Ранее летнее утро шелестом молодой черёмухи под окном и щебетом птиц врывалось в окно. Почти всю ночь Анна не спала. Переживала, что ничего про свою горькую семенную жизнь не решается матери рассказать, а уж ребнка ждёт. Вспоминала вечернюю встречу с Иваном, и на душе становилось так тепло, что щекотало под ложечкой. Перебирая в памяти плохое и хорошее, прислушалась, мать проснулась.

— Никак не спишь?

— Да так что-то.

— Успевай. Вот родишь, не скоро выспишься. Уж какая ты ревучая была — не приведи господи. До трёх лет я только и мечтала, что настанет пора, когда и ты спать захочешь. Вот тогда и я высплюсь. Потом, вроде, полегчало. Да ненадолго. Маленькие детки — маленькие бедки, а как подрастать начинаете — греха не оберёшься. Вырастете, всё одно не легче. Сердце вынимаете. Потому как вы что большие, что малые — всё одно для матери — дети… Так до самой смерти для родителей детьми и остаётесь, — говоря всё это она умылась, заправила свою постель и уж было хотела о чем-то спросить Анну, но та спала, под ровный звук родного с детства голоса, спала тихим, безмятежным сном, как спят только рядом с мамой.

В этот же день Анна уехала к себе домой, пообещав матери выправить пропуск для въезда в зону, где строилось что-то секретное и Анна жила там с мужем. До родов было ещё далеко, и поэтому Марфа решила, что соберет денег и купит дочери пуховую шаль, а уж потом будет готовить приданное будущему внуку или внучке.

Время шло, наконец-то пришло письмо от Анны, что пропуск готов, и она может приехать в гости. Было это письмо каким-то неровным. Ничего в нем толком не говорилось ни о здоровье, ни о семье. Лето уже закончилось. А Сибирская осень, известное дело, дожди, холода, да ранние заморозки. А там и глазом моргнуть не успеешь — снег лёг.

Получив письмо, Марфа долго не раздумывала, собрала самое необходимое, а также купленную для дочери пуховую шаль, и поехала к ней. Телеграмму она не давала. Ну, ведь это не другой город, а тут, по Сибирским меркам, рядом. И ехать-то всего ничего, на автобусе. А приезжает он туда вечером. Значит, будут дома. И Марфа пустилась в дорогу. Доехала, и правда, быстро и без приключений.

Городок был небольшой, чистенький. По улицам фонари горят. Витрины магазинов светятся. Только зайти в них Марфа не могла, уж больно нагрузилась котомками да узлами. Люди после работы торопясь домой забегали в магазины и выходили оттуда с торчащей из сеток колбасой, виднелись банки тушенки и сгущенки. Это ж такие товары свободно можно купить! Марфа порадовалась, что дочь устроилась жить в хорошем месте и, подхватив свои котомки, двинулась к нужному дому. Анна ей ещё в свой приезд подробно описала, на всякий случай, где живет и как с автобусной остановки добраться.

Дверь открыла Анна. В полинявшем байковом халате и старой серой шалью на плечах, с большим животом, в старых стоптанных мужских тапочках.

— Мама… — голос дрогнул жалобно и растерянно.

Марфа протащила через дверь свой багаж, бережно отстранила Анну от входа и прикрыла за собой дверь. Просквозит.

Блекло желтые обои, местами затертые прежними владельцами, тусклая лампочка без абажура под потолком. Железная кровать с тонким матрасом и старым одеялом поверх, вместо покрывала. Круглый стол покрыт клеенкой с весёлыми розовыми цветочками, как не отсюда. Окно без тюли.

— Твой-то где?

— На работе задерживается. А ты что ж не предупредила, что приезжаешь? Я бы встретила.

— Ну, приехала и приехала. Ладно. Давай-ка мои котомки разбирать, — с одного взгляда Марфе стало ясно, что тяжело живется её дочери в этом хорошем месте. Только пока понять не могла почему? То ли в какую беду муж её попал, то ли она на свою беду в замуж попала. Решила дочь зря не волновать. Все и так станет ясно, раз уж она здесь. Ещё не успели разобрать все привезенное Марфой, как в дверь тяжело ухнуло. Анна метнулась открывать. Только щелкнул замок, как та сама распахнулась, и прямо через порог ввалился здоровенный мужчина. Растянувшись прямо у входа, поднял голову и промычал: "Не видишь, муж твой пришел. Выпимши с устатку". Голова безвольно рухнула на пол, и он тут же захрапел. Анна пыталась раздеть его. Да больно тяжел.

— Слышь, дочка, подложи ему что-ничто под голову и не тревожь более. Тебе ли в твоем положении такие тяжести поднимать? Очухается малость, сам разденется.

За несколько прожитых у дочери дней Марфа поняла, что муж её горький пьяница. Не понимала Марфа только одного: как угораздило её дочь выйти за такого? А поскольку теперь в упрёках и выяснениях никакой пользы уже не было, Марфа решила зря Анну не тревожить бесполезными разговорами. Лучше помочь, чем может. Одежды у Анны к зиме — никакой. Старая, с девичьих времен, не налазила на располневшую перед родами дочь. Новой не было вообще. Хорошо хоть шаль привезла. До родов оставалось всего ничего, а ни пеленок, ни распашонок. Разговор с зятем ничего хорошего не обещал. Как муж может её содержать — так пусть и живет. А что пропивает всё до копейки — так пусть найдет себе другого, не пьющего, и он ей будет разносолы приносить. Счас мужики на вес золота. И его, ежли он её Анне не пара, любая баба с радостью приветит. И обогреет, и накормит, и напоит, и… что самое главное, упрекать не будет. А то в дом ему, как тёща приехала, хоть не ходи.

Припасённые Марфой деньги кончились. И она решила, что съездит домой, может что продаст, или подработает и вернётся. Так и договорились с Анной.

Марфа торопилась, душа её болела и ныла. Собрав, самое необходимое, она поехала назад. И хотя автобус пришел в тоже вечернее время, Анны дома не было. Не зная куда идти, Марфа села у порога на привезённых узлах. Через недолгое время подъездная дверь хлопнула, и по лестнице раздались шаги. На площадке напротив неё остановилась женщина средних лет:

— Вы, наверное, Анина мама?

— Мама, — эхом ответила Марфа.

— Да вы не пугайтесь. С Аней все нормально. Вчера вечером я ей скорую вызвала. Дома она была одна и начались роды. А сегодня после работы я зашла узнать как там моя соседка, сказали — мальчик родился. Может пока к нам пройдёте? — в этот момент дверь напротив отварилась, оттуда выглянул розовощекий мальчуган:

— Мама, ну чего ты, мы с папкой ужасть как есть хотим, — он оглядел Марфу, стоящую с котомками в руках. — Бабушка, вы к нам?

— К нам, к нам. Скажи отцу, пусть плитку включает. Я сейчас. Только руки помою, — и, повернувшись к Марфе, — Да вы не стесняйтесь, проходите. Сейчас ужинать будем".

— Нет, спасибо. Мне только вот на пока вещи оставить. Я бы до роддома, как мне дойти? Будьте добры, подскажите, — последние слова Марфа договаривала стоя в коридоре. Пахло жареным луком и ещё чем-то незнакомым, но так приятно. Из кухни вышел лысый в очках мужчина. В полосатой пижаме и с полотенцем через плечо.

— Нет уж. Ничего у вас не получиться. Простите, не представился. Николай Аронович. А вы, наверно, Анина мама — Марфа, уж не знаю, простите, как по отчеству?

— Да. Только мне к дочери надо.

— Прием передач до семи вечера, а сейчас уже начало восьмого. Поэтому поход к внуку придется отложить до завтра. А пока проходите. Вот вернется с работы ваш зять, тогда вас и отпустим.

Ошарашенная вниманием и бескорыстной заботой этих людей, Марфа в растерянности продолжала стоять у порога.

— Да вы не волнуйтесь. У соседей на следующем этаже есть служебный телефон. Вот сейчас поднимемся и позвоним. Вы всё сами услышите.

— Ань, Аня? — в черной трубке что-то шуршало и щелкало, — Аня? Это ты? — Марфа знала про телефон и видела его, но чтоб самой говорить? Ну да сейчас ей было не до этого. — Аня, как ты? Чего? Звоню откуль? Да я не звоню. Вот твои соседи звонят, а я разговариваю. Чего? Внук! Слышу, слышу. Внук. Анечка, седни меня уж к тебе не пустят, а из утра я с передачей приду. Хорошо, говоришь, кормят? Ладно, ладно. Нет, не волнуюсь. Нет, не плачу, насморк это. Радая я, Анечка. Внук у меня! А? А? Аня? Аня? Гудки тама?

— Значит, разговор окончен. Вы и вправду, не волнуйтесь. Всё хорошо.

Уже и ужин был окончен. И, не зная куда себя деть от стыда в чужой квартире, Марфа тихонько сидела на кухне за столом и делала вид, что пьет чай, когда услышала шаги по лестнице и звук отмыкаемой двери.

Марфа даже не удивилась, увидав зятя пьяным и грязным. Она молча перенесла привезённые вещи в квартиру, где жила дочь. В какой-то полудрёме, сидя на стуле и положив голову на подоконник, дождалась утра. А утром Иван, так звали зятя, с трудом встав плеснул себе в лицо холодной водой и, глядя на неё мутными глазами, спросил: "Чего надо? Или ты не уезжала? Или опять тебя черти принесли?".

— Ты хоть знаешь, что жена родила?

— Наше дело не рожать. Сунул…

Договорить у него не получилось.

— Ах, ты, гад проклятущий! Да чтоб я своё дите на такую муку покинула! — и Марфа с размаха толкнула Ивана в грудь. Не ожидавший такого, с глубокого похмелья и так еле державшийся на ногах, мужик полетел назад, ударился спиной в дверь, тонкая фанера лопнула, щелкнул выскочивший из гнезда язык замка и здоровенный, лохматый мужик вылетел на лестничную клетку.

— Дура!!! Кому твоя дочь с дитем нужна? Дитё то моё. Поняла?! Катись отсюда. А то я твою Анку брошу. Пусть одна ребёнка подымает, — подъездное эхо наложило окончания слов в сплошную неразбериху.

— Иди отсюда, кобель проклятый. И в пьяном виде чтоб не ворочался.

Сгребая в кучу какие-то свалившиеся с него тряпки, Иван поднялся.

— Ну, ладно. Посмотрим, как ещё твоя доченька за мной побегает. Попью я вашей кровушки. Попомнит она матушкино обращение с зятем, — и тяжело держась за поручни он, оступаясь на ступеньках и натягивая на плечи драную куртку, стал спускаться в низ. Марфа захлопнула дверь. Прошлась по комнате. Мысли никак не приходили в порядок. Ну, уж там, когда Анна выпишется, потихоньку разберутся. А пока надо как-то дверь закрыть. Хоть и нечего здесь воровать, а всё одно, негоже. И Марфа постучалась к единственно знакомым здесь людям — соседям.

— Вы уж извините меня, только более спросить мне не у кого, где бы мне найти кого, кто бы мог дверь починить?

Соседка, видимо, уже собиралась уходить на работу, потому что открыла дверь в пальто и шляпке.

— А никого искать не надо. Пойдите в ЖКО, скажите адрес — вам слесаря пришлют. Правда, приходится им рубль-два дать, а то весь день будут ходить, то одного нет, то другого. Так ничего толком и не сделают. А за рублёвку — быстренько.

— Спасибо. Только где оно?

Выяснив как найти ЖКО, Марфа для себя решила, что сначала сходит за слесарем, а потом уж, пока ждет его, наведет в комнате порядок.

ЖКО и вправду оказалось рядом. Пришел мужик здорово похожий на её зятя, да и воняло от него также. Однако время поджимало, а ещё к Анне в роддом. И Марфа выложила ему рублёвку, предупредив, если быстро дверь починит, да замок поменяет, даст ещё одну. Мужик крякнул, почесал за ухом грязной пятернёй:

— Это мы махом, — и действительно, не прошло и часа, как дверь была в порядке, а новенький замок укреплён блестящей металлической полоской, на всякий случай.

За то время пока налаживали дверь, Марфа начистила и отварила картошки, обжарила сало с луком, всё с собой привезла, нашла стеклянную банку, плотно уложила картошку в банку, укутав всё это полотенцем, положила на газетку пару солёных огурцов и, решив зайти в магазин купить молока, направилась в роддом.

Принимая передачу, пожилая нянечка, улыбаясь, говорила: "Ну, что вы беспокоитесь. Мы мамочек кормим. У нас еда отменная. Вот седни на завтрак каша на молоке, хлеб с маслом и сладкий чай. А на обед и первое, и второе и третье. Да ещё до ужина полдник бывает. Дополнительно кормим, ведь они у нас сами — кормящие". Марфа улыбнулась, на душе немного потеплело. Ничего, главное чтоб дочь, да внук здоровы были, а там всё образуется. Чай не безрукие. Дождавшись возвращения, спросила: "Как там?".

— Внук у вас, скажу вам, красавчик. Счас кормление, так он при ней. Вы здание обойдите, а там от угла второе окно, крикните, может в окно покажет, — Марфа кивнула, поблагодарила и заспешила, сама не зная почему.

Разглядеть в окно крошечный сверток было невозможно, но в груди поднялась такая волна радости и счастья, что Марфа и улыбалась и плакала и притопывала на месте одновременно.

— Ань, я вечером опять приду. Чего принесть?

— Мам, ничего не надо, всё есть.

— Ладно, сама посмотрю. Да у окна-то, у окна не стой, простынешь.

Вернувшись в квартиру, Марфа мыла, выскребала и наводила чистоту. А вечером, купив в магазине сметаны и булочку, опять побежала к Анне. Возвращаться не спешила. Жизнь странным образом наполнилась счастливыми заботами. Вроде и те же, что из утра, ан, нет! И воздух свежий. И люди улыбаются. И фонари вон как светят. Квартира есть. Сама Анна грамотная, институт закончила. Внук, бог дал, здоров. А гада этого она на порог не пустит! Ещё поднимаясь по лестнице, увидела, Иван сидит на ступеньках. Замок-то она сменила. Такой же грязный, но видать — трезвый.

— Чего это, я уж и к себе домой попасть не могу. Ишь, раскомандовались тута!

Она остановилась.

— Квартира эта моей дочери, как специалисту, после института дадена. А издеваться над ней и моим внуком — не позволю!

— Чего на весь подъезд раскудахталась! Дома и разберёмся.

— Ежёли опять скандал учинишь, али с пьяной мордой придешь, сдам в милицию. Попомни моё слово. А там как Анна решит, так тому и быть, — и она отомкнула дверь.

Весь вечер зять пытался мыться, чистить обувку, толокся без толку, и было видно, что давно уж человеческий облик потерял, и навряд ли он к нему вернётся. Марфа смотрела, вздыхала и никак не могла понять: как её умная, грамотная Анна, могла сойтись с таким человеком?

— Каким же боком ты к моей Аннушке-то подкатился?

— А летом дело было. Поход. Река. Гитара. Там все девки от зависти позеленели.

— Ой-иии…

— Ну, я тогда самую малость прикладывался. Пообещал — брошу.

— Дак бросай.

— Ну да, вот счас, возьму и всё брошу!

— Тады: вот бог, вот тебе порог!

— А это не вам решать! Я её муж! И деться ей некуда! Кто её с моим дитем кормить будет, да одевать!

— Это ты-то кормишь, да одеваешь? — Марфа распахнула створки старого, скрипучего шифоньера: на трех вешалках болталось старое, ещё девичье пальто Анны, тёмно-зеленая вытертая мужская тужурка и отдельно висел чистый ситцевый халат.

— Тебя спрашиваю, где одёжа-то, где? Это одежа, это?! — больше там ничего не было. Марфа осмотрелась по сторонам. Но в комнате просто негде было спрятать что-нибудь из одежды. Под кроватью стоял старый коричневый, оббитый дерматином, чемодан. Она резко выдвинула его, откинула крышку, но кроме старенького, поношенного нижнего белья, да приготовленных, тоже видно из старой простыни, детских пеленок, там ничего не было.

— А шаль, шаль-то, что я в тот приезд привезла где?

— Больно нужно мне в вашем бабьем тряпье копаться! Может она ту шаль, пока я выпимши, куда прогульбанила…

— Это с пузом-то прогульбанила? Обдумайся, что болтаешь.

— Все бабы одинаковы. Чем твоя Анька лучше? Переспала со мной ещё до регистрации. Вот теперь и думай, прогульбанила она шаль или кто украл!

— Значит так, ежели хоть раз придешь выпимши — вызову участкового. А жить буду у вас. Понял?!

— Чего добьешься? Девок счас — как грязи. А парни — все наперечет. Меня любая пригреть за счастье сочтет.

— Вот и осчастливь какую другую, а нас оставь в покое.

— А видал я вас… — он схватил шапчонку, накинул на плечи куртку и выскочил за двери.

"Видать, более невтерпёж тверезому находиться", — подумала Марфа, но, замкнувшись, поняла, что рада его уходу, потому что опасалась с пьяным ночевать. Долбанет кулаком, а много ли ей в её возрасте надо?