От соседних участков делянка Карцевых была отгорожена шпалерами малины. Городские звуки почти не проникали в глубь коллективного сада: здесь был слышен только щебет птиц да мяуканье одичавших кошек, бродивших, не разбирая границ, по участкам.
У Карцевых была сколоченная из упаковочных досок дачка, маленькая, но аккуратная, покрашенная яркой масляной краской; внутри получилась чистая комнатка в два оконца, такая крохотная, что с трудом уставились два старых дивана и кухонный стол с посудой. Игорь предпочитал этой комнатке беседку из дикого винограда, где он сам сколотил стол и лавки со спинками.
Игорь любил приходить в сад, когда на участке никого не было, однако побыть здесь в одиночестве ему редко удавалось. Отец являлся сюда почти ежедневно, сразу после работы, и пропадал на участке до позднего вечера. Мать приходила реже, у нее хватало забот и дома. Младший братец Валерка в сад ходить вовсе не любил, ему больше нравилось гонять на велосипеде по улицам поселка или лазать со сверстниками по стройкам. Но отец, технолог ремонтно-механического цеха Алексей Фомич Карцев, считал труд важным элементом воспитания, и потому Валерка тоже должен был помогать в работах по саду отцу и старшему брату. И вот вместо того, чтобы спокойно полежать с книгой в гамаке или написать что-либо возвышенное, Игорь с привычной терпеливостью выслушивал распоряжения отца насчет того, где и что нужно выкорчевать, прокопать, сколотить или полить. Спорить же с отцом было невозможно, потому что Алексей Фомич опирался в спорах не на логику, а на свое родительское право гневным голосом напоминать, как много он сделал для семьи и как забывчивы и неблагодарны дети. К тому же дел в саду действительно было много, а Игорь все-таки любил и жалел отца, здоровье которого было неважным.
С затаенным чувством раздражения, мысленно именуя отца обывателем, Игорь вместо книг брался за лопату или топор, за ведра, за тяпку. А свою злость срывал на братишке, которого называл лодырем и бездельником, подгонял без конца и порой доводил до открытой вражды, до драки и слез.
На этот раз в саду был только Алексей Фомич — Валерка отдыхал в спортивном лагере для старшеклассников. Как обычно, позволив Игорю передохнуть с дороги, выкурить сигарету в беседке, Алексей Фомич сказал, что надо бы поправить деревянную будку уборной: покосилась, вот-вот завалится. Отдав это распоряжение, Алексей Фомич не сразу отошел — тоже присел отдохнуть. Он работал в саду с обеда, отпросившись с завода. С хозяйским довольством Алексей Фомич озирал расцветшие на клумбе пионы, обильную завязь на молодых яблонях, аккуратные барьерчики вдоль тропинок между делянками с картошкой, луком, помидорами и огуречными грядками. Для разговора с отцом случай был самый подходящий, но Игорь, сам не зная почему, медлил. Впрочем, еще утром, когда вместе шли на работу, можно было переговорить, но тогда Игорь как-то не собрался духом. И теперь, искоса поглядывая на благодушествовавшего родителя, Игорь помалкивал, боясь испортить трудным разговором настроение отцу.
— Что молчишь? — спросил Алексей Фомич. — Опять недоволен?.. Ладно, ты только подопри будку столбиком, чтобы не завалилась, а то зайти в уборную страшно. Потом можешь заниматься своими делами — отвлекать не буду.
Докурив, Игорь переоделся в драные брюки, старую рубаху и взялся за топор.
«А что, в конце концов я тоже здесь хозяин, — думал он, счищая топором кору со столбика, который выбрал для подпорки. — И вообще — нехорошо быть собственником. Отгородились тут от всего мира — и горя нет. А людям помочь же надо!»
Стоя на коленях, Алексей Фомич дрожащими руками привязывал, обмотав суровой ниткой, побег малины к проволоке.
— Надо одно дело обсудить, пап, — сказал Игорь, подойдя к отцу. Алексей Фомич разогнулся и, продолжая стоять на коленях, обратил к Игорю побуревшее от напряжения лицо.
— Помнишь, я рассказывал, какая история у нас в цехе завязалась? Про Серегу и Зою?..
— Это у которой ребенок? — уточнил Алексей Фомич.
— Ну да… Только я считаю, что это ведь не самое страшное. Главное, они любят друг друга!.. Ведь можно полюбить женщину даже с ребенком, если у нее не только внешность, но и душа красивая?.. Зоя — молодчина! Это такое благородство души! Про таких женщин Тургенев умел писать… А Сережкина мать категорически против Зои, понимаешь? Бучу затеяла! Вот если бы у вас в цехе такое произошло, что бы ты сказал такой матери?
— Ох-хо-хо! — Алексей Фомич заметно оживился. — У нас в цехе и не такое случалось. Жизнь, сынок, это… В ней случается все, что только можно придумать, а еще чаще такое, чего и не придумаешь!.. Так что ты хотел обсудить-то?
— В общем, Серега вдребезги разругался с матерью. Хочет из дома уйти. Я и предложил ему пожить у нас на даче. Мы же здесь сейчас не ночуем!
— Это ты, прямо скажу, поторопился, — недовольно произнес отец. — Сперва надо было со мной посоветоваться!
— Вот я и советуюсь.
— Я сказал: сперва! Вначале посоветоваться, а потом уж приглашать на ночлег.
Игорь терпеливо вздохнул и спросил у отца:
— Значит, ты против?
— Я, во-первых, против того, чтобы твой друг по-хамски относился к матери. Ишь какой гордый: из дома собрался уходить! Называется: спасибо, мамаша, за все твои труды-хлопоты. Герой, тоже мне! Неужели родная мать плохого ему желает?
— Так ведь она против Зои. Я же говорил: в цех к нам приходила, к начальнику: уберите, мол, эту соблазнительницу!
— Правильно сделала, — спокойно заметил Алексей Фомич. И, пристально посмотрев на сына, добавил: — Я на ее месте поступил бы так же.
— Но разве Зоя виновата, что у нее ребенок? — заволновался Игорь.
— Это ребенок не виноват, что родился. А легкомысленных матерей, я считаю, надо наказывать. Легкомысленных и распущенных!.. Ты посмотри только, что вы, молодежь, творите! Ребята пьют, девчонки курят и тоже пьют. Порядка никакого не признаете!.. Вот взять хотя бы тебя. Сколько раз говорил: состриги свои патлы! Состриги, нехорошо это, некрасиво. Как поп какой-нибудь ходишь!
— Ну я же самостоятельный человек!
— Вот-вот… Очень рано вы начинаете говорить о самостоятельности. Над тобой не капает: крыша есть, обут, одет, никаких забот. А что ты за свою жизнь сделал самостоятельно?.. Я в твои годы жил на частной квартире, мать и больного отца кормил…
— Пап, ты прости, но мы ушли от темы. Все-таки как быть с Серегой?
— А вот пускай твой друг вернется домой и попросит у матери прощения да выбросит дурь из головы…
— Он не вернется, — убежденно сказал Игорь.
— Ну, тогда извини! Тогда он просто хам неблагодарный, твой друг, и я такому человеку помогать не желаю!
Дальше спорить с отцом было невозможно. Если прежде в таких случаях он брался за ремень, то теперь, разволновавшись, мог потерять сон и вообще заболеть. Игорь решился на обходной маневр.
— Слушай, пап! Я согласен: не совсем было бы хорошо, если бы Коршунков стал жить здесь да еще и Зою приводить. Соседи, разговоры — я понимаю. Но мне-то как быть? Я ведь уже пообещал Сереге. Может, пусть все-таки поживет несколько дней?
— В другой раз подумаешь, прежде чем обещать, — с укором, но уже по-доброму сказал Алексей Фомич. — Ты думаешь, мне дачу жалко?.. Нет, конечно, если только твой друг не станет здесь пьянствовать да развратничать. Порядочному человеку я всегда готов помочь. Но в том и беда, что этот самый Коршунков не кажется мне порядочным человеком!
— А мне вот кажется! — упрямился Игорь.
— Потому что ты еще сопляк! Ну, что ты знаешь о жизни? Ты думаешь, если этот твой Коршунков полюбил женщину с ребенком, так он уже герой?.. Полюбил! Любовь — это… Это же на всю жизнь должно быть, понимаешь?.. Чтобы семья возникла. А семья — основа нации, основа государства. Значит, любовь — государственное дело. Тут чувство ответственности должно быть. А у вас, молодых, его-то как раз и не хватает!
— Ну, знаешь, папа, может, насчет ответственности ты и прав. Только вам, старшим то есть, тоже кой-чего не хватает. Например, доверия к нам.
— Как это не хватает!.. Да кому доверять — это вам-то, длинногривым?.. Да что вы знаете о жизни?..
— Ладно, пап, давай не будем ссориться… Значит, можно Сереге пожить у нас несколько дней, пока все утрясется.
— И утрясать нечего. Пусть не дурит, мать жалеет.
— Папа, ну подумай же, что ты говоришь! Как мы с тобой можем знать, что у них там с матерью? Может, как раз Серега и прав!
— Такого быть не может! — отрезал Алексей Фомич. — Мать всегда права. Она же его, дурака, воспитала, вырастила…
— Вот, опять ты за свое! — Игорь развел руками. — Давай не будем касаться их отношений. Скажи: должен я помочь другу — или не должен?
— Ох-хо-хо! — выдохнул Алексей Фомич с ироническим выражением на лице. — Друзей, Игорь, тоже выбирают… с умом!
Отец поднимался в половине седьмого утра. Сквозь неспокойный, как бы краденый сон Игорь слышал, как отец покрякивает, взмахивая руками, как гулко колотит себя то по груди, то по спине кулаками. Потом отец фыркал в ванной, громко сморкался и хлопал ладонями по мокрому телу, проливая воду на кафельный пол — и наконец приходил будить Игоря. С этой минуты время было строго расписано: в половине восьмого отец и сын должны были выходить из дома.
Уже надев рубашку и брюки, с разрумянившимся гладковыбритым лицом, пахнущий «Шипром», Алексей Фомич потрепал плечо Игоря:
— Подъем!
— На завод не пойду! — буркнул Игорь и отвернулся к стене.
— Как это не пойдешь?
— Не пойду, и все!
— Глупости… Вставай немедленно, уже семь.
Игорь молчал.
— Ты что, сдурел? Что это тебе приснилось?
— Ничего…
— Хватит выламываться. Ну-ка вставай.
— …
— Я кому говорю!
— …
Алексей Фомич пока еще владел собой: видно, утренняя гимнастика и обтирание холодной водой были ему на пользу.
— Игорь, разве шутят с такими вещами! Ты уже взрослый, пора понимать: труд — это твоя обязанность. Гражданская обязанность и человеческая. Детство кончилось, сынок, надо подниматься и идти на завод.
— А мне надоело!.. И вообще — я не могу. Мне стыдно!
— Ну, знаешь ли… От стыда еще никто не умер. Это надо пережить. В другой раз не будешь легко обещать. Вставай сейчас же!
— Нет!
— Да ты что, сукин сын, себе позволяешь! — взбеленился Алексей Фомич, подскочил к кровати и сбросил на пол одеяло. Игорь, отвернувшись, поджал колени. Алексей Фомич думал ударить сына — но эта детская сжатость тела Игоря отрезвила отца. — Ладно, — сказал он, — будь по-твоему. Только имей в виду: заступаться, выгораживать тебя не стану. Сам ответишь перед начальством — по всей строгости трудовой дисциплины!
— Ну и отвечу, — пробурчал Игорь.
За завтраком у Алексея Фомича тряслись руки. Мать было набросилась на Игоря с ремнем, но Алексей Фомич остановил: «Ремнем тут уже не поможешь. Пусть сам испытает, во что обходится бунтарство!..»
Алексей Фомич вышел из дома точно в половине восьмого. И как только захлопнулась за ним дверь, Игорь начал терять уверенность.
Мать то уговаривала, то плакала. Без пяти восемь Игорь не выдержал пытки. Словно по тревоге оделся и неумытый, голодный побежал на завод.
На проходной его пропустили, но отобрали пропуск; он опоздал на десять минут. «Ну и черт с ним, с пропуском!» — бормотал в ожесточенном смятении Игорь.
К станку опоздал на полчаса.
— Так! — угрюмо подытожил мастер Лучинин. — А я думал, уже не придешь… В обед поговорим при всем честном народе, а сейчас скоренько настраивайся, вон какую партию тебе подкинули. И чтобы без фокусов, понял, кольца срочные!
«Ну и поговорим, вот уж напугал! — мысленно бунтовал Игорь. — Вот уйду с завода — и говорите тогда, что хотите!»
Все-таки утренний поединок с отцом он выиграл — и от того чувствовал себя тверже, самостоятельнее. Его далее несло на волне самоуверенности. Сами собой узились глаза, стыли в каменно-ироничном выражении губы. Даже досадно было, что Лучинин отодвинул разнос на обеденный перерыв. Но все равно Игорь ему еще выскажет! И Коршункову коротко и жестко объяснит ситуацию: «Отец не разрешил. Это же его собственность: сад и дача!..»
Но тем не менее Игорь быстро настроил станок и принялся за работу. И кольца сразу же пошли хорошо. Втянувшись в ритм работы, Игорь скоро почувствовал, что утренняя ожесточенность сходит с него.
«А куда же им теперь деваться? — с вернувшейся в душу жалостью подумал он о Коршункове и Зое. — Они же на меня надеялись… Сережке теперь вообще негде жить!»
Подошел Коршунков, разминая пальцами папиросу, и, дружески взглянув на Игоря, предложил:
— Перекурим?
Игорю вспомнилось: сколько раз он вот так же подходил к станкам Коршункова и звал на перекур. А Коршунков спокойно отказывался, не задумываясь совершенно о том, что может тем самым обидеть друга. Теперь Игорю не хотелось уходить от станка. И работа срочная и вообще… Но он согласно кивнул:
— Пошли.
Возле ящика с песком никого не было. Мастер ушел в кабинет начальника цеха на рапорт.
— Проспал, что ли? — с улыбкой спросил Коршунков.
— Да вроде того…
— А я почти не спал. Ходили мы с Зоей, ходили — так ничего и не придумали. Я у Славки Кондратьева ночевал. Выпили с ним вечером: его сразу разобрало, а меня нисколько. Почти всю ночь думал. Жалко мне все же матушку свою, понимаешь?
Отмалчиваться и дальше уже было нельзя. Игорь обреченно вздохнул и признался:
— Ничего у меня не вышло, Серега! Отец уперся: нет, и все! Безнравственно, говорит. Раз у них любовь, говорит, должны открыто жить. В загсе расписаться, комнату снять и все такое…
— Комнату снять! — зло воскликнул Коршунков. — Как будто это так просто!.. С одной старушенцией я вроде договорился. А потом уже она спрашивает: а вы зарегистрированные? В паспорте печать имеется?
— Может, в самом деле надо вам зарегистрироваться?
— И ты туда же! — Обиженный Коршунков даже отвернулся. — А вдруг не получится у нас с Зоей семейная жизнь. Все-таки у нее ребенок, я же должен притерпеться… Не рассчитаешь что-нибудь — потом разводись. А это уже целая история!.. Нет, сначала нужно так пожить, для пробы.
Игорю его расчетливость показалась странной.
— Если любишь, как же это самое… пробовать?
— А ты-то знаешь, что такое — любовь? — резко спросил Коршунков.
Игорь молча пожал плечами.
— Вот и я не знаю, — продолжал Коршунков. — Нет, никак нельзя в таком деле торопиться. Все-таки в паспорт отметка. Чего его зря пачкать, паспорт… Надо еще подумать.
Озабоченность Коршункова выглядела искренней, и все-таки Игорю в его рассуждениях послышалась какая-то спокойная удовлетворенность. Собравшись с духом, Игорь напрямую спросил:
— А вы уже были… вместе? Ну, в общем, это самое…
На открытом и мужественном лице Коршункова явилась улыбка. Так остро видел его в ту минуту Игорь: прочное, спортивное тело, уверенная посадка, сигарета дымится между пальцами, задумчивый прищур ясных серых глаз. И так понятна была его осторожная полуулыбка!
— Она женщина что надо, — тихо произнес Коршунков. — Эх, папочка, как жаль, что ты этого еще не понимаешь!
— Ну уж… — Игорь дернулся всем телом от обиды. — Ты просто не знаешь, сколько женщин у меня было! — соврал он.