Городок утопал в зелени. Над обрывистым берегом реки Бийя выстроились деревянные домики. Улочки были песчаные, поросшие вдоль палисадников густой травой. Домики ухоженные, как в сказке. А во дворах георгины. Огромные темно-бордовые, нежно-розовые, белые, желтые как солнце, которое грело и слепило ласково и добродушно. На весь город была только одна мощеная камнем улица — Льва Толстого. Правда говорили, что до революции она называлась — Лесозаводской. Так что теперь на табличках домов было написано одно название, а местные жители называли её по-прежнему — Лесозаводской.

— Ну, надо же, два голубка сели у окна и в комнату заглядывают. К чему бы? Весть какую-то принесли. Голуби. Птица мирная. Должно хорошую. Петро обещался в письмах после госпиталя домой в отпуск. Наверно, со дня на день ждать надо. К чему бы два-то голубка? — так рассуждая сама с собой, Анастасия, мать Петра, смахивала невидимые пылинки в чистой и уютной комнате. О том, что сын везёт невестку, узнала буквально за день до их приезда, получила от него письмо их Красноярска. Вот тебе и голуби!

В небольшом, ухоженном домике по улице Кузнецкой было шумно и радостно. Елену встретили хорошо. Но Петру надо было возвращаться дослуживать. И молодая жена осталась жить со свекровью. Работать устроилась на обувную фабрику. Свекровь — Анастасия — работала на хлебозаводе. Жили спокойно, дружно. Заботы и общее переживание о Петре, который служил на подводной лодке, сблизили и объединили женщин. Елена, выросшая в большой семье, привыкла трудиться и заботиться о ближнем с самого детства. Оставшейся в одиночестве Анастасии, была приятна забота невестки, её доверие. На работе невестку уважали, и даже написали про неё статью в местной газете. Что понравилось не только Анастасии, всем родственникам Петра, но и всей улице Кузнецкой. Где все были друг другу либо родственники, либо просто много лет жили по соседству. Вырезанную статью Анастасия хранила всю жизнь. Этот желтый, хрупкий клочок газетной бумаги цел до сих пор.

Прошло лето, осень. Наступила зима. Письма от Петра приходили часто. Вначале он присылал домой одно письмо, но потом Анастасия попросила Елену, так как сама была не грамотной, что бы Петенька присылал ей отдельное письмо, а то ей никому из родственников и соседей не показать. А так хотелось похвастаться. Читали его письма сначала родственники, потом соседи. Письма всегда были интересные, с какой-нибудь историей. И в домик на улице Кузнецкой стало приходить по два письма.

Белый пушистый снег крупными хлопьями падал и падал, пока не засыпал деревянный городок, мощеные дорожки и дворы домов. Хозяева прокапывали от дверей дома до коровника, свинарника и других домашних построек ходы. В один из таких дней Анастасия убирала снег от окна домика. Елена, вернувшись после ночной смены, спала. Кровать стояла напротив окна, и Анастасия, убирая снег, иногда заглядывала в окно. Вид навевал приятные мечтанья о будущих внуках. И вдруг картина изменилась. Елена, казалось, задыхается. Даже больше походило, что её кто-то душит. Но на кровати кроме неё никого не было. Да и пройти в дом незамеченным мимо Анастасии было невозможно. С минуту она стояла как вкопанная. Потом кинулась в дом.

— Лена, Ленушка!!! — Анастасия тормошила невестку, стараясь разбудить. И вдруг заметила на шее у неё красные пятна, будто кто душил за шею. Но ведь никого не было. Она видела!

С трудом раскрыв покрасневшие глаза, Елена кинулась к Анастасии.

— Мамочка, мама, страх, какой страх! Он маленький, лохматенький и ужасть какой сильный. Он меня душил.

— Ленушка, тебе приснилось. Нет тут никого. Я снег у окна разгребала. Смотрела в окно, как ты спишь. Никто в дом не проходил.

Елена плакала навзрыд.

— Я знаю — это домовой. Он меня выживает.

— Ну, что ты говоришь? — и Анастасия осеклась. На шее у Елены четко виднелись красные пятна.

— Ленушка, мы сходим с тобой к бабе Варе. Вон дом напротив. Она и заговорами и травами лечит.

— Ой, стыдно. Скажет молодая, а в сказки веришь.

— Да, если не хочешь, ну скажем, что сильно во сне испугалась. Пусть полечит.

Анастасия и сама была готова поверить в такое предположение.

Баба Варя попросила Анастасию подержать над головой Елены кружку с водой и стала выливать на воск. Плавающую фигурку долго рассматривала. Потом взглянула на Анастасию, Елену.

— Ой, Настасья, скорее всего домовой это. Маленький, горбатенький, лохматый. Не спрося его поселили Елену. А он в том доме да-а-а-вно живет. Вот он рассердился и показывает свою силу. Выживает её. Чтоб так злился — я ещё не встречала. Уж и не знаю, как его задобрить?

У Елены холодок пробежал по спине. Так точно тётя Варя описала, виденное в полусне Еленой.

Тётя Варя дала советы, как задобрить домового. Но не прошло и трех дней, как история повторилась. На этот раз Анастасия была дома и заводила тесто, когда Елена во сне заметалась.

Пригласили батюшку осветить дом. Вроде всё прекратилось. Но страх остался. Елена никогда не ложилась спать, если была дома одна. А потом Анастасия заметила, что по вечерам Елена ставит на печи в укромный уголок блюдце с молоком и что-то шепчет. Вроде кого уговаривает.

А Елена, сама не зная, откуда это к ней пришло, наливала в блюдце молоко, угощала хозяина-домового, прося простить, что въехала без его разрешения. Постепенно напряжение спадало. Петру об этом ничего не писали. Шла японская война, а он служил на подводной лодке. Хотя история эта и напугала, но она же сделала Елену из новенькой жительницы улицы Кузнецкой своим человеком. Анастасию Елена стала звать мамой не по обязанности, а так само вышло. Обоим от этого стало легче и спокойней. И вроде всё вошло в свою колею, только остался у Настасьи осадок на душе. Сколько лет жила в этом доме — всё было спокойно. Что Елена не притворялась, и что это не приступ какой, Анастасия сама видела. Но почему, почему домовой не хочет, чтобы Елена тут жила? Ведь не просто так он показался ей. Заставляет уехать с этого места, или Елена не ко двору? Но спокойная, работящая, голубоглазая, кудрявая и белолицая невестка Анастасии нравилась. Да и что тут можно было сделать? Только Анастасия поменялась на работе сменами так, чтоб они совпадали с Лениными. Вместе уходили и вместе возвращались.

Им повезло. Ровно через два года, живой и здоровый, подтянутый, в матросских клешах, Петро вернулся домой. Елена, соскучившаяся о своих родственниках, стала упрашивать Петра съездить в отпуск. А уж потом устраиваться на работу.

И вот: "Станция — Красноярск. Прибываем. Пассажиры готовимся на выход".

От нетерпения Елена то пыталась выглянуть в окно, то вновь садилась на полку, через минуту вскакивала и опять садилась.

У Петра же были другие мысли. В Красноярске много больших заводов, которые строят благоустроенные дома. В Бийске таких пока нет. Можно хорошее жильё получить, тут Петро вспомнил разговор с начальником цеха, из которого увольнял Елену. Можно и работу поинтереснее найти. Да и зарплата на большом заводе будет больше. Состав лязгнул, останавливаясь, и прервал его мысли.

Мимо окна вагона медленно проплывали знакомые очертания деревянного вокзала. Высунувшись из окна вагона, Елена с нетерпением всматривалась в стоящих на перроне людей.

— Мама-а-а-а!!! Тётя Лина! Илья, Ильюшка! Тут мы, слышь, тут.

— Ну, что ты? Дальше поезд не идет, — и Петро приготовил чемодан, достав из-под полки.

Всего Елена с Петром прожили в гостях около месяца, хотя вначале планировали значительно меньше. Петру предложили хорошую работу, пообещав в первом же построенном доме выделить жильё. На что он ответил, что подумает.

Когда вернулись в Бийск, то монотонная тишина провинциального городка, по сравнению с кипучей жизнью строящегося промышленного центра, стала тяготить Петра. А Елена скучала по матери, братьям, Надежде и тетё Лине. В конце концов, приняли решение, что вначале уедут Петр и Елена, а как получат жильё, то заберут к себе Анастасию.