил и норм, чем

того требовала традиция, ибо они подчинялись высшему, небес-

ному закону (дин шамаим) и проповедовали полное самопожерт-

вование.

Аскетический идеал религиозного иудея, совершенно лишен-

ного тяжеловесной учености, обретает сходство с идеалом хри-

стианского монаха-аскета, а также мусульманского суфия

и дзэн-буддийского монаха. Немало общего с хасидами можно

найти и у византийских юродивых, и у христианских мистиков

(Майстер Экхарт, Рейсбрук). По словам Гершома Шолема, "иде-

ал монашествующего киника предстает перед нами в своем

еврейском обличье под именем хасида". Хасид - это человек,

который в продолжение всей своей жизни посвящает себя вы-

полнению какой-либо религиозной заповеди, не нарушая ее

ни при каких обстоятельствах. Тот же, кто колеблется изо

дня в день между различными предписаниями, не может на-

зываться хасидом.

Сравнительно немногое объединяет хасидизм XIII в. с позд-

ним хасидским движением в Польше и на Украине в XVIII

в. Между ними пролегло несколько эпох в развитии еврейской

мистики, во время которых сложилась богатейшая каббали-

стическая традиция, в полном объеме воспринятая новыми ха-

сидами. И все же их роднит общий дух мистического морализма,

вскормившего идеал немецкого благочестивого и цадика позд-

него хасидизма, ибо это были некие идеальные прототипы

мистического образа жизни, праведники, благодаря которым

стоит мир.

Религиозно-мистическое движение хасидов, изучением кото-

рого занимался Мартин Бубер, возникло в конце 30-х гг. XVIII в.

в Подолии. Его появление связано с выдающейся фигурой в ев-

рейской жизни - Израэлем бен Елиезером (ок. 1700-1769),

прозванным Баал Шем Товом ("Владеющим Благим Именем

(Божьим)", сокращенно - БЕШТ), который, как писали тогда,

"опустил небеса на землю". БЕШТ получил известность как

чудотворец, каббалист-целитель, чем привлек к себе значитель-

ное число людей, в большинстве малообразованных - деревен-

ских торговцев, мелких арендаторов, разносчиков товаров и т. п.

После долгого периода странствий он обосновался в 1740 г.

в Меджибоже, где вокруг него сложился кружок ближайших

учеников. Город стал местом массового паломничества, и вскоре

хасидское движение охватило Подолию, Волынь, Галицию, рас-

пространилось в Польше, Молдавии, Белоруссии, Закарпатье,

Словакии и других регионах. К концу жизни БЕШТа уже свыше

десяти тысяч его последователей, среди которых были и раввины,

несли учение хасидизма во многие страны.

Учение Баал Шем Това и его учеников самым тесным образом

связано с каббалистическими доктринами, главным образом Иц-

хака Лурии (1534-1572) и его школы. Именно из этого источника

они восприняли основные концепции, видоизменив их и сделав

доступными для простых людей. Основное внимание уделялось

при этом практической стороне, а точнее - этическому идеалу,

воплотившемуся в учении о цадиках (праведниках). По выраже-

нию Бубера, "хасидизм - это Каббала, ставшая этосом".

Баал Шем Тов учил, что весь мир образовался из Божества

и есть его проявление. Бог во всем и везде. Он наполняет и самые

незначительные предметы, и высокие помыслы человека, он не-

прерывно вмешивается во все человеческие дела. Посему к каж-

дому человеку надо относиться как к праведнику, ибо никто не

падает настолько низко, что уже не может подняться к Богу.

С этим связано учение о зле как форме проявления самого Бога

в мире; самостоятельного (в онтологическом смысле) зла не

существует.

Цель жизни человека - это служение Богу, которое состоит

в слиянии с ним, источником всякой жизни. БЕШТ говорил, что

"человек должен познать самого себя как проявление Божества".

Нужно стремиться к познанию божественной тайны, о которой

не пишут в книгах, ибо это есть само ощущение слияния с Боже-

ством. Достигается же последнее не путем изучения Закона (до-

ступного лишь немногим), но "наполненной" и "устремленной"

молитвой, а также соблюдением заповедей - но не формальным

и мелочным их исполнением, а мистическим, когда каждый акт

наполнен особой восторженностью.

Цадик полнее других осуществляет слияние с Богом и может

достичь наивысшего откровения - дара пророчества, а его мо-

литва оказывает на небесные сферы большее влияние, чем молит-

вы других людей. Цадик - наставник и духовный руководитель,

душою своей он постоянно находится на небесах, но опускается

вниз ради наставления и спасения душ людей. Своими заслугами

праведник спасает людей, даже самых великих грешников, если

в них все же есть божественная "искра". Всей душой должен

прилепиться к праведнику простой человек, "ибо кто прославляет

праведника, тот как бы изучает тайны мироздания".

Преемником БЕШТа стал его ближайший ученик, рабби Дов

Бэр (Баэр) из Межирича - "Великий Маггид" (ум. 1772). Именно

он детально разработал теоретическое учение хасидизма. В ос-

нове его системы лежит концепция рассеянных повсюду божест-

венных "искр". В соответствии с каббалистическим учением Лу-

рии, высшей целью творения считается процесс "исправления"

мира (тиккун), то есть извлечения этих "искр" из их земных

"оболочек" (клиппот) и постепенное вознесение их к Первоисточ-

нику, вплоть до установления полного единства между Творцом

и творением.

Особую роль в этом процессе играет именно человек. В экс-

татической молитве содержащиеся в материальном мире "искры"

сразу возносятся через все многочисленные уровни и ступени,

которые им пришлось бы пройти в ходе иных форм служения

Богу. Цадик же, благодаря единению с Богом, является посред-

ником между миром и Богом, "каналом", через который излива-

ется на землю Божья Милость.

Наиболее самобытный характер хасидизм получил в Литве

и в Белоруссии, где его развитие связано с деятельностью Шнеура

Залмана из Ляд, "Старого ребе" (ум. 1813) - родоначальника

династии хасидских цадиков и раввинов Шнеерсонов, продолжа-

ющейся по сей день. Именно он основал систему Хабад (аббреви-

атура из трех ивритских слов: мудрость, разум и знание), изло-

женную в его главном труде "Тания". Здесь системе БЕШТа

придается более философский характер. Утверждая единство

и единственность Божества, Шнеур Залман отрицал самосто-

ятельное существование чего бы то ни было в этом мире. Весь

материальный мир существует лишь условно и постоянно видо-

изменяется в непрерывном процессе миротворения. Миротворе-

ние - непрекращающийся акт, поскольку ничто не отделено от

Бога и после своего сотворения.

Синтезируя каббалистическое учение Лурии с системой своего

учителя Дов Бэра, Шнеур Залман развивает весьма оригиналь-

ный подход, при котором тайны божественной сферы предстают

в обличье мистической психологии. Погружаясь в глубины соб-

ственного Я, человек проходит через все измерения мира, в своем

Я он разрушает перегородки между разными сферами и, перехо-

дя границы естественного существования, открывает, что Бог

есть "все во всем" и "нет ничего, кроме Бога". Каббала здесь

становится инструментом психологического анализа и самопоз-

нания. В сочинениях Хабада экстатическое поклонение Богу и не-

кое акосмическое толкование Вселенной сочетаются с размышле-

ниями о внутренних движениях человеческой души.

Не вдаваясь в подробности психологии Хабада, стоит от-

метить, что Шнеур Залман придавал особое значение разуму как

руководителю чувственного начала в человеке. Хорошо только

то восторженное состояние, которое является результатом уче-

ния, размышления и созерцания, но не смешивается с телесным

и чувственным возбуждением. Развивая учение Хаима Витала

о двух душах в человеке - животной (источнике чувств) и боже-

ственной (источнике разума и духа), - он рассматривает жизнь

человека как взаимодействие этих двух начал, влекущих его

в разные стороны. Божественная, разумная душа одерживает

верх у праведников.

Хасидизм являет собой пример практической мистики. Почти

все традиционные каббалистические идеи связываются здесь

с ценностями индивидуальной жизни, причем центральное место

занимает концепция "двекут" - "прилепления" к Божеству. Бла-

годаря хасидам такие понятия, как благочестие, служение Богу,

любовь, набожность, смирение, милосердие, доверие, наполня-

лись необычайно реальным и социально значимым содержанием.

Личность стала занимать место доктрины. Новый идеал религи-

озного лидера, цадика, отличается от традиционного идеала

раввинистического иудаизма - "знатока Торы" - тем, что

цадик сам "стал Торой", точнее, ее живым воплощением.

И связано это прежде всего с тем, что хасидское движение

возникло и всегда оставалось в рамках ортодоксального иудаиз-

ма, являясь его твердым оплотом против разрушительных тече-

ний в еврействе, связанных с его разложением под воздействием

сектантов (саббатиан, франкистов), с одной стороны, и просве-

щенческой мысли (движением Гаскалы) - с другой. Классичес-

кий хасидизм был плодом не той или иной теории, и даже не

каббалистической доктрины, но непосредственного религиозного

опыта. А выражение этого опыта зачастую принимало самые

парадоксальные формы. Прежде всего это касается старого пара-

докса одиночества и общности: тот, кто достиг высшей ступени

духовного одиночества и способен пребывать наедине с Богом,

одновременно является истинным центром общины, потому что

достиг такого состояния, когда становится возможной подлинная

общность. Жить среди заурядных людей - и быть наедине

с Богом, говорить на языке мирян - и черпать жизненную силу

из Первоисточника всего сущего - на это способен лишь истово

верующий мистик-праведник, становящийся средоточием челове-

ческой общности.

Возможно, именно эта миссия цадиков и побудила Мартина

Бубера обратиться к изучению хасидских источников. Усмат-

ривая в хасидизме одну из высших исторических реализаций

Израиля, Бубер не только собрал, перевел, истолковал и издал

многочисленные тексты хасидской традиции, но и сам внутренне

переменился, занимаясь этим трудом. "Иудаизм как вера, как

благочестие, как хасидут открылся мне. Я постиг идею совершен-

ного человека. И тут же почувствовал себя обязанным сообщить

миру эту идею", - писал Бубер. Именно в совместной жизни

хасидской общины видел он образец общности людей, где ут-

верждается беседа между Я и Ты. В мире хасидизма возникло

прозрение великого еврейского философа о диалоге-беседе. "Я

несу в себе дух и кровь тех, кто создавал его [хасидизм], - писал

Бубер, - и из крови и духа он обновился во мне".

"Хасидские предания" - это незамысловатые истории "прос-

тецов" из еврейских местечек Галиции и Волыни, это книга

о важном, но забытом. Не только потому, что историческое

время и культурная среда, породившие эти притчи, безвозвратно

канули в прошлое, но и потому, что современному человеку

приходится переступать через себя, чтобы вслушаться в слова

темных неучей, о чем-то настойчиво говорящих ему.

Рассказывание легенд о цадиках - неотъемлемая часть хасид-

ского образа жизни, такая же, как визиты к наставнику и постоян-

ная восторженная радость от соблюдения заповедей, предписан-

ных Торой. Поэтому хасидские предания - это своеобразная

квинтэссенция хасидизма, явленная в чудесном ракурсе легенды,

нереальной и реальной одновременно, сказочно живой, то есть

живущей более интенсивно, чем это возможно в сфере историчес-

кой обыденности. Исторический хасидизм присутствует в легенде

в преображенном виде, сохраняя для религиозного чувства лишь

существенно важное и созвучное ему.

Хасидские предания чрезвычайно кратки, но очень динамич-

ны. В них воплотился выбор хасидов: отгородившись от мира

и избрав лишь веру в Святого Израилева, они обрекли себя на

сознательное самоограничение, суровость, лаконичность. Но ве-

ра дарует радость, и поэтому веселятся хасиды, пляшут и пьют

водку. Отдалившись от мира, они обрели мир (во всех тех

смыслах, какие имеет это слово в русском языке).

Несмотря на ярко выраженную конфессиональную (и по сти-

лю, и по содержанию) идентичность хасидских преданий, их

архетипы уходят в неизмеримую глубину веков, что наделяет

данные легенды новым аспектом вечной актуальности. Эти ар-

хетипы отразились в безбрежном море литературных памятни-

ков, возникших в разные эпохи, в разных странах и в рамках

разных религиозных традиций. Сам Бубер указывал на типологи-

ческую близость хасидских преданий с "Цветочками Св. Фран-

циска Ассизского", "Золотой Легендой" Якова Ворагинского,

историями о буддийских монахах и о мусульманских суфиях.

Вспомним и о патериках, первыми из которых были "Лавса-

ик" Палладия Еленопольского и "Луг духовный" Иоанна Мосха,

сыгравших столь важную роль в христианской культуре. Эти

произведения близки и по жанру. Они представляют собой леген-

дарные рассказы или легендарные анекдоты. Рамки здесь нестро-

гие: иногда рассказ разрастается до повести, иногда анекдот

сжимается до короткого изречения. Гораздо важнее другое: все

эти тексты воплощают непосредственные акты веры, живой,

простой, искренней, бескомпромиссной. Воплощение это всегда

очень лаконично и конфессионально конкретно. Именно от этого

зависят форма и стилистика каждого из текстов.

Кроме того, перед нами сочинения о простецах или тех, кто "не

выше простецов". "Братья мои дорогие, - говорит Св. Франциск,

- возблагодарите Бога, которому угодно было устами простецов

открыть сокровища божественной премудрости, ибо Бог раскры-

вает уста немым и дает языку простецов говорить премудро"'.

И Баал Шем Тов, этот хасидский божественный простец

в коротком овчинном полушубке, какой носили крестьяне При-

карпатья, постоянно общается с простыми людьми, которых

ценит выше книжников. А кроме того, пляшет и пьет с ними

в трактирах, шутит, юродствует. И снова вспоминается Св.

Франциск: "И что такое слуги Господа, как не скоморохи Его,

которые должны растрогать сердца людские и подвинуть к ра-

дости духовной?"^

Никакой специальной литературной формы у хасидских пре-

даний, даже как у устного жанра, не существовало. Пересказывая

их, Бубер, возможно сознательно, но скорее всего чисто инту-

итивно, приходит к той совершенной форме, в которую подобные

рассказы о простой, чистой и идеальной вере не раз облекались

в других традициях, к форме, представленной в знаменитых

христианских "Изречениях отцов пустыни".

Сдержанность, краткость, отсутствие вычурности, простота

и сила слова, неволшебность рассказа и чудо простой веры

странным образом роднят эти памятники. Их строгая конфесси-

' Цветочки Св. Франциска Ассизского, М., 1913. С. 45-46. (Репринт: М" 1990.)

^Speculum perfectionis. IX. 100, 25.

овальная выраженность, не позволяющая проникнуть сюда

ничему постороннему, чуждому, превращает эти тексты в зам-

кнутый мир, отстраненный от всего, что не существует по его

правилам, но она же и роднит их в смысле жанра и, говоря шире,

- придает ту важную роль, которую они играют в олицетворяе-

мой ими культуре. Как "Изречения отцов пустыни" - очищенная

христианская вера, так и хасидские предания - воплощенный

хасидский путь. Они далеки друг от друга, но в симфониях своих

культур у них схожие партии, как бы ни разнилась музыка.

При всей своей простоте и самоочевидности хасидские преда-

ния - памятник совсем непростой. Помимо отмеченных жан-

ровых параллелей он все же чисто еврейский не только по содер-

жанию, но и по традиции, восходящей к "Пиркей-Авот" ("Изре-

чениям отцов"). Не случайно фрагменты последнего часто встре-

чаются в хасидских преданиях, иногда в аспекте полемическом,

иногда просто для последующего комментария. Но в любом

случае - ради сознательного диалога.

Впрочем, даже если отойти от иудейской традиции, от всех

культурных параллелей и обратиться к аналогиям, то и здесь мы

окажемся отнюдь не в полной пустоте. Столь значительны и ар-

хетипны лица и сюжеты представленных легенд, то и дело всплы-

вающие и на Западе, и на Востоке, например в античном анекдоте

и всякого рода "изречениях" мудрецов, полководцев, философов

и других выдающихся мужей в восточных притчах, в средне-

вековых сборниках типа "Смешных рассказов" Григория Юхан-

нана Бар-Эбраи (Абуль-Фараджа) и в итальянских "Новеллино",

вплоть до "Декамерона" Боккаччо.

Приведем любопытный пример. Ямвлих из сирийской Хал-

киды, основатель ведущей неоплатонической школы IV в., такой,

каким его изображает Евнапий в "Жизнеописаниях философов

и софистов", рядом деталей удивительно напоминает Баал Шема,

основателя хасидизма: и тот и другой - загадочные родоначаль-

ники мистического движения, оба творят чудеса и связаны с бо-

жественным, пред обоими склоняются превосходящие их ученос-

тью ученики, оба суровы, но при этом мягки и, бывает, от души

веселятся. Наконец, у обоих есть своя "мистика бани", посредст-

вом которой они являют свою божественную силу.

Даже если это простые совпадения, вряд ли они случайны.

Впрочем, что удивительного в похожести литературных образцов

и идеалов мудрости, генетически восходящих к одному региону?

Ведь сравнивают цадиков и с конфуцианскими "благородными

мужами", находя множество параллелей в совершенно далеких

и не связанных между собой культурах'.

Но своеобразие и неповторимость хасидских преданий, пере-

сказанных М. Бубером, явственнее всего обнаруживаются в срав-

' Goldman Rene. Moral Leadership in Society: Some Parallels between the

Confucian "Noble Man" and the Jewish Zaddik // Philosophy East and West.

A Quarterly of Comparative Philosophy. Vol. 45. 3. July 1995. P. 329-365.

нении их с книгами Агнона, другого великого еврея "галуты"

XX в., также построившего свое творчество вокруг легендарного

ядра, подобно тому как все еврейство строится вокруг ядра

Торы. Агнон завораживающе повествователен, он сочиняет свой

текст. Бубер же стремится к действенной очевидности, простоте,

бескомпромиссной подлинности своего материала.

Простота хасидских преданий почти графична. Нарочитая

скромность и выверенная строгость художественных приемов не

допускают липших словесных красот, какой-либо пестроты и вы-

чурности. Линии рисунка четкие и ясные, их цель - "выпрямить

пути сердца человеческого", чтобы обратилось оно к Богу.

Эта простая гармония рождает странную музыку, буквально

пронизывающую все хасидские легенды. Вот хасиды поют и тан-

цуют на праздниках, вот певцы и музыканты из их числа,

вот в песнопениях они славят Бога. Вот ангелы поют свою

песнь. А вот обыденная речь хасидов: и там - тоже музыка.

Слова одной из легенд вообще поются, а не говорятся.

По-видимому, такая звучность хасидских преданий не случайна.

Легенда должна звучать, чтобы быть услышанной, чтобы сердца

слушателей забились в унисон с ее мелодией божественной

радости и вдохновения.

Простое безыскусное слово хасидских преданий обращено,

конечно, к замкнутой традиции сынов Израиля. Но не следует

забывать, что первые хасиды жили в Европе и являлись совре-

менниками эпохи Просвещения. Поэтому их упрямое антипрос-

ветительство было своеобразным отзвуком и на общеевропей-

ские процессы. В чем смысл его? В том, что служить следует Богу

Живому, а не идеалу (как просветители, умеренные или револю-

ционные) или ценности (как консерваторы типа Эдмунда Бёрка).

И идеалы и ценности, выдуманные людьми, оскорбляют

и унижают как Творца, так и человека, созданного по "образу

и подобию", лишают человека возможности диалога с Богом,

превращают его в механического одиночку. Поэтому так

по-кукольному смешны и ничтожны "просвещенные" ("просвет-

ленные" в ироничном смысле), фигурирующие в хасидских преда-

ниях, поэтому так глубока и величественна безыскусная вера

простецов. Что и говорить, немногие в XVIII в. в Европе говори-

ли на подобные темы, не до них было Просвещению. Но голоса

эти звучали, причем в разных традициях (вспомним, например,

православное старчество). Оценив первостепенную важность это-

го слабого, но уже уверенного для человека XX в. голоса, звуча-

щего для философа в хасидских легендах, М. Бубер сделал его

обертоном своей мысли и своей жизни.

Хасиды менее всего приемлют концепции типа "вечной мора-

ли" или "общечеловеческих ценностей". Моральные требования

и предписания, отделенные и от человека, и от Бога, - это ничто,

фикция; они бессмысленны, и если люди и в самом деле начнут

серьезно следовать этим извне навязываемым и внутренне чуж-

дым им заповедям, то окажутся в мире абсурда и бессмыслицы.

Так, они будут грешить, не задумываясь и не подозревая об этом

и даже считая себя праведниками.

Но, с другой стороны, как порочному человеку, потомку

Адама, стать нравственным по своей собственной природе, а не

по принуждению? В этом и состоит главная проблема, решаемая

хасидской этикой. Впрочем, понятие "этика" - инокультурное

и не совсем адекватно отражает основную направленность хаси-

дизма как "пути праведности". Никакое рассуждение о "добром"

и "худом", "справедливом" и "несправедливом" ради сознатель-

ного выбора, единственно правильного, - то есть этика как

отношение человека к своему поведению, по формулировке Ари-

стотеля, - для хасида невозможно. Этика задана здесь в Десяти

заповедях, раскрываемых Торой и Талмудом. Безусловное следо-

вание им составляет нравственный императив хасидов. А чтобы

человек не сомневался в своих силах следовать заповедям, другой

человек должен показать ему это: живому человеку проще всего

поверить в живую заповедь. Такой ожившей заповедью, "живой

Торой", и становится для хасида цадик. Всем своим существом,

а не только словом он учит хасида: ты тоже можешь стать

добродетельным и раскрыть в себе совершенный образ и подо-

бие, заложенные в тебе Творцом. Хасид не просто убежден, что

Тора - это добро и истина; он уверен, что в его человеческих

силах следовать Торе.

Хасидизм, таким образом, - одно из учений, которые, не

идеализируя человека, показывают, что он и в самом деле может

быть добрым. Это не просто, но только здесь человеку и имеет

смысл прилагать усилия: потому что это усилия над самим

собой. Мистическая этика хасидизма утверждает, что зло не

только не абсолютно и указывает лишь на недостаток добра

в здешнем мире, но что зло создано специально для того, чтобы

быть обращенным на служение добру. Поэтому такие человечес-

кие слабости, как гордость, суровость, высокомерие и т. д., сами

по себе не являются злом; зло в том, чтобы не обращать на них

внимания и не направлять их на служение добру. "В каждом

слове и действии, - считают хасиды, - содержатся все десять

сефирот, десять сил, изливающихся из Бога..." И задача человека

- сделать свои слова и дела подобающими этим истечениям.

Кроме того, "...все то, что представляется вам здесь злом, на

самом деле - оказанная вам милость". В сказанном, по-видимо-

му, кроется причина нравственного оптимизма хасидов, их на-

стойчивого желания следовать раз и навсегда избранному пути.

И еще в том, что рядом - цадик. Отношения между цадиком

и хасидом - это ключ к хасидской этике. Без цадика деяния

хасидов лишены нравственной опоры. Но и величие цадика без

хасидов не имеет нравственного смысла. Цадик и хасиды - это

общность, в которой только и возможен нравственный идеал

хасидов.

Другими словами, здесь заложена идея о том, что нравствен-

ный поступок не является свершением одного человека. Нравст-

венность не может быть индивидуалистичной, как это почти

постулируется в новоевропейской этике; в хасидизме она - об-

щее, совместное дело. Нравственность одного человека - это

отражение, но не общественной среды, а нравственности другого

человека, который в свою очередь отражает степень вашего

совершенства. Вы ответственны, конечно, только за себя, но ваше

совершенство - не только для себя, но и для другого. Пороки

друг друга вы исправляете вместе, и нравственность - ваш

совместный труд.

Высшая нравственность - это когда человек с Богом. Или

Бог с человеком. Сокрытые во всех вещах мира божественные

искры, отпавшие от Творца, нуждаются в очищении от наростов

и в освобождении. Эту миссию возлагает на себя цадик. Отсюда

- его безграничный альтруизм и самопожертвование, мерилом

которых выступают хасиды. Без них горение цадика не излучало

бы света.

Этот свет - радость хасидов. Они веселы внутренней радос-

тью, не имеющей ничего общего с пошлым весельем людей,

убежденных, что мир - это театр и что единственное удовольст-

вие человека в этой жизни - сделать ее повеселее.

Другая сторона своеобразия хасидов, по-новому представив-

шая значение обыденного соблюдения заповедей, - все большее,

по мере нравственного развития, тождество и равноценность

слова и дела, задуманного и совершенного. Нравственность

- это целый человек, а не только его поведение; ограниченно

нравственный человек, то есть подчиняющий этическому лишь

.часть себя, всегда лицемерен, даже если он чрезвычайно благо-

честив и добродетелен. Изобличая таких людей, цадик иногда

и поюродствует, поскольку юродство, как ничто другое, ярко

выявляет нравственную ущербность. Сам же цадик - живой

образец целостной нравственности. Поэтому, когда хасиды рас-

сказывают друг другу истории о своих цадиках - а это проис-

ходит всегда, когда они собираются вместе в субботу, - они

совершают в том числе и нравственный акт, причем в самом что

ни на есть практическом смысле.

Именно эти истории и образуют "Хасидские предания", со-

бранные М. Бубером. Помимо собирания и пересказывания ха-

сидских легенд, он посвятил хасидизму немало книг и статей. Но

сколько бы он ни высказывался в них о смысле своего увлечения

хасидизмом, причины этого по большому счету так и остаются

тайной. Возможно, знакомство с "Хасидскими преданиями" в пе-

ресказе М. Бубера поможет читателю приблизиться к ее постиже-

нию, а может быть, - кто знает - и к постижению загадки своей

собственной личности.

П. С. Гуревич, М. Л. Хорьков

ПРЕДИСЛОВИЕ

Один из живейших аспектов хасидского движения состоит

в том, что хасиды рассказывают друг другу истории о своих

духовных лидерах, "цадиким"*. Когда они присутствуют при

совершении чего-нибудь великого, когда они видят нечто значи-

тельное, они чувствуют, что призваны обрести с ним связь и за-

свидетельствовать это перед другими людьми. Слова, использу-

емые для описания такого опыта, - не просто слова; они облада-

ют свойством сообщать последующим поколениям происшедшее

во всей той действенности, какой обладают слова, в самих себе

становящиеся действием. И поскольку эти слова служат вечному

сохранению святых дел, они освящаются этими делами. Рас-

сказывают, что Ясновидец из Люблина однажды увидел огнен-

ный столб, поднимающийся из маленькой комнаты; когда он

вошел туда, то увидел там хасидов, рассказывающих друг другу

истории о своих цадиким. Согласно хасидским поверьям, в цади-

ким изливается изначальный Божественный свет; через них он

изливается затем в их деяния, а из деяний - в слова хасидов,

повествующих о цадиким. Баал Шем, основатель хасидизма,

говорил, что, когда хасид рассказывает что-то во славу цадиким,

это равнозначно его проникновению в таинство божественной

колесницы, которую лицезрел пророк Иезекииль. Один цадик из

четвертого поколения, равви* Мендель из Рыманова*, друг Яс-

новидца, прибавлял к этому такие слова: "Ибо цадиким - это

и есть колесница Бога"'. Но легенда - это нечто большее, чем

просто отражение. Она свидетельствует о священной сущности

для того, чтобы жить с нею. Чудо, когда о нем рассказывают,

приобретает новую силу; сила, действовавшая когда-то и пребы-

вающая теперь в живом слове, продолжает действовать - дей-

ствовать из поколения в поколение.

Одного равви, чей дед был учеником Баал Шема, как-то

попросили рассказать историю. "Историю, - ответил он,

- нужно рассказывать так, чтобы она сама собой доставляла

'Звездочками отмечены примечания переводчиков, помещенные в конце

книги. Арабскими цифрами - постраничные примечания М. Бубера. - Примеч.

ред.

' Мидраш. Бытие Рабба LXXXII. 7.

слушателям помощь". И рассказал следующее: "Мой дед был

хромым. Однажды кто-то попросил его рассказать историю о его

учителе. И он поведал о том, что святой Баал Шам во время

молитвы обычно подпрыгивал и приплясывал. Рассказывая, мой

дед поднялся; его так увлекла история, что он и сам начал

прыгать и плясать, как бы изображая своего наставника. И в тот

самый час он излечился от своей хромоты. Вот так нужно рас-

сказывать истории!"

Бок о бок с устными преданиями существовала и письменная

традиция, проявившаяся уже на ранних этапах хасидского движе-

ния, однако из записанных устных рассказов о первых поколени-

ях сохранилось лишь несколько незначительных текстов. Будучи

юношами, ряд цадиким записывали деяния и высказывания своих

наставников, но делали они это скорее для того, чтобы поль-

зоваться этими записями наедине с собой, а не для чтения их на

публике. Так, из одного надежного источника нам известно, что

равви из Бердичева, который среди всех равви был наиболее

близок к простым людям, записывал все, что его учитель, Дов

Баэр из Межрича, Великий Маггид*, говорил или делал, в том

числе его ежедневные высказывания, затем много раз читал

и перечитывал свои записи, устремляя свою душу ввысь в усилии

постичь смысл каждого слова. Но его записи были утеряны,

и вообще из подобных заметок сохранились очень немногие.

Большинство легенд, представляющих собой поздние формы

мифа, развивались в литературах мира в эпохи, когда уже сущес-

твовала письменная литература: или наряду с устной традицией,

или даже главенствуя над ней. В первом случае письменная

литература оказывала некоторое влияние на форму легенды, во

втором - полностью определяла ее. Так, со временем преврати-

лись в литературу буддийские легенды и индийские сказки, точно

так же, как и легенды о Святом Франциске, и итальянские

новеллино, хотя наряду с этим они продолжали передаваться из

уст в уста.

Иначе обстояло дело с хасидскими легендами. Евреи диаспо-

ры* из поколения в поколение передавали легенды устно,

и вплоть до нашего времени они не облекались ни в какую

литературную форму. Хасиды просто не могли выстраивать

предания, которые они рассказывали во славу своих цадиким, по

образцу какой-либо уже существующей литературной формы или

изобретать собственную форму, не могли они и целиком адап-

тировать свои рассказы к стилю других легенд. Внутренний ритм

хасидов часто бывает столь страстным, столь порывистым по

сравнению с застывшей формой таких легенд, что она не в состо-

янии передать все богатство того, что хасиды намереваются

сказать. Так что хасидим никогда не придавали своим легендам

изысканную литературную форму; за рядом исключений, они не

являются ни произведением одного автора, ни определенным

жанром народного творчества; хасидские предания всегда ос-

тавались неоформленными. Но благодаря священному элементу,

который они в себе несут, то есть фактам жизни цадиким и вос-

торженной радости хасидим, эти легенды подобны драгоценному

металлу, хотя зачастую и не слишком очищенному, но с приме-

сью шлаков.

На примере легенд о Баал Шеме можно проследить, как

именно формируется в хасидизме легендарная традиция. Уже при

жизни цадика среди членов его семьи и учеников ходили истории,

повествовавшие о его величии. После его смерти они переросли

в предания, четверть века спустя ставшие составной частью ряда

книг: из семейных историй появились легенды, которые включил

в свою книгу "Знамя Эфраима" равви Моше Хаййим Эфраим,

внук Баал Шема, которого учил сам дед, а легенды, ходившие

в среде учеников, были примерно в то же время опубликованы

в виде первого собрания изречений Баал Шема под названием

"Венец Благого Имени". Однако прошло еще двадцать лет, преж-

де чем появилась на свет первая легендарная биография Баал

Шема, имевшая заголовок "Во славу Баал Шем Това". Каждый

сюжет в ней восходит к кому-либо из ближайшего окружения

Баал Шема, к его друзьям и ученикам. Но наряду с этими

существовали и другие традиции, например устные традиции

семей Великого Маггида или равви Мейра Маргалиота или

письменная традиция, бытовавшая в школе Кореца. Эти тради-

ции отличались от опубликованных сборников и имели свою

сферу распространения. Во второй половине XIX века отмечают-

ся серьезные изменения в сюжетах, передаваемых устно. Они

упрощаются, становятся короче, в них привносится много со

стороны, и в итоге легенды превращаются в разновидность на-

родной литературы. И только в нашу эпоху, около 1900 года,

началась работа по критическому отбору и собиранию преданий

о Баал Шеме. Сходные процессы характеризуют развитие всей

хасидской легендарной традиции.

После исключения всего сомнительного. Где невозможно бы-

ло обнаружить и следа подлинных сюжетов, у нас в руках все

равно осталась огромная масса по преимуществу совершенно

неоформленного материала. Это были - в лучшем случае - или

краткие заметки, относившиеся непонятно к каким событиям,

или - к сожалению, чаще всего - совершенно необработанный

и сырой материал, которому было почти невозможно придать

форму легенды. В этой второй группе заметок, неважно, говорит-

ся в них слишком много или слишком мало, трудно обнаружить

даже малейший намек на какую бы то ни было ясную линию

повествования. По большей части они не представляют собой ни

настоящих художественных произведений, ни подлинных народ-

ных легенд, но являются чем-то вроде оправы, оправы выда-

ющихся событий, и поэтому по-своему восхитительной.

Я же, поставив себе цель дать точные портреты цадиким

и описать их жизнь на основании достоверного письменного

и устного материала, должен был прежде всего принимать во

внимание одновременно и легенды, и историческую правду и от-

ражать их вместе в едином повествовании. В ходе этой длитель-

ной и трудоемкой работы я обнаружил, что целесообразнее всего

было начать с поиска необходимой формы (или, точнее, с отказа

от всяких форм) для описанных заметок при их скудости или,

наоборот, чрезмерном изобилии деталей, при их темных местах

и частых отступлениях, начать с как можно более тщательной

реконструкции упоминаемых в них событий, где это возможно,

на основании разных вариантов одной легенды и связанных с ней

материалов, а также со связного, насколько это осуществимо,

соединения разных легенд. Затем я снова возвращался к замет-

кам, чтобы включить в окончательную версию какие-нибудь

содержащиеся в них удачные обороты или фразы. С другой

стороны, я посчитал непозволительным и нежелательным чрез-

мерно расширять эти легенды или придавать им нарочитую

красочность и разнообразие, как это делали братья Гримм, когда

записывали свои сказки со слов простых людей'. Только в тех

немногих случаях, когда записки были слишком отрывочны,

я позволял себе соединять вместе несколько фрагментов и запол-

нять бреши, если они возникали, близким по теме материалом.

Существуют два рода легенд, различия между которыми мож-

но провести, опираясь на два типа повествования, лежащих в ос-

нове образующейся легенды: это легендарный рассказ и леген-

дарный анекдот. В качестве иллюстрации можно сопоставить

"Золотую легенду" с "Цветочками Св. Франциска" или клас-

сические буддийские легенды с преданиями монахов секты дзэн.

Тем не менее бесформенный материал хасидских легенд может

быть отнесен сразу к обеим категориям. Впрочем, большая их

часть - это в основе своей все же легендарные анекдоты. Рас-

сказы встречаются редко, да и представляют они собой скорее

нечто среднее между притчей и анекдотом. Преобладание анек-

дота - это общая тенденция, присущая духу еврейской диаспо-

ры, стремящемуся выразить события истории и современности

каким-то особым, запоминающимся способом: события не прос-

то замечаются и сообщаются, чтобы выделить нечто в проис-

ходящем, но они столь тщательно очищаются от шелухи ничего

не значащих фактов и подаются в такой форме, что рассказ как

бы сам собой достигает кульминации на самой значимой в нем

фразе. Согласно учению хасидов, сама жизнь соответствует та-

кому способу интерпретации. Цадик, вольно или невольно, выра-

жает свои поучения в действиях, имеющих символический харак-

тер и часто сконцентрированных в каком-либо изречении, либо

дополняющем события, либо помогающем их интерпретировать.

Под "рассказом" я понимаю повествование о чьей-либо судь-

бе, раскрываемой в единичном происшествии; под "анекдотом"

- повествование о единичном происшествии, в котором рас-

крывается целая судьба. Легендарный анекдот идет даже дальше:

*См.: Leffz. Maerchen der Brueder Grimm. Эта книга была опубликована на

основании материалов, оставшихся после смерти Клеменса Брентано.

в единичном событии раскрывается смысл жизни. Во всей миро-

вой литературе я не знаю другой подобной группы легендарных

анекдотов, в которой указанное их свойство присутствовало бы

в такой большой степени и было бы столь самобытным и одно-

временно столь разнообразным, как это можно видеть в хасид-

ских анекдотах.

Анекдот, как и рассказ, - это разновидность сжатого повест-

вования, повествования, сконцентрированного в рамках одной,

специально подчеркиваемой формы. От чрезмерного психологиз-

ма и украшательства здесь следует воздерживаться. Чем чище,

"обнаженнее" такая форма, тем более адекватно она выполняет

свою функцию.

Такими соображениями я руководствовался, работая с имев-

шимся в моем распоряжении материалом.

Между тем цадика нельзя изображать исключительно посред-

ством совершаемых им действий, которые концентрируются за-

тем в его изречениях об этих действиях; цадик немыслим без акта

учительства, наставничества устным словом, ибо для него речь

- это неотъемлемая часть его деяний. Поэтому в данной книге

присутствует еще одна разновидность легенды, которую я оп-

ределяю как "поучение в ответах на вопросы". Наставника, цади-

ка, просят прокомментировать какой-нибудь стих из Писания

или объяснить смысл какого-нибудь ритуала. Он отвечает и,

отвечая, дает вопрошавшему гораздо больше, нежели тот спосо-

бен усвоить. В текстах, с которыми я работал, эта особенность не

всегда была представлена в форме беседы: зачастую вопрос

прочитывался из ответа. В большинстве таких случаев я реконст-

руировал вопросы и, таким образом, восстанавливал форму диа-

лога. Кроме того, поскольку строгие дефиниции здесь невозмож-

ны, я отнес к этому типу легенды ряд фрагментов, где говорящий

задает вопросы самому себе. Также есть несколько поучений

и проповедей, которые я не рискнул отбросить вследствие их

исключительной важности. Но и в этом случае из теоретических

работ хасидов в данный сборник не был включен ни один фраг-

мент; весь представленный материал взят из народной литерату-

ры, где он служит своего рода приложением к жизнеописаниям

цадиким и имеет исключительно устный, а не литературный

характер.

При отборе непосредственно поучений я старался придер-

живаться подлинных слов текстов, с которыми работал, как бы

далеко эти слова ни отстояли от требований ясности. Но во

многих случаях тексты оказывались настолько темными, на-

столько загрязненными чужеродными элементами, что возника-

ла настоятельная необходимость убирать целые слои посторон-

него материала, чтобы в конце концов добраться до подлинных

изречений наставника.

В этой книге содержится менее десятой части всего собран-

ного мной материала. Первым критерием для того, чтобы помес-

тить в нее какое-либо из хасидских преданий, была, конечно, его

значимость per se*, а также его особая важность для понимания

тех или иных сторон хасидской жизни. Однако многие фрагмен-

ты, отвечавшие этому признаку, я все же не включил в сборник,

поскольку они не характеризовали ни одного из тех цадиким,

вокруг которых строится данная книга. А последний фактор был

для меня решающим.

В итоге из многочисленных легенд, которые сохранила тради-

ция о каждом цадике, я отобрал в первую очередь те, которые

лучше всего описывали характер и образ жизни каждого цадика,

а затем добавил к ним легенды, дающие представление о его

жизненном пути. В одних случаях предания и высказывания,

с которыми я работал, при соединении их вместе сами собой

давали законченную картину жизни цадика. В других случаях

оставались лакуны, которые я вынужден был заполнять своими

предположениями (о чем подробнее см. во Введении). В немногих

случаях мои данные оказались слишком скудными, и здесь я всег-

да приносил в жертву "статический" портрет человека, а не

"динамическую" картину человеческой жизни.

В каждой из глав я расположил легенды в биографическом,

хотя и не строго хронологическом порядке, поскольку хроноло-

гический принцип мог лишь затушевать, а не высветить тот

эффект каждой биографии, который я постоянно имел в виду при

составлении книги. Исходя из имевшегося у меня под рукой

материала, мне было гораздо проще давать общую картину

характера человека и его образа жизни, рассматривая их разно-

образные элементы отдельно друг от друга и - если это было

возможно - каждый из них в свете их собственного развития,

пока все они не сплавлялись в своего рода внутреннюю биогра-

фию. Так, например, в главе о Баал Шеме можно наблюдать

следующую последовательность: 1) душа Баал Шема; 2) приго-

товление к служению и откровение; 3) его восторженность и рве-

ние; 4) его община; 5) Баал Шем и его ученики; 6) Баал Шем и его

общение с разнообразными людьми; 7) сила видения; 8) святость

и чудеса; 9) Святая Земля и искупление грехов; 10) до и после его

смерти. Каждый фрагмент расположен на подобающем ему мес-

те, хотя иногда это и нарушает хронологический порядок; кроме

того, там, где это представлялось уместным, к легендам прилага-

ются поучения.

При первом, и к тому же беглом, чтении может показаться,

что в книге есть ряд повторений, хотя на самом деле это не

повторения: в каждом случае, когда какой-нибудь сюжет повто-

ряется, то его смысл или целиком меняется, или приобретает

дополнительное звучание. Таково, например, постоянное упоми-

нание о "сатанинских хасидах", то есть лжехасидах, которые

присоединяются к истинным хасидим с целью разрушить их

общину. Внимательный читатель без труда заметит во всех подо-

бных случаях различия в ситуациях и в форме изложения.

Моя работа по пересказу хасидских легенд началась более

сорока лет назад. Первыми книгами, ставшими плодом моей

деятельности в этой области, были "Предания о равви Нахаме"

(1906) и "Легенда о Баал Шеме" (1907). Затем, однако, я отказал-

ся от своего прежнего метода работы с устными преданиями на

том основании, что посчитал его чересчур вольным. Моя новая

концепция о целях и методах работы с легендами воплотилась

в книгах "Великий Маггид и его последователи" (1921)и "Скры-

тый свет" (1924). Содержание этих двух книг почти полностью

воспроизведено в настоящей работе, хотя большая ее часть напи-

сана уже после моего приезда в Палестину в 1938 году. Помимо

всего прочего этим новым и более совершенным сборником

я обязан в первую очередь воздуху земли обетованной. Наши

мудрецы говорят, что в Палестине сам воздух делает человека

мудрым. Меня же эта земля одарила другим: силой начать все

заново. Теперь я считаю свою работу над хасидскими легендами

законченной, и эта книга - своеобразный итог моего нового

начала.

Иерусалим, лето 1946 года

Мартин Бубер

ВВЕДЕНИЕ

Цель этой книги - ввести читателя в мир легендарной реаль-

ности. Я называю ее легендарной, потому что дошедшие до нас

предания, которым я здесь пытался придать определенную фор-

му, не являются подлинными в том смысле, в каком подлинна

хроника. Легенды восходят к восторженным людям, вкладывав-

шим в свои истории то, что они видели или считали, что видели

в состоянии религиозного порыва, и это означает, что в легендах

есть много событий, и на самом деле имевших место, но только

увиденных с точки зрения религиозного чувства и таких, которые

просто не могли произойти в реальности так, как о них рассказы-

вают, но которые возвысившаяся в религиозном порыве душа

воспринимала как реальность и поэтому отнеслась к ним именно

как к реальности. Вот почему я называю легенды реальностью,

реальностью опыта восторженных душ, реальностью, рождаю-

щейся в каждом чистом сердце, незамутненном хитростью и лу-

кавством. Люди, рассказывающие легенды, говорят не о самих

себе, но о том, что их волнует, и, таким образом, то, что мы

узнаем из подобных повествований, - не просто факт в психоло-

гическом смысле, но также и факт жизни. Например, случается

нечто, что вдохновляет душу, оказывает на нее такое-то и та-

кое-то воздействие; указывая на это воздействие, традиция при-

водит нас к его причине; связь же между тем, кто вдохновляет,

и тем, кто вдохновляется, - это связь между двумя лицами.

Такова подлинная легенда, и такова ее реальность.

Люди, являющиеся героями собранных здесь преданий, люди,

которые вдохновляют, - это цадиким. Данный термин обычно

переводят как "праведники", но буквально он означает "те, кото-

рые выдержали испытание", или "удостоверенные". Цадиким

являются лидерами хасидских общин. Те же, кто рассказывает

о цадиким', чьи истории образуют основу легендарной традиции,

кто вдохновляется, - это хасидим, "преданные", или, точнее,

"те, кто хранят веру в завете", простые члены хасидских общин.

' Так называемые "чудесные истории", то есть такие, где нереальные аспекты

реальности наиболее очевидны, я обычно предварял фразой: "Рассказывают".

Эта книга, таким образом, стремится выразить, документально

зафиксировать связь между цадиким и хасидим, и поэтому ее

следует воспринимать именно как отражение и своеобразное

документальное описание жизни цадиким со своими хасидим.

Сердцевина хасидского учения - это концепция жизни на

основе религиозного порыва, восторженного ликования. Но дан-

ная доктрина - отнюдь не теория, существующая независимо от

того, связана ли она с реальностью или нет. Она скорее тео-

ретическое приложение к жизни, которой реально жили цадиким

и хасидим, особенно во времена первых шести поколений, о кото-

рых повествует данная книга; в каждом ее томе представлено по

три поколения*.

Цель, лежащая в основе всех великих религий и религиозных

движений, заключается в создании особой жизни, жизни воз-

вышенной, восторженной, которая не ограничивается никаким

единичным опытом и которая поэтому должна проистекать из

отношений с вечным, с тем, что выше и вне какого бы то ни было

индивидуального опыта. Но поскольку контакты человека с ми-

ром и с самим собой зачастую не способствуют его пребыванию

в состоянии религиозного порыва, религиозные учения указыва-

ют ему на иную форму бытия - на мир совершенства, в котором

его душа тоже может стать совершенной. По сравнению с этим

состоянием совершенного бытия жизнь на земле представляется

или только преддверием, или просто иллюзией; перспектива же

высшей жизни ставит задачу "сотворения" религиозного рвения

перед лицом обманчивых внешних или внутренних опытов, со-

творения страстной убежденности в том, что высшая жизнь

существует и что ее постепенно усваивает или может постепенно

усвоить человеческая душа при определенных условиях, когда

преодолеваются пределы ее земного существования. Хотя вера

в загробную жизнь является неотъемлемой частью иудаизма, тем

не менее в нем всегда существовала сильная тенденция к обрете-

нию совершенства на этой земле. Великая мессианская концепция

о грядущем совершенстве на земле, скорейшему наступлению

которого каждый может активно помогать, не могла, несмотря

на силу, которую она пробуждала в людях, придать повседнев-

ной жизни ту постоянную, неустрашимую и восторженную ра-

дость, радость Здесь и Теперь, которая может проистекать толь-

ко из ощущения полноты в настоящем, а не из надежды на

грядущее совершенство. Ничего не меняет и каббалистическое

учение* о переселении душ, дающее каждому возможность отож-

дествить свою душу с кем-либо из мессианского поколения лю-

дей и, таким образом, рождающее чувство сопричастности с ним.

Только в мессианских движениях, всегда основанных на вере, что

совершенный мир уже близко, религиозный порыв на время

проникал в жизнь и целиком захватывал ее. Однако, когда пос-

леднее из таких движений, саббатианское движение*, со всеми его

позднейшими проявлениями, закончилось отступничеством и от-

чаянием, наступила эпоха проверки жизненной силы религии

и стало ясно, что впредь не тоска и печаль, но лишь восторжен-

ная радость поможет выжить народу Израиля. Развитие хасидиз-

ма показывает, что иудейская религия выдержала это испытание

на прочность.

Хасидское движение вовсе не утратило веры в Мессию; оно

лишь зажгло чувство ликования у своих последователей, как

у "простецов", так и у образованных книжников, чувство радости

от мира, каков он есть, жизни, какова она есть, от каждого часа

жизни в этом мире, каким бы ни был этот час. Без убаюкивания

совести или успокоения чувства разрыва между идеальной моде-

лью человека, задуманного Творцом, и тем, что человек есть на

самом деле, хасидизм показывает людям путь к Богу, обитающе-

му вместе с ними "посреди их нечистот", путь, который может

начаться при любом искушении, даже при любом грехе. Не

преуменьшая обязанности, налагаемые Торой*, хасидское движе-

ние привносит в традиционные заповеди радостное их понима-

ние; раздвигая стены, отделяющие посвященных от профанов,

оно учит, что каждое профаническое действие может стать свя-

щенным в зависимости от того, как оно совершается. Данное

положение не имеет ничего общего с пантеизмом, разрушающим

и принижающим величие всех ценностей: взаимной связи божест-

венного и человеческого, реальности Я и Ты, не прекращающейся

и на пороге вечности. Но хасидизм, кроме того, дает возмож-

ность проявиться божественному образу, искре Божией*, горя-

щей внутри всех существ, всех вещей; он учит, как пробиться

к ней, соединиться с ней, как "возвыситься" до нее и спасти ее

в себе, как воссоединить ее со своей исконной сущностью. Док-

трина Шехины*, которая содержится в Талмуде и пронизывает

Каббалу, Шехины как Присутствия Божия в этом мире, приоб-

ретает в хасидизме новое, интимное звучание и применение. Если

вы направите всю немалую силу своего религиозного рвения на

судьбы Бога в мире, если вы будете делать то, что вы должны

делать именно в этот момент - неважно, что конкретно, - со

всей своей силой, со священным стремлением каввана*, то смо-

жете вызвать состояние союза между Богом и Шехиной, вечно-

стью и временем. Чтобы достичь этого, вам не обязательно быть

книжником или мудрецом. Все, что действительно необходимо,

- это обладать душой, неразделенной в самой себе и безраздель-

но устремленной к божественной цели. Сам мир, в котором вы

живете, какой он есть, а не иной дает вам все возможности такой

связи с Богом, Который спасет вас, какому бы из божественных

аспектов мира вы себя ни вверили. Сам характер, сами качества,

которыми вы обладаете, определяют ваш особый путь к Богу,

вашу особую потребность в Нем. Не досадуйте, радуясь творени-

ям и вещам мира! Но и не связывайте с ними свою радость;

отстраняясь от них, спешите приблизиться к Богу. Не восставай-

те против ваших чувств, но дайте им возрасти и свяжите их

с Богом. Не душите ваши силы, но дайте им возможность

трудиться на святое дело и отдыхать святым отдохновением. Все

противоречия, которыми мир терзает вас, существуют исключи-

тельно для того, чтобы вы смогли понять их внутренний смысл,

и все противоположные тенденции, которые раздирают вас, до-

жидаются лишь того, чтобы вы изгнали их своим словом. Все

снедающие вас внутренние печали желают лишь того, чтобы

вылиться в конце концов в порыв вашей радости.

Но эта радость не должна быть целью, к которой вы рветесь

изо всех сил. Если вы специально стремитесь "быть радостными

только для Бога", то это может вас унизить. Ваша личная

радость возвысит вас только тогда, когда вы не будете желать

ничего, кроме чистой радости от общения с Богом - ничего,

кроме самой радости.

Но как может человек, особенно "простец", к которому в пер-

вую очередь обращается хасидское движение, достичь в этой

жизни состояния восторженной радости? Как в огне искушений

сможет он преобразить в себе Злое Начало* в стремление к доб-

ру? Как, соблюдая заповеди по привычке, достигнет он востор-

женных уз с высшими мирами? Как среди творений и вещей мира

взлелеет он достойным образом скрытые в них божественные

искры? Как сможет осветить он священной кавваной свою повсе-

дневную жизнь? Мы знаем, что для этого необходимо лишь

обладать душой, неразделенной в себе самой и безраздельно

устремленной к божественной цели. Но как в хаосе земной жизни

сможем мы не отвлечься от священной цели? Как сохраним

единство души среди опасностей и невзгод, среди тысяч разоча-

рований и заблуждений? И если единство утрачено, как его

восстановить? Человек нуждается в совете и помощи, в возвыше-

нии и искуплении. И всего этого он желает не только для одной

души, ибо, так или иначе, со сферой души тесно переплетены

большие и малые заботы, боль и отчаяние самой жизни, и если на

это не обращать внимания, то как можно достичь более воз-

вышенной цели? Требуется помощник, помощник и для души,

и для тела, как в небесных, так и в земных делах. Таким помощ-

ником и является цадик. Он способен исцелить как больное тело,

так и больную душу, ибо знает, как они связаны друг с другом,

и это знание дает ему силы воздействовать и на тело, и на душу.

Именно цадик может научить, как устраивать свои дела так,

чтобы душа при этом оставалась свободной; также он может

научить, как укреплять свою душу, чтобы выдерживать все удары

судьбы. Снова и снова цадик берет вас за руку и ведет, пока вы не

сможете ходить самостоятельно. Он вовсе не избавляет вас от

труда по укреплению самого себя. Он отнюдь не облегчает

борьбу, которую должна вести ваша душа, чтобы осознать свое

особенное назначение в этом мире. Это также касается и отноше-

ний вашей души с Богом. Цадик обязан помочь хасидим ус-

тановить связь с Богом, но он не может заменить при этом самих

людей и сделать за них то, что должны делать они сами. Таково

учение Баал Шема и всех великих хасидим, последовавших за

ним; все иные трактовки являются здесь искажением, и признаки

такого искажения появились относительно недавно. Цадик укреп-

ляет своего хасида в часы сомнения, но не вливает в него истину;

он лишь помогает хасиду завоевать, отвоевать ее для себя. Цадик

развивает собственную способность хасида к подлинной молит-

ве, он учит его, как правильно произносить слова молитвы, он

присоединяет к молитве ученика свою собственную молитву

и таким способом вселяет в него мужество и помогает ему

расправить собственные крылья. В часы нужды цадик молится за

своего ученика и отдает ему всего себя, но он никогда не допуска-

ет, чтобы душа хасида рассчитывала только на него, чтобы она

прекратила собственные усилия, иными словами, он никогда не

допускает, чтобы прекратилось то борение души ради Бога, без

которого жизнь на земле лишилась бы своей полноты. Но цадик

не ограничивает свои советы и помощь только сферой человечес-

ких страстей. Он распространяет их и на сферу отношений с Бо-

гом; но и здесь он всячески подчеркивает, что его посредничество

имеет свои пределы. Ибо один человек может быть для другого

только преддверием его собственной внутренней святыни.

И в хасидском учении, и в хасидских преданиях мы часто

слышим о цадиким, возложивших на себя печали других людей

и даже искупивших их, принеся в жертву собственные жизни.

В очень немногих случаях, как, например, в случае с равви

Наманом из Брацлава, когда мы читаем, что истинный цадик

может совершить акт обращения к Богу за тех, кто ему близок

и дорог, автор тут же добавляет, что этот акт совершается за

другого для того, чтобы упростить собственное обращение хаси-

да к Богу. Цадик помогает всем, но он никогда не снимает

с другого то, что тот обязан сделать сам. Помощь цадика - это

участие. Даже своей смертью он помогает хасиду: те, кто нахо-

дятся рядом в момент его смерти, обретают "великое озарение".

Даже в описанных рамках цадик оказывает огромное влияние

не только на веру и сознание хасида, но и на его повседневные

дела и даже на сон, делая его глубоким и спокойным. С помощью

цадика становятся совершенными все чувства хасида, но не за

счет прямого давления со стороны цадика, а посредством того

лишь, что он присутствует рядом с хасидом. Одно то, что хасид

смотрит на цадика, совершенствует его зрение, то, что он слышит

его, совершенствует его слух. Не поучения цадика, но сам факт

его существования обеспечивает силу его воздействия на окружа-

ющих; не столько те обстоятельства, в которых цадик действует

сверхъестественным образом, сколько то, что он просто находит-

ся рядом в обыденном течении дней, ничем не выделяющийся,

незаметный, неведомый; не столько то, что он интеллектуальный

лидер, сколько то, что он совершенное человеческое существо,

живущее своей мирской жизнью, в которой и проявляется его

человеческое совершенство. Как сказал однажды некий цадик: "Я

постигал Тору из всех членов [тела] моего учителя". Такое влия-

ние оказывает цадик на своих истинных учеников. Однако прос-

того физического присутствия, конечно, недостаточно, чтобы

оказать влияние на многих людей, то влияние, которое преврати-

ло хасидизм в массовое движение. Для достижения такого ре-

зультата цадику необходимо было работать с людьми до тех

пор, пока они были в состоянии воспринимать то, что он им

давал, облекая свои поучения в доступную для людей форму;

иначе говоря, цадик должен был "участвовать во множестве". Он

должен был смешаться с людьми и, чтобы поднять их до уровня,

где бы им стало доступно совершенство, снизойти до них со

своих высот. "Если какой-то человек попал в болото, - говорил

Баал Шем, - и друг хочет вытащить его оттуда, то он не должен

бояться, что немного испачкается".

Один из главнейших принципов хасидизма заключается в том,

что цадик и народ зависят друг от друга. Вновь и вновь предания

сравнивают их отношения с отношениями между материей и фор-

мой в человеческой жизни, между телом и душой. Душа не должна

хвастаться, что она священнее тела, ибо только за счет того, что

она вселена в тело и действует через его члены, она может достичь

собственного совершенства. Телу, с другой стороны, непозволи-

тельно хвастать тем, что оно поддерживает душу, ибо душа

может оставить его, и тогда тело будет разлагаться. Таким

образом, цадиким нуждаются во множестве людей, а множество

людей нуждается в цадиким. Реальность хасидского учения зави-

сит от их взаимоотношений. "Нисхождение" же цадика с "высот"

- это не падение; наоборот, "если цадик служит Богу, - говорит

равви Наман из Брацлава, - но опасается учить многих людей, то

он подвергнется настоящему падению со своих высот.

Сам же равви Наман, наиболее духовный из всех цадиким,

обладал глубоким мистическим чувством своего единства

с "простецами". На это единство указывают его странные изрече-

ния за два месяца до смерти. Сначала равви Наман впал в такое

духовное истощение, что заявил, что он не более чем "простец".

Но когда его дух неожиданно вновь вознесся на самые вершины,

равви Наман сказал, что в подобные периоды нисхождения цадик

полностью смешивается с жизненной силой, которая изливается

через него на всех "простецов" в мире, не только принадлежащих

народу Израиля, но на всех вообще. Обратно же в него вливается

жизненная сила, исходящая от "сокровищ благодарственных да-

ров", собранных в земле Ханаана в незапамятные времена, еще

до Израиля, и эти сокровища, добавил цадик, образуют ту

таинственную материю, которая созвучна с душами "простецов"

и делает их способными к простой вере.

Здесь мы подступаем к подлинной основе хасидизма, на кото-

рой строится совместная жизнь тех, кто вдохновляет, и тех, кто

вдохновляется. Квинтэссенцией этой жизни являются отношения

между цадиком и его учениками, в рамках которых разворачива-

ется взаимодействие вдохновляющего и вдохновляемых во всей

их чистоте. Учитель помогает ученикам обрести самих себя,

а в час^ отдаленности они в свою очередь также помогают

своему учителю вновь обрести самого себя. Учитель зажигает

души учеников, и они, окружая его, освещают жизнь учителя

зажженным им светом. Ученик спрашивает и, спрашивая, неосоз-

нанно вызывает ответ, который дух учителя не смог бы создать

без стимулирующего воздействия вопроса.

Иллюстрацией возвышенного назначения ученичества могут

служить два "чудесных предания".

Однажды на исходе Йом-Кипура* Баал Шем пришел в сильное

смятение духа, потому что луна не могла пробиться сквозь облака,

а он поэтому не мог произнести благословение новой луны*,

которое в этот час, час, когда Израиль подвергался смертельной

опасности, должно было быть особенно действенным. Тщетно он

напрягал душу, стремясь изменить к лучшему состояние неба. Тем

временем его хасидим, ничего не знавшие о страданиях учителя,

начали танцевать, что они делали ежегодно в это время, пребывая

в радостном возбуждении от службы, совершенной их наставни-

ком, службы, подобной той, что совершал в Храме Иерусалима

первосвященник. Сначала они танцевали в дальней комнате дома,

где жил Баал Шем, но затем в своем восторге достигли они

комнаты учителя и продолжили танец вокруг него. В конце концов

они уговорили его присоединиться к ним. И тогда луна пробилась

сквозь облака и засияла на небе удивительно ярким и чистым

светом. Радость хасидим вызвала то, чего не могла добиться душа

самого цадика даже в крайнем напряжении своих сил.

Среди учеников равви Дов Баэра, Великого Маггида, величай-

шего из учеников Баал Шема, равви Элимелек был человеком,

сохранявшим в себе живую традицию и школу первых настав-

ников. Однажды, когда его душа вознеслась на Небо, он узнал,

что своей святостью он восстановит разоренный алтарь в святи-

лище Небесного Иерусалима*, связанного со святилищем Иеру-

салима земного. Вместе с тем он узнал, что его ученики помогут

ему в этом деле восстановления. Однажды, во время праздника

Радования в Законе*, двое из учеников равви Элимелека отсутст-

вовали. Это были равви Иаков Ицхак, позднее ставший Люблин-

ским равви (Ясновидец), и равви Авраам Йошуа Хешель, позднее

- равви в Апте. Небеса говорили равви Элимелеку, что Иаков

Ицхак принесет в святилище Небесного Иерусалима Ковчег,

а Авраам Йошуа Хешель - скрижали закона. Но ни того ни

другого не было! И тогда цадик сказал своему сыну: "Восемнад-

цать раз я мог бы воскликнуть: "Восстань, Господи!" (как взывал

в древние времена Израиль, обращаясь к Ковчегу, за которым

шел в сражение), но все это будет бесполезно".

Во второй истории ученики участвуют в деятельности цадика

как совершенно самостоятельные люди, в первой же - как

"святая община". Последняя форма, форма коллективного дейст-

вия, несомненно более важна, хотя существует и множество

разнообразных преданий об индивидуальном воздействии учени-

ков на деятельность цадика. Община хасидим, образующаяся

вокруг цадика, особенно ближний круг тех, кто постоянно нахо-

дится с ним или - по крайней мере - регулярно его посещает,

воспринимается как мощное динамичное единство. Цадик един

с этим кругом учеников как в молитвах, так и в поучениях. Они

- объект его молитв, и он не молится за них только словами; он

молится за них как средоточие их сил, в котором собираются

лучи от пламени души их общины и истекая из которого это

пламя смешивается с огнем собственной души цадика. В субботу,

во время третьей трапезы*, когда наставник читает Писание

и открывает тайный смысл его слов, его поучение обращено к его

хасидим: они - то силовое поле, где его слова, попавшие туда,

вызывают стремительный рост духа, подобно тому как упавшие

в воду маленькие камешки вызывают далеко расходящиеся по

воде круги. Такова подлинная трапеза! Мы сможем приблизиться

к пониманию ее силы и благости, только когда поймем, что здесь

все - каждый, кто до предела отдает себя другим, - объединя-

ются в некое восторженное целое, способное образовываться

только вокруг не менее восторженного центра, который, благода-

ря своему подлинному бытию, соединяет всю целостность вокруг

себя с божественным центром всего сущего. Эта живая связь

порой проявляется странным, даже гротесковым способом, но

даже гротеск здесь - такой подлинный, что и он достоверно

свидетельствует о подлинности стоящих за ним импульсов. Поэ-

тому хасидизм не следует интерпретировать как некое эзотеричес-

кое движение; его следует понимать как нечто, что заряжает

людей какой-то исконной жизненной силой, которая - как всякая

исконная жизненная сила - иногда проявляется в довольно

примитивных формах. Именно эта жизненная сила придает осо-

бую интенсивность отношениям между хасидами. Общая привя-

занность к цадику и святой жизни, которую они ведут, связывает

хасидим друг с другом, и не только в радостные часы общих

молитв или совместных трапез, но во все часы повседневной

жизни. В моменты восторга они вместе пьют, поют, танцуют

и рассказывают друг другу глубокомысленные и милые их сердцу

чудесные истории. Но они также и помогают друг другу. За друга

хасидим готовы пожертвовать своей жизнью, и эта готовность

исходит из того же глубинного источника, что и их восторг. Все,

что истинный хасид делает или не делает, является зеркалом его

убежденности в том, что, несмотря на невыносимые страдания,

которые люди должны терпеть, основа жизни - это священная

радость и что всегда и везде каждый может достичь этой радости

- каждый, кто полностью посвятит себя этому.

В современном хасидизме существует множество искривле-

ний, появившихся на более поздних этапах этого движения. Наря-

ду с восторженной любовью к цадику мы видим и некую грубую

форму преданности со стороны тех, кто относится к цадику как

к великому магу, к тому, кто близок небесам и обладает способ-

ностью исправлять все неправильное, кто облегчает хасидим

работу над собственной душой и обеспечивает им желанный

покой в загробном мире. Хотя хасидов одного цадика часто

объединяет чувство подлинного братства, они порой сторонятся

последователей других цадиким, а иногда даже относятся к ним

враждебно. Подобный контраст можно наблюдать также между

свободной религиозной жизнью хасидим в хасидской общине

и их твердолобым оппортунизмом по отношению к государст-

венным властям. Иногда грубый предрассудок уживается здесь

бок о бок с целомудренной фантазией восторженного духа, из-

мельчая его глубины, а иногда проявляется и чистейшее мошен-

ничество, полностью убивающее этот дух. Большинство подо-

бных явлений знакомо нам из истории других религиозных дви-

жений, также порожденных жизненной силой народа; некоторые

из них становятся понятными, когда мы вспомним о патологи-

ческих условиях самой жизни в изгнании. Впрочем, я не пресле-

дую цель подробно входить во все это; я лишь стремлюсь

показать то, что делает хасидизм одним из самых значимых из

известных нам явлений живой и плодотворной веры и - вплоть

до сегодняшнего дня - последним великим порывом воли евреев

служить Богу в этом мире, посвящая Ему всю свою повседнев-

ную жизнь.

Уже на самых ранних этапах движения хасидизм распался на

множество различных общин, мало общавшихся между собой;

также очень рано у отдельных цадиким появились довольно

сомнительные черты. Однако каждая хасидская община продол-

жает сохранять в себе зародыш Царства Божия, зародыш - не

более, но и не менее, и часто этот зародыш живет и возрастает во

плоти, что не позволяет говорить о том, что движение разлагает-

ся. Даже теперь у цадика, промотавшего духовное наследие своих

предшественников, иногда бывают часы, когда его чело просвет-

ляется, словно изначальный свет касается его своими лучами.

В периоды кризиса веры, когда вера обновляется, человек,

который вызывает и возглавляет это обновление, часто вовсе не

является духовным человеком в обычном мирском понимании

этого слова. Он - тот, кто черпает свои силы из необычного

союза между духовным и телесным, между огнем небесным

и земным, но именно возвышенное определяет его выстроенную

из земного структуру. Жизнь такого человека - это постоянное

восприятие огня и превращение его в свет. Именно в этом

заключается причина его двойственного воздействия на мир: он

возвращает к земному тех, кого преобладание мысли оторвало

от земли, и возносит до небесных высот тех, над кем довлеет

земная тяжесть.

2 Мартин Бубер 33

Израэль бен-Елиезер из Мезбижа (Меджибожа), называемый

Баал Шем Товом (1700-1760), основатель хасидизма, был имен-

но таким человеком. Сперва он кажется просто одним из плеяды

Баал Шемов*, "владеющих Именем", то есть тех, кто знает Имя

Божие, которое обладает магической силой, способен произно-

сить Его и с помощью этого искусства помогать приходящим

к нему людям и исцелять их; это занятие является своеобразной

формой магии, которую религия впитала в себя. Подлинной

основой деятельности Баал Шемов были их способность упро-

щать внутренние связи между вещами, лежащие за пределами

пространства и времени (и становящиеся явными в состоянии,

которое мы обычно называем интуицией), а также их особенное,

усиливающее и консолидирующее воздействие на душевный

центр своих последователей, дававшее этому центру возмож-

ность преобразовать тело и всю жизнь человека, воздействие, по

сравнению с которым так называемые "суггестивные способнос-

ти" - не более чем его искажение. Некоторые аспекты деятель-

ности Израэля бен-Елиезера говорят о его определенной привер-

женности традиции Баал Шемов, но есть и одно существенное

отличие, отразившееся даже в изменении эпитета с "Баал Шем"

на "Баал Шем Тов"*. Это отличие и его значение недвусмыслен-

но прослеживаются в легендарной традиции.

Различные версии легенды рассказывают нам о том, что то ли

равви Гершон, шурин Баал Шема, сначала презиравший его как

невежду, а затем ставший его преданным учеником, то ли один из

потомков Баал Шема однажды пришел к некоему великому

равви, жившему далеко - в Палестине или в Германии - и рас-

сказал ему о равви Израэле Баал Шеме. "Баал Шем? - удивился

этот равви. - Я такого не знаю". В версии же, где фигурирует

шурин Баал Шема, этот ответ звучит еще более отрицательно,

ибо когда равви Гершон рассказал о Баал Шеме как о своем

учителе, то получил в ответ следующее: "Баал Шем? Нет, учителя

с таким именем не существует". Но когда равви Гершон, попра-

вившись, произнес полное имя - Баал Шем Тов, равви, к которо-

му он пришел, отреагировал на это совершенно иначе: "О! - вос-

кликнул он. - Баал Шем Тов! Он несомненно великий учитель.

Каждое утро я лицезрею его в райском храме". Этот мудрец

отказался признавать значимость популярных чудотворцев, но

Баал Шем Тов - это совсем другое дело, это нечто новое.

Прибавление "Тов" принципиально меняет смысл и характер

эпитета: "Шем Тов" - это "Благое Имя". Таким образом, Баал

Шем Тов, "владеющий Благим Именем", - это человек, кото-

рый, поскольку он таков, каков есть, пользуется безграничным

доверием своих последователей. "Баал Шем Тов" - это великое

определение, указывающее на человека, которому люди доверя-

ют, своего рода их доверенное лицо. Вместе с тем это понятие

совершенно не годится для установления какого бы то ни было

сомнительного призвания и дается только достойному человеку;

кроме того, помимо всего прочего оно преобразует неопределен-

ную категорию магии в явление чисто религиозное в подлинном

смысле этого слова. Таким образом, понятие "Баал Шем Тов"

указывает на человека, живущего со своими последователями

и для них на основе своей связи с божественным.

В одной истории равви Ицхак из Дрогобыча, один из хаси-

дов-аскетов, первым выступивший против Баал Шема, разозлил-

ся на него, потому что услышал, что Баал Шем раздает людям

амулеты с клочками бумаги, на которых написаны тайные имена

Бога. При встрече он спросил об этом Баал Шема. И тогда тот

открыл один из амулетов и показал равви Ицхаку, что на клочках

бумаги значатся только имена самого Баал Шема и его матери:

"Израэль бен-Сара". Так в руках Баал Шема амулет полностью

утратил свои магические атрибуты. Он стал не более чем знаком

и залогом отношений между тем, кто оказывает помощь, и тем,

кто ее принимает, отношений, основанных на доверии. Баал Шем

Тов помогает тем, кто в него верит. Он обладает способностью

помогать людям именно потому, что в него верят. Амулет же

- символ того, что в какой-то момент он оказал носящему его

человеку помощь. На амулете есть его имя, и это имя свидетель-

ствует о совершенном. Однако посредством такого залога лич-

ных отношений душа принявшего помощь "возвышается". Сила

воздействия основана здесь на единстве телесного и духовного

в самом Баал Шеме и, как следствие такого единства, на отноше-

ниях между ним и его хасидим, обнимающих обе сферы - сферу

земного и сферу небесного.

Это проливает свет на отношения Баал Шема с "людьми

духа", которых он стремится вовлечь в хасидское движение, и на

тот факт, что большинство этих людей и сами желают предо-

ставить себя в распоряжение Баал Шема. Например, согласно

одной из версий известной легенды, величайший из учеников

Баал Шема, подлинный основатель хасидской школы, равви Дов

Баэр, Маггид (странствующий проповедник) из Межрича (Мед-

жирече), пришел к нему, чтобы излечиться от болезни. Баал Шем

облегчил Маггиду физические страдания, исцелив при этом от

главного недуга - от того, что тот учил, "не вкладывая в поуче-

ния свою душу". Этот пример ясно показывает, что природа, под

воздействием личности человека, который оказывает помощь,

направляет дух, удалившийся от нее, обратно в свои владения,

единственную сферу, в которой душа может расцветать, не чув-

ствуя ущерба от контактов с материальным миром. И Великий

Маггид, который как мыслитель намного превосходил Баал Ше-

ма, преклонился перед бесконечно редким и ценным явлением:

единством огня и света в одном человеке.

Нечто похожее прослеживается и на примере другого выда-

ющегося представителя хасидизма второго поколения, равви Иа-

кова Иосифа из Польного (Попонного). Он не был самостоятель-

ным мыслителем, таким, как Маггид, но умел хорошо толковать;

он смог понятно изложить учение Баал Шема, "вытащившего"

его из аскетического уединения и обратившего к простой жизни

со своими последователями. Существует множество версий исто-

рии о том, как Баал Шем сумел одержать над ним верх, но всем им

присущи две общие черты: Баал Шем не открылся ему сразу, он

долго утаивал, кто он есть на самом деле (это был обычный метод

Баал Шема), он рассказывал равви Иакову Иосифу истории (что он

всегда любил делать), сначала рассердившие слушателя своей

примитивностью и кажущимся отсутствием в них разумности, но

затем заставившие его увидеть и понять, что в этих историях

говорится о его собственных тайных стремлениях. И здесь, в рас-

сказывании простых историй и притч, которые, однако, оказывают

сильное личное воздействие, вновь проявляется союз между духом

и природой, союз, который дает возможность образам стать

символами, как это делает сам дух, обретающий в природе свою

форму. То, что оба эти ученика еще могли бы сказать об учении

Баал Шема и о своих отношениях с учителем, характеризуют

следующие факты: Баал Шем, среди прочего, научил Маггида

понимать язык птиц и деревьев, и - как рассказывал равви из

Польного своему зятю - у Баал Шема была "священная привыч-

ка" разговаривать с животными. Гаон из Вильны, крупный против-

ник хасидизма, ответственный за его запрет, человек, стремивший-

ся бороться с хасидизмом, как "пророк Илия боролся с пророками

Ваала", обвинял Баал Шема в том, что тот "совратил" Маггида из

Межрича "своим магическим искусством". Но то, что казалось ему

магией, на самом деле было единством небесного света и земного

огня, духа и природы, единством, осуществленным в границах

одной личности. Когда подобное единство воплощается в одном

человеке, то такая личность становится свидетелем, подтверждаю-

щим всей своей жизнью реальность божественного союза духа

и природы, обновляет с помощью этого союза мир людей, все

более и более удаляющийся от единства духа и природы, и напол-

няет его восторженной радостью. Ибо подлинная радость происхо-

дит не от духа и не от природы, но от единства этих двух начал.

Немногие из ближайших учеников Баал Шема оказались

в центре внимания легендарной традиции. Это случилось потому,

что со временем сила экстатического видения, развитая у Баал

Шема в высочайшей степени, измельчившись, сосредоточилась

в немногих людях, ставших излюбленными героями народных

легенд, тогда как о других учениках упоминают лишь отдельные,

хотя и очень характерные предания. В период третьего поколе-

ния' Дом Учения Великого Маггида стал центром, создавшим

' В соответствии с содержанием книги, в настоящем предисловии говорится

только о трех первых поколениях цадиким. Разделение на поколения не всегда

подчиняется хронологическому принципу: некоторые цадиким 3-го поколения

хронологически относятся ко временам 4-го и 5-го поколений, а некоторые из 4-го

- ко времени 3-го поколения.

длительную преемственную линию цадиким, каждый из которых

при этом значительно отличался друг от друга и память о кото-

рых с величайшим благоговением сохраняли и приукрашивали

легенды. Помимо этого поражает полное изменение тона повест-

вования, когда мы переходим от преданий о Баал Шеме к истори-

ям, рассказывающим о его учениках и никак не связанных с ним

самим. Трое учеников, о которых в первую очередь повествуют

легенды, - Маггид из Межрича, Пинхас из Кореца и Иехиэль

Михал из Злочова - были прежде всего учителями: первый

- это глава ведущей хасидской школы; второй обучал неболь-

шой круг близких учеников, развивая хасидскую мудрость само-

стоятельно и независимо; третий оказал огромное воздействие на

потомков, хотя при жизни и не занимался постоянной настав-

нической деятельностью. В легендах об этих трех людях главным

образом говорится об их учительстве, тогда как в преданиях

о Баал Шеме его поучения фигурируют как одна из функций,

одна из частей его жизни. В легендах о третьем поколении

происходит еще одна важная перемена: истории становятся более

разнообразными и более живыми. То есть они становятся похо-

жими на легенды о Баал Шеме, с той-лишь разницей, что во всей

их пестроте чувствуется гораздо больше жизни - но ничего не

говорится ни о тайне их происхождения, ни о тайне их изначаль-

ного величия.

Равви Дов Баэр, Маггид из Межрича (ум. 1772) был учащим

мыслителем или, вернее, его сделал таким Баал Шем, избавивший

Маггида от его одиночества. После знакомства с Баал Шемом

задача наставничества полностью определила глубинную основу

его мышления. Знаменательно, что излюбленным сравнением

Маггида является то, где говорится об отце, готовом отдать все

ради сына, который хочет учиться. Маггид рассматривал мир как

нечто приготовленное Богом для Своего маленького сына - че-

ловека, которого Он воспитывает с нежной заботой, чтобы сде-

лать его способным подняться до своего Отца. В этом пункте, под

влиянием основного педагогического опыта Маггида, каббали-

стическая концепция "сокращения" Бога в целях создания места

для творения, для мира, перестает быть космогонической и вхо-

дит в сферу антропологии. Именно эта идея побудила Маггида

попытаться рассматривать мир с точки зрения методов Бога по

воспитанию человека. Но фундаментальная предпосылка любого

образования - это крепость и одновременно нежность отноше-

ний между учителем и учеником. Только тот, кто испытал это,

подобно равви Баэру, может делать то, что делал Маггид, может

- как рассказывает нам равви Шнеур Залман, один из самых

близких учеников Маггида, - соединить милость Божью с любо-

вью человека к Богу, суровость Бога со страхом Божьим, кото-

рый испытывает человек, другими словами, превратить взаим-

ность этих отношений в фундаментальный принцип.

Необходимо понять огромную важность собственного опыта

Маггида в получении необходимого для его души обучения,

чтобы оценить не только ту внимательность, с которой он подхо-

дил к каждому из своих учеников в соответствии с особенностями

их характера и внутренних достоинств, но и то, что рассказывают

о его манере преподавания. Говорят, что у каждого из учеников

Маггида было совершенно отличное от других понимание того,

что рассказывал учитель, однако Маггид отказывался высказывать

свое мнение об этих интерпретациях, ибо неважно, какое именно из

семидесяти лиц Торы человек постигает в истинном духе - в лю-

бом случае он все равно постигает истину. Сказанное проливает

свет на еще один аспект метода Маггида: когда он учил, то не

придерживался строгой системы, но высказывал отдельные сужде-

ния и рассказывал притчи, не заботясь об их связи друг с другом.

Перед учениками же ставилась цель - и эта цель полностью

вовлекала их в работу - поразмыслить над сказанным и попы-

таться обнаружить в нем возможные смысловые связи. Каждый из

учеников занимался этим самостоятельно либо они делали это все

вместе. Один из них заметил как-то в своем письме: "Мы постоян-

но размышляли над каким-нибудь высказыванием, размышляли

довольно долго, держа его в памяти в чистоте и цельности, пока

снова не слышали из уст учителя нечто похожее". Считалось, что

таким способом Маггид пробуждает истину, укорененную в духе

своих учеников, пробуждает ее, "возжигая свечи" поучений.

Но мы не поймем всего сказанного в его полноте, пока не

вспомним, что Маггид всегда был возвышенным человеком, но

под влиянием Баал Шема его возвышенность из аскетического

уединения преобразовалась в активную жизнь, связанную с обу-

чением учеников. С этого момента его возвышенность приняла

форму наставничества. Многие из учеников Маггида свидетель-

ствуют о возвышенном характере слов, которые он произносил.

Они рассказывают, что стоило ему лишь раскрыть свои уста, как

у них возникало ощущение, что Маггид не находится более

в этом мире и что через него вещает само Божественное Присут-

ствие (Шохина). Этот феномен также нельзя понять, пока мы не

погрузимся в еще большие глубины, на какие только окажемся

способны. Тогда нам станет ясно, что со всей страстью своей

души Маггид отдал себя на служение воле Бога, цель Которого

- возвысить "маленького сына" до Самого Себя. И чтобы

исполнить это свое служение, Маггид считает себя, свое мышле-

ние, свое учительство не более чем сосудом, в который должна

вместиться божественная истина. По его собственным словам, он

"превратил свое нечто в ничто". Именно с этой точки зрения мы

можем понять то воздействие, которое оказывал Маггид на

своих учеников и о котором младший из них, ставший затем

Ясновидцем из Люблина, писал после своей первой встречи

с учителем: "Когда я приблизился к наставнику, к Маггиду, то

увидел, что он лежит на кровати; но этот лежащий на кровати

был не чем иным, как чистой волей, волей Высочайшего". Вот

почему ученики обучались более из самого его существа, нежели

из тех слов, которые он произносил.

Основатель хасидизма Баал Шем не был учителем в специаль-

ном смысле этого слова. По сравнению с ним Маггид представ-

ляет собой квинтэссенцию того, что называется учителем,

и в этом заключается основа его особенного влияния. Баал Шем

жил, работал, помогал другим, исцелял, .молился, проповедовал

и учил. Все это, по сути, было одним и тем же, некой органичес-

кой частью единой спонтанной жизни, и учительство является

здесь лишь одним из многих других естественных проявлений

этой всеобъемлющей жизни. Иначе обстояло дело с Маггидом.

Конечно, он не был профессиональным учителем, то есть челове-

ком, который занят одним-единственным делом. Ибо только

тогда, когда мир духа пребывает в упадке, к учительству, даже

в своей самой совершенной форме, начинают относиться как

к профессии. В периоды же духовного подъема ученики просто

живут со своим учителем, подобно тому как живут вместе с мас-

тером подмастерья; наставник "учит" их одним своим присут-

ствием, учит многому из того, что им необходимо и для работы,

и для жизни, делая это как вольно, так и невольно. Именно

такими были отношения Маггида со своими учениками. Неодно-

кратно ученики говорили, что Маггид - это носитель учения

в человеческом облике и что, обучая их, он воплощает собой

Тору. Сам же Маггид, однако, считал, что воля к учительству

- это просто основной способ его существования. Он влил

в учеников всю свою жизненную силу, которую сам почерпнул из

общения с Баал Шемом. А всю силу своего интеллекта он вложил

в дело наставничества. Как и Баал Шем, Маггид не написал ни

одной книги. Но если - в отличие от Баал Шема - он позволял

другим записывать свои слова, то делал это намеренно, затем,

чтобы передать свои поучения будущим поколениям учеников

в качестве опоры для них, опоры, которая не подвержена раз-

рушению.

Великий Маггид не основал никакого специального образова-

тельного института. Его дух сотворил только учеников: целые

поколения учеников и учеников учеников. Ни одно другое религи-

озное течение современности не создало столь многочисленных

и разнообразных, совершенно независимых как личности религи-

озных лидеров за такой короткий промежуток времени.

Что касается сына Великого Маггида, равви Авраама (Ан-

гела), умершего спустя несколько лет после кончины отца (1776),

то о нем равви Пинхас из Кореца сказал как-то, что, проживи он

дольше, все цадиким его поколения признали бы в нем своего

учителя. В автобиографии одного современника, видевшего, как

в девятый день Ава*, день памяти о разрушении Храма, равви

Авраам целые сутки молился, мы читаем: "Тогда я понял, что

нет ничего странного в том, что его называют Ангелом, ибо ни

у кого из рожденных женщиной нет такой силы". Однако в од-

ном, самом главном отношении, равви Авраам не может счи-

таться учеником равви Баэра, а именно в том, что он отказался

от заповедей Баал Шема: он не стал "превращать свое нечто

в ничто" и вернулся на путь аскетического уединения. В связи

с этим равви Авраам, в отличие от Баал Шема, мало общался

с простыми людьми и, в отличие и от Баал Шема, и от Великого

Маггида, столь же мало общался с учениками. Он обучал Каб-

бале одного-единственного человека, Шнеура Залмана, который

был того же возраста, что и равви Авраам. В предисловии к своей

книге, изданной после его смерти, равви Авраам отмечает тот

факт, что истинные учения Баал Шема и Великого Маггида "на

наших глазах потемнели и обросли материальной оболочкой" по

сравнению с твердостью высшего цадика, "который не может

сойти на низший уровень, чтобы возвести наверх свое поколе-

ние". И в этом, и в других аспектах телесные нисхождения

ведущего цадика сделали невозможной передачу учения во всей

его чистоте. Таким образом, уже во втором поколении стал

очевиден проблематичный характер хасидского движения, осо-

бенно в его высших проявлениях.

Равви Пинхас из Кореца (Коржеч, ум. 1791) был вторым из

окружения Баал Шема, кто оказался в центре легендарной тради-

ции. Он не доводился Баал Шему учеником в строгом смысле

этого слова, поскольку, как рассказывают, всего дважды к нему

приезжал, последний раз - незадолго до смерти Баал Шема.

По-видимому, контакты равви Пинхаса с равви Израэлем

бен-Елиезером не повлекли за собой фундаментальных измене-

ний в его взглядах, но лишь утвердили и усилили их. Тем не

менее рассказы о равви Пинхасе необходимо должны быть вклю-

чены в число хасидских легенд. Хотя он и не относился к Баал

Шему как к своему учителю, но и он, и его школа сообщают

множество сведений о Баал Шеме и цитируют важные его выска-

зывания, которые отсутствуют в других источниках и которые

поэтому, вероятно, восходят к устной традиции. Одно из таких

изречений составляет основу собственного учения равви Пинхаса:

того, кто делает нам зло и ненавидит нас, мы должны "любить"

как можно "больше", чтобы возместить энергию любви, недоста-

ющую в том месте мира, которое занимает этот человек. Многие

другие из числа главных положений учения равви Пинхаса также

берут начало в словах Баал Шема. Чтобы лучше понять характер

взаимоотношений этих равви, нам следует вспомнить, что Баал

Шем - насколько это можно понять из различных источников

- испытывал подлинные родственные чувства к тем, у кого под

его влиянием возрастала собственная жизненная активность

и кто, вследствие этого, еще глубже проникал в его учение.

Наиболее теплые из этих чувств Баал Шем питал к равви Пин-

хасу, которому на момент смерти Баал Шема было тридцать два

года и которого он воспринимал скорее как своего ближайшего

соратника, нежели как ученика.

Равви Лейб бен-Сара, цадик, странствовавший по земле с ка-

кой-то тайной целью, говорят, называл равви Пинхаса "мозгом

мира". Действительно, равви Пинхас был мудрецом в истинном

смысле этого слова. В период между Баал Шемом и его правну-

ком, равви Наманом из Брацлава, не было никого, равного равви

Пинхасу по силе и оригинальности учения, дерзновению и живо-

сти его выражения. То, что он говорил, часто исходило из

глубокого знания человеческой души и всегда было спонтанным

и исполненным большого сердечного участия. В отличие от Баал

Шема и Великого Маггида, об экстазах равви Пинхаса ничего не

сообщается. Действительно, он отказался от экстатических состо-

яний, а мистическое учение свел к правилу постоянного возрож-

дения с помощью погружения в ничто, то есть к доктрине умира-

ния и воскресения, которая тем не менее обеспечивает устой-

чивую жизнь в согласии со всеми существами на земле и во

взаимодействии с общиной своих последователей. Круг равви

Пинхаса не оказал большого влияния на внешний мир, но, как

таковой, он представляет собой уникальный и бесценный фено-

мен, ибо его члены выделялись благородством своей личной

веры, рассказами об учителе, лишенными каких-либо риторичес-

ких украшательств, порой полных незатейливого юмора, и своей

преданной готовностью исполнить все возложенные на них обя-

занности, даже ценой собственной жизни.

Равви Пинхаса невозможно отделить от его самого выда-

ющегося ученика равви Рафаэля Бершадского. Во всей истории

хасидизма, богатой плодотворными отношениями между учи-

телем и учеником, нет подобного примера столь чистой гармо-

нии, столь полной преемственности в служении. Читая и раз-

бирая дошедшие записи, мы с трудом понимали, что следует

относить к Пинхасу, а что - к Рафаэлю, хотя у последнего все же

есть ряд вполне самостоятельных изречений. Но гораздо важнее

самостоятельности здесь - это та преданность, с которой ученик

слил учение своего наставника со своей жизнью и даже - соглас-

но легендарной традиции - со своей смертью, тихо, но торжест-

венно запечатлевшей его приверженность заповеди всегда следо-

вать истине, за которую его учитель столько лет сражался.

Равви Иехиэль Михал, маггид из Злочова (ум. ок. 1786'),

сначала учившийся у Баал Шема, а после его смерти - у Велико-

го Маггида, был также уникальным человеком, не до конца

понятым и вообще с трудом поддающимся пониманию. Он

происходил из семьи тех аскетичных и мистически настроенных

хасидим, которые с готовностью приняли новое движение и пы-

тались занять в нем ключевые позиции, поскольку серьезность их

веры, целиком определявшей их отношение к жизни, делала для

этих людей особо значимой задачу обновления. Отцом Михала

был равви Ицхак из Дрогобыча, критиковавший амулеты Баал

Шема. Об этом равви ходило множество невероятных слухов,

например, что однажды он получил благосклонность "принца

леса"* или что он отправлял обратно в иной мир тех своих

новорожденных детей, которые ему не нравились. (Говорят, Ми-

' Дата его смерти в разных источниках указана разная и колеблется между

1781 и 1792 г.

хал остался в живых только потому, что мать не дала отцу

взглянуть на младенца прежде, чем тот дал обещание, что ос-

тавит его в живых.) Мать равви Ицхака, которую называли

"пророчица Йенте", часто слышала, как хор ангелов поет "трис-

вятое". Чтобы понять Михала, необходимо знать ту среду, в ко-

торой он жил. Несмотря на тот факт, что его отец был близок

к хасидскому движению, сам Михал стал последователем Баал

Шема только после серьезных колебаний. Из того, что нам

рассказывают легенды, становится ясным, что в нем жила подо-

зрительность отца, от которой он избавился очень нескоро. Но

аскетизм, присущий ему изначально, равви Михал так полностью

и не преодолел.

Еще в молодости Михал стал крупным проповедником, как

и его отец, и, проповедуя, разъезжал по городам. Он поражал

и запугивал свою аудиторию, хотя и постоянно подчеркивал, что

порицания, которые они слышат в его проповедях, обращены не

только к слушателям, но и к нему самому. Баал Шем осуждал

Михала за то, что он налагал на грешников очень тяжелые

наказания, и, по-видимому, убеждал его стать мягче. Рассказыва-

ют, что уже после смерти Михала к одному молодому цадику

пришли души и начали жаловаться на равви Михала, который

стал главным судьей в небесном суде, что даже неумышленные

земные прегрешения он судит очень строго, ибо, прожив жизнь

в чистоте, не понимает страстей человеческих. И хотя равви

Михал полностью воспринял и усвоил хасидские учения и следо-

вал за Баал Шемом, развивая доктрины о Злом Начале как

помощнике человека и о возвышении сексуальности, сам никогда

не переставал быть аскетом, хотя крайние формы аскетизма

и отрицал. Согласно одному сообщению, наиболее отчетливо из

всех подчеркивающему разницу между возвышенным и нелепым,

равви Михал никогда не грелся около печи, чтобы не дать повода

для лени, никогда не наклонялся над пищей, чтобы не пробудить

появление жадности, и никогда не чесался, чтобы не впасть в грех

сладострастия. Но особый вклад равви Михала в подлинный

хасидизм чрезвычайно важен. Наиболее замечательной его чер-

той является то, что Михал развил традицию тех "первых хаси-

дим", о которых Талмуд сообщает, что они молились до тех пор,

пока не достигали в самих себе состояния кавваны. Равви Михал

распространил эту традицию на всю общину: чтобы сделать

свою молитву представляющей всех своих хасидим, он старался

объединить себя как с самым лучшим из учеников, так и с самым

последним в особую единую, продолжительную и мощную цепь

молитвы, и - отступая от традиции отца и от заповедей Баал

Шема - он также хотел, чтобы хромые на молитве стояли,

чтобы поднимали даже тех из них, которые не могли сами стоять.

Это нововведение, за соблюдением которого равви Михал следил

очень строго, оказало сильнейшее воздействие на последующие

поколения, которые стали относиться к равви Михалу с глубоким

почтением. Но уже один современный ему цадик говорил о Ми-

хале, что он был "душой душ" и в своем поколении играл такую

же роль, какую равви Симеон бен-Йохай, основатель тайных

учений, играл в своем.

Подобно равви Михалу, двое из пяти его сыновей фигуриру-

ют в преданиях о необычных путешествиях души на небеса. Но

третий сын, равви Зев Вольф из Збаража (ум. ок. 1802'), который

в детстве был очень непослушным мальчиком, прославился на

ином поприще. Как и его современник, равви Моше Лейб из

Сасова (принадлежавший к четвертому поколению), он стал ве-

ликим другом человека и земли. В отличие от отца - хотя не

следует забывать, что равви Михал заставлял сыновей молиться

за врагов, - равви Зев Вольф упрямо отказывался рассматри-

вать грешников как людей, совершенно далеких от добра. Вольф

одаривал своей любовью всех людей, которых встречал, и даже

животных. Он считал, что человек должен любить все живое

и что эта любовь не должна зависеть от того, как относится

объект любви к человеку.

Среди учеников равви Михала был и равви Мордехай из

Несхижа (Нисухейце, ум. 1800), которого учитель брал с собой во

время одной из поездок к Великому Маггиду. Он фигурирует во

многих чудесных историях; рассказывают, что даже демоны при-

знавали его силу. Источник подобных утверждений кроется в дей-

ствительной власти равви Мордехая над душами людей, несом-

ненно происходившей из единства его собственной души. Данное

единство тем не менее находило адекватное выражение не столь-

ко во власти над душами людей, сколько в единстве всей жизни

равви. Должно быть, именно это единство жизни имел в виду

Люблинский Ясновидец, когда говорил, что все действия равви

Мордехая были на самом деле одним действием.

Согласно хасидской традиции, у Великого Маггида было

триста учеников. Примерно о сорока из них сохранились доволь-

но многочисленные свидетельства, от некоторых - также и их

сочинения. Десять из учеников Великого Маггида представлены

в настоящем томе, но - как и в случае с учениками Баал Шема

- истории об этих десяти избранных отнюдь не охватывают

действительно великие события их жизни, поскольку бытовавшие

в среде простых людей легенды вообще не в состоянии дать

связные биографические описания. Вот имена этих десяти уче-

ников: Менахем Мендель из Витебска (ум. 1788), которого Маг-

гид брал с собой к Баал Шему еще в детском возрасте; Аарон из

Карлина (ум. 1772); Шмелке из Никольсбурга (ум. 1778); Мещул-

лам Зуся (идиш: Зише) из Ганиполя (Аннополь, ум. 1800); его

младший брат Элимелек из Лиженска (Лежайск, ум. 1809); Леви

'Дата его смерти в разных источниках указана разная и колеблется между

1800 и 1820 г.

Ицхак из Бердичева (ум. 1809); Шнеур Залман из Ляд (ум. 1813);

Шеломо из Карлина (ум. 1792); Израэль из Кожниц (Козинице,

ум. 1814); Иаков Ицхак из Люблина (ум. 1815).

Особую значимость равви Менахему Менделю в истории

хасидизма придает тот факт, что он перенес хасидское движение

в Палестину, куда до него, судя по всему, перебрались многие

другие цадиким. Со времен Баал Шема, который, согласно леген-

де, повернул назад, почти дойдя до Святой Земли, "Земля Обето-

ванная" была в центре хасидской, как, впрочем, и дохасидской,

тоски по избавлению. После того как равви Менахем Мендель

возглавил борьбу с противниками хасидов, он выразил свою

тоску по избавлению актом путешествия в Палестину (1777)

с тремястами своих хасидим. Сперва он поселился около Сафеда,

древнего города каббалистов, а затем - в Тивериаде. Так, равви

Менахем Мендель наделил движение местом, центральным не по

расположению, но по духу, и органично связал его с былыми

временами. Он сделал Святую Землю элементом новой жизни.

Имея в виду именно это, внук друга Менделя, Шнеура Залмана

(который не смог сопровождать Менделя в Палестину), сказал

однажды, что когда Земля Израиля процветала, она обладала

способностью возвышать человека, но теперь, когда она попрана

и унижена, она уже не в состоянии возвышать человека; поэтому

теперь человек должен возвышать Святую Землю, и единствен-

ным, кто обладал такой способностью, был равви Мендель.

В одном письме из Палестины равви Мендель писал, что считает

себя гонцом во дворце короля, посланным наместниками провин-

ций, которому ни на минуту не следует забывать о материальном

и духовном благосостоянии провинций. Равви Мендель всегда

оставался близок к тем, кого он оставил в изгнании, и поддержи-

вал с ними постоянный контакт, настолько тесный, что - как

писал один из тех, кто уехал с ним в Палестину, - он весь был

связан с ними, весь участвовал в их помышлениях, весь проявлял-

ся в них, когда молился перед сном.

Из всех учеников именно Аарона из Карлина Маггид избрал

выразителем своей воли, поскольку тот, как никто другой, знал,

как воздействовать на души людей, хотя и предъявлял к ним

повышенные требования. Он скончался молодым, и в проповеди

на его похоронах преемник равви Аарона, равви Шеломо из

Карлина, сказал, что Господь забрал его к Себе преждевременно,

поскольку сила Аарона обращать людей к Богу была столь

велика, что он почти лишал их свободы выбора, а это гораздо

важнее. Маггид, услышав о смерти равви Аарона, сказал: "Он

был нашим оружием. Что же нам теперь делать?" Равви Аарон не

пытался противостоять народному характеру хасидского движе-

ния, который не просто упорно держался в школе Карлина, но

и приобретал в ней довольно странные формы. Тем не менее

очевидно, что он стремился создать некий элитный кружок,

состоящий из людей, полностью посвятивших свою жизнь вере.

Главный метод, при помощи которого равви Аарон собирался

этого достичь, заключался в том, что один день в неделю он

выделял для того, чтобы члены кружка проводили его в уединен-

ном созерцании, посте и посещении бани для ритуального омове-

ния. Однако эти упражнения не имели ничего общего с аскетиз-

мом, который равви Аарон считал искушением, придуманным

самим Сатаной. Требования равви Аарона исходили из его соб-

ственного внутреннего опыта. Его "завет" выражает всю серьез-

ность, с которой он относился к самому себе: подготовить подо-

бающую каввану к тому часу, когда душа отделится от тела.

Друг равви Аарона, Шнеур Залман, говорил о нем, что он был

воистину источником Божественной любви и что всякого, кто

слышал молитву равви Аарона, наполняла любовь к Богу. Но

картина станет полной только тогда, когда мы вспомним слова,

которые сказал тот же Шнеур Залман после смерти равви Аарона

о том великом страхе перед Богом, который он испытывал*. Его

любовь была плодом его страха перед Богом, ибо только через

великий страх - какой был основным чувством равви Аарона

- можно достичь великой любви. Кто не испытывает этого

страха, не любит по-настоящему великого и грозного Бога, но

творит для себя какого-нибудь ничтожного идола. Одно из изре-

чений правнука равви Аарона, последовавшего по стопам предка,

гласит: "Страх без любви несовершенен; любовь без страха

- ничто". Этот мир, в котором мы живем, является местом, где

через страх можно достичь любви и где страх и любовь слиты

воедино. Вот почему в другом изречении правнука равви Аарона

говорится: "Этот мир - низший и в то же время - самый

возвышенный из всех".

Среди учеников Великого Маггида равви Шмелке из Никольс-

бурга был проповедником par excellence*; не тем проповедником,

который увещевает, как это делал в молодости равви Михал, но

проповедником per se*. Проповедь была его подлинной стихией,

потому что равви Шмелке верил, что слова, вызванные в нас

Богом, обладают способностью изменять людей; он никогда не

отрекался от этой веры, даже перед лицом явных разочарований.

Он считал проповедь действием, возвышающим молящихся до

высшего уровня чистоты. В своих проповедях равви Шмелке

постоянно требовал от молящихся двух вещей: во-первых, пото-

ками своей любви они должны смыть все разделяющие их стены

и объединиться в истинное собрание верующих, чтобы пригото-

вить место для союза с Богом; во-вторых, они должны отделить

свои молитвы от собственных индивидуальных воль и сосредото-

чить все силы своего существа на желании, чтобы Бог объединил-

ся со Своей Шехиной. Именно в таком духе равви Шмелке сам

молился, именно с таким священным стремлением возносил ду-

шу до состояния экстаза; поэтому посреди молитвы он иногда

забывал, что полагается говорить и делать, и начинал петь новые

мелодии, до того неслыханные. Равви Шмелке оставил свою

конгрегацию в Польше и уехал в Никольсбург, в Моравию,

в общину, которая очень негативно относилась к хасидам. Такой

человек, как равви Шмелке, не мог не вызвать там постоянных

и разнообразных нападок. На многих он все же оказал сильное

воздействие благодаря своему духу, всегда открытому и привет-

ливому, однако большинство членов общины, которых он пытал-

ся отговорить от привычного им образа жизни, делали все им

доступное, чтобы создать в своей общине невыносимые условия

для равви Шмелке. Существует множество версий истории о том,

как равви Элимелек, младший товарищ Шмелке по Дому Учения

Маггида, посетил его в Никольсбурге и в грубой, но выразитель-

ной проповеди сказал бюргерам, что они - слишком плохие

пациенты для такого прекрасного доктора, как равви Шмелке,

так что сначала он, Элимелек, цирюльник, выпустит им немного

крови*. В следующий момент равви Элимелек, внимательно

посмотрев сначала на одного человека, потом на другого, пове-

дал им все об их тайных страстях и прегрешениях. Сам равви

Шмелке никогда этого не делал, потому что слабость человечес-

кая не имела в его глазах большой важности. Главным его

отношением ко всем людям, в том числе и к врагам, была

любовь, необъятный поток любви, о котором он проповедовал.

Дом Учения равви Шмелке в Никольсбурге со временем стал

одним из главных центров хасидского движения. Равви Шмелке

оказал огромное влияние на учеников и друзей, а через них - на

бесчисленное множество других людей.

В противоположность равви Шмелке, равви Мешуллам Зуся,

известный под именем равви Реб Зише, был особого рода правед-

ником, жившим среди людей. В довольно поздние времена, в тес-

ных рамках небольшого восточного гетто, в его лице вновь

появился "юродивый", "дурачок Божий", специфический персо-

наж, известный из легенд китайских буддистов, суфийских преда-

ний и историй про учеников Св. Франциска Ассизского. Впрочем,

фигуру равви Зуси можно интерпретировать и как своеобразный

восточноевропейский еврейский тип бадхана, шута, в основном

встречавшегося на свадьбах, но в облике этого равви превратив-

шегося в святого. Перед нами человек, который, вследствие своей

непосредственной связи с Богом, нарушает нормы и правила

социальной жизни, хотя и продолжает при этом активно участ-

вовать в делах окружающих его людей. Он не порывает с общи-

ной; он просто отстраняется. Его одиночество перед лицом веч-

ного "Ты" - это не одиночество затворника, но человека, связан-

ного с миром и преданного ему, человека, соединившего свое

внутреннее "я" со всеми живыми существами. Он проводит свою

жизнь среди близких и соседей, хотя и отстраненно от них, но

неразрывно с ними: относясь к их грехам, как к своим собствен-

ным, радуясь за них и за все творения, пребывая в свободе,

дарованной ему Богом. Но так уж устроены люди, что они не

могут принять подобной позиции, препятствующей их уходу от

Бога, и поэтому относятся к насмехающемуся над ними, как

к "юродивому". Они заставляют его страдать. Они не удостаива-

ют его короткого мученичества, но глумятся над ним в течение

всей жизни. А "юродивый" лишь радуется этому. Но люди, даже

мучающие святого, в конце концов загораются, глядя на него,

самой возвышенной любовью, и именно такой любовью они

любили равви Зусю.

Равви Элимелек, прозванный равви Реб Мелек, был братом

равви Зуси; в юности они вместе странствовали. Год за годом

они ходили по разным местам, подражая изгнанному Присут-

ствию Божию (Шехине) и ища пробудившиеся или готовые к про-

буждению души. Затем их пути разошлись. Зуся поселился на

одном месте, хотя снова и снова чувствовал потребность к стран-

ствиям; даже в старости он оставался похожим на мальчика,

игравшего на свистульке песню Богу*. Элимелек же стал вождем

людей по призванию. Ему также был ведом вневременной мир

экстаза, но присущий ему ясный и безошибочный ум научил его

сторониться соблазнов экстатических состояний, соединяя жизнь

духа с деятельностью организатора. Это был человек, возглав-

лявший одновременно хасидскую школу и хасидскую конгрега-

цию, и поэтому равви Элимелека следует считать подлинным

преемником Великого Маггида. Хотя равви Элимелек уступает

Маггиду как оригинальный мыслитель, он равен ему по своей

организаторской способности и даже превосходит его своим

интуитивным знанием различных типов людей, их недостатков

и потребностей и тех средств, какими этим людям следует помо-

гать. В памяти народа, оформившейся в виде легенды, он занима-

ет место врачевателя душ, человека, обладавшего способностью

изгонять демонов, чудесного советника и руководителя.

Леви Ицхак, рав* из Бердичева, самый оригинальный из

учеников Маггида и наиболее близкий к людям цадик, был

полной противоположностью равви Элимелека. Он был род-

ственником равви Зуси, но ощущал себя родным всему живому

на земле и неотъемлемой частью и элементом своего народа.

Такая восторженность пронизывала всю его строгую подвиж-

ническую жизнь. Экстазы, как у равви Шмелке, верным после-

дователем которого был равви Леви Ицхак, охватывали и его,

превращаясь в нем в нечто даже более существенное, чем в учи-

теле. В атмосфере необычных новых песен, которые пел равви

Шмелке, все тело равви Ицхака охватывал сильный трепет, пока

он не заканчивал молитву. Он любил общаться с грубыми и неве-

жественными людьми, но даже в самом из мирских его слов

присутствовал дух святости, ибо целью всего, что он говорил,

было йихудим, единение с высшими мирами. Когда ему что-то не

нравилось в людях, равви Ицхак бывал грубоват, но он всегда

с готовностью учился у других и испытывал огромное уважение

к простым людям. Даже моменты его общения с Богом были

окрашены безыскусной простотой и сердечностью. Равви Ицхак

обращался к Богу не просто как к милостивому заступнику за

Израиль; он требовал от Него отчета, отдавал Ему приказания,

даже грозил; это грубое и низкое поведение в случае с кем-нибудь

другим можно было бы расценить не иначе как богохульство, но

оно выглядит безупречным, когда мы имеем дело со столь уни-

кальным человеком. В то же время равви Ицхак очень часто

славил Бога и даже часто прерывал предписанную молитву,

чтобы выразить свою особую к Нему нежность и привязанность.

Равви Шнеур Залман, рав Северной Белоруссии, которого

называли просто "рав" или "Таниа", по названию его главной

книги, собирался отправиться в Святую Землю вместе с равви

Менделем из Витебска. Но Мендель уговорил его остаться - ле-

генда повествует, что это повеление он получил во сне, - и позд-

нее рав основал особую литовскую школу хасидизма Хабад;

термин составлен из начальных букв трех высших из десяти

сефирот, которые, согласно учению Каббалы, являются эманаци-

ями Бога: это Хокма - мудрость; Бина - разум; Даат - знание.

Название Хабад, особо выделяющее интеллектуальные сефирот

из единой взаимосвязанной структуры, подчеркивает, таким об-

разом, отличительную особенность данной школы: разум и ин-

теллект восстанавливаются в своих правах как путь, ведущий

к Богу. Школа Хабад представляет собой попытку согласовать

раввинизм и хасидизм в рамках единой системы мышления,

единого метода, который неизбежно ослаблял некоторые фунда-

ментальные концепции хасидизма. Полное разграничение сфер

бытия грозило лишить хасидизм его самой прочной из основ

- учения о том, что искры Божий заключены во всех вещах

и творениях, во всех мыслях и побуждениях; эти искры побужда-

ют нас освободить их из плена; с этим учением связано положе-

ние о душевно-телесной сущности человека, согласно которому

человек в состоянии обратить все свои побуждения к Богу. Прос-

того человека больше не просят преобразовать свои "посторон-

ние мысли"; его просят отвернуться от них, и это влечет за собой

отказ достичь всеобъемлющего единства. Считается, что только

высшие люди не боятся контакта с силами искушения. (В этом,

несомненно, Хабад перекликается с некоторыми предостережени-

ями равви Эфраима из Садилкова, внука Баал Шема.) Но в своем

стремлении показать, что человеку для спасения необходим ра-

зум, Шнеур Залман умаляет важность собственного служения,

сущностно необходимого, согласно учению Баал Шема и особен-

но Великого Маггида, великую службу цадика как космического

помощника и посредника. Вещи, неправильно употребляемые,

отвергаются вместе с самим неправильным употреблением. Но

несмотря на все это, особые воззрения Хабада недопустимо

истолковывать как стремление к расколу. Сам рав подвергался

нападкам митнагдим*, противников хасидим, не меньше, если не

больше, чем другие цадиким его времени. Равви, настроенные

враждебно к хасидим, устраивали против рава заговоры и неод-

нократно добивались его ареста. Шнеура Залмана заключили

в Петропавловскую крепость в Петербурге, где подвергали дли-

тельным допросам. Его обвиняли в искажении учения Баал Ше-

ма, об истинности которого он открыто заявлял. Один цадик

сказал о Хабаде - и был недалек от истины, - что это учение

похоже на заряженное ружье в руках человека, который и стре-

лять может, и цель знает, да только у ружья нет спускового

крючка, чтобы выстрелить. И все же и в этой ветви хасидского

движения с ее рационализированным мистицизмом (развитию

которого способствовали рациональные тенденции литовского

еврейства вообще) нашли свое выражение давние стремления

души народа. Реальная жизнь равви Шнеура Залмана, цадика, со

своими хасидим - сердечнее и прочнее, нежели его холодная

доктрина, и поэтому рав причислялся своими учениками к плеяде

выдающихся людей, вновь обративших свои учения к изначаль-

ным принципам хасидизма. Несомненно, в самом раве ярко

горело "пламя" хасидизма. Легенды рассказывают о нескольких

случаях из его жизни, в которых ясно видна страстная личная

религиозность рава; близость* его к Богу ярко выражена в его

песнопениях, часть которых известна просто как "мелодии рав-

ви". Иногда они напоминают своего рода каббалистическую

песнь, в других случаях вращаются вокруг слова "Татениу"

(уменьшительное от слова "отец", "папа"), посредством которо-

го обращаются к Богу. Всегда, и во время праздника, и пребывая

в одиночестве, хасиды-последователи Хабада поют эти песни,

выражая с их помощью свое рвение и обновляясь ими.

Наставником равви Шеломо из Карлина был Аарон из Кар-

лина, учившийся вместе с Шеломо у Великого Маггида. Позднее

Шеломо стал в Карлине преемником Аарона. У равви Шеломо

молитвенное рвение было гораздо более строгим, чем у Леви

Ицхака, поскольку Леви Ицхак молился ради людей, а Шеломо

- ради самой молитвы. Равви Шеломо, как никто другой, вос-

принял всем сердцем учение Баал Шема о том, что перед началом

молитвы человек должен быть готов умереть, потому что само

существо молитвы требует от молящегося полной самоотдачи.

Молитва была для него грандиозным и рискованным предпри-

ятием, которому необходимо отдаваться целиком, так, чтобы

невозможно было думать ни о чем другом, чтобы невозможно

было даже представить, что после молитвы что-либо будет.

С юных лет эта способность к самоотречению сделала молитву

равви Шеломо необычайно сильной. Перед тем как представить

его Великому Маггиду, равви Аарон рассказал учителю о том,

как накануне Иом-Кипура молодой Шеломо произносил слова

"Сколь славно Имя Твое по всей земле!" так, что ни одна из

падших искр Божиих не осталась невознесенной. Существует

замечательная история о том, что некоторые из хасидим Тании

пришли к Шеломо и впали в продолжительный экстаз, пока он

произносил псалом перед тем, как благословить их. Таниа и сам

высоко отзывался о Шеломо, говоря, что он "на ладонь выше

мира". Но также рассказывают, что после того, как равви Мен-

дель из Витебска уехал в Палестину и некоторые его хасидим

думали присоединиться к равви Шеломо, Таниа отговорил их

теми же самыми словами: "Как же вы можете отправиться

к нему? Ведь вы знаете, что он - на ладонь выше мира!"

- подразумевая, что, хотя экстазы Шеломо весьма похвальны,

они не имеют для людей большой пользы. В этих словах кроется

ключ к разгадке того, что произошло между этими двумя равви

позже. В период кризиса хасидской школы в Карлине, вызван-

ного главным образом растущим влиянием Тании, равви Шело-

мо решает поселиться в районе Витебска, который ранее был

областью равви Менделя, но к тому времени уже попал в сферу

влияния Тании; поэтому равви Шеломо пошел к нему, прося

о согласии на переселение. Рав выдвинул три условия, глубоко

характеризующих и Шеломо, и его самого: равви Шеломо не

должен с пренебрежением относиться к книжникам; он не должен

пренебрегать "естественным благочестием" (то есть благочести-

ем без экстаза); он не должен впредь говорить, что цадику

следует в первую очередь пасти свою паству (этой фразой Шело-

мо выражал мысль, что главная функция цадика - быть посред-

ником). Шеломо принял два первых условия, но отказался при-

нять третье и поэтому не стал переселяться. Позднее он снова

приезжал к раву, и между ними была продолжительная дискус-

сия, о которой - как считают хасидим - последователи Хабада

- и говорить-то не стоит из-за ее скандального характера.

В период трагической для Польши войны 1792 года, во время

которой Шеломо умер, он молился за Польшу, а Таниа, как

и двадцать лет спутя во время войны с Наполеоном, - за

Россию. Согласно традиции, считающей Шеломо из Карлина

реинкарнацией первого, страдающего Мессии, который возрож-

дается "из поколения в поколение", равви Шеломо был убит

казачьей пулей во время молитвы, но и после смерти он продол-

жает свой молитвенный подвиг.

Самый младший из учеников Великого Маггида, равви Изра-

эль, маггид из Кожниц, явил более благородную и более цельную

форму молитвенной способности, отличавшей равви Шеломо.

Легенды повествуют о том, что Баал Шем обещал одному пере-

плетчику и его жене, что в преклонном возрасте у них родится

сын, потому что в субботу они обрадовали его сердце своей

радостью. Их сын, равви Израэль, был очень слабым, в течение

всей жизни много болел и часто был на пороге смерти, но его

молитвы обладали такой силой, что целые толпы верующих на

молитве завороженно смотрели на его тщедушное тело, словно

бы перед ними был прославленный генерал. Когда Великий

Маггид умер, равви Израэль стал учеником равви Шмелке, за-

тем, после смерти Шмелке, - учеником равви Элимелека, затем

- учеником равви Леви Ицхака. В самом расцвете своей жизни

и деятельности он все равно еще желал оставаться учеником.

Когда равви Израэль цитировал слова талмудических или более

поздних учителей, он произносил их имена со страхом и трепе-

том. Накануне Йом-Кипура к дверям его дома обычно собира-

лись все члены общины: мужчины, женщины, дети; они стояли

и со слезами и рыданиями молили об искуплении. Равви Израэль

выходил к ним; плача, он падал на землю и восклицал: "Я

гораздо больший грешник, чем вы все!" Так они плакали вместе,

а затем вместе шли в синагогу, чтобы произнести молитву "Кол

Нидре"*. Сила живой молитвы равви Израэля (о которой он

однажды сказал, что ее назначение - пробуждать и возвышать

"мертвые" молитвы) постоянно исходила даже от его кровати, на

которой он лежал во время своих частых болезней. Люди стека-

лись к нему отовсюду: иудеи, и простые крестьяне, и богачи,

приходили к нему за благословением, заступничеством или прос-

то чтобы взглянуть на него. Ни один цадик со времен Баал Шема

не исцелил столько бесноватых, доверившихся ему, сколько рав-

ви Израэль. Легенды сообщают даже о том, что он сыграл

важную роль в истории: говорят, что он предсказал триумф

Наполеона, а затем и его падение; причины же победы России

в войне легенды видят в силе молитв равви Израэля.

Равви Иаков Ицхак из Люблина, друг равви Израэля и его

товарищ сначала по школе Великого Маггида, а затем - по

школам равви Шмелке и равви Элимелека, также принимал

активное участие в космической борьбе. Он прозван Ясновидцем,

поскольку обладал интуицией, гораздо более сильной, чем его

учитель равви Элимелек. Один из учеников Иакова Ицхака гово-

рил: "Если мне позволено будет сказать, то замечу, что даже

у равви Реб Мелека не было таких глаз, как у Люблинского

Ясновидца". Иаков Ицхак был единственным цадиком, удостоен-

ным людьми прозвища Ясновидец, которое в данном случае,

правда, имеет несколько иной смысл, чем эпитет, употребляв-

шийся по отношению к библейским пророкам. Пророк - это

уста воли Божьей. Будущую реальность он ни видит, ни пред-

сказывает. Будущее интересует его лишь постольку, поскольку

его нельзя ухватить и постичь как реальность, поскольку оно

всегда сокрыто в воле Бога и также в свободных отношениях

человека с божественной волей и поэтому некоторым образом

зависит от внутреннего решения человека. Ясновидец же в хасид-

ском понимании этого слова, напротив, видит будущее, видит

постольку, поскольку оно присутствует как реальность в про-

странстве и времени; это видение выходит за рамки того, что

воспринимают органы чувств, за пределы того, что может по-

стичь разум в процессе становления на основании своего обраще-

ния к прошлому и познания настоящего через познание прошло-

го. Таким образом, Люблинский равви мог узнавать не только

будущие события и судьбы людей, но и происхождение душ своих

посетителей (которые, согласно учению о генеалогии душ, об-

ладают своими собственными законами размножения) и их миг-

рации. И узнавал он это, читая то, что было запечатлено у них на

лбах, или даже то, что они писали ему в записках с прошениями.

Бесчисленное количество людей приходило к равви Иакову Ицха-

ку, чтобы просветить свои души и озарить их светом его глаз.

Ученики же чувствовали себя под покровом исходившего от

Ясновидца обаяния в полной безопасности, настолько, что, когда

сидели внутри ограды его дома, забывали об изгнании и ощуща-

ли себя словно в Иерусалимском Храме. Но сам равви никогда не

забывал об изгнании. Он был полон непрерывного ожидания часа

искупления; наконец. Ясновидец организовал тайные ритуалы,

в которых сыграл основную роль и которые он и несколько

других цадиким - среди них были Израэль из Кожниц, против-

ник Наполеона, и Мендель из Рыманова, сторонник Наполеона,

- провели с целью превращения наполеоновских войн в послед-

нюю предмессианскую битву Гога и Магога. Все три руководи-

теля этой мистической процедуры скончались в течение следую-

щего года'. Они хотели "ускорить наступление конца" и умерли

при его приближении. Магия, которую Баал Шем всегда держал

в узде, вырвалась здесь на свободу и сделала свое разрушитель-

ное дело.

Барух из Мезбижа (ум. 1811) рос и воспитывался у Великого

Маггида, но большую часть жизни провел, держась в отдалении

от остальных его учеников. Он был младшим из двух сыновей

Одели, дочери Баал Шема. Старший брат Баруха, Эфраим, кото-

рого дед успел обучить сам, был тихим и болезненным челове-

ком. Нам он известен только своей книгой, где цитирует и толку-

ет поучения Баал Шема и излагает легендарные анекдоты о нем,

которые - вместе с похожими записками равви Иакова Иосифа

из Польного - образуют ядро легендарной биографической

традиции. Помимо этого в своей книге Эфраим приводит описа-

ние собственных снов, в которых ему часто являлся Баал Шем.

Совсем иным человеком был равви Барух: полным проти-

воречий и тем не менее необычайно цельным. Существует мно-

жество достоверных сведений о свойственных Баруху интересе

к богатству и власти, гордости и любви к роскоши, но и того, что

нам известно, достаточно, чтобы понять причины его столкнове-

ний с большинством видных цадиким его времени, хотя почти

всегда не он был их инициатором. Но было бы ошибкой причис-

лять его к категории позднейших, выродившихся цадиким. Мно-

гое из того, что говорил он сам и говорили о нем, доказывает,

что равви Барух жил как подлинный мистик. Но форма его

мистической жизни не слишком гармонировала с миром людей.

Это заставило Баруха относиться к здешнему миру как к чужой

стране, в которой он находится в изгнании, и считать своей

обязанностью бросать этому миру постоянный вызов и все время

противостоять ему. Предпочтение, отдаваемое равви Барухом

Песни Песней, которую он читал с невероятным рвением и легко-

стью, помогает нам пролить свет на его душу. Не менее важен

и тот факт, что однажды равви Барух назвал Бога и себя двумя

чужаками в неведомой стране, двумя отверженными, ставшими

вследствие этого близкими друзьями. Но портрет его души,

проступающий из всего сказанного, будет неполным, если не

сказать о том, что Барух любил интерпретировать события

' Я уже упоминал об этих событиях в своей книге "Гог и Магог" (английское

название: "For the Sake of Heaven").

и случаи из собственной жизни (порой кажущиеся довольно

тривиальными) как символы небесных событий и хотел, чтобы

и другие люди понимали их так же. Тем не менее при более

глубоком анализе становится ясно, что его намерения были

далеки от того, чтобы просто прославиться. По-видимому, на

самом деле равви Барух стремился к тому, о чем однажды

сказал, что скорее согласится быть немым, нежели "греметь

прекраснозвучием", то есть говорить для одного удовольствия

слушателя, а не стремиться открыть перед ним врата истины.

Нам следует согласиться с равви Израэлем из Рижина, правну-

ком Великого Маггида, как-то сказавшем о равви Барухе следую-

щее: "Когда к равви Реб Баруху приходил мудрец, то мог черпать

из него ковшом страх Божий, а когда к нему приходил дурак, то

становился чем-то большим, чем просто дурак". И это уже не

позволяет относиться к равви Баруху как к цадику, далекому от

людей.

ИЗРАЭЛЬ БЕН-ЕЛИЕЗЕР,

БААЛ ШЕМ ТОВ

ДРЕВО ПОЗНАНИЯ

Рассказывают, что, когда все души пребывали в душе Адама*,

в час, когда он стоял у Древа Познания, душа Баал Шем Това

ускользнула оттуда и не вкусила от плода Древа.

ШЕСТЬДЕСЯТ ГЕРОЕВ

Говорят, что душа равви Израэля бен-Елиезера отказывалась

нисходить в этот низший мир, потому что страшилась огненных

змиев, мерцающих в каждом поколении людей, и опасалась, что

от их воздействия бодрость ее ослабнет и в конце концов она

потеряет это качество. Поэтому душе равви была дана охрана из

шестидесяти героев, подобных тем шестидесяти, что стояли у ло-

жа царя Соломона*, охраняя его от ужасов ночи. Эти шестьдесят

героев, которые должны были оберегать душу равви, - шесть-

десят душ цадиким, учеников Баал Шема.

ИСПЫТАНИЕ

Рассказывают.

Равви Елиезер, отец Баал Шема, жил в деревне. Он был столь

гостеприимен, что, поместив на окраинах деревни своих слуг,

приказал им останавливать всех бедных странников и пригла-

шать их к нему в дом, где давал им пищу и кров. Небеса

возрадовались его деяниям, но решили испытать. Это вызвался

сделать Сатана, однако пророк Илия уговорил, чтобы послали

его. Приняв вид бедного странника, с мешком и посохом, в пол-

день в субботу он пришел в дом равви Елиезера и, войдя,

поприветствовал его. Равви Елиезер не погнушался принять это-

го странника. Он пригласил его к столу и предоставил ему кров

в своем доме. Утром, когда странник ушел, равви не произнес

в его адрес ни слова укора. Тогда пророк Илия, приняв свой

собственный облик, явился равви Елиезеру и обещал ему, что

у него родится сын, который поможет глазам народа Израиля

узреть свет.

СЛОВА ОТЦА

Отец Израэля скончался, когда сын был еще маленьким маль-

чиком. Когда он почувствовал приближение смерти, то взял сына

на руки и сказал: "Я чувствую, что ты станешь светочем моим,

хотя я этого и не увижу. Но, дорогой сын, помни, что во все дни

твои с тобой будет Бог и благодаря этому ничто в мире тебе не

будет страшно".

Израэль хранил эти слова в сокровищнице своего сердца.

ТЩЕТНЫЕ УСИЛИЯ

После смерти отца Израэля люди, ради памяти равви Ели-

езера, взяли на себя заботу о его сыне. Они отправили Израэля

к меламмеду*.

Мальчик учился прилежно, но то и дело убегал куда-то на

несколько дней. Его искали и находили где-нибудь в лесу, одного.

Такое поведение объясняли тем, что он был сиротой, за которым

никто как следует не следил. Израэля вновь отсылали к мелам-

меду, но он снова убегал и прятался в лесах. Наконец люди

поняли, что перед ними - человек великий и возвышенный,

и оставили мальчика в покое.

ПЕРВОЕ СРАЖЕНИЕ

Когда Израэль вырос, он стал работать помощником учи-

теля. Рано утром он ходил по домам и собирал детей; затем вел

их в школу и в Дом Молитвы. Ясным и отчетливым голосом он

произносил вместе с ними те слова молитвы, которые произ-

носятся хором, такие, как "Амен, да святится великое имя Его во

веки веков". Ведя детей, Израэль пел им песни и учил их петь

вместе с собой. После того как он отводил их обратно по домам,

Израэль, по своему обыкновению, уходил в поля и леса.

Хасидим говорят, что Силы Небесные каждое утро радуются

тем песням, которые в их честь поют люди, так же, как они

когда-то радовались песне левитов в Храме Иерусалима. Часы,

когда обитатели Небес собираются вместе, чтобы послушать

песнопения смертных, - это и есть часы молитвы. Но и Сатана

не дремлет. Ему хорошо известно, какими способами можно

установить свою власть на земле. Так, он выбирает како-

го-нибудь колдуна, входит в его тело, и тот становится обо-

ротнем.

Однажды, когда Израэль с несколькими из своих подопечных

шел по лесу и пел, их напугал такой оборотень. Дети, увидев

чудовище, с криками разбежались кто куда. Некоторые из них

даже заболели от такого потрясения, так что, когда дети пришли

домой, родители решили больше не доверять их Израэлю. Но

тот помнил предсмертные слова отца. Он пошел по домам,

обещая людям защитить их детей, и уговаривал их снова до-

вериться ему, пока те не согласились. И вот однажды, когда

Израэль опять повел детей через лес, он захватил с собой креп-

кую палку и, когда оборотень опять напал на них, так ударил его

промеж глаз, что тот сразу свалился. А на следующий день

колдун был найден мертвым в своей постели.

ЗАКЛИНАНИЕ

После этого Израэль стал прислужником в Доме Учения*. Он

должен был присутствовать там днем и ночью. Израэль чувство-

вал, что Небесам угодно, чтобы его рвение и усердие в служении

Господу до времени оставалось в тайне, поэтому он сделал своей

привычкой спать, когда другие люди, служившие в Доме Учения,

бодрствовали, а молиться и изучать Тору, когда те спали. И все

стали думать, что Израэль дни и ночи напролет только и делает,

что спит. Между тем хасидим рассказывают о многих чудесах,

случившихся в те дни.

До Баал Шем Това, рассказывают хасидим, жил некий чудо-

творец по имени Адам. Никто не знает, где он жил, но скорее

всего - в Вене, столице империи. Как и многих чудотворцев до

него, Адама называли Баал Шемом, то есть "владеющим Име-

нем Божиим", потому что он знал тайну полного имени Господа

и мог, произнося это Имя, творить чудеса и лечить недуги людей,

как телесные, так и душевные. Когда этот человек понял, что

скоро умрет, он еще не знал, кому оставит древние письмена,

благодаря которым он постиг тайну Божьего Имени, письмена,

начертанные еще рукой патриарха Авраама. Хотя единственный

сын Адама был человеком ученым и глубоко верующим, он все

же не подходил для такого наследства. И тогда Адам во сне

спросил Небеса, что он должен делать, и получил ответ, что

письмена необходимо передать в город Окуп равви Израэлю

бен-Елие^еру, которому только что исполнилось четырнадцать

лет. На смертном одре Адам велел своему сыну выполнить это.

Когда сын Адама приехал в Окуп, ему сначала было трудно

поверить, что какой-то прислужник в Доме Учения, которого

считали глупым и необразованным, может быть человеком, кото-

рого он разыскивает. Он остался с юношей в Доме Учения,

поближе узнал его и понял, что Израэль скрывает от мира свой

истинный характер и способности. Тогда сын Адама сказал, кто

он и зачем пришел, передал Израэлю письмена и сказал, что

поможет ему постичь их, если юноша станет его слугой. Израэль

согласился с тем условием, что их договор останется в секрете

и что он какое-то время будет служить пришельцу. Сын Адама

снял небольшой уединенный домик за городом, а люди были

только рады тому, что Израэль уйдет туда и станет там слугой.

Они думали, что столь набожный и ученый человек заботится

о юноше ради памяти его отца.

Однажды сын равви Адама стал просить Израэля прочесть

с ним заклинание, помогающее вызвать Принца Торы*, так, как

это было предписано в переданных юноше письменах. Они хо-

тели спросить Принца Торы о некоторых трудных местах Писа-

ния. Израэль сперва стал отказываться, потому что решил, что

это слишком непосильное дело, но в конце концов поддался

уговорам и согласился. Они постились от субботы до субботы,

очистились в бане, и - на исходе субботы - выполнили пред-

писанные письменами ритуалы. Но из-за того, что душа сына

Адама не обрела полного сосредоточения, произошла ошибка:

вместо Принца Торы явился Принц Огня, который сразу же

захотел сжечь весь город. И только благодаря усилиям Израэля

город был спасен.

Спустя некоторое время сын Адама стал уговаривать юношу

предпринять еще одну попытку. Израэль упорно не соглашался

вновь предпринимать то, что, очевидно, не было угодно Небесам.

Но когда сын Адама призвал юношу именем своего отца,

завещавшего Израэлю чудесные писания, тому не оставалось

ничего другого, как согласиться. И снова они постились от

субботы до субботы. Снова очищались в бане. Снова на исходе

субботы выполнили предписанные письменами ритуалы. И вдруг

неожиданно юноша вскричал, что ангел предписывает им бодр-

ствовать всю ночь и не смыкая глаз напряженно вглядываться

до рассвета в темноту. В противном случае они умрут. И вот

уже перед рассветом сын равви Адама не смог больше бороться

со сном. Он повалился и заснул. Израэль тщетно пытался

его разбудить. Так умер сын равви Адама; его похоронили

с большими почестями.

ЖЕНИТЬБА

Молодой Израэль бен-Елиезер был помощником учителя

в маленькой общине недалеко от города Броди. Никто о нем

ничего толком не знал, однако дети, которых он учил, были

такими счастливыми и выказывали такое рвение в учении, что

и отцы стали восхищаться молодым Израэлем. Немедленно рас-

пространился слух о том, что он очень мудр, и люди стали

приходить к нему за советом. Когда возникал какой-нибудь спор,

посредником для его разрешения звали молодого помощника

учителя, и он делал это столь хорошо, что обе стороны, и истец,

и ответчик, оставались довольны, более того - приходили в не-

описуемый восторг.

В то время жил в Броди известный ученый муж, равви Гершон

из Китова. Его отец, равви Эфраим, однажды затеял тяжбу

с неким человеком из той общины, где учительствовал Баал Шем.

Равви Эфраим считал, что для разрешения тяжбы им необходимо

отправиться в Броди и предстать на суд Торы*. Но его против-

ник в ответ постоянно говорил о мудрости и справедливости

молодого учителя, так что равви Эфраим в конце концов решил

пойти к молодому Израэлю. И когда он вошел к учителю в дом

и взглянул на него, то был поражен, потому что увидел, как изо

лба Израэля исходит сияние. Знак этот равви Эфраим уже видел

однажды (и с тех пор никогда его не забывал): такое же сияние

исходило изо лба его собственной дочери, когда она только что

родилась и повивальная бабка показывала отцу новорожденную

девочку. Равви Эфраим опустил взор, его язык словно оцепенел,

и он долго не мог изложить свою просьбу. Когда он вновь

поднял глаза, сияние исчезло. Тогда равви Эфраим смог гово-

рить. Израэль выслушал его, задал вопросы, выслушал ответы и,

наконец, произнес решение. Тут же в сердцах спорщиков воца-

рился мир, и им казалось, что они удостоились лицезреть само

сияние справедливости.

Спустя какое-то время равви Эфраим снова приехал к Баал

Шему и просил его взять в жены свою дочь. Израэль согласился,

но настоял на двух условиях: их соглашение до времени будет

тайным, а в брачном договоре, который они составят, не будет

упомянуто о его образовании; должно стоять только имя: "Изра-

эль бен-Елиезер", ибо, добавил Баал Шем, "мужем своей дочери

ты желаешь видеть меня, а не мое знание". Равви Эфраим принял

эти условия, и все было сделано, как хотел Израэль.

Вернувшись из этой поездки домой, равви Эфраим внезапно

почувствовал себя больным и через несколько часов скончался.

Его сын, равви Гершон из Китова, как подобает похоронил отца.

Разбирая его бумаги, равви Гершон обнаружил брачный до-

говор, согласно которому его сестра была обещана в жены

человеку, который, как казалось, не был учен и происходил из

безвестного рода, поскольку рядом с именем не были указаны ни

его образование, ни его род. Не был упомянут даже город, где

этот человек живет. Равви Гершон немедленно сообщил об этом

странном договоре сестре, которая, не раздумывая, ответила, что

на то была воля отца и поэтому только этот брак и никакой иной

будет для нее самым лучшим.

Израэль же тем временем ждал, покуда закончится учебный

год. Родители учеников не хотели его отпускать, но ему удалось

уговорить их отпустить его. Сняв учительское платье, Израэль

облачился в короткий овчинный полушубок, опоясался широким

кожаным ремнем и стал похож на крестьянина, а для пущей

убедительности он перенял также крестьянскую речь и повадки.

В таком виде он пришел в Броди в дом равви Гершона и встал

в дверях. Книжник, занятый сравнением нескольких комментари-

ев к одному трудному месту в Талмуде, приказал дать денег

Израэлю, который показался ему жалким странником, но тот

ответил, что ему нужно поговорить с равви Гершоном о чем-то

важном. Они вышли в боковую комнату, и тогда Израэль сказал,

что пришел за женой. Едва сдерживаясь, Гершон позвал сестру,

чтобы она взглянула на человека, которого отец избрал ей в му-

жья. Но та лишь промолвила: "Если так решил отец, то это

угодно Богу", - и сказала, чтобы готовили свадьбу. Перед тем

как удалиться в брачные покои, Баал Шем открыл жене свой

секрет, а та обещала, что не выдаст его, что бы ни случилось.

Израэль сказал ей также, что впереди их ждут великая бедность

и большие испытания. Но жена на это лишь ответила, что пусть

все будет так, как будет.

После свадьбы равви Гершон день за днем пытался обучить

своего невежественного зятя Торе, но тот не мог запомнить ни

единого слова. Наконец равви Гершон сказал сестре: "Мне

стыдно за твоего мужа. Будет лучше, если ты с ним разведешься.

Но если ты не хочешь, я куплю вам коней и повозку и ты

поедешь с ним, куда пожелаешь". Женщина с радостью выбрала

второе.

Они ехали до тех пор, покуда не прибыли в один маленький

городок у подножия Карпат, где женщина решила остаться.

Израэль ушел в горы, построил там себе хижину, стал добывать

глину и делать из нее кирпичи. Два-три раза в неделю жена

приходила к нему, помогала укладывать кирпичи на тележку,

везла их в город, где продавала. Когда Израэля начинал мучить

голод, он вырывал маленькую ямку, клал туда муку, доливал

воды, замешивал, затем сушил на солнце и так получал хлеб.

ГОРА-СПАСИТЕЛЬНИЦА

Рассказывают.

Вершины гор, на прекрасных склонах которых жил Израэль

бен-Елиезер, круты и неприступны. В часы созерцания он любил

забираться на них и долго стоять где-нибудь в уединении. Однаж-

ды Баал Шем так глубоко погрузился в свои размышления, что

забыл о том, что стоит на краю пропасти, и занес над обрывом

ногу. В ту же минуту соседняя гора сошла со своего места,

придвинулась вплотную к той, на которой стоял Баал Шем, и он

мог спокойно продолжать свой путь.

РАЗБОЙНИКИ

Рассказывают.

Банда разбойников, обитавшая на востоке Карпат, постоянно

наблюдала чудеса, происходившие при появлении Баал Шема.

И вот однажды они пришли к нему и велели следовать с ними

в Землю Израиля, но особым путем - через пещеры и ходы

в земле, потому что они слышали (неизвестно откуда), что Баал

Шем давно хочет отправиться в Израиль. И вот он последовал

с разбойниками, впрочем, не без неохоты. Ущелье, по которому

они шли, было сырым и топким. Через него вела лишь одна

узенькая тропинка, по которой и шли путешественники друг за

другом, след в след. Время от времени, однако, встречались

заболоченные места, которые приходилось заваливать камнями.

Разбойники шли первыми, Баал Шем - за ними. Вдруг он увидел

пламенный меч*, запрещавший ему следовать дальше. Тогда

Баал Шем повернулся и пошел домой.

ПРЕПОНЫ ДЛЯ БЛАЖЕНСТВА

Баал Шем однажды спросил своего ученика, равви Мейра

Маргалиота: "Мейр, помнишь ли ты ту субботу, когда начал

изучать Пятикнижие? Большая комната в доме твоего отца была

полна гостей. Они подняли тебя на стол, и ты читал им то, что

выучил за день".

Равви Мейр ответил: "Конечно, помню. Но неожиданно мать

бросилась ко мне и сняла со стола как раз на середине того, что

я произносил. Отец возмутился, но она указала ему на человека,

стоявшего в двери. Он был одет в короткий полушубок, какие

носят крестьяне, и как-то странно на меня смотрел. Все поняли,

что мать испугалась дурного глаза. Даже когда этот человек

ушел, она то и дело продолжала поглядывать на дверь".

"Так это был я, - сказал Баал Шем. - В те минуты твою

душу мог бы озарить великий свет. Но страх людской воздвиг

крепкие стены, и свет не смог к тебе пробиться".

ПЕРВЫЙ

Когда равви Израэль бен-Елиезер работал ритуальным убой-

щиком скота в селении Кошиловиц, он никому не открывался,

и все считали его простым мясником. В то время равом в сосед-

нем городе Ясловице был равви Зеви Гирш Маргалиот. У него

было два сына, Ицхак Дов Баэр и Мейр. Ицхаку тогда испол-

нилось семнадцать, а его брату - одиннадцать. Неожиданно

обоих мальчиков охватило непреодолимое желание посетить

убойщика скота в Кошиловице. В своем желании они не видели

никакого смысла, и, хотя каждый рассказал брату о том, что

чувствует, мальчики не понимали, что происходит; однако они

решили никому не рассказывать о том, что случилось, даже отцу.

И вот однажды братья покинули дом и отправились к Баал

Шему. О чем они говорили при встрече, ни равви, ни ученики

никогда не рассказывали. Братья решили остаться у Баал Шема.

Дома же их искали. Осматривали и город и окрестности. В Ко-

шиловице тоже прошлись по всем домам. Наконец мальчиков

нашли и отправили домой. Отец был так рад их возвращению,

что несколько дней не задавал им никаких вопросов. Но в конце

концов он все же очень деликатно спросил их, что такого замеча-

тельного они нашли в убойщике скота из Кошиловица. "Об этом

невозможно рассказать, - ответили братья. - Но поверь нам,

этот человек мудрее и преданнее Богу, чем весь мир".

Позднее, когда Баал Шем стал знаменит, братья крепко при-

вязались к нему и ежегодно его навещали.

ШАУЛ и ИВАН

Рассказывают.

Однажды, когда равви Мейр Маргалиот, автор книги "Про-

светитель путей", приехал со своим семилетним сыном в гости

к Баал Шему, хозяин уговорил его оставить мальчика на какое-то

время у него. Так маленький Шаул остался в доме у Баал Шема.

Вскоре Баал Шем, взяв мальчика и своих учеников, отправился

в путешествие. Как-то он остановил свою повозку у деревенского

постоялого двора, куда затем вошел со своими спутниками.

Внутри играли на скрипке; крестьяне и крестьянки танцевали.

"Что-то ваша скрипка плохо играет, - сказал Баал Шем.

- Пусть лучше мальчик, что со мной, споет вам, а вы спляшите".

Крестьяне согласились. Мальчика поставили на стол, и своим

серебряным голосом он запел хасидскую плясовую песню без

слов, под которую ноги у крестьян задвигались сами. В бешеном

темпе, безумные от счастья, они плясали вокруг стола. Затем

один из них, некий юноша, вышел вперед и спросил мальчика:

"Как тебя зовут?" "Шаул", - ответил тот. "Спой еще". Мальчик

запел другую песню, а юноша пустился в пляс под нее. И вот

посреди танца он стал повторять: "Ты - Шаул, я - Иван! Ты

- Шаул, я - Иван!" Наплясавшись вволю, крестьяне угостили

Баал Шема и его учеников водкой, и все вместе пили.

Спустя тридцать лет равви Шаул, ставший богатым торгов-

цем и знатоком Талмуда, ехал куда-то по своим делам. Неожи-

данно на него напали разбойники, отняли все деньги и собира-

лись убить. Он молил их сжалиться над ним, они послушались

и взяли его с собой в свой стан. Атаман разбойников, увидев

равви Шаула, внимательно на него посмотрел. "Как тебя зовут?"

- спросил он. "Шаул", - ответил равви. "Ты - Шаул,

я - Иван", - вдруг сказал атаман разбойников и повелел своим

людям вернуть равви Шаулу деньги и повозку.

КРЕСТЬЯНИН И ИСТОЧНИК

Рассказывают.

Когда равви Израэль бен-Елиезер жил в селении Кошиловиц, он

часто купался в источнике неподалеку от селения. Когда источник

замерзал, Баал Шем делал в нем полынью и купался в ней. Однажды

крестьянин, дом которого был около источника, увидел, что во

время купания нога равви примерзла ко льду, и тот, отдергивая ее,

содрал кожу до крови. Тогда крестьянин вышел и постелил соломы,

чтобы Баал Шем мог впредь купаться спокойно. Однажды равви

Израэль спросил этого крестьянина: "Чего бы тебе больше хотелось:

стать богатым, умереть старым или получить власть?" Крестьянин

ответил, что ему нравятся все три вещи. Тогда Баал Шем построил

ему рядом с источником баню. Вскоре разнесся слух, что больная

жена крестьянина искупалась в источнике и стала здоровой. Слава

этой целительной воды распространялась все шире и шире, покуда

о ней не прослышали врачи, которые пожаловались властям, и те

закрыли баню. Но к тому времени крестьянин, который владел

баней, уже достаточно разбогател за счет ее посетителей, и местные

жители выбрали его своим старостой. Он продолжал купаться

в источнике каждый день и дожил до глубокой старости.

Когда равви Элимелек из Лиженска однажды сказал, что пост

больше не является служением, его спросили: "А разве Баал Шел

Тов не постился очень часто?"

Равви Элимелек ответил: "Когда Баал Шем был молодым, он

обычно на исходе субботы брал шесть хлебов и кувшин с водой

и уединялся на целую неделю. В пятницу, когда он собирался

домой, то поднимал свой мешок и, замечая его тяжесть, откры-

вал и находил все шесть хлебов нетронутыми. Это его всегда

очень удивляло. Только такой пост и можно считать постом!"

стук в окно

Случилось как-то во дни юности Баал Шема, что в пятницу

у него в доме не нашлось ничего для того, чтобы можно было

приготовиться к встрече субботы: ни гроша, ни крошки хлеба.

Поэтому он пошел, постучался в окно к богачу и сказал: "У меня

нет ничего, чтобы встретить субботу". И быстро побежал прочь

от того места. Богач, не знавший Баал Шема, догнал его и спро-

сил: "Если тебе нужна помощь, то почему ты убегаешь?" Баал

Шем улыбнулся и ответил: "Из Гемары* мы знаем, что каждый

человек рождается со своим запасом жизненных сил, который

уменьшается из-за грехов. Поэтому чем тяжелее бремя грехов,

тем большее усилие необходимо приложить, чтобы раздобыть

необходимые средства к существованию. Сегодня я почувствовал

какую-то тяжесть в ногах. Так было до тех пор, покуда ты не дал

мне возможность немного пробежаться - именно это я сейчас

и делаю. Оказывается, я нуждался только в этом".

ПРИЗЫВ

Когда Небеса открыли Баал Шему, что он станет вождем

Израиля, он пошел к жене и сказал ей: "Ты должна знать, что

я избран Небесами быть вождем Израиля". Жена спросила: "А

что мы теперь должны делать?" Равви ответил: "Нам следует

поститься". Они постились три дня и три ночи без перерыва и все

время лежали распростертыми на земле. На третий день к вечеру

Баал Шем услышал глас с Небес: "Сын Мой, встань и веди

народ!" Баал Шем поднялся и сказал сам себе: "Если на то воля

Небес, чтобы я был вождем Израиля, то мне следует нести это

бремя одному".

БААЛ ШЕМ ОТКРЫВАЕТСЯ

Рассказывают.

Израэль бен-Елиезер работал помощником учителя, прислуж-

ником в Доме Учения, учителем детей, ритуальным убойщиком

скота и даже какое-то время извозчиком у своего шурина. Нако-

нец он арендовал участок земли в одном селении на реке Прут:

там был постоялый двор с комнатами для проезжающих. Непо-

далеку за рекой, если идти через брод, в горах была вырубленная

кем-то пещера. В ней Баал Шем проводил целые недели в раз-

мышлениях. Когда на постоялый двор кто-то приезжал, жена

Израэля выходила и звала его; Баал Шем сразу же отзывался

и выходил встречать гостя. Субботы, облачившись в подобаю-

щие одежды, он проводил дома.

Однажды - это было во вторник - ехал к своему учителю

в Броди ученик равви Гершона, шурина Баал Шема. Его путь

лежал через селение на Пруте. Там он решил остановиться на

постоялом дворе. Встретившая его женщина позвала мужа, и тот

пришел и служил гостю за обедом. После обеда гость сразу

сказал: "Израэль, запряги лошадей. Мне нужно ехать".

Баал Шем запряг лошадей, сообщил, что повозка готова,

и добавил при этом: "А не хотите ли провести здесь субботу?"

Гость лишь улыбнулся: слова показались ему глупыми. Но в пу-

ти, не проехав и полмили, у его повозки сломалась ось.

Ученик равви Гершона понял, что на починку оси потребуется

много времени, и поэтому ему не оставалось ничего другого, как

вернуться на постоялый двор и заночевать там. Но в течение всей

среды и всего четверга с ним постоянно случались какие-то

неприятности, мешавшие ему отправиться в путь, так что в конце

концов у него не осталось другого выбора, кроме как провести

субботу на постоялом дворе. А в пятницу с утра на гостя нашли

печаль и уныние. Кроме того, к своему удивлению, он обнару-

жил, что жена содержателя постоялого двора готовит к субботе

двенадцать хлебов. Гость спросил женщину, зачем столько нуж-

но. Та ответила: "Хотя мой муж человек неученый, но правед-

ный, так что в его доме я делаю все так, как делала в доме

брата". - "А есть ли у вас баня?" - спросил гость. - "Конечно,

есть", - отвечала хозяйка. "Но для чего она вам?" - продолжал

допытываться гость.

Женщина ответила: "Хотя мой муж человек неученый, но

праведный, поэтому он ходит в баню каждый день".

В полдень, когда подошло время молитвы, гость спросил

хозяйку, где ее муж. "На лугу, с овцами и коровами", - отвечала

та. Поэтому гость был вынужден произносить дневную молитву

в одиночестве. То же случилось и во время вечерней молитвы,

и во время встречи субботы, потому что хозяин все не приходил

домой. Все это время он оставался в пещере и молился там.

Однако, придя домой, Баал Шем снова стал вести себя как

крестьянин. Увидев гостя, он поприветствовал его, как это дела-

ют простые люди.

"Вот видишь, - сказал он после. - Все же ты проводишь

субботу здесь". Затем Баал Шем встал на молитву и - чтобы

раньше времени не открывать себя - попросил гостя произнести

благословение над вином. Затем они сели за трапезу. После

трапезы Баал Шем попросил гостя сказать слова поучения. Что-

бы не слишком напрягаться перед простоватым хозяином, ученик

равви Гершона просто вкратце, сухо и без всякой охоты переска-

зал главу из Писания, предназначенную для чтения на той неделе,

а именно главу о рабстве в Египте детей Израиля.

В ту ночь, накануне тридцатишестилетия Баал Шема, Небеса

сообщили ему, что пришло время открыться.

Гость же посреди ночи проснулся и через дверную щель увидел

великий свет, полыхавший в очаге. Он сразу выбежал из комнаты,

потому что подумал, что это хозяева втайне разожгли огонь. Но,

выбежав, гость увидел, что то, что он принял за огонь в очаге, на

самом деле было Великим светом. Этот чудесный свет, исходя от

очага, наполнял весь дом. Гость так поразился, что потерял

сознание. Когда Баал Шем помог ему прийти в себя, гость сказал:

"Человеку не следует смотреть на то, что не для него".

Утром Баал Шем сходил в пещеру в чистых субботних одеж-

дах, затем вернулся домой, возвел очи к небу, стал ходить вокруг

дома и с сияющим лицом петь: "Я приготовлю трапезу в субботу

утром!" Затем он произнес великий Киддуш* так, как делал

обычно, с необыкновенной силой взывая к Богу. За столом он

вновь попросил гостя сказать слова поучения, но тот был так

смущен ночным происшествием, что смог вымолвить лишь нес-

колько слов, объясняющих одно место из Писания. "Я слышал

другое толкование этого места", - произнес Баал Шем.

Дневную молитву они прочитали вместе. А затем Баал Шем

сам стал произносить слова поучения, раскрывая такие тайны

Писания, о которых никто до него ничего не слышал. Вечернюю

молитву они тоже произнесли вместе, и вместе же - слова

благословения, отделяющие субботу от прочих дней.

Когда ученик равви Гершона прибыл в Броди, он, не заходя

к своему учителю, пошел в общину "великих хасидим" этого

города, то есть тех, кто когда-либо бывал у Баал Шема, рас-

сказал, что с ним случилось, и добавил: "Великий светоч обосно-

вался рядом с вами. Было бы очень хорошо, если вы попросите

его приехать сюда, в город". Тогда они поехали к Баал Шему

и нашли его на опушке леса, окружавшего селение, где он жил.

Хасидим сплели ему кресло из лозы, усадили на него, взяли

учителя за руки, и Баал Шем говорил им слова поучения.

они САМИ

Говорил Баал Шем: "Сказано: "Бог Авраама, Бог Исаака

и Бог Якова", а не "Бог Авраама, Исаака и Якова", ибо Исаак

и Яков не пользовались тем, что сделал до них Авраам. Они сами

искали связи с Творцом и служили Ему".

СОВЕРШЕНСТВО ТОРЫ

Толкуя стих "Закон Господа совершенен", Баал Шем сказал:

"Он вполне совершенен. Совершенен настолько, что покуда ни-

кому не удалось изменить его даже на йоту".

ФОРМА

Хасидим рассказывают.

Равви Дов Баэр, маггид из Межрича, молил Небеса показать

ему человека, вся плоть которого была бы совершенно святой.

Ему указали на тело Баал Шема, и маггид узнал, что по жилам

этого человека течет огонь, а не кровь. Во всем теле не было ни

капли материи, все оно было огненным.

ТРЕПЕТ

Однажды в новолуние, во время утренней молитвы, Баал

Шем собирался встать на место чтеца, ибо по обыкновению он

занимал это место, когда начиналось чтение псалмов. Неожидан-

но его объял трепет, который все возрастал и возрастал. Все

знали, что перед молитвой Баал Шем часто трепетал, но, как

правило, внешне это выражалось лишь как небольшая судорога.

На сей раз, однако, его сильно трясло. И когда один чтец

закончил и Баал Шем собирался занять его место, всем стало

заметно, в каком он состоянии. Один из учеников подошел

к нему и взглянул в лицо; оно полыхало, словно факел, глаза

были широко раскрыты и смотрели, как у умирающего. Подо-

шел другой ученик; вдвоем они взяли учителя под руки и подвели

к амвону. Так Баал Шем стоял у амвона, читал псалмы и трепе-

тал. Прочитав псалмы, он сказал: "Каддиш"*, но не сошел со

своего места, а продолжал стоять, объятый сильным трепетом.

Все стояли и ждали, покуда он перестанет трястись, и только

когда сильный трепет оставил Баал Шема, приступили к чтению

Писания.

Рассказывал маггид из Межрича: "Однажды - это было

в какой-то праздник - Баал Шем молился перед амвоном с боль-

шим усердием, громко выкрикивая слова молитвы. Я тогда

болел, и мне его голос очень мешал, поэтому я ушел в маленькую

комнатку и молился там наедине с собой. Перед праздничной

службой туда зашел Баал Шем, чтобы переодеться. Взглянув на

него, я понял, что он теперь не здесь, а в каком-то ином мире.

Когда Баал Шем облачался в праздничные одежды, плечи его

тряслись, и я решил помочь ему одеться и разгладить складки.

Но как только я прикоснулся к равви, меня тоже охватил трепет.

Чтобы удержаться на ногах, я ухватился за стол, но и стол тоже

начал трястись. Одевшись, Баал Шем вышел из комнатки.

А я еще долго стоял, объятый трепетом, моля Бога избавить

меня от этой напасти".

Мартин Бубер 65

Рассказывал равви Иаков Иосиф из Польного: "В комнате,

где молился Баал Шем, стоял большой сосуд с водой. Все то

время, что он молился, я видел, что вода в сосуде дрожала".

Рассказывал и другой ученик: "Однажды во время поездки

Баал Шем молился у восточной стены дома, а у западной стены

этого же дома стояли открытые сосуды с зерном. И вот я увидел,

что зерно в сосудах дрожит".

КОГДА СУББОТА БЛИЗКО

Ученики одного цадика, который в свою очередь был учени-

ком Баал Шема, сидели как-то накануне субботы и рассказывали

истории о чудесных деяниях Баал Шем Това. Цадик же находился

в соседней комнате и все слышал. Неожиданно он распахнул

дверь и сказал: "Что у вас за тяга к чудесам! Рассказывайте-ка

лучше о страхе Божием, который всегда испытывал Баал Шем!

Например, каждую неделю накануне субботы, ближе к полуночи,

его сердце начинало биться так сильно, что все, кто с ним был,

могли это слышать".

БАХРОМА

Некий цадик рассказывал.

Бахрома на молитвенных одеяниях* святого Баал Шем Това

обладала собственной жизнью и собственной душой. Она могла

двигаться, когда он спокойно стоял, ибо святостью своих дел

Баал Шем Тов наделил ее жизнью и душой.

к СВОЕМУ ТЕЛУ

Баал Шем говорил своему телу: "Удивляюсь я, тело, что ты

еще не рассыпалось на кусочки от страха перед своим Творцом!"

для ТЕБЯ

Однажды посреди молитвы Баал Шем произнес слова из

Песни Песней: "Я принадлежу возлюбленному моему..."* Затем

добавил: "Все, что во мне, - все для Тебя одного".

Ученики спросили его: "Но ведь равви и для нас произносит

слова поучения?" Баал Шем ответил: "Они сами льются, как из

переполненного сосуда".

УСТА

Говорил Баал Шем: "Когда мой дух целиком возносится

к Богу, я позволяю своим устам говорить все, что угодно, потому

что в такие моменты любые слова все равно исходят с Небес".

КАК ПРОРОК АХИЯ* УЧИЛ БААЛ ШЕМА

Рассказывал рав из Польного: "Сначала Баал Шем не знал,

как следует разговаривать с народом, потому что все его устрем-

ления были обращены к Богу, и поэтому, выходя к людям, он

всегда говорил тихо, как бы сам с собой. Но затем посланец

Божий, пророк Ахия, явился Баал Шему и научил его, какие

псалмы следует читать каждый день. Но, главное, он научил Баал

Шема, как говорить с народом и в то же время целиком устрем-

ляться к Богу".

ДЕНЬГИ, ЧТО ОСТАЛИСЬ В ДОМЕ

Баал Шем никогда не оставлял в своем доме деньги на ночь.

Возвращаясь из путешествия, он сразу же оплачивал все долги,

которые накапливались за время его отсутствия, а оставшиеся

деньги раздавал нуждающимся.

Однажды он приехал из путешествия с большой суммой денег;

заплатил долги, а остаток раздал. Жена между тем украдкой

взяла немного из этих денег, поскольку сочла невозможным жить

в течение многих дней в кредит. Вечером Баал Шем почувствовал,

что что-то мешает его молитве. Он пошел домой и сказал: "Кто

взял деньги?" Жена призналась, что это сделала она. Тогда Баал

Шем забрал у нее деньги и в тот же вечер раздал их нищим.

ПОЗНАНИЕ

Говорил Баал Шем: "Когда я восхожу на высшую ступень

познания, я знаю, что еще не усвоил ни одной буквы Писания и не

сделал ни одного шага в служении Господу".

БАНЯ

Говорил Баал Шем: "Я всем обязан бане. Купаться лучше,

нежели умерщвлять плоть. Умерщвление плоти ослабляет силу,

необходимую для служения Богу и наставничества, а баня эту

силу увеличивает".

ПРОТИВ УМЕРЩВЛЕНИЯ ПЛОТИ

Равви Барух, внук Баал Шема, рассказывал: "Однажды спро-

сили моего деда, Баал Шем Това: "В чем сущность служения?

Нам известно, что в прежние времена жили подвижники, которые

постились от субботы до субботы. А ты с ними в разногласии,

ибо говоришь, что тому, кто умерщвляет плоть, воздается как

грешнику, ибо он мучил свою душу. Так скажи же нам, в чем

сущность служения?"

Баал Шем Тов ответил: "Я пришел в этот мир, чтобы пока-

зать иной путь служения, а именно что человек должен стремить-

ся обрести три вида любви: любовь к Богу, любовь к Израилю

и любовь к Торе. А для этого вовсе не обязательно умерщвлять

плоть".

ВНЕ ГРЯДУЩЕГО МИРА

Однажды дух Баал Шема пребывал в столь угнетенном состо-

янии, что ему показалось, будто ему нет места в грядущем мире.

Тогда он сказал сам себе: "Если я люблю Бога, зачем мне

грядущий мир?!"

ХАСИДСКИЙ ТАНЕЦ

Во время праздника Симхат Тора, дня Радования в Законе,

ученики Баал Шема устроили в его доме пиршество. Они плясали

и пили вино и снова и снова бегали за вином в погреб. Через

несколько часов жена Баал Шема пришла к нему в комнату

и сказала: "Если они не прекратят пить, у нас не останется вина

для ритуалов субботы, для Киддуша и Хавдалы*".

Баал Шем засмеялся и ответил: "Ты права. Пойди и скажи им,

чтобы они прекратили".

Когда же она открыла дверь в большую комнату, то

увидела следующее: ученики танцевали по кругу, а вокруг этого

круга танцующих сияло кольцо голубого пламени. И тогда она

сама взяла один кувшин в правую руку, а другой кувшин

- в левую, ибо слуги тоже пустились в пляс, и спустилась

в погреб. Вскоре она вернулась оттуда, неся полные, до краев,

кувшины с вином.

НАСТАВНИК ТОЖЕ ПЛЯШЕТ

Однажды вечером в праздник Симхат Тора сам Баал Шем

танцевал вместе со своими учениками. Он взял в руки свиток

Торы и пустился в пляс вместе с ним. Затем он отложил свиток

в сторону и стал танцевать без него. В этот момент один из

учеников, лучше всех понимавший жесты учителя, сказал своим

товарищам: "Ныне наш наставник отложил в сторону видимые,

воспринимаемые чувствами учения и облекся в учения духовные".

ГЛУХОЙ

Равви Моше Хаййим Эфраим, внук Баал Шема, рассказывал:

"Вот что слышал я от своего деда. Однажды некий скрипач играл

столь сладостно, что все, кто его слушал, стали танцевать и все

проходившие мимо сразу пускались в пляс. И был там один

глухой, ничего не знавший о музыке, и для него все, что он видел,

казалось полным безумием: он подумал, что все они или спятили,

или просто дурно себя ведут".

СИЛА ОБЩИНЫ

Рассказывают.

Как-то ночью на исходе праздника Йом-Кипур луна скрылась

за облаками, и Баал Шем не мог выйти и произнести благослове-

ние новой луны. Это очень тяготило его дух; его охватило

чувство, которое не раз охватывало и прежде, что судьба слиш-

ком грандиозна и неизмерима, чтобы она хоть как-то зависела от

движения его губ. Тщетно он сосредоточивал свою внутреннюю

энергию, стремясь зажечь свет планеты, помочь ему пробиться

сквозь тяжкую завесу облаков: кого бы он ни посылал смотреть

на небо, всякий возвращался и говорил ему, что облаков стано-

вится все больше и больше. Наконец Баал Шем совсем утратил

надежду.

Тем временем хасидим, ничего не знавшие о страданиях Баал

Шема, собрались в том же доме в другой комнате и стали

танцевать, ибо в эту ночь именно так решили они отметить

охватившую их радость от искупления целого года и от пастыр-

ской службы их цадика. Их священное наслаждение все росло

и росло, и тут, продолжая танцевать, они ненароком ввалились

в комнату Баал Шема. Безумные от переполнявшего их счастья,

хасидим подняли впавшего в уныние цадика за руки и вовлекли

его в свой круг. В этот момент кому-то пришло в голову выйти

наружу; вскоре он позвал туда и всех остальных: ночь вдруг стала

светлой, и ярче, чем когда-либо прежде, с чистого неба сияла

луна.

ПТИЧЬЕ ГНЕЗДО

Как-то Баал Шем стоял в синагоге и долго молился. Все его

ученики уже закончили молитву, а он все продолжал, не обращая

на них никакого внимания. Ученики долго ждали его, но, так и не

дождавшись, пошли домой. Через несколько часов, выполнив все

свои необходимые дела, они возвратились в синагогу и нашли

там своего учителя, все еще погруженного в глубокую молитву.

Позднее Баал Шем говорил им: "Уйдя и оставив меня в одиноче-

стве, вы дали мне возможность пережить боль разрыва. Это как

в притче, которую я вам расскажу.

Вы знаете, что есть птицы, улетающие осенью в теплые края.

И вот однажды люди в одной из этих теплых стран видят некую

красивую птицу, переливающуюся всеми цветами радуги, летя-

щую по небу в центре птичьей стаи. Глаза человеческие никогда

не видели птицы прекраснее. И вот эта птица садится на вершину

самого высокого дерева и вьет там, среди листьев, себе гнездо.

Когда о птице слышит царь той страны, он повелевает принести

ему эту птицу вместе с гнездом. Царь приказывает своим людям

встать друг на друга и, сделав таким образом лестницу, забрать-

ся на дерево. Итак, каждый из них становился на плечи другому,

покуда им не удалось взгромоздиться на высоту гнезда. Стро-

ительство этой живой лестницы заняло много времени, и в конце

концов те, кто стоял ближе к земле, утратили терпение; они

дернулись, и вся лестница рухнула".

ОБРАЩЕНИЕ К СОБЕСЕДНИКУ

Каждый вечер после молитвы Баал Шем удалялся в свою

комнату. Там у него горело две свечи, а на столе, среди прочих

книг, лежала таинственная "Книга Творения"*. В этот момент

все, кто нуждались в его совете, входили в его комнату, и Баал

Шем беседовал с ними до одиннадцатого часа.

Как-то вечером, когда люди от него вышли, один из них

сказал другому, сколь благостны были слова Баал Шема, обра-

щенные к нему, и как много они ему дали. Но другой человек

сказал первому, чтобы он не говорил вздор, потому что с того

времени, как они все вместе вошли к учителю, Баал Шем не

говорил ни с кем, кроме него. Третий, слышавший их разговор,

посмеялся над этими двумя, сказав, что оба они ошибаются,

потому что равви весь вечер провел с ним в задушевных разгово-

рах. Но вслед за тем о том же самом стали говорить и четвертый,

и пятый, и все остальные. И вдруг они неожиданно замолчали.

ВЕРА

Равви Давид Лейкес, ученик Баал Шем Това, спросил хасидим

своего зятя, равви Мотела из Чернобыля, вышедших встречать

его, когда он пришел к ним в город: "Кто вы?"

Те ответили: "Мы - хасидим равви Мотела из Чернобыля".

Тогда равви Давид спросил: "Тверда ли ваша вера в учителя?"

Хасидим не ответили, ибо кто решится сказать, что вера его

тверда.

"Я расскажу вам, - сказал равви, - что такое вера. Однажды

в субботу, как это не раз бывало, третья трапеза у Баал Шема

затянулась до позднего вечера. Затем мы благословили трапезу

стоя, сразу же прочли вечернюю молитву, совершили Хавдалу

и сели за трапезу проводов субботы*. Все мы были бедны, и не

было у нас ни гроша, тем более в субботу. Однако когда после

трапезы проводов субботы святой Баал Шем Тов сказал мне:

"Давид, дай на медовый напиток!" - и я сунул руку в карман,

хотя и знал, что там ничего нет, то нашел золотой, который и дал

на медовый напиток".

РАССКАЗЧИК

Существует множество версий истории о том, как у Баал Шема появился

ученик равви Иаков Иосиф, который впоследствии стал равом в Польном и во

многих книгах изложил поучения своего наставника. Среди этих версий есть

и истории о чудесах - даже о воскресении мертвых. Ниже я помещаю их общий

свод, в котором недостающие места одних версий дополнены выдержками из

Других.

Когда равви Иаков Иосиф был равом в Царигроде и еще не

встал на хасидский путь, однажды летним утром, в час, когда на

пастбище выгоняют скот, в его город пришел никому не извест-

ный человек и остановился на рыночной площади. Он окликнул

первого встречного, гнавшего свою корову на луг, и начал рас-

сказывать ему историю, которая так понравилась слушателю,

что он не захотел уходить. Другой человек, проходя мимо,

уловил несколько слов из этой истории; он хотел было пройти

мимо, но не смог; он остановился и стал слушать рассказчика.

Вскоре вокруг пришельца образовалась большая толпа, которая

все росла и росла. Тут же поодаль стоял и служитель из синагоги,

который шел открыть двери в Доме Молитвы, поскольку летом

рав всегда молился в восемь часов утра, и к этому времени двери

должны были быть открытыми. И вот в восемь часов рав подо-

шел к Дому Молитвы и увидел, что он закрыт. Хорошо известно,

что он был человек вспыльчивый; сильно рассердившись, он уже

хотел броситься искать служителя. И в эту минуту служитель

подошел к синагоге и оказался прямо перед равом, потому что

Баал Шем - а рассказчиком был именно он - дал служителю

знак, чтобы он быстрее шел открывать Дом Молитвы. Рав

отругал его и спросил, почему он забыл свою обязанность и от-

чего люди, обычно к этому времени собиравшиеся на молитву,

до сих пор не пришли. Служитель ответил, что все те люди, как

и он, уже шли в Дом Молитвы, но неожиданно были остановле-

ны удивительным рассказчиком. Рассерженный рав вынужден

был читать утреннюю молитву в одиночестве. Затем он приказал

служителю пойти на рыночную площадь и привести к нему

незнакомца. "Уж я задам ему!" - сказал рав.

Тем временем Баал Шем закончил свою историю и пошел на

постоялый двор. Там его застал служитель синагоги и передал

послание. Баал Шем сразу же последовал за ним, на ходу покури-

вая трубку, и в таком виде он предстал перед равом. "Что ты себе

позволяешь! - закричал возмущенный рав. - Ты не даешь

людям совершать молитву!"

"Равви, - сказал спокойно Баал Шем, - тебе не следовало

из-за этого впадать в гнев. Позволь-ка лучше я расскажу и тебе

историю".

"Что ты себе позволяешь!" - хотел снова произнести рав, но

затем он в первый раз взглянул вблизи на этого человека. Но, не

в силах смотреть, сразу же отвел глаза, а слова, которые он уже

собирался сказать, застряли у рава в горле. И Баал Шем начал

рассказывать свою историю, а рав вынужден был слушать ее, как

слушали все другие.

"Как-то я ехал на тройке, - рассказывал Баал Шем. - Один

мой конь был гнедой, другой - пегий, третий - серый. И никто

из них не мог ржать. По дороге я встретил крестьянина, который

подошел ко мне и сказал: "Ослабь вожжи!" Я ослабил вожжи,

и все три коня разом заржали". Рав молчал и не мог произнести

ни слова из-за охватившего его сильного чувства. "Три коня,

- продолжал Баал Шем, - гнедой, пегий и серый, не могли

ржать. Простой крестьянин знал, что нужно делать - ослабить

вожжи; и кони заржали". Рав опустил голову и молчал. "Крестья-

нин дал хороший совет, - сказал Баал Шем. - Ты понял?"

"Я понял, равви", - ответил рав и заплакал. Он все плакал

и плакал, понимая, что до этого момента даже не знал, что

значит по-настоящему плакать.

"Тебе следует воспрянуть духом", - сказал Баал Шем. Рав

поднял глаза, чтобы взглянуть на него, но он уже исчез.

Каждый месяц равви Иаков Иосиф обычно постился по целой

неделе, от субботы до субботы. Поскольку он всегда принимал

пищу в своей комнате, то никто об этом не знал, кроме племян-

ницы, которая готовила ему еду. В месяц после его встречи

с Баал Шемом равви Иаков Иосиф постился как всегда, потому

что не мог и помыслить, чтобы данное ему повеление воспрянуть

духом можно было исполнить без умерщвления плоти. Баал Шем

тем временем был в поездке; неожиданно он почувствовал: если

рав из Цар^грода продолжит делать то, что он делает сейчас, то

тронется умом. И тогда он погнал коней так быстро, что один из

них упал и повредил ногу. Когда Баал Шем вошел в комнату

рава, он сказал: "Мой серый конь повредил ногу, потому что

я торопился сюда. Прекрати делать то, что ты сейчас делаешь,

и прикажи, чтобы тебе принесли поесть". Раву принесли пищу,

и он поел. "Твое занятие, - сказал Баал Шем, - печально

и уныло. Но Божественное Присутствие не нисходит на того, кто

печалится в заповедях; оно нисходит на того, кто в заповедях

радуется".

Месяц спустя рав сидел за книгой в Мезбиже в "Клаусе"*

Баал Шема. Вдруг вошел какой-то человек и стал беседовать

с ним. "Откуда ты?" - спросил незнакомец. "Из Царигрода",

- отвечал рав. "А на что ты живешь?" - "Я рав в своем городе",

- сказал равви Иаков Иосиф. "А что ты делаешь еще? - не

унимался незнакомец. - Достаточно ли у тебя средств, или тебе

постоянно приходится затягивать пояс потуже?" Рав же не хотел

более продолжать этот пустой разговор. "Ты отвлекаешь меня от

моих занятий", - сказал он сердито. "Если ты раздражаешься,

- сказал незнакомец, - то мешаешь Богу устраивать твои

дела". - "Я не понимаю, о чем ты говоришь", - сказал рав.

"Каждый, - произнес незнакомец,- устраивает свои дела на

том месте, на которое его поставил Бог. Но что такое жизнь

в Боге? Сказано: "И ты, святый, утверди свой трон на восхвале-

ниях Израиля". Вот что такое жизнь в Боге! Если встречаются

два иудея и один спрашивает другого, на что он живет, тот

отвечает: "Хвала Богу, я делаю то-то и то-то". И хвала его - это

жизнь в Боге. Но ты, не желающий ни с кем разговаривать, ты,

желающий только учиться, урезывешь свою возможность жить

в Боге". Рав был поражен. Он хотел ответить, но незнакомец

исчез. Тогда рав вернулся к книге, но не смог продолжать свои

занятия. Он закрыл книгу и пошел в комнату к Баал Шему. "Ну,

рав из Царигрода, - сказал тот, увидев его, - Илия наставил

тебя?"

По возвращении домой рав пригласил учеников на третью

трапезу в субботу, как это принято среди хасидим. Некоторые

пришли, но большинство отказалось, ибо сочло, что не смеет

этот шарлатан причислять себя к хасидим! Их недовольство

равом росло все больше и больше, и в конце концов его изгнали

из города. Они не дали ему возможности задержаться в своем

доме хотя бы на день, а поскольку была пятница, то рав вынуж-

ден был проводить субботу в маленьком селении недалеко от

города. Тем временем Баал Шем путешествовал с некоторыми из

своих близких учеников. В ту самую пятницу он был недалеко от

селения, где укрылся рав. "Давайте проведем субботу с равом

Царигрода и порадуем его сердце", - сказал Баал Шем. Так они

и сделали.

Вскоре после этого случая равви Иаков Иосиф стал равом

в городе Рашкове. Он объявил повсюду, что вернет все деньги,

полученные им в качестве пени от кого бы то ни было. Людей же,

когда-либо плативших ему, оказалось множесто, и Иаков Иосиф

в конце концов раздал все деньги, которые у него были. С того

времени он любил повторять: "Мучительны и печальны корни

всех сил зла!"

СЕМЬДЕСЯТ ЯЗЫКОВ

Равви Лейб бен-Сара, тайный цадик*, рассказывал: "Однажды

в субботу я был у Баал Шем Това. Вечером его великие ученики

собрались вместе за третьей трапезой и, ожидая прихода учителя,

стали обсуждать одно место из Талмуда, о котором хотели

спросить Баал Шема. Место это таково: "Пришел Гавриил и нау-

чил Иосифа семидесяти языкам". Они не могли понять этого, ибо

разве любой язык не состоит из бесконечного числа слов? А если

так, то как могла память одного человека запомнить их все за

одну ночь, как сказано в отрывке? Наконец решили, что равви

Гершон из Китова, шурин Баал Шема, непременно попросит его

разъяснить это место.

Когда Баал Шем Тов вошел и сел во главе стола, равви

Гершон задал ему свой вопрос. Баал Шем начал произносить

слова поучения, но они, казалось, не имели никакого отношения

к тому, о чем его спросили, и ученики были не в состоянии

усмотреть в них ответ. И тут неожиданно случилось нечто неви-

данное и неслыханное. Равви Иаков Иосиф вдруг ударил по столу

и воскликнул: "Турецкий!", потом, через некоторое время: "Та-

тарский!", потом опять: "Греческий!", и так он называл язык за

языком. Постепенно его товарищи стали понимать: в словах

учителя, посвященных, казалось, совершенно другим вещам, он

распознал исток и суть каждого языка - а кто научил распозна-

вать исток и суть языка, научил тебя и самому языку".

БИТВА С АМАЛИКОМ

Однажды равви Пинхас из Кореца засомневался в своей вере

в Бога и не смог придумать никакого другого способа помочь

себе, кроме как отправиться к Баал Шему. И тут он услышал, что

сам Баал Шем приехал в Корец. Вне себя от счастья равви

Пинхас помчался на постоялый двор. Там он увидел, что вокруг

Баал Шема собралась группа хасидим и наставник объяснял им

стих, повествующий о том, как Моисей простирал руки в час

битвы с Амаликом. "Порой случается, - говорил Баал Шем,

- что у человека появляется сомнение в собственной вере. Сред-

ство от такой напасти - постоянно молить Бога о том, чтобы

Он усилил веру. Ибо подлинная опасность, которую нес с собой

напавший на Израиль Амалик, состояла в том, что своим успеш-

ным вторжением он мог охладить веру Израиля. Вот почему

Моисей в тот момент учил молить Бога о том, чтобы Он усилил

веру, воздев к Небесам свои руки, ставшие тогда словно сим-

волами истины и веры; и только это и надлежит делать в час

битвы с силами зла". Равви Пинхас слушал эти слова и, слушая,

стал про себя молиться, и во время молитвы он почувствовал,

что его вера укрепилась.

СЛОВА ПРОКЛЯТИЙ

Когда равви Нахум из Чернобыля был еще молодым, он

однажды проводил с Баал Шемом субботу, когда читают боль-

шой отрывок проклятий из Писания*, чтение которого сопровож-

дается упоминанием "Субботы благословенной", чтобы отвра-

тить действие зловещих слов проклятий. В ту субботу равви

Нахума вызвали в синагогу помогать при чтении Торы: он

должен был помогать при чтении отрывка проклятий. Узнав,

в чтении какого фрагмента ему надлежит принимать участие, он

весьма опечалился. Отрывок проклятий читал сам Баал Шем,

а читал он обычно очень тихо. Но перед началом чтения равви

Нахум почувствовал слабость; его охватили всевозможные боли,

какие только можно себе представить. Однако, когда Баал Шем

приступил к чтению, равви Нахум почувствовал, что боли посте-

пенно оставляют его члены: после каждого прочитанного стиха

одна из болей исчезала. Когда же чтение закончилось, равви

Нахум избавился от всех своих недугов и почувствовал себя

бодрым и здоровым.

ЗАБЛУДИВШИЙСЯ

Равви Иехиэль Михал, позднее ставший маггидом из Злочова,

в молодости очень хотел встретиться с Баал Шемом, но колебал-

ся, становиться ли ему его учеником или нет. И вот однажды

цадик взял его с собой в одну из поездок. Когда они ехали, им

вдруг стало ясно, что они едут не по той дороге. "Что, равви,

- сказал Михал, - ты не знаешь дороги?"

"Я узнаю ее, когда наступит время", - ответил Баал Шем,

и они свернули на другую дорогу; но и она оказалась неверной.

"Что, равви, - снова сказал Михал, - ты совсем заблудился?"

"Сказано, - спокойно ответил Баал Шем, - что Бог "испол-

нит желания их, ибо убоялись Его". Так и твое желание Он

исполняет, дав тебе возможность посмеяться надо мной".

Эти слова пронзили сердце юного Михала, и без дальнейших

рассуждений и колебаний он со всей душой отдал себя в ученики

такому наставнику.

ПЕВЕЦ БААЛ ШЕМ ТОВА

Один из учеников Баал Шема как-то спросил его: "Чем я буду

заниматься в жизни?" - "Ты станешь певцом", - ответил

наставник. "Но я не могу петь!" - возразил ученик. "Ничего,

я привяжу тебя к музыке", - сказал цадик.

Этот человек стал непревзойденным певцом, и все называли

его "певцом Баал Шем Това".

Многие годы спустя он и еще один певец, бас, всегда с ним

путешествовавший, приехали в Лиженск и зашли к равви Элиме-

леку, ученику учеников Баал Шем Това. Довольно долго равви

и его сын Элиазар не могли решиться пригласить этих двух

певцов спеть в субботу в хоре в синагоге, ибо равви Элимелек

опасался, что своим искусством они могут поколебать умы моля-

щихся. Но равви Элиазар убеждал отца, что вследствие святости

Баал Шем Това было бы несправедливо не оказать достойной

чести его певцу; в конце концов они решили, что певец Баал

Шема будет петь в субботу. И когда в субботу он начал в синаго-

ге свою песню, равви Элимелек почувствовал, что его всего

охватывает неописуемый восторг, такой сильный, что он чуть не

лишился рассудка; поэтому он вынужден был прекратить пение.

Однако весь остаток субботы певца он от себя не отпускал,

оказывая ему всяческую честь и уважение.

По завершении субботы равви пригласил певца к себе домой

и попросил его рассказать ему какую-нибудь историю о святом

Баал Шем Тове, светоче Израилеве. На такую просьбу глаза

певца зажглись новой жизнью, и ясно было, что не меньше

оживились его уста и его сердце. Он начал рассказывать, и те-

перь, поскольку ему не дозволялось петь, весь восторг своего

сердца, с которым он обычно исполнял свои песни, певец вложил

в свои слова. Он говорил, словно пел хвалебную песнь, о том, что

учитель никогда не читал вслух ни одного стиха Писания, покуда

не лицезрел ангела этого стиха и не слышал от него истинное

значение слов стиха. Говорил певец и о тех часах, когда душа

учителя восходила на Небеса, а его тело, будто мертвое, ос-

тавалось на земле, и о том, что душа Баал Шема беседовала на

Небесах, с кем желала: с Моисеем, верным пастырем, и с Месси-

ей, и была вопрошаема, и отвечала небесным собеседникам.

Говорил певец и о том, что учитель мог с каждой тварью земной

говорить на ее языке, и с каждым небесным существом - также

на его языке. Говорил певец и о том, что как только учитель

видел какую-нибудь утварь, то сразу узнавал и характер сделав-

шего ее человека, и о чем этот человек думал, когда ее делал.

И в завершение всего певец, встав, засвидетельствовал, что од-

нажды он и другие ученики получили всю Тору через уста настав-

ника точно так же, как когда-то Израиль получил ее на горе

Синай в раскатах грома, и что глас Божий не смолк еще на земле,

но звучит до сих пор, и что его можно услышать.

Через какое-то время после поездки в Лиженск певец Баал

Шем Това слег и вскоре умер. Тридцать дней спустя после его

смерти, в пятницу, другой певец, бас, придя из бани, сказал жене

умершего: "Созови скорей Святое Братство* на мои похороны,

ибо мужу твоему на Небесах повелели петь во славу прихода

субботы, а он не хочет этого делать без меня". С этими словами

он лег и умер.

НЕПРАВИЛЬНЫЙ ОТВЕТ

Рассказывают.

Когда равви Вольф Кицес покидал своего учителя, чтобы

отправиться в Святую Землю, Баал Шем протянул указательный

палец, коснулся его уст и сказал: "Заботься о своих словах

и смотри, чтобы всегда отвечать правильно!" Более он ничего не

сказал.

Корабль, на котором плыл ученик Баал Шема, сбился с пути

из-за разыгравшейся бури и пристал к какой-то неведомой пус-

тынной земле. Шторм утих, но корабль сильно пострадал и не

мог отправиться в путь немедленно. Некоторые из пассажиров,

среди них и равви Вольф, сошли на берег, чтобы исследовать

незнакомую местность. Они вскоре вернулись, только равви

Вольф, увлекшись, шел все дальше и дальше от побережья и на-

конец наткнулся на большой дом в старинном стиле, выглядев-

ший так, словно в нем никто никогда не жил. Только тогда он

сообразил, что на корабле не могут его так долго ждать. Но не

успел равви Вольф решить, как поскорей добраться до берега, на

пороге старинного дома появился человек, облаченный в льня-

ные одежды. Это был старец с седыми волосами, но на вид еще

очень крепкий и полный сил. "Не бойся, равви Вольф, - произ-

нес он. - Останься с нами на субботу, а утром сможешь продол-

жать свой путь". Словно во сне равви Вольф последовал за

старцем. Они омылись в бане, помолились в сообществе десяти

других высоких и величественных старцев, а затем все вместе

сели за трапезу. Эта суббота была похожа на чудный сон. На

следующее утро старец проводил равви Вольфа на берег, у кото-

рого стоял на якоре его корабль, и благословил его на дорогу.

И только равви Вольф собрался поставить ногу на трап, старец

спросил его: "Скажи мне, равви Вольф, как поживает народ

Израиля в твоей стране?"

"Господь не покидает их", - быстро проговорил равви Вольф

и взошел на корабль. И только в открытом море он задумался

над тем, что сказал. Он вспомнил слова своего учителя, и угрызе-

ния совести охватили его с такой силой, что он не смог продол-

жать путь в Святую Землю, но решил вернуться домой. Он

спросил у одного из корабельщиков, как ему поскорее это сде-

лать, и получил ответ, что судно и так идет домой.

Когда равви Вольф пришел к Баал Шему, наставник посмот-

рел на него строго, но не сердито, и произнес: "Как плохо ты

ответил отцу нашему Аврааму! День за днем он вопрошает Бога:

"Как там мои дети?" И Бог отвечает: "Я не покидаю их". О, если

бы ты поведал ему еще о наших муках в изгнании!"

топор

Однажды Баал Шем поручил своему ученику, равви Вольфу

Кицесу, выучить кавванот для исполнения на бараньем роге*, так

чтобы на Новый год* он смог хорошо сыграть соответствующую

мелодию. Равви Вольф учил кавванот со всей тщательностью,

а для большей надежности отмечал все ошибки на листе бумаги,

который держал за пазухой. Однако, когда все ошибки были

отмечены, равви Вольф потерял этот лист, но не заметил этого.

Говорят, что лист пропал не без помощи Баал Шема. Когда же

наступило время трубить в рог, равви Вольф стал искать свой

листок и не нашел его. Он пытался вспомнить кавванот, но, как

ни странно, забыл все. Тогда он стал плакать и рыдать и так

создал нужную мелодию без всяких специальных кавванот. Позд-

нее Баал Шем говорил ему: "Во дворце царя много залов,

и к дверям от них - много ключей, но топор сильнее их всех,

и ни один замок не устоит перед ним. Разве могут сравниться все

кавванот с одним подлинным плачем, идущим от сердца!"

СЛОВО УЧЕНИКА

Однажды в пятницу, в час, когда цадик исследовал свою

душу, весь мир стал черным в глазах Баал Шема и в нем готова

была умереть последняя искра жизни. В таком состоянии застал

его один из учеников. "Наставник и учитель мой!" - произнес он,

но тут голос его задрожал, и он не смог больше вымолвить ни

слова. И тогда новые силы влились в сердце Баал Шема, и огонь

жизни снова разгорелся в нем.

РЯДОМ и ВДАЛИ

Ученик спросил Баал Шема: "Почему бывает так, что тот, кто

прилепляется к Богу и знает, что близок к Нему, иногда испыты-

вает чувство разрыва и удаления?"

Баал Шем объяснил: "Когда отец учит своего маленького

сына ходить, он становится перед ним и простирает свои руки по

обе стороны от малыша, чтобы тот не упал, и мальчик идет

к отцу, поддерживаемый его руками. Но когда он подходит

к нему почти вплотную, отец отходит от него и убирает свои

руки, и так происходит не один раз. Только так ребенок может

научиться ходить".

МОЛИТВА В ПОЛЕ

Некий хасид, ехавший в Мезбиж, чтобы провести Йом-Кипур

рядом с Баал Шемом, вынужден был по какой-то причине пре-

рвать свое путешествие. Когда наступила ночь и на небе стали

видны звезды, до Мезбижа оставалось еще далеко, и, к своему

великому огорчению, хасид был вынужден совершать молитву

один в чистом поле. Когда после праздника он приехал в Мез-

биж, Баал Шем принял его особенно тепло и радушно. "Твоя

молитва, - сказал он, - превзошла все молитвы, произнесенные

когда-либо на том поле".

УЧЕНЫЕ

Моше Хаййим Эфраим, внук Баал Шема, в юности посвятил

всего себя учению и стал таким великим ученым, что в конце

концов понемногу отошел от хасидского образа жизни. У его

деда, Баал Шема, была привычка часто гулять с внуком по

городу, и Эфраим ходил с ним, хотя и с некоторой долей

неудовольствия, потому что ему было жаль потерянного време-

ни, которое он мог бы посвятить своим занятиям.

Однажды они встретили человека из другого города. Баал

Шем разговорился с ним и спросил о ком-то, кто жил в том же

городе. "О, это великий ученый!" - произнес в ответ человек.

"Я завидую его учености, - сказал Баал Шем. - Но что

делать: у меня нет времени учиться, потому что я обязан служить

своему Творцу". С этого часа Эфраим вернулся к хасидскому

образу жизни, которому посвятил всего себя.

ПРЕДЕЛЫ СОВЕТА

Ученики Баал Шема однажды услышали, что некто имеет

репутацию весьма ученого человека. Кое-кто из них захотел

пойти к нему и посмотреть, чему он может научить. Наставник

позволил им пойти, но прежде они его спросили: "А как мы

узнаем, истинный ли он цадик?"

Баал Шем ответил так: "Попросите его дать вам совет о том,

что следует делать, чтобы во время молитвы и учения вас не

тревожили нечистые помыслы. Если он даст вам совет, то вы

поймете, что он не принадлежит к великим учителям. Ибо таково

служение человека в этом мире до самого его смертного часа

- все время бороться с чуждыми помыслами и все время воз-

вышать себя и уподобляться природе Божественного Имени".

ЗАПИСИ

Один ученик тайно записывал все поучения, которые он слы-

шал от Баал Шема. Однажды Баал Шем увидел, что по его дому

ходит демон с книгой в руках. Равви спросил его: "Что это за

книга у тебя?" - "Это книга, - отвечал демон, - которую ты

сочинил".

Так Баал Шем узнал, что один из его учеников тайно записы-

вает все, что он говорит. Он собрал всех учеников и спросил:

"Кто из вас записывает то, чему я вас учу?" Ученик, ведший

записи, признался и отдал их учителю. Баал Шем долго изучал их

страницу за страницей, а потом сказал: "Во всем этом нет ни

единого сказанного мною слова. Ты не слушал меня ради Небес,

поэтому тебя обволокли силы зла и твои уши слышали то, чего

я не говорил".

У ДРЕВА жизни

Баал Шем рассказывал: "Однажды я шел в рай и со мной

было много людей. Чем ближе я подходил к райскому саду, тем

меньше становилось шедших со мною людей. Когда я прошел

весь рай, со мной осталось лишь несколько человек. Когда же

я встал у Древа Жизни и огляделся, то вокруг не было никого".

ПРОПОВЕДЬ

Однажды после общей молитвы Баал Шема попросили прочи-

тать проповедь. Он начал, но посреди проповеди его объял

трепет, как это с ним иногда случалось во время молитвы. Баал

Шем остановился и сказал: "О, Владыка миров! Тебе ведомо, что

я говорю не ради того, чтобы возвеличить себя..." Тут он снова

остановился, и затем из его уст полились такие слова: "Многое

я знаю, многое могу, но нет никого, кому бы я мог открыть это".

Более он ничего не сказал.

КАК САРАНЧА

Равви Михал из Злочова рассказывал: "Однажды, когда мы

ехали с нашим учителем, равви Израэлем Баал Шем Товом,

Светочем Семи Дней*, и остановились, равви ушел в лес, где

хотел прочесть послеполуденную молитву*. Вдруг мы увидели,

как он прислонил голову к дереву и заплакал. Спустя какое-то

время мы спросили, что с ним случилось. Баал Шем ответил:

"Когда я целиком погрузился в дух, то увидел, что в поколениях,

которые будут жить перед пришествием Мессии, хасидские равви

размножатся, как саранча, и именно они отсрочат время воздая-

ния, ибо вызовут разделение в сердцах и породят беспричинную

ненависть".

БЛАЖЕН НАРОД

Толкуя стих псалма: "Блажен народ, знающий трубный зов!

Они ходят во свете лица Твоего, Господи"*, Баал Шем сказал:

"Когда люди не зависят от героев, но сами, заслышав трубный

зов, идут на битву, то они будут ходить во свете лица Твоего,

Господи".

ПРОСТОТА

Однажды Баал Шем сказал своим ученикам: "Теперь, когда

я преодолел так много ступеней в служении Богу, я позволяю

себе удалиться от них всех и, держась простой веры, приготовить

из себя сосуд для Господа. Сказано: "Простец верит каждому

слову", но также сказано: "Господь хранит простеца".

ЧУЛОЧНИК

Как-то, путешествуя, Баал Шем остановился в маленьком

городке, название которого предание не сохранило. Однажды

утром, перед молитвой, он, как обычно, сидел, курил трубку

и смотрел в окно. Мимо прошел человек. В руке он нес молитвен-

ное одеяние и ступал так устремленно и торжественно, словно

намеревался войти во врата Неба. Баал Шем спросил у своего

ученика, у которого он остановился, что это за человек. Ученик

сказал, что это один чулочник, который каждый день ходит

в Дом Молитвы, будь то летом или зимой, и произносит свою

молитву даже тогда, когда нет необходимого собрания из десяти

человек. Баал Шем захотел, чтобы чулочник свернул и зашел

к нему, но ученик сказал: "Этот глупец никогда не остановится

и не свернет со своего пути, даже если его позовет сам им-

ператор".

После молитвы Баал Шем послал к чулочнику сказать, что

хотел бы заказать у него четыре пары чулок. Вскоре заказ был

готов, и мастер принес его Баал Шему. Чулки были очень доб-

ротными, из превосходной шерсти. "Сколько ты хочешь за па-

ру?" - спросил равви Израэль. "Полтора гульдена". - "Пола-

гаю, хватит и одного". - "Что ж, пусть будет один", - со-

гласился чулочник.

Баал Шем заплатил ему. Затем стал расспрашивать: "Как ты

проводишь свои дни?" - "Делаю чулки". - "А как ты их

делаешь?" - "Сначала я изготавливаю сорок или пятьдесят пар.

Затем помещаю их в форму, ставлю в теплую воду и кладу под

пресс, покуда они не станут такими, какими должны быть". - "А

как ты их продаешь?" - "Я почти не выхожу из дома. Купцы

сами приходят ко мне и покупают. Также они привозят хорошую

шерсть, которую специально для меня приобретают, и я им за

это плачу. Теперь же я вышел из дома только ради равви". - "А

что ты делаешь утром, перед тем, как отправиться на молитву?"

- "Тоже делаю чулки". - "А какие псалмы ты поешь за

работой?" - "Когда работаю, я пою те псалмы, которые знаю

наизусть".

Когда чулочник ушел, Баал Шем сказал своим ученикам:

"Сегодня вы лицезрели краеугольный камень, на котором дер-

жится весь Храм до прихода Мессии".

МОЛИТВА ЗАНЯТОГО ЧЕЛОВЕКА

Говорил Баал Шем: "Представьте себе человека, который

целый день бегает по улицам и рынкам. Он даже забывает, что

существует Творец мира. Только когда наступает время пос-

леполуденной молитвы, он вспоминает: "Я должен помолить-

ся". И тогда из самых глубин сердца из него исходит вздох

раскаяния, что целый день он провел в тщете и суете. Так он

стоит посреди улицы и молится. В этот момент Бог радуется,

очень радуется за него, и молитва этого человека достигает

Небес".

МАЛЕНЬКАЯ СВИСТУЛЬКА

У одного поселянина, который многие годы в Дни Благогове-

ния* приходил в синагогу к Баал Шему, был сын, столь скудоум-

ный, что он не мог даже различать буквы и поэтому не понимал

смысла священных слов. В Дни Благоговения отец не брал его

с собой в город, потому что сын все равно ничего не понимал. Но

когда ему исполнилось тринадцать лет и он вошел в возраст

Закона, отец взял его с собой на праздник Йом-Кипур, опасаясь,

что в его отсутствие сын в день поста будет есть, как в обычный

день, потому что тот не ведал никаких правил.

У мальчика была маленькая свистулька, в которую он обычно

свистел, когда сидел на лугу и пас овец и телят. Свистульку эту он

всегда носил с собой в кармане рубашки; отец о ней ничего не

знал. Во время праздника мальчик в течение многих часов стоял

в синагоге и молчал. Но когда началась дополнительная служба*,

он сказал: "Отец, у меня есть маленькая свистулька. Я хочу в нее

посвистеть". Отец заволновался и запретил ему это делать,

и мальчик сдержался. Но когда началась послеполуденная служ-

ба, сын снова стал просить: "Отец, можно мне посвистеть в свис-

тульку?" Отец рассердился и сказал: "Где она у тебя?" Когда

мальчик показал, отец засунул ему в карман свою руку, чтобы

сын не смог достать свистульку. Однако, когда началась заверша-

ющая молитва, мальчик вырвал карман из-под руки отца, достал

свистульку и тихо засвистел. Все были поражены и смущены. Но

Баал Шем невозмутимо продолжал произносить слова молитвы,

причем гораздо бойчее и легче, чем обычно. Позднее он сказал:

"Этот мальчик облегчил мне молитву".

ДВОРНИК

Однажды, перед Новым годом, Баал Шем приехал в некий

город и спросил, кто здесь читает молитвы в Дни Благоговения.

Ему ответили, что это делает рав города. "А как он читает

молитвы?" - поинтересовался Баал Шем.

"В День Искупления (Йом-Кипур), - сказали ему, - он

читает молитвы покаяния в грехах самым сладостным тоном".

Баал Шем послал за равом и, когда тот пришел, спросил,

в чем причина такого странного способа покаяния. Рав ответил:

"Последний из слуг царя, тот, обязанность которого - под-

метать перед дворцом, когда работает, поет радостные песни,

ибо сознает, что делает работу, которая обрадует царя".

Сказал тогда Баал Шем: "Позволь и мне побыть с вами".

В ЧАС СОМНЕНИЯ

Рассказывают.

В городе Сатанове жил некий книжник, который без конца

размышлял о том, почему существует то, что существует, и поче-

му вообще что-то существует. Однажды в пятницу, после молит-

вы, он остался в Доме Учения (Бет-мидраше), чтобы заняться

своими размышлениями; но мысли его запутались, и он, как ни

пытался привести их в порядок, не мог этого сделать. Святой

Баал Шем Тов почувствовал это издалека; он сел в повозку и,

благодаря своей чудесной силе, в одно мгновение достиг Дома

Учения в Сатанове, где сидел тот человек, мучаясь неразрешимы-

ми вопросами. Баал Шем сказал ему: "Ты допытываешься, есть

ли Бог, а я вот глуп, а верую". То, что нашелся человек, знавший

о его тайных муках, взволновало сердце усомнившегося книж-

ника, и оно открылось для Великого Таинства.

ВЕЛИКОЕ ЧУДО

Некий натуралист приехал издалека, чтобы увидеть Баал

Шема. При встрече он сказал: "Мои исследования показывают,

что в соответствии с законами природы Красное море должно

было расступиться в тот самый час, когда его пересекали дети

Израиля. Так где же здесь чудо?"

Баал Шем ответил: "Разве ты не знаешь, что природа со-

творена Богом. И сотворил Он ее так, что в тот самый час, -когда

дети Израиля пересекали Красное море, волны его должны были

расступиться. Это и есть великое чудо!"

ИСТИНА

Говорил Баал Шем: "Что означают слова людей, что Истина

шествует по всему миру? Они означают, что она не стоит на

месте, что она - вечный странник".

ТОМУ, КТО МНОГО УВЕЩАЕТ

Баал Шем сказал эти слова одному цадику, который любил

произносить проповеди и увещания: "Что ты знаешь об увеща-

нии! Во все дни своей жизни ты не ведал греха и мало общался

с людьми, окружающими тебя. Поэтому что ты можешь знать

о прегрешениях!"

с ГРЕШНИКАМИ

Говорил Баал Шем: "Я позволяю грешникам приближаться

ко мне, если они не горды. А книжников и безгрешных людей

я до себя не допускаю, если они горды. Потому что с грешником,

знающим, что он грешник, и поэтому ни во что себя не ставящим,

- с ним Бог, ибо Он "пребывает с ними посреди нечистот их".

Но о гордящихся тем, что их не касается грех, Бог, как мы знаем

из Гемары, говорит: "В мире нет такого места, где бы Я был

с ними".

ЛЮБОВЬ

Баал Шем говорил одному из своих учеников: "Презренней-

ший из презренных, которого ты только способен себе пред-

ставить, дороже мне, чем тебе - единственный сын".

ФАЛЬШИВОЕ ГОСТЕПРИИМСТВО

Рассказывают.

Во дни Баал Шема в соседнем с ним городе жил один госте-

приимный богач. Каждому бедному страннику он давал пищу,

питье и денег в придачу. Но при этом он желал непременно

слышать от всех, кому благодетельствовал, слова восхваления

в свой адрес; однако, если эти слова не выглядели естественно, он

отвергал их, и, если восхваления казались чересчур длинными

или слишком короткими, он высказывал в адрес гостей язвитель-

ные замечания.

Как-то Баал Шем поручил одному из своих учеников, равви

Вольфу Кицесу, съездить куда-то по делам и сказал, чтобы по

дороге он заехал к тому богачу. Равви Вольф заехал и был

хорошо принят и богато одарен, однако в ответ произнес лишь

несколько слов благодарности, да и то как-то рассеянно. Наконец

богач сказал: "Разве ты не считаешь, что именно таким и должно

быть гостеприимство?"

"Кто знает..." - ответил равви Вольф. Больше богач не смог

добиться от него ни одного слова. На ночь хозяин, по своему

обычаю, лег вместе с гостями, потому что перед тем, как уснуть,

он любил болтать с ними и выслушивать от них что-нибудь

приятное о себе. Когда богач задремал, равви Вольф коснулся

мизинцем его плеча. И богачу приснилось, что его пригласили

к царю и он пил с ним чай. Но вдруг царь упал и умер, и богача

обвинили в том, что он отравил царя, и посадили в тюрьму.

Потом в тюрьме случился пожар, и богачу удалось бежать; в итоге

он очутился в какой-то далекой стране. Потом богач стал водоно-

сом, но это была очень тяжелая работа, дававшая скудный

заработок, поэтому он уехал в другую страну, где воды было мало

и она стоила дороже. Но был там странный закон, согласно

которому деньги платили только тогда, когда ведра были напол-

нены до краев, а ходить с полными ведрами и не расплескать их

- очень тяжело. Однажды, идя осторожно, медленно, шаг за

шагом, он все-таки упал и сломал обе ноги; так он лежал,

вспоминал свою прошлую жизнь и плакал. В этот момент равви

Вольф снова коснулся мизинцем плеча спящего хозяина дома; тот

проснулся и сказал: "Возьми меня с собой к своему учителю".

Баал Шем встретил богача с улыбкой. "Хотел бы ты знать,

чего стоит все твое гостеприимство? - спросил он. - Не более

чем полное ничтожество".

Тут пробудилось сердце этого богача и обратилось к Господу,

а Баал Шем наставил его в том, как возвышать свою душу.

ПЕРЕПОЛНЕННЫЙ ДОМ МОЛИТВЫ

Однажды Баал Шем остановился на пороге одной синагоги

и отказался в нее входить. "Я не могу сюда войти, - сказал он.

- Это место переполнено поучениями и молитвами от одной стены

до другой и от пола до самого потолка. Где же я найду здесь для себя

место?" А когда он увидел, что все, кто были вокруг, удивленно

смотрели на него и не знали, что думать, то сказал: "Слова из уст тех,

кто здесь молится и произносит поучения, не исходят из их сердец

и поэтому не могут вознестись на Небо, а остаются и заполняют Дом

Молитвы от одной стены до другой и от пола до самого потолка".

КУВШИН

Однажды Баал Шем сказал своим ученикам: "Так же, как сила

корня видна по листу, сила человека видна по посуде, которую он

делает; характер и поведение человека можно измерить его дела-

ми". Затем взгляд Баал Шема упал на прекрасный пивной кув-

шин, стоявший перед ним. Он взял его и сказал: "Видно ли вам

по этому кувшину, что у сделавшего его человека нет ног?"

Когда Баал Шем закончил свою речь, кто-то из учеников

поднял кувшин и поставил его на скамью. Но кувшин не смог на

ней устоять,и, упав, разбился вдребезги.

В ИЗМЕНЧИВОМ МИРЕ

Во дни Баал Шема жил некий человек, жестоко умерщвляв-

ший свою плоть, чтобы обрести святой дух. Однажды Баал Шем

сказал о нем так: "В этом изменчивом мире над ним смеются.

Его награждают все более и более высокими эпитетами, но

делают это лишь затем, чтобы позабавиться. Если он не даст мне

возможность помочь ему, то будет потерян".

МАЛЕНЬКАЯ РУКА

Равви Наман из Брацлава передал нам такие слова своего

великого прадеда, Баал Шем Това: "Увы! Мир полон великих

светочей и таинств, но человек закрывает их от себя одной

маленькой рукой".

ПЕРЕХОД ЧЕРЕЗ ДНЕСТР

Рассказывал некий цадик.

Когда наставник был еще маленьким мальчиком, пророк

Ахия Шилонит явился ему и обучил его мудрому ведению свя-

щенных Имен*. А поскольку учитель был еще очень молод, ему

захотелось сразу испытать, что он способен теперь совершить.

Поэтому он опустил свой пояс в Днестр там, где течение было

наиболее сильным, произнес священное Имя и пересек реку,

держась руками за пояс. После этого много дней он каялся,

стремясь вытравить из души гордость за совершенное, и в конце

концов ему удалось это сделать. Но однажды ему снова при-

шлось пересекать Днестр в том месте, где течение было наиболее

сильным, и на сей раз уже не по своей воле, поскольку его

преследовала толпа людей, ненавидящих евреев и желавших его

смерти. Он снова погрузил свой пояс в воды реки и пересек ее, но

при этом не прибегал ни к помощи священного Имени, ни

к чему-либо еще, но шел через реку, уповая лишь на свою веру

в Бога Израилева.

СОСУЛЬКА

Рассказывал некий цадик.

Однажды зимним днем я шел с наставником в баню. Было

так холодно, что все кругом заледенело, а с крыш свисали

сосульки. Мы вошли в баню, и, как только учитель произнес

священные слова Единения*, вода в бане нагрелась. Баал Шем

сидел в воде очень долго: за это время сгорела и начала

расплываться свеча. "Равви, - сказал я, - свеча уже сгорела

и расплывается".

"Глупец! - отвечал Баал Шем. - Возьми с крыши сосульку

и зажги ее. Тот, кто говорит маслу загореться - и оно загорает-

ся*, скажет это и сосульке, и она станет свечой". Сосулька горела

довольно долго: идя домой, я еще освещал ею путь. Но когда

я оказался дома и посмотрел на сосульку, в руке у меня осталось

лишь несколько капелек воды.

БОЖЬИ ТВАРИ

Рассказывают.

Однажды Баал Шем был вынужден встречать субботу в чис-

том поле. Неподалеку паслось стадо овец. Когда Баал Шем стал

петь гимн приветствия наступающей субботе, овцы поднялись на

задние ноги и стояли так, покуда наставник не закончил. Ибо,

слушая молитвы Баал Шема, всякая тварь Божья принимала то

изначальное положение, в котором она стояла перед троном

Господа.

ПРИХОД

Ученики Баал Шема могли всегда по лицу наставника узнать,

присутствуют ли среди них Семь Пастырей* или хотя бы один из

них. Однажды, во время трапезы новолуния, они взглянули на

учителя и поняли, что к ним пришел один из Семи Пастырей.

Позднее они спросили Баал Шема, кем именно был этот гость.

Тот ответил: "Когда я произносил благословение над хлебами,

я размышлял о таинстве трапезы и целиком погрузился в эти

мысли. И тогда Моисей, наш учитель, да пребудет с ним мир,

явился ко мне и сказал: "Приветствую тебя, ибо сейчас ты

размышлял о том же таинстве, о котором размышлял и я, сидя за

трапезой у своего тестя Иофора*".

диспут

Рассказывают.

Как-то Баал Шем восседал за столом в окружении своих

учеников. Среди них был равви Наман из Городенки, сын которо-

го взял в жены внучку Баал Шема, и от их брака родился другой

Наман - равви Наман из Брацлава.

Баал Шем сказал: "Пришло время узнать вам более глубокий

смысл бани погружения*". Немного помедлив, он затем в подо-

бающих словах выстроил перед учениками все здание учения об

этом предмете. Сдалав это, Баал Шем запрокинул голову, и лицо

его осветилось тем сиянием, которое указывало ученикам, что

душа учителя пребывает в высших мирах. Тело же наставника

было совершенно недвижимо. Сердца учеников затрепетали, они

поднялись со своих мест и во все глаза взирали на учителя, ибо

это был один из тех моментов, когда им предоставлялась воз-

можность увидеть, кем на самом деле является их наставник.

Равви Наман тоже захотел встать вместе с остальными, но не

смог. Его одолел сон. Он, правда, пытался его побороть, но

безуспешно.

Во сне равви Наман оказался в каком-то городе, где по

улицам шагали великаны. Все они шли к одному огромному

зданию. Равви Наман пошел с ними и дошел до ворот. Дальше

он идти не смог, потому что в здании столпилось много людей.

Но со своего места он мог слышать голос неведомого учителя,

которого не видел, но слышал хорошо, потому что тот говорил

ясно и отчетливо. Учитель говорил о бане погружения и о всех ее

тайных значениях. К концу речи становилось все яснее и яснее,

что он излагал учение, отличное от традиционного, принадлежа-

щего Ари*, святому "льву" - равви Ицхаку Луриа, а в конце

выступления неведомый учитель сказал об этом прямо. Неожи да-

но толпы людей расступились. В дверях появился сам Ари. Он

быстро пошел к кафедре, чуть не сбив с ног равви Намана. В этот

момент толпы людей снова сомкнулись, и равви Наман очутился

прямо перед кафедрой. Он взглянул на неведомого учителя и сра-

зу узнал в нем своего наставника, которого не мог признать по

голосу. Теперь же на глазах равви Намана разгорелся диспут.

"Лев" и Баал Шем Тов приводили множество разнообразных

цитат из священной "Книги Великолепия" ("Зохар")*, давая им

разные интерпретации. Разногласия были то больше, то меньше,

и наконец эти два человека, разгоревшись, как два больших

пламени, слились в один костер, возвышавшийся до средоточия

Небес. И не было никакой возможности решить, кто из участ-

ников диспута прав. Наконец они решили обратиться за помо-

щью к Небесам. Вместе они совершили ритуал, вознесший их

к Небу. Что там с ними было, превосходит границы всякого

понимания, присущего временной жизни, но, когда они верну-

лись, Ари сказал: "Решение было принято в пользу слов, выска-

занных Баал Шем Товом". И тут равви Наман проснулся. От-

крыв глаза, он увидел, как учитель наклонил голову, которая

была запрокинута, и сказал ему: "Тебя я избрал сопровождать

меня и быть мне свидетелем".

ПО ОБРАЗУ БОЖИЮ

Однажды Баал Шем призвал к себе Саммаэля*, владыку

демонов, по какому-то важному делу. Владыка демонов зарычал

на него: "Как посмел ты вызвать меня! До этого меня вызывали

всего три раза: к Древу Познания, при создании золотого тельца

и в час разрушения Иерусалима".

Баал Шем повелел ученикам показать свои лбы, и на каждом

из них Саммаэль увидел знак образа Божия, по которому был

сотворен человек. Поэтому он исполнил все, о чем Баал Шем

попросил его. Но перед тем как покинуть Баал Шема и его

учеников, Саммаэль обратился к ним с просьбой: "Сыновья Бога

Живого, позвольте мне еще немного побыть с вами и посмотреть

на ваши лбы".

ЧУДЕСНАЯ БАНЯ

Рассказывают.

Однажды Баал Шем повелел равви Цви, писцу, надписать на

филактериях* стихи из Писания и специально объяснил ему,

каким должно быть при этом состояние души. Затем он сказал:

"А теперь я покажу тебе филактерии Господа миров". Они пошли

в дремучий лес. Один из учеников Баал Шема, равви Вольф Кицес,

понял, куда они пошли, отправился за ними и спрятался в том же

лесу. И он слышал, как Баал Шем воскликнул: "Баня Израиля

- Господь!"* Неожиданно равви Вольф увидел баню в месте, до

того совершенно пустом. Но в этот самый момент Баал Шем

сказал равви Цви: "Тут кто-то прячется". Он быстро нашел равви

Вольфа и сказал, чтобы тот уходил. Так что никто не знает, что

произошло потом.

ВОЗДЕЙСТВИЕ РАЗНОПЛЕМЕННОГО

МНОЖЕСТВА

Говорил Баал Шем: "Эрев Рав*, разноплеменное множество,

не дало Моисею достичь степени ангела".

ИСКУШЕНИЕ

Рассказывают.

Саббатай Цви*, давно умерший лжемессия, однажды явился

Баал Шему и умолял снять с него грехи. Ибо хорошо известно, что

искупление совершается через связь человека с человеком, ума

- с умом, души - с душой. Поэтому Баал Шем начал связывать

свое существо с существом пришельца, но делал это медленно

и осторожно, потому что боялся, что может ему повредить.

Однажды, когда Баал Шем спал, к нему снова явился Саббатай

Цви и стал соблазнять, говоря, что Баал Шему необходимо стать

тем, кем был он, Саббатай Цви. Поэтому Баал Шем выгнал его

вон, сделав это с той же решимостью, с какой он сходил в самые

глубины ада.

С тех пор, когда Баал Шем говорил о Саббатае Цви, он всегда

повторял: "Искра Божия была в нем, но Сатана поймал его

в ловушку гордыни".

ВЫНУЖДЕННАЯ ОСТАНОВКА

Рассказывают.

Со своей дочерью Оделью и равви Цви, писцом, Баал Шем

направлялся в Святую Землю, чтобы там подготовить себя к часу

освобождения*. Но Небеса вынудили его сделать в пути останов-

ку. На пути из Стамбула в Землю Израиля корабль остановился

у какого-то острова. Баал Шем и его спутники сошли на берег, но

когда они захотели вернуться на корабль, то заблудились и попа-

ли в руки разбойников. Тогда равви Цви сказал Баал Шему:

"Почему молчишь? Сделай, что ты делаешь обычно в таких

случаях, и мы освободимся".

Но Баал Шем ответил: "Мне теперь ничего не известно.

Я утратил все знания. Так что придется тебе припомнить

что-нибудь из того, чему я учил, и тем постараться освежить мою

память".

Однако и равви Цви сказал: "И мне теперь ничего не известно!

Единственное, что я помню - это алфавит".

"Так чего же ты ждешь? - воскликнул Баал Шем. - Читай

его!" И писец стал читать буквы алфавита, и произносил он их

с таким рвением, какое обычно вкладывал в молитвы. Тут зазво-

нил колокол, и явился какой-то старый капитан с солдатами,

который освободил Баал Шема и его спутников, не сказав ни

слова. Он взял их на свой корабль и отвез обратно в Стамбул,

и все это опять не сказав ни слова. Когда пассажиры сошли на

берег - а было это в седьмой день Пасхи*, - корабль вместе

с командой исчез. И тогда Баал Шем понял, что тот, кто его спас,

был пророк Илия*, а также он понял, что ему не следует продол-

жать путешествие. Поэтому он сразу вернулся домой.

Также рассказывают.

Во время праздника Пасхи, когда Баал Шем и его спутники

сели в Стамбуле на корабль. Небеса открыли ему, что ему

следует сойти на берег и ехать домой. Но Баал Шем в душе своей

отказался выполнить это и решил во что бы то ни стало плыть

дальше. И тогда он утратил все достигнутые духовные степени

и лишился способности учить людей и молиться. Когда Баал

Шем взглянул на книгу, то осознал, что больше не понимает

написанного в ней. Но в душе своей он сказал: "Ну и что с того!

Явлюсь в Святую Землю неотесанным простецом". И тут разыг-

рался сильный шторм и огромная волна обрушилась на корабль

и унесла в море Одель, дочь Баал Шема. В этот момент к Баал

Шему явился Сатана и стал ему говорить обычные свои речи. Но

Баал Шем воскликнул: "Слушай, Израиль!" - и, отвернувшись

от Сатаны, сказал: "Владыка миров, я возвращаюсь домой".

И сразу же по воздуху примчался учитель Баал Шема пророк

Ахия Шилонит; он достал из моря Одель и через облака унес их

всех обратно в Стамбул.

ВОСТРУБИ В БОЛЬШОЙ РОГ!

Некий цадик рассказывал.

У Святого Общества* был маленький домик за городом, где,

выслушав поучение из уст Баал Шем Това, его ученики собира-

лись, чтобы побеседовать об услышанном. Я знал это место, но

не решался пойти туда ни вместе с ними, ни после них, потому

что был еще очень молод.

Однажды, в тот год, когда я жил в доме Баал Шем Това,

в первый день Нового года, сразу после благословения пищи,

святой Баал Шем произносил поучение на слова: "Воструби

в Большой Рог о нашем освобождении!" Закончив поучение, он

удалился в свою комнату и заперся там. Ученики ушли в свой

домик за городом. Я же остался один. Вдруг мне стало казаться,

что сегодня придет Мессия, и с каждой минутой я убеждался

в этом все более и более. Вот, думал я, сейчас он идет по дороге;

вот он уже входит в город, и некому его встретить. Эта картина,

возникшая в моей душе, показалась мне такой очевидной исти-

ной, что я не нашел ничего лучшего, как тут же побежать

к ученикам и обо всем им рассказать. Я бежал по городу, и люди

пытались остановить меня, чтобы выяснить, куда я так тороп-

люсь. Но я бежал, не останавливаясь, покуда не оказался в доми-

ке, где собрались ученики. И вот я увидел, что все они сидят за

большим столом и никто из них не в состоянии вымолвить ни

слова. Потом я узнал, что каждому из них ясно представилось,

что сейчас придет Мессия. Но тогда я не знал, что делать, и тоже

сел с ними за стол. Так мы сидели вокруг большого стола, покуда

на небе не появились звезды второй ночи Нового года. Лишь

тогда нас оставила мысль о Мессии и мы вернулись в город.

ТРЕТЬЯ НЕУДАЧА

Рассказывают.

Когда количество отступников, последователей Якоба Фран-

ка*, лже-Мессии, стало возрастать. Небеса открыли Баал Шему,

что их нечистая сила сделалась сильнее его святой силы и что,

если он хочет их превозмочь, он должен взять себе в помощники

равви Моше Пастуха*. Не медля ни минуты, Баал Шем отправил-

ся в город, на который ему указали свыше. Когда он спросил там

о равви Моше Пастухе, ему ответили, что человек с таким именем

- не равви, а пастух, пасущий стада на холмах за городом. Там

его и нашел Баал Шем. Овцы разбрелись по склонам, а пастух,

к которому Баал Шем подошел незаметно, стоял на краю ка-

кой-то ямы. Заметив подошедшего человека, он сказал: "Госпо-

дин мой, чем я могу тебе услужить? Если у тебя есть стада овец,

я буду пасти их бесплатно. Так что я могу для тебя сделать?"

И тут он начал прыгать через яму. С невероятным рвением он все

прыгал и прыгал, кувыркался и восклицал: "Я прыгаю из любви

к Богу! Я прыгаю из любви к Богу!" И Баал Шем понял, что

служение этого пастуха намного превосходит его собственное.

Когда пастух остановился, Баал Шем приблизился к нему

и сказал: "Мне нужно с тобой поговорить". - "Я работаю за

плату, - ответил пастух, - и не могу терять попусту время".

- "Но только что ты тратил время на то, что прыгал через яму!"

- напомнил Баал Шем. "Да. Это так, - отвечал пастух.

- Я позволяю себе это делать из любви к Богу". - "То, что

я хочу тебе предложить, - это тоже занятие из любви к Богу",

- сказал цадик. Тогда пастух дал ему возможность высказаться

и внимательно выслушал, и душа его в это время воспламенилась

так же, как и при прыжках через яму. Он заставил Баал Шема

рассказать все, начиная с разрушения Храма, и тот поведал, как два

раза прежде, в часы великой напасти, когда гибли тысячи предан-

ных Святому Имени, в эти часы делалась великая работа, но в ряды

преданных пробирался Сатана, и вся работа пропадала. "Теперь же

наступает третье такое время", - закончил свой рассказ Баал Шем.

"Да! - воскликнул пастух. - Так освободим же Божествен-

ное Присутствие из изгнания!" - "А есть ли здесь где-нибудь

поблизости место, где мы могли бы искупаться?" - спросил

Баал Шем. "Там, у подножия горы, бьет источник", - ответил

пастух и быстро зашагал вниз по склону. Цадик едва поспевал за

ним. Когда они оба погрузились в воду, Баал Шем в двух словах

поведал пастуху, в чем будет состоять их работа.

Тем временем на Небесах распространился слух, что люди

очень хотят приблизить час спасения. Силы Небесные решили

помешать этому плану: Сатана усилился и стал активно дей-

ствовать. Город, где жил пастух, был поражен огнем, и тревога

разнеслась по всем окрестным холмам. А пастух побежал к ов-

цам. "Куда ты бежишь и зачем?" - спросил Баал Шем.

Пастух ответил: "Владельцы стад, должно быть, услышали,

что я оставил овец без присмотра. Как бы они не пришли и не

спросили, что с их овцами".

Баал Шем был не в силах его удержать. Он понял, кем был

этот пастух.

ПЕРЕД ПРИШЕСТВИЕМ МЕССИИ

Говорил Баал Шем Тов: "Перед пришествием Мессии будет

великое изобилие в мире. Евреи станут богатыми. В привычку

у них войдет украшать свои дома роскошными вещами. Они

отвыкнут довольствоваться малым. Затем наступят худые годы,

нужда и бедность и мир оскудеет. Евреи, потребности которых

безмерно возросли, не смогут их удовлетворить. Так начнутся

страдания перед пришествием Мессии".

ПОСЛЕ СМЕРТИ ЖЕНЫ

Рассказывал некий цадик.

Баал Шем Тов верил, что, подобно Илие, он вознесется во

время грозы на Небо. Когда же умерла его жена, он сказал: "Я

думал, что, подобно Илие, вознесусь во время грозы на Небо. Но

теперь у меня только полтела, и вознесение стало невозможным".

УПУЩЕНИЕ

Рассказывают.

Равви Пинхас из Кореца приехал к Баал Шему на праздник

Пасхи и увидел, что учитель очень утомлен.

Накануне заключительного дня праздника душу равви Пин-

хаса раздирал мучительный вопрос: следует или не следует ему

идти в баню погружения. Он решил не идти.

В заключительный день Пасхи равви Пинхас во время молитв

почувствовал, что Баал Шему суждено скоро умереть, потому

что он совершенно истощился, сражаясь с ордами отступников.

Равви Пинхас хотел целиком сконцентрироваться на молитве

и полностью устремиться в горний мир, но заметил, что у него

ничего не получается. Тогда его охватило глубокое раскаяние,

что он не сходил в баню погружения.

После молитвы Баал Шем спросил равви Пинхаса: "Был ли

ты вчера в бане погружения?" Тот ответил: "Нет". Тогда Баал

Шем сказал: "Это бывает. Ничего страшного".

КОНЧИНА БААЛ ШЕМА

После Пасхи Баал Шем заболел. Однако он еще продолжал

читать молитвы в синагоге, покуда хватало сил.

Он не посылал в другие города за своими учениками, чьи

молитвы были действенными благодаря их рвению, а тех уче-

ников, что были с ним в Мезбиже, отправил из города. Один

равви Пинхас не захотел уехать.

Накануне праздника Недель (Шавуот)*, как это бывало еже-

годно, собрались верующие, чтобы провести ночь в изучении

закона. Баал Шем напомнил им об откровении на Горе Синай.

Утром Баал Шем послал все-таки за своими близкими

друзьями. Сначала он призвал двух из них и попросил

их позаботиться о своем теле и о похоронах. На своем

теле он показал им также, как душа, член за членом, будет

уходить из него, и наставил их в том, как им следует

применять в данном случае знания, полученные при работе

с другими больными, ибо эти двое были членами Святого

Братства, отвечавшими за заботу об умирающих и за их

похороны.

Затем Баал Шем собрал требуемых для молитвы десять чело-

век. Он попросил дать ему молитвенник, сказав при этом: "Я

хочу послужить моему Господу еще немного".

После молитвы равви Наман из Городенки отправился в си-

нагогу, чтобы помолиться там за учителя. Баал Шем при этом

сказал: "Он напрасно стучится во врата Небес. Он не может

открыть их так, как привык открывать земные двери".

Затем, когда слуга зачем-то зашел в комнату к Баал Шему, он

услышал, как умирающий сказал: "Я даю тебе те два часа",

и подумал, что Баал Шем говорит о том, чтобы ангел смерти не

тревожил его два часа, но равви Пинхас, правильно понявший

смысл этих слов, сказал: "Он проживет на два часа дольше.

Также он говорит о том, что хотел бы за эти два часа принести

Господу какой-то дар. То будет истинная жертва его души".

Затем, как это бывало каждый год, к Баал Шему пришли

люди из города, и он говорил им слова поучения.

Некоторое время спустя Баал Шем сказал стоявшим вокруг

него ученикам: "Я не печалюсь о своем уходе, ибо знаю: я вошел

через одну дверь, а ухожу через другую". Затем он снова загово-

рил и сказал: "Теперь мне известно, для чего я был сотворен".

Он сел на кровать и сказал ученикам в немногих словах

поучение о "столпе", с помощью которого души после смерти

восходят из рая в высший рай, к Древу Жизни, и напомнил им

стих из Книги Есфирь: "Тогда девица входила к царю"*. Также

он сказал: "Я, конечно, вернусь, но в ином облике".

Затем он произнес слова молитвы: "Да пребудет с нами

милость Господа, Бога нашего", - и упал на кровать. Несколько

раз он снова поднимался и что-то шептал. Ученики знали, что

Баал Шем всегда так поступал, когда внушал своей душе быть

мужественной. А порой он лежал тихо и неподвижно, и ученики

не слышали от него ни единого слова. Затем Баал Шем повелел

накрыть себя простыней. Но и тогда ученики продолжали слы-

шать его шепот: "Бог мой, Господь всех миров!" Потом они

услышали стих псалма: "Да не приидет на меня ступня гордыни".

Позднее те, кого Баал Шем просил позаботиться о его теле,

рассказывали, что видели, как его душа покидает тело: она была

похожа на голубое пламя.

РЕКА и огонь

Рассказывают.

Одна женщина, жившая в деревне недалеко от Мезбижа, часто

приходила в дом Баал Шема и приносила дары: рыбу, птицу,

масло и муку. Ее путь пролегал через маленькую речку. Однажды

эта речка разлилась и вышла из берегов, и когда женщина

попыталась ее перейти, то утонула. Баал Шем сильно горевал об

этой доброй женщине. В своем горе он проклял реку, и она

пересохла. Но принц реки пожаловался на Баал Шема Небесам.

Было решено, что в определенное время русло реки снова напол-

нится водой на несколько часов, и, когда в этот момент один из

учеников Баал Шема попытается пересечь реку, ему никто не

сможет помочь, кроме самого Баал Шема.

Много лет спустя после смерти наставника его сын ночью

сбился с дороги и оказался у той реки, которую сразу не узнал,

потому что из пересохшей она стала полноводной. Он попытался

перейти ее, но его подхватило волной и понесло. Вдруг на берегу

он увидел огонь, осветивший реку и ее берега. Тогда сын Баал

Шема напряг все свои силы и, справившись с течением, достиг

берега. Этим огнем был сам Баал Шем.

ОГНЕННАЯ ГОРА

Равви Цви, сын Баал Шема, рассказывал следующее: "Ка-

кое-то время спустя после смерти отца я видел его в виде

огненной горы, от которой разлеталось бесконечное число искр.

Я спросил его: "Почему ты явился в виде огненной горы?"

- "Потому что в таком виде я служил Богу", - отвечал он".

ВНУТРИ СТЕН

Рассказывал некий цадик.

Однажды во сне я очутился в высшем раю. Там я увидел

стены вышнего Иерусалима, и они лежали в руинах. По этим

руинам, разбросанным повсюду внутри стен рая, беспрерывно

ходил какой-то человек. Я спросил: "Кто это?" Мне ответили:

"Это равви Израэль Баал Шем Тов, который поклялся не уходить

отсюда до тех пор, покуда не будет восстановлен Храм".

"он БУДЕТ"

Равви Нахум из Чернобыля, которому в юности посчаст-

ливилось видеть Баал Шема, говорил: "Сказано: "Восходит солн-

це, и заходит солнце..." - "Род проходит, и род приходит..."* Но

что касается Баал Шема, чьи заслуги перед Богом охраняют нас,

- не было никого подобного ему до него и не будет никого

подобного ему после него до пришествия Мессии, и когда Мессия

придет, он будет". Три раза повторил равви Нахум эти слова:

"Он будет".

ЕСЛИ

Равви Лейб бен-Сара, тайный цадик, однажды сказал ка-

ким-то людям, рассуждавшим о Баал Шеме: "Вы хотите знать

о Баал Шем Тове? Говорю вам: если бы он жил во времена

пророков, он бы стал пророком, и если бы он жил во времена

патриархов, он бы стал патриархом, так что помимо слов "Бог

Авраама, Исаака и Иакова" можно было бы говорить: "Бог

Израэля".

БАРУХ ИЗ МЕЗБИЖА

Некий старик однажды спросил Баал Шема: "О словах Писа-

ния, повествующих о том, что Авраам видел троих людей,

стоящих перед ним, священная "Книга Великолепия" ("Зохар")

говорит, что этими тремя были Авраам, Исаак и Иаков. Но как

мог Авраам лицезреть Авраама, стоящего перед ним?"

Барух, которому тогда было три года, внук Баал Шема, был

рядом и слышал вопрос. Он сказал: "Дедушка, какую глупость

говорит этот старик! Авраам, Исаак и Иаков - это, несомненно,

качества, которые, как известно каждому, были присущи тем

праотцам: милосердие, суровость и слава"*.

МАЛЕНЬКАЯ СЕСТРА

После смерти деда, Баал Шем Това, маленький Барух был

взят в дом равви Пинхаса из Кореца. Он был очень скрытным

и сторонился людей и, даже став взрослым, долго не мог произ-

носить на публике слова поучения.

Однажды, накануне субботы, равви Пинхас взял Баруха с со-

бой в баню. Возвратившись домой, они вместе выпили меда.

Когда же равви увидел, что в юноше (в предчувствии субботы)

начинает возрастать внутренний сердечный свет, он попросил его

произнести какие-нибудь слова поучения. Барух сказал: "В Песни

Песней сказано: "Есть у нас сестра, которая еще мала"*. Речь

идет о мудрости, о которой сказано в Притчах: "Скажи мудрос-

ти: "Ты сестра моя!"* Так и моя мудрость мала. Далее в Песни

Песней читаем: "И сосцов нет у нее"*. Так и у моей маленькой

сестры-мудрости нет сосцов, чтобы питать других; лишилась она

и учителя, от которого могла научиться. И еще сказано в Песни

Песней: "Что нам будет делать с сестрою нашею, когда будут

свататься за нее?"* И что буду я делать со своей маленькой

мудростью, когда скажу все, что полагается произносить при

поучении?"

в ДОМЕ ТЕСТЯ

После свадьбы равви Барух жил в доме своего тестя. Два

других зятя, которые были весьма учеными людьми, постоянно

жаловались, что Барух сторонится их и вообще избегает всех

людей; когда они сидят за книгами, он спит, а когда просыпается,

то занимается всякими глупостями. Наконец тесть решил отвезти

всех троих к маггиду в Межрич, чтобы он разобрался в этом

деле. По дороге в Межрич Барух сидел на козлах рядом с извоз-

чиком. Когда они подошли к порогу дома, где жил маггид, войти

разрешили только Баруху. Остальные ждали на улице, покуда

маггид не позволил им войти. Он сказал им: "Барух ведет себя

очень хорошо, а то, что вам представляется праздностью, вызва-

но необходимостью постоянно заниматься возвышенным и вли-

ять на него". По дороге домой Баруху уступили лучшее в повозке

место.

ПРИГОТОВЛЕНИЕ

Когда равви Барух сжигал накануне Пасхи квашеное* и раз-

веивал пепел, он произносил принятые при этом слова и давал им

свое толкование: "Всякое квашеное, что осталось у меня" - это

все страсти, что бурлят во мне; "которое я вижу и не вижу"

- даже если мне кажется, что я всего себя исследовал, возможно,

остается еще что-то, что я в себе не исследовал; "которое я сжег

и не сжег" - Злое Начало во мне пытается убедить меня в том,

что я все в себе сжег, но я вижу, что сжег не все, и поэтому я молю

Тебя, Боже: "Преврати его в ничто, в прах земной".

К САМОМУ СЕБЕ

Когда Барух однажды дошел до слов псалма, гласящих: "Я не

дам сна глазам моим, ни дремоты векам моим, покуда не обрету

места Господу", - он остановился и сказал самому себе: "Покуда

не обрету самого себя и не сделаю себя местом, годным для

обитания Божественного Присутствия (Шохины)".

СДЕЛАЙ НАС СВЯТЫМИ

Однажды, когда равви Барух произносил молитву и дошел до

слов: "Святый наш, Святый Иакова", он обратился к Богу с ин-

тонацией, с какой обращается к отцу ребенок, желающий у него

что-либо выпросить, и сказал: "Святый наш", сделай нас свя-

тыми, ибо Ты - "Святый Иакова": когда Ты захотел. Ты сделал

его святым".

ДВА СТРАННИКА

В сто девятнадцатом псалме псалмопевец обращается к Богу

с такими словами: "Странник я на земле; не скрывай от меня

заповедей Твоих!"*

Размышляя об этом стихе, равви Барух сказал: "Тот, кого

странствия уводят далеко и кто приходит в чужую для него

страну, не может сойтись с людьми, там живущими, и не умеет

он сними говорить. Но если встречается ему другой странник,

хотя бы даже пришедший из другого места, то они сходятся,

и живут вместе, и доверяются друг другу. Не будь они оба

странниками, то не сблизились бы. И вот смысл сказанного

псалмопевцем: Ты, как и я, - скиталец на этой земле, и нет на

ней места, достойного Тебя. Поэтому не скрывай от меня запове-

дей Твоих, чтобы я стал близок Тебе".

БЛАГОСЛОВЕН СКАЗАВШИЙ

Спросили равви Баруха: "Почему сказано: "Благословен Тот,

Кто сказал, и появился мир", а не "Благословен Тот, Кто со-

творил мир"?"

Равви ответил: "Мы славим Бога, потому что он сотворил

наш мир словом, а не мыслью, как иные миры. Бог судит

цадиким за любую дурную мысль, которую они носят в ребе. Но

как бы существовало множество людей этого мира, если бы

Господь судил их также лишь за дурные мысли, а не за слова

и дела?"

В СЕБЕ САМОМ

Равви Барух так толковал слова "Изречений отцов" ("Пир-

кей-Авот")* "не будь нечестивым в себе самом": "У каждого

человека есть предназначение исправить что-нибудь в этом мире.

Мир нуждается в каждом человеке. Но есть такие, которые

уединяются в своих комнатах, и учатся там все время, и не

выходят поговорить с людьми. Именно они и названы нечести-

выми. Ибо если они поговорили с людьми, то исправили бы

нечто, что им предназначено исправить. Вот что означают слова

"не будь нечестивым в себе самом": уединившись и не выходя

к людям, не стань нечестивым вследствие уединения".

ДАРЫ

Когда, произнося молитву, равви Барух дошел до слов: "Да

не потребуются нам дары плоти и крови, да не будем мы брать

в долг, но да получим мы все дары из Твоей полной, открытой

и святой руки", он повторил эти слова трижды с огромным

рвением. Когда он закончил, дочь спросила его: "Отец, отчего ты

молился с таким рвением, словно можешь обходиться без даров,

приносимых тебе людьми? Единственный источник твоего сущес-

твования - это то, что дают тебе по своему желанию приходя-

щие к тебе люди в знак признательности".

"Дочь моя, - отвечал Барух, - тебе следует знать, что есть

три способа одаривать цадика. Некоторые люди говорят сами

себе: "Дам ему что-нибудь. Ибо я человек, который всегда одари-

вает цадика". Слова "да не потребуются нам дары плоти и кро-

ви..." относятся к таким людям. Другие думают: "Если я дам

4 Мартин Бубер 97

что-нибудь этому благочестивому человеку, это зачтется мне

в иной жизни". Эти люди хотят, чтобы им воздали за их дар

Небеса. Они дают "в долг". Но есть немногие, которым ведомо:

"Бог вложил эти деньги в мою руку, чтобы я отдал их цадику,

а я всего лишь Его посланник". Они-то и служат Его "полной

и открытой руке".

СЛАДОСТИ

Накануне Йом-Кипура, за трапезой, предшествующей посту,

равви Барух раздавал своим хасидим сладости, говоря: "Я люб-

лю вас великой любовью и все благое, что вижу в мире, отдаю

вам. Помните, что сказано в псалме: "Вкусите и увидите, что благ

Господь". Так вкусите - в самом мирском смысле слова

- и увидите: где есть что-либо благое, в нем - Господь". После

этих слов равви Барух воспел: "Сколь благ Бог наш, сколь честен

удел наш".

ПРАВИЛЬНОЕ СЛУЖЕНИЕ

Ученики равви Баруха спросили его: "Когда через Моисея Бог

повелел Аарону изготовить семисвечный светильник* и зажечь

его, Писание просто говорит: "Аарон так и сделал"*. Раши*

считает, что это сказано в похвалу Аарону, потому что он не

уклонился от того, что ему сказали сделать. Как нам следует

понимать это? Разве Аарона, избранного Богом, следует считать

достойным похвалы только за то, что он не уклонился от повеле-

ния Бога?"

Равви Барух ответил: "Если праведник собирается послужить

Богу правильно, он должен быть человеком, который независимо

от того, какой огонь он чувствует внутри себя, не позволяет

пламени выходить за пределы сосуда, в котором оно горит, но

совершает все необходимые действия так, как это полагается.

Разве называем мы святым слугой Божиим того, кто, наполняя

светильники в синагоге, был так охвачен рвением, что разлил

масло? Вот почему следует считать похвалой, когда мы слышим

об Аароне, что - хотя он служил Творцу всеми силами своей

души - он сделал семисвечный светильник так, как ему было

предписано, и зажег его".

КАК СЛЕДУЕТ УЧИТЬСЯ

Ученики равви Баруха спросили его: "Как возможно человеку

изучить Талмуд правильно? Ибо видим, что Абаййи говорит

одно, а Раба - другое*, как если бы первый из них жил в одном

мире, а второй - в другом. Как возможно одновременно пони-

мать и то, и это?"

Цадик ответил: "Кто хочет постичь слова Абаййи, должен

соединить свою душу с душой Абаййи; тогда он поймет истинное

значение его слов, словно бы сам Абаййи скажет ему их. После

этого, если он хочет постичь слова Рабы, пусть соединит свою

душу с душой Рабы. Именно это означают слова Талмуда:

"Когда произносится слово от имени сказавшего его, уста сказав-

шего шевелятся и в могиле". Уста произносящего слово движут-

ся так же, как и уста учителя, давно умершего".

ПЯТИДЕСЯТЫЕ ВРАТА*

Втайне от учителя один ученик равви Баруха решил исследо-

вать Божественную природу. Размышляя, он погружался в свои

мысли все глубже и глубже, покуда его не охватили сомнения,

и все, что до этого казалось ему определенным, стало неоп-

ределенным. Когда равви Барух заметил, что юноша больше не

приходит к нему, он сам отправился в город, где жил ученик,

неожиданно для того вошел в его комнату и сказал: "Знаю я, что

у тебя на сердце. Ты прошел через пятьдесят врат разума. Ты

задавал себе вопрос, размышлял и отвечал на него - и так

открывал одни врата; затем переходил к новому вопросу. И сно-

ва исследовал, находил решение, открывал следующие врата.

После этого ставил еще вопрос. Так ты проникал, все глубже

и глубже, покуда не открыл пятидесятые врата. Там ты об-

наружил вопрос, ответ на который не находил еще ни один

человек, ибо, если бы такой человек все же нашелся, он бы

навсегда утратил свободу выбора. И если ты желаешь исследо-

вать дальше, то неминуемо провалишься в пропасть".

"Так что же, я должен пройти весь путь назад, к самому

началу?" - спросил ученик.

"Если отвернешься от этого вопроса, тебе не нужно будет

возвращаться назад, - сказал равви Барух. - Ты останешься за

последними вратами и будешь стоять в вере".

БЛАГОДАРИТЬ ЗАРАНЕЕ

Как-то накануне субботы равви Барух расхаживал по дому,

как всегда приветствуя мир и ангелов мира. Затем остановился

и стал читать молитву: "Господь миров, Господь всех душ,

Господь мира". Дойдя до слов: "Я благодарю Тебя, Господь мой

Бог, Бог отцов моих, за все милости, оказанные мне в прошлом,

и за те, что Ты окажешь мне в будущем", он остановился

и какое-то время стоял молча. Затем произнес: "Почему я должен

благодарить заранее за будущие милости? Когда милость будет

мне оказана, тогда я и поблагодарю". Но тут же он воскликнул:

"Наверное, когда наступит время, в которое Ты окажешь мне

милости, я не смогу поблагодарить Тебя достойным образом.

Поэтому мне следует благодарить уже теперь". Сказав так, равви

Барух заплакал.

Равви Моше из Саврана, ученик Баруха, стоял в той же

комнате в углу и слышал, что говорил наставник. Когда он

увидел, что тот плачет, то подошел к Баруху и спросил: "Почему

ты плачена? Твой вопрос был хорош и твой ответ был хорош!"

Равви Барух ответил: "Я заплакал, потому что вдруг подумал:

какое я понесу наказание за то, что не был готов поблагодарить

Бога сразу?"

ВЕЛИКОЕ ДЕЛО

Равви Барух сказал: "Великое дело Илии состоит не в том, что

он творил чудеса, но в том, что, когда с Небес сошел огонь, уже

никто не говорил ни о каких чудесах, но все восклицали: "Гос-

подь есть Бог!"

ВСЕ - ЭТО ЧУДО

Спросили равви Баруха: "В одном гимне Бог назван "Твор-

цом снадобий, вызывающих благоговейные похвалы. Господом

чудес". Почему? Почему снадобья не стоят после чудес, а пред-

шествуют им?" Цадик ответил: "Бог не хочет, чтобы Его хвалили

как Господа сверхъестественных чудес. Поэтому здесь, в этом

гимне, посредством упоминания снадобий Природа предшеству-

ет чудесам и стоит на первом месте. Но истина в том, что все

- это чудо".

ЛЕКАРСТВО

Как-то равви Барух был в городе и купил там лекарство для

своей больной дочери. Слуга поставил это лекарство на подокон-

ник в комнате Баруха на постоялом дворе. В какой-то момент

Барух стал ходить по комнате и глядеть на пузырьки с лекарства-

ми, говоря: "Если на то Божья воля, чтобы моя дочь Райцель

выздоровела, она не нуждается в лекарстве. Однако, если бы Бог

сделал свою способность творить чудеса явной для всех людей,

то ни у кого бы из них не было больше свободы выбора: каждый

бы узнал Бога. Но Бог хочет, чтобы у людей был выбор, поэтому

Он облек свои деяния в законы Природы. Поэтому Он сотворил

целебные травы". Затем равви Барух, продолжая ходить по ком-

нате, задал себе вопрос: "Но почему больному все же дают

именно лекарства?" И ответил: "Искры", что отпали от изначаль-

ного единства миров, облачившись в "раковины", проникли

в камни, растения и животных - все они восходят обратно

к своему источнику по благословению праведника, который ра-

ботает с ними, использует их и употребляет их в своей святости.

Но как смогут спастись те искры, что попали в горькие лекарства

и целебные травы? Чтобы они не остались навсегда в изгнании,

Бог предназначил их для больных людей: каждому - те искры,

которые соответствуют корню его души. Таким образом, боль-

ные - это врачи, исцеляющие лекарства".

ВИДЕНИЕ

Когда равви Шеломо из Карлина, сын которого был женат на

дочери равви Баруха, приехал однажды к Баруху в гости и уже

был на пороге его дома, он, открыв дверь, сразу же ее закрыл

перед собой. Некоторое время спустя повторилось то же самое.

Когда равви Шеломо спросили, что происходит, он ответил:

"Барух стоит у окна и смотрит на нас. А рядом с ним стоит

святой Баал Шем Тов и гладит его по голове".

СПОР

Равви Моше из Людмира, сын равви Шеломо из Карлина,

однажды был приглашен к равви Баруху вместе со своим малень-

ким сыном. Войдя в комнату, они увидели, что цадик спорит

с женой. На гостей он даже не обратил внимание. Мальчик

смутился, потому что отцу не оказали должного уважения. Равви

Моше, заметив состояние сына, сказал ему: "Сын мой, верь мне!

То, что ты сейчас слышал, - это был спор между Богом и Его

Присутствием (Шехиной) о судьбе мира".

КРАСНОРЕЧИЕ

Однажды в субботу некий ученый муж был гостем за столом

равви Баруха. Он сказал: "Позволь послушать твои поучения,

равви. Ты говоришь так красиво!" Внук Баал Шема ответил:

"Чем говорить так красиво, я предпочел бы быть глухим".

ЖЕНИХУ

Равви Барух сказал эти слова жениху перед тем, как тот

вступил в брачный чертог: "Сказано: "Как жених радуется о не-

весте, так Бог твой возрадуется о тебе"*. В тебе, жених, возраду-

ется Бог; божественная часть твоя возрадуется о невесте".

РАДОСТЬ В СУББОТУ

Однажды у равви Баруха остановился почетный гость из

Земли Израилевой. Этот гость был из числа тех, кто все время

оплакивает участь Сиона и Иерусалима и ни на секунду не

забывает свою печаль. Накануне субботы равви Барух в своей

обычной манере запел песнь "Он, Кто благословляет день седь-

мой...". Дойдя до слов "Возлюбленный Господа, ты, ожидающий

восстановления Ариелева*", он посмотрел на гостя, сидевшего

рядом, как всегда, в горе и печали. Барух прервал песнь и неисто-

во и радостно ударил по лицу пораженного гостя, воскликнув при

этом: "Возлюбленный Господа, ты, ожидающий восстановления

Ариелева, в этот священный день субботы будь радостен и счаст-

лив!" Только после этого равви Барух допел песнь до конца.

ЗАБЫВАНИЕ

У одного ученого мужа из Литвы, гордого своими познани-

ями, была дурная привычка прерывать проповеди равви Леви

Ицхака из Бердичева и придираться к нему по мелочам. Цадик

неоднократно приглашал его к себе домой, чтобы там обсудить

все спорные моменты, но "литовец"* не приходил, продолжая

являться в синагогу, где каждый раз во время проповеди преры-

вал равви. Рассказали об этом равви Баруху. "Если он придет ко

мне, - сказал Барух, - то не сможет и рта раскрыть".

Эти слова передали ученому мужу. "Что по преимуществу

читает этот равви?" - спросил он. "Книгу Великолепия" ("Зо-

хар"), - ответили ему. Тогда ученый муж выбрал труднейший

отрывок из Зохара и пошел в Мезбиж спросить о нем равви

Баруха. Войдя в комнату равви, он увидел лежащий на столе

Зохар, открытый на том самом месте, которое он выбрал для

вопроса. "Что за странное совпадение?" - подумал ученый муж

и стал подыскивать в памяти другой трудный отрывок, чтобы

с его помощью сбить с толку равви. Но цадик опередил его:

"Начитан ли ты в Талмуде?" - спросил он. "Да, и очень хоро-

шо", - ответил гость улыбнувшись. "В Талмуде, - сказал равви

Барух, - сказано, что когда ребенок пребывает во чреве матери,

над головой его загорается свет и он познает всю Тору, но когда

наступает время и он выходит на белый свет, ангел шлепает его

по губам, и поэтому ребенок забывает все, что познал. Как мы

должны понимать это? Почему он постигает все только затем,

чтобы забыть?" "Литовец" не мог вымолвить ни слова. Равви

Барух продолжал: "Что ж, я сам отвечу на этот вопрос. На

первый взгляд неясно, зачем Бог сотворил забывчивость. Но

смысл этого в следующем: если бы не было забывчивости, то

человек постоянно бы думал о смерти. Он бы не строил дома,

ничем бы не занимался. Вот почему Бог вложил в человека

забывчивость. Одному ангелу Он повелел учить ребенка всему

так, чтобы тот ничего не забыл, а другому повелел шлепать его

по губам и делать забывчивым. Когда же второй ангел этого не

делает, я его заменяю. А теперь твоя очередь: прочти мне весь

этот отрывок из Талмуда". Человек из Литвы попытался было

сделать это, но запнулся и не смог вымолвить ни единого слова.

Он ушел из дома равви, позабыв все, что знал. Он превратился

в простеца! Вскоре "литовец" стал прислужником при синагоге

в Бердичеве.

БЛАГОСЛОВЕНИЕ ЛУНЫ

Как-то зимой темные облачные ночи шли одна за другой.

Луны не было видно, и равви Барух не мог произнести благо-

словение. В одну из таких ночей он то и дело посылал глядеть на

небо, но каждый раз ему говорили, что оно черным-черно и с не-

го валит густой снег. Наконец Барух сказал: "Если бы я вел себя

подобающим образом, луна, несомненно, появилась бы! Но те-

перь мне следует покаяться. А поскольку я теперь не силен

сделать даже это, то мне следует, по крайней мере, признаться

в своих грехах". И с уст равви Баруха с такой силой сошла

исповедь, что все присутствовавшие были потрясены: сердца их

содрогнулись и они обратились к Богу. И тут кто-то вошел

и сказал: "Снег прекратился, и луну стало видно". Равви Барух

сразу же оделся и вышел. Облака рассеялись, среди сияющих

звезд блистала луна. И равви произнес свое благословение.

ИГРА в ПРЯТКИ

Внук равви Баруха Иехиэль как-то играл с одним мальчиком

в прятки. Он хорошо спрятался и ждал, покуда приятель его

найдет. Подождав довольно долго, он вылез из своего укрытия,

но другого мальчика нигде не было видно. Иехиэль понял, что

тот не искал его с самого начала. Заплакав, он побежал к деду

и пожаловался на своего товарища. И тогда на глазах равви

Баруха тоже выступили слезы, и он сказал: "Бог говорит то же

самое: "Я укрылся, но никто не хочет искать Меня".

ДВА Фитиля

У другого внука равви Баруха, Израэля, появилась привычка

громко плакать во время молитвы. Однажды дед сказал ему:

"Дитя мое, знаешь ли ты разницу между фитилем из хлопка

и фитилем из льна? Первый горит спокойно, а второй шипит

и брызгает! Верь мне, что во время молитвы одного простого, но

истинного жеста, даже если это всего лишь движение пальца на

ноге, вполне достаточно".

ДВОЙСТВЕННОСТЬ МИРА

Равви Барух однажды сказал: "Сколь хорош и прекрасен этот

мир, если мы не теряем в нем наших сердец, и сколь он мрачен,

если теряем!"

ДОВ БАЭР ИЗ МЕЖРИЧА,

ВЕЛИКИЙ МАГГИД

СЕМЕЙНОЕ ДРЕВО

Когда равви Баэру было пять лет, в доме его отца случился

пожар. Слыша, как плачет и убивается мать, он спросил: "Мама,

следует ли нам так горевать о потере дома?"

"Я плачу не о доме, - ответила мать, - а о том, что сгорело

наше семейное древо. Его корни восходили к равви Иоханану*,

изготовителю сандалий, одному из учителей в Талмуде".

"Так вот в чем дело! - воскликнул сын. - Тогда я создам

новое семейное древо, которое будет начинаться с меня".

ПРОКЛЯТИЕ

Когда равви Баэр был молодым, он и его жена жили в вели-

кой бедности. Они поселились в убогой глинобитной хижине за

городом, за которую не нужно было платить. Там его жена

произвела на свет сына. Она была кроткой и никогда ни на что не

жаловалась. Но однажды, когда одна женщина средних лет по-

просила у нее денег, чтобы купить своему сыну ромашковый чай,

а у той не оказалось ни гроша и она ничего не дала, жена

зароптала: "Вот что дает нам твое служение!"

Маггид услышал эти слова и сказал ей: "Что ж, я пойду

и прокляну народ Израиля, потому что он обрек нас на бед-

ность". Он вышел, встал около дверей, возвел очи к Небесам

и произнес: "О дети Израиля! Да ниспошлет вам Бог изобильные

блага!" Затем он вернулся в дом. Когда маггид услышал, что его

жена зароптала во второй раз, он сказал: "Теперь я их на самом

деле прокляну!" И снова вышел, поднял голову и произнес: "Да

ниспошлет Бог все блага детям Израиля - но при условии, что

они отдадут свои деньги колючкам и камням!"

ТОСКА

Однажды жена маггида укачивала голодного ребенка, кото-

рый был настолько слаб, что не мог даже плакать. Тогда - пер-

вый раз в жизни - маггид затосковал. И сразу раздался голос,

сказавший ему: "Ты лишен своей доли в грядущем мире".

"Что ж, - сказал маггид, - я получил по заслугам. Теперь

я могу начать служить совершенно серьезно".

НАКАЗАНИЕ

Когда маггид узнал, что стал широко известен, он обратился

с молитвой к Богу и просил объяснить, за какой грех он несет

такое наказание.

ЧТО ПОНЯЛ МАГГИД

Равви Баэр был проницательным книжником, равно постиг-

шим и хитросплетения Гемары, и глубины Каббалы. Он неодно-

кратно слышал о Баал Шеме и наконец решил пойти к нему,

чтобы своими глазами увидеть, так ли велика его мудрость, как

о ней рассказывали.

Когда он пришел в дом к учителю, то, стоя, поприветствовал

его, а затем, даже не взглянув на учителя, стал ждать, какие

поучения сойдут с его уст, чтобы оценить степень их глубины

и мудрости. Но Баал Шем рассказал ему лишь о том, что

однажды он много дней ехал по пустынной местности и у него не

было хлеба, чтобы накормить возницу. Но вот им случайно

попался какой-то крестьянин и продал хлеба сколько было нуж-

но. Сказав это, Баал Шем отпустил своего гостя.

На следующий вечер маггид снова пришел к Баал Шему,

думая, что теперь он наконец услышит что-нибудь из его поуче-

ний. Но Баал Шем рассказал ему лишь о том, как однажды, когда

он был в дороге, у него не было сена, чтобы накормить лошадей.

Но вот попался какой-то крестьянин, и лошади были накорм-

лены. Маггид же не понимал, к чему нужны такие истории. Он

решил, что вряд ли ему стоит ждать, когда этот человек произ-

несет какие-нибудь мудрые слова.

Вернувшись на постоялый двор, маггид приказал слуге гото-

виться к возвращению домой; они собирались отправиться, как

только из-за облаков появится луна. К полуночи луна появилась.

В это время от Баал Шема пришел человек с посланием, в кото-

ром говорилось, что Баал Шем просит прийти маггида к себе.

Тот, не мешкая, пришел. Баал Шем принял его в своей комнате.

"Сведущ ли ты в каббале?" - спросил он. Маггид сказал, что да.

"Тогда возьми эту книгу, "Древо Жизни"*, открой и читай".

Маггид стал читать. "Теперь обдумай прочитанное". Маггид

обдумал. "Теперь объясни смысл". Маггид стал объяснять этот

отрывок, в котором говорилось о природе ангелов. "Ты не

обладаешь истинным знанием", - сказал Баал Шем. "Подни-

мись". Маггид встал. Баал Шем встал напротив него и стал

читать тот же отрывок. Тут же на глазах равви Баэра комнату

объяли языки огня, в сиянии которого он различил ангелов. Но

скоро он не выдержал, и чувства оставили его. Когда маггид

пришел в себя, в комнате все было по-прежнему. Пред ним стоял

Баал Шем, который сказал: "Ты хорошо объяснил прочитанное,

но до истины не добрался, потому что в твоих знаниях нет твоей

души".

Когда равви Баэр вернулся на постоялый двор, то приказал,

чтобы слуга возвращался домой один. Сам же он остался в Мез-

биже, городе Баал Шема.

Однажды при встрече Баал Шем благословил своего ученика,

равви Баэра. Затем он сам наклонил голову, чтобы принять

благословение. Но равви Баэр не решился и отдернул руку. Тогда

Баал Шем сам взял его руку и возложил себе на голову.

ПРЕЕМСТВО

Незадолго перед смертью Баал Шема ученики спросили его,

кто станет их наставником вместо него. Цадик ответил: "Тот, кто

сможет научить вас, как смирять гордыню, тот и будет моим

преемником".

Когда Баал Шем умер, его ученики первым делом спросили

равви Баэра: "Как смирять гордыню?"

Тот ответил: "Гордыня - от Бога, ибо сказано: "Господь

царствует; Он облечен гордостью". Поэтому невозможно дать

совет, как смирить гордыню. Мы должны сражаться с ней все дни

нашей жизни". Так ученики узнали, что именно Баэр является

преемником Баал Шема.

визит

Равви Иаков Иосиф из Польного был другим выдающимся

учеником Баал Шема. Именно он изложил письменно учение

наставника. После смерти Баал Шема Иаков Иосиф какое-то

время жил в Межриче, и как раз тогда маггид однажды пригла-

сил быть его гостем в субботу. Равви из Польного сказал на это

Дов Баэру: "В субботу я веду себя как простой отец семейства.

После обеда я ложусь отдыхать. Я не растягиваю время трапезы,

подобно тебе, у которого так много учеников и который привык

читать им за столом Тору".

"В субботу, - отвечал маггид, - я с учениками буду в двух

комнатах, расположенных через двор от дома, а дом предостав-

лю тебе, чтобы ты мог делать то, что привык у себя дома".

Таким образом, равви из Польного и его ученик равви Моше,

сопровождавший Иакова Иосифа, остались в субботу в доме

маггида. Накануне субботы они вместе откушали, и после этого

равви Иаков Иосиф отправился спать. Моше же очень хотелось

присутствовать за столом маггида, ибо он признавал в нем

вождя поколения, но боялся, как бы его учитель не проснулся и не

заметил его отсутствия.

За вечерней трапезой в субботу, "третьей священной трапе-

зой", равви из Польного сказал своему ученику: "Пойдем к маг-

гиду и послушаем немного". Пересекая двор, они слышали голос

маггида, произносящего поучения, но когда они подошли к две-

ри, голос стих. Равви Иаков Иосиф вернулся на двор и тогда

вновь услышал голос маггида. Снова он подошел к двери

и встал на пороге, и снова голос маггида смолк. Когда то же

самое произошло и в третий раз, равви из Польного стал

быстро ходить по двору, прижав руку к сердцу, и говорить: "Что

же нам делать? В день, когда умер наш наставник, Божественное

Присутствие (Шехина) собрало свою котомку и ушло в Меж-

рич!" Больше он не предпринимал попыток пойти за стол

к маггиду. По окончании субботы равви Иаков Иосиф сердечно

поблагодарил маггида за прием и отправился с учеником к себе

домой.

ПАЛЬМА И КЕДР

"Праведник [цадик] цветет, как пальма, возвышается, подобно

кедру на Ливане"*. Объясняя этот стих псалма, маггид из Меж-

рича сказал: "Есть два рода цадиким. Одни проводят свою жизнь

среди людей. Они учат их и беспокоятся о них. Другие же

заботятся лишь о своем совершенстве. Первые приносят богатые

плоды, подобно пальме; вторые напоминают кедр: они возвы-

шенны, но плод их невелик".

БЛИЗОСТЬ

Некий ученик рассказывал.

Когда бы мы ни приезжали к нашему учителю, как только мы

въезжали в город, все наши желания исполнялись. Если же случа-

лось, что у кого-то какое-то из желаний оставалось, то оно

исполнялось, как только мы входили в дом маггида. Но если

и после этого оставался еще кто-то, чья душа была охвачена

каким-нибудь желанием, то он успокаивался при одном взгляде

на маггида.

ВПЕЧАТЛЕНИЕ

Однажды приехали к маггиду несколько учеников. "Мы не

задержимся долго, - решили они, - только взглянем на учи-

теля". И сказали вознице, чтобы он ждал их около дома. Маггид

же рассказал им историю из двадцати четырех слов. Ученики

выслушали, попрощались и, выйдя, сказали вознице: "Поезжай

тихо. Мы пойдем следом". Шли они за повозкой и беседовали об

истории, которую услышали. Так шли они весь остаток дня и всю

ночь. На рассвете возница остановил свою повозку, обернулся

и упрекнул говоривших: "Мало того что вчера вы забыли совер-

шить дневную и вечернюю молитвы, так вы еще хотите пропус-

тить и утреннюю?" Ему пришлось повторить свои слова четыре

раза, прежде чем его услышали.

В ДОМЕ МАГГИДА

Говорил равви Шнеур Залман: "О пророчества! О чудеса!

В доме моего учителя, святого маггида, в ведрах лежал дух

святости, а на скамьях - чудеса. Только ни у кого не было

времени поднять их".

УЧИТЕЛЬСТВО

Однажды, накануне Шавуота, праздника Откровения, равви

из Рижина сидел за столом перед учениками и молчал, не говоря

ни слова из тех поучений, которые он обычно произносил в этот

час. Молчал и плакал. То же самое было и в первый, и во

второй вечер праздника. Но потом, помолившись, он все же

сказал:

"Много дней тому назад, когда мой предок, святой маггид,

вот так же учил за столом, ученики, идя от него домой, заспорили

о словах учителя, и каждый приводил их по-разному, уверяя, что

слышал их именно так, а не иначе, так что сказанное одним

полностью противоречило тому, что говорили другие. Не было

никакой возможности прояснить этот вопрос. Тогда они пошли

к маггиду. Но тот лишь повторил им традиционное изречение:

"И то, и это - слова Бога живого"*. Но когда ученики задума-

лись над этими словами, они наконец-то поняли смысл проти-

воречия. Ибо в истоке своем Тора едина; в мирах же она являет

себя в семидесяти обликах. Но если человек внимательно вгляды-

вается хотя бы в один из этих обликов, он больше не нуждается

в словах или поучениях, ибо с ним теперь говорят черты того

вечного облика".

в ИЗГНАНИИ

Говорил маггид из Межрича: "Теперь, в изгнании, дух свято-

сти нисходит на нас гораздо легче, чем во времена, когда стоял

Храм.

Одного царя изгнали из его страны, и он был вынужден

скитаться. Странствуя, он зашел в дом бедняков, где нашел

скромную пищу и кров, но был принят по-царски. Поэтому

сердце царя просияло и он сошелся с хозяином дома так тесно,

как сходился при дворе лишь с самыми близкими к нему людьми.

Теперь, в изгнании, так же поступает и Бог".

ОТЦОВСТВО БОГА

Объясняя стих Писания "Но когда ты взыщешь там Господа,

Бога твоего, то найдешь Его"*, маггид из Межрича сказал: "Ты

должен взывать к Богу, называя Его Отцом, до тех пор, пока

и в самом деле не станешь Ему сыном".

ПРОМЕЖУТОЧНАЯ СТАДИЯ

Говорил маггид из Межрича: "Ничто в мире не может превра-

титься из одной реальности в другую, прежде чем сначала не

превратится в ничто, то есть в реальность промежуточной ста-

дии. Эта стадия - небытие, и никто не может ее достичь, ибо это

означало бы достижение небытия существовавшего до творения.

Но только пройдя эту стадию, может возникнуть новое творение,

из яйца может возникнуть цыпленок. Момент, когда уже нет

яйца, но еще нет цыпленка - это и есть небытие. Философия

учит, что ничто - это первичное состояние, которого никто не

может достичь, ибо оно предшествует творению; его называют

хаосом. Оно подобно прорастающему зерну. Зерно не начинает

прорастать, покуда не разбухнет в земле и не утратит свои

качества как зерно; происходит это для того, чтобы оно могло

достичь стадии небытия, предшествующей новому творению.

Эту стадию называют мудростью или мыслью, которая не может

сделаться явной. Затем эта мысль создает новое творение, ибо

сказано: "В мудрости сотворил Ты всех их".

ПОСЛЕДНЕЕ ЧУДО

Говорил маггид из Межрича: "Творение Небес и земли - это

развертывание Нечто из Ничто, нисхождение высшего к низ-

шему. Но цадиким, своим подвижничеством извлекшие себя из

телесного мира и не занятые ничем, кроме помышлений о Боге,

доподлинно видят, понимают, представляют мир, еще пребывав-

ший в состоянии небытия, предшествовавшего творению. Они

превращают Нечто обратно в Ничто. И это еще большее чудо,

ибо оно начинается с самого низа. Ибо сказано в Талмуде:

"Грандиознее первого чуда - чудо последнее".

УМЕЛЫЙ ВОР

Говорил маггид из Межрича: "У каждого замка есть ключ,

проникающий в него и открывающий его. Но есть и умелые

воры, знающие, как открывать замки без ключей. Они взламыва-

ют замок. Так и в каждую тайну в этом мире можно проникнуть

посредством особого рода размышления, приложимого только

к этой тайне. Но Бог любит вора, взламывающего замок тайны;

я говорю о человеке, взламывающем для Бога свое сердце".

ДЕСЯТЬ ПРИНЦИПОВ

Говорил маггид равви Зусе, своему ученику: "Я не способен

научить тебя десяти принципам служения. Но маленький ребенок

и вор смогут показать тебе, в чем они состоят.

От маленького ребенка ты можешь научиться трем вещам:

Он радостен без всяких причин;

Он каждую минуту чем-то занят;

Когда ему что-то нужно, он смело это требует.

Вор же может научить тебя семи вещам:

Он занимается своим ремеслом ночью;

Если он не успевает сделать свое дело в первую ночь, то

занимается им во вторую;

Он и те, кто с ним работает, преданы друг другу;

Он рискует своей жизнью ради незначительных доходов;

То, что он приобретает, имеет для него столь малую цен-

ность, что он сбывает это за малые деньги;

Он терпит лишения и трудности, но они ничего для него не

значат;

Он любит свое занятие и не променяет его ни на какое другое".

РАВВИ и АНГЕЛ

Когда равви Шмелке, рав из Никольсбурга, и его брат равви

Пинхас, рав Франкфурта-на-Майне, в первый раз (это было

в пятницу) приехали к Великому Маггиду, они были глубоко

разочарованы. Они ожидали хорошего продолжительного при-

ема, но маггид оставил их, едва поздоровавшись, и посвятил

всего себя приготовлению к встрече другого, более почетного

гостя - субботы. За тремя субботними трапезами они с нетерпе-

нием ожидали его ученых и глубокомысленных речей. Но маггид

сказал за каждой трапезой лишь несколько слов, совершенно не

выказав при этом никакой силы мысли. За третьей же трапезой

он вообще не говорил как учитель, который обращается к уче-

никам, жаждущим поучений, но как добрый отец, который ведет

себя за столом со своими сыновьями немного более торжествен-

но, чем обычно. Поэтому на следующий день гости равви Баэра

решили от него уехать и, чтобы проститься с его учениками,

зашли в Дом Учения. Там они увидели человека, с которым ранее

не встречались, - равви Зусю. Когда они вошли, он долго на них

смотрел, сначала на одного, затем - на другого. Затем Зуся

уперся глазами в пол и, не поздоровавшись и без всякого пред-

варительного вступления, произнес: "У Малахии сказано: "Ибо

уста священника должны хранить ведение, и закона ищут от уст

его, потому что он вестник [ангел] Господа Саваофа"*. Наши

мудрецы толкуют эти слова так: "Если равви похож на ангела, вы

будете взыскать поучений от уст его". Как нам следует понимать

это? Разве видел кто-нибудь из нас когда-либо ангела, чтобы мы

могли сравнить с ним равви? Но понимать сказанное следует так:

вы никогда не видели ангела, однако, если бы он стоял перед

вами, вы бы не задавали ему вопросов, не испытывали бы его, не

требовали бы от него знамения, но верили бы и знали, что он

- ангел. Так же и с истинным цадиком: тот, кто чувствует его,

как чувствовал бы ангела, будет взыскать поучений от уст его".

Прежде чем равви Зуся закончил, братья в сердцах своих уже

стали учениками маггида.

СНЕЖОК

Прежде чем маггид приступил к обучению двух братьев,

Шмелке и Пинхаса, он рассказал им, как следует себя вести

в течение дня, от момента пробуждения до отхода ко сну. В своих

наставлениях маггид учел все их привычки, что-то подправив или

изменив, словно он знал их всю свою жизнь. В заключение он

сказал: "Прежде чем вечером лечь спать, вспомните все, что вы

сделали за день. Но учтите: когда человек разбирает часы прожи-

той жизни и видит, что не провел в праздности ни одной минуты,

его сердце начинает переполняться гордостью - и тогда на

Небесах берут все добрые дела этого человека, лепят из них

снежок и бросают в бездну".

ТЕЛО и ДУША

Когда равви Шмелке первый раз встретился с маггидом, то по

возвращении его спросили, что дала ему эта встреча. Равви