Однажды рабби Дов Бер из Радошиц попросил своего учителя Люблинского Провидца: «Укажите мне путь служения Богу, какой бы ' бы пригоден для всех!» Цадик ответил: «Невозможно сказать каждому человеку, по какому пути ему следует идти. Одни служат Господу изучением Торы, другие — молитвой, третьи — постом, четвертые — вкушением пищи. Каждый должен сам понять, к чему влечет его сердце, и этот путь избрать безоглядно».

В этих словах прежде всего говорится о нашем отношении к тому что достигнуто истинным служением до нас. Нам следует почитать прежний опыт, учиться у него, но нам не следует его повторять. То, что было Великого и Святого, да станет для нас примером, ибо оно являет нам, что же такое Величие и Святость, но оно вовсе не модель, чтобы ее срисовывать. Сколь ни мало наше деяние, — измерив его мерою деяний отцов наших, — мы выявим его достоинство лишь в том случае, если совершим его по своему разумению и по силам своим.

Один хасид спросил у Магида из Злочева: «Каждый в Израиле непременно обязан говорить: когда труды мои сравняются с трудами отцов моих, Авраама, Исаака и Яакова». Разве можем мы даже помыслить о том, чтобы совершить то, что совершали наши отцы?»

Рабби объяснил: «Отцы наши открыли новые пути служения, каждый — в соответствии с собственным характером: один — служение любовью, другой — служение непоколебимой справедливостью, третий — служение красотой, поэтому каждый из нас может открыть в области учения и служения что-то такое, что присуще только ему, и совершить то, что до него никто не делал. С каждым человеком приходит в мир что-то новое, чего еще не было, что-то первоначальное и небывалое. Долг каждого в Израиле — осознать, что он в мире единствен в образе своем и не было еще в мире равного ему, ведь если был бы уже на свете некий, равный ему, то мир бы в нем самом и не нуждался вовсе. Каждый в мире сем неповторим и нов и свойство свое должен довести в этом мире до совершенства. Ибо воистину: что нет этого, потому и откладывается пришествие Мессии». Эта единственность и неповторимость как раз и есть то, что каждому поручено развить и привести в действие, ни в коем случае не повторяя деяний, которые уже осуществил другой, хотя бы и величайший. Мудрый рабби Буним, в глубокой старости, уже ос-лепнув, как-то сказал: «Я не хотел бы поменяться местами с отцом Авраамом. Что Богу с того, если праотец Авраам станет слепым, как Буним, а слепой Буним — как Авраам?» Но еще проникновенней эту мысль выразил рабби Зуся, перед смертью сказав: «В Мире грядущем меня не спросят: почему ты не был Моисеем? Меня спросят: почему ты не был Зусей?»

Перед нами учение, которое зиждется на том факте, что все люди в сущности своей неодинаковы и что, в соответствии с этим, их и не стоит делать таковыми. У всех людей есть доступ к Богу, и у каждого — свой. Именно в этой непохожести людей друг на друга, в этой несхожести их свойств и склонностей и заключен великий шанс рода человеческого. Всемогущество Бога представлено бесконечным многообразием путей, которые ведут к Нему и из которых каждый открыт какому-то одному человеку. Когда кто-то из учеников одного почившего цадика пришел к Люблинскому Провидцу и подивился, что обычай у него не таков, как у их учителя, тот воскликнул: «Бог, которому можно было бы служить лишь одним-единственным путем, — что это был бы за Бог?!» Но в том-то и дело, что если каждый может начать восхождение к Богу, находясь на своем месте и в соответствии со своей сущностью, то и весь человеческий род как таковой всеми путями может прийти к Нему.

Бог не говорит: «Вот этот путь ко Мне ведет, а тот — нет». Он говорит: «Что бы ни делал ты, это может стать путем, ведущим ко Мне, лишь бы ты делал это так, чтобы оно вело тебя ко Мне». Однако то, что никто другой за самого человека не сделает, никто другой ему и не откроет. И ежели здесь, как было сказано, один станет поглядывать на другого: насколько-де тот преуспел, — и стараться подражать ему, это только уведет не в ту сторону: ибо тут-то и утратит человек то самое, к чему лишь он один призван. Баал Шем Тов учит: «Пусть каждый ведет себя, как подобает на его ступени. А кто поступит иначе, схватится за ступеньку попутчика и выпустит свою, тому ни та, ни другая не достанутся». Какой стезей человек попадет к Богу, об этом скажет ему только познание своей собственной сущности, познание сущностных своих свойств и склонностей. «Каждый таит в себе некий дар, которого нет у другого». Но что есть этот «дар», человеку откроется, если он распознает в истине свое самое сильное чувство, главное желание свое, то, что движет в нем «внутреннего человека».

Правда, самое сильное чувство, является человеку часто в обличье особой страсти, в обличье Злого начала, вводящего его в соблазн. Естественно, что самое сильное желание устремляет его прежде всего к вещам, встречающимся ему, от которых он ждет утоления своей жажды. Что здесь потребно сделать — так это направить силу именно этого чувства, именно этого влечения со случайного на необходимое, с относительного на абсолютное. Так человек обретает свой путь.

В учении одного цадика говорится: «В конце Экклезиаста есть такие слова: «Послушаем всему заключенье: Бога бойся и соблюдай Его заветы!» [Эккл. 12:13]. Какое бы дело ты ни приводил к завершению, в самом конце его ты услышишь: «Бога бойся», и только в одном этом и есть всё и вся. В мире нет ничего, что не вело бы тебя к страху Божию и не указывало пути служения Божия. Все есть заповедь». Но жить в мире, в который мы помещены, по истине, вовсе не значит отвращаться от вещей и существ, с которыми соприкасаемся мы и которые влекут к себе наше сердце, а напротив того, освящая наши отношения с ними, прикасаться ко всему, что открывается в нем, — как красота, радость или наслаждение. Хасидизм учит, что умение радоваться миру, если мы освящаем эту радость всем своим существом, ведет к радости Божией.

В истории о Провидце есть, кажется, то противоречие, что в числе путей наряду с наслаждением от пищи приводится пример аскетического служения. Но если мы взглянем на это из глубины хасидского учения в целом, то увидим, что самоотстранение от природы, пренебрежение естественным если и видится иному человеку необходимым в начале пути или в переломные моменты бытия самопогружением, то ни в коем случае не означает всего пути. Кто-то, по-видимому, всякий раз начинает с поста, ибо ему свойственно освобождаться от порабощенности мирским только через аскезу, приводящую его к глубокому самоосмыслению и уже затем — к единению с Абсолютом. Но нельзя давать аскезе завладевать всей твоей жизнью. Человек должен удалиться от своего естества только для того, чтобы вернуться к нему обновленным и, освятив свой контакт с ним, найти путь к Богу.

Стих из Писания, который повествует об Аврааме, угощающем ангелов: «А сам стоял подле них под деревом. И они ели» [Быт. 18:8], рабби Зуся истолковывал так: человек стоит подле ангелов, ибо ему ведомо неизвестное им таинство вкушения, которое освящает ее. Ангелам, для коих вкушение пищи было чем-то непривычным, Авраам дает возможность освятить пищу. Всякое естественное действие ведет, если только оно освящено, к Богу, и природа нуждается в человеке, дабы он совершал то, что ни один ангел совершить не сумеет: освобождал заключенные в ней искры Божественного света.