Билет на обратную дорогу был куплен заранее. Однако из деревни выехали на день раньше, решив заехать в Москву, к родственникам. Письмо, что приедет, Акулина отписала им ещё из Красноярска.

Москва встретила шумом и сливочным мороженым. Наташка доскакала на одной ножке до ближайшей тележки с газировкой.

— Баб, пить хочу, пить хочу…

Акулина достала трёх копеечную монету,

— Мне с двойным сиропом, и стакана два, нет, три…

— Лопнешь, отвечай потом перед твоими родителями…

Наташка выдула все три стакана.

Светило солнце. Чемодан был наполовину легче. Подарки в деревне розданы, а их место заняла трава колган, которой Акулина лечилась от своей страшной болезни. Траву ей в деревне заготовили заранее, когда получили письмо, что она приедет в гости. Поэтому, чтобы не таскать чемодан зря, Акулина достала из него два оставшихся не подаренных пока платка и мужской одеколон с парой носков, это подарки для Московской родни, переложила в сумку, а чемодан сдала в камеру хранения. Решив, что сейчас съездит с Наташкой в Детский мир, а к вечеру поедут к родственникам в Серебряно-Хорошевский бор. Как раз те с работы вернутся. Может в разговоре что-нибудь о своём брате узнает, когда-то они писали, что случайно видели его. Но письмо письмом, а так может какую подробность, да, мало ли что.

На вокзале жизнь кипела, несмотря на ранее утро. А город ещё только просыпался. Привокзальные часы показывали восемь часов пятнадцать минут.

— Наташка, магазин работает с десяти. Так что пока, давай-ка, на Красную площадь сходим. А то были в Москве и не побывали на Красной площади.

Наташке было всё равно, поскольку магазин ещё не работает. И они, выбрав нужный автобус, направились к Мавзолею. Но оказалось, чтобы попасть в него, надо отстоять длиннющую очередь, хвост которой был в сквере и тянулся через всю площадь. Акулина заняла очередь и, купив Наташке пирожок, привычно встала в очередную цепочку. Медленно, шаг за шагом, люди шли через всю площадь. Казалось, очередь бесконечна и пол-России выстроилось в ней, а вторая половина все подходит и подходит.

Наташка терпела. Детский мир стоил того. Приходилось слышать ей, что там продают говорящие куклы, или даже ходячие. Очередь подошла только к обеду. Наташке показалось, что они спускаются в какое-то прохладное, чёрное подземелье. Черный блестящий камень стен, музыка, от которой у неё по спине побежали мурашки, отсвет от красных знамен, но более всего её удивило то, что там был не только дедушка Ленин, но и ещё один усатый человек. Только она хотела спросить: "Кто это"? — как баба Лина приложив палец ко рту, показала, помолчи мол.

А на улице вовсю светило солнце, и все люди уже не стояли в очередь, а двигались кто куда. Наташка закружилась и запрыгала на каменной мостовой: " В магазин! В магазин! В магазин!".

Детский мир — это же целая страна! Вот юла, которая когда кружится, играет музыку и сверкает огоньками. Вот маленькие волчки с ключиками, заводишь и они кружатся, кружатся… А тут под стеклом витрины, расположились красивые коробки, затянутые прозрачной пленкой, под ней настоящая мебель, только маленькая, кукольная. Вот наборы посудки: кастрюльки, ложки, тарелки… У Наташки перехватило дух.

В результате всех переживаний, волнений и восторгов купили три игрушки, на коробках которых было написано: "Шагетки. Дюймовочка". Нажимаешь на пружинку, и начинает крутиться цветок, потом он раскрывается, а внутри сидит маленькая девочка — Дюймовочка. Ещё Наталье достался набор посудки, а Володьке и Серёжке купили по пистолету и пачке патронов. Вкладываешь бумажную ленту и: щёлк, щёлк, настоящие хлопки выстрелов! Ну, как бы они из Москвы без подарков вернулись?

Родственников оказалось много. Сколько переехало из деревни. А куда ближе, чем в Москву? Ну, а коли из одной деревни, то как поищешь, и точно — родственники.

Кирпичный барак в Серебряно-Хорошевском бору стоял в ряду таких же. И занимала там родня одну комнату, под окном которой покосившийся забор огораживал небольшой клочок земли, заросший малиной. Вспоминали деревню, молодость, пели песни, свои деревенские, старинные, протяжные. Уже за одну эту встречу следовало ехать за все эти тыщи километров! И тут выяснилось, что они тоже запасли траву для Акулины, а для этого специально дядя Ваня брал отпуск и ездил в деревню на сборы. Ну не могла такая трава не помочь. Не могла! Сила такой доброты, любви и бескорыстного тепла что хочешь одолеет. И одолела. Пила Акулина своё лекарство ещё почти тридцать лет.

Поезд "Москва — Красноярск" отбивал равномерный такт на стыках рельс. Наташка спала на верхней полке, зажав в руке заветную "шагетку". За окном мелькали станции и полустанки. Плацкартный вагон спал. Акулина смотрела в темное вагонное окно, и боль воспоминаний смешивалась с теплом встреч и предстоящими заботами. Наташке в этом году в школу. Устишка там одна со своей "оравой", теперь уж ждет не дождется её. Илюшка кабы чего не натворил. За ним глаз да глаз нужен, хоть и женат давно. Вот Иван… И Акулина, возвращаясь потихоньку в свою теперешнюю жизнь, вдруг подумала: "Ведь правду тогда предсказала цыганка". И детей вырастить довелось. И она их любит, и ей грех обижаться. Дети не её? Так у них с Устишкой все едино — кровь одна. А потом, ежели так все совпало с предсказанием цыганки, то совпадет и последнее: вернётся её Тимоха, ну хучь перед смертью — вернётся!

А ночь за окном всё мелькала и мелькала огнями полустанков.