Германцы в преддверии Великого переселения

В широко известном феномене Великого переселения народов немалую, если не решающую роль сыграли германцы. Германцы – это племена индоевропейской языковой группы, занимавшие к I в. н. э. земли между Северным и Балтийским морями, Рейном, Дунаем, Вислой и в Южной Скандинавии. Проблема происхождения германских племен чрезвычайно сложна. Как известно, у германцев не было ни своего Гомера, ни Тита Ливия, ни Прокопия. Все, что мы о них знаем, принадлежит в основном перу греко-римских историков, язык сочинений которых не всегда адекватен явлениям германской действительности. Первое упоминание о германских племенах относится к 222 г. до н. э.Римляне стали проявлять к своим беспокойным соседям живой интерес. Но их представления о германцах до появления сочинений Цезаря и Тацита были весьма скудными. Однако и эти авторы плохо понимали специфику общественного строя и обычаев германских племен. Они многое воспринимали сквозь призму собственной традиции. Сведения о германцах в сочинениях римских и раннесредневековых авторов отличались фрагментарностью, тенденциозностью, путаницей этнической терминологии. Поэтому обращаясь к сведениям из их рук, мы должны делать поправку и на их собственное восприятие и на идеологическую установку возвеличивания римского народа и государства. Кроме того, германские племена довольно поздно оказались в поле зрения античной письменной традиции. Поэтому не всегда имеется возможность соотнести археологический материал с сообщениями древних авторов. Несмотря на то, что эти племена на протяжении почти восьми столетий находились на передних рубежах исторических событий, сведения о них не изобилуют полнотой информации, глубиной проникновения в своеобразие этого этноса. Зачастую реальные сведения перемежались с мифами и легендами. В литературе неоднократно отмечалось, что в стремлении составить адекватное представление о германских племенах современный историк не может пренебрегать даже самыми незначительными сведениями письменных источников, достижениями археологии, исторической лингвистики и ономастики.

Прародиной германцев являлась Северная Европа, откуда началось их движение на юг. Это переселение столкнуло германские племена с кельтами, что привело в одних районах к конфликтам, в других – к союзу и этническому взаимовлиянию.

Сам этноним «германцы» кельтского происхождения. Сначала кельты называли так племя тунгров, затем всех живущих на левом берегу Рейна германцев и их зарейнских сородичей. Римские авторы заимствовали этот этноним у кельтов, однако греческие писатели еще долго не отличали германцев от кельтов.

Общая численность германских племен в I в. н. э. составляла около 3–4 млн. чел. Но эта скромная цифра к началу Переселения снизилась, ибо германский племенной мир нес человеческие потери в результате войн и межплеменных конфликтов. На него обрушились эпидемии и потрясения из-за периодических колебаний климатических условий, естественных изменений ресурсов фауны и флоры, преобразования ландшафтов в результате использования огня, новых орудий или приемов труда.

Уже в раннее время германцы занимались земледелием. Оно являлось вспомогательным типом хозяйства. В некоторых районах под пшеницей были заняты значительные площади. Однако среди посевных культур преобладал ячмень, из которого кроме хлеба изготовляли пиво. Сеяли также рожь, овес, просо, бобы, горох. Германцы выращивали капусту, салат, корнеплоды. Потребность в сахаре компенсировалась за счет меда. У некоторых племен важную роль играли охота и рыболовство. Следует отметить, что пользуясь сохой и колесным плугом, германские племена могли обрабатывать только легкие почвы. Поэтому испытывалась постоянная нехватка пахотных земель. Хозяйственный уклад германцев отличался примитивностью, «от земли они ждут только урожая хлебов». Примитивная система земледелия требовала больших площадей для прокормления сравнительно немногочисленного населения. Поиски таких земель приводили в движение целые племена. Шел захват владений соплеменников, а позже и удобных земель на территории Римского государства.

До начала Переселения главенствующая роль в хозяйственной жизни германских племен принадлежала скотоводству. Скот – «единственное и самое любимое их достояние». Скотоводство было особенно развито в районах, изобилующих лугами (Северная Германия, Ютландия, Скандинавия). В этой отрасли хозяйства были заняты главным образом мужчины. Они выращивали крупный рогатый скот, лошадей, свиней, овец, коз, домашнюю птицу. Домашним скотом дорожили, видя в нем не только рабочую силу, но и средство платежа. В пище германцев большую роль играли молочные продукты, мясо домашних и диких животных.

Уже в это время у германских племен развивалось ремесло, продукция которого была не слишком разнообразна: оружие, одежда, утварь, орудия труда. Технология и художественный стиль ремесленных изделий претерпели значительные кельтские влияния. Германцы умели добывать железо и изготовлять оружие. Велась также добыча золота, серебра, меди, свинца. Развивалось ювелирное дело. Германские женщины преуспели в ткачестве и гончарном деле. Керамика не отличалась высоким качеством. Были развиты выделка кож и обработка дерева.

Весьма активно германские племена занимались торговлей. Внутри германского племенного мира преобладал натуральный обмен. В качестве средств платежа часто использовался скот. Лишь в пограничных с Римским государством областях в ходе торговых операций употреблялись римские монеты. Они, кстати, ценились и как украшение. Центрами внутренней торговли были укрепленные поселения набирающих силу германских правителей. Центрами германо-римской торговли являлись Кёльн, Трир, Аугсбург, Регенсбург и др. Торговые пути проходили по Дунаю, Рейну, Эльбе, Одеру. В зону торговых контактов входило Северное Причерноморье. Купцы плавали по Северному и Балтийскому морям. Торговля с Римом играла значительную роль. В большом количестве Рим поставлял германским племенам керамику, стекло, эмаль, бронзовые сосуды, золотые и серебряные украшения, оружие, орудия труда, вино, дорогие ткани. В Римское государство ввозились продукты сельского хозяйства и животноводства, скот, кожи и шкуры, меха, а также пользующийся особым спросом янтарь. Многие племена имели специальную привилегию свободы посреднической торговли. Так, гермундуры вели торговые операции по обе стороны верхнего течения Дуная и даже проникали в глубь римских провинций. Батавы переправляли в прирейнские области скот. Торговля являлась одним из мощных стимулов готовности германских племен к передвижениям. Контакты с римскими купцами давали им не только информацию о новых землях и путях в эти земли, но и способствовали формированию «притягательных целей» их будущих переселений.

В научной литературе значительное внимание уделялось изучению социально-экономических и социально-политических характеристик германских общностей рассматриваемого периода. Многие аспекты здесь остаются предметом острых историографических дискуссий. Специфика Источниковой базы делает полемику далекой от завершения. Германские племена жили родовым строем, который в первые века н. э. находился в стадии разложения. Основной производственной ячейкой германского общества была семья (большая или малая). Активно шли процессы перехода от родовой общины к земледельческой. Но род продолжал играть значительную роль в жизни германских племен. Членов рода объединяла общая территория, на которой они проживали, собственное имя, религиозные обычаи, общая система управления (народное собрание, совет старейшин), неписаные правовые нормы. Род являлся опорой любого члена этого рода, ибо сам факт принадлежности к нему давал определенную защищенность. Постоянные же контакты разделившихся родственников обусловливали сохранение клановых связей и сакрального единства. Однако в повседневной хозяйственной практике род уступал свои позиции большой семье. Она состояла, как правило, из трех-четырех поколений, которые жили в большом (до 200 м2) продолговатом каменном или деревянном доме, окруженном полями и выгонами. Несколько домов образовывали хутор. Подобные поселения находились на значительном расстоянии друг от друга. Вероятно хуторская психология германских племен отразилась на их нежелании строить города. Между жителями поселений преобладали соседские связи. Интересы членов общины учитывались не только в хозяйственной деятельности. У германских племен не было частной собственности на землю. Общее владение землей объединяло членов общины при нападении врагов. Они совместно строили деревянные или земляные укрепления, которые помогали выдерживать натиск противника. Жители поселений участвовали в отправлении культа, в обеспечении установленных правил жизнедеятельности общины.

К началу Переселения германская община уже не была однородной, хотя социальное расслоение было выражено пока еще довольно слабо. Большинство германских погребений не имеет инвентаря. Материальная культура германских племен этого времени не отличалась разнообразием, совершенством технического исполнения и была тесно связана со своим функциональным назначением. Лишь отдельные находки выделялись богатством и мастерством исполнения, но в подобных случаях мы имеем дело не с местным производством, а с кельтским импортом, который вполне удовлетворял потребностям пока еще немногочисленной германской знати. К началу Переселения становится заметной тенденция возвышения германской знати. Она формируется из представителей старой родовой знати и вновь нарождающейся верхушки племени, т. н. «новой знати», которая приобретает в племени вес по мере захвата дружинниками и их вождями во время военных походов различной добычи и обширных земель.

Центральной фигурой у древних германцев был свободный член общины. Он соединял занятия хозяйственной деятельностью, исполнение обязанностей воина и участие в делах общественного свойства (народное собрание, культовые церемонии). Социальная весомость такого свободного члена общины определялась в первую очередь принадлежностью к семье, имеющей определенный статус. Накануне Переселения статус семьи каждого германца зависел не столько от богатства, сколько от численности, происхождения, авторитета его предков, общего мнения о семье и роде в целом. Знатность рода, хотя и не проистекала от богатства, но давала определенные преимущества материального свойства, например, при дележе земель.

Хотя центральной фигурой в экономической жизни германских племен, как уже было отмечено ранее, являлся свободный член германской общины, источники позволяют считать, что существовала прослойка людей, экономически зависимых от свободных общинников. Это были или соплеменники, или пленные. Тацит называет их рабами, основываясь на том, что такие люди были обязаны отдавать хозяину часть производимой продукции, работать на него. Кроме того, они имели более низкий социальный статус. Так, раб по происхождению считался чужестранцем. У германцев были домашние рабы, которые вырастали и воспитывались вместе с хозяевами. Они отличались от них только личным бесправием, ибо им не разрешалось носить оружие и участвовать в народном собрании. Другая категория рабов – посаженные на землю. Однако, здесь можно лишь условно говорить о примитивном патриархальном рабстве. Такой раб мог иметь семью, хозяйство, и вся зависимость выражалась лишь в отчуждении у него части его труда, или продуктов труда. У германских племен в быту не было особой разницы между рабом и господином. Статус раба не был пожизненным. Плененный в бою через некоторое время мог быть отпущен на свободу или даже усыновлен. Объем рабского труда составлял незначительную долю в жизни германцев. Не всякое богатое семейство имело рабов. Примитивное германское рабство вполне соответствовало потребностям примитивного хозяйства германцев.

Основу политической структуры древних германцев составляло племя. Как и в хозяйственной жизни, центральной фигурой был свободный член германской общины. Народное собрание, в котором участвовали все вооруженные свободные члены племени, являлось высшим органом власти. Оно собиралось время от времени и решало наиболее значительные вопросы: выборы предводителя племени, разбор сложных внутриплемен-ных конфликтов, посвящение в воины, объявление войны и заключение мира. Вопрос о переселении племени на новые места также решался на собрании племени. Одним из органов власти древнегерманского общества являлся совет старейшин. Однако накануне Переселения его функции и традиция формирования изменились. Наряду с мудрыми патриархами племени в совете принимали участие представители новой родоплеменной знати, в лице вождей и наиболее влиятельных лиц племени. Власть старейшин постепенно становилась наследственной. Совет старейшин обсуждал все дела племени и лишь затем вносил важнейшие из них на одобрение народного собрания, на котором представители старой и новой знати играли наиболее активную роль.

Выразителем высшей исполнительной и распорядительной власти являлся избираемый народным собранием, а также и смещаемый им предводитель племени. У античных авторов он обозначался различными терминами: principes, dux, rex, βασιλεύς, άρχηγó что, по мнению исследователей, в смысловом значении приближается к общегерманскому термину konung. Сфера деятельности конунга была весьма ограничена и его положение выглядело очень скромно. «Конунги не обладают у них безграничным и безраздельным могуществом». Конунг ведал текущими делами племени, в том числе судебными. От имени племени он вел международные переговоры. При дележе военной добычи имел право на большую долю. Власть конунга у германских племен носила и сакральный характер. Он являлся хранителем племенных традиций и обычаев предков. Его власть основывалась и поддерживалась личным авторитетом, примером и способностью к убеждению. Конунги «больше воздействуют убеждением, чем располагая властью приказывать».

Особое место в политической структуре древнегерманского общества занимали военные дружины. В отличие от племенного ополчения, они носили регулярный характер и формировались не по признаку родовой принадлежности, а на основе добровольной верности предводителю. Дружины создавались с целью разбойничьих набегов, грабежей и военных рейдов в соседние земли. Создать дружину мог любой свободный германец, обладавший склонностью к риску и авантюрам (или к наживе), имеющий способности военного лидера. Законом жизни дружины было беспрекословное подчинение и преданность предводителю («выйти живым из боя в котором пал вождь – бесчестье и позор на всю жизнь»). Дружинниками, как правило, становились представители двух полярных социальных категорий древнегерманского общества. Это могли быть молодые люди из знатных семей, гордящиеся своим происхождением, древностью рода, стремящиеся приумножить его славу. Но не менее активно в дружину шли те, кто не имел крепких семейных связей, не особенно дорожил родовыми традициями, пренебрегал и даже противостоял им. Дружина доставляла племени немалое беспокойство, ибо порой своими набегами она нарушала заключенные мирные договоры. В то же время, как опытная в военном деле и хорошо организованная сила, она в критических ситуациях составляла ядро племенного войска, обеспечивая ему военные успехи. Далее, в ходе Переселения, дружина превратилась в основу военной власти конунга. Однако, поскольку дружина служила не конунгу, а своему предводителю, то последний зачастую становился соперником предводителя племени. Вожди отдельных дружин нередко становились военными вождями целых племен, а некоторые из них превращались в конунгов. Однако авторитет таких конунгов был непрочным и определялся прежде всего знатностью происхождения. Власть конунга, выраставшая из власти военного вождя, была крайне неустойчивой. Пока у германцев доминировали нормы, основанные на принципах родства, «новая знать» не могла претендовать на монопольное распоряжение «общественным полем».

Таким образом, к началу Переселения германские племена уже представляли собой достаточно серьезную и мобильную силу, способную как к эпизодическим проникновениям на римскую территорию путем участия дружин в военных набегах, так и к продвижению на новые территории всем племенем или значительной частью племени с целью завоевания новых земель.

Остановим более пристально взгляд на составе германских племен, участвовавших в Переселении, а также обозначим основные контуры германской струи в мощных миграционных потоках первой половины 1 тысячелетия н. э. Еще раз обратим внимание на то, что Великое переселение народов – это длительный и чрезвычайно важный для становления европейской цивилизации период. Представить в полной мере в нем место всех германских племен весьма сложно в силу отсутствия достаточного количества источников. Народы, принимавшие участие в переселениях, в большинстве своем не имели письменности, а сообщения античных и раннесредневековых историков, и это еще раз следует подчеркнуть, зачастую носят случайный характер, отражая «взгляд извне», подчас поверхностный и неточный. Археология – из-за быстрой смены культур – также дает материал, далеко не всегда поддающийся точной исторической интерпретации. Эти обстоятельства требуют от исследователя, пытающегося выявить вклад германских племен в рождение Европы, чрезвычайно осторожных заключений, скорректированных скрупулезным анализом Источниковой основы.

Германские племена принято делить на три группы: северогерманские, западногерманские и восточногерманские. Юг Скандинавии и полуостров Ютландия являлись общей родиной, «мастерской племен» северных, восточных и западных германцев. Отсюда часть из них по океанскому побережью продвинулась на север Скандинавии. Основная масса племен с IV в. до н. э. сохранила тенденцию к движению на юг вглубь континента и на запад. Северные германцы – это племена Скандинавии, которые не ушли на юг: предки современных датчан, шведов, норвежцев и исландцев. Восточные германцы – племена, переселившиеся из Скандинавии в Среднюю Европу и расселившиеся в междуречье Одера и Вислы. Среди них готы, гепиды, вандалы, бургунды, герулы, ругни. Вопрос о времени заселения ими этих районов остается спорным. Однако к началу н. э. они уже размещались в данном регионе. Самая значительная группа – это западные германцы. Они делились на три ветви. Одна – это племена, обитавшие в районах Рейна и Везера, т. н. рейнсковезерские германцы или культовое объединение истевонов. Сюда входили батавы, маттиаки, хатты, тенктеры, бруктеры, хамавы, хасуарии, хаттуарии, убии, усипеты и херуски. Вторая ветвь германцев включала племена североморского побережья (культовый союз ингевонов). Это кимвры, тевтоны, фризы, хавки, ампсиварии, саксы, англы и варны. Третьей ветвью западногерманских племен был культовый союз герминонов, куда входили свевы, лангобарды, маркоманны, квады, семноны и гермундуры.

Первое крупное столкновение германских племен с Римом связано с вторжением кимвров и тевтонов. При этом следует отметить, что характер и формы контактов в период почти трехсотлетнего преддверия Переселения отличались от взаимоотношений эпохи Переселения. В это время лишь проявился беспокойный и динамичный характер германских племен, побуждавший их к завоеваниям. Их экспансия к югу сделала контакты с Римским государством более широкими. Римское влияние стимулировало мобильность племенного мира, заражая миграционным вирусом все большее число племен.

Тевтоны представляли собой группу германских племен, живших вдоль западного побережья Ютландии и в районах нижнего течения Эльбы. Может быть потому, что тевтоны были первыми племенами, с которыми познакомились римляне, их имя в дальнейшем стало применяться в качестве собирательного для германцев вообще. В 120 г. до н. э. тевтоны вместе с кимврами, амбронами и другими племенами двинулись на юг. В 113 г. до н. э. они разбили римлян при Норее в Норике, опустошая все на своем пути, вторглись в Галлию. В 105 г. до н. э. тевтоны разбили римлян при Аравсио в Южной Галлии. Кельтиберы остановили их продвижение в Испанию. В 102–101 гг. до н. э. тевтоны были разбиты войсками римского полководца Гая Мария при Аквах Секстиевых (ныне Экс в Провансе). Та же участь постигла в 101 г. до н. э. кимвров в битве при Верцеллах. Остатки тевтонов во II-III вв. расселились в районе рек Маас, Майн и Неккар. Вместе с кимврами и тевтонами против римлян выступали амброны. Эти совместные действия расцениваются в качестве доказательств германской принадлежности амбронов и первоначального места обитания их в северогерманских областях. Отсюда амброны начали переселение в Богемию, затем двинулись на запад в южную Галлию.

Сложнее и противоречивее складывались отношения с Римом у хавков, фризов, амсивариев, англов и саксов. Эти племена также принадлежали к культовой общности ингевонов, поклонявшихся богине Нерте.

Западногерманское племя хавков жило на побережье Северного моря между Нижним Эмсом и Эльбой. Оно делилось на «больших» и «малых». Хавки отличались силой, военными способностями, сдержанностью и рассудительностью. С 5 по 28 гг. н. э. они находились под властью римлян, поставляя им вспомогательные отряды. При Тиберии хавки вновь обрели самостоятельность. Со времен Клавдия они активно выступают против римлян. В 41 г. н. э. Империя предприняла экспедицию в их земли. Уже с 47 г. н. э. хавки на легких судах начали грабить галльское побережье.

Племя амсивариев первоначально обитало к западу от реки Эмс. В 58 г. н. э., изгнанное со своих земель хавками, оно поселилось на правом берегу Нижнего Рейна. Амсиварии стремились поддерживать с Римом дружеские отношения, оказывать ему услуги, получив те же права, которыми пользовались прежде хамавы, тубанты и усипеты. Однако Империя не проявила к ним доброжелательной заинтересованности, и они вынуждены были призвать к союзу против Рима бруктеров и тенктеров. После вторжения римского легиона в область бруктеров недовольство удалось погасить. Затем последовали длительные скитания амсивариев. Они примыкали то к усипетам, то к тубантам. Объявлялись они также и среди хаттов и херусков. Подобная жизнь сильно ослабила, но не уничтожила их. Об амсивариях изредка вспоминали в IV в. как о части франков.

К I в. н. э. на морском побережье от дельты Рейна до р. Эмс обитали фризы. Уже в 12 г. до н. э. они были покорены Друзом и вынуждены были платить римлянам дань, а также поставлять солдат для вспомогательных войск римской армии. Однако в 12 г. н. э. фризы восстали, обрели свободу, но в 47 г. н. э. снова потеряли ее. В 69–70 гг. I в. фризы примкнули к восстанию батавов.

Следует назвать и еще одно племя, которое также оказалось несколько в стороне от основного миграционного потока и от ключевых событий начального этапа Переселения. Это англы. На западноевропейское племя англов первым обратил внимание Тацит. В I в. н. э. они жили на юге полуострова Ютландия к северу от нижнего течения Эльбы. Птолемей размещал их на Средней Эльбе, восточнее лангобардов.

Схожесть судеб этих североморских племен определялась не только их территориальным соседством, но и тем, что все они, кроме фризов, англов и саксов, как бы исчерпали свою активность еще в преддверии Переселения. Оставаясь на своих традиционных территориях, среди этнически родственного им населения, они не сумели развиться в «большие» племена, но были поглощены другими, более «сильными» племенами или вошли в состав некоторых объединений племен, на основе которых далее образовались народности. Основой «большого» племени стали только саксы. К началу II в. н. э. они жили в Гольштейне. Во II-III вв. шло постепенное их продвижение вдоль побережья Северного моря до Нижнего Рейна и Эльбы.

Второй миграционный толчок из германского племенного мира, предваряющий Великое переселение народов, приходится на 60-е гг. I в. до н. э. и связан со свевами. Свевы под предводительством Ариовиста пытались закрепиться в Восточной Галлии, но были разбиты Цезарем в 58 г. до н. э. Одни исследователи считают свевов племенным объединением, другие полагают, что это какое-то отдельное крупное племя, от которого постепенно отделялись дочерние племена. Таким основным племенем, если верить Страбону, могли быть семноны. Они жили в междуречье Эльбы и Одера и первые контакты с римлянами состоялись у них лишь в 5 г. н. э. Семноны входили в состав объединения Маробода, а в 17 г. вступили в союз херусков Арминия. С римлянами они старались поддерживать дружеские отношения.

Материалы источников, в том числе и археологических, свидетельствуют, что единой этнической общности свевов, вероятно, не существовало. Скорее это была группа этнически близких племен, связанных легендами о происхождении, территориальной близостью и совместными культовыми традициями. К середине I в. до н. э. свевский союз стал настолько сильным, что появилась возможность объединить под его властью германские племена и завоевать Галлию. Военнопереселенческое движение этого союза в Галлию имело свои паузы во время которых добывались средства к существованию. И хотя эти паузы были непродолжительными и непрочными, процесс завоевания Галлии затягивался. Вероятно, имя свевов было собирательным и распространялось на другие племена. После рейда Ариовиста в Галлию римляне стали называть свевами всю совокупность племен за Рейном и Дунаем. Кроме маркоманнов и квадов, о которых речь пойдет ниже, к свевам принадлежали вангионы, гаруды, трибоки, неметы, седусии, лугии, сабины.

Борьба Цезаря с Ариовистом закончилась победой Цезаря и изгнанием Ариовиста из Галлии. В результате поражения в войне с Римом союз племен под главенством Ариовиста распался и входившие в его состав племена стали жить каждое само по себе. Свевские племена частью застряли на Майне и Неккаре, а частью вернулись на родину в междуречье Эльбы и Одера. Впоследствии некоторые из этих племен стали верными союзниками Рима. Среди таких можно назвать кельтизированных вангионов. Они обитали на правом берегу Рейна в среднем его течении, а с I в. н. э. переселились на левый берег в район нынешнего Вормса. В 71 г. до н. э. вангионы прибыли с Ариовистом в Галлию и в 58 г. до н. э. поддержали его выступление против армии Цезаря. Но уже в 50 г. н. э. отряды вангионов вышли на поле сражения против своих же соотечественников хаттов. В Батавской войне 69–70 гг. вангионы лишь на короткое время примкнули к восставшим собратьям.

После разгрома Цезарем часть свевских племен ушла в Моравию и в дальнейшем известна в истории как племя квадов. Свевы играли также значительную роль в объединении племен под водительством маркоманна Маробода (8 г. до н. э. – 17 г. н. э.). По этническому составу это был примерно такой же конгломерат племен, как и во времена Ариовиста. Однако лидировали в нем маркоманны.

Маркоманны первоначально жили на Средней Эльбе, затем продвинулись в область Майна. На протяжении I в. до н. э. участвовали в различных межплеменных столкновениях. В 58 г. до н. э. сражались в войсках союза племен, возглавляемого Ариовистом. Уже в 9 г. до н. э. римские войска под командованием Друза одержали над маркоманнами победу, после чего они переселились на территорию нын. Богемии, которую перед этим покинули племена бойев. Здесь маркоманны стали ядром союза родственных (квады, семноны, лангобарды, гермундуры) племен, возглавляемых Марободом. Однако война с херусками Арминия в 17 г., а затем свержение Маробода в 19 г. привели к прекращению гегемонии маркоманнов и превращению их в клиентов римского государства.

В III в. часть свевских племен вошла в объединение аламаннов и в его составе они неоднократно вторгались в Империю. В это же объединение входили также и гермундуры. Формирование этого племени завершилось, вероятно, в I в. до н. э.. Вначале оно размещалось на правом берегу Эльбы, впоследствии гермундуры заселили обширные земли в бассейне Верхнего Дуная, Верхнего Майна и Эльбы. В начале н. э. гермундуры временно примкнули к мощной группировке Маробода. Возглавляемые конунгом Вибилием (20–51 гг.), они достигли вершины своего могущества. На этом подъеме в 51 г. гермундуры выступают против квадов Ванния, в 58 г. побеждают хаттов, участвуют в Маркоманнских войнах. Столь длительное по меркам древнего мира нахождение под крылом более сильных племен оказалось для многих из них гибельным.

Известно, что во время многочисленных походов свевских племен некоторые из них оставались в местах вторжения.

Таким образом, миграционный импульс, связанный со свевами, выявил стремление германских племен к консолидации и был собственно первым опытом такой консолидации. Именно после разгрома свевов Цезарем среди германских племен начинаются в массовом масштабе процессы образования различных союзов. Объединительное движение было вызвано к жизни и слабостью отдельных племен перед лицом Римского государства, и стремлением сохранить свою независимость. После триумфа Цезаря римляне неоднократно вторгаются и ведут военные действия на территории германских племен. Все большее число племен попадает в зону военных конфликтов с Римом. При этом повседневная жизнь германцев, даже без потери ими независимости, становится лишенной внутренней стабильности. Далеко не у всех германских племен после силовых контактов с Римом изживалось стремление к автономии и самостоятельности. Гарантировать же автономию племени и обеспечить ему внутреннее спокойствие могла только сильная поддержка извне. Племя имело больше шансов сохранить стабильность и надежную защиту от внешней угрозы, находясь в составе крупного племенного объединения. В этот период также проявился и тип племени, стремящегося к лидерству и способного лидировать. Маркоманнам ненадолго удалось возглавить германских племенной мир. Трудно судить, какие причины, кроме стремления Маробода к единоличной власти, помешали маркоманнам в это время удержать прочный контроль над свевской группой племен – недостаток сил, внешнеполитические затруднения или что-то еще, но факт остается фактом: маркоманны временно уступили пальму первенства херускам.

Херуски были одним из значительных племен, обитавших между Везером и Эльбой севернее Гарца. В конце I в. до н. э. они были покорены Друзом и Тиберием. Однако уже в 9 г. н. э. возглавляемый Арминием союз племен нанес римлянам в Тевтобургском лесу сокрушительный удар: погибли три легиона с легатами и всеми вспомогательными войсками. В ходе военных столкновений с Империей в 15–16 гг. херускам удалось не только сохранить независимость, но в 17 г. оказать успешное сопротивление конунгу маркоманнов Марободу и установить свою гегемонию среди соседних племен. Правда, лидерство херусков в образовавшемся между Рейном и Везером союзе племен оказалось недолговечным. После смерти Арминия (около 21 г.) внутренние распри ослабили племя и союз племен распался. Часть херусков попала в зависимость от хаттов.

В союз племен, возглавляемый херусками, во времена его силы и расцвета входили также хатты, марсы и бруктеры. Хатты жили по течению р. Эдер, затем продвинулись южнее на земли между Рейном, верхним течением Верры и Димель. Они принимали участие в Тевтобургской битве, сражались в Батавской войне и других вооруженных конфликтах с Империей.

Объединительный процесс захватил и бруктеров, которые жили между Липпе и верхним течением Эмса по обоим его берегам. В 12 г. до н. э. при Друзе они были покорены Римом. Вскоре бруктеры примкнули к восстанию Арминия, участвуя в Тевтобургском сражении. В 14–16 гг. они вели войну против Германика, поддержали восстание батавов. В 100 г. бруктеры появляются на Рейне.

Надежную защиту в союзе со своими соседями искали и марсы. В конце I в. до н. э. марсы жили в районе Рейна, позже размещались между Липпе и Эмсом. Они принимали участие в разгроме легионов Вара в Тевтобургском лесу. В 14–16 гг. не совсем удачно оказали сопротивление Германику. Вместе с бруктерами, тубантами и усипетами марсы создали культовый союз, в котором им отводилась важная роль. На занимаемой ими территории находилось главное святилище богини Танфаны.

Крупное поражение римской армии в Тевтобургском лесу в начале I в. н. э. явилось логическим завершением полосы внешней активности германцев, ставшей как бы увертюрой к Великому переселению. Они проявили мобильность, обрели опыт успешных военных действий, нашли такую форму консолидации, как военный союз, которая увеличивала их силу и далее в ходе Переселения была многократно ими использована. Первые военные союзы (кимвров, тевтонов, свевов Ариовиста, херусков Арминия, свево-маркоманнов Маробода) были непрочными и недолговечными. Они формировались на исконно германских территориях, в интересах военной организации, с целью противостояния Риму и не представляли абсолютного этнополитического единства. Объединительные процессы проходили не бесконфликтно. Потребность в консолидации подпитывалась, вероятно, не только наличием сильного соседа – Римской империи, или других соперничавших окрестных «народов», но и внутренней эволюцией общественных традиций германских племен. Образование первых военных союзов можно рассматривать как проявление начавшихся процессов противостояния и одновременного сближения римского и варварского миров.

В свою очередь эволюционировало отношение Империи к германцам. Хотя в течение всего I в. н. э., походы римлян в земли свободных германцев продолжались, удалось даже одержать ряд побед, тем не менее с мечтой о покорении Германии пришлось расстаться навеки. Римская империя в это время более всего нуждалась в защитных мерах, которые могли бы хоть сколько-нибудь замедлить натиск германских племен. В конце I в. окончательно определилась граница, отделявшая население Римской империи от этнически разноликой Barbaricum solum. Граница проходила по Рейну, Дунаю и лимесу, который соединял эти две реки. Limes Romanus представлял собой укрепленную полосу с фортификационными сооружениями, вдоль которой были расквартированы войска.

Это была граница, которая и далее на протяжении многих сотен лет разделяла два сильно различающихся и противостоящих друг другу мира: мира римской цивилизации, уже вступившего в свою акматическую фазу, и мира только еще пробуждающихся к активной исторической жизни германских племен. Однако политику сдерживания германцев Империя осуществляла не только путем военного усиления границ.

Другим средством сдерживания должна была выступить торговля. Расширяется сеть торговых дорог, растет число пунктов разрешенной торговли с германскими племенами. Многие племена получают привилегию свободы посреднической торговли. Развивая традиционные торгово-экономические связи и создавая новые, Империя надеялась удержать в необходимых для ее спокойствия рамках чрезмерный азарт, жажду нового и склонность к авантюрам германских вождей.

Однако такая политика Империи давала противоположные результаты. Чем больше Рим втягивал германские племена в сферу своего влияния, тем более опасного соперника он сам себе создавал. Общение прирейнских германцев с римскими солдатами и купцами стимулировало изменения в их родовом строе. Возрастало влияние родовой знати, представители которой служили в римской армии, получали римское гражданство, осваивали римский образ жизни. Вместе с тем знать была недовольна господством римлян, что и обусловило, например, восстание Арминия. Сдерживая германцев от миграций, Рим косвенным образом стимулировал их внутреннее развитие. Совершенствовалось земледелие и ремесло, становилась более устойчивой организация и структура власти в племени, росла плотность населения. В то же время в ряде случаев Империи удавалось удачно сочетать силовые и несиловые методы в сдерживании чрезмерной активности германских племен. Это можно сказать о батавах, которые еще в 12 г. до н. э. были завоеваны римлянами. Но побежденный противник широко привлекается к службе в войсках. В результате притеснений батавы во главе с Юлием Цивилисом в 69–70 гг. поднимают восстание. Оно охватило район от Самбры, Шельды, Мааса и Рейна до Эмса. Наряду с полиэтничностью батавского союза, а в него входили: германские племена – каннинефаты, фризы, бруктеры, тенктеры, кугерны, кельтизированные германцы – нервии и тунгры, кельтские племена – треверы и лингоны, ярко выделялась позиция его участников по отношению к Риму: от активных противников до племен верных и преданных. Восстание батавов Цивилиса было подавлено, однако римское правительство все больше нуждалось в помощи со стороны германцев и было вынуждено договариваться с их вождями. И даже после подавления восстания батавов продолжают привлекать на военную службу. Сильного телосложения белокурые воины батавы были известны как искусные всадники и матросы. Преимущественно из них состояли императорские телохранители.

Сходна судьба племени хамавов, однако развитие их отношений с Римом более растянулось во времени. Это племя первоначально обитало на Нижнем Рейне. Позже часть их продвинулась на восток и заселила земли, отнятые у бруктеров. Отдельные группы хамавов ушли в Галлию и жили там среди франков.

Стариннейшим и испытаннейшим союзником римлян были убии, обитавшие изначально между Майном и Рейном. В 38 г. до н. э. они были переселены римским полководцем Агриппой с правого на левый берег Рейна. Агриппа установил формальный статус общины убиев (Civitas Ubiorum), столица которой в 50 г. н. э. получила ранг колонии и стала называться Агриппинова колония.

Унизительное поражение в Тевтобургском лесу и нарастающая консолидация германского племенного мира усилили концентрацию римских войск на Рейне, но прекратили зарейнскую агрессию Империи. После подавления восстания батавов вспомогательные части перестали размещаться в тех провинциях, из которых они были набраны, было укорочено и улучшено сообщение между рейнской и дунайской границей, включены в Империю Декуматские поля на правом берегу Рейна и сооружены новые кастеллы. Германцы остались свободными, но независимость их была условной.

Таким образом, в пестроте и разнообразии исторических событий и судеб отдельных германских племен, в кажущейся хаотичности межплеменных союзов и конфликтов между ними, договоров и столкновений германцев с Римом, вырисовывается исторический фундамент тех последующих процессов, которые составляли суть Великого переселения. Ранее уже говорилось об объективных предпосылках и побудительных причинах, толкнувших к историческому движению германские племена: необходимость освоения новых земель для занятия земледелием и скотоводством, изменение климата и потребность переселения в более благоприятные в этом отношении регионы и т. д. Но для реализации этих предпосылок сами племена должны были обрести определенное новое историческое качество. Племя должно было стать достаточно устойчивым и мобильным в социально-экономическом и военно-организационном отношении. Это обеспечивалось развитием системы власти и подчинения, самостоятельностью военных структур (дружин) и уровнем вооруженности всех свободных германцев, позволяющим отражать натиск врага, когда дружина находилась в походе, и поставлять резерв для вооруженных формирований.

Важно было также преобладание скотоводства над земледелием, и в то же время достаточно высокий уровень земледелия, позволяющий менять местопребывание племени без разрушительных для племенного хозяйства последствий. Необходимо было и ослабление племенной изолированности, формирование навыка достаточно устойчивого и длительного объединения, ибо, как показывает судьба отдельных племен, само существование племени в ходе Переселения порой зависело от его способности к объединению с другими племенами в процессе контактов и конфликтов с Римом.

Не менее важным было «накопление знаний» о Риме. Именно они помогали наметить цели передвижения, определяли характер военных и иных приготовлений к продвижению в римские пределы, формировали в племенном сознании, фиксирующем как поражения, так и победы, представления о возможности успеха в противостоянии или взаимодействии с римским государством.

Итак, необходимость покинуть родные месте могла возникнуть тогда, когда племя, обретая достаточно высокий уровень развития, осознавало себя единой и могучей общностью, и являлось весьма многочисленным. Такой «готовности» многие германские племена достигли к началу Маркоманнских войн, которые открывают Великое переселение народов.

Как ни парадоксально, в литературе, как отечественной, так и зарубежной, хронологические и территориальные рамки этого явления интерпретируются по-разному. Хрестоматийный содержательный портрет Переселения сложился в самых общих чертах. Если все-таки главное – миграция, то какие импульсы вызвали к жизни миграционные процессы, охватившие территории от Испании до Китая, от Скандинавии до Африки? Каковы механизмы влияния этих процессов на весьма ощутимые сдвиги социально-экономического и духовного характера? Совершенно очевидно, что Переселение возникло в далеко не однотипной этносоциальной среде и вообще в резко различавшихся между собой исторических условиях. Кто выступал и что выступало в роли своеобразного катализатора, ускорившего вызревание новых форм общественной организации и общественного сознания в различных точках ойкумены? Вероятно, в каждом конкретном случае конечные результаты процессов Великого переселения оказались далеко не схожими между собой.

Хронологически Великое переселение народов делится на три этапа. Первый – это миграционные процессы II–IV вв. Второй этап связан с событиями IV–V вв. и, наконец, третий приходится на VI–VII вв. Они отличаются не только этническим составом участников Переселения, но и позицией лидирующих племен, основными акцентами противостояния и взаимодействия, а также тенденцией направления миграций и их результатами. Важно уяснить не только общую картину Переселения, но и специфику каждого из этапов. К сожалению, феномен Переселения не всегда представляется таким единством, которое можно определить однозначно. Однако, как и каждое историческое явление такого масштаба, он имеет свои истоки – начальный период, стадию формирования, следующий затем период зрелости, и, наконец, позднюю переходную стадию, в пределах которой Переселение завершается.

Германский компонент Переселения от Маркоманнских войн до Адрианопольского сражения прошел стадию формирования основных мотивов, задач, целевых установок, включивших миграционный процесс, сделав его обычной нормой жизни основной массы германских племен. Периодом зрелости можно считать события между Адрианопольским сражением и битвой на Каталаунских полях, когда проявились уровень развития и возможности этнической стабильности племен, основные тенденции их консолидации, динамика социального развития. Образование «варварских королевств» – это поздняя, завершающая стадия, на которой большинство германских племен, исчерпав себя в качестве жителей Барбарикума, уходят с исторической арены, уступая дорогу новым народам рождавшейся Европы.

 

Судьбы германских племен на первом этапе переселения

Опустошительные Маркоманнские войны (166–180 гг.) открывают новый этап конфликтов и столкновений Империи с германцами. Одновременно они явились толчком к массовым передвижениям и их вполне правомерно считать началом Великого переселения народов. Но только ли германцы и они ли втянули в водоворот передвижений фракоиллирийские, сарматские, гуннские, славянские племена? Германцы – начало Переселения, но не единственный его источник, механизм и движущая сила.

Отсчет эпохи Переселения от Маркоманнских войн определяется не только тем, что в ходе этих войн различные племена стали селиться на землях Империи. С этого времени начались необратимые процессы как в самой Империи, так и в варварском мире в целом, в том числе и у германцев. Государственный механизм Империи уже не мог полноценно функционировать без варваров-германцев. Так же и в племенном мире именно благодаря Империи все более рельефно выступало то общее, что объединяло и разделяло племена. Маркоманнские войны справедливо считают рубежом в истории Римской империи, после чего отмечается ее постепенный закат. Угасание Империи длилось на протяжении более чем трехсот лет и сопровождалось периодами военных взрывов и стабилизаций.

После Маркоманнских войн большинство германских племен окончательно потеряло свою независимость. Этот мучительный процесс длился несколько столетий и для различных племен имел свои специфические особенности. С другой стороны, в ходе этих войн шло образование крупных племенных союзов, которые отличались полиэтничностью. С этого времени у германцев начался процесс формирования «больших» племен.

Исследуя Маркоманнские войны, можно видеть, что с конца II в. театр военных действий постепенно перемещается в Центральную Европу. Это вовсе не значит, что передвижения и натиск племен на западе затихают. В целом в этом регионе они становятся для Империи менее ощутимыми, ибо по последствиям Маркоманнские войны, в сравнении со всеми прежними конфликтами, не имели себе равных. Империя выстояла и на этот раз, но победа ей досталась с трудом. В честь этой победы была поставлена 30-метровая колонна Марка Аврелия (сохранившаяся в Риме до сих пор на «Площади Колонны»). На ней в рельефах воспроизведены важнейшие события Маркоманнских войн.

Основные действия развернулись на дунайской границе в районе Паннонии. Одновременное выступление большого числа различных племен расценивалось современниками как подобие заговора. Большинство племен, принявших участие в войнах, обитало в непосредственной близости с Империей у Реции, Норика и Паннонии. Благодаря своему естественному географическому положению эти районы с самой глубокой древности являлись живым перекрестком, где скрещивались, переплетались и наслаивались отдельные этносы. Хавки жили в это время западнее Рейна и в долине р. Везера. Хатты обитали в области Нижнего Майна. Земли Чехии и Моравии занимали маркоманны и квады. Севернее Реции у истоков Эльбы находились гермундуры и наристы. В горах Словакии и по течению ее рек обитали котины, озы и буры. У восточных границ Дакии размещались роксоланы, на северо-востоке Дакии – костобоки. Устье Дуная занимали бастарны и певкины. Виктуалы, асдинги, лакринги, лангобарды, убии вели наступление на Империю из нижнего течения Эльбы, Одера, Вислы и районов Скандинавии. Аланы пришли из северокавказских областей. Как видно, этнический состав вторгавшихся был разнообразным. Здесь встречаются сарматские, иллирийские, возможно, славянские племена. Однако по количеству племен, вовлеченных в военные действия, выделяются прежде всего германцы. Главную опасность среди них представляли маркоманны и квады. Особенно упорную войну с ними вел император Марк Аврелий, начав ее в 166 г. и закончив в 180 г. Маркоманны и квады проникли в Паннонию, в 166 г., пройдя Рецию и Норик, они перешли через Альпы и прорвались в Северную Италию. Первым крупным городом, которому угрожало завоевание, оказалась Аквилея, был сожжен Опитергий (нын. Одерцо) и возникла угроза Вероне. Однако римскому полководцу Патерну удалось справиться с варварами и отбросить их за пределы Империи.

Серии вторжений подверглись Дакия, Верхняя Мёзия, Норик и Реция. Маркоманнские войны заняли несколько лет. Периоды военных действий сменялись затишьем. Мирные передышки Империя использовала для строительства военных укреплений в различных районах от предгорий Альп и до Понта, а также для проведения мобилизационных мероприятий по набору солдат в два новых легиона.

В 166–167 гг. часть германского племени лангобардов и присоединившиеся к ним убии прорвали лимес в районе Нижней Паннонии и вторглись вглубь этой провинции. Однако они были отброшены римскими войсками и вернулись на родину.

Отличительная особенность Маркоманнских войн состояла в том, что фронт военных действий переместился в Центральную Европу. Основной удар на этот раз пришелся по провинциям Паннонии, Норике, Реции, которые на протяжении Великого переселения народов довольно часто были «коридором» прорыва германцев в Италию. Обратим внимание и на то, что среди вторгавшихся начинают играть более активную и заметную роль восточногерманские племена, в частности лангобарды.

Согласно преданию, лангобарды имели скандинавское происхождение. Время их миграции к южному побережью Балтийского моря до сих пор остается спорным. Вплоть до V в. н. э. основными районами расселения лангобардов были земли по обоим берегам нижнего течения Эльбы. На северо-западе их соседями были хавки, на западе – ангриварии.

Лангобарды оказали сопротивление войскам Тиберия [162]Strab. VII. 290; Veil. II. 106, 2.
, входили в союз племен Маробода, в войне 17 г. н. э. были союзниками херусков.

После того, как лангобарды были выдворены из Паннонии и было остановлено вторжение маркоманнов и квадов в Северную Италию, Империи удалось заключить мир с какими-то одиннадцатью племенами. Несмотря на то, что инициатива исходила от германцев, все же этот мир не принес спокойствия. Паннония продолжала оставаться основным районом германской экспансии. Были разрушены и сожжены некоторые города, в 170–171 гг. уничтожены 20 тыс. солдат верхнепан-нонского войска.

В 172 г. Империя развернула наступление, но уже на территории германских племен. Этому рейду вглубь варварского мира была предпослана победа в 171 г. над квадами и заключение с ними мира в 172 г.По условиям мира квады не должны были давать в своей стране убежища маркоманнам, с которыми Империя вела еще военные действия. Они обязаны были вернуть римских пленных. Однако квады выдали не всех пленных, а только тех, которых нельзя было продать или использовать на работе, приняли в свою страну бежавших от римлян маркоманнов и прогнали своего конунга римского ставленника Фурция, избрав конунгом Ариогеза. И прежде квады были одним из наиболее надежных союзников маркоманнов. Видимо, их сближало не только общее свевское происхождение. До Маркоманнских войн квады находились в зависимости от римлян: их конунги утверждались в Риме. Дружеские отношения с Империей зачастую прерывались многолетней враждебностью. На протяжении III–IV вв. вместе с другими племенами квады осуществляли вторжения в подунайские области Империи.

Маркоманнские войны втянули в конфликт с Империей не только лангобардов, но и ряд других восточногерманских племен. Так, у северо-западной границы Дакии появились племена вандалов. Ранее они жили в юго-западной Скандинавии и Ютландии. Во II в. до н. э. вандалы пересекли Балтийское море и осели между Нижней Эльбой и Вислой, затем двинулись на юг по верхнему и среднему течению Одера, где и находились с I в. до н. э. Вандалы делились на асдингов и силингов. Силинги располагались на территории нынешней Силезии, асдинги – к востоку от Верхней и Средней Тисы. В 171 г. асдинги просили разрешения поселиться в Дакии. Вначале им отказали, и тогда асдинги, поручив своих жен и детей наместнику Дакии, напали на костобоков и захватили их страну. В свою очередь, лакринги, боясь усиления асдингов, напали на них. Остатки разбитых асдингов Империя поселила на северо-западе Дакии . На протяжении III в. вандалы неоднократно устраивали нападения на Паннонию и Рецию. С переменными успехами их вторжения отражали императоры Проб и Аврелиан. В IV в. вандалы расселились в Паннонии и, проживая здесь, поставляли наемников в римскую армию.

В ходе Маркоманнских войн одновременно с вандалами против римлян выступили и племена костобоков, этническая принадлежность которых до сих пор остается спорной. В 171 г. эти племена вторглись в Нижнюю Мёзию и, опустошая все на своем пути, прошли через Фракию и Македонию, достигнув Греции. Против костобоков была предпринята карательная экспедиция. Возможно, римские войска тогда достигли верхнего течения Днестра. В Риме в качестве пленных или заложников оказалась семья конунга костобоков.

Осенью 173 г. маркоманны были окончательно подчинены Империи, однако маркоманнский этап Переселения на этом не закончился, так как в Верхней Паннонии и Реции шли бои против наристов, небольшого германского племени. И когда они были разбиты, то остатки их в количестве трех тысяч расселились, очевидно, в Паннонии. И еще одно восточногерманское племя приняло участие в финале Маркоманнских войн. Это племя буров, которых Империя победила в 178 г. и вынудила заключить с ней в 179 г. мирный договор. К I в. н. э. это племя размещалось в верховьях реки Одер. До Маркоманнских войн буры поддерживали с Римом дружеские отношения. Было ли случайным их участие в войне, или они были «прижаты» к римской границе передвижениями своих сородичей готов, сказать трудно.

Вскоре на рубеже 179/180 гг. вспыхнул конфликт между квадами и маркоманнами. Основные события происходили на территории этих германских племен. Однако император Коммод вмешался, довольно быстро погасил конфликт и заключил с маркоманнами мирный договор. По условиям мира маркоманны обязывались поставлять Империи солдат во вспомогательные войска. Военнопленные маркоманны в качестве колонов были расселены в районе Равенны. И в дальнейшем в III–IV вв. маркоманны неоднократно вторгались в Норик и Паннонию. Часть их осела в этих местах. Вплоть до середины III в. маркоманны подчинялись власти конунга, избираемого народом, но утверждаемого Римом. Конунг и вожди составляли их племенную аристократию. Маркоманны известны как опытные воины, умелые земледельцы, скотоводы и ремесленники. Со времен Марка Аврелия и особенно после Маркоманнских войн они вели активную торговлю с Империей.

После маркоманнского «взрыва» II в. взаимодействие германцев с Римом значительно расширилось и интенсифицировалось практически по всем наметившимся ранее направлениям. Теперь оно представляло собой уже не мозаику разрозненных явлений, а единое целое – Великое переселение народов. Barbaricum solum и Римская империя функционируют как самостоятельно, так и взаимодействуя между собой в единой системе связей. Основной формой контактов оставалась война, военные столкновения и конфликты. Война, как проявление силы, накладывала отпечаток на характер всех связей. Они определялись и регулировались условиями мирных договоров, выполнение которых жестко контролировалось военными властями Рима. Усилилось значение границы как линии, отделявшей римлян от варваров. Всем племенам запрещалось селиться в пограничной полосе от 8 до 15 км вдоль левого берега Дуная, обрабатывать здесь землю и пасти скот. На отдельных участках лимеса были сооружены крепости, бурги и stationes.

В Маркоманнских войнах приняли наиболее активное участие как раз те племена, которые располагались поблизости от Норика и Паннонии. Эти провинции выдержали значительные удары со стороны германцев. Вряд ли случайно, что именно Норик и Паннония занимают решающее место в торговле с германцами. После Маркоманнских войн торговля с германскими племенами также перешла под контроль военных. Под их же наблюдением находились как военные, так и торговые дороги, которых было к этому времени огромное количество. Германские племена были для Рима объектом импорта бронзовых, стеклянных и керамических изделий, украшений из золота и серебра, вина. Римлянам разрешалось продавать германцам все, кроме железа, оружия, хлеба и соли. Германцы поставляли на рынки Средиземноморья зерно, лошадей, быков, коров, овец. Торговля проходила на границе в определенные дни в специально отведенных для торговых операций местах и в лагерных городах канабах под присмотром легионов. Переходить Дунай по торговым делам в любом месте запрещалось. Но уже к началу III в. торговые дни были отменены и германцам запретили торговать на римской территории. Все торговые операции могли проходить только за пределами Империи.

Римлянам торговля с германцами приносила не только экономические, но и политические выгоды. Торговые контакты позволяли ближе познакомиться и изучить эти племена, присмотреться к этому потенциальному противнику. Римские купцы проникали вглубь варварской земли. При этом немалая часть доходов от торговли концентрировалась в руках варварской знати. В одних случаях это сдерживало стремление варваров к грабежам и вторжениям в римские пределы. В других – стимулировало новые рейды в Империю в поисках добычи. Римские купцы несли германцам не только товары, но и античный менталитет, который постепенно подрывал стабильность составляющих элементов германского мировосприятия, в основе которого лежала иная по своей природе, направленности и функциональному предназначению традиция. Перемены в поступках, обычаях и ритуальной практике суть изменения мышления. Образ мыслей строился на культовых традициях и не мог быть изменен военно-политическим давлением. Мирные торговые контакты диктовали и определяли иные человеческие действия и поступки, постепенно создавая предпосылки для изменения отношения германцев к окружающему их миру, в том числе и к Империи.

Постепенной романизации отдельных германских племен способствовало и принятие их на службу во вспомогательные войска. Чаще всего они служили в коннице или подразделениях сторожевой охраны в римских бургах. Однако самое главное заключалось в том, что после Маркоманнских войн Империя впервые стала в широких масштабах селить германцев на своих опустевших от войн и эпидемий землях. Естественно, что разрушительным воздействиям в наибольшей степени подверглись германские племена, жившие в зоне активных контактов с Империей, непосредственно у ее границ. Но и на более отдаленные племена римлянам удавалось распространять свое влияние, хотя и более гибкими методами. Одним давалось право римского гражданства, другим – освобождение от натуральных поставок в пользу Рима, третьим – римляне сами обязывались поставлять продовольствие и субсидии, очевидно за предоставляемые воинские контингенты. Такое дифференцированное отношение Рима к германцам затрудняло процесс консолидации последних, стимулировало соперничество между племенами и в конечном итоге в будущем явилось источником не одной взрывоопасной ситуации.

Бурный и беспокойный III в. явился ключевой фазой первого этапа Переселения народов. На широком фоне племен всего европейского региона, включавшего кельтские, иллирийские, славянские, сарматские, тюркские этнические компоненты, германский этнический фактор не всегда лидировал. Но к началу III в. германские племена оставались наиболее активной частью варварского мира. В их передвижениях появилось две характерные черты. Первая связана с племенами восточных германцев. Именно они, начиная с III в., действуют как своеобразный камертон миграционной активности, усиливая, или, наоборот, ослабляя, иногда даже полностью пресекая свойственную германцам от природы склонность к энергичным действиям. Восточные германцы позже других вступили в активный контакт с Империей. Однако и в силу того, что Империя была уже измотана, и потому, что свежие силы наносили ей удары на весьма отдаленных от Италии рубежах, натиск восточногерманских племен оказался более эффективным, чем вторжения их западных сородичей.

В динамику Великого переселения германцы вносили разрушительное начало. Но разрушая, они создавали условия для рождения новых народов, новых государств, способствовали созданию нового стиля взаимоотношений небольших этно-потестарных образований с великим государством. Передвижения германцев – это не только освоение ими новых географических пространств. Для данной исторической эпохи миграция представляла собой стимулирующий фактор прогресса в экономической практике, в сфере культурных связей, в динамике этнических процессов.

Второе отличие заключалось в том, что на протяжении III в. германские вторжения в Империю осуществлялись главным образом в двух направлениях: рейнско-дунайский лимес и балкано-малоазийские провинции. Центрально-европейский регион был в это время зоной активных действий в основном сарматских племен. У германцев набирали силу объединительно-разделительные тенденции, которые в дальнейшем завершились образованием «больших» племен. Более подробно об этом будет сказано в следующем разделе. Отметим лишь, что процесс консолидации, коснувшийся аламаннов, лангобардов, франков, саксов, готов, начал подходить к качественно новой стадии. В одних случаях племя, ставшее ядром объединения, силой присоединяло и поглощало мелкие племена, оставаясь по структуре разросшимся крупным племенем; так было у бургундов, лангобардов, вандалов. В других случаях путем добровольной интеграции возникал союз равноправных племен и его название означало не какую-либо однородную племенную общность, а целую совокупность разнородных племен; таковы франки, аламанны, готы. Возникновение более стабильных по сравнению с I–II вв. племенных союзов положило начало образованию устойчивых этнических общностей с особой территориально-политической организацией.

Интерпретация событийной стороны миграционных процессов III в. зависит в значительной мере от степени полноты и насыщенности фактическим материалом наших источников. Однако письменные свидетельства скудны и фрагментарны. Этническая атрибуция археологических памятников спорна и противоречива. И все же системное их использование, включая эпиграфический и ономастический материал, дают некоторую возможность исследовательского анализа.

К III в. этно-географическая карта Barbaricum solum выглядела следующим образом. В междуречье Дуная и Рейна и в прилегающих к нему районах обитали аламанны. У границ Реции размещались ютунги. Восточнее их на территории современной Чехии и в некоторых областях Моравии жили маркоманны. Равнины Западной Словакии являлись местом обитания основного ядра племени квадов. У верховьев Тисы размещались вандалы-асдинги и гепиды. В междуречье Дуная и Тисы сосредоточилось многочисленное сарматское население, пришедшее сюда из степей Поволжья и Северного Причерноморья. У северных пределов Дакии размещались племена бастарнов, на северо-западе – свободные даки. У восточных рубежей этой провинции находились карпы, аланы, готы. Сюда же шел приток славянского населения.

После Маркоманнских войн угроза нападения на Империю германцев снова реально обозначилась в начале III в. Исходила она от военно-политического союза аламаннов. Это имя впервые встречается при описании германского похода императора Каракаллы в 213 г. и обозначает военно-политический союз германских племен и племенных групп, живших между Дунаем, Верхним Рейном и Майном. В состав аламаннского объединения входили гермундуры, семноны, ютунги, брисигавы, буцинобанты. Сплочение германцев вблизи границ Империи вынудило римлян принять меры по ликвидации потенциальной опасности. Каракалла, готовясь к войне, укреплял кастеллы, собирал вексилляции легионов и вспомогательных частей, приведя легион даже из Египта. Объединение аламаннов в то время еще только складывалось, и более вероятно, что победа над ним досталась Каракалле без особых усилий. Аламаннов он разбил, но потерпел поражение от другого германского племени – хаттов и вынужден был откупиться от них. В 233–234 гг. усилились набеги аламаннов на Декуматские поля. Начиная с 231 г., когда часть римской армии ушла с Рейна на войну с Персией, вторжения германцев в этих районах становятся все более массированными и опустошительными. Аламанны причинили немало беспокойств в районе Лугдуна. От их набегов пострадала и Реция. В 235 г. император Максимин Фракиец предпринял поход и нанес аламаннам ряд поражений. После 242 г. растет напряженность на ретийском участке границы, с 254 г. аламанны усилили набеги на Верхнюю Германию. Одновременно начинаются передвижения племен на Нижнем Дунае, связанные с появлением здесь готов.

Готы в начале н. э. жили на южном побережье Балтийского моря и по Нижней Висле. С конца II в. готы начали передвигаться на юг и юго-восток, к границам Римской империи, которых они достигли в начале III в., а также в район Меотиды и в Крым, где готы появились в первой половине III в. Маршрут движения готов с севера на юг до конца не ясен. Их движение к Приазовью шло через Полесье и какую-то область Скифии, называемую Иорданом Ойум. Ее локализация остается спорной. Античные авторы подразделяли племена готов на «визиготов», «остроготов», «грейтунгов», «тервингов» и размещали их в Подунавье, Приазовье, на Нижнем Днестре. Среди готских племен в рассматриваемое время выделялись знатные фамилии Амалов, Балтов, род Гебериха. Отдельные отряды готов, вероятно, могли появиться на Балканах уже в конце II – начале III в.

Данные источников о готах III в. немногочисленны, фрагментарны, зачастую недостаточно конкретны. Одно из первых вторжений военного союза готов в Империю произошло на Балканах. Северо-восточная часть этого региона открыта в сторону причерноморских степей и практически составляла с ними неделимое целое. Эти территории Балкан могли быть местом притока и скопления готов и других пришлых племен. Они являлись исходным пунктом вторжения в Империю многих народов, хотя гораздо удобнее было использовать прибрежные районы. Северо-восточная часть региона, включающая оба берега Дуная, через ряд рек выходила к морскому побережью. Отсюда открывался путь к Эгейскому и Мраморному морям, северо-западным областям Малой Азии и южному побережью Понта. Это была стратегически важная область для вторжений в Империю и готы не замедлили ею воспользоваться. По сравнению с другими германскими племенами отношения Империи с готами развивались стремительно. Уже в 242 г. они в составе вспомогательных войск принимают участие в войне с персами.

В 248 г. придунайские готы предприняли вторжение в Империю. Их союзниками, кроме певкинов, тайфалов и вандалов-асдингов, были карпы, которые предоставили три тысячи воинов. Руководил походом конунг готов Острогота. Чтобы лишить карпов самостоятельности в военных действиях, он присоединил к ним некоторое количество воинов из своего племени и всех певкинов. Возглавили этот отряд два вождя – Аргаит и Гунтерих. В результате похода были опустошены Мёзия и Фракия.

В 251 г. готы организовали новое вторжение. Идея этого похода принадлежала конунгу придунайских готов Книве. Он появился со своими отрядами около города Новы, затем двинулся к Никополю и отошел на юг; перейдя Гем, приблизился к Филиппополю. Близ города Берои Книва напал на римскую армию, возглавляемую императором Децием, и разбил ее. В сражении под Абритом погибли Деций и его старший сын.

Эпиграфический материал дает некоторые основания для предположения, что уже в первой половине III в. часть готского «народа» была подвержена устойчивой тенденции к продвижению в западном направлении. В 256–258 гг. готы появились у границ Нижней Паннонии.

Примерно в это же время на Рейне объявилась новая противодействующая Империи сила – союз западногерманских племен франков. В первые века н. э. эти племена размещались по нижнему и среднему течению Рейна. Впервые этноним «франки» появился в связи с событиями конца III в. Впоследствии он стал собирательным для варваров, живших к востоку от Нижнего Рейна. Племенной союз франков сложился в III–IV вв. Определить первоначальный состав союза затруднительно. Он сформировался к северу от Майна из племен ампсивариев, бруктеров, хамавов, хаттуариев, усипетов, тенктеров, тубантов. Возможно, в союз вошли бродячие дружины иных германских племен. В дальнейшем образовалось два центра консолидации франков: устье Рейна с областью Токсандрии и правобережье Рейна между Липпе, Руром и Зигом. В литературе франков называют: нижние, верхние, рипуарские, мозельские, рейнские, восточные. Около середины III в. франки вторглись и разграбили Галлию и Испанию. В 256 г. франки осуществляли набеги в направлении Кёльна и долины Мозеля.

В 259–260 гг. германцы прорвали рейнский лимес. Франкские удары пришлись главным образом по районам между Рейном и Ланом. Однако основным участком прорыва стали южные районы Декуматских полей, граничащие с Рецией. Основную ударную силу представляли здесь аламанны. Затем последовало заселение франками и аламаннами Декуматских полей, вероятно, в результате наличия в этом районе «военного вакуума». На оставленные Римом Декуматские поля постепенно стали переселяться главным образом аламанны. Важно отметить, что вторжения III в. в пределы Империи осуществлялись все-таки не с целью массового переселения племен, а представляли собой преимущественно набеги дружин знати или организованных по типу дружин групп разнородных племен с целью захвата добычи. Зачастую они действовали обособленно, не всегда согласовывая свои действия. Но эти набеги дружин постепенно выявляли районы наименьшего сопротивления Империи варварам. И именно эти районы в первую очередь попадали в сферу военного прорыва германцев, или становились объектом переселения. Ввиду отсутствия на Декуматских полях реального отпора со стороны римской армии, а также городов, как наиболее крупных объектов грабежа, вторгшиеся дружины устремились далее в Галлию и Италию. Во время этих вторжений многие города были разграблены и сожжены. Часть отрядов, участвовавших в набегах, возвратилась в свои земли, уводя пленных и скот. Другие продолжали грабить, пока не погибли окончательно, преследуемые римскими войсками, болезнями и голодом. Отряды франков достигали районов Реймса и Парижа. Аламанны доходили до Клермон-Феррана на юге и верховьев Луары на севере.

Из Нарбоннской Галлии франки проникли на побережье Испании, где ими были разрушены многие виллы в окрестностях Тарраконы и Барселоны. Захватив здесь корабли, они совершили экспедицию к берегам Северной Африки. Из долины Роны франки прошли в Северную Италию. Сюда же устремилась часть аламаннов из Реции. В 261 г. отдельные отряды германцев доходили до Равенны и Рима.

Одновременно с передвижениями в районе Рейна франков и аламаннов грабительским морским и сухопутным вторжениям подвергаются балканские и малоазийские провинции Империи. Вторжения осуществлялись различными по этническому составу коалициями племен. Однако практически во всех походах участвовали как примеотийские, так и придунайские готы.

Первый морской поход состоялся в 255/256 гг. На судах, взятых у боспорян, участники его направились к Питиунту и после грабежа возвратились обратно. Второй поход в том же направлении был совершен в 257 г. Были осаждены Фасис, Питиунт, Трапезунт.

Следующий поход 258 г. осуществили два отряда: один по суше, другой по морю. Вторгшиеся варвары проследовали до Филеатинского озера, здесь эта масса разнородных племен объединилась и дальше двигалась по морю. Были разграблены Халкедон, Никомедия, Никея, Киус, Апамея, Пруса.

Морской поход 263 г. возглавляли предводители готов Респа, Ведук, Турвир. Они переправились через Геллеспонтский пролив в Азию и опустошили города Халкедон, Трою, Анхиал. В Эфесе был разрушен знаменитый храм Дианы Эфесской. Нагруженные добычей, «варвары вернулись в свои места».

Возможно, готы принимали участие в походе 264 г., который был направлен вглубь восточных провинций Вифинии, Каппадокии, Галатии. Вероятно, в ходе этой экспедиции к ним попали предки будущего епископа готов Ульфилы. Вскоре в 266 г. готы снова вторглись в Вифинию, в район Гераклеи Понтийской. Но самый мощный поход с участием восточногерманских племен состоялся в 267–268 гг. Весьма возможно, что ощутимую роль в нем, кроме готов, играла какая-то часть герулов, пришедших вместе с готами в Меотиду. Контаминация этнонимов «герулы» – «гелуры» – «элуры», вероятно, отражала реальную этническую ситуацию. В поход направились не только германцы-герулы, но и какое-то местное население, название которого имело ландшафтный характер.

Восточногерманское племя герулов до II в. н. э. размещалось на острове Зеландия и Ютландском полуострове. Около 250 г. оно было вытеснено данами на юг, где разделилось. Западные герулы расселились в низовьях Рейна и до V в. неоднократно предпринимали морские и сухопутные разбойничьи набеги в Галлию и Испанию. Восточные герулы продвинулись к Понту и Меотиде. В III в. они участвовали в морских и сухопутных походах северопонтийских племен. Как западные, так и восточные герулы поставляли римлянам солдат для вспомогательных войск.

Маршруты передвижения герулов (кстати, как и других германских племен), а также выбор ими союзников не всегда определялись только грабительскими целями. Уже с середины III в. в исторической судьбе герулов просматривается стандартная ситуация, когда одно племя оказывалось в сфере влияния другого, более сильного – в данном случае готов. Но пассионарность герулов была столь высокой, что они не потеряли себя в сложных перипетиях своих странствий и после долгих путешествий снова вернулись на родину.

В походе 267–268 гг. флот герулов и примеотийских готов двинулся из Меотиды в составе 500 судов и, переплыв Понт, вошел в устье Истра. Соединившись с придунайскими готами и подвергнув разгрому ближайшие районы, варвары направились к Боспору Фракийскому, где состоялось сражение с римскими войсками. Потерпев поражение, они отступили, прошли через Боспор Фракийский, Пропонтиду, опустошили Кизик, подвергли разгрому прибрежные районы провинции Азии, острова Скирос и Лемнос. Вскоре флот варваров был уничтожен. Часть войск терпит поражение на суше. Варварам пришлось отступить. Они продвинулись на север через Беотию, Эпир и Македонию, но на границе Македонии и Фракии были разгромлены. Остатки варваров с боями продолжали отступать на север Фракии к Мёзии, а затем за Дунай.

В 60-е гг. III в. бурную активность в грабежах и вторжениях проявляли не только восточные германцы. Аламанны неоднократно штурмовали римские оборонительные валы и предпринимали грабежи пограничных областей Галлии. На протяжении III в. их усилиями Реция и Северная Италия неоднократно превращались в эпицентр военных действий. Так, в 268 г. аламанны предприняли ряд вторжений в Италию, где совершили набеги вплоть до Медиолана.

В 269 г. готы приняли активное участие в новом походе. По характеру и масштабам он отличался от всех предыдущих морских и сухопутных вторжений. Коалиция племен состояла из певкинов, грейтунгов, австроготов, тервингов, визи, гепидов, герулов и каких-то кельтов. Поллион, один из авторов «Истории Августов», сообщает, что эти племена, «охваченные жаждой добычи, вторглись в римскую землю и произвели там большие опустошения». Возможно, некоторые из этих племен хотели обосноваться в пределах Империи, ибо вместе с воинами в поход выступили и их семьи. Поход начался от устья Днестра. Варвары двигались по суше и по морю. Сухопутные войска проследовали через Мёзию. Им не удалось взять штурмом Томы и Маркианополь. В это же время флот плыл к Боспору Фракийскому. Попытка захватить Византий оказалась безуспешной, но был взят штурмом Кизик. Затем флот вышел в Эгейское море и достиг Афона. После отдыха на Афоне началась осада Фессалоники и Кассандрии. Было предпринято нападение на прибрежные районы Греции и Фессалии. Решающее сражение произошло у Нанса. Варвары были разбиты и отступили на юг в Македонию.

Победы Империи над варварами в 269–270 гг. были значительными и существенными для дальнейших взаимоотношений ее не только с готами, но и с другими германцами. Они так и воспринимались позднейшей традицией. 270 год был для Империи временем триумфа над германцами, временем завершения борьбы с различными союзами племен Поднестровья и Северного Причерноморья. После 269 г. «гот стал поселенцем пограничной линии с варварами». Множество пленных было поселено императором Клавдием II во Фракии, Мёзии и Паннонии, где они несли военную службу на границе. Римские писатели славили победу своего оружия, а на театре военных действий свирепствовала чума, жертвой которой стал и сам победитель готов – император Клавдий. Эти обстоятельства и использовало племя ютунгов для осуществления своего вторжения в Империю.

Племя ютунгов жило на левом берегу Дуная по-соседству с квадами и аламаннами. Они представляли собой этническую общность, оформившуюся на основе какой-то части племени гермундуров. Некоторое время у ютунгов были союзнические отношения с Империей. Рим давал им субсидии в виде золота и серебра. На протяжении 270–271 гг. как самостоятельно, так и в союзе с аламаннами ютунги начали беспокоить Империю в районе Реции. Причина этих агрессивных устремлений, видимо, состояла в отказе Клавдия платить им денежное содержание. Римские победы над коалицией нижнедунайских и примеотийских племен, возможно, породили у ютунгов опасение, что из союзника они превратятся в полностью зависимое от Империи племя. Вторжением они стремились продемонстрировать Империи свою силу. Восстановить нарушенный после победы над готами баланс между Империей и варварским миром и усилить позиции германцев на Верхнем Дунае – вот что являлось основной целью военных действий ютунгов.

Ютунги нанесли удар на юг, через Дунай и Рецию в Италию. Они форсировали Альпы и стали опустошать районы севера Италии. Вторжения ютунгов были остановлены императором Аврелианом. Этому предшествовал поход Аврелиана против вандало-сарматской коалиции племен, беспокоивших Паннонию. Только после победы над вандалами и заключения с ними мирного договора Аврелиан направился в Италию. Он двинул в поход большую часть бывшей с ним пехоты и кавалерии, а также вспомогательные контингенты из числа побежденных им вандалов. Верность последних должны были обеспечить дети-заложники, которых уводил с собой Аврелиан. В Италии ютунги успели разграбить районы севернее реки По и занять ряд городов. Вскоре большая часть этих территорий была очищена от ютунгов, но неожиданно им повезло. Разбив часть римского войска, ютунги устремились к Медиолану, а затем на юг и нанесли римлянам тяжелое поражение. Значительная их масса после победы устремилась за р. По. Под угрозой опустошения оказалась Средняя Италия, нависла опасность над Римом. Ютунги достигли адриатического побережья и приблизились к р. Метавр, а также к городу Фанум-Фортуне. И все же Аврелиану удалось остановить их. Римляне обрушились на ослабевших, стесненных в маневре варваров, к тому же плохо знавших эти места, и нанесли им поражение: «Варвары были повернуты вспять и их всех, бродивших, Аврелиан уничтожил по частям».

Таким образом, против Рима выступила большая коалиция племен, обитавших на верхнем течении Дуная и в междуречье Дунай-Рейн. Многочисленность нападавших и напряженная обстановка на Среднем Дунае дали им возможность проникнуть вглубь Италии. Но в последующие годы вторжения ютунгов в рецийско-италийский регион были обречены на неудачи. Так было при нападении на Рецию в 297 г. и во время правления императора Валентиниана II в 358 г. События 270–271 гг. показали, что с середины III в. к активным противникам Рима присоединилось еще одно германское племя – ютунги. И лишь в 430 г. они были разгромлены Аэцием и вскоре слились с аламаннами.

В последней четверти III в. серия последовательных вторжений германцев обрушилась на Галлию и Рецию. На этом направлении важную стратегическую роль по-прежнему играли Декуматские поля. Они были захвачены аламаннскими дружинами и, как уже отмечалось, шло их постепенное заселение. В течение 20 лет Империя пыталась восстановить здесь статус-кво. Примерно с начала 290-х годов началось сооружение новой оборонительной линии и это расценивалось как окончательный отказ от борьбы за возвращение Декуматских полей и закрепление Империи на вновь сложившихся границах.

В 274 г. Аврелиан вновь остановил на Рейне вторжение франков и ютунгов. Но вскоре в 275–276 гг. франки и аламанны повторили военные рейды вглубь Галлии, разграбив множество городов.

Вслед за коалицией племен Верхнего Дуная против Римской империи активизировали агрессивные устремления нижнедунайские и поднестровские племена: готы, аланы, а может быть и некоторые другие, названия которых до нас не дошли. К этому времени в 270 г. Аврелиану пришлось оставить Дакию.

Уход римлян из Дакии открыл для передвижений германцев значительные территории. Но сюда же устремились и другие племена. Так, объектом экспансии карпов стала римская часть Молдовы и Мунтении, свободных даков – Западная Трансильвания. Западная часть Баната оказалась включенной в зону владений сарматских племен на Тисе. Зоной расселения придунайских готов стали Молдова и Мунтения. На территории Дакии в Олтении, а также в верховьях Серета размещались тайфалы. В это время они были одним из небольших германских племен, но уже в IV в. тайфалов сравнивали с крупными и могущественными племенами. В Дакии они не задержались, а продолжали передвижение на запад и к V в. достигли Галлии. В Банате утвердились виктуалы, одно из небольших племен. Остается неясным, были они восточными германцами или частью племени квадов, которая размещалась близ Карпатского хребта. Осевшие в Дакии племена вели между собой войны за господство в варварском племенном мире, которое связывалось с владением лучшими землями.

Падение Дакии явилось значительной победой всех варваров, в том числе и германцев. С захватом Дакии римские опорные базы отодвинулись от жизненно важных областей обитания основной массы варварского племенного мира. С этого времени Дакия становится одним из стратегически важных плацдармов германских вторжений в Империю. Кроме того, дакийские ресурсы поступали в распоряжение этих племен.

Однако борьба за обладание землями в данном регионе неоднократно втягивала варваров в значительные межплеменные конфликты.

Выход германцев к побережью Дуная, необходимость закрепления сделанных приобретений и жажда захватов стимулировали уже в 271–272 гг. новые значительные вторжения. Коалиции племен, куда входили и готы, удалось прорваться во Фракию. Объектом нападения стала и Мёзия. В результате больших усилий римлянам удалось нанести поражение противникам. Развивая свой успех, римская армия перешла через Дунай и разгромила отряд готского вождя Каннабавда.

В 275 г. племена, обитавшие на берегах Меотиды, снова выступили против Рима. Их флотилия переправилась через Меотиду, вошла через Боспор Киммерийский в Понт. Варвары двигались знакомой дорогой вдоль восточного берега Понта. Достигнув Фасиса, они обрушились на восточные и центральные районы Малой Азии. Римский флот преследовал готов и наносил им удары. Вероятно, в 276 г. император Проб окончательно завершил войну, о чем свидетельствует легенда монеты Victoria Gothic.

Одновременно с событиями в Малой Азии и активизацией прирейнских племен не прекращаются брожения в глубине варварского мира. Там идут постоянные передвижения племен. На Верхнем Дунае появляются бургунды и вандалы. Поток сарматских племен устремился на Средний Дунай. Кроме сарматов беспокойство Риму здесь доставляли и какие-то другие племена, по-видимому ближайшие соседи сарматов – маркоманны и квады, а также гепиды и вандалы. Эти племена начали вторжения в 277 г. Сначала они прорвались в Мёзию и Фракию, а затем в Рецию. Объектом нападения снова стала Паннония.

Тем временем римлянам удалось нанести германцам в Галлии ряд ответных ударов. В 278 г. в Реции произошло первое столкновение с бургундами. Во II в. это восточногерманское племя проживало на среднем Одере, откуда постепенно мигрировало в западном направлении. Последующая судьба бургундов, ввиду их наиболее западного положения, была тесно связана не с восточной, а с западной группой германских племен. Победа римлян в борьбе с бургундами и вандалами, успешные действия против ютунгов и аламаннов обезопасили на некоторое время границы Реции. Удалось усмирить германские племена и на Нижнем Дунае. Часть из них предпочла заключить с Империей мир. Известно, что имела место специальная экспедиция против гепидов, о чем свидетельствуют монеты с изображением трофея и двух пленных над легендой Victoria Gep(idica).

В последней четверти III в. усилились пиратские набеги франков и саксов на берега Галлии и Британии. Максимиану удалось остановить их в 288 г. Однако через два года франки снова начали беспокоить области в междуречье Шельды и Рейна. Вместе с ними здесь появляется еще один противник Рима – фризы. Первоначальным районом обитания фризов была провинция Фрисландия. В I в. до н. э. во время походов Друза римляне непосредственно столкнулись с фризами на правобережье Рейна. Продвигаясь на юго-запад, фризские племена пришли в соприкосновение с батавами и каннинефатами. В I–II вв. фризы занимали значительные пространства от дельты Рейна до р. Эмс по соседству с хавками. В III в., продолжая движение на восток, фризы частично ассимилировали хавков. Встречная волна франков, англов и саксов, надвигавшихся с востока, привела к частичному перемещению фризских племен.

В 296 г. наступление франков на рецийско-италийском направлении удалось остановить. Какая-то их часть еще в 291 г. осела на землях Северной Галлии. Франки поставляли Империи солдат во вспомогательные войска, были ее федератами.

На протяжении III в. в варварском мире весьма активно шел процесс перегруппировки сил. Некоторые из племен – вандалы, бургунды, готы – в довольно короткий срок вплотную приблизились к границам Империи. Для грабительских вторжений они зачастую использовали не только отдельные мобильные отряды дружины, но объединялись в коалиции племен, которые иногда сохранялись и после похода. Постоянные контакты родственных племен в условиях внешней опасности обусловливали сохранение клановых связей и сакрального единства. Однако конец III в. отмечен ростом межплеменных противоречий. Возникают союзы для нападения одного племени на другое. Высший накал межплеменных столкновений относится к концу III в. Не исключено, что напряженность в варварском мире создавалась искусственно. Рим бдительно следил за ситуацией в Барбарикуме. С усилением межплеменных противоречий число племен, попадавших в зависимость от Империи, росло. На первом этапе Великого переселения пульсирующее напряжение в варварском мире стимулировало переход племен на римскую территорию. Высокий уровень концентрации германцев у границ Империи неизбежно порождал конфронтацию среди племен. Конфронтация подпитывалась растущей потребностью в земле, а также наличием соперников, с которыми одновременно могли быть тесные родственные, дружеские и религиозные связи. Конечно, рядовые германцы продолжали обрабатывать землю, пасти скот, изготовлять посуду и орудия труда. Они продолжали поклоняться своим богам и исполнять необходимые обряды. Но общество было организовано теперь на иной основе. И миграционные волны несли племена к неминуемой катастрофе переселения на римские земли. К этому надо добавить, что по мере нарастания римских успехов у германцев усиливалась проримски настроенная часть знати. И римляне всячески поощряли эту тенденцию. Измена в пользу Империи хорошо вознаграждалась в Риме. Так, один из герульских вождей, перешедший в 267 г. на ее сторону, удостоился консульских отличий.

В конце III в. у германских племен, располагавшихся за Дунаем и Рейном, вспыхнули ожесточенные войны, которые нанесли им большой урон. Нам не известны подробности межплеменного взрыва. Имеется лишь сообщение, что «готы с трудом изгнали бургундов, с другой стороны, вооружаются побежденные аламанны и в то же время тервинги, другая часть готов, присоединив отряд тайфалов, устремляется против вандалов и гепидов». Правда, историк VI в. эту скупую картину дополнил следующим штрихом: конунг гепидов «разоряет бургундзонов почти до полного истребления». Вероятно, племя вандалов являлось основным соперником готов в захвате удобных дакийских земель. Недостаток в земле, по-видимому, испытывали и гепиды, и это пробуждало у них военную активность, ибо в зоне плотного заселения получить землю другим способом было невозможно. Во II в.

гепиды размещались в дельте Вислы. Однако на историческую сцену возглавляемых Бастидой гепидов вывел именно их конфликт с готами в конце III в. После него гепиды снова оказались в «зоне молчания» и опять появились в поле зрения античных авторов лишь около 400 г. в качестве племен, подвластных гуннам. Они участвовали в битве на Каталаунских полях.

В 294–299 гг. имел место новый натиск германских племен на Рецию, Норик, Паннонию и Мёзию. Эпицентром военных действий по-прежнему оставался Нижний Дунай. Весьма активными здесь были карпы, готы, бастарны. В 297 г. произошло вторжение готов. Оно было отражено эффективно и в короткий срок. Потерпевшие поражение готы в качестве союзников Империи участвовали в войне с персами. На Среднем Дунае имели место какие-то столкновения с квадами и ютунгами. Однако лидирующие позиции принадлежали в это время сарматам. На Верхнем Дунае дестабилизирующую роль продолжали играть маркоманны и аламанны. Возможно в это время римляне предприняли большой поход против аламаннов. Они пленили вождя племени «как раз во время замышляемых ими козней, и от рейнского моста вплоть до дунайского перехода Гюнтиенса опустошена и полностью истощена Аламанния». Можно предположить, что римляне в данном случае провели своего рода предупредительную войну, узнав о готовящемся нападении аламаннов. Они прошли сквозь основное ядро вражеской территории, многих аламаннов истребили, а многих взяли в плен. Отличительной особенностью ситуации в данном регионе было то, что имели место лишь отдельные разрозненные вторжения германских племен – с одной стороны, и мощные контрудары римлян – с другой. Источники сообщают о каких-то победах над маркоманнами. Последние выступили, вероятно, как арьергард придунайских германцев, на который и обрушилась римская армия. Эту картину логически дополняет еще один любопытный штрих. Некоторые племена, долгое время находившиеся в авангарде переселений, или совсем уходят с исторической сцены (как, например, бастарны) или начинают постепенно уходить на задний план (маркоманны, квады). Произошло усиление сарматских племен на Среднем Дунае.

Уже в конце первого этапа Великого переселения народов Среднедунайская низменность стала центром варварского мира, «серединой варварской земли». Отсюда постоянно шли миграционные импульсы. Начиная со II в. одни племена сменяют других: квады, маркоманны, бургунды, аламанны, сарматы, гепиды, готы. Империя намеревалась организовать здесь провинции Маркоманнию и Сарматию.

С конца III в. в лидеры племенного мира постепенно выходят готы. То, что отдельные их отряды на протяжении целого столетия включались в различные коалиции племен и участвовали в военных рейдах по европейским и азиатским провинциям Империи, не осталось без следа. Вокруг готов располагались в основном племена, мало опасные для них. В течение III в. у готских племен одновременно проходили процессы дифференциации и консолидации. Племена делились и вновь объединялись, но уже на иной основе. Закончились эти процессы лишь в V–VI вв. На первом этапе Переселения у готов все более рельефно стали выделяться два клана: Амалы и Балты. Выделяются и географические ареалы этой консолидации. Центр притяжения Балтов находился в нижнедунайских землях. Ставшие под знамена племенных традиций Амалов концентрировались главным образом в Приазовье и в Крыму.

К концу III в. эволюционировали также формы и характер взаимоотношений германских племен с Империей. Готские отряды, пересекавшие границу прежде только ради добычи, теперь приходят в Рим в качестве федератов, готовых служить Империи, получая определенное вознаграждение. Начиная с 238 г. готы постоянно привлекаются на службу. Однако дружеские союзнические отношения довольно часто прерывались военными столкновениями. В период с 315 по 319 г. император Константин Великий одержал какие-то победы над готами, за что впервые получил титул Gothicus maximus. Неся службу в качестве федератов, готы не только участвовали в различных внешнеполитических акциях, как, например, многочисленные войны с персами. Используя соперничество и раздоры среди варваров, Империя нанимала их для борьбы друг с другом. Как федераты они стремительно втягивались во внутриимперские интриги, в борьбу вокруг власти и за власть. В 324 г. в конфликте между Лицинием и Константином готский предводитель Алика выступил со своим отрядом на стороне Лициния, оказав ему помощь в битве у Хризополя.

Несмотря на то, что придунайские готы были федератами, Константин предпринимал все же самые энергичные меры по укреплению лимеса. Наверняка полного доверия готам не было. Готские племена пытались распространить свое влияние на области Иллирика и теснили сарматов. Константин создал систему земляных валов в области между Дунаем и Тисой, чтобы удержать готов от конфликтов с сарматами и от их вторжений в Паннонию и Мёзию. На левом берегу Дуная был построен вал, пересекающий Банат, Олтению и Мунтению. На Дунае был построен мост, соединявший Эск с Суцидавой, а также лагеря и укрепления. Возле Тутракана римляне соорудили переправу, а на левом берегу, который назывался «готский берег», построили крепость Константиана Дафна. Охрану этого участка лимеса, как стратегически наиболее важного, Константин поручил своему племяннику Далмацию. Это подтверждает предельное напряжение отношений с готами.

В 332 г. произошел гото-сарматский конфликт. Сначала готы, предводительствуемые Видигойей, добились успехов. Однако Константин «начал войну против готов и оказал помощь умолявшим о ней сарматам». После 332 г. готы вновь признали себя федератами и обещали поставлять 40 тысяч воинов. Они взяли также на себя обязательство не пропускать к лимесу другие племена. За это готам должны были выплачивать ежегодно денежное вознаграждение и под наблюдением военных и таможенных властей им разрешалось торговать на Дунае. В обеспечение договора были отправлены в Константинополь заложники. Их функции не вполне ясны. Нет упоминаний, что заложников убивали при частых нарушениях договоров. Возможно, их держали до того момента, пока не были возвращены римские пленные. Среди отправленных в Константинополь заложников был сын готского конунга Ариариха; вероятно, их на сей раз сопровождал будущий епископ готов Ульфила. Однако не это самое главное. Нам известно, что сын готского конунга Ариариха провел юность при дворе Константина. В период своего заложничества он безусловно имел возможность более близко познакомиться с римским миром. Вероятно, эта осведомленность и преданность племенным традициям, которую сохранил этот высокородный гот, сформировали у него прочное убеждение «не ступать на римскую территорию когда-либо». Подобные убеждения ему удалось внушить и своему сыну Атанариху.

С 332 г. готы не ведут масштабных войн с Империей. Правда, отдельные готские дружины, например, возглавляемые Геберихом, нередко нападали на правобережные области Дуная ради грабежа. Но подобные нападения не были редкостью и на других участках римского лимеса.

В IV в. «готский вопрос» был для Империи центральным. Особенно четко он проявился после расселения готов в Дакии. На рубеже III–IV вв. окончательно оформились основные принципы взаимоотношений с готами. Они стали своего рода «моделью» взаимоотношений и с другими германцами. Как и ранее, война и военные конфликты оставались более традиционной нормой сосуществования римского и варварского миров. Однако начиная с 332 г. Империя вынуждена была более настойчиво вторгаться в межплеменные взаимоотношения, по возможности контролируя их. Она все чаще прибегала к тактике нейтрализации одного племени другим. Подобная политика не могла не влиять на готов. Впоследствии часть их отказалась от наступательных, агрессивных устремлений. И только внешняя опасность (натиск гуннов) вынудила готов в конце IV в. переселиться на территорию Римской империи. Но были и готы, которые уже на самой ранней стадии взаимоотношений с Империей связали с ней свою дальнейшую судьбу и стали ее федератами. Дальнейшие взаимоотношения готов с Империей, как известно, имели многосторонний характер. Но в основе их лежали те принципы, которые оформились в конце III – первой половине IV в.

Перелом взаимоотношений германских племен с Римской империей произошел в середине IV в. Стало очевидным, что баланс сил нарушился окончательно, качнувшись в сторону германцев. При этом перевес сил определялся не только военно-политическими факторами. Долгое время Империя вовлекала германские племена в сферу своих интересов. Образовался и в течение значительного по меркам древнего мира срока функционировал единый геополитический организм, единая система. Ее составляли две взаимодействующие, подпитывающие и одновременно разрушающие друг друга части: высокоразвитая античная цивилизации и первобытная «варварская» периферия. До середины IV в. основные функции жизнедеятельности этой системы контролировались римлянами. Период от Маркоманнских войн и до конца IV в., т. е. фактически весь первый этап Великого переселения народов, представляет собой своего рода зону сближения, само– и взаимопознания этих двух антиподов. Античность была тесно связана с варварским миром, окружавшим ее, влияла на него и в свою очередь испытывала на себе его воздействие. Это взаимовлияние становилось особенно существенным в критические моменты истории. При всех скидках на якобы крайний консерватизм и традиционализм первобытной общности германских племен трудно представить, чтобы длившееся несколько столетий подряд сосуществование рядом с римским государством прошло для них бесследно.

Массовое расселение германских племен на землях Империи изменило социальный, экономический, потестарный, военный и духовный контекст в целом всей системы и нарушило континуитет каждой из ее частей. Необратимость глубоких внутренних изменений совершенно очевидна с середины IV в. Сам факт переселения в Империю играл для германских племен огромную роль, ибо снимался психологический барьер, отделявший германцев от Рима. В конце IV в. у них проявляется мощный импульс активности нового уровня, нового витка стремления к лидерству, но уже в пределах Римской империи. Германцы становятся ключевой «формулой» политической дезинтеграции римского общества.

В середине IV в. племена франков, аламаннов, бургундов снова переходят в наступление. Сила политического воздействия этих племенных союзов значительно возросла. Увеличился их хозяйственный и военный потенциал. Значительных успехов достигло социальное развитие. Торговля стимулировала ремесло. Углубление экономических и социальных противоречий ускоряло разложение родоплеменного строя германцев. Аламанны под давлением бургундов уже с 283 г. стали заселять Декуматские поля. Они не имели единого предводителя. Во главе отдельных областей стояли независимые друг от друга князья (reges, reguli, regales). Политическая власть принадлежала родоплеменной знати. На протяжении III–IV вв. аламанны служили федератами Империи, постоянно нарушая федеративные договоры.

В 355 и 366 гг. германские племена вторгались в области левого берега Рейна и проникали далеко в глубь Галлии, подвергая грабежу и насилию множество городов и укрепленных пунктов. Императору Юлиану удалось достичь успехов, победив сначала аламаннов в сражении при Аргенторате, а затем франков в Токсандрии. Различные меры по сдерживанию пиратских набегов этих племен принимались и предшественниками Юлиана. Так, Константин Великий усилил флот на Рейне и заложил на его правом берегу крепость Дивитиа. Он принимал в римскую армию франкских наемников. В 342 г. Констанций II победил на Нижнем Рейне франков и заключил с ними договор. С этого времени представители аламаннской и франкской знати стали занимать высшие военные посты.

Во второй половине IV в. вновь активизировались передвижения германских племен в районе Нижнего Дуная. Император Юлиан предпринял длительную поездку по Дунаю с целью осмотра укреплений и гарнизонов на лимесе. Были приведены в порядок пограничные крепости. В 365 г. Валентиниан I отдал приказ восстановить и построить на лимесе Прибрежной Дакии новые наблюдательные пункты.

Усилению варварских передвижений на Нижнем Дунае в значительной степени способствовали два обстоятельства: христианизация германских племен и натиск гуннов.

Одним из первых германских племен, принявших христианство, были придунайские готы. Это стало переломным моментом в их судьбе. Христианство проникало к готам по нескольким каналам. В III в. идеи религии бедных и угнетенных им несли пленные малоазийцы. Второй канал – это рынок, как место обмена информацией. Косвенным образом каналами проникновения религиозных идей являлись институты заложничества и федератов. Необходимо учитывать и адаптационно-ассимиляционные процессы, в частности смешанные браки, пребывание среди готов римских военнопленных и т. д.

Первый этап принятия готами христианства связан с деятельностью Ульфилы, который проповедовал в Готии в 341–348 гг. Его деятельности предшествовало поражение готов в 332 г. и заключение с Империей договора о мире. В Константинополь были отправлены заложники, в том числе отец Атанариха. Сопровождал заложников Ульфила. Юность он провел при дворе Константина, где испытал значительное влияние Евсевия Кесарийского. В 348 г. часть обращенных готов вместе с Ульфилой изгоняются из Готии. Они поселились в Мёзии у подножия Гема. Эти «малые готы» основали здесь свою общину. В дальнейшем они не поддержали восстание готов Фритигерна и отказались уйти с Аларихом в Италию. Размещались готы в Мёзии небольшой компактной группой. Совершенно чуждые окружавшей их этнической среде, они даже через двести лет сохранили свой замкнутый характер.

Второй этап распространения христианства у готов связан с деятельностью Авдия. Авдианство просуществовало у готов до 372 г., а затем его последователи частично переселились в восточные провинции Империи, а частично обратились в ортодоксальное христианство.

Не только принятие христианства, но и все дальнейшие события показывают, насколько стремительно развивался процесс «втягивания» готов в Империю. Так, предводитель готов Атанарих направил в помощь Прокопию, во время его выступления против Валента, отряд готов. Предполагают, что этот отряд был сформирован из воинов, выделенных различными территориальными округами готских племен. После того, как выступление Прокопия было подавлено, римские войска преградили готам путь к возвращению обратно за Истр. Они были захвачены в плен и на рынках городов Фракии проданы в рабство. Сразу же после подавления этого выступления император Валент предпринял ряд карательных экспедиций на «вражескую территорию», с целью наказать готов за поддержку Прокопия. Этим экспедициям предшествовала тщательная подготовка: были укреплены пограничные крепости нижнедунайского лимеса. Император Валент предусмотрительно позаботился о снабжении расположенных в пограничных крепостях гарнизонов оружием, одеждой и продовольствием. Шло укрепление линии границы, напротив Готии. Первый поход Валента против готов состоялся в 367 г. Дунай форсировали в районе Дафны. Известие о приближении римских войск вынудило готов отступить, однако какая-то часть готских семей все же попала в плен. В 368 г. планировался еще один поход, но помешал разлив Дуная. Однако в 369 г. Валент все же снова переправился к готам. Здесь он напал на «воинственное племя грейтунгов и имел с ними небольшие столкновения». Между Атанарихом и Валентом был заключен мир. За помощь Прокопию готы были жестоко наказаны. По условиям договора Империя отказывалась поставлять готам продовольствие. Возможности их торговли с римлянами резко ограничивались. Торговать разрешалось лишь в двух городах – Дафне и Новиодуне. Таким образом, в 369 г. готам по сути перекрывалось экономическое поле контактов с Империей.

В 375 г., теснимые гуннами, придунайские готы разделились. Это было уже не первое их разделение. Источники не всегда позволяют выявить причину раскола внутри племени или племенного союза. Однако на этот раз разногласия касались вопроса, который в конечном итоге определил историческую судьбу готов. С появлением гуннов возникли территориальные конфликты. Это для готов не являлось чем-то необычным. И прежде они в подобных ситуациях или уступали занимаемые земли и переселялись на новые, или отстаивали право на них в открытом сражении. Однако теперь готам пришлось решать: искать для переселения место в пределах варварского мира или окончательно переселяться в Империю. Одни видели путь спасения в союзе с Империей, надеясь укрыться от гуннов не только за ее лимесом, но и за авторитетом. Подобную позицию занимали сторонники одного из предводителей готов – Фритигерна. Другие, возглавляемые Атанарихом, видели путь своего «народа» в самостоятельной борьбе с гуннами.

В 376 г. готы под командованием Фритигерна и Алавива переправились через Дунай и с разрешения Валента поселились во Фракии. Однако притеснения римской администрации, трудности с продовольствием, вероломство римлян не только разочаровали их в весьма «прохладном приеме», но и подтолкнули к восстанию. В 378 г. у Адрианополя готы разгромили войска Валента. Погибло две трети римской армии. Император Валент пропал без вести. Вскоре готы двинулись на Константинополь, но взять его не удалось; их отряды рассеялись по Фракии, занимаясь грабежом и разбоем.

Та часть готов, которая осталась за Дунаем, пыталась сопротивляться продвижению в свои земли гунно-аланских отрядов. Однако даже построенный в 375–376 гг. земляной вал не мог остановить эту миграционную волну с востока. Среди готов вспыхнули раздоры и Атанарих вынужден был переселиться в 381 г. в Константинополь. Император Феодосий одной рукой дирижировал разгромом готских отрядов Фритигерна и Фарнобия, которые пытались скрыться от преследований в лесах и болотах Македонии, Фессалии, в Нижней Мёзии и за Дунаем. Другой – устраивал пышный прием конунгу Атанариху, к которому готы в основной своей массе испытывали чувство уважения и страха. Последовавшее за этим заключение договора 382 г. и его последствия открыли готам ту простую истину, что получить разрешение императора на поселение в Империи вовсе не значит получить здесь землю. Но в то же время, чтобы иметь реальную власть и вес при императоре, этой землей вовсе не обязательно владеть. Таким образом, при императоре Феодосии завершилось окончательное переселение основной массы готов в различные провинции Империи и на этом закончился первый этап Великого переселения народов.

Как бы не оценивались роль и значение созидательного начала германских племен в Великом переселении народов, сам факт нарастающего их напора на Империю не подлежит сомнению. На первый взгляд может показаться, что событийный ряд германских вторжений подтверждает лишь развитие горизонтальной динамики миграционных процессов, их своего рода экстенсивного характера. Растет число племен, охваченных «вирусом переселения», причем распространяется этот процесс с запада на восток. Все больше регионов превращается в зону постоянных конфликтов. Однако совершенно ясно и то, что в ходе двухсотлетнего противостояния Риму жизнь германских племен во многом изменилась. Рим сыграл роль своеобразного генератора социальной эрозии, имущественного неравенства, этно-потестарной (несмотря на высокий уровень мобильности германцев) консолидации племен. Приток награбленной добычи усилил процесс социальной дифференциации и обогащения военной верхушки племени.

Послеадрианопольские события показали и существенное изменение баланса сил в противостоянии Империя – германцы, и качественное изменение самого противостояния. Уже со второй половины III в. в действие начали вступать новые факторы, о которых, например, во II в. еще не могло быть и речи. В сознание рядовых германцев начала активно входить мысль о захвате земель Империи с целью поселения на них. На смену доминирующей ранее среди германской знати идеи вторжений и походов с целью грабежа и захвата добычи постепенно утверждается мнение, что какие-то территории Империи более выгодно использовать как постоянные места проживания племени. По всей видимости подобные настроения германцев пробивались не без труда. Конечно, нельзя сбрасывать со счета и факторы, видимо, действовавшие в противоположном направлении и тормозившие переселенческие настроения германских племен. Не исключено, что отзвуки межплеменных и внутри-племенных конфликтов III–IV вв. связаны именно с этим.

Обратим внимание и на то, что уже со второй половины III в. идеи переселения стали прочно входить в сознание не только германцев, но и римлян. Прежняя традиционная политика по отношению к германским племенам основывалась на двух принципах: истребить или использовать. После Маркоманнских войн и особенно к середине III в. Рим все более отчетливо осознавал, что военным путем ликвидировать угрозу германских племен невозможно. Для римской правящей элиты становилось все более очевидным, что переселение в пределы Империи варваров – явление неизбежное. И, следовательно, этот процесс нужно сделать подконтрольным, использовать его в интересах Империи.

На протяжении первого этапа Великого переселения народов заселение римских земель германскими племенами осуществлялось в различных формах, масштабах и с различной степенью интенсивности. Обращение к людским ресурсам германских племен стимулировалось как нехваткой рабочей силы в сельском хозяйстве Империи, так и недостаточным количеством рекрутов для римской армии. Один из первых шагов в этом направлении – это использование германских военнопленных. Они появились в римских провинциях еще до III в. Это были небольшие группы германцев, представлявших собой незначительную часть того или иного племени. Затем к ним стали присоединяться селившиеся на провинциальных землях леты, федераты и gentiles.

С конца III в. пленных германцев начали селить в качестве летов. Леты представляли собой этнически обособленную группу социальнозависимых земледельцев варварского происхождения. Их селили на заброшенных или опустошенных вторжениями местностях. В задачу летов входило возделывание зерновых и разведение скота для снабжения продовольствием городов и армии. Из них набирались рекруты. Именно леты, поселенные в Галлии в конце III – начале IV в., составили основу армии Константина в 312 г.. Множество пленных было поселено также во Фракии, Мёзии и Паннонии, где они несли военную службу на границе. Многие из них были обращены в рабов или колонов. Размещение германских племен происходило на пустовавших городских землях – как правило, только в провинциях, и лишь в отдельных случаях в самой Италии. Так, Марк Аврелий поселил германцев в Равенне. Аврелиан также сделал попытку разместить варваров в Этрурии на заброшенных плодородных землях, но от этого пришлось отказаться, вероятно, из-за опасения мятежей, которые они могли поднять в Италии, подобно тому, как это сделали племена, поселенные в Равенне.

Трудно сказать, какими критериями руководствовались римляне, осуществляя отбор племен для переселения. На первом этапе Великого переселения в Империю принимались преимущественно мелкие и не очень сильные племена (например, гепиды, бастарны) или части больших племен (например, грейтунги). Переселение всего племени было в то время явлением довольно редким. Отступая под страшным натиском гуннов, часть готов предпочла покориться завоевателям, но не сдаться на милость исконному врагу варварского мира – римлянам. И для Империи принятие целых племен было делом далеко не безопасным. Так, к примеру, Проб стремился к рассредоточению варварских вспомогательных отрядов, говоря, что помощь их римлянам должна быть ощутимой, но не видимой. Такую же политику проводили императоры Валент и Феодосий.

Имеются весьма скудные сведения о местонахождении переселенцев на римской территории, а также об условиях, на которых германские племена переселялись в Империю. Известные с III в. gentiles были добровольно пришедшими на службу наемниками, селившимися на границе. Из них набиралась императорская гвардия. Условия переселения германцев скорее всего основывались на статусе, полученном тем или иным племенем в результате мира, заключенного с Римом. Окончательно оформившийся в IV в. институт федератов давал возможность переселенцам получать землю и аннону, на основании заключенного договора, и вменял им в обязанность осуществлять защиту границ. В привилегированном положении внутренних федератов, вероятно, были выходцы из среды «друзей Рима». Германских переселенцев использовали для укрепления безопасности границ Империи. Вдоль римских пределов создается целая система «буферных государств», которые должны были стать своего рода барьером между основным ядром варваров и Римской империей. Племена, покоренные Римом, поставляли главным образом колонов или летов. В самом трудном положении оказывались, вероятно, пленные германцы.

Обратим внимание на эволюцию характера переселения. На первых порах Империи удавалось инкорпорировать малые дозы переселенцев. Но по мере превращения переселения в массовое явление она теряет над этим процессом контроль. Закономерно, что массовые переселения на первом этапе заканчивались для Империи внутриполитическими кризисами, острыми конфликтами с переселенцами. Так было и в конце III в., и в конце IV в. На этом этапе Великого переселения чаще всего удавалось заставить германцев смириться. Они становились главной силой римской армии, его основной и не очень надежной опорой. Однако в это время большинство германских племен могло длительно занимать римскую территорию только в статусе федератов. По существу германцы-переселенцы, называясь союзниками Рима, создавали на его территории полунезависимые образования. Уже с конца IV в., стремясь осесть в Империи, они требовали не только земель для поселения, но и права на сохранение после переселения собственной внутренней организации и управления.

В ходе первого этапа Переселения изменился не только внешнеполитический и военный «портрет» германских племен. События III–IV вв. демонстрируют изменения их хозяйственной и социальной жизни. Торговые и военные контакты с Империей способствовали развитию племен, прогрессу у них ремесленного и сельскохозяйственного производства, совершенствованию военного дела. В результате набегов германские племена значительно обогатили свои технические и технологические знания путем захвата римских орудий труда и использования опыта пленных ремесленников. Развивались ремесла, связанные с обеспечением дружин. В ходе Переселения усилился процесс социальной дифференциации, произошло накопление богатств в руках знати, происходило оформление наследственной власти конунга. Претерпела значительную эволюцию древнегерманская знать. Степень знатности по-прежнему определялась в первую очередь происхождением, а не заслугами. Однако все большее значение начинает приобретать имущественное положение человека. Часть старой родовой верхушки погибла во внутренних и внешних конфликтах. На основе дружинных отношений постепенно формировалась и крепла военно-служилая прослойка. Ввиду войн и переселений возникала текучесть состава знати, что не позволяло ей окончательно обособиться от основной массы свободных германцев. Материальное благополучие знати создавалось двумя путями: за счет эксплуатации труда зависимых лиц и за счет военной добычи. Последняя в условиях грабительских набегов на Империю и соседей давала наибольшие возможности для укрепления властных позиций знати, особенно предводителей племен и связанных с ними служилых слоев.

Значительная часть свободных германцев пассивно относилась к участию в набегах и вторжениях, совершаемых ради наживы. Чаще всего они брались за оружие, когда речь шла о защите территории, занимаемой племенем. На первом этапе Переселения возросла профессионализация дружин. В самой дружине выделялся узкий круг лиц, связанный не узами кровного родства, а прежде всего общностью интересов и личной преданностью вождю.

Таким образом, тот активный потенциал, который был накоплен германскими племенами до Маркоманнских войн, бурно реализуется ими в течение двух последующих столетий и заканчивается к концу IV в. массовым переселением на земли Империи. Подобно тому, как история германцев до Маркоманнских войн демонстрирует накопление предпосылок и способностей к активным и успешным вторжениям, миграциям, утверждению на новых землях, так и кажущаяся порой только стихийным взрывом сил молодого варварского мира история германцев

III–IV вв. по сути была накоплением условий и предпосылок для перехода их в новое качество – обретение себя как народностей, приходящих на смену племенам, и обретение себя как творцов первых «варварских государств», приходящих на смену союзам племен. И, может быть, самым важным для германцев было то, что в хитросплетении исторических событий после Маркоманнских войн начал формироваться новый этно-исторический тип Homo Germanicus, что наложило особый отпечаток на историю германцев последующих веков.

 

Германцы от Адрианопольской битвы до падения Западной Римской империи

(От переселения к расселению)

Победа германцев у Адрианополя открыла новый этап Великого переселения народов. Миграции и передвижения, проходившие на фоне крушение Римской империи, начали приобретать черты качественно иного уровня и масштаба. Содержание исторического феномена Переселения становится более сложным и многоплановым. Прежде германские вторжения в Империю осуществлялись в основном ради грабежа. Преграждали путь вторгавшимся и выдворяли их за пределы Империи или пограничные части римской армии, или отряды вспомогательных войск из варваров. Конфликты между племенами происходили главным образом вне пределов Империи либо неподалеку от ее лимеса. В большинстве случаев Империи удавалось осуществлять над ними контроль, манипулируя, насколько позволяла ситуация, раскладом сил в Барбарикуме. К концу IV в. взаимоотношения Империи с германцами стали более сложными. Римляне все чаще прибегали к использованию их в качестве военных союзников и наемников.

После Ардианопольского сражения взаимоотношения германцев с Империей складывались следующим образом. По-прежнему продолжались завоевательные, грабительские акции и походы тех племен, которые еще жили за лимесом. Усилилась мобильность германцев, которые ранее были поселены в Империи. Как федераты, защищая интересы Империи, они активно передвигаются из одной провинции в другую. После военных операций германцы-федераты, как правило, возвращались в те места, которые им были выделены для постоя. И, наконец, с появлением варварских «королевств», началась борьба за расширение или сохранение принадлежащих этим «королевствам» земель. Причем эта борьба в различных формах велась не только с самой Империей (Западной или Восточной), но и с такими же соседними германскими «королевствами».

С конца IV в. характер участия германцев в Переселении народов все больше определялся уровнем их социального развития, ведущими тенденциями этнической консолидации, а также открывшимися возможностями вхождения германской племенной элиты в структуру политической власти Империи. Миграционные процессы становятся более интенсивными и целенаправленными. Отличительная особенность этого этапа Переселения состоит также и в том, что с переселением любого племени в Империю, все его дальнейшие передвижения в ее пределах являлись миграциями и переселением лишь до момента создания этим племенем своего «королевства». История многих германских племен стала как бы обретать качественно новые черты. Открылся широкий простор для проявления личного мужества в защите интересов Империи. Война стала рассматриваться германцами как работа, которая открывала возможность делать карьеру. Появился новый тип лидеров – конунгов и вождей, которые вели свой народ к созданию на земле Римской империи первых варварских «королевств». Проследим эти процессы на конкретных исторических событиях.

По договору 382 г. придунайские готы Атанариха стали федератами Империи и поселились в Нижней Мёзии и Фракии. В 386 г. часть гревтунгов во главе с Одотеем тоже решила переселиться в Империю. Для постоя им были выделены провинции Лидия и Фригия. Политика Империи по отношению к этим готам-федератам не нарушала сложившуюся традицию. С одной стороны, их выдвигали на высокие посты в армии, устраивали браки со знатными римлянками, воздавали почести. С другой – Империя, как и ранее, пыталась внести раздор между готскими предводителями. Так, вскоре после расселения в Империи возник конфликт среди придунайских готов Атанариха. Одна часть готов, возглавляемая Фравиттой, выступала за выполнение условий договора с Империей, другие, во главе с Эриульфом, были настроены весьма агрессивно. Империи удалось урегулировать этот конфликт относительно безболезненно.

Договор с готами 382 г. для Империи был в известной мере вынужденным шагом. Он стал возможным лишь после того, как император Феодосий (378–395) убедился, что дальнейшая политика раскола готского воинства на составные части уже невозможна. Ряд дружин готских вождей перешел добровольно в войска Империи, где, вероятно, постепенно ассимилировался. Часть готов удалось поселить в провинциях, где они обрабатывали землю и поставляли в войска рекрутов. Возможно, их селили по принципу hospitalitas. Однако готы вошли в историю Переселения вовсе не своими успехами в возделывании земель. Они селились компактными массами под управлением своих предводителей, которые стремились разбогатеть прежде всего на римской военной службе (например, Тайна, Фравитта, Аларих). Готы были поселены в Империи не как труженики, а как особое военное сословие, которое получало жалование от государства и давало ему вспомогательные войска. Варварское воинство выполняло и роль городских гарнизонов. Местное население относилось к ним настороженно-враждебно.

Между битвой у Адрианополя и окончательным крушением Западной Римской империи прошло всего около сотни лет. Бурные конфликты с придунайскими готами, закончившиеся их переселением, развернулись на фоне политического кризиса Империи. Он представлял жалкую картину постепенного распада центральной власти. Уже в 364 г. Империя разделилась на две части: Восточную и Западную. В каждой был свой император и своя администрация. Император Феодосий предпринял попытку вновь объединить Империю, но это единство длилось всего несколько месяцев. В 395 г. он сам передал Западную империю своему сыну Гонорию как Августу.

Обратим еще раз внимание на то, что переселение основной массы придунайских готов в Империю произошло именно после ее раздела. На территории распавшегося некогда мощного государства эти готы получили статус федератов Восточной империи. Этот фактор, возможно, стал решающим в дальнейшей исторической судьбе «народа везеготов». Обнаружилась большая устойчивость Восточной империи. Императорская власть здесь сохраняла свой авторитет. То, что придунайские готы оказались включенными в более стабильную государственную структуру, не могло не сказаться на ускорении их этнической консолидации.

В Западной империи распад власти продолжался. Еще в 375 г. Галлия обособилась от Италии. В 383 г. узурпатор Максим захватил власть в Галльской префектуре, состоящей из трех диоцезов: Британии, Галлии и Испании. С помощью императора Феодосия войска Максима были разбиты, а сам он был убит. Решающее сражение произошло в Паннонии, где Феодосия поддержали вспомогательные войска готов. Возможно, это была какая-то часть примеотийских готов из дружины Алафея и Сафрака. Уходя от гуннов, они спешно отступали на запад, увлекая за собой часть аланов. Император Грациан (375–383) в свое время выделил им для поселения земли в Паннонии, надеясь, что их помощь укрепит оборону дунайской границы. В 392 г. на западе появился новый узурпатор – Евгений, не признанный и низложенный Феодосием в 394 г. Феодосий опирался в борьбе с Евгением не только на римские легионы, но и на войска, которые возглавлял вандал Стилихон. Отрядами варварской кавалерии командовал гот Тайна. Среди его подчиненных находился молодой военачальник Аларих.

Наличие германских имен среди военачальников было не случайным. Как уже отмечалось ранее, с середины IV в. представители германской знати стали занимать высшие военные посты. Западная империя в послеадрианопольский период традиционно продолжала включать знатных варваров в офицерское и высшее командное звено армии. Эти римские полководцы германского, большей частью франко-аламаннского происхождения, входили в социальную структуру западноримского общества и представляли его военную элиту. В Восточной империи подобная практика не сложилась. И хотя император Феодосий делал попытки включить знатных варваров в состав ранневизантийской армии, это вызвало резкое неприятие (так называемый антигерманизм). При Феодосии возросло лишь значение отдельных варварских федератских дружин, не сливавшихся с войсками Восточной империи, но находившихся на постоянной имперской службе.

В послеадрианопольский период для Западной империи, как и прежде, наиболее уязвимым местом оставался нижнерейнский лимес. С конца IV в. продолжалось его укрепление. В это время вспомогательными войсками в Галльской префектуре командовал франк Арбогаст (388–394). Он продолжал привлекать на службу своих сородичей франков и с их помощью укреплял оборону Рейна. Однако в 388 г. дружины франков во главе с вождями Генобавдом, Маркомером и Сунноном прорвали нижнерейнский лимес и совершили набег на Галлию, опустошив окрестности Кёльна. Арбогасту все же удалось вернуть в этом регионе status quo ante bellum и заключить с вторгшимися франками договор, по которому они снова стали федератами Империи. В дальнейшем с франкскими вождями были заключены новые договоры. Это произошло после того, как Стилихон в 395–396 гг. провел некоторые мероприятия по реорганизации обороны нижнерейнского лимеса. Империя уступила франкам крайний север Галлии – Токсандрию и поручила им вести здесь охрану границы. В этом регионе воцарилось спокойствие, хотя и ненадолго, в то время как Балканы вновь сотрясали удары, на этот раз взбунтовавшихся готов Алариха.

Готы Алариха размещались в Нижней Мёзии и Фракии, являясь федератами Византии. Они оказали Империи значительную помощь в войнах императора Феодосия с узурпатором Евгением. Возможно, после военных экспедиций, по возвращению домой, готы потребовали выплатить им причитающееся ежегодное жалование (stipendia), или выдать соответствующее количество продовольствия (victualia, anonnae). Сразу же после смерти Феодосия (январь 395 г.) они, лишившись федератского статуса, избрали Алариха конунгом и двинулись на Константинополь, опустошая местности на своем пути. Неподалеку от Константинополя им навстречу выехал префект претория патрикий Руфин, фактический глава гражданского управления Византии. Чтобы разрешить конфликт, он, вероятно, предложил готам Алариха переселиться в провинции Восточного Иллирика. Возможно, им было предоставлено право собирать самим здесь аннону. После переговоров с Руфином готы Алариха повернули в Македонию и Фессалию, проникли через Фермопилы. Они разрушили Афины, сожгли Коринф, опустошили Пелопоннес. Военные действия готов Алариха проходили на фоне внутриполитической борьбы в Византии и растущих противоречий между Восточной и Западной империями. Восточная империя особенно опасалась усиления Стилихона, который, находясь на Балканах, все-таки отстаивал универсалистские притязания и интересы Запада. Возможно, это сдерживало активность войск Стилихона, хотя они и прошли на полуостров, чтобы помочь расправиться с Аларихом. Все лето 395 г. отряды Стилихона бездействовали в Фессалии, а в 397 г. они вяло сдерживали агрессивные действия Алариха, окружив его в Ахайе. Тот сумел все-таки прорваться в Эпир и уйти от встречи с врагом. В столь сложной ситуации Восточная империя вынуждена была пойти на заключение мирного соглашения с готами. Алариху было пожаловано звание магистра армии Иллирика. Таким образом, готы снова, как и при Феодосии, стали частью римских вспомогательных войск и могли получать, кроме жалованья (tributum), оружие и содержание, подобно всем римским солдатам. Содержание готов легло на плечи иллирийцев. Впоследствии Западная империя также объявила Алариха своим полководцем, утвердив за ним звание магистра армии в Иллирике. Она стремилась использовать создавшуюся ситуацию для воссоединения Иллирика с Западной империей. И Восточная, и Западная империи наперебой снабжали готов Алариха оружием, деньгами, снаряжением и продовольствием. Это дало возможность ему хорошо подготовиться к переселению в Италию. Таким образом, основной поток Великого переселения народов принял западное направление и следует признать, что к этому основательно приложила руку Византия.

Около четверти века прошло с тех пор, как придунайские готы переселились в Империю. Со времени избрания Алариха конунгом они представляли собой компактную этническую массу не только близко-родственных, но и отличающихся друг от друга племенных групп. Это была уже более консолидированная этносоциальная общность, которая, выполняя федератские функции, могла не только поддержать власть императора «чужого народа» и государства, но и продемонстрировала Империи готовность и желание служить своему конунгу. Более ясно стало проявляться у готов и стремление к некоторой территориализации exercitus Gothorum: осесть в определенной области, чтобы сохранить свою собственную внутреннюю организацию и управление. Именно после 378 г. в истории придунайских и примкнувших к ним отрядов примеотийских готов начал активно разворачиваться процесс формирования «народа» везеготов. Разрозненные племенные группы, последовавшие за Аларихом в Италию, все больше консолидируются, и этот процесс окончательно завершается при его преемниках.

Первый этап переселения готов Алариха в Италию проходил в 400–402 гг. Обратим внимание на то, что этому переселению предшествовали переговоры Алариха с администрацией Западной империи о предоставлении земель для поселения в Западном Иллирике. Эта просьба была вполне законной, ибо ко времени переселения в Италию готы Алариха были федератами не только Восточной, но и Западной империи. Согласно федератскому статусу они и просили выделить им земли для постоя. Неясно, почему Алариха не устраивал федератский статус с весьма почетными титулами и званиями, предложенный ему накануне Византией. Поскольку готы двинулись в путь вместе с женами и детьми, то можно говорить не о передвижениях с целью грабежа и наживы, а именно о переселении, о серьезных намерениях Алариха «вывести» свой «народ» из Византии в Западную империю. Грабежи, безусловно, этот переход сопровождали, так как требовалось прокормить, согреть и дать кров столь значительной массе людей.

Готы Алариха двигались через Паннонию: вверх по реке Саве, через Юлийские Альпы и вниз по реке Изонцо. В ноябре 401 г. была осаждена и зимой 402 г. взята Аквилея, порт и арсенал, являвшаяся неприступной крепостью. Аларих занял всю провинцию Венетий и стал продвигаться к Милану, где в это время находился двор императора Гонория. Ввиду того, что со стороны Вероны на помощь Гонорию спешил Стилихон, Аларих отступил в Лигурию, возможно, намереваясь уйти в Галлию. В апреле 402 г. у Полленции (совр. Поленца) его настигла часть войск Стилихона и произошло сражение. После этой битвы Западная империя вновь возобновила федератский договор с Аларихом. Готы отступили к Аквилее. Летом 402 г., нарушив договор, они пытались захватить Верону, но потерпели поражение. Аларих пытался уйти из Италии. Продвинуться за Альпы ему не удалось, так как Стилихон окружил его в горах. Поэтому Аларих вынужден был отойти в Западный Иллирик и поселиться на Саве в Далмации. Но поскольку это не решило проблему переселения готов, вряд ли можно было ожидать, что Аларих надолго подчинится сложившимся обстоятельствам. Механизм, который привел в движение возглавляемых им готов, безусловно подталкивал его к активным действиям в достижении поставленной цели.

Вскоре осенью 404 г. через Верхний Дунай в Италию прорвались многочисленные племена сарматов, гепидов, саксов, бургундов, аламаннов, остроготов, вандалов, свевов, возглавляемые Радагайсом. Ему удалось проникнуть до Флоренции и осадить город. Опираясь на отряды федератов из готских, аланских и гуннских племен, которыми командовали Сар и Ульдин, Стилихон в 406 г. разгромил треть войска Радагайса, а остальных взял в плен. В отличие от серьезных планов переселения Алариха, это был обычный рейд с целью грабежа.

Уже с конца IV в. наблюдается усиление миграционной активности вандалов, живших в районе Среднего Дуная. К этому времени они уже консолидировали под своей властью какую-то часть окрестных племен и среди них ираноязычных аланов. Усиление активности вовсе не является свидетельством растущего значения племени в варварском мире. Можно предположить, что вандалов привела в движение общая нестабильность в центральноевропейском регионе. Она усиливалась территориальными спорами из-за Иллирика. К тому же чрезмерная концентрация в районах Верхнего и Среднего Дуная этнически разноликой массы племен достигла, о чем свидетельствует поход Радагайса, критического предела. Находясь в окружении таких опытных «ветеранов» межплеменной борьбы, как сарматы, гепиды, остроготы, свевы, вандалы вряд ли могли реализовать свои амбициозные претензии на лидерство. Тем более, что многие из этих племен были федератами Империи и всегда могли обратиться к ней за помощью. Возможно, вандалов подтолкнуло к уходу на запад и появление в этих областях гуннов. К концу IV в. вандалы жили между Тисой и Дунаем. Отсюда большая их часть вместе с аланами и двинулась на запад, вверх по левому берегу Дуная к Рейну через Паннонию. В 401 г. они разграбили Рецию. В декабре 406 г., пользуясь тем, что основные силы Западной империи были заняты борьбой с Аларихом и Радагайсом, племена вандалов, аланов и свевов, преодолев заслон из франкских федератов, прорвали римский лимес и вторглись в Галлию. Вместе с этими племенами шли «и многие другие», в том числе бургунды. Вскоре перешедшие Рейн племена рассеялись по Галлии, двинувшись в различных направлениях. Одни ушли на северо-запад Галлии к Триру, Метцу и на Реймс, а оттуда частично в сторону Амьена, Арраса и Турна. Другие – на юг к Страсбургу через Аргенторат в долину Роны, а главным образом – через Луару к Гаронне и к предгорьям Пиренеев.

Справиться с вторгшимися варварами удалось лишь узурпатору Константину, которые в 407 г. провозгласил себя императором сначала в Британии, а затем и в Галлии. Он нанес поражение варварам, восстановил оборону Рейна, расставил пограничные посты, возобновил союз с франками и аламаннами. Признали себя федератами и бургунды на Рейне.

После вторжения 406 г. армия Западной империи фактически потеряла контроль над рейнско-дунайским лимесом. Римские гарнизоны оставались лишь в некоторых пунктах Реции и Норика. Рейнскую границу впредь защищали федераты франкского, аламаннского и бургундского происхождения.

Еще не успела осесть пыль на дорогах Галлии и жители Венеции еще продолжали вздрагивать, услышав имя Радагайса, как Аларих уже задумал предпринять новую попытку переселения своего народа в Италию. Он начал осуществлять этот замысел сразу же после смерти своего заклятого врага Стилихона, казненного в августе 408 г. Накануне, еще при жизни Стилихона, Аларих стянул войска к Эмону и потребовал от императора Гонория (394–423), двор которого уже переехал в Равенну, деньги за службу, обещанные ранее. Сенаторы обещали выплатить требуемую сумму, и федератский договор с готами Алариха был возобновлен. После казни Стилихона переговоры между Аларихом и императором продолжились. Аларих проявлял незаурядную настойчивость. Инициатива по-прежнему исходила от него. Он обещал увести своих готов в Паннонию, если ему будут выплачены ранее обещанные деньги и если для больших гарантий будет произведен обмен заложниками. Подобная позиция Алариха, возможно, отражала некоторую неуверенность самого конунга, или влиятельной готской знати, окружавшей его, в целесообразности поиска земель для поселения в западных районах Империи. Но даже эти предложения Алариха были отвергнуты. И только после этого Аларих призвал на помощь Атаульфа, брата жены, под командованием которого находилось много готов и гуннов из Паннонии. Не исключено, что уязвленное самолюбие лишенного звания магистра армии молодого конунга Алариха подтолкнуло его к походу на Рим.

Перейдя, как и в первый раз, Юлийские Альпы и спустившись в долины Италии, Аларих беспрепятственно двинулся на запад по Ломбардской низменности, пересек реку По у Кремоны и направился к Риму. Стоит обратить внимание на то, что по пути следования готы не осаждали крупные центры, а грабили лишь сельские местности и небольшие города. В октябре 408 г. они уже стояли у стен Рима, начав осаду города. Рим оказался в тяжелом положении. Продовольствие скоро кончилось и начался голод. При переговорах Аларих требовал передачи сокровищ и рабов варварского происхождения. Контрибуция была выдана и рабы-варвары, уйдя из города, присоединились к воинству Алариха. Для обеспечения мира Аларих продолжал настаивать на обмене заложниками, обещая императору помощь против всех его врагов. Готы сняли осаду Рима в декабре 408 г. и отошли в Тусцию, ожидая решения императора. Но в Равенне не спешили с заключением мира, полагаясь на помощь новых союзников гуннов. Префект императорской охраны Иовин тем не менее встретился с Аларихом в Аримине и начал вести переговоры. Сначала Аларих требовал для себя звания римского полководца, а для своего «народа» ежегодной выдачи денег и зерна. Он добивался также разрешения на расселение в обеих Венетиях, Истрии, Далмации и Норике. Позднее Аларих уже был согласен не претендовать на большее, чем получить для постоя одну провинцию Норик и ежегодно получать зерно. Однако из Равенны последовал отказ, и готы в конце 409 г. вновь двинулись на Рим. Аларих посадил на престол Ириска Аттала, префекта Рима, считавшегося в городе вторым лицом после императора. «Император» Аттал наградил своего покровителя Алариха званием магистра обеих армий и тем самым предоставил ему все средства для содержания войск. Однако продовольствие заканчивалось, переговоры с Гонорием не давали Алариху желаемых результатов, как и не принесло выгоды провозглашение Аттала императором. В феврале 410 г. Аттал был низложен самим же Аларихом, а знаки императорского достоинства отосланы в Равенну. Аларих в последний раз сделал попытку провести переговоры с Гонорием. Теперь этому помешала дружина остроготов во главе с Саром. Она напала на готов Алариха, стоявших у Равенны, прорвалась в город и добилась прекращения переговоров. После этого Аларих в третий раз двинулся на Рим и вошел в него в августе 410 г.Три дня готы грабили Рим, а затем двинулись в Кампанию. Достигнув Регия, Аларих намеревался переправиться в Сицилию, а затем и на африканское побережье. Вероятно, теперь Африка представлялась готам желанной целью их походов, «спокойной страной» (ad Africam quitam patriam). Однако эта попытка не удалась, к тому же вскоре Аларих умер близ города Козенцы в Бруттиях (Калабрия).

Даже столь скупое изложение хода переселения готов Алариха в Западную империю подтверждает их стремление получить здесь земли для поселения на законном основании, а не путем захвата. Кроме того, последовательность позиции Алариха косвенно свидетельствует, что переселение готов в Италию было не случайным и импульсивным шагом, а вполне продуманным и осмысленным актом.

Преемник Алариха Атаульф (410–415) повел готов в Тоскану, где они находились полтора года. После ухода из Италии в 412 г. готы Атаульфа заняли южные области Галлии. Они поселились здесь на правах федератов Империи и Равеннское правительство обещало им ежегодную выдачу продовольствия. В 413 г. готы помогли императору Гонорию устранить узурпатора Иовина. Но как только Империя задержала выдачу им обещанной «стипендии», так сразу же Атаульф повел готов на город Массилию, где рассчитывал найти запасы продовольствия. Таким образом, Атаульф вел двойную игру, то выставляя себя союзником равеннского двора, то подвергая Галлию опустошениям. При нем готы расширили свои владения, заняв ряд областей и крупных городов – Нарбонну, Толозу, Бурдигалу (совр. Бордо). Выступление римских войск заставило готов в 414 г. уйти в Испанию. Но прежде чем выступить в поход они сожгли и ограбили Бурдигалу, а затем осадили Базас.

В Испании среди готской знати произошел раскол. Одна ее часть была за сближение с равеннским двором, другая – против. В процессе переселения в Испанию победила «партия войны» и Атаульф был убит в Барселоне. Но для полной победы «партии войны» пришлось убить и преемника Атаульфа Сегериха, после чего у власти оказался конунг Валия (415–419), ярый противник равеннского двора. Он выдвинул план завоевания Африки, но реализовать его не удалось. И тогда Валия начал переговоры с Равенной. В 416 г. было заключено мирное соглашение, и готы вновь стали федератами равеннского двора, с тем, чтобы в Испании защищать интересы Империи. Ранее некоторые надежды на выполнение этих функций Рим возлагал на аланов, вандалов и свевов.

Как уже отмечалось, эти племена вторглись в Галлию в 406 г. и, пройдя через нее, появились в 409 г. в Испании. Равеннский двор признал их своими федератами, поручив восстановить и укрепить власть Гонория в Испании. Но эти федераты своими набегами и грабежами опустошали города и целые области, вызывая среди местных жителей не только ужас и страх, но и резко враждебное к себе отношение.

Вандалы, аланы и свевы в 411 г. распределили территорию Испании на «сферы влияния»: вандалы-асдинги заняли Галлецию (нын. Галисия), свевы – места по побережью океана (также в Галлеции), вандалы-силинги выбрали себе Бетику, аланы разместились в Лузитанской и Картахенской провинциях. Вероятно, варвары стремились стать господами в завоеванных районах, тогда как испано-римская знать хотела видеть их лишь «наемными слугами и защитниками».

Выполняя обязательства перед равеннским двором, готы Валии в 416 и 418 гг. нанесли ряд поражений вандалам-силингам и аланам. В одном из сражений погиб аланский предводитель Аддак. Уцелевшие аланы бежали к вандалам-асдингам в Галлецию, где уже находились свевы. Вандалы-силинги были почти полностью уничтожены. С этих пор племена аланов и остатки силингов окончательно подчинились конунгу вандалов-асдингов, который вновь возобновил союз с Империей. После этого в 418 г. готы ушли из Испании. Они получили право поселиться как федераты в юго-западной Галлии (Аквитания) в районе Тулузы. Тулуза и стала столицей Везеготского «королевства», одного из первых полунезависимых «королевств» германцев на территории Западной империи.

Итак, закончился самый значительный этап в переселении той части готов, которая вместе с Фритигерном и Атанарихом пришла в Византию и которая к 418 г. постепенно превратилась из придунайских готов в везеготов. Везеготы формировались и консолидировались «балтским» руководством, ибо их возглавляли на протяжении данного периода конунги из дома Балтов. Однако, в консолидации участвовали и другие этнические компоненты, хотя в основном – германского происхождения.

Переселение придунайских готов из Восточной в Западную империю отразило некоторые новые тенденции в самом процессе переселения. Привлекает внимание прежде всего такое обстоятельство. В канун Адрианополя готы просто желали получить какие-либо земли для того, чтобы поселить свои семьи в Империи. Но очень скоро они начали стремиться осесть уже на вполне конкретной территории (отдельные провинции Западного Иллирика, северное побережье Африки, Юго-Западная Галлия).

Готы, как и ранее, стремились к сохранению своей племенной обособленности, собственной внутренней организации и управления. Но они уже желали и в конце концов добились того, чтобы полунезависимое положение их внутри Империи было Римом не только признано, но и официально санкционировано. В этом новом качестве – полунезависимого образования на выделенной Римом территории – готы желали иметь стабильные, по-возможности мирные и выгодные им связи с Империей. Сохраняя свою относительную независимость, они тем не менее постоянно стремились строить отношения с Империей с помощью мирных договоров и заверений в лояльности. Военная сила применялась теперь чаще для того, чтобы добиться выгодных условий мирных соглашений.

Однако, история придунайских готов от Адрианополя до Аквитании – это все-таки история трансформации готов-воинов. Первоначально, в силу статуса особого военного сословия, готы нередко вынуждены были участвовать в междоусобицах и военных конфликтах волей-неволей, помимо своего желания. Но очень скоро они уже по собственной инициативе вторгались в политическую жизнь Империи, пытались оказывать свое влияние на римские властные структуры и использовали их в своих далеко простиравшихся политических притязаниях. Эта тенденция развивалась настолько стремительно, что очень скоро повлекла за собой неизбежность территориальной экспансии везеготов. Мотивы к этому были разнообразны: стратегические соображения, потребность в охране своих земель, стремление к укреплению власти и обогащению, продолжение политики славных предков-предшественников. Не последнюю роль играли жажда славы и военных деяний, которые служили как упрочению господства, так и удовлетворению личных амбиций везеготских конунгов.

На этом этапе переселения проявились и основные противоречия между придунайскими готами и Западной империей. Готы были ей нужны только как военная сила, с помощью которой Империя надеялась продлить свое существование. Рим необходим был готам для создания своей государственности, на пороге которой они стояли в 418 г.

Растущая мобильность германских племен все более отчетливо концентрировалась в двух регионах Западной империи – в диоцезах Галлии и Испании. Здесь в первой трети V в. проявились одновременно различные формы миграционной активности: передвижения с целью грабежа и с целью расселения, передвижения при выполнении обязанностей федератов и под натиском войск Империи или вследствие миграций других племен и, наконец, передвижения как экспансия, расширение границ уже имеющихся владений. Стоит обратить внимание и на то, что миграционная активность германцев на территории Галлии привела в конечном итоге к образованию в течение V в. именно здесь еще двух королевств. Испания же стала, главным образом, районом концентрации и консолидации племен и тем порогом на пути к государственности, который перешагнули вандалы, но не смогли преодолеть свевы.

Галлия считалась одной из самых богатых в Западной империи. Везеготам досталась самая богатая провинция этого диоцеза – Вторая Аквитания. Равеннский двор, возможно, надеялся, что расселение здесь везеготов будет способствовать укреплению авторитета римской власти в Галлии и сдержит натиск других варваров. Однако эти надежды не оправдались, ибо везеготы тоже стремились расширить свои владения и пытались продвинуться на восток. Они намеревались захватить Нарбоннскую провинцию и в 427 г. уже оказались под стенами города Арля, центра Галльской префектуры.

Тем временем районы северного побережья Галлии стали занимать саксы. Возможно, к этому их подтолкнула волна вторжений в Галлию вандалов, аланов и свевов в 406 г. В 407–413 гг. саксы проникли в города Байе и Лизье Второй Лионской провинции, подошли к устью Луары и поднялись до ее лесистых островов.

В районе рейнской границы вновь начали передвижения салические франки. Они жили в Токсандрии на положении федератов и контролировали укрепленную линию римских дорог вдоль городов Кёльн-Тонгерен-Бавэ-Булонь, а также сдерживали натиск аламаннов и бургундов на южной границе Германии. В 406 г. франки-федераты пытались преградить вандалам путь в Галлию, но с 411 г. у них самих активизировались переселенческие устремления. Возможно, стало сказываться влияние пришлых германских племен, появившихся незадолго до этого в Галлии. Франки, очевидно, вынуждены были к ним примкнуть. К тому же после 406 г. сюда нахлынули франкские племена из более отдаленных районов. Салические франки стали занимать области до Мааса и Самбры, откуда постепенно продвигались к югу. Между 413 и 430 гг. они тремя приступами взяли город Трир, бывшую столицу префектуры, затем постепенно продвинулись на юго-запад и к середине V в. достигли Соммы. Были вытеснены коренные жители этих галльских территорий. Здесь стали создаваться сплошные франкские поселения.

В то же время рипуарские франки со Среднего Рейна заселяют районы между Маасом и Рейном. В 436 г. они заняли область вокруг Майнца, а к середине V в. окончательно заняли Кёльн.

Таким образом, франки постепенно заселили земли обеих Бельгийских провинций диоцеза Галлии. Они заняли пограничные области северо-восточной Галлии и стремились проникнуть западнее. В 20-е гг. V в. был окончательно разрушен римский лимес на Верхнем и Нижнем Рейне.

Ближе к Рейну стали подтягиваться и племена бургундов. Возглавляемые конунгом Гундахаром, в 407 г. они заняли Майнц и прилегающую к нему долину Рейна. Это был второй миграционный импульс в переселении бургундов к югу. Уже в 413 г. они стали федератами Западной империи и заняли область на левом берегу Рейна. Так возникло первое Бургундское «королевство» со столицей в Вормсе. Здесь бургунды в 430 г. приняли христианство в форме арианства. Западная империя использовала их в качестве федератов, но если они становились опасными или добивались независимости, вела против них борьбу. Так, в 435 г. бургунды перешли Рейн и вторглись в местности в верховьях Роны. Римский полководец Аэций с помощью гуннских наемников нанес бургундам поражение в двух битвах (435 и 436 гг.). Значительная часть племени и конунг бургундов погибли, а их земли заняли рипуарские франки (область вокруг Майнца) и давнишние противники бургундов аламанны (с середины V в. осели в Эльзасе, Рейнгессене и Пфальце).

В 20–30 гг. V в. не менее напряженная и опасная ситуация сложилась в другом диоцезе Галльской префектуры – Испании. Как уже отмечалось, длительный путь передвижений привел в эту область Империи племена вандалов, свевов и аланов. На протяжении нескольких столетий вандалы продолжали оставаться активными участниками Великого переселения. Их миграции и контакты с Римской империей во многом определяли в те времена ход мировой истории. Уже к началу V в. Западная империя, по всей вероятности, в полной мере распознала вандальскую опасность. Серди тех германских племен, с которыми прежде Империя имела какие-либо контакты, вандалы выделялись особой независимостью и агрессивностью. В ходе миграций от Балтики к Средиземноморью в стереотипе поведения вандалов сохранилась и даже усилилась привычка жить за счет войны и грабежа. Основная цель вандальской одиссеи сводилась не к поискам плодородных и богатых земель для поселения. Конунги вандалов искали своему «народу» земли не столько для труда, даже в качестве военной службы, сколько для разбоя.

После 418 г. пережив сокрушительные удары везеготов, вандалы и присоединившиеся к ним аланы вели борьбу со свевами за Галлецию. И хотя успех в сражениях был на стороне вандалов, тем не менее в 419 г. они переселились в Бетику, города которой были вынуждены им подчиниться. В 422 г. вандалы захватили Тарраконскую провинцию и юго-восточное побережье Испании. Взяв портовые города и корабли, стоявшие на рейде, они опустошили Балеарские острова и вторглись в Мавританию.

В мае 429 г. вандалы и остатки разгромленных в Испании аланов во главе с конунгом Гейзерихом (428–477) переправились в Африку. По одним сведениям их было 80 тысяч, по другим – 50, включая стариков, детей и рабов. Вандалы вели себя как завоеватели, смотревшие на местных жителей и их имущество как на военную добычу. Они осадили и взяли ряд городов, завоевали значительную часть римской Северной Африки. В начале 435 г. равеннский двор вынужден был заключить с вандалами и аланами соглашение, по которому он признавал их федератами и предоставлял им для поселения провинции Нумидию и Мавританию Ситифенскую, а также северо-западные области Проконсульской Африки. Вероятно, по договору в обязанности вандалов входила защита лимеса от берберов и контроль за поставками продовольствия в Италию [448]Prosper. Chron. 1339; Schmidt L. Die Ostgermanen. S. 111.
.

Однако уже осенью 439 г. вандалы нарушили договор. Они взяли Карфаген и оставшиеся у римлян области Проконсульской Африки, а также провинцию Визацена". Овладев карфагенским флотом, вандалы в 440–441 гг. предпринимали пиратские набеги на побережье Сицилии и Южной Италии. В 442 г. Западная империя была вынуждена заключить с вандалами новое соглашение. Оно освобождало эти племена от статуса федератов и предоставляло им полную независимость и власть над большей частью Северной Африки. Так, в 442 г. на территории Западной империи возникло первое независимое «королевство» германцев – Вандальское.

Между тем, после ухода в Африку вандалов и аланов в Испании активизировались племена свевов. Они грабили местных жителей Галлеции и Лузитании, а также пытались распространить свою власть на Бетику и Картахенскую провинцию вплоть до среднего течения Эбро. Мирные переговоры равеннского двора со свевами перемежались военными действиями (440, 446 гг.). С помощью везеготских и бургундских федератов Империя справилась со свевами в 456 г. Их конунг был убит, а Свевское «королевство» утратило свою самостоятельность. Вероятно, это было весьма рыхлое образование, которое объединяло в Испании разрозненные группы свевских племен. Уровень этнической консолидации их, по всей вероятности, был незначителен. Свевы располагали менее боеспособным военным потенциалом, чем их победители везеготы. Чуть больше века продержалось Свевское «королевство» в тесном союзе с везеготским. По отношению к свевам везеготы неоднократно проявляли себя как власть, поддерживающая порядок, власть, которая вмешивалась в их судьбы. Логическим завершением этого явилось признание свевами в 80-х гг. VI в. своей полной зависимости от Везеготского королевства.

Аура грабежей и разбоев окружала свевов в Испании не меньше, чем вандалов. Многие провинции Испании находились под их властью. Однако это вовсе не означало, что именно там были места их постоянного проживания. Свевы размещались главным образом в Северо-Западной провинции Галлеции с резиденцией в Бракаре. Остальные территории были объектами грабежей. В высшей степени вероятно, что эпоха Переселения для свевов закончилась с их приходом в Испанию.

Между Адрианопольским сражением и падением Западной империи основная масса германских племен пережила наиболее яркий период своего драматического участия в истории Великого переселения народов. В это время с германцами произошло все то, что у них могло состояться на данном этапе этносоциального развития: массовое переселение в Империю, осознание как непреложного и неизменного факта своего включения в огромную державу, обретение определенной социальной ниши в римской государственной системе, образование варварских «королевств» различного типа с превращением их в активный субъект исторического процесса. Парадокс, однако, состоит в следующем. С одной стороны, именно германские племена выступили в качестве того динамита, который в конечном итоге взорвал Западную империю. Но с другой стороны, оставляя ведущие приоритеты за германцами, нельзя не учитывать и то, что последний век Западной империи был как бы обрамлен гуннским присутствием. Оно активизировало германское миграционное пространство как в начале массового переселения в Империю в 376 г., так и незадолго до окончательного крушения Западноримского государства в 476 г.

Племена гуннов стремительно прошли путь с Северного Кавказа от Танаиса на Балканы и дальше к югу от Дуная до стен Константинополя. Вскоре они проследовали на запад в Потисье и на венгерскую равнину, а затем от Орлеана на Луаре до городов Аквилеи и Милана в Италии.

К концу IV в. конгломерат племен под собирательным именем «гунны» уже определился, и вскоре равнина между Тисой и Дунаем стала преимущественные гуннской территорией. Гунны создали обширный военно-племенной союз, куда вошли и некоторые германские племена: часть примеотийских готов, гепиды, скиры, герулы. Степень зависимости этих племен от гуннов определить довольно сложно. Возможно, германцы, находясь под управлением своих конунгов, сопровождали гуннов в качестве военного подкрепления, выделяя в случае необходимости военные отряды. Как часть этого союза и под его именем многие из упомянутых выше германских племен уже с конца IV в. в качестве вспомогательных войск оказывали услуги как Западной, так и Восточной империи.

Характер взаимоотношений гуннов с Западной империей отличался от их отношений с Византией. Равеннское правительство использовало гуннов в качестве наемников. С 425 г. вспомогательные войска стали основной ударной силой римской армии. Восточная империя вплоть до середины V в. предпочитала покупать мир с гуннами, одновременно занимаясь укреплением своей обороноспособности. Восстанавливались крепости на Дунае, дунайская флотилия пополнялась кораблями и личным составом. Однако эти мероприятия, как и частые мирные соглашения, не останавливали гуннов. Они нападали на области и города по Дунаю, достигая окрестностей Константинополя, нарушая все договоры. Эти вторжения были настолько опустошительными и опасными, что Восточная империя вынуждена была выплачивать гуннам дань. Получая огромные взносы золотом, гунны при Аттиле (445–453) все же обратили свой взор на запад, дорога куда им открылась в 433 г. после расселения в Паннонии. Возможно, гунны намеревались получать дань и от Западной империи. Не исключено, что эти замыслы могли осуществиться, учитывая ситуацию в Западной Римской империи.

К этому времени Западная Римская империя уже потеряла Паннонию, Британию, большие части Испании и Африки. Галлия, целиком еще ей принадлежавшая, была занята франкскими и везеготскими федератами, которые всегда готовы были выступить против Империи. Северо-западная часть Галлии, Арморика, была охвачена восстаниями багаудов. В 441 г. эти области переживали и переселение бриттов, которые под натиском саксов и скоттов оставили Британию. Италия к тому же не имела сколько-либо боеспособной армии.

В начале 451 г. гуннские войска, разделившись на две части, двинулись вверх по Дунаю. Через три месяца у истоков Дуная они соединились и двинулись дальше на север вдоль берегов Рейна. Среди гуннских войск были и такие германские племена, как примеотийские готы во главе с Валамером, Тиудимером и Видимером, отряды гепидов со своим конунгом Ардарихом, скиры, какая-то часть восточных бургундов, рейнские франки, герулы, ругии, возможно, тюринги. На защиту Галлии был поставлен знаменитый римский полководец Аэций. Гунны разрушили много городов и заняли предместье Орлеана. В союзе с везеготами и другими варварскими племенами Аэций отогнал гуннов от Орлеана и встретился с ними в знаменитой «битве народов» на Каталаунских (Мауриакских) полях. Против коалиции племен Аттилы в войсках Аэция объединились интересы везеготов, салических и части рейнских франков, бургундов, саксов, аланов, армориканцев. Аттила потерпел поражение и отступил в Паннонию. Весной 452 г. ослабленный, но не обессиленный, он совершил разрушительный поход в Италию, взяв Аквилею, Милан и ряд других городов. Понеся огромные потери, гунны вновь отступили в Паннонию.

Вскоре Аттила умер, а созданный им военно-племенной союз распался. Племена, входившие в него, частью влились в объединения, которые возникли вокруг готов, ушедших в конце V в. в Италию, и вокруг лангобардов, переселившихся туда во второй половине VI в., частью остались в Паннонии и на левом берегу Дуная, по Тисе.

Инициатива антигуннского восстания в Паннонии принадлежала гепидам, которых возглавлял конунг Ардарих. Он первый поднял оружие против потомков Аттилы. Гепиды в союзе с готами, скирами, ругиями, герулами, свевами одержали в 455 г. победу над гуннами в «битве племен» на реке Недао. После этого остатки гуннов расселились отдельными группами в Причерноморье и Подунавье и перестали играть сколько-либо заметную роль в истории Переселения народов.

С распадом союза племен Аттилы Среднее Подунавье вновь превратилось в активную зону передвижений и межплеменных конфликтов. Этот регион доставлял немало хлопот как Западной, так и Восточной империям. В самой географии расселения здесь германских племен уже очерчивались будущие возможные очаги конфликтов.

Гепиды заняли места, принадлежащие ранее гуннам, а именно равнины по обоим берегам Тисы, между Дунаем, Олтом и Карпатами. Они плотнее заселяли южные регионы этих областей, так как интересы гепидов были обращены на юг, к важному стратегическому пункту этого региона – городу Сирмию, который был ими взят в конце V в. Гепиды стали федератами Восточной империи и оставались таковыми до середины VI в.

К западу от гепидов в обеих Паннониях разместились (до конца V в.) в качестве федератов Восточной империи готы. Предположительно владения трех братьев Валамера, Тиудимера и Видимера находились в области между Рабой, Лейтой, Дунаем и озером Балатон. В зоне контролируемых ими территорий периодически оказывался город Сирмий – центр префектуры Иллирика, важный стратегический пункт на пути из Паннонии. В дальнейшем он часто был предметом раздора между готами, гепидами и лангобардами.

Скиры и герулы также разместились в Паннонии, севернее излучины Дуная, а ругии – в Норике.

Прочность союза племен Аттилы, вероятно, не в последнюю очередь зависела от сохранения за племенами некой самостоятельности, с одновременным соблюдением ими тех условий «державного мира», который отражал прежде всего интересы гуннов. Видимо, после распада объединения Аттилы готы хотели воспользоваться сложившимся положением и занять место лидера среди окружавших их племен. Для эпохи Переселения подобные амбиции и претензии на власть над другими племенами воспринимались как неотъемлемая часть племенной жизни вообще.

Однако против готов выступила целая коалиция придунайских племен: свевы, скиры, сарматы-языги, давние враги готов – гепиды, герулы, ругии. Сражение произошло в 469 г. на реке Болии в пределах Паннонии. Для Подунавья это было не менее значительным событием, чем Каталаунская битва для Галлии. Готами руководил конунг Тиудимер, отец знаменитого Теодориха. Скиров возглавлял и героически погиб на поле сражения отец Одоакра, конунг Эдика. Языгов на поле сражения вывели их вожди Бевка и Бабай. Победа паннонских готов не только укрепила их положение среди окружавших племен, но и вывела в лидеры Переселения. Начался этногенез остроготов, который завершился с их расселением в Италии и созданием там Остроготского «королевства». Представители различных племен причисляли себя к «народу остроготов», руководствуясь отнюдь не принципом этнической принадлежности или социального происхождения. Решающее значение имела служба во вспомогательных войсках, скрепленная верностью дому Амалов.

Конечно, нельзя забывать о том, что ко времени гуннского нашествия в Западную Европу соотношение сил на арене Переселения складывалось не в пользу Империи. Характер участия германцев в миграционных процессах изменился. Вместо стихийных, лавинообразных передвижений, переселений, поисков «желанной земли» многие племена осели в Империи и начали территориальную экспансию в ее пределах. Германские племена занимали не только стратегически важные области, но и ключевые позиции в политической жизни Империи. Гунны оказались тем катализатором, который ускорил эти процессы. Пожалуй, особенно выразительно сказалось воздействие гуннов на судьбы германских племен Верхнего и Среднего Подунавья. Из-под обломков рухнувшего «государства» Аттилы выбрались консолидированные этнополитические образования («королевства» гепидов, герулов, паннонских готов). Они разместились на границе двух Империй, в географическом районе, вызывающем постоянные споры и вражду между Востоком и Западом. К тому же сами германцы соперничали из-за контроля над определенными районами.

Сочетание этих факторов постоянно поддерживало здесь фон нестабильности, распрей и «смуты», а самих германцев держало в состоянии напряжения, что вскоре снова привело к очередному взрыву миграционной активности. Многие племена, части племен, представители племенной элиты пришли в движение, которое одних привело в Константинополь, а других снова в Западную Европу, но на этот раз без сопровождения гуннов.

После Каталаунской битвы распад власти в Западной империи продолжался стремительными темпами. Франки, везеготы, бургунды использовали создавшуюся ситуацию для расширения своих владений. После длительной осады салические франки во главе с конунгом Хильдериком (отцом Хлодвига) взяли Париж, но в 457 г. они вновь признали власть Рима. Вскоре области между Луарой и Сеной фактически оказались в руках франков. Их наступательные успехи лишали римлян последней опоры в Галлии. Франки теснили и бургундов. Почти двести лет бургунды жили по-соседству с галло-римлянами в долинах Майна и Рейна. Еще до Каталаунского сражения они переселились в Сабаудию (между Греноблем и Женевским озером) и жили здесь как римские федераты. В их обязанности входила защита лимеса от аламаннов. Так возникло второе Бургундское «королевство» со столицей в Женеве. Уже после исторических событий на Каталаунских полях бургунды расширили территорию своего «королевства», заняв области восточнее Аквитании в бассейне Роны и Соны. Свою столицу они перенесли ближе к Средиземному морю в Лион. В канун падения

Западной империи дружеские союзнические отношения бургундов с их ближайшим соседом – Везеготским «королевством» испортились в результате борьбы за Прованс. К этому времени Везеготское «королевство» было достаточно прочно. В Галлии ему принадлежали земли от Пиренеев до Луары и от побережья океана до Роны. В Испании оно занимало весь полуостров за исключением северо-западной его части, куда были отодвинуты свевы. Возглавлял везеготов знаменитый конунг Еврих (466–485), при котором впервые была сделана запись обычаев. Правление Евриха совпало с падением Западной империи и с господством Одоакра в Италии.

Однако не только территориальная экспансия франков, бургундов, везеготов (так же как и саксов, окончательно утвердившихся в Британии) ускорила агонию Западной империи. Нельзя не обратить внимание на три весьма примечательных совпадения. Первое: общим фоном, на котором проходило крушение Империи, была борьба с вандалами. В 455 г. их огромный флот подошел к берегам Италии. Вандалы овладели Римом и четырнадцать дней грабили его. Затем почти ежегодно с ранней весны и до поздней осени вандалы совершали пиратские набеги на побережье Европы. На первый взгляд этот фактор внешней опасности должен был объединять интересы равеннского двора и почти всех германцев, которые формально были подчинены ему на основе договоров о службе в качестве федератов. Наделе же активное привлечение вспомогательных войск поднимало их престиж прежде всего в глазах германцев, давая огромную стратегическую и тактическую выгоду – приближение к реальной власти.

Второе: во вспомогательных войсках Западной империи стремительно усиливались позиции и авторитет германской служилой элиты. Эта военная элита рвалась к ключевым позициям в политической жизни Империи. Наиболее последовательно ее интересы выражал патрикий Рикимер (456–472), всесильный командующий вспомогательными войсками Запада. По отцу Рикимер был свевом, матерью его была дочь везеготского конунга Валии. Германцы-наемники сплотились вокруг него. В последние годы существования Западной империи многие из них проводили в походах значительную часть своей жизни, были оторваны от соплеменников. Местное население было для них чужим по образу жизни, по традициям и вере. К тому же они, воспитанные в семьях таких же наемников, привыкли выполнять карательные функции. Рикимер обладал огромной властью. В течение одиннадцати лет он возводил на трон и смещал императоров по своему усмотрению.

И, наконец, третий фактор, который сопутствовал полному распаду Империи – это стремительное падение авторитета власти императора (9 правителей за 21 год). История интриг при равеннском дворе последних лет существования Империи может составить самостоятельное исследование, возможно, с весьма неожиданными результатами.

Еще при Рикимере из Норика в Италию прибыла группа скиров и завербовалась на военную службу. В их числе оказался и Одоакр (476–493). Здесь в Италии под командованием Рикимера он сделал военную карьеру и очутился в центре политических событий. Одоакр был популярной фигурой среди федератов и достиг высокого положения предводителя вспомогательных войск. Он собрал большую армию, состоящую не только из его соплеменников скиров, но также герулов, ругиев и подготовил военный переворот, пообещав наемникам земельные наделы. Одоакр приступом взял Равенну, низложил императора Ромула Августула и сослал его в замок Лукуллан (около Неаполя), назначив пожизненную пенсию. Римский сенат санкционировал переворот и направил послов в Константинополь добиться для Одоакра права управлять диоцезом Италии в звании патрикия. Восточная империя удостоила Одоакра этим званием и назначила его своим представителем на Западе. Одоакр признал власть и авторитет императора Восточной империи, а сам стал лишь magister militae praesentalis для Италии.

Итак, в 476 г. Западная империя прекратила свое существование. С этого времени верховным правителем Запада стал считаться византийский император, власть которого в Италии представлял командующий германскими наемниками скир Одоакр. Он наделил землей варваров-наемников, предоставив им одну треть владений италийцев.

Для большинства германских племен, которые были поселены в различных областях Империи, с прекращением ее существования открылась новая эра. Она отличалась стремительным ростом авторитета королевской власти и серьезными изменениями в системе расселения германцев на землях Империи. До 476 г. обретение «варварским королевством» легитимного статуса имело уже длительную традицию. Королевство начиналось с того, что Равенна санкционировала власть конунга над определенной территорией. Предоставление земель для поселения предполагало приложение к этому и определенного социального статуса (федераты). Соблюдение этих условий, вероятно, воспринималось германцами как некая гарантия их благополучного проживания в пределах Римской империи. Местное население было также заинтересовано в соблюдении этих правил. Ведь после заключения соглашения между конунгом и императором о поселении германцев в определенной области, местные жители становились жителями «варварских королевств». Сам факт участия в этом процессе императора укреплял морально-политический авторитет германских конунгов, поднимал их в глазах местного населения на необходимую ступень традиционной римской системы ценностей. Именно поэтому местное население могло рассматривать германцев уже не как завоевателей, а как законных представителей власти императора.

Крушение Западной империи внесло некоторые коррективы как в правила поселения германцев, так и механизм образования на римской территории новых «варварских королевств». Первые государственные образования германцев, санкционированные Западной империей (Вандальское, Везеготское, Свевское, Бургундское) должны рассматриваться в несколько ином свете, чем «варварские королевства», появившиеся у германцев после 476 г. Образование первых происходило в рамках всеподчиняющей Римской державы. Она не могла, следовательно, не оказать косвенного влияния на усиление этнополитической консолидации варваров. С известной долей условности можно говорить, что Империя «управляла» процессом формирования на своей территории первых «варварских королевств». К сожалению, Западная империя в отличие от Восточной, открывая германцам широкий доступ на свои территории и приближая их к власти, позволила в какой-то мере усыпить себя надеждами на германское союзничество.

В период политической чехарды, когда на престоле Западной империи менялся один правитель за другим, римское войско в Северной Галлии отделилось от Равенны и отказалось подчиняться варвару Рикимеру. Кстати, это войско состояло преимущественно из германских наемников и летов. Однако, его поддерживала и галло-римская знать. Вскоре в этой области Галлии возникло «Римское государство», которое возглавил военачальник Сиагрий (465–486). Вероятно, салические франки считали на первых порах данное образование частью Западной империи и строили отношения с ним согласно условиям договора о своем федератском статусе. Они помогали отражать нападения везеготов (463, 469) и саксов (470). После падения Западноримского государства Сиагрий, как и Одоакр, обратился к византийскому императору. Он, вероятно, полагал, что его «государство» могло бы явиться законным преемником Западной империи и надеялся получить в Константинополе подтверждение своих полномочий. Но когда Восточная империя эту просьбу оставила без внимания, салические франки расторгли договор с Сиагрием и прекратили выполнять федератские обязательства. Более того, в 486 г. конунг салических франков Хлодвиг, стремившийся сплотить вокруг себя франкские племена, объявил войну Сиагрию. В битве при Суассоне Сиагрий терпит поражение, и области его «государства» занимают франки. Это укрепило позиции Хлодвига, авторитет и политический вес которого выросли еще больше после обращения в католичество в 498 г., а также в результате побед в сражениях с везеготами и бургундами.

Итак, с образованием Франкского «королевства» завершается процесс переселения и у германского племени франков. В 508 г. византийский император санкционировал становление Франкского «королевства», прислав в Париж, резиденцию франкских конунгов, пурпурную тунику, хламиду и диадему. Этим актом император способствовал укреплению политического авторитета Хлодвига среди населения Галлии. В их глазах он только теперь стал «легитимным» правителем. При этом Восточная империя прежде всего ориентировалась на собственные выгоды, в первую очередь – во внешнеполитическом плане. Отношение Империи к Хлодвигу носило вполне конкретный характер: максимум внимания, формальная лояльность, предоставление конунгу титула почетного консула. Усилия имперской дипломатии вокруг Франкского «королевства» Хлодвига были направлены как на достижение благоприятного равновесия сил на Западе, так и на создание здесь оплота против других германцев, в частности – готов. В этом отношении византийская дипломатия продолжала традиционную политику Римской империи: предпочтительнее расправляться с варварами их же собственными руками.

Идеологическая направленность политики Византии исходила из идеи универсальности Империи, которую ромеи считали единственным законным повелителем цивилизованного мира, а император выступал в качестве верховного главы христианского мира и представителя бога на земле. Хлодвиг в то время был единственным конунгом среди германцев, который предпочел обратить своих соплеменников не в ересь-арианство, а в ортодоксальное католичество. Таким образом, во Франкском «королевстве» осуществляется идея Pax Romana Pax

Christiana, принимавшие католичество франки становились «цивилизованными» племенами. Покровительство Восточной империи Франкскому «королевству» не только делало Хлодвига более популярным, оно гарантировало ему известное число политических сторонников. На этом фоне следует задуматься над тем, что Франкское «королевство» было первым, которое не испрашивало санкций у Империи на обретение своего статуса, а добилось его признания тщательно взвешенной, активной наступательной политикой. Конечно, не следует преувеличивать предельный практицизм франков. Однако, данная ситуация подтверждает: франки в ходе Великого переселения подверглись не столь разрушительным воздействиям со стороны Империи, как, например, готы. Их зависимость от Империи носила ситуативный характер. Франки хотя и были федератами, но в остальном самостоятельными и не ограниченными в своих действиях. Уже задолго до падения Западной империи они «переболели» хождением в «римскую власть». Франкские федераты V в. были не столь активны и усердны в служении Империи, как их восточногерманские сородичи.

Районом, поглотившим последние волны германских миграций в ходе переселения была Италия. Именно сюда в конце V в. устремились паннонские и фракийские готы и создали здесь Остроготское «королевство». Мощь готов, проживавших во Фракии и Паннонии, быстрыми темпами нарастала уже с середины V в. И те, и другие стремились быть федератами Восточной Римской империи. Император лавировал между двумя группами федератов, то соперничавших, то сотрудничавших друг с другом. Это были с одной стороны паннонские готы, возглавляемые конунгами Валамером, Тиудимером и Видимером, а позже Теодорихом, с другой – отряды фракийских готов Теодериха, сына Триария. За военную помощь Империи они получали вознаграждение в виде военной стипендии (dona, munera, stipendia). Император Маркиан (450–457) отменил эти ежегодные выплаты для паннонских готов-федератов, продолжая платить готам Теодериха, сына Триария. Паннонские готы направили посольство в Константинополь с требованием возобновления выплат, но увидев, что император пренебрегает ими, начали грабить Иллирик. Из Нижней Паннонии они, вероятно, прошли по Верхней Мёзии, по обеим Дакиям, достигли Македонии. Затем готы вторглись в Далмацию и в 459 г. захватили Диррахий. После этого император Лев I (457–474) вынужден был снова заключить с ними договор и выплачивать им стипендию, как и фракийским готам.

К началу правления Льва I отряды фракийских готов вошли в состав войск всесильного тогда магистра армии Аспара (471). Спустя некоторое время после убийства Аспара Теодерих, сын Триария, претендуя на первую роль среди военной элиты, подошел с войском к стенам Константинополя и вынудил императора Зинона (471–491) заключить с ним договор. По условиям соглашения Теодерих, сын Триария, получил звание магистра обеих армий и титул «короля готов».

Уже в 470 г. у паннонских готов начала прослеживаться тенденция к миграции из Паннонии на юг. В 472 г. часть их во главе с Видимером уходит из Паннонии в Италию. Вероятно, это была прелюдия к окончательному переселению за Альпы. Не исключено, что после смерти признанного авторитета и лидера паннонских готов Тиудимера, среди них возникли разногласия. Может быть, с Видимером в Италию ушла та часть готов, которую не устраивала и настораживала сложная игра Константинопольского двора вокруг готов-федератов.

В 477 г. фракийские готы вторично осадили Константинополь. Зинон пытался противопоставить им паннонских готов, которых к этому времени уже возглавлял конунг Теодерих Амал [508]Wolfram Н. Op. cit. S. 338–342.
. Однако оба Теодериха в 479 г. объединили, хотя и ненадолго, свои усилия в борьбе с Империей. Теодерих Амал начал грабить Фракию, а Теодерих Триарий продолжал осаду столицы, пока не получил от Зинона титул патрикия, звание магистра армии и стипендию своим воинам-федератам. В 481 г. предводитель фракийских готов вновь подошел к Константинополю, но был разбит и отошел к Иллирику, где вскоре погиб. Часть его приверженцев перешла к Теодериху Амалу.

В 483 г. Теодерих Амал пошел на союз с императором Зиноном Он принял командование над всеми войсками Балканского полуострова, став magister militum praesentalis, и получил для постоя Дакию Прибрежную и значительную часть Верхней Мёзии. Однако, Теодерих Амал не желал пребывать в повиновении у императора и дважды (486, 487) угрожал Константинополю осадой. Вероятно, в этой напряженной ситуации и родился план переселения готов в Италию. Император Зинон, будучи не в силах справиться с Теодерихом, решил прельстить его перспективой завоевания Италии, занятой Одоакром. Тем самым Восточная Римская империя удаляла со своих территорий столь опасных «союзников». Теодерих, кстати, также осознавал бесперспективность борьбы с Империей. Он имел намерение переселить свой народ в Италию, подальше от константинопольского двора и создать на Западе свое самостоятельное «королевство» .

В 488 г. Теодерих покинул Константинополь. Накануне переселения готы собрались в Нижней Мёзии у города Новы. Осенью 488 г. Теодерих пошел вдоль берегов Дуная, через Виминаций (совр. Костолац) и Сингидун (совр. Белград) к Сирмию (около совр. Митровицы). Готы двинулись целым народом, с женщинами и детьми, с повозками и скотом. Вероятно, число этих переселенцев было не очень значительным, тем более, что за Теодерихом последовали не все готы. Переселялись в Италию лишь единомышленники Теодериха, разделявшие предприятие своего конунга. У Сирмия готы разбили гепидов и булгар, а с наступлением весны 489 г. двинулись дальше на запад. На пути в Аквилею они разгромили и сарматов. Летом 489 г. готы перешли Юлийские Альпы. Через реку Сонций (совр. Изонцо), где были переправа и мост, Теодерих вступил в пределы крайней восточной провинции Италии – Венетия. Он расположился лагерем на берегу реки. Здесь вскоре произошло первое сражение с войсками Одоакра, которое закончилось победой готов Теодериха. Через месяц близ города Вероны готы одержали новую победу. Одоакр бежал в Равенну. Осада Равенны длилась два с половиной года. За это время Теодерих овладел Северной и Средней Италией. В начале 493 г. состоялись переговоры между Одоакром и Теодерихом. По условиям достигнутого соглашения оба конунга должны были совместно управлять Италией. Однако, через десять дней Теодерих предательски убил Одоакра и стал единоличным правителем.

Итак, в 493 г. Теодерих основал в Италии Остроготское «королевство», одно из самых недолговечных германских «королевств» средиземноморского Запада. Это был гибридный государственный организм, руководимый непосредственно готским конунгом и формально контролируемый императором из Константинополя. Права Теодериха и готов на Италию не были закреплены каким-либо государственным актом со стороны Восточной империи, хотя сам Теодерих еще до переселения в Италию получил звание патрикия и чин магистра армии. Зинон «усыновил его по оружию». Однако полномочия Теодериха на Италию Зинон не утверждал, так как был еще жив Одоакр. И лишь в 496–497 гг. император Анастасий (491–518) отправил в Италию «знаки царского достоинства» (regalia insignia), которые когда-то Одоакр вернул в Константинополь. С этого времени Теодерих уже выступает как Gothorum Romanorumque regnator.

С образованием Остроготского «королевства» закончилось переселение для той части готских, а также других германских и, возможно, негерманских племен, которые консолидировались вокруг рода Амалов. Этногенез остроготов начался после распада «государства» Аттилы и в целом завершился в ходе становления «королевства» Теодериха в Италии. В качестве важнейшего консолидирующего фактора выступила федератская служба Империи, скрепленная верностью роду Амалов.

Последующая история Остроготского «королевства» делится на два периода: мирный – до 534 г. и период войны с Византией, который закончился в 555 г..

Последняя волна германских миграций достигла Италии еще через тринадцать лет. В 568 г., теснимые аварами, лангобарды в союзе с рядом германских, сарматских и тюркских племен под предводительством конунга Альбоина напали на Италию и сокрушили здесь византийское владычество. Они завоевали значительную часть Аппенинского полуострова, но осели главным образом в Верхней и Центральной Италии. Здесь было создано Лангобардское «королевство» со столицей Павией. Наряду с ним существовали герцогства Сполето и Беневент. Лангобардское «королевство» просуществовало более двухсот лет и было завоевано в 773–774 гг. Карлом Великим.

Образование Лангобардского «королевства» стало последним звеном в пятивековой цепи событий, связанных с участием германцев в Переселении народов.

Движения, миграции исчерпали себя как форма взаимодействия германского варварского мира и Римской цивилизации. Исчерпал себя и сам феномен германского варварского мира. На смену ему пришел динамичный организм – система европейских германских государств, «королевств», где одни племена сливались в новые народы и тем продолжали свою историю, другие уходили с исторической арены, оставляя о себе легенды и свидетельства древних авторов.

Однако перед тем, как сойти на нет, процесс переселения германцев дает, пожалуй, наиболее яркий и противоречивый всплеск миграционной активности. Он приходится на время от Адрианополя до падения Западной Римской империи и концентрирует на коротком временном промежутке все основные формы движения германских племен: от вторжения в пределы Империи с целью грабежа до борьбы за новые территории между варварскими «королевствами» на землях Империи, где уже прочно расселившиеся германцы создавали свою оригинальную и все менее зависящую от Рима государственность.

Наиболее ярко проявляется в этот период и характер отношений между Римом и германцами. С одной стороны – растет впечатление о все большей «управляемости» варварскими миграциями со стороны Рима. Германцы, становясь федератами, продвигаются в отведенные им земли. Выполняя функции федератов, они передвигаются в пределах Империи и даже вступают в вооруженные столкновения друг с другом согласно долгу перед Империей. Варвары-германцы превращаются в военно-служилое сословие, а германская знать домогается от императоров знаков власти и признания. С другой стороны – «врастая в Рим», германцы все более целенаправленно воздействуют на механизмы имперской власти. Они добиваются разрешения заселить вполне конкретные, нередко лучшие земли (Галлия, Италия), определяя там свой статус уже не столько по указке Рима, сколько по собственной подсказке Риму. Переселение перерастает в расселение. Варвар как инструмент сохранения Римского государства, как щит от набегов других варваров, в ходе миграций сам начинает использовать Империю для создания собственной государственности.

Важно отметить и то, что после Адрианополя миграционная активность и слишком сильная «включенность в Рим» из фактора становления и развития германцев превращается постепенно в свою противоположность, в причину нестабильности и кратковременности существования варварских королевств. Не случайно, франки – не самые динамичные мигранты, не самые прилежные ученики Империи и не самые активные ее слуги, – создали основы для мощного государства, которое позднее смогло на равных противостоять Византии.

Однако бурная история участия германцев в Переселении и особенно – ее яркий послеадрианопольский финал порождают вопрос: кем стали, как изменились сами германцы за эти несколько веков от первых вторжений в пределы Рима до включения в границы варварских «королевств» последних земель, ранее входивших в Западную Римскую империю. Этот вопрос тем более правомерен, что в существующих концепциях и моделях Переселения утвердилась своеобразная логика: развитие германцев принималось во внимание либо до начала Переселения, либо после образования варварских «королевств». И если современное состояние исследования проблемы еще не позволяет дать полный этнический портрет германцев в ходе Переселения, то некоторые штрихи к этому «портрету» в их развитии уже можно наметить.

В ходе Великого переселения существенно менялся этнический облик Европы. Зарождались новые этнические общности, многие из которых впоследствии составили основу современных европейских народов. Неужели в этом бурно кипящем этническом котле германцы остались неизменны? Что собой представлял их этнический облик в канун Переселения и менялся ли он в ходе миграций? Известно, что германцы довольно длительно пребывали в тесном контакте с кельтскими, славянскими, алано-сарматскими и тюркскими племенами. Почти одновременно они испытывали воздействие и влияние дако-фракийского и иллирийского племенного мира. А если к этому добавить и то, что на земли Западной Римской империи многие из них пришли и расселились уже пройдя через этно-политические и идеологические фильтры Византии, то окажется вполне правомерным вопрос: какие германцы появились в пределах Западной Римской империи, стоя на пороге своей государственности? Тот ли это был «народ», который открыл эпоху Переселения?

В действительности на всех этапах Переселения влияние германцев на окружающий их мир шло одновременно с изменением самих германских племен под воздействием этого мира. Происходила не только социально-политическая, но и этническая эволюция gens, natio, populus германцев.

Каждое из германских племен накануне Переселения представляло собой некую общность людей с общим языком, общей хозяйственной деятельностью, с большим или меньшим осознанием родства и общего происхождения, с определенным комплексом культурно-бытовых особенностей. Последние чаще всего сопровождались более или менее единым ритуалом. Общественная, административная, судебная и военная организация германских племен основывалась на кровнородственных связях. Обладание территорией и борьба за ее сохранение определяли систему межплеменных отношений. Никаких четких линейных границ, подобно государственным, между германскими племенами не существовало. Это было совместное проживание и взаимопроникновение. Конечно, были территории, где обитали почти исключительно те или другие племена. Но наряду с этим на обширных пространствах существовали «переходные зоны», где происходило смешение или активное взаимодействие этнически различных племен. Внутренние процессы социальной стратификации шли в это время у германцев не за счет имущественного расслоения, а вследствие выделения престижных групп или престижных родов, целиком обязанных престижности своим происхождением, а также более раннему появлению в пределах той или иной территории.

Сохраняя собственные традиции, германские племена уважали обычаи друг друга. Они выше всего ценили свою племенную самобытность, свои исконные традиции. Если и подражали кому, то только племени, пользующемся большей славой. Многие выводили свою родословную от божественных предков или от древних героев. Бургунды называли своими прародителями римлян, франки – троянцев, саксы – македонцев, а готы и римлян, и троянцев, и македонцев. Племя сплачивалось тесными кровнородственными, хозяйственными и культовыми связями. Сохранение племенной «чистоты» и древних традиций предполагало строгую эндогамность племени при столь же строгой экзогамности входивших в него родов. Браки разрешались только внутри племени, межплеменные браки запрещались. Племена различались своими традициями. Вероятно, этническое обособление начиналось с рождения традиций, ибо в осознании близости членов своей общности (в данном случае племени) и отчужденности от членов всех остальных общностей заключался социально-психологический аспект появления этнических различий. Этническое обособление предполагало прежде всего само-наименование племени. Традиция придавала ему священный смысл. Однако происхождение и этимология наименований большинства германских племен остаются неразгаданными.

Уместно подчеркнуть, что преданность племенной традиции и ярко выраженное стремление фиксировать знатность своего происхождения лежали в основе этнической консолидации германских племен на всех этапах Великого переселения народов, но особенно ярко проявились в финале. Именно тогда, возможно, смутное сознание своей «неполноценности» на фоне Империи заставляло германцев постоянно смотреть на себя как на потомков исчезнувших поколений героев. Героические картины прошлого укрепляли чувство собственного превосходства над покоренными племенами и народами. Образы основателей рода, конунгов и вождей, представали в качестве стимулов племенной консолидации. И эти образы санкционировали и закрепляли право на занимаемую территорию. В повествованиях о войнах героическим конунгам противопоставлялись, как правило, не уступающие им по знатности и происхождению противники. Некоторым образом героические воспоминания о славном прошлом для германцев выступали отражением их настоящей жизни и даже своеобразной «моделью» будущего, опрокинутого в зеркале прошлых времен.

Интенсивные этнокультурные контакты между германскими племенами приводили к образованию надплеменной организации, при которой уже не племя, как таковое, а группа племен выступала в виде определенной этносоциальной общности. Отдельные многоплеменные образования создавались, возможно, и за счет сегментации единого ранее германского племени (семноны). Причем, если племя объединяло несколько родов, обладавших общими органами власти, то союзы племен обычно не имели достаточно устойчивого внутреннего единства (свевы). В результате разделения разраставшихся племен возникали новые племена под старыми или новыми наименованиями (бастарны, видиварии, остроготы, везеготы). Особенно интенсивно процессы разделения племен и распада племенных союзов происходили во времена массовых передвижений с севера на юг и с запада на восток. До начала Переселения союзы племен у германцев были кратковременными и непрочными. Чаще всего племена консолидировались в военных целях и для совместного совершения культовых ритуалов. В их преданиях жили воспоминания о происхождении из одного корня и общих обычаях.

Итак, в преддверии Переселения в подавляющем большинстве случаев германские племена постоянно или периодически взаимодействовали между собой, перемещались на новые территории, порой расширяя ареал обитания, а иногда вытесняясь более сильными конкурентами. Нередко могучие, процветающие племена распадались и сходили на нет, а какая-то мелкая безвестная группа становилась центром объединения нескольких племен, превращаясь в грозную силу для окружающих. Могучие волны передвижений были обусловлены тем, что германцы вступили в конечную стадию первобытнообщинного строя – период военной демократии, который отмечен исключительной подвижностью населения. В ходе Переселения распадались старые и возникали новые военно-племенные объединения. Внутри их нарушались прежние родоплеменные связи, быстро укреплялась роль вождей, возглавлявших переселившиеся союзы племен и опиравшихся на силы дружины.

Во II–IV вв. характер этнических процессов у германцев существенно изменился. Активизировались процессы этнической консолидации и дифференциации. У большинства племен они проходили почти одновременно, но в одних случаях доминировало все еще этническое разделение и обособление, в других – решающую силу набирала интеграция. При этом в одно территориальное целое племена зачастую включались насильственным путем. Отдельные племена консолидировались в «новые», «большие» племена. Эти «большие» племена занимали и контролировали огромные территории, вели между собой войны за захват лучших земель. Общественная и военная организация германцев этого времени претерпела изменения. Сфера деятельности народного собрания сузилась. Совет старейшин уступил место совету дружины. Власть конунга усилилась, стала прерогативой одного рода. Социальный вес свободных германцев определялся уже их состоятельностью. Выделяются предводители племенных союзов. Они служат в римской армии как наемники и федераты. Конунги и вожди германцев получали от Римской империи военные и гражданские должности и звания. Судьба этих «больших» племен сложилась по-разному. Восточногерманские племена после переселения на земли Империи растворились в романской среде. Начавшиеся у них процессы интеграции не завершились. Им не удалось этнически консолидироваться. Многие факторы препятствовали этому, в том числе и то, что интеграция развивалась на полиэтничной основе. В конечном итоге романская среда поглотила и «большие» западногерманские племена, несмотря на то, что уровень их консолидации был более высоким. В то же время часть германских племен, столь же активных, но не поддавшихся соблазну миграций, продолжала оставаться на своих традиционных землях, в Германии, и при всех тех же сложностях сумела даже смешиваясь и объединяясь завершить этот процесс образованием народности.

Состав многих «больших» племен этого времени говорит об их полиэтничности. Свое название они получали, вероятно, по имени изначально единого ядра, некоего исходного этноса, особенности и традиции которого сохранялись и поддерживались. Нельзя не учесть и то, что в условиях, когда «война и организация для войны становятся… регулярными функциями народной жизни», союз племен мог быть назван именем того племени, которое составляло ядро военной дружины. По названию этого племени могло обозначаться все войско, а за ним и весь племенной союз. При этот контекст исторических свидетельств показывает, что подобное применение этнонима часто сопровождалось переакцентуацией его содержания: «готы», «франки», «аламанны» и т. д. – зачинатели похода, а следовательно они лучшая, храбрейшая часть дружины. А поэтому наименование всех участников похода «готами», «франками», «аламаннами» и т. д. есть акт морально-нравственный и поднимающий все остальные племена данного союза до уровня главного и храбрейшего. Во многих случаях «готы», «франки», «аламанны» и т. д. – это лучшие среди тех племен, которые входили в данный союз, либо эти племена, но в минуты проявления их храбрости или мудрости.

Названия находящихся в постоянных передвижениях племен – категория сложная и неоднозначная. Зачастую, когда исследователи употребляют тот или иной этноним, то подразумевается прежде всего некое этническое целое, которое якобы должно отразиться и в единстве археологических древностей. Однако в эпоху миграций и передвижений этнически «чистых» племен было мало. Были союзы племен и они эволюционировали. Особенно трудно разобраться с происхождением названий «больших», «комплексных» племен и племенных союзов. Во-первых, сами себя они могли именовать не так как соседи (например, готы). Во-вторых, закрепиться в памяти поколений мог один вариант названия по каким-либо случайным причинам. В-третьих, зачастую невозможно выявить, что при этом сыграло определяющую роль: признаки антропологические, географические, языковые, хозяйственные или религиозные. К концу эпохи Переселения народов номенклатура этнонимов германских племен отражает огромный объем информации. Этнонимы германцев косвенно указывают на районы проживания племени, на род занятий и уровень этнической консолидации. Этноним являлся важным средством описания германцев. После переселения в Империю имена многих германских племен употребляются для обозначения не только этнической принадлежности, но и образа жизни данной этносоциальной общности.

Возникновение новых этносоциальных общностей у германцев было ускорено их переселением на земли Римской империи. К этому времени у германцев сохранялись еще некоторые черты прежнего родоплеменного устройства. Лишь свободные германцы могли участвовать в судебных собраниях и оказывать влияние на политическую жизнь. Из них формировалось военное ополчение, после походов они получали часть добычи. Только из числа соплеменников избирались конунги. Поселение германцев в римских провинциях сопровождалось переходом от родовой организации к территориальной. Внутренние стимулы для создания устойчивой этнической общности были довольно слабыми. Однако имелась потребность в управлении завоеванными территориями и удерживании власти над местным населением. Этническая структура тех районов Империи, куда переселялись германцы, была довольно пестрой, как неоднородным был и этнический состав самих германцев. В римские провинции Империи переселились племена, далекие друг от друга по происхождению. Господствующее положение среди них обычно принадлежало какому-либо одному наиболее сильному племенному союзу. Расселение «пришлых» племен сопровождалось интенсивными этническими процессами. Взаимодействие не связанных родством этносов, вероятно, имело сложный характер. Нам известны лишь конечные результаты этих процессов, которые шли не одно столетие и завершились победой латинского языка и латино-иберийского этноса в одних районах и германо-кельтского в других.

В подобной многоэтничной ситуации этническая принадлежность имела престижное значение и зачастую определяла статус человека. Население тех районов, куда переселялись германцы, постепенно принимало германские имена, если это им давало какие-то выгоды. В литературе отмечалось, что, например, применительно к Галлии решающей вехой подобных процессов следует считать VI–VII вв., когда количество германских антропонимов увеличилось и продолжало расти, достигнув в VIII–X вв. своего максимума: в некоторых районах Северной Галлии доля варварских имен превышала в это время 90 процентов. Стимулом для принятия германских имен были соображения престижного характера: знать стремилась влиться в правящую франкскую элиту, а низшие слои – повысить свой социальный статус. Имел место и обратный процесс, когда в ходе Переселения германцы принимали латинские, греческие, а после принятия христианства и ближневосточные имена.

«Качели» престижности и динамика принятия имен в некоторой степени отражали и сложные глубинные процессы, связанные с развитием феномена этносоциальной корпоративности германцев. В ходе Переселения у них имела место как этническая корпоративность, которая объединяла этнооднородные германские племена и позволяла им быть ядром какого-либо исторического действия, события, так и этноориентированная корпоративность, имеющая в большей степени социальный характер. Именно она сплачивала в послеадрианопольский период этнически разнородные племена вокруг одного, которое более ярко несло в себе главную идею, или как считает Р.Венскус, «ядро традиции» сплочения, и наиболее последовательно реализовывало цели этого сплочения. Такое племя выступало как бы коллективным лидером, побуждало ведомые им племена принимать порой хотя бы на время не только этнические имя своего лидера, но и усваивать некоторые стереотипы его поведения. В ходе переселения на земли Империи готы, вандалы, бургунды, франки, лангобарды сплотили под свои знамена множество племен и народов, которые не всегда были одной с ними крови, например, аланы, сарматы, но которые принимали обычаи и правила, образ жизни и систему ценностей этих германцев. Безусловно, нельзя преувеличивать степень внутренней солидарности и закрытости таких этносоциальных объединений. Они имели разную степень консолидации. Нельзя забывать о наличии еще и такого психологического фактора, как само чувство принадлежности к тому или иному «большому» племени. Это чувство создавало некий комфорт, ибо оно поддерживало, вдохновляло, спасало и ограждало. Сознание принадлежности к определенной этносоциальной общности, «большому» племени, превратилось для германцев в один из главных признаков, отделяющих «своего» от «чужака».

Процессы консолидации и развития этносоциальной корпоративности германцев были теснейшим образом связаны с динамикой института власти. Известно отношение германцев к авторитету власти, почти мистическая их вера в то, что народ и конунг связаны одной судьбой. Отношение к власти конунга определяло социальный статус рядового германца. Через это отношение формировалась определенная система ценностей. Династические браки служили высшим залогом стабильности. Властные структуры выступали в качестве того ядра, вокруг которого консолидировалась конкретная этносоциальная общность германцев. Они играли роль арматуры, скрепляющей племя, союз племен и тем самым выполняли важную этническую функцию. Позже, в варварских «королевствах» имела место даже тенденция к фиксации этнических границ средствами власти. Местное население жило по римскому праву, а германцы по своим законам. Им вверялась военная служба и защита «королевства», а римлянам административное управление и юриспруденция. Один из способов фиксации этнических границ – это переселение, когда из прежних своих ареалов народ перемещается в этнически чуждую им среду. Притом такие переселенные группы (например, готы Атанариха или «малые готы») обычно искусственно средствами власти поддерживались как замкнутые. Власть конунга усиливала и закрепляла естественную в таких условиях тенденцию к сохранению своей этнокультурной индивидуальности.

Таким образом, мы видим, что этническая история германских племен в ходе Переселения являла не менее сложные и противоречивые процессы, чем хроника их войн, набегов, передвижений. Остается лишь сожалеть, что эта история нашла значительно меньшее отражение в сочинениях древних. Необходимо отметить, что некоторые из высказанных выше соображений в определенной степени гипотетичны. Исследование этнической истории германцев времени Переселения находится на начальном этапе. Однако, можно обоснованно предполагать, что в процессе переселений и передвижений германцы прошли не один виток этногенеза. Для большинства из них эти «скачки» в новое качество оказались в конечном итоге «скачками» в никуда. Системно-хронологический подход, использованный в данной работе, позволил лишь обозначить основные перспективные направления дальнейших исследований истории германцев в Великом переселении народов. И вместе с проблемой роли германцев в Переселении встает не менее сложная проблема – роли Переселения в истории германцев: Переселения, которое одних наградило легендой об их былой славе и могуществе, других удостоило кратким упоминанием в малоизвестном труде современника, третьим открыло путь в историческое будущее.

 

Славяне выходят на сцену Великого переселения народов относительно поздно – в VI в. Первыми авторами, сообщающими информацию о славянских передвижениях, являются Иордан и Прокопий Кесарийский (середина VI в.). Концом V – началом VI в. датируются первые достоверно славянские археологические памятники. Они представлены т. н. пражско-корчакской и Пеньковской культурами. Памятники типа Прага-Корчак распространяются в VI–VII вв. от Эльбы на западе до Днепра на Востоке (с северной границей примерно по 52-й – 53-й параллелям), в Чехии и Словакии, верхнем Поднестровье, нижнем Подунавье. Ареал памятников Пеньковского типа – от Прута и низовьев Дуная до Левобережья среднего Днепра.

Расположение исходного ареала, из которого началось славянское Расселение, является предметом спора. В настоящее время можно выделить две группы точек зрения (внутри каждой из которых имеются свои модификации). 1. Славяне первой половины I тыс. н. э. занимали территорию от Среднего Повисленья до Среднего Поднепровья (включая верховья Днестра), с ними в той или иной степени связаны памятники пшеворской, Черняховской и киевской археологических культур. 2. Славяне обитали в первой половине I тыс. н. э. в регионе, ограниченном на севере Западной Двиной и верховьями Днепра, на востоке – Десной, на юге – Припятью и на западе – Неманом и Западным Бугом. Решение спора во многом зависит от накопления нового археологического материала.

Общественный строй славян до Расселения ввиду отсутствия письменных данных и достоверно славянских археологических материалов может быть гипотетически реконструирован только исходя из общеславянской лексики, т. е. терминов, восходящих к т. н. праславянскому периоду – времени существования языкового единства славян. Попытки такой реконструкции, предпринимавшиеся в историографии, позволяют предполагать, что основную массу населения праславянского общества составляли свободные общинники (*l’udъ, *ludьje), существовала племенная знать (*gospodь/*gospodinъ), военные вожди, предводители племен (*kъnedzъ), не совпадающие с племенным ополчением (*vojsko) военные отряды (*druzina). Праславянам были известны такие понятия, как *danь (военная контрибуция, а может быть, и подати в пользу своей знати) и *darь (вероятно, подношения знати). В обществе имелись рабы (*гоbъ).

 

Направления расселения славян

В источниках середины VI в. славяне выступают главным образом под двумя именами– «словене» (Σκλαβηνοί, Sclaveni) и «анты» (Ἄνται, Antes). По-видимому, справедливо мнение, что «словенами» византийские авторы обозначают группировку, представленную пражско-корчакской культурой, а «антами» – носителей Пеньковской культуры.

В течение VI–VIII вв. славяне заселили весь Балканский полуостров, лесную зону Восточной Европы до Финского залива на Севере, Немана и среднего течения Зап. Двины на Западе, верховьев Волги, Оки и Дона на Востоке, нижнее и среднее Подунавье, междуречье Одера и Эльбы, южное побережье Балтийского моря от Ютландского п-ова до междуречья Одера и Вислы. Выделяются три крупных направления расселения: Балканский полуостров, Восточноевропейская равнина, территория между средним течением Дуная и Балтийским морем.

I. Балканский полуостров. В его заселении славянамипрослеживаются три этапа: 1) середина 50-х – 80-е гг. VI в. – оседание первых небольших групп славян; 2) 602 г. (оставление Византией дунайской границы) – 626 г. (поражение аваро-славянского войска под Константинополем) – массовое заселение; 3) 626 г. – 30-е гг. VII в. – миграция сербов и хорватов.

Вопрос о том, из каких регионов происходило переселение славян за Дунай, недостаточно выяснен. Точка зрения, согласно которой Балканский полуостров заселили славяне из ближайших областей за Дунаем: Северо-Запад – «паннонские» славяне, центральную и восточную часть – «дакийские» и частично (на востоке) анты, не кажется основательной: против такого упрощенного взгляда говорят сведения о переселении сербов и хорватов из областей к северу от Карпат и совпадения некоторых этнонимов балканских славян с «племенными» названиями славян Центральной и Восточной Европы. Данные археологии показывают, что в VII в. в Нижнем и Среднем Подунавье и на Балканах (вплоть до Адриатики) распространяется керамика, восходящая к Пеньковскому типу; на территории к югу от Дуная (т. е. на землях, заселяемых славянами в это время) она оказывается преобладающей. Предположение, что этот факт отражает вовлечение носителей Пеньковской культуры (т. е. антов) в миграцию аварами в ходе продвижения последних из Северного Причерноморья в Паннонию, вызывает сомнение: авары одерживали победы над антами в конце 50-х – начале 60-х гг. VI в., но анты не покинули после этого мест своего обитания; в начале VII в. они являлись союзниками Византии против аваров и дакийских славян (территория расселения последних отделяла в это время антов от аваров). Можно лишь допустить, что авары по пути в Паннонию в 60-е гг. VI в. увлекли с собой отдельные антские группировки, что способствовало появлению элементов Пеньковской культуры в Среднем

Подунавье. Но это не объясняет их широкого распространения в VII в. на территориях к югу от Дуная и Савы.

Представляется, что наиболее непротиворечивым будет предположение, что после того как в 602 г. византийские войска, до этого в течение ряда лет совершавшие походы (в основном успешные) против дакийских славян на левый берег Нижнего Дуная, оставили дунайскую границу империи, наиболее активными в ставшем облегченным движении за Дунай оказались не славяне Дакии (подвергшиеся серьезным ударам со стороны Византии), а антские группировки Поднестровья и, возможно, славяне из более удаленных регионов Восточной Европы. Исчезновение же названия «анты»следует объяснять тем, что в результате этой активизации миграционного движения антская общность распалась и расселявшиеся на Балканах его осколки уже не являлись носителями данного этнонима.

II. Восточная Европа. В VII–VIII вв. славяне заселяют Днепровское Левобережье, бассейн Верхней Оки, междуречье Припяти и Зап. Двины, Верхнее Поднепровье, Поволховье. Из каких регионов осуществлялось заселение той или инои территории, точно установить не всегда возможно. Земли к востоку от Днепра, по-видимому, заняли потомки носителей как Пеньковской, так и пражско-корчакской культур (возможно, первые в большей степени), а к западу – только последней. Происхождение обитателей верхнего Поднепровья и Поволховья (кривичей и словен), возможно, связано с западными регионами славянства.

III. Территория между средним Дунаем и Балтикой. Здесь славяне расселились в VI–VII вв. Их памятники представлены пражской, суковской, фельдбергской, торновской и дзедзицкой археологическими культурами.

 

Этнополитическая структура

 

После Расселения у славян фиксируется двухступенчатая этнополитическая структура: общности, обычно именуемые в историографии «племенами» или «малыми племенами», составляли, как правило, более крупные объединения, определяемые как «союзы племен» или «большие племена». В какой мере можно говорить о преемственности между этими образованиями и старой, «дорасселенческой» племенной структурой, этнополитической структурой праславянского общества? Рассмотрение этого вопроса затруднено отсутствием сведений о последней – ранее VII в. отдельные славянские племенные группировки (кроме антов) в источниках не упоминаются. Но представляется, что здесь многое могут дать наблюдения за славянскими раннесредневековыми этнонимами – т. н. «племенными названиями».

В источниках VII–XII вв. этнонимов, интерпретируемых как наименования славянских догосударственных общностей («племен» и «союзов племен»), фиксируется около сотни. До сих пор славянские раннесредневековые этнонимы исследовались главным образом с точки зрения особенностей словообразования. Что касается соотношения их типов, то этот вопрос еще не рассматривался комплексно. Обычно в историографии отмечается деление славянских племенных названий на два основных типа – «топонимические» (по местности обитания) и «патронимические». Более детальная классификация была предпринята В.Д.Королюком и Г.Г. Литавриным, которые выделили четыре типа: 1) этнонимы, произведенные от этниконов; 2) этнонимы, осмысляемые в качестве патронимических; 3) этнонимы географического происхождения;

4) этнонимы, связанные с понятиями, смысл которых загадочен или находится в соотношении с особенностями или историей возникновения племени. На мой взгляд, в этой последней группе нужно отделить друг от друга неясные названия, этнонимы – характеристики качеств называемых и наименования, связанные с исторически преходящими обстоятельствами (тип деятельности, положение относительно других племен). Представляется также целесообразным выделить в отдельные группы названия «по местности прежнего обитания» и общеславянское самоназвание («словене»), в некоторых случаях выступающее как обозначение «союза племен». С учетом этих дополнений классификация славянских племенных названий, упоминаемых в источниках VII–XII вв., будет выглядеть следующим образом:

1. Названия по местности обитания.

2. Названия по местности прежнего обитания.

3. Названия – качественные характеристики.

4. Названия по исторически преходящим обстоятельствам.

5. Названия, производные от эпонимов («патронимические»).

6. Общее самоназвание славян («словене») в качестве «племенного».

7. Названия иноязычного происхождения (не по местности).

Племенные названия рассматриваются по четырем регионам: 1) Восточная Европа; 2) Польша и Среднее Подунавье; 3) Полабье; 4) Южнославянский регион. Такое деление вызвано различной степенью сохранности названий небольших общностей («племен»): если на Руси известны лишь два таких названия, а в Польше и среднедунайском регионе около полутора десятка, то на Балканах названий «племен» сохранилось в источниках довольно значительное количество, а в Полабье известны, вероятно, почти все.

Не учитываются названия, обоснованно интерпретируемые как возникшие для обозначения групп населения по городу – центру политической власти или административной единице, не связанной с прежним «племенным» делением территории; появляющиеся только в источниках XIII–XIV вв. и возводимые к догосударственному периоду лишь предположительно; выводимые из данных топонимики; этниконы, бытование которых в качестве самоназваний сомнительно. В классификацию включены только названия, этимология которых не вызывает серьезных разногласий (или расхождения не выходят за пределы одного типа этнонимов). Они составляют около 57 % всех этнонимов (при этом в I регионе – 53 %, II – 63 %, III – 54 %, IV – 61 %).

 

I. Восточная Европа

Названия «союзов племен»

Бужане (древнерус. бужане, лат. Busani). Произведено от названия р. Буг («зане седоша по Бугу»).

Древляне (древнерус. древляне, деревляне). Наименование восходит к «дерево» и обозначает «живущие в лесах», что соответствует месту обитания.

Дреговичи (древнерус. дреговичи, греч. АрооуоорТшг). Этноним произведен от «дрегва» – болото, трясина, что соответствует характеру местности расселения этого союза.

Дулебы (древнерус. дулпбы, дулпбы). Этим именем «Повесть временных лет» называет общность, не дожившую до времени образования Киевской Руси. Этноним имеет иноязычное (германское) происхождение.

Лендзяне (лат. Lendizi, греч. Aev^avDvoi). Название восходит к физиографическому понятию «ляда».

Поляне (древнерус. поляне). Название происходит от слова «поле» (область полян лежала в полосе лесостепи).

Словене (древнерус. слов 7\ не) – общеславянское самоназвание.

Пищаньцы (древнерус. пищаньци). Восходит к названию р. Пищани.

Полочане (древнерус. полочане). Происходит от наименования р. Полоты.

Из 9 этнонимов восточноевропейского региона с установленной этимологией 7 (77,8 %) – названия по местности обитания (бужане, дреговичи, древляне, лендзяне, пищаньцы, полочане, поляне), одно название – иноязычного происхождения (дулебы) и одно является общеславянским самоназванием (словене).

 

II. Польша и Среднее Подунавье

Названия «союзов племен »

Висляне (лат. Vuislani, Vislane). Название происходит от р. Вислы. Моравы или мораване (старосл. моравяне, моравляне, древнерус. морава, марава, лат. Marharii, Merehani, Maravi, Marvani, Margi, Marahenses). Название произведено от р. Моравы.

Поляне (древнерус. поляне, лат. Polani, Poloni, Pulani, Polenii). Тождественно названию восточнославянских полян (от «поле»).

Поморяне (древнерус. поморяне, лат. Ротегапе). Название означает «жители Поморья».

Названия « племен »

Блатане (старосл. блатани). Название происходит от оз. Балатон.

Бобряне (лат. Poborane, Babarane, Bobrane). Название восходит к р. Бобр.

Гопляне (лат. Glopeani). Название происходит от оз. Гопло.

Дудлебы (лат. Dublebi). Часть распавшегося племенного союза дулебов (дудлебов). Иноязычное название.

Лемузы (лат. Lemuzi). Иноязычное название.

Литомержицы или лютомеричи (лат. Liutomerici, Lutomerici, Lutomirici). Восходит к личному имени Лютомир.

Лучане (лат. Luczane, Lusane). Название восходит к louka – луг.

Слензяне (лат. Sleensane, Silensi, Zlasane). Связано с топонимикой, восходящей, в свою очередь, к наименованию германского племени силингов.

Из 12 надежно этимологизируемых этнонимов 9 (75 %) – названия по местности обитания (блатане, бобряне, висляне, гопляне, лучане, мораване, поляне, поморяне, слензяне). Одно название восходит к личному имени (лютомеричи). Два (дудлебы, лемузы) имеют иноязычное происхождение.

 

III. Полабье

Названия «союзов племен »

Велеты (лат. Velti, Veleti, Weletabi). Связывается с «волот» – великан.

Вильцы (лат. Vuilci, Vilci, Wilzi, Wilti). Другое название того же союза. «Вильцы» означает «волки».

Лютичи (лат. Lutici, Leutici, Liutici, древнерус. лутичи). Третье название того же союза племен (появляется в источниках позднее двух первых). Происходит от «лютый» (праслав. *l’utb(jb) – «злой», «свирепый») и дублирует, таким образом, название «вильцы» (обозначая главное «волчье» качество). Все три названия являются качественными характеристиками.

Названия «племен»

Брежане (лат. Brizani). Означает «живущие на берегу».

Варны (лат. Varnabi, Varnavi, Warnabi). Название происходит от р. Варны.

Гаволяне (лат. Hehfeldi, Hevelli, Hefeldi, Heveldi). Название восходит к р. Гаволе.

Доленчане (лат. Tholensani, Tholosanti, Tolenseni, Tolensati). Название связано с оз. Доленским и р. Доленцой.

Древане (лат. Drevani). Название совпадает с наименованием восточнославянских древлян (от «дерево»).

Лужичане (лат. Lunsici, Lusici, Luzici, Lucizi, Lusiki). Название восходит к слову «луг».

Лупиголова (лат. Lupiglaa). Этимологизируется как прозвище – «глупые головы» или «сорвиголова».

Моричане (лат. Morizani, Murizi). Название связано с оз. Морицким.

Нижане (лат. Niseni, Nisane, Nisani). Название восходит к местности обитания – от «низ», «низина» (низкая долина р. Лабы).

Нижичи (лат. Nizici, Nisici, Nitici, Nicici). Происхождение аналогично предыдущему.

Полабы (лат. Polabi). Восходит к названию р. Лабы (Эльбы).

Речане (лат. Riezani). Восходит к слову «река».

Руяне или раны (лат. Roiani, Ruiani, Rani, Rugini, Rugiani, Rugi). Название происходит от наименования места обитания – о. Руяна (нем. Рюген), которое, в свою очередь, связано с дославянским населением – ругами.

Ситичи (лат. Sitici). Восходит к «sit» – «камыш», «тростник».

Спреване (лат. Zpriawane). Название произведено от наименования р. Спревы.

Укране (лат. Ucri, Ucrani). Название восходит к р. Укре.

Хижане (лат. Chizini, Chizzani, Kyzini). Название произведено от «хыжь» – «рыбацкая хижина». Оно связано, таким образом, с распространенным у этой славянской общности типом хозяйственной деятельности.

Черезпеняне (лат. Cirzipani, Circipani, Zerezepani). Название означает «живущие за р. Пеной».

Из 21 этнонима данного региона названий по местности обитания – 16 (76,2 %; брежане, варны, гаволяне, доленчане, древане, лужичане, моричане, нижане, нижичи, полабы, речане, руяне, ситичи, спреване, укране, черезпеняне). Названий– качественных характеристик – 4 (велеты, вильцы, лютичи, лупиголова), 1 название (хижане) связано с типом хозяйственной деятельности.

 

IV. Балканы

Хорутане или карантане (древнерус. хорутане, лат. Carentini, Carantani, Carantani). Восходит к дославянскому топониму.

Названия « племен »

Берзичи (греч Βερζῆται). Связано с праслав. «bergъ» – «берег», «холм».

Гачане (лат. Guduscani). Название «гачане» выводится от Guduscani через, форму «гадьскани» и связывается с р. Гадкой.

Дреговичи (греч. Δρουγουβĩται). Название тождественно с восточнославянским «дреговичи», поэтому вероятно переселение балканских дреговичей из Припятского Полесья. Новая область обитания не соответствовала по природным условиям местности, от которой получили имя восточноевропейские дреговичи; показательно и то, что исходное «дрегва» известно лишь у восточных славян.

Дукляне или дукличане (греч. Διοκλητιανοί). Название получили от древнего города Диоклея.

Езеричи (греч. ‘Εζερĩται). Восходит к слову «озеро»: «живущие у озера».

Захлумяне или захлумы (греч. Ζαχλοῦμοι). Название означает «живущие за холмом».

Карниольцы (лат. Carniolenses). Восходит к дославянскому названию местности.

Конавличи (греч. Καναλĩται, Κανaʌεĩται). Название восходит к античному водопроходу, по которому местность называлась Canale [627]Наумов Е.П. Указ. соч. С. 189.
.

Мораване или моравы (греч. Μοραβοί). Название связано с р. Моравой, правым притоком Дуная, однако его совпадение с наименованием среднедунайских мораван делает вероятным предположение об отделении этого «племени» от моравского «племенного» союза. Р. Морава могла быть названа по р. Мораве в области прежнего обитания.

Наренчане или неретвляне (лат. Narentani, Narentini, греч. Ναρεντάνοι, Ἀρεντανοι). Название связано с р. Неретвой (Нарентой).

Ринхины (греч. ‘Ρυγχινoι, ‘Pηχìνοι). Произведено от названия р. Ринхин.

Струменичи (греч. Στρουμονĩται). Название восходит к р. Струме.

Тимочане (лат. Timociani). Название восходит к р. Тимок.

Из 14 этнонимов балканского региона названий по местности обитания – 12 (85,7 %; берзичи, гачане, дукличане, езеричи, захлумяне, карантане, карниольцы, конавличи, неретвляне, ринхины, струменичи, тимочане). Названий по местности прежнего обитания – 2 (дреговичи, моравы).

Сведем теперь данные о соотношении типов этнонимов, полученные по всем регионам.

Таблица 1. Названия «племен» и «племенных союзов» вместе

Таблица 2. Названия «союзов племен»

Таблица 3. Названия «племен»

Все три сводные таблицы, как и приводимые выше суммарные данные по регионам, рисуют в общем одинаковую картину. Во всех случаях явно преобладает тип «названия по местности обитания». Даже при учете названий спорного или неясного происхождения этнонимы этого типа составят соответственно 37,5, 50, 42,1 и 50 %). Следует, кроме того, иметь в виду, что среди этнонимов со спорной этимологией немало названий, которые, скорее всего, тоже происходят от местности обитания: это «север», «уличи», «тиверцы», «смолинцы» и «смоляне», «ополяне», «ободриты» дунайские, «травуняне». С их учетом доля этнонимов этого типа превысит 50 %.

Отметим также, что 15 названий «союзов племен» соответствуют 13-ти общностям, поскольку один из союзов имеет три названия (вильцы-велеты-лютичи). Поэтому названия «по местности обитания» имеют фактически 10 из 13 «союзов племен», т. е. 76,9 %, а из всех общностей с надежно этимологизируемыми этнонимами – 44 из 54 (81,5 %).

Время появления названий этого типа неясно для территорий, на которых славяне предположительно могли обитать до VII в. (времени, когда славянские «племенные» названия начинают упоминаться в источниках). Однако два из рассмотренных регионов – Полабье и Балканы – бесспорно являются территориями, колонизованными славянами в VI–VII вв. К VI в. относится расселение славян в Чехии и Моравии, в раннем средневековье появились славяне и на севере Восточной Европы. Если суммировать данные по всем этим регионам (76,8 % всех рассматриваемых этнонимов), то окажется, что названия «по местности обитания» составляют здесь 31 из 43, т. е. 74,4 %, при этом из названий «племен»– 81,1 %. Очевидно, что названия этого типа на колонизуемых территориях являются новыми названиями, которые могли появиться только при их заселении, т. е. не ранее VI–VII вв. В других регионах время появления названий «по местности обитания» (здесь из 12 из 13 рассматриваемых этнонимов, т. е. 92,3 %) не столь очевидно, но практическое отсутствие различия в их соотношении с другими типами по сравнению с регионами колонизации наводит на предположение о принципиальном единстве «этнонимической картины» во всех регионах раннесредневекового славянского расселения.

Обращает на себя внимание, что к личному имени определенно восходит только одно название («лютомеричи»). Даже если принять точку зрения о происхождении от эпонимов таких названий, как «кривичи», «вятичи» и «радимичи», удельный вес этнонимов этого типа останется очень незначительным. Это не позволяет присоединиться к мнению о т. н. «патронимических» названиях как одному из двух основных типов славянских племенных названий (наряду с «топонимическими»). Неточно и часто встречающееся отождествление «патронимических» названий с названиями на «-ичи». Среди последних встречаются названия по местности обитания – дреговичи, конавличи, берзичи, струменичи, езеричи, нижичи, ситичи.

Нет ли оснований предполагать, что среди славянских этнонимов могут быть названия разных типов общностей: с одной стороны, древних племен («нетопонимические» этнонимы), с другой – чисто территориальных, новых образований (топонимические названия)? В этом случае количество названий «по местности обитания» должно было бы увеличиваться в более позднее время и быть минимальным в раннюю эпоху (вскоре после Расселения). Но если взять наименования славянских общностей, встречающиеся только в источниках старше X в., картина их распределения по типам оказывается такой же, как и при учете всех «догосударственных» этнонимов: из 21 надежно этимологизируемого названия (это бужане, лендзяне, висляне, гопляне, мораване, слензяне, вильцы, велеты, моричане, гаволяне, лужичане, лупиголова, карантане, карниольцы, гачане, тимочане, мораване балканские, дреговичи балканские, струменичи, ринхины, берзичи) 16 происходят от местности обитания (76,2 %), в том числе в регионах колонизации– 13 из 17 (76,5 %).

Практически совпадает соотношение типов этнонимов даже в разновременных источниках, содержащих их перечень. Так, в «Чудесах св. Димитрия Солунского» (VII в.) названия «по местности обитания» составляют 75 % (3 из 4) от числа надежно этимологизируемых и 42,3 % (3 из 7) от числа всех; в «Баварском географе» (вторая половина IX в.) соответственно 81,8 % (9 из 11) и 39,5 % (9 из 23, а с учетом названий «уличи», «смолинцы» и «ополяне» как «топонимических» – 52,2 %); в «De administrando imperio» Константина Багрянородного (середина X в.) 100 % (8 из 8) и 47,1 % (8 из 17, а с учетом названий «уличи» и «травуняне» – 58,8 %); в «Повести временных лет» (начало XII в.) 76,9 % (10 из 13) и 40 % (10 из 25, а с учетом наименований «уличи», «тиверцы» и «север» – 52 %).

Отсутствие различий в соотношении типов славянских догосударственных этнонимов на протяжении периода VII–XII вв. не дает, таким образом, оснований думать, что только «топонимические» названия были новыми, появившимися в ходе Расселения, а для названий иных типов следует предполагать древнее, праславянское происхождение. Очевидно, и среди этих последних было немало этнонимов, возникших в эпоху Расселения, просто мы не имеем возможности определить это с точностью, как в случае с «топонимическими» названиями в регионах колонизации.

Устойчивость самоназвания – один из основных признаков этнической общности. Признание того, что в ходе расселения в славянском обществе произошла смена большей части этнонимов, наводит на предположение, что под новыми названиями скрывались новообразования, возникшие вследствие перемещения племенных групп в ходе миграций и являвшиеся в большей степени территориально-политическими, а не этническими общностями. Что касается славянских союзов «племен», то их характеристику как политических общностей можно считать признанной. Отсутствие различия между соотношением типов названий «племенных» союзов и отдельных «племен» свидетельствует в пользу того, что последние также, как правило, были уже не племенами в научном смысле этого понятия (т. е. общностями, основанными на кровнородственных связях), а территориальными образованиями.

Относительно периодизации появления типов славянских этнонимов существуют две точки зрения: 1) древнейшими (возникшими до Расселения) являются бессуффиксные названия; 2) древнейшими являются названия с суффиксом «-ан», а названия с суффиксом «-ич» появились в процессе Расселения. Последнее предположение сомнительно, поскольку многие из этнонимов с суффиксом «-ан» являются наименованиями «по местности обитания» на колонизованной территории, т. е. определенно новыми. Древними, явно «дорасселенческими», вероятнее всего, надо считать названия «не по местности обитания», которые встречаются в разных регионах славянского расселения (свидетельствуя тем самым о распаде старого племени). Таких названий три – сербы, хорваты, дулебы. Все они бессуффиксные. Очевидно, эти этнонимы и восходят к праславянскому периоду. Появление же названий с суффиксами следует отнести к периоду Расселения.

Таким образом, этнополитическая структура славян после Расселения коренным образом отличалась от праславянской. В ходе и в результате Расселения сложились новые, территориально-политические по своему характеру образования. На территориях этих общностей формировались, как правило, определенные особенности материальной культуры, но их становление происходило на месте нового обитания, уже как следствие политической общности населения.

Для того, чтобы оттенить отличие территориально-политических догосударственных славянских общностей от племен в собственном смысле этого слова, представляется целесообразным использовать для обозначения первых термин, применявшийся к ним в византийских источниках– «Славинии» (Σκλαβηνία, Σκλαβυνία). Образования, включавшие в себя несколько таких общностей, имеющих свои самоназвания, можно именовать «союзами Славиний». Продолжение использования понятия «племя», по отношению к славянским общностям раннего средневековья неверного фактически, будет затемнять картину, архаизируя их общественно-политический строй.

По-видимому, славянские общности раннего средневековья складывались, как правило, сразу же в форме образований во главе с князьями: уже в VII в. упоминаются князья (греч. ἄρχον, ρ~ εξ, лат. dux) как в небольших территориальных общностях македонских славян, недавно осевших на территории Византийской империи, так и в крупном объединении полабских сербов (сорбов) (не говоря уже о том, что имеется немало сведений о князьях второй половины VI в. в славянских группировках Дунайского Левобережья, самоназвания которых неизвестны и которые прекратили свое существование в ходе дальнейших передвижений славян). Княжеская власть, очевидно, существовала у славян и до Расселения. Для периода VI–VIII вв. можно говорить о ее усилении, связанном с возрастанием роли военного предводительства в ходе миграций, сопровождаемых постоянной военной опасностью, но не о появлении. Поэтому возникновение Славиний может быть в основном отнесено к VII–VIII вв., времени сразу же после окончания миграций.

По вопросу о том, что представляли собой славянские группировки, мигрирующие и оседающие на новой территории, традиционно мнение о двух вариантах: 1) переселение целыми племенами; 2) переселение небольшими группами, объединившимися уже на месте нового обитания в новые общности. Такой взгляд основан на наблюдениях за славянскими этнонимами того или иного региона: образования с «патронимическими» названиями относились к первому варианту расселения, с «топонимическими» – ко второму. Проведенный анализ славянских догосударственных этнонимов раннего средневековья позволяет внести некоторые коррективы в эту точку зрения.

Во-первых, праславянскими («дорасселенческими») по происхождению следует считать не этнонимы «патронимического» типа (на «-ич»), а бессуффиксные названия «не по местности обитания»; названия на «-ичи», скорее всего, продукт эпохи Расселения (и далеко не всегда они имеют «патронимическое» происхождение). Следовательно, о переселении целых племен можно с уверенностью говорить лишь в случаях с общностями, носящими бессуффиксные «нетопонимические» наименования. Но такие названия – сербы, хорваты, дулебы – повторяются в разных регионах раннесредневекового славянства: сербы на Эльбе и Балканах, хорваты – в Восточном Прикарпатье (вероятно, их первоначальная территория), Чехии, Польше, на р. Заале, Балканах, дулебы – на Волыни, в Чехии, Паннонии. Нужно поэтому в этих случаях предполагать не переселение «старых» племен, а их распад и формирование в разных регионах на основе их осколков Славиний (или союзов Славиний), сохранивших старое название. При этом вероятно «примешивание» к этим образованиям группировок иной племенной принадлежности. Об этом прямо свидетельствует рассказ Константина Багрянородного о переселении сербов и о сербских Славиниях. Если «тервуниоты», «каналиты» и «паганы» (неретвляне) «происходят» («κατάγονται») от сербов, переселившихся на Балканский полуостров при императоре Ираклии, то «захлумы» только со времени поселения здесь являются сербами. По-видимому, первые три общности формировались на основе той части праславянского племени сербов, которая пришла на Балканы (или по крайней мере группировок, принявших общее имя сербов в ходе переселения), а захлумы, придя вместе с сербами, вошли в образовавшийся под этим именем союз уже на месте нового поселения.

В иных же случаях переселение происходило, скорее всего, небольшими группировками или временными объединениями небольших разноплеменных группировок. В пользу этого может говорить, в частности, такой факт. Византийские писатели второй половины VI в., описывая славян Дунайского Левобережья, неоднократно называют по именам их предводителей (Добрята, Ардагаст, Мусокий, Пирагаст), но ни разу не употребляют племенных названий, всегда говоря вообще о «словенах». Первое упоминание этнонимов отдельных славянских общностей (между 615–620 гг., «Чудеса св. Димитрия») относится к славянам, уже осевшим на территории империи (в Македонии). Очевидно, мигрирующие славянские группировки образовывали временные объединения, не имевшие, как правило, устойчивых самоназваний. Лишь на месте нового поселения осевшие группировки вместе со своими соседями или союзниками по движению образовывали Славинии с определенной территорией и устойчивым самоназванием. С наибольшей уверенностью можно говорить о таком варианте расселения для общностей с названиями «по местности обитания».

Таким образом, можно полагать, что «старые», праславянские племена, как правило, целиком в эпоху Расселения не мигрировали и не оседали на местах нового обитания. Они распадались; передвижения осуществляли их осколки, которые смешивались (по пути или на месте нового обитания) с иноплеменными группировками, и в результате формировались новые общности – гетерогенные образования, лишь в редких случаях сохранявшие в своем названии воспоминание о «старом» племени.

На местах поселения сформировавшиеся Славинии могли образовывать более крупные объединения – союзы Славиний. Это удавалось не всегда: так, не смогли объединиться в союз Славинии в Македонии. Иногда союзы бывали непрочны, не имели постоянного состава: таковы лютичи, у которых основой союза были четыре Славинии (ратари, хижане, черезпеняне, доленчане), а ряд других лишь временно входил в него; сходная картина наблюдается у полабских сербов.

Прослеживаются два варианта взаимоотношений Славиний внутри союза. В одних случаях существовала «главенствующая» в союзе общность; ее имя могло присваиваться всему союзу. Пример – Славиния ободритов, давшая название всему объединению. Другой вариант– «равноправие» всех или нескольких Славиний, входивших в союз. Таковы лютичи, у которых в IX – первой половине X в. не прослеживается главенство какого-либо из четырех «постоянных членов» союза. Союз «равноправных» Славиний существовал, по-видимому, в IX в. в Чехии.

Распад родоплеменных отношений в ходе Расселения выразился и в формировании территориальной организации земледельческого населения – соседской общины. С теми или иными модификациями она фиксируется в VII–IX вв. во всех славянских регионах.

 

Знать

Рассмотрение вопроса об эволюции славянской знати в эпоху Расселения имеет сложности источниковедческого характера. Письменные источники, синхронные эпохе Расселения и времени существования славянских племенных княжеств и союзов племенных княжеств – неславянские, соответственно неславянской является и терминология, которой в них обозначается славянская знать, а из контекста не всегда возможно точно определить сущность упоминаемой категории. Славяноязычные же памятники имеются не по всем регионам (их нет для Полабья, Польши, Карантании) и относятся уже ко времени, когда формировались славянские государства (ко второй половине IX в. – упоминания славянской знати в великоморавских источниках, к X–XI вв. – в русских и чешских), поэтому ретроспектировать их данные на догосударственный период следует с осторожностью. С учетом этих обстоятельств рассмотрим упоминания славянской знати, относящиеся к периодам Расселения и существования Славиний и союзов Славиний (до образования государств), в этих двух группах источников.

Самое раннее (по времени описываемых событий) упоминание славянской знати – сообщение Иордана о 70 primatibus у антского князя (тех) конца IV в. Боза, захваченных и казненных вместе с ним готским королем Винитарием. Поскольку источник отстоит от события почти на два столетия, определить, какая категория знати (племенные старейшины или захваченная в плен вместе с вождем его дружина) имеется в виду, затруднительно.

У Менандра (вторая половина VI в.) в рассказе о посольстве аварского хагана к славянам Дунайского Левобережья упоминается славянский князь Добрята и οἱ ἐν τέλει. Этим термином в Византии обозначалась высшая служилая знать, поэтому вероятнее всего, что он был применен Менандром к сходной (по своей связи с правителем) категории, т. е. к дружине Добряты. На существование у славян дружин в середине VI в. указывают и два фрагмента из «Войны с готами» Прокопия Кесарийского, повествующие о славянских походах за Дунай в середине VI в.

В I книге «Чудес св. Димитрия Солунского» (VII в.) при описании осады славянами Фессалоники (80-е гг. VI в.) славянское войско оценивается как состоящее из «отборных» (επιλέκτους) и «опытных в военном деле» (εμπειροπολέμους) людей, представлявших собой «избранный цвет всех славянских племен» (το παντòςτου τω ν Σκλαβίνων ἒθνουςτòεπίλεκτονἄνθος). Это известие также может быть истолковано как указание на существование у славян дружинного слоя.

II книга «Чудес», описывая славяно-византийский конфликт 70-х гг. VII в., говорит, что в посольстве к императору от жителей Фессалоники и македонских славян последних представляли ёкАектшу – «выдающиеся». Что за категория имелась в виду, в данном случае неясно. Ниже в рассказе о походе императора против славян Македонии в их числе упоминаются «сильные и выдающиеся тяжеловооруженные воины» (σθεναροὺςκαìε, ξόχους καìὀπλίτας), победа над которыми обеспечила византийцам общий успех. В этом известии речь идет, очевидно, о дружинниках.

Кроме того, часто упоминающийся по отношению к славянам VI–VII вв. в византийских источниках термин «архонт» мог в ряде случаев обозначать не князей, а знатных людей более низкого ранга. Какая категория знати в данных случаях имеется в виду, с определенностью судить невозможно.

Фрагментарные известия о славянской знати VI–VII вв. позволяют полагать, что у славян, вступавших в это время в соприкосновение с Византийской империей, уже существовал дружинный слой. О наличии иных категорий знати ясных сведений нет.

Для периода конца VIII–IX вв. существует ряд латиноязычных известий о славянской знати, относящихся к западной части славянского мира: Полабью, Среднему Подунавью, Северо-Западу Балканского полуострова. Они могут быть подразделены на две группы. К одной относятся те, в которых речь идет явно о дружинной знати. Это известия, в которых рядом с князем упоминаются его collecta popularium manus («отборные люди»), praetoriani («преторианцы»), manus delecta («избранные»), sui («свои»), homines («люди»), fideles («верные»), nobiles viri fideles («благородные мужи верные»), populus («люди»). Другую группу составляют известия, в которых употребляются термины более общего, неопределенного характера, позволяющие говорить лишь о существовании у славян четко выделявшегося слоя знати, но не дающие ясного представления о ее характере. Это primores («первые»), meliores («лучшие»), praestantiores («выдающиеся»), optimates («лучшие»), proceres («знатные»). Термины обоих этих типов– fideles («верные») и primates populi («первые из людей») встречаются и в латиноязычном документе, созданном в славянской стране – грамоте хорватского князя Мунтимира Сплитской церкви (892 г.); как «fidelibus et primatibus populi» определены лица, с совета с которыми князь принял решение о подтверждении земельного пожалования.

Таблица 4

Славянская знать в латиноязычных источниках конца VIII–IX вв.

Региональное и хронологическое распределение упоминаний славянской знати в латиноязычных источниках конца VIII–IX вв. представлено в табл. 4.

Может сложиться впечатление, что в Хорватии и Моравии – более развитых регионах, где в IX в. уже сложились государства – господствующим слоем в глазах западноевропейских соседей являлась военнослужилая знать (здесь явно к ней относятся 9 упоминаний из 12), а у отстававших в своем развитии полабских славян ситуация была иной (здесь 9 упоминаний из 10 приходятся на термины «неопределенного» характера). Но надо иметь в виду, что такое распределение терминов во многом может быть связано с Источниковой спецификой. Для «Анналов королевства франков», содержащих сведения о знати полабских славян конца VIII– начала IX в., вообще не свойственно употребление термина fideles, определенно указывающего на служилую знать.

«Дружинные» термины употребляются в «Анналах» тогда, когда речь идет о военных действиях славянских князей (ободритского Дражко в 809 г., хорватских Борны в 819 г. и Людевита в 820 г.). При описании же событий мирного времени используется преимущественно термин pri-mores, которым в «Анналах» обозначаются и представители знати иных народов, в т. ч. несомненно служилой (такие, как франкские графы). Поэтому делать на основе регионального распределения терминов однозначные выводы о различиях в типе знати, на наш взгляд, рискованно. Можно лишь отметить ведущую роль дружинного слоя в Хорватии уже в начале IX в., в Моравии во всяком случае во второй половине IX в. и несомненное наличие такого слоя в IX в. у полабских славян (известие 809 г.) и в Чехии (известие 845 г.).

Свидетельство о характере славянской знати эпохи формирования государства содержится также в арабоязычном источнике – «Записке» испанского еврея Ибрагима ибн Якуба. Рассказывая о Польше 60-х гг. X в. (периода складывания Польского государства при князе Мешко I) Ибрагим ибн Якуб называет в качестве высшего слоя три тысячи отборных воинов, находящихся на княжеском содержании, т. е. княжеских дружинников.

Из славяноязычных источников наиболее представительны материалы по восточным славянам. Рассмотренные в комплексе с данными археологии, они позволяют заключить, что в формирующемся в течение IX–X вв. Древнерусском государстве ведущая роль принадлежала военно-служилой знати (киевских князей в первую очередь), носившей обобщающее наименование «дружина». Она осуществляла корпоративную эксплуатацию населения путем взимания даней-налогов и послужила основой формирования господствующего класса. В X в. дружина предстает уже дифференцированной. Верхний слой ее получил название «бояре», низшая часть именовалась «отроками». Достоверных известий о неслужилой знати у восточных славян нет. Встречающиеся в летописании конца XI – начала XII в. при описании событий X столетия термины «старцы» и «старейшины», трактовавшиеся прежде как свидетельства существования родоплеменной знати, являются, как показано в исследованиях последнего времени, книжными и не несут реальной информации об определенном слое общества. Из упоминаний же (также ретроспективных) «лучших» и «нарочитых» мужей у древлян в середине X в. неясно, о какой категории знати идет речь (тем более, что те же лица в летописи именуются и «дружиной»).

Известия о знати встречаются также в ранних моравских и чешских памятниках. В «Житии Мефодия» (Моравия, конца IX в.) встречаются термины «мужи честный» и «друг». Последним (явно связанным с понятием «дружина») обозначен «съвътьник» князя Великой Моравии Свято-полка; первым – 20 человек, отправленных паннонским князем Коцелом в посольство к папе. Чешское старославянское «Житие св. Вячеслава» (X в.)упоминает «мужей чешских», «мужей» князей Вячеслава и Болеслава, мужи Вячеслава определяются также как его «други»; речь идет несомненно о служилой знати. Эти сведения подтверждают известия латиноязычных источников середины – второй половины IX в. о ведущей роли дружинного слоя у славян Среднего Подунавья.

Особого внимания заслуживает термин «жупан», широко распространенный в средневековье у южных и западных славян. Если для периода государственного развития славянства исследователи в общем сходятся на том, что институт жупанов связан с административно-территориальным управлением, то его происхождение и сущность в догосударственный период являются наименее ясными. Историки, затрагивавшие эту проблему, обычно исходили из представления о жупанах как первоначально старейшинах племени или рода. Иную точку зрения сформулировал (без развернутой аргументации) М.Костренчич, полагавший, что хорватские жупаны первоначально (в период «военной демократии») были военной свитой правителя, а с формированием государства стали назначаться последним правителями областей. По мнению Ф.Малингудиса, жупан – титул, бытовавший у авар и протоболгар; все «жупаны» источников конца VIII–IX вв. – не славяне, поэтому говорить о жупанах как главах территориальных организаций ранних славян нельзя.

Ранние (конца VIII– первой половины X в.) известия о жупанах содержатся: 1) в грамоте баварского герцога Тассило III 777 г.; 2) в грамотах хорватских князей Трпимира (852 г.) и Мунтимира (892 г.); 3) в четырех древнеболгарских надписях IX в.; 4) в «Законе Судном людем» (ЗСЛ) краткой редакции, законодательном памятнике славянского происхождения второй половины IX в. [707]В рассказе о славянах арабского автора начала X в. Ибн Русте упоминается титул, который часто интерпретируется как «жупан» и связывается с Великой Моравией (см., наир.: Раткош П. Великая Моравия– территория и общество // Великая Моравия. Ее историческое и культурное значение. С. 91; Havlik L.E. Slovanske stätni ütvavy raneho stredoveku. Praha, 1987. S. 76). Но информация Ибн Русте, скорее всего, относится к восточным славянам (см.: Новосельцев А.П. Восточные источники о восточных славянах и Руси VI–IX вв. // Древнерусское государство и его международное значение. М., 1965. С. 391–395; Заходер Б.Н. Каспийский свод сведений о Восточной Европе. Т. 2. М., 1967. С. 138–145), а чтение второго по значению (после князя) правителя славян неясно, его интерпретация как «жупана» неубедительна (Заходер Б.Н. Указ. соч. С. 137–139).
; 5) в гл. 29, 32 и 34 сочинения византийского императора Константина Багрянородного «Об управлении империей» (948–952 гг.).

Болгарские надписи можно исключить из рассмотрения, поскольку, во-первых, только в одной из них термин «жупан» может быть (и то предположительно) отнесен к славянину (остальные «жупаны» надписей – протоболгары), а во-вторых (и главное), речь в них идет уже о государственных чиновниках и поэтому данный источник не дает оснований для суждений о происхождении института жупанов у славян.

В грамоте Тассило 777 г. Кремсмюнстерскому монастырю (на р. Креме, в междуречье правых притоков Дуная Эннса и Трауна, на баваро-славянском пограничье) упоминается славянская группировка, во главе которой стоит жупан Фиссо (ille jopan, qui vocatur Physso). Эта группировка расселилась в междуречье Эннса и Кремса, по-видимому, в начале VIII в., двигаясь сначала вверх по Дунаю, затем Эннсу и Штайру. Территории по Дунаю к востоку от Эннса были тогда под контролем аваров, следовательно славянская общность, упоминаемая в грамоте Тассило, находилась прежде под аварской властью. Поскольку наиболее вероятно мнение о заимствовании славянами термина «жупан» у аваров [713]Существует мнение, что имя жупана Фиссо – аварское, и он не являлся славянином (см.: Грачев В.П. Указ. соч. С. 199; Malingoudis Ph. Op.eit. S. 64–67).
Но возможна и славянская интерпретация этого имени (см.: Ловмяньский Г. Происхождение славянских государств // ВИ. 1977. № 12. С. 186).
, можно полагать, что именование в 777 г. предводителя славянской общности жупаном отражает как раз факт непосредственного заимствования этого титула главой славянского политического образования. Отождествление его с племенным старейшиной вызывает сомнение, т. к. неясно, зачем для обозначения издавна существовавшего у славян института заимствовать иноязычный титул. Скорее можно полагать, что речь идет о лице, возглавлявшем образование типа племенного княжества, но не имевшем княжеского титула.

В жалованной грамоте Трпимира Сплитской церкви говорится, что князь хорватов принял решение о постройке монастыря в результате «общего совета с моими всеми жупанами» (commune consilium meis cum omnibus zuppanis). Среди пятнадцати человек, подписавших грамоту, пятеро именуются «жупанами» («iuppani»): Comiciai, Pretilia, Nemustlo, Zarzata, Ludovico. В грамоте Мунтимира (подтверждающей пожалование Трпимира) советники названы иначе: «communi consilio cum meis cunctis fidelibus et primatibus populi». Среди подписавших грамоту одиннадцать жупанов (zuppani), из них двое названы просто жупанами, семь – связаны с дворцовыми должностями и два – с территориальными единицами. Один из жупанов грамоты 892 г. обозначен как камерарий (zuppanus camerarius), в то время как в грамоте 852 г. подписавший ее камерарий жупаном не назван.

В этих памятниках жупаны – бесспорно представители славянской, хорватской знати, причем знати уже формирующегося государства. Складывается впечатление, что в середине IX в. хорватские жупаны еще не связаны ни с дворцовыми должностями, ни с управлением определенными территориями, а являются просто высшим слоем знати. В конце этого столетия данный слой определяется как fideles («верные», традиционное обозначение в латиноязычных источниках военно-служилой знати) и primates populi («первые из людей»). Жупаны начинают отправлять административные должности при дворе и по управлению территориями. В грамоте 852 г. обращает на себя внимание указание на тесную связь жупанов с князем, который говорит о них: «мои жупаны» (в грамоте 892 г. соответственно «мои вернейшие и первейшие из людей»). Сопоставляя эти данные с имеющимися сведениями по восточнославянской социальной терминологии, можно отметить, что в договорах Руси с Византией 911 и 944 гг. притяжательное местоимение, указывающее на связь с князем, прилагается к боярам – «его (князя) бояре» – социальному слою, первоначальная сущность которого, как сказано выше, – представители привилегированного слоя княжеской дружины.

В Краткой редакции ЗСЛ жупаны упоминаются дважды. Первое упоминание – в главе «О полоне» (гл. 3). Эта глава представляет собой славянскую переработку XVIII титула византийского кодекса законов VIII в. – «Эклоги». Приведем греческий текст Эклоги в переводе на современный русский язык и интересующий нас текст из гл. 3 ЗСЛ.

Эклога

Когда Бог даст победу, то шестую часть добычи должно посвятить казне, а остальную долю разделить равными частями между войском, поровну между великим и малым, ибо достаточно хватает архонтам доходов от получаемого ими жалования. Если же среди архонтов найдутся такие, которые сражались мужественно, находящийся там стратиг предоставит им из упомянутой шестой части, предназначенной фиску, и воздаст им должное, как положено.

ЗСЛ

Та же Богу дающю побѣду, шестую часть достоить взимати князю, а прочее все число взимати всѣмъ людемъ в равьную часть, разделити великаго и малаго, довлѣеть бо жюпаномъ часть княжа и прибытокъ оброку людьскому имъ. Аще ли обрящються етери от тѣхъ дьрзнувше, или кметищи или простыхъ люди подвигы и храбрьство сдѣявше, обретяися князь или воевода в то время, от реченого урока княжа да подаеть, яко и лѣпо.

В тексте ЗСЛ перед нами трехчастная социальная дифференциация войска: жупаны, кмети, простые люди. Она введена вне зависимости от греческого оригинала, упоминающего только «архонтов». Примеры подразделения войска на социальные группы неоднократно встречаются в древнерусских источниках. При этом существуют следующие варианты: «бояре и Русь вся»; «бояре, вся дружина и кияне (киевляне)»; «мужи и дружина»; «бояре и вся дружина»; «бояре и дружина»; «бояре думающие, мужи храборствующие, ряд полчныи». «Жупанам» гл. 3 ЗСЛ краткой редакции, таким образом, на Руси соответствует верхушка дружины (бояре).

В Эклоге речь шла о военачальниках, находящихся на государственном жаловании; славянский автор, на место государства (казны) поставивший князя, посчитал, что этим «архонтам» соответствуют жупаны. Тем самым он указал на то, что жупаны – люди, находящиеся на княжеском содержании, и, отойдя от греческого оригинала, назвал два источника этого содержания: «часть княжа» военной добычи и «прибыток» от «оброка людского». «Оброк» в данном случае может иметь только одно значение – «дань», т. е. речь идет о государственной дани – налоге, собираемом в мирное время со своего населения («людей»). В древнерусских памятниках эти два источника доходов – военная добыча и дань со своего населения – определенно связываются с княжеской дружиной. В т. н. «Предисловии к Начальному летописному своду конца XI в.» говорится, что дружинники «древних князей» «кормяхуся, воююще ины страны». Дружинники в летописном рассказе о гибели киевского князя Игоря в 945 г. говорят князю: «поиди, княже, с нами в дань (за данью к древлянам. – А.Г.), да и ты добудеши и мы». Под 1014 г. упоминается порядок распределения дани, собираемой новгородским князем: две трети ее отправляются в Киев (верховному правителю – киевскому князю), а оставшаяся треть раздается дружинникам («гридям») князя-вассала.

Второй раз в Краткой редакции жупаны упоминаются в гл. 22: «Свѣдѣтели от слуха, да не свѣдетельствують, глаголюще, яко слышахомъ от кого сего должника или ино что свѣдѣтельствующе от слуха. Аще и жюпани суть, иже свѣдѣтельствують». Данная статья также основана на Эклоге, причем термином «жупаны» переведено слово «табулярии», обозначавшее судебных чиновников. Это может свидетельствовать о выполнении жупанами судебных функций, что было свойственно в раннефеодальных государствах на этапе складывания для служилой знати (выделение специальной категории судебных чиновников происходит уже на стадии сложившегося государственного строя – так, на Руси это имело место в конце X в.).

В Пространной редакции ЗСЛ (составленной на основе Краткой, скорее всего, на Руси) в обеих соответствующих статьях «жупаны» заменено на «князи». В гл. 3 утрачено указание на «оброк людской» – «достоить бо княземь часть княжа, а прибытокъ людем». Но в ней же имеется еще одно несовпадение с Краткой редакцией. Вместо «Аще ли обрящються етери от тѣхъ дьрзнувше, или кметищи или простыхъ людии подвиги и храбрьство сдѣявше» стоит «Аще обрящеться етери и от тѣхъ друговъ или къмьтищищь или простых людии подвить и храборьство сдѣеть». «Друговъ» здесь множественное число от «другь». Поскольку речь идет о социальной дифференциации войска, «друг» может трактоваться только как обозначение члена дружины. Но древнерусским источникам такое значение этого слова неизвестно. Оно встречается только в «Житии Мефодия» («етеръ другь, богать зѣло и съвѣтьникъ» (князя Святополка Моравского. – Л.Г.). и «Житии Вячеслава» (упоминаются «други» чешского князя) Поэтому предполагать здесь правку древнерусского редактора не представляется возможным. За присутствие термина «друг» в варианте Краткой редакции, на основе которого составлялся архетип Пространной, говорит (помимо того факта, что этот термин есть в «Житии Мефодия» – памятнике, вышедшем из того же круга, в котором, вероятнее всего, был создан ЗСЛ) и еще одно обстоятельство. Из текста Пространной редакции («Аще обрящеться етери и от тѣхъ друговъ») видно, что речь идет о категории людей, уже упомянутой выше; собственно, так же обстоит дело и в Краткой редакци: («Аще ли обрящються етери от тѣхъ (т. е. жупанов. – А.Г.) дьрзнувше») и в исходном греческом тексте Эклоги: «Если же среди архонтов найдутся такие…». Между тем в Пространной редакции выше упомянуты только князья, а древнерусский редактор не мог отождествить князей с дружинниками (к тому же при таком отождествлении получалось бы, что отличившиеся в бою князья получают долю за храбрость из княжеской части по приказу князя или воеводы). Следовательно, чтение «от тѣхъ друговъ» было в тексте, где «жупаны» еще не были заменены «князьями», и жупаны в том варианте Краткой редакции, на основе которого была создана Пространная, отождествлялись, таким образом, с «другами» – дружинниками.

У Константина Багрянородного термин «жупан» упомянут три раза. В гл. 29 говорится: «Архонтов же, как говорят, эти народы не имели, кроме старцев-жупанов (ζουπάνους γέροντας), как это в правилах и в прочих Славиниях». Далее говорится, что архонтов им поставил император Василий I (867–886). Из контекста следует, что должны иметься в виду перечисленные выше славянские народы: хорваты, сербы, захлумы, травуняне, конавличи, дукличане и паганы (неретвляне). Но в дальнейшем изложении Константин неоднократно упоминает архонтов у хорватов и сербов во времена, предшествующие правлению Василия. В то же время в отношении травунян говорится, что их правитель носил титул жупана и получил титул архонта от своего тестя Властимира, архонта Сербии, которому подчинялся (середина IX в.); у захлумов, конавличей и дукличан архонты впервые упоминаются в перечне южнославянских правителей, первоначальный вариант которого был составлен, по-видимому, в конце IX – начале X в.; у неретвлян же архонты неизвестны вовсе. Поэтому наиболее вероятно, что Константин, говоря об отсутствии у славян архонтов, имел в виду пять последних из перечисленных им общностей – захлумов, травунян, конавличей, дукличан и неретвлян. Именно у этих племенных княжеств сербского союза правители назывались в первой половине IX в. жупанами, в то время как во главе хорватов и всего союза племенных княжеств сербов стояли князья (архонты).

Собственно, именно процитированное выше место из гл. 29 «De administrando imperio» служит главным основанием для признания исходного значения термина «жупан» как племенного старейшины. Но при интерпретации данного текста необходимо поставить вопрос о происхождении определения жупанов как γέροντες у Константина.

В гл. 29 γέρoντες названы так или иначе какие-то представители публичной власти. Другое упоминание γέροντες, содержится в гл. 21, повествующей о борьбе в середине VII в. за трон арабского халифа между Али и Муавией. Здесь γέροντες выступают в ином значении: это действительно «старцы» по возрасту, мудрецы, хранители традиций. В гл. 50 и 51 термин γέρον употребляется по отношению к византийцам – клирику Ктене и протокараву Михаилу: в этих случаях он также имеет возрастное значение. В написанном Константином «Жизнеописании императора

Василия» (вошедшем в хронику Продолжателя Феофана) упоминаются γέροντες «росов», обсуждающие с князем вопрос о принятии христианства; из контекста следует, что термин γέροντες и здесь употреблен Константином в возрастном смысле. Таким образом, Константину не свойственно употребление этого термина в социальном значении. Такое несовпадение значений слова γέροντες в гл. 29 и других случаях его употребления тем же автором наводит на предположение, что в гл. 29 перед нами перевод какого-то славянского социального термина. Славянские термины встречаются в тексте «De administrando imperio» неоднократно. Воспроизводились они по-разному: как непосредственно («закон» – ζάκανον, «воевода» – βοέβοδος, «полюдье» – πολύδια, «жупан» – ζουπάνος) так и с помощью перевода, причем перевод мог быть ориентирован как на семантику славянского слова («полюдье» как γύρα – «кружение»), так и на его этимологию (διατρέφω как перевод древнерус. «кормитися»).

Какой же славянский социальный термин мог быть переведен как γέροντες? Вряд ли это перевод самого слова «жупан», поскольку когда Константин приводит рядом славянское слово и его греческий эквивалент, он сопровождает это пояснением (πολύδια ο λέγεται γύρα —«полюдия, что именуется «кружением»»). Скорее всего, yspovxeg – перевод, ориентированный на этимологию. Резонно было бы предположить, что имеются в виду встречающиеся в старославянских и древнерусских памятниках термины «старцы» и «старейшины». Но, как говорилось выше, в последнее время показано, что эти термины являются книжными и не несут реальной информации об определенном слое общества. В то же время известны два древнерусских реальных социальных термина, включавших в сочетании с обозначением социального слоя определение «старейший» (старший) в смысле «главный», «первенствующий» – «дружина старейшая» и «мужи старейшие». Первый из этих терминов обозначал привилегированную часть древнерусской княжеской дружины (бояр), другой фиксируется по отношению к представителям знати Новгорода. Термин Константина также является двусоставным (ζουπάνοί γέροντες), при этом первая из составных частей – обозначение привилегированного слоя. Слово γέρον служило в греческом языке не только существительным («старец»), но и прилагательным («старший»). Все исследователи принимали его в сочетании ζουπάνοί γέροντες за существительное, в то время как речь идет скорее всего о прилагательном, и в тексте Константина следует видеть попытку передачи славянского термина жоупани cmapѣишuu (т. е. «жупаны старшие» в смысле «главные»), попытку, в результате которой слово «жупаны», не имеющее греческого эквивалента, осталось без перевода (как и в других случаях его употребления Константином), а определение «старейшие» было переведено, но переведено буквально, как γέροντες, и его социальный смысл («главные») оказался затушеван.

Таким образом, текст гл. 29 не дает оснований видеть в жупанах родоплеменную знать, а позволяет лишь предполагать, что этим термином (в сочетании с определением «старейшие» в смысле «главные») могли обозначаться главы относительно небольших политических общностей – племенных княжеств.

В гл. 32 сочинения Константина при описании сербско-болгарских войн начала X в. упоминаются сербские жупаны. «Булгары же известили жупанов (ζουπάνοις), чтобы те прибыли к ним и приняли Часлава к себе архонтом. Вызвали они их с помощью клятвенных заверений, но довели [лишь] до первой деревни и, немедленно связав их, вступили в Сербию, забрали весь народ от мала до велика и увели в Булгарию». Из этого текста ясно лишь, что жупаны – представители высшей сербской знати, связанные с князем (архонтом).

Третье упоминание жупана (гл. 34) касается правителя Травунии середины IX в.

Рассмотрение совокупности ранних сведений о жупанах приводит к выводу, что этот институт у славян, скорее всего, не был связан с родоплеменной знатью. В конце VIII–IX в. он мог иметь два значения.

1. Глава небольшой этнополитической общности типа племенного княжества, не имевший княжеского титула. В пользу этого значения говорят упоминания жупанов в грамоте Тассило и у Константина Багрянородного. Славянская группировка, упомянутая в грамоте 777 г., переселилась из области, находившейся под аварским контролем; сербские общности, в которых фиксируется титул «жупан» Константином, также, по-видимому, некоторое время находились в зависимости от аваров. Поэтому возможно, что титул «жупан» (аварский, скорее всего, по происхождению) носили первоначально правители славянских общностей, находившихся под аварской властью.

2. Представитель высшего слоя княжеской дружины. О таком значении говорят указания на близость жупанов к князю (ЗСЛ, грамота Трпимира), на содержание их князем за счет доходов, характерных именно для дружинной знати (ЗСЛ). В одном из вариантов Краткой редакции ЗСЛ жупаны, по-видимому, были прямо отождествлены с дружинниками.

Первое значение термина «жупан» фиксируется у славян правобережья Среднего Дуная и балканских сербов, второе – у хорватов и мораван. Наличие в одно время двух несовпадающих друг с другом значений термина «жупан» может объясняться тем, что титул, характерный для аварской и протоболгарской верхушки, был использован славянами, обитавшими по соседству с Аварским каганатом и Болгарским царством, для обозначения новых для себя категорий знати – не наделенных княжеским титулом (т. е. титулом, имевшим древнее, праславянское происхождение) глав этнополитических общностей, образовавшихся в результате Расселения, и дружинников – слоя, конституировавшегося также в ходе Расселения.

В процессе формирования славянских государств жупаны становились (видимо, уже со второй половины IX в.) княжескими должностными лицами в системе государственного управления. Впоследствии термин широко распространился и приобрел различные значения в разных регионах южного и западного славянства.

В целом сведения о славянской знати за период от начала Расселения до образования государств позволяют полагать, что в это время на первый план выходит дружинный слой. Распад родовой и племенной структуры, миграции, сопровождавшиеся постоянной военной опасностью, способствовали, вместе с усилением княжеской власти, складыванию вокруг князей группировки профессиональных воинов, военнослужилой знати. По-видимому, она конституировалась как постоянный слой в ходе Расселения, поскольку первые известия о славянских дружинах приходятся на VI век. В новых, сформировавшихся после Расселения общностях дружинный слой вышел на ведущие позиции. Именно дружинная знать составила ядро господствующего класса в славянских раннефеодальных государствах, осуществляя централизованную эксплуатацию населения. О родоплеменной, неслужилой знати в изучаемый период надежных данных нет. Не исключено, что в некоторых случаях такая знать имелась в виду под терминами «неопределенного» характера (primores, meliores, praestantiores, optimates, «лучшие мужи», «нарочитые мужи»). Но возможно, что отсутствие ясных известий о родоплеменной знати в сложившихся после Расселения общностях – Славиниях и их союзах – неслучайно. В условиях распада старых родовых и племенных структур, с которыми она была тесно связана, формирования новых, уже территориальных образований (Славиний, соседских общин), с усилением роли князей и их дружин, неслужилая знать вряд ли имела возможность занять ведущие позиции в обществе.

* * *

В рамках союзов Славиний формировалась система податного обложения лично свободных непосредственных производителей. Сведения о ней скудны, но они все же позволяют выделить три варианта: 1) обложение данью местного неславянского населения (на Балканах); 2) обложение внутри союза Славиний, т. е., очевидно, входивших в него Славиний со стороны той из них, что главенствовала в объединении; 3) обложение союзов Славиний со стороны союза, становящегося ядром формирующегося государства. Есть основания полагать, что прибавочный продукт поступал в основном в распоряжение военно-служилой знати главенствующих общностей (во всяком случае во время накануне и в ходе формирования славянских раннесредневековых государств). Складывание системы обложения было во многом связано с особенностями политического строя, сложившимися в результате Расселения: формированием новых территориальнополитических общностей, которые вступали между собой в политические связи иерархического характера (отсюда данническая зависимость одних Славиний или союзов Славиний от других), наличием (на территориях к югу от Дуная) местного неславянского населения, возрастанием роли военно-служилой знати, средством содержания которой становился продукт, полученный в качестве дани.

 

Особенности формирования славянских государств

На основе этнополитической структуры, сложившейся у славян после Расселения, происходило формирование раннесредневековых славянских государств. Уже для VII в. можно говорить о складывании предпосылок для их генезиса на территориях, где славяне контактировали с более развитыми обществами – византийским и франкским: на Балканском полуострове и в Среднем Подунавье. Наиболее близко к формированию государственности подошли к середине VII века, по-видимому, славяне, расселившиеся между нижним Дунаем и Балканами, в бывших византийских провинциях Нижняя Мёзия и Малая Скифия (т. н. союз «Семь родов») и в Македонии.

Менее ясны потенции государствообразования в т. н. «Государстве Само» – объединении, существовавшем примерно в 623–658 гг. на западном пограничье славянского расселения. Вопрос о том, можно ли считать это образование государством, в настоящее время решается отрицательно. Но это не снимает необходимости определить, насколько славяне, входившие в данное объединение, близко подошли к становлению государственности и как соотносилось «Государство Само» с другими славянскими политическими общностями этого периода – Славиниями и союзами Славиний. Здесь, на мой взгляд, заслуживает внимания то обстоятельство, что для структуры объединения Само характерно существование «центральной» области (очевидно, в Среднем Подунавье) – собственно княжества (regnum) Само и присоединившихся к нему (со своими князьями) союзов Славиний полабских сербов и (возможно) карантанцев. Процессы такого типа – присоединение к «центральной» общности других Славиний и союзов Славиний – происходили при складывании трех раннефеодальных славянских государств: Великой Моравии (IX в.; в основе – союз мораван, присоединялись союзы Славиний вислян и полабских сербов, Славинии Чехии, Силезии, Паннонии), Руси (IX–X вв.; в основе – союз полян, присоединялись союзы Славиний северян, древлян, дреговичей, кривичей, словен, уличей, волынян, радимичей, прикарпатских хорватов, вятичей) и Польши (IX–X вв.; в основе – союз «польских» полян, присоединялись союзы Славиний вислян, мазовшан, поморян, Славинии в Силезии). Таким образом, в присоединении к княжеству Само других союзов Славиний можно видеть наметки того пути складывания государства, который позже стал реализовываться у части славян только в IX столетии. Это позволяет предполагать, что предпосылки государствообразования в объединении Само были вряд ли меньшими, чем у славян в Македонии и Мёзии.

Однако эти предпосылки реализовались только в последнем из названных регионов и в специфической форме политического союза славянской общности с иноэтничной (протоболгарами), приведшего к образованию Первого Болгарского царства. В его рамках Славинии длительное время (до начала IX в.) сохраняли автономию. В Македонии в условиях наступления Византии Славинии не смогли образовать союза (были только временные объединения военного характера) и в конце VII–VIII в. перешли в зависимость от империи. Объединение под предводительством Само распалось после его смерти (ок. 658 г.). В VIII в. в Среднем Подунавье и северо-западной части Балканского полуострова сохранялись догосу-дарственные структуры; лишь для Карантании можно говорить о складывании раннегосударственного образования, вынужденного в условиях аварского и баварского давления поступиться в середине VIII в. своей самостоятельностью, перейдя в зависимость от Баварского герцогства и Франкского королевства.

Новое усиление тенденций к государствообразованию в славянских землях между Левобережьем Среднего Дуная и Адриатикой происходит после падения Аварской державы в конце VIII в. В IX столетии формируются государства в Хорватии и Моравии, развивается этот процесс и в Сербии. В IX в. начинается складывание государств и в регионах, более удаленных от Византии и Франкского государства – в Польше и у восточных славян.

Исходя из соотношения процессов формирования славянских государств с постплеменной предгосударственной этнополитической структурой славянства, можно выделить четыре типа государствообразования.

I. Подчинение одним союзом Славиний других союзов или отдельных Славиний. Как говорилось выше, по этому типу шло складывание государства в IX в. в Великой Моравии и в IX–X вв. – на Руси и в Польше.

Этот тип формирования государств у славян имел успех в регионах, где отсутствовало сильное внешнее давление. Польша занимала «срединное» положение на территории славянского расселения; образование государства у восточных славян происходило в условиях ослабления Хазарского каганата; Великая Моравия сложилась после падения Аварского каганата. Данный тип государствообразования можно признать результативным – в результате него сложились три сильных государства, два из них (Русь и Польша) сохранили свою независимость.

II. Формирование государства в рамках союза Славиний. Этот путь характерен для Северо-Запада Балканского полуострова (Сербия IX–XI вв., Хорватия IX–XI вв.), Карантании (VIII в.) и ободритов (X–XI вв.).

Данный тип свойственен регионам, где славяне испытывали постоянное сильное внешнее давление: франко-германское – у ободритов, в Карантании, Хорватии, византийское – в Сербии и Хорватии, аварское – в Карантании, Хорватии, Сербии. Сложившиеся в таких условиях государства либо быстро теряли независимость (ободриты, Карантания), либо вынуждены были время от времени вступать в вассальные отношения с сильными соседями (Хорватия, сербские княжества).

III. Складывание государства в рамках политического союза славянской (союз Славиний) и иноэтничной догосударственных общностей (Болгария, конец VII–IX вв.).

IV. Подчинение одной Славинией других, причем на территории, уже входившей до этого в состав государства, сложившегося по типу I. Этот путь характерен для Чехии X в., территория которой в конце IX в. входила в состав Великой Моравии.

Для процессов формирования большинства славянских государств свойственно соперничество двух центров государствообразования: княжеств Борны и Людевита в Хорватии (начало IX в.), Моймира и Прибины в Моравии (первая треть IX в.), чехов и лучан в Чехии (вторая половина IX в.), полян и словен на Руси (вторая половина IX в.), вислян и гнезненских полян в Польше (вторая половина IX – середина X в.).

Не сложилось государств у лютичей, полабских сербов и славян Македонии и Греции. В первых двух случаях речь идет о союзах Славиний, но относительно непрочных и с нестабильным составом. В Македонии и Северной Греции союз не сложился. Для всех этих регионов характерно сильное внешнее давление (византийское в Македонии и Греции, германское в Полабье). Славянские общности здесь теряли независимость прежде, чем достигали государственного уровня развития, постепенно интегрируясь в состав соответственно Византии (VII–X вв.) и Германского королевства (Х-XII вв.).

Территориальное деление славянского общества, возникшее после Расселения, в рамках раннефеодальных государств имело неодинаковую судьбу. На Руси, в Чехии и Хорватии старые территориальные границы после прекращения существования Славиний и формирования раннефеодальных государств быстро исчезли и новые административные единицы им не соответствовали. В Польше этот процесс шел более медленными темпами. Длительное время сохранялось территориальное деление эпохи Славиний в Сербии, что было, очевидно, связано с замедленностью процесса складывания единого государства.

* * *

Таким образом, можно констатировать, что славянское Расселение стало катализатором радикальных изменений в общественном строе. В его ходе произошел слом старой родоплеменной структуры. После завершения передвижений сформировались новые общности на территориальной основе во главе с князьями – Славинии и их союзы. Территориальный характер приобрела общинная организация. Устойчивые славянские территориально-политические общности фиксируются в источниках с начала VII в.

В рамках союзов Славиний зарождались протогосударственные общественные формы: складывалась система податного обложения непосредственных производителей, консолидировалась оторванная от их массы корпорация служилой знати во главе с князем. В целом время с окончания Расселения до образования славянских государств может быть выделено в особый переходный период между родоплеменным строем и феодализмом.

Исчезновение Славиний и их союзов происходило в основном в IX–X вв. и было связано с формированием на их основе славянских государств и (в некоторых случаях) с наступлением на славянские земли иноэтничных феодальных держав. Судьба отличительных черт общественного строя, сложившихся после и во многом в результате Расселения, в раннефеодальных государствах была различной. Дальнейшее поступательное развитие характерно для системы обложения, переросшей в систему централизованной государственно-феодальной эксплуатации. Военно-служилая знать эволюционировала в господствующий слой раннефеодального общества. Что касается территориального деления переходного периода, то оно в большинстве регионов после складывания государства быстро заменялось новым.

 

Огромный массив кочевых племен, прародина которых находилась далеко на Востоке, оказывал существенное влияние на Европу эпохи Великого переселения народов.

Первым крупным продвижением кочевников с Востока на Запад было вторжение гуннов.

 

Гунны в Причерноморье

Писатели IV в. и более поздние авторы подчеркивают внезапность возникновения на восточных границах Европы грозной кочевой силы гуннов, хотя этноним, близкий к названию Huni, в нескольких вариантах встречается в двух источниках II в. Дионисий Периэгет в «Описании населенной земли» пишет: «Я расскажу теперь все о том, какие племена живут вокруг него (Каспийского моря – И.Е.) с северо-западной стороны. Первые – скифы, которые населяют побережье возле Кронийского моря по устью Каспийского моря; потом – унны, а за ними каспии, за этими – воинственные албаны и кадусии, живущие в гористой местности…». Среди ученых нет единого мнения о степени достоверности этого сообщения. Часть историков полагает, что здесь речь идет о народе, впоследствии сыгравшем столь значительную роль в истории поздней античности, другие считают, что рукописная традиция произведения Дионисия Периэгета в данном случае искажена. Э.А.Томпсон полагает, что переписчики заменили забытый этноним ’Ουτιοι на более понятный им ’Ουνοι. Антиковеды, имеющие доступ к рукописям «Описания населенной земли», называют следующие варианты: Θουνοι, Θουνοι, ’Ωνοι, Ωννοι. По мнению О.Мэнчена-Хелфена, написание Ουνοι, которое приводится в известном издании К.Мюллера, широко цитируется в литературе и было использовано В.В.Латышевым, не существует, что ставит под сомнение возможность отождествления племен, названных Дионисием Периэгетом, и гуннов. Это известие остается «темным и сомнительным» до сих пор.

Большой отклик и споры в науке вызывает сообщение Клавдия Птолемея о народе Xowoi, который он называет в числе племен, населяющих Причерноморье, и помещает между бастарнами и роксоланами. В отличие от П.И.Шафарика, который считал хунов Птолемея позднейшей припиской, и Э.А.Томпсона, видевшего в них народ, отличный от гуннов IV в., большинство ученых полагают, что сведения греческого географа достоверны и относятся именно к ним. Разногласия возникают в истолковании данных Птолемея и, соответственно, в локализации его Xoüvoi. Так, Я.Харматта считает, что ошибка географов Александра Македонского (перепутали Танаис-Сыр-Дарью и Танаис-Дон) породила длинный ряд неверных локализаций некоторых народов у более поздних авторов, в том числе и у Клавдия Птолемея: хунны должны были быть в Средней Азии, а не в Причерноморье. Ф.Альтхайм помещает их в западной части Предкавказья между Манычем и верхней Кубанью, Н.П.Толль – на берегах Дона, А.Д.Удальцов – восточнее Днепра, Э. фон Витерсхайм и О.Мэнчен-Хелфен считают местом их пребывания территорию современной Молдавии, низовья Днестра.

Может быть, слабым отголоском знакомства Аммиана Марцеллина, первым описавшего гуннов IV в., с древними свидетельствами о хуннах II в. следует считать его фразу: Hunorum gens monumentis veteribus leviter nota…

В Прикаспии и на Кавказе находят археологические следы пребывания гуннских племен во II в.

Некоторые исследователи считают возможным допустить, что уже во II в. отдельные отряды гуннов, зафиксированные в труде Птолемея под именем Xouvoi, проникали в Северное Причерноморье. В целом же вопрос о генетической связи ранних хуннов и гуннов IV в. не получил пока однозначной интерпретации.

Уже Аммиан Марцеллин, современник стремительного натиска гуннов на народы Европы, знал, что они появились из-за Меотиды: Hunorum gens… ultra paludes Maeoticas glacialem oceanum accolens…. В отличие от более поздних авторов, полагавших, что «народ гуннов некогда обитал вокруг той части Меотидского озера, которая обращена к востоку, и жил севернее реки Танаиса…»«…у Рипейских гор…», позднеантичных поэтов, которые считали его родиной Скифию (в состав последней в древности включали Северное Причерноморье и земли за Доном), Аммиан догадывался, что гунны не были автохтонами восточного Приазовья. «Это ничем не связанное и необузданное племя людей, пылающее необыкновенной страстью к грабежу внешних областей, грабя и убивая соседей, достигло аланов, древних массагетов». И только какое-то, вероятно, весьма непродолжительное, время гунны задержались «…между ледяным Танаисом и свирепыми народами массагетов…», на Кавказеи в Прикаспии.

Откуда гунны появились в третьей четверти IV в. на Северном Кавказе и в районе Дона и Азовского моря, ни греки, ни римляне не знали. Некоторые писатели предлагали различные версии происхождения этого народа, которые в большинстве своем восходят к «Всеобщей истории» Евнапия из Сард. Из сохранившегося отрывка его произведения видно, что он собрал и изложил весь доступный материал по этому вопросу: «Представив в своем сочинении первые сведения о гуннах, я не решился лишить себя тех, которые приобрел о них впоследствии…так как никто не может сказать ничего определенного о том, откуда вышли гунны, где они находились и как прошли всю Европу и оттеснили скифское племя, то я в начале этого сочинения изложил сведения, заимствованные из древних писателей так, как мне казалось правдоподобным, а современные известия обсуждал с точки зрения их точности, чтобы не составить сочинения из одних вероятностей и чтобы изложение наше не уклонялось от истины…». В сообщениях латиноязычных и греческих авторов о гуннах содержится рациональная мысль о появлении данного народа в Европе из Азии. Еще в IV в. зерно истины обросло легендами: «Этот народ, как говорят, до тех пор не был известен жившим по Истру фракийцам и другим готам. Они не знали, что живут по соседству друг с другом, так как между ними лежало огромное озеро, и те и другие думали, что занимаемая страна есть конец суши, а за ней находится море и беспредельное пространство воды. Однажды случилось, что преследуемый оводом бык перешел через озеро, а за ним последовал пастух; увидев противолежащую землю, он сообщил о ней соплеменникам. Другие говорят, что перебежавшая лань показала охотившимся гуннам эту дорогу, слегка прикрытую водой». Легенда эта, записанная впервые Евнапием,восходит, по мнению одних ученых, к греческому мифу об Ио, другие видят в ней вариант сказки о животном-поводыре, бытовавшей у многих народов Евразии. А.В.Гадло высказывает интересное предположение о том, что две версии этногенетического предания могут быть связаны с племенными общностями с разными культурнохозяйственными укладами (охотниками и скотоводами), являющимися частями одного этнолингвистического массива.

Вероятно, главная масса гуннов ринулась из восточных и прикавказских степей прямо на запад в южнорусские степи, а гораздо меньшая их часть перешла через Боспор Киммерийский в Крым. Зосим объясняет возможность преодоления кочевниками пролива тем, что он был занесен илом (современные исследования подтверждают, что в древности глубина Боспора не превышала 1,5–1 м, его ширину значительно сокращали многочисленные косы, отмели и острова). Какое-то количество гуннов, видимо, продолжало оставаться в Предкавказье и на Кавказе, и примерно через 20 лет, в 394–395 гг., именно они обрушились на Персию, Армению и восточные римские провинции.

Итак, позднеантичная и ранневизантийская литература обнаруживает гуннов только на подступах к Приазовью, предшествующие этапы их истории римлянам не известны. В науке нового времени широко дебатировался вопрос, существует ли связь между западными гуннами и племенами центральноазиатских хуннов, фигурирующих в китайских источниках, и, если существует, то насколько тесная. В 1926 г. К.И.Иностранцев писал, что невозможно положительно решить вопрос о происхождении и связи хуннов и гуннов при тех средствах, которыми располагает наука. «Можно только представлять доводы в пользу того или иного предположения. Вообще, вопрос о происхождении того или другого народа очень труден даже в Европе, не говоря уже об истории кочевых народов Азии». Тем не менее, сам он склонялся к мысли об азиатском происхождении европейских гуннов. Первым, кто связал хуннов китайских летописей с гуннами европейскими, был М.Дегинь. Теперь подавляющее большинство историков, затрагивающих эту проблему в своих работах, придерживается такой точки зрения.

Период с момента изгнания народа хуннов сяньбийцами из центральноазиатских степей до их появления в Северном Причерноморье (155–370 гг.) является самым темным в истории гуннов. Тем не менее, некоторые источники, главным образом, археологические, позволяют считать их путь на запад реальным фактом. Гуннские памятники распространены от Алтая, Средней Азии, Казахстана и Приуралья до Венгрии; большая часть погребений, находящихся на территории СССР, сконцентрирована в Поволжье, встречаются разрозненные следы этих племен на Кавказе и в Крыму. В ходе передвижений и завоеваний состав кочевой орды непрерывно изменялся, она вбирала в себя все новые племена и народы, и по отношению к ней слово «гунны» является собирательным названием. Что же касается гуннов как носителей определенного языка, первоначального ядра всей этой массы, то общепризнано, что к ним относятся прототюркские и протомонгольские (алтайские) племена. Поскольку от языка гуннов сохранилось только несколько имен собственных, то некоторые исследователи отрицают это, считая недоказанным, но и не выдвигают других гипотез. Из древних писателей и историков только Приск Панийский сообщает, что «скифы, будучи сборищем разных народов, сверх собственного своего варварского языка, охотно употребляют или язык гуннов, или готов, или же авсониев в сношениях с римлянами…». К сожалению, этот отрывок только порождает вопросы (кого Приск называет скифами: «гуннов» в собирательном значении слова или этнических гуннов? что такое «варварский язык»?) и никак не характеризует «язык гуннов».

В этногенезе западных гуннов, помимо тюркско-монгольских элементов, которые изначально были гетерогенными, приняли участие народы, которые населяли пройденные ими территории, особенно велика роль в данном процессе угро-финских племен Западной Сибири и Южного Приуралья. «Ассимилируя другие этносы, часто находившиеся на более высоком уровне цивилизации, тюрки воспринимали очень многое у «поглощенных» ими народов. Здесь и антропологические черты, и формы хозяйства, и модели духовной культуры, и лексика. Одним словом, как это бывало и с другими народами, тюрки в своем движении на запад росли и множились как тюркские племена, но одновременно и теряли многие свои изначальные черты».

Мало сведений сохранили источники о пребывании гуннов в Причерноморье, особенно в первоначальный период после их появления там. Аммиан Марцеллин свидетельствует, что гунны, двигаясь по прибрежным районам Меотиды и Понта, после разгрома аланов-танаитов напали на гревтунгов. Затем они очень быстро добрались до восточных рубежей владений тервингов и перешли вброд Днестр, вероятно, в окрестностях современного города Бендеры. Остатки тервингов вынуждены были отступить «…в область Кавкаланда, местность, недоступную благодаря высоким, поросшим лесом горам…», скорее всего это были Южные Карпаты. Здесь, в Северо-Западном Причерноморье, примерно к 376 г. гунны приостановили свое наступление. Остается неизвестным, расселились ли гуннские племена по всему Северному и Северо-Западному Причерноморью или кочевали большими компактными группами.

Основная масса кочевников жила в Причерноморье до начала V в. Утверждать это позволяет сохранившийся отрывок из «Истории» Олимпиодора о его посольстве к гуннам, которое относят к 412 г. Данное сообщение свидетельствует о том, что Римская империя (Восточная или Западная?) имела эпизодические (или регулярные?) дипломатические отношения с различными гуннскими племенами. Возможно, уже тогда обе Империи проводили активную политику в среде кочевников, и не без вмешательства их представителей был убит гуннский вождь Донат. Можно предположить, что эдикт 420 г., запрещавший ввозить на кораблях «недозволенные товары» варварам, относится к Причерноморью и тоже является частью этой политики.

В источниках не прослеживается дальнейший путь тех гуннов, которые форсировали Боспор Киммерийский. Вопреки сложившемуся мнению, часть орды, возможно, не соединилась с теми, кто шел по побережью, а задержалась в Крыму. Очень интересный эдикт 419 г. предписывает освободить от наказания тех людей, «…которые передали варварам искусство строить корабли, не известное им ранее…»; спасло этих людей заступничество Асклепиада, епископа Херсонеса. Какие варвары в Крыму в начале V в. могли не знать морское дело? Готам оно было хорошо известно, а вот степняки гунны, может быть, пытались с помощью местных жителей совершить морской поход.

Раньше гуннов считали виновниками почти полного уничтожения большинства поселений Дона, Кубани, многих греческих городов Северного Причерноморья и даже Черняховской культуры лесостепи.

В последнее время археологи пересматривают результаты многих раскопок и передатируют слои пожарищ и разрушений, относимых ранее к концу IV–V вв., VI в.. Они констатируют, что гунны не нанесли Боспору и другим городам столь большого ущерба, Танаис при них возродился. Культура населения Боспора не претерпела изменений в к. IV–V вв., хотя он был под властью гуннов. Лесостепь не была ими затронута, пострадали Черняховские поселения в степных районах Нижнего Поднестровья, в бассейне Днестра – Прута – Серета и Дуная.

Как ни скудны сведения позднеантичных авторов о хозяйстве гуннов, они не оставляют сомнения в том, что его экономической базой было скотоводство. Аммиан Марцеллин сообщает, что у гуннов много всякого скота, мясом которого они питаются. В одном из вариантов легенды о появлении этих племен в Восточной Европе ведущую роль играет пастух. Состав стада гуннов восстановить довольно трудно, так как ни один из писателей не останавливается на вопросе о том, какие виды скота они разводили. Вероятно, степные скотоводы не могли обойтись без овцы, дававшей мясо, шерсть, молоко, хотя ни в одном произведении IV–VI вв. она не упоминается в связи с гуннами. По данным археологии, кости барана иногда встречаются в гуннских погребениях. В стаде было некоторое количество коз, может быть, коров, но преобладало конское поголовье.

Из источников ясно, что гунны занимались кочевым скотоводством. «Никто из них, – пишет Аммиан Марцеллин, – когда его спрашивают, не может ответить, где он появился на свет, будучи зачат в одном месте, рожден далеко оттуда и воспитан еще дальше…», так как «…все они без определенного места пребывания, без домашнего очага и закона или постоянных верований бродят всегда, подобно беглецам, со своими повозками, в которых они живут; там жены ткут для них отвратительную одежду, там соединяются с мужьями, там рожают и воспитывают до зрелого возраста детей». В связи с кочевым образом жизни первостепенное значение для гуннов имеет конь. Кочевники не разлучаются с ним с самого раннего детства: «Едва отнятый от груди матери ребенок станет на ноги, тотчас звонконогий конь подставляет ему спину». Греческие и латинские писатели отмечают привычку кочевников делать все, по возможности, сидя верхом на лошади, и часто сравнивают их с кентаврами. Всю жизнь «…почти пригвожденные к лошадям, кстати тоже крепким, но безобразным, и по-женски иногда на них сидя, они исполняют свои привычные обязанности. Каждый из этого народа на них днюет и ночует, покупает и продает, и ест, и пьет, и, склоняясь к короткой шее животного, погружается в глубокий сон с различными сновидениями». В представлении гуннов конь является самым дорогим подарком. В последний путь гунна сопровождает лошадь или, по крайней мере, ее шкура.

Какие-то племена, возможно, занимались охотой (и их тотемом была лань) или она служила подсобным видом хозяйства. Из шкурок убитых животных они шили одежду, охотничья добыча шла в пищу. Подспорьем в хозяйстве было и собирательство. Земледелие этому народу неизвестно: «Никто из них не пашет и никогда не касается рукояти плуга», «они избегают даров Цереры».

Следует отметить, что те же занятия характеризуют хозяйство восточных хуннов, предков гуннов. Основу экономики этих центральноазиатских племен составляло кочевое скотоводство, они также занимались охотой. Несмотря на то, что археологические исследования немногочисленных постоянных поселений хуннов позволяют говорить о развитии примитивного земледелия, ученые связывают находки земледельческих орудий, зернотерок, зерен проса с китайскими перебежчиками и пленными.

Насколько активно занимались гунны хозяйственной деятельностью в Северном Причерноморье, сказать трудно. Во всяком случае можно предположить, что большая их часть участвовала в военных действиях и использовала ресурсы покоренных племен. Так, «гунны, достигнув земель аланов… уничтожив многих и ограбив, остальных присоединили к себе клятвой примирения, скрепленной договором…». Они подчинили алпидзуров, алциазуров, итимаров, тункарсов и боисков, остготов, на которых можно было возложить различные повинности. Во внешнеэксплуататорской деятельности кочевников обычно преобладали такие примитивные формы отчуждения прибавочного (а подчас и необходимого) продукта, как военный грабеж, данничество, контрибуции, а также требование поставлять воинов. Обезлюдение в V в. огромных пространств Северного Причерноморья археологи связывают не с истреблением населения, а с уводом его основной массы на запад в составе гуннского войска в первые десятилетия V в. Покоренные народы были вынуждены работать для содержания гуннов. Установление военно-политического господства гуннов над покоренными племенами сопровождалось, по свидетельству источников, самым разнузданным грабежом. Древние с ужасом пишут, что этот «…невиданный дотоле род людей, поднявшихся, как снег, из укромного угла, потрясает и уничтожает все, что попадается навстречу, подобно вихрю, несущемуся с высоких гор», что они не щадят никого.

Вопрос об общественном строе гуннов является наименее разработанным в истории этого народа, так как по данной проблеме в исторических источниках сохранилось очень мало сведений. Особенно скудно освещен начальный период пребывания гуннских племен в Европе, то время (последняя четверть IV – начало V в.), когда они находились в Северном Причерноморье. Знания греческих и латинских авторов о них носят по преимуществу этнографический характер.

Поэтому предметом немногочисленных специальных исследований является социальная структура «державы» Аттилы, более ранние этапы развития гуннского общества рассматриваются в них менее подробно, как ее предыстория. Э.А.Томпсон утверждает, что в 70-х годах IV в. гунны находились на «нижней ступени пастушества». Такой несколько расплывчатый термин означает, по Томпсону, что кочевые племена, наводнившие Северное Причерноморье, не вышли за рамки первобытного равенства, у них не выделилась еще родовая аристократия. Я.Харматта высказывает другую точку зрения. Он полагает, что английский ученый значительно занижает уровень развития гуннов, племенная организация которых уже вступила в стадию распада. Исследование Харматты в области социальной терминологии античных авторов IV–V вв. вносит большой вклад в историю изучения гуннского общества, но он не ставит перед собой задачу дать целостную характеристику общественных отношений гуннов раннего периода. Особое место занимает книга О.Мэнчена-Хелфена; в ней из 600 страниц социальной истории этих племен посвящено лишь 10 (р. 190–200), на которых он в основном выступает против отнесения к гуннскому обществу принятых дефиниций, против разделения его на социальные группы. Мэнчен-Хелфен сетует на то, что «искушение ученых втиснуть гуннов в рамки излюбленной социально-экономической категории кажется непреодолимым… Советские ученые… говорят, что гунны достигли последней ступени «варварства», когда «родовое общество» развилось в «военную демократию»… По Энгельсу, греки героической эпохи были типичными представителями военной демократии. Советские историки, неустанно повторяя, что гунны достигли той же стадии, конечно, даже не пытаются доказать это. Если все народы, которые под предводительством военных вождей грабили своих соседей, жили в условиях военной демократии, то ассирийцы, скотоводы зулу, земледельцы-ацтеки и пираты-викинги должны быть похожи друг на друга. После многих попыток точнее определить военную демократию этот термин в конечном счете остается пустой фразой». Сам Мэнчен-Хелфен не вносит ничего конструктивного в решение проблемы общественного строя гуннских племен.

Обычно выделяют следующие основные признаки военной демократии: образуется союз родственных племен; во главе народа стоит военный вождь; в управлении участвует совет старейшин и народное собрание; война становится постоянным промыслом.

В советской историографии внутренняя история западных гуннов специально не исследовалась, а в работах общего характера и посвященных более поздним эпохам существования тюркских народов соответствующие характеристики приводятся без развернутой аргументации. В двух советских книгах по истории восточных хуннов (предков гуннов) главы о гуннах представляют собой сводку данных письменных источников о них и критических указаний на литературу вопроса, а не специальное исследование. А.Н.Бернштам и Л.Н.Гумилев главное внимание уделяют проблеме происхождения гуннов и их этнической связи с хуннами, известными из китайских источников. Гумилев подробно объясняет причины этнографических и культурных различий этих народов. В очерке Бернштама, который охватывает историю не только гуннов, но и сменивших их в степях Причерноморья аваров, дается хронология событий интересующего нас периода и рассматривается вопрос о положении покоренных гуннами племен.

Историческая реконструкция процесса классообразования и особенностей общественного строя затрудняется из-за недостатка источников. Археологических памятников по кочевым скотоводам, как правило, всегда меньше, чем по оседлым земледельцам, справедливо это положение и в отношении гуннов. Историческая интерпретация результатов археологических раскопок оставляет желать лучшего. В советской историографии нет ни сводных, ни обобщающих работ по археологии этих кочевых племен. Исследования по археологии гуннского времени делятся на два типа. В одних устанавливаются точная этническая принадлежность погребений, характерные признаки гуннского погребального обряда, но не делаются попытки определения социального статуса погребенных на основе дифференциации в погребальных устройствах, способах захоронения, объеме и составе погребального инвентаря. В других – анализируются богатые комплексы вещей из погребений сармато-гото-гуннской варварской знати или вождей, обнаруженных на территории Нижнего Поволжья и Северного Причерноморья, но не уточняется их конкретная этническая принадлежность. Сопоставление имеющихся археологических данных приводит к выводу об имущественной дифференциации и социальной неоднородности гуннского общества.

Что же представляли собой общественные отношения гуннов в последней четверти IV – начале V в.? Самое раннее сообщение об этом народе содержится в «Деяниях» Аммиана Марцеллина. Сведения этого автора о социальном строе гуннов скупы, но крайне важны, так как они дают представление об обществе кочевников времени их появления в Северном Причерноморье (70 – 80-е годы IV в.).

Характеристике внутренней структуры племени (или, точнее, племен) посвящены две фразы «Деяний» Аммиана Марцеллина: «et delibera-tione super rebus proposita seriis hoc habitu omnes in commune consultant, aguntur autem nulla severitate regali, sed tumultuario primatum ductu contend perrumpunt, quidquid incident» («И при обсуждении предложенных серьезных дел они в таком положении [верхом на конях. – И.Е.] решают все общие вопросы. И они не подчиняются никакой царской строгости, а, довольствуясь наспех назначенным руководством кого-нибудь из знатных людей, преодолевают все, что бы ни случилось»). Мы узнаем из этого короткого сообщения, что наиболее важные вопросы решались гуннами сообща, видимо, на народном собрании. Во всех остальных случаях они довольствуются «руководством наспех назначенных» primates. Возможно, определенную роль в формировании представлений Аммиана об общественной организации гуннов сыграла столь непривычная для римлян их тактика боя: раз отдельные группы гуннов действуют независимо друг от друга, стремительно собираются и так же быстро рассыпаются вновь, то и военачальники этих отрядов выбираются среди primates только по необходимости, на время, и действуют они совершенно самостоятельно.

Чтобы понять, кого называет Аммиан Марцеллин термином primates, необходимо выяснить, в каких еще случаях он встречается в «Деяниях». Поскольку, как любой другой автор, Аммиан мыслит категориями того общества, в котором живет, и использует терминологию, характерную для него, постольку, употребляя это слово по отношению к гуннам, историк, вероятно, вкладывает в него привычный смысл. У Аммиана Марцеллина оно встречается еще три раза, в XIV книге (гл. 7, § 1) в следующем контексте: «Проявляя все шире и свободнее свой произвол, цезарь (Галл. – И.Е.) стал невыносим для всех благонамеренных людей и, не зная удержу, терзал все области Востока, не давая пощады ни должностным лицам, ни городской знати, ни простым людям» (…пес honoratis… пес urbium primatibus пес plebeiis). В XXVIII книге (гл. 6, § 4) речь идет о восстании племени австориан в провинции Африка, которые «увели с собой взятого ими в плен некоего Сильву, человека знатного сословия, которого случайно застали в деревне вместе с семьей» (…Silvam…ordinis sui primatem). Аммиан Марцеллин употребляет этот термин и по отношению к приближенным императора: «Констанций был поражен этим известием, словно ударом грома; и так как во вторую стражу ночи был созван совет, все сановники поспешили во дворец» (…primates…).

Таким образом, Аммиан называет словом primates людей, принадлежащих к высшим слоям римского общества, аристократию, городскую знать, резко отличающихся по своему социальному и экономическому положению от простых свободных людей империи. По наблюдению Я. Харматты, в том же значении, что у Аммиана Марцеллина, данный термин употреблялся в IV в. и в других источниках, в том числе в официальных документах, например, в Кодексе Феодосия. Поэтому с достаточным основанием можно предположить, что у гуннов primates – наиболее знатные члены племени, родовая аристократия, старейшины, своим богатством и социальным положением выделявшиеся из массы народа.

По мнению Э.А.Томпсона, primates у Аммиана – это военачальники, власть которых основана исключительно на личном авторитете удачливых полководцев. Власть их, весьма ограниченная во время войн, в мирные периоды вообще отсутствовала. Английский ученый полагает, что в последней четверти IV в. у гуннов еще не сложились предпосылки для развития имущественной дифферциации и тем более социальных различий, так как в условиях нищенского существования «праздный или даже полупраздный класс знати» возникнуть не мог. Но выделение пастушеских племен из остальной массы варваров (первое крупное общественное разделение труда) ведет к увеличению производства и появлению у них прибавочного продукта, что лежит в основе возникновения частной собственности, имущественных различий внутри рода и племени, а в конечном счете и зарождения классов.

Сведения Аммиана Марцеллина позволяют говорить о наличии у гуннов родовой аристократии, к которой, по свидетельству Приска Панийского, принадлежали предки Аттилы, и, может быть, родственники (οικειοι) гуннского вождя рубежа IV–V вв., упомянутые Созоменом.

Даже если предводители каких-то групп в самом деле избирались или назначались гуннами на ограниченные периоды военных действий, то, во-первых, выбор их обусловливался не столько личными боевыми заслугами, сколько богатством и родовитостью; во-вторых, такой порядок и полномочия народного собрания не исключают наличия у гуннов вождя или вождей. Хотел ли Аммиан Марцеллин сказать, что у гуннов нет никакого вождя? Верно ли делают такой вывод из его слов: «И они не подчинены никакой царской строгости…» (…nulla severitate regali…)?

В результате анализа многих античных источников такие ученые, как Т.Бернс и Я.Харматта, пришли к выводу, что термин тех римляне с древних времен до конца существования империи употребляли для обозначения постоянных вождей варварских народов. У Аммиана Марцеллина это слово встречается неоднократно именно в данном значении (XVI, 12, 26; XVII, 12, 16, 20, 21; XXVIII, 5, 10, 13, 14; XXIX, 5, 46, 51; 6, 5–6). У него содержание разбираемого термина даже более жестко определено. Племена (аламанны, квады, бургунды), предводителей которых Аммиан называет reges, в IV в. достигли высокого уровня социального развития, власть вождей у них передавалась по наследству. В тексте «Деяний» Аммиана Марцеллина находим еще одно подтверждение этому: часто вместе с вождями в политических событиях участвуют их наследники – «царевичи» (regales) (XVI, 10, 16; 12, 26, 34; XVII, 12,9, 10, 12,21; 13,24). Поэтому логично предположить, что Аммиан говорит об отсутствии у гуннов только наследственной власти, а не власти вождя вообще.

Консолидация первобытных племен – период длительный. Племенная организация проходит различные стадии развития, постепенно совершенствуясь. В 70-х гг. IV в. племена, объединенные общим названием «гунны», вероятно, были почти независимы друг от друга, союзные отношения между ними могли иногда уступать место соперничеству и враждебности. В «Деяниях» Аммиана Марцеллина есть сведения о том, что при завоевании Северного Причерноморья какая-то часть гуннов сражалась против своих соплеменников на стороне гревтунгов Витимира. Из этого мы можем заключить, что союз гуннских племен носил только военный характер и потому был непрочен. Во главе этой федерации стоял военный предводитель, вождь наиболее сильного племени, выдвинувшийся благодаря богатству и военным успехам. В рассказе Гермия Созомена о переправе гуннских племен через Боспор Киммерийский вождь, руководивший походом, назван правителем. Иордан называет по имени вождя, напавшего на гревтунгов. На рубеже IV–V вв., когда гунны вступают в непосредственные контакты с Римской империей, в античном мире становятся известны личные имена их вождей. Один из них, Ульдис (или Ульд), как об этом свидетельствуют греческие авторы, то вступал в союз с римлянами, то разорял их придунайские провинции.

Из «Истории» Олимпиодора известно, что племена гуннов, продолжавшие в начале V в. кочевать в Северном или Северо-Западном Причерноморье, возглавлялись вождями (ρηγες), с которыми, очевидно, следует сопоставить «предводителей больших масс народа» (…ανδρας των βαδιλείων Σκυθων και πολλου πλήθους αρχοντας) Приска Панийского. Согласно Олимпиодору, среди гуннских вождей складывается определенная иерархия: он упоминает Харатона, «первого из вождей» (ο των ρηγων πρωτος).Выражение Олимпиодора «первый из вождей» не дает ответа на вопрос, стала ли должность вождя федерации племен гуннов наследственной в начале V в. С уверенностью можно только утверждать, что один из вождей пользовался наибольшим авторитетом. Следует также заметить, что вожди гуннов сохраняли свое главенствующее положение и в мирное время (посольство 412 г. относится к довольно спокойному для степей Причерноморья периоду); следовательно, нет оснований видеть в них, как это делает Томпсон, исключительно «военных предводителей, власть которых исчезала с окончанием военных действий», так как не имела никаких экономических и социальных предпосылок.

Для понимания структуры всего гуннского общества важно свидетельство Приска Панийского об одном из племен гуннов, акацирах. Сведения Приска позволяют судить о сохранении родо-племенной организации у гуннов, живших в южнорусских степях и в середине V в. «У этого народа (акациров. – И.Е.) было много вождей по племенам и родам; император Феодосий послал им дары (πολλων κατα φυλα και γένη αρχόντων του ''εθνους, Θεοδόσιος ο βασιλεύς 'εκπέμπει δωρα…), для того, чтобы они по взаимному соглашению отказались от союза с Аттилой и предпочли союз с римлянами. Но посланный с дарами роздал их не по порядку каждому из правителей народа (των βασιλέων του ''εθνους), так что Куридах, старший по власти (πρεσβύτερον ''οντα τη αρχη), получил дары вторым и, как обиженный и лишенный принадлежавших ему даров, призвал Аттилу против своих соправителей (κατα των συμβασιλευόντων)». Главный из вождей акациров не обладал реальной властью над остальными либо потому, что они все уже подчинялись непосредственно Аттиле, либо потому, что Куридах был первым среди равных. Второе предположение представляется более вероятным. Ведь, если бы припонтийскими акацирами твердо управлял Аттила из своей ставки в Паннонии, то вряд ли бы они могли иметь такое серьезное значение для Империи, чтобы умилостивлять их дарами. Помимо этого соображения, из данного контекста Ириска следует, что до описываемого им эпизода 448 г. племена акациров состояли только в союзных отношениях с главными силами Аттилы, т. е. в их внутреннюю жизнь он не вмешивался. Поэтому можно предположить, что родо-племенная организация акациров представляет собой уменьшенную копию социальной структуры совокупности всех гуннских племен несколько более раннего периода. Следовательно, в начале V в. первый из вождей Харатон не мог единовластно распоряжаться всеми гуннами, остальные вожди были его соправителями. О наследственной передаче власти пока говорить не приходится. Однако иерархия, складывающаяся внутри правящего слоя гуннского общества (родовая аристократия, старейшины – вожди отдельных племен – верховный вождь), свидетельствует о его укреплении и постепенной консолидации.

Основным занятием гуннов является война, недаром Аммиан Марцеллин называет их «самыми яростными воителями». Уже в 387 г. Амвросий Медиоланский упоминает гуннов-наемников, а один из панегиристов в 389 г. восхваляет государственную мудрость Феодосия, поставившего бывших врагов под знамена Рима. Сохранилось любопытное свидетельство Ириска о двух участвовавших в набеге на Восток в 395 г. гуннских вождях, Басихе и Курсихе, которые впоследствии приезжали в Рим «…для заключения военного союза». Чем закончилась их миссия, неизвестно. Но, возможно, они вместе со своими дружинами намеревались наняться на службу в римскую армию. Гуннов-наемников все активнее используют и в Западной, и в Восточной Римской империи. Военное наемничество является одним из признаков разложения родового общества.

Таким образом, кочевые племена гуннов в последней четверти IV – начале V в. переживают стадию распада первобытнообщинных отношений; у них продолжается процесс консолидации и укрепления господствующего положения родо-племенной аристократии. О наличии рабства у гуннов этого периода сведений нет.

Исторические источники IV–V вв. позволяют выделить следующие черты общественного строя гуннов времени их пребывания в Северном Причерноморье: родственные племена объединены в военный союз, не всегда сохраняющий свой постоянный состав; управление осуществляется верховным военным вождем федерации, сначала выборным, а потом наследующим власть (в самом конце изучаемого периода), вождями отдельных племен совместно с совещаниями знати и народным собранием; стоящие у кормила власти вожди и старейшины выражают интересы не только родо-племенной верхушки, но и всего народа, так как завоевательные походы не только увеличивают их богатство и влияние, но и сглаживают противоречия внутри гуннского общества за счет грабежа покоренных племен, война и организация для войны стали регулярными функциями народной жизни, в войско входят все боеспособные гунны.

 

Эволюция общественных отношений гуннов во второй четверти V века

Хотя основная масса гуннов задержалась на несколько десятилетий в Причерноморье, отдельные ее отряды прорвались за Дунай сразу за бежавшими от них готами и позднее продолжали просачиваться во Фракию. Аммиан Марцеллин пишет, что готы привлекали гуннов и аланов к своим набегам и до, и после Адрианопольской битвы. Источники сообщают об их совместных действиях до начала V в. Ко второму десятилетию V в. гунны активизируются и действуют уже самостоятельно, может быть, целыми племенами или союзами племен. Опасность для Империи настолько возрастает, что издаются указы об обновлении и пополнении флота на Дунае для защиты от варваров, об укреплении стен и башен Константинополя.

Гунны, в 20-х гг. V в. ушедшие из Северного Причерноморья и занявшие бывшую римскую Дакию и часть Нижней Мезии, не были объединены единой властью. Известны, по крайней мере, два сильных и самостоятельных вождя: Руа (у различных авторов встречаются разные варианты его имени) и Октар. Еще два их брата, упоминаемые источниками, Мундзуки Оэбарсийили вообще не обладали властью, или были менее значительными вождями, так как Октар и Руа «…держали власть до Аттилы, хотя и не над всеми теми землями, которыми владел он». Эту фразу Иордана можно понимать двояко: либо Аттила расширил владения этих своих дядей путем завоеваний, либо часть племен и территорий раньше принадлежали другим братьям.

К 30-м гг. V в. у гуннов устанавливается институт наследственной власти в пределах рода, так как после смерти в 434 г. (Октар умер раньше) Руа, видимо, наиболее сильного вождя, во главе них становятся его племянники, Аттила и Бледа.

После убийства брата в 443 г. Аттила сосредоточивает в своих руках управление всеми племенами гуннов и покоренных народов, живущих на огромных пространствах от Паннонии до Днепра и Дона. Свидетельства источников об установлении неограниченной единоличной власти и стремлении укрепить ее путем уничтожения возможных соперников не вызывают сомнений. Вероятно, поэтому Аттила упорно требовал в 447 г. возвращения представителей царского рода, которые перешли к римлянам, отказываясь служить Аттиле. И в 434 г. «…варварам были выданы искавшие убежища у римлян гунны. В их числе были дети Мамы и Атакама, происходящие из царского рода» (той ßamXdou уенои?). В наказание за бегство гунны, получив их, распяли во фракийской крепости Карсе.

Многочисленны упоминания о том, что проведение внешней политики целиком зависит от воли Аттилы. Он единолично объявляет войну, заключает мир, отправляет и принимает посольства. О внутренней жизни гуннов сведений гораздо меньше. Главным образом, это сообщения о подавлении недовольства или попыток отложиться, либо сопротивления покоренных народов. Так, узнав о возможности измены акациров, Аттила против них «…не замедлил выслать большую силу и одних перебил, а других склонил к подчинению». Нет никаких свидетельств о коллегиальных решениях, о наличии совета старейшин или какого-то иного, хотя бы совещательного, органа при нем. Он один вершит суд. Приск Панийский видел, как «…многие просители, имевшие между собой тяжбы, подходили к нему и слушали его решения».

Что возглавлял внушавший всем непобедимый страх верховный правитель гуннов – союз племен или государство? Этот вопрос невозможно решить, опираясь только на исследования терминологии позднеантичных и византийских писателей. Я. Харматта считает, что Приск Панийский и другие восточные римляне стали называть Аттилу Βασιλευς, так как он сравнялся по рангу и силе с византийским императором. Но известно, что, хотя этот термин был официальным титулом императора, он мог употребляться в источниках и по отношению к персидскому царю, и по отношению к вождю небольшого племени. Прежде всего следует попытаться определить, на каком уровне развития находилось гуннское общество в краткий период, названный эпохой Аттилы (443–453 гг.), формировалось ли уже государство, как считают Я.Харматта, Э.А.Томпсон и некоторые другие ученые.

Некоторые черты, характерные для стадии распада родо-племенных отношений, переживаемой гуннами в конце IV – начале V в. (решающее значение в общественных делах вооруженного народа, важная роль совета родовой аристократии), были к этому времени изжиты. Но военное состояние общества сохранялось на всем протяжении правления Аттилы и усиливало тенденцию к концентрации власти. У гуннов происходит формирование власти, стоящей над обществом, в лице единоличного правителя, функции которого становятся наследственными, передаются сначала в роде, затем – в семье. Но утверждение, что наличие централизованной военной власти означает разрыв всех связей, которые в родо-племенном обществе ограничивают установление личной власти, и является несомненным признаком государства, кажется неправомерным.

В источниках можно найти свидетельства того, что родовые связи нарушены только на самом верху общества, в непосредственном окружении Аттилы. Действительно, его λογάδες – это не родовая аристократия, судя по тому, что в их число входил Орест – римлянин из Паннонии, секретарь Аттилы. Правда, один из названных Приском приближенных Аттилы был гунном из знатного рода. Еще один, Эдекон, был знаменитым гуннским воином, о происхождении же и этнической принадлежности второго после Аттилы человека, Онегесия, и его брата сведений нет. Все они обладали заметным влиянием и богатством. Обязанность по очереди в определенные дни с оружием в руках охранять Аттилу и привилегия выбирать сразу после него богатых пленных, на наш взгляд, косвенно подтверждают изначально военный характер института λογάδες. По сведениям Приска Панийского (а он является единственным источником по данной проблеме), они не являются представителями четко организованной администрации. Эти «избранные» пользуются доверием Аттилы и выполняют отдельные его поручения (дипломатические и военные). Известно, что на стадии распада первобытнообщинных отношений образуются военные дружины вождей, и из них выдвигаются наиболее преданные их сторонники, верность которых обусловливается личной зависимостью от правителей, а не родовыми связями. Вероятно, такой верхушкой дружины и были λογάδες Аттилы. Разрушение же родо-племенных структур гуннского общества в целом не подтверждается источниками. Так, вдова Бледы сохраняет свое высокое положение в обществе, народ акациров представляет собой союз племен с делением на роды и иерархией вождей. Ту же структуру, вероятно, сохраняли и гуннские племена на Среднем Дунае. О родо-племенной организации подчиненных Аттиле народов имеются прямые свидетельства источников.

По справедливому замечанию О.Мэнчена-Хелфена, нет никаких данных о территориальном делении «державы» Аттилы В источниках нет сведений даже о просто определенной, оформившейся ее территории. Из сообщения, что один из приближенных Аттилы имеет «…несколько селений в Скифской земле…», нельзя делать вывод, что «…общество основывается на территориальном делении». Вероятно, они принадлежали Бериху как часть военной добычи, как своего рода «кормление». Кстати, у вдовы Бледы тоже была деревня, но из этого не следует, что она управляла определенной областью. Трудно интерпретировать сообщение о владениях Бериха, так как из сохранившихся отрывков сочинения Приска не ясно, что он имеет в виду под «Скифией»: то ли содержание этого понятия традиционно – Северное Причерноморье и Приазовье, то ли это – вообще все, что подвластно гуннам. Первый вариант в данном контексте сомнителен, так как приближенный Аттилы вряд ли смог бы осуществлять контроль и получать доход с земель, столь далеко расположенных от главной ставки гуннов. Скорее можно предположить, что зависимые селения располагались где-то поблизости, в Подунавье. К тому же именно здесь археологи находят следы пребывания, вероятно, непосредственно зависевшего от гуннов и местного, и угнанного из византийских городов, и германского населения, которое должно было снабжать завоевателей продуктами своих хозяйств и, видимо, было лишено традиционных форм общественной организации (в частности, на левобережной придунайской равнине не обнаружены богатые погребения негуннской знати).

Гунны политически господствовали над большим количеством племен, которых «…покоренных, они подчинили себе». В числе этих народов, освободившихся от зависимости со смертью Аттилы, были сарматы, аланы, многие германские племена: остроготы, скиры, гепиды, руги, свевы, герулы, а также неизвестные кемандры и садагарии. Правилом гуннов, очевидно, было не вмешиваться во внутреннюю жизнь покоренных племен до тех пор, пока они подчинялись требованиям завоевателей. По свидетельству источника, наиболее важным (если не единственным) требованием было принудительное участие в дальнейших войнах гуннов. Отряды воинов из различных племен сражались под предводительством своих вождей, что, возможно, практиковалось гуннами как своеобразная форма заложничества: «…толпа королей и вождей различных племен ожидала, подобно слугам, кивка Аттилы: куда бы только ни повел он глазом, тотчас же всякий из них представал перед ним без малейшего ропота, но в страхе и трепете, или же исполнял то, что ему приказывалось». Впрочем, некоторые из них, вожди наиболее сильных объединений, такие как гепид Ардарих и острогот Валамир, пользовались особым расположением Аттилы. Не случайно решающую роль в восстании против наследников Аттилы, покончившем с властью гуннов, сыграл именно Ардарих, предводитель «…бесчисленного полчища гепидов…», которые территориально располагались ближе (в Дакии), нежели остроготы, к главной ставке гуннов. Во времена господства гуннов политическая организация гепидов и остроготов не была разрушена, правящая верхушка этих племен не теряла своего привилегированного положения, сохраняла свою власть на местах: «…готским племенем всегда управлял его собственный царек, хотя и [соответственно] решению гуннов», видимо, получая за счет участия в походах дополнительные возможности обогащения. С большой долей вероятности можно утверждать, что подобное автономное положение было типично и для всех остальных подвластных гуннам племен, «…которые были угнетены равным образом».

В источниках нет сведений о такой функции, приписываемой некоторыми исследователями λογάδες, как сбор налогов с зависимых областей. Гунны, как и все прочие завоеватели, требовали с покоренных племен дань. Аттила, по словам Ромула, римского посла, «…не только скифов, но и римлян заставляет платить себе дань». Других подтверждений взимания относительно регулярных поборов с покоренных племен нет. В связи с этим некоторые ученые считают, что племена поставляли только воинов, а богатства гуннов росли лишь за счет военной добычи и дани с восточных и западных римлян. Тем более речь не может идти о регулярных налогах, как о признаке сформировавшегося или формирующегося государства. Грек, встреченный Приском Панийским во время его посольства к Аттиле, отмечает как одно из преимуществ жизни под властью гуннов именно отсутствие налогов. Широкое распространение военного грабежа и данничества, наиболее ярких проявлений внешнеэксплуататорской деятельности, способствовало замедлению темпов классообразования, консервации кочевого общества, так как его племенная организация использовалась в качестве орудия военно-политического господства над иноплеменниками, а не соплеменниками.

И, наконец, самое главное условие появления государства – разделение общества на антагонистические классы. Имущественная дифференциация гуннов подтверждается археологическими находками как в Северном Причерноморье, так и в Подунавье. Видимо, можно констатировать признаки и начинающегося социального расслоения (привилегированный слой составляли primates конца IV – начала V в. – родовая аристократия и λογάδες Аттилы, выделившиеся благодаря личным качествам), но этот процесс далек от завершения, а общество – от разделения на классы. Рост антагонизмов в гуннском обществе сдерживался необходимостью сплочения всех сил народа во время постоянных войн и в определенной мере смягчался получаемой добычей и данью.

У гуннов времени Аттилы источники фиксируют только патриархальное рабство; рабами становились пленные. Приск пишет о домашних рабах и рабынях одной из жен Аттилы, занятых вышиванием, об архитекторе, сделанном банщиком, о казни рабов, убивших своих господ. Нет свидетельств о применении труда рабов в материальном производстве (исключение, вероятно, составляли ремесленники), зато много раз сообщается о торговле пленными и о стремлении получить за них выкуп. Широко было распространено, так сказать, временное рабство, когда хозяева заставляли пленных сражаться во время военных действий ради добычи, которая служила им выкупом. Гуннское общество почти полностью обеспечивало себя за счет военной добычи, дани, торговли пленными, паразитировало на экономике завоеванных земель. В хозяйственной деятельности, ограничивавшейся, вероятно, скотоводством, рабы использовались мало, скорее это могли быть обедневшие соплеменники. Было ли у гуннов распространено долговое рабство, неизвестно.

Таким образом, говорить о достаточно развитых классовых отношениях, разделении на рабов и рабовладельцев, о раннеклассовом обществе у гуннов предоставляется преждевременным. Государство же не может возникнуть в бесклассовом обществе. Не было и экономической базы для этого: без комплексного земледельческо-скотоводческого хозяйства не может быть государства.

Гуннское общество второй четверти V в. находилось на стадии разложения родо-племенной организации, в переходном состоянии. Но государством «держава Аттилы» так и не стала и распалась со смертью вождя, как и многие другие кочевые образования. Имея уже сложную, иерархическую организацию, оно носило еще потестарный характер.

В целом представляется, что политическая надстройка гуннского общества эволюционировала гораздо быстрее, чем его социальная структура, в связи с тем исключительным военным могуществом, которое было достигнуто гуннами при Аттиле, когда римские императоры были вынуждены отправлять к нему послов высшего ранга, чего «…не делалось ни при его предках, ни при других властителях Скифии…», когда «римляне повиновались всякому его требованию; на всякое с его стороны понуждение смотрели, как на приказ повелителя». Современная этнографическая наука предлагает называть такой промежуточный этап в процессе развития от догосударственных форм к государству вождеством, что верно, на наш взгляд, отражает отличительную особенность данной общественной системы.

Вождество характеризуется централизованным управлением, наследственной клановой иерархией вождей и знати, социальным и имущественным неравенством, отсутствием формального и тем более легитимного репрессивного и принудительного аппарата. Сила власти правителя кочевого общества, как правило, основывалась не на возможности применить легитимное насилие, а на его умении организовывать военные походы и перераспределять доходы от дани и набегов на соседние страны. Именно таким правителем и был легендарный Аттила.

 

Азово-черноморские степи во второй половине V – первой половине VI века

Раннесредневековая литература продолжает античные традиции в освещении жизни окружающих народов. Историки отмечают только то, что непосредственно задевает интересы, в основном, Восточной Римской империи. Причерноморско-приазовский регион интересует византийских авторов постольку, поскольку там зарождается очередная волна номадов, достигающая их границ. Все пространство от Каспия до Дуная со второй половины IV в. в течение нескольких столетий представляло собой бурлящий котел, в котором перемешивались и сменяли друг друга кочевые племена. Нам известны только отдельные, наиболее сильные всплески ожесточенной борьбы народов, нашедшие отражение в исторических произведениях и хрониках, главным образом восточных и отчасти западных римлян.

В период наибольшего могущества гуннов в Европе отдаленные отголоски событий, происходящих в Причерноморье, свидетельствуют о непрекращающихся там войнах. В 30-х гг. V в. самый сильный гуннский вождь Руа вынужден подавлять попытки «…амилзуров, итимаров, тоносуров, боисков и других народов, поселившихся на Истре…» освободиться от его власти. Некоторые исследователи пытаются использовать сообщение Иордана о том, что эти, по-видимому, тюркоязычные народы уже населяли Причерноморье, когда туда хлынули гунны и «…захватили там алпидзуров, алкилдзуров, итимаров, тункарсов и боисков, сидевших на побережье этой самой Скифии…», чтобы доказать появление тюркских племен в данном регионе еще в скифскую эпоху. На наш взгляд, эти попытки не состоятельны по двум причинам. Во-первых, и античные, и тем более средневековые авторы, описывая древние события, часто включают в рассказы о них элементы современности. Иордан – не исключение. Источником этого конкретного пассажа, несомненно, послужила «Готская история» Приска, процитированная выше. Речь в его отрывке идет о племенах, живших в Скифии в V в. и, возможно, составлявших гуннскую орду. Аммиан Марцеллин, первым описавший вторжение гуннов в Европу, называет пострадавшие при этом племена: готы (гревтунги и тервинги) и аланы. Во-вторых, археологи и антропологи прослеживают изменение погребальных обрядов и захоронения людей с монголоидными признаками в южнорусских степях со времени господства гуннов. К сожалению, других доказательств археология практически не дает, так как не найдены яркие признаки той (иранской) или иной (угро-тюркской) кочевой культуры, за исключением, может быть, гуннских (именно гуннских!) ритуальных котлов.

Аттила, видимо, тоже постоянно держал в поле зрения понтийские области. В начале своего правления он вместе с братом Бледой «…обратился к покорению других народов Скифии и завел войну с соросгами», в конце 40-х гг. V в. посылал войска усмирять акациров.

Причиной глубоких изменений в Причерноморье послужили разгром гуннов и подвластных им народов на Каталаунских полях, их неудачный в целом поход в Северную Италию и смерть Аттилы. Мощный союз племен распался под ударами восставших покоренных племен и вследствие междоусобных распрей наследников великого завоевателя. Как сообщает Иордан, «и вот все вооружаются для взаимной погибели…, единое тело обращается в разрозненные члены… И это сильнейшие племена, которые никогда не могли бы найти себе равных в бою, если бы не стали поражать себя взаимными ранами и самих себя раздирать на части.

Феофан Исповедник добавляет: «Дети его (Аттилы – И.Е.), наследовавшие после него столь огромное владение, погубили его несогласием между собой…». Старший сын Аттилы погиб в битве при Недао. «Остальных братьев, когда этот был убит, погнали вплоть до берега Понтийского моря…».

В результате этих событий большая часть уцелевших гуннов откатывается на восток за Дунай. «…Обращенные в бегство, они направились в те области Скифии, по которым протекают воды реки Данапра…», вызывая перемещение племен в припонтийском регионе. Отчасти гунны, вероятно, рассеялись по степям и бродили, как Мундон, родственник Аттилы, собравший большую шайку, «…в местах необработанных и лишенных каких-либо земледельцев…» в Придунавье. Данные археологии свидетельствуют, что некоторые гуннские племена или роды обосновались на юге Днестровско-Прутского междуречья, а часть продвинулась дальше на восток, где, скорее всего, натолкнулась на акациров. Эти племена во времена Аттилы, вероятно, были самыми сильными в Причерноморье. Косвенным подтверждением их значительной роли являлись попытки византийской дипломатии с помощью подкупа побудить их вождей отложиться от Аттилы. И Иордан знает их как «…gens Acaftzirorum fortissima…». Места обитания акациров готский историк называет не очень определенно: к югу от эстов, но интерпретировать это известие как указание на район восточнее Понта, по нашему мнению, невозможно. Более правдоподобно толкование, что это – степи в междуречье Дона и Днепра, а, может быть, и западнее – до Буга и Днестра. Как не странно это кажется на первый взгляд, но акациры могли действительно граничить с айстами, древними балтами, так как последние, по данным археологии, далеко заходили в лесостепь.

Что касается определения этнической принадлежности не только акациров, но и других племен, множество новых этнонимов которых появляется в источниках применительно к столетию после смерти Аттилы, то это занятие малоперспективное, а в какой-то мере, и схоластическое. Малоперспективное потому, что кроме средневековых, главным образом, византийских источников, упоминающих народы Причерноморья, нет данных их письменности, и археология бессильна их разделить. Схоластическое потому, что вся та огромная литература, которая посвящена данному вопросу (а она действительно необъятна), если не учитывать совсем уж фантастические гипотезы, вроде той, что считает акациров потомками геродотовых агатирсов (агафирсов), в сущности сводятся к спору о том, гуннские это племена или болгарские, или же исследование заканчивается отказом от какого бы то ни было вывода по данной проблеме. Акациров кто-то считает гуннами, кто-то относит к болгарам, но и те и другие в основном расценивают их как тюркоязычные племена. Если же вернуться к дискуссии о происхождении и этнической принадлежности самих гуннов, а потом рассмотреть этот вопрос по отношению к болгарским племенам, то окажется, что основными компонентами и тех, и других были центрально-азиатские тюркские и угорские племена Западной Сибири и Приуралья. Конечно, эти элементы сочетались в разных вариантах, и, несомненно, различия между этими массивами (а внутри них – и между родственными племенами) и, может быть, существенные, были, но было и сходство, превалирующее над ними. Поэтому, не упуская из виду такие черты византийской литературы, как архаизация и этикетность в употреблении этнонимов, следует все же обратить внимание на то, что в источниках племена Причерноморья V–VII вв. часто выступают под двойными названиями – конкретным и обобщающим. В качестве последних используются «гунны» и «булгары», причем «гунны» встречаются гораздо чаще, так как стали известны раньше и первоначально играли ведущую роль в этом племенном массиве. Словоупотребление средневековых авторов отражает, на наш взгляд, реальное содержание: все они не отличались друг от друга по образу жизни и уровню социально-экономического развития и не слишком сильно различались в этническом отношении. И не зря вся территория Предкавказья и Причерноморья к северу от Каспийских ворот у византийских и сирийских писателей называется «гуннскими пределами».

В эти пределы вернувшимися из Подунавья гуннами были, вероятно, оттеснены акациры, которые заняли степи от низовьев Дона до Кубани. В истории кочевых народов, прошедших по южнорусским степям в IV–VII вв., это, пожалуй, единственное крупное передвижение племен с запада на восток. Все остальное движение шло с востока на запад.

Означают ли прежде незнакомые этнонимы в письменных источниках появление в прилежащих к Понту и Меотиде областях во второй половине V в. новых племен, или их имена были скрыты ранее под названием гуннов, и они частично входили в орду, увлеченную последними в Европу, а частично обитали здесь (как акациры) с конца IV в.? Более вероятным кажется последнее предположение. Как писал В.В.Радлов, «…в народцах, напирающих, один за другим, на Восточную Римскую империю после падения владычества гуннов, мы должны признать те самые племена, которые до того составляли само гуннское государство, так как ведь новые племена могли проникнуть из Азии в Европу лишь в той мере, в какой уничтожали друг друга в постоянных войнах уже прибывшие в Европу племена». Узнаванием новых этнонимов отразился в греко-латинской литературе распад огромного союза племен, временное объединение которых не привело к потере их самоназваний, то есть не было настолько существенным, чтобы повлиять на самосознание каждой отдельной группы, и не привело к их слиянию в единую общность. Полиобрядность погребений «гуннской эпохи» также свидетельствует о разноплеменности состава гуннских орд, о том, что гунны так и не сложились в единую этнолингвистическую общность.

Возможно, некоторое время главенствующее положение в Северном Причерноморье занимали такие гуннские племена, как ультизуры и вуругунды. О них Агафий Миринейский сообщает следующее: «Все они назывались гуннами или скифами. По племенам же в отдельности одни из них назывались… ультизурами, прочие вуругундами. Спустя много столетий они перешли…каким-то образом Меотидское болото, которое раньше считалось непроходимым, и, распространившись по чужой территории, причинили ее обитателям величайшие бедствия своим неожиданным нападением.

Таким образом, изгнав прежних обитателей, они заняли их страну, но, кажется, в ней не очень долго прожили и, как говорится, погибли поголовно.

Ультизуры и вуругунды считались могущественными и были знамениты до времени императора Льва и живших в то время римлян. Мы же, живущие ныне, их не знаем и, думаю, никогда не узнаем, или потому, что они, может быть, погибли, или же переселились в отдаленнейшие местности». К этим версиям византийского историка добавим еще одну: или уступили свое господствующее положение другому племени (или племенам), распространившему свое имя на побежденных, как это случалось издревле.

Правления византийских императоров Льва I (457–474) и Льва II (474) приходятся на 50–80 гг. V в., то есть как раз на время распада союза Аттилы. Другие авторы не знают ни ультизуров, ни вуругундов. Последних считают болгарским племенем, и даже сам их этноним – булгаро-тюркской формой собственного этнического имени древних булгар. Крым в тот же период, по сведениям Иордана, занимали альциагиры: «А там и гунны, как плодовитейшая поросль из всех самых сильных племен, закишели надвое разветвившейся свирепостью к народам. Ибо одни из них зовутся альциагирами, другие – савирами, но места их поселений разделены: альциагиры – около Херсоны…». Предположение Е.Ч.Скржинской, что Прокопий Кесарийский говорит о тех же альциагирах, когда сообщает, что, «если идти из города Боспора в город Херсон…, то всю область между ними занимают варвары из племени гуннов», можно считать правдоподобным только в том случае, если отнести сообщение Иордана не к V в., а к VI в., ко времени написания «О происхождении и деяниях гетов», так как за сто лет в Причерноморье могло произойти много изменений. Тем более, что вместе с альциагирами упоминаются савиры, которые в 60-х гг. V в. находились еще далеко на восток от Причерноморья.

М.И.Артамонов пытается отождествить ультизуров и альциагиров, но это мало убедительно. Скорее можно сопоставить припонтийских ультизуров с гуннским племенем, в числе других оставшимся в Паннонии под властью сына Аттилы Динтцика, – ултзинзурами или предположить, что занимавший некоторое время Прибрежную Дакию еще один сын Аттилы Ултзиндур откочевал затем на восток именно во главе ультизуров (то ли был их эпонимом, то ли сам получил имя по названию подвластного племени).

Почти через сто лет после нашествия гуннов и через десять лет после развала объединения Аттилы припонтийский регион потрясает следующая волна миграции кочевых племен. Фрагмент «Готской истории» Ириска, относящийся к 463 г., гласит: «…Около этого времени к восточным римлянам прислали послов сарагуры, уроги и оногуры, племена, выселившиеся из родной земли вследствие враждебного нашествия сабиров, которых выгнали авары, в свою очередь изгнанные народами, жившими на побережье океана и покинувшими свою страну вследствие туманов, поднимавшихся от разлития океана, и появления множества грифов: было предсказание, что они не удалятся прежде, чем не пожрут род человеческий; поэтому-то, гонимые этими бедствиями, они напали на соседей, и так как наступающие были сильнее, то последние, не выдерживая нашествия, стали выселяться. Так и сарагуры, изгнанные с родины, в поисках земли приблизившись к гуннам акацирам и сразившись с ними во многих битвах, покорили это племя и прибыли к римлянам, желая приобрести их благосклонность». По мнению авторитетных ученых, достоверность содержания этого сообщения не подлежит сомнению, а форма является подражанием Геродоту, поэтому в рассказе появились два первых члена цепочки переселений – грифы и люди, жившие у океана.

Названные в отрывке Приска сарагуры, оногуры и уроги (или огоры, огуры), относящиеся к угорским, праболгарским, болгаро-тюркским племенам, которые не отличались существенным образом от гуннов, были вытеснены из Западной Сибири, Южного Приуралья и Нижнего Поволжья, где археологи пытаются выделить памятники, принадлежащие этим народам. Этнолингвистический массив Азово-Каспийского междуморья пополнился в 60-х гг. V в. родственными племенами; существовал континуитет между гуннами и булгарами. Таким образом, частая смена названий племен в IV–VI вв. означала не коренную смену населения в припонтийском регионе, а победу того или иного племени, подчинявшего себе соседей.

В результате нашествия сарагуров, урогов и оногуров исчезают со страниц источников акациры, вероятно, основательно разгромленные. Только у Равеннского анонима встречаем намек на то, что акациры продолжали жить там же и были одним из предков хазар: «Далее, в равнинной местности расположена чрезвычайно обширная, как в длину, так и в ширину страна, которая называется Хазарией, ее называют также Великой Скифией… Этих хазар выше упомянутый Иордан называет агацирами. Через страну хазар протекает много рек, среди прочих самая большая, которая называется Куфис».

Хотя некоторые исследователи стремятся определить, в каких конкретных районах Предкавказья разместились сарагуры, а в каких – остальные племена этой коалиции, сделать это, на наш взгляд, практически невозможно, так как источники не сообщают сведений об их границах, и ни одно из племен, названных Приском, не удалось связать с каким-либо археологическим комплексом. К тому же сарагуров, первоначально, вероятно, занимавших главенствующее положение в союзе, очень скоро, буквально в течение нескольких лет, постигает участь акациров. «Сарагуры после нападения на акациров и другие племена выступили походом против персов…»и были, видимо, разбиты. Они целиком растворились в местной этнической среде еще в VI в. Племена угуров (огоров) известны в VI в. в Поволжье под властью тюрок, хотя они и сохраняли, по-видимому, самоуправление.

На первый план выступают оногуры, гораздо более устойчивая группировка племен (их этноним в различных вариантах встречается в греческих, латинских, сирийских и армянских источниках с V по Хв.). Армянский историк Егише указывает гуннов-хайландуров (т. е. оногуров) во второй половине V в. к северу от Дербентского прохода. Там же среди 13 кочевых народов в «гуннских пределах» назван Захарией Ритором народ авнагур. В VI в. оногуров под именем хунугуров знает Иордан, но не дает никаких ориентиров для их локализации в том или ином районе Причерноморья. В сочинениях VII в. эти племена упоминаются неоднократно. Может быть, сведения о них взяты из каких-то ранних источников.

К сожалению, не поддается проверке сообщение Феофилакта Симокатты о том, что оногурами был построен город Бакаф. Он не локализован, поэтому и интерпретировать этот отрывок в том смысле, что эти племена частично переходили к оседлости, рискованно. Важнее сообщение того же автора, из которого следует, что оногуры и в середине VI в. оставались реальным объединением племен: «Когда император Юстиниан занимал царский престол… барселт, уннугуры, сабиры и, кроме них, другие гуннские племена, увидав только часть людей уар и хунни, бежавших в их места, прониклись страхом…». О том, что оногуры продолжали обитать в предкавказском регионе, свидетельствует история возникновения названия крепости Оногурис в Лазике, которую приводит в своем произведении Агафий Миринейский: «…Местность эта свое имя получила в старину, когда, по всей вероятности, гунны, называемые оногурами, в этом самом месте сразились с колхами и были побеждены, и это имя в качестве монумента и трофея было присвоено туземцами. Теперь же большинством оно называется не так, но по имени воздвигнутого тут храма святого Стефана…». Вызывает удивление факт увековечивания имени поверженных врагов в названии поселения, может быть, такое объяснение не совсем верно. Но, во всяком случае, это сообщение дает основание предполагать, что оногуры жили по соседству с Кавказом и время от времени совершали нападения на местное население.

Что касается наименования оногуров гуннами, то это традиционный собирательный этноним византийских и раннесредневековых авторов для множества народов (тюркских и угорских племен, пришедших из-за и с Урала в Приазовье и Причерноморье после распада объединения Аттилы).

Попытки опереться на «Космографию» Равеннского анонима, чтобы несколько конкретизировать территорию, занятую оногурами, дают весьма немного. По свидетельству этого географа, «…у Понтийского моря расположена страна, которая называется Оногория и которая, как верно полагает философ Ливаний, находится по соседству с верхней точкой Меотийского болота…». Пожалуй, можно не сомневаться только в том, что это – Приазовье. Если же сопоставить данные сведения с сообщениями других источников, то скорее всего речь идет о восточном побережье Меотиды. A Maeotidae summitas можно понимать как место впадения Дона, а можно – как самую высокую часть в области Меотиды; в этом случае оногуров следует помещать ближе к Кавказу.

На фоне только упоминаний в источниках различных кочевников, кратких сообщений об избиениях ими друг друга и связанных с этим передвижениях племен интересно свидетельство Феофана Исповедника, заимствованное у Иоанна Малалы, о крещении в Константинополе в 527/ 528 г. вождя гуннских племен, живущих в Тавриде около Боспора.

Возникающий сразу по прочтении данного отрывка вопрос, о каких гуннах идет речь, разрешить довольно сложно. Можно только строить предположения, что, собственно, и делали ученые. Гипотеза Ф.Альтхайма о том, что это были крымские гунны, ничего не добавляет к представлениям о них. Допущение Г.Моравчика, что под гуннами в этом случае подразумеваются оногуры, кажется необоснованным, так как ни один источник не сообщает об их местонахождении на западном или юго-западном побережье Меотиды. Может быть, имеются в виду утигуры или булгары, хотя, кажется, они появились в Крыму позже. Позволим себе предложить еще одну версию. Возможно, это были альциагиры, если верно наше толкование сообщения Иордана о них, относящее его не к V, а к VI в.

Данное сообщение Феофана содержит важные сведения о двух аспектах отношений Византии с гуннами. Крымские кочевники ведут с ромеями оживленную торговлю, как и населяющие восточное побережье Меотиды оногуры. И среди гуннов в окрестностях Боспора также, как и среди других языческих народов, ведется христианская миссионерская деятельность. Это еще одно доказательство того, что проповедь христианства активно использовалась в качестве средства подчинения различных племен влиянию Византии. В данном случае новообращенному следовало «…охранять ромейское государство и город Босфор». Но политические цели Империи не были достигнуты, так как вождь-христианин встретил оппозицию не только в лице рядовых членов своего племени (или союза племен), но и со стороны родовой знати. Горда был убит, его место занял брат Муагерис, уважавший старинные верования гуннов, а византийцам пришлось с помощью военной силы отстаивать Боспор. Может быть, более успешной была проповедь христианства в VI в. среди кочевников каспийско-азовского междуморья. По сообщению

Захарии Ритора, в результате многолетней деятельности миссионеров многих гуннов крестили, была построена церковь, и даже «…выпустили там писание на гуннском языке». Хотя слишком благостный тон описания контактов проповедников с местными жителями, наличие чудесных мотивов в рассказе сирийского автора (сам бог наставляет и помогает священникам), отсутствие каких-либо намеков на политические последствия христианизации, а также молчание других источников по этому поводу заставляют сомневаться в реальности столь значительных достижений.

Возможно, гуннами, которых учил Кардост и другие армянские священники, были савиры. Племена савиров (сабиров), впервые названные Приском, появились в «гуннских пределах» несколько позже, чем изгнанные ими сарагуры, оногуры и огуры. Все исследователи почти единодушно указывают родину савиров в Западной Сибири и относят их к угорским (подвергшимся тюркизации угорским, угро-самодийским) племенам. Этот народ практически неизменно выступает в источниках под двойным названием гуннов-савиров. В отличие от других родственных кочевых этносов, которые, попав в каспийско-азовский регион, постепенно смещались на запад и север, савиры всю свою недолгую историю были связаны с Восточным Предкавказьем и Кавказом. Видимо, только небольшая их группа к VI в. переселилась в Северное Причерноморье. Остальных же активно использовали в своих интересах Византия и Иран: «Сабиры являются гуннским племенем; живут они около Кавказских гор. Племя это очень многочисленное, разделенное, как полагается, на много самостоятельных колен. Их начальники издревле вели дружбу одни с римским императором, другие с персидским царем. Из этих властителей каждый обычно посылал своим союзникам известную сумму золота, но не каждый год, а по мере надобности». Греческие авторы характеризуют савиров как очень непостоянный и вероломный народ: «…Были у персов также вспомогательные войска из гуннов савиров. Этот народ и величайший и многочисленный весьма жаден до войны и до грабежа, любит проживать вне дома на чужой земле, всегда ищет чужого, ради одной только выгоды и надежды на добычу присоединяясь в качестве участника войны и опасностей то к одному, то к другому и превращаясь из друга во врага. Ибо часто они вступают в битву в союзе то с римлянами, то с персами, когда те воюют между собой, и продают свое наемное содействие то тем, то другим». Но вполне очевидно, что такое поведение савиров было результатом дипломатических происков противоборствующих сторон. Видимо, эти племена больше, чем другие кочевники, подпали под влияние великих держав, более прочно были втянуты в их политику, может быть, именно из-за близких к театру военных действий мест поселения. Такое положение усугубляло разобщенность савиров, отдельные племена которых часто выступали друг против друга.

Силы савиров были основательно подорваны аварами в 558–559 гг., опять-таки не без наущения византийцев. В 576 г. «…римские военачальники… заставили савиров и алванов переселиться на эту сторону реки Кира и впредь оставаться в римской стране». Племена савиров теряют самостоятельное значение, этот этноним больше не встречается в источниках. Вероятно, они были рассеяны или подчинены какой-то иной общностью.

Очень непродолжительное время фигурируют в источниках такие этнонимы как утигуры (утургуры) и кутригуры (котригуры, кутургуры). По существу, они появляются в сочинениях Прокопия, Агафия и Менандра в связи с одним эпизодом византийской истории конца правления Юстиниана. Все три автора, что не удивительно, называют утигуров и кутригуров гуннами, а Прокопий считает их потомками киммерийцев (это тоже понятно, так как древним и средневековым писателям свойственно подчеркивать преемственную связь народов, проживающих на одних и тех же территориях в разные хронологические периоды). О местах обитания утигуров и кутригуров историк из Кесарии пишет следующее: «За сагинами осели многие племена гуннов. Простирающаяся отсюда страна называется Эвлисия; прибрежную ее часть, как и внутреннюю, занимают варвары вплоть до так называемого «Меотийского Болота» и до реки Танаиса, который впадает в «Болото». Само это «Болото» вливается в Эвксинский Понт. Народы, которые тут живут, в древности назывались киммерийцами, теперь же зовутся утигурами. Дальше на север от них занимают земли бесчисленные племена антов». «За Меотийским Болотом и рекой Танаисом большую часть лежащих тут полей… заселили кутригуры-гунны».

Таким образом, по свидетельству Прокопия, утигуры занимали в середине VI в. область восточного Приазовья, а кутригуры жили к западу от Дона. Причем первоначально «они все жили в одном месте, имея одни и те же нравы и образ жизни, не имея общения с людьми, которые обитали по ту сторону «Болота» и его устья…». Затем, «… взявшись тотчас же всем народом за оружие, они перешли без замедления «Болото» и оказались на противоположном материке». «… Гунны заняли эти земли. Из них кутригуры, вызвав своих жен и детей, осели здесь и до моего еще времени жили на этих местах». Примерно то же самое сообщает и Агафий, возможно, потому, что заимствовал эти сведения из предыдущего источника: «Народ гуннов некогда обитал вокруг той части Меотидского озера, которая обращена к востоку, и жил севернее реки Танаиса, как и другие варварские народы, которые обитали в Азии за Имейской горой. Все они назывались гуннами или скифами. По племенам же в отдельности одни из них назывались котригурами, другие – утигурами…». Упоминание племени куртаргар Захарией Ритором в «пределах гуннских» севернее Каспийских ворот ничего не дает для уточнения мест поселений кутригуров, так как предоставляет широкие возможности для их локализации на просторах приазовско-причерноморских степей.

При анализе данных византийских историков о размещении утигуров сразу возникает вопрос о соотношении их с оногурами, так как и те и другие в один и тот же период указываются в восточном Приазовье. Однозначно ответить на данный вопрос очень трудно. Многие исследователи разрешают эту проблему, отождествляя оногуров и утигуров, в объединении которых брали верх родо-племенные группировки то первых, то последних. Может быть, они и правы. В обстановке постоянной междоусобной борьбы в среде родственных племен такое развитие событий достаточно вероятно. Смущает то обстоятельство, что Агафий называет и оногуров, и утигуров, но не упоминает об их тесной связи между собой, хотя, с другой стороны, он мог не знать таких подробностей из жизни далеких варварских племен. И все же то, что данные группировки кочевников византийские авторы относят к одному и тому же времени, заставляет предполагать их одновременное существование в Приазовье. Видимо, не следует жестко локализовать утигуров севернее оногуров, поскольку для этого нет достаточных доказательств, но вполне можно предполагать, что обеим группировкам нашлось место восточнее Меотиды и низовьев Танаиса. Вероятно, и утигуры, также как и оногуры, относились к массиву племен, которые появились здесь в V в., но сравнительно поздно и относительно недолго главенствовали над какой-то их частью. Причем даже в этот короткий период объединение утигуров раскололось, от него отделились кутригуры. Прокопий Кесарийский сообщает об этом со всей определенностью: «В древности великое множество гуннов, которых тогда называли киммерийцами, занимали те места, о которых я недавно упоминал, и один царь стоял во главе их всех. Как-то над ними властвовал царь, у которого было двое сыновей, один по имени Утигур, другому было имя Кутригур. Когда их отец окончил дни своей жизни, оба они поделили между собой власть, и своих подданных каждый назвал своим именем. Так и в мое еще время они именовались одни утигурами, другие кутригурами. Они все жили в одном месте, имея одни и те же нравы и образ жизни…». Разделились, вероятно, близкородственные племена, так как, по Прокопию, кутри-гуры родственны утигурам по крови. По воле Менандра, утигурский вождь говорит о кутригурах: «Было бы неприлично и притом беззаконно в конец истребить наших единоплеменников, не только говорящих одним языком с нами, ведущих одинаковый образ жизни, носящих одну с нами одежду, но притом и родственников наших, хотя и подвластных другим вождям». Археологи считают сходными те культуры, которые приписывают кутригурам и утигурам.

А.В.Гадло, помимо свидетельства о реальном разъединении родственных племен, видит в этой легенде смену примитивной охотничьей модели предания о лани новой, с иной социально-ценностной ориентацией гуннской элиты, стремившейся к упрочению своей власти внутри племени. Очень соблазнительно трактовать этот отрывок как отражение эволюции кочевого общества, но, во-первых, обе эти легенды есть в сочинении историка: процитированная объясняет происхождение этнонимов, а «охотничья» истолковывает причины и обстоятельства перехода через Меотиду.

Во-вторых, в социальном развитии кочевников со времени появления гуннских орд в Северном Причерноморье до середины VI в. произошли не столь большие изменения. Так как, с одной стороны, «охотничья» легенда отнюдь не отражает полностью реальный общественный строй конца IV в., а с другой стороны, даже если основа предания о едином царе – фольклорная, интерпретация и терминология принадлежат византийскому автору, живущему в условиях единовластия, не подвергаемого сомнению. Если безоговорочно доверять источнику, тогда, по сообщению Иордана, у гуннов уже в 70-х гг. IV в. был царь.

Рассказывая о расселении утигуров и кутригуров, Прокопий Кесарийский соединяет с этим сообщением легенду о лани, которую другие писатели связывали с появлением гуннов в IV в. Он контаминирует два события, поэтому вряд ли достоверно указываемое им время. Вероятно, утигуры и кутригуры разделились (в результате междоусобной борьбы? из-за недостатка кормовых территорий?), и последние перебрались на запад позднее: «И вот, взявшись тотчас же всем народом за оружие, они перешли без замедления «Болото» и оказались на противоположном материке… кутригуры, вызвав своих жен и детей, осели здесь и до моего еще времени жили на этих местах». Усилия ученых уточнить локализацию кутригуров на просторах Северного и Северо-Западного Причерноморья мало на чем могут основываться, так как достоверно известно только то, что они жили западнее Дона, «…у Меотийского болота» и переходили Дунай в своих грабительских походах. Неправдоподобным кажется движение утигуров вместе с кутригурами за Дон, а затем возвращение обратно в Приазовье. Если бы были сообщения о совместных набегах на владения Византии, тогда имелись бы основания поверить, что позднее они вернулись на восточное побережье Меотиды. Вероятнее всего, разделение произошло именно там, и отделившаяся часть покинула прежние места обитания.

Нам кажется неправомерным связывать утигуров и кутригуров с гуннами Аттилы, считая их остатками орд Эрнака и Динтцика. Если скрупулезно следовать за источником, именно эти сыновья Аттилы не возвращались на Восток, но не это главное. Важнее то, что в течение ста лет в Причерноморье, где все менялось в этот период с калейдоскопической быстротой, не могли сохраниться неизменными объединения кочевников, вернувшиеся из Подунавья в середине V в. Кроме того, известно, что на восток ими были вытеснены акациры. Таким образом, более вероятна принадлежность утигуров и кутригуров ко второй волне племен, к 60-м гг. V в. достигшей только Прикаспийско-Приазовского междуморья, а в VI в. частично продвинувшейся далее на запад.

История этих союзов родственных племен наиболее ярко показывает, насколько успешно воплощался в жизнь один из основных принципов политики Византии по отношению к окружавшим ее народам – «разделяй и властвуй!». Как далеко простирались интересы Империи, видно по описанию Прокопия: «Такова окружность Понта Эвксинского от Калхедона до Византии. Но какова величина этой окружности в целом, этого я точно сказать не могу, так как там живет такое количество, как я сказал, варварских племен, общения с которыми у римлян, конечно, нет никакого, если не считать отправления посольств». Утигуры, «…не доставляя римлянам никаких затруднений, так как по месту жительства они совершенно не соприкасались с ними: между ними жило много племен, так что волей-неволей им не приходилось проявлять против них никаких враждебных действий», тем не менее были прочно втянуты в сферу политического влияния Византии. «…Издревле они являются самыми близкими друзьями римлян», как лицемерно заявлял Юстиниан. Агафий прямо называет утигурского вождя федератом и наемником императора. Впрочем, кутригуры тоже «…ежегодно получали от императора большие дары, но тем не менее, переходя через реку Истр, они вечно делали набеги на земли императора, являясь то союзниками, то врагами римлян». Стремясь отвлечь силы кочевников и спасти от опустошения свои земли, византийцы натравливали различные племена друг на друга, доводя их до братоубийственной войны. В данном случае с успехом удалось «…поссорить и столкнуть врагов (утигуров и кутригуров – И.Е.) между собою, чтобы они уничтожили друг друга». По одной версии, немаловажную роль в этом сыграла угроза лишить утигуров императорских субсидий, если они не пойдут войной на кутригуров, по другой, – богатые дары побудили их начать междоусобицу, что в равной степени свидетельствует о паразитизме и алчности военной племенной верхушки. Согласно идиллическому рассказу Менандра, утигуры, чтобы угодить византийцам и не нанести большого вреда соплеменникам, собирались только отнять у кутригуров коней, без которых набеги невозможны. Больше верится, что война приняла истребительный характер, и часть кутригуров вынуждена была бежать во Фракию. Агафий сообщает, что утигуры и кутригуры «… затем в течение долгого времени были заняты взаимной борьбой, усиливая вражду между собой. То делали набеги и захватывали добычу, то вступали в открытые бои, пока почти совершенно не уничтожили друг друга, подорвав свои силы и разорив себя. Они даже потеряли свое племенное имя. Гуннские племена дошли до такого бедствия, что если и сохранилась их часть, то, будучи рассеянной, она подчинена другим и называется их именами». Хотя номинально состояние союзничества, в котором по отношению к Византии находились и кутригуры, и утигуры, предполагает полную политическую независимость, на деле и те, и другие действовали по воле Империи и на пользу ей ослабляли друг друга.

Остатки утигуров в 70-х гг. VI в. после яростного сопротивления были подчинены Западно-Тюркским каганатом. Может быть, верно наблюдение В.В.Радлова над терминологией Менандра, из которой следует, что, в отличие от других покоренных народов, в частности аланов, утигуры были родственны тюркам. Возможно, в какой-то мере из-за этой близости объединение утигуров не было окончательно рассеяно, а только были истреблены их вожди, замененные тюрками. И уже под их началом утигуры участвовали в захвате города Боспора.

Благодаря относительно подробным рассказам трех авторов об утигурах и кутригурах можно попытаться извлечь из их сообщений хотя бы скудные сведения об общественном устройстве этих племен. Хотя чаще всего источники упоминают одного вождя утигуров (Прокопий иногда называет его царем) Сандилха, тем не менее у них были и другие правители, к которым направляют послов, то есть полного единовластия в данном племенном союзе не существовало. То же самое можно сказать и об их сородичах. Опять-таки посольство отправляют к «…властителям кутригуров…», а затем посылают отряд на помощь гепидам, «…во главе которого среди других стоял Хиниалон…». Вместе с тем Сандилх и кутригурский хан Заберган, согласно источникам, самостоятельно решают военные вопросы и иногда дипломатические. Вероятно, это были именно военные вожди, полномочия которых в других сферах управления были ограничены. Решить вопрос о том, выборной или наследственной была их власть, не представляется возможным.

О структуре кочевого общества середины VI в. практически ничего не известно, кроме того, что у кутригуров и утигуров, так же как и у гуннов Аттилы, были рабы из пленников. Цели захвата их и способы использования, пожалуй, также не изменились. В плен брали в первую очередь для того, чтобы получить выкуп. Охотнее обращали в рабство женщин и детей. Нет никаких свидетельств об эксплуатации рабов на каких-либо производительных работах, поэтому сведения о многих десятках тысяч римлян-рабов у кутригуров – явное преувеличение. В сообщении о дурном обращении с ними тоже могли быть сгущены краски, так как оно вложено в уста вождя утигуров, стремящегося очернить в глазах византийского императора нынешних своих врагов: «Этим преступникам не казалось, между прочим, недопустимым делом требовать от них рабских услуг: они считали вполне естественным бить их бичами, даже если бы они ни в чем и не провинились, и даже подвергать смерти, одним словом, применять к ним все, на что дает право господину-варвару его характер и полная его воля».

Что касается отношений с племенами, насильственно вовлеченными утигурами в союз, то, согласно источнику, обязанности готов-тетракситов не были слишком обременительны: они должны были участвовать в совместных военных экспедициях и были настолько независимы, что самостоятельно отправляли посольство в Византию, правда, по религиозным вопросам. Можно объяснить отсутствие сведений, скажем, о взимаемой дани или каких-либо других тяготах, неосведомленностью Прокопия. Но также можно предположить, что его описание соответствовало реальному, довольно свободному, положению готов, так как они не были разбиты и побеждены утигурами, а вступили с ними в союз в результате переговоров, в ходе которых обязались выполнять два условия: переселиться на территорию последних и оказывать им военную помощь, в остальном же обладать «…равными и одинаковыми правами».

 

Авары в истории Европы

В середине VI в. в Европе появляются племена аваров, происхождение и этническая принадлежность которых являются до сих пор дискуссионной проблемой. Опираясь на византийские сочинения, можно утверждать только то, что авары были кочевниками и выходцами с Востока, что подтверждают и археологические данные. Во всем остальном толкование сообщений источников представляет значительные трудности. Одним из основных среди них, пожалуй, является рассказ о передвижениях аваров Феофилакта Симокатты, который пишет, что «живущие по Истру варвары ложно присвоили себе наименование аваров». Приведем почти полностью объяснение этого утверждения: «Когда император Юстиниан занимал царский престол, некоторая часть племен уар и хунни бежала и поселилась в Европе. Назвав себя аварами, они дали своему вождю почетное имя хагана. Почему они решили изменить свое наименование, мы расскажем, ничуть не отступая от истины. Барселт, уннугуры, сабиры и, кроме них, другие гуннские племена, увидав только часть людей уар и хунни, бежавших в их места, прониклись страхом и решили, что к ним переселились авары. Поэтому они почтили этих беглецов блестящими дарами, рассчитывая тем самым обеспечить себе безопасность. Когда уар и хунни увидели, сколь благоприятно складываются для них обстоятельства, они воспользовались ошибкой тех, которые прислали к ним посольства, и сами стали называть себя аварами; говорят, среди скифских народов племя аваров является наиболее деятельным и способным. Естественно, что и до нашего времени эти псевдоавары (так было бы правильнее их называть), присвоив себе первенствующее положение в племени, сохранили различные названия: одни из них по старинной привычке называются уар, а другие именуются хунни». Уар и хунни происходят из племени огор, которое живет на реке Тил.

Пока однозначно не решен вопрос о соотношении, по терминологии Феофилакта Симокатты, псевдоаваров, отправивших первое посольство к византийскому императорув 558 г., и аваров, упомянутых Присном Панийским в связи с событиями 463 г. Многие исследователи склонны отождествлять эти племена и считать их центральноазиатскими жуань-жуанями китайских летописей. Византийские писатели знают только, что авары бежали «…из своей страны…». Археологи на основании сходства многих предметов, найденных в Центральной Европе, с восточными предполагают, что «своя страна» – это Алтай, Северная Монголия, Южная Сибирь. Во всяком случае можно, вероятно, согласиться с тем, что значительную роль среди аваров играл тюркоязычный компонент.

Те ученые, которые разделяют истинных аваров, прогнавших со своих мест савиров, и псевдоаваров, появившихся в Европе веком позже, первых связывают с Джунгарией, а племена уар и хунни, названные Менандром Протиктором в одном из фрагментов вархонитами, считают хионитами.

Значительную роль в формировании племен аваров, как об этом пишет Феофилакт Симокатта, сыграли угры. Так же как и предшествовавшие им волны кочевников, авары представляли собой смешение угров и тюрок с монголоидной примесью.

Проблема этногенеза любого кочевого народа, как мы уже убедились, чрезвычайно сложна, и не в наших силах найти однозначное решение относительно происхождения аваров. Несомненно только то, что в процессе передвижения с востока на запад данные племена претерпевали различные этнические и одновременно культурные изменения, и в источниках имеются сведения об этих, постепенно сложившихся, племенах. Поскольку средневековые авторы вторгшийся в середине VI в. в Европу народ называют аварами (только Феофилакт Симокатта и лишь один раз указал, что это – псевдоавары), мы также употребляем этот этноним.

Как и в случаях с более ранними ордами кочевников, авары становятся известными, когда достигают областей, прилежащих к Черному и Азовскому морям. Сирийский историк VI в. Евагрий считает их скифами: «А авары – племя скифское, жившее в кибитках и кочевавшее на равнинах по ту сторону Кавказа…», то есть в Предкавказье. Данный регион был местом временного пребывания аваров и, видимо, оттуда было ими отправлено первое посольство в Византию: «Авары после долгого скитания пришли к аланам и просили их вождя Саросия, чтобы он познакомил их с римлянами…». Целью посольства было заключение договора, по которому авары получали бы ежегодно драгоценные подарки и деньги, а также плодородную землю для поселения. Юстиниан постарался использовать это племя, как и многие другие, для борьбы с врагами Империи, сделав их союзниками-федератами, поскольку понимал, «…что победят ли авары или будут побеждены, и в том и в другом случае выгода будет на стороне римлян». За соответствующую плату авары вскоре сокрушили савиров, а другим племенам Причерноморья, в частности утигурам, нанесли существенный урон. Область для поселения, может быть, тоже была обещана уже в 558 г., но в качестве главной причины дальнейшего продвижения аваров на запад все авторы единодушно указывают давление тюрок. Авары, вероятно, очень быстро прошли Северное Причерноморье и достигли Дуная. Может быть, поэтому в степях Восточной Европы аварские памятники неизвестны.

По свидетельству Менандра, первоначально у аваров было до двадцати тысяч воинов, несколькими годами позже их войско увеличилось на десять тысяч человек за счет единоплеменников, также бежавших из-под власти тюрок.

Уже в 562 г., по словам того же автора, Юстиниан предлагал аварам разместиться в Паннонии, но последние якобы «…были так привязаны к своей земле, что и не думали поселяться вне Скифии». Из этого сообщения трудно понять, о какой Скифии идет речь: о Северо-Западном и Северном Причерноморье (так называемой Великой Скифии) или об области между побережьем Черного моря и нижним течением Дуная (Малой Скифии). Поскольку в том же фрагменте аваров уличают в тайном намерении переправиться через реку (Дунай?) и напасть на римлян, то имелась в виду скорее Великая Скифия, и тогда, вероятно, посольство 562 г. было отправлено оттуда. Но, с другой стороны, видимо, к этому году следует отнести сообщение Феофана Исповедника, ошибочно датируемое им 557/558 г., о том, что авары, «…бежав из своей страны, пришли в области Скифии и Мезии и направили Юстиниану послов, прося принять их»; тогда речь идет о Малой Скифии. Не ясно также, почему авары сначала не хотели перебираться в Паннонию, а когда сменивший Юстиниана на престоле Юстин II отказал им в этом, стали добиваться этих областей силой. Объяснить такую непоследовательность можно по-разному: или недостаточной осведомленностью византийских авторов или тем, что авары были кем-то принуждены идти далее на запад.

В результате успешного вторжения аваров во Фракиювизантийский император вынужден был предоставить им Паннонию. Средневековые писатели изображают эту уступку как акт милосердия по отношению к скитальцам. На самом деле данный договор был формальным, так как фактически авары получили паннонские земли из рук лангобардов, уходивших оттуда в Италию, разгромив вместе с ними гепидов в 567–568 гг. Археологические находки свидетельствуют, что это были территории к северу от реки Дравы и долина реки Тисы. По-видимому, именно эти области Средне-Дунайской низменности стали основным местом пребывания аваров, совершавших оттуда многочисленные набеги и на Восточную Римскую империю, и на владения западных соседей, в частности франков.

Авары, по данным средневековых писателей, продолжали и здесь вести кочевой образ жизни и были очень чувствительны к недостатку пастбищ. Никаких сведений о производительном труде аваров, об основании ими селений или городов в источниках нет. Грабительские походы были для этого племени постоянным образом жизни. Существовало оно и за счет огромной дани, взимаемой с Византии, а также выкупа пленных. Высказывалось предположение, что авары контролировали все торговые сношения Византии с другими народами, или даже что торговля была основной отраслью их хозяйства. Но письменные памятники об этом умалчивают, а многочисленные находки византийских монет VI–VII вв. на территории современной Венгрии могут свидетельствовать о богатствах, награбленных и полученных аварами в виде дани в течение многих лет и захваченных впоследствии поддаными Карла Великого. Снабжать аваров необходимыми продуктами питания, вероятно, было вынуждено местное земледельческое население. В продолжение двух с лишним веков источники не отмечают каких-либо изменений в экономике аваров.

Сведений об общественном устройстве этого племени мало, и обнаруживаются они в первую очередь (как и в отношении других кочевников) в связи с описанием военной организации. У аваров сохранялось четкое деление на роды, представители которых и в бою действовали самостоятельно, и на стоянках селились отдельно от других. Археологи утверждают, что родовая структура общества прослеживается и на материалах аварских некрополей.

В период пребывания аваров в Европе формы власти у них, видимо, оставались неизменными; во всяком случае, их эволюция никак не отражается в средневековых источниках. По Феофилакту Симокатте, во время переселения «назвав себя аварами, они дали своему вождю почетное имя хагана». Тюркский термин хауошо? (лат. chaganus, cacanus, gaganus) в сочинениях европейских авторов появляется только применительно к аварам, хотя все рассматриваемые кочевые этносы эпохи Великого переселения народов так или иначе были родственны друг другу и содержали в той или иной степени тюркский компонент. Трудно решить, чем объясняется это новшество: то ли термин возник именно в данный период, то ли историки были более осведомлены о внутренней структуре аварского общества, то ли это название отражает иную стадию его развития по сравнению с предыдущими. Последнее предположение следует отвергнуть, как будет показано ниже.

По тюркской иерархии хаганом называют главу империи, большой федерации племен. Вероятно, авары представляли собой достаточно сильное объединение, уже в Причерноморье избравшее единого вождя. В Подунавье авары появляются под предводительством Баяна (по тюркской этимологии – «богатый»), сохранявшего власть до начала VII в.Было ли это личное имя или титул, употреблявшийся для обозначения высокого военного звания, как считают некоторые исследователи, утверждать не беремся. Но военное предводительство оставалось на протяжении изучаемого периода главнейшей функцией аварского хагана. Он чаще сам возглавляет войска, иногда посылает других военачальников, а также принимает и отправляет посольства, заключает мир, требует дань с византийцев.

Маврикий пишет, что аварское племя «…управляется одним главой, но повинуется ему со страхом, а не с любовью…». Западноевропейские авторы считают термин хаган синонимом латинского rex: Hoc quoque tempore misit Agilulf rex cacano regi Avarorum artifices ad faciendas naves…. По словам Феофилакта Симокатты, аварский хаган «…говорил, что является владыкой всего племени и что, где бы ни сияли лучи солнца, нет никого, кто бы осмелился ему сопротивляться». Во многих случаях так оно и есть. Опорой хагана была, по-видимому, его дружина. Но некоторые сведения из средневековых сочинений позволяют усомниться в его единовластии.

В очередном конфликте с византийцами при сложных обстоятельствах «…авары в большом числе отпали и спешно, как перебежчики, перешли на сторону императора. Слухи об этом привели хагана в замешательство; его охватил страх, он и упрашивал их и придумывал много различных средств, чтобы вернуть себе назад отставшие силы». Этот эпизод свидетельствует о роли правителя в первую очередь как военного вождя и его сильной зависимости от родовой организации аваров, чему есть и другие подтверждения. «Особенно много вредят им их собственные добровольные перебежчики, так как они, будучи непостоянны и корыстолюбивы и состоя из многочисленных родов, не особенно соблюдают связи и согласие между собой, когда понемногу начинают возникать межу ними раздоры…».

Помимо родового деления аварское общество характеризуется, по археологическим данным, значительным имущественным расслоением. Письменные источники указывают на наличие знати, отличавшейся особым военным снаряжением, и простого народа. Логично предположить, что знатной и богатой была аварская родовая аристократия, оказывавшая значительное влияние на хагана. Именно ее представители (иногда одни и те же, например, неоднократно упоминаемый Апсих) были послами и военачальниками. Существовал ли при хагане постоянный орган типа совета старейшин, сказать трудно, но есть свидетельства участия аристократии в важных делах. Так, однажды «Таргитий и наиболее знатные из варваров советовали хагану не затевать войны с ромеями…» и вместе с византийским дипломатом добились своего. Когда Баян хотел казнить посла, вновь вмешалась знать. «На следующий день, когда гнев его успокоился, самые могущественные из ваваров обратились к хагану с настойчивыми советами, убеждая своего вождя не издавать непреложного приказа о казни Коментиола, и предложили ему ограничиться заключением послов в тюрьму и оковы. Хаган согласился на это…». Таким образом, вероятно, власть аварского правителя ограничивалась родовой знатью. Насколько существенна роль родовой аристократии в управлении аварами, понимали в ближайшем окружении императора Юстина, видя в ее позиции гарантию мира: «…Наконец приехал с посольством Апсих. В переговорах между ним и Тиверием постановлено было, чтобы римляне дали аварам землю для поселения, получив от них в заложники детей архонтов их. Тиверий донес императору о таких условиях; но они показались ему для государства римского невыгодными. Он объявил, что не иначе помирится с аварами, как получив заложниками некоторых из детей хагана. Тиверий думал об этом иначе; по его мнению, когда бы были у римлян в залоге дети архонтов скифских, то родители заложников не согласились бы нарушить мирные условия, хотя бы хаган и имел такой замысел».

Возможно, наряду со знатью определенное отношение к власти имело и аварское жречество, но о нем имеется только одно смутное упоминание, строить на котором какие-то умозаключения нецелесообразно.

Взрослые сыновья хагана, по-видимому, пользовались таким же авторитетом и периодически возглавляли военные отряды, как и знатные выходцы из других родов. Относительно порядка передачи полномочий аварского вождя источники не сообщают ничего определенного. В установлении института наследственной власти у аваров заставляет сомневаться известие Фредегара о междоусобице в Паннонии в 631–632 гг. Правда, этот спор «…de regno…» осложнялся тем, что претенденты были «..unus ex Abaris et alius ex Bulgaris…», то есть переплетался с проблемой состава аварского союза. Можно предположить, что смута булгар нарушила уже устоявшуюся наследственность. И тот, и другой вариант интерпретации данного эпизода останутся гипотезами, так как иных сведений нет.

В отношениях аваров с другими племенами также многое не ясно. Можно сказать, что они не были однотипными, а складывались различным образом. Определенное место в аварском племенном союзе занимали родственные им племена. Многие исследователи отождествляют кутригуров и булгар, действовавших вместе с аварами. Но, судя по сообщениям источников, положение одних было отлично от положения других. Никакой особой дискриминации булгар не наблюдается. Видимо, они были, если и не совсем равны, то почти равны аварам, раз попытались даже овладеть верховной властью в орде (попытка эта не удалась, из девяти тысяч бежавших из Паннонии булгар после избиения в Баварии в живых остались единицы, которые в конце концов оказались в Венеции). Может быть, это относительное равенство следует объяснить добровольным присоединением булгар к аварам. Их объединение могло произойти еще в Причерноморье, где булгар указывает Иордан, но более вероятно, что оно имело место уже в Подунавье. Первое упоминание об этих племенах во Фракии относится к 480 г. С начала VI в. в источниках все чаще встречаются сообщения о том, что булгары разоряют Фракию, Скифию, Мезию и иногда Иллирик. Проникновение булгарских племен во Фракию (видимо, эта область стала местом их пребывания) прошло незамеченным, источники не фиксируют определенный его момент. Вероятно такового и не было: либо булгары попали в Подунавье еще в составе объединения Аттилы, а после его распада стали действовать самостоятельно (и тогда стал известен их этноним), либо эти племена просачивались через Причерноморье постепенно, отдельными группами, и поэтому сразу не привлекли к себе внимание. Создается впечатление, что булгары были очень многочисленны, и далеко не все были вовлечены в аварский союз. Кутригуры же аварами были покорены и увлечены на запад силой. По-видимому, этим объясняется их приниженное по сравнению с булгарами положение. Баян мало ценил кутригуров, заявляя, что потеря даже десяти тысяч человек из них для него не существенна.

Гепидов авары на правах победителей считали своими подданными, а их территорию и все, что им принадлежало – своей полной собственностью, тем более что земли гепидов послужили ценой за вступление кочевников в союз с лангобардами. Гепиды, проживая в тех же местах, что и авары, подвергались, вероятно, наибольшей эксплуатации, в частности, должны были участвовать в военных походах. Считать их членами аварского союза не представляется возможным.

Авары неоднократно вступали на тех или иных условиях в договорные отношения с различными племенами. Это были мирные договоры с франками, непрочные и легко нарушаемые обеими сторонами, или военные союзы. Относительно долго, около пятидесяти лет, продержался союз аваров с лангобардами, направленный против гепидов и Византии, против франков, но впоследствии эти дружественные отношения расстроились. Опасным для Византии было соглашение, заключенное персами и аварами в 626 г., когда они осадили Константинополь. Участниками осады были и славяне, но не ясно – в качестве самостоятельной силы или подчиненные аварам. Поход этот окончился разгромом союзников и ослаблением аваров.

Проблема взаимоотношений аваров и славян чрезвычайно сложна из-за скудости и отрывочности источников не только об аварах, но и славянах, племенной состав и расселение которых в VI–VII вв. плохо известны. Во многих случаях сообщается о том, что дунайские и соседние с ними области, в том числе населенные славянами, обезлюдели в результате грабительских походов аваров. Зачастую авары служили оружием византийцев против славян. Они неоднократно разоряли земли антов западнее Днепра и в Поднестровье, вероятно, в 558–562 гг. в период прохождения по Северному и Северо-Западному Причерноморью. Ни у Менандра, ни у Феофилакта нет сведений о зависимости антов от аваров. Такую зависимость можно усмотреть, только если принять толкование Ф.П.Филиным этнонима анты как происходящего от тюркского слова «клятва» и потому означающего «давшие клятву, подчиненные союзники». Еще сложнее интерпретировать летописное сказание о притеснении аварами дулебов, так как эти племена крайне трудно локализовать, и известие это, вероятно, позднее. Попытки аваров во второй половине VI – начале VII в. потребовать покорности от славян левобережья нижнего Дуная и наложить на них фиксированную дань, по-видимому, не имели успеха, и эти племена сохранили независимость, во всяком случае, внутреннюю автономию.

Вместе с тем, многие славяне были покорены аварами и обязаны были поставлять воинов для участия в их походах, для организации осад городов и переправ через реки. При завоевании Фессалоники «…аварский хаган…, собрав все подчиненные ему варварские племена вместе со всеми славянами и болгарами, и бесчисленными народами… пошел к… городу». Эти совместные выступления послужили основой смешения более поздними авторами славян и аваров. Положение славян в аварском войске, очевидно, было неравноправным. Как правило, гибло их больше, чем аваров, которых и из плена вызволяли в первую очередь. «Хроника» Фредегара поясняет, как авары использовали славян: «…и когда гунны (авары– И.Е.) воевали с каким-нибудь народом, гунны со всем своим войском стояли перед лагерем, виниды (славяне – И.Е.) же сражались, если они побеждали, тогда гунны подходили для захвата добычи, если же побеждали винидов, то они, опираясь на помощь гуннов, вновь собирались с силами». Господство аваров в войске, вероятно, поддерживалось жестокими мерами, так как под Сирмием толпы славян «…изо всех сил старались доставить ему (хагану – И.Е.) возможность переправы: страх перед поставленными над ними начальниками заставил их это сделать». Помимо воинской повинности, некоторые славянские племена платили аварам дань и ежегодно вынуждены были принимать их на зимовку. Неудивительно, что именно славянские племена, испытывавшие тяжелый гнет, подняли в 623 г. восстание под руководством Само, серьезно подорвавшее силы аваров. И хотя местонахождение союза Само точно неизвестно, можно предполагать, что эти славяне жили недалеко от Паннонии, где авары имели реальную возможность осуществлять свою власть. Многие племена, по всей вероятности, были вне досягаемости и поэтому вне какой бы то ни было зависимости от аваров, заключали с ними договоры, или авары пытались вступить в союз со свободными славянами. Иногда славянам удавалось одерживать весомые победы над аварами, как хорватам, которые в первой половине VII в. изгнали аваров из Далмации, или на рубеже VIII–IXbb., когда авары были вынуждены искать спасения от славян.

Таким образом, отношения аваров с окружающими народами складывались по-разному, и диапазон их достаточно велик. Создается впечатление, что в жесткой зависимости от аваров находились и несли повинности не столь многие племена, главным образом жившие в непосредственной близости от завоевателей.

На основании вышесказанного считаем очень сомнительными утверждения некоторых ученых о том, что господство аваров в VII в. распространялось не только на низовья Дуная, но и на Великую Булгариюв Восточном Приазовье, а после ее освобождения от аварской зависимости – до междуречья Буга и Днестра. Никаких данных об их присутствии здесь нет, кроме сообщения патриарха Никифора о событиях в Великой Булгарии в царствование византийского императора Ираклия: «В это время Куврат, племянник Органа, государя унногундуров, восстал против хагана аваров и, подвергнув оскорблениям, изгнал из своих земель бывший при нем от хагана народ». И.С.Чичуров в качестве гипотезы предлагает истолковать данный фрагмент как известие об изгнании из Великой Булгарии не народа (или войска) аваров вообще, а лишь их посольства. Более вероятным кажется иной вариант объяснения. Менандр сообщает, что не все авары бежали на запад, часть их осталась восточнее Азовского и Черного морей, по-видимому, под властью тюрок, то есть в непосредственной близости от владений Куврата. Может быть, они и были изгнаны?

Анализ сведений об аварах убеждает в том, что говорить об образовании у них государства не приходится. Термин «Аварский каганат», которым столь часто оперируют в научной литературе, в средневековых источниках отсутствует. Чаще всего употребляется этноним авары; только у одного из поздних авторов, Феофана Исповедника, встречается понятие «Авария», скорее в географическом смысле, чем в каком-либо ином, так как в том же отрывке, в котором речь идет о расселении племен из Великой Булгарии, говорится, что один из сыновей Куврата «… оставался в подчинении, вместе со своим войском, у хагана аваров в Паннонии Аварской…» [1289]Theoph. Chron. 679/680.
. Очевидно, вплоть до окончательного разгрома аваров Карлом Великим на рубеже VIII–IX вв. они представляли собой племенной союз. Остатки аваров были рассеяны, по-видимому, по разным областям Подунавья и впоследствии ассимилированы.

Аварский союз просуществовал, в сравнении с гуннским, достаточно долго (со второй половины VI до конца VIII в.). Можно попытаться объяснить его относительную устойчивость почти полной моноэтничностью и небольшой численностью (в отличие от огромной разноэтничной гуннской орды), что, по-видимому, способствовало сохранению большей сплоченности. За счет этого аварам удалось не допустить развала союза после смерти очередного вождя в 30-х гг. VII в. Внешняя обстановка также благоприятствовала аварам больше, чем гуннам, так как Византийская империя, главная противодействовавшая им сила, с конца VI – начала VII в. переживала тяжелый кризис, а с некоторыми германскими объединениями аварам периодически удавалось договариваться.

* * *

Кочевые народы на протяжении нескольких веков оказывали большое влияние на историю Европы. В течение этого времени в полной мере обнаружилась традиционность и консервативность кочевых обществ, паразитический образ жизни за счет постоянных завоеваний. Эпоха длительных миграций с Востока на Запад не стала катализатором значительных изменений в общественном строе рассмотренных выше племен.

 

Источники

Агафий. О царствовании Юстиниана / Пер. М.В. Левченко. М.-Л, 1953.

Аммиан Марцеллин. История / Пер. Ю.А.Кулаковского и А.И. Сонни. Киев, 1906–1908. Выл. I–III.

Византийские историки Дексипп, Евнапий, Олимпиодор, Малх, Петр Патриций, Менандр, Кандид, Ноннос и Феофан Византиец / Пер. Си. Дестуниса. СПб., 1860.

Закон Судный людем Краткой редакции. М., 1961.

Иордан. О происхождении и деяниях гетов (Getica). Вступ. ст., пер., коммент. Е.Ч. Скржинской. М., 1960; СПб., 1997.

Константин Багрянородный. Об управлении империей. М., 1989.

Латышев В.В. Известия древних писателей греческих и латинских о Скифии и Кавказе. СПб, 1890–1899. Т. I; 1904–1906. Т. II.

Маврикий. Тактика и стратегия / Пер. М.А. Цыбышева. СПб, 1903.

Олимпиодор. История / Пер. Е.Ч. Скржинской // ВВ. 1956. Т. VIII.

Повесть временных лет. М.;Л, 1950. Ч. I.

Прокопий из Кесарии. Война с готами / Пер. С.П. Кондратьева. М, 1950.

Свод древнейших письменных известий о славянах. М, 1991. Т. 1. (I–VI вв.). М, 1995. Т. 2 (VII–IX вв.).

Сказания Приска Панийского / Пер. Г.С. Дестуниса // УЗ II Отделения императорской Академии наук. СПб, 1861. Кн. VII. Вып. 1.

Феофилакт Симокатта. История / Пер. С.П. Кондратьев. М, 1967.

Эклога. Византийский законодательный свод VIII в. М, 1965.

Agathias Myrinaeus, Historiae // Historici graeci minores. Lipsiae, 1871. Vol.II.

Agnellus, Liber pontificalis ecclesiae Ravennatis // Monumenta Germaniae historica. Scriptores rerum Langobardicarum et Italicarum. Saec. VI–IX. Hannover, 1878.

Ambrosius Mediolanensis, Epistolae // Patrologiae cursus completus. Series latina. Paris, 1880. T. XVI.

Ammianus Marcellinus, Römische Geschichte / Versehen von W. Seyfarth. Berlin, 1968–1971. Bd. I–IV.

Andreae Bergomatis, Historia // Monumenta Germaniae historica. Scriptores rerum Langobardicarum et Italicarum. Hannover, 1878.

Annales regni Francorum // Ausgewählte Quellen zur deutschen Geschichte des Mittelalters. Berlin, o.J. Bd. 5.

Anonymus Valesianus, pars posterior // Monumenta Germaniae historica. Auct. Antiquiss. T. IX. Chronica minora. Saec. IV–VII. Berlin, 1892. Vol. I.

Anonymus Valesianus, pars prior // Monumenta Germaniae historica. Auct. Antiquiss. T. IX. Chronica minora. Saec. IV–VII. Berlin, 1892. Vol. I.

Appianus Alexandrinus, Roman history. London, 1953–1955. Vol. I–IV. Asterius Amasenus, Homiliae // Patrologiae cursus completus. Series graeca. Paris, 1858. T. XL.

Augustinus, De civitate Dei libri XXII // Corpus scriptorum ecclesiasticorum latinorum. Wien-Leipzig, 1899–1900. Vol. XL. Ps. 1–2.

S. Aurelius Victor, Historiae abbreviatae (De Caesaribus liber. Epitome de Caesaribus). Leipzig, 1961.

Ausonices Decimus Magnus, Mosella // Monumenta Germaniae historica. Auct. Antiquiss. Berlin, 1883. Vol. V. Ps. 2.

C. Iulii Caesaris commentarii. Vol. I. Bellum Gallicum. Lipsiae, 1957. Cassiodorus Senator, Chronica ed a 519 // Monumenta Germaniae historica. Auct. Antiquiss. T. XI. Chronica minora. Saec. IV–VII. Berlin, 1894. Vol. II.

Cassiodorus Senator, Variae lib. XII//Monumenta Germaniae historica. Auct. Antiquiss. Berlin, 1894. Vol. XII.

Chronica Gallica a 452 et 511 // Monumenta Germaniae historica. Auct. Antiquiss. T. IX. Chronica minora. Saec. IV–VII. Berlin, 1892. Vol. I.

Chronica Sancti Beneditti Casinensis // Monumenta Germaniae historica. Scriptores rerum Langobardicarum et Italicarum. Hannover, 1878.

Chronicarum quae dicuntur Fredegarii Scholastici libri IV //Magnae Moraviae fontes historici. Pragae-Brunae, 1966. T. I.

Chronicon Paschale. Bonnae, 1832.

Claudius Claudianus, Carmina // Monumenta Germaniae historica. Auct. Antiquiss. Berlin, 1892. Vol. X.

Codex diplomaticus regni Croatiae, Dalmatiae et Sclavoniae. Vol. 1. Zagrabiae, 1967. 24.

Codex Theodosianus. Berlin, 1904–1905.

Consularia Constantinopolitana / Ed. Th. Mommsen // Monumenta Germaniae historica. Auct. Antiquiss. T. IX. Chronica minora. Saec. IV–VII. Berlin, 1992. Vol. I.

Constantine Porpyrogenitus, De administrando imperio / Greek text ed. by Gy. Moravcsik. Engl, transl. by R.J.H. Jenkins. Washington, 1967.

Constantine Porphyrogenitus imperatoris de ceremoniis aulae Byzantiae libri II. Bonnae, 1829.

P. Cornelius Tacitus, Libri qui supersunt. Lipsiae, 1960–1961. T. I–II.

Corpus scriptorum historiae Byzantinae. Bonnae, 1838. T. 31.

S.Demetrii martyris acta//Patrologiae cursus completus. Series graeca. Paris, 1864. T. CXVI.

Description historique des monnaies frappees sous Г Empire romain communement appellees medailles imperiales. Paris, 1880–1892. Vol. I–VIII.

Dexippus Atheniensis, Historia // Corpus scriptorum historiae byzantinae. Bonn, 1829.

Dio’s Roman History. London, 1961–1965. Vol. I–IX.

Dionysii Periegesis. Orbis descriptio. Ed. C. Müllerus // Geographi graeci minores. Paris, 1861. Vol II.

Drepanii Latini Pacatius, Panegyricus Theodosio Augusto dictus // XII panegirici latini. Lipsiae, 1874.

Einhardi Vita Karoli // Ausgewahlte Quellen zur deutschen Geschichte des Mittelalters. Berlin, 1958. Bd. V.

Ecloga. Das Gesetzbuch Leons III. und Konstantines V. Frankfurt am Mein, 1983.

Ennodius Magnus Felix, Opera omnia / Ed. G. Hartell // Corpus scriptorum ecclesiasticorum latinorum. Wien, 1882. Vol. VI.

Eunapius Sardianus, Fragmenta//Fragmentae historicorum graecorum. Paris, 1868. Vol. IV.

Eusebius Hieronymus, Translatio Chronicorum Eusebii Pamphili // Patrologiae cursus completus. Series latina. Paris, 1866. T. XXVII.

Eusebius Hieronymus, Contra Rufinum // Patrologiae cursus completus. Series latina. Paris, 1865. T. XXIII.

Eutropius, Breviarium ab urbe condita // Monumenta Germaniae historica. Auct. Antiquiss. Berlin, 1879. Vol. II.

The Ecclesiastical History of Evagrius. London, 1898.

Fredegarius, Chronicorum libri IV // Monumenta Germaniaae historica. Scriptores rerum Merovingicarum. Hannover, 1889. Vol. II.

Geographi graeci minores / Ed. K. Müller. Parisiis. 1882.

Georgius Syncellus, Chronographia//Corpus scriptorum historiae byzantinae. Bonn, 1829. Vol. I–II.

Gregorius Turonensis, Historia Francorum // Monumenta Germaniae historica. Scriptores rerum Merovingicarum. Hannover, 1884–1885. Vol. I. Ps. I.

Herodian of Antioch’s of the Roman empire. From the death of Marcus Aurelius to the accession of Gordian III. Los Angeles, 1961.

Hieronymus, Opera omnia // Patrologiae cursus completus. Series latina. T. XXII. Paris, 1864.

Hieronymus, Epistulae // Patrologiae cursus completus. Series latina. Paris, 1864. T. XXII.

Historia Langobardorum Codicis Gothani // Monumenta Germaniae historica. Scriptores rerum Langobardicarum et Italicarum. Hannoverae, 1870.

Historici graeci minores / Ed. L. Dindorf. Lipsiae, 1870. Vol. I.

Hydatius Lemicus, Continuatio chronicorum Hieronymianorum ad a. 468 // Monumenta Germaniae historica. Auct. Antiquiss. T. XI. Chronica minora. Saec. IV–VII. Berlin, 1894. Vol. II.

Ioannes Antiocheus, Fragmenta // Fragmenta historicorum graecorum. T. IV. Paris, 1851.

Iohannes, abbatis Biclarensis, Chronica // Monumenta Germaniae historica. Auct. Antiquiss. Berlin, 1894. T. XL V. II.

Ioannes Lydus, De magistratibus populi Romani libri tres. Lipsiae, 1903. Iordanes, Getica // Monumenta Germaniae historica. Auct. Antiquiss. Berlin, 1882. Vol. V. Ps. 1.

Iordanes. Romana // Monumenta Germaniae Historica. Auct. Antiquiss. Berlin, 1882. Vol. V. Ps. 1.

Isidorus Hispalensis, Chronica maiora // Monumenta Germaniae historica. Auct. Antiquiss. T. XL Chronica minora. Saec. VI–VII. Berlin, 1894. Vol. II.

Isidorus Hispalensis, Historia Gothorum, Wandalorum, Sueborum // Monumenta Germaniae historica. Auct. Antiquiss. T. XI. Chronica minora. Saec. IV–VII. Berlin, 1894. Vol. II.

Johannes Zonaras, Epitome historiarum. Lipsiae, 1868–1875. Vol. I–II.

Juli Flori, Epitomae de Tito Livio bellorum omnium annorum DCC libri duo // Epitome of Roman history. London, 1929.

Lucius Caecilius Firmanus Lactantius, De mortibus persecutorum // Corpus scriptorum ecclesiasticorum latinorum. Wien, 1897. Vol. XXVII. Fase. 2.

Landolfi Sagacis Additamenta ad Pauli Historiam Romanam // Monumenta Germaniae historica. Auct. Antiquiss. Hannover, 1894. Vol. I.

Livy with an english translation by В.О. Foster. London; Cambridge Mass., 1920–1940. Vol. I–IV.

Magnae Moraviae fontes hictorici. Pragae-Brunae, 1966. T. 1; Brunae, 1969. T.III.

Malchus Philadelphensis, Fragmenta // Historici graeci minores. Lipsiae, 1870. Vol. I.

Marcellinus Comes, Chronicon // Monumenta Germaniae historica. Auct. Antiquiss. T. XI, Chronica minora. Saec. IV–VII. Berlin, 1894. Vol. II.

Marius, episcopus Aventicensis, Galli Chronica an. 456 //Monumenta Germaniae historica. Auct. Antiquiss. T. XI. Chronica minora. Saec. IV–VII. Berlin, 1894. Vol. II.

Mauricius, Arta militara. Bucuresti, 1970.

Menander Protector, Fragmenta // Corpus scriptorum historiae byzantinae. Bonn, 1829.

Nicephori, archiepiscopi Constantinopolitani, Opuscula historica. Lipsiae, 1880. Notitia Dignitatum omnibus tarn civilium quam militarium utriusque imperii. Berlin, 1876 (in partibus Occidentis).

Notitia Dignitatum omnibus tarn civilium quam militarium utriusque imperii. Berlin, 1876 (in partibus Orientis).

Olympiodorus, Fragmenta//Historici graeci minores. Lipsiae, 1870. T. I.

Pauli Continuatio tertia // Monumenta Germaniae historica. Scriptores rerum Langobardicarum et Italicarum. Hannover, 1878.

Paulus Diaconus, Historia gentis Langobardorum // Monumenta Germaniae historica. Scriptores rerum Langobardicarum et Italicarum. Hannover, 1878.

Paulus Diaconus, Historia Romana // Monumenta Germaniae historica. Auct. Antiquiss. Berlin, 1879. Vol. II.

Paulus Orosius, Historiarum adversus paganos libri VII / Ed. C. Zangemeister // Corpus scriptorum ecclesiasticorum latinorum. Lipsiae, 1889. Vol. V.XII panegyrici latini. Leipzig, 1911.

Paulinus Pellaeus, Eucharisticos deo sub ephemeridis meae textu // Corpus scriptorum ecclesiasticorum latinorum. Wien, 1988. Vol. XVI. Ps. 1.

Pausanius, Description of Graeca / With an Engl, transl. by W.H.S. Jones. L., 1931–1935. Vol. I–V.

Petrus Patricius, Historiarum fragmenta // Fragmentae historicorum graecorum. Paris, 1856. Vol. IV.

Philostorgius, Historia ecclesiastica // Patrologiae cursus completus. Series graeca. Paris, 1858. T. LXV.

C. Plinius Secundus, Naturalis historia libri XXXVII. Leipzig, 1892–1909. T. I–V.

Plutarchus, Vitae parallelae. Lipsiae, 1884–1892.

Priscus Panites, Fragmenta // Fragmenta historicorum graecorum. Paris, 1868. T. IV.

Procopius Caesariensis, Opera omnia / Ed. J. Нашу, G.Wirth. Leipzig, 1962–1965. Vol. I–IV.

Prosperi Tironis Epitoma Chronicorum // Monumenta Germaniae historica. Auct. Antiquiss. T. IX. Chronica minora. Saec. IV–VII. Berlin, 1892. Vol. I.

Prosper Aquitanus, Poema conjugis aduxorem//Patrologiae cursus completus. Series latina. Paris. T. LI.

Prudentius Aurelius Clemens, Carmina. London, 1949–1953. Vol. I–II. Ptolemaeus Claudius, Geographia. Paris, 1883–1901. Vol. I–II.

Publilius Optatianus Porphyrius, Carmina. Lipsiae, 1877.

Ravennatis Anonimi Cosmographia. Berlin, 1870.

Salvianus Massiliensis, De gubematione Dei // Monumenta Germaniae historica. Auct. Antiquiss. Berlin, 1877. Vol. I. Ps. 1.

The Scriptores Historiae Augustae. L.-Cambridge, 1967.

Scriptores rerum Germanicarum. Einhardi annals. Hannoverae, 1845.

Sidonius Apollinaris, Epistolae et Carmina // Patrologiue cursus completus. Series latina. Paris, 1862. T. LVIII.

C. Sili Italici Punica. Lipsiae, 1890–1892.

Socrates’ Ecclesiastical History. Oxford, 1878.

Sozomenos’Ecclesiastical History. Oxford, 1880.

Strabonis, Geographica. Leipzig, 1895–1899. T. I–III.

C. Suetonius Tranquillus, De vita Caesarum. Leipzig, 1908.

Synesius Cyrenensis, Oratio de regno Arcadium imperatorem // Patrologiae cursus completus. Series graeca. Paris, 1859. T. LXVII.

Tabula Peutingeriana. Itineraria Romana. Römische Reisewege an der Hand der Tabula Peutingeriana. Stuttgart, 1916.

Theodoretus, Historia ecclesiastica // Patrologiae cursus completus. Series graeca. Paris, 1959. T. LXXXII.

Theophanes Byzantius, Fragmenta // Historici graeci minores. Lipsiae, 1870. Vol. I.

Theophanes, Chronographia. Lipsiae, 1883–1885. Vol. I–II.

Theophylactus Simocatta, Historiae. Lipsiae, 1881.

Tyrranius Rufinus Aquieiensis, Eusebii historia ecclesiastica a Rufino translata et continuata//Patrologiae cursus completus. Series latina. Paris, 1849. T. XXI.

Velleus Paterculus, Ad M.Vinicium libri duo. Oxford, 1898.

Victor, episcopus Tonnennensis, Chronica//Monumenta Germaniae historica. Auct. Antiquiss. T. XI. Chronica minora. Saec. IV–VII. Berlin, 1894. Vol. II.

Victoris Vitensis Afri, Historia persecutionis Vandalicae sub Genserico et Hunerico//Patrologiae cursus completus. Series latina. Paris, 1862. T. LVIII.

Zacharia Rhetor, Fragmenta // Пигулевская H.B. Сирийские источники по истории народов СССР. М.; Л., 1941.

Zosimus, Historia nova // Corpus scriptorum historiae byzantinae. Bonn, 1837.

 

Исследования

Авенариус А. «Государство Само»: проблемы археологии и истории // Этносоциальная и политическая структура раннефеодальных славянских государств и народностей. М., 1987.

Авербух М.С. Войны и народонаселение в докапиталистических обществах. Опыт историко-демографического исследования. М., 1970.

Агеева Р.А. Страны и народы: происхождение названий. М., 1990.

Акбулатов И.М. Природа «завоевательных походов» (миграций) кочевых народов Евразии // Проблемы истории и культуры кочевых цивилизаций Центральной Азии. Т. 1. Археология. Этнология. Улан-Удэ, 2000.

Акимова О.А. Формирование хорватской раннефеодальной государственности // Раннефеодальные государства на Балканах в VI–XII вв. М., 1985.

Акимова О.А. (Комментарий) // Константин Багрянородный. Об управлении империей. М., 1989.

Амброз А.К. Проблемы раннесредневековой хронологии Восточной Европы //СА. 1971. № 2.

Амброз А.К. Восточноевропейские и среднеазиатские степи V – первой половины VIII в. // Степи Евразии в эпоху средневековья. Археология СССР. М., 1981.

Амброз А.К. О двухпластинчатых фибулах с накладками – аналогии к статье А.В.Дмитриева // Древности эпохи Великого переселения народов V–VIII веков. М., 1982.

Ангелов Д. Образуване на българската народност. София, 1981.

Арсеньева Т.М. Нижнедонская экспедиция // АО 1981 года. М., 1983.

Артамонов М.И. История хазар. М., 1962.

Артамонов М.И. Болгарские культуры северного и западного Причерноморья // Доклады отделений и комиссий Географического общества СССР. Л., 1970.

Арутюнов С.А., Чебоксаров Н.Н. Передача информации как механизм существования этносоциальных и биологических групп человечества // Расы и народы. 2. М., 1972.

Баран В.В. Истоки ранне славянских культур Восточной Европы в свете ретроспективного анализа // Славяне Юго-Восточной Европы в предгосударственный период. Киев, 1990.

Баран В.Д. Сложение славянской раннесредневековой культуры и проблема расселения славян // Славяне на Днестре и Дунае. Киев, 1983.

Баран В.Д., Гороховский Е.Л., Магомедов Б.В. Черняховская культура и готская проблема // Славяне и Русь (в зарубежной историографии). Киев, 1990.

Баранов И.А. Ранние болгары в Крыму. Автореф. дис…канд. ист. наук. Киев, 1977.

Баскаков Н.А. Введение в изучение тюркских языков. М., 1969.

Батчаев В.М. Гуннский котел из селения Хабаз // СА. 1984. № 1.

Бенциг И. Языки гуннов, дунайских и волжских болгар // Зарубежная тюркология. М., 1986. Вып. I.

Бернштам А.Н. Очерк истории гуннов. Л., 1951.

Бессмертный Ю.Л. Франкское государство // История Европы. М., 1992. Т. 2.

Бибиков М.В. Византийская этнонимия. Архаизация как система // Античная балканистика. Этногенез народов Балкан и Северного Причерноморья. Лингвистика, история, археология. Тезисы докладов. М., 1980.

Биджиев Х.Х. Изучение истории и археологии ранне средневековых тюркских народов Северного Кавказа // Вопросы средневековой археологии Северного Кавказа. Черкесск, 1988.

Бородкин Л.И., Милов Л.В. О некоторых аспектах автоматизации текстологических исследований (Закон Судный люд ем) // Математические методы в историко-социальных и историко-культурных исследованиях. М., 1977.

Бромлей Ю.В. Опыт типологизации этнических общностей // СЭ. 1972. № 5.

Бромлей Ю.В. Современные проблемы этнографии (Очерки теории и истории). М., 1981.

Буданова В.И. К вопросу о формировании вестготов и остготов: по данным письменных источников // Взаимосвязь социальных отношений и идеологии в средневековой Европе. М., 1983.

Буданова В.И. Готы в эпоху Великого переселения народов. М., 1990.

Буданова В.И. Этнические процессы и власть в раннем средневековье // Власть и политическая культура в средневековой Европе. М., 1992.

Буданова В.И. Этнонимия племен Западной Европы: рубеж античности и средневековья. М., 1993.

Буданова В.И. «Ойум» в судьбе германских племенных элит // Элита и этнос средневековья. М., 1995.

Буданова В.И., Горский А.А., Ермолова И.Е. Великое переселение народов: этнополитические и социальные аспекты. М., 1999;

Буданова В.И. Варварский мир эпохи Великого переселения народов. М., 2000.

Буданова В.И. Великое переселение народов как универсальная модель взаимодействия цивилизации и варварства // Цивилизации. М., 2002. Вып. 5. С. 13–21.

Буданова В.И. «Желанная земля» в духовной традиции германской элиты // Переходные эпохи в социальном измерении. М., 2002.

Буданова В.И. Матрица цивилизации Иордана // Восточная Европа в древности и средневековье. XV Чтения памяти чл. – корр. АН СССР В.Т.Пашуто. М., 2003. С. 31–36.

Бураев А.И. Антропологический состав центральноазиатских кочевников (на материалах из Прибайкалья и Забайкалья) // Проблемы истории и культуры кочевых цивилизаций Центральной Азии. Т. 1. Археология. Этнология. Улан-Удэ, 2000.

Вакуленко Л.В., Приходнюк О.М. Этнокультурные процессы в Карпатском бассейне и Подунавьи в период раннего средневековья (V–VII вв.) // Славяне и Русь. Киев, 1990.

Васильев А.А. Готы в Крыму // ИГАИМК. 1921. Т. I.

Васильев Л.С. Проблемы генезиса китайского государства. М., 1983.

Веселовский Н.И. Несколько новых соображений в связи с пересмотром вопроса о гуннах // ЖМНП. 1882, сентябрь.

Вечерка Р. Письменность Великой Моравии // Великая Моравия, ее историческое и культурное значение. М., 1985.

Вулпе Р. Верхний вал Бессарабии и проблема грейтунгов к западу от Днестра // Материалы и исследования по археологии Юго-Запада СССР и РНР. Кишинев, 1960.

Гадло А.В. Этническая история Северного Кавказа. IV–X вв. Л., 1979.

Ганенко А.Н. К характеристике королевской власти у аламаннов // Власть и политическая культура в средневековой Европе. М., 1992.

Геннинг В.Ф. Южное Приуралье в III–VII вв. н. э. (Проблема этноса и его происхождение) // Проблемы археологии и древней истории угров. М., 1972.

Геннинг В.Ф. Некоторые вопросы периодизации этнической истории древних болгар // Ранние болгары в Восточной Европе. Казань, 1989.

Геннинг В.Ф., Халиков А.Х. Ранние болгары на Волге (Болыие-Тарханский могильник). М., 1964.

Глушанин Е.П. Этнический состав ранневизантийской армии IV в. (варварский вопрос) // АД СВ. Свердловск, 1985.

Глушанин Е.П. Военная знать ранней Византии. Барнаул. 1991.

Гмыря Л.Б. Об общественных отношениях гуннов Северо-Восточного Кавказа в VI–VII вв. // Развитие феодальных отношений у народов Северного Кавказа. Махачкала, 1988.

Горский А.А. Феодализация на Руси: основное содержание процесса // Вопросы истории. 1986. № 8.

Горский А.А. О переходном периоде от доклассового общества к феодальному у восточных славян // СА. 1988. № 2.

Горский А.А. Древнерусская дружина. М., 1989.

Горский А.А. Русь в конце X – начале XII в.: территориально-политическая структура («земли» и «волости») // Отечественная история. 1992. № 4.

Горский А.А. Кривичи и полочане в IX–X вв. (вопросы политической истории) // Древнейшие государства Восточной Европы. 1992–1993. М., 1995.

Грацианская Н.Н. Проблемы раннесредневековой этнической истории Словакии // Романия и Барбария. Л., 1989.

Грачев В.П. Сербская государственность в X–XIV вв. (Критика теории жупной организации). М., 1972.

Гудкова А.В. Исследования в Нижнем Подунавье // АО 1981 года. М., 1983.

Гумилев Л.Н. Эфталиты и их соседи в IV в. // ВДИ. 1959. № 1.

Гумилев Л.Н. Хуину. Срединная Азия в древние времена. М., 1960.

Гумилев Л.Н. Некоторые вопросы истории хуннов // ВДИ. 1960. № 4.

Гумилев Л.Н. Три исчезнувших народа // Страны и народы Востока. М., 1961. Вып. II.

Гумилев Л.Н. Поиски вымышленного царства. М., 1970.

Гумилев Л.Н. Авары или обры. Опыт расшифровки семантики этнонима // Русская литература. 1989. № 2.

Гумилев Л.Н. Хуины в Азии и Европе // ВИ. 1989. № 6–7.

Гуревич А.Я. Аграрный строй варваров // История крестьянства в Европе. М., 1985. Т. 1.

Давыдова А.В. Иволгинское городище (к вопросу о гуннских поселениях в Забайкалье) // СА. 1956. Т. 25.

Давыдова А.В. Иволгинское городище – памятник хунну в Забайкалье. Автореф. дис…канд. ист. наук. Л., 1965.

Давыдова А.В. Об общественном строе хунну // Первобытная археология Сибири. Л., 1975.

Давыдова А.В., Шилов В.П. К вопросу о земледелии у гуннов // ВДИ. 1953. № 2.

Дашевская О.Д. Погребение гуннского времени в Черноморском районе Крыма//МИА. 1969. № 169.

Дебец Г.Ф. Палеоантропология СССР. М.-Л., 1948.

Дерфер Г. О языке гуннов // Зарубежная тюркология. М., 1986. Вып. I.

Джафаров Ю.М.Р. Оногуры византийских писателей и хайландуры Елише //ВВ. М., 1980. Т. 41.

Джафаров Ю.М.Р. Гунны и Азербайджан. Баку, 1985.

Джафаров Ю.М.Р. Становление и распад в Восточном Предкавказье первого объединения гунно-булгарских племен // Развитие феодальных отношений у народов Северного Кавказа. Махачкала, 1988.

Димитров Д. Прабългарите по Северното и Западното Черноморите. Варна, 1987//СА. 1989. № 3.

Димитров Д.И. Об основных праболгарских группах в степях Восточной Европы в VI–VII вв. // BHR. 1987. V. 6. N I.

Дряхлов В.Н. Войны германских племен с Римом в III в. и их влияние на развитие древнегерманского общества на Рейне // ВДИ. 1987. № 2.

Жемличка И., Марсина Р. Возникновение и развитие раннефеодальных централизованных монархий в Центральной Европе (Чехия. Польша, Венгрия) // Раннефеодальные государства и народности (южные и западные славяне VI–XII вв.). М., 1991.

Завадская С.В. О «старцах градских» и «старцах людских» в Древней Руси // Восточная Европа в древности и средневековье. М., 1978.

Завадская С.В. К вопросу о «старейшинах» в древнерусских источниках X–XIII вв. // Древнейшие государства на территории СССР. 1987 год. М., 1989.

Зайцев А.К. Черниговская земля // Древнерусские княжества и земли Х-XII вв. М., 1975.

Засецкая И.П. Полихромные изделия гуннского времени из погребений Нижнего Поволжья // АСГЭ. Л., 1968. 10.

Засецкая И.П. О хронологии погребений «эпохи переселения народов» Нижнего Поволжья // СА, 1968. № 2.

Засецкая И.П. Особенности погребального обряда гуннской эпохи на территории степей Нижнего Поволжья и Северного Причерноморья // АСГЭ. 1971. Вып. 13.

Засецкая И.П. Гунны в южнорусских степях. Конец IV – первая половина V в. (По археологическим данным). Автореф. дис… канд. ист. наук. М., 1971.

Засецкая И.П. Погребение у села Кызыл-Адыр Оренбургской области. (К вопросу о гунно-хунских связях) // Древние памятники культуры на территории СССР. Л., 1982.

Засецкая И.П. Некоторые итоги изучения хронологии памятников гуннской эпохи в южнорусских степях // МПА. Вып. 27. М., 1986.

Заходер Б.Н. Каспийский свод сведений о Восточной Европе. М., 1967. Т. 2.

Златарски В. История на българската дъержава през средните векове. София, 1970. Т. 1.4. 1.

Иванов В.В., Топоров В.Н. О древних славянских этнонимах (основные проблемы и перспективы) // Славянские древности. Этногенез. Материальная культура Древней Руси. Киев, 1980.

Иванов Р.Г. Към военната история на Долна Мизия (Епиграфски бележки) // Военноистор. сб. София, 1991. Г. 60. Бр. 2.

Иванов С.А. Понятия «союза» и «подчинения» у Прокопия Кесарийского // Этносоциальная и политическая структура раннефеодальных славянских государств и народностей. М., 1987.

Иванова О.В. К вопросу о существовании у славян «дружины» в конце VI–VII вв. (по данным «Чудес ев. Димитрия Солунского» // Этногенез, ранняя этническая история и культура славян. М., 1985.

Иванова О.В. Формы политической организации славянского общества в центральной и южной частях Балканского полуострова в VII–VIII вв. // Этносоциальная и политическая структура раннефеодальных славянских государств и народностей. М., 1987.

Иванова О.В., Литаврин Г.Г. Славяне и Византия // Раннефеодальные государства на Балканах в VI–XII вв. М., 1985.

Иностранцев К.И. Хунны и гунны (разбор теорий о происхождении народа хунну китайских летописей, о происхождении европейских гуннов и о взаимных отношениях этих двух народов). Л., 1926.

Иречек К.И. История болгар. Одесса, 1878.

Исаевич Я.Д. Древнепольская народность и ее этническое самосознание // РЭССН. М., 1982.

История Византии. М., 1967. Т. 1.

История Древнего Рима /Под ред. В.И.Кузищина. М., 1981.

История Европы. Т. I. М., 1988.

История крестьянства в Европе. Период феодализма. М., 1985. Т. I.

История первобытного общества. Эпоха классообразования. М., 1988.

История СССР с древнейших времен до образования древнерусского государства. М.-Л., 1939. Ч. 3.

История Югославии. М., 1963. Т. 1.

Каменецкий И.С., Кропоткин В.В. Погребение гуннского времени близ Танаиса // СА. 1962. № 3.

Киселев С.В. Древняя история Сибири. М., 1951.

Кланица 3. Падение Аварской державы в Подунавье // Этносоциальная и политическая структура раннефеодальных славянских государств и народностей. М., 1987.

Кляшторный С.Г. Гуннская держава на Востоке (III в. до н. э. – IV в. н. э.) // История древнего мира. М., 1989. Т. 3.

Ковалев Г.Ф. Этнонимия славянских языков. Номинация и словообразование. Воронеж. 1991.

Ковалева И.Ф. Погребение IV в. у с. Старая Игрень // СА. 1962. № 4.

Ковалевская В.Б. Башкирия и евразийские степи IV–IX вв. // Проблемы археологии и древней истории угров. М., 1972.

Ковриг И. Погребение гуннского князя в Венгрии // Древности эпохи великого переселения народов V–VIII веков. М., 1982.

Ковычев Е.В. К вопросу о древних связях племен Восточного Забайкалья с тюркоязычными соседями в I тыс. н. э. // Археология Северной Азии. Новосибирск, 1982.

Козлов А.С. Содержание конфликта Аспара и Льва I // АДСВ. 1975. Вып. 2.

Козлов А.С. Некоторые аспекты «проблемы варваров» в «Новой истории» Зосима // АДСВ. Свердловск, 1977.

Козлов А.С. Федераты империи IV–V вв.: свои – чужие // Тезисы докладов конференции «Иностранцы в Византии. Византийцы за рубежами своего отечества». Москва, июнь, 1997. М., 1997.

Койчева Е., Кочев Н. Болгарское государство с середины VIII до конца IX в. // Раннефеодальные государства и народности (южные и западные славяне VI–XII вв.). М., 1991.

Колесницкий Н.Ф. Донациональные этнические общности (на материале средневековой Германии) // Расы и народы. М., 1978. Вып. 8.

Колесницкий Н.Ф. Этнические общности и политические образования у германцев I–V вв. // СВ. М., 1985. Вып. 48.

Колосовская Ю.К. Паннония в I–III веках. М., 1973.

Колосовская Ю.К. Международный симпозиум в Чехословакии по проблеме «Римляне и варвары в Среднем Подунавье во II-III вв.» // ВДИ. 1980. № 4.

Колосовская Ю.К. Дунайские племена и их войны с Римом // История Европы. М., 1988. Т. I.

Колосовская Ю.К. Некоторые вопросы истории взаимоотношений Римской империи с варварским миром // ВДИ. 1996. № 2.

Колосовская Ю.К. Правовые основы торговли римлян с варварами // Торговля и торговец в античном мире. М., 1997.

Колосовская Ю.К. Рим и мир племен на Дунае. I–IV вв. н. э. М., 2000.

Колосовская Ю.К., Штаерман Е.М. Передвижения племен и падение Западной Римской империи // История Европы. М., 1988. Т. 1.

Кондураки Э., Стефан Ж. Восточно-романский мир // XIII международный конгресс исторических наук. Москва, 1970.

Кореняко В.А. Общее и особенное в культурах «скифо-сакского типа» // ВДИ. 2002. № 3.

Королюк В.Д. Древнепольское государство. М., 1957.

Королюк В.Д., Литаврин Г.Г. Заключение // РЭССН. М., 1982.

Королюк В.Д., Литаврин Г.Г. Флоря Б.Н. Древняя славянская этническая общность // РЭССН. М., 1982.

Корсунский А.Р. О социальном строе вестготов в IV в. // ВДИ. 1965. № 3.

Корсунский А.Р. Вестготы и Римская империя в конце IV начале – V в. // Вестник МГУ. Серия IX. История. 1965. № 3.

Корсунский А.Р. Государство и этнические общности в раннефеодальный период в Западной Европе // СВ. 1968. Вып. 31.

Корсунский А.Р. Готская Испания. М., 1969.

Корсунский А.Р, Гюнтер Р. Упадок и гибель Западной Римской империи и возникновение германских королевств (до середины VI в.). М., 1984.

Косвен М.О. К вопросу о военной демократии // Проблемы истории первобытного обществаю М.-Л., 1960.

Котельникова Л.А. Юго-западная Европа в V–X вв. // История Европы. М., 1992. Т. 2.

Крадин Н.Н. Стадиальные и цивилизационные особенности кочевых обществ // Проблемы истории и культуры кочевых цивилизаций Центральной Азии. Т. 1. Археология. Этнология. Улан-Удэ, 2000.

Крадин Н.Н. Структура и общественная природа Хуннской империи // ВДИ. 2003. № 4.

Красновская Н.А. Процессы формирования малых периферийных этносов в Италии // Романия и Барбария. М., 1989.

Кропоткин В.В. Экономические связи Восточной Европы в I тыс. н. э. М., 1967.

Кропоткин А.В. К вопросу о племенных центрах Черняховской культуры // СА. 1984. № 3.

Кругликова И.Т. Погребение IV–V вв. н. э. в дер. Айвазовское // СА. 1957. № 2.

Кругликова И.Т. Боспор в свете новых археологических исследований // КСИА. 1965. Вып. 103.

Куббель Л.Е. Очерки потестарно-политической этнографии. М., 1983.

Кудрявцев О.В. Вторжение костобоков в Балканские провинции Римской империи // ВДИ. 1950. № 3.

Кузеев Р.Г. Народы Среднего Поволжья и Южного Урала. Этногенетический взгляд на историю. М., 1992.

Кулаков В.И. Пруссы, авары и анты: конфликт 675–700 гг. // Взаимодействие кочевых культур и древних цивилизаций. Алма-Ата, 1987.

Курбатов Г.Л. Восстание Прокопия (365–366) // ВВ. 1958. Т. XIV.

Лебедев Г.С. Археолого-лингвистическая гипотеза славянского этногенеза // Сдавяне. Этногенез и этническая история. Л., 1989.

Левина Л.М. Этнокультурная история Восточного Приаралья в I тыс. до н. э. – I тыс. н. э. // Этнографическое обозрение. 1997. № 2.

Литаврин Г.Г. Славинии VII–IX вв. – социально-политические организации славян // Этногенез народов Балкан и Северного Причерноморья. М., 1984.

Литаврин Г.Г. Формирование и развитие болгарского раннефеодального государства (конец VII – начало XI в.) // Раннефеодальные государства на Балканах в VI–XII вв. М., 1985.

Литаврин Г.Г. О походе аваров в 602 г. против антов // Славяне и их соседи: Международные отношения в эпоху феодализма. М., 1989.

Литаврин Г.Г. Известия Менандра Протиктора об отношениях аваров и славян // Византия. Средиземноморье. Славянский мир. М., 1991.

Лишев С. За генезиса на феодализма в България. София, 1963.

Ловмяньский Г. Руссы и руги // ВИ. 1971. № 9.

Ловмяньский Г. Происхождение славянских государств // ВИ. 1977. № 12.

Ляпушкин И.И. Славяне Восточной Европы накануне образования Древнерусского государства (VIII – первая половина IX в.). Историко-археологические очерки // МПА. № 152. Л., 1968.

Мавродин В.В., Фроянов И.Я. «Старцы градские» на Руси X в. // Культура средневековой Руси. Л., 1974.

Маковский М.М. Этнонимия Англии в сравнительно-историческом освещении // Этнонимы. М., 1970.

Малингудис Ф. Славяно-греческий симбиоз в Византии в свете топонимии //ВВ.Т.48.М., 1987.

Мандельштам А.М. [Рец.]Altheim Fr. Geschichte der Hunnen. Berlin, 1959. Bd. I // Народы Азии и Африки. 1962. № 3.

Марков Г.Е. Кочевники Азии. М., 1976.

Масленников А.А. Греки и варвары на «границах» Боспора (взгляд на проблему к концу тысячелетия) // Древнейшие государства Восточной Европы. 1996–1997. М., 1999.

Масленников А.А., Чевелев О.Д. Раскопки на Крымском побережье Азовского моря // АО 1982 года. М., 1984.

Мацулевич Л.А. Погребение варварского князя в Восточной Европе // Изв. Государственной академии истории материальной культуры. М.; Л., 1934. Т. 112.

Мерперт Н.Я. К вопросу о древнейших болгарских племенах. Казань, 1957.

Мерперт Н.Я. Древнейшие болгарские племена Причерноморья // Очерки истории СССР. ПЫХ вв. М., 1958.

Мерперт Н.Я. Авары // Историческая энциклопедия. М., 1961. Т. I.

Мерперт Н.Я. Авары // БСЭ. Т. I. М., 1970.

Милов Л.В. К истории текста Закона Судного людем Пространной редакции // Новое о прошлом нашей страны. М., 1967.

Милов Л.В. О древнерусском переводе византийского кодекса законов VIII в. (Эклоги) // ИСССР. 1976. № 1

Милов Л.В. К истории текста Закона Судного людем Краткой редакции // ССл. 1978. № 6.

Милов Л.В., Рогов А.И. Языческая Русь и ее праистория (о книге Б.А.Рыбакова «Язычество Древней Руси») // ИСССР. 1988. № 6.

Минаева Т.М. Погребения с сожжением близ г. Покровска. Саратов, 1927.

Миняев С.С. Азиатские аспекты «гуннской проблемы» // Проблемы археологии и этнографии Южной Сибири. Барнаул, 1990.

Назаренко А.В. Немецкие латиноязычные источники IX–XI веков. М., 1993.

Насонов А.Н. «Русская земля» и образование территории Древнерусского государства. М., 1951.

Наумов Е.П. Возникновение этнического самосознания раннефеодальной хорватской народности // РЭССН. М., 1982.

Наумов Е.П. Становление и развитие сербской раннефеодальной государственности // Раннефеодальные государства на Балканах в VI–XII вв. М., 1985.

Наумов Е.П. Формирование этнического самосознания словенцев // РЭССН. М., 1982.

Немет Д. К вопросу об аварах // Turcologica. К 70-летию академика А.Н.Кононова. Л., 1976.

Неронова В.Д. Вторжения варваров и крушение Римской империи // История древнего мира: Упадок древних обществ. М., 1983. Кн. 3.

Неусыхин А.И. Военные союзы германских племен около начала нашей эры // Проблемы европейского феодализма. М., 1974.

Неусыхин А.И. Очерки истории Германии в средние века (до XV в.) // Проблемы европейского феодализма. М., 1974.

Неусыхин А.И. Проблемы европейского феодализма. М., 1974.

Никитин С.А. Образование болгарского народа и возникновение Болгарского государства // Вестник МГУ. Серия общ. наук. Вып. I. 1952.

Николаева Э.Я. Боспор после гуннского нашествия. Автореф. дис. М., 1984.

Новосельцев А.П. Восточные источники о восточных славянах и Руси VI–IX вв. // Древнерусское государство и его международное значение. М., 1965.

Новосельцев А.П. Хазарское государство и его роль в истории Восточной Европы и Кавказа. М., 1990.

Ольдерогге Д.А., Поплинский Ю.К. Проблемы скифологии в песпективе истории и этнографии (А.А. Нейхардт. Скифский рассказ Геродота в отечественной историографии. Л.: Наука, 1982. 232 с.) // ВДИ. 1984. № 3.

Орлов Р.С. Культура кочевников IV–VIII вв. // Этнокультурная карта территории Украинской ССР в I тыс. н. э. Киев, 1985.

Осипова К.А. Комментарии // Феофилакт Симокатта. История. М., 1957.

Основные теории происхождения древних булгар и письменные источники IV–VII вв. // УЗ ПГУ. XX. Вып. 4. Ист. науки. Пермь, 1961.

Отчет о симпозиуме «Общество и государство в античную и средневековую эпохи» 13–15.04.88. Горький // ВДИ. 1989. № 4.

Очерки истории СССР III–IX вв. М., 1958.

Первые страницы русской истории в археологическом освещении // СА. 1990. № 3.

Першиц А.И. Некоторые особенности классообразования в обществах кочевых скотоводов // Возникновение раннеклассового общества. Конференция. Тезисы докладов. М., 1973.

Першиц А.И. Некоторые особенности классообразования и раннеклассовых отношений у кочевников-скотоводов // Становление классов и государства. М., 1976.

Першиц А.И. Некоторые особенности классообразования в обществах кочевых скотоводов // Возникновение раннеклассового общества. Конференция. Тезисы докладов. М., 1973. С. 45.

Петров П. Образуване на българката дръжава. София, 1981.

Петров П. Към вопроса за образуванета на Пръвата българска държава // Славянска филология. Материали за V международен конгресс на славистите. София, 1963. Т. 5.

Пигулевская Н.В. Сирийские источники по истории народов СССР. М.-Л., 1941.

Пиоро И.С. Крымская Готия: Очерки этнической истории населения Крыма в позднеримский период и раннее средневековье. Киев, 1990.

Плетнева С.А. Сведения русских летописей о восточноевропейских кочевниках эпохи раннего средневековья (VII – начало X в.) // Археология восточноевропейской лесостепи. Воронеж, 1979.

Плетнева С.А. Кочевники средневековья: Поиски исторических закономерностей. М., 1982.

Плетнева С.А. Кочевники и раннефеодальные государства // История Европы. М., 1992. Т. 2.

Приходнюк О.М. О генезисе древностей позднеримского и раннесредневекового времени Днепровского лесостепного побережья // Краткие сообщения АН СССР. Институт археологии. М., 1988. № 194.

Радлов В.В. К вопросу об уйгурах // ЗИАН. 1893. Т. 72. Прилож. № 2. Кн. I.

Раннефеодальные государства на Балканах. VI–XII вв. М., 1985.

Раткош П. Великая Моравия – территория и общество // Великая Моравия. Ее историческое и культурное значение. М., 1985.

Ременников А.М. Борьба племен Северного Причерноморья с Римом в III в. М., 1954.

Ременников А.М. О политической обстановке на Нижнем Дунае в канун перехода вестготов на территорию Римской империи // Проблемы всеобщей истории. Казань, 1972.

Ременников А.М. Борьба племен Северного Подунавья и Поднестровья с Римом и ее роль в падении Римской империи. Казань, 1984.

Решина М.И. Происхождение и расселение фризов // Романия и Барбария. М., 1989.

Рикман Э.А. Некоторые черты общественного строя племен низовьев Днестра и Дуная в первых веках нашей эры // СЭ. 1970. № 6.

Рикман Э.А. Некоторые традиции Черняховской культуры в памятниках VI–X вв. в низовьях Днестра и Дуная // Исследования по истории славянских и балканских народов. Эпоха средневековья. М., 1972.

Рогов А.И., Флоря Б.Н. Формирование этнического самосознания древнерусской народности // РЭССН. М., 1982.

Ронин В.К. Славянская политика Людовика Благочестивого // Из истории языка и культуры стран Центральной и Юго-Восточной Европы. М., 1985.

Ронин В.К. Славяне в латинской литературе VII – начале IX века // ССл. 1986. № 3.

Ронин В.К. Восточная политика Каролингов и развитие социальной структуры у западных и южных славян // Классы и сословия средневекового общества. М., 1988.

Ронин В.К. Самосознание карантанской и ободритской знати (опыт сравнительной характеристики) // Этнические процессы в Центральной и Юго-Восточной Европе. М., 1988.

Ронин В.К. Проблемы этнического самосознания словенцев // Развитие этнического самосознания славянских народов в эпоху зрелого феодализма. М., 1989.

Ронин В.К. Франки, вестготы, лангобарды в VI–VIII вв.: политические аспекты самосознания // Одиссей. М., 1989.

Роспонд С. Структура и стратиграфия древнерусских топонимов // Восточнославянская ономастика. М., 1972.

Рыбаков Б.А. Геродотова Скифия. М… 1979.

Рыбаков Б.А. Язычество древних славян. М., 1981.

Рыбаков Б.А. Киевская Русь и русские княжества XII – ХИТ вв. М., 1982.

Рыбаков Б.А. Язычество Древней Руси. М., 1987.

Савицкий Н.П. О задачах кочевниковедения. (Почему скифы и гунны должны быть интересны русскому?). Прага, 1928.

Сазанов А.В. О хронологии Боспора ранневизантийского времени // СА. 1989. № 4.

Сазанов А.В., Иващенко Ю.Ф. К вопросу о датировках позднеантичных слоев городов Боспора // СА. 1989. № 1.

Саливон А.Н. Вильцы-лютичи // Сов. Славяноведение. 1983. № 2.

Санчук Г.Э. Особенности формирования этнического самосознания у полабских славян // РЭССН. М., 1982.

Санчук Г.Э. Великая Моравия в советской историографии // Великая Моравия, ее историческое и культурное значение. М., 1985.

Санчук Г.Е. Формирование государственности и раннефеодальной народности у сорбов // Этносоциальная и политическая структура раннефеодальных славянских государств и народностей. М., 1987.

Свердлов М.Б. Общественный строй славян в VI – начале VII века // ССл. 1977. № 3.

Северное Причерноморье в античности. Вопросы источниковедения. М., 1999.

Седов В.В. Этнография Восточной Европы середины I тысячелетия н. э. по данным археологии и Иордана // Восточная Европа в древности и в средневековье. М., 1978.

Седов В.В. Происхождение и ранняя история славян. М., 1979.

Седов В.В. Восточные славяне в VI–XIII вв. М., 1982.

Седов В.В. Славяне в древности. М., 1994.

Сейидов М.А. Заметки о гуннской мифологии (по источникам VII в.) // Советская тюркология. 1970. № 2.

Серебренников Б.А. Происхождение чуваш по данным языка // О происхождении чувашского народа. Чебоксары, 1957.

Середонин С.М. Историческая география. Пг., 1916.

Симонова Е.Н. Результаты исследования позднеаварского могильника в Фейсерлак // СА. 1978. № 2.

Сиротенко В.Т. Взаимоотношения гуннов и Римской империи // УЗ ИГУ. 1959. Т. 12. Вып. 4.

Сиротенко В.Т. Основные теории происхождения древних булгар и письменные источники IV–VII вв. // УЗ ИГУ. XX. Вып. 4. Ист. науки. Пермь, 1961.

Сиротенко В.Т. История международных отношений в Европе во второй половине IV – начале VI в. Пермь, 1975.

Сказания о начале Чешского государства в древнерусской письменности. М., 1970.

Скрипкин А.С. К критике источников исследований, посвященных реконструкции торговых путей в скифо-сарматское время // ВДИ. 2003. № 3.

Славяне и их соседи в конце I тысячелетия до н. э. – первой половине I тысячелетия н. э. М., 1993.

Словарь древнерусского языка (XI–XIV вв.). Т. 3. М., 1990.

Смирнов А.И. О возникновении государства волжских булгар // ВДИ. 1938. № 2(3).

Смирнов А.П. Волжские булгары // Труды ТИМ. Вып. XIX. М., 1951.

Смирнов А.П. К вопросу о гуннских племенах на Средней Волге и Прикаспии // Археологические исследования на юге Восточной Европы. М., 1974.

Смирнов К.Ф. Вопросы изучения сарматских племен и их культуры в советской археологии // Вопросы скифо-сарматской археологии. М., 1954.

Сокольский Н.И. Гунны на Боспоре (по археологическим источникам) // Studien zur Geschichte und Philosophie des Altertums. Amsterdam, 1968.

Сокровища аваров. M., 1985.

Сорокин С.С. К вопросу о гуннах в Средней Азии. По археологическим данным // Вестник ЛГУ. 1948. № 11.

Срезневский И.И. Материалы для словаря древнерусского языка. СПб., 1895. Т. 2.

Старославянский словарь (по рукописям X–XI веков). М., 1994.

Стучевский И.А. Аттила (V в. Исторический очерк) // ВИ. 1968. № 12.

Сюзюмов М.Я. Закономерный переход к феодализму и синтез // АД СВ. Свердловск, 1975. № 12.

Тимощук Б.А. Восточнославянская община VI–X вв. М., 1990.

Тихомиров М.Н. Пространные списки Закона Судного людем // Закон Судный людем Пространной и Сводной редакций. М… 1961.

Толль Н.П. Скифы и гунны. Из истории кочевого мира. Прага, 1928.

Толстов С.П. По следам древнехорезмийской цивилизации. М.;Л., 1948.

Топоров В.Н. Древние германцы в Причерноморье: результаты и перспективы // Балто-славянские исследования. М., 1982.

Топоров В.Н. Oium (Getica, 27–28) и гото-славянские связи в северо-западном Причерноморье // Этногенез народов Балкан и Северного Причерноморья. М., 1984.

Третьяков П.Н. Восточнославянские племена. М., 1953.

Третьяков П.Н. По следам древних славянских племен. Л., 1982.

Тржештик Д. Славянские этногенетические легенды и их идеологическая функция // Раннефеодальные славянские государства и народности (Проблемы идеологии и культуры). София, 1991.

Трубачев О.Н. Ранние славянские этнонимы – свидетели миграции славян // Вопросы языкознания. 1974. № 6.

Турилов А.А. К истории великоморавского наследия в литературе южных и восточных славян // Великая Моравия. Ее историческое и культурное значение. М., 1985.

Тыпкова-Заимова В. Нашествия и етнически промени на Балканите през VI–VII в. София, 1966.

Удальцов А.Д. Племена Европейской Сарматии II в. н. э. // СЭ. 1964. № 2.

Удальцова З.В. Против идеализации гуннских завоеваний // Большевик. 1952. № 11.

Удальцова З.В. Италия и Византия в VI в. М., 1959.

Успенский сборник XII–XIII веков. М, 1971.

Фасмер М. Этимологический словарь русского языка. М., 1964. Т. 1: 1970. Т. 3.

Федоров Я.А., Федоров Г.С. Ранние тюрки на Северном Кавказе. (Историкоэтнографические очерки). М., 1978.

Федоров Г.Б., Полевой Л.Л. Археология Румынии. М., 1973.

Фехер Г. Аваро-византийские сношения и основание болгарской державы // ААН. Т. 5. 1955.

Филин Ф.П. Заметка о термине «анты» и о так называемом «антском периоде» в древней истории восточных славян // Проблемы сравнительной филологии. Сборник статей к 70-летию чл. – корр. АН СССР В.М.Жирмунского. М.; Л., 1964.

Филиппов И.С. Ономастика // Введение в специальные исторические дисциплины. М., 1990.

Флоря Б.Н. Формирование чешской раннефеодальной государственности и судьбы самосознания славянских племен Чешской долины // Формирование раннефеодальных славянских народностей. М., 1981.

Флоря Б.Н. О самосознании великоморавской народности // РЭССН. М., 1982.

Флоря Б.Н. Государственная собственность и централизованная эксплуатация в западно-славянских странах в эпоху раннего феодализма // Общее и особенное в развитии феодализма в России и Молдавии. Проблемы феодальной государственной собственности и государственной эксплуатации (ранний и развитой феодализм). М., 1988.

Флоря Б.Н. Принятие христианства в Великой Моравии, Чехии и Польше // Принятие христианства народами Центральной и Юго-восточной Европы и крещение Руси. М., 1988.

Хабургаев Г.А. Этнонимия «Повести временных лет» в связи с задачами реконструкции восточнославянского глоттогенеза. М., 1979.

Хазанов А.М. Роль рабства в процессах классообразования у кочевников евразийских степей // Становление классов и государства. М., 1976.

Халиков А.Х. Великое переселение народов и его роль в образовании варварских государств // От доклассовых обществ к раннеклассовым. М., 1987.

Хауссиг Г.В. К вопросу о происхождении гуннов // ВВ. 1977. Т. 38.

Худяков Ю.С. К вопросу о коннице, пехоте и характере войска древних тюрок // РА. 2000. № 4.

Хынку И.Г., Рафалович И. А. Славяне и тюрко-болгары в VI–X вв. на территории Молдавии по археологическим данным // Славяните и среднеземномор-ският свят VI–XI век. София, 1973.

Чаллань Д. Византийские монеты в аварских находках // ААН. Т. II. 1–3. 1952.

Чаплыгина Н.А. Население Днестро-Карпатских земель и Рим в I – начале III в. н. э. Кишинев, 1990.

Чебоксаров Н.Н. Проблемы типологии этнических общностей в трудах советских ученых // СЭ. 1967. № 4.

Черепнин Л.В. Исторические условия формирования русской народности до конца XV в. // Вопросы формирования русской народности и нации. М., Л., 1958.

Чичуров И.С. Экскурс Феофана о протоболгарах // Древнейшие государства на территории СССР. М., 1976.

Чичуров И.С. Византийские исторические сочинения. М., 1980.

Шаскольский И.П. О начальных этапах формирования Древнерусского государства // Становление раннефеодальных славянских государств. Киев, 1972.

Шафарик П.И. Славянские древности. М., 1848. Т. I. Кн. 2.

Шевеленко А.Я. Природные, демографические и материально-производственные условия в Европе раннего средневековья // История крестьянства в Европе. М., 1985. Т. 1.

Шелов Д.Б. Северное Причерноморье 2000 лет назад. М., 1975.

Шелов Д.Б. Античный мир и варвары Северного Причерноморья в первые века нашей эры // Античность и античные традиции в культуре и искусстве народов Советского Востока. М., 1978.

Шелов Д.Б. Волго-донские степи в гуннское время // Вопросы древней и средневековой археологии Восточной Европы. М., 1978.

Шервашидзе И.Н. Attila – Авитохоль // Лингвистическая реконструкция и история Востока. Тезисы конференции. М., 1989. Ч. 3.

Шервуд Е.А. Предпосылки формирования итальянского этноса (социально-экономический аспект в V–VI вв.) // Романия и Барбария. М., 1989.

Шкунаев С.В. Германские племена и союзы племен // История Европы. М., 1988. Т. 1.

Шувалов П.В. Этнокультурные процессы на территории Днестро-Дунайского междуречья в середине I тыс. н. э. Автореф. дисс… канд. ист. наук. Л., 1989.

Щукин М.Б. Семь миров древней Европы и проблема этногенеза славян // Славяне: Этногенез и этническая история. Л., 1989.

Щукин М.Б. На рубеже эр. СПб., 1994.

Энгельс Ф. Происхождение семьи, частной собственности и государства. М., 1980.

Этимологический словарь славянских языков. Праславянский лексический фонд. М., 1974. Вып. 2; 1987. Вып. 13; 1988. Вып. 15.

Яковенко Э.В. К истории возникновения гидронима «Боспор Киммерийский» // Археологические исследования на Украине в 1978–1979 гг. Тезисы докладов XVIII конференции Института археологии АН УССР. Днепропетровск, 1980.

Abel W. Geschichte der deutschen Landwirtschaft vom frühen Mittelalter bis zum 19. Jahrhundert//Deutsche Agrargeschichte. Stuttgart, 1967. Bd. 11.

Aberg N. Die Franken und Westgoten in der Völkerwanderungszeit. Uppsala, 1922.

Die Alamannen in der Frühzeit. Buhl-Baden, 1974.

AlföldiA. Der Untergang der Römerherrschaft in Pannonien. Berlin, Leipzig, 1926. Bd. 2.

Alföldi A. Studien zur Geschichte der Weltkriese des dritten Jahrhunderts nach Christus. Darmstadt, 1967.

Altheim F. Attila und die Hunnen. Baden-Baden, 1951.

Altheim F. Das erste Auftreten der Hunnen. Baden-Baden, 1953.

Altheim Fr., Stiehl R. Das erste Auftreten der Hunnes. Baden-Baden, 1953.

Altheim F. Die Hunnen in Osteuropa. Ein Forschungsbericht. Baden-Baden, 1958.

Altheim F. Geschichte der Hunnen. Berlin, 1959–1962. Bd. I–IV.

Anerkennung und Integration: Zu den wirtschaftlichen Grundlagen der Völkerwanderungszeit 400–600. Wien, 1988.

Avenarius A. Die Awaren in Europa. Amsterdam, 1974.

Bach A. Deutsche Namenkunde. Grundriss der germanischen Philologie. Berlin, 1952.

Baily H.W. Parthian Reference to the Goths // English and Germanic Studies. 1961. № 7.

Bednafikovä J. Die Hunnenwandemng nach Europa in Werken antiker Geographen und Historiker // Listy filologicke. R. 105. Praha, 1982.

Behn F. Die Markomannen am Rhein. Forschung zur Vor– und Frühgeschichte. 2. Varia Praehistorica. Leipzig, 1957.

Behn F. Römertum und Völkerwanderung: Mitteleuropa zwischen Augustus und Karl dem Grossen. Stuttgart, 1963.

Besevliev V. Die Protobulgarischen Inschriften. D., 1963.

Besevliev V. Protobulgarische Inshrift auf einer Silberschale // Byzantion. Bruxelles, 1965. T. 35.

Besnier M. L’empire romain de Pavenement des Severes au concile de Nicee. Paris, 1937.

Beuys В. Familienleben in Deutschland. Neue Bilder aus der deutschen Vergangenheit. Hamburg, 1980.

Bickel E. Die Glaubwürdigkeit des Tacitus und seine Nachrichten über den Nerthuskult und den Germanennamen // BJB. 1934.

Bickel E. Der Mythus um die Adler der Varasschlacht // Rheinisches Museum für Philologie. 1944. N.F. 92.

BirkhanH. Germanen und Kelten bis zum Ausgang der Römerzeit. Der Aussagewert von Wörtern und Sachen für die frühesten keltischgermanischen Kulterbeziehungen. Wien, 1970.

Birt Th. Die Germanen: Eine Erklärung der Überlieferung über Bedeutung und Herkunft des Völkemamens. München, 1917.

Blockley R.C. The Fragmentary Classicising Historians of the Later Roman Empire. Eunapius, Olympiodorus, Priscus and Malchus. Liverpool, 1981. P. 12.

Bollnow H. Die Herkunftssagen der germanischen Stämme als Geschichtsquelle //BS. 1968. N.F. 54.

Bona I. Der Anbruch des Mittelalters. Gepiden und Langobarden im Karpatenbecken. Budapest, 1976.

Buehler J. Die Germanen der Völkerwanderungzeit nach zeitgenössischen Quellen. Leipzig, 1922.

Burian J. Der Gotenkrieg unter Claudius II // Eirene. Pr., 1983. T. 20.

Burns Th.S. The Battle of Adrianople. A Reconsideration // Historia. 1973. №

22.

Burns Th.S. The Barbarians and the Scriptores Historiae Augustae // Studies in Latin Literature and Roman History. Bruxelles, 1979.1.

Burns Th. S. The Ostrogoths: Kingship and Society. Wiesbaden, 1980.

Cameron A. Claudian. Poetry and Propaganda at the Court of Honorius. Oxford. 1970.

Claude D. Die Geschichte der Westgoten. Stuttgart, 1970.

Closs A. Die Religion des Semnonenstammes // Wiener Beiträge zur Kulturgeschichte und Linguistik. 1936. Bd. IV.

Collinder B. The Name Germani // Arkiv für nordisk filologi. 1944. № 59. Courcelle R Histoire litteraire des grandes invasions germaniques. Paris, 1964. Courtois Chr. Les Vandales et TAfrique. Paris, 1955.

Clippers H. Angli // Der kleine Pauly. Stuttgart, 1964. Bd. I.

Cüppers H. Franken // Der kleine Pauly. Stuttgart, 1967. Bd. 2.

Cüppers H. Iuthungi // Der kleine Pauly. Stuttgart, 1969. Bd. 3.

Cüppers H. Marsi // Der kleine Pauly. Stuttgart, 1969. Bd. 3.

Cüppers H. Teutoni // Der kleine Pauly. Stuttgart, 1975. Bd. 5.

Czegledy K. Pseudo-Zacharias Rhetor on the Nomads // Studia Turcica. Budapest, 1971.

Czylläny D. Die Bestimmung der Archäologischen Hinterlassenschaft der Kuturgur-Bulgaren (Hunnen) // Archaeologiai Ertesitö. Budapest, 1963. V. 90. I.

Dahn F. Die Könige der Germanen. München etc., 1861–1905.

Dauge J. A. Le Barbare. Recherches sur la conception romaine de la barbarie et de la civilisation. Bruxelles, 1981.

Deguignes M. Histoire generale des Huns, der Turcs, des Mogols et des autres Tatars occidentaux avant et depuis Jesus Christ jusqu’a present. Paris, 1756. T. I, part. 1.

Delbanco W. Die Quellen der «Chronica der Fresen» des Eggerik Beninga. Aurich, 1975.

Demandt A. Magister militum // PWRE. 1970. Hbd. XII.

DemougeotE. De l’unite ä la division de FEmpire Romain (395^110). Paris, 1951.

Demougeot E. Modalites d’etablissement des federes barbares de Gratian et de Theodose // Melanges d’histoire. W.Seston, 1974.

DemougeotE. La formation de FEurope et les invasions barbares. Paris, 1969, 1979. Vol. 1–2.

Diculescu C.C. Die Gepiden: Forschungen zur Geschichte Daziens im frühen Mittelalter und zur Vorgeschichte des rumänischen Volkes. Halle, Leipzig, 1923. Bd. I.

Diculescu C.C. Die Wandalen und die Goten in Ungarn und Rumänien. Leipzig, 1923.

Diesner H.J. Vandalen // PWRE. Suppl. 10. 1965.

Diesner H.J. Das Vandalenreich. Leipzig, 1966.

Diesner H.J. Die Völkerwanderung. Leipzig, 1976.

Ditten H. Zur Bedeutung der Einwanderung der Slawen // Byzanz im 7. Jahrhundert. Untersuchungen zur Herausbildung des Feudalismus. B., 1978.

Dolinescu-Ferche S. On socio-economic relations between natives and Huns at the Lower Danube // Relations between the autochthonous population and the migratory populations on the territory of Romania. Bucure^ti, 1975.

Dudden H. The Live and Times of Saint Ambrose. Oxford, 1935.

Düwel K. Alarich II / Reallexicon der germanischen Altertumskunde. 2 Aufl. 1973. Bd. 1.

Eggers H.J. Das römische Import im freien Germanien. Hamburg, 1951.

Ensslin W. Die Ostgoten in Pannonien// Byzantinisch-Neugriechische Jahrbücher. 1927/1928. № 6.

Ensslin W. Tribigild//PWRE. 1937. Bd. 12.

Ensslin W. Vallia // PWRE. 1955. Bd. 15.

Ensslin W. Einbruch in die Antike Welt: Völkerwanderung // Historia Mundi. Bern, 1956. Bd. 5;

Ensslin W. Theoderich der Grosse. 2 Aufl. München, 1959.

Ewig E. Probleme der fränkischen Frühgeschichte in den Rheinlanden // Historische Forchungen für W. Schlesinger. 1974.

Ferenczy L. A vächartyäni avarkori temetö // Archaeologiai Ertesitö. Budapest, 1963. V. 90.

Fiebiger O. Ein Frankeneinfall in Nordafrika // Germania. 1940. Bd. 24.

Fitz J. Quadi // Der kleine Pauli. Stuttgart, 1972. Bd. 4.

FolzR., GuillouA., Musset L., SourdelD. De l’Antiquite au Monde Medieval. Paris, 1972.

Friesinger H. Alpenslawen und Bayern // Welt der Slawen. Geschichte, Gesellschaft, Kultur. B., 1986.

Gabler D. Zu Fragen der Handelsbeziehungen zwischen den Römern und den «Barbaren» im Gebiet östlich von Pannonien // Römer und Germanen in Mitteleuropa. Berlin, 1975.

GenrichA. Zur Geschichte der Altsachsen auf dem Kontinent // Die Kunde. 1965. N. F. 16.

Genrich A. Der Ursprung der Sachsen. Eine Historischarchäologische Studie // Die Kunde. 1970. N. F. 21.

Godlowski K. Z badah nad zagadnieniem rozprzestrzenenia slowian w V–VII w. n.e. Krakow, 1979.

Goehrke C. Frühzeit des Ostslaventums. Darmstadt, 1992.

Grafenauer B. Zgodovina slovenskega naroda. Ljubljana, 1978. Zv. L Graus F. Über die sogenannte germanische Treue // Historica. 1959. № 1. GrünertH. Zur Bevölkerungsstärke der Markomannen in Böhmen zu Beginn U.Z. // ZfA. 1968.2.

Grünert H. Zu den Anfängen und zur Rolle der Sklaverei und des Sklavenhandels im ur– und frühgeschichtlichen Europa, speziell bei den germanischen Stämme // EAZ. 1969. № 10.

Grünert H. Austausch und Handel // Die Germanen: Geschichten und Kultur der germanischen Stämme in Mitteleuropa. Berlin, 1976. Bd. 1.

Grünert H. Die Gebrauchsgüterproduktion // Die Germanen: Geschichten und Kultur der germanischen Stämme in Mitteleuropa. Berlin, 1976. Bd. I.

Grünert H. Die Nahrungsmittelproduktion // Die Germanen: Geschichten und Kultur der germanischen Stämme in Mitteleuropa. Berlin, 1976. Bd. I.

Günther R. Laeti, Foederati und Gentilen in Nord– und Nordostgallien im Zusammenhang mit der sogenannten Laetenzivilisation // ZfA. 1971. № 5.

Günther R. Wirtschaftliche und soziale Lage der in den Rhein-Oberdonau-Provinzen lebenden Germanen // Die Römer an Rhein und Donau. Berlin, 1975.

Günther R. Die Franken bis zur politischen Fereinigung unter Chlodwig. Laeten und Föderaten // Die Germanen: Geschichten und Kultur der germanischen Stämme in Mitteleuropa. Berlin, 1983. Bd. II.

Gutenbrunner S. Sachsen und Cherusker // ZfM. 1935. № 11.

Gutenbrunner S. Volkstum und Wanderung // Germanische Altertumskunde. München, 1938.

Gutenbrunner S. Germanische Frühzeit in den Berichten der Antike. Halle, 1939.

Gutenbrunner S. Zum Namen Germanen // Paul-Braune-Beiträge zur Geschichte der deutschen Sprache und Literatur. 1941. Bd. 65.

Gutenbrunner S. Volkstum und Wanderung // Schneider H. (Hrsg.) Germanische Altertumskunde. München, 2 Aufl. 1951.

Györffy G. Nomades et semi-nomades: la naissance de l’etat Hongrois // Popoli delle steppe: Unni, Avari, Ungari. Vol. II. Spoleto, 1988.

Hachmann R. Germanen und Kelten am Rhein in der Zeit um Christ Geburt // Hachmann R., Kossack G. und Kuhn H. Völker zwischen Germanen und Kelten. Neumünster, 1962.

Hachmann R. Die Goten und Skandinavien. Berlin, 1970.

Hachmann R. Die Germanen. München, Genf, Paris, 1971.

Hagedorn D., Worp K.A. Eine Bemerkung zur Kaisertitulatur im 3/4 Jht // Zeitschrift für Papyrologie und Epigraphik. Bonn, 1980. Bd. 39.

Halphen L. Les barbares. Des grandes invasions aux conquetes turques du Xl-e siede. Paris, 1940.

Hamann S. Vorgeschichte und Geschichte der Sueben in Spanien. Darmstadt, 1971.

Hampl F. Die langobardischen Gräberfelder von Rohrendorf und Epersdorf // NÖAA. 1965. № 37.

Handbuch der deutschen Geschichte. Stuttgart, 1970. Bd. 1.

Handbuch der europäischen Regionalbewegungen. Frankfurt a/M., 1980.

Hanslik R. Marcomanni // Der kleine Pauly. Stuttgart, 1969. Bd. 3.

Harck O. Eisenzeitliche Muschelhaufen an der schleswigschen Ost– und Westküste // Offa. 1973. № 13.

Harhoiu R. Aspects of the socio-political situation in Transylvania during the 5-th century // Relations between the autochthonous population and the migratory populations on the territory of Romania. Bucure^ti, 1975.

Harmatta J. The Golden Bow of the Huns // Acta archeologica hungarica. Budapest, 1951. 1.

Harmatta J. The Dissolution of the Hun Empire I: Hun Society in the Age of Attila//AAASH. 1952. T. 2.

Harmatta J. Probleme de la determination et de Г appreciation historique du materiel archeologique // Programme et discours des chercheurs Hongroise des science. Budapest, 1955.

Harmatta J. La societe des Huns a Tepoque d’Attila // Recherches internationales a la lumiere du marxisme. Paris, 1957. 2.

Harmatta J. L’apparition des Huns en Europe orientale //AAH. 1976. V. 24.

Häusler A. Die Zeit der Völkerwanderung und ihre Bedeutung für die Geschichte Europas // Die Germanen: Geschichten und Kultur der germanischen Stämme in Mitteleuropa. Berlin, 1983. Bd. II.

Haussig H.W. Theophylakts Exkurs über die skythischen Völker // Byzantion. 1953. T. XXIII.

Haussig H.W. Die Hunnen in Osteuropa. Ein Forschungsbericht. Baden-Baden, 1958.

Haussig H.W. Zur Lösung der Awarenfrage // Byzantinoslavica. Prague, 1973. V. 34.

Havlik L.E. Slovanske stätni ütvavy raneho stredoveku. Praha, 1987.

Heather P. Cassiodorus and the rise of the Amals: Genealogy and the Goths un der Hun domination// J. of Roman Studies. London, 1989. Vol. 79.

Heather P. Goths and Romans (332–489). Oxford, 1991.

Herrmann I. Wege zur Geschichte. В., 1986. S. 286.

Herrmann J. Siedlung, Wirtschaft und Gesellschaftliche Verhältnisse der slawischen Stämme zwischen Oder/Neisse und Elbe. B., 1968.

Hingst H. Die vorrömische Eisenzeit // Geschichte Schleswig-Holsteins. Neumünster. Bd. 2. 1964.

Hoffmann D. Das Spätrömische Bewegungsheer und die Notitia dignitatum // Epigraphische Studien. Düsseldorf, 1969. Bd. 7. № 1.

Hoffman D. Das Spätrömische Bewegungsheer und die Notitia dignitatum // Epigraphische Studien. Düsseldorf, 1970. Bd. 7. № 2.

Höher O. Germanisches Sakralkönigtum. Tübingen, 1952. Bd. 1. Handbuch der deutschen Geschichte. Stuttgart, 1970. Bd. 1.

Höher O. Siegfried, Arminius und der Nibelungenhort. Wien, 1978.

Horedt K. Zur Geschichte der frühen Gepiden im Karpatenbecken // Apulum. 1971. Vol. 9.

Horst F. Die gesellschaftlichen Verhältnisse im nördlichen Mittel – und südlichen Nordeuropa vor Herausbildung der germanischen Stämme // Die Germanen:

Geschichten und Kultur der germanischen Stämme in Mitteleuropa. Berlin, 1976. Bd. I.

Host G. Spuren der Goten im Osten // Norwegian Journal of Linguistics. Oslo, 1971. № 25.

Iluk J. Trybüty i «donativa», cesarzy rzymskich wyplacane plemionom barbarzynskim w V i w VI wieku // Eos. Wroclaw, 1985. Vol. 73, f. 2.

Jahn M. Der Wanderweg der Kimbern, Teutonen und Wandalen // Mannus. 1932. Bd. 24.

Jankuhn H. Die vorgeschichtliche Besiedlung des Kieler Raumes // Heimat Kiel, Neue Kieler Heimatkunde. 1954. Bd. 4.

Jankuhn H. Völker und Stämme in Schleswig-Holstein in frühgeschichtlicher Zeit. Neumünster, 1956.

Jankuhn H. Die römische Kaiserzeit und Völkerwanderungszeit // Geschichte Schleswig-Holsteins. 1964/1966.

Jankuhn H. Vor– und Frühgeschichte vom Neolithikum bis zur Völkerwanderungszeit //Deutsche Agrargeschichte Stuttgart. 1969. Bd. 1.

Jankuhn H. Einführung in die Siedlungsarchäologie. Berlin, New York, 1977. Jehne M. Überlegungen zur Chronologie der Jahre 259 bis 261 n. Chr. Im Lichte der neuen Postumus-Inschrift aus Augsburg // Bayerische Vorgeschichtsblätter. München, 1996. Jg. 61.

Jettmar K. Hunnen und Hsiung-nu – ein archäologisches Problem // Archiv für Völkerkunde. Wien, 1951-52. Bd. VI–VII.

Jorgensen P. Über die Herkunft der Nordfriesen. Kbenhavn, 1946.

Johne K.P. Die Kriese des 3. Jahrhunderts (193–306) // Die Römer an Rhein und Donau. Berlin, 1975.

Johnson S. Die Sachsen als Vorläufer der Wikinger-Litus Saxonicum // Sachsen und Angelsachsen. Hamburg, 1978.

Jones A.H.M. The Later Roman Empire 284–602. A Social, Economic and Administrative Survey. Oxford, 1964. Vol. 1–3.

Jones A.H.M. The Prosopography of the Later Roman Empire (260–395). Cambridge, 1971. Vol. 1.

Keiling H. Zur rheinischen Welle des frühen römischen Imports im freien Germanien // Ztschr. für Archäologie. B., 1989. Jg. 23. № 2.

KempfTh.K. Trier Domgrabungen 1944–1954 // Neue Ausgrabungen in Deutschland. Berlin, 1958.

Klebel E. Langobarden, Bajuwaren, Slawen // MAGW. 1939. № 69.

Kneissl P. Die Siegestitulatur der römischen Kaiser // Hypomnemata. 1969. Hf. 23.

Koethe H. Zur Geschichte Galliens in dritten Viertel des 3. Jh. // Berichte der Römisch-Germanischen Kommission. 1942. Bd. 32.

Konik E. Markomania i Sarmacja niedoszl provincje rzymskie // Eos. 1959/1960. Vol. 50.

Koppe A. Stammes – und Siedlungsgebiete. Germanische Stämme an der Nordseekuste // Die Germanen: Geschichten und Kultur der germanischen Stämme in Mitteleuropa. Berlin, 1976. Bd. I.

Kos M. L’Etat Slovene en Carantanie // L’Europe aux IXe – Xle siecles. Aux origins des etats nationaux. Varsoviae, 1968.

Kossack G. Archäologisches zur frühgermanischen Besiedlung zwischen Main und Nordsee // Hachmann R., Kossack G., Kuhn H. Völker zwischen Germanen und Kelten. Neumünster, 1962.

Kostrencic M. Nacrt historije hrvatska drzave i hrvatskog prava. Zagreb, 1956.

Kovrig I. Contribution au probleme de Г occupation de la Hongrie par les Avars // AAH. 1955. T. 6.

Kraft K. Zur Rekrutierung der Alen und Kohorten an Rhein und Donau. Bern, 1951.

Krogmann W. Der Name Germanen. Wismar, 1933.

Kröschell K. Die Sippe im germanischen Recht // ZSSR. GA. 1960. Bd. 77.

Krüger В. Innergermanische Stammesauseinandersetzungen und Einfälle in das römische Provinzialgebiet // Die Germanen: Geschichte und Kultur der germanischen Stämme in Mitteleuropa. Berlin, 1976. Bd. I.

Krüger В. Die Franken bis zur politischen Vereinigung unter Chlodwig// Die Germanen: Geschichten und Kultur der germanischen Stämme in Mitteleuropa. Berlin, 1983. Bd. II.

Krüger В. Die historische Situation zu Beginn des 3. Jahrhunderts // Die Germanen: Geschichten und Kultur der germanischen Stämme in Mitteleuropa. Berlin, 1983. Bd. II.

Kucera M. Typologia vcasnostredovekeho statu na strednom Dunaji // Ceskoslovensky casopis historicky. Praha, 1979. Y. 27. № 6.

Kuhn H. Die Grenzen der germanischen Gefolgschaft // ZSSR. GA. 1956. Bd. 73.

Labuda G. Pierwsze panstwo slowianskie. Panstwo Samona. Poznan, 1949.

Lammers W. Die Stammesbildung bei den Sachsen. Ein Forschungsbilanz // Westfälische Forschungen. 1957. Bd. 10.

Lammers W. (Hrsg.) Entstehung und Verfassung des Sachsenstammes. Darmstadt, 1967.

Lange E. Botanische Beiträge zur Mitteleuropäischen Siedlungsgeschichte. Ergebnisse zur Wirtschaft und Kulturlandschaft in Frühgeschichtlicher Zeit. Berlin, 1971.

Laser R. Der Aufstand der Bataver und die Sicherung der Reichsgrenze (Limesbau) im 1. und frühen 2. Jahrhundert // Die Germanen: Geschichten und Kultur der germanischen Stämme in Mitteleuropa. Berlin, 1976. Bd. I.

Laser R. Die Chatten // Die Germanen: Geschichte und Kultur der germanischen Stämme in Mitteleuropa. Berlin, 1976. Bd. II.

Laser R. Römisch-germanische Beziehungen und die Angriffe des Imperiums gegen Germanien. Abwehrkämpfe germanischer Stämme und römische Germanienpolitik bis um die Mitte des 1. Jh. // Die Germanen: Geschichten und Kultur der germanischen Stämme in Mitteleuropa. Berlin, 1976. Bd. I.

Laser R. Römisch-germanische Beziehungen im 3. Jahrhundert // Die Germanen: Geschichten und Kultur der germanischen Stämme in Mitteleuropa. Berlin, 1983. Bd. II.

Läszlo G. Etudes archeologiques sur l’histoire de la societe des Avars. Budapest, 1955.

Läszlo Dy. The Significance of the Hun Golden Bow //AAH. III. 1–2. 1951.

Lemerle R Invasions et migrations dans les Balkans depuis la fin de Tepoque romaine jusqu’au VUIe siecle // Revue historique. 1954. CCXI, 2.

Leube A. Die Sippe und Grossfamilie // Die Germanen: Geschichten und Kultur der germanischen Stämme in Mitteleuropa. Berlin, 1976. Вd. I.

Leube A. Die Verfassungsorgane // Die Germanen: Geschichten und Kultur der germanischen Stämme in Mitteleuropa. Berlin, 1976. Bd. I.

Leube A. Die Burgunden bis zum Untergang ihres Reiches an der oberen Rhone im Jahre 534 // Die Germanen: Geschichten und Kultur der germanischen Stämme in Mitteleuropa. Berlin, 1983. Bd. II.

Leube A. Die Langobarden // Die Germanen: Geschichten und Kultur der germanischen Stämme in Mitteleuropa. Berlin, 1983. Bd. II.

Leube A. Die Sachsen // Die Germanen: Geschichten und Kultur der germanischen Stämme in Mitteleuropa. Berlin, 1983. Bd. II.

Ley H. Geschichte der Aufklärung und des Atheismus. Berlin, 1970. Bd. 2.

Lindqvist S. Heruler och Daner. Tor. 1963. T. 9.

Lippold A. Uldin // PWRE. 2 Reihe. 1961. Bd. 17.

Lippold A. Heruli // Der kleine Pauly. Stuttgart, 1967. Bd. 2.

Lippold A. Langobardi // Der kleine Pauly. Stuttgart, 1969. Bd. 3.

Lippold A. Vandalen // Der kleine Pauly. Stuttgart, 1975. Bd. 5.

Liptäk P. Recherches antropologiques sur les ossements avares des environs d’Üllo // AAH. 1955. T. 6.

Lot F. Les invasions germaniques. La penetration mutuelle du monde barbare et du monde romain. Paris, 1935.

Lot F. Les invasions barbares et le peuplement de PEurope. Paris, 1937. Vol. 1.

Lot J. L’Emigration bretonne en Armorique. Paris, 1883.

Lowmianski H. Poczatki Polski. Warszawa, 1964–1973. T. II–V.

Lund A.A. Zu den Suebenbegriffen in der taciteischen “Germania” // Klio. B., 1989. Bd. 71. Hf. 2.

Maenchen-Helfen O.J. The Huns and the Hsiung-nu // Byzantion. 1944-45. V. 17.

Maenchen-Helfen O.J. Pseudo-Huns // CAJ. 1955. V. I.

Maenchen-Helfen O.J. The Ethnie Name Hun // Studia Serica. B. Karlagen dedicata. Copenhagen, 1959.

Maenchen-Helfen O.J. Akatir // CAJ. 1966. V. II, N 4.

Maenchen-Helfen.O.J. The World of the Huns. Berkeley – Los-Ang. – London, 1973.

Malingoudis Ph. Die Institution des Zupans als Problem der früslawischen geschichte // Cyrillomethodianum. Thessalonique, 1971-73. T. 2.

Margetic L. Ronstantin Porfirogenet i vrijeme dolaska Hrvata // Zbomik Historiskog zavoda Jugoslavensk Akademij znanosti i umjetnosti. Vol. 8. Zagreb, 1977.

Matthews J. Western Aristocracies and Imperial Court 364–425. Oxford, 1975. Mazzarino S. Stilicone. La crisi imperiale dopo Teodosio. Roma, 1942. McGovern W.M. The Early Empires of Central Asia. A Study of the Scythians and the Huns and the Part They Played in World History. Chapel Hill, 1939.

Meid W. Besprechung zu H.Birkhan. Germanen und Kelten bis zum Ausgang der Römerzeit//ВJB. 1970. № 172.

Melin B. Zum Namensatz der Germania // Eranos. 1961. № 61.

Meyer H. Die Juthungen. Ein Beitrag zur schwäbischen Frühgeschichte // Zeitschrift für würtembergische Landesgeschichte. 1949/1950. T. 9.

Mildenberger G. Die thüringischen Brandgräber der spätrömischen Zeit. Köln, Wien, 1970.

Mildenberger G. Sozial-und Kultergeschichte der Germanen. Stuttgart, 1972. Miltner F. Vandalen // PWRE. 2 Reihe, 1955. Bd. 15.

Minäescu H. Limba latinä in provinciile dunärene ale imperiului Roman. Bucarest, 1960.

Mitscha-Märheim H. Dunkler Jahrhunderte goldene Spuren. Wien, 1963. MöcsyA. Pannonia//PWRE. Suppl. Bd. 9. 1962.

Mohay A. Priskos’ Fragment über die Wanderungen der Steppenvölker // AAH. V. 24. 1976.

Mommsen Th. Stilicho und Alarich // Hermes, 1903. Bd. 38.

Moravcsik G. Zur Geschichte der Onoguren // UJ. 1930. Bd. 30.

Moravcsik G. Byzantine Christianty and the Magyars in the Period of Their Migration // Studia Byzantina. Amsterdam, 1967.

Moravcsik G. Byzantium and the Magyars. Budapest, 1970.

Moszynski L. Z zagadnieh slowotwörsstwa praslowianskich nazw plemennych // Etnogeneza i topogeneza slowian. Poznan, 1980.

Much R. Deutsches Stammeskunde. Leipzig, 1920.

Much R. Das Problem des Germanennamens // Germanen und Indogermanen. Festschrift für Herman Hirt. 1936. Bd. 2.

Much R. Die Germania des Tacitus. 3 Aufl. Heidelberg, 1967.

Müller F.W. Zwei Pfanlinschriften aus den Turfanfunden. Berlin, 1915.

Müller-Wille M. Bäuerliche Siedlungen der Bronze-und Eisenzeit in der Nordseegebieten // Das Dorf der Eisenzeit und des frühen Mittelalters. Göttingen, 1977.

Musset L. Les invasions: Les vagues germaniques. Paris, 1965.

MycscyA. Pannonia//PWRE. Suppl. Bd. 9. 1962.

Nagl A. Odoacer // PWRE. 2 Reihe. Bd. 17. 1937.

Nagl A. Theoderich der Grosse // PWRE. 2 Reihe. Bd. 10.

Nagl A. Theoderich Strabo // PWRE. 2 Reihe. Bd. 10.

Nagy T. The Last Century of Pannonia in the Judgement of a New Monograph // A A ASH. Budapest, 1971. T. 19.

Nemeth J. Die Bedeutung des bulgarischen Volksnamens // Studia in honorem Veselini Besevliev. Sofia, 1978.

Niederle L. Slovanske starozitnosti. Praha, 1906–1919. D. II–III.

Niemeyer W. Die Stammessitze der Chatten nach Bodenfünden und antiker Überlieferung // Zeitschrift des Vereins für hessische Geschichte und Landeskunde. 1954/1955.65/66.

Nierhaus R. Das swebische Gräberfeld von Diersheim: Studien zur Geschichte der Germanen am Oberrhein vom Gallischen Krieg bis zur alamannischen Landnahme. Berlin, 1966.

Norden E. Die germanische Urgeschichte in Tacitus Germania. 4 Aufl. Stuttgart, 1959.

Obolensky D. The Byzantine Commonwealth. Eastern Europe 500 – 1453. N.Y.; Wash., 1997.

PabstA. Divisio regni: Der Zerfall des Imperium Romanum in der Sicht der Zeitgenossen. Bonn, 1986.

Pallmann R. Die Geschichte der Völkerwanderung. Weimer, 1964.

Patsch C. Die Völkerbewegungen an der unteren Donau: Beiträge zur Völkerkunde von Südosteuropa III//S.-Ber. Akad. Wiss. Wien. Phil.-hist. Kl., 1928. Bd. 208. Hf. 2.

Perrin О. Les Burgondes. Leur histoire, des origines ä la fin du premiere Royaume (534). Neuchätel, 1968.

Peschei K. Die Kelten als Nachbarn der Germanen // ZfA. 1970. № 4.

Peschei K. Germanen und Kelten // Die Germanen: Geschichten und Kultur der germanischen Stämme in Mitteleuropa. Berlin, 1976. Bd. 1.

Petersen L. Überblick über Entstehung und Entwicklung der römischen Provinzen am Rhein und an der oberen Donau im 1. und 2. Jahrhundert // Die Römer an Rhein und Donau. Berlin, 1975.

Petrikowits H. Arminius // BJB. 1966. Bd. 166.

Pfeifer W. Die Sprachentwicklung bis zur Herausbildung des Hochdeutschen // Die Germanen: Geschichten und Kultur der germanischen Stämme in Mitteleuropa. Berlin, 1983. Bd. II.

Piaskowski J. Metallkundliche Untersuchungen an archäologischen Eisengegenständen der vorrömischen Eisen– und der römischen Kaiserzeit aus dem Nordosten der DDR // EAZ. 1969. № 10.

Piganol A. Le sac de Rome. Paris, 1964.

Pigulevskaya N. Note sur les relations de Byzance et des Huns au VIe s. // Revue des Etudes Sud-Est Europeennes. 1969. T. VIE

Pritsak O. Hun, der Volksname der Hsiung-nu // CAJ. 1960. Bd. V. E 1.

Prohaska V. Zupa a zupan // Slavia antiqua. Warszawa-Poznan, 1968. T. XV.

RadnotiA. Die germanischen Verbündeten der Römer // Deutsch-Italienische Vereinigung. Frankfurt a. Main, 1967. Hf. 3.

Redlich C. Westgermanische Stammesbildungen//NNU. 1967. Bd. 36.

Das Reich und die Barbares / Hrsg. E.K. Chrysos, A. Schwarcz. Wien, 1989.

Reynold Gonzague de. Le monde barbaire et la fusion avec le monde antique. Paris, 1953.

Reynolds R.L., Lopez R.S. Odoacer: German or Hun // American Historical Review. 1946. Vol. 52.

Reynolds R.L. Reconsideration of the history of the Suevi // Revue beige d’histoire et de la philologie. 1957. T. 35.

Riche P. Les invasions barbares. Paris, 1974.

RoerenR. Zur Archäologie und Geschichte Südwestdeutschlands im 3. bis 5. Jh. n. Chr. // JRGZM. 1960. Bd. 7.

Rosenfeld H. Kultur der Germanen // Abriss der Geschichte antiker Randkulturen, Oldenbourgs Abriss der Weltgeschichte. 1961.

Rospond S. Struktura pierwotnych etnonimow slowianskich // Rocznik slawisticzny. Wroclaw etc., 1966. T. 26. Cz. 1.

Rouche M. UAquitaine des Wisigoths aux Arabes (418–781). Lille, 1977.

Salamon M. The Chronology of Gothic Incursions into Asia Minor in the III Century A.D. // Eos. 1971. T. LIX.

Salamon M. Rzekoma wojna ludowa w Tracji i Azji Mniejszej w czasie uzurpacji Prokopiusza (365–366) // Eos. 1972. T. 60.

Schhröder R. Lehrbuch der deutschen Rechtsgeschichte. Berlin, 1898.

Schleiermacher W. Die Burgunden am Limes // Varia Archaeologica. Berlin, 1964.

Schlesinger W. Herrschaft und Gefolgschaft in der germanisch-deutschen Verfassungsgeschichte//HZ. 1953. Bd. 176.

Schlesinger W. Über germanisches Heerkönigtum // Das Königtum. 1956.

Schlesinger W. Randbemerkungen zu drei Aufsätzen über Sippe, Gefolgschaft und Treue //Alteuropa und die moderne Gesellschaft. Festschrift für Otto Brunner. Göttingen, 1963.

Schlette F. Germanen zwischen Thorsberg und Ravenna. Leipzig-Jena-Berlin, 1972.

Schmid P. Die Keramik des 1. bis 3. Jahrhunderts n. Chr. im Küstengebiet der südlichen Nordsee // PKN. 1965. № 8. S.

Schmidt В. Alamannen // Die Germanen: Geschichte und Kultur der germanischen Stämme in Mitteleuropa. Berlin, 1983. Bd. II.

Schmidt В. Die Durchbrechung des Limes im 3. Jh. und ihre Auswirkung auf Wirtschaft und Gesellschaft in der Germania libera // Rom und Germanien. Berlin, 1983.

Schmidt L. Geschichte der deutschen Stämme bis zum Ausgang der

Völkerwanderung. Bd. I. Die Ostgermanen. München, 1934; 1941.

Schmidt L. Geschichte der deutschen Stämme bis zum Ausgang der

Völkerwanderung. Bd. II. Die Westgermanen. München, 1938; 1940.

Schmidt L. Geschichte der Wandalen. München, 1942.

Schmidt-Thielbeer E. Stammes– und Siedlungsgebiete. Die südlichen

Elbgermanen // Die Germanen: Geschichten und Kultur der germanischen Stämme in Mitteleuropa. Berlin, 1976. Bd. I.

Schönfeld M. Wörterbuch der altgermanischen Personen– und Völkernamen. Heidelberg, 1911.

Schröder E. Sachsen und Cherusker//Niedersächsisches Jb. f. Landesgeschichte. 1933. Bd. 10.

Schulz W. Die Wanderung der Kimbern zum Gebiete der Boier // Germania. 1929. Bd. 13.

Schuster M. Die Hunnenschreibung bei Ammianus, Sidonius und Jordanus // Wienerstudien. V. 58. Wien, 1940.

Schwarz E. Der Quaden und Wandalenzug nach Spanien // Sudeta. 1927. T. 3.

Schwarz E. Goten, Nordgermanen, Angelsachsen. Bern; München, 1951.

Schwarz E. Die Herkunft der Juthungen // Jahrbücher für fränkische Landesforschungen. 1954. T. 14.

Schwarz E. Germanische Stammeskunde. Heidelberg, 1956.

Schwarz E. Germanische Stammeskunde zwischen den Wissenschaften. Konstanz-Stuttgart, 1967.

Schwarz E. Zur germanischen Stammeskunde. Aufsätze zum neuesten Forschungsstand. Darmstadt, 1972.

Schwarzmaier H. Ein Brief des Markgrafen Aribo an König Arnulf über der Verhältnisse in Mähren // Frühmittelalterliche Studien. B., 1972. Bd. 6.

Seeck O. Athaulf// PWRE. 1896. Bd. 4.

Seeck O. Geschichte des Untergangs der antiken Welt. Berlin, 1920. Bd. 5.

Seyer H. Die regionale Gliederung der Kulturen der vorromischen Eisenzeit – Stammesgebiete – erste Wanderungen // Die Germanen: Geschichten und Kultur der germanischen Stämme in Mitteleuropa. Berlin, 1976. Bd. I.

Seyer H. Die wirtschaftlichen Grundlagen (vom 6. Jahrhundert vor bis zum Beginn unserer Zeitrechnung) // Die Germanen: Geschichten und Kultur der germanischen Stämme in Mitteleuropa. Berlin, 1976. Bd. I.

SeyerR. Antike Nachrichten // Die Germanen: Geschichte und Kultur der germanischen Stämme in Mitteleuropa. Berlin, 1976. Bd. 1.

SeyerR. Antike Nachrichten zu germanischen Stämmessitzen // ZfA. 1968. № 2.

SeyerR. Siedlungs– und Stammesgebiete in den Jahrzehnten um den Beginn unserer Zeitrechnung // Die Germanen: Geschichten und Kultur der germanischen Stämme in Mitteleuropa. Berlin, 1976. Bd. I.

Seyfarth W. Die Entwicklung im 4 Jahrhundert (306–406/407) // Die Römer an Rhein und Donau. Berlin, 1975.

Seyfarth W. Germanen in römischen Diensten im 4 Jh. (unter Verwendung epigraphischer Quellen) // Römer und Germanen in Mitteleuropa. B., 1976.

Shafer R. The Earliest Huns // UAJ. 1966. Bd. 38. S. 5, n. 12.

Simpson C.J. Laeti in Northern Gaul: A Note on Pan. Lat., 8,21 // Latomus. 1977. T. 36.

Sinor D. Autour d’une migration de peoples au Ve siecle // JA. 1946/1947. T. 235.

Stallknecht В. Untersuchungen zur römischen Aussenpolitik in der Spätantike (306–395 n. Chr.). Bonn, 1969.

Stein E. Geschichte des spätrömischen Reiches. Wien, 1928. Bd. 1.

Stein E. Die Organisation der weströmischen Grenzverteidigung im V. Jahrhundert und das Burgunderreich am Rhein // Berichte der Römisch-Germanischen Kommission. 1929. Bd. 18.

Stein E. Histoire du Bas-Empire. Paris, 1959. T. 1.

Steinhäuser W. Der Namensatz in cap. 2 «Germania» Tacitus, samt einer Kritik der wichtigsten neueren Ansichten über den Germanennamen // Rhein. Vierteljbl., 1955. № 20.

Steuer H. Frühgeschichtliche Sozialstrukturen in Mitteleuropa. Zur Analyse der Auswertungsmethoden des archäologischen Quellenmaterials // Geschichtswissenschaft und Archäologie. Sigmaringen, 1979.

Stokar W. Spinnen und Weben bei den Germanen. Leipzig, 1938.

Straub J. Parens principum, Stilichos Reichspolitik und das Testament des Kaisers Theodosius // Nouvelle Clio. 1952. № 4.

Stroheker K.F. Germanentum und Spätantike. Zürich, Stuttgart, 1965.

Strzelczyk J. Goci – rzeczywistosc i legenda. Warszawa, 1984.

Szädeczky-Kardoss S. Literarische Reminiszenz und historische Realität bei Priskos Rhetor (Fr. 30) // Actes de la XII Confeerence Internationale d’Etudes Classiques «Eirene». Bucure§ti, 1975.

Szädeczky-Kardoss S. Über die Wandlungen der Ostgrenze der awarischen Machtsphäre // Researches in Altaic Languages. Budapest, 1975.

Takäts Z. Neuendeckte Denkmäler der Hunnen in Ungarn // AOH. 1959. Bd. 9. F. 1.

Teichert M. Die Nahrungsmittelproduktion. Viehwirtschaft // Die Germanen: Geschichten und Kultur der germanischen Stämme in Mitteleuropa. Berlin, 1976. Bd. I.

Teichert M. Die Tierreste von den jungbronzezeitlichen Burgwällen Kratzeburg und Gühlen-Glienicke // PZ. 1964. № 42.

Teichert M. Vergleichende osteologische Untersuchungen der Tierreste von einem Fundplatz der Jastorfkultur bei Tangermünde, Kreis Stendal // EAZ. 1970. № 11.

Teichert M., Grünert H. Die Nahrungsmittelproduktion // Die Germanen: Geschichten und Kultur der germanischen Stämme in Mitteleuropa. Berlin, 1976. Bd. I.

Thompson E.A. Olympiodorus of Thebes // CQ. 1944. V. 38.

Thompson E.A. A History of Attila and the Huns. Oxford, 1948.

Thompson E.A. The Settlement of the Barbarians in Southern Gaul // Journal of Roman Studies. London, 1955. Vol. 45.

Thompson E.A. The Barbarian Kingdoms in Gaul and Spain // Nottingham Medieval Studies. 1963. Vol. 7.

Thompson E.A. The Visigoths from Fritigem to Euric // Historia, 1963. T. 12.

Tomaschek W. Acatziri // RE I. 1894.

TfestikD. Pocatky Premyslovcü. Praha, 1981.

Tschumi O. Burgunder, Alamannen und Langobarden in der Schweiz. Bern, 1945.

Vajda L. Zur Frage der Völkerwanderungen // Paideuma. 1973–1974. V. 19/20. Värady L. Das letzte Jahrhundert Pannoniens (376^176). Budapest, 1969. Vasiliev A.A. The Goths in the Crimea. Cambridge, 1936.

Velkov V. Wulfila und die Gothi minores in Moesien // Klio. B., 1989. Bd. 71. Hf. 2.

Vernadsky G. A History of Russia. New Haven, 1946.

Vetters H. Dacia ripensis. Wien, 1950.

Vravenhage. Kimbern und Teutonen // Erbe der Vergangenheit. Tübingen, 1951. Vulpe R. Le Valium de la Moldavie inferieure et le «mur» d’Athanaric, Bucarest, 1957.

Waas M. Germanen im römischen Dienst im 4 Jahrhundert n. Chr. Bonn, 1971. Wackwitz P. Gab es ein Burgunderreich in Worms? // Der Wormsgau. Worms, 1965. Hf. 20/21.

Wais G.J. Die Alamanen in ihre Auseinandersetzung mit der römischen Welt // Untersuchungen zur germanischen Landname. Berlin, 1943.

Waitz G. Deutsche Verfassungsgeschichte. Kiel, 1865. Bd. 1.

Walser G. Rom, das Reich und die fremden Völker in der Geschichtsschreibung der frühen Kaiserzeit. Basel, 1951.

Walser G. Caesar und die Germanen // Historia. Wiesbaden, 1956. № 1.

Ward J.H. The «Notitia Dignitatum» // Latomus. 1974. Vol. 33. Part. 2.

Wasilewski T. Les zupy et les zupanie des slaves meridionaux et leur place dans Г organisation des etats medievaux //1 Viedzynarodovy Kongres archeologii slowianskiej. T. III. Wroclaw-Warszawa-Krakow, 1970.

Wegewitz W Die Langobarden an der Niederelbe // Reinerth H. Vorgeschichte der deutschen Stämme. Berlin, 1940. Bd. 2.

Wegewitz W. Stand der Langobardenforschung im Gebiet der Niederelbe // Problemi della civiltä e dell’ economia Langobarda. 1964.

Weidemann K. Untersuchungen zur Siedlungsgeschichte des Landes zwischen Limes und Rhein vom Ende der Römerherrschafte bis zum Frühmittelalter // JRGZM. 1974. T. 19.

Weiss R. Chlodwigs Taufe: Reims 508. Versuch einer neuen Chronologie für die Regierungszeit des ersten christlichen Frankenkönigs unter Berücksichtigung der politischen und kirchlich-dogmatischen Probleme seiner Zeit. Bern, Frankfurt a. Main, 1971.

Welt der Slawen. Geschichte. Gesellschaft. Kultur. Feipzig etc., 1986. Кар. II, III.

Wenkus R. Stammesbildung und Verfassung: Das Werden der frühmittelalterlichen gentes. Köln; Graz., 1961.

Werner J. Beiträge zur Archäologia des Attila-Reiches. München, 1956.

Werner J. Die Fangobarden in Pannonien // Bayer. Akad. d. Wiss. Phil.-hist. Klasse. Abh. N.F. Hf. 55 A. München, 1962.

Wess M.A. Das Ende des Kaisertums im Westen des Römische Reiche. s’Gravenhage, 1967.

Wielowiejski J. Kontakty Noricum i Pannonii z ludami pölnocnymi. Wroclaw, Warszawa, Krakow, 1970.

Wietersheim E. Geschichte der Völkerwanderung. Feipzig, 1859–1964. Bd. 1–4.

Wilkes J.J. Dalmatia. Fondon, 1969.

Wol^giewicz R. Der Zufluss römischer Importe in das Gebiet nördlich der mittleren Donau in der älteren Kaiserzeit // ZfA. 1970. № 4.

Wol^giewicz R. Naplyw importow rzymskich do Europy na pölnoc od srodkowego Dunaju//Archeologia Polski. 1970. № 15.

Wolff G. Chatten-Hessen-Franken. Marburg, 1919.

Wolfram H. Gotische Studien I // MIÖG. 1975. Bd. 83. Hf. 1/2.

Wolfram H. Gotische Studien II // MIÖG. 1975. Bd. 83. Hf. 3/4.

Wolfram H. Die Schlacht von Adrianopel //AWA. 1978. Jg. 114. № 8.

Wolfram H. Geschichte der Goten. München, 1979.

Wolfram H. Die Völkerwanderung // Der grosse Ploetz. Freiburg, 1980.

Wolfram H. Zur Ansiedlung reichsangehöriger Föderaten. Erklärungsversuche und Forschungsziele // MIÖG. 1983. Bd. 91.

Wolfram H. Das Reich und die Germanen: Zwischen Antike und Mittelalter. Berlin, 1990.

Wolfram H. Die Germanen. München, 1995.

Woyte C. Antike Quellen zur Geschichte der Germanen. Teil 1–4. Berlin, 1922. Zeiller J. Les origines chretiennes dans les provinces danubiennes de TEmpire Romain. Paris, 1918.

Zeiss H. Besprechung zu Schulz W. // Germania. 1930. № 14.

Zeuss J.K. Die Deutschen und die Nachbarstämme. München, 1837.

Zöllner E. Geschichte der Franken bis zur Mitte des 6. Jahrhunderts. München, 1970.

Zwikker W. Studien zur Marcussäule. Amsterdam, 1941.