Была у Тихона сродная сестра — Мария. Мать Тихона и мать Марии были родные сестры. Невысокая, полная, русоволосая, сероглазая. Ходили в Покровском слухи, что знала Мария заговоры на разные случаи жизни. Сама Мария этого не отрицала, но и не особо хвастала.

— На жисть зарабатывать — больно хлеб тяжел. Да и взять могу токмо на пропитанье. За ради денег не могу. Грех, потому. И себя губить не буду, — так она объяснила Устинье своё нежелание пользоваться своим даром и полученными знаниями.

Но было одно обстоятельство, которое обсуждали в Покровском и так и этак. Сама Мария совсем не красавица, да ещё будучи подростком в бане ошпарила себе ногу. Нога долго болела. Отчего высохла, стала заметно тоньше другой, по виду — даже короче, да и в коленке гнуться перестала. Но замуж её взял парень видный, работящий. Жили не хуже, а даже лучше многих. Вот только бог детей не давал. А тут война. Ушел он на фронт, да там и сгинул. Получив похоронку, Мария написала письмо Устинье, что родня в деревне осталась только дальняя, одной в деревне вести хозяйство тяжело, а бедность ещё хуже, чем до войн. Мужиков вернулось мало, те, что вернулись, все при семьях — так что по всему тут ей век вдовой вековать.

Устинья с Акулиной посоветовались и решили, поговорив с ребятами, отписать тётке Марии, что пусть приезжает. Пока у них поживет. Хоть их шестеро в одной комнате живет, ну в тесноте да не в обиде. А там, на работу устроится — хоть маленькую комнатушку в бараке, а дадут.

На тот момент строительство бараков шло полным ходом. И бараки стали строить не засыпные, в каком они жили, а из брёвен. Куда теплее и основательнее.

Мария долго не собиралась. Распродала хозяйство, продала дом и, собрав оставшиеся вещи, приехала к Родкиным. Стали жить в одной комнате всемером. Освоилась она на новом месте быстро. Поняв, что если пойдет работать на завод, то комнату дадут быстро, рабочие руки требовались. Несмотря на хромоту, Мария устроилась работать на основное производство. И правда, не прошло и трех месяцев, как ей дали комнату в новом бараке. Новый, рубленный из хороших брёвен барак, по сравнению с засыпным, в котором жили Родкины, выглядел просто на зависть. Марии дали комнату двенадцатиметровку, как одиночке.

Но не прошло и полгода, как однажды в выходной день, Мария, придя как обычно в гости к Родкиным, сказала, что у неё есть новость.

— На работе вместе со мной работает мужчина. Самостоятельный, видный, непьющий. Звать Павел. Вот предлагает сойтись с ним. Но прямо уж не знаю, сразу расписаться, али пожить, посмотреть, что из него выйдет?

— Семья, дети есть? — Акулина даже не удивилась, будто ожидая чего-то такого.

— Нет и женат не был.

— Энто как же ты такого выискала? Счас и молодым девкам не за кого замуж итить, — Устинья и удивилась, и насторожилась.

— Бог послал. Что ж мне тапереча в пользу девок отказаться?

— Устишка права. Чего тебе терять? Сойдитесь, раз тебе такая охота пришла, поживите. А там видно будет. Уживетесь, так и распишитесь, — посоветовала Акулина.

— А живёт-то где?

— Да где все парни — в общежитии.

— А лет-то твому соколу сколь будет? — спросила Устинья.

— Ну чего взялась душу мне трепать? Не старей меня. Ровесников — то почитай всех война унесла. Дак мне трухлявый пень-то в доме зачем? — вспылила Мария.

— Ну, твово ума дело. Уж не девка. Гляди сама. А серчать чего? Ты сама по себе. Мы сами по себе. Чем могли — помогли. А совет наш тебе, так понимаю, для одного места дверка. Сама себя успокоить пришла. Поступай, как знаешь, — и Акулина поправила кончики головного платка.

— Хоть Тихона и нет в живых, да вы мне всё одно сродственники. Как там далее будет — жисть покажет. А не посоветоваться не могу — сердце не позволяет. А на счёт возрасту, так вон Таврыз и с виду страшной, и старее жены своей, а жисть у Таврызихи — не сахар. Так что года считать — дело пустое. Ну, а за совет — спасибо. Правы, что расписываться и прописывать к себе покель не буду. А там как бог даст, — Мария встала.

— Пойду уж.

— Пошли, провожу до дороги, — Акулина тоже поднялась.

На выходе из барака столкнулись с Еленой. Рядом шел высокий стройный моряк. Елена ему даже до плеча не доставала.

— Здрасте, тетя Мария, — Елена и моряк остановились.

— Вот, это моя тётя Лина, а это моя тётя Мария, — поочередно кивнула Елена.

— Петр Сафонов, — и моряк картинно вытянулся. Видно было, что сам себе нравиться.

— Ну, щё ж, идите домой, Устишка там одна. Я счас провожу тётку Машу и вернусь, — и Акулина заторопилась догонять Марию.

Когда Акулина вернулась назад, то Петр и Устинья сидели возле стола, а Елена стояла возле кровати.

— Вот, свататься пришёл… Али теперь Советская власть по иному энто дело делает, — Устинья нервничала. И ни красавец моряк, ни его "сурьезные" намерения, не могли её успокоить. Уж слишком неожиданно свалился он на её голову.

— Я в отпуске, после госпиталя. Еду домой к матери. Живет она в Алтайском крае в городе Бийске. Одна. Отец от болезни помер, я ещё маленький был. Отпуску две недели. Да неделю добавили, чтоб в Красноярск на завод документы доставить. Я уж вторую неделю тут. Не успею мать повидать. Один я у неё. Прошу, разрешите нам с Еленой расписаться. А то я никак не успеваю. А она без вашего согласия не согласна.

Говорил моряк четко, ясно, хоть и видать по всему — волнуется.

— Какой докУмент есть? — спросила Акулина.

— Вот, — и моряк протянул военный билет с вложенным в него командировочным удостоверением.

Акулина взяла красную книжицу, посмотрела на фотографию, на моряка…

— Ну, щё ж, давайте не будем в спешке энто дело решать. Оно на всю жисть вам обоим.

— Как это не будем? Нам ещё расписаться надо успеть. Да и билеты купить, а то мне как холостому военный комендант только один дает!

— Какие такие билеты? — от неожиданности и удивления глаза Устиньи стали круглыми, как у птицы.

— А мы решили, что как распишемся, я Елену к матери отвезу. А то она одна там. Мне-то ещё на подлодку возвращаться — дослуживать… Да и вообще, мне ещё два года на подлодке ходить. И хоть недельку с матерью побыть.

— Лёнка, ты никак ополоумела. Тебя ж с работы не отпустят. Ни слова, ни полслова. Накося, матерь — думай что хош.

— Ладно, давайте оставим энтот вопрос до завтра. Всё одно враз его не решим. А дров може и наломаем. Давай-ка ты, Петро, завтра заходи, а мы пока тут покумекаем, что да как.

— Счас уж Иван с Ильей подойдут.

— Ладно, пойдем Петя, провожу. Уж лучше их не дожидаться.

— Почему это? Ничего плохого я не предлагаю. Сами-то они тоже монашествовать не собираются, наверно. А я — человек военный, как приказано. Так что ж теперь холостым вековать?

На том и порешили, что вечером всей семьёй обсудят "энтот вопрос", а из утра он придет — всё будет ясно. Потому как утро вечера мудренее.

Весь вечер вся семья судила и рядила так и этак. А Елена, сидя на полатях, уливалась слезами.

— Не отпустите — всё одно сбегу.

— Ноги вырву, — буркнул Иван.

— Да с вами так и останешься девкой-вековухой. С танцев под конвоем домой. В кино — днем. Вечером где-нигде найдете и опять же домой. У-у-у-у-у… — шмыгала распухшим и покрасневшим от слез носом Елена.

— Ой, мамочка, а какой он красавчик! Таких-то кавалеров ни у одной девки из наших бараков нет! Как я тебе завидую! Да пусть хоть на цепь посадят — я б за таким и без спросов убегла, — Надька, мечтательно глядя в зеркало, взбила свою роскошную прическу, поправила высокую грудь и зажмурилась, как кошка.

— А и убегу, ежели по-хорошему не пустите.

— Мамань, энто ж Надька все знала и молчала! У-у-у лахудра! — и Иван сделал вид, что хочет шлепнуть Надежду по мягкому месту.

— Не трож! Всех кавалеров отобьёшь. Ну, примета такая, — объяснила Надька.

— Примета, примета. Вон, полная общага девок. А в замуж идти не за кого. Думаете я с какими гулящими встречаюсь? По большей части девки хорошие. Да война мужиков покосила. А Ленке — судьба улыбнулась. Пусть идет. Только всё чтоб всерьез. Ну, что уедет — жаль. Плохо будет — вернётся. Есть куда. Мы тут. Завсегда подмогнем, — и Илья стал готовиться ко сну.

— А и правда, вам со второй, а мы с Илюшкой из утра идем. Давайте спать. Брось реветь. Замуж выходишь, а не помираешь. Глянькось на себя в зеркало — куды завтра такая невеста? — Иван тоже стал укладываться спать.

— Ой, девка, я тоже тебе не враг. Но как тебя отпущать одну боязно, — Устинья растерянно гнездилась на кровати.

— Дыть не одну. А с мужем. Из утра надо твоё белое платье в колокольчик поутюжить, — Акулина приготовила на ночь кружку воды, чтоб если пить захочется, то никого не тревожить.

Утром, раным-ранехонько, когда ещё Иван и Илья были дома, Петро постучал в дверь.

— Кто ж энто из утра? — Устинья отбросила дверной крючок.

— Ну вот и жених… — растерянность и слезы дрожали в её голосе.

— Слазь с полатей, невеста, — Иван был уже одет и стоял у дверей.

— Ой девка, да куды же ты в таком-то виде? — Устинья так и села на край кровати при виде припухших от вечерних слез глаз дочери.

— Ничего, счас холодной водичкой умоется, да причешется как следует, а там пока по улице пройдут, всё и будет в порядке, — обходя кругом сестру Надежда только вздохнула, — давай уж, не тяни, собирайся.

— Да, Ленушка, давай. Нам сейчас в ЗАГС, чтоб расписали, а то я вчера узнал, так не уволят и билет по воинскому удостоверению не дадут. Из ЗАГСа к тебе на работу, чтоб уволили, а потом к коменданту на вокзал, за билетом, — Петро был чисто выбрит, наглажен будто не спал ночь.

В ЗАГСе подавая документы, Петро объяснил спешку, что в отпуске после госпиталя и едет домой, вот надо оформить жену по закону, а то с работы её не отпускают.

Регистраторша посмотрела на стройного щеголеватого моряка, на кудрявую девушку в платье с голубыми колокольчиками.

— Подождите в фойе. Вас пригласят.

Ждали недолго.

— Проходите.

Вошли, присели к письменному столу, подписали по очереди, где было указано.

— Поздравляю. Именем Российской Советской Федеративной Республики объявляю Вас мужем и женой. Целуйтесь уж.

Елена встала на цыпочки, Петро наклонился, и брак был заключен.

Из ЗАГСа направились на работу к Елене.

— Ну уж нет! Нет! Нет! И нет!!! — начальник цеха, привстав из-за письменного стола, подался вперед.

— Ишь, чего удумала. Уволить её по собственному желанию! Ага! Уж, в крайнем случае отработать по закону положено.

— Уезжаю я сегодня.

— Никак белены объелась? Это невозможно. Некого мне за тебя к станку поставить. Понимаешь?

— Я замуж вышла. Вот муж меня и увозит.

— Ой! Наверно я с ума сошел. Вчера вечером с работы холостая уходила, а утром замужняя вернулась. Документик есть?

— Петя, тут начальство документы требует, — высунулась из-за кабинетной двери Елена.

— Вот. Пожалуйста, — и Петро протянул начальнику свидетельство о браке.

— Ну вот. Так это же другое дело. Это же просто прекрасно. Была хорошая работница. А теперь ещё и работник добавиться. Мы Вас, Петр Ефимович, на руководящую должность определим. С жильем вопрос решим. Не пожалеете.

— Вот отслужу и обязательно вернусь к вам. Благодарю за радушный прием. Но я в отпуске, после госпиталя. И через десять дней он кончается. А мне надо ещё жену к матери в Бийск отвезти. Вот моя краснофлотская книжка, вот отпускное свидетельство. Свидетельство о браке вы уже видели. Так что прошу в виду чрезвычайных обстоятельств, уволить жену краснофлотца без отработки для переезда по месту жительства мужа.

— Не может быть… Быть не может. Вчера вас не было. Елена была холостая — сегодня вы тут и она замужем. И всё за одну ночь… Так бывает только в сказках.

— Нам ещё билеты на поезд надо успеть взять.

— В самом деле правда. Так. Все равно не уволю. Отслужишь, вернешься, и к нам на работу. А мы тут пока вам комнатку в благоустроенном доме подыщем?

— Ну, что ж? Придется идти в партком. Не желаете идти навстречу моряку. Хотите разбить молодую семью?

— Ох, Петро! Приезжай! Не пожалеешь. А жену свою — что ж? Забирай! Совет Вам да любовь. Боже мой, боже мой. Кого же я за тебя сегодня в смену то поставлю, а?

Вечерний поезд увозил семью Сафоновых в город Бийск. На перроне вокзала осталась мама, тетя Лина, братья, сестра и кусок жизни.